Лешу выписали из больницы через неделю. Томка еще в Первой градской, но уже начинает ворчать, что если ее не отпустят домой, то она сама уйдет, хотя ходить у нее пока совсем не получается — нога в гипсе. Звучит очень странно, но у аварии, в которой они оба чуть не погибли, есть по крайней мере один положительный результат. Тамара как только смогла сидеть на кровати, потребовала ноутбук, нашла в Интернете кучу сайтов, посвященных наркомании, и теперь каждый день рассказывает мне страшные истории о том, как люди погибали от курения марихуаны.
— Жень, а ты знаешь, что под кайфом, ну, совсем нельзя водить машину? — спросила она сегодня утром.
— Догадываюсь…
— Совсем нельзя, — повторила Томка и зажмурилась, как от боли. — А то можно врезаться в дерево и чуть не убить любимого человека, представляешь?
Мы с Лешей ездили на место аварии, он мне показывал огромный тополь, который они «сбили» на полной скорости. На стволе огромная вмятина, а вокруг — осколки лобового стекла.
— Спасатели говорят, просто чудо, что мы оба не вылетели из машины, а то травм было бы гораздо больше. — Он рассказывал об этом, как об интересном приключении.
Я поежилась, глядя на осколки вокруг дерева. Один из них чуть не изуродовал Томке лицо. Повязки сняли только вчера, заметных шрамов не останется, но хирург до сих пор удивляется и говорит:
— Просто ей о-о-очень повезло!
Федор возьмет Томку в «Антилань», как только она снова будет в форме. Леша вовсю ищет работу, но пока не нашел ничего подходящего. Я боялась, что он обидится на меня после кастинга для «Шоколада», но он злится только на Олега. Надеюсь их помирить в ближайшее время.
У «Тертого Шоколада» серьезные проблемы. Волгин подал на группу в суд. Хочет отобрать у нас все песни, а заодно и название. Это при том, что музыку писал Юра, Лягушкин только сочинял тексты. Название и вовсе придумал Олег, когда помогал маме на кухне — готовил шоколадную стружку для праздничного торта. Но попробуй все докажи! Юра говорит, что разбирательство затянется на несколько месяцев, и уже начал сочинять музыку для нового альбома. Ему главное — сохранить название, а песни написать, оказывается, несложно. Только вот в чем вопрос — кто будет придумывать тексты?..
Из-за Томки, работы и учебы я так замоталась, что прозевала начало весны. Сегодня с утра меня осенило, что уже пятое марта. Я бы и дальше тормозила, наверное, если бы не позвонила Варежка:
— Ты что собираешься Лике на Восьмое марта дарить?
— Мм?!
Тут я догадалась посмотреть в нижний правый угол дисплея мобильника, который приспособлен как раз для того, чтобы узнавать, какое сегодня число.
— Кажется, я отстала от жизни, Варь.
— Слава богу, заметила!! Ты когда в последний раз в универе была?
— Сразу после каникул, на семинаре Четвертушкина… Ой!
— Вот тебе и «ой»!
Не зря мне уже неделю кажется, что я забыла о чем-то важном…
Отправилась к Варежке в гости, чтобы она окончательно вернула меня к реальности. Она действовала методами шоковой терапии и еще в прихожей выдала все университетские новости, как информационная «лента» Интерфакса:
— Что у вас с ИЛом стряслось? Он меня чуть не каждый день про тебя спрашивает! — Тата ходит мрачнее тучи. — Болик с Леликом говорят, что они расстались. — Митька купил себе офигительную сумку, «Лакосте», тоже хочу такую, это нормально? Она же мужская… — Лешу отчисли: ли совсем, он восстанавливаться не собирается? Не боится в армию? — Буфет отремонтировали, там теперь все тошнотного цвета такого, светло-зеленого.
— Стой, Варь, у меня сейчас взрыв мозга будет! — засмеялась я.
— У меня раньше будет, — надулась Варя. — Больше недели поговорить было не с кем. Я от скуки даже в клуб пошла с Боликом и Леликом.
— Ну, и как?
— А как ты думаешь? Три часа сидела у бара и слушала про Прекрасного Принца ИЛа. Как будто мне тебя мало! И что вы все в нем нашли?.. Жень, ты чего? — вдруг забеспокоилась она. — Бледная стала, как кафель в ванной! Я не хотела тебя задеть, ты же знаешь, я просто так говорю всегда…
— Да не в этом дело, Варь. Просто я только сейчас вспомнила. Мы с ИЛом спали вместе в Туле.
