Шум мегаполиса помаленьку уменьшался по мере того, как мы приближались к Кольцевой. Ночь была светлой, и не только от огней большого города. Свет огромной луны разбавил мглу желтым загадочным отсветом. На улицах еще можно было встретить людей, в основном молодежь. Но им до нас, как и нам до них, не было никакого дела. Мы торопились покинуть освещенные улицы и скрыться в тенистом парке.

Тропаревский парк был надежным укрытием – в ночное время там никто не осмеливался бродить. У москвичей еще свежи воспоминания о душегубах, которые с регулярным постоянством «орудовали» в разное время в разных парках столицы. Для своей собственной безопасности горожане предпочитали прогулки в парке в дневные часы.

Мы сбавили шаг. Зоя вела меня в самую чащу, куда даже лунный свет пробивался с трудом. Стояла мертвецкая тишина. Не слышалось присутствия ни птиц, ни прочих зверушек. Похоже, вся живность намеренно избегает встречи с нами.

От воглой земли тянуло холодом. Трава была сырой и высокой, почти по колено. Штанины наших брюк промокли, и назойливо шоркали, не давая возможности пробраться бесшумно. Зоя предложила немного отсидеться, чтобы убедиться, что мы не привлекли ненужного внимания. Мы присели на пригорок у огромного дерева, опершись о ствол. Зоя вглядывалась и вслушивалась в ночное пространство. Я не осмеливалась даже дышать. И когда она кивнула мне головой, в знак того, что все в порядке, я уже не могла сдержаться. Я превратила ее душевные откровения в допрос:

– Как ты выслеживаешь себе подобных? – спросила я.

– Зов родственной крови. Я чувствую буквально кожей, что рядом гомотог. Ты тоже сможешь это почувствовать, – ответила девушка.

– Как ты их уничтожаешь? – не унималась я.

– Это делаю не я. В противном случае меня саму ждет гибель, как предателя, – ответила Зоя. – Я заманиваю гомотогов в ловушки, а охотники довершают чистку. Все выглядит как засада, из которой не многие могут уйти невредимыми.

– Но ведь охотники – люди. Они гораздо слабее гомотогов.

– В их арсенале много оружия, способного остановить самого сильного и опытного из нас. Например, осиновые стрелы и копья с серебряными наконечниками – бесшумное и эффективное оружие.

– А почему осина и серебро?

– По легенде, боги, спускаясь на землю, чтобы обучать и наставлять свои племена, принимали человеческий облик. В этом им помогал нектар из ствола осины. Они вкушали сок и на время становились похожими на людей. На упырей тоже действует кратковременно. Поэтому религаты используют серебро. После контакта с серебром наши клетки теряют способность к регенерации. Но полностью уничтожить гомотога не может даже и серебро. Нас уничтожает солнечный свет целиком и полностью. Мы иссыхаем и превращаемся в прах. Поэтому моя задача выманить гомотогов в нужное время в предрассветный час.

– И никто не догадывается о том, что ты сотрудничаешь с охотниками?

– Я очень осторожна. Их так много, что работы хватит на века. И пока последний из них не будет уничтожен, я не упокоюсь.

– А меня ты тоже отдашь охотникам?

– Придет время, и охотники полностью очистят мир от нечисти. Ты должна понимать, что упырям не место среди живых. Я могу лишь дать тебе надежду. Помогая мне в моей миссии, ты сможешь выслужить прощение души.

– Зоя, может, тебе стоит и Ирине дать шанс на искупление?

– С Ириной – вообще сложная история. Она осознано совершила грехопадение. Ее к этому готовили с детства…

Меня словно молнией прошибло от услышанного. Я чувствовала себя преданной. Я столько лет искала оправдания маминому поступку, и винила в ее смерти всех и каждого. Но теперь выяснилось, что мама изначально не собиралась жить. Зачем же она выходила замуж? Зачем меня родила? Нужно быть по-настоящему бездушным монстром, чтобы так хладнокровно разрушить еще и наши с отцом жизни.

Каким бы ни было мое теперешнее естество, монстром становиться я точно не желала. Я еще не полностью осознала, каким тяжким грехом очернила душу, но искренне раскаиваюсь в содеянном. И если есть хоть малейшая возможность очиститься, я буду за нее хвататься, несмотря ни на что. Конечно, мысль о том, что из-за меня кто-то может пострадать, пугала. Я не жаждала ничьей гибели. Но еще больше пугало – не оправдать доверие Зои. Она – моя семья, единственная и настоящая. А семью не предают!

– Зоя, – неуверенно промямлила я, – ты можешь рассчитывать не только на мое молчание, но и поддержку.

Воодушевленная моим заявлением, девушка сжала меня в объятиях. Так крепко она еще никогда не обнимала меня. Но продлилась идиллия недолго. Она по привычке взглянула на часы и сказала, что нам нужно идти дальше.

Мы пробирались через заросли кустарников и поваленные ветром сухостои. Кое-где приходилось взлетать, в прямом смысле слова, а где-то проползти. Зоя постоянно прислушивалась, нет ли поблизости нежелательных случайных свидетелей. И когда мы миновали неглубокое болотце, Зоя перестала озираться, так как периметр под контролем. Мне еще только предстояло выяснить, что означала ее последняя реплика.

Мы пришли к заброшенной сторожке. Неприметная ветхая покосившаяся постройка, прильнувшая к корявому дереву, вовсе не походила на убежище упырей. Там-то и одному места маловато. Но с выводами я не торопилась – научена предьдущим опытом. (Когда неказистая с виду подвальная дверь оказалась замудренной.) Мы пролезли внутрь. Изнутри сторожка оказалась еще меньше, чем я себе представляла. Доски, служившие стенами, глубоко утопали в земле. Под ногами мягким ковром разросся мох, из-за которого едва прощупывалась твердь. А с потолка, словно лианы, свисала колючая поросль.

