Я не сразу поняла, чем мне грозит новый Варежкин имидж. Ну, в одном бутике нас консультант перепутал — ничего страшного! Зато сегодня нам придется выдержать настоящую атаку: мы идем в университет сдавать последний зачет. Конечно, я проследила, чтобы Варежка сделала другую прическу (жаль, она не хочет все время ходить в шапке), и глаза у Вари голубые, а у меня карие, но на журфаке учатся такие профессионалки по части имиджа, что нас с ней в любом случае засмеют. С ума сойти, какая я обалденная подруга! Ну кто еще добровольно согласился бы на собственное клонирование?

Чтобы наше сходство сразу не бросилось в глаза, мы решили разделиться. Варежке хорошо, она на машине, а мне добираться на метро. Кстати, после освоения чугунных ворот у ИЛа на даче, я до сих пор могу ходить только в мягких унтах на плоской подошве. Все остальное жутко больно. Вышла я пораньше, чтобы успеть в «Антилань» на кастинг — надеюсь застать там Томку.

Даже не пришлось звонить папе из холла: охранники агентства наконец меня запомнили и пустили без пропуска. Я села в углу зала на мешок с декорациями для показа модельера Шарикова. Декорации — это немереное количество шелковых подушек, так что устроилась я довольно удобно. Рядом аккуратно положила фотоаппарат — пусть греется. Папа с грохотом распахнул двери перед сухопарой дамой в строгом костюме и приземистым мужичком в панамке «Burberry». Кажется, это тот самый тип из «MiuMiu», который увозил Томку с приема. Не зря все-таки Леша хотел его ударить. Начинаю верить в интуицию, честное слово. Ага, а вот и Томка!..

Только я собралась бежать за кулисы, как меня увидел папа, схватил за шкирку и выволок за дверь. Боже мой, когда он последний раз это делал, мне три года было! Я тогда застукала их с Ликой в постели и никак не хотела уходить. Не может маленький ребенок уснуть в огромной темной комнате, когда на улице дождь. А в родительской спальне все так веселятся… Да-а, я уже тогда умела заходить не вовремя. ИЛ с Татой это на себе испытали.

— Пап, что случилось? — Я еще не решила, возмущаться мне или смеяться. — Мне уже двадцать, это неуважение какое-то!

— Я тебе сейчас покажу неуважение!

Ух ты, таким я папу ни разу не видела.

— Ты совсем с ума сошла?! — бушевал он.

Он что, пьян? Вроде не похоже…

— Я сколько раз на кастинги ходила, и ты ни разу не говорил, что нельзя…

— Вот только не начинай из себя дурочку строить! Не понимает она…

Папа наконец отпустил мою куртку и стал ходить туда-сюда перед дверью в зал. Но я честно не понимаю, что происходит!

— У меня ни одна модель не курит травку! Я за сотней девушек уследил, а за собственной дочерью не смог!! — Федор вдруг понял, что вопит слишком громко, и осторожно заглянул в зал, но там вроде все было в порядке. Для профилактики он крикнул очередной девушке: — Ты думаешь, если я вышел, значит, ничего не вижу? Не позорь меня, дорогая, иди работать в продуктовый магазин!

— Ничего я не курю, — пожала плечами я. — Это тебе Ну-Ну рассказала?

— Неважно, кто рассказал! — Папа улыбнулся. — Ну-Ну — хорошее прозвище. Никак не придумаю, как Надю отучить от этого слова.

— А ты попробуй ее так называть при всех — живо отучится. — Должна же я хоть как-то ей отомстить.

— Так ты не куришь?

— Вообще ничего никогда не курила!

Это я вру, конечно. В девятом классе на школьной дискотеке взяла у подружки «Мальборо» и минуты три строила из себя роковую женщину с сигаретой. А потом меня часа три тошнило. Вот и весь опыт. Но мне вполне достаточно.

— А кто курил? — задумался Федор.

— А я знаю?! Мало там народу было, на приеме…

Вот, снова я вру.

