Сидел как-то Ади дома и, держа в руках ножовку по металлу, отпиливал свой левый рог. Правый уже лежал на расстеленной у мусорного ведра газете. Ади чувствовал запах горелых ногтей и слёзы на своих щеках.
Это третьи по счёту рога, выросшие и отпиленные им после Демонизации. До встречи с Углём, Снегом и мальчиком ещё остаётся какое-то время. Ади ничего не знает сейчас о причислении своём к лику демонов. О встрече своей с говорящими собаками даже не помышляет. Он допиливает левый рог, заворачивает оба в газету и прислоняет получившийся свёрток в углу. Он опрокидывает пузырёк зелёнки на белоснежный носовой платок и прикладывает к голове:
– СССССсссссссССССС!!! – шипит сквозь зубы он. Потом наливает себе стакан коньяка и выпивает его в два глотка. Хватает кусок хлеба, суёт в ноздри и шумно втягивает воздух сквозь него.
Он выпивает бутылку «Martel» за пять минут, но чувствует себя кристально трезвым. Он лезет куда-то в соль-перец-лаврушку и достаёт туго забитые полпапиросы. Открывает балкон и выкуривает эти полпапиросы, стоя на высоте 20 метров прямо в центре Москвы. Он возвращается в комнату, сaдится на диван и понимает, что его убило просто нереально. Он видит свои глаза в зеркале и начинает хохотать, но очень быстро замолкает: звук его голоса царапает сейчас внутреннюю поверхность ушей.
– Ни фуя себе сено… – говорит Ади и вдруг чувствует, как кто-то поглаживает его по бедру. Судорога по всему телу и – ХЛОП! – Ади вскакивает, отпрыгнув от дивана на метр. И тут же соображает, что это мобильник, стоящий на «вибро». Ади вдруг понимает, что слово «вскакивает» вызывает у него стойкую ассоциацию со словом «всплакнул». Это слово всегда забавляло Ади. Так вот, если представить себе, что некий человек решил по какой-то причине заплакать, но вместо этого всплакнул, то почему не могло бы случиться так, что тот же человек решил покакать, но вместо этого вскакнул. И теперь периодически Вскакивает.
Ади не мог остановиться минут десять. С ним приключилась самая настоящая истерика.
– Ни фуя себе сено… – повторил он, еле отдышавшись и перестав нервно похихикивать.
Ади похлопал себя по карманам и извлёк, наконец, трубу.
Два часа ночи.
Sms.
От кого:
VovilaMobila.
Гениальный текст в самом сообщении:
«МА-Ь»
Убитый в жопу Ади двадцать минут втыкал в это под Aphex Twin, а потом вдруг понял, кто такой Вовила. И сразу же вспомнил, что этот чувак родился в Тбилиси, жил в Нальчике, Вятских Полянах, Новом Уренгое и Москве. А ещё однажды этот чел учился в Казанском Суворовском Военном Училище. СВУ. И был там с Вовилой один случай. Вернее, даже не с Вовилой. И «случаем» произошедшее тоже не назовёшь. Скорее всего, правильнее было бы сказать, что это череда случаев, произошедших в Казанском СВУ, в то время, когда Вовила в нём как раз учился. Вот. Ну что такое СВУ? Сам Вовилa, спустя много лет, вспоминал то время с лёгким ужасом.
Подъём в шесть утра. Завтракаешь, обедаешь и ужинаешь в одно и то же время. Скоро и срать начинаешь с точностью до минуты, хоть часы по тебе сверяй. Большое количество молодых организмов, одетых в одинаковую одежду, поделенное на взводы и спящее большими группами в больших спальнях.
Физические и моральные ежедневные нагрузки. Для некоторых – чрезмерные. Буквально через неделю стал ссаться по ночам Дима Жуков из Воронежа.
Тестостерон летает по воздуху кусками размером с кулак.
Здесь очень быстро выясняется, кто чего стоит. Кто Как Все, кто Не Как Все, кому вообще Всё Равно и кто Сильный, но Тупой. Кто стучит начальству, а кто ворует деньги и мамкины гостинцы из тумбочек. И кто Лидер.