— ЧТО?!
— Да не в том смысле, — замахала руками я и почему-то покраснела. — В прямом смысле СПАЛИ. Просто рядом на кровати. Понимаешь? — С сомнением посмотрела на Варежку (она явно не понимала). — Здоровый сон. Ночью люди спят. А мы с ним просто делали это на одной кровати…
Тьфу, опять двусмысленность получается! Да еще банальная какая-то! «Делали это» — так только школьники говорят. В начальных классах.
— Между нами ничего не было! Ну, почти ничего.
— Почти? — подозрительно прищурилась Варежка.
— Я только положила голову ему на плечо. И, кажется, призналась в любви. Потом из-за Томки совсем про это забыла, а теперь… Господи, Варь, какой ужас!
Даже Варежке я не смогла внятно объяснить, как ИЛ оказался в моей постели. Она сначала минут пятнадцать смеялась, не могла успокоиться, а потом спросила:
— А ты не пыталась узнать версию ИЛа? Вдруг он запомнил немного больше?
— Тебе не кажется, что это будет звучать немного странно? Ну, столько времени уже прошло…
— Это будет звучать ОЧЕНЬ странно, — снова расхохоталась Варежка. — Но у вас с ним все не как у людей. Я даже начинаю верить, что есть на свете настоящая любовь!
— В смысле?
— В смысле: влюбленного человека трезвым умом понять невозможно.
— У тебя есть трезвый ум? — удивилась я.
— На днях в шкафу нашла. Сама в шоке!
— Как мне с ним ОБ ЭТОМ говорить? Тем более сама почти ничего не помню. Не могу же спросить: «Я признавалась тебе в любви или нет?»
— Я бы не постеснялась! — заявила Варежка и топнула ногой по хвосту своей снежно-белой кошки. Не привыкшая к вниманию кошка замурлыкала.
В конце концов мне пришлось позвонить ИЛу, а то Варежка грозилась сама его обо всем расспросить. Его мобильник, умница, не подвел — снова оказался «вне зоны действия».
— Он, наверное, с Татой на даче! — радостно сообщила я.
Честное слово, сейчас мне легче мысленно уступить его Тате, чем идти на контакт. Варежка посмотрела на меня укоризненно:
— Я же говорила: расстались они с Татой! Болик с Леликом — классные шпионы, этого у них не отнять. Только не делай вид, что не обрадовалась!
— Не знаю, Варь. А вдруг он с ней расстался потому, что я сказала, что люблю его?
— Ну и что? Тебе разве не это нужно было? — вытаращила глаза Варежка.
— Я не уверена, что готова к серьезным отношениям. Мы с ним уже пробовали встречаться, и ничего хорошего из этого не вышло.
— Какой бред! «Не готова к отношениям», — передразнила меня она. — Ты же любишь его!
— А он меня?
— Так спроси у него! — раздраженно крикнула Варежка. — Или тебе легче всю жизнь ничего не знать и страдать в одиночестве?!
— Да не могу я у него спрашивать о таких вещах! Не так воспитана…
— БРЕД! Где тебя воспитывали-то? В пансионе для благородных девиц?!
— Вроде того. У бабушки, — миролюбиво ответила я.
— Ладно, прости, — сразу остыла Варежка. — Все равно я считаю, что ты ведешь себя как дурочка. Но, в конце концов, это твое личное дело. Может, пройдемся по магазинам до лекций?
Главное преимущество учебы на вечернем отделении — это… Нет, не то, что можно днем работать, а то, что можно перед лекциями пройтись по магазинам. Вообще, грех этого не сделать, когда подземный комплекс «Охотный Ряд» вырыли прямо под МГУ. Специально для удобства гламурных студенток и работников Кремля. Два часа мы с Варей носились кругами по магазинам и пытались сообразить, почему первый этаж называется третьим. В конце концов окончательно вымотались и осели в устричном баре. Я терпеть не могу устриц, улиток, рисовую лапшу и прочую скользкую пакость, так что пила апельсиновый фреш и наблюдала, как Варежка ковыряется в панцирях.
— Может, ИЛ просто перепутал комнаты?
— Ага! Или поскользнулся в коридоре, вышиб дверь в твой номер, упал на кровать и потерял сознание. Нет, сначала он снял рубашку, а потом уже вырубился.
— Варь, я серьезно!