— Что-то ты быстро догадалась, откуда я все знаю. — У моего папы с логикой все отлично. Впрочем, как и у меня.

— Просто это был единственный раз, когда в раковине плавал косячок, а рядом стояла Надя.

— Может, это она курила?

Вот была бы я настоящей стервой, сейчас подставила бы Надю так, что отомстила бы ей за все сразу. Даже за мое выпускное платье, которое она облила вином. Сначала назвала безвкусным, а потом испортила. Я поборола искушение и ответила:

— Нет. Она зашла после меня.

— Ладно. Ты уже сдала работы для выставки?

Федор всегда так быстро меняет тему разговора, что можно запросто забыть, о чем вообще говоришь.

— Э-э… Для какой выставки?

— «Москва глазами москвичей», или что-то вроде. Глуповатое название, но не я же придумывал… Фотовыставка. Нужно туда отправить пять фотографий, которые ты сделала в городе. Или десять, не помню. Ириска еще неделю назад тебе факс отправляла, там все было написано!

— Пап, вынуждена тебя разочаровать, но у нас нет факса.

— Блин, и как вы живете?! В общем, спроси у Иры, может, еще сохранилась эта бумажка с требованиями. Они там совсем загнутся без твоих фоток, Жень. Я в сауну с организатором этой самой выставки ходил, так он говорит — кошмар им присылают, а не работы. Сплошные котята и лужи. Котята в лужах. Бездомные собаки. Никакого чувства юмора. Кстати, Тарас у вас недельку поживет…

Ну вот, опять он меняет тему без предупреждения. Это чтобы я не смогла в полную силу возмутиться. Папа никогда ничего не делает просто так, пора бы мне запомнить. Пристроил на выставку — заставит следить за своим малолетним сыном. Я Тарасика больше двух дней выдержать не могу, а в этот раз, судя по всему, он задержится надолго. Папа сбежал от Сары, своей гражданской жены, щедро оставив сына на память. Проблема в том, что он вовсе не ее ребенок, а плод любви Федора и какой-то именитой румынской модели. Она Тарасиком никогда особенно не интересовалась, а теперь вовсе уехала в Голливуд сниматься в триллерах. Правильно, родив такого монстра, только в триллерах и сниматься.

— Забирай его к себе! — замахала руками я. — Он Лику с ума сведет!

— Куда забирать? Я в гостинице живу, и не один — только ребенка мне там не хватало. Как устроюсь, квартиру сниму, сразу его заберу.

Тарасик, кроме папы, вообще никого не слушается, да и то потому, что тот ему все позволяет. Теперь, если Федор не найдет жилье в ближайшие дни, эта Годзилла в миниатюре разнесет весь дом. Лика такую наглость терпеть бы не стала, но она не настолько стервозна, чтобы забыть, как при разводе Федор ушел с одним чемоданом, оставив ей квартиру.

Я еще не успела прийти в себя от такого обилия новостей, а папа уже хлопнул дверью зала и отправился работать. Ириска, его секретарша, девушка очень аккуратная: у нее все письма лежат в папочках «Входящие» и «Исходящие» и разложены по датам. Моя «бумажка» с требованиями для выставки нашлась быстро. Хотя это неудивительно — с такими ногтями дисциплина должна быть железная. Ира известна своим художественным маникюром на всю Москву. Сегодня у нее на ногтях виды Лос-Анджелеса, а на большом пальце нарисована чихуа в розовом платьице и написано «Ненавижу сучку Пэрис Хилтон». Имеется в виду собака, конечно. Это просто супер, когда в тебя влюблен лучший nail-дизайнер в городе. С другой стороны, как-то он нарисовал Ириске на каждом ногте по ядовитой змее только потому, что она не смогла пойти с ним на свидание.

