Примета «как новый год встретишь, так и проведешь» еще как сбывается. Если бы 31 декабря сказали, что быть мне PR-директором рок-группы, я ни за что б не поверила. А вот 1 января поверила бы легко, потому что встретила новый год как настоящая рокерша — в мужской куртке-косухе и с бутылкой пива в руке. Боже мой, надеюсь, никто не снял меня на камеру. Не совсем «секс, наркотики и рок-н-ролл», но выглядело все это отвратительно. Но у меня были для этого причины!
Праздник начался с того, что Лика привела домой Вовочку. Лика — это моя мама. Она — актриса, и поэтому называть Лику «мамой» запрещается категорически. Даже дома. А вдруг какой-нибудь пронырливый режиссер с «Мосфильма» установил «жучок» под тумбочкой? Режиссеры логике не чужды, так что он тут же догадается, что если мне двадцать, а Лика — моя мама, значит, ей… Впрочем, она меня подушкой задушит, если проболтаюсь вам о ее возрасте. К этой жизненной несправедливости я давно привыкла; стерпела, когда Лика обнаружила, что носит платья на размер меньше (а главное, всем про это рассказывает); не устроила скандал, когда ИЛ провожал ее домой после дня рождения… Но в Новый год мое терпение лопнуло. Почему из нас двоих именно мама водит домой мальчиков?!
Около девяти вечера Лика ворвалась в квартиру вместе с худым бледным юношей, усадила его на кухне и стала пичкать бабушкиными пирожками с луком. Гость оказался очень голодным, потому что я лично к этим пирожкам близко не подойду, а он ел. Помимо неуемного аппетита, парень отличался весьма поэтической внешностью: длинные кудрявые волосы, огромных размеров карие глаза и маленькие женственные ручки с тонкими пальчиками. Лет в тринадцать я о таком мечтала, но теперь — боже упаси. Наигралась в романтику так, что лет до пятидесяти хватит. А потом, может быть, снова увлекусь инфантильными красавчиками. Отправилась дочитывать учебник по философии. Мне далеко не все равно, кого мама приводит в дом (тем более если раньше с ней такого не случалось), но что тут сделаешь? Вытолкать его за дверь у меня все равно сил не хватит, а рациональный диалог с Ликой — предприятие безнадежное. В первую очередь потому, что она понятия не имеет, что значит «рациональный».
От изречений Платона меня оторвал нервный Ликин вздох на кухне. И после этого она будет говорить о лучших годах своей жизни, которые угробила на мое воспитание! Прошу прощения, о каком воспитании идет речь?.. Маме еще повезло, что ее собственная мама, Ирина Родионовна, в сотый раз пересматривает «Иронию судьбы» и ничего не слышит.
Но когда бабушка досмотрела кино, Лике пришлось-таки объясняться. Начала она с того, что громко разрыдалась. Ей заплакать ничего не стоит, это любой первокурсник «Щуки» умеет, так что на меня не подействовало, но гость сопереживал так, что опрокинул миску с оливье и полез под стол собирать осколки. Тут выяснилось: рыдает мама от счастья, однако юноша вылезать из-под стола не торопился. Наверное, у него были для этого причины. Оказалось, Лика привела домой не просто богемного мальчика, а мужчину своей жизни. Ему 24 года (выглядит максимум на 16), называется мужчина жизни нежно — Вовочка. А еще он самый настоящий бомж, потому что живет на Ленинградском вокзале.
— Как это романтично! — не выдержала я.
Лика сделала вид, что иронии не заметила. Она подобрала парня у театра, когда его выкидывали оттуда охранники.
— Они ужасно грубо с ним обошлись, — возмущалась Лика. — Вовочка просто пытался устроиться на работу!
— Видимо, агрессивно пытался, — рассмеялась я.
— Да, он страстная натура! Он — поэт!
Еще бы! Никто и не сомневался, что он — поэт…
— Когда парню нечем заняться, он представляется поэтом. Ну, или художником.
Или фотографом, который работает в жанре ню. Девушка, разденьтесь ради искусства!
— Да тебе просто завидно! — разозлилась Лика.
