Преждевременная раздача подарков
Мне совсем не нужно было думать о далеких крупных финансовых проектах вроде Кубы. Достаточно было просто заглянуть в холодильник, чтобы понять, что время уже созрело – пора засучивать рукава. Проблема была в том, что я понятия не имел, о чем бы мне написать. Не был я достаточно выносливым, чтобы гоняться за большой медийной темой на злобу дня, и на мое журналистское любопытство надежды не было: насколько я его знал, оно всегда возвращало меня тем или иным путем к моим личным делам, вернее, в бар Золтана.
Поэтому я решил послать Петеру Зайбернигу имейл с предложением и сочинил следующий текст: «Дорогой господин Зайберниг, я был бы весьма рад время от времени посылать для вашего отдела материалы из области социального. Разумеется, у меня уже есть идеи, но для начала было бы, может, лучше, если бы вы дали мне задание. Во-первых, я ценю ваше чутье на…»
Последнюю фразу я смело вычеркнул, поскольку не годилось мне на пятом десятке лет вдруг начинать подлизываться, а кроме того, при слове «чутье» я сразу представлял Зайбернига за дегустацией вина. Поэтому я написал: «У вас есть цельное представление о редакционном портфеле, и вам лучше знать, какие темы заслуживают наиболее пристального внимания и оправдают появление репортажа на ваших страницах. Надеюсь на ваш скорый ответ. С дружеским приветом, Герольд Плассек».
Ответ Зайбернига не заставил себя ждать: «Привет, господин Плассек. Не заинтересует ли вас тема магазинов Kost-Nix? Из нее мог бы получиться хороший репортаж. Эти бесплатные лавки вырастают как грибы после дождя, и дело здесь не в выгоде, а в активной помощи нуждающимся. Такая лавка на Таборштрассе вроде бы должна закрыться из-за повышения арендной платы. Скажите, нет ли у вас желания написать об этом статью? Если да, я пришлю вам пару ссылок. Сердечно, Петер Зайберниг».
Если что-то ничего не стоило, это автоматически было мне симпатично. Поэтому я не раздумывал и десяти секунд и с благодарностью принял это предложение.
* * *
Во второй половине дня я уже с нетерпением ждал прихода Мануэля и сразу спросил его, много ли ему задано на дом. К счастью, оказалось немного. Если не считать заданий по математике, английскому и немецкому и подготовки к завтрашней контрольной по французскому, он был, так сказать, совершенно свободен.
От моего заманчивого предложения отправиться со мной на разведку, с одной стороны, а с другой стороны, на бесплатный шопинг, он, естественно, не мог отказаться.
И мы пустились с ним в путь в так называемый Подарочный центр на Таборштрассе.
Я уже почитал в сети материалы по теме и поэтому освоился с философией магазинов Kost-Nix, она сильно напоминала мне классическую рождественскую раздачу подарков и велась на этих площадках открыто и каждый день, да к тому же без упаковочного хлама. Это могло подаваться, например, так: «Ты можешь брать у нас и ничего не обязан отдавать за это. Но ты можешь и занести вещи, которые тебе больше не нужны, если они чистые и еще функционируют». Или так: «Мы хотели бы создать открытое пространство для всех, кто хотел бы взаимно одаривать друг друга. Вещи можно приносить и забирать – без всякого участия денег. У нас нет ни малейших намерений получить выгоду, а арендную плату нам финансируют спонсоры».
Сильно ошибается тот, кто ожидает увидеть здесь пропыленный ассортимент старьевщиков или обычных блошиных рынков с носками всех оттенков серого и виниловыми пластинками от Дэвида Кэссиди до Дэвида – нет, вот не Боуи, а – Хассельхоффа. Я бы, вообще-то, не глядя поменял свой мини-лофт на любое из этих плотно уставленных, крайне уфарфоренных и густо увешанных хрустальными люстрами помещений. А чтобы избавить себя от настолько же хлопотной, насколько и дорогой процедуры перевозки, я мог бы сделать мою квартиру со всей мебелью магазином Kost-Nix, а сам просто переехал бы сюда, думал я, вот это было бы настоящим «шух не глядя» в усовершенствованной форме, по крайней мере, для меня.
