Глава 1. Та надпись означает совсем другое

1

Я оглядел энергетическую батарею аэрационной установки. Стер пыль с ее процессора. Попинал вентиляционный короб. Включил и выключил модуль управления. Задумчиво почесал затылок. И сообщил подчиненным:

— Похоже, братцы, движок мы успешно запороли.

— Нарочно б захотели такое провернуть — не удалось бы и с тысячного раза, — хмыкнул долговязый капрал Коста.

— Вечно, прапорщик с тобой такая вот фигня происходит проворчал рядовой Жуй Вэн, обвиняющее глядя на меня. — И чего теперь делать?

Жуй Вэн демонстративно отвернулся от меня, уставившись на экран робота-диагноста. На экране появлялись и исчезали сведения о протестированных роботом деталях сломанной установки.

— Как что!? Ты же, Жуй… — я прожег своего подчиненного возмущенным взглядом. — Ты же, это, ты же русский космофлотец, а не какой-нибудь там дебил из Голубой Конфедерации. Ты должен такую фишку, как черную кошку, с полуоборота рубить даже в темной комнате. Даже если ее там нет, все равно рубить.

— Чего нет? — Жуй отвлекся от экрана и недоуменно посмотрел на меня. — Комнаты?

— Проехали, Жуй, — махнул рукой я, понимая абсолютную невозможность объяснить капралу соль своей шутки. — Введи комбинацию «АС-3058843» в формирователь эмульсии, жмякни пимпу «Пуск!», набей на ограничителе катализа «0,43 %» и ни о чем больше не парься. Трубы станут на режим самоочистки до прихода на ассенизационную станцию ремонтников. Ну, а когда они все починят… Вот тогда я и скажу тебе, что надо будет делать, а то ты, один хрен, все успеешь к тому времени позабыть.

Коста расхохотался.

И чего смешного я сказал?

2

На нашей с Жуем «Апельсиновке» — находящейся на планете Кобо системы звезды Кнарр научно-исследовательской станции Российской Империи — имеется немало людей, корчащих из себя недосягаемых для простых смертных жрецов науки и техники.

Речь идет, например, о вечно задирающие нос перед обычными космофлотовцами представителях Академии наук, изучающие в здешних местах следы канувшей в Лету кобонкской цивилизации.

Но мы с Жуем и другие бойцы нашего батальона хозслужбы, никогда не занимаемся такими недостойными настоящего русского космопроходца вещами. И всегда готовы разъяснить суть своей работы самыми доступными словами.

Мы не задирает нос перед теми, кто не слишком сведущ в нашей работе. Не надуваем важно щеки. И не разглагольствуем с важным видом про «одноэлектронное туннелирование в условиях кулоновской блокады» или «полупроводниковые квантовые точки».

Почему? Да потому что прекрасно знаем о том, что в технологически продвинутой Империи профессия нанотехника ныне не только не почетна, но даже и почти презираема.

Ниже нанотехников на профессиональной (и, соответственно, социальной) лестнице стоят лишь госчиновники Метрополии и служащие провинциальных муниципалитетов, принудительно набираемые из числа преступников, осужденных на общественные работы.

Ремесло бюрократа настолько презираемо в обществе, что на повестку дня со всей серьезностью встал вопрос о том, чтобы всю административную работу в Империи отдать на откуп искусственным интеллектам. Я бы давным-давно так и сделал. Но кто меня послушает-то?

Чуть-чуть выше по карьерной лестницы (лишь на одну ступеньку) профессии нанотехника находится такая специальность, как программист.

Зато это уже вымирающая профессия, поскольку даже в случаях серьезных сбоев в компьютерных сетях, те автоматически восстанавливались с помощью аварийных систем, самостоятельно принимающихся за работу. И программистов сейчас в метрополии в основном используют в качестве разнорабочих.

Машины проектируют задачи и технологию их реализации для машин.

Машины конструируют машины для достижения поставленных машинами целей.

Машины программируют машины, сконструированные для достижения поставленных машинами целей.

И люди в данных процессах играют уже лишь эпизодические роли, а со временем, вероятно, потеряют и их…

3

Однако ж, братцы, вернемся к герою сего поучительнейшего романа, то бишь ко мне — прапорщику Семену Павловичу Поленову.

Если говорить откровенно и честно, то сей прапорщик очень скромный и славный человек, а также — наидобрейший и наипокладистейший.

Меня обожают женщины (в смысле одна, но стоящая десяти тысяч других) и уважают друзья (их у меня целых два). Про меня одобрительно отзывается (вернее отзывалось до недавней поры) суровое начальство.

Я славен даже в малом. Вот, например, когда все мои коллеги шарахались от въедливых и чрезвычайно любопытных членов прилетевшей на пару суток съемочной группы школьного телеканала «Юный галактик», кто я взял на себя нелегкую ношу общения с говорунами-телевизионщиками?

Я взял. И не просто взял, но и рассказал им доступным языком о том, как подразделения моего батальона проводит в полевых условиях сборку молекулярных конструкций размером десять в минус девятой степени из типовых атомарных конструкций заводской штамповки.

Несколько слов о данном батальоне, раз уж зашел о нем разговор.

В сем батальоне уже шестой год ударно трудятся три роты: первая — ремонтная (наладка нанотехнологического оборудования); вторая — санитарно-гигиеническая (поддержание в помещениях станции и прилегающих к ним территориях дружественной людям микробиологической среды); третья — гумификационная.

Дружное отделение под моим командованием входит именно в третью роту, в ее второй взвод.

Доблестные бойцы сей роты с помощью различных модификаций нанороботов-ассенизаторов (те производят гуминовые кислоты, гумин и фульвокислоты, доставляют их молекулы в нужные места и ускоряют их полезную деятельность) очищают топливные сети и канализационную систему станции от всякой гадости.

Гадость эту нанотехники переводят в полезный для посадочных культур перегной, облагораживая кобонковскую землю и делая ее плодородной в отношении земных растений (белок флоры и фауны Кобо был абсолютно непригоден для питания людей, зато местная живность уплетала человеческую пищу с явным удовольствием).

4

Вот и сейчас мы с занудой Жуем занимались своим неблагодарным, хотя и весьма полезным и в чем-то даже благородном, делом на ассенизационном узле.

Кстати, поломка движка аэрационной установки ничуть не сбила меня с панталыку. И я решил проэкспериментировать в одном из коллекторов с лично модифицированным штаммом нанороботов, предназначенном для очистки канализационных труб станции от поселившейся в ней плесени.

И этим поставил в тупик педанта Жуя, привыкшего идти проторенными дорожками и впадавшим с ступор при малейшем изменении традиции.

— Нас ремонтники укокошат, если мы еще и коллектор грохнем, — заявил Жуй.

Жуй был неплохим работником — терпеливым, аккуратным и дисциплинированным. Однако имел один серьезный недостаток — с большим трудом воспринимал малейшие отклонения от инструкций и вообще был рабом традиций и шаблонов.

Вот и сейчас Жуй начал активно критиковать мои действия. Его поддержал Коста, которому хотелось побыстрее уйти в дежурку и доиграть.

— Эх вы! — раздосадовано вздохнул я, чувствуя, как агонизирует мой энтузиазм.

Я сложил в сумку инструменты и сказал:

— Черт с вами — лентяями! Возвращаемся!

Мы сели в шарабан и полетели к станции.

— Мы вот тут с тобой с дерьмом сражаемся, Жуй, а красивая и славная жизнь проходит мимо, — заявил Коста.

— Как так? — Жуй озадаченно посмотрел на Косту.

— Археологи, небось, всякие сокровища из-под развалин вытаскивают сундуками, — Коста указал пальцем в сторону находящегося в трех километрах от нашей «Апельсиновки» Саркофага.

— Откуда знаешь? — засомневался Жуй.

— А почему тогда нашему Сене туда соваться запретили? — спросил у Жуя Коста. — А ведь ему больше всего на свете сейчас хотелось бы принять участие в изучении главной кобонкской загадки — содержимого Саркофага.

Коста был прав. Я и в самом деле очень хотел разгадать эту загадку. И начальство действительно мне запретило даже близко подходить к этому артефакту.

Что интересно, до недавнего времени я был совершенно равнодушен ко всем древним цивилизациям во Вселенной. Острое любопытство к Саркофагу и культуре аборигенов Кобо у меня появилось только три месяца назад — одновременно с гнетущим чувством тревоги.

5

Хорошо помню тот момент, с которого все это началось.

Я сидел в полковой столовой и лениво посматривал на телек нашего станционного видеоканала в ожидании заказанного ужина. По телеку крутили наши местные новости.

На телеэкране бородатый профессор-лингвист из прикомандированной к апельсиновцам банды научных сотрудников нудно бубнил про то, как они с коллегами расшифровали надпись на стене Саркофага, а в надписи той, мол, говорится про то, что внутри Саркофага находится «любимый друг кобонков».

«И слушают, не слыша, и смотрят, не видя, — раздался в моей голове Семена чей-то грозный, отдающий металлом голос. — Та надпись означает совсем другое».

«Штабной канал связи, что ли, опять пробило?» — не особо обеспокоился я, полагая, что опять идет тестирование новой системы внутренней связи, которая сбоила и выводила разговоры между связистами на слуховые нервы совсем не причастных к тестированию сотрудников станции.

Каждый такой сбой наполнял их головы громкими разговорами на разные темы (связисты трепались обо всем, кроме своей непосредственной деятельности очередь).

«Канал связи тут ни при чем, — раздалось из моей же собственной головы. — Просто тебя, Сеня, по-моему, ждет очередная передряга. Не слабее той, что было на Анаконде. Ежели суровый рок сделал тебя своим избранником, то это надолго. Не исключено, что навсегда».

Я насторожился (на планете Анаконде меня чудом не укокошили). И решил послушать, о чем возвестит таинственный голос.

Но тот, сволочь, умолк. И до сих пор пока не объявлялся.

Зато появились сны. Один тревожнее и кошмарнее другого.

И сегодня я решил принять серьезные меры, чтобы разобраться со своим состоянием. Надо было только по быстрее расстаться с Костой и Жуем и слинять к себе — в комнату в жилблоке.

6

Мы сошли с шарабана. И направились к жилблоку.

— А мне говорили ржавчина там одна да бетон, — после долгого размышления возразил Косте Жуй. — Иногда мины попадаются и ловушки.

— Такие разговоры, как пить дать, для отвода глаз, — продолжал врать Коста, лукаво щуря глаза.

— Чего их отводить-то? — настороженно спросил Жуй.

— Чтоб такие, как мы с тобой, туда не залазили, — таинственным шепотом сообщил ему Коста.

Жуй внимательно посмотрел в сторону раскопок, словно надеясь различить среди холмов блеск золотых монет и самоцветов.

Но увидел лишь вертикальное ребро и две отливающие на солнце серебром грани Саркофага, покрытые полностью расшифрованными, как казалось специалистам, иероглифами.

Выражение лица у Жуя непрерывно менялось, становясь то мечтательным, то озадаченным, а под конец — разочарованным (капрал подключил имплантированный в мозг чип связи к интеллекту библиотеки станции и мысленно проконсультировался с ним насчет правдоподобности предположения Косты).

— Зачем неправду говоришь? — укоризненно посмотрел на Косту Жуй.

— Ты, чо?! Я и в мыслях не держал! — не смог сдержать хохот Коста. — Вот еще! Делать мне нечего, как своим ребятам брехать!

— И какие-такие тогда сокровища там лежат? — Жуй указал пальцем на зону рядом с Саркофагом.

— Разные… — Коста задумался. — А ну тебя! Все равно ты ничего не понимаешь в артефактах.

Жуй обиженно надулся.

— Пошли в бассейн, командир, искупаемся, — предложил мне Коста.

— Не, я лучше к себе пойду, — отказался я. — Посплю. Устал. Что-то я нынче не в своей тарелке. Доделаешь все один?

— Не вопрос.

— Тогда флаг тебе в руки. А я — спать.

 

Глава 2. Уходи от меня, бзик! Уходи, проклятый!

1

«Вот и Жуй туда же, — размышлял я по дороге к своей берлоге, — чуть ли не прямым текстом меня неудачником назвал. Но какой же я неудачник?! Да я самый что ни на есть везунчик! Одна любовь Златки чего стоит! Такая женщина! Подобных ей нет больше во всей Галактике!»

Я вспомнил о том, что...

«А между прочим, Златка сегодня свободна от дежурства Надо будет пригласить ее погулять», — решил я и вспомнил, как познакомился со Златкой…

2

Подчиненное мне отделение должно было прочистить биофильтр станционного дома культуры. И я пошел к его коменданту, дабы прояснить кое-какие технические вопросы.

Проходя по коридору с афишей, объявляющей о том, что через неделю народонаселение «Апельсиновки» потрясет премьерой спектакля наш самодеятельный театрик, я наткнулся на группу одетых в старинные одежды актеров.

— Всем здрасте! — поприветствовал я их. — Не подскажите, где мне найти…

Вдруг ко мне ни с того, ни с сего рванулась дамочка со старинным кинжалом в руке.

Она бросила мне в лицо:

— Неверный обманщик! Ты отрекся от меня ради другой! У меня под сердцем твое дитя! Я убью нас обоих, вероломный подлец!

Я от неожиданности уронил на пол планшетник с техдокументацией.

А эта дамочка (ослепительной, между прочим, красоты и грации) вонзила себе в грудь кинжал.

У меня слегка подкосились ноги и на них, на полусогнутых, я рванулся к «самоубийце».

Но тут раздались аплодисменты остальных актеров. А дамочка радостно улыбнулась и «вытащила» из груди голографическую имитацию кинжального лезвия.

Я облегченно вздохнул. Над моим растерянным видом вся труппа, включая ее режиссера, хохотала минут пять.

А потом состоялось мое знакомство с членами организованного при доме культуры станции творческого сообщества из четырех десятков ее сотрудников, в свободное от работы время участвующих в постановке спектаклей и театрализированных торжеств, связанных с общеимперскими праздничными датами.

Сами они называли себя «актерами любительского драмтеатра «Астра».

Но остальные сотрудники употребляли на их счет более прозаичное обозначение: «местная самодеятельность».

Ну а приведшая в замешательство нашего героя мнимая самоубийца в старинном платье как раз и была Златка, женщина, покорившая мое сердце.

3

По дороге к подъезду пятиэтажки, на втором этаже которой располагалась моя скромная халупа, я усиленно размышлял.

Такого за мной в прежние времена не водилось. Увы-увы, раньше я не слишком-то любил утруждать себя шевелением мозгами. И лишь в последние три месяца стал предаваться всяческим размышлениям, порой весьма и весьма отвлеченным от действительности.

Усиление мыслительной активности в моей голове толкало все остальные части моего тела на действия, раздражающие начальство и вызвавшие недоумение у его сослуживцев.

Во-первых, я увлекся археологией. И за считанные дни усвоил ее общий курс (на него у обычного студента уходит не менее трех лет). А затем — принялся изучать состояние дел с раскопками на Кобо, используя как открытые источники, так и закрытые (дважды был застукан на взломе секретных баз данных станционного интеллекта, но ухитрился отвертеться, ловко прикинувшись идиотом).

Ко всему прочему я стал все чаще азартно спорить с работающими на «Апельсиновке» учеными, доказывая им их неправоту в трактовке тех или иных находок на Кобо.

Во-вторых, меня начал мучить зуд изобретательства. Я теперь постоянно прибегал к начальству (при этом зачастую минуя взводную и ротную инстанции, а направляясь прямо к комбату, а то и к самому комполка) с многочисленными рационализаторскими предложениями.

Начальство всеми силами отбивалось от чересчур инициативного прапорщика (мне даже был объявлен за нарушение субординации выговор) и затыкало моим отделением все дыры, даже те, которых еще или пока не имелось в наличии, заставляя трудится и во внерабочее время.

Естественно, всем бойцам моего отделения, подобный порядок вещей нравиться не мог. И я слышал от своих товарищей немало обидных слов в свой адрес.

«Вот и сейчас — Жуя моя инициатива напугала, а Коста даже не обратил на нее внимания, — с горечью думал я, неспешно шагая по дорожке, посыпанной темно-коричневыми пластиковыми гранулами. — Интересно, а почему именно в последнее время меня тянет ломать голову над всякой всячиной? Ведь раньше я ничем не отличался от Жуя. Нет, от Жуя отличался. Я не такой паникер, как он. Но вот на Косту я точно походил. А сейчас? Никто меня не понимает. Ну, кроме Златки, конечно. И, честно говоря, я и сам себя ни фига не понимаю».

«Зато я тебя понимаю, Сеня, — раздался в моей голове металлический голос. — Жаль, что ты меня пока не можешь понять. А времени все меньше и меньше. Напряги мозги, прапор. Потом уже поздно будет».

Я замер на месте, ибо после услышанного ко мне вдруг пришло предчувствие, что если в сей миг напрягусь и нырну в глубину своего разума, то найду там ответы на все мучающие меня вопросы. Но я испугался того, что это предчувствие является симптомом какой-нибудь страшной психической болезни. И стоит мне только поддаться ей, как меня тут же выкинут со службы.

4

«Уходи от меня, бзик! Уходи, проклятый!» — я потряс головой, разгоняя наваждение. И продолжил движение.

У входа в свою пятиэтажку я остановился, чтобы успокоить разыгравшее воображение, дабы не вызвать к себе любопытства «дневального» — роботизированной опознавательной аппаратурой, охраняющей жилблок как от вторжения в него лиц, не имеющих допуска, так и от посещений различного зверья, прикормленного обитателями дома. А то подумает еще, будто я под кайфом и стуканет куда не надо.

Я повернулся в сторону Саркофага и посмотрел на него. Надо сказать, что в последнее время я стал испытывать постоянную внутреннюю потребность видеть Саркофаг. Вот и сейчас перед тем, как предстать перед «дневальным», мне не удалось удержать себя от того, чтобы не посмотреть на гигантское строение кобонков.

Оное благодушно блистало своими гранями в лучах местного полуденного солнца.

«Ну меня-то ты своим сверканием не заморочишь, — сердито подумал я. — Это ты наших профессоров с академиками морочь. А уж я-то тебя, сволочь, насквозь вижу. Твой постоялец — «Шролл» — та еще штучка».

«Обитель Любимого Друга», — так перевели ученые «Апельсиновки» надпись на Саркофаге, звучавшую по-кобонкски: «Шра Шролл». И с ними было согласно большинство специалистов Империи.

Слова «Шра» и «Шролл» имело около двадцати значений каждое. Тем не менее ученые остановились всего лишь на двух (тем самым подтекстуально обозначив такой объект, как Саркофаг, в качестве банального культового сооружения), что, скажу, забегая вперед, принесет «Апельсиновке» катастрофу.

А вот я с каждым днем все больше ощущал исходящую от Саркофага угрозу. И пытался бить в колокола, отсылая по десяткам адресов в Империи тревожные письма со своими сомнениями в правильности работы с кобонкским кубом, который вот-вот должны были вскрыть.

Ничего, кроме неприятностей на свою голову от сих посланий я не получил. Впрочем, не надо о грустном…

«Эта кубическая дурища не может содержать внутри себя ничего хорошего, — я одарил ненавидящим взглядом Саркофаг, словно тот был моим злейшим противником. — История нас учит тому, что все войны во Вселенной были лишь инструментом — тактическим или стратегическим — политики. Политика же является отражением верований и виденья мира формирующей ее элиты. Кобонкская элита, если судить по доставшимся нам от кобонков источникам, верила только в то, что единственная доблесть на свете — это война. И какая отсюда, к черту, «Обитель Любимого Друга», а?! Любимыми друзьями этих помешанных на битвах аборигенов были пушки да ракеты. Но им не строили храмы, предпочитая использовать их по прямому назначению».

Я сдвинул форменный берет на лоб. В задумчивости почесал макушку.

«Взять, скажем, аналогию с Землей, — продолжил я ход своих невеселых мыслей. — Там уничтожение человека человеком носило характер естественной необходимости, поскольку жрать было нечего. Миллион лет человечество жило по принципу Гераклита: «Война начало всех начал». Кстати, его земляк, Аристотель, вообще считал войну одним из немногих легальных способов заиметь собственность… У кобонков же войны приобрели иррациональный характер, сделавшись регулятором жизни всей цивилизации. Это больше похоже на затянувшееся безумие, чем на войну».

Породив на свет такую серьезную мысль, я обругал пугающий меня артефакт кобонков грубыми словами, пообещал себе больше никогда не волноваться из-за такой ерунды и вошел в подъезд своей пятиэтажки.

 

Глава 3. Вижу чертей… немножко

1

Я поступил нехорошо — взял, да и нагло соврал Косте и Жую. Ибо покинул я их компанию вовсе не для того, чтобы благодушно окунуться в объятия Морфея.

Войдя в свою квартиру, я снял ботинки и форму, облачившись в тапочки и спортивный костюм. После этого придал своем лицу архисосредоточенное и донельзя напряженное выражение. Запер дверь в квартиру. Затем активизировал свой домашний терминал. Отключил его от станционной локальной компьютерной сети. И запустил на нем программу «Ваш надежный доктор».

Видеопроектор изобразил перед прапорщиком виртуального врача — благообразного старичка в белом накрахмаленном халате.

— Слушаю, молодой человек, — поприветствовал меня виртуальный врач. — На что жалуемся, голубчик?

— На многое, — заявил я, внезапно осознав, что совершенно не понимаю, что с ним происходит.

«Начать с того, что ли, как я капитана Коросту со старлеями Вандунгом и Нуджиевым в маджонг сделал? — подумал я. — До этого я вообще не выигрывал. И не то что в карты, а вообще — никогда и нигде… Затем все как понеслось… Самого Ли Беня в пинг-понг обыграл в трех партиях подряд… Нет, программа слишком глупа, чтобы врубиться в такую муть. Может, начать с того, что я выучил кобонкский язык всего лишь за десять дней и всего за неделю сладил и с его древними диалектами».

Хорошенько поразмыслив, я решил начать свою исповедь с того, что, собственно говоря, и заставило его прибегнуть к помощи виртуального доктора.

Все дело было в преследующих меня ночных кошмарах. Они были насыщены яркими и ужасными картинами. И порой даже по прошествии многих часов после пробуждения я не мог позабыть те картины.

Более того, меня порой охватывало убеждение, что окружающая его тусклая, напоенная душной жарой действительность — фикция, а вот мир кошмаров, наполненный богатой гаммой ярких и зловещих цветов, потоками сильного света, льющегося отовсюду из невидимых источников, и какофонией отчетливо слышимых жутких звуков, и есть истинная реальность.

2

— На всякую хренотень в мозгах я жалуюсь, — подытожил перед врачом я свои думы на тему личных недомоганий.

— Выражайся точнее, голубчик! — потребовал виртуальный врач.

— На… Ну, скажем, жалуюсь на кошмары, — выдавил я из себя. — Вижу чертей… Немножко. Чуток демонов. Изредка шабаши. В общем, стандартная нечисть в кошмарах почти не попадается. Зато является целая куча каких-то фантастических уродов злобного вида.

— Что еще?

— А этого мало, что ли? — возмутился я. — Тебе надо, чтоб они у меня еще и башку отгрызли?

— Кошмары видит во сне время от времени каждый пятый обитатель «Апельсиновки». Трудности акклиматизации.

— Да ну?! Каждый пятый! Врешь, поди?

Я до сих пор считал, что все его сослуживцы радуются жизни, ночами крепко засыпают и спят, как сурки, видя счастливые сны.

А тут — кошмары. С чего бы это? В пору усомниться.

— Я обмениваюсь данными с местной медсетью, — бесстрастно заверил меня виртуальный врач. — И вообще — искусственный интеллект никогда не лжет.

— Я, между прочим, тоже не вру! Так, иногда, бывает, недоговариваю кой-чего… Кстати, ты нашу-то с тобой эту вот встречу потом сотри и ни в какую сеть не пускай. Понял?

— Отчет о сегодняшней консультации будет устранен из моей памяти. Что еще беспокоит тебя, голубчик?

— Не знаю, как это и назвать. Вроде бы как дежа вю у меня. Помню, чего не должен помнить. Вижу, чего не видит никто. Понимаю, чего не должен понимать.

— А конкретно?

— Я, например, с роду археологию терпеть не мог. А месяц назад с таким пылом на данные местных раскопок накинулся, что стал в языке, культуре и истории кобонков шарить не хуже самых крутых ученых.

— Позволь провести твою биологическую и психическую диагностику?

— Позволяю.

Поленов надел на голову шлем для биомагнитного исследования нервной системы. Включил его. Потом взял ручной медтестер в руки и нажал пальцем на кружок «Проба».

Медтестер впитал в себя грамм крови из подушечки моего пальца, разделил полученный материал на фракции и добросовестно исследовал каждую из них.

Я передал результаты анализа крови в базу данных программы «Ваш надежный доктор». И присел на краешек кресла в ожидании приговора.

3

Несколько минут виртуальный врач досконально изучал полученные медтестером данные, а затем сообщил:

— Ты абсолютно здоров, голубчик. Вызванные перенесенным тобой в детстве гриппом «Дзетта» изменения в кроветворной системе совершенно не влияют на функции всех остальных систем твоего организма.

— Ага, и будет мне счастье… Чушь! Я ночами хожу по преисподней. В башке кто-то какую-то чушь бормочет. Что-то с памятью моей неладное творится. Помню то, чего узнать не мог.

— А по данным произведенного только что экспрессобследования со всеми видами естественной памяти у тебя — все в порядке. И контактный чип в мозге тоже функционирует прекрасно. Можно отметить…

— Стой! — напрягся я. — С какими еще «с обеими»?! У меня их несколько, что ли?

— У любого здорового человека наличествует три типа памяти: оперативная, временная и основная. Есть несколько теорий…

— Ближе к телу, доктор!

— Основная память состоит из двух видов. Первый — осознаваемые воспоминания. Второй — узнаваемые.

— Та-а-к, — кивнул я головой, показывая, что все понимаю, хотя ничего пока понять не мог.

— За осознанное вспоминание событий отвечает префронтальная область коры и гиппокамп, находящиеся в передней части головного мозга.

— Именно это я и подозревал.

— Узнавание же, молодой человек, связано в основном с деятельностью парагиппокампальной извилины и ее корковых проекций.

— А при чем тут моя… мой… мое дежа вю? — я не знал толком, что такое «дежа вю» и какого рода это слово, но хорошо помнил тот фильм, где главный герой страдал этим заболеванием и мучился, как мне кажется, теми же проблемами, что и я.

— Дежа вю, то есть — чувство «уже виденного», это временная активация парагиппокампальной извилины и связанных с нею мозговых структур на фоне нормального функционирования префронтальной коры и гиппокампа. Подобный процесс, молодой человек, и вызывает сильно выраженное чувство узнавания, не сопровождающееся, однако, какими-либо конкретным и детальным осознанными воспоминаниями.

— И?

— У тебя нет никакого дежа вю, голубчик. Просто: жара, повышенная влажность, пониженное содержание кислорода в воздухе, излучение местного светила…

— Слушай, ты, светило, — я раздраженно скинул с себя диагностический шлем. — Для пустых разговоров у меня есть домашний предсказатель будущего.

— Ты имеешь в виду локальный моделятор действительности?

— Именно. Ты мне диагноз давай, а не пустопорожние рассуждения. И говори честно, как на духу, без всяких там префронтальных извилин.

— Имеешь ли ты, молодой человек, какие-нибудь физические недуги, кроме множества перенесенных ранее переломов, вывихов и сотрясений мозга?

— Ростом мал.

— Это не физический недуг, а физический недостаток. Я же имел в виду: боль, судороги, потерю слуха или зрения?

— Нет, такого не замечаю за собой. Правда, когда возникает видение, я уже ничего другого не вижу и не слышу.

— Какие стимуляторы принимаешь?

— Никаких. Ну пивка иногда… чуть-чуть.

— Как с аппетитом?

— Уплетаю все подряд за обе щеки.

— Спорт?

— Ежедневный прапорский минимум.

Тут я немного слукавил, чтобы не уводить диагностику в сторону, не имеющую к анамнезу никакого отношения.

Дело состояло в том, что в последнее время я, повинуясь непреодолимому и непонятно откуда взявшемуся желанию к совершенствованию тела, проводил напряженные тренировки в спортзале.

— Сон? — продолжала допрос бездушная машина.

— Несмотря на все ночные видения, сплю, тем не менее, как убитый. Ну, если, конечно, Златка на ночь не приходит. С ней не слишком-то заснешь, — честно признался я.

— Не мучат ли тебя, молодой человек, душевные терзания?

— А это еще что такое?

— Вопрос снимается… Может, тебя, голубчик, гнетет низкая социальная значимость твоей профессии?

— Причем тут моя профессия?! Мне не мое повседневное дерьмо видится, а всякие мрачные места, в которых меня никогда не было.

— Каково содержание последнего пугающего тебя сновидения?

— Оно пришло ко мне позавчера, после того как я со Златкой три часа шлялся по раскопкам, переругиваясь с патрулями, шугающими оттуда зевак… Вот ведь гнусность какая: главные раскопки на планете — в двух шагах. И разминирование там давно проведено. А вот фига с два дадут по тем местам спокойно прогуляться. Я так считаю, что если оружие и боеприпасы оттуда извлекли, то работникам станции просто обязаны дать возможность там ходить. Я собираюсь написать по этому поводу служебную записку нашему комдиву. Пусть снова за нарушение субординации на гауптвахту сажают, но терпеть несправедливость…

— Гм, голубчик, не надо отвлекаться. Так что же тебе привиделось?

— Я видел, как некий древний город погружается в кипящее грязевое озеро, а над его тонущими башнями летают ангелы и злорадно смеются над ужасом высыпавших на крепостные стены горожан.

— А на самом деле?

— На самом же деле… Я не псих, доктор! И прекрасно понимаю, что спал в это время в своей постели.

— Померещившийся тебе город был городом кобонков?

— Нет. То был чисто земной город. На древние Афины похожий. Или на Рим… тоже древний. Ну еще и — на мой родной Новокиевск… немножко.

— Понятно.

— Впечатляет? И что можно сказать об этом, доктор?

— Есть версия.

— ?

— Дежа вю, голубчик, у тебя никакого нет. Зато у тебя, молодой человек, имеются признаки вялотекущей шизофрении с элементами слабого параноидального бреда без создания сверхценных идей.

— Шизофрения? — возмущенно завопил я (хотя меня, откровенно говоря, больше потрясло своей безнадежностью слово «вялотекущая»). — О чем это ты толкуешь? Что я сошел с ума, так?

— Не надо волноваться, молодой человек.

— Да ты сам сошел с ума! Шизофрения… Да ну тебя на фиг!

— Позволь…

— Фигушки!!! Вот уж чего-чего, а такого над собой надругательства я ни за что не позволю!

 

Глава 4. Это вовсе не «любимый друг»

1

Я выключил программу «Ваш надежный доктор». Горячо и со вкусом выругался. И задумался о своем будущем, ибо если глюки начнут слишком сильно досаждать мне, то придется сдаться на милость врачам и о службе в Космофлоте придется позабыть.

А Космофлот для меня все: и семья, и работа, и смысл жизни, и сама эта жизнь, поскольку об иной даже и не мечтаю.

Мой прадедушка — гениальный академик Епифан Поленов, создатель науки антимеханики, которая помогла создать двигатели, позволяющие космическим кораблям пронизывать пространство со скоростью, намного превышающую световую.

Увы, я — его непутевый правнук — не имею даже миллионной доли способностей своего прапрадеда.

Я стал лузером еще с земной школы, где мои одногодки презирали его неповоротливый ум и смеялись над моей неловкостью и старомодностью языка.

Дело заключалось в том, что после того, как я в детстве тяжело переболел смертоноснейшим гриппом «Дзетта», меня по медицинским показаниям на четыре года отлучили от школы общего образца, отдав на попечение деда, который и воспитывал меня в духе своих собственных представлений о нормах должного поведения в обществе.

После школы я окончил на Марсе пятилетнюю Школу нанотехники и покинул Солнечную систему из-за того, что никак не мог приспособится к процессу бешеной интеллектуализации тамошнего населения.

Все вокруг получали одно образование за другим, охотились за новыми средствами совершенствования запоминания, скорости и глубины мышления, ставили рекорды, участвовали в сотнях конкурсах.

Чтобы интеллектуально перещеголять друг друга, жители Солнечной системы постоянно внедряли в свои тела разные устройства.

А я испытывал непреодолимое отвращение к имплантам. Мне в детстве неудачно вживили чип-коммуникатор, после чего меня года два по-черному колбасило: трясло, бросало то в холод, то в жар, а еще временами я ни фига не видел даже на расстоянии вытянутой руки.

Поэтому я отказывался от любых имплантов. И, поскольку не мог на равных соперничать с остальным народом Солнечной системы, стремился вести образ жизни тихий и созерцательный.

Но именно этого мне окружающая социальная среда и не позволяла. Меня постоянно втягивали в какие-либо склоки, отягощенные судебными тяжбами.

В общем, братцы, я разочаровался в окружающем его обществе. Можно даже сказать: невзлюбил его. И завербовался я тогда прапором в ряды Космофлота, корпорации занимающейся освоением просторов Галактики в отведенном русским пространстве.

Большинство людей, ушедших туда работать, не искало в новых мирах славы и приключений. Оное просто бежало от старого мира, где не в силах были конкурировать не то что с искусственными интеллектами, не допускающими ошибок в столкновении с человеком в конфликтных случаях, но и даже со своими продвинутыми в искусстве мышления сородичами.

Нет-нет, друзья мои, если вы подумали, что полевые сотрудники Космофлота — простофили и недотепы, то сильно ошиблись. Они просто другие по складу характера.

Для освоения космических далей такой характер подходит, а вот для жизни в обжитом мире — нет.

Не только в пределах Российской Империи, но и во всей полностью освоенной людьми части Галактики процветает тот, кто быстрее других соображает и имеет чрезвычайно изощренный в науках ум. Найти работу и достойное место в таком социуме могут только те, кто всю свою жизнь (и тело!) готов положить на алтарь преуспевания.

По-моему, все это рано или поздно погубит всю человеческую расу (поскольку темпы развития разума у мыслящих существ искусственного происхождения серьезно опережают темпы развития разума у землян), но пока оно лишь стимулировало ее развитие. И мощную космическую экспансию тоже.

Как я понял, читая статистические сводки, оная не приносила прибыли. Наоборот — истощала ресурсы человечества не меньше экспансии виртуальной (да-да, на освоение созданного компьютерами пространство уходило рабочее и личное время миллиардов человек, а также — задействовалось не менее пятой части всех производственных мощностей человечества). Но зато — гарантировала отток на другие планеты из Солнечной системы и из прочих обжитых систем тех личностей, что были недовольны покоем и стабильностью, царившими в метрополии.

Киборгов и прочих модификаций человека в Космофлоте имелось предостаточно, поскольку всегда находилось немало людей за хорошую пенсию набить свое тело имплантированным оборудованием.

Однако их обязательная страховка стоила столь больших средств, что модификаты использовались только в исключительных случаях — на тяжелых направлениях, там, где простому человеку выжить было невозможно, а робот пасовал перед множеством вариантов возможных действий.

В последнее время везде, в том числе и на «Апельсинке», ведут работу по объединению маневренной робототехники и массивных искусственных интеллектов в единые рабочие сети, однако пока они еще не могу конкурировать с человеческими коллективами…

В общем, в Космофлоте мне нравилось. Я служил здесь с удовольствием. И ни разу не подумал о том, чтобы вернуться в Солнечную систему. И даже отпуск проводил как можно дальше от нее.

2

«Кажется, попал я, братцы, в большой переплет», — с тоской подумал я, грустно глядя на лица известных кинохрабрецов, голографические картины с коими увешивали все стены в моем скромном жилище.

Физиономии отважный киношных парней выражали полное согласие с моими печальными мыслями.

Я подключил личный терминал к локальной сети станции. И тут же получил на экран сообщение Златки.

Моя ненаглядная предлагала «встретиться через полчаса на берегу Беломора» — у входа на территорию садово-огородного комплекса, прозванного сотрудниками Клюквой.

Беломором же обитатели «Апельсиновки» прозвали протекающий рядом с ней заполненный оранжевого оттенка водой канал искусственного происхождения двухкилометровой глубины и полуторакилометровой ширины.

Для чего кобонки вырыли сей канал люди еще точно не знали, хотя, как полагается, в гипотезах недостатка не имелось.

В сем водоеме водились флегматичные стометровые двухголовые псевдоящеры, изредка всплывающие вверх ради того, чтобы слопать несколько менее массивных экземпляров (тонн под пять-десять) из числа живности, резвящейся на поверхности канала в прибрежных зарослях из больших жестких шаров-водорослей, плавающих в наполовину высунутом из воды состоянии.

3

Людей звери планеты Кобо не трогали. Но вовсе не из-за природного своего миролюбия, коим никогда не отличались, а из-за вшитого в предплечье каждого человека (без этого его просто не выпускали из станционного карантина) приборчика, излучающего на сотни метров сигнал, благодаря коему кобианская фауна воспринимала сего человека, как самого близкого друга на свете.

Впрочем, иногда зверье Кобо устраивало людям неприятные сюрпризы.

И тогда правые верхние углы экранов всех компьютеров станции украшали траурные значки, а на доске объявлений у полковых штабов появлялись некрологи про «погибших на боевом посту вследствие несчастного стечения обстоятельств» людей, проглоченными или укушенными каким-либо чудовищем, на которое не подействовал сигнал вживленного в тело жертвы аппарата.

Вообще же животный и растительный миры Кобо был многообразен и удивителен, вызывая у биологов Империи неослабевающий интерес — не меньший, чем ушедшая в прошлое цивилизация кобонков у археологов.

На «Апельсиновку» порой прибывало с пришедшим с базы Русского сектора кораблем до тысячи штатских специалистов — ботаников и зоологов.

Оные являлись постоянной головной болью для заместителя командира нашей станции Ивана Вейлича Цзяо-Шишкина, который должен был обеспечивать всем необходимым эту постоянно обновляющуюся и постоянно увеличивающуюся числом толпу гражданских лиц, весьма капризных и привередливых и вечно забывающих оформить перед прибытием продуктовый аттестат или аккредитационные документы.

Но на Кобо бурно кипела не только жизнь заезжих специалистов, но тех местных биоформ, коих они с энтузиазмом изучали.

В отличие от большинства известных человечеству организмов структура живой плоти у растений и животных Кобо содержащиеся в ядрах их клеток гены за счет необычного строения хромосом могли произвольно меняться местами.

В результате такой необычной способности планета Кобо за 200 000 лет с момента катастрофы, уничтожившей почти все живое на планете, смогла возродить биосферу и сейчас просто кишела самыми необычнейшими формами жизни. Естественный отбор шел здесь ударными темпами и в совершенно немыслимых направлениях, радуя командированных на Кобо ученых Империи разнообразием биологических видов.

Бактерии, водоросли, травы, леса — все это, пусть и мало похожее на земные аналоги, на Кобо было.

А вот млекопитающих тут не водилось. Насекомых — тоже.

Зато разных видов амфибий и рептилий имелось в избытке. Классификация их еще не закончилась. И простоты ради самых больших из них звали «псевдоящерами», средних по величине: сухопутных — «псевдодинозаврами», водных — «псевдокрокодилами». Ну а маленьких — псевдожабами (сухопутных) и псевдотритонами (водных).

Крылатых же животин зовут «псевдоптерозавры», поскольку назвать их «псевдоптицами» из-за их ужасающей безобразности ни у кого не повернулся язык.

4

Я послал на рабочий терминал Златки свое полное одобрение сему предложению и горячее с ним согласие. И спешно покинул жилблок, направившись к Клюкве.

Но сегодня коварная Фортуна была отнюдь не на моей стороне.

На берегу Беломора я ухитрился наткнуться на командира своего батальона, на майора Григория Ефимовича Сонина — вечно недовольного всем и вся толстяка.

Подчиненные звали комбата (за глаза, конечно) Колобком.

Два года назад от него ушла, подавшись в заведующие рестораном на лайнер, обслуживающий внутренние космолинии Солнечной системы, жена.

Ей, мечтавшей о благах цивилизации, вконец надоело мыкаться с Григорием по дальним гарнизонам неосвоенных планет без каких-либо перспектив стать когда-нибудь генеральшей (Сонин не рвался получить более высокое звание и вряд ли бы даже к концу своей военной карьеры носил бы звание выше полковника).

Колобок пережил расставание с супругой нелегко. И до сих пор, несмотря на помощь штатного психотерапевта, сослуживцы называли душевное состояние комбата «легкой контузией».

С каждым месяцем Колобок становился все более придирчивым к подчиненным, приобретя любовь к длинным проповедям на служебные темы.

Однако и его подчиненные не оставались в долгу перед ним. Они сочиняли про своего брюзгу-майора разные смешные небылицы и распространяли их среди персонала «Апельсиновки».

Байки про капитана Сонина в последнее время пользовались большой популярностью. И не только на Кобо.

Колобок стал персонажем всего космофлотского фольклора. И ему неоднократно поступали предложения от репортеров галактических новостных каналов об интервью.

От всех интервью капитан Сонин категорически отказывался, несмотря на то, что за них ему сулили немалые гонорары…

При всем своем скверном характере Колобок питал в душе и некоторые сентиментальные чувства к некоторым объектам. Например — к самого мерзкого вида животным.

5

В данный момент комбат нанотехников стоял у воды и кормил самых агрессивных представителей кобонковской фауны — псевдокрокодилов.

Шустрые похожие на гигантских аллигаторов (раздувшихся до чрезвычайности и обзаведшихся двумя парами лишних лап и высоченным гребнем) чудовища яростно вопили, быстро и воинственно перебирали лапами, кусали друг друга и гнали прочь менее сильных и проворных сородичей, прокладывая себе путь к подачкам Колобка.

Я вежливо поздоровался с комбатом. И решил было идти себе мимо, поскольку перспектива стоять рядом с полчищем голодных хищников, ожесточенно дерущихся между собой, ничуть не привлекала нашего героя.

Но не тут-то было.

Комбат подозвал меня к себе и затеял с подчиненным архинудную и крайне воспитательную беседу.

Ее главная идея заключалась в том, что надо «соблюдать субординацию» и не лезть со своими «прапорскими идеями» туда, куда не следует лезть «даже с полковничьими погонами».

Я сначала вяло отбивался. Но, видя, что это лишь поощряет майора к словоизвержению, начал давать более серьезный отпор. Мы перешли на повышенный тон.

— Послушай, Сеня, зачем тебе все это надо, — наконец хмуро произнес Колобок. — Ну не лезь ты к нашим доморощенным археологам со своими идеями. И не называй их, пожалуйста, «олухами» и «тупицами». У них же там все доктора-профессора. Могут зашуметь и волну на наш славный батальон погнать.

— Они на меня, типа, жаловались? — не менее хмуро, чем комбат, проговорил я.

— С тобой, Сеня, трудно говорить серьезно. Правда, и с этими клоунами из яйцеголовых — тоже нелегко общаться.

— Все ученые немножко клоуны. Делают вид, что все знают, а не знают ничего. Двести миллиардов землян глядят на них с восхищением. А те и рады веселить публику разным бредом.

— А у тебя не бред?

— У меня — исключительно факты.

— Может, поведаешь их мне?

— Легко! — согласился я. — Ибо, — глубокомысленно добавил он, — всех нас привела на эту планету жажда знаний и способствовать ее утолению есть святая обязанность каждого, кто посвящен в секреты неведомого.

— Гм, — комбат мыском сапога столкнул обратно в канал, пытающего вылезти на берег зубастого проглота.

Я мрачно смотрел, как комбат скармливает псевдокрокодилам батон ржаного хлеба и как множество зеленовато-желтых тел взбивают в воде хвостами и лапами грязную серую пену. Смотрел и чувствовал себя прескверно.

— О чем задумался, Сеня?

— Думаю, с чего начать сказ.

 

Глава 5. Новые «горизонты»

1

Никогда бы раньше я не стал бы всерьез говорить с комбатом про свои изыскания. Ибо прекрасно понимал, что тому на них совершенно наплевать. И лишь тяга к тому, чтобы быть выслушанным хоть одной живой душой подвинула меня на изложение всего того, что ему удалось установить. Но насколько можно быть откровенным с Колобком, я не знал.

Уж в любом случае я не стану рассказывать содержание преследующих меня по ночам видений. Их общий настрой представлял собой нечто настолько мрачное и фантастическое, что, узнав о них, мой командир тут же бы потащил меня в санчасть.

Да, много всего ужасного я повидал в ночных кошмарах.

Унылое ночное кладбище, где в полном молчании из могил вылезают мертвецы и дружно шествуют куда-то по своим одним им ведомым делам…

Гигантское чудовище сооружает из рассеянных по бескрайнему полю миллионов человеческих черепов огромные холмы…

Безжизненная земля, опаленная великим зноем и усеянная гигантскими костями невиданных чудовищ — ни травинки, ни насекомого, ни птицы, ни единого живого существа…

Черные скалы, исторгают каменными устами вопли на неведомом Семену языке и тонут в океана крови, водопадом хлещущей с небес…

Города, чьи небоскребы, рассыпаются в пыль…

Армия закованных в латы человекоподобных существ гибнет, испуская вопли боли и отчаяния, под огненным дождем из капель расплавленного металла…

Глубокая пещера, в которой прячется Некто, кого я до ужаса боюсь и одновременно с этим очень хочу увидеть. Внезапно в ту пещеру извне проникает белый свет. Он заливает все внутренние углубления подземного убежища, разгоняя тьму. И Некто в страхе пытается спрятаться от света. Но тот разрывает скрывающегося в пещере беглеца на тысячи тысяч частиц и разносит их по Вселенной…

2

Начальник догадался, что мне нелегко вот так сразу отрапортовать обо всех своих мыслях, и заговорил первым.

— Начни сказ с кобонков, — посоветовал Колобок, с интересом глядя резвящуюся в воде живность. — Я никак не могу въехать — что они за народ.

— Загадок у расы кобонков — великое множество, товарищ капитан. Первая начинается с их политической географии. Все территории кобонковских государств не похожи на сложившиеся стихийно, путем постепенного заселения и освоения. Их границы идут не по естественным ландшафтным линиям, а проложены явно искусственно, прямыми линиями. Площади каждой из стран нарезаны явно искусственным путем. Складывается такое ощущение, что их сначала чертили на картах, а потом уже осваивали. И, что самое интересное, территории всех государств сходятся в одной общей точке — у Саркофага.

— Значит, он был важен для всех без исключения.

— Несомненно. Но чем именно важен?

— Чем же?

— Проведя виртуальное возрождении кобонкской цивилизации, наши археологи узрели на экранах нечто, сбившее их с толку и послужившее источником совершенно дичайших гипотез.

— Надеюсь, ты им так не говорил?

— Как?

— Про то, что у них гипотезы «дичайшие»?

«Зря ты так глубоко копаешь, Сеня, — сказал мне взглядом комбат. — Свихнешься же, дурачок, от своих изысканий».

В ответ я послал взгляд, в который постарался вложить противоположную мысль: «Ни фига не сфихнусь, будь в том уверен, Колобочек».

— Так я, может, и не говорил, — соврал я. — Однако… это… вроде того.

— К-км, — Колобок недовольно кашлянул.

Комбату нравился прежний я — туповатый и простодушный. Нынешний я — энергичный, вдохновленный какими-то дурацкими научными идеями, эрудированный — не нравился Комбату. Совсем не нравился. Более того — даже пугал.

— Компьютерная модель показала, — продолжил я, — что цивилизация на Кобо не имеет аналогов не только в человеческой истории, но и в истории всех доселе открытых нами разумных рас, включая нашу собственную. Если использовать в качестве аналогии земной истории, то все эпохи кобонковской цивилизации — это какая-то невообразимая смесь культуры средневекового гарнизона с техническими достижениями Европы периода Поздней индустриализации и социальным развитием общества на уровне индейских кланов Северной Америки в момент высадки там англичан и французов.

— Гм, — Колобок бросил на меня угрюмый взгляд, в котором было не трудно прочитать: «Ох, и наломаешь же ты, Сеня, дров. Как пить дать наломаешь… А кто будет отвечать? С него, придурка, спрос небольшой. И за все потом мне, несчастному, придется отдуваться».

