– Ади тупой? – Мирослав Мотузный, сидя за эксклюзивным (хром, чёрное дерево) столом Главного @chtung (!) Редактора, тяжело смотрел на стоящего перед ним человека с большим фотоаппаратом на шее. Человек с фотоаппаратом демонстрировал сейчас сидящему в большом эксклюзивном кресле (хром, чёрное дерево, чёрный авиационный текстиль) тоже отнюдь не самый лёгкий из своих взглядов.

Человека с фотоаппаратом зовут FFБокоFF. В миру – Федор Федорович.

Один из лучших фотографов Европы. 25 лет в ИТАР ТАСС.

Три международных премии.

FF пришёл в @chtung (!), чтобы сделать фото для обложки первого «русского номера». Это была шестичасовая сессия с «Пи$$тонами», к концу которой всё огромное помещение @chtung (!) Редакции прогрелось из-за мощных софитов до температуры металлургического цеха в июльский полдень. В конце того дня Главный Редактор @chtung (!) РОССИЯ предложил Федору Бокову работу. FF согласился. И ни дня не жалел об этом. Но Главного Редактора русской версии @chtung (!) зовут не Мирослав Мотузный.

Главного Редактора зовут Aдольф Кейль.

А Мирослав Мотузный, сидя сейчас в его кресле, спрашивает FF:

– Ади тупой?

На большом столе – пачка фотографий.

Крупные планы женских лиц.

В большом помещении редакции пахнет благовониями, двойным эспрессо, ароматическими маслами, перегревшимися лэптоповскими аккумуляторами, «Житаном».

Его курит Ади.

Его курят все остальные.

Только Мир Мотузный не курит «Житан». Он курит американские сигареты.

Буквально три часа назад, в полпятого утра, Мир сидел на унитазе, зажав фильтр в зубах в квартире на Шаболовке, и думал, что даже этот воняющий прокуренным дерьмом туалет – не его. О том, что есть ещё один хозяин этого унитаза – женщина-милиционер Ирина из Самары. Там, в полпятого утра, он думает о том, что, скорчившись от рези в животе, от перекрученных в его чреве кишок, – он, словно беременный болью. Пытающийся её родить.

Боль выдавилась из заднего прохода двумя разными по цвету и консистенции какашками. Может, они и пахли по-разному – нос Мира этого не различал. Мир всегда считал, что лучше бы в туалетах честно пахло дерьмом. То есть испражнениями и всё. Его всегда бесило, когда в туалетах пользовались освежителем воздуха. Его всегда тянуло блевать от тошнотворного сочетания кала и полупарфюмерной отдушки.

Мир Мотузный мучился животом.

Так всегда было в ночь с воскресенья на понедельник.

Мир понимал, что водка + спиды + полграмма твёрдого всегда вызывали у него дикий жор к вечеру. И что после паштета на гренках + килька + маринованный чеснок + мороженое + яичница будет рожать Боль снова.

«Я старый, толстый, мерзкий болван с больными почками, печенью и желудком», – думал он о себе.

А ещё он отчётливо понимал, что ему можно было смело родиться на 20 лет раньше и быть себе ведущим рубрики «Письма наших читателей» в журнале «Техника молодёжи».

Мирославу Мотузному в следующем году исполнится 32 года. Уже вторую неделю он – и. о. Главного Редактора @chtung (!) РОССИЯ.

На стенах редакции – самые разные примеры современной полиграфии. В одном месте, на гнутом из стальных прутьев industrial – тотеме от [[[x]]]-des! gn, развешана гигантская коллекция бейджей со всех «ресепшн», которые проходили корры @chtung (!).

На самом видном месте в одинаковых никелированных рамках формата А3:

Обложка #1 @chtung (!) РОССИЯ;

Изречение, написанное рукой Ади: «Жёстче. Ещё жёстче. А теперь не слизывать».

Мирослав Мотузный, сидя сейчас в прозрачном кубе за столом и в кресле Ади, ненавидит всё это.

Свою работу.

Своего обер-босса.

Своих сотрудников.

Всех этих Из-Кожи-Вон-Лишь-Бы-Не-Как-Все.

Этих, рождающих заоблачные КРЕАТИВЫ, псевдобогемных и антигламурных Копирайтеров.

Говорящих на нечеловеческом языке Фрилансеров.

Весь этот @chtung (!) и людей его делающих.

Ненавидит.

Своё упитанное тело. Физическую свою оболочку. С желеобразным пузом.

С серьгой в левом ухе и высветленными прядями жидких волос невнятного цвета.

Он сменил пять лет назад очки на линзы. И выбрал голубой цвет этих искусственных накладок на глаза.

Он сидит с кружкой кофе и тонкой сигаретой за столом, видит своё уменьшенное, уродливое отражение в хромированной пепельнице и просматривает (двигая одной лишь левой рукой) пачку фотографий.

Пачки цветных качественных снимков, напечатанных в домашней лаборатории человека, стоящего сейчас перед ним.

Человеку, с седой небритостью на щеках.

Человеку, со всегда заряженным запасным Nikon FM 2. Ему – одному из лучших фотографов Европы. Мирослав Мотузный говорит тяжело, глядя не в глаза – в подбородок:

– Ади тупой?

Около полусотни сотрудников и посетителей видят сквозь толстое стекло Ади Куба, как неуловимо, но всё-таки меняется лицо FF.

За десять минут до этого он доставал из своей потёртой сумки пачки фотографий и протягивал их Миру. Он говорил:

– Это бомба, Мир! Это не выстрелит! Это реально порвёт!

Проект, над которым FF работал последние пять лет. Кропотливо. Аккуратно. Качественно. Безумно красиво. Так, как всегда работал FF.

– Представляешь, – говорил он Миру, – @chtung (!) календарь на следующий год? В спецвыпуске? Где на каждый месяц – Одна Из.

«Невесты смерти»

Он фотографировал их в гробах.

В моргах и на кладбищах.

Он спрашивал разрешения у родственников и фотографировал прекрасных (даже после смерти) молодых женщин. С нанесённым для последнего дефиле макияжем.

Некоторые родственники сами хотели иметь фотографии с похорон. Таких он считал не совсем нормальными людьми. Ему была непонятна склонность иметь в семейном фотоальбоме изображения с мероприятий подобного рода.

Остальные – считали ненормальным самого FF. И потому разрешения на съёмку не давали. Но Бокова не зря называли фото-hard-кором. Он шёл в морг, платил санитарам и устраивал сессию там – выставив компактный профессиональный свет, вспышки и штативы. Никуда не спеша, он делал сотни две снимков в поисках идеального кадра. И всегда находил его.

Он собирал «Невест смерти» пять лет.

Последнее фото – невероятное (!) – он сделал на похоронах под Луганском. Девочка врезалась на своей машине в грузовик и погибла.

Очень красивая девочка.

Её спокойное лицо с закрытыми глазами – первое в пачке фотографий.

Мотузный равнодушно просматривает с десяток снимков. Делает шумный глоток из фирменной @chtung (!) Кружки и сообщает:

– Отстой. @chtung (!) РОССИЯ это не интересует.

FF без комментариев выслушивает ещё 2—3 предложения. Дожидается окончания, слегка склонив голову набок и внимательно глядя в губы сидящего в кресле.

За столом. Перед ним. Потом говорит негромко:

– Ок. А где Ади? Я хочу услышать, что скажет Ади.

FFБокоFF за свою интересную жизнь и профессиональную карьеру встречал множество людей. И в основном относился к человечеству более-менее спокойно. Они делились на тех, кто ему нравился, и на тех, кто чуть-чуть не нравился. Самым симпатичным человеком из тех, кого встречал FF, был новозеландец Фредерик Тинн, изобретатель знаменитого горячего коктейля «Тинн». Самыми несимпатичными людьми, по мнению Бокова, были лидер красных кхмеров Пол Пот и Мирослав Мотузный. А ещё Бокову очень нравился Ади Кейль. Ади Кейль не скрывал своих дружеских чувств к Бокову. Они друзья с двадцатилетней разницей в возрасте. Все это знают. А Мотузный – лучше всех. И когда FF говорит: «А где Ади? Я хочу услышать, что скажет Ади», он получает в ответ:

– Ади тупой? Он принимает глупые решения? Нет. Так вот, он принял решение, что в его отсутствие и. о. Главного редактора – я. Поэтому неважно, где Ади. Я принимаю решения, ясно? И я говорю тебе – НЕТ. Ясно?

– Ясно… – сказал БокоFF, засунув пачку фотографий в сумку. – Ясно, что ты и. о. мудака.

«О да… – думает Мотузный, – это точно…»

Мир Мотузный каждый день стоял в своей ванной раздетый донага и видел всего себя целиком.

Пухлого, высокого человека. С синяками и одновременно – мешками под глазами. Рыхлой кожей. Колыхающимся пузом. Mirror Слав.

Несмотря на то, что он работал в @chtung (!), тёлки давали ему редко и неохотно. А когда давали, то бёдра у них были несколько толще, чем Мирославу хотелось. И небодрая грудь. Было большинство баб его унылыми.

Примерно половина секса в его жизни не приносила ему удовольствия.

«Половина – это слишком много», – думал Мотузный. И был прав. Ему нравились невысокие стройные девочки с торчащими бодрыми сосками, аккуратными носиками и невероятной длины и цвета волосами. Таковые находились перед его глазами почти ежедневно.

Самые Злые Пи*ды в Галактике.

Спирохета, [Ф] Ольга и Фрау Z.

Фрау Z делала лучший минет по эту сторону земного шара. Она была личным секретарём Ади Кейля. В её резюме, в графе «предыдущее место работы и должность», было скромно вписано «актриса».

– Представляю, сколько в эту самую минуту при просмотре фильмов с твоим участием исторгается спермы, – сказал ей Ади на первом собеседовании. Фрау Z даже не улыбнулась.

Сейчас её не было.

Равно как и Спирохеты с [Ф] Ольгой.

Как и Ади.

Уже вторую неделю Сам отсутствовал.

Он не звонил. Не появлялся лично. Не вывешивал приказов на @chtung (!) Доске при входе слева от Расты.

Просто в прошлый понедельник все зашли ровно в 10 утра в редакцию, сели за свои рабочие места и прочли на мониторах:

Я на совещании.

За меня – Мир Мотузный.

Ади.

Мир Мотузный прочёл это вместе с остальными.

Он посидел перед ж/к экраном минут десять и прошёл (из угла, где стоял его стол, по диагонали) прямо в центр помещения. В Ади Куб.

Все видели, как он взял со стола белый конверт. Прочёл вложенный в него текст. Затем сел в Ади Кресло, нажал кнопку и сказал Расте:

– Кофе.

– Ок, – ответила она. Мир видел, как Раста вышла из-за своей стойки, взяла чистую @chtung (!) Kружку и пошла к ближайшему от неё автомату по продаже эспрессо. Заметив, что Мир смотрит, Раста, не останавливаясь, присела в глубоком реверансе, разведя руки в стороны и показав зубы. Потом продолжила свой путь далее. Через пару минут она вошла в Ади Куб, распространяя запах дорогих благовоний и дешёвого кофеина. Аккуратно припарковала небольшой круглый поднос на Ади Стол. Перед Миром последовательно появились кружка, коробка с ж/д рафинадом (по два куска в пачке) и ложка со свастикой.

– Это всё, – сказал Мир. Раста смотрела на вскрытый узкий длинный конверт.

Перевела взгляд на человека, сидящего в кресле Главного @chtung (!) Редактора. Развернулась. Ушла.

В конверте лежал лист, вырванный из какого-то ежедневника. Следующий текст был стопроцентно написан рукой Ади Кейля:

НЕОЖИДАННО, ДА?

И ТАК БЫВАЕТ, ПРАВДА?

КОГДА БУДУ, НЕ ЗНАЮ.

МОЖЕТ, ЗАВТРА.

МОЖЕТ, ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ.

ОРБАЙТЕН. ЗА ЭТО НИКОМУ НЕ СКАЖУ,

ЧТО ТЫ БЫЛ СВИДЕТЕЛЕМ ГЕРБAЛАЙФА.

ШУТКА:)

Ади.

Мирослав Мотузный, действительно, однажды занимался распространением ёмкостей разного объёма с Лого «Herbalife» на боку. Там он приобрёл несколько мимических клише, а также способность не отвечать на прямо поставленный вопрос твёрдым «ДА» или «НЕТ». Единственный, кто смог добиться от него твёрдого «ДА», был Ади. И он был единственным в @chtung (!), кто знал о прошлом Мира.

Мир тоже знал о прошлом Ади достаточно много. Больше об Ади знал сам Ади. Они вместе учились на журфаке. Ади восхищал Мира. Мир ненавидел Ади.

За его белозубость и удачу.

За его простые и правильные решения.

За то, что считал Мира своим другом.

И как с другом делился подробностями своей личной жизни. И это было последнее по хронологии и первое по значению ТО, За что он ненавидел Ади.

Мир хотел Спирохету.

Мир хотел [Ф] Ольгу.

Перед Новым Годом Ади летал с обеими на Ибицу. Мирослав мрачно и бесперебойно трое суток подряд представлял себе ТО, что они вытворяли в трёхместном люксе.

А неделю назад Мир трахнул шлюху, похожую на Наташу Королёву.

Гонорею лечили тремя дорогими и болючими уколами в жопу. Позавчера Сан Саныч из анонимного кабинета порекомендовал выпить пару кружек пива «для провокации». Через полтора часа после этого Мир был невменяемым. Прежде чем полностью уйти в астральную каталепсию, он вдруг подумал: «Я – скот».

Он сидел на заднем сидении ненового «Форда» между Готье и Джованни. Жу устроилась на коленях Готье и, удолбаная в хлам, улыбалась кому-то в своём мозгу. Кому-то по ту сторону сетчатки.

Зрачки Готье и Джованни были размером с Марс: мозг Джованни энергично вырабатывал куски текста, и тут же мышцы горла и язык выдавали их в окружающее пространство. Перекрывая негромко вещающую из автомобильных динамиков FM-станцию. Станция непрерывно транслировала мудацкую музыку – продукт четырёх московских продюсеров и одного киевского.

Единственный, кто её слушал – водитель. Он одиноко сидел там, на одном из передних сидений. Джованни говорил, почти не делая пауз между словами и предложениями:

– Стартанули мы в четверг после работы с граммом твёрдого и двумя «Е»-шками в «ПирОги». Маман звонит в полдесятого: «Где сынуля?» А сынуля в объебосе. В «ОГАХ» Карась с Жаром отстрелились. У меня на кармане ствол рубасов, пять ноль твёрдого, полбокала пива и два пятьдесят на трубе. Я уже думал: х*ли делать? Домой баиньки надо – и тут Радугу встретил. Смотрю, Она ваще без глаз: зрак с рубль железный. Она вообще с быстрой тусни. Под феном, это для неё обычняк.

– Ну чё, – говорю, – Ра, фрик-энд устроим?

А Ра, она всегда мне нравится. Такая – мне по пояс, сиськи с ладошку и соски через футболку. Смотрю: её дубасит, аж дрэды на башке, ну это – трясутся такие, как колбаски. Ну я её цепляю и везу в «ШАНТИ». Там до трёх ебашит электро и техно, а потом на Кантиму на моторе. Ну я её на заднем сидении за пилотку затрогал. Смотрю: Радуга мокрая вся. Ну потом мою «Е» на двоих кинули и до утра трахались, как заведённые под диск «Рычагов», который в Киеве на Петровке подрезал. В обед одуплились, она на мне ещё децл попрыгала. Хватит, короче, говорю – всё равно не кончу. Она в душ. Потом – по биг-магу с колой и разбежались. Чувствую, батарейки садятся. Думаю, либо спать (а чё спать – уже два), либо афтерпати. Е*ашу три банки красного DEVIL’a c алко и через час уже в центре с Чаппой долблю полторы папиросы на двоих. У Чаппы всегда квалити, поэтому перехихикал один под плеер, потом, когда на хавку пробило, перебил свинтуса в обжорке на Братиславской, плюс – пиво, смотрю – выключает. Я две банки красного DEVIL’a – глаза из орбит уже лезут. Сердце х*ячит: думал, мобила на вибро в нагрудном кармане, а то, прикинь, – сердце. Это так было тогда, помнишь? В августе, помнишь? На даче у Непоганого? Где грибы с феном и «Е»-шками, помнишь? Там ещё был этот, который…

Мирослав Мотузный слушал это с тоской и омерзением, думал: «Я скот».

