Ева

Прошлой ночью я сдалась и выпила еще одну таблетку снотворного, которое прописал мне мой гинеколог. Я не могла уснуть с тех пор, как умер папа, и в отчаянии я позвонила своему врачу. Джереми также предлагал остаться со мной, но я отправила его домой. Увидев вчера Кейджа, меня начали терзать различные мысли. Как бы глупо это не звучало, но я чувствовала так, словно делаю что-то неправильно, нося кольцо Джереми. Будто бы теперь изменяла я.

Он скорее всего захочет поговорить со мной сегодня. Джереми сказал, что он согласился подождать до окончания похорон, но он также сказал, что ребенок был его. Он не пытался этого отрицать. Тот Кейдж, которого я любила и которому доверяла, любил бы нашего ребенка. Но тот Кейдж, который покинул меня и отвернулся от меня, когда я как никогда в нем нуждалась, не захотел бы этого ребенка. Может быть он собирался приехать и сказать, что он хочет передать все права на ребенка Джереми. От этой мысли я почувствовала боль в животе.

Даже после всего, что случилось, я не хотела, чтобы Кейдж отказался от нашего малыша. Я хотела, чтобы моя маленькая девочка имела папу, который бы ее обожал. Я хотела, чтобы у нее было то, что было у меня. Конечно, Джереми пообещал быть таковым ради нас, но он никогда не полюбит ребенка Кейджа как своего собственного. Он всегда будет помнить, чей это ребенок.

Я посмотрела на землю, покачиваясь на качелях на переднем крыльце. Теперь все стало моим, и я должна была об этом заботиться. Я должна была все привести в работу. Я боялась, что папина тяжелая работа станет ничем. И я не могла этого допустить. Это был мой дом. Я хотела, чтобы моя дочь тоже здесь выросла.

Грузовик Джереми появился из-за холма, напоминая мне, что на выходных мы должны будем решить, что делать со складом. Будем ли мы делать какие-то новые закупки или подождем? Я наблюдала, как он скатился по дороге и остановился около сарая. Он тоже любил эту землю. Он был хорошим парнем. Он прошел со мной через все.

Он выпрыгнул из грузовика и потянулся внутрь, чтобы схватить свою шляпу, прежде чем закрыть дверь. Наблюдая, как он подходит ко мне, я напоминала себе каждую причину моего "да". Я посмотрела на свой свободный от кольца палец. Этим утром я не смогла надеть на руку бриллиант, который он купил мне на прошлой неделе. Иногда я не могла носить его, потому что чувствовала, что это неправильно. Будто я снова притворялась. А я ненавидела притворяться.

Подняв свой взгляд, я снова посмотрела на его лицо и поняла, что он тоже смотрит на мой палец. Он никогда не спрашивал меня, почему я не надела кольцо. Еще одна причина, почему я его любила.

— Доброе утро, — сказал он с улыбкой, которая не затронула его глаз.

— Доброе утро, — ответила я, спрятав руки между ногами, чтобы у нас обоих не было соблазна снова на них посмотреть.

— Хорошо поспала? — спросил он, когда поднялся по ступенькам и оперся на перила.

— Да. Благодаря снотворному. Отлично поспала. А ты?

Он кивнул. — Да. Думаю, что поспал достаточно неплохо.

Тогда я не знала, что ему сказать. У нас прежде никогда не было неудобных моментов. Сейчас они у нас были намного чаще. Словно мы были в каком-то подвешенном состоянии. Мы были помолвлены, но еще ни разу не целовались. Я не могла представить, как буду целовать Джереми. Это была одна из причин, почему я притворялась. Смотреть правде в лицо было слишком сложно.

— Он позвонил мне где-то 30 минут назад. Он скоро приедет. Ты готова к этому?

Я знала, кто "он". Мне не нужно было спрашивать. Но я была удивлена, почему он позвонил Джереми. Почему не мне? Неужели он так легко принял нашу с Джереми помолвку? Мои кишки скрутило. Глубоко в душе я думала, что он может быть расстроен обо мне и Джереми. Кажется, я снова ошиблась насчет Кейджа Йорка.

— Настало время поговорить. Он заслуживает шанс решать, что он хочет сделать с Блисс. Папа был прав. Блисс принадлежит и Кейджу. У него есть право на голос по поводу того, каким будет ее будущее. Готов ли к этому ты? Если он захочет быть частью ее жизни?

Джереми изменил позицию и скрестил на груди руки. — Так ты решила остановиться на Блисс, — сказал он вместо ответа.

Мы с папой разговаривали по поводу детских имен, когда он был в состоянии разговаривать. Блисс — это его идея. Я больше склонялась к имени Хейди. Но он сказал, что моя малышка будет моим блаженством. Что она принесет мне счастье, которое я думала, что потеряла. Я знала, что в ту ночь, когда он в последний раз закрыл глаза, его решением было имя Блисс.