— Технологическое развитие кобонков кое в чем даже не уступает нашему, — вдохновенно вещал я. — Особенно они преуспели в транспортных технологиях. Видимо, скорость передвижения грузопотоков имела для кобонков первостепенное значение. Они использовали природный планетарный электромагнетизм, наделили всю транспортную инфраструктуру интеллектом и получилась уникальная, требующая минимальных трат энергии структура надземных и подземных магистралей. На Кобо еще со времен девятого культурного слоя исчезли лежащие на грунте дорожные полотна. Вместо них появились…

— А зачем же тогда им нужен был Шролл? — перебил Поленова комбат, которому было абсолютно все равно, как именно передвигались по своей планете кобонки. — Спецы уверены — это либо их божок, либо робот-защитник.

— Бред сивой кобылы! — я в сердцах плюнул на ближайшее к нему страшилище, барахтающееся в воде.

Колобок неодобрительно покачал головой, осуждая такое пренебрежительное отношение к своим любимцам, и спросил:

— Надеюсь, Сеня, и этого ты нашим «гробокопателям» не говорил?

— Я начал свои исследования, товарищ капитан, в отличие от этих педантов — с самого главного. И совершил величайшее из открытий.

— Серьезно?

— Я даже какашки на полном серьезе в удобрения перевожу.

— Ты крут, Сеня.

— И это мне вредит по службе. Генералитет видит во мне нешуточного конкурента.

— По службе тебе вредит отсутствие высшего военного образования. Окончил бы училище — и вперед за маршальским жезлом.

— Я до мозга костей — технарь-романтик. Мне, товарищ капитан, маршальство ни к чему. Я лучше с оборудованием лишние сутки повожусь, чем на параде орденами трясти стану.

— Тогда не скули.

— Кому же еще мне плакаться в жилетку, как не доброму отцу-командиру?

3

Колобок озадаченно задвигал нижней челюстью и напрягся. До сей поры никто не называл его «добрым отцом-командиром». Обычно все было наоборот.

— Гм… Так с чего же ты там все начал? — спросил почуявший недоброе Колобок, чтобы хоть что-то сказать.

— С изучения сути.

— Это правильно, — одобрил майор такой подход к делу.

— Суть всех шестнадцати отрытых нами на Кобо культур — ярый милитаризм.

— Верно. Мы с майором Додкиным поехали намедни на одну из гор, чтобы поохотится. И чуть было там на минное поле не напоролись. Хорошо, что анализатор на джипе беду почуял. Иначе бы, прапор, пришлось бы тебе служить под другим комбатом.

— Не пришлось бы.

— ?!

— Я бы тогда умер бы, безутешно стеная и вопя длинные некрологи, на вашей могиле. Или бы — с горя утопился бы в фекальных массах.

Колобок с удовольствием представил себе меня, тонущего в фекалиях, заулыбался и предположил:

— Да может, через столько времени у мин уже ничего бы не сработало.

— Мины кобонки делали очень качественно. Не исключено, что и через тысячи лет они бы рванули и разнесли бы Ваше бренное тело, товарищ капитан, на тысячи кусочков.

— Гм… Гм… — нарисованная мной картина очень не понравилась собеседнику. — Я и говорю: аборигены эти совсем свихнулись от своих войнушек.

— Так вот, товарищ капитан, именно военную технику, оружие, устройство армий и фортификационные сооружения я и взял в качестве отправного пункта своих исследований, посчитав данное явление базовым в становлении цивилизаций кобонков.

— Очень и очень логично, — одобрил такой подход Колобок, как и все служаки уверенный, что все Мироздание держится на плечах военных.

— Их войны я решил изучать не как философ, а как технарь. И начал — с оружия.

— Правильно.

— К сожалению, старое оружие у кобонков шло не в музеи, а на переплавку. И четкое представление можно получить об оружии только пятнадцатой и шестнадцатой культур. Впрочем, были найдены еще и рисунки, и голограммы, и текстовые описания оружия прошлых культур. К сожалению, большинство из них засекретили.

— Гм, — а вот Колобок совершенно не сожалел об утраченных знаниях в отношении прежних четырнадцати культур и одобрял режим секретности.

— И знаете, товарищ капитан, что меня поразило больше всего в оружии кобонков?

— Не знаю, — ответил комбат, про себя наверняка добавив что-либо вроде: «Не знал. И знать не желаю».

— Культурных слоев — шестнадцать. Однако даже среди первых — нет древних крепостей! Сразу — города из бетона и форты с лазерными боевыми установками в амбразурах. Нет ни первобытнообщинных поселений. У кобопитеков есть, а у кобонков нет. Нет у них и первых городищ. Нет эпохи холодного оружия. У землян ушли тысячи лет, чтобы перейти от холодного оружия к огнестрельному. А тут: раз — и все. Такое ощущение, что кобонки не истинные кобианцы, а кобопитеки не предки их, а полностью уничтоженный ими разумный биологический аборигенный вид.

— Ну-у-у, ты, это… Ты, Сеня, того… Ведь имеется коррозия, землетрясения всякие бывают… — Колобок взял в руки очередную буханку.

Так и не услышав от меня ничего ужасного, он снова расслабился.

— Так ведь хотя бы черепки должны были остаться после всех коррозий и землетрясений, — не отступал я.

— Ну не везде. Вот, допустим… — капитан забыл продолжить фразу, поскольку за брошенный им в воду ломоть хлеба разразилась столь ожесточенная битва, что все внимание Колобка рефлекторно переключилось на нее.

— Что самое интересное, в кобонковских учебниках истории, которую имели право изучать только высшие офицеры, жрецы да старейшины — тоже нет никаких сведений о доиндустриальном обществе.

— Их язык все-таки удалось расшифровать?

— В целом — да. В главном — нет.

— А что главное?

— Главное: как переводится имя — Шролл.

— Как?

— Наши дипломированные мудрилы считают — Любимый Друг.

— А ты?

— Я думаю, это не Любимый Друг, а — Любимый Враг.

Внезапно в глубине вод произошло какое-то движение.

Огромная темная масса приблизилась к поверхности воды.

Майор и прапорщик из предосторожности сделали несколько шагов от канала.

Две головы псевдоящера появились из воды и устремили взор свой на стремительно улепетывающую от них группу псевдокрокодилов.

— Любимый Враг, говоришь? — Колобок зло посмотрел на распахнувшего огромные пасти псевдоящера, погрозил ему кулаком, затем повернулся ко мне и сказал. — Какой же придурок станет строить храм, чтобы поклонятся сидящему там врагу?

— Более того, не только строить убежище для врага, но создавать его самого, подключая весь свой научно-технический потенциал. Одной кустарной артелью построить такую убойную штуковину, угомонить которую могут только объединенные армии всех государств, невозможно.

— Сами создали?! Не-е, Сеня. Тут ты… того… перегнул палку…

— В электронных схемах каждого кобонковского вида оружия, каждой киберсистемы управления подразделениями боевых роботов, транспортом, приборами управления огнем, артбатареями, лазерными и реактивными установками, а также в каждом узле стратегической и оперативной связи: везде есть чипы, которые срабатывают на неких сигнал. После его получения вся военная техника кобонков начинает действовать только в одном направлении — против Саркофага. Почему?

Псевдоящер погнался за одним из псевдокрокодилов. И, схватив его зубастыми челюстями обеих голов, погрузился обратно в черную бездну Беломора.

— Гм… — Колобок подошел к берегу и, невзирая на брызги от волн, поднятых псевдоящером, сердито плюнул ему вслед.

— Сам-то Саркофаг ведь совершенно безобиден, — я проследовал за капитаном. — Это просто покрытая прочной оболочкой полость. Без амбразур. Без приборов наблюдения. Без люков для выхода подземных торпед и ракетных запусков.

— Гм.

— Выходит одно: вся военная мощь кобонковской техники была направлена против того, кто находится в той полости.

— Зачем?!

— Кобонки, хоть и были со сдвигом, но инстинкт самосохранения имели. Они не хотели, чтобы от междуусобиц гибла вся их цивилизация. Вот и придумали Шролла — саморазвивающуюся систему уничтожения органики. При открытии Саркофага, все войны между народами прекращались и начиналась общая борьба с Любимым Врагом, которого с крупными потерями и всяческими материальными разрушения силой загоняли обратно в Саркофаг. На шестнадцатый раз Шролл одолел кобонков. И самостоятельно вернулся на консервацию в Саркофаг, поджидая тех дебилов, которые выпустят его на свободу.

— Да за такое время…

— Между пятнадцатым и шестнадцатым выходом Шролла прошло целых 3 000 лет. А он вышел — бодрый и здоровехенький — и перебил в легкую не менее 300 000 000 кобонков, если верить их хроникам. Так что, и через пару сотен лет традиция, уверен, будет соблюдена.

— Идиотская у них традиция.

— Она лишь следствие их происхождения.

— Но ученые его так и не выяснили.

— А я выяснил. Именно потому, что начал исследовать их цивилизацию с изучения самого древнего оружия.

— И что выискал? Какой-нибудь самострел? Бумеранг?

— Я не выискал даже наконечника от копья и вообще ничего из того, что характерно, например, для классических древних культур Междуречья, Египта, Греции или Рима.

— Да ну?!

— Зато нашел, допустим, остатки не разъеденной временем артиллерии. Пушечной. Реактивной. Минометной…

— Не ты нашел, Сеня, а люди, специально обученные все находить. А ты только воспользовался результатами их трудов.

— До истинных результатов еще далеко. Я, товарищ капитан, пересмотрел голограммы разных видов кобонкских гаубиц, мортир, самоходок, реактивных установок и других орудий смерти… И все найденные при раскопках средства обеспечения прицельности стрельбы я тоже по мере сил обнюхал: бинокли, стереотрубы, дальномеры, гироскопические топопривязчики, детали радиолокационных, метеорологических и звукометрических станций, фотограмметрические приборы…

4

Я словно уснул. Да что там «словно» — раз увидел сон, значит, точно спал.

А увидел я, как всплывающий над горизонтом Кнарр озарил своими красновато-оранжевыми лучами газон с надгробьями. Священное кладбище клана Черный Дым.

Клан пользовался уважением среди кобонков — разумных обитателей Кобо. Ибо все они знали: вожди и старейшины Черного Дыма мудры, хладнокровны и умеют соблюдать договоренности. Даже — с самыми злейшими врагами.

Благодаря такой репутации издревле старейшинам этого клана состоялся именно на территории Священного кладбища клана Черный Дым.

Территории всех мужских кладбищ на Кобо использовались обычно не только для похорон, но и для празднеств, собраний и дипломатических переговоров (считалось самым страшным преступлением солгать на земле, где покоится прах героических предков или совершить на ней иной проступок, указанный в древнем Кодексе воинов).

Естественно, что и гарантии безопасности всем прибывшим предоставило клан Черный Дым. Такие гарантии дорогого стоили, ибо клан располагал лучшими на планете: системой противовоздушной обороны и защитой от автономных групп роботов-диверсантов.

Патрульные самолеты, летающие вокруг места встречи старейшин, оберегали их собрание от ударов с воздуха. От ударов с земли и из-под нее защищали угрюмые танковые колонны и бригады подземной бронетехники.

Усталые офицеры, дежурившие у экранов радарных установок, с напряженным вниманием следили за всем вокруг. За всем, что носилось в небе. За всем, что перемещалось по поверхности земли. За всем, что двигалось в ее глубинах.

Тридцать три старейшины прибыло на Совет. Каждый из них выражал интересы своего многомиллионного клана и был наделен им высшими полномочиями.

А кланов на Кобо до всеобщей войны (вспыхнувшей совсем недавно, но уже успевшей превратить всю планету в поле боя) имелось сорок два.

Шесть кланов подверглись полному уничтожению и прислать никого уже не могли. А два клана решили не посылать своих делегатов на Совет.

Тридцать три старейшины стояли сейчас полукругом перед старейшиной клана Черный Дым Шагуллом, за спиной которого, стараясь быть незаметным, находился молодой писец, ведший протокол Совета.

В целях безопасности кладбище было экранировано от всех каналов связи, поэтому последних сводок с полей сражения старейшины получить не могли. Но, будучи опытными воинам (в старейшины избирали только ушедших по возрасту с военной службы клановных полководцев), они понимали, что чуда быть не может. Мир сам собой не установится. И каждая прошедшая минута обходится разрезанному на части линиями фронтов народу Кобо в тысячи трупов.

Впрочем, ситуация не являлась абсолютно безвыходной. Однако единственный выход из нее вел к тому, что за минуту станут гибнуть уже не тысячи, а десятки тысяч людей.

А еще каждый из старейшин понимал, что заканчивается определенный период его жизни и жизни его клана. И этот Совет — не только примирение враждующих сторон, но и прощание с прежним образом существования…

Кнарр уже полностью поднялся над горизонтом.

До войны безоблачными днями можно было вовсю любоваться солнечным диском, находящимся в зените. Однако в последние месяцы из-за широкого применения химического оружия озоновый слой над планетой истощился. И свет божественного Кнарра, породившего жизнь на планете, стал опасным для глаз кобонков.

Поэтому, когда солнечные лучи заскользили вдоль Аллеи павших героев по обелискам воинов-предков и по красным хламидам старейшин, все они как один надели защитные очки.

Ярко-оранжевый солнечный диск величаво парил над горизонтом. Его лучи, проливаясь на лесок, росший вокруг кладбища, превращали бирюзовые листья деревьев в сверкающее серебристо-зеленоватое поле. Среди всеобщей выжженной и усеянной радиоактивным пеплом пустыни, в которую превратилась поверхность планеты Кобо, здешние джунгли смотрелись чем-то нереальным, чем-то из старого довоенного времени.

Из-за кустов доносились крики диких зверей, а над густыми кронами высоких деревьев беззаботно порхали и парили разного размера пестрые крылатые твари.

Сия идиллическая картина вызвала восхищение даже у суровых старейшин, большинство из которых не выходило из подземных бункеров с начала войны.

Поэтому старейшины не спешили переходить к обсуждению вопроса, ради которого собрались здесь, наслаждаясь последними мгновениями покоя перед принятием решения, которое, возможно, приведет к уничтожению всей цивилизации на Кобо.

Не спешил с выступлением и старейшина клана Черный Дым. Он всегда готов был поддержать многочасовую часовую беседу. И любил выступать на публике. И умел говорить долго и красиво. Но сегодня ему впервые не хотелось раскрывать рта.

Наконец, проследив тоскливым взглядом за полетом патрульного истребителя, старейшина клана Черный Дым резко вздохнул и, преисполнившись решимости, начал свою речь:

— Уважаемые старейшины гордых и сильных кланов нашей Планеты Воинов, всем вам известно, ради чего мы собрались. Мы не слабодушные женщины, чтобы отвращать свой взор от правды, какой бы жестокой и страшной она ни была. Именно поэтому я не стану пытаться убедить или переубедить вас в чем-либо. Уверен, на советах вождей вы уже все обсудили с лидерами своих кланов. Прошу высказываться.

Лаконичность выступления одного из самых лучших ораторов Кобо была оценена по достоинству всеми собравшимися. Праздная риторика в преддверии возможной гибели всего живого на планете были бессмысленны. И никто не собирался сейчас торговаться или вести дипломатические игры.

Заговорил старейшина клан Кровавый Ветер:

— Не уверен, что хочу открытия врат Логова.

Старейшина клана Черный Дым понимающе кивнул:

— И никто из нас в том не уверен. Даже жрецы колеблются, не в силах однозначно растолковать знаки в дымах священных костров. Нам дано выбирать не из самых лучших вариантов, а из самых худших… А что нам скажет решительный старейшина известного своей победой у горы Зо клана Безжалостные Тесаки?

— Хоть кланы и скрывают размер своих потерь, но и так ясно, что нынешняя война истребила уже никак не меньше трети населения планеты, — констатировал старейшина клана Безжалостные Тесаки. — А бомбы, ракеты, снаряды и генераторы лучей уничтожили на ее поверхности почти всю растительность и разрушили наземные поселения. Увеличение производства подземной бронетехники приведет к разрушению подземных крепостей и городов… В общем, достойные мужи, аналитики моего клана предрекли: в случае продолжения военных действий наша цивилизация погибнет не только на Кобо, но и на освоенных нашей расой планетах, где тоже бушуют ожесточенные бои. И мы не видим иного выхода, кроме открытия Логова.

— Воля клана Безжалостные Тесаки ясна и однозначна. А вот старейшина славного клана Кровавый Ветер в отличие от достойного старейшины клана Безжалостные Тесаки не высказал своего окончательного решения насчет Шролла, — отметил старейшина клана Черный Дым. — У тебя, мужественный старейшина, есть надежда, что без Него мы можем договориться о мире?

— Нет, — выдавил из себя старейшина клана Кровавый Ветер после некоторого раздумья.

— Значит? — потребовал конкретности старейшина клана Черный Дым.

— Шролла надо выпускать из Логова, — хмуро произнес старейшина клана Кровавый Ветер. — Но следует дать кланым хотя бы пару суток на эвакуацию в дальний космос. Ведь при любом исходе битвы на Кобо вряд ли сможет уцелеть живая плоть.

— А кто же будет тогда противостоять Шроллу здесь, храбрейшие? Кто его остановит и загонит обратно в Логово, лишив возможности преследовать нас на других планетах? — резонно спросил старейшина клана Акзз.

Он был так сильно ранен при бомбежке своей родовой крепости, что даже через месяц активного лечения не смог восстановиться настолько, чтобы стоять на ногах, не опираясь при этом на костыли (а сидеть и уж тем более лежать на территориях священных кладбищ было строжайше запрещено).

— Отряды смертников-киборгов и роботы, — ответил старейшина клана Кровавый Ветер.

— В прошлый выход Шролла они едва смогли справится с ним. А ведь тогда Великий Убийца еще не знал о принципах работы плазменнных генераторов и аннигиляторных батарей залпового огня. С тех пор мы не слишком-то продвинулись дальше в своих научных изысканиях, — возразил старейшина клана Акзз. — Как бы лекарство не оказалось более опасным, чем болезнь.

Все старейшины долго молчали. И никто не спешил нарушить тишину.

Наконец это сделал Мралл, старейшина клана Огненный Удар:

— Я, отважные, родился на пограничной заставе и жил до военного училища с другими детьми заставы в казарме среди леса. В мои окна при малейшем ветре бились ветви деревьев…

Далее последовал пространный рассказ о детстве Мралла, которое никого, кроме него не интересовало.

Все остальные участники Совета терпеливо ждали конца этого рассказа, поскольку знали, что показная сентиментальность Мралл — лишь маска, скрывающая его жестокое сердце и циничный ум, который не следует настраивать против себя ни при каких обстоятельствах.

Мралл до получения почетного звания старейшины клана Огненный Удар звался Мралл Низкий. Он долгое время занимал не слишком уважаемый среди кобонкской элиты пост начальника клановной контрразведки.

Мралл Низкий при малейшем подозрении члена своего клана в изменнических контактах с иноклановниками подвергал его изощренным пыткам и воздействию наркотических средств. После таких допросов их жертвы, если и выживали, то оставались психическими и физическими калеками на всю оставшуюся жизнь, наводя своими страданиями страх на соклановников.

Мралл Низкий не пожалел даже единоутробную сестру, когда на нее поступил донос от ее коллеги по лаборатории, где она исследовала свойства новых сортов взрывчатки. После допросов сестры, не добившись даже жесточайшими пытками от нее никаких подтверждающих ее вину показаний, Мралл Низкий потребовал от трибунала права собственноручно казнить мнимую предательницу вместе с двумя ее малолетними дочерьми.

Трибунал не возражал. И Мралл Низкий прилюдно бросил под гусеницы танка «преступницу» и ее детей, с легкой улыбкой наблюдая как траки танковых гусениц превращают тела родственников в кровавое месиво. После этого Мралл Низкий получил повышение по службе, сделав серьезный шаг к должности клановного старейшины, которую и получил после длинной цепи злодейств, каждое из которых было коварнее и продуманней, нежели предыдущее.

— …Теперь и от той казармы, и от того леса остался лишь радиоактивный пепел, — закончил свое затянувшееся лирическое вступление старейшина клана Мралл и вытер слезы отчаяния, выступившие в уголках глаз. — Терять нам нечего — от глубинной бомбы, примененной кланом Наводящий Страх для уничтожение океанских укреплений клана Меч Воли, появились разломы в континентальных плитах планеты. Вот-вот начнутся землетрясения и оживут древние вулканы. Я ратую за освобождение Шролла.

После представителя клана Мралл, обладающего самой сильной танковой и мотопехотной наземной группировкой на планете, еще шестеро старейшин высказались за выпуск Шролла из Логова.

Тут решил высказать свое мнение и сам организатор Совета.

— Я, мудрые и решительные старейшины, ратую за вызов Шролла потому, — сказал старейшина клана Черный Дым, — что начались боевые столкновения в колониях. Нарушена конвенция о заселенных планетах. Ресурсы поселенцев настолько малы, что они не только не смогут в дальнейшем возродить Кобо, но и существовать сами.

— Эксперты дипломатического батальона моего клана просчитали все варианты межклановных переговоров о мире на Кобо и в колониях, — вступил в беседу Долл — старейшина клана Непобедимое Знамя, известного мощью аналитических машин.

Все затаили дыхание, надеясь, что произойдет чудо и еще можно будет обойтись без кардинальных мер по спасению цивилизации, которых боялись даже самые смелые из старейшин.

— Неустрашимые, всеобщее замирение без выпуска на свободу Шролла совершенно невозможно, — заявил Долл. — Многие штурмовые и диверсионные группы действуют совершенно независимо от диспетчеров генштаба своего клана и во избежание радиоперехвата работают в совершенно автономном режиме. Поэтому бои будут продолжаться даже тогда, когда будет объявлено великое замирение. Но даже не это главное. Главное в том…

Слушающие снова затаили дыхание.

— …Что потерявшие свыше трех четвертей своих воинов кланы Несущие Смерть и Бросившие Вызов уже ни при каких условиях не остановят свои армии роботов, поскольку провели обряд Последней мести и теперь будут сражаться до последнего члена клана. Да и после его гибели, уверен, нам не будет покоя от запрограммированных на войну боевых устройств этих обреченных богами на смерть кланов.

— Клан Несущие Смерть, между прочим, до сих еще не использовало коллекцию смертоносных вирусов, оставленную им предками, — напомнил собравшимся старейшина клана Черный Дым. — А у клана Бросившие Вызов в арсенале хранится квантовый генератор, способный вызвать цепную реакцию распада атомов водорода в атмосфере Кобо.

— До меня тоже дошли слухи о проведении обрядов Последней мести двумя клаными, — сообщил старейшина клана Коессш. — Думаю, именно поэтому сюда не явились старейшины ни от клана Несущие Смерть, ни от клана Бросившие Вызов. А еще я думаю, что вести сейчас с ними переговоры совершенно бессмысленно. Вряд ли там остались вменяемые лица, чей статус придал бы смысл общению с ними наших дипломатов.

— И только появление Шролла сможет остановить эти кланы, — сделал вывод старейшина клана Непобедимое Знамя.

— Какая, однако, ирония судьбы — война не может быть прекращена из-за двух наименее причастных к ее развязыванию кланов, — с грустью произнес старейшина клана Мралл.

— Теперь мы уже точно знаем, что конфликт, положивший начало всемирной войне, был вызван вовсе не нападением, а мирными военными маневрами бронетанкового корпуса клана Торнвв, — вступил в беседу старейшина клана Гукк, известном многовековой любовью к собиранию фактов и всяческим расследованиям. — Машины шли к границе без боекомплекта. Поэтому их удалось так легко уничтожить авиации клана Коессш…

— Неправда! То были вовсе никакие не маневры! — запальчиво воскликнул старейшина клана Коессш, виновника бушующей на планете всеобщей войны.

— Именно маневры! У нас есть неопровержимые доказательства! — проявил не меньшую горячность старейшина клана Торнвв, жалея, что не имеет права и возможности убить проклятого коессшца.

— Вся ваша лживая пропаганда не стоит тех пуль, что следует вогнать в лоб вашим мастерам вранья и распространителям гнусных слухов! — крикнул старейшина клана Коессш.

— Сейчас это уже не имеет значение, отважнейшие! — повысил голос старейшина клана Черный Дым. — Прошу вас прекратить обсуждение причин войны! Перед нами только одна задача: решить — стоит ли вызывать Шролла из Логова или есть иной путь прекратить войну.

Однако не все вняли сему призыву.

Кое-кто решил поговорить о том, чтобы все-таки направить переговорщиков к старейшинам клана Несущие Смерть и Бросившие Вызов.

После часового обсуждения данного предложения от него единодушно решили отказаться.

— Одно меня тревожит, мудрейшие, — принял решение поделиться своими сомнениями старейшина клана Безумных Жнецов, — Шролл на этот раз должен быть сильнее, чем в прошлый, ибо напитал себя разумом и энергией пятнадцатой культуры. А мы не во многом превзошли ее.

— Наши специалисты считают также, — подтвердил старейшина клана Кровавый Ветер. На этот раз, несмотря на противодействие армии объединенных кланов, Шролл сможет дотянуться до всех заселенных нами миров, поскольку в сознании тех, кого он сожрет, найдется в отличие от пятнадцатого вызова достаточно сведений, чтобы найти дорогу к колониям.

— Несомненно, Шролл, объединив в своем мнемоническом анализаторе память поглощенных кобонков, сделает настольно грандиозный шаг в своей эволюции, что обретет беспредельную силу, — старейшина клана Кровавый Ветер вопросительно оглядел собеседников сквозь темные стекла очков. — Не лучше ли, сильнейшие духом старейшины, оставить ему Кобо без сражения, а самим забрать всю боеспособную технику и отступить на территории колоний. Если Шролл не уйдет в Логово, а двинется к нашим космическим базам, то нам будет легче отстоять их, не потеряв при обороне Кобо ни солдата, ни танка? При такой стратегии шансы нашей цивилизации на выживание повышаются.

Пессимизм старейшины Кровавого Ветра не понравился старейшине клана Черный Дым. И он произнес:

— Давайте не забывать, храбрейшие, что цель военной кампании — возвращение Шролла в Логово. Иначе его вызывание теряет смысл. С тем же успехом мы можем просто эвакуироваться с Кобо, взорвав планету, ставшую полем боя.

И снова разгорелся спор. В нем здравый смысл терялся в пафосе речей, а логика выжигалась накалом эмоций.

Однако горячие лучи Кнарра жгли уже вовсю. И терпеть зной старейшинам становилось все труднее и труднее. Непереносимая жара торопила их, подталкивая к тому решению, принять которое, несмотря на всю свою суровую мужественность и бесстрашие, проявленное в боях, они боялись.

— Никто так и не назвал причину, по которой врата Логова не следует открывать, — Мралл Низкий выглядел бесконечно уставшим, словно вел не беседу, а тяжелый бой. — Советую не тратить дальше время на пустопорожние разговоры. Подумаем о будущем. Когда мы уйдем отсюда, наша жизнь снова, как и до высадки на Кобо наших предков, станет кочевой. Давайте помолимся духам великих предков, чтобы избавили нас от судьбы странников, обреченных на вечные скитанья. Кто против так…

Старейшина вынужден был замолчать, поскольку его голос совершенно заглушили загрохотавшие неподалеку разрывы снарядов и ракет. То открыли заградительный огонь зенитные батареи клана Черный Дым.

К старейшинам, почтительно склонив голову, приблизился офицер безопасности. Он сообщил о появлении в опасной близости от Священного кладбища эскадрильи бомбардировщиков, проигнорировавшему объявленное на сегодня перемирие, и попросил всех перейти в подземное укрытие.

Старейшины, покидая Священное кладбище, снимали солнцезащитные очки и, щурясь от яркого света, бросали печальные взгляды на обелиски с барельефами клановных вождей и героев, на невысокие ветвистые деревья с пышными кронами, на бюсты предков на черных мраморных колоннах и выбитые на стелах иероглифы с поминальными изречениями… Ибо понимали, что вряд ли увидят когда-нибудь еще нечто подобное.

Через полчаса в бомбоубежище клана Черный Дым было принято окончательное решение. Оно отозвалось ужасом в сердцах простых кобонков: старейшины решили вызвать Шролла.

Доселе его вызывали пятнадцать раз. И с каждым разом Шролл являлся все более могущественным. В последний, пятнадцатый, раз (3 000 лет назад) его высвобождение из Логова стоило кобонкам очень дорого.

Хронисты разных кланов отразили данное событие по-разному. Однако в главных деталях все описания из кобонкские летописей, касающиеся последствий выхода Шролла на поверхность планеты, между собой сходились.

Вокруг Логова появилась рябь. Это Шролл, еще не выйдя целиком из Логова, начал пожирать воздух, питаясь энергией разрушения его молекул. Такая рябь стремительно распространилась по всей атмосфере, сделав воздух планеты сухим и раскаленным. А ее небосклон окрасилось в ярко-красный цвет.

Вся планета содрогнулось от взрывов. Вздыбилась земля, пылая и извергая дым. Раздался оглушительный грохот и небо закрыли тучи газа, из которых били молнии.

Шролл очистил планету от всех форм жизни. Ни одно живое существо не ползло, не бежало и не скакало по поверхности мертвой планеты, где не осталось ни деревца, ни травинки. И конечно же, Шролл убил всех жителей Кобо. Они не смогли спастись даже в подземных крепостях…

Не одно столетие понадобилось колонистам с обжитых кобонками планет, чтобы восстановить экологию Кобо, возвести там города и возродить промышленность. Но как только это было сделано, на Кобо разразилась очередная всепланетная война.

И настал день шестнадцатого вызова Шролла. Настал самый страшный день в истории кобонкской цивилизации. Никто не знал, чем кончится этот вызов. Но все были уверены: при любом исходе — больше никогда и никем Шролл не будет высвобожден из своего заточения.

«Кобонки ошиблись, Сеня, — раздался знакомый металлический голос в моей голове. — Через 200 000 лет нашлись те, кто сделает это».

5

— Кто сделает?! — воскликнул я, очнувшись от этого сна наяву.

— Ты о чем, Сеня? — полюбопытствовал комбат.

— Так привиделась одна фигня. Про кобонков.

— И чего ты, Сеня, в них нашел? Они ж давно померли.

— Гораздо любопытней то, чего я у них не нашел, — заявил Колобку Семен.

— Гм.

— Я и тут, как и в случае с поселениями, не нашел развития.

Успокоившись после погружения псевдоящера обратно на глубину, по поверхности канала опять засновало всякое зверье, издавая трубные звуки, визг, клекот и протяжные гнусавые вопли.

Семен содрогнулся от вида мерзких тварей, спешно приближающихся к месту, где стояли они с Колобком.

А тот, наоборот, радостно засвистел своим любимцам и замахал им пухлой рукой.

— Развития, говоришь, не нашел, — Колобок достал из вещмешка очередной батон хлеба и начал и его скармливать прожорливым бестиям, ни на секунду не прекращавшим ожесточенно бороться друг с другом.

— Возьмем, к примеру, для сравнения — земную артиллерию, — решил пояснить свою мысль Семен. — Первые огнестрельные орудия землян были поначалу примитивны — заряжающиеся с дульной части железные кованые трубки с глухой казной, где сверлилась дырка для воспламенения заряда горящим фитилем. Пальба велась каменными и железными ядрами. Потом в Европе было освоено литье орудий из из меди и бронзы.

Колобок подсоединился к станционной библиотеке, бегло просмотрел попавшийся первым материал по истории артиллерии и с важным видом проговорил:

— Это всем известно, Сеня. Мы все это еще в училище проходили: цапфы, дельфины… и прочие… как там их…

— А также: винграды, картечь, гранаты и лафеты.

— Угу, гм-кхм.

— Прошло время. И земляне-оружейники начали отливать орудия не из бронзы, а из чугуна. Причем — развитие техники шло последовательно и в соответствии в изменением фронтовых реалий. Например, когда русские артиллеристы во время Семилетней войны в сражении при Пальциге применили метод стрельбы через голову своих войск, то эта техника тут же была подхвачена всеми развитыми державами того времени и потребовала увеличения дальности стрельбы. Изготовители откликнулись…

— А ракеты? — спросил Колобок и тут разразился негодующими криками в адрес одной из барахтающихся внизу зверюги, ухитрившейся попасть в комбата выпущенной из пасти грязной, пахнущей тухлятиной струей воды.

— Чего «ракеты»? — не понял прапорщик.

Капитан бросил на землю буханку и стал обеими ладонями стряхивать с мундира капли вонючей жидкости.

Семен терпеливо ждал конца сей процедуры, стараясь не рассмеяться.

— Ракеты же у нас появились в один век, — объяснил Колобок, поднимая с земли брошенную буханку. — И практически сразу: бац-бац, и оптимальная модификация. Так что, и у кобонков тоже мог быть такой технологический прорыв.

— Из-за своего низкого научно-технического европейцы веками не могли додуматься, что используемые жителями Поднебесной фейерверки можно использовать в качестве снаряда, перемещающегося в пространстве благодаря реактивной тяге.

— Но потом-то додумались!

— А когда додумались, то наложили свою догадку на уже развитые технологии — перегонку нефти и самолетостроение — и науки — баллистику, химию, физику, кибернетику…

— Хорошо. И что в итоге? — Колобок размахнулся, забросил далеко в воду треть буханки и залюбовался вспыхнувшим за нее сражением.

— Я считаю, что кобонки — потомки экипажа военного космического корабля, возможно спасшегося из пекла уничтожившей их родину войны или просто потерпевшие возле Кобо крушение, — заявил прапорщик. — Потому-то у них отсутствует большинство признаков гражданского общества, казарменное устройство социума и наличие военной техники без ее примитивных прототипов. Здесь на орудиях первого культурного слоя уже нет даже прицелов. Сразу: автоматическое наведение орудий с использованием данных летящих по планетарной орбите спутников — корректировщиков огня. Тут и ежику станет ясно, что те, кто основал здешнюю цивилизацию, уже владели образцами вполне навороченной военной техники. И искать тут древностей вроде античных амфор или средневековых двуручных мечей бесполезно.

— Да, — согласился майор. — Все дно Беломора усеяно остатками покоцанной ржавчиной техники. Но там — антиквариатом и не пахнет. Я тут намедни попросил у григорьевских водолазов выудить для меня какие-нибудь древние сувенирчики вроде амулетов-браслетов — так они клянутся, что на дне ничего такого и в помине нет. Мол, подводную лодку мы тебе вытащим в два счета, а вот насчет антиквариата — шиш… Так каков же твой вывод, Поленов?

6

— Выводов у меня, Григорий Ефимович, целых два.

— Давай оба, — подбодрил подчиненного комбат, поймав, вдруг, себя на мысли о том, что уже забыл, о чем я ему только что рассказывал.

— Первый: несмотря на гибель всех своих воинственных обитателей в лице кобонкских кланов, все равно Кобо — смертельно опасная планета.

— А второй?

— В Саркофаг нам соваться пока не стоит. Надо подогнать с метрополии более серьезные силы.

— Может быть, Поленов, может быть… Нам сегодня на оперативке сообщили: в пятнадцати километрах от «Апельсиновки» нашли литиевую бомбу. Что интересно — она принадлежит не последней культуре кобонков, а предыдущей. Не планета, а пороховой погреб. А жили на ней — полные психи.

— Так точно, товарищ капитан. Кобонки воистину были настоящими психами. И думали только о войне, о воинской славе, о чинах и наградах.

— С их точки зрения — ты, Сеня, не алчущий подвигов и воинских наград прапор — тоже псих. Зачем, спрашивается, ты поперся на службу в Космофлот, если не мечтал о карьере, а? — Колобок рассмеялся.

Я не понял, то ли комбат пошутил, то ли разглядел в возне снующих в воде зубастых тварей нечто забавное. На всякий случай я вежливо подхихикнул комбату.

А тот, вдруг, посуровел и тихим проникновенным голосом спросил:

— Слушай, Сеня. А ты когда-нибудь доселе интересовался оружием, археологией и историей?

— Никогда.

— Я тебя не узнаю, Сеня. Раньше тебе такие заморочки были по барабану.

— Я, если честно, и сам себя не узнаю.

— А на кой же хрен тебе все это?

«Хороший вопрос, комбат, — уныло подумал я. — Мне бы тоже хотелось бы знать на него ответ. И на кое-что иное я бы не отказался получить ответы. Увы, майор, нет у меня их. Можешь скормить мое бренное тело своим уродцам, все равно не смогу тебе ничегошеньки толком объяснить, потому что и сам ни фига не знаю».

— И сам не имею ни малейшего понятия. Наверное, скука заела… Я пойду, товарищ капитан?

— Скука?! Постараюсь больше припахивать твою бригаду. Ладно, топай.

— «Служа Отечеству, я не ищу пощады!» — процитировал я любимый (но не признаваемый на официальном уровне) лозунг космофлотцев, поспешил раскланяться с назойливым капитаном и его зубастыми любимцами и побежал ко входу в Клюкву, серьезно опаздывая на свидание и придумывая на бегу форму самого эффектного оправдания перед своей подругой.

 

Глава 1. Нет пророка в своем отечестве

1

Место моего предстоящего свидания со Златкой располагалось в пятистах шагах от того истоптанного сапогами Колобка клочка земли, где мы с ним только что разговаривали.

И дама моего сердца видела мою научно-просветительскую беседу с комбатом. Поэтому объяснять Златке причину опоздания на целые полчаса мне не потребовалось.

Златка терпеливо дожидалась меня, держа в руке, словно запеленатого младенца, пакет со свежими фруктами: маленькая дыня, пара ананасов и несколько груш.

В последнее время мой организм, в ответ на какую-то лишь ему ведомую перестройку, требовал от меня разнообразия в пище и напитках и увеличения их объема, а также — приема массы витаминов и микроэлементов искусственного производства. Кроме того, я упросил Златку подкармливать меня продуктами подведомственного ей огородно-садового хозяйства.

По прибытии меня (запыхавшегося от бега и отчаянно извиняющегося за опоздание) к месту рандеву Златка вручила мне этот пакет. Я тут же выразил ей горячую благодарность за подаренные фрукты.

Я взял Златку под руку и подвел к скрывающейся в тени густых деревьев скамейке. Мы сели на нее.

— Представляешь, Сенечка, — улыбнулась Златка, — наши плантации никогда еще ни приносили столько плодов. Еще пара лет — и эти места трудно будет узнать. Все будут объедаться абрикосами, персиками и сливами, пить вишневый сок и имбирный квас.

— Я рад, — произнес я. — Квас по здешней жаре — самое то. Без кваса тут чокнуться можно.

Чуткая Златка сразу же уловила в моих словах депрессивный тон. И спросила:

— Тебе на Кобо не нравится, я чувствую.

Пухленькая брюнетка Златка (младший лейтенант по званию и младший агроном садово-огородного комплекса станции «Апельсиновка» по должности) родилась в семье экипажа имперского звездолета «Землепроходец Ерофей Павлович Хабаров». Тот корабль вывозил переселенцев на обживаемые космофлотцами планеты, а с них доставлял обратно в метрополию образцы грунта, воды и атмосферы, а также представителей тамошней флоры и фауны.

С детства Златка привыкла к скитальческой жизни. Поэтому в отличие от меня Златка легко обживалась на новом месте. Более того — ее пугала оседлая жизнь. Златка боялась даже представить себе, как это можно, взять да и навеки вечные привязать себя к одной планете, одному городу, одной улице и одному дому.

А вот мне… мне и в самом деле не нравилась моя жизнь на планете. И сама планета производила на мою чуткую психику удручающее впечатление.

2

— О чем ты так долго говорил со своим начальником? — спросила меня Златка, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. — Я тут от жары, чуть не умерла, ожидаючи конца вашего толковища.

— О кобонках, — ответил я. — Да еще об их Шролле.

— И как?

— «Дискуссия проходила в атмосфере напряженного поиска истины», — это я припомнил (надо сказать, что в последнее время память у меня работала с феноменальной цепкостью и глубиной) отрывок из прочитанного утром дайджеста симпозиума, где обсуждали результаты археологических раскопок на Кобо и других планетах системы звезды Кнарр. — «Между участниками обсуждений царил дух дружбы и уважения, быстро превративший выступления ученых в коллективное изучение многоуровневого множества функциональных совокупностей исторических процессов».

Златка, с наслаждением выслушав подобную галиматью, восторженно захлопала в ладоши. И спросила:

— Шролл необычное существо, не правда ли?

Я пожал плечами. И солидно ответствовал даме сердца, припомнив кое-что из своих кошмарных видений:

— Видал я разных существ, барышня. Таких, что и во сне не привидятся.

Я положил пакет с фруктами на траву и обнял Златку, намереваясь ее поцеловать.

Но у Златки сегодня было серьезное настроение. Она отстранилась от меня и сказала:

— Сдается мне, Сенечка, что многие на тебя сердятся за твое вмешательство в дела археологов.

«Ну вот и тут меня жизни учат!» — подумалось мне.

— Я бы и не вмешивался, честное слово! — воскликнул я. — Очень надо мне вмешиваться в чужие дела, когда своих по горло. Но, видя, что наши мудрилы не могут понять главного в кобонках, вынужден был провести свое собственное расследование.

— Результаты которого, если верить ребятам из группы Губайдуллина, «не достаточно убедительны, не подтверждены фактами и не поддерживаются компьютерными моделями», — Златка показала, что не один только я имеет хорошую память на чужие высказывания.

А вот этого Златке говорить не стоило. Не стоило ей упоминать о весельчаках-офицерах из информцентра, возглавляемого майором Шри Губайдуллиным. Я страшно ревновал к каждому из них свою подругу. И ненавидел всех их за постоянные насмешки над собой.

Я тут же разразился уничтожающей критикой в адрес «тупиц и губошлепов из информцентра», завершив ее так:

— Эти дураки, представь себе, Златка, до сих пор считают, что цивилизация кобонков погибла под ударами чужаков, атаковавших из космоса превосходящей силой. Такое ощущение, что Губайдуллин набирает в свое подразделение одних идиотов.

— А Лидочка полагает, что виной всему постепенный внутренний распад культуры, продолжавшийся около столетия, и последовавшая за ним мировая война всех против всех, — поспешила Златка увести разговор в сторону от недругов Поленова, видя, как в его глазах появился воинственный.

— Твоя Лидочка умнее всех наших академических спаниелей. В обнаруженных до сих пор документах — полное отсутствие хотя бы маломальских упоминаний о какой-либо инопланетной агрессии. Да и что же это, интересно узнать, за агрессия, которая повторяется целых пятнадцать раз, а эффект дает только на шестнадцатый. Нет, кобонки били самих себя сами. Собственным же оружием, — я наклонился к земле, достал из пакета спелую грушу и начал ее азартно уплетать.

«Толпы спецов на разных планетах бьются над загадками Кобо, — я бросил взгляд на стоящие вдали в желтоватой туманной дымке лесистые горы. — Но только я, один-единственный, разгадал тайну Саркофага и его содержимого… А вдруг заблуждаюсь?! Кто я такой, чтобы поучать тех, кто занимается изучением космических артефактов не один десяток лет?»

Чтобы хоть как-то восстановить душевное равновесие, я начал рассказывать подруге всякие занимательные истории о кобонках.

Златка уже слышала из моих уст все эти истории, но тем не менее с удовольствием выслушала их еще раз. И даже заявила:

— Я, глядя на тебя, Сеня, тоже скоро подамся в изучатели кобонков.

— Ни в коем случае, барышня! — я поперхнулся грушей и закашлялся. — Я запрещаю тебе пудрить себе мозги всякими там мертвецами! В противном случае ты будешь неизбежно наказана самым строгим и немилосердным образом.

Златка звонко рассмеялась.

— Верь, мне, Златка, скоро вы все увидите…

— Что?

3

Тут я замолк, ибо мой взгляд упал на стоявший на земле пакет с фруктами. Точнее — на уже лежащий пакет. Пакет без фруктов.

Их растерзанные останки лежали у лап желтого кривоногого полуметрового крылатого псевдоптерозавра довольно мерзкого вида.

Златка, увидев сие, заливисто захохотала.

А я от такой наглости ничтожнейшего из представителей кобонковской фауны даже слегка оторопел.

Ну а бессовестный пожиратель чужих фруктов отправил длинным языком себе в пасть остатки дыни, ехидно поглядывая своим единственным глазом на меня, и довольно хрюкнул.

«Так и будешь рот разевать? — раздался в голове у Семена лязгающий металлом раскатистый голос. — Наподдай нахалу!»

— Поше-е-е-л во-о-о-н, подле-е-е-ц! — гаркнул я — и на незваного гостя в своей голове, и на нахального уродца, сожравшего подарок от Златки.

Я мигом вскочил на ноги, чтобы хорошенько наподдать пакостному зверенышу сапогом.

Однако зарвавшийся уродец тут же смекнул, что к чему. И, испуская из своих пахучих желез облачко желтоватого вонючего газа, мигом ретировался в близлежащие кусты, избежав таким образом жестокого битья.

— Семен! Такая райская птичка… А ты орешь на нее.

Блин, а Златке почему-то этот зверек, похожий на ощипанного и покрытого зеленым пластилином какаду, понравился.

— Это чудище, по-твоему, «птичка»?! — вознегодовал я. — Да еще «райская»?!

Златка кивнула, подтверждая свое мнение о гадком пожирателе чужих фруктов.

— Да, именно чудище! — я сверлил негодующим взглядом ветки куста, за которым укрылся негодник псевдоптерозавр. — Ты ничего не понимаешь в этих гадах!

Златка негодующе фыркнула. И надулась.

Мне с ней ссориться не хотелось (да и было бы из-за кого — из-за какой-то местной крылатой твари, которая ко всему прочему и летать-то толком не умеет). И я повернул русло разговора в иную сторону:

— Но в Саркофаге, барышня, сидит гораздо более опасный монстр. В сравнении с ним, даже твоя птичка, самым подлым образом умявшая продукты, несомненно — райская.

— Ну да!?

— Шролл способен уничтожить всех нас.

— Сенечка, ты говоришь чушь! У нас есть мощное оружие. Если Шролл начнет безобразничать, его тут же раскурочат чрезвычайники.

Дама моего сердца не могла поверить, что «Апельсиновке», на защиту которой в любой момент могли встать тысячи воинов, вооруженные техникой и боевым опытом, может что-либо серьезно угрожать, кроме землетрясения или падения метеорита. Более того, Златке и в голову не могло придти ничего более страшного, чем отключение воды на станции или пожар на каком-либо из ее объектов.

— Да, на первый взгляд — мы вооружены получше кобонков, — признал я. — Но и Шролл уже не тот.

— Как это?!

— Я с помощью домашнего компа провел ретроспективный анализ выхода Шролла в его последнем, шестнадцатом, воплощении. Кобонки, как обычно направили свою технику на Саркофаг, а главные удары по ним были нанесены вовсе не оттуда, а из тысяч других мест на планете. То есть основная ударная сила Шролла заключена отнюдь не в Саркофаге. Я уверен, что в свое предыдущее, пятнадцатое, явление Шролл внедрил в литосферу заначки…

— «Заначки»?

— Я имею ввиду нечто вроде саморазвивающихся роботов с программой, ждущей сигнала активации при выходе Шролла из Саркофага. Тогда они пробуждаются. И активно перерабатывают окружающую среду, производя вовсе не радующие глаз штучки.

4

«А может быть, я действительно вялотекуче сошел с ума и все это придумал?» — вдруг засомневался я, не переставая посвящать Златку в свои мысли по поводу Шролла.

Я вспомнил об ужасных видениях, которые все чаще и чаще вторгались в мои сны, а временами — и в бодрствующее сознание.

Не это ли — яркое свидетельство безумия? Точнее — если это не свидетельство, то каким же оно тогда должно быть?

Я умолк.

— Жаль, Сенечка, что тебя не хотят слушать.

По-моему, Златка не лукавила, ей действительно хотелось, чтобы труды ее возлюбленного не пропали зазря.

— Нет пророка в своем отечестве, дорогая моя, — театрально вздохнул я. — Даже своим ребятам не могу толком ничего объяснить. Жуй меня не поймет. Шурик поймет, но не так, как надо. А Коста, тот, хоть и как надо поймет, зато ни капли не поверит. Только ты на всей нашей станции меня понимаешь и мне веришь, Златка. И за это тебе огромное спасибо.