Мне 31 год. Я толст. Некрасив. Не богат. Я люблю выпить и пью. Я не люблю СПИДы и не врубаюсь в траву, но ем, нюхаю и курю. Моя печень чудом не разлагается. Мои почки больны. Я весь болен. Насквозь. У меня уже плохо с эрекцией. А через год будет ещё хуже. У меня запор сменяет диарею. Мне нравится «площадка», как у Гаана в конце восьмидесятых, и волосы мои коричневые от природы. Но на голове моей чёрные и белые пряди ниже ушей. Я сам убеждаю себя, что мне это идёт, и хуже всего, что мне ЭТО нравится.

Я люблю a-ha.

А слушаю, который год JUXTAPOSE, долбанного параноида TRICKY и пишу, что последний альбом Диаманды Галлас – бомба. Хотя не понимаю TRICKY и ненавижу Галлас.

Психопатичную Д. Галлас любит Ади.

Ади восхищает Мира.

Мир ненавидит Ади.

Давно. С первого месяца знакомства.

Год назад Aдольф Кейль, крепко сжав кисть Мирослава Мотузного, увлёк его за собой из зеркального лифта. Быстро прошли мимо тёлки с дредами за стойкой у входа. На ходу выхватил из какой-то тумбочки – РАЗ!!! – мегафон в руке. Держа мегафон в левой, а Мирослава в правой, остановился в центре гулкого помещения. Поднёс громкоговоритель ко рту и произнёс в пространство. В 124 досягаемых уха. В том числе в уши двух ФСБшников, которые в эту минуту прослушивали @chtung (!) Офис.

Ади произнёс:

– Этот человек имеет женщин, образование, диплом и опыт работы. А не только долбаные амбиции. Он не умеет рисовать. Вообще. Зато умеет писать. Я знаю этого человека достаточно давно. Его зовут Мирослав Мотузный. С сегодня он мой @chtung (!) Заместитель. Прошу любить. И всё такое.

Мегафон зафонил и сам отключился.

– Батарейки сели, – сообщил Ади.

Так Мир появился в @chtung (!).

А сейчас он сидел в кресле и смотрел на то, как FF сгребает со стола пачки фотографий. Снимки рассыпаются. FF медленно, но нервно хватает их по 3—4 за раз. Он говорит:

– Ясно. Ясно, что ты и. о. Мудака.

И уходит.

– О, да… – думает Мир, – это точно….

Он знает, что сейчас на него смотрит около пятидесяти человек.

Ади, наверняка, в отпуске. С отключенным телефоном и двумя тёлками, которых Мир хочет. Ади купается с ними в тёплом далёком море и жрёт нереально вкусную еду. Пьёт вкусные напитки. Нетрудно понять, как именно ненавидит Мир за это Ади. За это и за то, что повесил на него июньский номер. За то, что повесил на него Экс Спермо Ментальный [ф] ашизм – конкурс ультракороткого urban романа и кибер-поэзии, объявленный @chtung (!) РОССИЯ.

Эта офигенная идея, как и все офигенные идеи, принадлежала Ади:

Каждый присланный рассказ Безымянного ранее Автора будет напечатан на суд читателей журнала и жюри.

В жюри входили сам Ади, Мир, Киндер СС, Крэк и Болт из «Пи$$тонов», независимые креативщики ЯR и Юла, двое из Московского Гей-Клуба – Владя и Пианистка.

Мир сунул мизинец в правую ноздрю. Потом проинспектировал его. Особо осмотрел ноготь.

За день до исчезновения Ади внёс последние коррективы в рекламный разворот и текст для сайта: не все подряд, а один (выборочно) рассказ от каждого автора @chtung (!) напечатает на своих страницах. Рассказы и стихи-победители будут выпущены аудиокнигой. Диском-приложением к спецвыпуску @chtung (!). Последнему в этом году.

Такая вот идея родилась у Ади.

Позавчера вышел июньский номер с объявлением о конкурсе.

Вчера на @chtung (!) специальныйящик. com царила почти идеальная пустота: две-три ласточки бесполезной инфы, просочившиеся через анти-спам и всё.

Позавчера, опережая события, некий нетерпеливый Автор Максим Мотоцикл прислал текст «Глаза». Креатив понравился всей @chtung (!) Редакции (Раста даже назвала его «милым»), но единогласно был признан фальстартом, о чём Автора уведомили цифровым письмом.

Сегодня утром Мир вынырнул из мутного неглубокого сна и сразу понял, что лучше бы он не просыпался. Он спал в лучшем случае часа три. Он с удовольствием бы проснулся с болью в голове и остатками блевотины между верхними зубами и верхней десной. Можно даже в обоссаной постели. Но ночью Боль ворочалась в его кишках раскалённым гвоздём. А утром вогнала этот гвоздь прямо в уретру. Прямо в его член: «провокация» показала, что гонорею залечили не до конца. И теперь с конца Мирослава свисала крупная капля желтовато-белёсого гноя, а когда он попытался помочиться в прокуренном туалете, то слёзы покатились по его щекам. И он вдруг понял, что плачет. Стоя со спущенными штанами на холодном кафеле. Скулит, глядя сквозь мутный целлофан слёз на сливной бачок. Больно было очень. У него было ощущение, что триппер проник в его сердце, загноил хрупкие краешки души его. Миру было ужасно жалко себя.

Он плакал под горячим душем. Потом под холодным.

Он пришёл на работу, сделал сам себе нереальную дозу кофеина и, сев в кресло Ади, открыл @chtung (!) специальныйящик. cоm.

В нём лежало 357 писем с пометкой ЭСМ [Ф].

306 стихов и 51 ультракороткий урбанроман.

И Мир понял, что всё это ему нужно читать. Хотя бы пробежать глазами. И что каждый день таких писем будет приходить не меньше. Что ему придётся читать эту х*йню, написанную сотнями провинциальных и столичных псевдобогемных укурышей. Тексты людей, одевающихся так, как выглядят персонажи на фотографиях в @chtung (!). Всех этих бывших рейверов, бывших альтернативщиков, бывших рэпперов, би-боев и хиппи. Нынешних киберрастаманов, индастриалготов, неотрипхоперов и инфракидс. Он уже заочно ненавидел их всех одной пачкой, когда отхлебнул кофе и открыл первое письмо.

From: alexgnoi@чегототам. ru

To: @chtung (!) специальныйящик. com

Авторы Александр Гной и Владимир А?

Файл: Трёхколёсный велосипедик.

Жил-был М. Он был толстый, и в школе его часто дразнили и обижали. Однажды он зашёл в класс за минуту до урока, подошёл к своей парте и увидел шапку, лежащую на стуле. Меховую ушанку из какого-то рыжего и живого ранее животного. М. взял шапку в руки и хотел спросить, чья шапка, но узнал о том, чья она, гораздо быстрее. К нему подошёл второгодник из параллельного 5-ого «Б» и сильно ударил в грудь. А через месяц его била по голове дневником одноклассница, а М. стоял и не знал, что делать. Он не мог ударить девочку.

Он рано женился.

Жена его не толстая и не худая.

Рыхлая такая тётка с лицом, как блин. Такие тётки очень быстро начинают болеть «давлением» и «сердцем». И у них из карманов постоянно воняет лекарствами. Тётки эти практически с подросткового возраста асексуальны, и зовут их обычно Тоня.

М. был забытым и забитым студентом. Глупым и необязательным. С чёрными точками на крыльях блестящего круглый год носа и кругами соли под мышками.

Тоня ходила в походы и любила говнорок, где блеющие вокалисты пели длинные, часто бесприпевные и бессмысленные тексты. Но М. был добрым. Но М. никогда не давал волю своим чувствам и желаниям. Но М. думал, что со стороны выглядит, как Александр Ширвиндт. И хотел курить трубку. М. считал, что со стороны он будет похож на Александра Ширвиндта, курящего трубку.

Однажды они с Тоней бродили по большому маркету, где жена выбирала всякую хрень, а М. гнусил, что новые туфли натёрли пятки и что он устал, и хочет есть. Жена раздражённо бурчала, а потом оставила его на втором этаже этого областного торгового центра. Гипермаркета-города.

Тоня ушла.

М. огляделся. Вдалеке были прозрачные колбы лифтов. Чуть ближе несколько стоящих подряд магазинов, торгующих музыкальными инструментами. Справа витрины, уставленные манекенами в нижнем белье. Форма грудей манекенов-самок вызвала у М. неожиданную эрекцию. Он повернулся к витринам спиной.

«Товары для садовода» было написано чуть ниже. Он подошёл к стеклянным дверям.

«Повелеваю вам открыться», – мысленно произнёс он. Двери при его приближении разъехались в стороны. М., улыбаясь, зашёл в бутик. Внутри были тяпки, грабли, лопаты, вилы, совочки, лейки, секаторы, бечевка, поливочные шланги, полиэтилен, удобрения, семена, рассада, топоры, мотыги, бензо-плуги, тачки и ОН.

Трёхколёсный большой велосипед с большой треугольной ёмкостью, похожей на кузов самосвала. М. остановился около этого агрегата. Двухскоростной трёхколёсный велосипед с кузовом. Для огромных плантаций, где фермер экономит на технике и топливе или где возможно применение только человеческих ресурсов. Так пояснил М. молодой продавец – консультант. М. от нечего делать осмотрел две разнокалиберных звёздочки, на которых крепилась тёмная от солидола велосипедная цепь. Потрогал сидение. Затем от нечего делать присел на него. Взялся за две резиновые рукояти хромированного изогнутого руля. И так ему понравился этот велик, что он даже проехался на нём аккуратно между рядами вил и лопат, уставивших свои острые пики и лезвия в подвесной потолок.

«Ну просто вещь под меня, – подумал М., – как бывают клинки и гитары под руку заточены!»

Он попросил разрешения проехать по этажу. Разрешили. Он, ловя недоумённые взгляды, проехал мимо отделов «Джинсы», «Цветы» и маленького кафе. Девчонки за столиком улыбнулись, глядя в его сторону. М. был окрылён. Ему никогда ТАК не улыбались ТАКИЕ красивые девчонки. Никогда. Он почувствовал невероятную внутреннюю свободу. Он проехал по всему этажу и вернулся в магазин.

– Берёте?

– Беру!!! – сказал М. и побежал к жене. За деньгами. А она сказала:

– ТЫ ЧТО, ДУРАК???

И увела его домой. А ночью он ездил на велосипеде. Во сне. И был счастлив. А утром проснулся. И ему стало горько так, что он чуть не заплакал. Семь прекрасных ночей. Семь ужасных, полных разочарования утр. Через неделю он, приближаясь к стеклянным дверям, произнёс мысленно: «повелеваю, чтобы вы открылись». И двери разъехались в стороны. «Товары для садовода» было написано перед входом.

М. попросил дать ему ещё прокатиться.

Ему отказали.

М. предложил денег. Продавцы переглянулись.

Ему стали разрешать кататься. Он ездил и думал, что ему пох, что о нём думают люди. Он надевал лучшую одежду, специально купленную для ежедневных «рейсов». Так он это называл. Его уже знали все продавцы на этаже и махали ему, когда он проезжал мимо. Он думал: здорово, что эти люди понимают его. Ему даже льстило то, что его считают Человеком С Сумасшедшинкой. С эдакой изюминкой. Он даже стал надевать ярко-красные гетры, колпак и зелёные шорты с лямками крест-накрест, чтобы утвердить всех в этом мнении. А потом понял, что его считают просто Сумасшедшим. Без изюминки. Сумасшедшим. Психом. Больным на голову. И тогда он стал ездить по своему этажу и уверять всех, что он не Сумасшедший. Но слов подходящих не находилось. Он волновался, краснел. Заикался. Слюна вместе со звуковыми версиями букв летела из его рта на собеседника. Он злился и становился всё агрессивнее. Он уже не мог переубедить людей в том, что он НЕ психопат. Схватил девушку за руку и сделал ей больно. Его прогнали. Он укрылся в одной из кабинок мужского туалета на третьем этаже торгового комплекса, дождался, когда все уйдут. Ночью вскрыл «Товары для Садовода» и украл велосипедик. Поймали его на трассе «Бла-бла-бла – Симферополь» в 6 утра гаишники соседней области.

Сейчас он наблюдается в Специальной Психиатрической Лечебнице.

Конец.

Мирослав Мотузный тяжело смотрел в экран здоровенного Ади монитора. На несколько секунд прикрыл глаза. А когда открыл, перед столом стоял FFБокоFF с фотоаппаратом на шее. FF лез в сумку за фотографиями и одновременно говорил Мотузному:

– Это бомба, Мир! Это не выстрелит! Это реально порвёт!

Через десять минут БокоFF, сплюнув, вышел из редакции. Мир видел, как полсотни человек проводили фото-hard-кора глазами и почти одновременно обернулись в его (Мотузного) сторону. Мир видел глаза @chtung (!) Дизайнера Макса и Свята, они выехали на своих креслах с колёсиками из-за перегородки и смотрели в Ади Куб. В центр прозрачного квадратного ящика из толстого стекла. Мир показал им средний палец. Перевёл взгляд на монитор перед собой.

– За*бись! – сказал он зло, – сейчас, бл*дь!

Он кликнул мышкой: «Ответить».

Через минуту на alexgnoi@чегототам. ru полетел следующий текст:

ЗАЧОТ!!! ЖЖОТЕ!!!

Реально жжоте, черти) На самом деле)))

А кто и что Гной? А кто и что А?

Чем, в смысле, занимаетесь, друзья?

Очень понравилось.

Потому интересно: откуда вы, парни? Или девчонки:)?

Есть ещё что почитать? На фоне всего присланного ваш «Трёхколёсный велосипедик» ярким пятном просто, парни. Потому что, если честно, шлют кал какой-то. Блин, парни, не теряйтесь. Если есть ещё что, шлите. У вас реальные шансы. Сами знаете на что.

Мир нажал на клавишу «точка с запятой», а потом трижды на «закрыть скобки».

Он вдруг недобро усмехнулся и набрал в самом низу текста:

«С уважением, Ади Кейль».

Точка. Клик мышкой.

Ещё один.

Недобрая ухмылка погасла.

«Письмо отправлено».

Мирослав Мотузный вдруг вспомнил свою первую, некрасивую и нелюбимую жену Антонину. Тоню. Отказавшуюся взять его фамилию и тихонько повизгивающую во время секса. У неё были огромные груди-груши с огромными сосками. Она отказалась взять его фамилию, а также всю их семейную жизнь отказывалась брать в рот. Попросить её об этом у Мирослава даже и мысли не возникло.

Он ненавидел Александра Гноя.

Он ненавидел Влaдимира А?

Он ненавидел Ади.

Ади сказал бы, что Александр Гной и Влaдимир А? придумали Мирослава Мотузного. Ибо некоторые факты из жизни выдуманного «М. на велосипедике», рожденные фантазией Гноя и А?, пугающе имели место быть в жизни Мотузного настоящего.

– О, да… – мрачно подумал Мир, – настоящего.

И вдруг ядом в мозгу: Сам Ади и написал!!!

Потом сразу же: нет…

– О, да… – мрачно повторил про себя Мир, – настоящего…

Он тяжело и ненавидяще смотрел в монитор. Минуту. Две. Пять.

Потом шевельнул правой рукой.

Клик мышкой. Ещё клик.

Он открыл второе письмо.

Прежде чем начать читать текст, Мир подумал: будь ты проклят, Ади!

Автор: Око Оно.

Файл: Сахар.

– Это наш новый сахар?

– О, да! Это наш новый сахар!

– Он сладкий, этот новый сахар?

– О, да! Очень сладкий! Не то, что предыдущий!

– У нас был предыдущий сахар?

– Ну да. Тот. Старый сахар.

– У нас был Предыдущий, Старый Сахар???

– Не знаю.

– А кто знает?

– Знает что?

– Сахар.

– Сахар?

– Сахар.

–!!!… (???).

– Так в этом-то всё и дело.

– Ты берёшь мешок картофеля и?

– И выставляешь его на балкон… Далее?

– Далее – используешь его.

– Картофель?

– Да.

– В морозы тоже?

– Тем более.