Мануэль – прежде чем усвистать в спортивные товары – должен был выполнить мое задание: ко всему присмотреться и записать, какие люди что приносят и что забирают. А если он хочет действительно сослужить мне службу, то пусть проведет среди посетителей небольшой блиц-опрос – для школьной газеты – о том, что их сюда привело, какой опыт по этой части у них уже есть и какого они мнения о бесплатных магазинах в принципе. Это было, конечно, эксплуатацией детского труда, но Мануэль любил такую работу – в отличие от меня.
Я как раз завис между горами посуды и залюбовался чувственно-волнующим каменным литровым сосудом, напомнившим мне о детстве, потому что у моего дедушки была похожая кружка, как вдруг ко мне обратилась женщина лет тридцати прямо-таки с металлом в лице и бейджиком на груди с именем Нина. Она прошептала:
– Ты можешь забрать эту пивную кружку бесплатно.
В том смысле, что бывают у нас всех плохие времена.
Я заявил Нине, что нахожусь тут с журналистской миссией и работаю над репортажем для «Нового времени», и это впечатлило ее до такой степени, что она тут же перешла на «вы», так что я даже не успел вдоволь насладиться ее предыдущим «ты». В маленьком подсобном помещении, где мы могли без помех побеседовать, мне налили кофе из термоса, и Нина развернула передо мной историю зарождения и развития этой сказочной страны секонд-хенда.
Единственная печальная глава касалась как раз близкого будущего: дом, в котором находился магазин, принадлежал одной трастовой компании, которая намеревалась реконструировать здание и предупредила их, что с января повысит арендную плату на треть. Тем самым Подарочному центру больше не продержаться за счет симпатии частных персон, придется, к сожалению, закрывать бесплатный магазин и перебазироваться в более дешевый район на окраине города. Владельцу это будет только кстати, поскольку, по слухам, здесь вскоре должен открыться магазин деликатесов.
Я пометил себе фамилию и номер телефона владельца, простился с Ниной и забрал Мануэля, который уже завершил разведку и выбрал свою топ-тройку подарочных предметов, которые, судя по всему, предназначались для новой формы современного троеборья: жокейку, хоккейную клюшку и очки для нырянья.
– А ты себе ничего не подыскал? – спросил он меня.
Я вспомнил красивую пивную кружку, но я ведь был при исполнении, поэтому ответил:
– Нет, сегодня нет.
* * *
Мы обменялись полученными сведениями и обсудили дальнейшие шаги. По мне, так нам следовало бы сразу посетить владельца этого дома – по имени Дитмар Штайнингер – в его трастовой конторе на втором этаже и расспросить по поводу слухов о повышении арендной платы, чтобы на сегодня покончить с делами, поскольку я был уже сильно утомлен.
– Я бы на твоем месте не стал этого делать, – сказал Мануэль.
– Почему не стал бы?
– Как только он тебя увидит, то сразу поймет, что это будет за очерк.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, он ведь не примет тебя за большого фаната магазина деликатесов.
Уж не комплимент ли это был?
– Да он и не должен принимать меня за фаната, – ответил я.
– Но тогда он сразу догадается, что ты напишешь о нем плохо, поэтому не скажет тебе ничего или хотя бы не скажет правду.
Я обомлел. Мой высокоинтеллектуальный мальчик обладал способностью думать на три хода вперед и даже видеть насквозь людей, которых никогда не видел.
– И что бы ты предложил? – спросил я.
– Будет лучше всего, если ты позвонишь ему, станешь интересоваться только магазином деликатесов и скажешь, что находишь суперским, что такой магазин там наконец появится. А в газете потом напишешь, что находишь это суперски плохим и подлым.
– Мануэль, само по себе это задумано гениально, но абсолютно несерьезно, – сказал я.
– Ну и что? Главное, чтобы магазин, в котором все бесплатно, не закрылся, – ответил Мануэль.
Деликатесы для шейхов и олигархов
Поскольку ни Рим не был построен в один день, ни Афины не обанкротились в одночасье, я дал проекту репортажа спокойно провести ночь – среди прочего и в баре Золтана – и ждал обещанного обратного звонка от владельца дома Дитмара Штайнингера, который в полдень среды застал меня в постели. Я твердо намеревался придерживаться совета моего разумного сына, но при этом обойтись без всякой лжи.
