Тара Абернати очнулась живой, но переломанной на краю Мирового разлома после того, как ее вышвырнули из Тайного университета и пришлось пролететь тысячу метров сквозь облака.

По милости Фортуны (или кого-то еще) она грохнулась всего в трех милях от места, которое можно было назвать оазисом в Брошенных землях: клочок земли вокруг солоноватого родника, поросший жесткой травой и колючкой. Идти она не могла, но к рассвету доползла. Она протащила свое покрытое грязью и кровью тело через песок и колючки прямо к мутной лужице в самом сердце оазиса. Отчаянно глотая воду, она рвалась прочь от тени смерти, попутно выпивая жизнь из этого пустынного места. Трава под ее скрюченными пальцами пожухла. Кустарник высох, и кора облупилась. Оазис умирал, а она скорчилась от ран и лихорадки на высохшей земле.

В горячечном сне ей являлись прерываемые появлением друг друга видения, обретающие силу благодаря ее близости к Разлому. Ей чудились иные миры, в которых Божественные Войны никогда не случались, где правило железо, а люди летали без помощи магии.

Когда Тара вновь пришла в себя, оазис окончательно умер, родник пересох, а трава и кустарник рассыпались прахом. Зато она выжила. Она помнила свое имя. Она помнила Таинство. Последние два месяца, проведенные в Тайном университете казались причудливой галлюцинацией, но они были настоящими. Символы, испещрявшие ее руки и нарисованные между ее грудей доказывали, что она прошла обучение там, над облаками, а знак прямо под ее ключицей означал, что прежде, чем вышвырнуть ее прочь, они и в самом деле признали ее обучение завершенным.

Разумеется, она сражалась с ними и молнией, и тенью… сражалась, но потерпела поражение. Пока ее бывшие учителя несли ее скорченное тело, она почувствовала легкое, неожиданное прикосновение — женская рука скользнула в ее карман и прежде чем вступила в дело гравитация, раздался тоненький шепот: «Если ты выживешь, я тебя найду». А далее было падение.

Щурясь на солнце, Тара вытащила из кармана разорванных штанов белоснежный кусочек картона, оказавшийся визитной карточкой с именем: «Элейн Кеварьян» над треугольным торговым знаком фирмы «Келетрас, Альбрехт и Эо» — одной из престижнейших в мире Таинства. Не только студенты, но и профессора Тайного университета произносили ее имя и название этой фирмы шепотом с трепетом и страхом.

Неужели это предложение работы? Учитывая обстоятельства, вряд ли. А если это и не так, Тара не собиралась соглашаться. В последнее время мир Таинства был к ней не очень благосклонен.

Во всяком случае сейчас ее приоритеты были совершенно очевидны. Сперва — еда. Затем — ночлег. Поднабраться сил, а потом, возможно, поразмышлять о своем будущем.

Отличный план.

Она обмякла.

Над Брошенными землями повисла тишина.

С иссушенного голубого неба вниз сужающимися кругами, напоминая сухую щепку в высыхающей луже, спустился гриф. Он приземлился рядом с телом и поскакал ближе. Сердцебиения было неразличимо. Плоть уже остывает. Убедившись в этом, раскрыв клюв, он наклонился к жертве.

Быстрая как кобра тарина рука метнулась к птичьей шее и схватила ее прежде, чем гриф сумел взлететь. Остальные падальщики уловили намек и убрались восвояси, но неумело приготовленной на костре из сухой травы и веток тушке удалось поставить проголодавшуюся девушку на ноги.

Четыре недели спустя изголодавшаяся и обожженная солнцем, навещаемая далекими от реальности миражами, она наконец добралась до окраины Эджмонта. Родная мать нашла ее у изгороди коровника. Эту находку сопровождало множество рыданий и воплей, а после новых рыданий, а еще немного позже — море бульона. Эджмонские матери славились своей практичностью, а матушка Абернати в частности — железной верой в целебную силу куриного бульона.

Учитывая обстоятельства, отец Тары проявил понимание.

— Стало быть, ты вернулась, — с хмурым выражением на широком лице произнес он, не спрашивая: ни где ее носило последние восемь лет, ни что стряслось или откуда взялись все эти шрамы. Если бы Тара знала, как его за это отблагодарить, она бы это сделала. С его стороны было очень много способов сказать: «Я же предупреждал, что так и будет».