— Вот хоть убей, не могу поверить, что ты серьезно спала рядом с любимым мужчиной и ничего не сделала!
— А что я должна была сделать?
— Поняла! — вдруг вскрикнула Варежка. — У них первый этаж называется третьим, потому что комплекс под землей! Вот они и считают сверху вниз, да? — спросила она у ближайшего официанта.
Мускулистый парень в тельняшке пожал плечами:
— Я всегда думал, что строители просто кнопки в лифтах перепутали…
— Тоже может быть, — закивала головой Варя.
Они минут десять обсуждали эту проблему с таким серьезным видом, как будто их правда волновали номера этажей. Потом в баре появились еще посетители, официант ушел, а Варежка выплюнула недоеденную устрицу и попросила счет.
— Терпеть не могу слизняков, — поежилась она, когда мы вышли.
— Господи, Варь, что мы тогда делали в этом баре?
— Как что? — возмутилась Варежка. — Ты что, не заметила, какие у них чудесные официанты?
Держите меня семеро!
Мы еле успели к началу лекции по истории религии, но педагог нас переплюнул и задержался на пятнадцать минут.
— И с какой радости я чуть каблук на лестнице не сломала? — возмутилась Варежка.
Читает Аллилуев — лектор с философского факультета, так что методы у Него тоже философские. Вот сейчас он замолк на середине фразы, задумчиво уставился в потолок и заявил:
— А ведь журналисты — это те же шаманы — посредники между людьми и недоступным миром политиков… или звезд эстрады.
Тата преданно смотрит философу в рот и при этом умудряется конспектировать («слепой» метод, высший пилотаж). А мне он совсем не нравится: сальные волосы до плеч и косматая борода. Как сказал бы Митька: «У меня эстетическое чувство страдает».
— Контагиозная магия, — вещал лектор, — учит тому, что часть всегда связана с целым…
— Варь, — прошептала я, — как ты думаешь: если отрезать у Аллилуева прядь волос и вымыть, у него вся голова станет чистой?
— Не верю я в магию, — вздохнула Варежка.
— Тотемизм, — продолжал Аллилуев, — вера в связь человека с животным-первопредком. Вот вы, например, — ткнул он пальцем в Тату, — будете из племени ягуаров…
— Это леопард, — нежно поправила Тата, решив, что лектор намекает на ее меховую курточку.
— Щаз-з-з, леопард! — зашипела Варежка. — Кролик, крашенный под леопарда!
— Ну, тогда вы будете из племени ягуаров, — посмотрел Аллилуев на меня.
У педагога на лице написано, что он думает про умственные способности студенток. Решила его не разочаровывать.
— Нет, я буду из племени «Феррари»! Не настолько люблю «Ягуар», чтобы ему поклоняться.
Варежка подавилась смехом и сделала вид, что уронила ручку под стол. Аллилуев шутки не понял.
В полдесятого вечера, после учебы, я так мечтала пойти домой и выспаться первый раз за месяц, но, видимо, карма у меня такая — спать не больше пяти часов в сутки. О здоровом цвете лица можно и не мечтать… Что-то я отвлеклась. Минут за десять до конца последней пары Варежка написала прямо на обложке учебника по социологии мой приговор:
«После лекции нужно сходить к ИЛу и все выяснить. Чем дольше будешь с этим тянуть, тем хуже».
— Варь, я совсем не готова!!
— Конечно! — согласилась она. — Но тут как с дантистом — никогда не бываешь готова, но если НАДО, то чем дольше ждешь, тем больнее становится.
В подъезде у ИЛа стойко замерзали две худенькие девочки с постером «Шоколада». Я позвонила в дверь. Надежда все-таки умирает последней.
— Думаешь, если бы он был дома, мы бы тут стояли? — спросила одна из поклонниц.
Следуя здравому смыслу, мне бы сейчас пойти домой и попытаться дозвониться, но здравый смысл замерз и отвалился еще по дороге (если он вообще у меня был). Весна, называется. Март, а на улице минус двадцать — непорядок!
Он объявился поздно. Я к тому времени настолько закоченела, что вместо запланированного милого приветствия: «Хи-хи-хи, как здорово, что не пришлось тебя долго ждать, а то запросто можно замерзнуть на этой вашей лестнице» — у меня получилось только помахать рукой. Улыбку тоже пришлось отменить — от холода зубы стучат. Сообразительный ИЛ молча затащил меня в квартиру и отправился на кухню заваривать чай. Даже не заметил, как в дверь проскользнули обе поклонницы. Мы сидели рядком на круглом красном диване в студии и смотрели круглыми глазами на дверь. Вошел ИЛ с чаем, пересчитал нас, удивился:
— Ого! Да вас сразу три!