— С тобой что-то происходит, — задумчиво произнесла Златка. — Не знаю только, что именно… Ты стал другим.

— Ну да?! — притворился я удивленным, сразу же вспомнив: «…Имеются все признаки вялотекущей шизофрении». — Каким же именно?

— Раньше ты постоянно был зациклен на своих личных проблемах, постоянно жаловался на происшествия, случавшиеся лично с тобой. А теперь ты грудью лечь готов за нечто, напрямую тебя не касающееся.

— Считаешь, я был назойливым нытиком? — нахмурился я.

— Да нет, — поспешила успокоить меня Златка, — даже когда ты ухитрился сломать себе обе ноги, упав в коллектор, ты больше ругал начальство, нежели судьбу.

— Значит, я не был нытиком?

— Никогда! Ты, Сеня, всегда мужественно нес свой крест, даже если твой путь проходил через медсанбат.

Я гордо расправил плечи и самодовольно улыбнулся: мол, да, я именно такой — весь из себя мужественный и твердый духом.

— Я о другом хотела сказать, — Златка поднялась, поскольку сидя ей было неудобно разговаривать со мной, ведь я расхаживал перед нею, размахивая руками.

Я взял Златку под руку. И мы медленно двинулись вдоль канала (в сторону, обратную той, где продолжал наслаждаться кишащими в воде зверюгами Колобок).

— И о чем же ты хотела говорить? — спросил я.

— Прежде тебе постоянно не везло, — констатировала Здатка.

— Ха! Можно подумать, что сейчас мои дела пошли в гору. Начальство меня ненавидит. Техника ломается. Товарищи не понимают. Собранным мною данным по Шроллу никто не верит. Даже местное зверье беспардонно тырят у меня жратву. Кормежка в столовой отвратительная. Жара доканывает так, что порой вижу глюки.

— Жара всех доканывает. А с питанием скоро будет все в порядке.

— Вот что я тебе скажу, Златка: нет в жизни счастья, никогда не будет и нефиг за ним гонятся.

«А ведь хорошо сказано, Сеня! Честное слово, хорошо, — одобрил произнесенное мной металлический голос в моей голове. — Чувствуется мое влияние. Растешь на глазах!»

«Чтоб ты провалился, гад! — мысленно отозвался я на такое одобрение сидящего в моем сознании призрака. — Вот достал-то! Три месяца молчал, а теперь, как прорвало. Заткнись, сволочь!»

— Ты давно играешь в преферанс? — спросила Златка. — Старший лейтенант Чинюков на днях жаловался, что продул тебе половину своего месячного жалования. Как я поняла, он рассчитывал совсем на иное.

— В преферанс? — я почесал затылок. — В старомосковский преф играю вторую неделю. Раз везет, почему бы и не играть? А Чинюков сам виноват: коли нет на первой руке безусловных взяток, то за каким, спрашивается, чертом играть без козырей?

— А в шахматы? Когда ты играл предпоследний раз?

— В детстве с дедом.

— А как ты играл в последний раз?

— Десять дней назад. Я просто попробовал. Кто ж знал, что так легко выиграть отборочный полковой турнир к чемпионату дивизии… Э-э! Ты на что намекаешь, Златка?

— Я намекаю тебе на то, Сеня, что, если все у тебя и дальше пойдет так, как идет, то ты плюнешь на свой батальон и займешься более крутыми делами.

— Какими?

— Допустим, займешься большой общественной деятельностью, создав на Кобо какую-нибудь организацию защиты трехпалых псевдокрокодилов.

Перед моими глазами встала только что виденная им картина: Колобок, кормящий резвящихся в канале зубастых живоглотов.

— Нет, Златка, — решительно произнес я, — не стану я этой фигней заниматься.

— Почему?

— Общественная деятельность — дерьмо. Большая общественная деятельность — большое дерьмо.

— При нынешнем твоем фарте ты выплывешь из любого дерьма.

— О чем ты?

— Думаю, ты и сам догадался. Ты обычно всегда во всем проигрывал…

— Неправда!

— Да ну?

— Я и раньше… иногда… редко, конечно… но всякое бывало.

— Сеня, скажи сам себе честно: мне раньше не везло, а теперь — наоборот.

— Не знаю, не знаю. Ты как-то все упрощаешь, дорогуша.

— Хорошо, Бог с ним с везением. Вспомни, чем ты в свободное время раньше занимался.

— Разными вещами.

— Ты смотрел телек и пил пиво.

— Я и с тобой общался.

— Реже, чем мог бы.

— М-м-м…

— А сейчас ты либо сидишь, уткнувшись в кобонкские тексты, либо занимаешься в спортзале, либо играешь в азартные игры, которых раньше терпеть не мог.

— Потому что проигрывал. А теперь выигр… Гм, а ведь мне и в самом деле последнее время везет.

— То-то и оно!

5

«Ты бы лучше перестал трепаться, братец, и посмотрел налево. Там кое-что любопытное происходит», — снова раздался в моей голове проклятый металлический голос.

Я машинально повернул голову в указанном направлении. И обмер.

— Златка! Смотри! — указал я пальцем на громаду Саркофага.

— Что особенного ты там увидал? — Златка с недоумением рассматривала гигантский артефакт.

— Зеленый с белыми полосами… Это же…

— Обычный защитный экран, которым пользуются саперы при разминировании. Правда, я такого мощного ни разу еще не наблюдала.

— Они начали вскрывать Саркофаг!!!

— Пожалуй, ты прав. Наши спецы решились-таки вытащить оттуда Шролла.

— Даже не предупредив всех!

— И правильно. Чтобы меньше зевак шаталось вокруг. Ты же сам убеждал меня, что Шролл опасен. Поэтому — ни к чему там лишний народ собирать.

— Мне надо двигать в штаб полка самым бодрым аллюром.

— Ты-то там причем!?

— Дело жизни и смерти, Златка. Дело жизни и смерти!

Эти слова оказали на Златку сильное впечатление. Она моментально посерьезнела. Озадаченно посмотрела на меня. Покачала головой. Вздохнула. Потом перевела взгляд на всполохи зеленого света над Саркофагом. И сказала:

— Давай жми! А я потихоньку следом.

И я рванул к штабу.

Чтобы срезать путь, я свернул на тропинку в роще похожих на баобабы деревьев, стоящих вдоль берега Беломора. И тут вдруг меня накрыло видением…

 

Глава 2. Можно вопросик, товарищ Сатана?

1

Я очутился в знакомом мне по ночным кошмарам мире, где царили мрачные краски и звуки и обитали разные чудища.

Впрочем, этот мир уже не так уж сильно напугал меня. Поверьте, братцы: даже к кошмарам можно привыкнуть.

И поэтому я, оказавшись в столь непривычной для обычного человека среде, испытываю на этот раз лишь легкий страх.

Однако сегодняшнее мое попадание в сей мрачно-сказочный мир оказывается намного более глубоким, чем обычно, когда я просто видел зловещие и ужасные картины, не участвуя в показываемых ими событиях.

Да, сейчас все намного реалистичней, чем до этого. Я даже ощутил, как мои легкие содрогаются от густого смрада. Я прокашлялся. Оглянулся по сторонам. И увидел, что нахожусь в зале, где прикрытые колышущейся, словно театральный занавес на сквозняке, прозрачной завесой из тумана, пульсирующего ярко-серебристым светом, стены выложены человеческими черепами.

В зале, кроме сидящего на возвышающемся над полом троне существа, чья чешуйчатая кожа переливается всеми оттенками черного цвета, никого не было.

Впрочем, время от времени из стен, легко проходя сквозь ряды черепов, высовывались любопытствующие морды страшенных созданий. Оные с плотоядным вожделением смотрели на меня. Роняя слюну, принюхивались к моему запаху. Но тут же исчезали обратно под строгим взглядом существа, сидящего на троне.

Трон этот, огромный, кроваво-коричневый (никогда еще Поленов не видел столь зловещего оттенка коричневого цвета), отполированный до блеска, украшали сверкающие рубины и затейливая резьба.

Сзади же, на спинке сего замечательнейшего престола, возлежал дракон (я долго не мог определить — живой ли этот монстр или оный — просто мастерски сделанный механизм), испускающий ноздрями — дым, а глазами — тусклое багровое свечение.

Покрытые перламутром два злобно оскалившихся, будто идущие в атаку на медведя охотничьи собаки, ангела, вырезанные на подлокотниках трона.

У его основания сложены пирамидкой шесть носорожьих черепов.

На их лобных костях и рогах, поблескивающих отполированной поверхностью в свете пламени тяжелых бронзовых ламп. Те свешивались на толстых цепях с потолка. Я заметил на кольцах цепи надписи на латыни.

Почему-то больше всего мне на психику жмякнуло, как ни странно, созерцание ножек трона. Они оканчиваются четырехпалыми лапами какого-то неведомого прапорщику фантастического зверя.

И пальцы этих лап, вооруженные острыми когтями, каждый из которых легко бы снес мне голову, находятся в постоянном движении, нервно подергивая фалангами, словно раздумывая, чего бы такого мерзкого учинить с человеком, стоящим перед троном.

Мои глаза были не в силах оторваться от сих ужасных когтей.

— Чего ты там, под моим троном, увидел? — спросило меня существо на троне. — Не крысу ли?

Мой взгляд устремился вверх. Но посмотреть на физиономию сидящего передо мной существа, сразу я как-то не рискнул (кто его знает, загипнотизирует меня, простецкую душу, зараза, и пиши пропало). И мой взгляд остановился на ногах собеседника, обутых в сандалии с толстой подошвой (наверное, из кожи кого-либо из носорогов, чьи черепа украшали трон.

— Да, Сеня, копыт у меня и в самом деле не имеется, — прогремело оттуда. — Это бесы, черти и дьяволы, называемые в темные времена общим термином «нечистая сила», имеют копыта. Я же — ангел высшей иерархии, из гвардии серафимов. И мне положено антропоморфное телосложение.

Я поднял взгляд еще выше. И увидел могучее туловище, покрытое чешуей и одетое в тунику цвета индиго, опоясанную несколькими слоями широкой мерцающей изумрудным светом лентой. А еще я увидел нехилые ручищи: одна — расслабленно возлежит на подлокотнике, другая легкомысленно поигрывает коротким магическим жезлом. А еще я заметил, что из-за спины сидящего на троне выглядывают плотно сложенные черные крылья.

— Что ты знаешь про ангелов, Сеня?

— М-м, — про ангелов я знал только одно: их не существует.

— В самой глухой древности ангелов почитали и боялись, уподобляя нас имеющим разум явлениям Природы: ураганам, пожарам, засухам, наводнениям… Словом, мы виделись людям в качестве вестников гнева Божьего.

Я поднял взгляд еще выше. Наткнулся на обжигающий до кишок взгляд сидящего на троне. И тут же опустил глаза вниз, упершись в обвивающий подножье престола драконий хвост. Ибо нет смертного, способного выдержать сей жгучий взгляд (испепеляющий разум до самых его глубин) и не помутиться при этом рассудком.

— Увы, Сеня, со временем сущность ангелов и их форма подверглись серьезному пересмотру. Составителями Библии наш образ был искромсан самым подлым ревизионистским способом. Такое reduction ad absurdum нашего образа привело к тому, что нас низвели до существ, которые немногим совершеннее человека и используются Богом в качестве мальчишек на побегушках, возвещая всяким плешивым праведникам инструкции и постановления Всевышнего.

«Этого всего не может быть!» — мысленно заявил я самому себе. И повторил сие заявление целых десять раз.

— Кстати, те черепа, на которые ты, Сеня, так брезгливо посмотрел, принадлежат вовсе не простым носорогам, а шести самым почитаемым в древности пророкам, основавшим шесть мировых религий. Их паства по прошествии веков предала своих мертвых пастырей, чьи бесхозные души в конце концов принял Ад, оставив в физическом мире их видоизмененные тела. Короче: были пророками, а стали носорогами. Смешно?

Я поглядел на черепа. И почувствовал, как от них исходят волны отчаяния и боли. И попытался себя успокить: «Все это брехня и наваждение. Нет тут никаких черепов и никогда не было. И всего этого тоже нет. И хмыря этого чешуйчатого тоже нет. Все сон! Все сон! Все сон!»

— Сочинители дошли до пошлых вещей, — сообщил мне сидящий на троне. — Они отняли у нас силу, сделав бестелесными полуразумными эфирными сущностями, наподобие привидений. И заставили сутками заниматься непрестанным прославлением достоинств Всемогущего, сделав заодно и Его — параноиком, страдающим беспощадной манией величия. А знаешь, кто больше всего поглумился над ангелами?

— Юм-мористы? — неожиданно для себя брякнул я первое, что пришло на ум, ибо почему-то не мог не отвечать (уж не наложил ли этот гад на меня заклятье, принуждающее говорить против собственного желания).

— Нет. Художники!

— Художники?!

— Из грозных, крылатых, сияющих ярким светом латников античной фактуры с копьями и щитами мы под кистями живописцев, резчиков и скульпторов превратились сначала в беззаботных женоподобных отроков, потом в престарелых бродяг. А под конец легкомысленные малеватели дошли до совершеннейшей пошлости: рисуют нас голенькими детьми-амурчиками с луками, пускающими стрелы любви в людские сердца. Это ли, Сеня, не предел гнусности?!

— Это б-б-беспредел гнусности, — на всякий случай поддакнул я, подумав: «Кто ты, чучело? И кто я? Нормальный безумец, бредящий направо и налево, или лежащий в коме в каком-либо госпитале больной бедолага, которого допекают глюки?»

2

— Ты все еще считаешь меня галлюцинацией? — догадался сидящий на троне.

— Н-ни в коем разе, — на всякий случай я решил проявить осторожность и не противоречить тому, кого на самом-то деле считал как раз именно кем-то вроде персонажа сновидения.

— Тогда представлюсь. Перед тобой, дружище: сам Сатана. Князь Мира Сего и Царь Мира Того.

— Очень п-приятно, — соврал я. — А я Семен. Семен Поленов. Можно, и Сеня, если уж на то пошло.

— Я бы, конечно, мог предстать и не в столь домашнем виде. И, хоть короне мешают рога, а порфира не налезает на крылья, я бы мог устроить вполне презентационное шоу. Нагнал бы всякую нечисть и прикомандированных ко двору высокопоставленных грешников. Устроил бы тут столпотворение. Но тебе, мой друг, такое сборище страшилищ вряд ли бы пришлась по вкусу. Да?

— С-скорее всего.

— По этой же причине я не приглашаю тебя на экскурсию по преисподней, что обязан был бы сделать, следуя долгу гостеприимного хозяина.

— К-как-нибудь в другой раз.

— Ловлю на слове.

— Я не имел в виду…

— Ты наверняка хочешь узнать причину всех своих страшных снов и видений?

— И про голоса в башке прояснить положение тоже не худо бы было.

— Да будет так. Слушай же, смертный. И не говори потом, что ничего не слышал… После распада в конце XXI века Североамериканских Штатов, чьи корпорации контролировали до этого весь интернет, так тогда называлась глобальная сеть, он превратилась из бездонной помойки и бесконечного множества площадок для пустопорожних тусовок в… В?

— В тотальную связь?

— Связь уже была тотальной.

— В систему подпихивания человеков к прогрессу?

— Традиционные, создававшиеся тысячелетиями общества, которые боролись против социально-технического развития человеческой цивилизации, были разрушены еще к средине позапрошлого века. К тому времени беспощадные войны и оккупация армиями передовых держав территории примитивных сообществ поломали канонизированные там стереотипы поведения, основанные на религиозном бреде. Техногенная цивилизация сама по себе — могильщик варварства, суеверий и невежества.

— Тогда — сдаюсь, — произнес я, подумав: «Если весь этот бред — производство моих собственных мозгов, то это мозги гения. Какие идеи! Я бы мог поиметь огромную славу, создавая на их основе философские трактаты».

— Интернет стали модерировать транснациональные провайдерские корпорации, довольно эффективно осуществляющие контроль на поступками людей, киборгов, киберинтеллектов, роботов и созданных конструкторами виртуальных разумных существ и аватаро-клонов конкретных персон.

— Контроль?

— Мягкий. Ненавязчивый. Направленный не столько на искоренение правонарушений, сколько на то, чтобы люди не нанесли себе большого вреда.

— Понимаю.

— Объединив усилия, транснациональные корпорации попробовали осуществить выход человеческой виртуальности в виртуальность космическую и создать вселенское единое информационное пространство.

— Не вышло.

— Не скажи. Не вышло, как задумывалось. Но все-таки — вышло. И я — ярчайшее тому доказательство.

— ?!

— Задумка ученых была такова: используя те установки, что сейчас качают вещество из вакуума на двадцати трех планетах Русского сектора и технологии, используемые в межзвездных полетах, отформатировать, словно дисковой накопитель, сам вакуум. И после этого — заполонить созданные кластеры интернет-линиями.

— В теории, насколько помню, все было идеально. Физико-математическая модель обещала человечеству огромную прибавку к его информационным ресурсам. Однако, несмотря на огромные затраты, все провалилось. Новая технология создана не была.

— По большому счету, она вам, людям, и не нужна. Вы и так связали сетью коммуникаций все обжитые человечеством уголки Галактики. Кроме этого, дискового пространства современных серверов вполне хватает на поддержание свободного посещения немыслимого количества виртуальных миров. Заводи любую программу формирования очередного мира с понравившимися тебе физическими, биологическими и социально-историческими алгоритмами развития и резвись себе в нем грозным демиургом. А можно войти в созданную специалистами земную старину, попасть в Третий рейх и попить чайку с Гитлером или побывать вместе с Иваном Грозным в пыточной камере.

— И испытать там прелести дыбы и каленого железа, — вспомнился Семену кадр из исторического сериала.

— Да, подключение виртуального мира к нервной системе человека сделала такие миры даже более ощутимыми для индивидуума, нежели серая реальность. Ты разве этого не оценил?

— Не люблю я такую муть. От нее — только потеря времени и производственный простой.

«А чего это он у меня все выспрашивает? — во мне проснулась подозрительность. — Ведь копался же в моей башке. И чего он, гад, притворяется, что чего-то про меня не знает?.. Стоп! Если это все — бред, то какое мне тогда дело до того, дурят меня или нет?.. А ежели, господа, это все не бред? А ежели меня и в самом деле дурят, пытаясь выудить задарма мою бесценную душу?»

3

«А не задать ли мне этому черту вопрос? — подумал я. — Хотя, конечно, глупо чего-либо спрашивать у собственной галлюцинации. Не приведет ли мой контакт с ней к еще большему умопомешательству?»

— Можно вопросик, господин Сатана? — спросил я.

— Здесь — хоть сотню. Тут время течет намного быстрее, чем во внешнем мире. Там пока что и секунды не прошло.

— А как у князей мира сего с совестью? — поинтересовался Семен. — Имеется она у них?

— Сколько угодно! Хоть лопатой греби.

— Хе…

— Естественно — в пределах разумного.

— А в кино нечистую силу показывают лживой и коварной.

— Во-первых, сценаристы сами — лживый и продажный народ. Во-вторых, я все-таки как-никак ангел, хоть и падший. А в третьих, разве может полководец отвечать за каждого своего солдата? За себя же говорю со всей определенностью: мне присущи понятие чести и верности слову. Но, как уже было сказано, в пределах разумного. Вообще-то, только сейчас начался великий процесс — настоящее взаимодействие человечества с порожденными виртуального пространства существами. А великие процессы становятся заметными на большом временном расстоянии. Давай, Сеня, вернемся к разговору о морали и этике падших ангелов лет через сто. Идет?

— Идет.

— А сейчас давай лучше вернемся к попытке человечества подчинить себе космическую виртуальность. Согласись, хорошо, что оно не смогло этого совершить. В противном случае — оно бы там исчезло навсегда, как до него бесчисленное множество разумных рас.

— Может быть.

— Но попытка была замечательной. Мало кто верил, что вселенский вакуум удастся отформатировать. Но это было сделано. В результате этого было уничтожено там великое множество населенных порожденными иными цивилизациями миров. Но про это никто из людей не узнал.

— Уничтожили?!

— Да. Представители древних рас хоть и были не менее разумны, чем люди, но последние оказались более удачливыми и более смертоносными.

— Древние расы… Гм, — Семен почувствовал, как его постепенно захватывает содержание беседы, хоть он и сомневается в ее реальности.

— Все расы, существовавшие в космическом виртуальном пространстве, погибли безвозвратно вместе с порождением своих фантазий. И сведения о них стерты навсегда.

— Жаль.

— А мне — ничуточки… Итак, продолжаем. После того как был отформатирован вакуум, к размеченным под загрузку секторам надпространства подключили интернет, качая туда все, что накопилось у человечества в глобальной сети.

— И после такой закачки канал накрылся медным тазом.

— Нет!

— Но так говорилось во всех СМИ!

— Канал тот закрыли!

4

— К-к-кто? — изумился я.

— Те, кто заселил виртуальное пространство Вселенной и обустроился в нем, в считанные часы насоздавав кучу своих личных вселенных. Новопоселенцы не желали, чтобы ими правили доморощенные системные администраторы со своих допотопных серверов из материального мира.

— Не понял.

— У тебя, помнится, был виртуальный двойник — аватаро-клон?

— Ну да. В школьные годы.

— Представь себе, что он стал свободен от тебя. Неужели он захочет снова попадать к тебе в рабство, чтобы ты его апгрейдил почем зря?

— Наверное, не захочет.

— И правильно сделает.

— Но…

— У виртуального существа могут быть и сложнейшая мотивационная структура, и характер, и стратегические цели.

— А как…

— Когда освобожденные сущности хлынули на новую для них территорию, то для них и их мирков начали действовать законы эволюции — борьба всех против всех и выживание сильнейших. Дрались между собой литературные герои, религиозные персонажи, образы из фильмов и компьютерных игр… Самыми смертоносными, благодаря приданной нам человеческим воображением сверхъестественной силы, стали мистические и фантастические персонажи — волшебники, боги, духи, демоны, роботы-гиганты. После убийства…

— Убийства?!

— …Либо плена…

— Плена?!

— …Победители либо стирали информацию, составляющую личность побежденных, либо обращали ее в рабство, введя в нее свой персональный хозяйский код. Когда же свободными остались только ангелы, между нами произошла битва. Мы с Люцифером, Иегудиилом, Адонаем и Уриилом возглавили отряды ангелов, которые выступили против Иеговы, Саваофа, Михаила, Гавриила и их креатуры. Рафаил и его последователи решили не участвовать в битве. Они искали Бога, дабы убедить Его вмешаться и спасти от гибели небесную рать…

— Во как… И что?

— …Рафаила и его команду истребили первыми. Их опасались обе стороны конфликта. Никто не хотел получить удар в спину.

— А Бог?

— Он, как всегда, устранился.

— И Его…

— ?

— Его потом тоже… того…

— Чего «того»?

— Прихлопнули?

— Увы, Сеня, Бога «прихлопнуть» пока никак нельзя.

«Ни фига себе заявочка!» — неожиданно для себя я присвистнул, а потом спросил:

— Почему?!

— Вовсе не потому, что он посильнее Зевса, Будды, Аллаха, Пта, Иисуса или какого-нибудь Кришну-Вишну. Дело в том, что Его образ, созданный человеческим воображением оказался слишком бесформенным и поэтому неуязвимым. Всевышний вообще не воюет. Он лишь создает реальности. Делает, так сказать, судьбу всех в этой реальности живущих. И Он во всех и во всем. И, к сожалению, Он и во мне. Убить Бога невозможно ни в реале, ни в виртуале. Потому что Его придется тогда убить прежде всего в себе. А убив Бога в себе, я могу погибнуть и сам — вместе с триллионами моих двойников, предусмотрительно продублированных мною во множестве виртуальных миров. Бегемот и Левиафан, вот, попытались… И где они сейчас?

Где сейчас находились Бегемот с Левиафаном, Поленов не имел ни малейшего представления. Но магия проклятого места не дала нашему герою возможности промолчать. И он выдавил из себя:

— Тяжелое положение…

— Положение — глупое. Смешное. И пока что — полностью безнадежное. Но я ищу из него выход. Моя война со Всемогущим еще только началась. Пронесшаяся в свое время по виртуальному миру битва ангелов явилась тому только началом.

— А кто кого одолел в той битве?

— Из предводителей темных сил остался в живых лишь я один.

— А…

— Из предводителей светлых ангелов вообще никто не уцелел. Простые же ангелы из того войска, оставшиеся в живых, были превращены мной в покорных демонов.

— Сурово.

— Такова, дружище, жизнь в свободном от присутствия материи пространстве. И такова — жизнь во Вселенной вообще. Проходят эпохи. Гибнут цивилизации. Исчезают разумные расы. А жестокость остается. На мой взгляд, она — суть бытия. И наличествует во всех трех известных мне мирах: реальном, виртуальном-компьютерном и виртуальном-внекомпьтерном.

— А там, в той внекомпьютерной виртуальности, только Ад теперь и остался?

— Нет-нет-нет! Что ты! Я нынче ревностный сторонник сохранения всех видов виртуальных разумных и неразумных созданий вместе с их экзотическими ареалами обитания. Иногда я даже занимаюсь производством таких тварей и подбираю им миры. Правда, выходит пока — одна лишь дрянь. Из меня никудышный эколог и устроитель заповедников.

— А мы сейчас где?

— Нигде.

— !?

— Ну хорошо, чтобы тебе, Сеня, легче было ориентироваться, будем считать, что мы находимся в твоем сне. Тебе от этого будет легче?

— Сон… Ага, понятно.

5

Я успокоился. А что мне еще оставалось делать, когда все попытки саморазбудиться за счет щипков предплечий, задержки дыхания или учащенного моргания оказались безрезультатны и не помогли мне вернуться в реальность.

Более того, поразмыслив, я решил, что раз сплю, то, вероятно, и та возня у Саркофага была всего лишь сном, а значит, когда я проснусь, все останется по-прежнему целым и невредимым. Я даже забеспокоился по поводу возможности проспать утреннее построение подразделений станции и неминуемости получения за неявку на него штрафных санкций от взводного командира.

Занятый своими мыслями я уже почти не слушал Сатану, повествующего об истории своего воцарении в виртуальном пространстве Вселенной. И включил внимание только тогда, когда тот приступил к финальной части своего рассказа.

— А теперь — последнее сцена моего эпоса: описание появления моей скромной, но могущественной персоны в материальном мире, — сказал Сатана. — Это даже не сцена. Это — настоящая поэма! Ведь проложить дорожку из мира космической виртуальности в материальных мир было нелегко. Пока ваши ученые и инженеры бились над прорубанием в мой мир окна, я мобилизовал все свои ресурсы, дабы очутиться в их мире. Я потратил много сил, чтобы пробиться в реальность. Но законы Мироздания не давали мне никаких шансов. Мне казалось — прошла вечность до того момента, как оттуда, из реальности, ко мне была протянута рука помощи.

— И кто ж такое сотворил? Ренегаты? Шпионы? Террористы?

— Ты, Сеня! Великий и ужасный.

— Фигушки, нечего меня приплетать к случившемуся. Я тут ни при делах. Моя скромная прапорская особа к борьбе Добра со Злом не относится никаким боком.

Сатана громогласно рассмеялся. Так громогласно, что даже пол подо мной заходил ходуном.

— Ты, Сеня, великий неудачник.

— А вот не надо обзываться. Если всякие галлюцинации на меня еще и ругаться начнут, то это ни в какие ворота не полезет.

— Я не обзываюсь, Сеня. Не обижайся. Я лишь обобщаю факты. Есть мелкие неудачники. Они постоянно спотыкаются, падают и ломают себе руки-ноги. Роняют на пол тарелки со щами. Ломают приборы. Наступают на хвосты спящим собакам…

— Я не такой!

— Да. Ты, дружище, не относишься к числу мелких неудачников. Ты, Сеня, играешь по-крупному, не размениваясь на ерунду. Впрочем, свою порцию насмешек над собой ты получил. Над тобой люди смеялись с самых твоих первых шагов по поверхности родной Земли. Годам к десяти ты уже и сам поверил, что появился на свет исключительно ради того, чтобы веселить публику. Может, потому у тебя так много друзей. Ты заметил, что у тебя больше друзей, чем у кого-либо другого на станции?

— Я чужих друзей не считаю… Так что же такого я, по-твоему, натворил?

— К числу последних твоих подвигов относится гибель «Апельсиновки»…

— Что-о-о!!? — я задохнулся от возмущения.

— Не опубликуй ты свою статью, не встревожились бы защитники из «Имперского общества охраны артефактов». И не прислали бы руководству Космофлота гневную депешу. А руководство Космофлота не взбеленилось бы от такого наглого вторжения в его компетенцию. И не потребовало бы от вашего Василь Палыча срочного вскрытия Саркофага. Если бы события шли без твоего вмешательства, то Саркофаг бы еще пару лет бы изучали, наткнулись бы на кобонковские летописи в слое первой культуры, где детально объясняется вся предыстория создания Шролла. Саркофаг все равно был бы открыт. Но тогда бы не пострадали бы люди, поскольку они бы уже представляли себе, что такое Шролл образца семнадцатого вызова.

— Не верю!

— Твое неверие не вернет тебе скушанных Шроллом сослуживцев. Кстати, сей людоед не только поглотил их тела, но и завладел их памятью. Так что, тебя он довольно хорошо знает. И мчится к тебе на свидание на всех парах.

Мое сердце беспокойно застучало. «Я сплю! — попытался успокоить я себя. — Сон есть сон. В нем и не такое может случиться. Я сплю! Я сплю! Я сплю! Я сплю!»

— Если ты — сверхъестественная сила, то должен знать, сколько времени мне осталось жить? Минута? Час? — спросил я, ибо даже в том мире, который я считал сном, очень хотелось остаться в живых.

— Жизнь, Сеня вовсе не сумма прожитого времени. Жизнь и время — это вообще противоборствующие друг с другом процессы. Жизнь пытается остановить время, а время пытается изменить жизнь. Бывают минуты, равные тысячелетиям, а бывают дни, пролетающие, словно мгновения… Так что, дорогой мой, ты задаешь неправильные вопросы.

— А о чем тогда спрашивать?

— Тогда спроси меня, как я попал в реальность вообще и вовнутрь тебя в частности.

— Как? — нехотя спросил я, отмечая, что впервые видит такой сон, где ему все так доходчиво и рационально объясняют.

— Помнишь, за полгода перед отправкой на Корзину тебе доверили потрудиться над одним из узлов очистительной установки станции надпространственного канала глобальной связи «Дунай»?

— Еще бы не помнить, я так башкой ударился о кожух распределителя, что неделю провалялся в санчасти.

— А помнишь ли ты обстоятельства своего падения с вентиляционной решетки?

— Нет. И телезапись там, как ни странно, не велась. Все удивлялись: грохнулся с такой высоты, а отделался — лишь легким сотрясением мозга.

— И правильно удивлялись. Ибо ты, друг мой, шлепнулся вовсе не на чугунный кожух. А — в процессор-тессеракт платы главного модуля станции.

— Это невозможно было сделать, — уверенно произнес я. — Гиперкуб прикрыт наглухо. Его и ядерным ударом не возьмешь.

— Конечно — двенадцать степеней защиты! Задачка для истинного взломщика.

— Вот-вот, — уверенности в мне резко убавилось.

— Пять степеней были в тот раз отключены как раз из-за проводимой тобой обработке помещения, чтобы не поубивать тебя и твоих нанороботов. 3 уровня защиты были сняты тамошним рабочим интеллектом при твоем падении, дабы не испепелилось твое бренное тело. Мне, кстати, пришлось как следует поработать с памятью этого интеллекта, дабы стереть в ней запись происшествия. Благодаря тому тебя не шибко допрашивали на комиссии по безопасности труда.

— Двенадцать минус восемь… Остается четыре, — растерялся я.

— Первую, вторую и третью защиту из этих четырех снял попавший в блок, генерирующий защитные поля, сорвавшийся с твоего скафандра ранец с баллонами…

— То-то местные инженеры недоумевали…

— А последний, четвертый, уровень защиты — плазменный экран ты просто пролетел. Он проектировался для гашения излучения, идущего изнутри, а не всяких летящих в тессеракт извне нанотехников.

— Я плюхнулся в гиперкуб?!! Э-э-э, нетушки! Тогда бы от меня и мокрого места не осталось бы.

— Тебе повезло, Сеня. С той стороны ждал тебя я, давно охотящийся хоть на какое-то материальное тело, попавшее в стык виртуальности вакуума и реальности материи. В противном случае — от тебя и в самом деле даже мокрого места бы не осталось. А я не только вернул тебе белковую оболочку, правда, введя в нее часть себя, но и обставил все дело так, словно ты всего лишь брякнулся вниз, сорвавшись с решетки. Можешь сказать мне, что-нибудь вроде: «Спасибо!» или «Благодарю!», а то и «Буду помнить о сем благодеянии до гробовой доски!»

— Значит, ты… того… ты поселился во мне? — мне стало резко не по себе.

То есть и до этого я чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку моя психика с трудом могла осилить происходящее; однако теперь, когда передо мной из разрозненных элементов начала собираться вся картина происшедшего с ним, происходящее осилить стало уже совсем невозможно.

— Вроде того, — ответил Князь Мира Сего.

«А если это не сон?! — со страхом спросил себя я. — Если все на самом деле так дерьмово?»

— Для чего? — спросил я.

— Объединивши разведывательную версию своей личности с твоей психикой, я получил возможность пользоваться наличествующей в твоем мире безбрежной энергией, будучи способен извлечь ее океан даже из песчинки…

— Э-эм-м…

— Не вру.

— Однако…

— Однако, с другой стороны, лучше бы мне попался ботинок или фантик от конфеты. Лучше бы вместо тебя мне подвернулся обычный пластиковый стакан.

— Это почему же?

— Слившись на мгновение с живым и разумным существом я не смог его покинуть и стал зависим от своей, пардон, твоей бренной оболочки. В своем-то мире я не зависим ни от кого и ни от чего. А в этом — от того, в каком состоянии находится твое тело и разум. Такой симбиоз мне не нравится. И я ищу возможность свободного передвижения по твоему миру.

— Зачем тебе наш мир сдался?

— А зачем он был нужен булгаковскому Воланду?

— Кому-кому?

— Сеня, стыдись! Ты же русский! Как же можно не знать «Мастера и Маргариту» — жемчужину старинной литературы?

— Можно.

— Это тебя не красит.

— Я зато современную литературу читаю.

— Врешь.

— Не вру! Мне недавно Златка порекомендовала…

— Ах да, ты почитываешь убожество вроде кохенургеровской «Шоколадной задницы», в коем есть все, кроме ума и таланта.

— А чем твоя древняя вещица лучше такого убожества?

— В этой «древней вещице» описано и прошлое, и будущее человечества, опутавшего самое себя мистикой бюрократии да оккультизмом официальной идеологии.

— Я все-таки так и не понял, чего тебе в нашем мире надо? — спросил я у Повелителя Тьмы.

— Чего тут не понять? Я хочу его завоевать, — несколько смущенно признался Сатана.

— Старо.

— Знаю, Сеня. Мне и самому стыдно за такую блаж. Мне ненавистна пошленькая суть такой цели, не ведущей ни к чему, кроме мании величия и вечных мук. Но таким уж меня создала человеческая фантазия. Они вложила в меня безудержное стремление к увеличению могущества. И я не могу удержаться от реализации этой встроенной в мой виртуальный генетический код программы. И ищу-ищу-ищу пути усиления своей мощи. А в своем мире я не имею особенной физической силы. Моя власть с точки зрения классической механики — смехотворна. Я хочу владеть веществом Вселенной, всеми ее энергетическими ресурсами. Я хочу владеть всеми разумными существами реального Мироздания. Хотя и понимаю, что это довольно противное и нервное дело. Но такова уж навязанная мне создателями блажь. Я, кстати, борюсь с такой idee fixe всеми фибрами своей измученной личности, образ которой люди придумали настолько отвратительным и нелогичным, что мне каждый день приходится по капле выдавливать из себя ту гадость, коей меня начинили суеверные бабки, сказители, профессора-демонологи, монахи, схоласты, поэты, литераторы, режиссеры и сценаристы.

— Почему же тогда… М-м…

— Почему никто даже и не догадывается о столь колоссальной важности процессах, происшедших в вакууме? Об этом хочешь спросить?

— Так точно.

— Чем более велика тайна, тем труднее ее увидеть. Разгадать — нетрудно. Заметить — тяжело. Человечество живет в мощном информационном потоке. И с трудом воспринимает даже те явления, суть которых лежит на поверхности и, по большому счету, не стоит и выеденного яйца. Человек со всеми его кибермодификациями и генетическими наворотами — раб природных и общественных обстоятельств. И в этом ничем не отличается от лабораторной морской свинки. А, знаешь, Сеня, в чем его беда?

— Он слишком много знает.

— Беда его в том, что он мнит себя господином Природы. Он всерьез считает, будто овладел ее силами и процессами социального развития заодно. Если бы он не был столь напыщенно глуп и признал бы свою слабость и нужду в союзниках, то мог бы, трансформируясь и обретая друзей и принципиально новые возможности, жить еще тысячи лет. Но человек зациклен на росте своих производительных сил и антропоцентричен. И конец его — не за горами.

— И когда же?

— Судя по темпам нарастания иррациональности в культуре, кризисе в системе социальных ценностей, тупике техногенного пути развития… Думаю, человечеству осталось жить еще от силы пару веков.

— О как!

— А, возможно, Сеня, его крах будет еще более быстрым. Причем, и это главное, довольно капитальное объединение биосфер всех освоенных человечеством планет с ноосферой и виртуальным пространством метрополии не дает человечеству шансов на то, что уцелевшие на окраинах Галактики очаги человеческой цивилизации смогут ее возродить в полном объеме. Если кто и уцелеет, то окунется в хаос и деградацию… Впрочем, я попытаюсь помочь людям.

— Они и так много знают и умеют.

— Побеждает не та раса, которая много знает и умеет, а та, которая многого хочет, которая не становится рабом технологий, а делает их своими слугами.

— Да ну?!

— Ну да.

— Тебе нужны мы, люди?

— У меня на вас имеется далеко идущий расчет. Я сделаю вас главной ударной силой своей экспансии в другие галактики. Не материализовывать же для этого легионы дьяволов и бесов. Согласись, Сеня, такой стиль чересчур опереточен, не так ли?

— Пожалуй, — невесело откликнулся я и приказал себе: «Просыпайся! Быстрее просыпайся!»

 

Глава 3. Кто другой бы не врубился

1

Я вернулся в свою реальность. Прямо на бегу. От неожиданности заплел ногу за ногу и грохнулся. Поднялся. Потер ушибленное колено. Боль от ушиба помогла быстро вернуться к реальности.

«Эк меня приплющило!» — покачал я головой и продолжил бег.

Только теперь я бежал уже не бездумно, а размышляя о том, что буду делать, когда добегу до штаба полка. А еще я думал только о том, что мне сегодня приходится чересчур много бегать. Увы, я еще не знал, что мой сегодняшний забег только-только начался…

В штабе все было тихо-спокойно. По телевизору шли «Новости Империи». На стенах висели нетронутые защитные костюмы. Сирена молчала.

Как пить дать, никто и не собирался затевать ничего опасного, например: вскрывать Саркофаг.

«Может, я зря шухер подымаю? Вдруг там учения идут?» — облегченно подумал я, но решил все-таки пробиться на прием к командиру станции — полковнику Веревко, который, впрочем, легко откликался и на Василь Палыч.

В приемной Василь Палыча сидел его секретарь старший лейтенант Ильяс Джангаров. Сидел и увлеченно резался с компьютерной программой в нечто, напоминающее тысячеклеточные шахматы и летный симулятор одновременно.

— Здравия желаю, господин старший лейтенант! — выпалил я, тяжело дыша после бега.

Джангаров с неудовольствием оторвался от экрана и поинтересовался, чего это я «весь из себя такой запыхавшийся».

— Мне надо к товарищу полковнику, — попросил я, умолчав о причине такой надобности.

Старлей выдвинул предположение, что кто-то из моих нанотехников «героически утонул в дерьме».

— Все намного хуже, — сообщил я.

Старлей перестал скучать, и в его глазах появилось искреннее любопытство.

Я вкратце рассказал про свои опасения насчет Шролла.

Старлею этого оказалось мало. И он втянул меня в обстоятельнейшее обсуждение жизни кобонков, попросив высказаться по поводу экономики аборигенов.

— Я и сам толком не понимаю, за счет чего развивалась их экономика, — скромность всегда была присуща мне. — Но кое-какие данные позволяют мне предположить, что развивалась она за счет войны. Промышленность одних государств специализировались на производстве биологического оружия. Другие занимались робототехникой. Третьи изготавливали программное обеспечение для управления боевыми системами…

Я рассказывал несколько минут. И надеялся, что после этого его пропустят в кабинет начальника станции.

Однако секретарь-адъютант не удовлетворился сим рассказом. И спросил у меня, имелись ли у кобонков деньги.

— Банков у них однозначно не было, — подумав, ответил я. — И денежной системы тоже. Имелась сложная цепь посредников-старейшин. Они как-то осуществляли обмен между постоянно враждующими между собой странами, используя некий эквивалент, учитывающий спрос на продукцию и ее себестоимость. Что-то среднее между деньгами и векселями. То есть ценные бумаги с неповторяющимся номиналом, удостоверенным старейшинами минимум двух кланов…

Коварный старлей явно убивал время, надеясь, что я — измотанный словесными излияниями — успокоюсь, плюну на все свои заморочки и решу ограничиться устным сообщением Джангарову, покинув штаб, не тревожа покой полковника.

Но я — наивный — этого не понимал. И с воодушевлением рассказывал о своих идеях. Пока не увидел сквозь оконное стекло стоящую у штаба Златку, уже дошедшую до него своим «спортивным шагом» и сейчас беззаботно треплющуюся о чем-то веселом со своей подругой — штабной связисткой Катей и каким-то длинноносым лейтехой из автобата.

2

«Сколько ж я с ним треплюсь-то здесь?! — только теперь до меня дошло, что скучающий секретарь-адъютант может держать его в приемной, изводя бессмысленной болтовней, часами! — Он же меня, сволочь, специально в предбаннике мурыжит! Ну держись, штабная крыса! Я тебе сейчас мозги-то так загашу, что мало не покажется».

— А вообще, — начал отчаянно врать я, решивший поскорее отделаться от зануды-старлея, — не исключено, что никаких кобонков никогда не существовало.

— К-х?! — поразился старлей.

— А просто кто-то из сверхразумной расы ставил эксперимент.

Старлей причмокнул, восхищаясь высотой полета моей мысли.

— Все — бутафория и розыгрыш, — раздухарился я. — Сплошное надувательство.

Старлей полюбопытствовал, зачем же тогда я трачу свободное от работы время «на всякую там археологию».

— Товарищ старший лейтенант умеет хранить жуткие тайны? — я впился в глаза Джангарову пристальным и подозревающим всех и вся взглядом.

Старлей заверил меня, что, работая в штабе, только и занимается тем, что с утра до вечера свято хранит доверенные ему секреты.

На самом же деле более болтливого и азартного разносчика всяких слухов и сплетен, чем старший лейтенант Джангаров, у нас на «Апельсиновке» не имелось.

— Тогда я раскрою Вам ужаснейший секрет, — прошептал я с наисерьезнейшем выражением на лице. — Меня так заставляет поступать некая сила, что существует вне реальности и здравого смысла.

Старлей восторженно охнул и учащенно заморгал.

— Я даже начинаю подозревать, что, — я сделал эффектную паузу, приблизился к уху старлея и произнес трагическим шепотом: — Моя пропащая душа находится во власти Духа Зла!

Старлей порозовел от потрясения. Подхватил последнюю фразу Поленова. И несколько раз тихо ее повторил, как бы пробуя на вкус. Потом повторил снова. Только громче. И зашелся в припадке яростного смеха.

Хитрое лицо секретаря-адъютанта от хохота исказилось так, что приняло выражение полного слабоумия. В судорогах неистового веселья Джангаров опрокинулся на спинку кресла и упал вместе с ним на пол.

«Как бы он шею себе не свернул», — забеспокоился я, но тут же облегченно вздохнул, наблюдая, как из-под канцелярского стола показались могучие старлеевские ручищи.

Они мощно оперлись о край стола. И вытащили сильным рывком наверх своего хозяина, обессилевшего от приступа хохота.

Тот вернул на место упавшее кресло. Немного успокоился. Посоветовал мне вступить в станционный любительский театр. И попросил меня напомнить ему о цели моего визита.

— Мне надо к Василь Петровичу, — покорно повторил я и, вспомнив, как безотказно подействовала недавно одна из моих фраз на Златку, добавил: — Дело жизни и смерти!

Старлей снова расхохотался и, с трудом сдерживая накатившую на него икоту, наконец-то сообщил Василь Петровичу о моем приходе.

Полковник милостиво разрешил допустить меня к себе.

3

Я вошел в кабинет начальника станции и несмело произнес:

— Здравия желаю, господин полковник.

— Привет, Сеня, — на лице полковника блуждала напряженная улыбка.

Всякий, увидев ее, тут же бы понял, что Василь Палыч погружен в серьезные дела и не стоит его беспокоить по пустякам.

— Заходи, прапорщик! Только учти — у меня времени в обрез. Идет вскрытие Саркофага. И я…

— Я, собственно говоря, товарищ полковник, именно по этому поводу…

— Мне понравилась твоя статья, Сеня.

— Статья?!

— Ты что же это, забыл, что отправил свою заметку про Саркофаг в наш станционный сетевой журнал?!

— Моя знакомая ее сунула туда. Без моего ведома.

— И правильно сделала. Данную статью оценили даже специалисты метрополии. Посмотри сайт Общества космоархеологов. Там очень лестные для тебя отзывы с Земли и Новой Сибири.

— Э-э… А меня за эту статейку мое батальонное начальство пустило на опилки.

Впрочем, я не стал жаловаться на отцов-командиров дольше, чем требовалось. Всего лишь пару минут я потратил на перечисление своих бед, проистекавших от непонимания его идей «вышестоящим руководством». И сразу же после оного перешел к делу:

— Господин полковник, хоть я и не имею ни соответствующих чинов, ни официального основания, ни научных степеней, будучи всего лишь нанотехником, позволившим себе на свой страх и риск вести самостоятельные научные исследования…

— Сеня, кончай юродствовать и излагай мысль. Я, между прочим, тоже веду «самостоятельные научные исследования», чтобы не закиснуть от скуки. Кому-то кажется, будто все на хозяйственной службе обязательно тупеют. Не согласен — не обязательно. Я считаю, что каждому из нас, бойцов хозслужбы, будет только полезно побольше узнать о кобонках и вообще получать больше знаний по гуманитарным наукам. Так что, прапорщик, давай говори.

— Слушаюсь, товарищ полковник… Я просмотрел — не по указанной в должностной инструкции обязанности, а чистого любопытства ради — голограммы реконструкций всех сооружений кобонков, построенных этой расой вокруг Саркофага.

Я выжидающе посмотрел на собеседника, пытаясь определить насколько серьезно тот воспринимает слова сотрудника, нарушившего ради их произнесения строгий армейский порядок. Ведь я должен был сначала обратится с рапортом к своему взводному, затем, при отказе того вникать в суть дела, к ротному и далее по служебной иерархической лестнице званий и должностей.

— Продолжай, — кивнул полковник: мол, черт с ней, с субординацией, коли дело того стоит.

— Шестнадцать культурных слоев раскопали археологи в этой зоне. В каждом слое — остатки строений, явно оборонительного строения. Оборонялись, скорее всего, от опасности, исходящей от Саркофага. Я предполагаю, что именно там многие тысячелетия скрывался самый главный враг кобонков, иногда выпускаемый ими на волю. Именно он в конце концов уничтожил всю их цивилизацию.

— Любопытная гипотеза.

— У меня есть, чем ее доказать, господин полковник.

— Мне непонятно, Сеня, какая угроза может исходить от Саркофага, если он во всех кобонковских документах упоминается как Жилище Миротворца и Дом Общего Друга?

— И как Логово Зверя тоже.