В тот вечер все семейство Абернати собралось за столом и обговорило версию, которую они станут рассказывать остальным жителям Эджмонта, а именно: сбежав в шестнадцать лет из дома, Тара прибилась к странствующему купцу, от которого она научилась основам Таинств. Тайный университет ее никогда не принимал, и, наконец, устав от бесконечных трудных странствий, она решила вернуться домой. Это была неплохая ложь, которая объясняла неоспоримые способности Тары обращаться с контрактами и сделками, не возбуждая среди местных страха перед настоящими Мастерицами Таинств.

Тара совсем выкинула визитную карточку из головы. Жители Эджмонта нуждались в ней, хотя, прознай они, где именно она научилась тому, что знает, тут же прогнали ее прочь из города. Из-за скверной формулировки в договоре с перекупщиком Нэд Торп каждый год терял до половины прибыли от своей лимонной рощи. Духи крали посмертные желания умерших благодаря лазейкам в плохо составленных завещаниях. Сперва Тара очень неуверенно предложила свою помощь, но вскоре ей пришлось отбиваться от предложений. Она стала ценным членом общества. Лавочники приходили чтобы составить черновики соглашений, фермеры за советом — куда вложить жалкие крохи, добываемые ими из сухой земли.

Со временем она вновь прониклась образами из детства — горячим какао и щербатой подковой, приколоченной к двери амбара. Оказалось, ассимилироваться в деревенской жизни без использования Таинств куда проще, чем она себе представляла. Удобства в доме вновь стало роскошью. С наступлением лета она с родителями все вместе размещались снаружи на сквознячке или запирались внутри дома, за закрытыми ставнями, прячась от жары. С наступлением холодов, разжигали в камине дрова и торф. Никаких воздушных элементалей, чтобы охладится, и огненных саламандр, чтобы согреть помещение. В университете она считала подобную жизнь примитивной, провинциальной и даже скучной, но такие слова как «провинциальный» и «скучный», и «примитивный» теперь никак ее не унижали.

Однажды после деревенских танцев она даже едва не завела роман. С кружащейся головой, держась за руку с парнем, которого она едва помнила по общим урокам в эджмонтской школе и который успел вырасти молодого овцевода, она плюхнулась на травку и смотрела, как падают летние звезды. Молодой человек сидел рядом и следил за падающими звездами вместе с ней, но когда он прикоснулся к ее лицу и опустил руку ниже талии, она отстранилась, и, извинившись, ушла.

Дни тянулись бесконечно и безобидно, но она чувствовала внутри какое-то неудовлетворение. Мир за пределами Эджмонта, мир Таинств, который был гораздо глубже, чем соседский колодец и сложнее врачевания синяков и порезов, потускнел и стал казаться сказкой. Воспоминания о Тайном университете подернулись мягкой дымкой сна, и она пару раз просыпалась от приснившегося ей кошмара, что она никогда не покидала родной дом.

* * *

Разбойники напали в ночь через три месяца после солнцестояния. Совершив быстрый и дерзкий налет, они мало что забрали, но утром на месте схватки нашли троих часовых Эджмонта убитыми — их выжгло прилипчивое проклятие, которое поражает все, что оказывается поблизости. Местные жители подняли их тела на длинных копьях из хладного железа и закопали в освященной земле. Священник произнес несколько слов, эджмонтцы склонили свои головы, а Тара следила, как он сплетает их веру — ту малую толику души, которую мог пожертвовать каждый — в сеть, прочно привязывая ее к рыхлой земле. Он не был Посвященным, однако Прикладная теология в данном случае действовала по сходному принципу.

Тара уходила последней.

— Даже не знаю, как мы теперь без них справимся, — сказал святой отец, стоя в одиночестве у их камина, когда они собрались на поминки после похорон. Виски в его стакане было того же цвета, что и слабый осенний огонь в очаге. — Они были славными людьми, и неплохо обученными. Отгоняли разбойников несколько лет. Нам придется нанять кого-то вместо них, но цена нам не по карману.

— Я могу помочь.

Он оглянулся на нее, и она заметила промелькнувший в его глазах страх.

— Но Тара, ты же не воин.

— Верно, — согласилась она. — Но я умею не только сражаться.

— Ничего, мы справимся, — его тон не оставлял пространства для возражений. — Как и прежде.

Она не стала спорить, но про себя подумала: «Его методы устарели. Он изо всех сил старается обезопасить жителей. Так в чем смысл всех моих знаний, если я не смогу защитить тех, о ком я беспокоюсь?»

Отец Тары повернулся к ней и внимательно посмотрел:

— Тара, пообещай, что не станешь… вмешиваться.

