Запертый в клубке молний Сланец парил в ночной пустоте. Он пытался найти в себе искры гнева, но не находил ничего; проверял, не участится ли от страха пульс — но нет. Словно ищешь собственные ноги, но вместо них нет ничего, кроме сплошной однородной плоти, гладкой и блестящей словно паркетный пол.

И рук у него, чтобы потянуться и ощупать себя, разумеется, тоже не было. Ни рук, ни ног и того, что между. Девчонка отобрала все, заперев его в этой темнице, и навалив ему на голову тысячу одеял так, что каждая мысль ползла медленно, если вообще доползала до назначения.

Тара заявляла, что она на его стороне, и в самом деле — она вытащила его из лап смерти. Черные — это воплощенное богохульство — не испытывали ни малейшей любви к детям Серил. И вместе с тем, она нисколько не беспокоилась о его страдании и не торопилась вернуть ему тело. Ей была нужна информация, и кто знает, какую еще черную магию она может использовать на нем, чтобы добиться согласия. Может ли она склонить его к предательству?

Сланец не мог сопротивляться Таре, зато мог проявить неповиновение, которому не в силах помешать ни одно колдовство.

У него не было рта и даже глотки, чтобы вздохнуть, ни легких, куда попал бы воздух, ни диафрагмы, чтобы его выдохнуть. И все-таки он взревел.

Рев горгульи — это не только звук, распространяемый по воздуху. Рев горгульи — передается в городских стенах как стихи от души к душе.

Вопль Сланца сотряс тьму за пределами его темницы.

После этого он снова позволил одеялам навалиться на него и стал ждать.

* * *

— Погодите, дайте хорошенько разобраться, — произнес Абелард, нагоняя Тару на лестнице. — Можно купить кусок бумаги, и он расскажет, что случилось на другом конце света?

— Да, — ответила Тара, больше беспокоясь о ступенях под ногами, чем о теме разговора. Почему лестница так плохо освещена?

— А откуда им знать?

— Каждый вечер репортеры Старого Света записывают все, что произошло за день и передают концерну, который печатает газету.

— Как же им удается так быстро передать сведения за океан?

— Это нечто вроде семафора, в котором вместо флагов используется Таинство, и сообщения передаются не по воздуху, а через сновидения.

— Что?

— Послушай, это просто работает, — выкрикнула она сквозь топот шагов. — Просто поверь.

— Значит они печатают новости на бумаге и производят столько копий, что всякий, кто умеет читать, может их прочесть?

— Именно.

— А где же они берут столько бумаги?

— Думаю, там же, где вы берете свою для архивов.

— Церковь производит собственную бумагу, — ответил Абелард, отдуваясь на бегу, — и это очень дорого. Мы не можем продавать бумагу даже тем, кто готов платить.

— Именно поэтому это и дорого.

— Как так?

— Если покупать бумагу у концернов, а не производить самому, то можно вынудить их конкурировать за заказ. Каждый будет стараться сделать бумагу лучше и дешевле конкурента, а вы — заплатите меньше.

— Какая-то бессмыслица. С какой это радости концерны станут продавать что-то дешевле друг друга? В конце концов это навредит им всем.

От раздражения она отказалась продолжать эту дискуссию. После возрождения Коса у нее будет время, чтобы поподробнее объяснить азы экономики.

— Так как же вы без газет узнаете в своем городе новости?

— От гильдии Глашатаев. Их новости о Старом свете запаздывают всего на неделю или две. Сообщения приходят с большими более медленными кораблями, потому что быстрые слишком дороги.

Тара промолчала. Грохоча по лестничным маршам, она задумалась о кораблях… о контракте Коса с военно-морским ведомством ишкарского министерства обороны, о повреждениях, нанесенных «Щедрости Кэлла»: длинных и узких царапинах, словно некто процарапал корпус корабля огненными когтями. Раз Пэлхем утверждал, что два дня назад попал в заварушку к югу от Ишкара, причем самостоятельно напрашиваясь на неприятности, а не убегая от них.

Когда она пристала с расспросами, команда Пэлхема замолчала, словно набрав в рот воды. Вряд ли они изменят свое отношение сейчас. А вот сам Пэлхем с другой стороны был не столь скрытен, и лучше осведомлен.