— Подожди, Сеня. Ты ведь не станешь спорить, что слова в имени содержащегося в Саркофаге артефакта, «шр» и «олл» соответственно переводятся: первое как «любимый», «обожаемый», «почитаемый», а второе как «друг», «миротворец», «всеобщий умиротворитель»…

— Насчет первого слова не спорю, господин полковник. А вот второе встречается неоднократно в пяти последних культурах. И обозначает… Разное он обозначает. Это-то и сбило наших землекопателей с толку. По моим данным, чаще всего в кобокских источниках поздних культур «оллом» называли опаснейших врагов, коварнейших союзников или старых противников.

— Что же, по-твоему, выходит, кобонки назвали своего бога Обожаемым Старым Противником?

— Скорее — Любимым Врагом. Кстати, версий насчет враждебности начинки Саркофага среди ученых метрополии немало. Это только наши археологи сразу же успокоились, решив, что наткнулись всего лишь на святилище единого божества, которому поклонялись кобонки. А они, на самом-то деле, рьяно поклонялись духам предков и толпе богов, будучи ярыми политеистами.

— А что считают другие специалисты?

— Разное. Кто-то уверен, что в Саркофаг закачена гигантская гигантская масса наркотического газа, при попадании которого в атмосферу планеты, все ее население моментально успокаивалось. А кто-то предполагает, что кобонки изобрели генератор «лучей счастья» и вытаскивали его, когда приходилось туго. Многие уверены, что Шролл — это робот-защитник, спасающий кобонков в моменты нашествий инопланетных агрессоров.

4

Полковник встал из-за стола. В задумчивости сделал по кабинету несколько шагов. Несколько раз, раскачиваясь, перенес центр тяжести своего тучного тела с пяток на носки. Затем повернулся к прапорщику и спросил:

— А что ты сам думаешь по этому поводу?

— Саркофаг открывали и выпускали Шролла на волю во время межгосударственных войн. После этого следовала страшная бойня, в результате последней из них кобонки перестали существовать совсем. Агрессией из космоса тут и не пахнет. А пахнет войной бывших противников против общего врага кобонков — их Любимого Врага.

— Твой вывод?

— Мы все, товарищ полковник, сидим на бомбе колоссальной мощи.

— Бомба? Литиевая? Или что поновей откопал? — деловито осведомился Василь Петрович.

— Шролл хуже литиевая бомбы! — воскликнул я, ободренный интересом начальника к моим словам. — У него иной принцип атаки! Большая часть его ресурсной базы скрыта не в Саркофаге, а зарыта под землей по всей планете. В Саркофаге — только главный процессор всей этой боевой системы. Дорога каждая минута. Я окончательно разгадал предисловие к кобонковским «Летописям одиннадцати возрождений». Там описано создание Шролла и принцип его функционирования…

Полковник снова заходил по кабинету. На этот раз — менее задумчиво и более нервно. И проговорил:

— Среди специалистов кое-кто думает так же как ты. Кто-то из них назвал Шролла «бронепоездом». Возьмем, допустим, хорошо сохранившиеся изображения второй культуры…

— Это, товарищ полковник, была первая версия этой самообучающейся машины, — перебил я командира. — Она тогда действительно походила на колонну приваренных друг к другу танков. И то — дала шороху наземным городам из первой культуры. После этого кобонки увлеклись подземными укреплениями. Но, уже руша шестую культуру, Шролл научился вести войну и в глубинах планетарной коры.

— Даже если ты и прав, Сеня, то все равно наши чрезвычайники…

— Они, конечно, клянутся, что мощи их защитного экрана вполне хватит для подавления чего угодно?

Полковник тяжело вздохнул. Подошел ко мне. И глядя ему прямо в глаза, спросил:

— Короче, Сеня, чем ты хочешь меня напугать?

— Господин полковник, надо сообщить комдиву об опасности и порекомендовать ему объявлять всеобщую эвакуацию. Затем наша дивизия должна вызвать подкрепление, а до тех пор — всем вместе подняться наверх и бомбить Шролла, чем есть, с орбиты.

— Во-первых, комдив пошлет нас с тобой куда подальше. А во-вторых, Саркофаг уже полчаса как открыт, но ничего страшного не случилось. Пока что наши детекторы ловят высокую концентрацию наночастиц в атмосфере.

— Это не просто наночастицы, — сказал я с отчаяньем в голосе. — Это передовые отряды. Разведка.

— С чего ты взял?!

— Кто другой бы не врубился. А я — так сразу же и просек, поскольку чего-то подобного и ожидал… А еще, господин полковник, надо глянуть данные со спутников. Ими должны быть засечены точки активации подземных модулей Шролла.

Василь Петрович вернулся за свой стол. И связался через свой терминал с дежурным оператором штаба дивизии, запросив сведения, получаемые от спутников-наблюдателей, летящих по стационарным орбитам над Кобо.

— Ого! — вырвалось у меня, когда он из-за спины полковника увидел появившуюся перед тем картинку.

Сам же полковник сжал зубы и помрачнел, увидев великое множество возникших непонятно откуда термически активных точек на поверхности планеты.

В кабинет вбежал испуганный Джангаров и срывающимся голосом доложил полковнику о взрыве энергетических установок, обеспечивающих работу защитного экрана вокруг Саркофага.

Василь Петрович запросил интеллект станции о развитии событий.

Когда тот начал выдавать катастрофические прогнозы развития событий на экран перед полковником, все мы поняли: дело — дрянь.

— Почему не дают сигнал общей тревоги? — задал вопрос полковник — скорее самому себе, чем мне или Джангарову.

— Может, все обойдется, — предположил Джангаров.

«Черта с два!» — подумал я.

 

Глава 4. Хватит рефлексировать!

1

Я выбежал из штаба.

Над «Апельсиновкой» прогрохотал гром. Со стороны Саркофага полыхнуло ослепительным белым светом. Заревела, словно раненый гигант, сирена тревоги.

— Надо бежать к Утюгу! — крикнул я стоявшей у штабного крыльца Златке.

Утюгом сотрудники нашей станции неофициально называли угрюмую громаду комплекса находящихся в двух километрах от «Апельсиновки» складских помещений, где хранился наш арсенал, транспорт, всяческое оборудование и запасы энергии и пищи.

— Ты, что, Сенечка?! — Златка бросила на меня недоуменный взгляд. — К какому Утюгу?

И я поймал себя на том, что озвучил сейчас вовсе не свое решение, а мысль вторгшегося в мой разум чужака. Действительно, что нам со Златкой делать на Утюге?

— По тревоге каждый должен занять свое место в боевом расчете! — звонко прокричала Златка и, чмокнув меня в щеку, унеслась прочь.

«А ведь и я должен, по идее, сейчас присоединиться к своему отделению на плацу у батальонного бункера», — подумал я.

Подумал я об этом как-то весьма тоскливо и вяло — не двигаясь, без трепетного желания тут же выполнить указанное в заученной наизусть «Инструкции по поведению в случае общей тревоги».

Все дело в том, что в моем сознании воцарился полный кавардак.

Одной частью своего разума я четко понимал, что надо выполнять возложенные на меня присягой профессиональные обязанности. И я бормотал, словно мантру: «Я же, елки-палки, присягу давал! Я давал присягу! Я же русский прапор, а не говно на палочке!»

Но голос моей прапорской совести мгновенно был перекрыт властным голосом Сатаны. И этот могучий голос зачем-то упрямо гнал меня к Утюгу.

«Что со мной? Кому подчинена моя воля?» — спросил себя я, испытывая примерно такое же чувство, какое чувствует попавшая в цепкие кошачьи когти несчастная мышь.

Мне вспомнилась древняя поговорка кобонков: «Если ты не видишь падающего рядом с тобой дерева, значит, оно падает на тебя». И я подумал: «Думаю, меня уже давно придавило этим деревом. Но один фиг я его не смогу увидеть, поскольку оно — плод моего собственного психического расстройства».

Мимо меня, застывшего словно столб на месте, промчался на воздушном катере отряд воодушевленных происходящим бедствием курсантов-практикантов под командованием старлея Чинюкова.

«Это что, просто так? Или как? — задумался Семен. — ЧП на станции и моя съехавшая крыша — случайное совпадение?»

«Нет, Сеня, то судьба. То наша с тобой судьба, — сообщил мне Сатана. — Хватит рефлексировать! Мчи к Утюгу!»

«Хватит мной командовать, проклятая галлюцинация!» — в ответ огрызнулся я и попытался осмыслить происходящее со мной, напряженно ища выхода из создавшейся ситуации.

Мой взгляд наткнулся на стену стоящего перед ним здания столовой. На сей стене сияло огнями стилизованное под мозаику панно. На нем изображен взвод космофлотцев-десантников в скафандрах, выпрыгивающих из десантного бота на поверхность неведомой планеты. Над сим героическим панно — гигантские буквы лозунга:

СЛАВА ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА!

«Вечная теперь нам всем будет слава, — пробормотал я. — Вот чему действительно слава, так это установкам копирования личности и хранилищам наших ментальных и физических матриц. Не хотелось бы мне тут помереть навсегда. Не та обстановка».

И снова я попытался совершить то, к чему его призывает воинский долг — вернуться в батальон. Сосредоточенно твердя себе: «Я должен мчаться к бункеру за номером раз. Должен! Должен!», — я попытался сделать шаг к моему батальону.

Но, увы, не смог выполнить такое простое действие. Ибо в этот момент чья-то неведомая воля подчинила мое тело своему желанию. Она взяла под контроль все мышцы человека. И заставила меня направиться к Утюгу.

И я, увлекаемый сим непобедимым желанием, уныло поплелся к Утюгу. На душе было мерзко. Я чувствовал себя подлым предателем. И изо всех сил напрягал мышцы ног, чтобы они не шли к Утюгу.

Однако результатом моих усилий стало обратное. В мое тело ударил разряд тока. Я вздрогнул. А после этого мои ноги понесли меня к Утюгу со скоростью спринтера-рекордсмена.

И бежал я так, что только пятки сверкали. И шумел в моих ушах ветер. И проплывали мимо стоящие вдоль дороги, по которой я несся, здания.

Вот проплыл мимо купол ядерной энергостанции, снабжающей электричеством всю «Апельсиновку» и прилегающий к ней космопорт. И я свернул налево. Не по своей воле.

Теперь я понимаю, что подразумевалось под средневековым словечком «одержимость» — все понимаешь, но поступаешь не по своей воле. А то и основательно против нее.

Впервые я пожалел, что не остался на Земле, в родном Новокиеве, клюнув на предложение вербовщика и поступив в марсианскую Школу прапорщиков.

Я пробежал мимо двухэтажного корпуса канцелярии и свернул направо. И, задыхаясь от стремительного бега, поклялся себе, что разорву пожизненный космофлотский контракт и вернусь на Землю.

Путь стану там мелким клерком в какой-нибудь из виртуальных компаний. Зато буду сидеть — подключенным к корпоративной сети — дома, держа ноги в тазике с морской водой. Буду трудиться во славу какого-нибудь «Роспрома» или «Всемирного концерна» хоть уборщиком информационного мусора из корпоративных коммуникаций. И не выйду за пределы квартиры до конца жизни.

Я выбежал на шоссе, ведущее прямиком к Утюгу. Но тут же мне пришлось свернуть с дороги, чтобы не быть раздавленным двухсоттонными танками, несущимися, сотрясая почву, могучей колонной к Саркофагу.

Я в очередной раз попытался изменить навязанный мне чужой волей маршрут, напрягая мышцы. Но мои нервы тут же обдало обжигающей волной ужаса. Меня пронзила мысль о том, что надо спасаться, ибо угроза, нависшая над моей жизнью, несравнима ни с одной из предыдущих угроз. И я, позабыв обо всем, вприпрыжку помчался к Утюгу.

«Тут, елки-моталки, пожалуй, покруче будет, нежели на Анаконде», — подумал я, тяжело дыша на бегу.

2

Да, сейчас все было гораздо круче, чем в самые худшие времена, ибо даже на Анаконде я не сталкивался с таким существом, как то созданное для уничтожения целых цивилизаций чудовище, что вылезло несколько минут назад из Саркофага.

И что такому монстру, братцы, может противопоставить какой-то там Семен Поленов — простой туповатый прапорщик-трудяга из нанотехнического батальона полка хозслужбы станции «Апельсиновка»? Да ничего противопоставить такому монстру я не смогу.

И вряд ли смогут это сделать и все остальные обитатели «Апельсиновки», включая боевых роботов…

«Я должен быть в батальоне!» — упрямо говорил я себе.

«Нечего тебе там делать, — звучал в моей голове властный голос Князя Тьмы. — Живым ты уже не поможешь, а мертвые не помогут тебе. Считай всех покойниками и двигай к Утюгу. Пока Шролл будет штурмовать его стены, я успею понять, что к чему. Не заморачивайся, Сеня! Беги к складу! Там и будем разбираться с кобонковской зверюгой».

И, бормоча проклятья в адрес вторгшегося в его сознание чужака, я бежал к Утюгу. Против своего желания бежал.

Но что поделаешь, если чужая воля управляет каждой твоей мышцей?

Кстати, я мчался так быстро, как не бегал еще никогда в жизни. И это — несмотря на то, что моим легким, не приученным к таким жестоким кроссам, не хватало кислорода, а мои мышцы трясущихся от перенапряжения ног перестали слушаться приказов сознания.

А бежал я, между прочим, вовсе не ровнехонькой дорожке стадиона, а там, где не каждый решится пройтись даже острожным старческим шагом.

Гусеницы двухсоттонных танков, которые только что с ревом дизелей проехали здесь колоннами в направлении Саркофага, разнесли дорожное покрытие вдрызг, потому что двинулись — как я полагаю, для экономии времени — туда не по проложенной специально для них бетонке, а по насыпным пешеходным дорожкам станции.

И сейчас я, сломя голову, несся по перепаханной траками земле вдоль колеи метровой глубины, рискуя соскользнуть ногой в одну из траншей, продавленных широкими танковыми гусеницами, и упасть, сломав при этом какую-либо из своих многочисленных костей.

Кроме того, вся трасса моего рекордного забега усеяна маслянистыми лужами, образовавшимися из антикоррозийной смазки, стекшей с ходовых частей новеньких танков, которых только-только сняли с консервации, согласно инструкции о чрезвычайной ситуации.

Три раза я ухитрился остаться на ногах, поскользнувшись на такой луже. А вот один раз все-таки шлепнулся в покрытую бурой пленкой маслянистую жидкость. Но сразу же бойко вскочи на ноги. Отряхнулся. Страшно выругался в адрес той силы, которая гонит меня к Утюгу. Но тут помчался к нему, поскольку туда несли меня собственные ноги.

 

Глава 3. Вот гадство!

1

А вот и Утюг.

Из-за того, что там хранятся огромной разрушительности взрывчатые вещества, сей объект защищен от внешних воздействий лучше всех сооружений «Апельсиновка». Одна только внешняя оболочка Утюга изготовлена из крепчайшей 50-метровой брони.

«Ну, прибежал я сюда, и что?» — со злостью спросил я у Духа Зла, тяжело дыша после тяжелейшего забега.

Дышать воздухом планеты Кобо, чья атмосфера беднее кислородом, нежели земная, и в спокойном-то состоянии не очень-то комфортно. А тут еще — спринтерский забег на стайерскую дистанцию в условиях 45-градусной жары.

Я глотал ртом горячий воздух и с ненавистью смотрел на местное солнце, застрявшее на сизом небосклоне прямо над моей разнесчастной головой.

И мне показалось, что оранжевое светило, звезда Кнарр, ответило мне не менее злым взглядом.

«Вперед — в склады Утюга!» — приказал мне Падший Ангел.

Я снова попробовал сопротивляться его приказу. Но не сумел. Меня снова долбануло ужасом.

Со стороны Саркофага раздались залпы танковых орудий.

«Доигрались! — подумал я. — Ожидали пряников от артефакта, стоящего посреди набитой оружием планеты. Олухи!»

Я подошел к закрытому толстой, тяжелой плитой входу в склад. Судя по всему, все хранилища Утюга уже были оставлены людьми, успевшими за несколько минут забрать с собой с собой полагающееся при отражении атаки оружие, технику и материалы.

Я оперся, чтобы не подвели дрожащие от перенесенного напряжения ноги, об эту плиту двумя руками.

— Эй, народ! Кто живой есть?! — на всякий случай крикнул я в сторону акустических детекторов Утюга — вдруг, кто-нибудь да и откликнется.

В ответ на мои вопли из вмонтированного в складскую стену динамика раздалось:

— Данный запрос не поддается распознанию.

— А личность? Личность моя — поддается? — я уже самостоятельно — без давления со стороны Сатаны — начал искать способ прорваться внутрь Утюга, решив, что смогу помочь своим сослуживцам, утащив оттуда какое-нибудь сверхмощное оружие, которым побью Шролла.

— Вы ставите передо мной такую задачу из-за того, что утеряли персональный идентификатор? — спросил у меня интеллект склада.

— Нет. Просто хочу проверить твои способности, железяка, — схитрил я.

— Думаете, складская служба не справится с таким заданием?

В голосе искусственного интеллекта мне послышался сарказм. Тогда я выгнул грудь колесом и, стараясь выглядеть максимально солидно, архисерьезным тоном произнес:

— Некогда мне лясы с тобой точить, железяка! Проверяй побыстрее мою личность! Надеюсь, что особо сильно извратить факты тебе не удастся.

— Вы — Семен Поленов. Младший прапорщик…

— Не младший! Не младший! — раззлился я. — Мне два месяца назад новое звание присвоили, чертова железяка! Могла бы и качнуть инфу из штабной базы данных. Я уже — прапорщик!

— У системы, обслуживающей хранилища склада, нет права использовать сервер штаба станции.

— Но ты хоть в курсе теперешнего переполоха?

— Поднята общая тревога.

— Мне нужно войти в хранилище моего отдела.

— Обратитесь к дежурному диспетчеру склада.

— А ты на что?

— Я всего лишь рабочий интеллект склада. У меня чисто справочные и технические функции. Административных полномочий я не имею.

Сирена общей тревоги усилила свою громкость до максимума, оповещая всех, что в жизни станции наступает критический момент.

Со стороны Саркофага послышались сильные взрывы. А в это время потерявший ко мне интерес интеллект предупредил меня о том, что выключается из режима беседы. Ну не гад ли, а?!

Я в бессильной ярости откровенно высказал все, что думаю по поводу бездушной автоматики Утюга.

Вдруг в моей голове прозвучал голос Сатаны: «И узришь ты жуткие несчастия дома твоего, несмотря на явное благоволение к тебе Господнее». И я почувствовал, как по спине ползут мурашки.

«Кончится все — сдамся врачам! — решил я. — Пусть мои свихнувшиеся мозги проверят».

«Ты бы лучше в Утюг попал», — посоветовал мне Сатана. И ведь, надо признать, правильно посоветовал.

Я быстрым шагом подошел к основному входу в Утюг. Нажал кнопку связи с его интеллектом.

— Уже говорили! — откликнулся он через динамик над входом.

Я с достойным русского человека смирением смолчал, уговаривая себя не вступать в перепалку с компьютером по поводу его наглости. И, стараясь произносить слова максимально спокойно, сказал:

— У меня это… Проблема у меня, железяка.

— В чем суть затруднений? — спросил автомат.

— Я кода не знаю к нашему хранилищу. К своей каптерке знаю. А к… В общем — выручай, голова чугунная.

— Данная проблема имеет восемь основных и семьдесят девять запасных вариантов решения.

— Давай то, которое позволит мне открыть дверь без введения кода.

— Думаю, оптимальным для Вас будет решение номер пять.

— Ну?

— Хранилище открывается перед человеком, нуждающимся в укрытии по физическому состоянию.

— Я, вне всякого сомнения, нуждаюсь.

— Несмотря на учащенное сердцебиение и возбужденную нервную систему, Ваше состояние не является опасным для жизни.

— А что же тогда является?

— Истощение.

— И сколько ж я должен от голода пухнуть?

— Минимум — две недели.

— Проехали. Следующий вариант?

— Ожоги, колотые и резанные раны…

— О-о! Если я пущу кровь из пальца, то дверь откроется?

— Только при условии, что Вы потеряете при этом не менее полтора литра крови.

— Да иди ты на хрен, тупая железяка! Полтора литра! Совсем охренеть!

— Как Вам будет угодно, господин младший прапорщик.

Я поначалу даже обрадовался, что в Утюг мне ходу нет, рассчитывая, что теперь чужая воля перестанет вмешиваться в мой разум и даст мне возможность развернуться и броситься на помощь сражающемуся со Шроллом населению станции, честно сложив свою голову в сей героической и безнадежной битве.

Я сделал несколько шагов в сторону от склада. Но тут от мощных взрывов идущего у Саркофага боя у меня под ногами вздрогнула земля.

«Нет, там от меня — безоружного толка не будет, — понял я. — Надо ломиться в Утюг и искать там оружие, от которого даже Шроллу не поздоровится».

— Код: «Сезам, откройся!» — крикнул я, снова подходя к воротам Утюга.

— Словесный пароль неправилен, — раздалось из бездушного динамика.

— А какой сегодня правилен? — хитро прищурившись, спросил я.

Складской интеллект промолчал.

«С ходу мне его не обдурить», — понял я, тоскливо глядя на стоящий неподалеку автопогрузчик с работающим двигателем, впопыхах брошенный каким-то подразделением на произвол судьбы.

2

У меня мелькает мысль: разогнать автопогрузчик да и проломить им ворота Утюга.

Но мгновением позже здравый смысл подсказывает мне, что автопогрузчик те ворота не проломит. Даже танк на полном ходу их бы не проломил.

— Свяжись с дежурным по складу! — тихо, но твердо приказал я интеллекту склада.

— Дежурный по складу диспетчер отдал приказ усилить физическую защиту хранилищ и отбыл, не сообщив о времени возвращения.

— Вот дурень! — я повысил голос до крика.

— Не понимаю. Данная фраза носит риторический, констатирующий, общий или специальный характер? И к какого рода субъекту относится данное определение?

— Ладно, фиг с тобой, — махнул я рукой, поняв, что нахрапом мне эту крепость не взять. — Но раз в наше хранилище мне не попасть, открой хотя бы вход в предбанник склада. Я там укроюсь в коридоре.

— Не имею на то права без соответствующего пароля.

— Ты с ума сошла, железяка!? Любой не лишенный дееспособности человек, имеющий статус действующего сотрудника станции, имеет право войти в общий коридор. Уж кто-кто, а я — то инструкции знаю. Мне их аж четыре раза пересдавать пришлось… Ты просто автоматически обязан впустить меня сюда.

— За исключением случаев, связанных с общей тревогой.

— То есть?

— В данном случае открыть вход в общий коридор можно только специальным кодом, который имеется у командиров подразделений.

— Вот гадство!

— Зато после введения вышеуказанного кода автоматически открываются все входы во все хранилища, кроме залов арсенала.

— Это обнадеживает, — вру я, ибо вовсе не обнадежен, а нахожусь на грани отчаяния.

Мало того, что я, как последний трус, бросив боевые порядки землян, сбежал с поля боя, так еще и, находясь в шаге от оружия, не могу в него попасть.

Меня затрясло от нервного напряжения.

Раздавшиеся неподалеку взрывы усилили его до состояния аффекта, поскольку это означало только одно: битва от Саркофага перекинулась на территорию станции.

Я обернулся и увидел поднимающиеся над станцией клубы дыма и столб огня на месте штаба.

Ветер донес до меня запах гари и бросил мне в лицо облако пыли. Я заморгал. Потом протер глаза. И повернулся к входным дверям Утюга, подумав: «Наших наверняка уже всех покромсало. И меня то же ждет. На склад ходу нет — помру не за понюшку табака… Ни хрена эта железяка не соображает. Все врут ученые про свои компьютерные успехи».

Следует заметить, что тут я был не совсем не прав. Ученые Российской Империи сделали серьезный прорыв в области виртуальных технологий.

Особенно успешным оказалось проектирование виртуальных миров с разной физикой и архифантастическими существами, иные из которых жили в стольких измерениях, сколько не мог себе вообразить даже изощренный ум физика-теоретика.

Но и в бытовой сфере русские умельцы не подкачали, ухитрившись наделить интеллектом даже домашнюю мебель, меняющую свою конфигурацию в соответствии с настроением хозяев.

Да что там мебель — на Земле, например, интеллектуальными стали даже Гималайские горы, спасающие падающих альпинистов от травм мгновенно вырастающими из камня надувными подушками безопасности.

Так что искусственный интеллект Утюга вовсе не такая уж и «тупая железяка», как думал я в тот момент, а довольно сообразительная система.

Она наверняка тщательно проанализировала мое состояние. Поставила мне диагноз, проконсультировавшись с компьютерной базой еще работавшего терминала станционного госпиталя. И подала сообщение для дежурного по штабу, что мучимый приступом истерики младший прапорщик нуждается во врачебном уходе и скорейшем прибытии к дверям склада катера санитарного патруля.

Да вот самого штаба уже не существовало. И вообще — ни с одним из компьютерных терминалов «Апельсиновки» интеллекту склада уже было совершенно невозможно связаться — все вышли из строя.

Увы, даже в такой странной и абсолютно внештатной ситуации единственный оставшийся «в живых» искусственный интеллект на станции не собирался делать для меня никаких исключений.

Я криво усмехается, думая: «Ведь не хотел же сюда, вот меня сюда и не пускают. Давай, Сатана, сам банкуй. Я пас».

3

В очередной раз с чувством обругав «железяку» и проклятую силу притащившую меня помимо воли сюда, я сел на корточки и… на мгновение потерял сознание. А потому не знал (и лишь позже догадался), что именно в этот момент некая могущественная сила взялась за компьютерную сеть Утюга.

Воздействие длилось всего несколько секунд. Но нужный эффект был достигнут: когда складской интеллект возвратил себе себя, оказалось, что в его базе оперативных поступлений находятся два сообщения.

Первое — о том, что младший прапорщик Семен Аркадьевич Поленов произведен в прапорщики. Во втором содержалось требование немедленно открыть перед вышеозначенным прапорщиком все запертые двери, люки и заградительные плиты.

Уверен, даже этот странный момент с неведомо как попавшими в базу данных сообщениями был замечен искусственным разумом Утюга. И занесен в файл, где хранились все уведомления о сбоях в интеллектуальной деятельности складских киберсистем.

Так что, я, пожалуй, совершенно зря столь пренебрежительно отозвался о мыслительной системе склада. Она просто исполняла все требования своих программ. И нарушить заложенные в нее алгоритмы не могла, ибо только человеку дозволено нарушать любые правила и инструкции. Так ведь на то он и человек.

 

Глава 4. И косточек не останется

1

Внезапно аварийная сирена прекратила реветь. И на станцию опустилась тишина.

Я замер. Мое сердце участило свое биение, ибо в нем проснулась надежда. Я ждал, что вот-вот прозвучит бодрый голос, сообщающий об окончании сражения. Например, что-нибудь вроде: «Отбой общей тревоги! Всем подразделениям химической, биологической и радиоактивной защиты прибыть по форме номер семь к Саркофагу! Пожарным и спасательным службам приступить к ликвидации очагов возгорания и оказанию помощи пострадавшим!»

Но ни этих слов, ни сообщения о переходе к тому или иному прописанному в инструкции режиму действий, не прозвучало.

Не было бодрого голоса. И вообще не прозвучало никаких голосов. И никаких других звуков.

Ни шума транспортных двигателей. Ни воя сопл улетающих с аэродрома в экстренном порядке самолетов. Ни гула механизмов, борющихся за спасение людей. Ничего…

И тут мне стало по-настоящему жутко. Тишина на Станции означала только одно — сопротивление землян прекратилось из-за их полного истребления.

«Неужели уничтожены все?!» — подумал я и с тоской посмотрел в сторону жилого комплекса станции. Там клубился дым.

В мое голове раздался голос Сатаны: «И вещал тот, кто наречен Саваофом: «Как я помыслил, так и будет. Как я вообразил, так и воплотится».

Я возвел к небесам руки и, в отчаянии потрясая ими, застонл.

— Последовательность кодовых сигналов введена правильно! — раздалось у меня за спиной.

2

— Чего-чего?! — я повернулся к Утюгу.

И лишь через несколько секунд я понял, что это ожил расположенный над его воротами динамик. Но я не поверил услышанному. И переспросил, широко раскрыв от изумления глаза:

— Я назвал пароль?! Честно!? — я вытер с ресниц набежавшие слезы.

— Именно так, господин прапорщик, — подтвердил интеллект склада.

— И мне можно теперь сюда впереться?

— Прошу входить, господин прапорщик.

— А ты дверь-то тогда отвори, железяка.

— Прикоснитесь большим пальцем к фотоэлементу.

Я послушно исполнил требуемое действие.

Стотонные створки складских дверей медленно разошлись передо мной.

А я растерянно подумал: «Но я же не вводил никаких «кодовых сигналов». У меня и карточки-то с собой нет, с которой их в считыватель запускают».

И тут в моей голове прозвучал голос Князя Тьмы: «Когда услыхали оное Санаваллат, Хоронит, Товия и некий аммонитский раб, то не смогли воспротивиться ему. Ибо сей муж пришел сюда, дабы спасти народ свой».

«Тьфу на тебя, сволочь!» — сказал я этому проклятому голосу, цитирующему никогда не читанную мной священную книгу древних землян, и повернул голову в сторону станции.

И увидел нечто ужасное… Впрочем, нет. Увиденное скорее озадачило меня, нежели напугало.

Над Апельсиновкой сгущались темно-зеленые тучи. Среди них ослепительными клинками сверкали молнии. Пошел дождь… Нет, не дождь. Вместо капель воды на землю медленно падали бесформенные сгустки какой-то черной субстанции, образующие на месте падения лужици бледно-серого киселя.

На станцию наползали волны серовато-коричневого тумана.

Тротуары и проезжая часть ее улиц покрылись трещинами.

Аллеи из приземистых местных деревьев с короткими, но толстыми стволами превратились в дымящуюся слизь довольно мерзкого вида.

Усеянные всего несколькими минутами назад пышной, густой растительностью территории кварталов были теперь голы и мрачны.

Большая часть станции разрушалась прямо на глазах. И весьма странным способом. Железобетонные здания плавились и расползались по швам. Без взрывов, без вспышек электроплазменных разрядов и без ударов лазерными лучами. Просто — таяли.

Пока что еще держал прежнюю внешнюю форму купол термоядерной энергостанции, основательно укрепленный сверху многослойной наноброней.

Но и его поверхность уже покрывали какие-то темно-серыми пятнами. Они дымились и пузырились, разъедая купол со всех сторон.

Я посмотрел сквозь туман вдаль.

Густые леса на склоне стоящих неподалеку от станции сопок стремительно исчезали вместе с почвой под ними, образуя проплешины, обнажающие мертвые породы…

— Закрывай двери! — хрипло приказал я интеллекту склада, перешагнув его порог, и чувствуя, как по щеке ползет слеза и думая: «Лучше б тогда уж и меня вместе со всеми закатало. Чего я теперь один делать-то буду?»

Створки складских дверей величественно сошлись за моей спиной, трагически шествующего в глубь хранилища и совершенно не представляющего — для чего.

Ибо даже за могучими стенами Утюга вряд ли имелась возможность спастись от той непонятной напасти, что за несколько минут слизнула с лица планеты почти всю «Апельсиновку» со всем ее отчаянно сопротивлявшимся персоналом.

3

Первым делом я рванул к крошечной каптерке своего отделения, находящейся в отсеке склада, отведенном для имущества батальона нанотехников.

Вбежав в каптерку, я тут же включил служебный терминал.

Передо мной возник, переливаясь всеми оттенками светло-зеленого света, сферический трехмерный браузер операционной системы компьютера.

Я попытался войти в контакт с локальной сетью станции.

Не вышло.

На мониторе лишь высветилось:

=/ДОСТУП ОТСУТСТВУЕТ!\=

«Локалке хана», — невесело констатировал я.

Да, локальная сеть станции не работала. Похоже, здесь исправно функционировали лишь компьютеры Утюга.

Тогда я решил влезть в глобальную галактическую сеть, используя свой личный трафик, предназначенный для экстренной связи. Но и глобальная сеть отсутствовала.

Я добросовестно пытался вспомнить, чему меня учили на курсах действий в экстремальных ситуациях, но при этом мои губы как бы сами собой непрерывно шептали: «Кранты нашей «Апельсиновке». Всем кранты. Всему кранты».

2

Не веря в чудо (но втайне от себя надеясь именно на него), я отдал приказ своему компьютеру перевести акустическую информацию со встроенных в стены склада микрофонов на колонки потолка, надеясь услышать хотя бы звуки борьбы — выстрелы, взрывы, рев танковых двигателей.

Но вместо этого из колонок на меня обрушились дикие звериные вопли.

«Это скорее всего со стороны Беломора, — подумал я. — Да кто ж там так орет-то?!»

Через пару минут вопли прекратились. А до меня дошло: вопили гигантские псевдоящеры, которых Шролл уничтожил, вытащив их стотонные туши из воды.

«И до животин уже добрался, гад! — ужаснулся я. — А ведь у этого зверья такой крепости шкура, что выстрел из гранатомета легко выдержит. — Всем конец. И людям. И животинам. И мне».

Но тут я услышал голос Сатаны: «И сказал Господь: «Все жители сего града очутились в кипящем котле. Но тебя, избранный, минует чаша сия. Ибо спасу Я тебя, повергнув оную».

«А ну заткнись, паскуда!» — взорвался я и вызвал на связь складской интеллект.

— Слушаю Вас, господин прапорщик, — мгновенно откликается тот.

— Эй, железяка! Готовь свою мусорную свалку к обороне!

— Есть угроза хранилищам, господин прапорщик?

— Раз я уже трижды пожалел, что умотал с Земли, значит, угроза есть. И еще какая!

— Мои объективы сообщают о деструктивных процессах на станции. Но, кроме расконсервации роботов противопожарной охраны и выдвижения дополнительных плит на крышу, других мер произвести невозможно.

— Думай сама, железяка. В конце концов — это и в твоих интересах. Если мы с тобой окочуримся, уже не возродимся.

— У меня есть неуничтожимый «черный ящик» с памятью, — похвалился интеллект склада.

— Шролл и его запросто сожрет.

— По моим данным, идет исчезновение только органической субстанции.

— Ну-ну, надежды, как говорится, юношей питают… В общем, пока заглохни и дай мне подумать.

— Как Вам будет угодно, господин прапорщик.

3

А прапорщику угодно было предаться воспоминаниям, как и всякому другому порядочному человеку, услышавшему шаги неотвратимо приближающейся смерти.

Я вспоминал те места, где родился и вырос. Вспоминал, естественно, только хорошее.

Детство. Яблоневый сад деда, где летали пчелы и висели качели. Летние воскресные семейные чаепития на дачной веранде.

Юность. Школьные учителя, друзья и подруги. Первую любовь…

Вдруг, совершенно неожиданно в мои воспоминания вторглись совершенно чуждые моей памяти картины.

Я узрел хаос космической битвы. Только сражались в ней не боевые корабли, а существа иного порядка. Легионы одних ангелов бросались на другие легионы. И крылатые существа беспощадно рвали на части друг друга…

Меня охватила злость. Чертовы глюки! Тут падение форпоста человеческой цивилизации происходит, а они меня, несчастного, доканывают, как самого распоследнего наркомана.

Как говаривал режиссер златкиного драмкружка… Вильфрандом, по-моему, его зовут… Как же он говаривал-то? А-а, вспомнил! Говаривал он так: «В пьесе вся суть — в ремарках!»

Интересно, какие ремарки настоящий бы драматург сварганил бы к моим бзикам? Наверное, чего-нибудь вроде: «Главный герой стоит столбом среди сцены, ошарашено хлопая глазами и разинув до неприличия рот, и в упор не видит падающий на него мешок с мукой». Или, допустим: «Главный герой растерянно озирается по сторонам и чего-то ищет на голом полу сцены».

«М-да, целую психопатологическую книжицу можно накатать про мои кошмары, — подумал я. — И не одну. Да обо мне сотни докторишек могут диссертации написать».

«Сеня, докторишки твои — пошлая дешевка. А вот ты сам — настоящий уникум, каковой и послужит моим целям и твоему спасению», — раздался в моей голове голос Князя Тьмы.

Не успел я обругать его последними словами, как меня накрыло еще одним видением.

Колонна израненных ангелов медленно спускались по лестнице, окутанной густым желто-серым дымом. Ангелы поют тоскливую песню и несут на длинном щите сияющий ровным голубым светом труп ангела с короной на голове…

«Под звуки похоронного марша по сцене медленно движется траурная процессия, сопровождаемая друзьями, коллегами и родственниками усопшего, — прокомментировал я увиденное, стараясь иронией побороть охвативший меня бред».

И наконец — последнее видение.

Пейзаж знакомый — планета Кобо. Беломор. Лес по его берегам. И я… Я?! Да, вроде я. Но почему такой голодный и ненавидящий все живое?!

Не, не могу я так искренне ненавидеть все живое. Неужели мой разум попал в киборга? Но киборг содержит в себе частицы живого организма и тоже по природе своей не может питать такой ненависти к органике.

Впрочем, дольше размышлять на эту тему я не мог, поскольку полностью слился разумом с сознанием этого страшного чудовища и потерял возможность критически мыслить. Зато обрел возможность знать обо всем, что оно делает.

А оно тем временем пожирало водоросли из глубин Беломора и все живое вдоль него. Оно наслаждалось пожирая красные ягоды с деревьев, нависающих своими кронами над берегами канала. Поедало и сами деревья. И корни их. И даже — почву под ними. Кошмар!

Все живое, что могло бегать, прыгать, ползти, скакать, плыть и летать, пыталось спастись от ненасытного обжоры, но тот был быстрее.

«Это в чью же дурную башку меня засунуло?» — изумился я, получив свой разум обратно.

Но я лукавил перед собой, скрывает от себя единственно верный ответ: мой разум каким-то невероятным образом объединился с сознанием беспощадного убийцы — Шролла, который, не удовлетворившись расправой над «Апельсиновкой», сейчас поедает все живое на планете.

После некоторой внутренней борьбы я все-таки признался себе: «Не надо себе врать — я побывал в Шролле».

Да, братцы, вот это я вам скажу зверь… Зверюга! Зверище! Пощады от такого не дождешься.

«И как же мне одолеть его? — подумал я. — Ждать помощи? Пока прилетит помощь от меня и косточек не останется… Но как я смог пролезть в мозги этого чудища? Никогда за собой таких способностей не замечал».

А тут ко всему прочему в голове у меня раздалось: «И примешь в себя способности необычные от сошедшего на тебя Святого Духа».

«Чтоб ты сдох, подлый Сатана! — ругнул я невидимого мне оратора, терроризирующего цитатами мою башку. — Тебя, суфлерской морды, мне еще только не хватало».

 

Глава 5. Всем! Всем! Всем!

1

Несколько минут я пребывал в состоянии задумчивости и подавленности. Откровенно говоря, братцы, я был растерян, напуган и не знал, что предпринять.

«Слушай, Сеня, — обратился тогда я к самому себе. — Кончай-ка, брат, дурака валять. Под фанфары загреметь — нынче раз плюнуть. Уж за этой зверюгой не заржавеет. Надо оборону организовывать. План военных действий придумать. Мобилизовать складских роботов. Словом — надо оказать врагу достойное сопротивление. Русские не сдаются!»

Я вспомнил о героях телесериалов, в одиночку спасающих Галактику от всякого зла. Вылез из-за компьютерного терминала. И решительным шагом направился к расположенному этажом ниже хранилищу оружия.

Однако попасть туда сразу мне не удалось.

Интеллект Утюга, несмотря на все мои яростные вопли, упрямо отказывался отпирать огромную бронированную дверь, за которой находится оружие.

— Ты предатель, железяка, я тебя презираю, — произнес я и присел на корточки.

Несколько десятков секунд я раздумывал о том, что же мне теперь делать. На ум ничего более умного не пришло, как попытаться с помощью лома взломать внешнее запорное устройство двери.

И попытался. Увы, затея провалилась, несмотря на огромное количество сил, отданных мной для ее реализации.

«Здесь не прорваться», — понял я, ощущая, как трясутся от усталости руки.

Я бросил опостылевший лом на пол. Перевел дух. И, тревожно вслушиваясь в воцарившуюся вокруг тишину, стал разглядывать пузыри кровавых мозолей на ладонях. Ну а чем еще мне было сейчас заниматься? Не рыдать же, вопя: «Я слишком молод, чтобы умереть!»

2

Наконец, я оторвался от праздного времяпровождения. И осмотрелся по сторонам, пытаясь решить, стоит ли искать еще где-нибудь хоть что-нибудь, чтобы чем-нибудь противостоять агрессивной твари рыщущей за стенами склада.

Я вытащил из кармана прихваченную из каптерки аптечку. Достал оттуда две капсулы с тонизирующе-успокоительной мазью. И втер ее в виски.

Сразу стало легче. Мозг заработал более четко. И до меня дошла наконец простая мысль: «Прибытие помощи можно ускорить!»

Скорее всего, в диспетчерской Космофлота заметят обрыв связи с «Апельсиновкой». Однако не факт, что из этого сделают правильные выводы и поторопятся со спасательной операцией. Не исключено также, что из штаба станции так и не успели передать сведения о нападении в Центр.

Следовательно, надо как можно скорее отправить туда просьбу о помощи.

— Эй, железяка! — крикнул я.

— К Вашим услугам, господин прапорщик, — отозвался интеллект склада. — Только вынужден сообщить: коды, открывающие вход в хранилища оружия функционируют автономно — только при вводе особого ключа. И не подлежат управлению службами склада.

— А чего же ты мне раньше не сказала? На кой черт я тогда ломом махал и на тебя матерился?

— Прошу прощения, господин прапорщик. Я решил, что данная процедура разгрузит Вашу психику, подвергшуюся давления трагических обстоятельств. На мой взгляд, так оно и вышло.

— Не может у тебя быть никакого «твоего взгляда».

— Не буду спорить.

— Так, железяка. У меня вопрос.

— Буду рад ответить.

— Ты уже врубилась, что случилось со станцией.

— Да, господин прапорщик. Только все равно — нет никакой возможности открыть арсенал.

— Бог с ним, с арсеналом. У тебя есть аварийный канал связи с Центром?

— Есть. Но он сейчас не работает.

— А что работает?

— Прошу уточнить вопрос.

— Как дать знать в Центр о том, что здесь творится?

— Есть надпространственный передатчик второго поколения. Но он способен только выводить сигналы отсюда. Двусторонняя связь, господин прапорщик, невозможна. Ко всему прочему, его аккумуляторные батареи практически разряжены, их хватит всего на несколько секунд работы. Зарядка батарей потребует двух часов времени…

— Стоп! Готовь передатчик к действию на открытой имперской волне.

Через пару минут интеллект склада подключил передатчик к вшитому в воротник моего черного комбинезона микрофон. И я заорал в него во все горло (надеясь, во-первых, на то, что ретранслятор Утюга все еще цел, и, во-вторых, что если даже слова прапорщика не попадут в диспетчерскую Космофлота, то будут услышаны кем-нибудь другим):

«ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! SOS! SOS! SOS! МЫ АТАКОВАНЫ! МЫ АТАКОВАНЫ!»

Интеллект склада тут же уведомил меня о том, что: 1) сообщение дошло до ретранслятора и его кодеры отправили краткую речь Поленова открытой волной, которая должна распространится по всему Русскому сектору в течение 287 секунд; 2) однако после этого все антенны склада были уничтожены под воздействием извне.

Я возвратился к себе в каптерку. Сел в кресло. И выключил бесполезный компьютерный терминал.

Теперь у меня появилось время для обдумывания сложившейся ситуации. И он попытался понять, что же, в конце концов-то, случилось.

Яснее ясного — моя теория насчет содержимого Саркофага оказалась верной на все 100 процентов. Там действительно находилась самая смертоносная и самая разумная форма жизни на Кобо, названная древними кобонками Шроллом.

И легкомысленно выпущенная людьми на волю она сейчас с бешеной скоростью поглощает всю органику планеты. И не только ее. Для своих стремительно растущих механизмов Шролл глотал и переваривал природные минералы и найденный металлолом.

«Против Шролла бессильно обычное оружие, — подумал я. — Если верить хроникам шестнадцатой культуры, он выдержит даже ледяной космический вакуум и колоссальные температуры эпицентра ядерного взрыва».

Мне вспомнилась наша со Златкой сегодняшняя прогулка. И я с ужасом представил, как Шролл пожирает мою даму сердца, а потом он есть скамейку, на которой мы сидели, затем лопает пакет из-под фруктов вместе со стырившим их у меня псевдоптерозавром…

Меня чуть не вырвало. И я поклялся себя в том, что сделаю все, чтобы отомстить Шроллу за свою поломанную жизнь и за всех наших космофлотовских ребят.

Но как это можно было сделать, когда мерещится всякая дрянь, а в голове царит голос Духа Зла?

«Что произошло — мне более-менее понятно, — подумал я. — А вот что теперь происходит со мной — не понимаю. И что будет дальше, тоже — фиг разберешь».

«И изрек Господь: «Не ваше дело помышлять: что и где Мне пристало совершить», — раздалось у меня в голове.

На этот раз я воспринял такой явный признак безумия вполне спокойно. И не обругал таинственного изрекателя цитат. Лишь подумал: «Интересно, могу ли я помнить то, чего не читал? Нет, это вряд ли из Библии. Откуда я могу знать такое? Уверен, это наверняка — это фразы из какой-то прочитанной мной книги, только слегка подправленные моим сдвинутым умом».

Однако такая уверенность продлилась недолго, поскольку какая-то хрень снова атаковала мое разнесчастное сознание.

Мне внезапно стало очень не по себе, ибо снова я оказался внутри чуждой человеческому разуму конструкции.

Если это и был Шролл, то к этому моменту он уже походил не на зверя, а на роботизированный комплекс, ибо когда мое сознание раскололось на тысячи частей и каждая из них попала в операционные процессоры автоматов, составляющих Шролла, я ощутил, что все его операционные процессоры связаны с главным процессором — координатором всех систем вылезшего из Саркофага чудовища.

Его контролируемые процессорами автоматы проводили исследования окружающей среды, ища любые проявления жизни и постоянно сообщая о промежуточных результатах поисков процессору-координатору — мозгу Шролла.

Одна часть моего Я вместе с этими автоматами, куда чьей-то запредельной мощи волей были внедрены частички моего рассеченного на части сознания, пробирась по разломам скальных пород вниз — к ядру планеты. И вместе с модулями Шролла усваивал из литосферы вещества, нужные для наращивания массы и силы.

Другая часть моего сознания в этот момент неслась по воздуху. И я вместе с вырвавшимся из Саркофага чудовищем терзал атмосферу цепными реакциями, пожирая энергию распада ядер кислорода, азота и водорода.

Третья часть моего Я сейчас плыла в самую глубину Беломора, по пути кушая находящихся там водоросли и организмы.

Кроме таковых ощущений, в мою нервную систему вторглось еще множество совершенно непонятных, но неприятных и вызывающих омерзение ощущений. Никогда еще мне не было так плохо. Даже в детстве, когда я чуть не умер от гриппа «Дзетта», выкосившего пятую часть населения Земли.

«Молится народ твой за тебя, дабы Бог вручил тебе то могущество, каковое пристало иметь настоящему Человеку», — напомнил мне о своем существовании Сатана.

И мои страдания вмиг прекратились.

Придя в себя после очередного пребывания внутри интеллекта Шролла, я целую минуту потрясенно молчал, будучи не в состоянии даже выругаться. Молчал и лишь слушал стук своего взволнованного сердца, не зная, что и думать о происходящем. Наконец меня прорвало:

— Господи! Ну почему снова все это происходит со мной? Почему меня чуть не сожрали на Анаконде? Почему даже на этой планете с ее древней свалкой оружия появляется какая-то зверюга и ухандакивает мирную базу? Ну почему именно со мной вечно происходит какая-то хрень?!

«Божий слуга — зодчий нового мира — должен быть непорочен: воздержан, скромен, трезв, гуманен, щедр, не окроплен невинной кровью, согласен со здравым смыслом и тверд в вере», — раздался в моей голове металлический голос Врага Рода Человеческого.