Таковой во взводе Вовилы проявился в течение первых 48 часов. Чувак очень грамотно преподнёс себя преподавательскому составу. Тремя чёткими ударами в живот и одним сломанным носом сразу передвинул себя на самый верх местной иерархии. Чувак реально поставил себя во взводе круто и, как до сих пор считает Вовила, вполне обосновано.
Начальство отреагировало ожидаемо: вручило Лидеру сержантские нашивки. И стал он Вообще Самым Крутым во взводе. Был этот чувак сильным и более-менее вменяемым. Но одного курсанта он чморил ужасно. Просто тромбовал пацана круглосуточно. Втаптывал. Убивал морально. Подавлял. Вовила вспоминает, что чувак-то был нормальный. Но никто за него вступаться не собирался. Все радовались, что им повезло быть в СВУ Как Все.
Служба идёт. Маленькие радости. Какие-то огорчения. Потом первая смена белья. Потом сотая. А Лидер того чела всё трамбует. Продолжает чморить. И к этому (как к подъёмам в 6 утра, жратве и сральне в одно и то же время) привыкли. Как привыкли к нечастым увольнениям и вообще всем прелестям курсантской жизни. Запирались по вечерам в «красном уголке» и, сидя на жёстких стульях, в полной темноте слушали последний альбом «Metallica». Этот ритмичный невидимый шум. Вовила говорит, что никогда потом «Metallica» не вставляла так, как в этом долбанном «красном уголке». В полной темноте.
И вот как-то праздники. Отличникам строевой и учебной подготовки, лучшим спортсменам училища и ещё паре-тройке стукачей дали короткие отпуска и отпустили в их родные города. К родителям и бабушкам с блинами. Местным повезло больше всего: их тупо отпустили по домам и всё. Остальные остались в казармах. На каникулярном положении. Но как же быстро летят эти первые праздники? Очень быстро.
На первом же построении Вовила и всё Казанское СВУ слушает разнообразные приказы и распоряжения командного состава. Блестят на кителях маленькие бляхи с буквами «ПУРВО» (Приволжско Уральский Военный Округ). Курсанты стоят многосотенными рядами. Слушают в пол уха громкие, но нечёткие фразы офицеров. Фразы рикошетят от старого асфальта, которым укатан плац. Эхом долетают до задних рядов. Курсанты шепчутся. Меняют жвачку на нашивку «Megadeth». Рассказывают анекдот. Вдруг стоящий справа толкает Вовилу в бок:
– Слы?! Чё там говорят?..
Начинают вертеть головами. Вслушиваться в то, что говорит дежурный офицер.
По рядам приглушённо:
– Чиво-чиво?
– Чё он там?..
– Кого?..
Становится известно, что лишается сержантских нашивок Лидер Вовилиного взвода. Курсанты вертят головами в два раза энергичнее:
– Кого???
– Да ну!..
– Чё он там?
– За что?..
– Да хэ его знает!..
Все пытаются высмотреть того, о ком речь. Привстают на цыпочки. Вовилу снова толкают в бок:
– Вот он! Вот он!
Лидер взвода стоит как-то сбоку и явно пытается быть незаметным. Он выглядит, словно побитый пёс. Смотрит себе под ноги. Побитым он выглядит не в переносном – в прямом смысле. На правой скуле – большой кровоподтек. Левая половина лица лилового цвета. Губы – лопнувший вареник с черной смородиной. Все оторопело рассматривают его. Сержантских нашивок на его кителе уже нет.
– Ррразойдись!!!..
Говорят, позавчера у Сани Карася – ну того чувака, чей магнитофон, – так вот у Карася прихватило пузо. Яблок зеленых нажрался и дристал жидким пару суток. Вот побежал он, когда очередной раз прихватило в туалет. Просрался хорошенько, только вставать – чувствует: скоро опять начнется. Сидит Карась на очке дальше. Чтоб по стописят раз не бегать. Сидит надписи на стенах кабинки читает. Слышит, как кто-то в туалет зашел. Затаился. С ногами на унитаз залез и в щелочку стал смотреть.
Когда Вовиле рассказали это в первый раз, он сказал:
– Что???
Он даже не понял то, что ему рассказали. Его мозг отказался воспринять эту информацию и прокрутился в холостую. Форматировал всю инфу, полученную органами слуха: Саня Карась видел, как Лидер просил у Чмыря пососать. Вот здесь вот мозг курсанта обнулился и он спросил:
– Что???