— Абелард, — она замерла на ступенях и повернулась к нему лицом: — А где в вашем городе может зависнуть вампир?

Он улыбнулся. Это тревожило.

* * *

Лишь когда ночь запустила свои когти в окружающий мир кардинал Густав сделал перерыв. Он передал стопку документов помощнику, убрал перо в ящик стола, встал и, подобрав полу своей красной сутаны, опираясь на посох, направился в Святое подворье.

Погруженный в мрачные мысли, он оглядывал темнеющее пустое небо. Свет Альт Кулумба затмевал звезды, оставляя их бледными и призрачными, но самые яркие все равно пробивались. Их свет напоминал о безоблачном прошлом и навевал мысли о будущем. Однако сегодня небо было свинцово-серым и пустынным.

Размышляя, он прогуливался по площадке.

Его прогулка провела его длинным путем вдоль каменных арок и извилистых тропинок через Святое подворье дважды или трижды. Кончик его посоха оставлял вмятины в белом гравии дорожек. Несколько раз он останавливался и стоял, покачиваясь, что-то беззвучно бормоча. Тонкие пальцы кардинала ухватили посох словно это было живое создание, способное от него убежать. Лицо старика в это время казалось высеченным из каменной глыбы.

Во время одной из таких пауз, закончив молитву и подняв глаза, он увидел приближающуюся со стороны Святилища по узкой тропинке худую фигуру, облаченную в темно-фиолетовый костюм. Элейн Кеварьян. Никто другой не посмел бы столь нахально приблизиться к Технику-кардиналу во время молитвы. Ему не хотелось сейчас общаться с Мастерицей Таинств, но иного выхода не было.

Она остановилась в нескольких шагах, постукивая пальцем с коротко остриженным ногтем по худым бедрам.

— Вы молитесь, кардинал?

— По заведенной привычке, — утвердительно кивнул он. — Хоть и не каждый вечер, но как можно больше стараюсь прогуливаться по вечерам. Одновременно молюсь и присматриваю за стражами.

— Я, кстати, о них размышляла, — ответила она. Мыском туфли она провела перед собой короткую черту. — Мне понятны основные защитные круги, очистительные узоры, но клетка… страж, чтобы удержать Коса внутри? Вам не кажется, что это слегка непочтительно?

— Их создали давным-давно в разгар Войны богов. Гибель Серил сильно потрясла этот город.

— Я приехала вскоре после случившегося. И все помню.

Он вздрогнул и поднял взгляд к небу в поисках подходящих для ответа слов.

— Кое-кто из отцов Церкви беспокоился, что Кос попытается оставить свою паству, сбежит на фронт и погибнет вместе со своей возлюбленной от рук Бессмертных царей.

Она ничего не ответила.

— Поэтому они создали этот круг в тщетной надежде удержать его здесь, с нами. Все они были наказаны за свою бесцеремонность, но круг был оставлен, чтобы напоминать нам о цене гордыни.

Мисс Кеварьян оглянулась на возвышающуюся рядом черную и тонкую башню Святилища.

— Война, — произнесла она. — Звучит так обыденно, не так ли? Так привлекательно.

Стоило последнему слову сорваться с губ, как оно омрачило атмосферу.

— Несколько пронзенных мечами тел, пара невинных мальчишек истыкано стрелами и все. То, что мы сделали, что случилось с нами, это была не война. Небеса развезлись, а земля вздыбилась. Воды горели и огонь тек подобно реке. Мертвые превратились в оружие, и само оружие ожило. — На вершине Святилища загорелся свет, послушники зажгли вечерние огни. Их свет отразился от невозмутимых глаз мисс Кеварьян. — Если бы Кос пришел на помощь Серил, она могла уцелеть. И мы, быть может, не победили бы в этой… войне… если то, что произошло вы называете победой.

Кардинал с трудом подобрал слова в ответ:

— Зачем вы мне это говорите?

— Затем, — тихо ответила она: — что бы вы не думали обо мне и мне подобных, в чем бы вы нас не обвиняли, знайте: Кос был добрым богом. И я не хочу, чтобы с ним случилось то же, что произошло с его возлюбленной.

Густав хрипло рыкнул, что нельзя было назвать смехом:

— Разве не то же самое вы пообещали жрецам Серил перед тем как ослепить ее и заставить пресмыкаться? Перед тем как очернить ее серебристый свет и запятнать их веру?