— Папа дал ей имя, — ответила я.

Джереми кивнул. — Мне нравится.

— Мне тоже.

Мы стояли, не смотря друг на друга и не разговаривая. Осознание, что Кейдж едет сюда, и что он держит ответ, который решит наши будущие действия, давило на нас обоих. Я подумала: надеется ли Джереми, что Кейдж будет отцом Блисс? Может быть, он просто еще не хотел такого давления. Захочет ли он когда-нибудь иметь своего родного ребенка? Если мы поженимся, у нас, в конечном счете, появятся дети…

Я не могла об этом думать. Я даже не могла представить, как целую Джереми. Это казалось неправильным. Чувство вины съедало меня. На что я согласилась? Мне нужен был мой папочка. Мне нужно было с ним поговорить. Слезы навернулись на мои глаза, и я молилась, что не заплачу.

— Он здесь, — сказал Джереми.

В моей голове щелкнуло, и я посмотрела на дорогу, чтобы увидеть, как машина Кейджа медленно скатывается по дороге. Я помню, как он спускался вниз по дороге на всей скорости и выпрыгивал из машины, чтобы словить меня, когда я бросалась ему в объятия. Все настолько изменилось. Я рефлексивно положила руку на живот. Будто мне нужно было его от этого защитить. Что если настал момент, когда ее отец уйдет от нее также без борьбы, как случилось со мной? Я не хотела, чтобы такой отказ когда-либо коснулся ее.

— Ты хочешь, чтобы я вошел внутрь или спустился в сарай и принялся за свою работу?

Он предлагал дать нам время поговорить наедине. Я разрывалась. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя ненужным, но это был разговор, в котором его присутствие могло помешать. Кейдж мог хотеть ей присутствие. Я просто не была уверена. — Я не уверена, — честно ответила я.

Дверь Кейджа открылась, и он вышел из машины. Даже сейчас мое сердце начинало бешено биться при виде него. Джинсы, которые на нем были надеты, низко висели на его узких бедрах. Плотно облегающая футболка, которую он надел, не скрывала того факта, что его соски были проколоты. Он снял свои очки-авиаторы и кинул их на сиденье машины, прежде чем закрыть дверь и повернуться ко мне. Его глаза даже не признали Джереми. Они были прикованы ко мне.

Мое возбуждение при виде его было смешано со страхом и болью. Он перевел взгляд на мой живот, и я вспомнила, что моя рука покрывала его в целях защиты. Его взгляд продержался там, прежде чем его глаза снова поднялись, чтобы пронзить меня своей темно-голубой интенсивностью. Он не был здесь ради того, чтобы отказаться от нашего малыша. Ему не нужно было говорить, чтобы я это поняла. Я видела это по его глазам.

— Может быть, нам нужно будет поговорить наедине, — сказала я Джереми, потянувшись, чтобы сжать его руку и успокоить. Я не хотела, чтобы Кейдж говорил то, что могло расстроить Джереми. Он этого не заслужил.

— Я буду в сарае, — ответил он, повернувшись и покинув крыльцо прежде, чем Кейдж сделал первый шаг. Я смотрела, как Джереми уходил, и пыталась прийти в себя, прежде чем обратно посмотреть на Кейджа.

Когда я услышала первый шаг его ноги, я заставила себя посмотреть на него. Его глаза все еще были прикованы ко мне. — Ева, — сказал он, затем его взгляд снова упал на мой живот.

— Привет, Кейдж, — ответила я. Мои нервы были очевидны по тому, как охрип мой голос.

Его глаза снова были на моих. — Прими мои соболезнования насчет отца. Он был хорошим мужчиной.

Я только кивнула. Мне хотелось ругаться и кричать, что он не был здесь ради меня. Что он позволил мне смотреть, как умирает мой папа, без его поддержки. Но я ничего не сказала. Я тихо стояла.

— Когда ты собиралась сказать мне о нашем малыше? — спросил он. Он не собирался ходить вокруг да около. Он был здесь целенаправленно.

— Я была занята с папой. У меня не было времени, чтобы справиться и с этим. Ты не хотел разговаривать со мной, и ты меня отпустил. Я решила, что тебе будет все равно, когда я тебе расскажу. Но я собиралась тебе сказать.

Кейдж работал челюстями, и я знала, что он контролирует себя. Ему не понравился мой ответ. — Ты не хотела, чтобы я тебе звонил, Ева. Ты сказала мне, что все, что у нас было — разрушено. Ты больше меня не хотела. Я был твоей самой большой ошибкой.

Тогда я была ужасно расстроена, и мои эмоции зашкаливали. Я не знала, что была беременна. Я не помнила всего, что ему сказала. Но боль, которая отражалась в его глазах, когда он повторял мои слова, резала меня.