Какая там зависть… Мое состояние, скорее, можно назвать крайним изумлением, переходящим в возмущение. Мама влюблена в парня, который всего на четыре года старше меня. Терпеть не могу непризнанных поэтов, недавно избитых охранниками. А какая еще может быть реакция? Хотя я знаю какая. Бабушкину. Ирина Родионовна спит и видит, как бы нас с Ликой повыдавать замуж, но нежный возраст Вовочки даже ее смутил. Она попыталась было объяснить непутевой дочке, что такая разница в летах чрезвычайно не одобрялась в советском загсе, но спорить с Ликой бесполезно — для нее существуют только два мнения: ее и неправильное. Бабушка сдалась (до поры до времени) и пошла печь пирог с рыбой (судя по запаху, это ее страшная месть Лике).
Одиннадцать часов. Картина идиллическая: бабушка на кухне печет пирог, Лика с Вовочкой воркуют на диване, время от времени в порыве страсти заваливаясь на бок. Я в своей комнате умираю от скуки (читаю учебник по философии). Спрашивается: где Дед Мороз с дорогостоящими подарками? Где?!
В дверь позвонили.
— Женя, открой! — заорала с дивана Лика.
Они с Вовочкой не могут распутать руки? Романтика…
На пороге стоит Дед Мороз. Ха! Я с трех лет знаю, кто этот дядька с полиэстровой бородой: мой папа, Федор Фомин, почетный лауреат премии Проклятие Нашего Дома. Премия была учреждена Ликой сразу после развода, а вторым лауреатом стал терьер Трюфель (которого, кстати, подарил мне папа), когда сожрал Ликину любимую сумку из телячьей кожи.
— Привет, пап!
— Ты бы хоть вид сделала, что не узнала! — рассмеялся он. — Неужели не хочется поверить в сказку?
— Пап, мне двадцать лет, — напомнила я. — Ты лучше к Лике загляни, она явно впала в детство.
— Носит короткие юбочки и встречается со школьниками?
— Почти угадал…
— Здравствуйте, детки! — заорал папа и ввалился в гостиную.
— Здравствуй, дедушка! — подыграла Лика.
Вова резко вскочил с дивана и поправил галстук. Знал бы он, что под бородой — Ликин бывший муж… Папа поставил на ковер мешок с подарками и достал оттуда плюшевого медведя для меня и игрушечную собаку для мамы. У него правило такое — на праздники дарить исключительно мягкие игрушки. Очень экономное правило. Тут Федор заметил притихшего Вовочку и угрожающе двинулся на него. Тот слегка попятился.
— Хороший мальчик, уважаешь Дедушку Мороза! За это будет тебе подарочек, — басом пророкотал папа и вытащил из мешка плюшевого ослика. — Осел!
Интересно, как он мог предусмотреть наличие Вовочки в нашей гостиной? Может, это интуиция? Или ослик предназначался кому-то еще…
Непризнанный поэт задохнулся от возмущения, а Лика немедленно встала на его защиту:
— Вова, познакомься, это мой бывший муж, Федор. Он, когда ревнует, всегда говорит гадости.
Вовочка побледнел и снова попятился.
— Какой у меня соперник пугливый, — рассмеялся папа. — Да не бойся ты, я маленьких не обижаю!
Даже Лика не выдержала и улыбнулась. Я зажала рот двумя руками, чтобы не расхохотаться. Все-таки поэт, ранимая душа. Вова рванулся к Федору с явным намерением вцепиться ему в горло, но тот легко увернулся и окунул несчастного головой в чашку с оливье. Тут веселье закончилось и началась правда жизни. Мама, прижимая к груди перепачканного в майонезе Вовика, объясняла бывшему мужу, кто он такой после этого. Я попыталась прекратить скандал единственно возможным способом:
— Лика, платье! «Гуччи» с узорами от майонеза!
Лика оттолкнула Вову, в ужасе посмотрела на платье и разрыдалась.
— Иди умойся, милый! — сквозь слезы улыбнулась она поэту.
Вовочка поспешно заперся в ванной. Лика глубоко вдохнула. Что сейчас будет! Папа даже слегка пригнулся, а я сбежала на кухню. В гостиной стекла зазвенели от Ликиного крика:
— Когда ты перестанешь портить мне жизнь?!
Она о платье или о Вове?
— С Новым годом! — торжественно провозгласил с экрана кухонного телевизора Путин.
Куранты бьют двенадцать. Бабушка судорожно пытается открыть шампанское. Судя по грохоту в гостиной, Лика швыряется в папу предметами интерьера. Только бы они не разбили мою любимую вазу (желания, загаданные под бой курантов, должны сбываться!).