Я уже собралась уходить, но тут вспомнила, что пришла с воспитательными целями, и отправилась искать Томку. Но она, конечно, уже успела сбежать. Никудышная из меня подруга!.. Кстати, и студентка тоже, потому что зачет начнется через полчаса, а мне до универа минут сорок добираться. Кубарем скатилась в метро и чуть с ума не сошла, пока полминуты ждала электричку. Мало того, пока ждала, умудрилась сделать фотографию для выставки. По платформе вразвалочку прогуливались две суровые тетки в форменных костюмах с квадратными плечами. На спинах у них жирными буквами было написано «охрана», у пояса дубинки, а выглядели тетки, как настоящие терминаторы. Здорово будут смотреться между котятами… Видимо, я научилась развивать скорость «Миникупера» — мало того, что успела на зачет, так еще и автомобилистку-Варежку обогнала минут на пять. Как назло, Митька сдал зачет первым и стоял у двери аудитории. Его реакции на Варин новый имидж я боюсь больше всего — Митька на курсе главный насмешник. Он пишет для «интеллектуального» глянцевого журнала статьи на тему мужского превосходства. Его бы с Кирпичом познакомить!..

Варежка еще шапку снять не успела, а он уже все заметил:

— Жень, вы что — сестры?

— А ты не знал? — отрезала Варежка.

Я заметила Тату. Она стояла, опершись на тумбу с бюстом Маркса, и злобно улыбалась. Неужели я теперь, чуть что, буду вспоминать лицо ИЛа, когда она… Все, я пошла в аудиторию — сдаваться. Мы с Варежкой, пока готовились отвечать, выяснили, что обе сегодня не выспались и точно не помним, что сегодня сдаем. Хорошо, что на билетах было написано название дисциплины. Зачет оказался на удивление легким. Кажется, мы с Варей получили его за то, что больше всех зевали. Лунатиками спустились вниз, в буфет. Кофе там довольно противный, но вдруг поможет?..

— Покой нам только снится, — пробурчала Варежка.

Обычно в конце сессии народу в буфете почти нет, но нам сегодня катастрофически не везло. За одним из столиков устроились Болек и Лелик. Мы с Варей сегодня не единственные близнецы на факультете…

Болек и Лелик — это Оля и Лена, сестры-близняшки. Они учатся на третьем курсе, на год младше нас с Варежкой. Зато работают в «Серьезной Газете», для которой фотографирует ИЛ. Работают они секретаршей. То есть в штате числится Лена, а Оля ее подменяет через день (сестринская любовь, зарплата пополам). В редакции об этом «трудовом соглашении» никто даже не догадывается. Кроме ИЛа. Он их в первую неделю раскусил. Наблюдательному фоторепортеру показалось странным, что секретарша через день пьет то кофе, то зеленый чай. Это еще куда ни шло, может, какая-нибудь новомодная диета. Но в «кофейные» дни у нее проявлялась родинка на шее… И конец конспирации! Обе девушки тут же прониклись к ИЛу нежнейшими чувствами, потому что раньше их различали только собственная мама и незабвенная Лилия Владимировна Одуванчикова. Теперь Болека с Леликом не остановить. Они, даже если точно знают, что ИЛ с кем-то встречается, все равно не сдаются. Понятия не имею, как сестрички собираются делить его между собой в случае успеха. Осенью они от ИЛа не отлипали, и я просто с ума сходила от двойной ревности.

Болик с Леликом бодро щебетали над стаканчиками с какой-то подозрительной жидкостью. Только мы с Варежкой знаками договорились о срочном отступлении в коридор, как нас засекли:

— Женечка, иди к нам! — заверещала Оля (или Лена?).

Варежка от удивления выронила ключи от машины. С каких это пор я для них «Женечка»?

— Сейчас, мы только кофе возьмем.

— Ни в коем случае!!! — заорала вдруг Лена (или Оля?) и бросилась наперерез.

Я испуганно прижала к груди сумочку. Кофе, конечно, мерзкий, но не отравленный же?

— Сегодня мы угощаем! — объяснила она. — После того, что ты для нас с Леной сделала…

Слава богу, теперь я их не перепутаю. Лена справа, Оля слева. Главное, не забыть. И что я для них сделала?