— Мне было больно. И я хотела сделать тебе больно в ответ.

— У тебя получилось, — ответил он.

Я закрыла глаза и взяла глубокий вдох. — Ты здесь не для того, чтобы пересказывать прошлое. Что сделано — то сделано. Ты здесь ради того, чтобы поговорить о…Блисс. Нам нужно обсудить ее и твои намерения, касающиеся ее будущего.

Злая установка в челюстях Кейджа исчезла, и его глаза смягчились. — Блисс? Это ее имя? — нежный тон его голоса звучал практически благоговейно.

— Папе понравилось это имя, — ответила я. И я его не собиралась менять.

— Не зря. Оно — идеально.

Я не ожидала такого ответа. Я вообще не была подготовлена к такому разговору. В моей голове все проходило совсем по-другому. Холодного безэмоционального мужчину, который хотел исчезнуть, я не получила. Этот мужчина был… Это был Кейдж, которого я любила. Тот, которого я считала своим миром.

— Я рада, что тебе нравится, — удалось сказать мне.

— Она еще не двигается? Я имею в виду…ты чувствуешь ее? — спросил он, сделав еще один шаг ко мне и остановившись.

Я лишь кивнула. У меня была проблема с речью. Это был нежный Кейдж, которого я помнила. Как я могла ранить его такого? Я не могла иметь дело с таким Кейджем.

— Я хочу почувствовать, как она шевелится, — сказал он, поднимая свой изумленный взгляд от моего живота, чтобы встретиться с моим завороженным взглядом.

— Она сейчас не двигается, — ответила я.

— Ты скажешь мне, когда она начнет? — с надеждой спросил он.

Я не могла сказать ему "нет". Я кивнула. — Конечно.

Он показался удовлетворенным таким ответом и отступил, чтобы облокотиться на перила, на которые раньше опирался Джереми. Длинные ноги Кейджа скрестились в ляжках перед ним, и край его футболки, когда он скрестил руки, поднялся достаточно, чтобы я могла видеть кость его таза и низ живота. Я любила эту часть его тела. Отведя свой взгляд от его голой кожи, я не могла посмотреть на него вверх. Он бы заметил, где было мое внимание.

— Ты влюблена в него?

Я продолжала держать свой взгляд на переднем дворе. Я не хотела смотреть на него и разговаривать об этом. Он бы сразу все увидел. Но я могла ли я ему лгать? — Я люблю его.

— Я знаю, что ты любишь его, Ева. Я спросил не об этом. Я спросил, влюблена ли ты в него.

Нет. Я не была влюблена в него. Кейдж знал это. Джереми знал это. Почему он меня об этом спрашивал? — Нам нужно поговорить о том, что ты хочешь делать с Блисс. А не обо мне и Джереми.

— Ты ошибаешься. Я здесь не только ради того, чтобы поговорить о Блисс. Я здесь для того, чтобы поговорить о нас. Мы говорили о нас лишь в прошлом.

В моей груди выросла злость. Как я могла перейти от смущения к боли и ко злости всего за пять минут? Я понятия не имела, но Кейджу Йорку удалось вызвать все мои эмоции. — Ты прав. Это в прошлом. У тебя был шанс, и ты его не захотел. Шанса поговорить о нас больше нет, потому что нет… — Я перевела свой взгляд на него — нас. Больше нет.

Кейдж медленно покачал головой и убрал руки от груди. Затем сделал два длинных шага, чтобы встать передо мной. Он наклонился, положив руки на каждую сторону кресла-качалки, пока его глаза не оказались с моими на одном уровне всего на расстоянии в несколько дюймов. — Не делай ошибку. Здесь всегда будем "мы". Ты можешь притворяться, что между нами ничего не было. Можешь игнорировать свои чувства. Черт, малышка, ты даже можешь выйти замуж за Джереми, черт его подери, Бисли. Но "мы" всегда будет существовать. Никто и ничто не может этого изменить. — Он отпустил стул и встал в свою предыдущую позицию.

Я взяла глубокий вдох, когда поняла, что перестала дышать. Я не была к этому готова. Я думала, что была, но ошибалась. Снова. — Я не могу с тобой сегодня это обсуждать. Мне нужно больше времени.

— Я бы хотел дать тебе больше времени, милая, но ты носишь моего ребенка. Не Джереми. Моего. — Его глаза отвердители от упоминания о Джереми. — Я хочу своего малыша. Я не позволю другому мужчине войти и играть папу моему ребенку. И я также чертовски уверен, что не собираюсь позволить ему играть в дом с моей женщиной. Здесь все еще далеко не кончено.