– И?

– Пусть стоит.

– Тааак…

– Если картофель, стоявший в морозы на балконе, отварить и начать есть – он какой?

– Какой?

– Сладкий.

– Сладковатый.

– Но сладкий?

– Да, пожалуй, сладкий.

– Вывод?

– Какой?

– В морозе содержится сахар.

– Сахар?

– Сахар.

–!!!… (???)…!!!

– Да?

– ДА.

– Удивительно.

– Что именно?

– Всё.

– Даже то, что есть Предыдущий Старый Сахар?

– Даже это.

– А то, что есть Новый Очень Сладкий Сахар?

– Сахар?

– Сахар.

– Сахар. сахар сахар сахар сахар

сахар сахар сахар сахар

са хар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар

сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар

сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар сахар

сахар

Раста, издавая громкое химическое шуршание, прорвала и вытащила из картонного ящика пачку белоснежной финской бумаги формата А-4. Раста вдохнула этот запах, запах тонко выделанной недешёвой офисной целлюлозы, и сунула пачку в принтер. Нажала «печать». Принтер заурчал. Начал с равными промежутками выплёвывать из себя покрытые чёрным текстом листы.

Экс Спермо Ментальный [Ф]ашизм.

Не в звуке. В бумаге. Обретающий хотя бы такую, но форму. Попадающий оттуда из мозга Автора в цифровое пространство, а из него сюда – в @chtung (!) Россия с помощью хитроумного прибора.

Говорят, Ади прислал письмо, в котором приказывал распечатывать все пришедшие на конкурс тексты. Вчера прислал письмо? Или позавчера? Ади? Или кто-то ещё?

Раста не могла сказать точно. Последние трое суток она не спала. Что-то поменялось в расписании её тонкого, хрупкого и загадочного даже для неё самой женского организма. Ей всегда было нехорошо перед месячными. Но в этот раз – совсем невыносимо. Болело внутри. Помогавшие последние пять лет двойные дозы «Солпадеина» вызывали обратный эффект. Её рвало уже четыре раза. Месячные не начинались.

Она пыталась отвлечься, смотря телевизор. Через полчаса решила, что всю следующую зарплату потратит на ингредиенты для изготовления «пластида», обмотается им вперемешку с гвоздями и войдёт в агентство, придумывающее рекламу прокладок.

Мышцы челюстей опухли и не давали зубам соприкоснуться: так остервенело, Раста жевала ментоловые фторсодержащие жвачки.

Говорят, Ади прислал письмо.

Кто его видел? Письмо, в смысле?

Говорят, Мирослав Мотузный.

«Говорят». Раста вдруг с удивлением поняла, что она единственный человек в редакции, кто работает в @chtung (!) с первого номера. Что Ади, Свят777, Спирохета, [Ф] Ольга, FF и ещё пара человек как-то незаметно растворились в разной последовательности.

Раста приготовила своё самое любимое: заморозила пол литровую бутылку с колой в морозилке, а потом грызла грязно-коричневый лёд, лёжа в горячей ванне и слушая Massive Attack. Не помогло. Не отвлекло. В шестичасовых новостях сообщили, что Церковь Adidas причислила Aдольфа Кейля к лику Демонов. Приписала ему Вредоносные Свойства и произвела обряд Демонизации. Один из сотен безликих и безымянных проповедников Adidas в этом измерении, проводивший обряд, дал интервью CNN. Раста посмотрела сюжет с тупым безразличием.

Принтер замолчал: бумага закончилась.

Раста переложила стопку горячих листов на соседний стол.

Вытащила из коробки новую пачку бумаги. Нажала «печать».

Говорят, Ади прислал письмо. Кто говорит? Говорят, что Мотузный – И. о. @chtung (!) Редактора.

Последние трое суток ей было пох на всё вокруг. Она курила один «Житан» за другим и сегодня утром долго туберкулёзно кашляла, содрогаясь всем телом. Чувствуя Молнии Боли, бьющие из яичников в живот.

На сдвинутых возле большого редакционного принтера столах стояли бумажные шаткие башни с текстами, пришедшими на конкурс. Раста прикурила сигарету, сунула зажигалку в карман, выдохнула дым и взяла верхний лист из ближайшей пачки. Прежде чем начать читать текст, Раста подумала, что если она всё правильно поняла из многочисленных объяснений представителей противоположного пола, то примерно так чувствует себя получивший по яйцам мужчина. Так, как она чувствует себя сейчас.

From: ale [x] gnoi@чтототам. ru

To: @chtung (!) специальныйящик. com

Здравствуйте, Ади.

Нам очень приятно, что Вы обратили внимание на наш креатив. Зовут нас, действительно, Саша и Вова, а псевдонимы – это наши прозвища в школе. Мы уже лет 5 пишем прозу. Раздельно и вместе. Сами мы из Донбасса. Из города Стаханова. И мы не девчонки

Думаете, у нас есть шанс? Будем только рады. «Трёхколёсный велосипедик» сами считаем не лучшим своим крео. В присоединённых файлах смотрите новые рассказы.

Спасибо.

С уважением, Александр Гной и Влaдимир А?

From: @chtung (!) специальныйящик. com

To: ale [x] gnoi@чтототам. ru

Привет, Саша и Вова!

Это Ади again

Приятно познакомиться и всё такое.

Есть ли у вас шанс? Парни, да вы просто везунчики! Во-первых, весь @chtung (!) РОССИЯ перечитывает ваши последние тексты уже по шестому, если не ошибаюсь, разу. Во-вторых, на днях я показал «Трёхколёсный велосипедик» человеку, называющему себя ЯR. Слышали, надеюсь, о таком? Он сказал, что если переработать это произведение в сценарий и дополнить, его реально можно экранизировать. По слухам, недавно один персонаж решил заняться кинобизнесом и занял под это дело у «Норильского Никеля» пятьдесят миллионов нерусских денег. Сейчас этот персонаж ищет удачные сценарии. Вы понимаете, о чём я? Да, парни?

Сможете переработать? А дополнить?

В любом случае, ЯR считает, что можно говорить о передаче авторских прав. Будете в Москве, обязательно звоните…

Мирослав Мотузный пробежал весь текст глазами, выбросил пару запятых, вписал номер своего мобильника и усмехнулся.

«С уважением, Ади Кейль», – подписался он.

– Припрутся меньше чем через неделю, – сказал Мир вслух. И добавил:

– Писатели х*евы.

Клик мышкой.

«Письмо отправлено».

Мир выдвинул верхний ящик стола, взял сигарету из мятой пачки, чиркнул спичкой и прикурил. Дождался, пока спичка не догорела до середины. Бросил в пепельницу. Он видел в изогнутом хромированном боку её своё уродливое, раздутое изображение. Он знал, что в реале выглядит не лучше.

Он бухал уже неделю.

Начиная каждый день, примерно с обеда.

Но до обеда ещё час.

Мир стряхнул пепел на спичечный труп.

– Писатели х*евы, – повторил он и протянул руку к мышке.

Он влез на сайт «гугловского» спутника, нашёл Евразию, навёл на Восточную Европу. Нашёл Львов. Сместился к Киеву. Восточнее. Стоп.

Донецк. Так. Луганск. Алчевск. Тааак.

Вот он.

Стаханов.

Бывшая Кадиевка.

Полузаросшая бурьяном кузница шахтёрских рекордов. Половина жителей в Москве. Грузчиками. Продавцами. Строителями. Проститутками.

Мирослав дал максимальное увеличение.

Увидел ж/д станцию «Алмазное». Два движения колёсиком мыши.

Мирослав видел застывший на центральной улице автобус.

Изображения на сайте обновлялись раз в сутки. Фото этого автобуса было сделано вчера. Мирослав видел крыши нескольких зданий. Видел прямоугольник автобусной остановки.

– Остановка «Дворец культуры имени Ленина», – сказал он вслух.

Никто в @chtung (!) РОССИЯ не знал, что Мирослав Мотузный был родом из Стаханова. Никто, кроме Ади. Но и Мотузный знал об Ади то, о чём не только в @chtung (!), во всей стране никто не догадывался. Об одном из самых влиятельных людей масс-медиа Мирослав Мотузный знал почти всё. Мирослав Мотузный недобро усмехнулся.

– Писатели, – сказал он. – Х*евы.

Налаженный так, словно находится на пожизненной гарантии, механизм @chtung (!) РОССИЯ продолжает работать, готовя очередной, седьмой по счёту, номер.

В @chtung (!) Июль будет большое интервью с Боч, первой женщиной – режиссером гей-порно, рецензии на последние альбомы «Пи$$тонов» и ВИЛЫ project, новую книгу Киндер СС и новым фильмом от NoiseDirector. В номере: фотосессия из Африки с процедуры групповой дефлорации десятилетней девочки партизанами; бухая в жопу ведущая телевизионных новостей, сфотаная на мобилу; плюс зарубежный контент от @chtung (!) ВЕНГРИЯ, @chtung (!) ЯПОНИЯ и @chtung (!) ИСПАНИЯ.

Главный разворот – два из десяти лучших крео ЭСМ [Ф] за прошедший месяц. Возможно, максимально честный подсчёт голосов за последние 100 лет существования человеческой цивилизации.

Номер в работе.

Шуршат пять десятков клавиатур. Сигаретный дым, запахи сандала, фаст фуда и горячего пластика всасываются мощными кондиционерами. Снаружи – +45о в тени.

Не лето, а пиcец какой-то.

Так думает Раста.

Она вставляет в большой редакционный принтер пачку белоснежной финской бумаги. Она вдыхает этот запах, запах тонко выделанной офисной целлюлозы. Она нажимает «печатать».

Ещё 250 текстов, участвующих в проекте Экс Спермо Ментальный [Ф] ашизм.

Десять минут назад в туалете она дунула две плюхи марокканского дубаса.

Говорят, Ади прислал письмо с приказом распечатывать все крео, пришедшие на конкурс.

Распечатывают. В среднем по 300 текстов в день.

Растут на сдвинутых вокруг принтера четырёх столах башни из бумаги. Раста вдыхает её запах. Ей нравится. Этот и ещё один – аромат дорогой современной глянцевой полиграфии. В рюкзаке Расты лежит толстая тетрадь с прикреплённой к обложке шариковой ручкой. Внутри множество страниц. Большая часть из них исписана рукой Расты. Остальные страницы пусты или вырваны. Где-то в середине красный каллиграфически округлый текст с наклоном вправо:

Я испытываю невыносимую (почти) ПЕЧАЛЬ,

когда нюхаю СТАРЫЕ-ПРЕСТАРЫЕ КНИГИ.

Не те – из библиотек в Столицах,

где за ними следят, холят, поддерживают нужную температуру,

влажность и охраняют с огнестрельным оружием.

Не те. А простые. Простые старые-престарые книги.

Я их нюхаю. Не «слышу запах». Не «чувствую запах» -

НЮХАЮ. ДЫШУ ими.

Иногда.

И мне от этого печально.

Или это просто химия?

Ну, просто пахнет старая бумага так?

А понюхал старую бумагу – взгрустнул…

А там, тупо, – процесс старения, фотосинтез там…

не знаю, там фигня химическая какая-то…

Старение. Износ. Старость. Ветхость.

Я думаю, сам процесс Старения ВООБЩЕ -

сам по себе – никакой особой радости по умолчанию

вызвать не должен. Ну чего тут весёлого?

Поэтому «старое» и «пахнущее старым» -

это, по определению, Грустно и Печально.

А тот, кому смешно и весело, – тот больной.

Это я точно говорю. Больной.

Принтер замолкает. Раста выхватывает с поддона ощутимо горячую пачку бумаги и делает пару шагов, ставит её на последний свободный участок последнего стола. Она осматривается: некоторые бумажные башни доходят ей до переносицы.

Раста достаёт из кармана маленькую бутылку минералки. Делает глоток. Прячет её обратно. Берёт верхний лист из бумажной пачки.

Автор: Око Оно

Файл: Глаз Нет Вообще

– Ты где?

– Я в шапке. И мне холодно.

– Вставай. Иди в корзину, на рабочий стол. Там под псевдонимом Щуп1 лежит зазипованый Иван Правда. Приведи его сюда. Говорить будем. Пошелестим усиками, потрём лапками. Расфокусируемся. Наверное.

– В каком ухе звенит?

– В правом. Потому что у меня там же пищалка.

– Да. Такая невидимая, инопланетная, кайфовая жужжалка.

– Звонилка.

– Сто процентов.

– Слушай. А что это тут за папка на рабочем столе www. chleny. info? Это что? «Информация о членах, что ли?»

– Это chelny. info. Челны. Набережные. Я там однажды развёл полгорода на деньги.

– Ты что, тупой, что ли?

– Да нет, это ты тупой.

– Не, я Настоящий Боевой Грузинский Робот. А вот кто ты?

– А я Настоящий Разведывательный Вирус Троян с Марса. Пыльцу наших предков разнесла по Вселенной Большая Пчела Времени. И вот я здесь.

– Что будем делать?

– Будем пытать Ивана Правду. Зазипованого. Так ему больнее будет.

– Нести «концентрированная боль в таблетках»?

– Не надо.

– Надо.

– Забудь о том, что было прошлой ночью.

– Забыл уже. А прицепом – весь последний год. Ты – дрянь.

– А у тебя глаз нет. Вообще.

From: alexgnoi@чегототам. ru

To: @chtung (!) специальныйящик. com

Здравствуйте, Ади!

Мы в шоке просто!!!

Что, сам ЯR так и сказал?

Супер! СУПЕР!!!:))) Мы скоро будем в Москве.

Мы понимаем, что Вы занятой человек, но можно ли рассчитывать на личную беседу с Вами? Отнимем у Вас не больше получаса. Возможно ли это?

С уважением, Александр Гной и Влaдимир А?

From: @chtung (!) специальныйящик. com

To: alexgnoi@чегототам. ru

Привет:)

Пообщаться? Легко!:)

Вы когда будете? Как бы там ни было, на встречу и беседу можете рассчитывать.

Даже на 2 раза по полчаса:)

Если вдруг не застанете меня, смело просите соединить вас с Мирославом Мотузным. Он мой заместитель. И близкий друг:) Я его предупрежу. Слушайте его и слушайтесь:) Не шалите:) Если что, он ответит на все ваши вопросы, ибо владеет той же информацией, что и я. Ну, до скорой встречи!:)

С уважением, Aдольф Кейль.

В пятницу вечером Раста выключила свой комп за своей квази-футуристической стойкой у входа в @chtung (!) РОССИЯ и решила поехать к Радуге. На все выходные. На весь фрик-энд.

В лифте, с последнего до второго этажа, она путешествовала с Мирославом Мотузным. Мотузный молчал. Раста тоже. От него пахло свежевыпитым коньяком. От неё [[[x]]] woman ltd edition. На втором этаже два человека в штатском ввели в кабину ещё одного, пятого по счёту пассажира. В этот короткий рейс он отправлялся в блестящих наручниках, сковавших его кисти за спиной. Чувак был в «пятьсотпервых» левайсах, кедах и серой футболке с длинными чёрными рукавами. Двое в штатском, придерживая его за локти, развернули спиной к Расте и Миру. Чувак в наручниках видел в зеркальных дверцах лифта лица стоящих позaди него, Видел Расту. Подмигнул ей. Она улыбнулась.

Уже на улице она заметила, как Двое в Штатском сунули его головой вперёд в заднюю дверцу большого чёрного автомобиля. Она посмотрела вправо. Там, шатаясь, ловил такси Мотузный. Раста быстро пошла в сторону метро.

Часа два спустя Раста сидит в каком-то незнакомом клубе прямо на ковре. Где-то за стенами лупит ломаный «драм».

Раста ощущает ягодицами мягкость маленькой подушки. Слушает, о чём говорят сидящие, как и она босиком, прямо на полу люди. Сейчас принесут третий за этот вечер кальян. Вовила, Непоганый, Компот, Настя Радуга, Джаз, DJ Ди-Джей из «Пи$$тонов». Расте нравятся «Пи$$тоны». Расте нравится DJ Ди-Джей.

«Интересно, – думает она, – у него гондоны с собой?»

На левом запястье DJ Ди-Джея хромированный браслет от [[[x]]] des! gn. В точности копирующий половину наручников. Левую половину соответственно. Говорят все по очереди:

– Знаешь аппарат? Ну этот… для тех, кто плохо слышит?