— Ну, когда мы праздновали свой день рождения у ИЛа не даче…

Лена тоже вскочила и вместе с Олей пошла к буфету. Варежка обняла меня за плечо и осторожно усадила на стул. Правильно сделала, а то я могла бы упасть. Даже не в обморок, а сразу в кому.

Я думала, что это был праздник ИЛа! Неужели он меня обманул? А мне пришлось готовить угощение для Болека с Леликом? Не-е-ет, не может быть, мне все это снится…

— Женька, проснись! — Варежка помахала рукой у меня перед носом. — Ты же не станешь устраивать при них истерику!

— О-о-о… — выдохнула я.

— Ладно тебе! — Она постаралась беззаботно улыбнуться. — Как будто раньше не знала, что все мужики… Давай быстрее, они уже кофе несут!

— Женечка, тебе без сахара? — спросила Оля.

Боже, у нее в кошельке фотография ИЛа!

— Нет, — плачущим голосом ответила я. — В смысле, без. Сахара.

— Мы хотели поговорить про Тату, — начала Оля. — Нам кажется, что она совсем ему не подходит.

— Кому — ему? — тупо спросила я.

— ИЛу! — хором пояснили Болик с Леликом.

Меня осенило. Может, у них с ИЛом день рождения одновременно?

— А когда у ИЛа день рождения?

Реакция была такая, как будто я спросила: «В каком месяце 8 Марта?» Варежка смотрела укоризненно, вроде: «И не надейся»…

— Шестнадцатого октября, а ты не знала? Ровно за месяц до нашего! — гордо объявила Оля.

Дайте мне яду!

Я глотнула кофе. Он был таким противным, что вернул мне способность двигаться. Вскочила.

— Это не наше дело, с кем он встречается, — голос у меня какой-то другой.

Я вышла из буфета. От обиды не сразу вспомнила, где гардероб, и пошла вверх по лестнице. Налетела на ИЛа. Чуть не упала.

— Ты чего? — спросил он.

Рванулась вниз и только тогда поняла, что он держит меня за руку. Крепко. И не отпускает.

— Ты чего дрожишь? — продолжал издеваться ИЛ. — Заболела после дачи? Ноги как?

Мне хочется то ли орать на него, то ли плакать. А ведь если я сейчас устрою скандал, то его могут исключить из аспирантуры за совращение студенток. Или что-то вроде этого.

Я вдруг задохнулась, согнулась пополам. Ух ты, это истерика? Буду знать… Так легче, так я его не вижу.

— Жень… — испуганно шарахнулся ИЛ.

Сделала вид, что закашлялась. Поверил.

— Да все в порядке! Я простужена…

Руку он с перепугу отпустил. Я добралась до гардероба, забрала пальто и вышла на улицу. Там было так холодно, что плакать расхотелось. Прошла через Александровский сад, мимо метро, вышла на мост.

Повернула к Дому на Набережной, споткнулась обо что-то на обледеневшем асфальте, поскользнулась. Если бы не ограда, свалилась бы в реку. Все бы подумали, что я, как какая-нибудь средневековая барышня в избытке чувств, бросилась вниз. И никто бы не догадался, что проблема вовсе не в ИЛе, а в простом камешке. Но это был не камень…

Это дверная ручка. Круглая, медная и обледеневшая. Дом старый, наверное, кто-то из жильцов выбросил. В моей коллекции такой нет. Странноватое увлечение для девушки, я согласна, но каждому свое. Лика, например, вечерние платья собирает. Тратит безумные деньги, а надевает от силы один раз. Разве не глупо?

Выковырять кусок металла изо льда очень сложно. Можно было бы расколоть лед каблуком, но я сегодня не в сапогах, а в мягких унтах. И в этом тоже виноват ИЛ! Что же делать… Я скорее сама в лед вмерзну, чем ее достану! Через пару минут я уже звонила в дверь квартиры на первом этаже. Дверь со скрипом приоткрылась, и оттуда выглянула сначала взъерошенная болонка, а потом старушка в пуховом платке, спустившимся до самых бровей. Болонка посмотрела на меня с интересом, а старушка спросила:

— Кто там?