Он двинулся, и я приготовила себя к тому, что он снова приблизится к моему лицу, но он этого не сделал. Он уходил. Я смотрела, как он спускался по лестнице. — Лишь потому, что я люблю тебя больше, чем какую-либо проклятую вещь на этой чертовой планете, я дам тебе еще один день. Ты только что потеряла отца, и я никогда не прощу себе то, что не был с тобой рядом. Я проживу свою жизнь, жалея об этом. Но я вернусь. Ты моя, Ева Брукс. Всегда. Ты сама мне этого говорила, и сейчас, милая, это говорю я.

КЕЙДЖ

— Ты собираешься возвращаться в свою квартиру? Или она будет стоять пустой всю твою оставшуюся жизнь?

— Я вернусь туда, когда мы с Евой снова будем вместе, — ответил я и взял напиток.

— Слышал, что она помолвлена. Чувак, это — отстой.

— Она — моя. Это кольцо временное.

Престон кивнул. Он не собирался со мной спорить. — Манда считает, что вы будете вместе.

— Так и будет. Я не потеряю ее.

— Она признала, что это твой ребенок?

— Даже не пыталась этого отрицать. Она не лгунья. Она просто мне не доверяет. И я это заслужил. Я, может быть, и не сделал того, что она думает, но она права в одном. Я не боролся за нее. Я позволил ее словам ранить меня. Я отошел, потому что это то, что я всегда делаю, когда кто-то говорит мне, что не хочет меня. Моя чертова мама облажалась. Я позволил своему прошлому контролировать реакцию на отказ Евы. Женщина, которая дала мне жизнь, все еще умудряется коверкать мою жизнь, даже не находясь рядом.

Дивэйн сел за столик с нами, и я посмотрел на него. Я не видел его с тех пор, когда я в последний раз был в городе. Его волосы теперь была сбриты.

— Звучит, будто ты накосячил. Прими это к себе, чувак. Не вини в этом суку, которая тебя родила, — растянул он.

Я уставился на него, когда его слова пропитывались в мое тело. Черт меня подери. Он был прав. Я позволил своей неуверенности по поводу того, чтобы быть любимым, контролировать меня, а затем использовал отговорку того, что сделала со мной моя мать. Ева заслуживала мужчину. Не плаксивого младенца, который использует чертовы оправдания за свои ошибки. Я не собираюсь оправдывать себя за свои же ошибки. Никогда.

Я заставлю ее снова меня полюбить. Я не буду ей ничего объяснять. Я просто буду мужчиной, который ей нужен. Тем, кем я не был. Тем, кого моя женщина и мой ребенок заслуживают. Каким способом я собирался это делать, я понятия не имел, но я сделаю это.

— Ты прав, — наконец ответил я.

Дивэйн ухмыльнулся. — Я всегда, черт возьми, прав. Это то, что я делаю.

Престон хихикнул, и я должен был заметить: чувак заставил меня улыбнуться. Я соскучился по дому. Настало время, когда я должен привести свою жизнь в порядок. Папа Евы бы никогда бы не имел оправданий. Он бы не оправдывался болью, чтобы идти домой. Он был мужчиной, которым она гордилась. Я тоже хотел быть таким.

Я положил двадцать долларов на стол и встал.

— Ты куда? Мы только пришли, — сказал Престон, когда я задвинул свой стул.

— Собрать свое дерьмо и переехать в свою квартиру для начинающих, — сказал ему я.

— Что так внезапно заставило тебя на это решиться? Пять минут назад ты в это чертово место даже идти не мог.

Я не хотел тратить свое время, объясняя это Престону.

— Увидимся позже, — вместо этого сказал я.

— Какого хрена? — сказал Престон, посмотрев на меня, будто я сошел с ума.

— Он решил, что настало время стать мужчиной, — ответил Дивэйн, и я просто ухмыльнулся, когда пошел к двери.

* * *

Решение перестать прятаться и вернуть свою жизнь было легко, когда я сидел в баре с Дивэйном, а он издевался над моей мужественностью. Но стоять напротив двери своей квартиры и смотреть на пустое пространство, где когда-то стояло пианино Евы, высасывало воздух из моих легких. Я стоял здесь, позволив временам, когда я открывал дверь, а она сидела за пианино и улыбалась мне, воспроизводиться в своей голове.

Я закрыл за собой дверь и бросил сумки на пол. Тишина угнетала меня. Музыка Евы и ее смех исчезли. Она не выйдет из спальни, улыбаясь мне. Я позволил ей оттолкнуть себя, когда она больше всего во мне нуждалась. Я мог винить Эйса за то, что он меня подставил. Я мог винить маму за свою неуверенность. Но это сделал я. То, что я потерял ее, — это моя вина.

Завтра я начну доказывать ей, что я достоин ее любви. Я знал, что я буду делать. Никакой мольбы о прощении — это просто слова. Никаких оправданий — это просто слабость. Настало время, когда я начну доказывать все своими действиями.