К огромному многоквартирному доходному дому на Арбате со стороны Большой Никитской переулками приближался, нещадно отравляя воздух выхлопами смеси газолина и спирта, грузовичок, собранный еще в шестнадцатом году из привозных частей на заводе АМО и принадлежащий ныне Московской чрезвычайной. В кузове под откидным брезентовым тентом подскакивали на скамьях, когда под колесо попадала очень уж крупная булыга, несколько сотрудников комиссии.

Командовал группой комиссар МЧК Илья Фридман, еще молодой парень во флотской форме с надписью «Стерегущий» на ленточке бескозырки. Комендант комиссии уже не раз предлагал Фридману одеться нормально, как все, соблазнял почти новенькой кожанкой и совсем новой кожаной же фуражкой. Но улыбчивый и добродушный, всегда уступчивый Илья в этом вопросе становился твердым как кремень. Видимо, принадлежность к славному племени марсофлотов составляла для Фридмана не только предмет особой гордости, но и своеобразную форму самоутверждения личности. История не сохранила обстоятельств службы Ильи на морских просторах, находились злопыхатели и завистники, которые утверждали даже, что никакой он не моряк, а бывший солдат Литовского полка. Но чекист, как бы то ни было, из него вышел превосходный! В ударной группе еще при подавлении в восемнадцатом году вооруженного мятежа левых эсеров он выделился и храбростью личной (что было качеством непременным), и быстрой сообразительностью (что также считалось достоинством чрезвычайным, но, увы, встречалось гораздо реже первого). В ударной группе служил и брат Ильи Михаил, во многом схожий со старшим.

Пока машина тряслась на московских ухабах и выбоинах, Фридман пытался, как ему казалось, вести задушевную, воспитательную работу с одним из своих новеньких — еще три дня назад рабочим завода Дангауэра на Владимирском шоссе — Колей Савушкиным, одним из тех, кто был легко ранен при взрыве в Леонтьевском. Педагогический подход Ильи заключался в том, что время от времени он толкал Николая локтем в бок и заботливо спрашивал:

— Ну как, Савушкин, не дрейфишь?

И каждый раз Савушкин вздрагивал и честно сознавался:

— Да боязно…

В конце концов он внес в ответ существенное дополнение:

— Только вы не думайте, товарищ комиссар, что я боягуз какой… Только ведь впервой.

— Ладно, — успокаивал его Илья, — главное, без команды никуда не суйся. И с наганом поаккуратнее. Наше дело живьем брать, так что больше на снасти рассчитывай, — и он выразительно показывал Савушкину крепкий кулак.

— Это я могу, — оживлялся Николай, — мы, дангауэровские то есть, почитай, каждое воскресенье с измайловскими ребятами…

Рассказ о воскресных времяпрепровождениях лихих парней из Дангауэровской слободы, их безусловном превосходстве над слабаками-измайловцами Савушкин закончить так и не успел. Машина остановилась, не доехав до нужного дома несколько десятков метров. В заранее намеченном порядке чекисты вошли в подъезд, поднялись к нужной квартире. Один из чекистов остался на площадке ниже, другой занял место площадкой выше. Убедившись, что все готовы к любой неожиданности, Фридман нажал на кнопку звонка и, откинувшись спиной к стене, замер наготове, сжимая в руке тяжелый «кольт».

Ничего страшного, однако, не произошло. В квартире не оказалось никого, кроме спокойно открывшей дверь хозяйки.

Обыск превзошел все ожидания. Чекисты обнаружили целый склад оружия: пистолеты «кольт» и «веблей-скотт», револьверы «наган» и «смит-вессон», уйму патронов к ним, десятки гранат-лимонок и… динамит. Двадцать фунтовых шашек известной фирмы братьев Нобель, моток — аршин сорок бикфордова шнура. В нижнем ящике пузатого комода нашлась картонка из-под дамских ботинок, доверху наполненная всевозможными взрывателями и капсюлями, а также тяжелый полотняный пояс с инструментами для взлома и отжатия замков. Воровской набор, похоже, был изготовлен по заказу хорошим мастером из превосходной стали.

Перепуганная хозяйка, анархистка Корнеева, на все вопросы отвечала либо плачем, либо несусветными глупостями. Где сейчас ее сожитель Александр Восходов — не знает, откуда оружие и взрывчатка — не знает, люди разные заходили, но кто, как зовут — не знает…

С наступлением темноты весь этот склад понемногу, чтобы не привлечь внимания излишнего, перенесли в машину и вместе с хозяйкой отправили в МЧК. Один крупнокалиберный «смит-вессон» Илья Фридман, питавший мальчишескую страсть к пистолетам и револьверам, сунул за широкий ремень под бушлат — ни в один из карманов он не вмещался.

Оставив в засаде четырех сотрудников, Фридман ушел…

Ночь, судя по тому, что звонков из засады на Лубянку не было (в квартире имелся действующий телефон), прошла спокойно. Утром Фридман отправился туда снова, чтобы принять смену. Шел он со стороны Зубовского бульвара Денежным переулком. Не доходя пересечения с Сивцевым Вражком, комиссар услышал доносившиеся с Арбата выстрелы.