И тут прямо над головой раздался безумный вопль. Бабушка схватилась за сердце и уронила бутылку. Шампанское празднично взорвалось. Сверху снова заорали. Это Варежка, ее голос ни с чем не спутаешь… Я взяла ключ и открыла люк на чердак, который по непонятным причинам архитекторы поместили на нашей кухне. Когда я встречалась с Гошей, то лазила через него на крышу на свидания. У Гоши на кухне, кстати, тоже люк есть, и таким романтичным способом можно было ходить к нему в гости. Лестницы для нас тогда были слишком банальны. Гоша — художник-оформитель, он у себя на кухне нарисовал мой портрет, прямо на крышке люка, через который я к нему приходила. Только теперь на этом месте, наверное, красуется портрет Варежки, потому что Гоша уже почти месяц встречается с ней. Я с этим смирилась довольно быстро и на Варю обижалась всего неделю: Гоша явно не мужчина всей моей жизни, а Варежка действительно в него влюблена.
Из люка высыпались Гоша, Варя, ИЛ и грязная мышка в предынфарктном состоянии. На шум прибежала Лика, увидела мышь, завопила громче Вари и влезла на стол прямо в туфлях, наступив в бабушкин пирог.
Варя — Гоше: «Я так хотела встретить Новый год на крыше! Мы опоздали, и все из-за тебя!»
Лика — Федору: «Ты испортил мою жизнь!»
Ирина Родионовна — Лике: «Ты испортила мой пирог!»
Непризнанный поэт в ванной: «О, какой позор!!!»
ИЛ — обморочной мышке: «Иди сюда, маленькая, я тебя домой заброшу…»
Я — ИЛу: «Не бери ее, она заразная!»
Все это одновременно, под гимн Российской Федерации. И тут меня осенило, как спасти этот бездарный праздник:
— Мы еще успеем фейерверк с крыши посмотреть!
Варежка пантерой вскочила на посудомоечную машину и нырнула в люк. За ней, кряхтя, полез Гоша. ИЛ салфеткой взял с пола мышь и закинул ее на чердак. Издалека донесся возмущенный писк. Потом он сунул в карман пальто бутылку шампанского и вежливо поинтересовался у Лики, которая все еще топталась в бабушкином пироге:
— У вас, случайно, нет пластиковых стаканчиков?
Из-за его предусмотрительности я останусь даже без фейерверка!
— Нет у нас стаканчиков! — заорала я и полезла наверх.
Все чердачные тараканы, видимо, замерзли, поэтому под ногами бегали только мыши. Но я так зла на жизненную несправедливость, что и крыс не испугаюсь.
На крыше подпрыгивали от холода Гоша с Варежкой. Где-то у самого горизонта вяло взлетела зеленая ракета и погасла.
— Ну и г-где фейерверк? — стуча зубами, поинтересовалась Варя.
Тут с чердака эффектно выплыл ИЛ с подносом в руках. Еще бы сервировочный столик прикатил! Пластиковые стаканчики были заменены нашими лучшими фужерами. Их бабушка Лике на день рождения не дала, а этот подхалим как-то выпросил! ИЛ спокойно разлил шампанское по бокалам, и тут загрохотал салют.
— Они что, нас ждали? — засмеялся Гоша и поперхнулся шампанским.
— А мне мама машину подарила… — скромно потупилась Варежка.
Ну почему одним все, а другим (в частности, мне) — ничего?! От папы можно дождаться разве что плюшевого брелочка на зеркало в салоне, а на Лику и вовсе надежды никакой.
— Ты чего надулась? — Сзади подошел ИЛ и обнял меня.
— Мне подарили игрушечного медведя.
— А ти хотела масинку? — просюсюкал он. — Ну прости. Буду знать. Зато теперь ты можешь собирать коллекцию, — ИЛ достал из-под пальто небольшой пакетик.
Какую еще коллекцию? А-А-А!!!
Ровно через пять секунд я свалилась на пол в собственной кухне, заперла люк и хлопнула дверью спальни. Они могут вернуться и через Гошину квартиру. Потом сядут в новую машину Варежки и будут долго надо мной смеяться. Я понимаю, что дареному коню в зубы не смотрят. Понимаю, что народная мудрость проверена веками. Но подарить мне еще одного плюшевого медведя — это жестоко. От папы я хотя бы ждала чего-то подобного, но ИЛ… ИЛ! Просто нож в спину. Я же надеялась, что он — идеальный мужчина, а значит, обладает способностью читать мои мысли. В гостиной мама с Вовочкой танцевали под «Lady in red». Поэт громким шепотом объяснял Лике, как именно он ее любит. Бабушку они, наверное, связали елочной мишурой и спрятали под диван, иначе она сразу прекратила бы это безобразие.