Отдаленные огни города повергли к их ногам тысячи теней.

— В то время я была младшим партнером, — после долгого молчания ответила она. — В том деле у меня было мало прав. На сей раз будет иначе.

В груди кардинала кипел гнев, но он сумел справиться с собой и не выкрикнуть в ответ: «Надеюсь на это! Ради вашего же и моего блага! Я защищал своего Господа и Церковь, и буду драться ради них снова, пока воды морские не вскипят и звезды не рухнут на землю». — Кардинал медленно глубоко вздохнул, чтобы этот приступ прошел. Эта женщина была его союзницей, или выдавала себя за нее. Она заслуживала шанс. И он умышленно опустил, спрятав, лицо.

— Как скажете, леди.

* * *

Экипаж Тары и Абеларда, оторвав оба левых колеса от дороги, нырнул в узкий промежуток между огромным фургоном без возницы и конным курьером. Тара, выпучив глаза, прижалась к приподнявшейся стороне салона, и гневно стрельнула взглядом в фыркнувшего Абеларда.

Колеса с зубодробительным грохотом приземлились на мостовую, и Тара так сильно лязгнула зубами, что разболелась челюсть.

— Наш возница, он что, совсем спятил?

Абелард поднес палец к губам:

— Не так громко. Наши таксисты нервные ребята, и у них есть на то причины. В их Гильдии не выносят аварии.

— Разве за аварию увольняют?

— Никакой волей там и не пахнет. Поверьте, в Альт Кулумбе нет места безопаснее, чем внутри экипажа.

— Особенно, когда он на дороге, — буркнула Тара, когда они подрезали какую-то телегу с единственной лошадью в упряжке, которая вышла из-под контроля и столкнулась с грузовым фургоном.

На полу экипажа лежал холщовый мешок, который Абелард забрал из кельи. Из него он извлек черную блестящую массу, которая развернулась в пару кожаных штанов. Сбросив сандалии, он натянул штаны под сутану. Заметив ее удивленный взгляд, он пояснил:

— У каждого есть пара личных вещей. Ну, понимаете, для особых случаев, выходных, то, да сё.

— Выглядят довольно тесными. — И это было не потому, что Абелард был полным в бедрах. Его ноги были похожи на две палки, и кожа только подчеркивала их худобу. Наблюдая, как он с некоторым усилием натягивает штаны, она даже не хотела представлять себе, что случится с его анатомическими подробностями после того, как он их застегнет.

— Что сказала ваш босс? — следом он вынул из мешка рубашку.

— Ничего.

— Она в курсе, чем мы занимаемся?

— Я рассказала ей, что мы собираемся на поиски Раза — капитана, доставившего нас сюда корабля.

— Вампира.

— Верно. И рассказала, что кое-какие контакты ишкарцев по военно-морским каналам повлияют на наше дело, и, судя по состоянию корабля Раза, у него может быть инсайдерская информация. И, кстати, отдала ей блокнот.

— Вы ничего не рассказали о связи между смертью Коса и контрактом с Ишкаром?

— Нет. — Их экипаж снова вильнул, и она ухватилась за внутренний поручень, чтобы удержаться. Абелард тем временем расшнуровал ворот своей рясы и расправлял белую рубашку из муслина с узкими рукавами.

— А разве это не стоило упомянуть? — он дал Таре подержать сигарету, и стянул рясу через голову. Сигарета оказалась легче, чем она думала и теплой на ощупь. Раньше она курила, но то, как он обращался со своими сигаретами навело ее на мысль, что они тяжелее обычных.

— Разумеется стоило бы, — она всмотрелась в тлеющий оранжевый уголек. — Там в архиве, ты оказался прав. Но это мое первое крупное дело и мне бы не хотелось бегать к мисс Кеварьян всякий раз, как появится что-то важное. Мне хочется иметь полную информацию, когда она спросит об ишкарском соглашении. — А про себя подумала, что не хочет выглядеть слабой, но ничего не сказала. Есть те, кто хочет ее провала.