За последний пару месяцев она уяснила, что лучшая ложь — это ложь непроизнесенная.

— Думаешь, я такая дура, пап?

Он нахмурился, но промолчал. Это ее вполне устроило, потому что она ничего не обещала взамен. Ее отец не был Посвященным, но любые обещания опасны.

Той же ночью она выскользнула из своей комнаты на втором этаже дома, призвав на помощь капельку своего мастерства, чтобы смягчить приземление. По пути к свежей могиле ее окутали ночные тени. Когда она сняла с плеча лопату, в ее ушах еще звучали отцовские слова, но она от них отмахнулась. Эта мрачная работенка поможет Эджмонту и ее семье.

А кроме того, будет весело.

Она не стала пользоваться Таинствами, чтобы добраться до тел. Это был один из непреложных законов Мастериц Таинств, который нельзя было нарушать даже на самой вершине мастерства. Чем свежее трупы, тем лучше, ведь Таинство напитается их свежестью. Так что Таре пришлось положиться на крепость рук и своей спины.

Углубившись на метр, она размяла мускулы и отошла на безопасное расстояние, чтобы отдохнуть прежде, чем снова начать рыть. Лопата не была предназначена для подобной работы, а ее руки размякли без долгой практики и мозоли сошли. Она стянула отцовские рабочие рукавицы, но все равно они были слишком огромны для ее рук и их постоянное елозание по коже только сильнее набивало мозоли, которых она хотела этим избежать.

На то, чтобы выкопать тела потребовался целый час.

Их зарыли специально без гробов, чтобы земля поскорее приняла в себя плоть и впитала ядовитую магию. Так что Таре даже не пришлось нести с собой лом. А вот достать трупы из могил оказалось куда тяжелее, чем она думала. В университете для подобной задачи у них были големы или наемные слуги.

Едва она прикоснулась к первому трупу, разбойничье проклятие перекинулось на нее и разбилось о защитные заклинания, начертанные на ее коже. Хоть его действие и было обезврежено, оно оставило после себя жжение, которое было почти столь же противным как у той крапивы, в которую ее в детстве загнала собака. Она выругалась.

Процесс извлечения тел из могил оказался куда более шумным, чем бы ей хотелось, но внутри могилы ей было бы неудобно действовать. Могильный зев сокращает небесное пространство, а Таре хотелось привлечь для дела как можно больше звездного света. Как давно она не расправляла крылья.

Если подумать задним умом, то вся задумка была по-настоящему вполне ожидаемо и совершенно изумительно скверной идеей. Неужели она и в самом деле ожидала благодарности от жителей Эджмонта, когда наутро их павшие товарищи, мыча, будучи лишенными речи, снова займут свои сторожевые посты? И в тоже время, напротив, это была великолепная идея — простая, но очень логичная. Погибшие послужат не таким уж прекрасным удобрением для почвы, зато их трупы обладают значительной силой, чтобы защитить Эджмонт. Возможно эти неутомимые часовые не могут говорить и будут чуть медленнее их живых собратьев, зато им не страшны никакие раны, а любое смертельное проклятье лишь скользнет по их неуклюжим телам без видимого эффекта.

Но, разумеется, за все нужно платить. Бизнес гробокопателей очень взыскателен. В умершем теле сохраняется определенный уровень порядка. На движение уйдет его большая часть, большую часть оставшегося отнимет простое чувственное восприятие, а последние крохи — останутся познанию. Мирянам этого почти не дано понять — будто бы Мастерица способна вернуть человека к жизни прежним, просто не очень старается.

Она вытянула кривой и острый лунный луч, служивший ей скальпелем, из ножен внутри письмен, начертанных поверх ее сердца, дождалась, пока он не пропитался звездным светом, и приступила к работе над сгустком духа и материи, который большинство людей называло человеком даже спустя некоторое время после его смерти.

Неупокоенным не нужна собственная воля, или, по крайней мере, не настолько явная, как считает большинство человечества. Крохотный кусочек! Или сложные чувства — хотя они являлись фундаментальными для животной части человеческого существа, и от них было сложнее избавиться. Она сделала небольшой укол острием, чтобы их освободить, а затем небольшой и ювелирный разрез, чтобы избавиться от самых неприятных фрагментов, оставив им крохи самосохранения и кипучий гнев, сохранившийся с момента гибели личности. Профессор Деново терпеливо вдалбливал им снова и снова, что это почти всегда будет гнев. Порой вам придется копнуть поглубже в его поисках, но он непременно явится. И еще где-то, погребенный под обломками тысячелетней цивилизованности, лежит простой человеческий инстинкт опознания: эти люди мои, а те другие — еда.