Саня Карась видел, как Лидер просил у Чмыря пососать. Не чтобы Чмырь у него пососал. Чтобы Чмырь достал свой болт и дал ему в рот. И, оказывается, Лидер делал это. Брал за щеку. И постоянно жестоко чмырил чувака. Нормального, вроде бы, чувака. Но никто вступаться за него не собирался. Никто не собирался задумываться, за что чмырят чувака. Все радовались, что им повезло быть в СВУ Как Все.
Лидер брал в рот и жестко чмырил чувака, чтобы тот никому не рассказал.
– Что???
Всё – ВСЁ!!! – стало с Ног на Голову.
А Голова? Голова юного курсанта в алых погонах? Пацана, которого только начали мучить первые поллюции? Который ещё девку за коленку в кино не держал – что в голове такого чувака? Там ядерная бомба с говном взорвалась – вот что. Все перевернулось с ног на голову.
Лидер исчез из училища почти мгновенно – РРРАЗ!!! – и перестал существовать в истории Казанского СВУ, роты, взвода и личной жизни каждого курсанта. Даже в фотоальбомах его снимка не завалялось. Даже Вовила, рассказавший эту историю десять лет назад, забылее уже. А накуренный в жопу Ади вдруг вспомнил. Вспомнил и подумал: как же сложилась судьба того Лидера? Он же был достаточно агрессивным человеком с юных лет, раз смог завоевать и самое главное: отстаивать свой авторитет. Авторитет среди сверстников и начальства. Командир роты сам – лично – вручил ему сержантские знаки отличия. А тут такая муйня.
И Ади ловит глюк.
Он видит Лидера.
Лидер стоит сейчас один посреди бескрайних болот с огромным рассекающим воздух мачете. Лидер чётко понимает, что он женщина. И что он сейчас зачем-то отрубит себе руку. Зачем, очевидно, знают полсотни мужиков, стоящих вокруг с занесёнными железными кольями.
Ади понял, что нужно попускаться, и сразу же без перехода вспомнил свою первую тёлку.Ей было девятнадцать, и она казалась ему ТАКОЙ СТАРОЙ!.. У неё был ребёнок и муж в армии. Когда она хотела трахаться, то говорила «погладь мне ладошку». У неё было шестеро любовников. Но удовлетворял её только один – здоровенный Дыма, переехавший из какой-то Засратовки. Дыма долбил её, как швейная машинка. А она в этот момент держала в вытянутой руке зеркальце у лобка под нужным углом и смотрела, как член входит в неё. И выходит.
Ади вспомнил, как однажды жил в сквоте. В доме под снос, с чужой матерью и чужой сестрой на одной кровати. В соседней комнате обосновалось несколько героинщиков из города Счастье Луганской области. Ади вспомнил, как в тот период своей жизни пил по чёрному. Фуй знает, что… Фуй знает, с кем… Неделю однажды не чистил зубы. Ходил с треснувшим ребром, пока само не зажило. Потом чуть не спрыгнул с балкона, куда вышел покурить…
Ади вдруг вспомнил, что три примерно месяца того года трахал красивую печальную девочку. У девочки были чудесные глаза и неописуемое тело. У него не стриженные месяц ногти на руках и ногах. Он кончал ей на живот и сразу засыпал. Встретил её неожиданно год назад в гостинице какой-то возле аэропорта.
Она с мужем. Он один.
Сидели в кафе. Муж вышел в туалет. Она смотрела не мигая.
– У нас с тобой не заладилось… – сказал Ади зачем-то.
– У тебя мало с кем заладилось в тот год, – она посмотрела на его губы. Опять в глаза:
– У тебя внутренний твой градус настолько превышал твой возраст, привлекательность и размер мозга, что ты вообще был не совсем адекватен по отношению ко всему, что тебя тогда окружало…
Ади посмотрел в сторону туалета.
– У меня аномалия, – тихо сказала она.
– Аномалия?
– У меня сердце справа.
Ади захлопал ресницами.
– Справа?
– Да… Мне ещё в четырнадцать сказали, что я умру через полгода… А я живу…
Она протянула свою руку с красивыми тонкими пальчиками и аккуратно прикоснулась к его запястью. Ади ощутил прохладу её тела. Обратил внимание на отсутствие лака на её ногтях. Поднял глаза.