– Слуховой?

– Да! Слуховой! У меня у соседки дед, короче, на одно ухо глухой… Ну у него такой аппарат, короче… Я его вчера в руки взял… Прикинь, встроить в него FM приёмник??? Хе-хе!

– Ага! И диктофон!

– ХА-ХА-ХА!!!

– Mля!!!.. И кнопку SOS!!! Чтоб такой ты потерялся, нажал на кнопку – и давай на спутник фуярить!!! Со слухового аппарата!

Принесли кальян. Пока чернокожий кальянщик в латексе раскуривает хитроумный аппарат из хромированной стали, стекла и силикона, все молчат. Как только он выходит, первым открывает рот Компот.

– Mля… – говорит он обречённо, – мне завтра утром фигачить в Подольск, чтобы накормить долбаную собаку моей сестры, а потом домой на Подбельского. Шиздос.

– А чё сестра? – спрашивает Непоганый. – Завела собаку, а кормить не хочет?

– Да не… – Компот зевает, – Ленка поехала к мамуле в Брянск. Получать психологическую поддержку. Причём сначала логическую, а уж потом психо.

– А почему? – Вовила подал голос.

– Потому что мама у меня такой человек. Психо-Логистик. Тетра Патетик. Председатель совета подъезда. Прикиньте? Вот если бы…

– Да я про сестру! – перебил Вовила. – Зачем ей психологическая поддержка?..

– А-а-а!.. – Компот покивал. – У сестры там супружеская измена. С мужем разводиться хочет… Всё такое…

Компот делает невнятный жест рукой.

– Всё такое… – повторяет он.

– Я вот знаю, как прекратить супружеские измены! – с нажимом произносит Радуга. – Нужно всех пойманных с поличным изменщиков долбить в анал по всем телеканалам в прямом эфире. Час. Час – в анал. В полдень. Вот тогда мужики перестанут изменять. Стопроцентно.

– Вообще-то это моя сестра с другом своего мужа трахнулась. В его машине.

– ХА-ХА-ХА!!! – это Раста.

Компот, глядя на свои руки:

– А я теперь её собаку три дня кормить буду. В Подольске, мля!

– Так а чё ты? Остался бы на хате её и пожил бы там три дня, – Непоганый достаёт сигарету, – в Подольске ништ. Лес. Трава.

– Так у неё там муж живёт, – Компот рассматривает свой бокал с коньяком.

– Так, а чё он её не кормит?

– Дык, мля, не хочет. Он эту собаку вообще всегда ненавидел. Рaди сеструхи терпел. Любовь у них, короче.

– Была, – это Непоганый.

Компот кивает:

– Была. Вооот… А теперь вся эта перда, сеструха, к маман, а муж в квартире. Это же Их квартира… Значит, и Его тоже. И по документам тоже. Вот он и говорит, что собаку эту он всегда ненавидел и терпел потому, что Ленку очень любил. А теперь Ленка – бл*дь, и он её не любит. Он её ненавидит. И собаку он от этого ненавидит в два раза сильнее. Но он не зверь. Поэтому ни выгонять, ни уж тем более убивать животное он не будет. Но и кормить эту суку суки тоже не собирается. Кто ближайший по крови и географически? Я. Кто будет кормить собаку? Я.

Компот опрокидывает в себя коньяк. Наливает ещё.

– Не люблю собак, – говорит вдруг Джаз, – собаки слишком преданные. Преданные – шиздос. Человечество их вывело для того, чтобы они такими были. Человечество с опасностью для жизни ловило волков, тысячелетиями дрессировало и воспитывало их, подавляло их волю, в общем, делало собак… И вот они преданы человеку, просто шиздос. За это их, собственно, и не люблю… Очень неприятно быть таким, как я, подонком, неверным мужем, алкоголиком – и видеть свою собаку… Которая предана всей душой, каждой своей молекулой такому Говну, как Ты. Так осознаёшь, что ты Говно, конкретное. И вот собаки человеку преданы. А Они человеком преданы.

– Я знаю, какое наказание нужно применять к неверным мужьям, – говорит Непоганый, – нужно посaдить такого мужа в поезд «Москва-Влaдивосток» в одно купе с Мирославом Мотузным и запереть на семь суток.

– НЕЕЕЕЕЕЕТ! – в один голос сказали все присутствующие. – ФУУУУУ!!!

Все знали Мирослава Мотузного. И у каждого было своё представление об этом человеке. Раста знала Мотузного как неопрятного мужчину. Даже в надетом минуту назад новейшем костюме Мир выглядел как-то никак. От него пахло едой.

Непоганый знал его как толстого чувака с почти коричневыми мешками под глазами. Да!.. И глазами этими своими он никогда в глаза собеседника не смотрел.

Вовила говорил всем, что Мотузный – мутант. Мало того, Вовила так думал. Если бы Мотузный подошёл к Вовиле и спросил: «Эй, Вовила! А что ты обо мне думаешь?», – Вовила бы ответил, что тот Мутант. Но Мотузный не спрашивал.

Джаз думал, что Мир – это Брайан Молко в старости. И сразу как об этом думал, Джаз смеялся. Поэтому в глазах других людей, смотрящих на него со стороны, Джаз выглядел человеком иногда беспричинно смеющимся. Ещё одна штука веселила его точно так же. Анекдот про «обнаруженное тело со следами изнасилования». Очевидно, изнасилование было заказным, так как при более тщательном осмотре выявлены следы контрольного изнасилования в голову. Обычно Джаз вспоминал Мира, вспоминал Молко и тут же начинал давиться смехом. Стажёры в такие моменты смотрели на главное @chtung (!) PR-существо с благоговейным ужасом.

Радуга знала Мотузного как… Э-э-э…

– А кто такой Мотузный? – это Радуга.

– Тьфу! – говорит после короткой паузы Радуга. – С этим Славиком Нудным? Семь суток??? В одном купе???? Да я лучше насру в свой холодильник!

– ХА-ХА-ХА!!! – Это Раста хлопает в ладоши.

– ХА-ХА-ХА!!! – все остальные валятся на ковёр, молотя ногами в воздухе, задыхаясь от смеха.

Раста вдруг вспоминает, где и при каких обстоятельствах познакомилась с Радугой.

Радуга в тот период своей жизни ненавидела ванны с покрытием каким-то кроме белого, когда кто-нибудь оставлял у неё в кухне пустые пачки от сигарет, когда мужчину называют «Олежка».

Радуга, которая в тот период её жизни ещё отзывалась на лаконичное «Настя», села как-то на последний, почти полуночный, троллейбус, следующий по маршруту «Семёрка». Через минуту в него врезался бензовоз, сошедший за десять лет до этого с конвейера Минского Авто Завода. Бензовоз был пустой. Но всё равно тяжёлый и достаточно быстрый. Он влетел прямо в центр салона, со стороны «средней» двери и смял в пюре пятерых человек. Радугу откинуло на поручень, и она очень больно ударилась головой. Шишка сходила две недели. Но врач в «травме» так примерно и обещал. Там же, в «травме», получали помощь оставшиеся в живых семеро пассажиров и водитель. Кондуктор был в числе погибших.

Радуга сидела на кушетке у стены рядом со своей ровесницей по правую и с какой-то тёткой по левую руки. Тётка прижимала лоскут кожи ко лбу. Своей кожи, к своему лбу, своей рукой. Она повернулась и спросила:

– Как это выглядит? – явно имея в виду рану на своей голове.

– Отлично, – сказала девушка, сидящая справа от Радуги, – ничего страшного.

Радуга видела, что ни фига не отлично и как раз таки страшно. Во всяком случае, с виду – точно.

– Правда? – спросила тётка невероятно облегчённо.

– Самый бесполезный вопрос в мире, – сказала девушка, сидящая справа. Это была Раста.

Сейчас Раста ощущает ягодицами мягкость маленькой подушки. Слушает, о чём говорят сидящие, как и она босиком, прямо на полу люди. Уже глубокая ночь. Вовила и Непоганый отстрелились первыми. За ними – Компот. Появились Джованни и Анечка – Хозяйка Аэродрома. Если бы Раста не видела двух последних лично, она бы никогда не поверила бы в этих двух Персонажей. Джованни – худой человек старше двадцати пяти, но явно младше тридцати пяти лет с огромными, вечно сухими губами, рыжим «афро» на голове и выгоревшим (от количества выкуренного и съеденого) первоначальным цветом глаз. Джованни всё время улыбался и носил с собой красиво потёртый кожаный саквояж. Внутри были расфасованные по пакетикам грибы, фен, спиды, твёрдый, мягкий, чёрный и белый. И аптечные весы с малюсенькими гирьками.

Джованни торгует. Причём не парясь. Что у него за крыша, не знает никто: Джованни вообще никого не боится. Сейчас он рассказывает негромко и улыбается:

– Должники в Казани… Одному позвонил – пропал. Второму звоню, чтоб нашёл первого, и тот исчез. Такое ощущение, что когда звонишь в Казань кому-нибудь, он там, в Казани, исчезает. Растворяется в воздухе. Переходит в другое измерение. И появляется где-нибудь на Марсе…

– Хе-хе… – говорит Джаз, – «Звонок -5», смотрите в кинотеатрах…

Раста смотрит на DJ Ди-Джея. Тот шепчет что-то Радуге на ухо. Радуга улыбается. Расте впервые неприятно видеть улыбку на лице Радуги.

– А где Компот? – спрашивает Джованни.

– Он кормит собаку, – отвечает Джаз.

– Что? Ночью??? – брови Джованни ползут вверх.

– Нет. Завтра.

– Фуяссе. Он что, на машине времени в будущее улетел?

– Чего?

– Ну я так понял, его здесь нет, потому что он в Завтра кормит собаку.

Раста. Ха-ха-ха!!

Джаз. А у тебя собака есть, Джованни?

Джованни (удивлённо). Я?

Анечка (Хозяйка Аэродрома). Джовани хочет маленького такого поросёнка… Ну знаешь, маленькие такие (невнятный овал рукой в воздухе)… Ну не вырастают больше…

Джовани (улыбаясь). О! Мини – пигги! Да!

Джаз. Блин, а слыхали? Щас выяснили, что человеку можно пересаживать сердце свиньи. Смело причём…

Джовани. И чё? Нафуя?

Джаз. Ну дешевле операция получается… Сердце свиньи подходит типа там… по параметрам, мля, не знаю, как это там называется!

Джовани. Ага… Свиные сердца оптом? Типа того?..

Джаз. ХА-ХА! А прикинь, свиной пятак пересaдить?!!!

Все. ХА-ХА-ХА!!!

Джовани. На спину!!!!

Все. ХА-ХА-ХА!!!

Раста опрокидывает в себя рюмку горящего абсента.

Следующее, что видит Раста, открыв глаза, это то, что её трахают. Что трахает DJ Ди-Джей. В её собственной спальне. Что за окном серое утро и чётко видны чёрно-белые татуировки на его плечах. Раста гладит левой ладошкой его плоский живот, а в правую мягко берёт его мошонку.

И тут он изо всех сил орёт ей в лицо и сразу же сильно кусает за ухо. Раста неожиданно и бурно кончает. Только спустя время понимает, что он кончил за секунду до неё. Таким вот способом. Она поглаживает его плечи, улыбаясь потолку, и вдруг чувствует, что DJ Ди-Джей спит.

Раста с усилием переворачивает его на бок. Всхлипывает, когда его член выскальзывает из неё. Вытирает одеялом между ног. Улыбаясь, трогает его задницу. Мягко целует одну из ягодиц. Идёт в ванную, неверно переставляя ноги. Не спеша моется в душе. Потом, закутанная в полотенце, входит в свою кухню.

Радуга сидит на подоконнике с сигаретой в руке. Раста видит большие чёткие буквы «ПОХМЕЛЬЕ» у Радуги на лбу. Точно такую же надпись она наблюдала в зеркале меньше минуты назад. Сидящая на открытом в раннее-раннее утро окне смотрит на вошедшую в кухню. Снова отворачивается.

Пятый этаж. Виден неясный лес. Вдалеке и в утреннем тумане. Одновременно. Прохладно. Радуга в закатанных по щиколотку тёмно-синих джинсах. Босиком. Джинсы – единственная одежда Радуги сейчас. Раста видит, как торчат красивые аккуратные соски. Видит тонкий, но отчётливо читающийся с пяти шагов шрам на тонкой красивой шее. Раста понимает, что впервые за последние несколько месяцев видит Радугу без платка/бархотки/кожаного ошейника. Радуга выпускает клуб дыма. Часть его медленно вплывает с улицы в помещение.

– Блин, у меня внутри вакуум… – говорит вдруг Радуга. – Такой, знаешь, просочился сквозь пальчики рук и пальчики ног, сука… (и без перехода). А прикинь, поезд такой, пятиэтажный… Сидишь такой… (Смотрит вниз через плечо) ты-тых, ты-тых… ты-тых, ты-тых… (задумчиво) ты-тых, ты-тых…

Расте захотелось подойти, обнять её. Она сделала шаг по направлению к окну.

– Скинхеды в Питере забили ногами пятилетнюю таджичку, – говорит Радуга, сидя к Расте в профиль. Она смотрит прямо перед собой, – их оправдали. Отпустили из зала суда. А джанки, которые убивают сами себя герычем, сажают на двадцать лет. Шиздос. Люди убивают сами себя, а их за это сажают. А тех ублюдков отпустили из зала суда.

Радуга выкинула окурок. Стала смотреть ему в след.

– Я только сейчас поняла, что не могло быть по-другому.

– Да, – говорит Раста, – от этого реально страшно. Я офигенно рада, что @chtung (!) вне политики.

– А где ваш Ади? – Радуга смотрит на неё. Раста пожимает плечами:

– Я его уже месяц не видела…

Раста вдруг понимает, что на самом деле что-то уж чересчур давно не видела @chtung (!) фюрера.

«Блин», – думает она, – «надо позвонить».

Раста пытается придумать, кому бы позвонить, но тут похмелье вступает в новую свою не самую приятную фазу. Через пять минут она, запив две таблетки рюмкой коньяка, мостится попой к спящему DJ Ди-Джею. Почувствовав его вставший во сне член, Раста улыбается и тут же засыпает. Радуга, сидящая на подоконнике, прикуривает новую сигарету.

* * *

Проснулась Раста где-то после шести часов вечера. Обнаружила, что лежит в постели одна. Сидела, зевая и видя своё отражение в экране выключенного из розетки телевизора. Трогала своё лицо руками. Потом пошла босиком по коридору в кухню. Уже протянув руку к дверной ручке, взявшись за неё и собравшись повернуть, вдруг поняла, что в кухне трахаются. Она поняла, кто кого трахает и как обоим это нравится.

– Чооорт, – шепотом сказала она и прикусила нижнюю губу. Развернулась и на цыпочках ушла по тёмному прохладному коридору обратно. В свою спальню. Воткнула телик в розетку. Села с пультом прямо посередине своей двухспалки. Щёлкала каналами.

– ЧОООРТ! – сказала она громко и отчётливо. Аккуратно постучала себя пультом по лбу и выбросила его куда-то в свой необъятный траходром. Дотянулась до телефона.

– Аллё, – в трубку через полминуты.

Спирохета и [Ф] Ольга тупо прогуливали работу. Они валялись до вечера перед своим огромным телевизором на своей огромной кровати. Потом обжорка в Марьино. Потом быстрый шоппинг. И в клуб на всю ночь. И так – две недели.

Они утром звонили знакомому охраннику на проходную, узнавали о том, что Ади не пришёл, и всё. Нечего, значит, там на работе делать. Вот. Так что ничего мистического в их исчезновении нет.

– Это ты всё напридумывала, – говорят они Расте.

– Да, что-то я себе напридумывала. Тьфу! – говорит невидимая им сейчас Раста с другого конца Москвы. – Но, с другой стороны, не может же сам Ади звонить каждый день охране, спрашивать, на работе ли он, узнавать, что «нет», и не выходить тоже.