Уголек за это время потускнел, задыхаясь без притока воздуха. Глупо дать ему погибнуть. Но стоило ей поднести сигарету к губам, как она услышала шорох ткани. Ее пальцы обожгло и внезапно они оказались пустыми, а сигарета оказалась у Абеларда. Он с собственническим видом сунул ее в рот, сделал длинную затяжку и выдохнул дым.

— Что означает, что нам нужно найти вампира в Квартале удовольствий.

Перемены, произошедшие в нем после переодевания, были ошеломительными. На месте бывшего послушника: юного, нетерпеливого и серьезного теперь сидел молодой горожанин Альт Кулумба, залихватский и элегантный в шикарной облегающей одежде. Тонзура сильно портила производимый эффект, поэтому Таре пришлось сдерживать смех:

— Ты упоминал, что знаешь кого-то, кто может нам помочь.

— Я с самого детства жил в Ордене, но у меня есть подруга, которая много времени проводит в полусвете. Она хорошо знает городскую изнанку. — Он всмотрелся в усиливающуюся ночную темноту за крохотным окошком и добавил: — Вопрос в том, будет ли она в состоянии нам помочь.

* * *

Кэтрин Элли выгнулась дугой, издав радостный вопль, испытав чувство искрящегося экстаза. Ее мир стал ярким и волнующим, взорвавшись светом и красками, которые смели темные тени бара и перебили долбящий ритм музыки. Каждое мгновение было прекрасно и длилось вечность, в ее кровь будто хлынул лавовый поток, заставив сперва растаять, а затем остудив, сжав и смяв ее.

Но все кончилось. А после музыка стала лишь назойливой несколько высоких нот, прерывающих педантичные басы. Комнатка была крохотной и темной, провонявшей табачным дымом и кислым запахом застарелого пота. Блеск стробоскопа из танцевального зала нарезал одну за другой застывшие картинки — маленькая женщина в крохотной приватной кабинке занюханного бара.

Вампир поднял лицо от ее запястья. По его подбородку струйками текла кровь. Его глаза расширились толи от потрясения, толи от страха, а ранка на ее запястье уже затягивалась.

— Какого черта? — произнесла она. — Какого черта!

Сознание возвращалось к ней как после удара хлыста. Она знала, где оказалась: в приватной кабинке на краю основной танцевальной площадки «Подземелья», в одном из сотен укромных местечек, которые Уолш устроил для клиентов, желающих немного уединения. От извивающихся тел на танцплощадке, этой дымящейся груды телесных оттенков и черной кожи, кабинку отделял полупрозрачный дамасский занавес.

Она повернулась к вампиру.

— Ты соскочил. Бросил меня едва только стало хорошо.

— Кэт, — клыки еще не успели полностью скрыться и на его губах все еще была кровь, так что он слегка обрызгал ее, произнося имя. — Ты уже начинала отходить. Ты прекрасна, и мне совсем не хотелось причинять тебе вред.

— Не хотелось причинять мне вред. — Он снова потянулся к ее руке, но она отдернула ее, и он соскользнул с дивана, ударившись о дальнюю стену. — Ты, что, считаешь меня долбанным стаканчиком? Попил и бросил?

Падая, вампир разбил себе лоб об угол рамы с картиной: какая-то человеческая девица, почти абсолютно обнаженная, чуть прикрытая розами и шипами. Ее художник считал, что кровь и розы одного цвета, но ни то ни другое на его картине не совпадало с цветом настоящей крови — крови Кэт, высыхающей на рубашке и подбородке кровососа.

Его оправдания вывели ее из себя. Она потянулась к занавесу.

— Я завел тебя так глубоко, как только посмел, — заикаясь, продолжал кровосос. Теперь он хоть мог говорить, не брызгаясь кровью. — Глубже чем кого-либо до тебя. Ни один из людей не сумеет пережить подобное.

— Ты, что, утверждаешь, что я не человек? — ее голос стал тихим и угрожающим.

— Да ты должна была уже валяться на полу! Валяться без чувств. Ты должна… должна… — он остановился, не желая усугублять.

На мгновение она почувствовала к нему жалость:

— Давно ли ты в городе, мальчик?

— Мне пятьдесят лет.

— Так давно ли?

Он зарычал и впился в нее испепеляющим взглядом. Но в ее взгляде он встретился с чем-то, что напоминало по твердости стену, так что он моргнул и отвел взгляд.

— Ну?