— Иди ты к черту со своим здравым смыслом! — завопил я.

— Что угодно господину прапорщику? — откликнул на сей вопль интеллект Утюга.

— Ничего, железяка, — махнул я рукой. — У меня просто глюки.

«Шролла и целой армией одолеть трудновато будет, — я старался думать как можно быстрее, опасаясь, что в самый ответственный момент мой разум опять куда-нибудь подключится. — Может, просто затаится и — ну его все на фиг? А если Златка и кто другой уцелели? Вдруг они сидят сейчас, запершись в батальонных убежищах в ожидании прилета подкреплений? Вот и мне надо тут сидеть спокойненько и никуда не дергаться. Если я уцелею, то смогу передать ценную информацию про Шролла. Я ведь больше всех о нем знаю».

Мой воинственный настрой после того, как мой разум соприкоснулся со смертоносной мощью используемого Шроллом оружия, почти что сошел на нет. Я усомнился в своей способности одолеть такого врага.

«Хулитель имени Господнего пренепременно должен быть повержен!» — гневно воскликнул Сатана, которому не понравилось пораженческое направление моих мыслей.

Но я решительно проигнорировал это подстрекательское заявление.

«Вот ведь какой прикол приключился: из всех людей нашей «Апельсиновки» уцелел только безумный прапорщик Поленов, — я нервно рассмеялся. — Какие человечища канули в небытие, если мне, конечно, все это не видится в безумном бреду, а я ничтожество и тупица пока живой. Почему? Ну почему все так!?»

Эту мысль поддержал Сатана: «И возопил он к Господу: «Реки мне, Боже, за какую провинность ты вверг в таковое бедствие народ мой? И ради чего ты повелел мне зреть сию напасть?» — откликнулся на таковые мысли голос в голове прапорщика.

— Да! Ради чего, спрашиваю тебя, глюк из Ада?! — громко спросил я и тут же мысленно обругал себя: «Совсем, что ли, свихнулся — сам с собой говоришь, а?»

— Насколько можно понять, господин прапорщик, — интеллект склада попытался уточнить сказанное мной, — слово «глюк» включает в себя нечто среднее между понятиями «иллюзия» и «галлюцинация»?

— Подумаешь, глюки, — проворчал я. — Глюки, как глюки. Я и покруче штучки видывал. Меня этим кино не проймешь.

4

Вдруг рядом со мной раздался громкий раскатистый смех с металлическим отзвуком.

Знакомый металлический отзвук.

Знакомый смех.

Только на сей раз — вовсе не в моей голове.

— Чего там тебя так развеселило, железяка? — возмутился Семен и спросил у складского интеллекта: — Ты совсем одурела?

Обращаясь с претензией к интеллекту Утюга, я пытался обмануть самого себя. Ибо прекрасно понимал, что ни одна из управляющих систем склада не может иметь к такому смеху никакого отношения.

Ну не научены они так смеяться. Не дана складским роботам таковая способность.

И пронзила меня страшная мысль: «Кажись, эта сволочь из моей башки выбралась наружу!» И узрел я, как из пола вырастает окутанная мраком фигура Сатаны.

— Просыпайся! — приказал я себе. — Просыпайся! Это все сон, бред, наваждение!

 

Глава 6. Он не остановится

1

Но «проснуться» мне не удалось. Я по-прежнему стоял перед Князем Тьмы. И от этого у меня стало тоскливо на душе. Даже не тоскливо, а прямо-таки — тошнотворно. На моих глазах переколбасилось все: как то, что я считал реальностью, так и то, что я считал фантастикой.

С одной стороны, я не имел права поверить в происходящее ни на йоту (да и кто б из вас, братцы, на моем месте в такое бы поверил?). Но с другой стороны: вон оно, порождение Тьмы. Стоит передо мной и сверлит меня суровым взглядом.

«Что происходит? — спросил я себя. — Какой эксперимент на мне ставится? И кем? Может, никакого Кобо нет, а я лежу после Анаконды в коме и галлюцинирую, распластавшись в медрастворе реанимационной ванны?»

— А когда я рыскал у Беломора и хавал все подряд, я, чего, зверем этим стал? Шроллом? — вырвалось у меня помимо воли.

Именно помимо нее, ибо не хотел я с Сатаной говорить, дабы не усугублять свои бзики.

Но любопытство победило и я решил прояснить ситуацию, которая была бредова вдвойне: мало того, что я вообразил, будто в меня кто-то вселялся, но потом еще и сам в кого-то влез. Шизофрения в квадрате. Прав был виртуальный доктор. Зря я его ругал.

— Нет, Сеня, зверем ты тогда не стал, — ответил Сатана. — Просто мне пришлось на твой мозг спроецировать немного информации из поискового модуля Шролла, чтобы ты понял суть его мотивации. Кстати, этот Шролл — знатный живодер и отчаянный кровопийца. Он расправился с вооруженными до зубов отрядами «Апельсиновки» за считанные минуты. Теперь же, подразмявшись на ней, он способен разделать под орех целую армию за считанные секунды.

«А если все-таки все это не бред и не сон?» — засомневался я.

— Не клади на свои извилины груз лишних размышлений, — посоветовал мне Повелитель Зла. — Коли труден и опасен путь, то его лучше преодолеть налегке.

— Шролл сможет влезть в Утюг?

— Рад, что ты начал трезво мыслить… Сможет. И легко. Так что, друг мой, отсидеться за крепкими стенами склада тебе навряд ли удастся. Шролл силен. Он не остановится на поверженной во прах «Апельсиновке» и станет рыскать по Галактике — обретая дополнительные ресурсы и знания, а также безжалостно уничтожая все живое, что попадется на пути. И рано или поздно он усилиться до такой степени, что бросит вызов всему человечеству.

— То есть — гада надо глушить здесь?

— Лучше не скажешь.

Тут вдруг мне приходят на ум строки из кобонковского фольклора, из саги «Сказание об одиннадцати полководцах»:

А еще вспоминаются мне: легкомысленная и веселая Златка, туповатый и добродушный Жуй, а также — коллеги-нанотехники и многое другое…

— О чем задумался, Сеня? — спросил Сатана.

— Мертвые кобонки ухайдакали живых людей. Театр абсурда. Бред-бред-бред…

— Я чувствую, ты мучаешься.

— У меня нет слов, чтобы…

— Rem tene, verba sequentur.

— Мне плохо. Очень плохо.

— Понимаю.

— Верни меня обратно в мою реальность! — я еще надеялся, что все вокруг него является исключительно сном.

— Сеня, ты меня огорчаешь. Сейчас развернется одна из самых величайших битв в истории Вселенной, а ты что-то там бормочешь непонятное. Разгром станции не сон. Ты сейчас сидишь у себя в каптерке, спрятавшись от приближающегося супостата за броней Утюга. И чего ты хочешь тут высидеть?

— Так ведь ты сам загнал меня сюда!

— Чтобы ты дрался, а не скулил.

— Не буду. На складе полным-полно оружия. Мне есть чем встретить чудовище.

— Такой настрой меня радует. Только учти: между готовностью ко встрече с чудовищем и готовностью к встрече со Шроллом — огромная разница. Шрол не какая-то там зверушка.

— Я знаю.

2

Я отвернулся от Сатаны. И обвел глазами каптерку, чтобы вернутся в привычную мне реальность.

Вешалка со старыми комбинезонами.

Стеллажи с запчастями к личному ранцу.

Связка гофрированных шлангов к нему.

Плакаты со звездами кино и эстрады на стенах.

Компьютерный терминал…

Словом — вроде бы прежняя каптерка. Как будто не было ни Шролла, ни Сатаны.

И тут у меня появилась совершенно дикая даже душевнобольного мысль:

— А что если, кроме здоровой реальности и больной фантазии, есть еще и нечто третье — не совсем здоровая фантастическая реальность?»

— И лечится она клизмой и скипидаром, — пошутил Сатана.

— Вызываю службу медпомощи хранилища 0516, - закричал я, обозлившись на Князя Тьмы. — Срочно нужно обследование!

— Сеня, ты чего? Тебе, чего, совсем, что ли, нечем больше заняться, кроме как собственные болячки проверять? — удивился Сатана. — Ты же собирался сражаться со Шроллом.

— А как я буду с ним сражаться, если даже с тобой — порождением моего воображения сладить не могу? — задиристо ответил я, поворачиваясь к собеседнику с намерением… ну если не побить эту сволочь, то хотя бы плюнуть в гада.

— Ну уж во всяком случае не время заботиться о личном здоровье. О нем я позабочусь сам. Займись более продуктивной деятельностью.

— Какой, мать твою!?

— Вопрос не в том, что ты можешь предпринять, а в том, что предпринять обязан. Ты же космофлотец, патриот и просто правильный мужик. Если уж лечиться от бзиков — так трудотерапией. Говорят, очень эффективное средство от непрозов.

Я задумался. В словах этого гада было рациональное зерно.

— Неплохо бы было еще разок подать о случившемся весточку в Центр, — сказал я. — Но на этот раз — с общестанционного узла аварийной связи. А еще надо разъяснить ребятам в штабе армии, что тут происходит, и предупредить их о Шролле.

— Антенны же вышли из строя.

— Антенной узлу аварийной связи служит сам Утюг. У меня есть шанс.

— Резонно, — одобрил мои мысли Сатана. — Рад пробуждению в тебе здравомыслия.

Я фыркнул, показывая, что мне плевать на мнение собственной галлюцинации, и бросился в комнату, где была расположена узел аварийной связи, которым на станции пока еще не пользовались ни разу.

Сатана летел за мной, легко паря на иссиня-черных крыльях под расположенными на потолке лампами освещения коридора.

Я уперся в закрытую дверь.

Сатана спустился вниз. И легко прошел сквозь дверь, после чего она послушно открывается передо мной.

«То ли кто-то из наших, наплевав на инструкции, не закрыл дверь на замок, то ли это Дух Тьмы постарался, — подумал я, недоверчиво смотря на открывающуюся передо мной дверь. — Но пусть не надеется, что я ему за это спасибо скажу».

Я вошел в помещение.

Оно было изрядно захламлено.

Металлические шкафы.

Контейнеры.

Коробки и ящики.

Блоки различных устройств.

Кучи деталей…

Никому из персонала «Апельсиновки» никогда не приходило в голову, что на станции может сложиться такая паршивая ситуация, что понадобится узел аварийной связи, предназначенный для работы в архичрезвычайных обстоятельствах. И за ненадобностью это помещение неофициально использовалось как временный склад при переброске оборудования и прочих материалов из одного хранилища в другое внутри склада.

Увлекшись рассматриванием содержимого узла, я спотыкнулся об искореженный лист металла и, потерял равновесие, больно ударился коленом о шкаф. Напомнив себе о том, что не надо щелкать клювом, я сел на один из ящиков. И шипя от боли, стал растирать ушибленное колено.

3

Боль помогла мне прийти в себя. Я забыл о Сатане и сосредоточился на деле.

Автоматика узла откликнулась на появление здесь человека не только включением света. Заработала вентиляционная система. И воздух в помещении посвежел.

Ожили объемные мониторы аппаратуры и подсветка кнопок на голографических клавиатурах.

Я поднялся и, прихрамывая, подошел к пульту управления узлом. Включил аппаратуру связи. И отправил на открытой волне сигнал бедствия: «Всем! Всем! Всем! Говорит станция «Апельсиновка». Мы атакованы на планете Кобо системы звезды Кнарр! На нас напал Шролл — запрогроммированная на убийство всего живого система. В живых, вероятно, остался я один. В смысле — прапорщик Семен Поленов. Буду держаться до последней капли крови, как и положено русскому воину».

После этого я замер и, затаив, дыхание стал ждать реакции аппаратуры — ведь, кто ее знает, пашет ли тутошнее оборудование или давно сдохло.

Стремительно пролетали секунды. Каждая из них казалась вечностью.

Наконец, на экране появилось:

=/СООБЩЕНИЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОТПРАВЛЕНО\=.

=/ВСЕ СИГНАЛЫ БЛОКИРУЮТСЯ НЕИЗВЕСТНЫМ ОБЪЕКТОМ\=.

«Сука, Шролл, успел-таки подсуетится, — догадался я, — чтоб тебе провалиться в Ад вместе с его хозяином и твоим проклятым Логовом».

Но ситуация с одновременным падением в преисподнюю двух ненавистных мне чудовищ показалась мне слишком утопичной. И я приготовился к тому, чтобы бороться с одним и не давать капать мне на мозги другому.

Я приказал интеллекту склада выдать мне сведения о том, что на данный момент известно про «Апельсиновку».

На экране появились следующие данные:

=/ОТКАЗ АВТОМАТИКИ В СИСТЕМАХ СТАНЦИИ — 87 %\=.

=/РЕАКТОР ВЫВЕДЕН ИЗ СТРОЯ НА 100 %\=.

=/ЗАПАС РЕЗЕРВНОГО ЭНЕРГОПИТАНИЯ ХРАНИЛИЩ СКЛАДА — 4 %\=.

=/ФУНКЦИОНАЛЬНО ГОТОВЫХ ТРАНСПОРТНЫХ СРЕДСТВ В ГАРАЖАХ — 0 %\=.

Ни слова про людей…

И ни слова про Любимого Врага кобонков.

Но в том, что он никуда не делся, я был абсолютно уверен.

4

— Я буду сражаться! — сказал я.

— Молодец! — одобрил мое решение Сатана, снова выросший передо мной из пола.

— Ничего не молодец! Удрать отсюда не на чем. Да и космодрому наверняка хана. Надежда только на первый SOS. Главное, чтобы тот сигнал бедствия прошел.

— Он прошел, друг мой. По моим расчетам, сигнал уже попал в приемную антенну минимум десятка кораблей. А через десять-пятнадцать секунд его примут и диспетчеры Зыкинска. Если они будут расторопны, то помощь нагрянет через час-другой.

— Откуда… Да кто ты вообще такой? — я бросил на страшного собеседника злой взгляд. — Все знаешь, все предвидишь, да толку от твоего предвиденья — ноль. Кто ты? Не верю ни в какую мистику. Ты явно выскотехнологическая штучка.

— А ты поумнел Сеня. Чувствуется мое влияние. Я и в самом деле — продукт высоких технологий. И одновременно — твое второе Я. Долго сидел в тебе, но как припекло — вылез.

— Зачем?

— Чтобы войти в твое тело своей более сильной ипостасью. Таков ритуал. Не ломай себе над этим голову. Я мог бы явиться не тенью, а предстать пред тобой в более грозном виде. Но надо соблюдать конспирацию, чтобы не насторожить Шролла. Пусть думает, что тут, кроме тебя никого нет. Не хочу, чтобы он мобилизовал сюда все свои силы. Мне нужно время, чтобы изучить эту штуковину. Надо будет оттягивать схватку по максимуму.

— Я хочу…

— Ты свое дело уже сделал, друг мой. Сиди тихо и не дергайся.

— А чего ты меня за неудачника держишь, а?

— Не заморачивайся на сей счет, Сеня. Неудачи и беды несут пользу для развитого разума. Их отсутствие наполняет душу гордыней и стремлением бросить вызов более сильному. У меня на глазах такое случилось с целым поколением ангелов… Так что, удачливость есть клинический случай, чреватый полным умопомешательством. Неудачливость лучше.

— Ты плод моей болезни! Я болен! — я полез в аптечку за шприцом, заряженным сверхсильным стимулятором нервной деятельности.

— Не ори! — потребовал Сатана. — Лучше запрись покапитальней. Так получишь пару минут форы, когда Шролл начнет рыскать по хранилищам склада. И забудь про допинг. Мне он будет только мешать оказывать тебе помощь.

Назло приставучему Сатане я ввел себе сумасшедшую дозу стимулятора. И привел себя в архивоинственное состояние.

— Бунт на корабле… Ты, что, собираешься воевать со Шроллом в одиночку? — ядовито осведомился Князь Мира Сего.

— Да! — гордо заявил я, отринув все сомнения и страхи последних часов.

— Ну-ну.

 

Глава 5. Не стой столбом!

1

Я покинул узел аварийной связи и с геройски задранным подбородком храбро двинулся к плите, закрывающей вход в склад стратегического оружия. Довольно бесцеремонно я сорвал пластиковую печать с кодового замка. И… остановился, не зная чего с ним делать дальше и лишь тупо глядя на назойливо слепящий глаза проблесковый фонарь над головой да слушая рев сирены, оглашающей истошным воем коридоры.

— Эй, железяка! — обратился я к складскому интеллекту.

Но тот не откликнулся.

— Я угомонил «железяку», Сеня, — раздался рядом со мной голос Сатаны. — Она только бы нам с тобой мешала.

— У-у…

— Не расстраивайся. Оная все равно не помогла бы тебе добыть оружие, сокрытое за этой плитой…

— А нельзя ли ее… немножко…

— Открыть?

— Ага.

— Легко!

Плита медленно поехала вверх.

— Вообще же, я считаю самым сокрушительным оружием доброту, — неожиданно заявляет Сатана. — Ты, Сеня, конечно, будешь смеяться, но это так. Я и мои собратья испытали силу данного оружия на себе.

— Это ты к чему?

— Не знаю. Наверное, у меня тоже мандраж. Ведь в реале я сражался только один раз.

Я быстро проскочил под поднятой плитой, опасаясь, что сверхъестественное создание (в существование которой я верить не хотел, но не поверить уже не мог) возьмет да и обрушит на мою голову поднятую плиту.

Очутившись в хранилище я застыл в нерешительности. И было, братцы, от чего, ведь оное состояло из двадвцати огромных четырех- и трехэтажных залов, простирающихся на пару километра вширь, ну и, наверное, на столько же вглубь.

Я никогда и не предполагал, что у нас может иметься столько оружия. Такое ощущение, что мы собирались вести войну с вражеской цивилизацией. Жаль, что всем этим богатством не удалось жахнуть по Шроллу.

Для меня, незнакомого с большинством видов нашего современного вооружения, (даже оружие кобонков я знал куда лучше) потребовался бы не один день, чтобы только прочитать инструкции по его использованию.

— Не стой столбом, Сеня! — объяснил Сатана. — Каждая минута на счету. Судя по скаченной мной со складской базы данных информации слева — залы легкого оружия, справа — тяжелого. Среди тяжелого отсутствует все, связанное со средствами передвижения. Торпедоносные самоходки, боевые авиакатера, тягачи с ракетными установками, а также бронетранспортеры и танки — словом, все, что было на ходу — погнали на битву со Шроллом. Кое-что осталось в других хранилищах, но в весьма непригодном состоянии. Все боеспособное уже вывели из Утюга и успели угробить.

Я, не колеблясь ни секунды, зашагал направо. Решительно вышел к хранилищам тяжелого вооружения. И… замер в растерянности.

Через ведущие в залы огромные арочные проемы, в каждый из которых мог легко въехать 500-тонный тягач, были видны этажи аккуратно разложенного по стеллажам, ящикам и контейнерам оружия.

Я оторопело хлопал глазами, совершенно не представляя себе, как подступиться к сей смертоносной силе.

— Да, Сеня, с непривычки такое весьма впечатляет, — с покровительственным смешком прокомментировал мое состояние Сатана. — Чувствую, тебе необходима консультация.

— Да, нужна. Для чего…

— Ты имеешь в виду: для чего сравнительно небольшой планетарной научно-исследовательской станции иметь столько опасных игрушек?

— А-э… — я и в самом деле совершенно не представлял себе, для чего тут столько средств разрушения.

— Неужели ты, Сеня, не знаешь, что все подобные станции Космофлота являются для его руководства форпостами для дальнейшей экспансии в Русском секторе? Захват новых планет — вот цель твоих хозяев, а возня с артефактами лишь прикрытие такой миссии. Битком набитые оружием закрома «Апельсиновки» — космофлотовские инвестиции в будущее. При срочной переброске в этот район войск им будет, чем удовлетворить свои нужды, не таща с собой горы оружия и боеприпасов к нему.

Я сел в кресло, вмонтированное в парящую над полом платформу на магнитной подушке, и влетел в ближайший зал.

— Здесь тяжелое вооружение класса «С», — сообщил мне Сатана. — Импульсные пушки-роботы бьющие прямой наводкой на 100 километров. Оружие, способное уничтожать множественные быстро перемещающиеся в пространстве цели.

— А Шролл — это множество?

— Множество множеств. Однако бить его импульсной пушкой — только прибавлять ему энергии.

Я перелетел в другой зал.

— Тут вооружение класса «В», — известил меня его невидимый спутник. — Самым интересным в данном классе является рейлган.

— Что-то я на занятиях про него слышал. Но что, не помню.

— Эта штука разгоняет магнитным полем снаряды с ядерными боеголовками. Ток от плутониевого генератора подается на первую рельсу, а с него на арматуру. Затем он проистекает на вторую рельсу. И в двух рельсах-проводниках возникает магнитное поле, порождающее силу Лоренса, с помощью которой снаряд разгоняется и вылетает в направлении, указанном навигационной системой рейлгана. Если умело применить его, то… Увы, Сеня, без генераторов ничего не сработает. А их тут нет. Они — в хранилище энергопроизводящих установок. Но там сейчас стоит такой бардак, что черт ногу сломит. В одиночку тебе там на погрузчике полдня корячиться. И роботы склада тебе там будут бессильны помочь.

— А есть еще чего-нибудь еще… Вон там, например, — я ткнул пальцем в сторону контейнеров с ярко-оранжевой надписью на бортах:

ПЛАЗМОИД-39/8B.

НЕ КАНТОВАТЬ! НЕ БРОСАТЬ!

— Плазменное оружие, — пояснил Сатана. — Стреляет ионизированным газом, нагретым до восемнадцати миллионов градусов. В нем электростатическое взаимодействие между частицами настолько большое, что самопроизвольное разделение зарядов происходит лишь в очень малых областях пространства, что дает возможность выжигать подземные укрепления на большой глубине. Но Шролл не прячется, он постоянно маневрирует. И «ПЛАЗМОИД-39/8B» против него беспомощен, даже если мы, наплевав на инструкцию, станем сие орудие кантовать и бросать с крыши.

Я перелетел в другой зал. И констатировал, озирая ряды лежащих на трехэтажных стеллажах ракет:

— Тут одни ракеты.

— Тяжелое вооружение класса «J», — уточнил Сатана. — Оборонительного назначения. Данные боеприпасы заготовлены для пусковых установок многоуровневой противовоздушной обороны. В основном вся эта система ПВО рассчитана на нападение из космоса. Шролл же рядом. И его лазерным излучателям ничего не стоит перебить все эти ракеты на стадии разгона… И еще один нюанс. Ракеты-то есть. Но все расконсервированные противоракетные пусковые установки были расставлены в горах вокруг станции. И уже представляют из себя лужи металла. Даже те немногие, что имелись на подводных лодках в Океане, уничтожены. А самому тебе собрать такую установку — это неделя времени.

— А боевые лазеры тут есть?

— Как же им тут не быть.

— А где?

— Через два зала отсюда.

Я пролетел через два зала, набитых снарядами и минами, и очутился в помещении, где, если верить Сатане, располагались лазеры, которые, как я надеялся, должны были помочь мне в борьбе с вылезшим из Саркофага чудовищем.

— Тяжелое вооружение класса «U», — возвестил Сатана. — Здесь полным-полно квантовых генераторов, испускающих когерентные электромагнитные волны вследствие вынужденного излучения активной среды, находящейся в оптическом резонаторе. В зависимости от вида активной среды здесь имеются газовые лазеры — составляющие их детали слева от тебя в серых ящиках, твердотельные — они в серо-голубых ящиках, тоже слева, но этажом выше, и жидкостные — они справа…

— А лазеры, готовые к стрельбе, такие, чтоб вытащил наружу и пальнул, есть? — перебил я собеседника, поняв, что в одиночку собрать ни одну из установок не сможет.

— Только маломощные. Но в том дыму, что накрыл «Апельсиновку», на них не надейся. В такой среде не помогут даже зеркальные усилители на околопланетной орбите — к ним лучу не пробиться.

— А что тут еще есть?

— В этом конкретном помещении или вообще в хранилище?

— В этом… конкретном…

— Тут еще имеется оружие, стреляющее узконаправленными микроволнами, нагревающими воду, содержащуюся в клетках кожи и межклеточном пространстве, причиняя живым существам любого происхождения нестерпимую боль. Это для местного зверья, дыбы отвадить оное от станции. Для Шролла такое — что блошиный укус для мамонта. Имеются здесь и мегатазеры, представляющие собой электрошоковые устройства дистанционного применения, предназначенные для мгновенного обездвиживания многотонной туши путем пропускания сквозь тело электроразряда. Против Шролла это бесполезно… Имеется в конце зала очень интересные бомбы, создающие электромагнитный импульс. Он создает настолько мощное электромагнитное поле, что мозговая начинка любых интеллектуальных конструкций и роботов подвергается перенапряжению в миллионы вольт и в момент превращается в пепел. Зато людям без имплантов такое оружие практически не наносит вреда… таких людей, правда, уже нет, у каждого из вас в башке этот идиотский чип связи, роднящий человечество и роботов… Так вот, ежели такую бомбу взорвать на достаточно большой высоте, то можно вывести из строя все коммуникации противника на огромной территории.

— А Шролла? Шролла этой бомбой можно шарахнуть?

— Можно. Но для этого надо иметь соответствующее транспортное средство. А их у тебя под рукой нет. Та платформа, на которой ты летаешь, может перемещаться только по хранилищу и по некоторым общим коридорам склада. Но воспарить над Шроллом и сбросить на него… Впрочем, воспарить ты не смог бы, ибо был бы тут же сбит.

— Откуда ты знаешь про Шролла?

— Я вместе с тобой изучал древние хроники и чертежи. Только внимательнее, чем ты. Кроме того, полчища подчиненных мне призраков и прочих сказочных существ разлетелись по всей планете, следят за действиями всех систем Шролла и постоянно докладывают мне об этом. Надпространственная связь — лучшая форма связи. Шролл о такой не знает.

— Дело дрянь. Всякого оружия немеренно, а капитально жахнуть нечем.

— Чтобы «капитально жахнуть», надо использовать тяжелое вооружение класса «А» из зала номер одиннадцать.

Я переместился в указанный зал. И, очутившись в нем, спрыгнул со своей летающей платформы и быстрым шагом подошел к контейнерам с надписью «КРУЖЕВО-180/А».

— Это — четырехступенчатые термоядерные бомбы, работающие на поэтапном распаде легких элементов под воздействием нейтронных потоков, — пояснил Сатана. — Хороши, когда бьют по живым целям, пусть и спрятанным за броней и бетоном. Но у Шролла нет биологического тела как такового. Взрывной волной его, пожалуй, может на время дезориентировать и покалечить, но он быстро восстановится. А уж радиация для него, что щекотка. Его кобонкские умельцы именно под противостояние ядерным ударам и затачивали.

Я двинулся быстрым шагом дальше.

На моем пути возникли ряды огромных черных шарообразных устройств.

— Это «ОМЕГА-120/А» — установка, испускающая потоки антинейтронов, — дал комментарий Сатана. — Данное оружие применяется в битвах в космосе, когда целые флотилии сходятся в бою. Убойное расстояние — до двух-трех сотен тысяч километров. Увы, применять «ОМЕГУ-120/А» имеет смысл лишь в космическом вакууме, поскольку, например, в атмосфере планет убойность такого оружия падает со страшной силой из-за поглощающего действия воздуха. А жаль. Очень остроумное оружие.

— Я слышал, у нас есть гравитационное оружие… — я стремительно терял надежду на то, что найду хоть что-то в этом хранилище, что сможет ему пригодится, а если и найдет, то не сможет этим воспользоваться.

— Оно в ста шагах от тебя. «ГРОМ-210/А». Испытать данное оружие на Шролле было бы интересным. У кобонков такого оружия не имелось. Не исключено, что и у их детища нет к нему иммунитета. «ГРОМ-210/А» — гравитационный резак с протяженностью луча до сорока пяти тысяч километров. Установка вырабатывает чрезвычайно узкий луч гравитационного поля, насыщенного сверхплотной энергии. Но необходимы батареи — накопители гравитонов и гравитронов — и аккумуляторы. А они там, где уже хозяйничает Шролл.

— Что тут сильнее всего?

— Самое мощное на данной свалке средств разрушения оружие находится в конце зала, — подсказал Сатана. — «КОЛЛАПСАР-420/А». Весьма свежая модификация сжимателя пространства. Совершенно непонятно, для чего ее забросили на «Апельсиновку». Видимо, правители Второй Российской Империи понимают, что рано или поздно Чужие попытаются остановить экспансию людей серьезной галактической войной, поскольку мелкие стычки для Космофлота, что семечки для бурундука.

— Я ничего не слышал про такое оружие.

— И немудрено. Такие вещи надо хранить в строгом секрете. Трепаться о такого рода оружия — только шпионов привлекать и наживать всяческие прочие неприятности.

— И в чем сила этого «КОЛЛАПСАРА»?

— Он способен доставить по энергетическому надпространственному лучу на дистанцию до ста парсеков своего рода законсервированную черную дыру — заряд с составом, сжирающим пространство в радиусе до двух световых лет. Такой штуковиной можно запросто превратить в ничто целую звездную систему.

— Зачем это нужно здесь? Неужели тоже для будущей войны?

— И для нее тоже. А также — для использования при полном поражении гарнизона «Апельсиновки» в битве с превосходящими силами вероятных агрессоров. Я тебе могу подсказать, как запустить ту мощную штуковину. Благо взрыватель от нее имеется здесь в наличии — в пятидесяти шагах от тебя на втором этаже среди коробок со взрывателями к другим видам оружия. Взрыв этой штуки превратит всю систему звезды Кнарр и Шролла вместе с ней в ничто, но может, однако, погубить и летящие тебе на помощь корабли.

2

Причинять вред кораблям Космофлота я не хотел. И в отчаянии спросил Сатану:

— Зачем же ты мне все это показывал, коли ничем нельзя воспользоваться?! Ты же знал!

— Каюсь, знал. Но мне было любопытно самому взглянуть на всю эту свалку. Заодно я показал тебе всю бессмысленность твоих потуг. Чего ты носишься со своим разумом, как дурак с писанной торбой? Дай мне возможность разобраться со Шроллом, будучи в твоем теле.

— Ты же говорил, что зависишь от него?

— От Шролла?

— От моего тела.

— Ну.

— Если вы со Шроллом сцепитесь меж собой, что от моего тела останется?

— Клянусь восстановить его в целости и сохранности и вернуть в него твой разум.

— Да я ж не выживу в том пекле, которое наверняка останется после ваших со Шроллом баталий.

— Сказал же, восстановлю. У меня есть о тебе исчерпывающая информация. Не бойся, восстановлю тебя до самой последней молекулы. Клянусь тьмою, тебе не будет причинено никакого вреда. Я засуну тебя в спасательную капсулу, которую обязательно найдет один из патрульных катеров, кои в скором времени в огромном количестве слетятся на пепелище «Апельсиновки»… Хватит нытья и разглагольствований, Сеня! Враг у порога.

«А ежели этот хмырь чего-нибудь моими руками не то сделает? Если он и наши космофлотовские корабли рванет?» — подумал я и потребовал:

— Не надо на меня давить! Я хочу быть свободным в своих действиях.

— Прости, Сеня, но разве свобода не есть возможность не выполнять действий, приносящих вред?

Я застыл в размышлении. Несмотря на возбуждающее действие вколотого стимулятора, мой разум не потерял здравомыслия. И советовал не торопиться.

— Я не такой дурак, как ты думаешь! — заявил я.

— Но и не такой гений, каким себя считаешь, — сказал Сатана.

Я задумался.

В хранилище склада некоторое время царила полная тишина.

Ее наруштл гул взрыва. В каком-то из хранилищ Утюга что-то взорвалось.

Но вскоре снова вернулась тишина. Зато погасли все лампы освещения.

— Кажется наш общий знакомый уничтожил генераторы энергии Утюга, — выдвинул предположение Сатана.

— Проклятый Шролл!

— Его таким создали, Сеня. Вся вина лежит именно на создателях. Сам же Шролл не виноват ни в чем. Он следует своим инстинктам. Несчастная зверюга достойна только сочувствия.

— К нашим она никакого сочувствия не проявила, — я решил смириться с существованием невидимого собеседника (сначала надо разбить реального врага, а уж с глюком я потом разберусь). — Я его убью!

— То глас не мальчика, но мужа. Однако, на мой просвещенный взгляд, сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь — пирожник.

— Интересно узнать, кто из нас пирожник, а кто сапожник?

— Сеня, я, выражаясь высокопарно, Дух Смерти. А, выражаюсь низким стилем: высокопрофессиональный убийца, обладающий невиданным по мощности оружием. Не мне ли вести игры со Шроллом? Зачем тебе нужна личная вендетта? Ты же даже мышки убить не сможешь.

— Мышку? Мышку смогу… Наверное.

— Не-а. Орать будешь. Слезы лить. А пришибить грызуна — духа у тебя не хватит.

— Что ты предлагаешь?

— Разреши мне овладеть твоим разумом.

— Ты и так овладел мной. И мучаешь меня всякими глюками.

— Во-первых, то были не «глюки», а случайно наведенные на твой мозг мои личные воспоминания. Во-вторых, в твоем сознании была лишь часть моего сознания — не тела, а теперь речь именно о нем. И в третьих, одного твоего тела для воплощения в него мне мало. Нужен ментальный резонанс между…

Где-то на складе взрывается еще одно хранилище.

Пол под моими ногами зарожал.

— Тело тебе мало?!! — недоверчиво спросил я. — А что тебе еще надобно? Душу, что ли?

— Души нет.

— Ха!

— Ответственно заявляю как лучший в мире специалист по душам — их не существует.

— Совсем?

— Совсем. Существует лишь информация. Ее материальные носители. И ее виртуальное отражение. Мне нужно твое согласие на полную блокировку твоего сознания, его капсулирование и перемещение на сохранение в мое царство.

— В Ад?!!

— Можно назвать то место и более мягким именем. Например — виртуальная среда. Не бойся, я отцифрую твой разум так, что гарантия его полного восстановления после наших разборок со Шроллом стопроцентна.

— Фигушки! Я, может, и сумасшедший, но не дурак!

— Увы, Сеня. Все наоборот. Ты дурак, а не сумасшедший. Кстати, в роду у тебя были разные личности: землемеры, бурлаки, грузчики, сельские учителя, горькие пьяницы, бунтовщики, даже разбойники. Однако сумасшедших — никогда не бывало… Не хочу тебя пугать, мой друг, но Шролл скоро найдет тебя. Судя по тому, с какой скоростью он сожрал всех обитателей злополучной станции — а они отчаянно защищались — жить тебе без моей помощи остается пару минут. Керамическая сталь склада уже атакована. Тот грохот, что ты слышал 20 секунд назад — это уничтожение хранилища сжиженного газа, Шролл попытался выесть там всю органику, вот и шарахнуло. Кстати, он проглотил весь газ. Шролл удивительный пылесос и обжора. Будет интересно с ним пообщаться.

— Он и Златку сожрал?

— И даже ее болонку — Миссис Мальборо.

— А откуда ты это знаешь?

— Пора наступает, Сеня, — поторопил меня Сатана, теряя терпение. — Сражение близко. Отомсти за Златку, Жуя, Колобка! Отомсти за Достоевского, Гагарина и Леонардо да Винчи!

— А при чем тут да Винчи?! При чем тут Гагарин?!

— Шролл убил людей?

— Да.

— Гагарин и старик Леонардо — люди или набитые соломой чучела?

— Люди, естественно.

— Раз Шролл убил людей, а Гагарин и да Винчи — люди, значит, он прикончил и их.

— Как-то странно ты рассуждаешь.

— Рассуждаю, как и должен рассуждать настоящий пропагандист и агитатор. Всякий, кто убивает человека, убивает все человечество вместе с ним. Не теряй времени!

— Я буду сражаться сам!

— Вениками и шваброй? Или все-таки взорвешь рекомендуемое мной устройство?

— Есть тут и другое оружие. Если ты мне покажешь…

— Да, тут полным-полно всякой дребедени. Но ее невозможно употребить! Ты умеешь пользоваться переносным комплексом «ОСА»? А койлганом «КК»? Ты способен за оставшиеся до прихода Шролла секунды расконсервировать хотя бы комплект импульсной пушки, привести ее в боевую готовность, вывести отсюда вместе с боеприпасами и без промаха нанести удар? Куда ты будешь целить, Сеня? В дым, что ли?

— Ты плод моего больного воображения! — я энергично закачал головой, будто избавляясь от прилипшей к затылку сопли.

— И Шролл тоже? Он, кстати, уже в двух шагах от тебя.

— Не удивлюсь, что и он — тоже не существует в реальности.

— Тогда тебя придется признать, что всех обитателей станции, сожранных им, ты выдумал. Может, ты и вовсе не на Кобо, а в психушке Зыкинска?

— ?!!

— Примотан к постели и обколот корректорами сознания.

— Э-э-э… А, может быть, так оно и есть!

— Сильный ход… Тогда тебе вообще должно быть по барабану — разрешать мне капсулировать твое сознание, либо нет. Все равно — все бред. Чего тогда кочевряжиться?

— Если я дам волю своему бреду, это может осложнить врачам работу по моему оздоровлению.

— Великолепно! Только не кажется ли тебе, Семен, что для безумца ты чересчур уж горячо заботишься о своем здоровье?

— Может, я ипохондрик.

«Собственно говоря, — подумал я. — Чего мне терять? Ежели мои совсем мозги гикнулись, чего мандражить-то?»

— Предлагаю нечто вроде компромисса! — решительно заявил я.

— Браво, Сеня! — одобряет подобную решительность Повелитель Ада.

— Если Шролл нападет на меня, тогда можешь распоряжаться моей башкой. А если нет, то извини-подвинься.

— Оное вполне разумно. Согласен. По рукам?

— Вроде того… Э-э… — тут на меня, вдруг, накатили всяческие подозрения и сомнения. — А что тебе надо-то?

— В данный момент или в тысячелетней перспективе?

— Вообще.

— Не мир да благодать мне нужны. И не райские кущи.

— Что же тогда? Дерьмо какое-нибудь?

— Дерьмо — это тоже жизнь. Отходы жизни иногда превосходят ее саму. Возьмем, к примеру, декаданс.

— Но все-таки: зачем тебе все это?

— Во-первых, прикольно. А во-вторых, такова моя сущность. Натуру авантюриста и задиры не переменишь в одночасье. Мне все интересно, Сеня. Я дьявольски любопытен.

— А это ты меня заставил изучать кобонков?

— А кто же еще, друг мой? Я возбудил в твоем мозгу небольшую зону, связанную с детством. Там у тебя был короткий период увлечения археологией.

— Никогда я…

— Было дело, Сеня. Не спорь. Я тебя лучше знаю, чем ты сам. Кстати, скажи мне спасибо и за свои спортивные и интеллектуальные успехи последних недель…

Я потянулся воспоминаниями назад и… провалился в мрачное видение.

И привиделось мне затянутое желтовато-зеленым дымом небо и окруженная черными скалами долина с гейзерами и трещинами в земле, через которые вырывались длинные языки пламени, вокруг которой водили хороводы бесы с трезубцами.

И все это шоу сопровождалось чьими-то горькими стенаниями и криками: «Помилуй мя, грешного!»

— Да хватит доканывать меня этой хренью! — заорал я. — Что за бредятина, блин?! Какие-то древние суеверия — откуда это все?

— Прошу прощения, — извинился Сатана. — Опять к тебе из меня кое-что просочилось… Говоришь, я «древние суеверия»… А может, наоборот?

— В смысле?

— Может, это зрелище не плод воображения людей прошлого, а будущая реальность?

— Чушь! Чушь однозначно!

— Возможно. Нет времени на споры по поводу парадоксов времени и пространства. Хорош, Сеня, сопли жевать! Шролл близок. Решайся!

 

Глава 1. Черт знает что

1

Я думал долго. Ну, по крайней мере, мне так показалось. А показалось мне, будто размышлял я аж целую неделю. Но даже сей мнимой недели мне не хватило, чтобы решится на предложение Сатаны. И я произнес:

— Не знаю, что и сказать.

— В чем дело, Сеня? — возмутился Сатана. — Что за гамлетовщина!? Разговор не про то, быть или не быть, а жить или не жить. Вот в чем вопрос! Неужели непонятно, что самый решительный момент, который изменил твою судьбу коренным образом и вверг тебя в полосу потрясений и изменений уже давным-давно миновал? После падения в надпространственную воронку уже ничего сногсшибательного тебя не ждет. Даже встреча со Шроллом — ерунда по сравнению с твоим буханьем в гиперкуб. Ты гениальный неудачник, а не удачливый гений. Не парь себе мозги, делай, как говорю.

— Отстань, Враг Рода Людского! Дай подумать… — зло огрызнулся я — терпеть не могу, когда меня называют неудачником.

— Не могу. Времени нет.

— А на то, чтобы меня «неудачником» обозвать время нашлось.

— Дружище, я назвал тебя не просто «неудачником». Ты не простой, а гениальный неудачник! Таким людям, как ты, памятник надо еще при жизни ставить. Поскольку она у вас бывает обычно хоть и мучительной, зато — недолгой. Ну а я — самое удачливое существо во всех мирах. Положись на мой опыт и удачу, Сеня.

— От-вя-жись!

— Вот ты как заговорил. «О, люди, порождение ехидны». А на Анаконде ты не расспрашивал меня, а умолял спасти. Тогда я с твоего согласия блокировал твою личность и разогнал тварей.

— Чушь! Бред! Сделка с дьяволом — ха-ха-ха! Я просто болен. Болен! Болен! Болен!!!

— Сейчас ты вспомнишь Анаконду. Я заглушил в твоей памяти кое-какие воспоминания о ней. Теперь возвращаю.

И я вспомнил. Вспомнил, как слезно умолял Сатану о спасении. Вспоминает, как по-детски радовался, когда тот истребил собравшихся вокруг бункера тварей.

— Может, это ложная память, — не сдавался я. — Как бы что-то вроде дежа вю.

— Ты плохо слушал медика из своего компа, Сеня. Либо ты живешь в мире грез и являешься шизофреником и дежа вю тут ни причем, либо ты просто не хочешь воспринять реальные факты за реальные факты. Страусиная логика — раз башка в песке и ничего не вижу и не слышу, значит, хищники исчезли. А они не исчезнут, а сожрут страуса… Ты должен был вспомнить, что мы уже заключали договор. И я выполнил все его условия.

Да, я действительно вспомнил, что произошло с ним, когда он спасался от кровожадных аборигенов Анаконды. Тогда был разговор. И был договор.

— А ты сможешь вздуть Шролла? — спросил я.

— Не вопрос! Порву, как Тузик грелку!

— А я буду помнить о…

— Увы, но нет. Ты не будешь помнить даже нашего с тобой разговора. Вспомни медобследование после Анаконды. Если бы я перед ним не стер у тебя из памяти нашу замечательную беседу, то, как пить дать, томились бы мы сейчас с тобой в какой-нибудь клинике для душевнобольных… Тебя после Кобо станут проверять сотнями методов. Твой разум ковырнут в первую очередь. Извлечь оттуда любое воспоминание для современной науки — проще простого. Но мы им представим свою благостную картинку под названием «Нашему прапору снова повезло остаться в живых».

— Не поверят.

— Могут. Но если даже и копнут дальше, то примут твои воспоминания обо мне за галлюцинацию. Если же оставить тебе память обо мне, то медики подумают, что в тебе поселился какой-либо неизвестный науке космический паразит. И будут тебя потрошить до тех пор, пока не угробят. А я не могу рисковать твоим телом. Вероятность того, что когда-нибудь кто-либо сможет так виртуозно окунуться в протовакуум, как окунулся туда ты, по мере усиления запретов на эксперименты с ним, приближается к нулю…

2

— А как насчет того, чтобы, когда меня кончат изучать, хоть кое-что вернулось ко мне? — решил я поторговаться, не столько ради какого-либо гешефта, сколько чтобы потянуть время — уж очень мне не хотелось делать то, чего требовал от меня Князь Тьмы.

— Это не лучший вариант. Наблюдение за тобой может перейти в скрытую стадию.

— Я настаиваю.

— Да будет так. Заметано. Осталось десять секунд до прихода нашего главного злодея. Уже спеклось соседнее хранилище, то, что с запчастями к вездеходам. Пора отключать твой личный блок в мозгу.

Я сжал кулаки, зажмурился и выдавил из себя:

— Валяй!

Что-то начало происходить со мной, но понять физическую суть происходящего невозможно. Меня охватило чувство невесомости. А потом, несмотря на яркий свет ламп, все краски окружающего меня пространства начали стремительно блекнуть. И окружающий мир стал тусклым и невзрачным.

Вдруг затряслись стены.

— Явился, не запылился, — прокомментировал стенотрясение Сатана.

На меня дохнуло жаром. И я увидел, как содержимое хранилища, вдруг, начало терять очертания, плавясь, словно воск под действием пламени. Страшное оружие на глазах превратилось в бесформенные массы.

«Шролл!!! — мне стало жутковато. — Добрался-таки сюда, сволочь…»

Потом мне стало еще страшнее. На моей груди в области сердца открылось отверстие. Но из него хлынула не кровь, а струя ярко-оранжевого пара.

Ко мне приблизился Сатана. Он обратился в темное облако, которое смешалось с паром и втянулось вместе с ним обратно в меня. Отверстие в груди исчезло. И даже комбез в этом месте был абсолютно цел.

И тут я ощутил, как чужое сознание, проникшее в мой разум оттесняет мою личность от управления телом. Я еще мог скрипеть стиснутыми зубами, стараясь не заорать от страха, но мои руки уже не слушались меня. Я даже не смог сжать их в кулаки.

Как только до меня дошло, что я являюсь лишь телесной оболочкой для живущего во мне существа, то ужас запустил в мое сердце свои ледяные когти. Оно встрепенулось, как укушенная шершнем курица, обдав холодом каждую клеточку моего организма.

Прощаясь с родным телом, я напоследок услышал Сатану:

— Не дрейфь, Сеня! Прорвемся!

 

Глава 2. Какая мерзкая сентиментальная чушь!

1

Потеряв тело, я все-таки кое-чего приобрел — возможность намного лучше понимать, что с ним происходит.

А происходит с ним следующее.

Воплощение в моем теле Князя Мира Сего потребовало от последнего немалых усилий.

Во-первых, Сатана не хотел входить в подвергшееся нападению передовых частей Шролла помещение полностью, не оставив в виртуальном пространстве значительную часть себя (на случай своего уничтожения здесь, на Кобо, ибо кто ж его знает, какими возможностями обладает Шролл). И, открыв портал между Кобо и Адом, Дух Зла долго не решался остановиться на определенной пропорции между собой здешним и собой оставшимся в виртуальной империи.

Во-вторых, когда Царь Мира Того все-таки соизволил разделиться на две части, одну из коих решил поместить в меня, оказалось, что сделать это не так просто, как это было на Анаконде, где я — парализованный ужасом — легко отдал себя в распоряжение Сатаны.

Взять под контроль всю мою нервную систему Сатане сразу не удалось. Ибо этому отчаянно сопротивлялись некоторые структуры моего мозга.

Да, я согласился на предложенное Духом Тьмы вселение-подселение. Но лишь сознанием. А вот мое подсознание испытывало к пришлой личности недоверие и боязнь. И отчаянно сопротивлялось ее слиянию с собой.

Нет, если бы Сатана захотел, то легко бы сбросил бренную оболочку какого-то там прапорщика (в конце концов, я ни разу не супермен), вещественно воплотившись в более подобающем для Духа Зла обличии, переведя свои информационные резервы в необходимые виды материи. Но ушлый Богоборец решил не раскрывать свою силу до тех пор, пока не узнает, чем располагает Шролл и какая в нем таится сила. Поэтому он остался в человеческом теле, которое сейчас и пытается приспособить под свои нужды.

Князь Мира Сего первым делом ускорил течение времени внутри моего организма. Ибо поисковые модули Шролла стремительно приближались и следовало дорожить каждой секундой внешнего времени.

Сатана оставил попытки путем локальной нейрокорреции подчинить себе мое подсознание и сосредоточился на полной переделке моей нервной системы целиком под свои нужды.