– Добрый день, господин доктор Штайнингер, моя фамилия Плассек, я пишу для «Нового времени», и меня интересует запланированный магазин деликатесов на Таборштрассе, – таковы были мои первые слова.
– Уважаемый господин… э-э…
– Плассек.
– Уважаемый господин Плассек, об этом говорить пока преждевременно. Сейчас первым делом здание необходимо реконструировать, а потом уж мы поглядим. Сейчас пока идут переговоры с арендаторами. Я не хотел бы забегать вперед, – ответил он коротко и ясно.
– Но, может быть, у вас есть хотя бы смутное представление о том, как такой магазин деликатесов, или позволю себе назвать его храмом гурманов в сердце Вены, ведь это в двух шагах от самого центра города, то есть в чудесно обжитом, так сказать, районе – как он мог бы выглядеть? Это было бы очень интересно и мне, и всем потребителям, – сказал я.
О’кей, теперь это не была такая уж чистая правда, но человека немного подогрело.
– Да-да, у нас есть хорошие концепты. Мне тут видится нечто вселенское. Лучшие деликатесы от пяти континентов. Изысканные деликатесы из Азии, Америки, Австралии, Европы и… э-э…
– Африки, – подсказал я.
– Верно. Нечто всемирного охвата, специфическое, неповторимое, что ни с чем не спутаешь. Знаете, господин… э-э…
– Плассек.
– Знаете, господин Плассек, мы живем в глобальном обществе… – Это был вступительный такт к заключительной речи защитника всего лучшего из самого лучшего, и эта речь воспаряла все выше – в своего рода эмпиреи потребления элитного класса трастовой экономики. Я прерывал его редко и лишь для того, чтобы подбавить ему вербально-возбуждающего средства, такого, как:
– Вы истинный гурман.
Или:
– Как основательно вы во все вникаете.
Или:
– Это поистине речь знатока.
За это я получил от него целый набор цитат высокой пробы – таких, как:
– В мой магазин непрерывным потоком пойдут шейхи из Саудовской Аравии и русские олигархи.
Или:
– Есть слой покупателей, для которых деньги не имеют значения, они платят, чтобы не получить почти ничего, но это почти ничего должно быть особенным, и сегодня все дело именно в этом.
Или – это мое любимое высказывание, абсолютный победитель:
– Попомните мои слова, на Таборштрассе вы получите вьетнамские качественные продукты, которых нет даже во Вьетнаме.
Под конец его тонковкусовой язык развязался настолько, что он затронул и щекотливую тему:
– Но в настоящий момент нам приходится, к сожалению, собачиться с совсем другой публикой.
– Вы имеете в виду Подарочный центр?
– Не поймите меня превратно, господин… э-э…
– Плассек.
– Да, господин Плассек, саму по себе мысль о бесплатном я нахожу очень хорошей, правда, немного наивной и далекой от реальности, но хорошей, а эти молодые люди еще полны идеализма. Но оборотная сторона та, что это, естественно, притягивает к себе и проблемные случаи, которые приходится потом расхлебывать нам здесь, на месте: это нищие, алкоголики, бродяги, ну, вы сами знаете.
– Да, я знаю.
– А район здесь просто не подходящий для этого.
– А где же был бы для этого подходящий район? – заинтересованно спросил я.
– Где-нибудь подальше, на окраине.
– Самое лучшее – вообще за границами страны, не правда ли? – заметил я.
– Это вы сами сказали, – ответил он. И громко рассмеялся.
Я поблагодарил его за содержательную беседу.
– Еще один вопрос, господин… э-э…
– Плассек.
– Господин Плассек, верно. Скажите, это интервью выйдет в приложении для гурманов или в разделе экономики?
До сих пор я обходился без существенной лжи, теперь мне приходилось быть особенно внимательным.
– Гурманы, экономика, возможно также, городская жизнь. Я пока не могу вам сказать с уверенностью, это определяет в конечном счете главная редакция. Я лишь маленький внештатный сотрудник, – ответил я.
Я и Микеланджело
– Ну, что с твоей контрольной по французскому? – спросил я, испытывая угрызения совести.
– А что с ней должно быть?
В мануэлевской схеме ответа вопросом на вопрос мало что изменилось.