— Месяц назад, — наконец ответил он.

— Бомжуешь?

Он поник под ее взглядом.

— Я слышал, что в городе быстрее найдешь работу.

— Месяц назад, вот черт! Пятьдесят лет провел в деревне, трахая девок и пугая окрестный скот. — На ней была облегающая черная юбка, поверх которой был застегнут пояс из черных колец с вплетенными в него двумя десятками золотых монет. Она высвободила пару из них, поместила в каждую частичку своей души и бросила ему на сидение. — На. Найди себе кого-нибудь, кто не ищет удовольствия от сделки. Но ради любви Коса, больше не рассказывай никому, что сумеешь дать девушке то, чего она еще никогда не испытывала.

Кровосос бросился на нее, обнажив острые зубы и выпустив когти.

Она увернулась от его растопыренных рук, и с силой врезала локтем по шее, когда он пролетел мимо. Он грохнулся на пол и остался лежать.

— Ты кто? Каменная баба? — задыхаясь, буркнул он.

— Каменная баба? — рявкнула она в ответ. — Женщина всего лишь хочет чуточку больше того, что ты в состоянии дать, и она уже богопротивная мерзопакость? А я-то просто собиралась позволить тебе уйти. — Она поставила носок туфли между его ног и наступила.

Он завопил.

Не успела она предпринять что-то еще, занавеска распахнулась и в проеме возник человек настолько громадного роста, что полностью заслонил собой танцпол: Уолш собственной персоной — владелец заведения и вышибала в одном лице.

— Мисс Элли, — произнес он. — Есть проблемы?

Она покачала головой, и мир закачался вместе с ней. Где-то там, за спиной Уолша продолжалась вечеринка.

— Он назвал меня Каменной бабой, Уолш. — Она заметила в своем голосе отчетливый обозленный визг и возненавидела себя за это. — Не может сдержать свой нрав, нападает, да еще называет меня Каменной бабой.

Вампир корчился на полу. Когда Уолш вошел, она убрала туфлю.

— Приятель, эта женщина тебя поранила?

Вампир пробурчал что-то отрицательное, и с трудом поднялся на четвереньки. Потребовалось несколько секунд, чтобы он смог встать.

— Не забудь про чаевые, — сказала Кэт, не отрывая взгляда от Уолша. Вампир обозвал ее как-то вроде «кайфоломки» и выкатился прочь. Но монеты забрал.

— Вам нельзя продолжать в том же духе, — у Уолша был настолько глубокий голос, что он соперничал бы с басами. — У меня чистое заведение.

— Парень обманщик. Голодный обманщик.

— Быть голодным не преступление.

— Мы привыкли в городе к хорошим вампам, Уолш. Один укус и пошла. Что происходит? — На нее нахлынул скверный «приход»: взгляд начал затуманиваться словно у очевидца происшествия. Она покачнулась вперед, вытянув руку, и оперлась о собеседника, чтобы сохранить равновесие. Чуть помедлив, он обнял ее своей больше похожей на окорок рукой.

— Вы не думали, что проблема может быть не в вампах?

— Сл’диза языком, — пробормотала она куда-то в район пупка Уолша, пока он вел ее наружу.

— Я имел в виду, вы каждый вечер бываете тут или у Клауди или в одном из десятка других подобных мест. Начинали с кровососов-подростков, а теперь ищите постарше. Еще чуть-чуть и доберетесь до настоящих древних, а те способны выпить вас в один миг. И с ними не удастся справиться одной оплеухой или просто побить.

— Я м’гу спр’виться с любым.

— Конечно можете, мисс Элли.

Обогнув танцующую толпу, они дошли до бара. Где-то там среди извивающейся танцующей массы у какой-нибудь девочки будет ее первый раз. Один быстрый укус, и она улетит.

У бара было немноголюдно. Уолш взял бутылку джина со средней полки и стакан, и наполнил его до половины.

— Послушайте меня, мисс Элли. Сделайте одолжение: выпейте это и прогуляйтесь куда-нибудь проветриться. Почитайте книжку или займитесь чем-нибудь. И не бейте больше никого из моих посетителей.

Она за один глоток выпила половину порции, а вторым — до суха.

— Тебе все-таки не стоит пускать сюда подобный сброд. Он создает тебе плохую репутацию.