Это — Азы.

Во время работы Тара начала светится. Взрезая скальпелем мертвую плоть, она чувствовала, как годы мучений и призрачной жизни в Эджмонте уносятся прочь. Вот что было для нее реальной жизнью: остро-кислый запах подпаленных нервов, пронизывающая ее руки энергия души, подёргивание мертвой плоти под воздействием ее искусства. Забыв об этом, она потеряла часть себя. Но сейчас вновь обрела целостность.

К сожалению, этого не объяснишь крестьянам с факелами и вилами.

Должно быть ее вскрик, когда разбойничье проклятье коснулось ее тела, всполошил соседей, а может это сделала заполнившая округу неестественная темень — ведь ей пришлось исказить звездный и лунный свет с помощью собственного разума, чтобы вдохнуть радость жизни в мертвецов. Или к этому привел шум самого воскрешения, сопровождаемый грохотом падения могильной плиты с внушительной высоты.

А кроме того, она рассмеялась, когда трупы под ней зашевелились — глубоким утробным хохотом, который способен вызвать землетрясение. Хороший результат требует посмеяться над смертью, хотя профессор Деново рекомендовал быть осмотрительными, возможно, как раз из-за подобных случаев.

— Разбойники! — закричал житель, находившийся в первых рядах — фермер средних лет с внушительным брюшком и невероятно героическим именем Роланд Дючамп. Буквально в прошлом месяце Тара лично заверяла для него завещание его отца. Сейчас он был переполнен боевым пылом человека, атакующего нечто ему непонятное. — Явились по наши души!

Не спасало даже то, что скрывавшая Тару от их глаз тень, до сих пор не рассеялась. Эджмонтцы видели на кладбище не женщину, а монстра, укутанного в плащ из звездного света и ночной мглы, не считая сияющих чистым серебром университетских надписей на ее теле.

Крестьяне подняли оружие и неуверенно начали наступать.

Стараясь выглядеть как можно дружелюбнее, или не столь угрожающе, Тара спрятала нож и вытянула вперед пустые руки, но не стала избавляться от теней. Ее появление в родном городке и так вызвало массу неловкости, так что не стоило навлекать на родителей толпу с открытым огнем.

— Я не собираюсь никому причинить вреда.

И разумеется, мертвецы выбрали именно это мгновение, чтобы, утробно взревев, сесть, неуклюже сжимая свое оружие в иссохших руках.

Толпа вскрикнула. Мертвецы застонали. Тут из темноты появились пятеро уцелевших стражей Эгмонта во всей красе своей заемной силы. Окутывавшее их белое сияние давало им дополнительную магическую защиту и силу десятерых. Тара чуть попятилась, оглядываясь в поисках пути для бегства.

Том Бейкер, старший из стражей, поднял копье и выкрикнул:

— Не с места, разбойник!

Трое его товарищей накинулись на своих бывших товарищей и сбили их наземь. Тара управилась на отлично: определив в них своих, мертвяки не оказывали сопротивления. Шансы были двое против одного, и, как упоминал ее отец, она не была бойцом.

Сбрасывать свою маскировку в этот момент было бы плохой затеей. Они застали ее за воскрешением мертвых. Вполне может быть, что им взбредет в голову, что она была вовсе не Тарой Абернати, а кем-то притворившейся ею. Тогда они отрубят ей голову и отнесут ее семье, чтобы одним махом развеять все сомнения. Правосудие во имя Господа будет быстрым, хоть, возможно, и будет стоить им больших жертв.

Так что Тара была в глубокой… неприятности. Участники этой толпы были не в настроении обсуждать столь ценный дар, принесенный в их жизнь ее мастерством. Среди гула их возбужденного бормотания она уловила свое будущее.

Вдруг с севера подул ветер, принесший с собой могильный холод и запах смерти.

С чистого неба ударила молния, и забурлили взявшиеся из ниоткуда тучи, заставив дрожать и мерцать пламя факелов. Сияние магических доспехов стражей потускнело и под ним Тара увидела их настоящие тела: второй подбородок Тома Бейкера и его трехдневную щетину, веснушки Неда Торпа.

Прогрохотал гром, и, зависнув в метре над землей, появилась женщина в длинном белом развевающемся шарфе. На ней был надет черный, строгий костюм в тонкую белую вертикальную полоску, которые казались аккуратно нарисованы тонкой кистью. У вновь прибывшей была светлая кожа, вороные волосы и черные омуты на месте глаз.