— Ээ… Меня зовут Женя, — решила представиться я.

— Мы уже голосовали в этом году!

— Да нет, я машину оставляла у вашего дома, и замок замерз, — не моргнув глазом, врала я (про ручки ей час объяснять придется, и она все равно не поверит). — Мне стакан горячей воды нужен.

— А-а, — улыбнулась старушка, — сейчас.

Она оставила меня наедине с болонкой, которая, кажется, узнала в моих унтах бывших кроликов и решила немного поохотиться. Через минуту старушка вернулась с неземной красоты хрустальным бокалом, полным кипятка.

Быстро растопила лед на набережной, вынула ручку и отнесла бокал обратно. Старушка явно не ждала, что я вернусь.

— Да ладно, оставила бы себе на память. Может, чаю попьем, Женя?

— В следующий раз обязательно, — улыбнулась я.

— А у меня печенье есть! — с надеждой крикнула мне вслед старушка.

Карман оттягивает новенький экспонат для коллекции; ИЛ не достоин даже того, чтобы я о нем думала. Жизнь снова обрела смысл. Холодно-то как! Где-то рядом должна быть троллейбусная остановка…

Это новый изощренный способ самоубийства — ожидание на остановке. Я тут уже полчаса превращаюсь в сосульку, а троллейбуса все нет. Еще пять минут, и мне придется идти пить чай к незнакомой старушке. Недавно подъезжала маршрутка, но мест в ней было мало. Только я собралась сесть, как откуда ни возьмись выскочил весьма резвый мужичок с палочкой и, растолкав очередь из замерзших пассажиров, занял мое законное место. И для чего ему палочка? Чтобы удобнее было толкаться?

Через час я, кажется, увидела в конце улицы троллейбус. Или это галлюцинация?..

Раньше говорили: «Набились как селедки в бочку». А теперь полный троллейбус больше похож на упаковку замороженной стручковой фасоли. Все пассажиры зеленые от духоты и так закоченели на остановках, что позвякивают, когда сталкиваются.

Отдохнуть дома после тяжелого дня можно даже не надеяться. Это не квартира, а психологический диспансер. Пациентов прибавилось.

Когда я пришла, Тарас пытался накрасить Трюфеля Ликиной губной помадой.

— Тарас, немедленно отпусти собаку! — с порога рявкнула я.

— Немедленно отпусти собаку, — передразнил меня Тарасик. — Он гей и не скрывает своих пристрастий. Смотри, как ему нравится! — Он повернул ко мне Трюфеля с наклеенными ресницами и ярко-красными губами на всю мордочку.

Честно говоря, выглядит это довольно смешно. Да и вряд ли дорогущая Ликина помада опасна для собачьего здоровья.

— Тарасик, а ты не хочешь стать визажистом? — поинтересовалась я. — Будешь красивым девушкам макияж делать…

— Нет уж! Я лучше буду их… — Тут мой сексуально озабоченный братишка продемонстрировал на Трюфеле, что он будет делать с красивыми девушками. Такого унижения пес не выдержал и цапнул его за палец. Тарасик взвыл. На шум прибежала Лика в фартуке и туфлях на шпильке.

— Ну что за противная собака… — Тут она увидела накрашенного Трюфеля и рассмеялась.

Песик растерянно помахал наклеенными ресницами.

— А-а-а! Моя лучшая помада!!!

— Моя лучшая помада! — зарыдал Тарасик, упал на пол и заколотил по нему кулаками.

— Лик, может, он все-таки твой сын? — поинтересовалась я. — Его же в любой театральный вуз без экзаменов возьмут!

— МАМА! — Тарасик на четвереньках подполз к Лике и обнял ее за колени. — Маманя!!!

— У-у-у, ти мой маленький, — растрогалась Лика.

Это Тарасик-то «маленький»? Тринадцать лет, здоровенный лоб! Похабник к тому же. А меня Лика сразу бы задушила при первой попытке назвать ее «мамой». В театре она до сих пор играет юных девушек, так что двадцатилетняя дочь в образ никак не вписывается…