– Если по мне, то она должна быть легкой. Она была легкой? – спросил я.
– Да, совсем. Если бы я к ней готовился, я бы сейчас только досадовал на себя.
Это меня успокоило.
– Не хочешь сделать со мной этот репортаж? – спросил я.
Видимо, в моей фразе прозвучали нотки мольбы, потому что он сказал:
– Естественно, не могу же я бросить тебя в беде.
Для него моя персона постоянно была главным социальным проектом, но я в принципе считал положительным то, что нынешние дети раньше времени учатся брать на себя хоть немного ответственности за своих отцов, дядьев или даже всего лишь старых друзей их матерей.
В журналистском переложении фактического на языковое мы с ним были, как показала практика, уже слаженной командой. Он зачитывал мне из своего блокнота длинные версии своих разведданных, в которых он любил выходить из берегов и растекаться мыслию по древу, а я делал из них короткие фразы без лишних завитушек. Например:
– Это была женщина, уже пожилая, на мой взгляд, где-то между пятьюдесятью и восьмьюдесятью…
– Не мог бы ты выставить пределы немного поуже?
– О’кей, тогда ей где-то между шестьюдесятью и восемьюдесятью, у нее были такие седые короткие волосы и красные очки, они были круглые, то есть круглые красные очки, вообще-то, красно-черные, и она сказала, что она как-то сама делала украшения, ну, там, кольца и ожерелья, модные украшения, короче. Она мне показала цепь, или ожерелье, или бусы, что-то такое, вообще-то, и красивое, такое серое или серебряное, с кругами и кольцами. И эти украшения она раньше продавала, у нее даже был собственный магазин, в Нойбаугассе, и она хорошо зарабатывала на этом, потому что люди охотно покупали их: им это нравилось, потому что не так дорого, как настоящие украшения, как золото, например. Но магазин она потом закрыла, поскольку состарилась и больше не хотела. И у нее осталось много украшений. И теперь она приходит дважды в неделю или трижды, я не могу разобрать, то ли у меня тут написано два, то ли три раза, неважно, и вот, она идет в Подарочный центр и всегда приносит пару колец и ожерелий собственного изготовления. И когда она приходит в очередной раз и у нее не остается колец и ожерелий, потому что их кто-то забрал, она радуется, ведь теперь, наверное, кто-то носит ее украшения, и этого ей достаточно, деньги за это ей больше не нужны.
После моей обработки из всего амбициозного описания Мануэля в репортаж шла лишь пара стройных фраз, в данном случае: «Одна женщина лет семидесяти, с короткими волосами и в красных очках, раз в несколько дней приносит сюда модельные украшения собственной работы. До недавнего времени она держала процветающий магазин в Нойбаугассе. Сегодня она позволяет себе личную роскошь раздаривать свои кольца и ожерелья. «Меня всегда радует, когда я прихожу – а от моих украшений уже ничего не осталось. Тогда я знаю, что их теперь кто-то носит, и у меня от этого просто поднимается настроение», – рассказывает она».
* * *
Через три часа мы управились с репортажем. Мануэль отправился к тете Юлии, а я сделал нечто непривычное: я стал работать дальше, как будто больше не будет ни завтра, ни послезавтра. Зайберниг прислал мне ссылки на множество магазинов Kost-Nix в Австрии и на все сходные модели в Германии и Швейцарии. Это делало общую картину наглядной. Что касалось щекотливой главной темы очерка – повышения арендной платы и запланированного открытия храма деликатесов, – то я долго размышлял, в каком тоне мне следует это подать – то ли в весело-ироничном, но это не подходило; то ли в циничном, но это я предпочитал делать устно, а не письменно; или совсем уж напрямик, это было мне не близко; или прямо в лоб, это было для меня еще дальше; или морализаторски, это было для меня самым далеким, – пока я не решил вообще ничего об этом не говорить и воздержаться от всякой оценки. Было достаточно того, что два интервью – домовладельца Штайнингера и Нины из бесплатного магазина – стояли друг против друга и говорили сами за себя. Более острого контраста, чем между «Покупать за любую цену» и «Дарить от души», нельзя было и достигнуть. И из этого каждый должен был извлечь собственное отношение к происходящему.