У Спирохеты и [Ф] Ольги в доме две телефонных трубки. Чёрная и Чёрная. Чёрная сейчас у Спирохеты. Мыло пахнет какао. Спирохета держит трубку аккуратно двумя мокрыми пальцами. Ухо её, как и волосы, сухо. [Ф] Ольга в спальне. На коричневой шёлковой простыне, чувствуя холодок пепельницы на животе, прижимает левым плечом трубку к левому уху. Наблюдает за дымом тлеющей в её пальцах сигареты. Дым поднимается к потолку. [Ф] Ольга говорит в трубку:

– Это ты всё напридумывала.

– Да? – спрашивает Раста.

– Да, – говорит Спирохета. Её голос пахнет кофе. – Лучше расскажи, что там с Экс Спермо Ментальным [Ф] ашизмом.

– Ади прислал письмо. Приказал всё распечатывать на бумагу. Там уже гора.

– Ну вот… – [Ф] Ольга аккуратно сбила пепел а стеклянную шайбу на своём животе. Потрогала той же рукой серьгу в пупке. – Письма шлёт. Значит, где-то дистанционно и автономно существует. Значит, всё ОК.

– Свят где? А Фрау Z? A FF?

– Значит, и с ними всё ок, – сказала Спирохета. Кофе со сливками.

– А вы на работу когда собираетесь? – нерешительно спросила Раста.

– Завтра, – сказала [Ф] Ольга.

– Завтра Воскресенье, – невидимая Раста зевнула.

– Значит, послезавтра, – Спирохета тоже зевнула.

– Ну, до понедельника… – сказала [Ф] Ольга, с трудом подавляя зевоту. Нажала «отбой». Потом «интерком».

– Блин, а правда, где Ади? – спросила у Спирохеты. Уже две недели нас там нет, а его же ещё раньше не было.

– Недели три получается.

– Ну да… Где-то так…

Спирохета послушала тишину в трубке и уже собиралась что-то сказать, как дверь в ванную открылась. Улыбающаяся [Ф] Ольга положила телефон на стиральную машину.

– Сейчас будем делать друг другу ХОРОШО, – сказала она.

From: maxibike@smail. ru

To: @chtung (!) @чтототам. com

Автор: Максим Мотоцикл

Файл: Глаза.

Один мальчик получил в подарок набор конструктора «Lego». Раскрыл коробку, а «Lego» чёрного цвета. Он стал собирать из него маленький домик и вдруг понял, что в коробке деталей меньше не становится. Сколько их не возьми – их всегда тридцать. Стал мальчик приставлять детальку к детальке, не думая. И сделал маленький чёрный гроб из Чёрного «Lego». И в тот же момент детальки в коробке закончились. Лёг мальчик в гроб и точь-в-точь в него поместился. А мама его пришла с работы. А мальчика нет. И гроба тоже нет. Только на всех фотографиях, которые в доме были, мальчик с тех пор с закрытыми глазами.

Мир открыл глаза.

И сразу понял, что лучше бы он этого не делал.

Он издал долгий и тихий стон, закончившийся сказанным совсем уж шёпотом «мляааа».

У Мирослава Мотузного ещё никогда ТАК не болела голова.

А Мир был знатоком похмелья.

Каждое утро из его рта воняло. И он сам это чувствовал. Перегар просто поселился между его зубов. Под языком. За дёснами.

Мирослав Мотузный бухал вторую неделю. Отжигал по-чёрному. Но вчера, похоже, переплюнул себя. Вчера он сидел неизвестно где, прихлёбывая из горлышка и говоря неизвестно кому:

– Я мчусь в ад экспрессом. С билетами на лучшие места. В вагоне-ресторане, тебе ясно, детка?.. Я мчусь в пекло. И мне это нравится…

Мир издал ещё один долгий и тихий стон.

Он огромной горой мяса в трусах топает на кухню. Там женщина-милиционер Алина из Самары, закутанная в халат, кусает аккуратно курицу-гриль. У нее розовый халат, чай с лепестками роз в кружке и розовое настроение. Под низкие контрабасы оркестра в кухню, где-то на Шаболовке, вплывает Чёрный Айсберг Мир.

У Алины лицо с глазами – носом пуговками. Волосы её от природы светлы, а ноги ровные. Алина производит впечатление приятной и по-своему красивой женщины. Она из своего розового утреннего стакана наблюдает, как Чёрный Айсберг приближается к белому и большому, геометрически правильному, сталагмиту холодильника. Как открывается дверца. Как появляется 0,33 «Хайнекен». Ещё одна.

Мир вливает в себя литр пива. В один заход. Третью 0,33 он допивает уже почти с удовольствием. Его немного отпускает.

– Фууууух… – говорит он и оборачивается.

Женщина-милиционер смотрит на его огромный живот.

Мирослав Мотузный топает обратно.

«Как хорошо, что сегодня воскресенье…», – думает он.

– Дрыыыынь!!

– Дрыыыынь!!

– Дрыыыынь!!

Его будит мерзкий сейчас звонок телефона.

– Дрыыыынь!!

Плотные шторы задёрнуты. Полумрак. Запах месторождения нестираных носков из-под кровати. Жирная тарелка с засохшим кетчупом. Мир протягивает руку, нашаривает телефон.

– Да…

– Мирослав?

– Да…

– Здравствуйте.

– Кто это? – хмуро говорит Мотузный.

– Это… Это Александр Гной.

Пауза.

– И что? – также хмуро спрашивает он.

– Мы с Вами договорились вчера встретиться на Новокузнецкой…

– Во сколько? – Мотузный смотрит на время.

– В два часа…

На часах пять вечера. Мотузный говорит.

– А сейчас сколько?

– А сейчас пять… Вы про нас случайно не забыли?

– Я? – говорит Мир с нажимом. – Я? Я помню всё отлично. У меня прекрасная память. Но извините, в отличие от вас, я работаю. И вы, кстати, знаете где. У меня очень напряжённый график.

– Извините… – говорит тихо голос в трубке.

– Извините! – повторяет Мотузный раздражённо. Мотузный хамит. Нет. Это они хамят. А он их ставит на место. Грёбаных Гноя и А? с их грёбаным «Велосипедиком». Грёбаных стахановских мудаков. Мотузный хорошо, очень хорошо помнит этот грязный городишко. Эту дыру посреди Донбасса. Мотузный ни фига не помнит, когда это он успел назначить встречу. Мотузный бухает вторую неделю.

– Извините… – ещё тише говорят в трубке. Голос тоже не знаком ни капли. Мир раздражён этим. Этими своими пост-алкогольными провалами в памяти. Недоволен. Раздражён. Тошнотворен.

– Извините! – ядовито повторяет он. И чувствует Охеренное удовольствие. От их смущения. От своего хамства. Мир улыбается. Улыбка гаснет.

– Где вы?

– На Новокузнецкой.

– Это я понял. Где именно.

– Прямо на Новокузнецкой… У входа в Метро…

– Так, – Миру нравится, как уверенно звучит его голос, – найдите «Гляссе» на углу и ждите меня там. Я буду, как только смогу.

– Хорошо…– поспешно говорят в трубке. – «Гляссе»?

Мир кладёт трубку. Улыбается. Видит, что у него встал член.

Через полтора часа он приезжает на Новокузнецкую. Пьёт кофе с Александром Гноем и Влaдимиром А? Строго смотрит на них. Они ему не нравятся.

Гной – коротко стриженый брюнет.

Влaдимир А? – блондин с копной светлых волос на голове.

Они молоды и симпатичны.

Одеты вне времени стильно. В классику урбан.

Простые тёмные футболки с круглым воротом. Простые тёмные джинсы. «Рuma» и «Converse» на ногах. Они слегка виновато смотрят на Мира, но ведут себя достойно. Слишком достойно, по мнению Мира. Он почти не слушает их. Он их рассматривает, тяжело глядя исподлобья. Смотри-ка: зубы белые, плечи широкие. Кулаки сбитые. Улыбки искренние. Не те искренние, хиппанские улыбки или улыбки кришнаитов. Нет. Хорошие, простые улыбки.

Мир никогда не умел так улыбаться.

Из-за этого они ему тоже не нравились.

Мало того, он чувствует, что начинает их ненавидеть.

Они спрашивают его о возможной экранизации.

– Есть только один способ проверить, – говорит он. Заказывает коньяку. Без него кофе не лезет. Они спрашивают его об Ади.

– О, да… – говорит он, – у Ади нет друзей. Я просто самый близкий ему человек.

Гной достает маркер и пишет на салфетке номера их украинских телефонов. Мир складывает салфетку вчетверо и сует в карман. Диктует имя и номер выдуманного на ходу литературного агента. Мир заказывает еще коньяка и порезанный лимон. К этому моменту он сидящих за столом ненавидит стопроцентно. Он хочет сделать так, чтобы они почувствовали себя униженными. Оскорбленными. Перестали улыбаться. Чтобы обломались. Перестали блестеть глазами.

Мир идет в туалет и вываливает в унитаз гору дерьма. Достает из кармана салфетку с цифрами и буквами. Подтирает ей свой зад. Бросает в унитаз. Моет руки и возвращается на место. Залпом допивает коньяк.

Вдруг улыбается.

– В принципе, можно поехать к продюсеру сейчас, – говорит он и делает глоток из кружки с логотипом «Хайнекен».

– Серьёзно, – говорит он, улыбаясь ещё шире, – там, по-моему, и режиссёр будет. А Ади стопудово уже там.

– Где? – опять хором спрашивают сидящие через стол от Мотузного.

– На вечерине. Частный перфоманс, – Мотузный чувствует себя великолепно. Он смотрит на часы:

– О! Через полчаса уже начало. Едем?

Александр Гной и Влaдимир А? смотрят друг на друга.

– Едем, – говорит Гной.

Лёшик надевал розовую рубашку, пудрил лицо и носил напомаженную причёску в стиле пятидесятых из чёрно-белого французского кино. Лёшик любил танцевать до утра disco & disco. Его пялил вот уже полгода Генеральный Продюсер Дворца Съездов. Лёшику нравились члены. С детства и по—честному. Родители как-то вовремя вывезли сына из провинции. У себя на родине, в маленьком шахтёрском городке, Лёшик ходил в школу в розовых «бананах», говорил о себе не иначе как «я пошла туда-то» или «я ела то-то», и на каждом пальце рук носил колечко с камешком. Мама решила, что ещё месяц, и её сына убьют. У отца зрела мысль о том, что Лёшика потрахивает какой-нибудь живущий по соседству недавно освободившийся Толя Сахар или какой-нибудь Паша Дытя.

Родители вовремя вывезли сына в Киев. Там он очень быстро нашёл друзей в сквере на станции метро недалеко от центра. Где-то рядом с «Палацом Спорту».

Первым серьёзным другом Лёшика стал Министр Культуры. Он был симпатичным и взрослым. Когда-то Министр был простым музыкантом, и даже как-то признался Лёшику, что пел в юности на свадьбах. Он иногда играл Лёшику на рояле. В большом зале своей большой квартиры на Хрещатике. Он любил держать Лёшика за уши иногда, когда тот делала ему долгий восхитительный орал. Министр кончал в рот и запрещал выплёвывать. Лёшик глотал. Ему нравилось это. С детства и по-настоящему. Пять лет назад он перебрался в Москву. Он был строен, юн и опытен. Он улыбался одной половиной своего красивого рта, когда сошёл со скорого «Киев-Москва» солнечным утром. Спустя пять лет, он один из самых известных гомосексуалистов Города-Героя Москвы. Геи Владя и Пианистка, хорошие знакомые Ади, называли Лёшика не иначе, как «педераст». Они презрительно кривились при упоминании о нём и называли его квартиру педовней.

Педовня.

В которой постоянно какие-то полузаспанные, полупьяные мальчики, глядящие влажно, как девочки. Какие-то большие бутылки с дорогим алкоголем. Генеральный Продюсер этот в растянутой, подозрительно длинной для мужской, футболке с пальмами. Маленький, в очках с комично круглым животом. С первого взгляда было ясно, что сам он считает себя чем-то вроде Элтона Джона. Но, не смотря на пузо, деньги и очки, продюсер Элтоном Джоном и близко не выглядел. Выглядел старым некрасивым мужчиной с диагнозом «педерастия» на лбу и толстыми влажными губами.

Туда, к этим губам, к этим напомаженным волосам – в педовню – вёз сейчас на таксо Мирослав Мотузный Александра Гноя и Влaдимира А?

«В конкретную педовню», – с удовольствием думал он.

Он расплатился с водителем.

FWD

Вызывает лифт.

FWD

Тянет руку к кнопке звонка.

PAUSE

Дверь в квартиру Лёшика обита белой синтетической кожей. Номер его жилища – осыпанные стразами круглые цифры «6» и «9». Размером с компакт-диск каждая. Весь дверной косяк утопает в синтетическом длинном мехе цвета высокогорного снега.

Глазок – большой и круглый объектив, укрытый сапфировым стеклом.

Кнопка звонка – белая крупная пуговица в мехе. Палец Мотузного в сантиметре от неё. В последнюю секунду у него проскакивает желание передумать.

PLAY

Он жмёт звонок.

И дверь, спустя мгновение, распахивается.

– Привет! – жеманно улыбаясь, говорит Лёшик и тянет свою наманикюренную лапку. – Лёшик!..

– Саша.

– Лёшик, – лапка с розовыми ноготками пожала руку Влaдимира А?

– Вова.

Лёшик всплескивает руками.

– Миииииир!

Он целует Мотузного в щёку:

– Привееет!!!

У Лёшика действительно вечерина. Мир не ошибся. С другой стороны, ошибиться было трудно: у Лёшика вечерины были каждый день. Можно сказать, круглосуточно. В этот раз были пятеро малолетних педовок-шлюх. Генеральный Продюсер, которого Лёшик звал Олежеком. Какой-то похожий на грузчика кокетливый краснодарский пидор, два стриптизёра из «911», одетые морячками, и Любомир. Любомир был похож на киноактёра, носил красивую причёску из тронутых сединой волос и признался как-то, что больше всего его заводят при мастурбации видения, в которых несколько мальчиков в суворовской форме с алыми погонами ласкаются, сунув руки друг другу в ширинки. Они медленно раздеваются и, когда остаются совсем голенькими, начинают целовать, поглаживать, покусывать и полизывать всего Любомира большой шевелящейся кучей. Даже половины этого было бы достаточно, чтобы с первой минуты знакомства понять: Любомир – отпетейший махровый педераст.

Его присутствие радует Мотузного неимоверно. С ним – полный комплект.

Лучше и быть не могло: заряженная до упора обойма.

Педовня высшего качества, с большой буквы «П».

Мир направляется к Любомиру, зная, что Александр Гной и Влaдимир А? следуют за ним, поглядывая друг на друга. Только что в прихожей был комичный момент: Гной хотел снять кроссовки и даже начал расшнуровывать первый, когда Лёшик прыснул в ладошку и сказал:

– Сашка! Прекрати немедленно! Только ботва из села не асфальтированного носки друг у друга смотрит и нюхает!

Мир оскалился, как зверь. Он и чувствовал себя соответственно: зло и весело. Весь вечер он вливал в себя алкоголь слоновьими дозами. Весь вечер не пьянел дальше невидимой ограничительной отметки. Мир направляется к Любомиру. В левой руке Любомир держит длинный чёрный мундштук от [[[x]]] des! gn с дымящейся [[[x]]] папиросой, правую протягивает для рукопожатия.

– Привет, Мир, – говорит он, улыбаясь.

– Привет, – говорит Мирослав Мотузный, наливает себе стакан водки и залпом выпивает. Это он запомнил абсолютно точно.

Дальше всё как-то путается.

Потом как ни силился вспомнить, так и не смог понять, куда делся кусок минут примерно в двадцать пять. Этот временной промежуток не восстановился в его памяти никогда. Но, очевидно, что-то в то время произошло не очень важное. Потому что всё остальное – то, что запомнилось Мирославу, – явно было чем-то важным. Теми кусками, без которых паззл-мозаика не складывается.

Так помнит Мир.

Он помнит, что видит растерянные улыбки на лицах этих стахановских ублюдков. Возомнивших о себе, не Бог весть что, ничтожеств. Мир, злорадно ухмыляясь, вливает в себя очередной стакан водки.

Гной и А (?) тоже видят это?

Целующихся Лёшика и Олежека?

«Потом» или «сначала» они подходят к нему?

Так.

Или сначала они подошли, а потом Лёшик и Олежек стали целоваться? Или нет?

Или сначала Влaдимир А? спросил:

– Где продюсер?