Если бы ИЛ снизошел до признания в любви, я бы ему простила не только медведя, но и лучшие бабушкины фужеры, которые они унесли с собой. Или того хуже, оставили на крыше. Или разбили. Я накрыла голову подушкой, чтобы не слышать, как моя мама заигрывает с Вовочкой в соседней комнате. Под подушкой думалось легче. Придумалось две вещи. Во-первых, я безобразно вела себя с ИЛом. Может, у него от мороза отключилась функция чтения мыслей. Во-вторых, нельзя так бездарно праздновать Новый год. С первым пунктом ничего исправить не получилось — мобильник ИЛа находился где-то «вне зоны действия сети». Зато я дозвонилась до таксопарка (в полпервого ночи первого января — это рекорд) и вызвала себе такси. Интересно, там вместо водителя будет андроид или зомби? Не могут же живые люди работать в новогоднюю ночь…
Таксист оказался на удивление оптимистически настроенным дядькой с пушистыми усами. Молодость Деда Мороза.
— Куда едем, красавица?
Надеюсь, он такой веселый не потому, что пьяный.
Мы едем в клуб «Питер» к Патриаршим прудам. Позвонила Диане, она обещала посадить меня за свой столик. Диана — редактор отдела Моды в журнале «Playboy», мы с ней познакомились на корпоративной вечеринке. Это Варежка меня затащила на корпоратив «Плейбоя». Затащить-затащила, а сама тут же исчезла в неизвестном направлении. Если бы не Диана, я бы там со скуки умерла. Ну нет у меня способности получать удовольствие от женского стриптиза (как, впрочем, и от мужского). Девушки вокруг — сплошные «Плэймейт», причем одеты так, чтобы как можно меньше отличаться от разворота, на который снимались. Варежка, кстати, почти не выделяется из толпы полураздетых красавиц. А вот я в брючном костюме «Hugo Boss» и с не слишком выдающимся бюстом похожа на белую ворону. Кроме меня, одета скромно была только Диана, так что мы сразу друг друга заметили и часа два проболтали. Который раз убеждаюсь, что о моде можно говорить бесконечно. Прервала нас совершенно пьяная Варежка. Она выбрала самый легкий способ флирта: выпрашивала у незнакомых мужчин оливки из коктейлей с «Мартини». За час слопала целую банку оливок, зато перезнакомилась со всеми «плейбоями». Потом оливки кончились, и Варежка переключилась на сами коктейли. Еще через час она с трудом держалась на ногах, так что если бы Диана не вызвала нам корпоративную машину, я бы с Варей здорово намучилась, пока ждала бы такси. Проблем и так хватало. Как удивились бабульки у Варежкиного подъезда, когда ко входу подкатил черный лимузин с плейбойскими кроликами на дверцах и я с помощью водителя выгрузила оттуда пьяную Варю с атласными ушками на голове… Наверное, до сих пор нас вспоминают. А я до сих пор не могу понять, что в десять часов вечера в тридцатиградусный мороз делали у подъезда бабульки. Впрочем, одна из них выгуливала собаку, а другие две могли выйти для моральной поддержки. Или они просто примерзли к лавочке?
— Приехали, красавица!
Нет, этот таксист точно не пьян, раз содрал с меня пятьдесят баксов. Новый год все-таки. Все стоит, как баночка икры.
Клуб «Питер» — заведение не пафосное, не «R’n’B», зато жутко богемное. То есть дресс-кода никакого, в Новый год за столиком может сидеть небритый мужичок в рубашке за сто рублей и курить «Беломор», но он точно известный театральный критик или писатель. В общем, самый настоящий Питер. Мы все умные, а внешность — это второстепенно. Я сегодня, как назло, больше бы вписалась в корпоратив «Плейбоя» — черный корсет от «Dolce Gabbana» и дорогущие американские джинсы. Для ИЛа старалась. Диана, когда меня увидела, смеялась так, что поперхнулась «Маргаритой» и подарила фирменные атласные кроличьи ушки. Суровые интеллектуалы за ее столом посматривали на меня с опаской. Через несколько минут напряженного молчания щетинистый парень в косухе, сидящий напротив меня, вспомнил, что по астрономическому времени Новый год в Питере должен наступить на два часа позже, чем в Москве.
Да ладно, что я, в Петербурге не была?