Когда все было сделано, у меня еще хватило сил отправить завершенные документы Зайбернигу, приложив к ним предложения по заголовку, советы по иллюстрированию и фактологии и соображения по верстке и уравновешенности материалов. После этого у меня было приблизительно такое чувство, какое должен был испытывать Микеланджело, когда изготовил последнюю фреску для Сикстинской капеллы – и церковь, так сказать, была полностью закрашена. Понятия не имею, что он сделал непосредственно после того, как закончил работу, – может, частным порядком навестил стоматологиню своего сердца. Я об этом пока мог только мечтать. Итак, я отправился выпить пиво-другое. Вот совершенно честно: на сей раз и правда обошлось немногим больше, чем пиво-другое.
Хоть раз что-то сделать
В четверг я встал рано, на этот раз даже не поинтересовавшись, который час, поскольку среди цивилизованного населения есть гигантские различия в понимании того, что такое рано, а что нет.
Зайберниг явно встал еще раньше, потому что уже успел отправить мне имейл из редакции «Нового времени». То было чрезвычайно приятное сообщение, и я пожелал себе, чтобы впредь хотя бы один день в неделю начинался так, как этот. Он писал: «Дорогой господин Плассек, отличная работа, поздравляю! Хороший, насыщенный репортаж, действует подкожно. И интервью со Штайнингером – настоящий ломтик деликатеса, хоть сейчас ставь его в кабаре! Комплимент и от Клары Немец. Мы доработаем эту историю со дня на день, фотографа для Таборштрассе я уже заказал, к вечеру пошлю вам готовую верстку для согласования. Сердечно, Петер Зайберниг».
Этот человек становился мне с каждой минутой все симпатичнее, а что касалось его мимики при дегустации вина – это он тогда, вероятно, играл на публику, потому что на него в то время пристально смотрело профессиональное сообщество. Мы ведь все делаем особые лица и принимаем особые позы, когда находимся на виду, в этом и состоит, к примеру, главная проблема всех политиков.
Каким-то образом я почувствовал, что это особенный день – не только потому, что поздней осенью опять установилась теплынь в двадцать градусов и солнце светило так ярко, а еще и потому, что я чувствовал себя на удивление хорошо – настолько, что мне было даже чуть ли не жутковато, и еще потому, что я испытывал настоящую потребность что-то делать, а не только смотреть со стороны, как все происходит само по себе; в кои-то веки сделать что-то другое. Но что-то другое было уже и в том, что я вообще испытывал потребность что-то сделать, а не только созерцать, как все происходит само по себе, что до сих пор было моей сильной стороной.
Сначала я подумывал, уж не убрать ли мне квартиру, да по-настоящему убрать: вымыть с чистящими средствами, щетками и тряпками, то есть профессионально. Но возобладал приоритет холодильника, мне требовались в нем хотя бы важнейшие продукты – такие, как масло, пиво, хлеб, яйца, лук-резанец и все такое. На это мне, понятное дело, требовались деньги, а на тему денег мне никто не приходил в голову, кроме Гудрун, что, к сожалению, снова опрокидывало мой план однажды сделать что-то другое.
Перед тем как в раскаянии броситься ей в ноги, я сделал еще один маленький крюк в филиал моего банка, чтобы и ему дать некий аутсайдерский шанс однажды удивить меня чем-то позитивным. И именно этим минимальным шансом он и воспользовался – я же знал, что этот день особенный: на мой счет поступило 3211 евро, гонорар «Нового времени» за очерк о Паевых, причем сперва я подумал, что они ошиблись и не там поставили запятую. Но нет, платеж состоял из двух траншей: сперва часть за текст, а потом следующие 2500 евро, которые были помечены как «разовый специальный гонорар». Короче говоря, они одарили меня поистине щедро, а на улице к тому же все еще светило солнце.
Само собой, я должен был поделиться моим счастливым гонораром с Мануэлем, и тут мне спонтанно пришла в голову мысль о новом велосипеде, – пока я не вспомнил, что его теперешнему велосипеду, собственно, всего три месяца. И тогда я дал наконец волю своей непривычной потребности в чем-то совсем другом: я решил купить велосипед себе самому, чтобы заново научиться ездить на нем, а потом совершать с Мануэлем велосипедные прогулки, то есть чтобы делать именно то, что давно уже сделал бы со своим настоящим сыном настоящий отец.