Мир кивнул на Олежека:

– Вон. Генеральный…

– Понятно, – медленно сказал А (?), смотря куда-то в сторону.

Да. Кажется, потом эти педы начали целоваться. Или до?

Он отчётливо, внятно и вполне связно помнит, как Гной спрашивает, озираясь:

– А где Ади? Он обещал, что ты, если чё, всё расскажешь… Если его не будет…

– Расскажу? – Мир наливает себе водку в мартини.

– Ну объяснишь всё, чё тут, как…

– Объясню? – Мир опрокидывает стакан в себя. Потом улыбается. Кивает:

– Объясню…

Так. Правильно. Это по-любому было до того, как Мир стоит среди притихших Лёшика, морячков и малолетних педовок. И громко, очень недобро говорит в изменившиеся так, как ему хотелось, лица Александра Гноя и Влaдимира (А?):

– А как вы думали? Да! ДА!!! Именно так! И ваш грёбаный любимый Ади тоже делал именно так! А как вы думали? Как он мог стать Тем, Кем стал? Именно так! Он, выбирая этот путь, знал, что придётся сосать и долбиться в жопу. Он позволял вставлять себе в анал и брал в рот с заглотом. Поэтому он первый сейчас придёт и будет тебя вафлить! Ясно? А потом Любик. Потом Лёшик. Здесь все через это прошли! И все добились, чего хотели! А вы себе чего напридумывали? Что вы талантливые? Нет, бл*дь! Нет никаких талантливых Александра Гноя и Влaдимира (А?). Есть люди, у которых кредитка с пятью нулями в безнале. И эти люди могут позволить себе такую прихоть, как услуги лучших литагентов, креативной группы, выпуск книги или фильм с тупой красивой женой в главной роли. Или альбом песен этой же тупой красивой жены с её фото и именем на обложке. Потому что жена сосёт и подмахивает. Есть люди, которые могут себе позволить такие траты. Остальные, как красивые жёны, сосут. Ясно?

Да. Точно. Это, по-любому, было до того, КАК.

А значит, ещё раньше он говорил:

– Есть те, кто может платить и может сосать. Денег, как я понимаю, у вас нет…

Да. Он говорит, что нужно сосать и долбиться в жопу. Они оторопело смотрят на него. Он чувствует, что они очень расстроены. Он доводит ситуацию до точки: берёт и медленно расстегивает ширинку.

Улыбки на их лицах погасли давно. Они смотрят в Глаза Мирославу Мотузному долгие, почти пустые и беззвучные десять секунд.

«Почти», потому что саундтрэком к этой паузе служил стоящий в соседней комнате заевший на английском слове «форэва» виниловый проигрыватель Лёшика.

– Эва…/ Эва…/ Эва… – каждые полсекунды. Двадцать в общей сложности раз.

На последнем «Эва» Александр Гной и Влaдимир (А?) развернулись и вышли из квартиры. Он смотрит им в след и вдруг с ужасом понимает, что не испытывает никакого удовольствия. Что ещё минуту назад оно зрело где-то внизу живота. А сейчас ему так Плохо, что его неожиданно тошнит прямо на Лёшика. Лёшик визжит и начинает возмущаться, но вдруг как-то резко, словно его выключили, замолкает. И потом как-то неописуемо истерически молчит. Не издаёт ни звука. Причина – смех Мирослава Мотузного. Мирослав Мотузный словно не смеётся – рычит. И слюна пополам с желудочным соком капает с его подбородка на ковёр. Этот смех заставляет замолчать хихикающих педовок-тинейджеров. Морячки тоже как-то перестали улыбаться. Только Любомир, сидящий прямой как палка на диване в углу, держит уголки своих губ приподнятыми. [[[x]]] папироса в [[[x]]] мундштуке исходит к потолку запатентованным [[[x]]] дымом.

– Х*ли ты лыбишься? — спрашивает Мир, скаля зубы. И последняя улыбка в этом помещении гаснет. Мир выпивает стакан брэнди, ломает дорогущее стерео и бьёт краснодарского педика в живот. Тот в ответ одним точным движением ломает Мирославу нос. Мир орёт как зверь и сбивает грузчика-кокетку с ног. А потом бьёт его своими облёваными туфлями. В живот. Кажется, и в голову. Потом, вроде, загнал визжащего Лёшика на стол, держа в одной руке битую об угол бутылку с длинными рваными острыми краями, а в другой – рамку с фотографией родителей Лёшика. Вроде бы он разбил окно. Или телевизор? Абсолютно точно, он вытащил у вырубившегося краснодарца ключи с брелоком автосигнализации, нашёл его «Ситроен» на стоянке, а потом в три часа ночи купил на заправке канистру бензина. И ему, пьяному в жопу, её продали. Да, кажется, в такой последовательности.

А потом он поехал в @chtung (!) РОССИЯ. Это он запомнил абсолютно точно.

Авторы: Гиена и Гигиена

Файл: Цыганов карман

Шли как-то гороховым полем из деревни Жуткино в деревню Подопригоры четыре соседа: Иван Горчица, Пётр Черешня, Олег Шлюпка и Ежиха, которая, засранка такая, бросила ежат новорождённых.

– Они же слепые ещё! – говорил Горчица осуждающе, сбивая сапогами поспевшие стручки цвета хаки.

– А иголочки мяяяяяяягонькие… – улыбалась Ежиха.

– А мы их с пипетками кормили, – Пётр Черешня говорил, не выпуская папиросы изо рта, – а они всё одно – подохли. Один за другим. По очереди.

– Усопли, – поправила Ежиха.

– Мы их под черешней похоронили, – сказал Олег Шлюпка, – в спичечных коробках.

– Подо мной? – спросил Петр Черешня. – Как?

– Потому что ты дерево, – сказала Ежиха, и Пётр заорал от ужаса. Он покрылся древесиной и стал деревом. Он мгновенно высох и скрючился, беззвучно вопя ртом – дуплом. Он сразу остался где-то далеко позaди. И стало понятно, что движутся остальные с угрожающе опасной скоростью. Они обогнали электричку. Потом чуть замедлили ход, поравнялись с третьим от тепловоза вагоном и впрыгнули в тамбур. Покурить. Шлюпка и Горчица свернули по козьей ножке, а Ежиха клубком свернулась.

– Как-то автоматически, – сказала она.

В тамбур вошла на задних ногах коза.

– Отдайте передние, бесстыдники! – сказала она.

Иван и Олег сконфуженно затушили и прикрутили козьи ножки на место.

Ноги у козы были разного размера и толщины. Все четыре. Но коза явно была довольна.

– Мария, – сказала она, – можно Маша.

– Олег, – сказал Иван.

– Иван, – сказал Олег.

– Ёж женского пола, – сказали с пола.

Коза Маша прислонилась к стенке тамбура и осмотрела всех присутствующих.

– Я непростая коза, – сказала она, – и я не одна.

– Да, – сказал кто-то, – с ней я.

– Кто? – хором Горчица и Шлюпка.

– Цыганская Игла!

И все, действительно, увидели большую цыганскую иглу, торчащую из козьего глаза.

– Фуууууу!!!!! – сказали все, – фууууууууууууууууууу!!!

– Вам показалось! – сказала Игла. И все увидели, что им, действительно, показалось.

Спирохета, сжимая в своей прохладной ладошке левый мизинец [Ф] Ольги и цокая каблуками новых сапог, стремительно спускалась под землю. В переход под Люблинской улицей. Обе прошли уже больше половины пешеходного тоннеля, когда [Ф] Ольга вдруг развернулась и почти побежала назад. Спирохета последовала за ней.

Прямо посреди перехода, на затоптанном кафеле, лежала в разных позах группа панков.

Крайним справа в клетчатых кедах, клетчатых штанах, в клетчатом пиджаке был Ади. Он лежал на спине, сунув руки в карманы пиджака и глядя куда-то в космос сквозь четырёхметровый слой почвы и асфальта.

– Фуяссе! – сказала подошедшая Спирохета.

Ади перевёл взгляд из космоса на неё.

– Вот именно, – подала голос [Ф] Ольга.

Ади перевёл взгляд на неё.

– Ты чего здесь лежишь? – спросила [Ф] Ольга.

– Это не я лежу. Это они тут лежат, – Ади мотнул головой в сторону панков. Его волосы зацепили окурок и переместили его на пару сантиметров севернее. [Ф] Ольга смотрела на этот окурок. Спирохета на губы Ади.

– Они тут лежат? – спросила [Ф] Ольга. – А ты?

– Я к ним присоединился, – Ади достал руки из карманов и в них оказались сигареты и зажигалка. Ади прикурил, сунул пачку и зажигалку обратно в карман, взял сигарету пальцами правой руки. Сжал левой кистью правый локоть. Спирохета и [Ф] Ольга молча наблюдали за этой процедурой.

– Ты зачем тут лежишь? – спросила, наконец, Спирохета.

– «Зачем» не совсем правильная формулировка, – Ади выдохнул в космос клуб дыма. Закончил:

– Вопросы?

[Ф] Ольга кивнула. Спросила сразу же:

– Почему ты тут лежишь, Ади?

Ади пожал плечами:

– Не знаю. Много чего не знаю в этом мире. Как выяснилось. Например, не знаю, зачем мужики в Калмыкии берут два лезвия, ставят крест-накрест и вгоняют в головку члена. Она раскрывается. Заживает так. Называется «розочка». Или, мля… «ромашка».

Ади замолчал. Затянулся. Выдохнул дым вверх.

Пауза. Шорох десятков подошв о кафель пола. Невнятная музыка из ларька где-то на поверхности. Где-то недалеко от ступенек, ведущих в переход.

Запах пирожков с ливером. Молчанье панков.

– Зачем? – спросила [Ф] Ольга изумлённо.

– Бабам нравится, – Ади щелчком отправил окурок в сторону урны.

– Каким бабам? – ещё более изумлённо спросила [Ф] Ольга.

– Калмыцким, мля! – зло сказал Ади.

– На кого-то ты похожа, – так же зло произнёс он, глядя на Спирохету.

– Ты всегда говорил, что я похожа на молодую Ротару. Если гипотетически, конечно, предположить, что София Ротару моложе и что она кореянка, – ответила Спирохета спокойно.

– Ты был в Калмыкии? – подала голос [Ф] Ольга после непродолжительной паузы, во время которой рассматривала жвачку, прилипшую к подошве клетчатых кед.

– Нет. Это мне один калмык в поезде рассказал. И показал.

– Ты куда-то ездил? – спросила [Ф] Ольга.

– Нет.

– Блин, Ади, – Спирохета склонила голову набок, – мне кажется, ты болен.

– Болен, – покивал Ади, – ещё как болен. Я болею бессонницей. Давно. Лет за пятнадцать до того, как это стало модно, заболел. Я не сплю уже много лет. Не сплю НОРМАЛЬНО, в смысле. Я не сплю с лета тысяча девятьсот девяносто третьего года. И вы, стоящие сейчас передо мной и пытающиеся вычислить, как долго я не сплю, знайте: время-то идёт. А я не сплю с 1993 года. До сих пор. И хочу сказать, что никакого кайфа от этого не испытываю.

Спирохета и [Ф] Ольга взирали на него сверху вниз.

– Это привело к тому, – продолжал Ади, – что примерно последние восемь лет в моём алфавите отсутствует Мягкий Знак. В Моём Мире отсутствует само понятие «мягкий». Я ТВЁРД КАК ТВЕРДЬ. ТВЕРДЬ и есть я. И Я – ТВЕРДЬ. Крепче меня НЕТ НИЧЕГО. Я – Самая Твёрдая Субстанция во Вселенной.

Спирохета и [Ф] Ольга молчали.

– Так я думал. Ещё совсем недавно. А оказывается, я ничего не знаю. Вообще ничего не знаю. Всё-то, оказывается, совсем по-другому. Вообще.

– Ты курил шалфей, – сказала Спирохета.

– Да, – сказал Ади, – я думал, что это шалфей. Но шалфей не может так долго… И вообще ТАК переть. Думаю, это был не шалфей. Думаю, что я вообще не курил. Думаю?

– Так! – сказала Спирохета. – Кофе. Душ. Бульон. Плюха. Трахаться. Спать.

– Вообще не курил, – уверенно сказал Ади, – в реале точно не курил. Мне во сне предложили покурить. Я подумал, что это шалфей. Взял и покурил.

– Во сне? – спросила Спирохета.

– Кто? – спросила [Ф] Ольга.

– Мальчик и две собаки. Огромных пса. Один чёрный, – сказал Ади. Потом закончил задумчиво: другой белый…

– Как-то это всё странно, – [Ф] Ольга глянула на Спирохету, – даже для меня.

– Не то слово, – подал голос Ади, – какие новости вообще?

– Джаз хочет издать все произведения, пришедшие на конкурс, трёхтомником и устроить презентацию на НОН-ФИКШН в ноябре, – сказала Спирохета.

– Хотел издать, – вставила [Ф] Ольга.

– А я был как-то на НОН-ФИКШН №8, – сказал Ади.

– Кого видел? – Спирохета достала сигарету.

– Видел, как у Капицы интервью брали. Болваны.

– Почему болваны? – [Ф] Ольга извлекла двумя пальцами зажигалку из кармана, дала прикурить Спирохете, прикурила сама. Ади проследил за тем, как она спрятала зажигалку в карман.

– У него не интервью, а ДНК брать надо. Чтобы потом спасать человечество, – сказал вдруг серьёзно и резко сел.

– Почему вы в рабочее время находитесь здесь? – спросил он, глядя на них снизу вверх.

– Тот же вопрос алаверды, – [Ф] Ольга выбросила сигарету и протянула ему руку:

– Вставай.

Полчаса спустя большой зеркальный лифт остановился на последнем этаже одного из самых высоких зданий в мире. Двери его, которые с внутренней, обращённой к пассажирам стороны тоже были зеркальными, плавно и почти бесшумно разъехались. Пассажиры всю поездку лицезрели свои отражения в полный рост. У [Ф] Ольги в i-POD гонялись на random все альбомы Jamiroquai. Поэтому двери лифта у неё разъехались под Deeper Underground.

Ади первым вышел из кабины.

Он сделал два шага и остановился. Спирохета и [Ф] Ольга замерли за его спиной.

Ади посмотрел себе под ноги.

Сделал шаг назад, склонив голову к левому плечу. Понял, что не послышалось: серое ковровое покрытие стало чёрным от воды. Оно было насквозь мокрое.

Помедлив, всё так же держа одно ухо чуть ли не параллельно полу, Ади двинулся дальше. Он увидел чёрно-золотую @chtung (!) стойку, обычно стоящую у самого входа.

Обычно за ней сидела Раста.

Сейчас Раста стояла тремя метрами севернее. А чёрно-золотая стойка была на месте. Только не стояла, а лежала, погнутая под хитроумным углом.

Раста, прикрыв рот и нос обеими ладошками, смотрела на приближающегося Ади. На [Ф] Ольгу и Спирохету, держащих дистанцию в метр за его спиной.

Ади, Спирохета и [Ф] Ольга входят в редакцию русской версии @chtung (!). Они слышат чавканье мокрых ковровых покрытий под своими подошвами. Они останавливаются прямо перед Растой.

– Ади, – говорит та глухо, не отнимая рук от лица.

– Да, – говорит Ади и смотрит направо, – Ади, это я. Ади, это про меня. Я – Ади, это точно. Абсолютно просто. Стопроцентно.

Раста вдруг замечает под волосами Ади небольшое пятно зелёнки. Над левым виском.

Он, [Ф] Ольга и Спирохета смотрят влево. Раста видит пятнышко зелёнки в волосах над правым виском Ади. В огромном, размером с добротное зернохранилище помещении @chtung (!) РОССИЯ, пахнет горелым. А это запах, изначально не вызывающий оптимизма. Это не запах костра в лесу. Это запах оплавившегося пластика и горелой, быстро потушенной мокрой бумаги с чёрными краями.

Спирохета и [Ф] Ольга видят огромное выгоревшее пятно, тоже влажное. Возле него, черкая что-то в блокнотах, стоят чуваки из страховой компании, два мента и ещё какой-то мудак в кофейном костюме с бакенбардами и лысиной. Наверное, один из владельцев недвижимости. Один из обладателей этого небоскрёба. Ади смотрит вверх. На тонкую паутину термо и дымо-датчиков. На широкие распылители противопожарной оросительной системы. И его губы начинают разъезжаться.