Он помнил, что у неё были большие красивые сиськи с большими красивыми сосками. Что с гондонами ей не нравилось. Что после того, как кончала, у неё сводило пальцы ног. Если не врала. Он вдруг подумал, что ни разу не слышал её голоса по телефону. Что они никогда не звонили друг другу. Трахались везде, где приспичило, во всех позах, которые могли придумать, а по телефону ни разу не разговаривали. Почему? Ади не мог вспомнить. Ещё однажды в метро на эскалаторе он вдруг понял, что вертит головой. Шарит глазами. Сканирует толпу. И вдруг осознаёт: пахнет ей. От какой-то женщины, едущей сейчас на этом же эскалаторе (вверх? вниз?) пахнет точно так же, как и от неё. У Ади тогда встал член. Сейчас – тоже.
У него непрерывно стояло, пока они сидели в том кафе, в какой-то гостинице, при каком-то аэропорте. С её мужем.
Мужа звали Виталик.
Муж обращался к ней «Зая» и «Солнце».
Ади не называл её никак.
Он не помнил, как её зовут.
Вообще. Ни фамилии. Ни имени. Ни прозвища.
Он помнил сиськи, гондоны и духи.
– Что ж за год-то такой… – сказал Ади вслух. Он стоял перед зеркалом.
Обнаружил, что держит в руке наполовину истлевшую сигарету. Когда прикурил? Зачем?
Смял окурок в пепельнице. Смотрел, как он, плохо затушенный, отправляет тоненький столбик дыма к потолку.
Он не помнил, как её зовут.
Вообще.
Ни фамилии. Ни имени. Ни прозвища… Вроде бы у неё была подруга с дефектом речи?.. С таким… С интересным… Лиля?.. Или это не у неё?.. А мама у неё, вроде, была старенькая совсем… И брат очень взрослый… Или брата не было?..
Тот период жизни отсутствовал в памяти большими кусками. «Неудивительно, – мрачно подумал Ади, – так бухать…».
Мужа её звали Виталик.
Муж называл Её «Зая» и «Солнышко». Один раз «Солнце».
Ади во время всей той встречи не называл её никак. Он тупо не мог вспомнить, как зовут эту тёлку.
А она помнила.
Встретились, действительно, случайно. Она держала мужа под руку, одетая в аккуратный бежевый костюм: юбка до коленa и короткий жакет.
– Привет.
– Привет… – сразу же ответил он. Узнал с первого взгляда.
– Познакомьтесь, – она указала на мужчину, за предплечье которого держалась левой рукой:
– Мой супруг Виталий…
Пожали друг другу руки.
– Виталий… – сказала она, – познакомься с Дмитрием.
Заскрипел зубами тогда.
Заскрипел зубами сейчас, снимая стружку пожелтевшей от никотина эмали.
– С Дмитрием… – произнёс, хрипло глядя в свои зрачки так пронзительно, как может смотреть в глаза только их собственный обладатель:
– Что ж за год-то такой, да?..
Из своих тридцати – двадцать лет Адольф Кейль звался Дмитрием Петровым.
В день его двадцатилетия мать сообщила ему, что его настоящий отец – этнический немец.
Вот так вот живёшь себе всю сознательную жизнь Димой Петровым, а в двадцать узнаёшь, что твой Настоящий Отец – другой мужчина. Потомок сосланных много лет назад в Казахстан. А тот, кого ты всю жизнь считал отцом, – какой-то тебе, получается, дядя Коля.
– Какой же я теперь «Николаевич»? – спросил тогда сам себя Дима Петров.
Таня Петрова приехала в Целиноград учиться на химика. Училась хорошо, сильно скучала по маме. Целиноград был тогда Большим и Новым. И весь как-то так же и пах. Соответствующий источал запах то есть. Танечка Петрова ходила на танцы. На танцах познакомилась с молодым, вежливым и красивым Вaдимом и его младшим братом Артуром. Оказалось, что они учились в одном университете, только на разных курсах.
Вaдим Кейль.
Он часто приходил к ней в общежитие.
Именно там она забеременела. Именно оттуда уехала в Донецк, подальше от своих родственников. И от Вaдима. Который никогда не узнал, что у него есть сын.