С другой стороны, ее улыбка была приветливой, даже дружелюбной.

— Не стоит нападать на мою помощницу, — произнесла она мягким, но предупреждающим тоном: — которая, к тому же, помогает вам совершенно бесплатно ради вашего общего блага.

Том Бейкер постарался было что-то возразить, но одним взглядом она заставила его замолчать.

— Мы очень торопимся, потому что в наших услугах нуждаются и в других местах. Сохраните этих зомби. Они вам понадобятся.

На этот раз Том сумел выдавить из себя:

— Да кто вы такая?

— Ах, да, — парящая дама протянула руку. В двух вытянутых пальцах был зажат прямоугольный клочок белой бумаги — визитка идентичная той, что лежала в кармане Тары. Том осторожно взял визитную карточку словно она была ядовитой и с непонимающим видом уставился на нее. Ему редко приходилось видеть бумагу кроме школьной тетради или расходных книг.

— Меня зовут Элейн Кеварьян, — меж тем продолжила визитерша. — Я партер в фирме «Келетрас, Альбрехт и Эо». — При упоминании этого названия Тара услышала, как эджмонтцы нервно заерзали ногами. Мертвецы вновь простонали. — Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться, если у вас возникнут трудности с вашими новыми союзниками.

- С какими-такими союзниками? — Том опустил глаза на неупокоенных. — Что нам вообще теперь с ними делать?

— Постарайтесь держать их подальше от воды, — подсказала дама. — От нее они портятся.

Пронесся новый порыв ветра, и Тара почувствовала, что ее, словно на крыльях, уносит — вверх и прочь в темноту.

Когда мисс Кеварьян обратилась к ней впервые за ночь, они оказались уже в десяти милях от Эджмонта.

— Вы проявили невероятную некомпетентность, мисс Абернати. Если мы хотим продолжить наше сотрудничество, то надеюсь, в будущем вы будете более осмотрительны.

— Вы предлагаете мне работу?

— Разумеется, — с озадаченной улыбкой ответила мисс Кеварьян. — Или вы предпочитаете вернуться к благодарным односельчанам?

Тара обернулась к тающим вдали огням поселения и покачала головой:

— Чем бы вы не предложили мне заняться, это будет в сто раз лучше.

— Вы можете быть удивлены, — тем временем они поднялись над облаками и громом. — Наша деятельность часто помещает нас в одном шаге от разгневанной толпы. Только и всего. Если вы позволите вашему эго возобладать над разумом, то, невзирая на пройденное расстояние, и принесенную пользу, очень скоро окажетесь в окружении вооруженных вилами крестьян.

Несмотря на прочтенную отповедь, на лице Тары появилась довольная улыбка. Пусть эджмонтцы потрясают своими факелами, пусть Тайный университет с профессором Деново утрутся — им вопреки Тара Абернати будет жить и практиковать свои Таинства.

— Так точно, мадам!

* * *

Тяжеловато читать кодекс во время бури, паря в трех тысячах метров над землей. И дело даже не в дожде — Тара вместе с книгами укрылась под огромным зонтом. Вот только зонт никак не спасал от ветра, которого, когда ты летишь по небу на платформе из спрессованной пустоты, здесь хоть отбавляй.

— В конфликте деотауматургических интересов право исходит из парадигмы, рожденной в семнадцатом веке известным… — едва фраза начала обретать смысл, как порыв ветра вырвал из ее пальцев страницу, перевернув ее вверх строкой тонких черных веретенообразных букв, сложившихся в текст: «Глава седьмая: персональные настройки».

Она со вздохом захлопнула книгу и положила ее на стопку остальных. В подножии символической горы знаний лежали книги попроще, трактаты с короткими названиями, содержание которых она давным-давно затвердила наизусть: «Контракты», «Лекарственные средства», «Труп». На них покоились более сложные работы, позаимствованные мисс Кеварьян в библиотеке Чикала во время полночной остановки. Тара рассчитывала пролистать их за время полета, но они были слишком дремучими и ссылались на какие-то непонятные уловки и особенности теории заклинаний, о которых она лишь мельком слышала в университете, но с тех пор ни разу не вспоминала.