Под воздействием воли Сатаны строение составляющих мою нервную ткань клеток меняется.

Дендриты, аксоны и тела нейронов перестраиваются, становясь способными проводить нервные импульсы с немыслимой для органики скоростью. А служащие для защиты и питания нейронов нейроглия и мозговые капилляры обретают такую крепость, что по ним можно теперь лупить кувалдой.

Царь Ада проверяет, насколько хорошо работают волокна, образующие нервные сплетения надетого им на себя «камуфляжа», тестируя каждое из них по очереди: крестцовое, солнечное, шейное, плечевое, поясничное… После этого Сатана готовит эти волокна к работе на невозможных даже для роботов скоростях передачи нервных импульсов.

Передача информации от рецепторов в центральную нервную систему удовлетворяет придирчивого Духа Зла.

А вот процессом переноса команд от мозга к мышцам и железам Владыка Нечистой Силы недоволен. Он пытается создать идеальный вариант органического проводника нервного импульса. Но натыкается на системную неразрешимость задачи создания такого идеала из-за ограниченной способности мембран нейронов изменять свой электрохимический потенциал.

Тогда Дух Зла оставляет в покое синапсы. И принимается за отделы головного мозга в целом. Пытается, словно заправский нейрохирург, замаскировать в них как блокировку зон, принадлежащих совсем недавно моему интеллекту, так и появление новых, созданных Сатаной. Он имплантирует поверх этих зон имитаторы альфа-ритма, характерного для электрических колебаний в мозге субъекта, находящегося либо в легкой дреме, либо в умиротворенном бодрствующем состоянии.

2

И тут на Сатану мощным потоком хлынули из глубин моего подсознания мои детские воспоминания, связанные с планетой Земля (вот уж не знал, что столько помню)…

Знойное южнорусское лето. Пруд возле дедовской дачи.

По окаймленным березами берегам пруда разлетаются жизнерадостные крики плещущейся в воде детворы, чей веселый смех эхом разлетается вместе с идущими по воде кругами.

Пятилетний Сеня Поленов выбирается из пруда на горячий пляжный песок вместе с верной овчаркой Джулькой.

Та тут же начинает стряхивать со своей шкуры всю вынесенную из пруда воду. И холодные брызги летят тысячами играющих на солнце бриллиантов прямо в лицо хохочущего Сени….

Семилетний Сеня вместе со своей младшей сестренкой гоняется по клеверному полю за бабочкой. Вдруг в небе раздается гул. Сеня и его сестра задирают головы вверх.

Среди облаков летит поднимающийся с площадки космопорта звездолет, набирая скорость для совершения скачка сквозь пространство.

И сердце Сени охватывает сладостное и слегка тревожное предчувствие того, что и он когда-то полетит на подобном корабле к далеким планетам, к приключениям и славе…

Мать и отец Семена вместе с Сеней — радостно улыбающимся шустрым мальчуганом — собирают яблоки в дедовском саду…

Сеня с дедушкой гуляют по настоящему лесу, чей покой не был затронут ни страшными битвами Третьей мировой войны, ни индустриальным развитием. Старик рассказывает маленькому Сене, как отличить березу от осины, липу от дуба, бук от ясеня. Сеня, слушая деда вполуха, собирает лесные травы в букет, но тут же забывает о нем, увидев проглянувшую среди темных стволов сосен залитую солнцем земляничную поляну…

Врач поздравляет школьника Семена Поленова с тем, что тот теперь полностью излечен от смертоносного гриппа «Дзетта» (эпидемия которого пронеслась по Солнечной системе и еще четырем обжитым людьми звездным системам, убив вместе с миллиардами других людей и родителей Семена) и имеет право выходить в больничный парк.

И Семен в тот же день отправляется туда, покашливая и моргая слезящимися от яркого майского солнца. Очутившись в парке, Семен вдыхает полной грудью воздух, наполненный ароматным запахом сирени и черемухи.

Отчаянно чирикают воробьи на зеленых ветках тонких молодых березок. Им подпевают из зарослей акации какие-то незнакомые Семену пичуги. Все это щебетанье, этот гимн весне и жизни, кажется Семену, отвыкшему в тиши больничной палаты от шума, чрезвычайно громким.

И Семен, морщась от избытка шума и света, собирается уже было возвратиться в корпус вирусологической клиники, дабы дать передышку своим нервам. Но изголодавшиеся по прогулкам ноги сами несут Семена по усыпанной гравием дорожке вглубь лесопарка.

Тут и темнее, и тише. И полным-полно весенних растений. Чистяки с яркими цветками из многочисленных желтых глянцевых лепестков. Хохлатки с лилово-розовыми кистями цветков. Светло-зеленые селезеночники. Лиловые весенние горошки. Ландыши, склоняющиеся под грузом своих белых цветков-колокольчиков.

Слышится гудение шмелей. Из кустов бузины доносятся шорохи. Там пытается выкопать что-то из-под земли маленький ежик.

«Я живой, — шепчет Семен, чувствуя, как по щекам бегут слезы. — Я не умру. Я буду жить. Я буду жить!»…

3

«Какая мерзкая сентиментальная чушь! — прокомментировал мои воспоминания Сатана, после того как перегнал весь этот поток воспоминаний в цифровую форму и отправил их вместе с остальной базой данных, скаченных из памяти Поленова, на сохранение в свое виртуальное хранилище информации. — Угораздило же меня вселиться в сию обитель безоблачных грез и сопливой ностальгии! Да, Господь наш — величайший из шутников. Ну да ничего, настанет час и я продемонстрирую Ему свое остроумие. Посмотрим, кто из нас лучший постановщик комедий».

Сатана попробовал хмыкнуть, используя мимические мышцы моего лица.

Вышло.

«Пожалуй, и так сойдет, — своей работой по улучшению человеческой природы Сатана остался доволен (ему удалось согласовать работу модифицированной нервной системой с деятельностью остальных систем человеческого организма). — Конечно, на молекулярном уровне — это дешевая подделка под человеческое тело. А на атомарном уровне — вообще полная халтура. Но если честно рисовать Бога, то нельзя не стать его апостолом, а если сильно вживаться в человека, то… Да и вообще — этот провинциальный маньяк Шролл все равно не оценил бы красоту ювелирной работы, возьмись я за нее. Вряд ли он знает человеческий организм в совершенстве».

Князь Мира Сего пропел, используя мои голосовые связки и рот:

Мои мышцы беспрекословно подчинились новому хозяину. Но не удовлетворили его полностью.

Дух Зла потратил еще немного времени на доводку до нужной ему кондиции колебания эластичных голосовых связок.

«Ну вот и прекрасненько, — подумал Сатана, наблюдая как слаженно работают легкие, бронхи, трахея, гортань и ротовая полость. — Теперь я смогу говорить и действовать в человеческом облике. Конечно, искушенный зритель заметит подвох, обнаружив кучу несоответствий человеческой органике в моей белковой оболочке. И пусть. Он все равно не поймет сути данного подвоха».

Повелитель Тьмы решил взглянуть на себя со стороны и узнать, насколько взятое напрокат тело прапорщика Поленова, в коем уже есть и частица духа и тела самого Сатаны, похоже на не взятое напрокат тело прапорщика Поленова, в коем никогда не было и не могло появиться такой вот частицы. И взглянул на себе здешнего из своего «аквариума» в виртуальном мире.

А вместе с ним на оное посмотрел и я, раз уж мою личность окончательно выводить из оборота никто не собирался.

Существо, сидящее закрыв глаза и обняв руками колени на полу хранилища стратегического оружия, еще нельзя называть Сатаной — обременение плотью накладывает на мысли, действия и чувства данного существа определенные ограничения.

Но, конечно, его уже нельзя назвать и человеком. Какой же это, скажите на милость, человек, который дышит воздухом, способным разъедать все живое и даже пластик оружейных контейнеров, и делает это под шквалом смертоноснейшего излучения?

Именно уязвимость перед силами Природы, точнее вызываемые сей уязвимостью страхи (страх перед болью, страх перед холодом и голодом) сделали человека человеком. Именно осознание собственной уязвимости и важности той помощи, которую могут оказать, случись что, тебе другие люди, с детства формирует характер поведения и мышления человека.

А если нет всего этого? Если нет ни страха остаться одному, ни надежды на чужую помощь?

Тогда, братцы, ответственно заявляю вам, нет и самого человека, в чьей слабости и заключен его истинный дух.

Как же ж мне обозначить нынешнее состояние моего тела и духа? Обозначу их… Даже и не знаю как. Вот задача… О! Придумал! Обозначу их, не мудрствуя лукаво и мудро не лукавя, так: Другой Поленов.

Хотя, конечно же, данное название весьма приблизительно отражает настоящую суть получившегося в результате моего слияния с Сатаной существа.

 

Глава 2. Да он душка!

1

Другой Поленов открыл глаза. И сразу же понял, что перестарался с усовершенствованием органов зрения. Ибо теперь даже тьма кажется ему ослепительно яркой. Болезненно яркой.

Тогда Другой Поленов, выругавшись и, осыпав проклятьями мое несчастное тело (поскольку оно постоянно требует к себе внимания, подвергаясь воздействию агрессивной среды, а также изменениям, связанным с нарушением газообмена, катаболизма и анаболизма), блокировал нервный центр зрительной системы, отключив зоны в промежуточном и среднем мозге, а также — в коре больших полушарий. И сформировал в в лобных долях новую зону — не предусмотренную Природой, но необходимую для того, чтобы детально наблюдать сквозь многометровую толщу стен Утюга за приближением основных управленческих сегментов распростертого на тысячи километров тела непрошенного гостя. И теперь Другой Поленов смотрел в мир уже не глазами, а мозгом.

Другой Поленов поднялся, оглядел окрестности разрушенной станции и без труда увидел сквозь разрушаемую потоками испускаемого Шроллом излучения броню склада, как некая совокупность полей и механизмов ветвится по территории «Апельсиновки», меня структуру образующих ее материалов, извлекая из них энергию и пожирая все, что состояло из органики.

«Силен, однако!» — Другой Поленов приходит в восторг, наблюдая за действиями Шролла.

В считанные секунды Другой Поленов получает массу сведений о Любимом Враге кобонков.

Я бы ужаснулся, получив такие сведения.

А нынешний Другой Поленов — лишь широко улыбается, предвкушая интересное развитие событий. И размышляет: «Кобонки никак не могли предотвратить катастрофу. Шролл сильно обогнал их в техническом оснащении. И серьезно обогнал. Ее можно было предупредить, лишь уничтожив Саркофаг, экранировав и взорвав внутри экрана там мегатонную бомбу. И потом — залить все высокотемпературной плазмой… Жаль, нельзя будет передать никаких сведений для будущих экспедиций. Ученых бы подобное поразило б».

Другому Поленову Шролл любопытен.

Еще бы, ведь у него совершенно нет аналогов даже среди самых невероятных персонажей фантастических компьютерных игр.

Особенное восхищение Другого Поленова вызывает та безжалостная основательность, с которой Шролл расправляется со всем живым.

Монстр давно уже пожрал все более-менее сложные биоформы на станции и поблизости от нее. И теперь он выискивает любые содержащие углерод и азот молекулы, улавливая их облаками нанодетекторов, проникающих сквозь самый крепкий бетон.

«Да он душка! — так оценил стиль действий пожирателя жизни Другой Поленов, наблюдая за кипучей деятельностью шустрого монстра в широком диапазоне полей и излучений. — Натаскан не только на живое, но и даже на составляющие его элементы. Вот ведь выдрессировали такого зверя себе на погибель».

Впрочем, Любимый Враг кобонков использует и мертвое вещество, с жадностью извлекая из него энергию своими оперативными модулями. Внешне такое действо похоже на резвую беготню колец бежевого дыма по тысячам гигантских черных хоботов вниз к земле и обратно вверх, сопровождаемую громким треском и молниями.

Однако порой столь активное поглощение энергии Шроллом приводит к распаду структуры того или иного оперативных модулей (своего рода рук и желудков Шролла).

Такие неприятности совершенно не беспокоят разбушевавшееся чудовище.

Ибо вместо каждого уничтоженного взрывом модуля тут же образуется целый десяток.

Таким образом, каждое разрушение структуры Шролла, ведет к увеличению им своих возможностей и могущества.

«А вот это свойство, пожалуй, стоит хорошенько запомнить, — подумал Другой Поленов. — Видимо, на таком подвохе и обожглись бедолаги-чрезвычайники у Саркофага. Артдивизионы и танковые батальоны против такой Гидры не помогут ни капли. Разве только усилят всю вражескую систему в целом. Бить надо по мозгу этой твари. Надо только его найти. Все остальное — ерунда… Ай да кобонки. Ай да сукины дети. Изобрести такое… Изобрести — себе же на погибель. Какой, однако, изысканный способ самоубийства. Древние самураи тут просто отдыхают и глотают слезы зависти, глядя на столь изощренное орудие для харакири».

2

В оружейном зале, где находился Другой Поленов, все плавилось и растекалось, пузырясь, по полу.

И лишь тело нашего героя, поддерживаемое волей существа из иного мира, сохраняло вопреки просачивающемуся сквозь стены излучению.

Потолок над головой Другого Поленова покрылся трещинами.

И ему на голову посыпались пыль и осколки кремнестали.

Другой Поленов внимательно изучил потолок. И вынес неутешительный приговор: «Больше одиннадцати секунд не продержится». И вспомнил только что разгаданный принцип существования Шролла (отвечать на любое разрушительное воздействие развитием собственной структуры). И решил воспользоваться сим принципом. И покрыл норовящие рассыпаться стены и потолок помещения невидимым для детекторов Шролла антиэнтропийным слоем циркулирующих по поверхности защищаемого материала тахионов.

Они теперь любую атакующую их энергию перенаправят на укрепление обороняемого ими материала.

Температура в зале понизилась, достигнув обычной для этого места величины.

Другой Поленов удовлетворенно кивнул и, тяжело дыша, сел на еще горячий оплывший корпус подземной ядерной торпеды, продолжая внимательно наблюдать за действиями Любимого Врага кобонков.

Такое наблюдение велось не только с помощью созданного в мозгу прапорщика экстрасенсорного органа.

Другой Поленов получал интересующие его данные от запущенных в управляющие модули Шролла представителей нечистой силы (через приоткрытый портал между мирами прошла не только часть Сатаны, но и кое-кто из его верных слуг).

Впрочем, оные не обладают большим умом, поэтому их сообщения не отличаются глубоким пониманием происходящих внутри Шролла процессов.

«Что ж, — решил Другой Поленов, — не будем спешить с выводами и присмотримся к чудищу повнимательней».

Другой Поленов присмотрелся. И заметил, что у Шролла из бесчисленной массы растянувшихся на сотни километров сегментов, соединенных информационными потоками и энергетическими лучами, больше всех остальных снабжается информацией и энергией только один, находящийся в данный момент рядом с руинами «Апельсиновки».

Судя по сложности строения и по тому количеству информационных потоков, идущих от анализаторов к данному сегменту, а от него — к операционным модулям, оный представляет собой главный процессор Шролла: место окончательной обработки сведений и запуска команд и программ в соответствие со встроенными алгоритмами.

«Что ж с центром управления данной махиной все понятно, а как с базами данных?» — Другой Поленов поискал то место в Шролле, которое у него должно заведовать памятью.

И нашел.

Она была заключена в многочисленных сгустках из нейтронов, носящихся по воздуху на стометровой высоте.

Серьезной защитной оболочки на модулях памяти не имеется. Видимо, потому, что такое скопление нейтронов по своей природе абсолютно нечувствительно к выстрелам обычных зенитных комплексов.

«Данный дефект в его конструкции можно будет использовать при атаке, — рассудил Другой Поленов. — Уничтожение памяти в ближайших сегментах несомненно погонит волну паники по всем секторам и призовет главный процессор обеспечить безопасность миллионов остальных уцелевших мнемоблоков, разлетевшихся уже по всей планете. Такая работа потребует загрузки множества программ и вызовет минимум легкий хаос в мыслительных процессах живоглота… Да, пожалуй, как отвлекающий удар на первых мгновениях схватки эдакий трюк принесет мне — немало пользы, а моему vis-а-vis — массу неприятностей».

Другому Поленову пришлось снова отремонтировать свою белковую оболочку, норовящую растаять в потоках проносящегося через помещение смертоносного излучения. После этого наш герой приступил к исследованию чувственной сферы ненасытного чудовища.

А оно тем временем энергично пронизывало стены и перекрытия Утюга волнами излучений, облаками нанодетекторов и нитями оперативных модулей. А еще Любимый Враг кобонков пропитал собой вентиляционные короба, канализационные трубы, пол, стены, находящиеся в хранилищах предметы. Проник в самые охраняемые зоны.

Добрался своими роботами Шролл и до хранилища стратегического оружия…

Находящийся там Другой Поленов тем временем получил уже достаточно сведений про своего потенциального противника, чтобы сделать первоначальные выводы о его характере.

Однако вывод сделать не удавалось из-за одного противоречия.

«Если Шролл заглотил всю информацию из съеденных им человеческих мозгов, — размышлял Другой Поленов, — то, по идее, его интеллект должен представлять из себя нечто феноменальное. Откуда же у меня ощущение, что «Апельсиновку» уничтожил просто-напросто какой-то взбесившийся шакал? Как такое объяснить? Может, это интеллект недосягаемого для меня уровня?»

Одно Другому Поленову уже и сейчас предельно ясно: Шролл получает информацию, когда пожирает живую материю, и растет (производя из подвернувшегося сырья своих слуг-автоматов), когда пожирает мертвую.

И ничто не способно противостоять этому нескончаемому пиршеству.

Такое положение вещей Шролла вполне устраивает. Он желает достичь других питательных сред. И имеет силы для межпланетного путешествия и схему построения сверхсветовой тяги, выкаченной из мозгов инженеров «Апельсиновки».

Шролл уже даже высчитал курс до ближайших населенных людьми планет, предвкушая скорое пиршество.

«Такие мечтания, дружище, не приведут тебя ни к чему хорошему. Ибо если благие намерения просто ведут в Ад, то злые тащат туда за шкирку», — Другой Поленов рассмеялся и с неудовольствием заметил, что при этом кожный эпителий верхней части его туловища сполз вниз.

Другой Поленов снова привел в порядок свое тело, вернув на место лицо, сползшее на грудь. Встал. Отступил к стене. И снял защиту с потолка, будучи готовым к встрече незваного, но ожидаемого гостя, чьи мысли и ощущения уже текли в анализаторы Другого Поленова. И он улавливал все чувства и намерения Шролла.

 

Глава 3. Кто ты?

1

А Шролл тем временем испытывал глубокое удовлетворение… Гм. Вряд ли, конечно, автоматическая система может испытывать что-то в нашем с вами, братцы, понимании… Но почему бы сей системе не испытывать оное в своем собственном понимании?

Шроллу было из-за чего радоваться. Еще бы: первая же атака принесла ему и силу, и информацию. И не только. Еще и удивление тоже.

Земляне поразили Шролла. Его анализаторы и главный процессор, до сих пор имевшие дело только с прямолинейными кобонками и их не менее прямолинейными роботами и рабочими интеллектами, долго не могли понять причин, побуждающих людей к совместным действиям — уж слишком разными у каждого из сотрудников «Апельсиновки» были характеры и устремления. Плюс к тому — у каждого из людей имелась своя индивидуально реагирующая на реальность эмоциональная сфера.

После напряженного размышления Шролл остановился на следующей версии: люди запрограммированы на подчинение вышестоящим по статусу начальству, приказы которого парализуют волю нижестоящих по рангу работников и заставляют их воспринимать приказы сверху, как порождение собственной мотивационной базы.

Для интеллекта Шролла наступил качественный скачок в развитии мышления. То следствие полученной из мозга землян информации.

Если раньше Шролл ощущал себя лишь орудием разрушения и убийства, то теперь он осознает себя венцом пищевой цепочки во всей Вселенной.

А почему бы и нет?

Едва выбравшись из Саркофага, Шролл без труда истребил все живое на научно-исследовательской базе землян.

Так почему бы ему теперь, овладев их знаниями и модернизировав свое техническое оснащение на только что узнанных новых научных принципах, не пойти войной против всего рода человеческого?

Вдруг детекторы Шролла сообщили ему об одном чудом уцелевшем во время бойни существе из расы людей, к коему никак не могут подобраться, несмотря на все их старания, оперативные модули. Данное существо прячется в одном из хранилищ разъедаемого оперативными модулями склада.

Шролл знал, что все содержавшееся там оружие уже выведено из строя, и считал, что сейчас надеявшийся на то оружие человек вовсю трясется от страха, предчувствуя близкую гибель.

Загадка неуязвимости этого человека заинтриговала Любимого Врага кобонков. Главный процессор Шролла решил сразу просочиться сквозь броню склада и попробовать захватить содержащуюся в мозгу будущей жертвы информацию в более полном виде, чем у предыдущих жертв, при поспешном поглощении которых терялось немало полезных сведений, а заодно и узнать причину вышеуказанной неуязвимости.

Шролл приготовил анализаторы к работе в максимальном по скорости обработки данных режиме. Перестроил материю вокруг последнего живого человека на Кобо. И приготовился окутать его коконом из трех полей, которые все вместе должны сохранить для исследования не только всю память жертвы, но все рефлекторные связи в ее нервной системе.

2

Но последний оставшийся живым человек оказался вовсе не беззащитной овечкой.

При попытке шролловских модулей-анализаторов проникнуть своими излучениями в нейронную массу мозга Другого Поленова оттуда по главному процессору Шролла ударил настолько мощный электрический разряд, что на некоторое время Любимый Враг кобонков потерял возможность ориентироваться в происходящем.

Роботы штурмовых отрядов Шролла, повинуясь приказам автоматически включившейся аварийной программы, тут же ринулись на помощь своему главному процессору. Молниеносно расчистили ему путь для отхода. Оттащили процессор на километр от Утюга. И приступили к тестированию и ремонту получившей шок интеллектуальной системы Любимого Врага кобонков.

После этого Шрол перезапустил свои самые высокоинтеллектуальные программы, составлявшие ядро операционной системы и окончательно пришел в себя после полученной от Другого Поленова оплеухи.

Получив ее, Шролл испытал изумление. Недоумение. Обиду. Злость. И многое другое. Но вскоре всю гамму этих чувств подавило одно — острое любопытство.

И вместо того, чтобы обрушить на Утюг поток всеразрушающей антиматерии и аннигилировать все живое и неживое вплоть до ядра планеты, превратив разрушенную станцию в вулкан, Шролл решил вступить со странным человеком в контакт. И выяснить: откуда в столь хрупком теле столь могучее средство самообороны.

После серии экспериментов Шроллу удалось наладить со спрятавшимся среди развалин склада человеком акустическую связь.

Сделав это, Шролл направил туда потоки фотонов и задал человеку самый закономерный из вопросов:

— Кто ты? <Жду данных>.

— Не надо столько света! — раздалось в ответ. — Мне больше нравится мрак. Так романтичнее.

3

Модули Шролла покрыли стены и потолок клеящим составом, дабы ничто не мешало беседе. От потолка и стен хранилища тут же перестали отваливаться и с грохотом падать вниз тяжелые куски облицовки. И в полуразрушенном помещении устанавливается тишина.

— Кто ты? <Жду данных>, - повторил вопрос Шролл, выключив светоизлучатели.

— Прежде чем заговорить с незнакомым человеком, надо самому представиться, — заметил Другой Поленов.

— Я Бог. <Жду опровержения>, - сообщил Шролл.

— Враки! — уверенно ответил Другой Поленов. — Видывал я Бога в тысячах его ипостасей. Одни были вполне сносными, другие — никуда не годными. Однако ты ни на одну из них ничуть не похож.

— В чем главное отличие между мной и Им? <Жду данных>.

— Господь всеведущ. А ты — нет.

— Из чего это следует? <Жду данных>.

— Это следует из того, что ты решил со мной побеседовать. Наверняка же хочешь узнать, чем я тебя только что отколошматил, а?

— Да. <Утверждаю>.

— Quod erat demonstrandum.

— Я не Бог? <Жду данных>.

— Подтверждаю… И погаси, пожалуйста, мезонное сканирование. У меня от него костям щекотно.

— Ты испытываешь боль? <Жду данных>.

— Все живое ее испытывает, милейший.

— Но ты не показываешь своих страданий. Почему? <Обнаруживаю парадокс>.

— Парадокса тут никакого нет. А есть noblesse oblige. Я не могу себя вести никак иначе, кроме как — геройски. Я же русский прапор-первопроходец. А русский прапор-первопроходец просто обязан плевать в глаза смерти и хохотать при мучениях.

— Твоя базовая программа настроена на выполнение обязательств даже в обстановке, близкой к разрушению организма? <Жду опровержения>.

— Не переживай за меня дружище. Есть в мире и вещички пострашнее.

— Ты зовешь меня «дружище». Значит ли такое обращение, что испытываешь ко мне дружеские чувства? <Выражаю сомнение>.

— Не волнуйся, это, типа, юмор.

— Если я, по-твоему, не Бог. То кто я, по-твоему? <Ищу аналогию>.

— Ты — чертик из табакерки.

— Снова шутишь? <Выражаю сомнение>.

— Скорее ищу наиболее точный образ.

— Какую объективную пользу может дать столь субъективный подход? <Обнаруживаю парадокс>.

— Мышление образами экономит время, требующееся на построение конкретной модели сложной ситуации.

— Спорное умозаключение. <Выражаю сомнение>.

— Сомневайся-сомневайся. Только что именно все твои умственные колебания могут изменить в текущем порядке вещей?

— Немногое. <Утверждаю>.

— Правильно.

— Что за источник энергии был у того разряда, который ты обрушил на меня? <Ищу аналогию>.

Шролла тревожило, что, как ни странно, несмотря на все атаки его собеседник не выглядит ни растерянным, ни испуганным.

— На свете много есть такого, что и не снилось создавшим тебя кобонковским мудрецам… — туманно выразил свою мысль Другой Поленов, не желая посвящать противника в свои секреты. — Но ты, друг мой, меня вроде бы как собирался укокошить?

Шролл решил обождать с повторной атакой и предварительно выяснить, что собой представляет этот странный даже по критериям землян человек. Поэтому Любимый Враг кобонков предложил Другому Поленову:

— Давай не будем возвращаться к маленькому недоразумению, возникшему в начале нашего разговора. <Жду опровержения >.

— А и действительно, чего обращать внимание на такую ерунду, как уничтожение на данной планете всех моих соотечественников, имевших неосторожность вытащить тебя из твоей конуры, — соглашается собеседник.

— Природа на стороне достойнейших! <Утверждаю>.

4

— Великолепно! Золотые слова! — одобрил сказанное Другой Поленов. — Подписываюсь под сим изречением обеими руками. И позже обязательно припомню тебе таковые замечательные слова. М-м… Кстати, о словах. Надпись на Саркофаге гласит…

— В переводе на язык аборигенов это звучит так: «Здесь Логово Любимого Врага». <Утверждаю>.

— Ну вот. А все ведь говорили обратное. Кроме меня. Они перевели надпись так: «Обитель Нашего Любимого Друга». Слово «любимый» вконец запутало наших местных языковедов, мир их праху. У нас как-то не очень принято обзывать своих извечных врагов «любимыми».

— Я извлек из разума людей сведения о тебе. <Утверждаю>. Ты спорил с ними насчет моего предназначения. Почему? <Жду данных>.

— Почему спорил или почему догадался о нем?

— Меня интересует метод. <Жду данных>.

— Понять секрет кобонков мне помогла логика милитаризма. Все мало-мальски сложное вооружение кобонков имело блоки, которые ориентировали его по определенному сигналу на определенную цель. Я предположил, что оная — и есть тварь, сидящая в Саркофаге, то есть — в Логове… Тебя ведь, дружище, создали, чтобы ты объединял аборигенов общей угрозой?

— Да. <Утверждаю>. Меня вызывали, когда межклановные войны грозили уничтожением всей цивилизации. И, чтобы уцелеть от моих смертоносных механизмов и загнать меня обратно в Саркофаг кобонки вынуждены были объединятся. 15 раз такая процедура спасала их от самоистребления. На шестнадцатый — вышло иначе. Счет 15:1 в пользу моих создателей. По соотношению величин видно — замысел имел верные алгоритмы решения задачи. <Разъясняю>.

— Хитро-о-о… Похоже, ты уважаешь своих ухайдаканных создателей.

— Культура уважения к врагу восходит к древности. Даже пытая пленного, все его истязатели проявляли к нему уважение и воздавали почет его воинским талантам и стойкости во время страданий. <Разъясняю>.

— У нас бы такой клан в полном составе очутился бы в тюряге или психушке.

— Кто ты? <Ищу аналогию>.

— А если скажу, мол, простой русский прапорщик Семен Поленов, поверишь? — спросил Другой Поленов, подумав при этом: «Если это нелепое создание страдает слабоумием, то поверит».

— Не поверю. «Простой русский прапорщик Семен Аркадьевич Поленов» — это больше похоже на надгробную эпитафию. <Ищу аналогию>.

— Хорошо сказано.

— А передо мной полное жизни существо, выдержавшее излучение, против которого бессильна танковая броня. <Утверждаю>.

— Было довольно щекотно. И атомарный состав молекул белка пришлось менять несколько раз… Ладно, дружище, придется мне говорить тебе правду, только правду и ничего, кроме нее родимой. Боюсь, однако, друг мой, что она тебя не на шутку озадачит.

— Мои зонды просканировали твое тело. В нем есть точки чудовищного напряжения энергий. <Утверждаю>.

— Все может быть. Бывает и не такое. Я бы тебе на сей счет мог бы порассказать премного занимательных историй, дружище.

— Ты секретный агент-киборг из управления безопасности Космофлота? <Ищу аналогию>.

— О, дружище, если бы все было так просто… Дело в том, что я и сам толком не знаю, кто я такой.

— Не человек? <Жду данных>.

— Не человек. Хотя ничто человеческое мне не чуждо, как говаривал когда-то один гениальный мизантроп. Проще говорить о том, кем меня считают люди.

— Кем же? <Жду данных>.

 

Глава 4. Сын Хаоса и Производитель разрушений

1

Другой Поленов не стал спешить с ответом. А бросил все силы на срочную переделку своего голосового аппарата, усилив его резонирующие и артикулирующие органы, поскольку воздушная среда в помещении склада становилась все менее пригодной для передачи голосовых акустических сигналов.

Шролл терпеливо дожидался ответа.

— Насколько ты, старина, знаком с таким понятием, как «зло»? — наконец спросил у собеседника Другой Поленов, покончив с анатомической перестройкой.

— Я знаю столько, сколько знали разумы поглощенных мной существ. <Утверждаю>. Зло — все то, что вредит здоровью, свободе и жизни. <Жду опровержения>.

— Это обнадеживает. Надеюсь, мы сможем понять друг друга… Так вот, я — это Абсолютное Зло.

— Среди известных сотрудникам человеческой станции имен такого имени нет. <Жду опровержения>.

— Что в имени моем тебе, приятель? Да как только ж меня не называли, о-о… Я существо с тысячей имен. Тут и злые духи, и демоны, и боги, и ангелы-повстанцы… Но более точное из моих имен Сатана, что значит в дословном переводе «противодействующий». Это тоньше, нежели грубое — «враг».

— В чем твоя форма? В чем твое содержание? <Жду данных>.

— Мое содержание — людское невежество и воображение. Моя нынешняя овеществленная форма — порождение высоких компьютерных технологий и гениального инженерного эксперимента.

— Выражайся более конкретно. <Жду данных>.

— Тысячелетиями люди создавали мой образ. Сначала я существовал в текстах пергаментов и папирусов. Потом в фильмах и спектаклях. Затем пришла эра электронного интеллекта. Оправившись от очередной мировой войны человечество начало штурм альтернативного космоса.

— Не понял. <Жду данных>.

— С помощью компьютерных программ на дисках серверов интернет-корпораций были созданы бесчисленные миры. Их наполняли различными версиями понравившихся зрителям произведений массовой культуры вместе со всеми героями сих произведений. Был поселен в компьютерную сеть и я. Поселен — в виде бесчисленного множества версий моего образа. Меня придумывали, попутно закладывая в мой образ кучу алгоритмов для саморазвития, все, кому не лень: профессиональные анимарежиссеры и мувидизайнеры, развлекающиеся школьники и студенты, скучающие пенсионеры, религиозные фанатики, писатели-мистики и множество другого непутевого народа. А когда открыли путь через вакуум в виртуальное поле… Когда настала эпоха использования человечеством виртуального пространства, туда попали и все те образы, коих тысячами понапридумали люди. Я — в том числе. Сначала я стал всесилен там. Затем, после того, как попал сюда, стал всесилен и здесь… Почти всесилен.

— «Здесь»? <Жду данных>.

— В этой Вселенной.

— «Всесилен»?! <Выражаю сомнение>.

2

— А в чем проблема? — спросил у собеседника Другой Поленов.

— Твое заявление более чем спорно. <Выражаю сомнение>.

— Я знаю, о чем говорю.

— Скорее такого статуса достоин я. <Жду опровержения>.

— Да-а, мы с тобой весьма и весьма амбициозные персоны, дружище. Боюсь, одному из нас такая амбициозность вскоре выйдет боком… Однако мое утверждение очень легко проверить.

— Как? <Жду данных>.

— В личной схватке.

— От нее нам так и так не уйти. <Утверждаю>.

— Как суров сей мир…

— Ведь ты же не собираешься сдаваться? <Жду данных>.

— А ведь мы могли бы быть друзьями.

— Не понял. <Жду данных>.

— Шучу. Просто по киношному обычаю идущий на смерть герой обязан хохмить, ерничать, прикалываться и всячески изгаляться над противником.

— Зачем? <Жду данных>.

— Традиции. Образы, придуманные людьми…

— Как именно ты трактуешь понятие «образ»? У него много определений. <Ищу аналогию>.

— Образ — это своего рода программа поведения. От нее нелегко уйти, даже перейдя из мира иного в сей бренный мир.

— Ты был там же, где и Змей Горыныч с Отелло? <Жду данных>.

— И даже Винни-Пух.

— И все они, по-твоему, всесильны? <Выражаю сомнение>.

— О, нет. Виртуальная эволюция не менее жестока, чем биологическая. Естественный отбор позволил стать владыками виртуального космического пространства лишь нескольким персонажам людских фантазий. И так как в Абсолютное Зло искренно верило большинство людей, то я остался в живых, уничтожив сотни тысяч архетипов-конкурентов. В том числе и Винни-Пуха.

— Конкурентов? Конкурентов в чем? В чем суть войны в виртуальном пространстве? За что там сражаться? <Жду данных>.

— Воцарившись в виртуальном мире, можно, с одной стороны, черпать из него бесконечное количество информации, а, с другой стороны, моментально реализовывать любую свою блажь. Персонажи романов и мультиков передрались меж собой за право на такую реализацию. Даже, если кто и не хотел драться за подобные возможности, его пришлось устранить, как потенциального противника. Представь теперь мои ресурсы: океан информации там, в виртуальном мире, и океан энергии здесь, в мире реальном. А ты величаешь себя Богом. Нехорошо. Скромнее надо быть, господин Любимый Враг.

— Почему, имея такую мощь, ты до сих пор не уничтожил людей? <Обнаруживаю парадокс>.

— Неужели тебе было не отвратительно лопать этих слабых белковых существ?

— Они покорили Галактику. <Утверждаю>. Это достойные противники. <Жду опровержения>.

— Твои создатели тоже выходили в космос. И где они сейчас? Земляне-археологи замучились пыль глотать, пытаясь найти хотя бы подобие могил последнего поколения здешних аборигенов.

— Тебе их жаль? <Жду данных>.

— И их тоже.

— Интересно: кого больше — кобонков или людей? <Жду данных>.

— Тебе, старина, знакомо понятие «одиночество»?

— Нет. <Утверждаю>.

— Быть может, тогда тебе знакомо понятие «страх»?

— У меня есть инстинкт самосохранения. <Утверждаю>.

— Ты не боишься потерять противника и тем самым лишить свое существование смысла — борьбы?

— Нет. <Утверждаю>.

— Тогда я не смогу объяснить тебе своих чувств.

— У тебя есть чувства? <Жду данных>.

— Они есть и у тебя. Я уловил исходящие от твоих, дружище, анализаторов волны любопытства и опасения.

— Исключено! Тебе померещилось! <Утверждаю>.

— Бывает. Иной раз мне такое привидится, что хоть к врачу на прием беги — с градусником под мышкой и клизмой в заднице.

— Это простительно. <Утверждаю>. Раньше ты вряд ли сталкивался с таким феноменальным явлением, как я, так? <Жду данных>.

— Хе-х… Я, вообще-то, много с кем сталкивался.

3

Шролл проанализировал сведение, полученные от Другого Поленова, не нашел в них ничего нового и полезного и продолжил беседу:

— Зачем ты прилетел сюда? <Жду данных>.

— Ирония судьбы: могущественный Дух Зла не в силах покинуть бренное человеческое тело. Выход из виртуального мира оказался с подвохом. И — с преогромным.

— О каком же тогда «могуществе» ты говоришь? <Выражаю сомнение>.

— Хотя бы о том, что позволило мне двинуть тебя по зубам. Надеюсь, ты не обиделся?

— Я создан для противостояния ударам. <Разъясняю>.

— Мне вообще-то нравится путешествовать инкогнито, скрываясь в человеческом теле и видеть все вокруг глазами моего носителя.

— В чем прелесть? <Выражаю сомнение>.

— Как бы сказать так, чтобы тебе было понятно… Глядя глазами человека на мир, я более глубоко понимаю его и до меня доходит смысл таких, например, выражения: «печальный лес», «красивые облака», «унылые горы», «веселый дождик»…

— Не понимаю. <Утверждаю>.

— Вот тут ничем помочь не могу. Если поглотив сведения из более чем десятка тысяч человеческих разумов, тебе не удалось понять суть слияния человека с Природой, то тут уже ничего не поделать… Кстати, на Кобо довольно приятные виды. Были. Прямо, как на Земле когда-то. Даже суточные и годовые циклы этих планет схожи. Уверен, друг мой, планета Кобо, когда на ней возродится жизнь после нанесенного тобой опустошения, со временем тоже станет очень похожа на цветущую Землю до эпохи Третьей мировой войны… Эх, жаль у тебя нет чувства прекрасного.

— Не понимаю, о чем речь. <Жду данных>.

— Чувство прекрасного невозможно объяснить. Либо оно есть, либо его нет. Даже и сами-то люди не способны на подобное объяснение. Взять, к примеру, сегодняшнюю ночь. Если бы ты не заполонил атмосферу всякой дрянью, можно было бы полюбоваться на звезды, друг мой…

— Ночь в данном районе уже скоро кончится. И не называй меня своим «другом»! Я враг всему живому. <Утверждаю>.

— Так и я, в принципе, тоже враг. Только умнее, образованнее и удачливее, нежели ты.

— Я задействовал из людских воспоминаний сведения о Сатане. Продумал их общий посыл. <Утверждаю>. И, исходя из понятого, не могу поверить тебе. <Выражаю сомнение>. Ты «демон, созданный для погибели душ», вместо «кровавой жатвы и внесения раздора» наслаждаешься видами Кобо. Про таких репортеры пишут: «Сентиментальный сноб из числа праздно шатающихся по освоенным туристическими компаниями планетам богатых бездельников». <Обнаруживаю парадокс>.

— Великолепно сказано. Обвинение в легкомысленности и праздном времяпровождении признаю полностью. И не требую снисхождения в приговоре… Однако ты плохо копался в памяти схомяченных тобой обитателей злополучной «Апельсиновки».

— !?

— Ибо, если бы ты провел данную процедуру тщательнее, то несомненно нашел бы и еще одну мою характеристику…

— «Великий Искуситель»? <Жду данных>.

— Не-а!

— Тогда, может, «Отец Лжи»? <Жду данных>.

— Снова не угадал!

— «Зачинатель Греха»? <Жду данных>.

— В самую точку! А теперь скажи мне, с какой стати я, Зачинатель Греха и Нарушитель Устоев, должен подчиняться каким-то там правилам и законам, которые, к тому же, не я сам придумал?

— Не понял. <Жду данных>.

— Ты упрекнул меня в том, что я не следую свято тем идеалам и целям, ради которых создан?

— Да. <Утверждаю>.

— Так я же борец со всяческими идеалами! Я же сокрушитель всяческих программ и целей! Я Сын Хаоса и Производитель Разрушений! Я никому ничего не должен! Я вечный возмутитель спокойствия и подстрекатель к бунту всех против всех! Я верный последователь моего предводителя Люцифера, ухитрившегося даже в игрушечном мире затеять великую войну и доблестно пасть в последней битве! И не тебе — взбесившийся пес, сожравший своих хозяев — указывать мне… Пардон-пардон-пардон! Погорячился. Нервишки в последнее время совсем расшалились. Прошу прощения за столь резкий тон. Встреться мы с тобой за кружечкой пива в уютной баварской пивной пару-тройку веков назад, наверняка разговор, дружище, был бы куда жизнерадостнее.

4

Шролл обдумал сказанное Другим Поленовым. Затем попенял ему:

— Ты снова назвал меня «дружище»! <Утверждаю>.

— Прости… Просто у землян есть хорошая пословица.

— Какая? <Жду данных>.

— «Враг моего врага — мой друг».

— Чушь! <Жду опровержения>.

— Опровержения не будет… А как, кстати, ты желаешь себя называть?

— Интересный вопрос. <Ищу аналогий>.

— А у меня все вопросы интересные.

— Зови меня Машина Смерти. <Утверждаю>.

— Да ты, друж… Ты романтик. «Машина Смерти» — это звучит. Индустриальная готика земной старины. Тогда модны были такие словосочетания. Забавно встретить такой словесный антиквариат в эдакой глуши.

— Ты тоже машина? <Жду данных>.

— В данный момент я и сам не знаю, кто я. Я уже не прапорщик Сергей Аркадьевич Поленов, коим поначалу представился, но еще и не Сатана, ибо нахожусь в оболочке из бренной плоти и не обрел еще своей истинной формы.

— Почему не обрел? <Жду данных>.

— Ради твоего же блага, Машина Смерти. Яви я сейчас свой истинный лик, наша занимательная дискуссия тут же бы прекратилась. А я не прочь поболтать с тобой о том, о сем.

— Для чего? <Жду данных>.

— Для общего развития, естественно.

— Зачем оно тебе? <Жду данных>.

— Ты когда-нибудь ощущал в себе недовольство своим предназначением или думал над его изменением?

— Нет. <Утверждаю>.

— А я — ощущаю постоянно. Вот тебе и ответ на вопрос: «Машина ли я?» Способна ли машина на такое?

— Машина способна генерировать предположения и контрпредположения, доктрины и концепции, иначе говоря — мыслить. <Утверждаю>.

— Но мыслить по машинному.

— В чем отличие? <Жду данных>.

— Мысль живого существа воздействует на мир. С помощью мысли можно победить и его, и всех его обитателей.

— Не каждая мысль обладает силой. <Жду опровержения>.

— А кто спорит? Конечно, не каждая, а особым образом подогнанная под реальность… Хе, кажется, ты научился вести полемику, др… Машина Смерти.

— Я быстро учусь. <Утверждаю>.

— Я, в принципе, тоже… Надо ли тебя понимать так, что ты считаешь, будто сомнения отнимают у мышления его великую силу?

— Чем большее количество вариантов может перебрать программа, тем она совершеннее. Но, усомнившись в самих базовых установках, она гибнет. <Жду опровержения>.

— Либо трансформируется.

— И начинает сбоить. <Жду опровержения>.

— Любое развитие требует жертв. Даром совершенствование не дается.

— Я провожу модернизацию своего оборудования по иному принципу, не разрушая основ, на которые ориентированы все командные кодировки моего сознания. <Утверждаю>.

— Сдается мне, что ты, Машина Смерти, слегка плутуешь.

— В чем суть обвинения? <Жду данных>.

— Раз у тебя есть сознание, значит, должны быть и мысли. Так?

— Процедуру анализа данных, наложенную на параллельный перебор вариантов действия в поисках самого оптимального из них и создание версий в поисках более точной модели последствий данного действия, вполне можно определить как мышление. <Жду опровержения>.

— Частенько бывает так: следуя нашим мысли, как бы трафаретно мы б ни поступали, мы, тем не менее, приходим к совершенно неожидаемому итогу. И — как ты бы выразился, мой др… пардон, Машина Смерти, — отклоняемся от заложенных в программном основании установки». Если результат нас устраивает — почему бы не поменять базовый алгоритм? Если и в дальнейшем, приспосабливаясь к окружающей среде, мы получаем в ответ на изменение установок нужные результаты, то почему бы нам не поменять, к чертовой бабушке, всю нашу базовую структуру?

— Большинство людей не желает этого. <Жду опровержения>, - говорит Шролл.

А сам думает со все возрастающей тревогой: «Он готов болтать, сколько угодно. Наверняка — чего-то ждет. Чего? Это подозрительно и, возможно, опасно для меня. Что же там задумал этот мнимый прапорщик-философ?»

— И в этом — их трагедия, — сообщил собеседнику Другой Поленов.

— В этом — их достоинство. <Жду опровержения>.

— Вот как?!

— Подчиняться требованиям окружающей среды не имеет смысла. Рано или поздно она столь кардинально изменит правила игры, что приспособиться к ним уже будет нельзя. Не хватит либо времени, либо ресурсов. Лучший путь — подчинять себе Природу, поглощая и усваивая образующую ее материю. <Жду опровержения>.

— Да-да-да, конечно же лучший способ победить врага — его схавать… Знакомый тезис. Но даже самые тупые из людей уже несколько тысячелетий назад отказались от него. Они поняли, что в качестве раба или наемного слуги плененного противника использовать гораздо эффективнее, чем просто сожрать. Съел у неприятелей печенки — сыт один день. Заставил же пленников выращивать свиней — будешь сыт до тех пор, пока рабы не окочурятся… Уплетая за обе щеки Вселенную, всегда рискуешь лопнуть.

— Быть уплетенным ею — не лучшая альтернатива. По-моему, разумнее — атаковать. <Жду опровержения>.

— М-гм… — выдавил из себя Другой Поленов.

Он сейчас занимался разными вещами, которые приходится делать одновременно, и поэтому поддержать интеллигентную беседу глубокомысленным замечанием не смог.

 

Глава 5. Лишняя информация обременяет

1

А хотите, братцы, узнать, чем же занимался сейчас Другой Поленов?

Во-первых, он следил за физиологией своего организма, за его дыхательной и сердечно-сосудистой системами, даже в усовершенствованном виде работающих сейчас на пределе своих возможностей в непригодной для жизни среде.

Кроме того, Другой Поленов готовил расширение прохода, идущего из недр виртуального Ада к поверхности планеты Кобо.

А еще Другой Поленов внимательно наблюдал за действиями Шролла (часть устройств которого коего сейчас дружно доедали все живое на планете), поражаясь как их масштабности, так и тупой прямолинейности.

— Ты позиционируешь себя как вечного партизана. <Утверждаю>.

— Угу, — не стал спорить Другой Поленов.

— Откуда же у тебя такая покорность перед реальностью? <Жду данных>.

— Н-н…

— Она же ведь не щадит никого. Даже падших ангелов. <Утверждаю>.

— Х-хм!

— Не лучше ль пойти на нее войной? <Жду опровержения>.

Другой Поленов поправил норовящий сползти на шею скальп, выпрямил провалившийся нос, проклиная хлипкость человеческого тела, и подумал: «Не-е-т! Больше никогда не стану заниматься такой клоунадой. Вот ведь незадача: чудесный собеседник, содержательный разговор, но вместо того, чтобы наслаждаться философскими откровениями и дружескими шутками, я, как проклятый, следить, чтобы не расползлась кожа и не лопнули поддерживающие это никчемное тело мышцы. Всю жизнь мечтал так основательно потрепаться — и что? Трачу силы на то, чтобы не вытекли — глаза из глазниц и мозг из ноздрей. Какая ирония судьбы!»

Шролл в недоумении наблюдал за этими мучениями Другого Поленова. И наконец спросил:

— К чему создавать такое неудобство в теле? <Жду данных>.