Татьяна Петрова, никому ничего не сказав, перевелась в Донецкий Политех, училась с толстым КВН-щиком Сивохой в одной группе, а замуж вышла за простого парня Колю Петрова. Однофамильца.
Она дала сыну имя Дмитрий, отчество Николаевич. Всегда считала, что «Петров» у сына от Её, а не от мужниной фамилии.
– Какой же я теперь Дима Петров? – спросил тогда сам у себя Дима Петров. – Я немец. Я долбаный немец. Какой-то, мля, Адольф.
Он шмыгнул носом.
– Адольф Гитлер.
Он ещё раз шмыгнул носом.
– Или Адольф Даслер.
Ещё раз.
– Или Адольф Кейль.
Вообще-то он никогда никому не рассказывал о том, какой он испытал шок оттого, что он – немец.
Сначала он очень разозлился на мать.
Очень: у него был все эти годы отец, а он не знал о его существовании. Причём, судя по всему, оба не знали о существовании друг друга. Он решил, что мать украла у него полжизни. Заставила двадцать лет называть папой какого-то левого дяхона. Он думал так десять часов. С девяти вечера до семи утра.
К семи утра, выкурив три пачки «Житана», он понял: мать сделала ему самый лучший подарок за последние семь лет. Уже семь лет Дима Петров ничему не удивлялся. Ничему. Вообще. Он считал, что удивить его невозможно. Ни практически, ни теоретически. Это удручало его. Это наполняло его гордостью. Он чувствовал себя Особым молодым человеком. Он подбирал себе подходящий новый термин, могущий обозначить его ммм… (неудивляемость?), когда вдруг узнал, что он – немец. Что у него есть отец. Тоже немец. Вaдим Кейль.
– Никакой я не Дима Петров, – сказал он тогда сам себе, прикуривая шестидесятую сигарету от пятьдесят девятой.
На станции Дебальцево, он сел в поезд «Симферополь-Алматы» и через несколько суток знал о своём отце всё. Это «Всё» было таким:
Вaдим Кейль и его брат Артур пропали без вести за восемнадцать лет до описываемых событий. Просто пошли в гараж чинить мотоцикл и исчезли. Мотоцикл на месте. Их нет. И не нашли за все эти годы. Ни живыми, ни мёртвыми. Родители Вaдима и Артура умерли в восьмидесятые. Так что ни бабушки, ни дедушки у Димы Петрова по этой линии уже не было. В маленьком городке под Астаной жила семья Кейль. Но они были просто однофамильцами. Это он узнал абсолютно точно. Он вернулся в Донецк, сразу же обратился в паспортный стол и перестал существовать.
Сейчас он стоял перед зеркалом. И смотрел в свои зрачки. И был при этом Главным Редактором @chtung (!) РОССИЯ. Он плюнул в лицо самому себе, развернулся и пошёл к холодильнику. Он очень быстро выпил много граммов ледяного алкоголя, запивая всё это другим ледяным алкоголем.
Он не помнит, что ему снилось в ту ночь.
Он проснулся – и сразу начал пить.
Чтобы удержать в себе это ощущение Злобного Страха.
Рога были на месте. Они стали ещё длиннее и толще. Ади выпил бутылку, прежде чем облевался. Что он сделал? Он продолжил пить дальше. Даже ссать не выходил из комнаты. Ссал в пустую пластиковую бутылку. Он пил и пил. Довёл себя до абсолютно космического состояния.
И вырубился.
И вот тут ему приснился длинный-длинный, нескончаемый просто какой-то переулок. Между высокими-высокими домами. Стены справа и слева уходили вверх бесцветными бесконечностями. Где-то там – вверху – виднелась узкая полоска неба. Ади тащил под мышками свои отпиленные рога. Ади не знал, как долго он шёл по этому переулку, потому что сейчас он стоял.
А перед ним стояли Мальчик, Белый пёс по имени Уголь и Чёрный пёс по имени Снег.
Сейчас они скажут ему про голову, зелёнку и святую воду.
Если вам интересно то, что сейчас будет происходить, то отправляйтесь за Ади Кейлем, в Прошлое. Ибо он летит туда сейчас.
Хотите – следуйте за ним.
Потому что эта глава заканчивается.
Всё.
Закончилась.