— Можно автограф? — закатывая глаза от восхищения, робко попросила одна из поклонниц.
— С ума сойти! — расписался у нее на футболке ИЛ. — Я же только один концерт отыграл! Откуда вы вообще меня знаете?
— А мы ездили в Тулу, — объяснила вторая девочка. — Мы — активистки фан-клуба «Тертого Шоколада».
— Устроили мне кастинг? — улыбнулся ИЛ.
— Вроде того, — закокетничала фанатка с автографом.
— Ну и как?
— Обалдеть! — честно призналась она. — Спасибо огромное! Мы, наверное, пойдем…
— Уже поздно так, — забеспокоился ИЛ. — Вы сами доберетесь?
— А мы на машине!
— О-о, у вас уже есть права?
— А мы с папой! — рассмеялись девочки.
— Бедный папа, — вздохнул ИЛ, закрывая за ними дверь.
Тут я отогрелась настолько, что ко мне вернулся дар речи:
— ЧТО ТЫ ДЕЛАЛ В МОЕМ НОМЕРЕ В ТУЛЕ?!! И ПОЧЕ…
Я не знаю, почему начинаю каждый раз орать на тебя, вместо того чтобы признаваться в любви. Но ты же понимаешь — воспитание от бабушки, и на улице такой зверский невесенний холод, и столько сразу проблем.
— Тише, соседей разбудишь, — испугался ИЛ. — Я хотел извиниться.
— Перед соседями?
— Да нет, тогда в Туле. Я так мерзко наорал на тебя из-за этих фотографий… Перенервничал из-за концерта. Еще девочки эти: «я хочу тебя, я хочу тебя» на каждом шагу. Тут любой рехнется!
— Извиниться — это похвально, — согласилась я. — А почему ты влез в мою постель?!
ИЛ смущенно улыбнулся и взъерошил волосы:
— Мой номер был немного занят нашим осветителем и какой-то юной особой.
Он сел рядом на диван. Я возмущенно фыркнула и отодвинулась.
— А почему ты не пошел спать к Юре? Или к Олегу?
— Потому что мне куда приятней спать рядом с тобой, чем с Юрой или Олегом, — сжав зубы, как будто еле сдерживаясь, чтобы не закричать, сказал ИЛ. — И, по-моему, ты была совсем не против.
— Между нами ничего не было? — на всякий случай уточнила я.
— Между нами было полметра кровати, несколько подушек, одеяло и плед с дивана, — ответил он и, улыбнувшись, добавил: — А ты что, настолько крепко спишь?
— Я тогда выпила бутылку вина, так что была не совсем в себе. Не понимала, что происходит. И говорила всякие глупости… — Кажется, я покраснела. — Ладно, извини. Просто нужно было все выяснить, понимаешь? Я поеду домой.
— На чем поедешь? Метро уже час как закрылось.
— Позвоню Варе, она меня подвезет.
— Она спит давно…
— Ну, пешком пойду! — разозлилась я.
— Я тебя отвезу.
— Вот только не надо делать мне одолжения! Иди спать!
ИЛ рывком уложил меня на диван и поцеловал в шею. Почти укусил. Я зажмурилась от боли. Он так же резко отпустил меня и сел рядом.
— Ты что, совсем?! — не придумала ничего умнее я.
— Ты как школьница, — улыбнулся ИЛ. — Поехали.
Вот теперь я злюсь по-настоящему. Тоже мне граф Дракула нашелся! Теперь неделю придется в водолазках ходить!..
Всю дорогу мы ехали молча, ИЛ чему-то улыбался (впрочем, он всегда неизвестно чему улыбается), а я старалась не расплакаться от возмущения.
Домострой! Унижение женщины грубой мужской силой!
Машина остановилась.
— Вылезай давай, — промурлыкал ИЛ. — Всем школьницам давно пора спать.
В его игрушечном «Фольксвагене» сложно размахнуться. Но я очень постаралась. Влепила ИЛу такую звонкую пощечину, что мне бы позавидовали все оскорбленные женщины из мексиканских сериалов. Он потер щеку и, передразнивая меня, возмущенно спросил:
— Ты что, совсем?!