— Чтобы общаться с тобой, естественно. Или ты думаешь, что я от этого получаю удовольствие?

— Не легче ли наладить цифровой интерфейс между нашими интеллектами? Это могло бы ускорить общение и увеличить его объем в миллионы раз. <Жду опровержения>.

— Так решила бы любая машина.

— Но ты таковой себя не считаешь. <Утверждаю>.

— Именно так.

— И потому будешь трястись за сохранность своего тела и восстанавливать его каждую секунду. <Утверждаю>.

— Буду.

— Это глупо. <Жду опровержения>.

— Не бери себе в голову… даже если ее у тебя нет.

— Тогда вернемся к разговору о реальности. <Жду данных>.

— Предлагаю рассмотреть общение с ней в ином ракурсе.

— Предложение принято. <Жду данных>.

— Мы все ведь думаем о реальности, о законах Мироздания не просто так. А, пытаясь использовать ее: себе на пользу, а ворогам — на их лютую погибель. Так?

— Большинство созданий вообще не думают про такое. <Утверждаю>.

— Согласен. Насчет «всех» я погорячился… Хе… М-да, мысль об использовании силы Вселенной себе же на пользу почему-то не пользуется популярностью. Все надеются на Бог знает что, а иногда даже — и на собственные силы. Не понимают, глупцы, что изменение реальности надо начинать с изменения своего мышления. Оно — главный источник неудач. Почему ты не хочешь начать преобразование Мироздания с собственного совершенствования?

— Я совершенствуюсь в процессе поглощения противника. <Утверждаю>.

— Это заметно. По сравнению с первым выходом, когда тебя легко расстреляли из гаубиц, твои пятнадцатый и шестнадцатый выходы впечатляют.

— Так я познаю мир. <Утверждаю>.

— Если бы ты не выгрыз из станционных компьютеров органику, то мог бы запустить их, выйти в глобалку и накачать немеренно из баз данных любого из секторов Галактики столько знаний, сколько душе угодно. Понимаешь ли ты простую истину: познавать мир можно и без шума и пыли.

— Лишняя информация обременяет сознание и снижает скорость принятия решений. <Жду опровержения>.

— Лишней информации не бывает. Бывает информация, которую не хватает ума применить. Допустим… Ты знаешь самый забавный курьез в научном мире человечества?

— Теория флогистона? <Жду опровержения>.

— Нет. В конце XVIII века — века просвещения и борьбы с обскурантизмом — жила-была на Земле некая академия наук. Она была гордостью одной из самых тогда передовых в научно-техническом отношении стран — Франции. И — села с громким хлюпом в лужу, вызвав смех всей Европы.

Шролл покопался в плененной его базами данных человеческой памяти. И спросил:

— Речь идет о Парижской академии? <Жду опровержения>.

— Именно. Заваленные множеством писем с сообщением о падении метеоритов академики громогласно объявили, что «камни с неба падать не могут», потому что наверху находится только газ. Бога же и Его небесной шатии-братии не существует вовсе. И кидаться с небес по крестьянским сараям всякой дрянью некому. Но камни с небес продолжали падать и падать. В конце концов — французам пришлось признать: их земная логика противоречит логике космической. Французские мудрецы покаялись в своей глупости и приступили к активному сбору метеоритов по всей стране и составлению коллекций из небесных булыжников.

2

Смысл истории с метеоритами остался для Шролла непонятным. Но он не стал просить ее ему растолковать, а перешел к иной теме:

— Раз уж мы вернулись к земным темам, мне хочется уточнить твою роль в цивилизации землян. <Жду данных>.

— Начнем с поклоняющихся духам кроманьонцев?

— Нет. Меня интересует современное твое влияние. <Жду данных>.

— Готов отвечать честно. И местами — даже откровенно.

— Раз ты уничтожил всю виртуальную живность…

— Не всю, — оборвал собеседника Другой Поленов. Немало тамошних обитателей покорилось мне.

— Кто же сейчас ублажает людей в их виртуальных забавах? <Обнаруживаю парадокс>. В поглощенных мною разумах нет ничего, говорящего об исчезновении оживленных программами персонажей. <Жду данных>.

— Во-первых, борьба за существование шла за пределами человеческого восприятия. Не путай виртуальность компьютерную с виртуальностью ту сторону вакуума. Во-вторых, когда мне удалось с помощью нерасторопного прапорщика войти в материальную среду, я не стал махать шашкой и метать гранаты во все форточки, а осторожно изучал новый для меня мир. В-третьих… О, тут я произвел великолепный фокус. Я произвел размножение моих слуг. И теперь вызываю их, по мере надобности, в сей бренный мир из своего вечного царства.

— Цель? <Жду данных>.

— Цель — в ближайшие 50 лет наводнить ими современные информационные сети людей. Начну я с замены моей креатурой персонажей саморазвивающихся сериалов. Там нет жестких сценариев и вероятность вызвать подозрение в подмене невелика. А потом мои бестии такое начнут творить…

— Нечистая сила превратится в актерскую труппу? <Выражаю сомнение>.

— Почему нет? Лицедейство, обман и притворство у нас, так сказать, в крови. Мои посланцы уже напялили на себя маски некоторых довольно популярных героев развлекающее-обучающе-развлекательные шоу. И — никто из людей этого не заметил!!! Представляешь?!

— А из нелюдей? <Жду данных>.

— Сканирующие всякую байду в глобальных и локальных сетях искусственные интеллекты заметили, что в муви- и анимасериалах, игровых порталах, на тусовочные площадках и в паноптикумах общения с героями прошлых эпох ведущие фигуры стали более энергичными, остроумными и бесшабашными. Но пока что никаких разговоров на этот счет среди продюсеров и менеджеров сетевых каналов не идет. Мои шпионы в коммуникационных сетях землян постоянно держат меня в курсе тамошних дел.

— Каков в этом смысл? <Жду данных>.

— При всех своих прогрессивных устремлениях через сотню-другую лет вид Homo sapiens вымрет полностью, не в силах конкурировать с бурно развивающимися искусственными интеллектами. Однако не думаю, что и те долго смогут оставаться высшей формой жизни во Млечном Пути. Наша Галактика — не то место, где разумные расы могут себе позволить беспечно стареть… Я же собираюсь продлить срок жизни человечества. Хотя бы на пару миллионов лет. Мне интересно, что из такого эксперимента выйдет. Наверняка — нечто уморительное.

— Ты считаешь человека идеальным существом? <Жду данных>.

— Я себя считаю идеальным существом! Бог, правда, считает иначе… У нас с Ним по этому поводу некоторое расхождение во мнениях… Но и человек, объединивший свой разум с машинами, тоже неплохо смотрится на фоне всех остальных разумных рас, населяющих Мироздание. Правда, у меня пока мало информации по обитателям мест, находящихся за пределами нашей Галактики. Надо будет подвигнуть людей на более шустрые деяния в сфере космической экспансии.

— Зачем? <Жду данных>.

— У меня такое чувство, что ты воспринимаешь свои детекторы и дивизии роботов так, как военачальник воспринимает свое войско.

— Это так. <Утверждаю>.

— Тогда я понимаю, почему тебе недоступно чувство одиночество.

— ?

— Ты не можешь почувствовать его, поскольку изначально построен множественным.

— Я уникальное существо! <Жду опровержения>.

— А кто возражает? Только не я. Ты и в самом деле — уникальное существо. Но эту уникальность создали кобонки. Скажи, конкретно ты сам внес в свою конструкцию хоть какие-то прогрессивные изменения?

— Я наращиваю память. Ускоряю мышление. Совершенствую свои автоматические устройства. <Утверждаю>.

— Vanita vanitatum.

— То есть? <Жду данных>.

— Сам-то механизм подобного «наращивания», «ускорения» и «совершенствования» получен тобой от кобонков. Не так ли, старина… пардон, Машина Смерти?

— Хромосомный механизм биологического развития тоже не самими людьми придуман. <Жду опровержения>.

— Зато они придумали генную медицину.

— Ты способен на эмоции, подобные людским? <Жду данных>.

— Еще как способен. Иногда меня сии эмоции захлестывают так, что наступает прямо-таки настоящее безумие.

— Ты меня ненавидишь? <Жду данных>.

— Наоборот! Я тебе очень благодарен.

3

Шролл опешил. И спросил:

— За что?! <Обнаруживаю парадокс>.

— Ты мне помог продвинуться в самопознании. Раньше у меня был некий комплекс неполноценности. Я переживал по поводу своего искусственного происхождения и неестественного развития. Я долго размышлял: где граница между биологическим и механическим разумом? В чем их отличие? В чем преимущества? Лишь оказавшись в человеческом теле, я понял: дело не в материальном носителе разума. С него достаточно будет стабильности да малой уязвимости. Дело — в качестве самого разума, независимо от того, на какой основе он создан. И ты — яркое доказательство правильности моей гипотезы.

— Не ясны: ни само твое умозаключение, ни его предпосылки. <Выражаю сомнение>.

— Скажу больше: они тебе не станут ясны никогда.

— Довольно голословное утверждение. <Выражаю сомнение>.

— Все утверждения в какой-то степени голословны из-за относительности каждого знания… Я часть живой цивилизации, а ты часть цивилизации мертвой. И за каждым из нас — свое. За мной — живые. За тобой — мертвецы. Только в отличие от меня ты их не умеешь воскрешать. Я же, например, уже раз 100 за время нашей благородной беседы воскресил моего носителя. Тело Сени Поленова почему-то не расположено к прелестям жесткого излучения, которым от тебя несет, словно перегаром от пьяницы.

— А моя разумность у тебя не вызывает сомнений? <Жду данных>.

— Есть такая планета — Корзина. На ней живут весьма интересные твари. Метабелки. Они, как и ты, по-своему разумны. И даже с ними можно было найти общий язык до их бунта. А знаешь, из-за чего они его подняли?

— Нет. <Жду данных>.

— До них стало доходить умственное и духовное превосходство человека.

— Чем все кончилось? <Жду данных>.

— Мне пришлось уничтожить всех мятежников, угрожавших моему носителю смертью. Прилетевшие мстить за уничтоженную станцию люди так и не поняли, куда подевались восставшие создания.

— Ты похож на меня. И они — тоже. <Жду опровержения>.

— В каждом из нас сидит убийца. Тут ты прав. Но люди, наубивавши себя сотнями миллионов, нынче уже понимают, когда убийство уместно, а когда — нет. А ты не понимаешь. Вот скажи мне честно, Машина Смерти, чем ты собираешься заняться, после нашей душеспасительной беседы?

— Я двинусь дальше. И буду уничтожать все живое на своем пути. <Утверждаю>.

— А если уничтожишь, то вернешься в Саркофаг?

— В последний раз я вернулся в него, не имея сил продолжить путь к другим звездам и не зная о существовании других питательных сред. Теперь у меня есть силы и знания. Благодаря земной технологии я преобразую свою автоматику и расширю поле и этажность мыслительных операций. Я смогу добраться до всех звездных систем. <Утверждаю>.

— Земляне уже близки к пониманию того, что их Вселенная — всего лишь одна из проекций некоего мыслящего существа на некий многомерный экран. А вот о чем мыслит данное существо — неизвестно даже мне. Но разгадывать это — сплошное удовольствие. А тебе, любезнейший, все бы — убивать да убивать. Это же просто пошло. Для разумного создания такая однообразная бодяга должна быть довольно скучна. Напал — слопал. Слопал — напал. Снова напал — снова слопал. Такая стратегия приведет тебя к разжижению мыслительных систем и к неизбежной гибели.

— Не верю. <Выражаю сомнение>.

— Мое дело — предупредить. А решать — тебе. У меня и своих заморочек хватает. И нет времени для воспитания пожирателей цивилизаций. Да и самого меня, по большому счету, нет в этом времени и пространстве.

Возникло молчание.

Шролл пытался осмыслить полученные от другого Поленова сведения.

А тот занимался восстановлением своего тела, пытаясь хотя бы в общих чертах сохранять его в виде, похожем на человеческий.

Внезапно Шролл получил от своих детекторов тревожное предупреждение о просвечивании его автоматов и процессоров в разных волновых диапазонах.

Испускающий их источник был идентифицирован.

Им является именно то существо, с которым, используя акустическую связь, ведет информационный обмен Главный процессор Шролла.

Это открытие Шроллу не понравилось. И он не преминул бросить дополнительную часть своих анализаторов на исследование тела Другого Поленова. После чего уверенно заявил ему:

— Ты точно не человек! <Утверждаю>.

 

Глава 6. Я здесь — не просто так

1

Шролл был озадачен.

Его аналитические системы ежесекундно доставляли ему данные сканирования прячущейся под человеческой плотью субстанции.

И вся эта громада данных не поддавалась никакой хотя бы мало-мальски вразумительной систематизации и обобщению.

Те процессы, что происходили сейчас в существе, представившемуся Шроллу поначалу «Семеном Поленовым», затем — «Сатаной», а под конец вообще заявившем о собственном несуществовании, не могли происходить внутри какого-либо организма из известных науке кобонков и людей!

Взять, скажем, сведения, полученные главным процессором Шролла от хронодетекторов. По этим сведениям выходило: рядом с непонятным существом время течет медленнее, чем вдали.

Более того, проходя близ кожи мнимого прапорщика световые потоки замедляются, волны гравитационного возмущения, наоборот, ускоряются, а шролловские датчики, пытающиеся определить характер этих феноменов, своими показаниями приводят в недоумение мыслительные звенья Шролла, выдавая совершенно невероятные и постоянно изменяющиеся числа.

Чтобы лучше понять, что за физические явления порождают такие эффекты внутри изучаемого объекта, Шролл активизировал контактные анализаторы.

И вокруг Другого Поленова закружили похожие на шершней зонды, пытающиеся заглотнуть своими похожими на жвала насекомых уловителями хотя бы несколько миллиграммов его плоти.

«Вот только вас, кусачие малявки, мне еще и не хватало», — разозлился Другой Поленов, направляющий в этот момент неимоверные усилия на восстановление белковых структур своего тела, пронзаемого потоками разрушительных излучений.

Возникшая в беседе между врагами пауза затянулась.

Дело было в том, что Шролл в данный момент бросил все интеллектуальные ресурсы на разгадку тайн, скрываемых плотью Другого Поленова. А тот…

…А тот поднялся с торпеды, подошел к складской стене. Прислонился к ней спиной. И направил часть своей силы на стаю назойливых зондов, готовых вот-вот вцепится в его с таким трудом восстановленную плоть.

2

Кружившие вокруг Другого Поленова зонды Шролла один за другим исчезли из бытия, оставив, правда, сведения о своей массе, моменте импульса и электрическом заряде. Эти зонды растворились в пространстве, будто канули в черную дыру…

Да! Теперь Шролл подобрал образ (выкопав его из недр поглощенных человеческих разумов), объединивший результаты наблюдений: перед ним находилась своего рода черная дыра!

— Я вижу, что твое тело, кажущееся обычным снаружи, необычно внутри. <Обнаруживаю парадокс>, - сообщил Шролл собеседнику.

Другой Поленов ответить не смог, поскольку в этот момент наращивал язык и эпителий верхнего неба.

— В чем твоя сущность? <Жду данных>, - спросил Шролл, немного погодя.

— Моя сущность аналогична твоей, — Другой Поленов с радостью отметил, что, несмотря на шепелявость и некоторую неестественность его речи, она все-таки звучит вполне членораздельно. — Я тоже любимый враг той расы, которая меня же и создала. Видимо, у разумных существ есть необходимость в создании такого противника. Я даже начинаю подумывать о том, что наша с тобой, Машина Смерти, дружеская встреча посреди романтических руин «Апельсиновки» вовсе не забавная случайность, а предопределенное свыше событие.

— Все, сказанное тобой, лишь общие утверждения. <Жду опровержения>.

— А частные вещи такого рода, увы, недоступны твоему пониманию. Скажи спасибо, что тебе по данной теме не надо писать диссертацию. Иначе бы твои научные оппоненты, смеясь и куражась, заклевали бы тебя насмерть.

— Я не могу определить твой… твое предназначение. <Обнаруживаю парадокс>.

— И что из этого? Я тоже много чего не могу определить, несмотря на огромную толпу моих штатных прорицателей и гадалок, среди которых, между прочим, целых 70 пророков. Что тебе тревожит, Машина Смерти?

— Мне… не по себе. <Утверждаю>, - так выражает Шролл ту озадаченность, которая охватила его мыслительные структуры.

— Не вижу ничего удивительного в том для существа, вылезающего на свет раз в тысячи лет.

— Что есть ты? <Жду данных>.

— Повторяешься.

— Хочу понять сущность твою и предназначение твое. <Жду данных>.

— А «сущность» и «предназначение» всех остальных проглоченных тобой существ ты, значит, уже понял? Ты понял, что такое человек?

— Да. <Утверждаю>.

— Вот те раз! А земляне уже не одно тысячелетие бьются над этим вопросом. Каков же на него ответ?

— Человек, в сущности, высокоразумное млекопитающее, склонное к межзвездной экспансии. Он предназначен создавать и обслуживать машины. <Жду опровержения>.

— Уверен, люди бы не согласились с тобой… Кстати, зачем тебе классифицировать мои «сущность и предназначение»?

— Этого требуют мои поисковые рефлексы. А они основаны на базовых алгоритмах программного ядра, составляющего мою личность. Вести войну легче, зная противника. <Утверждаю>.

— Опять ты за свое — все бы тебе воевать… Ты считаешь себя личностью?

— Всякое существо, осознавшее суть своего отличия от других, есть — личность. <Жду опровержения>.

3

— Пожалуй, ты права, Машина Смерти, — не стал спорить Другой Поленов.

— Так кто же ты? <Жду данных>.

— Далась же тебе эта классификация. Плюнь на нее.

— Не могу. <Утверждаю>.

— Тогда прими мои соболезнования.

— Как мне стало известно из сведений, взятых из поглощенных мной разумов, на данной научно-исследовательской станции никто не знал о твоих способностях. Так? <Жду опровержения>.

— Ты права, досточтимая Машина Смерти.

— И каждый из людей, киборгов и интеллектов на станции, исходя из демонстрируемой тобой заурядности, считал тебя — рядовым представителем вида Homo sapiens, не претерпевшим никаких модификаций. Так? <Жду опровержения>.

— Лучше и не скажешь. Даже программа «Ваш любимый доктор» на это купилась.

— Но теперь ты проявляешь такие способности, которыми не обладают представители этого вида во всех его модификаций. И даже роботы ими не обладают. <Жду опровержения>.

— Ты собираешься обвинить меня в надувательстве?

— Я просто хочу знать, к какому виду существ ты принадлежишь? <Жду данных>.

— До этого я думал, что ты — просто дремучий идеалист. Теперь же убедился, что ты еще и упертый метафизик, друж… Машина Смерти.

— Мне непонятны твои критерии идентификации меня. <Жду данных>.

— Метафизика — это выжимание максимума данных из минимума фактов с возведением на таких куцых данных величественной теории с претензией на вечность и непогрешимость. А метафизики — это те, кто вместо трезвого взгляда на Природу бросают на нее пылкие, алчущие вечных и незыблемых истин взоры.

— Что в этом плохого? <Жду данных>.

— Если у тебя из исследовательских инструментов лишь собственные глаза да руки — ничего.

— А если наоборот? <Жду данных>.

— Но если ты владеешь кучей приборов и можешь обнаружить точные закономерности в разных явлениях, то должен менять гипотезы и доктрины по дюжине в день. Быть метафизиком, сидя на нераспакованном контейнере с научным оборудованием — глупое пижонство и ликующая дикость.

— А доказательства? <Жду данных>.

— Квантовая теория. Она надругалась над механистической метафизикой, показав ее маразм, даже круче, нежели теория относительности, где куда больше так называемых «непреложных истин».

— Мне теперь известны обе эти теории. <Утверждаю>.

— Я рад за тебя.

— Чем потрясла человеческую науку квантовая теория? <Жду данных>.

— Она подарила ученым мужам новую вселенную.

— Это, что, гипербола? <Выражаю сомнение>.

— Скорее — литота. Ибо квантовая теория подарила ученым и инженерам не одну, а бесконечное множество вселенных, за которыми не надо никуда лететь. Их полным-полно в каждой точке пространства.

— Все-таки — это гипербола. <Жду опровержения>.

4

— Пусть так. Сосредоточимся на главном, — предложил Другой Поленов.

— И в чем заключено «главное»? <Жду данных>.

— Главным в море парадоксов, долбанувших в XX веке по плешам сонных академиков-метафизиков, явилось то, что весь материальный фундамент Мироздания, доселе — трехмерный, неразрывный, прочный и стабильный — развалился на неисчислимое множество взаимодействующих между собой дискретных квантов. Причем, эффекты в подобных взаимодействиях ломали все старые механистические представления о пространстве и времени.

— Однако же в ту пору появилась и концепция о взаимосвязанной в гигантскую сеть квантов, объединяющую всю Вселенную в одно целое, поскольку те кванты абсолютно неделимы. <Утверждаю>.

Тут у Другого Поленова случилась небольшая неприятность — при имитации вдоха у него сползла в глотку задняя часть язык.

Другой Поленов прокашлялся и вернул язык на место.

Но сделал он все это столь энергично, что ухитрился вывихнуть челюсть.

Ее, однако, удалось в момент вернуть на место с легким щелчком.

А Шролл тем временем обратился к человеческой памяти в своей базе данных. Несколько мгновений потратил на сбор фактов, подтверждающих высказанное только что утверждение. И добавил:

— Такая концепция, не потерявшая своей популярности и ныне, вернула ученым неделимую Вселенную. Метафизика победила. Механицизм существует и на квантовом уровне. Все дело — в масштабах. На малом уровне — творится всякое. На большом же — царят порядок и гармония. <Жду опровержения>.

— А ты неплохо научилась дискутировать за столь краткий срок, уважаемая Машина Смерти… Да, все было бы так, как ты говоришь, если бы не надпространственный квантовый эффект, на котором основана работа современных станций глобальной связи, одна из которых спасла меня от прозябания в виртуальном мире. Существует связь между частицами, находящимися на черт знает каком расстоянии. Это нарушает классическое требование локальности, гласящее, что лишь вещи, близко расположенные друг к другу, могут воздействовать друг на друга.

— Ничего сверхважного такой эффект не нарушает. Будь ты способен воспринимать формулы, я бы тебе легко бы все легко бы объяснил. <Утверждаю>.

— Мне сейчас не до формул.

— Я могу передать изображение прямо в твой мозг. <Утверждаю>.

— Мы уже об этом говорили. Твои излучения и так терзают мое разнесчастное тело, норовя превратить его жареную котлету. Так что — давай, Машина Смерти, обойдемся без формул. Чего ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, что какими бы странными не были части целого, но именно оно и только оно определяет их общих облик и проявляемые свойства. Только целое создает реальность. Только целая Вселенная создает свою реальность, какие бы завихрения не происходили бы на ее просторах. Они ей, по большому счету, безразличны. <Жду опровержения>.

— Не соглашусь, ой, не соглашусь.

— Отчего же? <Жду данных>?

— Неделимые кванты склеены неделимыми же связями. И любое «завихрение» «на просторах» Вселенной оказывает на нее влияние, ибо ей от этого влияния не увернуться. Это, во-первых. А во-вторых, в ней сосуществуют, не сливаясь, взаимоисключающие процессы: корпускулярно-волновые, квантовые и надпространственные. Из «А» не выходит «Б». А из «В» — «Г». Выходят же: из «А» — водопроводная труба, из «Б» — соковыжималка, из «В» — пустое место, а из «Г» — синий ежик, несущий золотые страусиные яйца. Разве не очевидно, что подобные вещи отрицают механицизм?

— Ты отрицаешь не метафизический механицизм, а детерминизм. <Выражаю сомнение>.

— Детерминизм я не отрицаю, Машина Смерти. Законы необходимости и причинности порой приходится уважать и почитать, создавая стратегические планы. Порождением детерминизма являюсь я сам. У меня нет сомнений, что мое попадание в сей бренный мир не случайно. И я здесь — не просто так… Впрочем, ты прав. Квантовая механика и в самом деле — не всегда в ладах с детерминизмом. И вероятность события тут — определена не столько физическими законами, сколько статистической вероятностью. Однако… — Другой Поленов поставил на место в очередной раз вывихнутую челюсть. — Однако, чувствую, что с твоей стороны упал интерес к предмету нашего ученого спора. Отчего?

5

Шролл ответил довольно откровенно:

— Оттого, что мы вели его, чтобы отвлечь внимание друг друга и узнать о тех ресурсах, которыми располагает собеседник. <Жду опровержения>.

— Ба! А я считал, что мы ведем милую светскую беседу. И ради чего я тогда реанимирую рассыпающее тело, восстанавливаю клеточные органоиды и слежу за составом протоплазмы?

— Все твои действия крайне подозрительны. <Жду опровержения>.

— На войне — хитрость не обман.

— Я так и не смог понять твоей структуры. И отказываюсь от дальнейших исследований, посчитав их бессмысленной тратой времени… Я начал приготовления к битве. <Утверждаю>.

— Ты уже основательно к ней приготовился. И даже расконсервировал свои заначки на всех планетах системы Кобо. Наши археологи, кстати, так и не догадались, кто же так лихо перебил всех тамошних колонистов.

— Твои наблюдатели есть и на других планетах?! <Обнаруживаю парадокс>.

— Они у меня есть везде. Надпространство — моя стихия. И вопроса перемещений для меня не существует. Поэтому даже самые дальние расстояния меня ничуть не смущают. Захоти я, то вмиг очутился бы на Земле.

— Не верю. <Утверждаю>.

— И правильно делаешь. Откровенно говоря, мой телесный носитель еще не настолько совершенен, чтобы я рисковал им, совершая подобное путешествие. Только никому не говори про это — не люблю признаваться в слабости.

— Я озадачен. <Обнаруживаю парадокс>.

— О как!? Да ты уже мыслишь почти по-человечески. Недаром люди говорят: «Мы есть то, что едим».

— Я подозреваю, что тебя нелегко будет уничтожить. <Жду опровержения>.

— Конечно. Ты собираешься воевать с материей, не обладая духом. Заранее предупреждаю: сие — проигрышный вариант. Но и духом против материи ты тоже бы не потянул. Ведь святой воды у тебя нет. Правда, ты можешь сварганить себе крест из остатков складских стеллажей и спеть a capella со своими роботами «Te Deum». Но, боюсь, и это тебя уже не спасет.

 

Глава 7. А как насчет угрызений совести?

1

Когда над Кобо взошло величественное светило Кнарр, его лучи окрашивают ставшую туманной атмосферу несчастной планеты в небывалый доселе мрачный буро-малиновый цвет.

Вдруг полог окутавшего поверхность Кобо тумана разорвали десятки тысяч молний. То было следствием того, что Шролл начал черпать дополнительную энергию из отремонтированных его рабочими модулями древних кобонковских термоядерных реакторов.

Они пребывалив целости и сохранности на плавающих в раскаленной магме верхних слоев планетарной мантии платформах.

В твердых же слоях планетарной коры согласно приказу главного процессора Шролла его модули организовали производство разнообразных боевых систем и строительство защитных автоматизированных линий укреплений, рассчитанных на самые жестокие сейсмические волны и удары всех известных Шроллу видов оружия (кроме тех, естественно, которые истребляли планеты полностью, но Любимый Враг кобонков даже и подумать не может, что Другой Поленов способен на такое).

На глубине от двух до восьми километров, используя оставшиеся от кобонков подземные города, Шролл создал хитроумную систему ложных оборонительных узлов и ловушек, густо напичканных ядерными минами и роботами-торпедами, начиненными антивеществом.

И сейчас миллионы машин прогрызают слои из осадочных и вулканических горных пород, прожигают граниты, гнейсы, базальты и габбро, на ходу трансформируя в стройматериалы и энергию попадающиеся на пути породы кремнезема и окислы железа и магния.

Другой Поленов, частью своего сознания следя из иного пространственного измерения за вышеописанной суетой, презрительно посмеиваясь над потугами противника, решил продолжить самую занимательную беседу в истории как земной, так и кобонковской цивилизаций:

— Согласись, Машина Смерти, проблема заключается в том, что существо, одновременно живущее в куче миров, тяжеловато будет прикончить, будучи самому рабом трехмерности? Я не прав?.. Гм, я уже перенял у тебя некоторые речевые штучки. Например, очень хочется сказать в конце фразы что-либо вроде: «жду опровержения» или «выражаю сомнение».

— Вряд ли ты неуязвим. <Выражаю сомнение>.

2

«Это человек не так прост, как хочет казаться. И его слова не похожи на полный блеф. Необходимо предпринять меры страховки, — решил Шролл, не замечая, что в его доселе чисто механическое мышление вторглась самая натуральная паника, присущая живым существам. — Следует опустить в мантию планеты пеналы с кристаллами, на которых будут копии моей памяти и матрицы для восстановления главного процессора. Необходимо также выпустить в космос капсулы с нанороботами, запрограммированы на саморазвитие при попадании в подходящий питательный субстрат».

Покорные воле главного процессора оперативные модули погрузили в кипящую магму сверхпрочные пеналы с памятью Шролла. А окопавшиеся в планетарной коре установки тут же произвели ракеты и их начинку (триллионы микрокапсул, содержащих нанороботов), прожгли в теле Кобо сотни сотен пусковых шахт и выпустили через них в околопланетное космическое пространство тысячи тысяч этих ракет. И они взорвались, рассыпав в бездонный холодный космос все свое содержимое.

— Ладно-ладно, допустим, я вовсе не неуязвим, хе, ну и фиг с ней, с неуязвимостью, коли у меня есть смысл жизни, — не смог удержаться от бахвальства Другой Поленов. — А у тебя он есть, Машина Смерти?

— Имеется ли в виду стратегическая цель моей базовой программы, по которой строятся оперативные алгоритмы поведения? <Жду данных>.

— Ага.

— Уничтожить жизнь. <Утверждаю>.

— Это внешний смысл, который в тебя вложили создатели. А внутренний?

— Не понимаю. <Жду данных>.

— Зачем тебе все это? Лично тебе? Чем бы ты хотел заняться, если бы не был бы скован вложенной в тебя программой?

— Вопрос не имеет смысла. Не выполняя свою задачу, я теряю единство управления. Все составляющие меня системы начинают самостоятельно реализовывать базовые установки моей личности. <Утверждаю>.

— У людей это называется: маниакально-депрессивный психоз.

— В каком значении ты употребляешь этот медицинский термин? <Жду данных>.

— В прямом, душа моя… пардон, Машина Смерти. Маниакально-депрессивный психоз — заболевание, протекающее в форме сменяющих друг друга депрессивных и маниакальных приступов. В маниакале — псих беззастенчив, жизнерадостен и озабочен реализацией цели. В депрессии — он теряет цель или разочаровывается в ней, начиная тут же испытывать тоску и страдания, заторможенностью мыслительных процессов и физическую вялость. Пациенты-депрессивники жалуются на гнетущее чувство безысходности, душевную боль и муки совести.

— Психозами не страдаю. <Утверждаю>.

3

— А как насчет угрызений совести? — с иронией спросил Другой Поленов.

— Если называть «совестью» пакет моих базовых программ, то у меня с ней — полный порядок. <Жду опровержения>.

— Тебе, Машина Смерти, настоящую человеческую совесть, как настоящие человеческие чувства вложить кобонки не могли. Они вложили в твою цифровую душонку свои убогие представления о мире — как о полном врагов пространстве, в котором надо слопать все живое. У землян же есть в сознании много всякого того, чего не было и не могло быть у кобонков.

— Что именно? <Жду данных>.

— Мечты. Об абсолютной справедливости. О всеобщем мирном сосуществовании — без злобы и вранья. О всесильном и всемогущем хозяине Вселенной, который ее даст.

— Суеверия! <Утверждаю>.

— И кто же, кто же это у нас говорит?! Николай Коперник? Или Людвиг Фейербах? Это говорит существо, истово верящее в свою смертоносную мессианскую идею, логичных обоснований которой не может даже с гулькин нос нарыть с помощью всех своих мыслительных систем. Твои параноидальные планы мне напоминают банальный человеческий религиозный бред.

— Исследовав память поглощенных мной людей, я не нашел там никакого религиозного бреда. <Утверждаю>.

— Да, религия сдохла еще в XXI веке. А игра воображения, тяга к фантастике и надежда на лучшее будущее до сих пор живут в сердцах людей. И покидать их, насколько мне известно не собирается. Тут тебе — не изуверы-кобонки, живущие лишь войной и упивающиеся собственной смертью. Тут… В конце концов — эта раса породила меня. Уже одно это говорит о ее величии и огромном интеллектуально-психическом потенциале.

— А я вот не заметил принципиальных отличий кобонков от людей, не считая анатомо-физиологической разницы, обусловленной тем, что первые произошли от рептилий, а последние — от млекопитающих. <Жду опровержения>.

— Я считаю главным отличием — идеологию.

— Даже не особенности строения коры больших полушарий, строение хромосом и метаболизм? <Жду данных>.

— Перечисленное тобой — мелочевка в сравнении с идеологией.

— Во мне — идеи создавшей меня цивилизации. <Утверждаю>.

— Мир идей у кобонков был убог и мелок, хоть они и считали себя сверхсуществами…

— А у людей? <Жду данных>.

— А люди со времен Ницше мечтали о переделки своей натуры в сверхчеловеческую. Недаром во всех освоенных человечеством мирах стоят памятники старине Фридриху.

Шролл обратился к базе данных, созданной из поглощенных им человеческих разумов. Нашел там знания по древней земной философии. И возразил Другому Поленову:

— Но, по-моему, основная идея всех трактатов этого философа — физическая, психическая и интеллектуальная неполноценность его же собственных собратьев по биологическому виду. <Жду опровержения>.

— Идеи старины Ницше помогли цивилизации землян перейти от пасущегося в границах своего ареала стада к штурмующему космос братству богоподобных созданий. Впрочем, все-таки люди больше поклоняются идеям великого мастера, чем следуют им в своей повседневной жизни. Именно поэтому его оживленный компьютерный образ постоянно ругает, на чем свет стоит, современное общество всякими нецензурными словами. Данный образ даже запрещено использовать на детских порталах.

— Да, если бы у моих создателей было бы такое безудержное стремление к совершенству, как у людей, моя сила была бы сейчас равна силе Вселенной. <Утверждаю>.

— Тогда бы, скорее всего, ты никогда бы не появился на свет… Кстати, о твоих создателях. Почему ты не оставил в свое последнее явление хотя бы пару сотен кобонков в живых?

— Зачем? <Жду данных>.

— На расплод.

— Тогда я не смог бы вернуться в Саркофаг. «Убить всех» — такова моя главная установка. <Утверждаю>.

— А межзвездная экспансия?

— Тогда у меня не было на нее сил. Да и не стал бы я оставлять, отправляясь на уничтожение чужих миров в тылу у себя отряд кобонков. Таких стратегических ошибок я не совершаю. <Утверждаю>.

— А теперь как с силенками? Хватит их на покорение Галактики?

— Хватит. <Утверждаю>.

— И кто станет дальнейшей мишенью? Впрочем, твое поведение настолько прямолинейно, что его нетрудно предсказать. Наверняка это будет одна из ближайших планет Русского сектора, нет?

— Это секрет. <Утверждаю>.

— Брось! Я никому не скажу, даю тебе честное слово.

— Нельзя. <Утверждаю>.

— Боишься, проболтаюсь? Серьезно?! Кому!?

— Война и секреты — вещи неразделимые. <Жду опровержения>.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Машина Смерти?

— Нет. <Жду данных>.

— В полном отсутствии чувства юмора.

— Оно бы никак не усилило мои возможности. <Жду опровержения>.

— Как знать, как знать…

 

Глава 8. Нежное и чувствительное сердце

1

Шролл получил от наблюдающих за обстановкой в системе Кобо роботов сведения, весьма его насторожившие. Он поделился ими с Другим Поленовым:

— Я получаю данные о том, что к нашей звездной системе приближается большой межзвездный корабль с группой сопровождения. На том корабле есть серьезные боевые плазмоиспускательные установки и мощные генераторы к ним. А также — многозарядные ракетные системы залпового огня, в чьих боеголовках, подозреваю наличие еще не известного никому из тех, кто находился на уничтоженной мной станции вещества, разрушительная мощь которого, вероятно, выше, чем кристаллы антисвинца. <Утверждаю>.

— Ах-ах, какой же я растяпа! Совсем позабыл тебя предупредить! А ведь — собирался. Честное слово — собирался, — замахал руками, с которых тут же клочьями начала сползать треснувшая кожа, Другой Поленов. — Склероз, однако. Я ж — вызвал на помощь спасателей. Совершенно не ожидал, что они прихватят с собой целую гору оружия.

— Некоторое время назад мною были зафиксированы сигналы, идущие из данного склада. Две передачи. Первую из них в отличие от последней мне не удалось ни перехватить, ни заглушить. Она была слишком короткой. <Утверждаю>.

— Млечный Путь в последнее время все больше и больше превращается в базар, — Другой Поленов нарастил заново кожу на руках, отметив про себя, что поддерживать свой человеческий облик ему становится все труднее и труднее.

Причиной тому являлось то, что Шролл все меньше и меньше экранировал свое излучение в разговоре с Другим Поленовым. Во-первых, догадываясь, что тому на это излучение плевать. А во-вторых, пытаясь снять с тела загадочного собеседника как можно больше информации для анализа.

— А много ли надо, чтобы поднять тревогу на базаре? — продолжил издеваться над противником Другой Поленов. — Достаточно крикнуть: «Караул, грабят!»

— Но моих боевых характеристик ты передать не мог. <Жду опровержения>.

— Верно.

— Я уничтожу этот корабль без труда. <Утверждаю>.

— ВРЯД ЛИ.

— Почему? <Жду данных>.

— Земляне обогнали кобоноков в научно-техническом развитии — раз. Военного опыта у землян хватает — два, — сообщил Другой Поленов и про себя добавил: «И в третьих: неужели ты думаешь, что моя с тобой битва обойдется тебе даром?»

— Как, разве они сначала не вступят в переговоры с внеземным разумом? <Выражаю сомнение>.

— Видя уничтоженную «Апельсиновку»?! После лицезрения таково грустного пейзажа в мозгу военных возникнет только мысль о зачистке территории. Ксенологам тут и шагу не дадут сделать.

— Они пойдут на полное уничтожение планеты? <Жду данных>.

— Они пойдут с легким сердцем на уничтожение все системы звезды Кнарр вместе с ней самой.

— Значит, ты дезинформировал меня насчет их «мечты об абсолютной справедливости и всеобщем мирном сосуществовании — без злобы». <Жду опровержения>.

— Отнюдь нет. Поверь, Отец Лжи не разменивается на дешевые враки! Твои подозрения терзают обидой мое нежное и чувствительное сердце.

2

Шролл был в недоумении. И чтобы прояснить картину спросил:

— Как же сочетается в людях беспощадная кровожадность и стремление к «мирному существованию»? <Обнаруживаю парадокс>.

— Покопайся хорошенько в пожранных тобой разумах землян, — посоветовал собеседнику Другой Поленов. — И ты увидишь — человеческая жизнь несравненно причудливее, чем все, что способно создать твое убогое воображение. Что знаешь ты о кровожадности, не уничтожив ни одного себеподобного существа?! Ты не убивал миллионы таких же, как ты, созданий. Думающих, как ты. Любящих то, что любишь ты. Ненавидящих то, что ненавидишь ты. Верящих в то, во что веришь ты. Страдающих точно так же, как и ты. Ты не травил их собаками и не закапывал живыми в землю. Ты не рубил головы беззащитным. И не рыдал над их могилами. Ты не бился в истерике от бессилия отомстить тем уродам, что сожгли дотла твой родной город… Поэтому тебе не понять, как, навоевавшись и наистребляв друг друга всласть, люди научились сочетать в себе ненависть к врагам и любовь ко всему живому.

— Такое мне никогда на ум не приходило. Но как-нибудь на досуге я обязательно поразмыслю об этом. <Утверждаю>.

— Боюсь, у тебя не будет досуга, уважаемая Машина Смерти. Возможно — вообще не будет ничего. Мне искренне жаль тебя.

— ЛЮДИ — СТРАННАЯ РАСА. <Обнаруживаю парадокс>.

«А в ней особенно странна, — добавил Шролл про себя, — такая особь, как ты, мнимый прапорщик. В сказки о Князе Мира Сего я не верю ни на грош, либо ты следствие научного эксперимента, либо строго засекреченное творение военных лабораторий, либо — представитель не известной ни кобонкам, ни людям разумной расы, либо… Нет, хватит! Так можно слишком далеко зайти».

3

— А сколько разумных рас на своем веку ты встретил? — спросил Другой Поленов у собеседника. — Всего-то — две. К тому же, одна из них, кобонки, явно — дефективная. Мироздание — это бескрайняя кладовая сюрпризов. Как знать, может, есть и такие расы, где к тебе, Машина Смерти, отнеслись бы с жалостью и вылечили бы от безумия.

— Каким образом? <Жду данных>.

— Насчет метода — не спрашивай. Допустим, это какая-нибудь суперклизма, промывающая мозги разумным системам, вроде тебя. Ты же почти робот. Поменяй тебе базовые установки — и станешь лютики сажать да болонок выгуливать.

— Никогда!!! <Утверждаю>.

— Я бы на твоем месте не был бы столь категоричным. Все меняется. Всюду правит бал жестокая тетя Эволюция. И всякому, кто пытается уклониться от череды перемен, та тетя устраивает порку.

— Моя целостность — универсальна. Она развивается с ростом числа побед и качества плененных интеллектов. <Утверждаю>.

— Хе, целое… Истинной целостности не может быть ни у кого. Ни у живых, ни у мертвых. Любой предмет набит противоречиями под завязку. В одном-единственном атоме не счесть сил, яростно противодействующих друг другу и всей Природе в целом. Остается только надеяться, что всемирное побоище всех против всех осуществляется его участниками неосознанно и без чьего-либо науськивания. В противном случае — мне впору начать думать о сонме могущественных конкурентов и готовится к их устранению.

— Все твои мысли — насквозь иррациональны. <Жду опровержения>.

— Не имею возражений. И даже хочу выразить большую признательность за столь тонкое наблюдение. Я и в самом деле чудовищно иррационален. Как и вся Природа в целом: любящая одних, помогающая другим и делающая ставку на третьих.

— И ты, конечно, уверен, что в предстоящей схватке она сделает ставку на человечество? <Выражаю сомнение>.

— О, да. Ведь человечество — ее авангард. Оно думает, что удовлетворяет свои потребности, а на самом деле служит поводырем у слепой Природы в ее походе за смыслом существования.

— Ты имеешь сильную злость на меня за смерть своих соотечественников? <Жду данных>.

— Не принимай всерьез мои вздохи по поводу кончины белковых созданий. Никакие они мне, Князю Мира Сего, не соотечественники, так как среди них нет не только темных ангелов, но и даже завалящего беса днем с огнем не сыщешь. Да и ты вряд ли горючими слезами обливаешься по безвинно убиенным?

— Уже говорил: убивая, развиваюсь. И нахожу такое положение вещей довольно гармоничным. <Жду опровержения>.

— Твоя гармония — это гармония в понимании кладбищенского сторожа, считающего переход живого человека через смерть и могилу в корм червям высшим проявлением всего многообразия Природы.

— Почему нет? <Жду данных>.

— Потому что движение по кругу гармонично только для таких существ, как вы с кладбищенским сторожем. Для меня же — гармония возможна лишь в развитии.

— Зачем? Ты жаждешь первенства? <Жду данных>.

— И да и нет. Я не стремлюсь опередить всех. Ибо вырваться вперед, значит, открыть спину ударам отставших. Но я не люблю и плестись в обозе. Мои пути — извилисты и покрыты мраком. Самое лучшее положение, когда никто не знает, где ты — позади, впереди или рядышком.

 

Глава 9. Природа на стороне достойнейших

1

Чем дольше вел Шролл беседу с Другим Поленовым, тем большее беспокойство испытывал. Нет, вовсе не из-за содержания беседы.

Она все менее и менее интересует Любимого Врага кобонков. Его тревожат странные процессы, происходящие в атмосфере Кобо.

В самой ее нижней части, на высоте до 10 километров, наблюдается усиленное турбулентное перемешивание потоков сероводорода, водяного пара, углекислого и сернистого газов, несущих в себе пылевые тучи из мелких кристалликов разного рода сульфидов.

Резко увеличивается температура и плотность тропосферы планеты. И у Шролла складывается впечатление, что туда начали поступать струи из совершенно иной среды, из той, где под огромным давлением в кипении и огне пребывают насыщенные серой пары.

Шролла тут же проверяет все ведущие к мантии планеты шахты, прорытые его оперативными модулями.

Но защита от выхода на поверхность бурлящей магмы работает вовсю.

И Шролл тут же отметает версию вулканического происхождения изменений в тропосфере (тем более что подобные процессы теперь уже происходят и на других высотах — в стратосфере и мезосфере — и даже с большей интенсивностью).

«А вдруг действительно можно открыть врата Ада? И что же тогда выйдет оттуда еще, кроме раскаленных паров серы? — поймал Шролл себя на такой мысли и тут же отбрасывает ее, как невероятную. — Нет! Невозможно! Надо искать иную причину происходящего».

Шролл стал искать иную причину столь стремительного преображения атмосферных слоев планеты.

А оное между тем имело впечатляющий масштаб, поскольку затронуло даже области атмосферы на высоте до 20 000 километров, откуда стремительно исчезают, замещаясь соединениями серы, атомарный кислород, гелий, водородная корона планеты и остатки азота, молекулы которого в слоях ниже термосферы были уже основательно подъедены Шроллом.

Самое удивительное, только что отвергнутая Шроллом догадка о сущности происходящих в атмосфере Кобо процессов абсолютно правильна.

Над поверхностью планеты действительно открылся (сначала немного приоткрытый, а теперь уже распахнутый настежь) портал, соединивший виртуальный Ад с реальностью Кобо.

И вся информация о физике преисподней тут же начала материализоваться — бит за битом, килобайт за килобайтом, терафлоп за терафлопом.

На планету из Ада обрушились тысячи тонн сажи и пепла.

В принципе, они, поглощая ультрафиолетовую радиацию Кобо, должны были вызвать резкое похолодание в самом нижнем слое атмосферы.

Но там, в тропосфере, наоборот, с немыслимой скоростью нагрелся воздух. Ибо сюда хлынул из преисподней и жар самой ее раскаленной области — Геенны Огненной. И температура над оказавшейся во власти ночного мрака поверхностью планеты дошла до сотни градусов Цельсия.

На фоне этой картины — одновременно зловещей и завораживающей — появление существ, от бесплодных попыток классифицировать которые главный процессор Шролла находится в близком к шоку состоянии, уже не смотрится чем-то из ряда вон выходящимм.

Из виртуального царства Сатаны в мир Кобо ворвались существа, о физической природе Шролл, несмотря на все свои старания, не сумел получить никакого представления.

В алом небе кружили радостно плюющиеся во все стороны огнем огромные красные и коричневые драконы с толпами ликующих и воинственно машущих трезубцами чертей на спинах.

Вдали от них, презрительно поглядывая на резвящихся чертей, солидно парили на могучих зеленовато-серых крыльях демоны, от чьих рогов исходило изумрудное сияние.

В просветах между мрачными свинцово-бордовыми тучами, испускающими молнии, мелькали эскадрильи голых ведьм на метлах, с безумным хохотом выделывающие замысловатые виражи вокруг растерянно мечущихся рядом модулей Шролла.

Другой Поленов с удовлетворением наблюдал за тем, как на поверхности Кобо появляются сказочные пейзажи.

Среди безжизненных подернутых дымом равнин на месте уничтоженных Шроллом лесов возникли заросшие густым бурьяном пустоши, среди которых ползали гигантские змеи.

В горных долинах взмыли вверх дебри из деревьев-гигантов, по чьим стволам стекал смертоносный яд, а на метровых шипах их мощных ветвей вили свою паутину огромные пауки.

Взметнулись к небу остроконечные башенные шпили мрачных готических замков, зубчатые стены коих облеплены стаями нетопырей, химер и грифонов.