— Питер же по московскому времени живет, — робко предположила я.
Все уставились на меня, как на идиотку, а парень в косухе, сочувственно сдвинув кустистые брови (как у Брежнева), объяснил:
— Мы про временные пояса.
Ага, мне уже легче. Я, правда, полная дура, или это только со стороны кажется?
Парень в косухе направился к диджею: мол, надо встретить Новый год еще и по питерскому времени, а Диана прошептала мне на ухо: «Не парься, они все немного того, зато общаться интересно». Не знаю, не знаю.
В два часа ночи по Москве и в двенадцать по временному поясу Питера диджей заорал в микрофон «С Новым годо-о-ом!!», все повскакали с мест. Щетинистый парень сунул мне в руку бутылку пива, зачем-то набросил на плечи свою косуху (думает, мне холодно в корсете?) и признался, что его зовут Вольдемар.
Мне сегодня явно везет на Вовочек!
Через полчаса и двух бутылок крепкого пива (все-таки Новый год) я стала открывать для себя прелести общения с интеллектуально развитыми людьми. Театральный критик рассказал мне, у кого можно достать контрамарки на любой спектакль, а художница за соседним столиком знала, почему Фрида не выщипывала брови.
Домой ехала рано утром с высокоинтеллектуальной головной болью. На улице такая тишина, как будто Москва полным составом эвакуировалась куда-нибудь на жаркие пляжи. Разочарование компенсируется только сознанием того, что утренники в детском саду были еще хуже. Боже мой, «компенсируется сознанием»… Неужели я настолько пьяна?
Лучше бы я поехала на метро, вместо того чтобы снова тратиться на такси. Или пешком пошла и заблудилась. Дома Лика с бабушкой спозаранку устроили новогодний скандал. Насколько я поняла из воплей, доносившихся сквозь входную дверь, мама собралась подселить к нам Вовочку. Сбежать бы, пока не поздно, но деньги кончились, а на улице я замерзну.
Ирина Родионовна пила валерьянку на кухне и мрачно смотрела на свое отражение в кофейнике. Лика бегала вокруг и пыталась объяснить, как бабушка всю жизнь мешала ее счастью.
— Да он Женечке куда больше подходит, чем тебе! — заявила Ирина Родионовна.
— Вова совсем не в моем вкусе! — испугалась я.
— Уже поздно разборчивой быть.
— Конечно, мне третий десяток пошел. Жизнь, можно сказать, кончена.
Но бабушку так просто не собьешь, так что мне лучше ретироваться в спальню, пока она не увлеклась этой идеей по-настоящему. У нее со времен работы в загсе рефлекс выработался — переженить всех в радиусе километра. Лику она в восемнадцать лет замуж выдала, но я, видимо, лучше сопротивляюсь.
Заперла дверь в спальню (для верности), обернулась…
На моей кровати, на белом шелковом покрывале лежал Вовочка с мятой тетрадкой и грыз ручку. Интересно, он в этой одежде ночевал на вокзале среди бомжей, наркоманов, гастарбайтеров, крыс и заразных бактерий? Уф… Кажется, меня тошнит.
— Поверь, я тебя понимаю, — вдруг пропел Вова. — Но я влюблен в твою мамочку.
Голосок у него очень высокий и довольно противный. И вообще, к чему он это?
— Ты не сможешь меня заставить… — не унимался он.
Что заставить? Постирать мое покрывало?
Видимо, лицо у меня было очень злое, поэтому он скатился (наконец!) с моей кровати, прижал к груди тетрадку и явно отрепетированным движением отбросил волосы со лба. Ну может, теперь этот дистрофик от поэзии догадается уйти?
— Что ты собираешься делать? — трепещущим голосом спросил он.
И тут до меня дошло. Я же заперла дверь! Ха-ха-ха, о чем он мог подумать?
Смущенно повернула ключ в замке и жестом предложила Вове выйти. Он, глядя мне в глаза (боится, что я всажу ему нож в спину? Правильно-правильно…), проскользнул в гостиную. На покрывале пожеванная ручка и какие-то серые пятна. Лика никогда не умела выбирать мужчин… Хотя это у нас семейное. Я сняла с кровати покрывало и потащила его к стиральной машинке.
В барабане спал Трюфель. Понимаю, от Лики с бабушкой только тут и спрячешься. Выкинула пса из машинки, он возмущенно залаял.
— Ладно, — согласилась я, — в следующий раз оставлю тебя внутри, когда буду стирать.