Она подняла взгляд на Элейн Кеварьян — на «Босса» с большой буквы, напомнила она себе — и передумала просить ее о помощи. Мисс Кеварьян была занята пилотированием. Она парила в пяти метрах впереди, откинув голову назад и разведя руки в стороны с зажатыми пучками молний, словно это были вожжи, с помощью которых она управляла тучами. Дикие порывы ветра раздували ее волосы словно клубящийся дым, а дождевые капли не успевали упасть и намочить ее полосатый костюм из серой шерсти, превращаясь в пар.

Далеко под ними шел дождь, а еще дальше на многие мили простирались крестьянские поля. За четыре десятилетия прошедших с момента окончания Божественных войн деревни и поселки успели восстановиться, набрать жир и замкнуться в себе. Там внизу жили люди никогда в жизни не летавшие, ни разу не покидавшие родного дома, не видевшие других стран, не говоря уже о другом континенте. И когда-то Тара была такой же, как они. Была, но больше не будет никогда.

При этой мысли она почувствовала укол угрызений совести, заставивший ее достать из сумочки клочок пергамента, небольшую дощечку для письма и перо.

«Дорогие папа и мама», — начала писать она.

«Вчера вечером я получила предложение о работе. Меня очень захватила подобная возможность, хотя мне жаль покидать дом так скоро. Я хотела погостить подольше.»

«Было очень здорово с вами повидаться. Сад здорово разросся, и новая школа выглядит куда лучше и больше прежней.»

«Попрощайтесь за меня со всеми эджмонтцами, и, если вам не жалко, испеките печенья и передайте святому отцу. Скажите, что от меня…»

* * *

Это утро казалось Ал Каботу слишком приятным, чтобы расстаться с жизнью. Ночной ливень закончился, оставив клочковатые облака, ловившие исходившие от горизонта красные пламенные рассветные зарницы. С западным ветром шел новой грозовой фронт, но прямо сейчас небо было ясным. Аль с кружкой в руке вышел в разбитый на крыше дома садик и остановился, чтобы вздохнуть полной грудью. Если верить доктору, это было полезно, иначе скоро вовсе можно перестать дышать.

Из-за нервной сидячей работы, сменяющей одно плохо освещенной помещение на другое, Ал был болезненно тучным. Ему никогда не выпадало случая накачать стальные мускулы на потогонной работе обычного работяги. Как он говорил немногим своим приятелям, он просто оказался крайним, но работяг никто не спрашивает.

Он стоял, впитывая утренний свет, потягивая ночной чай — ядовитый для обычного человека, но его уже тяжело было назвать обычным. Ал не был Посвященным, но жизнь оставила на нем определенный отпечаток, как экзема легких у шахтера или больная спина у крестьянина. Почти полвека он прожил рядом с тенью, и она пропитала его до последней косточки.

Но почти все было кончено. Его долг был почти полностью выплачен. Сегодня он снова ощущал себя сорокалетним, молодым и беспечным. Все его тревоги были смыты дождем, и как только последнее дело будет улажено, он с головой пуститься в долгожданную отставку.

Его дворецкий оставил утреннюю деловую корреспонденцию на столе рядом с азалиями. Разворошив небольшую кучку, Ал увидел несколько деловых записок и письмо от сына, Дэвида, пару лет назад уехавшего исправлять мир. «Во время Божественных войн были разрушены целые континенты, — объявил Дэвид, отправляясь в свой крестовый поход. — Скольким странам и городам повезло куда меньше Альт Кулумба. Мы обязаны им помочь».

Ал этого не одобрил. Когда единственный сын уплывал в Старый Свет, было сказано столько слов, которых уже не вернешь. Ал пытался его разыскать, делая длительные и значительные пожертвования Косу, располагая к себе священников и даже от Бессмертных царей, часто навещавших его покои. Все его усилия были напрасны. Полгода назад Дэвид вернулся сам и предложил сложную сделку: прибыльную и добросердечную, но сомнительного свойства. Он не перестал быть глупым идеалистом, а Ал — знаменосцем старой гвардии, но годы разлуки научили их избегать большей части привычных споров. Они оставались отцом и сыном, и смогли поговорить. Этого было достаточно.

Ал потрогал конверт, решая открывать его или нет. «Подожди. Начни день как следует», — он сделал большой глоток чая, горький, горячий и со странным сладковатым привкусом.

Росший рядом куст азалии зашелестел.

Когда сорок пять минут спустя дворецкий обнаружил его тело, крепкий, красноватый чай из разбитой чашки перемешался с его кровью. В теле Ал Кабота было довольно много крови, большая часть которой сейчас высыхала огромной лужей вокруг разодранных останков его плоти. Пролитый чай в ней был бы едва различим.