— Вы уходите? Пожалуйста. Всего на одну ночь — прочухаться и протрезветь, не подпуская ничего к своим венам?

Она с недоверием посмотрела в ответ:

— Ты, что, меня вышибаешь?

— Лучше выпить, пробежаться и прожить еще день, чтобы назавтра снова выпить, детка, — он подошел к одному из вышибал — высокой, квадратной телке в рубашке без рукавов, с торчащими из прорех напоказ мускулистыми ручищами. Она проводила Кэт до двери и вытолкнула наружу. Дверь захлопнулась за спиной.

В темном переулке воняло застойной водой. Два газовых фонаря тускло освещали мостовую и огромный вонючий мусорный контейнер в нескольких метрах в стороне. Полу-стершееся граффити на нем покрывало глубокие царапины от когтей Каменных людей.

В этот переулок выходило с десяток дверей, но только у Подземелья здесь был главный вход.

Вдоль голых кирпичных стен сидели попрошайки с бомжами, выставив на дорогу шляпы, чтобы поймать случайную подачку от ночных прожигателей жизни и богачей с северной окраины, направлявшихся на восток за ночными развлечениями в Квартал наслаждений. Попрошайки привыкли держать свои руки при себе. Если им вздумается приставать к посетителям, Уолш в момент вышвырнет их прочь.

Кэт направилась против стабильного потока клиентов ночной жизни, не замечая протянутых рук и скорбных лиц, а также призывных улыбочек «толкачей» на каждом углу. Она уже пробовала раньше их товар, их старосветское маковое молочко и пилюли, набитые травами из Сияющего царства. Все это меркло в сравнении с клыком вампира, было детской забавой. А вот к сутенерам у нее было меньше терпимости, и она пообещала себе скоро вернуться, когда окажется на службе.

Из переулка она вышла на широкую, освещенную мертвенным светом и запруженную людьми улицу. Можно было легко отличить жрецов от обычных горожан по опущенным капюшонам плащей, скрывавших их тонзуры.

Мир посерел, и ее вены с болью требовали чего-нибудь острого, чтобы впрыснуть внутрь яда. Лоб покрылся холодной испариной. Ноги подогнулись, и она ударилась спиной о кирпичную стену. Съехав вниз, она уселась на корточки, опустив вперед плечи и обхватив пальцами мысы туфель. Скоро здесь окажется кто-нибудь из Черных, чтобы убрать с улицы и доставить домой.

А всего-то еще около девяти. Рабочее утро началось рано, с убийства и прочей толкотни. Но ведь она в порядке. Верно?

«Дыши, и выдыхай. Не смотри вверх, потому что от света больно глазам».

Взор заслонила пара ног в черном. Быстро они добрались. Она приготовилась, что в ее голове прозвучат приказы Черных, но их не последовало.

Вместо них голос, который она давно не слышала, спросил:

— Кэт, это ты?

Не очень-то вежливое обращение, чтобы вернуться в ее жизнь, хотя Абелард никогда не отличался вежливостью.

— Эйб! — она потянулась и схватила его за ноги, воспользовавшись им как поручнем, чтобы выпрямиться в полный рост: — Какого дьявола, друг? Чего ты тут позабыл?

Добравшись до его плеч, она отметила, что на нем была черная фетровая шляпа. Она закрывала тонзуру, и это было все, что о ней можно было сказать.

С Абелардом оказалась женщина: неопределенного возраста, оттенок гладкой кожи чай с молоком, припудренный веснушками, и змеино-карие глаза тоже казались гладкими — в том смысле, когда они выражают слишком многое. Она была странно одета для ночной прогулки — в черную юбку и блузку с вырезом, который едва прикрывал ключицы. Слишком просто для вечернего наряда, и слишком откровенно для повседневного.

— Эйб? Ты что, «работаешь»? — Кэт постаралась вложить все презрение в последнее слово.

В поисках ответа его глаза обшарили расписанную граффити стену за ее спиной, и во время этой заминки женщина протянула ей руку:

— Я Тара Абернати. Эйб… — она с ухмылкой повернулась к Абеларду, — сказал, что вы можете нам помочь.

— Легко, — ответила Кэт. Голова кружилась от выпитого джина и потери крови. — Как только меня стошнит. Прошу прощения.