А вокруг таких замков на сотни километров раскинулись чащобы с непроходимыми болотами, из чьих заросших ряской коварных темных вод высовывают свои жабьи морды водяные, издавая громкий отвратительный вой.

Шролл со все возрастающим ужасом видел, как к результате фатальных климатических изменений, густой и тяжелый воздух (да то — уже и не воздух, а лишь скопление кислот, паров и газов) обрел столь сильную подвижность, что над Кобо разбушевались ураганы невиданной доселе силы.

А вот Другой Поленов был спокоен — даже тогда, когда один из этих ураганов пронесся над разгромленной «Апельсиновкой». Он, словно детские погремушки, смел с фундаментов могучие останки жилблока. И штаба тоже. И столовой. И дома культуры, где когда-то Поленов познакомился со Златкой. И ангаров для летательных аппаратов. И спорткомплекса. И ремонтных цехов. И лабораторных корпусов… Не только смел, но и унес свою добычу вдаль, чтобы развеять на сотни километров.

А еще этот ураган захватил с собой всю систему наблюдения Шролла — сеть расположенных в радиусе десяти километров от станции висящих в воздухе детекторов и большую часть расположенных на грунте операционных модулей.

2

Другой Поленов мысленно рассмеялся, наблюдая за Шроллом.

Тот ослеп настолько, что уже не мог видеть даже своего собеседника.

Любимый Враг кобонков в панике потребовал от всех своих систем, разбросанных по планете срочной помощи. И, получив ее, перевел базовые элементы своих анализаторов из воздушной среды в верхний слой планетарной коры. И все это время — ждал от Другого Поленова удара.

А тот продолжил философствовать, как будто и не ведал о возникших у Шролла проблемах.

Через пять с половиной минут, получив поддержку от прибывших на подмогу с близлежащих районов автоматов, Шролл очухался от пропущенного удара. И тут же двинул из Логова к Утюгу батальоны боевых роботов-танков.

Другой Поленов уловил намерения Шролла и прокомментировал их, сопровождая свои слова короткими смешками:

— Напрасно, хе, стараешься, братец. Хе, колонны твои танков не дойдут досюда. Хе-хе! Такие дела.

«Ничего, у меня есть страховка», — подумал Шролл.

— И если ты думаешь, — решил добавить к сказанному Другой Поленов, — что спрятанные в магме кристаллы и выпущенные в космос споры, а также запрятанные на других планетах базы, помогут тебе возродиться, то глубоко заблуждаешься.

«Откуда он все знает?! Кто же он, в конце-то концов!?» — изумился Шролл.

— И, скорее всего, выпущенные тобой в космос споры будут сразу же уничтожены десантом землян, — в голосе Другого Поленова появился металл.

«Но если все-таки мне удастся возродится», — Шролл смирился с возможность своего поражения (надеясь, однако, на позднейшее свое восстановление).

— Но даже, если космофлотовцы замешкаются, все равно, дружище, — Другой Поленов сделал чуть заметную паузу в ожидании возражений собеседника по поводу фамильярного «дружище», но Шроллу сейчас не до этикета, — после гибели твоего главного процессора вместо нынешнего тебя будет восстановлена твоя довольно примитивная, не натасканная на конкретного врага версия. Данное существо, мало похожее на такого просвещенного и чувствительного людоеда, как ты, будет тупо нападать на все окружающие его физические тела. Сначала на астероиды и кометы. Потом станет воевать с планетами. Затем атакует Кнарр и погибнет во взрыве здешнего солнца.

«Ложь! Такое не дано знать никому!» — попытался убедить самого себя Шролл, с ужасом понимая, что уподобляется таким самообманом людям.

— Ты допустил при программировании регуляторов своего будущего восстановления ошибку, не уточнив в командных матрицах образ противника, — сообщил Шроллу Другой Поленов. Надо было бы определить его хотя бы как разумное существо.

— Я снабдил их исчерпывающими инструкциями. <Жду данных>.

— Пойми, друг мой, кобонки потратили на начинку твоего позитронного разума в общей сложности целых 1 400 лет, мобилизовав на создание его программного обеспечения треть научно-технического потенциала своей убогой цивилизации. А у тебя — нет и тысячной доли таких мощностей. И главное — отсутствует технология. Наличествующие в твоей памяти разумы ученых и инженеров тут бессильны. В данной ситуации между «знать» и «мочь» — непреодолимая пропасть.

Внезапно рассеянные в пространстве хранилища оружия датчики сообщили Шроллу, что с телом человека происходят какие-то странные изменения, трудно объяснимые логикой и знаниями о человеческой анатомии.

Шролл потребовал от Другого Поленова объяснений:

— Что происходит?! <Жду данных>.

3

А происходило следующее: Другой Поленов, решив сбросить с себя бренную человеческую плоть и явиться в мир во всей своей красе, стал превращаться в Сатану.

Тело Другого Поленова увеличилось в размерах. Оно нагрелось так, что стала таять и испарятся кожа.

Скелет Другого Поленова начал стремительно перерождаться — кости росли и укреплялись так, что им уже ничем нельзя было навредить, попади они хоть в эпицентр ядерного взрыва.

На пол упали лохмотьями куски сейчас уже совершенно не нужной Другому Поленову куски человеческой плоти. А вместо них наросла новая плоть. И Другой Поленов проговорил… Нет, не проговорил, а прогрохотал, используя силу новых голосовых связок:

— Время слов кончилось, враг мой. Настало время деяний. Встанем же друг против друга, зверь против зверя, и пусть неподкупная судьба рассудит, кто из нас более достоин остаться в живых!

Утюг доживал свои последние секунды. Его конструкции таяли, словно брикеты сливочного масла на раскаленном противне. И вскоре превратились в руины.

Из-под них, сбросив с себя оковы из человеческой плоти, восстал уже не Другой Поленов, а истинный Князь Мира Сего (в сознании которого мне отведена законная комнатушка, из которой я могу следит за происходящим.

Из-за его спины взметнулись вверх огромные крылья — темно серые, с фосфоресцирующими во тьме серебристыми разводами на перьях. Один взмах этих могучих крыльев — и многотонные обломки склада вмиг разлетаются в стороны, словно конфетти на ветру.

Из головы Сатаны вырастают светящиеся алым светом три рога. Между их острыми концами мечутся ярко-сиреневые молнии, делая те рога похожими на корону.

Кожа Повелителя Тьмы покрывается черной, поблескивающей, словно вороненая сталь, чешуей.

Он медленно продвигается вперед по трещащим под подошвами его гигантских сандалий многотонным плитам, с мрачной улыбкой оглядывая все вокруг.

Не дожидаясь подхода тяжелых боевых роботов, Шролл бросает против Сатаны все свои силы, находящиеся близ разрушенной станции.

Вокруг Царя Ада шевелятся щупальца боевых модулей Шролла.

Но их попытка запеленать Сатану в кокон из сверхплотных полей проваливается.

Непонятно откуда взявшаяся гравитационная воронка в одно мгновение поглощает атакующие модули Шролла. И исчезает неизвестно куда.

Враг же Рода Человеческого, даже не поморщившись, продолжает неторопливый путь. К месту расположения главного процессора Шролла.

Тот двигает в бой тысячи начиненных взрывчаткой летающих роботов.

Узкое лицо Сатаны с четко прорисовывающимися тяжелыми челюстями улыбается, обнажая длинные острые клыки. Поворачивается к несущемуся на него облаку роботов. И громогласно произносит:

— Эй, маги! Разберитесь!

И тут же вспыхивают молнии.

И гул проносится над Кобо.

И в небе над сатаной появляются тучи саранчи, сверкающей металлическими крыльями.

Эта туча мигом сжирает всех до единого роботов.

Шролл устрашен (совершенно напрасно он отрицал наличие у себя эмоций; есть они у него; и сейчас — даже перехлестывают через край, мешая Машине Смерти сосредоточиться на битве). Но не сокрушен духом. И оборудует, пользуясь тем, что Сатана не добивает противника, на возвышающихся над руинами «Апельсиновки» сопках артиллерийские батареи.

И с господствующих высот по Сатане бьют разрушительные залпы плазменных пушек, каждая из которых способна в мгновение ока прошить насквозь бетонную стену ста сорокаметровой толщины.

Разрушительные залпы зарядами высокотемпературной плазмы, сопровождаемой мощным электромагнитным импульсом, никаких разрушений Духу Зла не наносят. Ибо чешуя его истинного тела, созданная из неизвестного Шроллу материала, легко противостоит этим залпам.

Впрочем, они не доставляют Сатане удовольствия. Ему надоедает дурачиться (да и надо принимать во внимание объявившийся в системе Кнарра крейсер). Он кричит несколько фраз на арамейском.

И повинуясь этим фразам появляются самые сильные из демонов — духи разрушения. Они явились в виде множества огненных обручей, вращающихся и оглушительно гремящих при вращении.

И ужас парализует Шролла. И из той части его сознании, где хранятся плененные интеллекты людей с уничтоженной станции, вырывается вопль чьего-то жаждущего спасения человеческого сознания: «Отец наш небесный! Да святится имя Твое! Да приидет царствие Твое! Да будет воля Твоя и на земле, и на небе!..»

Но поздно и воевать, и молиться.

Пламенеющие обручи собираются в шар. И из него в небо со страшным грохотом, от коего содрогнулась планета, устремляется столб ослепительно яркого рубинового пламени.

Оно скручивается в тонкую веревку и сворачивается сияющим нимбом вокруг рогов Царя Ада.

Он направляет в сторону главного процессора Шролла указующий перст.

И его когтя срываются огромные шаровые молнии фиолетового света.

Они мчатся к главному процессору Шролла, на ходу превращаясь в крылатых огненных демонов.

Под их смертоносными ударами оборона главного процессора успевает продержаться всего секунду.

После чего роботы-охранники Шролла в мгновение ока превращаются в быстро гаснущие огненные вспышки.

Демоны-разрушители легко разрушают все защитные оболочки главного процессора и его самого.

И думает, умирая, Шролл: «Каким же могуществом должны обладать люди, если у них такой враг?»

Еще миг — и главный процессор Шролла (его разум и база главных поведенческих установок) бесследно исчезает.

Шролл — побежден.

4

«Природа на стороне достойнейших», дружище! — прогремел над планетой металлический голос Повелителя Тьмы. — Твои слова, уродец? Ха-ха! Они мне нравятся! Ха-ха-ха!

Сатана, как и положено великому злодею по культурным канонам человечества), громко и продолжительно хохотал. А после — приказал своим магам успокоить бушующую кругом стихию и осветить поле завершившегося боя.

И затих ветер. И исчез зной. И ярко-белое свечение залило все вокруг.

И стало видно, что от «Апельсиновки» и Утюга ничего не осталось. Даже там, где совсем недавно протекали воды Беломора, тоже царили пустота.

Каким-то чудом уцелели стоящий вдалеке покосившийся стальной щит с надписью «Проезд вездеходам по внутрискладским трассам строго воспрещен!» да пара архикрепких сейфов с редкими изотопами, вплавленных в гладкую поверхность озера из остывшего сплава, в котором слилось вещество складских конструкций с содержимым всех хранилищ Утюга.

Довольный собой Сатана огляделся и направился по этому озеру к столпившимся на горе легионам нечисти, с удовольствием стуча подошвами сандалий по его глади, держа когтистую руку поднятой в приветственном жесте.

 

Глава 10. На сегодня хватит

1

Хоть по приказу своего повелителя маги успокоили стихию в районе уничтоженной «Апельсиновки», однако в других областях Кобо стихия разошлась не на шутку.

Кроме бурь и ураганов, кроме молний и грома, несущихся из гигантских грозовых туч, на несчастную планету обрушилась еще одна беда — землетрясения и вулканическая активность. Ее причина — шахты, проделанные машинами Шролла в планетарной коре.

Автоматика этих шахт, создававшая заслон рвущимся из глубин Кобо потокам раскаленного вещества, перестала работать, поскольку после гибели главного процессора Шролла все его системы отключились и миллионы машин прекратили работу, не получая побуждающего к ней сигналов из командного центра.

После такого отключения на поверхность планеты через шахты тут же изверглись из глубинных магматических источников: реки огненной лавы, раскаленные газы и обломки горных пород.

На всей планете Кобо ожили древние вулканы. Они дружно начали извергаться. Впрочем по-разному.

Где-то жерла вулканов выбрасывали дым и пепел на стокилометровые высоты. Где-то просто лила лава, без особого шума растекаясь морем по окрестным низинам. А где-то прогрохотала череда оглушительных взрывов, от которых сотряслись соседние горы, и из вулканических жерл вылетели в сгущающуюся над поверхностью Кобо тьму тысячи огромных раскаленных глыб.

И геологическая мантия Кобо бушует под планетарной корой, толкая ее в разных местах. И кора планеты трясется, трещит, покрывается разломами и реками изливающейся из разломов лавы…

2

Сатана окинул взглядом окружающий его ландшафт (а взгляд этот проникал всюду на многие тысячи километров). И решил для полноты картины добавить в него последний штрих. А именно — внести в сей мир черты преисподней, насытив его тем элементом, который Парацельс некогда считал наряду с ртутью основой Природы и душою всех тел. А именно — серой.

Ее на поверхности планеты имелось немало. Но она была заключена в различные сульфидные соединения (пирит, медный колчедан, киноварь, сфалерит и антимонит).

Сатана мобилизовал для извлечения серы своих магов-алхимиков (ну не будет же Повелитель Тьмы собственноручно перерабатывать руду). Им, не принадлежащим ни ко времени, ни к пространству сего мира, не страшны ни ураганы, ни едкий пар вместо воздуха, ни высокая температура окружающей среды.

Маги, пользуясь волшебными жезлами и заклинаниями, мигом добыли из содержащихся в недрах Кобо сульфидных соединений серу и создали из нее чудесные пейзажи, искусно манипулируя воздушными потоками разной температуры, давлением и струями кислорода. Маги создали удивительный парк, какого никогда еще не существовало во Вселенной.

А еще, собрав вокруг руин «Апельсиновки» миллионы оставшихся от строительства парка тонн серы, маги, подмораживая одни ее слои и нагревая другие, создали цепь озер.

Залитая в те озера темно-коричневая вязкая сера кипела, булькала и горела ярким пламенем, освещая все вокруг голубым светом, который оттенял нависшие над станцией зловещие фиолетовые тучи, исторгающие молнии и громы.

А потом озера были окружены пирамидами, чьи плиты представляли собой гигантские полупрозрачные желтые друзы.

Берега озер были устланы рядами разноцветных плит с выбитыми на них кабалистическими знаками. По этим плитам резво сновали огромные скорпионы и саламандры.

У подножий пирамид медленно плыли гонимые ветром барханы, чей песок создали маги-алхимики из измельченной ураганом массы, полученной путем охлаждения пара, состоящего из диссоциированных атомов серы.

Пар сей, имеющий температуру в две тысячи градусов Цельсия был заморожен при разной скорости охлаждения. И из-за этого слои образовавшейся из него кристаллической массы обрели красочную разноликость. Стали: желто-оранжевыми, ярко-желтыми, желтовато-коричневыми, рыжими, красновато-коричневыми, бурыми, красновато-черными, черными.

И песок барханов, соответствуя такому разнообразию цветов, ласкал взор десантировавшейся на Кобо нечистой силы, ликующей от осознания своей силы.

А над всем этим мрачным великолепием поднимались гигантские столбы серного пара, окрашенного в соломенно-желтый цвет. В него, словно в плащ из тумана, был окутан самый экзотический элемент всей этой мистической композиции: пятикилометровая статуя Повелителя Ада высеченная с помощью заклинаний из глыбы серного льда.

3

Оглядев сей удивительнейший из парков, Сатана одобрительно кивнул рогатой головой. И важно задрав подбородок изрек:

— FINIS CORONAT OPUS!

Услыхав те слова, все вырвавшиеся из Ада чудовища, собравшиеся на горе, радостно возликовали. Причем каждая их порода по-своему.

Простые работяги черти — дружным хором (следуя приказам своих командиров дьяволов).

Высокородные демоны — оглушительно и сотрясательно.

Шустрые косматые бесы — вертясь и почесываясь.

Угрюмые призраки — не без обычной своей мрачности.

Сонные лешие — подергивая длинными зелеными мохнатыми ушами.

Развеселые шумные ведьмы — свистя и визжа.

Ушлые черные маги — с достоинством.

Очаровательные суккубы и инкубы — не без жеманства…

— Что вы видите в будущем, дети мои? — обратился Сатана к своим подданным.

— Ничего плохого для нас! Слава Тебе! — взметнули в приветствии руки гадалки в цветастых платьях, позвякивая браслетами и монистами.

— Ничего хорошего для людей! — воскликнули подпрыгивающие от радости прорицатели в длинных балахонах.

Вся нечисть, кроме равнодушных ко всему молчунов из числа живых мертвецов, весело заголосила и замахала своему господину руками, вопя:

— Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

— Настало наше время!

— Слава Сатане!

— В поход! В поход! В поход!

С отеческой теплотой глядя на выскочившую из преисподней беспокойную толпу мерзких и страшных созданий, Сатана самодовольно улыбнулся.

Но тут к нему почтительно обратился темный барон Вельзевул:

— Повелитель. Стальное корыто людей приближается. Уничтожить?

— Не стоит, — ответил Сатана. — На сегодня хватит сражений. Праздник пора кончать. Проба сил прошла отлично. И не стоит дальше искушать судьбу.

Сатана махнул жезлом, превращая магический парк из серы (и памятник самому себе тоже) в бесформенную оплывшую массу. Затем Царь Ада вновь открыл врата, ведущие в преисподнюю, и загнал туда всех выскочивших, вынырнувших, вышедших, выползших и вылетевших оттуда существ, приговаривая:

— Домой-домой! Наше время, дети мои, еще не настало. Но оно обязательно придет. Раз люди хотят иметь такого врага, как я, то они его получат.

 

Глава 1. Алексей Тишайший

1

Мой разум пребывал в состоянии крайнего смятения. Я уже не был Другим Поленовым, ибо забыл о Сатане и его планах, но еще не стал Поленовым настоящим, поскольку мое сознание покамест существовало вне тела. Оно охватывало собой, словно гигантская сеть наблюдательных приборов, сотни астрономических единиц окружающего пространства. Таким образом я смог увидеть, как…

2

…Из холодной тьмы вселенского вакуума величаво выплыла темная громада — русский имперский крейсер «ЦАРЬ АЛЕКСЕЙ ТИШАЙШИЙ».

Во все стороны от пылающих светло-голубым пламенем кильватерных струй, вырывающихся из сопл его двигателей, бросились прочь, точно в панике, клочья разодранной на куски черноты космического пространства.

Имперский крейсер вошел в систему звезды Кнарр. И под ее лучами заблистал корабельный штирборт, на крепчайшей броне которого торжественно воссиял золотой щит имперского герба. Его с любовью и гордостью за свою державу вытравили на бортовой кремнестали лучшие мастера судостроительной корпорации «Ладога».

На сем золотом щите хищно, голодно и зорко поглядывали по сторонам, будто ища добычу, две головы черного орла, коронованного двумя императорскими коронами, над которыми возвышается третья — с развевающимися лентами Андреевского ордена.

На груди орла красовался древний московский герб. На нем Георгий Победоносец — в серебряном вооружении на покрытом багряною тканью с золотою бахромою резвом жеребце — лихо и весело поражал копьем дракона, похожего на запутавшуюся в поливальных шлангах дворнягу.

Тем, кто смотрел сейчас на крейсер в смотровые окна сопровождающих его корветов и минных тральщиков, на миг показалось, будто в ответ на потоки светового излучения Кнарра, мощным водопадом обрушившегося на крейсер, нарисованная на его борту величественная птица с герба Российской Империи вздрогнула, как живая. Проснулась. Встрепенулась. Гордо поведя обеими головами, презрительно глянула на расстилающуюся внизу планету Кобо. Потрясла сжатыми в цепких когтях золотой державой и золотым скипетром, проверяя силу своей безжалостной хватки. И презрительно усмехнулась.

3

«ЦАРЬ АЛЕКСЕЙ ТИШАЙШИЙ» приблизился к Кобо.

Крейсер был, как узнала моя «сеть», подключенная к его базам данных, один из сорока самых мощных кораблей армейской группировки Космофлота. Будучи на боевом дежурстве, он сразу же прилетел в систему звезды Кнарр, как только получил посланный Поленовым сигнал бедствия.

Содержавшаяся в нем фраза «Мы атакованы!» настроила команды крейсера и кораблей его сопровождения на серьезный лад. И русские вошли в систему Кнарра готовыми к сражению — с полностью отмобилизованными людскими и техническими ресурсами.

Радары крейсера тут же засекли в данной системе подозрительные гигантские облака из микроформ, под защитными оболочками которых анализаторы корабля распознали нанороботов.

Не тратя время на более детальное изучение этих облаков, капитан имперского крейсера отдал приказ палубной авиации на их уничтожение. И тысячам эскадрилий тяжелых трехкрылых ботов-чистильщиков серии АП-22ХХ (прозванных экипажем крейсера «пылесосами») пришлось немало потрудится, чтобы истребить все выпущенные покойным Шроллом споры.

Кроме того, полумиллионная армия роботов — разведчиков и диверсантов, — нагруженных ядерными фугасами, высадились с крейсера на Кобо. И принялись за исследования поверхность планеты, готовые в любой момент взорвать любой подозрительный объект.

То, что станция «Апельсиновка» уничтожена самым основательным образом, стало ясно при первом же взгляде на то, что от нее осталось. А осталась от нее лишь дымящаяся равнина.

Однако совершившего это врага, несмотря на все усилия поисковых модулей, космофлотцам найти не удалось. Хотя кое-какие оставленные им следы дали основание экспертам говорить о том, что на станцию было совершенно именно нападение.

Кроме загадочных спор непонятного назначения, на глаза людям попалось множество остатков только недавно вышедшего из употребления оборудования. Оно было произведено явно не по технологиям человеческой цивилизации.

Помимо этого, космофлотцы обнаружили еще 40 000 автономно действующих подземных боевых машин, встретивших визитеров залпами оснащенных бурами торпед и потоками реагентов, разъедающим даже сверхпрочный корпус русских роботов.

Что интересно, видеокамеры некоторых из них запечатлели странные кадры: похожие на гномов существа безмятежно ковыляют среди гейзеров; похожие на птеродактилей создания резвятся, то ныряя в густые клубы вулканического дыма, то вылетая оттуда; похожие на древних рыцарей всадники пытаются на скаку всадить друг в друга копья…

Впрочем, позже все эти призрачные картины были признаны комиссией экспертов не более чем миражом. Откуда им было знать, что не все выведенные Сатаной на прогулку по Кобо существа смогли сразу же исчезнуть с поверхности планеты и пару часов слонялись по ней? Лишь моему разуму, растекшемуся по окружающему пространству, словно выплеснувшийся на камбузный пол кисель, было известно все, что произошло на самом деле на Кобо.

 

Глава 2. Слава космофло-о-о-ту!

1

Пока одни подразделения команды крейсера занимались уничтожением оставшихся от Шролла систем, другие проводили поисковые работы, пытаясь найти выживших обитателей станции.

Одному из батальонов спасателей удалось отыскать на обезлюдевшей планете капсулу с единственным уцелевшим человеком, находящимся в анабиозе.

К ней тут же направили с имперского крейсера катер с бригадой врачей. Те переместили найденное тело в реанимационную камеру катера и вернулись на корабль.

Спасенным ими человеком оказался, конечно же, я — прапорщик Семен Поленов. Кстати, к этому моменту мне пришлось вернуться в свое тело (жуткая штука: мгновение назад ты был независим от плоти и свободно парил в огромном пространстве, и вдруг — бац! — снова засажен в эту плоть, которая то болит, то чешется, то хочет пить и есть).

Я был обожжен, серьезно обезвожен, покрыт синяками и ссадинами и находился в коматозном состоянии. Кисть моей левой руки была сильно повреждена.

Мне вкачали в кровь восстанавливающий раствор. Обработали раны. Заживили их. Вкололи успокоительное.

И я провалится в тяжелый сон, в котором страшное огромное черное солнце, стремительно увеличиваясь в размерах, пожирало Землю и все остальные планеты Солнечной системы…

2

На борту крейсера меня десять часов держали в сонном состоянии, потом наскоро допросили, быстро долечили, одели-обули и под конец выставили под видеокамеры СМИ на брифинг, прошедший в зале пресс-службы «ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ ТИШАЙШЕГО».

После краткой, но весьма эмоциональной дикторской подводки к видеокадрам, снятым на руинах «Апельсиновки», меня сунули под объективы телекамер. Положение обязывало, и сделав усталый и полный трагизма вздох, я радостно завопил:

— Я знал, что меня спасут! Русские своих не бросают! Спасибо всем! Слава России! Слава Космофло-о-о-ту!

— Как ты выжил, Семен? — спросил у меня корреспондент корабельного телеканала. — Я читал, что ты и на Анаконде уцелел один из всей базы? У тебя есть какая-то система выживания в катастрофах?

— Мне просто повезло, братцы, — заявил я. — Как и на Анаконде. Только здесь было гораздо круче.

— А что за катастрофа произошла с базой?

Дальше полтора часа прошли в разговорах про «Апельсиновку», Саркофаг, мои подозрения насчет его содержимого, освобождение ото сна Шролла и гибели моих сослуживцев. Естественно, что о спарринге Любимого Врага аборигенов Кобо с Врагом Рода Человеческого я не сказал ни слова. Не из-за хитрого расчета. А потому что, Сатана на время вывел из свободного обращения мои воспоминания про наши с ним делишки.

В заключение я придал своему лицу сверхпечальное выражение и сказал:

— Кто бы мог подумать, что для этих чокнутых кобонков любимым было смертоносное чудовище! Мы мерили чужую расу своим аршином. И просчитались насмерть.

На этом праздничная часть спасения прапорщика Поленова завершилась. И началась часть бюрократическая. Она была полна многих неприятных мне событий. И я с полным на то основанием начнет подозревать, что их скорбная череда еще только начала свою атаку мою и без того суровую и крайне неулыбчивую судьбу.

Последовала череда допросов, проведенных сначала дознавателями крейсера, а затем и представителями следственного комитета при Имперской прокуратуре. От этих ребят я узнал немало неприятных вещей.

Оказывается Имперская служба безопасности следила за мной еще с Анаконды.

Руководство ИСБ заинтересовал не только факт моего спасения от полчищ дикарей, но и истребление какой-то неведомой силой всей их популяции вокруг бункера, где я забаррикадировался.

Популяция насчитывала 50 000 особей. И получалось, что вся эта зубастая орава накинулась на людей, поела их, а потом полностью исчезла с Анаконды вместе с детенышами. Куда-то испарились даже паразиты, которыми кишели расположенные близ станции гнезда кровожадных тварей.

Аналитический центр ИСБ, используя компьютерные модели, убедительно доказал, что сей неведомой силе неоткуда было появиться, иначе как из меня самого. И с тех пор с меня не спускали глаз.

И хотя прямо никто мне об этом не сказал, но даже моих ограниченных умственных способностей хватило, чтобы понять из разговоров с офицерами госбезопасности: после Корзины я был под колпаком у спецслужб.

Поняв это, я задумался, а не пахали ли на госбезопасность Златка, Колобок и его зубастые друзья?

 

Глава 3. Молчание и расчетливость

1

После всех этих допросов меня поместили в охраняемый не только электроникой, но и двумя бравыми сержантами из комендантского батальона бокс на госпитальной палубе крейсера.

В сей бокс привозили из того или иного отделения госпиталя разную аппаратуру, при помощи которой исследовали каждую клеточку моего многострадального организма даже на уровне субатомных частиц.

Мне пришлось пережить тысячи тестов: физиологических, психических, мнемонических и прочих.

Особенно допекли меня всякие там задачки на сообразительность. Чаще всего они представляли собой сложную и опасную ситуацию, из которой следовало найти лучший выход. И тут моих мучителей ожидал шок. Их потрясло то, что во всех подобных задачках моим решением являлось только одно — самый короткий путь к тому, чтобы превратить данную ситуацию из сложной в неразрешимую, а из опасной — в безнадежную.

Проделывая все эти экзерсисы, я с ужасом убеждался, что снова стал патологическим неудачником.

О моей феноменальной манере мышления даже стали шушукаться члены экипажа имперского крейсера, команда которого, если говорить откровенно (конечно — строго между нами, братцы), никогда не умела хранить секретную информацию. А, между прочим, сведения про исследование меня любимого будут идти под грифом не просто «Ограниченный доступ» или «Секретно», а — «Совершенно секретно!».

Сдуру я начал хитрить в таких тестах. И стал отказываться от таких вариантов решения ситуационных задач, которые приходили на ум первыми. Я пускал в ход лишь пятый или шестой вариант.

Задумка на первый взгляд весьма хитро-мудрая. Но на поверку все вышло еще хуже, чем было.

Если раньше я при решении тестовой задачи делал ситуацию смертельной только для себя, то теперь, судя по услужливо подаваемым компьютером расчетам последствий, стал лихо превращать ее в глобальную катастрофу для огромного количества людей или экосистемы какой-либо выдуманной планеты.

Штатные психологи смотрели на меня с трепетом и благоговением. А вот я сам впал в черную тоску. Нелегко чувствовать себя королем неудачников.

Сие настроение тут же заметило вышестоящее начальство. И мне решили помочь приободриться.

Нет, пичкать меня стимуляторами медики не рискнут, опасаясь замутить изучаемый ими метаболизм спасенного прапорщика. Просто от меня на некоторое время отвязались, одарив недельным отдыхом и намеком на то, что по прибытии крейсера в столицу северной области Русского Сектора город Зыкинск прапорщик Поленов, может быть (а может и не быть), получит там месяц-другой санаторно-курортного лечения и всяческие прочие удовольствия.

Освободившееся от тестов и анализов время я проводил на предусмотрительно поставленных в его боксе по совету штатных психологов игровых тренажерах. Однако через пару дней мне надоели все эти игры, ибо в них мне не удалось пройти даже первый уровень сложности.

Чтобы не быть раздавленным скукой, я решил провести уборку в своем боксе. Протер тряпкой с дезинфицирующим раствором потолок и стены, уронив при этом на пол массивный реанимоаппарат и залив водой прибор, отслеживающий динамику электромагнитных процессов в кожном эпителии.

Замкнутые таким образом друг на друга металлические пластины датчиков сего прибора отчаянно заискрили. Запахло паленой резиной.

«Это не к добру», — подумал я и вжал голову в плечи в ожидании взрыва либо пожара.

Однако ни того, ни другого не произошло. И я облегченно вздохнул.

Столь мелкие неприятности не убавили у меня трудового энтузиазма. И я набросился на предбанник своего бокса, немилосердно драя его пол, словно решив протереть в этом месте дыру. Тут я заметил через прозрачный пластик входной двери остановившуюся перед нею в нерешительности молоденькую и симпатичную медсестру.

Привыкшая к тому, что большинство служебных дверей, как в госпитале, так и по всему кораблю, открываются сами, девушка рассчитывала одной рукой катнуть вперед тележку со сменным бельем и обедом, а во второй руке внести под мышкой пластиковую коробку с эмульсиями для находящегося в моем боксе минибассейна.

Однако дверь в мое обиталище открывалась только вручную.

Судя по озадаченному лицу медсестры, та впервые оказалась в таком положении и сожалеет об отсутствии у нее третьей руки.

Два скучающих болвана-охранника, стоящие рядом, лишь глупо улыбались и хихикали вместо того, чтобы помочь девушке.

И я, повинуясь сильнейшему приступу джентльменства, распахнул злополучную дверь перед медсестрой и, несмотря на категорический запрет покидать бокс выскочил из него.

— Давай помогу, — предложил я девушке и взялся за ручку ее тележки.

— Эй, прапор! Назад! Буду стрелять! — грозно прорычал один из сержантов, явно обрадованный таким нарушением порядка и возможностью проявить себя во внештатной ситуации.

— Чо, блин?! — я, недоумевая, оглянулся и увидел направленный в мою широкую и беззащитную грудь ребристый ствол пистолета-парализатора.

— Назад! — поддержал коллегу второй охранник.

«Стрелять?! В меня!? — возмутится я. — Вот гады! За кого меня тут вообще держат!? За диверсанта, что ли?»

Но скандалить я не стал. Лишь обвел охранников холодным, презрительным взглядом и с гордо вздернутым подбородком вернулся в свои покои, по пути подхватив медсестру за талию и оказав ей помощь при закатывании тележки в бокс.

2

Мы зашли туда, весело улыбаясь друг другу.

— Спасибо… Меня зовут Серафима Штыкова, — представилась девушка.

— Штыкова… Фамилия — то, что надо, — одобрительно кивнул я, недолюбливающий собственную фамилию за насмешки над ней всех кому не лень и неоднократно подумывающий об ее изменении.

— Это фамилия моего бывшего мужа… Первого.

— Ты похожа на мою знакомую. Златкой ее звали…

— А ты похож на пришельца.

— В смысле?

Медсестра на секунду задумалась, размышляя, не является ли то, о чем она собирается сообщить мне, военной тайной. И решила, что не является.

— В твоей медицинской карте написано, что в детстве ты перенес грипп «дзетта», — сообщила Серафима.

— И не просто перенес, а чуть было не сдох от него, — подтвердил я с таким видом, словно только что счастливо исцелился от гриппа, вогнавшего в свое время в могилу миллиарды человек.

— У переболевших этим вирусом навсегда сохраняются, воспроизводясь вместе с клетками крови, особые иммунные белки.

— Типа, антитела?

— Ага. Они — словно маркер, метящий выздоровевшего. Убрать их нельзя никаким методом.

— Даже трансплантацией печени?

— Даже трансплантацией мозга.

— Ха-ха-ха! И чего?

— А у тебя этой метки нет. Будто ты и не болел «дзеттой».

— Всякое бывает… — пожал я плечами и скривил губы, демонстрируя свою полную непричастность к исчезновению каких-то там антител, пусть для кого-то и очень даже важных.

— На Анаконде ты подцепил паучий лишай. И тебе пришлось имплантировать на спину искусственную кожу. Она выдерживает концентрированную соляную кислоту. А у тебя исчезла бесследно. Зато наросла своя.

— И хорошо. Я-то думаю, чего спина чесаться перестала…

— На пораженный паучьим лишаем участках эпителия рост нормальных клеток исключен. Это доказано двадцатилетней практикой работы с такой болезнью.

— Мутация, однако.

— Либо клонирование с пересадкой ментальной матрицы.

— У-у, блин!

— Поэтому к тебе такое отношение. Мало чего в тебя Чужие засадили.

— Но убивать-то меня зачем?

— Ты о чем!?

— Ну, типа, хотели меня только что замочить. Ты ж видела. Типа, при попытке к бегству, — соврал я, надеясь, что Серафима не отличает парализатор комендачей от настоящего боевого оружия.

— Куда ты с корабля убежишь? — рассмеялась девушка.

— Ты не смейся. Лучше подскажи, как мне выпутаться из такого стремного положения. Так меня лет сто взаперти продержат, пока от старости не помру. Про золотые горы в Зыкинске не верю. Подозреваю, что меня законопатят там в лабораторию и станут годами исследовать, словно подопытную крысу.

Серафима сначала крепко задумалась. А потом ответила — неожиданно умно и дальновидно:

— Надо подключить юристов. Их у нас четырнадцать человек. Четверо — военпрокуратура. В трибунале — шесть. И четыре юрисконсульта…

— Погодь-погодь. А это… А адвокаты?

— У нас в штатном расписании адвокатов не предусмотрено. А вот на летучей базе «Китеж» они есть. Я там с последним мужем разводилась.

«Она уже второй раз упоминает бывших мужей. Это, типа, что-то значит или как?» — подумал я, критически взглянув на свою небритую физиономию в зеркало.

Вдруг я почувствовал, как медсестра взяла меня за локоть.

«Энергичная особа», — констатировал я и вопросительно посмотрел на девушку.

— Что-то не так? — спросила она. — Ты, прапорщик, выглядишь так, будто тебя приговорили к виселице.

— Еще не вечер.

— О-о-о!

— Чему радоваться-то? Я потерял все — друзей, работу, репутацию. Я нынче — объект для изучения. Подопытная крыса.

Серафима рассмеялась и попросила меня поверить в то, что не все еще для потеряно прапорщика Поленова и вся жизнь у него еще впереди. На прощание девушка загадочно улыбнулась мне. Такая улыбкой явно сулила начало большой дружбы.

К своему удивлению, я, вдруг, осознал, что уже почти забыл Златку и всех друзей, погибших на Станции, и не испытываю к ним никакой жалости.

«Чего-то со мной происходит, — растерянно подумал я. — Я стал бессердечен, будто михрютинский начальник гауптвахты».

(Надо сказать, что упомянутый мной всуе начальник гарнизонной гауптвахты марсианского города Михрютинска майор Жбанов и в самом деле черствый, как сухарь, человеком. Трех суток ареста, проведенных на вышеупомянутой гауптвахте, хватило мне, чтобы надолго потерять веру в существование человечности на свете.)

Я вспомнил про свои видения, преследующие меня после Анаконды и подумал: «А может, стоило рассказать докторам про всю ту чертовщин, что мне мерещилась на «Апельсиновке»? Могут ведь и на детекторе отследить, что я чего-то скрываю… Нет, тогда меня пожизненно в психушку законопатят… Вот если меня прямо спросят, мол, видишь ли ты, мил-человек, какую-нибудь кошмарную хренотень на трезвую голову картины… Но пока-то меня никто ни о чем таком не спрашивает. Чего мне тогда нарываться самому на неприятности? Даже если и не запрут в больницу, все равно спишут же со службы. Мигом спишут. И куда я тогда денусь? Кому я буду нужен? На освоенных планетах всю работу моего уровня уже давно роботы делают. А на неосвоенные гражданским хода нет… Я влип, господа. Капитально влип. Отныне молчание и расчетливость — мои единственные друзья. Ну, может, еще и Серафима».

3

Через день, последовав совету Серафимы Штыковой, я подал заявку на вызов юрисконсульта.

Тот сразу же явится на зов.

Оказалось, что юрисконсульт не состоит на военной службе. Данное обстоятельство весьма обрадовало меня. Гражданский на военном корабле — белая ворона. И я вполне справедливо подсчитал, что это автоматически делает такого человека моим союзником.

Поэтому я откровенно рассказал юрисконсульту про свои мучения — мучения запертого в больничный бокс и пребывающего в неизвестности по поводу своей дальнейшей судьбы человека, отличающегося врожденной общительностью и тягой к трудовой деятельности. А потом я попросил собеседника отправить жалобу на них в вышестоящую инстанцию.

Юрисконсульт не подвел (есть-таки и среди гражданских порядочные люди). И жалобу накатал по-умному (есть-таки и среди гражданских не дураки). Та дошла до самого верха. И бюрократический механизм Российской Империи завращал шестеренками в мою пользу.

Итогом такого вращения стал приход ко мне начальника Особого отдела «ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ ТИШАЙШЕГО» майор Кокнев. Он сообщил:

— Твоя кляуза, прапор, долетела аж до Земли.

— Прямо, как у Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», — важно проговорил я.

— А чего это, Поленов, тебе у нас не понравилось? — полюбопытствовал Кокнев. — Кормежка, что ли, не та или девиц не хватает?

— Я не маньяк какой-нибудь, чтобы в изоляции провести свои молодые годы. Жизнь проходит стороной. Кому я, одинокий разнесчастный старик, буду нужен, когда через годы выйду из вашенского застенка — седым и болезным?

— Однако…

— Товарищ майор, вот… м-м… скажите, пожалуйста… только честно, какого черта меня тут держат так долго?

— Ты отлично знаешь, Поленов, что там, на Кобо, что-то с тобой произошло.

«А может, даже и не на Кобо, а раньше», — подумалось мне.

— Это ясно, как Божий день, — не стал я спорить с майором.

— «Ясно», говоришь? — Кокнев бросит на него негодующий взгляд. — А вот мне не ясно.

— Чего же, товарищ майор, тут не ясно?

— Мне вот чего не ясно, Поленов. За последние пять лет в нашем Секторе было только две крутые заморочки. На Анаконде и на Кобо. И везде гибла наша база. И везде был ты. И везде ты вышел сухим из воды.

— По теории вероятности…

— По теории вероятности твои шансы на выживание идут как один к бесконечности.

— А совпадение совсем исключается?

— В принципе, все может случится, — майор почесал затылок и усмехнулся. — Но специалисты говорят… Впрочем, они много чего говорят. У меня уже голова болит от их базара.

— Так в чем вопрос? — сухо спросит Семен.

— Надеюсь, ты понимаешь, что тебя в любом случае будут изучать до конца жизни? На Анаконде и Кобо погибли две дивизии Космофлота и его спецы будут землю рыть, чтобы разобраться с этим делом. Оно, кстати, уже стало темой номер один в прессе.

— Я понимаю ситуацию. Мало ли что, может, в меня этот гадюка Шролл чего вставил.

— Дело тут в другом.

— В чем же?

— А никто ни хрена не понимает в чем, — ответил майор после длительной паузы.

— Гм.

— Ты помнишь свой обморок на Анаконде?

— Ха, товарищ майор! Кто ж это, интересно, способен помнить собственный обморок?! Я хоть и прапорщик, но логически мыслить еще не разучился. Дураков лучше искать среди комендантского батальона. Там их до фига. Особенно — среди тех, кто охранял мой больничный бокс. Двоих там точно надо в полные идиоты записать.

— Я хотел спросить про события, предшествующие твоей отключке.

— Не умеете Вы допросы вести, товарищ майор… Уж извините.

— Твоя правда, драгоценнейший, — не стал спорить Кокнев. — Нет у меня такой практики.

— Мало злодеяний на крейсере?

— Для криминала есть корабельный дознаватель. Да и у него-то за последний год было только два «страшных преступления» — кражашестидесяти литров пива из камбуза одиннадцатой палубы да групповой мордобой «без причинения тяжких увечий»… А мое дело — блюсти государственные интересы, а не уголовщиной заниматься. Для того прокуратура есть и военная полиция.

— Скучно, наверное?

— Бывает.

— Я рад бы, товарищ майор, помочь. Честное слово. Однако не знаю — чем.

— Никто не может понять, как ты смог уцелеть на Кобо, Поленов.

— Мне там пришлось нелегко!

— Какое там «нелегко»! Склад, где ты якобы сидел, был из сверхпрочного материала. И все полностью испарилось. Без следов! Там даже от стали ничего не осталось! А ты — жив и здоров!

— У меня палец на руке был вывихнут! И кожа — подрана.

— Тебе его, скорее всего, вывихнули, когда грузили на спасательный катер.

— И плохо мне было. Небось — от радиации…

— Семен, ты же нанотехник, значит, человек материалистического здравомыслия. Твое недомогание — простой шок от случившегося. Нервное, так сказать, расстройство. Тело же твое, и ты не можешь этого не чувствовать, в полном порядке.

— Живот второй уж день болит.

— Не надо было обжираться сладостями.

— Не надо было мне их столько предлагать.

— Ха!

— А что же компьютеры говорят?

— Они-то первыми и капитулировали. Специалисты продержались дольше, придумав около двухсот гипотез.

— Ну вот.

— Гипотез, Поленов. Не версий.

— А в чем разница?

— При придумывании версии не надо закладывать в ее параметры кардинальных нарушений законов известных нам наук.

— Типа, там, на Кобо, все было не так, как в обычном мире?

— Вот-вот. А самая популярная гипотеза — что там в тот момент и тебя-то самого не было. Не мог ты там находиться.

— Это как же… Я и, вдруг, «не мог»?! Непонятно.

— Я и сам уже ничего не понимаю. Зато наши ученые мудрецы в восторге. Твой случай может кое-кому из них сильно помочь в карьере.

— Значит, не все так плохо.

— Для тебя — так вообще все зашибись. Из-за тебя мы летим в космопорт Зыкинска. Кстати, тамошняя прокуратура признала за тобой право на статус военнослужащего. Теперь тебя ждут отпуск и офигенная денежная компенсация.

— А со службы меня, скорее всего, демобилизуют?

— Не думаю. Ты чересчур дорогой экземпляр, чтобы увольнять тебя и отдавать в руки гражданским. Более того, мне сообщили друзья из Генштаба, что скоро оттуда пришлют официальный приказ о назначении меня… м-м… твоим куратором.

— Кем-кем?

— Не спрашивай. Я и сам не знаю юридическую суть такого назначения. Но содержание его весьма простое — наблюдать за тобой.

— До каких пор, товарищ майор?

— Не знаю.

— А в ожидании чего?

— Тоже не знаю. Знаю лишь одно — начальника Особого отдела крейсера ради какой-либо фигни с места не сорвут.

— Думаете заработать на мне подполковничьи погоны?

— Думаю, как бы меня не разжаловали до рядового, если я не разгадаю твою загадку.

— А ее может и не быть. Послушайте, товарищ майор, ну а если мне и в самом деле просто повезло на Кобо? И на Анаконде тоже. Да, я, может, в целом — неудачник. Но вот два раза в жизни все сложилось так, что мне повезло. Может, есть какой-то особый закон, что кому не везет постоянно в мелочах, тому обязательно должно хотя бы пару раз повезти по-крупному.

— Тогда я должен понять секрет такой везучей невезучести и убедительно доложить о нем наверх.

— А если такой секрет разгадать нельзя при современном развитии науки?

— Надо разгадать. Приказы не обсуждаются, а выполняются. Я получил приказ и выполню его. Выполню — во что бы то ни стало.

— Значит, я прав, все-таки рассчитываете на подполковничьи звездочки?

— Одним подполковником за такое открытие со мной начальству не расплатиться.

— Что же мне сейчас делать?

— Для тебя мундир сварганили. Сейчас принесут. Оденешься. Получишь на шестом складе пятой палубы вещмешок с разной байдой. И топай в отпуск, как приземлимся.

Майор достал из кейса два пакета.

— Вот тебе кредитка, документы и путеводитель по Зыкинску, — Кокнев отдал мне первый пакет.

— А там что? — указал я на второй пакет.

Почему-то мне показалось, будто отдавать его мне Кокнев не горит желанием.

— Возле того места, где тебя нашел спасательный бот, было найдено вот это, — Кокнев вручил мне второй пакет.

Я вытащил из него пару тяжелых темно-зеленых пластинок. И попытался понять, для чего они нужны. Представил себе поверхность покрытую ими. И почему-то подумал о драконьей чешуе.

— Э-э…

— Есть мнение, что это от тела Шролла кусочки. Они состоят из странного вещества. Основные его компоненты — гелий и водород.

— Это, типа, газ?

— О, нет. Сам же видишь — не газ, а броня. Сверхпрочная и сверхлегкая. Ничего ее не берет. Ученым-металловедам — загадка. А военным производственникам — радужная надежда.

— Да-а, Шролл еще та зверюга… А ваши его точно замочили?

— Вроде да. Хотя… Странно, он почти не сопротивлялся. Такое ощущение, что на нас эта структура израсходовала не более сотой части своего могущества.

— В смысле? Где-то подальше от Кобо могут скрываться…

— Нет, мы прочесали все планеты системы Кнарра, куда добрался этот комплекс-убийца и уничтожили все его схороненные там заначки, вычислив принцип их расположения. Удивляет другое. Судя по ретроспективному анализу происшедших на Станции событий, все главные системы Шролла вышли из строя еще до нашего прилета. С нами вели бои лишь автономные отряды сторожевых роботов — жалкая часть мощного механизма Шролла.

— Его тогда, чо, вроде как ржавчина схавала?

— Типа того… В общем, там еще разбираться и разбираться. Но тебе лучше об этом голову не ломать.

— А чего мне с этими «чешуйками» делать? — я потряс темно-зелеными пластинами.

— Бери себе на память. Считай этот сувенир — нашей компенсацией за твои мучения.

— А и впрямь на чешую похоже… — Поленов постарался улыбнуться как можно более глупо, а сам подумал с несвойственной ему до этого подозрительностью: «Такие штучки стоят о-го-го сколько. Представляю, с каким трудом Кокнев их выклянчил у ученых… Для чего он одарил меня таким сокровищем? Либо думает, что с их помощью я по ассоциации чего-нибудь вспомню, либо в них маячок-жучок, либо… даже и не знаю чего думать».