Зоя прильнула к стволу дерева, которое служило опорой постройке. Она нащупала пальцами трещину в коре и вставила магнитную карту. И это дерево оказалось с секретом! Прямоугольный кусок коры подался вперед и влево, обнажив мигающую желтым цветом кнопку. Девушка нажала на нее и подошла ко мне. Она перехватила сверток, который я прятала за спиной, и ловко сунула его себе за пазуху. Она отодвинула меня на безопасное расстояние. Я почувствовала легкую дрожь земли. Сначала в полу образовалась щель, через которую робко пробивался свет. Потом настил, поделенный надвое, раздвинулся, открывая проход вниз. Мы спешно спустились по бетонной лестнице и ставни над нами сомкнулись.

Из глубины подземелья доносился тусклый свет и мрачный гул. Мы прошли по проходу в огромный вестибюль, где возмущенно голосили «вынужденные переселенцы». Мы прошли через весь зал, но никто даже не удостоил нас взглядом. Быть не замеченной – по мне. Если честно, меня пугала вся эта публика. И не только численностью, но и клыками.

Зоя привела меня в небольшую комнатку, размером два на два метра, похожую на каменный склеп. Из мебели, только мягкое кресло в углу и небольшой матрас, скрученный валиком, на полу. Над дверью в треснутом плафоне жужжала еще не накалившаяся лампочка. А под потолком на решетке воздуховода забавно танцевала толстенная паутина. Зоя торопилась вернуть книгу на место, и я осталась в одиночестве сидеть на пыльном матрасе, как пленник в узнице. В голове была лишь одна мысль: лишь бы Ирина ни о чем не догадалась.

Зоя вернулась быстро. Она принесла с собою уже знакомые мне пакетики с кровью. Как только я подумала о еде, мое нутро отозвалось сильнейшей жаждой. Я с благодарностью приняла пакетик, и с животной страстью принялась глотать содержимое. Когда пьешь кровь из пакетика, не чувствуешь себя монстром. Печально, что и человеком больше не являешься. Сама виновата! И теперь, когда я была сыта, я неожиданно для себя заключила, что мое существование не так уж и печально, как я себе его описывала. Я удовлетворена физически, но больше морально: я – не брошенный котенок, у меня есть заботливый хозяин.

– Эй, как ты? – спросила Зоя.

– Я мертва. А так все в порядке, – съязвила я. – А что там за крики?

– Там около двух сотен разъяренных вампиров. Они жаждут найти зачинщика беспорядков, из-за которого им пришлось уйти в подполье.

– Странно слышать, – ухмыльнулась я, – они и так постоянно прячутся.

– Это не совсем так. Многие из них – слогеры – обеспечивают финансовую стабильность Ветви. Им по роду деятельности приходится контактировать с людьми. Если эвакуация затянется, то будут и неприятные последствия.

– Контакты с людьми? – удивилась я. – А как же тайна существования, жажда, солнечный свет?

– Солнечный свет губителен лишь на рассвете, днем солнце вызывает болезненное недомогание и ожоги, но у нас есть средства защиты. Жажду подавляем, – девушка потрясла опустошенным пакетом от донорской крови. – Мы не распространяемся о нашем происхождении, а в глазах людей мы такие же люди, как и они.

– Только «мы» – ходячие мертвецы.

– Мы – гомотоги – особая форма ассимиляции саморегенерирующихся клеток, движимых геном «Проклятия Лилит». Нынешние ты и я – это не мы при жизни. Когда мы были живы, то существовали как целостный организм. Наследное проклятие дремало, не выдавая себя ни единым признаком. Теперь мы – лишь имитация целостности. Все наше тело состоит из хорошо сплоченных пораженных проклятием клеток. Их связь настолько сильна, что мы во всем превосходим людей. Но в то же время эта связь хрупка. Рассветные лучи моментально превращают клетки в тлен, прах, ничто.

– Зоя, – перебивая девушку я влезла с новым вопросом, – тебе 99 лет. Правильно?! Моей маме почти 37. Почему вы выглядите гораздо моложе? И почему среди них, – я кивнула в сторону двери, – нет стариков?

– Старость, в общепринятом смысле – есть износ тела. Наши клетки не подвержены износу. Если наследник слишком юн, то клетки постепенно видоизменяются до полной зрелости и замирают в развитии, а если наследник стар, то клетки омолаживаются до нормы.

Все так просто и в то же время сложно. Сколько новой информации, которую необходимо принять и понять. Голова шла кругом. Мысли путались в лабиринте сознания. Живые и мертвые, гомотоги и религаты, легенды и события, имена и даты, предательство и преданность – все смешалось в кучу недопонимания. Я попыталась выстроить цепочку пережитых мной событий, о которых можно говорить, и о которых следует умолчать. Но хаос овладел разумом раньше, чем заработала логика. Я так сильно устала, что отказывалась нагружать мозг. Как сказала Скарлет Охара, «я подумаю об этом завтра».

Я обмякла и прилегла. Силуэт девушки терял четкость и превращался в размазанное серое пятно на грязно-желтом фоне. Я уже не улавливала сути разговора. Лишь томное эхо скользило в перепонках, донося смысл последних слов: «инициация отложена». Я больше не в силах бороться с собой. Я отключилась, погрузившись в безмолвие и негу.