Раньше велосипеды были складные
В спортивном магазине Грубера на Шенбруннер-штрассе велосипеды – а их было тысяч пять – занимали целый этаж. Я в принципе ненавижу большой выбор любого рода, этот выбор симулировал якобы свободу, которая на самом деле являлась полной противоположностью свободе. Чем больше предложение, тем оно необозримее, а чем оно необозримее, тем непрогляднее, а чем непрогляднее, тем легче выдернуть из толпы неопытного покупателя вроде меня и обвести его вокруг пальца.
Поэтому я не особо озирался, а подождал, пока молодой человек в спортивной форме, по виду только что выигравший Тур де Франс и сбежавший от пробы на допинг в торговый центр, замаскировавшись под продавца, – в общем, я подождал, пока он ко мне обратится. И мы тут же вступили в диалог.
– Добрый день, вы что-то хотите?
– Велосипед.
– Какой велосипед?
– Не красный.
Он засмеялся.
– А о чем вы мечтали? BMX? Кросс-байк? Сити-байк? Круизер? Ретробайк? Горный байк? Трековый байк?..
Я вообще ни о чем не мечтал.
– А есть у вас складные велосипеды? – спросил я.
Понятия не имею, производят ли еще нечто подобное в наши дни. В 1980 году в Зиммеринге человеком считался лишь тот, у кого был складной велосипед.
– Складные велосипеды? – переспросил он.
Он был не очень хорошим продавцом, потому что с отвращением скривился.
– Может, вы имели в виду велоспед-гармошку?
– Понятия не имею. Раньше можно было складывать велосипеды, может, теперь на них можно играть, – ответил я.
Он засмеялся.
– А для чего он вам нужен? – уточнил он.
– Для езды на велосипеде, – ответил я.
Он снова засмеялся. Должно быть, у них на работе предоставляется не так много случаев повеселиться.
– То есть он должен быть по возможности дешевым и при этом хорошим. И чтобы легко катился. Я, честно признаться, давно уже выпал из темы. Я хотел бы совершать с моим сыном небольшие велосипедные прогулки – ну, там на Дунайский остров или в область затопления – разумеется, лишь в те моменты, когда затопления нет, иначе я был бы сейчас в отделе надувных лодок. У вас тут наверняка выделен целый этаж и для надувных лодок, не так ли? – сказал я.
Он пропустил это мимо ушей: не его специализация.
– А как вы смотрите на голландский велосипед? – спросил он.
– На слух звучит хорошо. Наверное, можно во время езды срывать тюльпаны?
На сей раз он не рассмеялся, хотя это действительно был хороший трюк, я считаю. Он показал мне пару нидерландских экземпляров.
– А это что такое? Они встроили сюда теннисную ракетку? – спросил я.
– Это кожух для защиты цепи. А на заднем колесе боковая обшивка, она бывает разных типов. И седло у этих моделей установлено так, что вы можете сидеть прямо. Это хорошо подходит для пожилых, я имею в виду, и для пожилых тоже, – уточнил он.
– Честно, как сказал бы мой четырнадцатилетний сын, это крутой велосипед? – спросил я.
Он как-то гадко рассмеялся.
– Я не знаю вашего сына, но голландские велосипеды называют также бабушкиными, – ответил он.
– О’кей, тогда другой, – сказал я.
Была еще серия, которая мне нравилась, пока я не узнал, что она принадлежит к семейству «фитнес-байков». После этого мой взгляд останавливался на паре красивых «ретровелосипедов», но ретро я был и сам по себе, для этого мне не нужен был специальный велосипед. Остановились в конце концов на очаровательном сити-байке с двадцатью одной скоростью и многопозиционным рулем, причем на самом дешевом, за двести девяносто евро, а выглядели они все равно все одинаково.
– Хотите проехаться на пробу?
– Прямо здесь, в магазине? Вы так хорошо застрахованы? – удивился я.
Мы порешили на маленьком испытании «сесть-сойти», которое прошло благополучно. На этом все было завершено, и мы вдвоем – мой новый велосипед и я – могли приступить к нашей первой совместной дороге домой – рядом друг с другом, разумеется, как это приличествует молодой паре.