Надо сказать, что утренней стрельбы в Москве уже не было слышно несколько недель, поэтому неожиданный салют — как впоследствии выразился Фридман — ему сразу не понравился. Екнуло сердце, не к его ли ребятам имеет отношение эта пальба? Выстрелы слышались именно со стороны Арбата, более того, они приближались. Вытащив из-за ремня «смит-вессон», еще не опробованный в деле, Фридман шустро заскочил за угол так, чтобы держать под обзором Денежный.

Так и есть! По переулку мчался мужчина в темной тужурке, без шапки и на бегу, не останавливаясь, отстреливался из двух пистолетов. За ним, тщетно пытаясь догнать, также стреляя на ходу, бежали двое — Фридман узнал обоих: Козлов и Савушкин, двое из четырех чекистов, оставленных в засаде.

Узнал — и тут же вскрикнул: нелепо споткнувшись, словно напоролся на протянутую невидимую проволоку, рухнул на мостовую Козлов. Савушкин невольно замедлил бег и нагнулся над товарищем. Это была ошибка, и мужчина в тужурке не замедлил воспользоваться ею — тут же ускорил бег. Бежал правильно — зигзагами, враскачку, видно, не в первый раз уходил от огня. Как бы то ни было, но и Фридман, выпустив по ногам беглеца подряд две пули, тоже не сумел попасть.

Мгновенно оценив изменившуюся обстановку, мужчина отшвырнул один из своих пистолетов, видимо, обойма в нем была уже расстреляна, выхватил из-за пазухи гранату и метнул в сторону чекиста. Илья кинулся на землю, прикрыв голову руками… Взрыва не последовало, потом уже Фридман сообразил, что спасло его почти чудо: террорист просто не успел выдернуть чеку взрывателя. Но время он выиграл. Тех нескольких секунд, что Илья провалялся на мостовой, мужчине хватило, чтобы свернуть в Сивцев Вражек и скрыться во дворе большого жилого дома.

Вбежав во двор следом за ним, Фридман остановился, чтобы оглядеться и перевести дух. Бандита, конечно, никакого он не увидел. Илья стоял не остерегаясь. Ему уже было ясно, что беглец человек опытный, первым стрелять не станет, дабы не обнаружить себя. Оглядел двор — пусто. Выходит, надо ждать подкрепления в лице Савушкина, чтобы идти осматривать подряд все квартиры, подвалы, чердаки, для этого надо оцепить дом, а то и квартал. Тоскливо… Если Савушкин и найдет его здесь, все равно придется отсылать его за настоящей помощью.

Неожиданно услышал откуда-то сверху оклик:

— Эй, матрос!

Поднял глаза: в окне второго этажа отчаянно размахивал руками, стараясь привлечь его внимание, старик в одной нижней рубахе:

— В будке он, зараза, в будке!

И тут же над головой чекиста просвистела пуля. Не дожидаясь второй, Илья мгновенно укрылся за стволом могучего вяза. Вон оно что! И комиссар беззвучно расхохотался: отчетливо разглядел, что из круглой дыры большой собачьей будки в дальнем углу двора торчит нога в рыжем сапоге!

Выходит, бандит столь поспешно нырнул в дыру, что успел втащить внутрь только одну ногу, да так и застрял. Но в следующий миг Фридману стало уже не до смеха: теперь неизвестный его со двора за помощью не выпустит. Рассчитывать, что Савушкин правильно сориентируется и догадается заглянуть именно в этот двор, не приходилось. Стрелять в воздух неразумно, в «смит-вессоне» оставалось всего четыре патрона, в собственном «кольте» восемь. Для серьезной перестрелки маловато, тем более что Илья не знал, сколько выстрелов оставалось в запасе у террориста.

У чекиста был только один выход: предложить неизвестному сдаться, в случае отказа — стрелять по будке, в расчете, что по счастливой случайности не убьет, а только ранит. Тянуть время нельзя было еще по одной серьезной причине — бандит мог уничтожить имевшиеся при нем документы. Последнее соображение положило конец колебаниям.

— Эй ты там, в будке! — зычным голосом заорал Илья. — Выходи! Иначе стреляю наверняка!

В ответ прогремел выстрел…

Илья поднял «смит-вессон», с явным сожалением взглянул на дуло — в него свободно можно было засунуть большой палец, — прицелился, держа оружие обеими руками, тщетно пытаясь угадать, где в этой чертовой будке может оказаться плечо бандита, а где голова, и выстрелил подряд три раза…

Вытащить тело из будки оказалось делом непростым, помог старик в нижней рубахе со второго этажа, выскочивший во двор, когда стрельба закончилась. Фридман перевернул убитого на спину: кровавые пятна растекались по самому центру старой железнодорожной тужурки. Илья наклонился над трупом, обыскал карманы. Документов никаких, только пухлая записная книжка, пачка денег, граната-лимонка, несколько обойм. Подобрал со дна будки австрийский пистолет «манлихер». Еще раз взглянул на лицо убитого: интеллигентное, темная бородка клинышком, усы, высокий, с залысинами, лоб. Нет, раньше он нигде этого человека не встречал.