Через секунду на его лице оскал. Сильно сжатые белые зубы. Уголки рта подняты вверх. Ади улыбается. От его улыбки у Расты мороз по коже. Крупная капля падает прямо Ади в темя. Он даже не моргает. Зато Раста отшатнулась и заморгала: мелкие-мелкие брызги попали в лоб и глаза. Ади ещё раз смотрит в потолок. Потом он идёт в сторону чувака в кофейном костюме.

Ади видит, что все бумаги на столах его сотрудников мокрые. Что вода залила все до единого компьютеры, мониторы, сканеры. Залила сервер, стоящий в углу.

Ади видит, что внутри Ади Куба, прямо на эксклюзивном столе, огромная куча человеческого дерьма. Судя по цвету, именно этим дерьмом выписаны большие буквы на прозрачной восточной стене Ади Куба:

«Пошёл ты на х*й, Д. П.»

Ади, словно не замечая всего этого, подходит к представителю владельцев здания и что-то тихо спрашивает. Абсолютно не шевелясь, даже не моргая, Ади выслушивает длинный и сбивчивый местами ответ. Потом он молча разворачивается, подходит к зеркалу, в человеческий рост размером, и смотрит на себя удивлённо.

– Объясните мне, уважаемый, – говорит вдруг Ади громко, и все, вздрогнув, и поэтому слегка испуганно, оборачиваются и смотрят на него.

– Объясните мне, уважаемый, – говорит Ади. И вдруг орёт:

– Да нет, бл*дь! Ни х*я не уважаемый! Как могло так получиться, что ты взял на работу этого претендента на звание Мудак Тысячелетия??? Этого обладателя трёх Золотых Мудаков зрительских симпатий??? Этого Мирослава, бл*дь, Мотузного?

– А теперь полюбуйтесь! – прокричал Ади так свирепо, что пара стажёров присели в ужасе, а Раста прикрыла глаза.

– Полюбуйтесь!!! Этот мудак пьяный завалился сюда посреди ночи, а другие мудаки на входе его сюда среди ночи впускают!!! – говорит Ади почти весело и вдруг визжит, брызгая слюной:

– А потому что другие мудаки тех мудаков на работу приняли!!! Да Ты Же Сам МУДАК!!! – вопит Ади. Расте кажется, что ещё один такой раз – она точно уписается.

– Ты – МУДАК!!! – уже воет Ади. – Что ты смотришь??? Ты взял Мирослава Мотузного на работу!!! Сам его привёл!!! Нех*й теперь тут на меня смотреть такими глазами, ЯСНО??? Ты сам, мудак долбаный, привёл сюда другого мудака. А тот сегодня ночью знаешь, что сделал???

Мир приехал сюда в начале четвёртого утра. Он вошёл в лифт пьяным, обблёванным, злым. С 10 литровой канистрой бензина в руке. Он рвал на части рассказы из бумажных распечатанных башен. Он швырял их в костёр, разведённый прямо посреди абстрактного холла @chtung (!) редакции, на площадке между Ади Кубом и стойкой «ресепшн». Он жёг рассказы Александра Гноя, Влaдимира А? и других ублюдков недоразвитых. Он брызнул бензином на большой принтер и бумагу вокруг него. Он метался по огромному помещению @chtung (!), как зверь, больной бешенством. Он стирал все файлы с пометкой «Экс Спермо Ментальный Фашизм» из редакционных компьютеров. Потом сработала пожарная сигнализация и сразу за ней – система тушения. Затем прибежала охрана здания.

В ту минуту, когда Ади беснуется перед зеркалом, на другом конце Москвы адвокат Мотузного перечисляет ему все пункты, по которым он впух стопудово. В эту как раз минуту Мотузный узнаёт, что, для того чтобы расплатиться только за повреждённое ковровое покрытие, он продаст всю мебель из своей коммуналки. А для того чтобы удовлетворить весь иск @chtung (!) РОССИЯ, Мирославу придётся продать свою комнату и где-то занять примерно столько же. Иначе @chtung (!) юристы – команда из самой дорогой конторы – жопу порвут на фашистский крест. Мирослав с тоскливым ужасом понимает, что его юрист – полное дерьмо. И что за свои деньги он на большее рассчитывать не может. И всё-таки ему повезло. Он просто не предполагает, насколько. Потому что, когда Ади узнал о том, как Мир прогнал FF с «Невестами смерти», в этот момент он взбесился по-настоящему. Он схватил монитор с ближайшего стола и швырнул им в ментов. Он затопал ногами, завизжал и вонзил ногти в своё лицо.

– ЧТО????? – вопил он, – ЧТОООООООО???!!!!

Мир даже не предполагал, чего стоило его ангелам-хранителям устроить Мира под охраной вооружённой милиции в нескольких километрах от Адольфа Кейля.

Десять минут спустя Aдольф Кейль стоит с расцарапанным лицом, тяжело дыша и глядя себе под ногти. Пара десятков человек молча стоят вокруг него и смотрят. На него.

– Простите! – говорит вдруг тихий женский голос. – А кто такой Д. П.?

Все оборачиваются и видят дежурную уборщицу. Она стоит перед большой стеклянной стеной Ади Куба. На руках её малиновые резиновые перчатки по локоть. В правой – большая губка. В левой – ведро с мыльной водой.

– Это он мне, – говорит Ади.

Больше в тот день он не издаёт ни звука.

Было бы преступным и неправильным совсем не упомянуть про то, что Спирохета была Коллекционером. Самым настоящим: страстным и профессиональным. То есть жадным. Так она сама оценивала себя, отключив все предохранители с маркировками «Стереотип №», «Комплекс №», «Суеверие №», «Страх №».

То есть если по-честному.

Так вот.

Спирохета была жадной до зажигалок.

Так говорила её бабушка.

Бабушку звали Лида Розенталь.

Мама Спирохеты в девичестве была Роза Розенталь.

И была Спирохета аКа Александра Николаевна Пак, поэтому 100%ой иудейкой.

Бабушка Лида уже десять лет жила в Хайфе со своей старшей дочерью Наташей и её мужем Моисеем.

Корейцем в отчестве Спирохеты был её папа Коля. Его сперматозоид, оплодотворивший яйцеклетку мамы Розы, в какой-то поза-роза прошлой своей сущности был атомом, отколовшимся от листочка, который отломился от веточки на большом стволе Великого Генеалогического Древа Легендарных Корейских Воинов.

Иначе чем объяснить, что родившееся дитя, получившее имя Александра, отчество Николаевна, а фамилию Пак – визуально была стопроцентно раскосой, смуглокожей кореянкой. Плюс стопроцентной еврейкой.

«Ты страшный человек. В будущем», – говорила по телефону из Хайфы баба Лида.

Спирохета была жадной до зажигалок.

Она коллекционировала их с 14 лет.

Первую подрезала у хахаля своей сестры.

Венцом коллекции спустя несколько лет был золотой Dunhill Sport Turbo, выпущенный серией 100 штук специально для участников и судей какой-то регаты, проходившей в Средиземном море.

Спирохета, стоя в подземном переходе под Люблинской улицей, смотрит сверху вниз на лежащего прямо на затоптанном полу, одетого в клетчатый пиджак, клетчатые брюки и клетчатые кеды Главного Редактора @chtung (!) РОССИЯ.

Шорох десятков подошв о кафель пола. Невнятная музыка у ларька, где-то на поверхности. Где-то недалеко от ступеней, ведущих в переход: буц-буц-буц.

Запах пирожков. Молчание Панков.

– А я к ним присоединился, – говорит Ади и достаёт руки из карманов пиджака. В левой руке пачка синего «Житана». А в правой?

Зажигалка.

Ади прикурил и сунул пачку и зажигалку обратно в карманы. Это всё, что видела [Ф] Ольга. Спирохета очень подробно, в деталях рассмотрела [[[х]]] [[[+]]] зажигалку (цвет – белое золото, вставка: космический алюминий с алмазной крошкой, logo: крест из изумруда, законно вывезенного из Буркина-Фасо, количество экземпляров: 10). И всё это – в правом кармане Ади.

Спирохете показалось, что Ади быстро и внимательно заглянул в её зрачки.

Она не спала трое суток.

У неё сердце обмирало каждый раз, когда Ади закуривал.

Всего 10 штук.

Выпущено в 1986 году.

По заказу анонима из штата Иллинойс.

Говорят, что это был личный секретарь одного из католических епископов этого штата. И уж совсем мало кому известно, что епископ этот – один из самых страстных коллекционеров зажигалок в мире. Таким образом, он,, очевидно, хотел войти в историю такого вида человеческой деятельности, как коллекционирование зажигалок.

Короче, зажигалка была очень дорогой и редкой. По мнению Спирохеты, такую зажигалку невозможно было увидеть в руках рождённого человеческой самкой. С другой стороны, у неё иногда закрадывалось сомнение: а человек ли Ади? Когда она увидела [[[х]]] [[[+]]] зажигалку в его руках, она отчётливо поняла, что НЕТ.

Она не спала три ночи.

Три дня видела, как прикуривая каждый раз, Ади Кейль смотрит прямо ей в глаза.

Потом она подошла к нему.

– Послушай, Ади, – говорит она.

– Нет, – говорит он.

И Спирохета вдруг плачет. Секунда – и слёзы покатились из глаз. Крупные.

Спирохета стала такой красивой, что Ади показалось, будто вокруг потемнело.

– Фуяссе, – говорит он, – неожиданно и по-настоящему круто, но всё равно: НЕТ.

Ади видит: [Ф] Ольга с интересом смотрит в их сторону.

– Писюн! – как-то искренне восклицает Спирохета.

– Именно, – говорит Ади, – сделай мне кофе.

И [Ф] Ольге, стоящей в отдалении, уже громче:

– Иди сюда.

– Писюн, – повторяет Спирохета.

– Но заметь, «Чей» и «Где», – говорит он, глядя ей за спину. На приближающуюся к ним [Ф] Ольгу.

– Как-то это всё странно, – говорит Спирохета вечером, – даже для меня.

Как бы в отместку самому себе, Ади приходит на работу к 6 утра. Вместе с ним на работу выходит половина сотрудников @chtung (!) РОССИЯ. Вторая половина появится здесь же в 6 вечера.

Ади пугает всех. Даже Свят – самая близкая особь мужского пола в @chtung (!) – и тот стал смотреть на своего босса-друга слегка настороженно. Рассказывали, что вчера Ади, беснуясь, метался по своему Кубу и хлестал себя по спине короткой, плетёной из кожи нагайкой. Он всегда был немного не в себе, но сейчас его просто разрывало. Он разбил всех сотрудников ровно пополам. Две группы людей, опухших, осипших, с лезущими из орбит от кофеина, энергетиков и никотина глазами, работают двенадцатичасовыми сменами. Без выходных.

Они делают Боевой листок «ЛЖИ. NET (!) »

– Он будет выходить раз в неделю, – сообщает всем Ади. Так же он поставил всех в известность, что «ЛЖИ. NET (!)» #1 должен быть у него в руках в следующий понедельник.

– Но это уже через шесть дней! – воскликнул кто-то из стажёров.

– Как тебя зовут? – спросил Ади.

– Нина… Казарина…

– Уволить, – сказал Ади.

Увольняют в течение часа за слова «зачем?», «почему?», «повторите, пожалуйста, ещё раз».

У всех стойкое ощущение, что Ади 24 часа в сутки находится в своём Кубе. Находится и говорит по телефону. Когда не посмотри – он там. Говорит по телефону.

Спустя неделю после его появления в редакции, ранним утром возле каждого выхода из метро появляются мальчики, похожие друг на друга.

– Я! Хочу! – говорит Ади, – мальчика, одетого в чёрные галифе с красным тонким кантом. Мальчика, одетого в чёрный сюртук, с круглым воротом и чёрную пилотку. Мальчика, обутого в хромированные кожаные кеды по колено. Я хочу, чтобы по два таких мальчика стояли возле каждого выхода из метро.

«ЛЖИ. NET (!)» вышито золотом на груди и спине. В руках у каждого:

а) пачка глянцевой бумаги с текстами и фото;

б) большой «школьный» колокольчик. Такими обычно 1 сентября обозначают «первый», а где-то в мае «последний» звонки. Ставят точки «входа» и «выхода Из».

Мальчики мерзко тарахтели фирменным ЛЖИ. NET (!) звонком. Перекрывая иногда шум подмосковных электричек, кричали громко, но чётко:

– [ЛЖИ. NET [!]!!! Абсолютная. Бесплатная. И Беспощадная. Стопроцентная. ПРАВДА. [ЛЖИ. NET [!]!!! Абсолютная. Бесплатная. И Беспощадная. Стопроцентная. ПРАВДА.

[ЛЖИ. NET [!]!!! Абсолютная. Бесплатная. И

Боевой листок [ЛЖИ. NET [!]

Ади придумывает его, и он Происходит.

Случается.

Возникает.

[ЛЖИ. NET [!] – первое, что читают москвичи в бумаге каждое утро.

[ЛЖИ. NET [!] – первое, что обнаруживают в корзине «антиспам» люди, решившие проверить своё «мыло».

Самая Настоящая Правда.

В ежедневном Боевом Листке [ЛЖИ. NET [!]

К 7 утра у Мальчиков В Чёрных Галифе не остаётся ни одного экземпляра.

[ЛЖИ. NET [!] не выбрасывают.

Его коллекционируют.

Склaдируют в ящиках письменного стола.

Хранят на жёстких дисках.

[ЛЖИ. NET [!] – за месяц – самая читаемая единица СМИ.

Впереди только «Комсомолка» и АИФ.

– Просто у них тираж больше, – говорит Ади в интервью CNN. С удовольствием смотрит на себя в вечернем выпуске, в утреннем и в повторе по «Второму Каналу».

– Это должны быть особые пацаны! – говорит Ади в кадровом агентстве, – они должны быть Особенными! Они должны быть как грёбаный «югендфюрер»!

Ади подошёл однажды к такому Мальчику в Галифе, стоящему у выхода из метро «Бауманская». Не то чтобы специально, нет. Просто шёл мимо и вдруг тормознул возле тарахтящего в фирменный [ЛЖИ. NET [!] колокольчик.

– Что ты можешь рассказать мне о [[[x]]] des! gn, белое отребье? – спросил Ади.

Пацан перестал колошматить в жестянку.

– Сообщество анонимных дизайнеров, – сказал он, – синтетически создающее Абсолютно Новые Геометрические Формы, не виданные ранее. Абсолютно Новые Запахи не существовавших никогда «букетов».

[[[x]]] des! gn CREW – люди, объединившиеся, чтобы создавать [[[x]]] продукцию – противовес всему классическому. Это сектанты от Эстетики, создающие новое [[[x]]] пространство. Ключевые слова «новое» и «[[[x]]] пространство».

Самый известный продукт – женский аромат [[[x]]] woman.

Единственный известный лицом человек из [[[x]]] des! gn CREW – это ЯR, самый мощный и злой креативщик из говорящих на русском языке, – сказал пацан и замолчал.

– Да, – кивнул Ади, – я его звал в @chtung (!), а он отморозился. Причём тупо. В [[[x]]] больше денег ему предложили…

Ади развёл руками:

– Вот и всё…

Пацан молча смотрел на Ади снизу вверх.

– Что в номере? – спросил Ади.

– Сплошной регресс, – ответил пацан тут же. – Министр Обороны нелегально покупает органы для своего больного сына.

Именно это – про «органы», «нелегально» и «министр» – кричат Мальчики в Галифе у метро как-то в понедельник.

– А потому что это правда, – говорит Ади кому-то в трубку. Это слышат Спирохета и Раста.

Министр встречается с Ади.

Просто к ГлавРеду @chtung (!) РОССИЯ подошли на парковке двое в костюмах. И через полчаса он вполне мило общался с Министром Обороны. Они беседовали часа три. Министр удачно шутил. И вообще понравился Ади. Лично Ади он был очень симпатичен.

– Напишете опровержение? – спросил вдруг Министр, дружелюбно улыбаясь.

– С чего бы? – улыбаясь, удивился Ади. – Это же правда.

– Мой сын – воспитанный хороший мальчик. Ему срочно нужны поджелудочная железа и почка. Вам не жалко восьмилетнего ребёнка? Вы понимаете, что учитывая моё положение, я вполне мог устроить ВСЁ и даже не покраснеть. И все остальные сделают вид, что ничего не видели. Не слышали. Не знали.

Ади молча взирал на Министра, закинув ногу на ногу и держа себя обеими руками за колено. Министр продолжал:

– Но после вашей статьи Они обязаны будут проверить меня. Просто отреагировать на звон. А там только копни. Я прошу вас, во имя моего сына, напечатайте опровержение.

– Нет, – говорит Ади, – это – Правда. А я отныне просто обязан говорить Правду круглосуточно.

– Вы сектант? – спрашивает Министр.

«Излишне сухо», – подумает он минуту спустя.

– Нет, – говорит Ади, – я дал обет.

– Какой обет? – спрашивает Министр недовольно.

– Пффф!!! – говорит Ади, посмотрев в потолок. И продолжает, покачав головой, – «какой», поверьте мне, здесь не первостепенно важно. Важно, скорее, «Кому».

– «Кому?» И кому же?

– Кому и где.

– Да.

– Что «да»? «Кому»? И «Где»?

Ади поднял палец:

– А вот об этом чуть позже.

Министр следит за тем, как ГлавРед @chtung (!) РОССИЯ прикуривает «Житан». Выпускает клуб дыма. Продолжает:

– Просыпаюсь я как-то утром. Кофе можно?

Министр смотрит и молчит.

– Кофе можно? – повторяет Ади.

– Это вы мне?

– Вам.

Министр поднимает брови.

Скоро перед Ади появляется кружка горячего кофе. Ади делает глоток. Говорит:

– Просыпаюсь я как-то утром. Выходной. Суббота. Всё отлично. Только голова чешется. Очень. Причём в двух местах одновременно. Я купил два ящика пива, хороших сигарет, заперся в квартире. Как чувак из «Transpoiting». Я давно собирался написать большую статью и вот решил выходные этому посвятить. Удачные получились выходные… На майские праздники чё-то там попадало, и потому со всеми перестановками вышла неделя отдыха. Я купил пачку писчей бумаги и одноразовых ручек. И заперся в квартире. Я на «Тульской» живу. В трёхкомнатной. А пишу от руки. Потом отдаю в набор…

Ади затянулся. Продолжил через время:

– Голова чесалась в двух местах одновременно. Очень чесалась. Больше суток. Я уже подумал, что пора совершить замену содержимого в папке «страшно думать о». Собрался заменить Зубную Боль на Чешущуюся Голову, как вдруг! – воскликнул Ади, фальшиво удивляясь, – почувствовал уплотнения на голове…

Ади положил сигарету в пепельницу и показал обеими руками, где он обнаружил уплотнения.

– Вот здесь…

Министр увидел слабые пятна зелёнки под пальцами и волосами Ади.

– Что у вас случилось? – спросил Министр, тоже закуривая, – что за зелёнка на голове?

– За хорошее зрение три рубля премия, – сказал Ади, – именно к этому мы сейчас и движемся по волнам устной информации, исходящей от меня. То есть достоверной информации.

– Блин, – сказал Ади, – я вот только что подумал, что вы, военные, вы же вообще своей жизнью живёте. Отдельной. Есть какие-то Штатские. И Вы. К Вам относятся все люди, носящие военную форму или/и имеющие звание. К штатским – Все остальные. Включая жену и детей. У вас же, в ваших «воинских частях», там же своя жизнь. Свой мир. Тайный. Как у вампиров или маньяков…

Министр сидел не шевелясь. Слушал. Сигарета меж его пальцами истлела до середины. Ади:

– У вас же свои аэродромы, рейсы, переброски – ваще, нах, своя жизнь, о которой Вы не обязаны докладывать всяким Штатским, да?

– Да. Так вот, – сказал Министр. Маршал по совместительству.

– Так вот? – Ади затушил окурок.

Министр:

– Кому вы дали обет?

Ади:

– Двум собакам и мальчику. Псы такие огромные. Один чёрный, другой белый. Белого зовут Уголь. Чёрного – Снег. Дело в том, что у меня рога расти начали. Из этих уплотнений чешущихся. Такие… Толщиной с большой палец руки.

Министр посмотрел на свою правую конечность.

– Они мне позже предложили покурить шалфей. Я покурил, перенёсся в прошлое, стал светящимся червем, вылез из стены в подвале и сказал своему дяде, что он Волшебник.

Пауза. Министр вздохнул. Посмотрел на дотлевший до фильтра окурок в своей руке. Затушил его в большой пепельнице с Лого Военно-Воздушных Сил. Произнес, закинув ногу на ногу и сцепив обе руки на колене:

– Это «Кто». А теперь «Где».

Ади кивнул:

– Да. В общем, сначала я подумал, что это раздражение, потом – уплотнения, потом – наросты. В общем, в среду утром я понял, что это рога. А я, знаете, вам признаюсь, я – человек. Рождён другим человеческим существом от третьего человеческого существа. То есть, когда я понял, что это рога, я просто ох*ел. Извиняюсь за то, что слишком часто произношу слово «я». Но всё это происходило со мной и касается меня непосредственно. Поэтому, думаю, что имею право в этом случае произносить «я» несколько большее количество раз, нежели обычно.

Министр не шевелился.

– И вот я понимаю, что у меня растут рога. В тот момент я ещё не знаю, что представители некой Церкви провели некий Обряд. Дурацкий и ничего не значащий обряд. Ранее. А сейчас сработавший… Я вижу, вы меня не понимаете?..

Министр не шевелится.

– Ну представьте себе, что, например, суеверия все стали сбываться… Блин, например, «нельзя со стола крошки рукой, а то денег не будет». Представьте себе, что поели вы хлеба, накрошили на скатерть и решили смести крошки. Смели рукой, потому что тряпки не нашли, и пошли в магазин. Открываете кошелёк, а там пусто. И на карте ничего нет. И на счёте в банке. А потому что «не сметай крошки рукой со стола, а то денег не будет». А всё потому, что сработало. И все отныне срабатывает, ясно? Вот провели представители некой Церкви обряд Демонизации. Причислили меня к лику Демонов. Внесли в список Суеверий. Приписали мне Вредоносные свойства… «Вредоносие», что ли?.. Вот. А у меня рога стали расти. Но я-то об этом не знаю. Я тут в среду утром понимаю, что это рога. Торчат из башки. Спать мешают и вообще – грузят. Я занавесил все окна и отключил телефон. В шоке я, короче. Мне страшно. Ночью вскочил, нашёл в кладовке ножовку по металлу и отпилил оба рога. Под самый череп. Ободрал кожу. Зацепил кусок волос. Рога завернул в газету и смазал башку зелёнкой. Утром я проснулся и сразу заорал. От ужаса: мои рога за ночь выросли в два раза больше. Я целый день просидел у зеркала. Опухший. С красными глазами. Около полуночи я отпилил рога, накалил на конфорке ложку и прижёг эти места. Было больно…

Министр не шевелился.

– Утром рога были на месте. Ещё больше. В этот день я не вставал с постели несколько часов. Мне было так жутко и страшно, что несколько раз стошнило прямо рядом с кроватью. Вечером я снова отпилил рога. Теперь возле мусорного ведра стояло три разных по размерам газетных свёртка. Я влез в Интернет и стал искать сайты, посвящённые добровольному уходу из жизни. Мне показалось, что пора уже подумать, какой из способов мог бы меня устроить. Ну хотя бы подобрать себе пару-тройку вариантов, чтобы не метаться потом нервно по квартире. А потом я заснул. Мне приснился переулок, уходящий стенами вверх так, что небо светилось где-то там вверху узкой полоской. Прямо передо мной стояли две большие собаки. Одна чёрная, другая белая. А между ними мальчик. В белой футболке с номером «2» над сердцем. Я держу подмышками два отпиленных рога. Они волочатся за мной многометровыми обрубками. Словно рельсы, уходя куда-то за спину. И вот натыкаюсь на псов и мальчика.

– Зелёнкой он мажет, – недовольно говорит Чёрный пёс, – эелёнкой. Гадючий жир втирать надо. Вот что поможет точно.

– Больному на голову зелёнка не поможет, – подаёт голос Белый пёс, – хоть весь пузырёк вылей.

– В церковь сходи, – говорит Мальчик, – тебе не зелёнкой голову мазать, а святой водой.

Потом они мне дали покурить шалфей. Сказали, что поможет. Я покурил, стал светящимся червём, перенёсся в Прошлое, вылез из стены в подвале и сказал своему дяде, что он Волшебник.

Министр молча смотрел на Ади.

– Просыпаюсь утром. Рога на месте. Я их сразу отпиливаю. Прижигаю раны зелёнкой. Болит ужасно. И я плачу. Ною, как девочка в подушку, часа четыре. Ночью во сне я снова встречаю псов и мальчика.

– Мы пошутили, – сказал Чёрный.

– Это не шалфей, – сказал Белый.

– Вернее, шалфей, но не отсюда. Из Запределья. А значит, не совсем шалфей.

– Просто нужно, чтобы ты побыл недолго светящимся червём в Прошлом и сказал своему дяде, что он Волшебник.

– Я ещё из стены в подвале вылезал, – напомнил Ади, не выпуская рога-рельсы из подмышек.

– Я – Снег, – сказал Чёрный пёс.

– Я – Уголь, – сказал Белый.

Мальчик промолчал.

– Чтобы у тебя перестали расти рога, ты должен говорить только Правду, – сказал Снег.

– И писать тоже, – вставил Уголь, – если ты будешь говорить Правду, тебе больше не о чем беспокоиться.

– Ты должен пообещать нам сейчас, что будешь отныне произносить и производить Только Правду и ничего кроме Правды. Иначе рога начнут расти снова. Ясно?

– Я сказал им «ясно», – Ади допил остывший кофе одним глотком. – И с тех пор говорю Только Правду. И боевой листок тоже. Поэтому никакого опровержения не будет. Мне очень жаль вашего сына. Я сочувствую от всей души вам лично. Но быть долбаным Пиноккио я не собираюсь. Ни для кого.

Ади посмотрел Министру в глаза:

– Я звоню на АТС и это Правда. Понимаете?

– Нет.

– До свидания, – сказал Ади, встал и вышел.

Автор: Виталий Мутный.

Файл: Гвоздь и Тролль.

У меня есть глухонемой пёс. Я зову его Герасимом. По глазам его не могу я понять, нравится ли его имя ему. Герасим разговаривает со мной во сне. Я ложусь спать и там, во сне, мне Герасим снится и разговаривает со мной. Он сообщил мне, что был когда-то тренером по боксу. Он тренировал Чемпиона Мира Ивана Гвоздя. Гвоздь однажды в прямом эфире по всем телеканалам мира, прямо на ринге прямым в челюсть убил норвежского боксёра по фамилии Тролль. Тролль и Гвоздь бились в Исландии на потухшем вулкане. Тролль был сыном Официального Палача Норвегии. Гвоздь – сиротой из детдома. Тренера все за глаза звали Чума. А в глаза Слава. Слава Чума научил Гвоздя так, что тот на сороковой секунде первого раунда сломал Троллю нос. Тролль смог после этого вести бой пятнадцать секунд.

Тут-то его и убили.

Убил.

Гвоздь.

А тренер погиб в автокатастрофе под Осло. Это было Позже. А теперь он – животное. Собака. Пёс. Глухонемой представитель кинологической расы. Сам он считает, что в нём больше «логического», нежели «кино». Но об этом он может рассуждать шёпотом где-то внутри себя, либо в моих снах вслух. Даже не знаю, нравится ли всё это мне. У меня итак забот хватает. И тараканов в голове. Каждый с ладошку размером. С детскую ладошку, но и этого, я вас уверяю, вполне достаточно. Даже более чем. Тараканов двое. Они состязаются, кто из них больше придумает рифм к слову «другу». Это просто часть словосочетания «толкают нас друг к другу». Часть тараканьей утерянной песни. Самое утерянное место – рифма к слову «другу». Такие вот дела.

На этом всё.

Приходите завтра.

Приносите то же самое.

Говорите, что хотите, но, хоть убейте меня, Самым Героическим Поступком я считал, считаю и буду считать, те пятнадцать секунд из жизни норвежского боксёра по фамилии Тролль. Тот временной промежуток (который в миллионолетней истории Земли толщиной с молекулу кошачьего волоска) между ударом, сломавшим ему нос и мгновением, в которое остановилось его сердце.

Врачи говорят, что все эти пятнадцать секунд он был мёртв.

Кто же вёл бой?

Я задаю этот вопрос себе и чувствую, как все волосы на моём теле встают дыбом.

Кто?

Месяц уходит на то, чтобы найти FF.

FF сменил номера телефонов, уничтожил sim-карты, завёл новый ящик на Яндексе.

Ади обнаруживает его в Берлине, где FFБокоFF готовится к презентации «Невест Смерти».

Большой, почти квадратный альбом. С чёрной матовой обложкой из полимера приятного и странно прохладного на ощупь.

В центре – чёрные блестящие буквы с названием. На корешке, такими же, – имя автора.

У Ади зубы сводит после того, как он вскрывает виниловую упаковку и переворачивает несколько плотных, глянцевых страниц. Он чувствует, что края этих страниц невероятно остры. Одним неверным движением можно распанахать пальцы до кости. Ади думает:

«Бомба».

Он думает:

«Это не выстрелит. Это реально порвет».

– Мне кажется или я чувствую запах фиалок? – спрашивает он, глядя расширившимися зрачками в альбом. От бумаги исходит слабый, какой-то еле уловимый, смутно знакомый аромат. От всего вышеперечисленного – у Ади мороз по коже.

– Это не фиалки, – говорит человек, сидящий напротив Ади в белом и асимметричном кресле, изображающем стоящий на объективе фотоаппарат с открытой задней крышкой. Валики в виде катушек фотоплёнки подпирают острые локти.

– Это не фиалки, – говорит он, – это специальная ароматная эссенция, входящая в состав клея, которым склеены листы в альбоме. Букет составлял тот же человек, который создал [[[x]]] woman. Ограниченная серия.

Человека, сидящего напротив, зовут Томас.

Ади хочет встать и ударить его со всей силы. Коленом. В лицо. Он закрывает глаза на секунду. Открывает. Говорит:

– Ограниченная серия.

Томас кивает.

Немецкий агент Фёдора Фёдоровича Бокова.

Получает 200 евро в час.

И знает, что будет получать в два раза больше.

Как минимум.

Все вопросы с недавних пор, все разговоры

а) решаются

б) ведутся только в его присутствии.

– Круто, – говорит Ади.

– Да, – кивает Томас, улыбаясь, – как всегда.

Секунд двадцать Ади смотрит куда-то между FF и его агентом. По его лицу сложно понять, о чём он сейчас думает. Он вдруг поднимает глаза к потолку:

– Спасибо Тебе, Господи.

– За что?

– Он знает, – говорит Ади, встаёт и кладёт альбом на сидение своего кресла.

– До свидания, – кланяется ГлавРед @chtung (!) РОССИЯ.

И уходит.

– Так, – говорит Ади, стоя перед выстроившимися перед ним большим полукругом сотрудниками @chtung (!) РОССИЯ. – Так. Даём текст извинения. Говорим всем участникам и читателям, что в связи с Техническими Неполадками промежуточные результаты будут объявлены позже. Всем поднять всю почту, всех провайдеров, но чтобы послезавтра в обед все уничтоженные нашим Мудиславом рассказы и всё мыло наших авторов были у меня в кабинете. Ясно?

Около полусотни стоящих полукругом людей одновременно кивнули.

– [ЛЖИNET [!] занимаемся по очереди. Работы по @chtung (!) продолжаются по графику. Сейчас я отвернусь, и все, кто хочет уйти, смогут сделать это, зная, что я не прожигаю им взглядом спины. Взглядом, в котором будут представлены в пропорциях «шесть к четырём» Ненависть и Зависть. Потому что я завидую идиотам, уходящим из @chtung (!) РОССИЯ навсегда. Завидую тому, что они идиоты. Потому что только настоящий клинический идиот может добровольно уйти из @chtung (!). Я отворачиваюсь на счёт «пять». Оставшиеся, знайте, что вас ожидает лишение сна и пищи, секса и скуки. Раз, два, три, четыре, пять.