1
Первые ночи дома стали непростым испытанием на психическую устойчивость. Юдит отдавала себе отчет, насколько опасно в темноте в этих незащищенных стенах думать о Ханнесе. Это испытание можно было сравнить с первыми силовыми упражнениями непосредственно после выпадения межпозвоночного хряща. Однако ничего не изменилось. Всякий раз, стоило ей закрыть глаза, перед ней проходила галерея досадных картин из ее жизни в последние месяцы, и Ханнес в них неизменно являлся главным мотивом, что вызывало страх. Не оставалось ничего другого, как не давать глазам сомкнуться, насколько хватало сил. В результате каждый день Юдит недосыпала по несколько часов.
В голове возникали и иные противоречивые мысли о нем: Ханнес поменял стороны, вышел из тени и из преследователя превратился в союзника. Это были прекрасные, просветленные фантазии: в сотрудничестве с ним Юдит освобождалась от страхов, становилась открытой к друзьям, ломала барьеры недоверия к брату Али, искала и обретала близость с родителями. Ханнес брал на себя роль лидера, покровителя и посредника, связующего звена между ее внутренним и внешним миром, которого ей давно не хватало, гарантом гармонии, ключом к ее счастью.
Юдит сделала вывод, что подобные акробатические скачки мысли, приводившие ее к идее, что не все в жизни так плохо и опасно, стали следствием смены лекарств. Желая сохранить в себе подольше чувство защищенности, она увеличила дозу всех трех принимаемых порошков — что ей категорически запрещала делать Джессика Райманн — и вводила себя в состояния, подобные легкому дурману. Иногда фантазии сопровождались приступами тоски по Ханнесу, и тогда Юдит желала немедленно вернуть его в свою жизнь.
Когда действие медикаментов проходило, — это случалось, как правило, между полуночью и рассветом, — она снова оказывалась в одиночестве на другой стороне, покинутой всеми, кто играл в ее жизни важную роль, и неспособной сделать хотя бы мышиного шажочка к ним навстречу. Ее враг, Ханнес, снова оказывался на темной стороне и становился причиной всех несчастий, причиной ее заболевания. Мысль о близости к этому человеку смущала Юдит, хуже того, она с нетерпением стремилась к ней. И сама удивлялась приступам наивной доверчивости и своей раболепной покорности.
Однако и в периоды плохого настроения случались изломы. Иногда Юдит ловила себя на том, что ее выруливало в противоположное направление на путь, который уводил все дальше от близких людей, не делавших ей ничего дурного, и который неизбежно вел в тупик изоляции. И тут она вспомнила о предупреждении психиаторши. Похоже, Юдит вознамерилась тупо, не доверяя никому и относясь ко всем враждебно, следовать курсом на остров вечных сотенных пациентов. Чтобы этого не допустить, она принимала таблетку, и клетки мозга отправлялись в следующий заезд по русским горкам.
2
В магазине Бьянка приготовила еще один сюрприз. На офисном стуле Юдит восседал Басти, на коленке — бумага и шариковая ручка. Молодой человек смущенно покручивал пирсинговый шарик чуть выше губы.
— Мы вышли на его след, — объявила Бьянка.
Юдит представила, как слова вылетают у Бьянки изо рта в виде пузыря с текстом внутри, как в детективных комиксах.
— Думаете, мы забыли? Нет, мы хотим, чтобы вы снова встали на ноги, так, Басти?
Молодой человек пожал плечами, но потом одобрительно кивнул. Бьянка провела рукой по его рыжей шевелюре и наградила поцелуем в лоб.
Вслед за этим они выступили со своим первым отчетом о проделанной работе: сначала они решили наблюдать за Ханнесом, когда тот будет входить в архитектурное бюро и выходить из него. Но там он ни разу не появился, сколько бы раз Басти ни выходил на слежку, — пояснила Бьянка. — Вывод: он работает где-то еще или дома, либо болен, либо в отпуске. Басти быстро пролистал свои записи, поднял изогнутый палец и пробубнил: или он безработный.
В течение восьми рабочих дней после службы Басти припарковывал свой автомобиль на Нисльгассе напротив дома Ханнеса и вместе с Бьянкой брал под наблюдение парадную дверь. Там он появлялся довольно часто, я собственными глазами локализовала объект, — хвасталась Бьянка. Юдит: идентифицировала объект. Бьянка: что, простите? Юдит: ты хочешь сказать, что узнала его? Бьянка: ну да, это он самый, ваш Ханнес, то есть ваш экс-Ханнес. Так, как он двигается, не делает никто в мире.
В самом Ханнесе, правда, трудно было найти нечто подозрительное, — узнала Юдит, — он приходил или выходил всегда один. Вид у него был затравленный или нервный. Один раз он попридержал дверь для пожилой дамы, в другой раз дружелюбно поприветствовал у входа молодую семейную пару. Одет неброско, так что даже Бьянка не могла точнее описать его одежду.
Дальнейшие наблюдения выявили следующее: в отдельные вечера Ханнес покидал дом неоднократно с короткими интервалами — и никогда с пустыми руками. Иногда у него под мышкой была папка с документами. В другой раз он нес черный деловой портфель, несколько раз его видели с фиолетовым спортивным рюкзаком за спиной, пару раз с болтавшимися в руках хозяйственными сумками и один раз с большим завернутым предметом на плече, видимо тяжелым, как можно было понять по его напряженным движениям.
— Когда Ханнес выходил из дома вечером в последний раз, а также оставался ли в какие-то дни на ночлег за городом, пока неизвестно. Но скоро мы это выясним, — решительно заявила Бьянка, — если нам вообще это еще нужно. Так нам продолжать, начальница? Нам, в принципе, понравилось.
После недолгого колебания Юдит дала добро. Не могла же она лишить их радости поучаствовать в первом совместном деле?
3
Когда она получила в руки письмо от Ханнеса, то пребывала в положительной, гармонической фазе. Это первое непосредственно ей адресованное письмо с момента его таинственного ухода в тень летом. Юдит оценила как добрый знак, что ее рука при этом не дрожала. Она прислонилась к кухонным полкам, откусила от круассана и принялась изучать послание с таким же чувством, будто это обычный рекламный буклет по установке оконных уплотнителей. Две страницы длинного текста были напечатаны на компьютере. Они выглядели неброско, как и штамп отправителя: «Ханнес Бергталер, Нисльгассе 14/22, 1140 Вена».
«Дорогая Юдит, — Юдит прочитала письмо до конца и не увидела в нем ни одного восклицательного знака, — до меня дошли сведения, что ты попала в больницу. Надеюсь, ты поправишься. Стационар, руководимый унив. проф. д-ром Карлом Вебрехтом, где тебе, вероятно, предстоит проходить лечение, пользуется заслуженной славой. И я убежден, что ты попала в хорошие руки.
Две недели назад ты оставила мне на автоответчике сообщение, которое меня сильно задело. Знаю, что время, которое мы провели вместе, было самым прекрасным в моей жизни. Много злоключений произошло тогда. Я знаю также, что допустил серьезные ошибки. Как известно, любовь слепа. В результате ты от меня отвернулась. В моей безграничной любви к тебе я этого не хочу допускать и в мыслях. Я совершил поступки, и теперь глубоко раскаиваюсь в них. Вмешался в жизнь твоей семьи, хотя ты меня об этом не просила. Поступил нецелесообразно, и тебе было неприятно. За это прошу у тебя прощения. В свое оправдание могу привести в качестве довода, что в то время я был очень занят и в конце концов оказался в больнице с синдромом эмоциональной опустошенности. Тогда я дошел до своей нижней точки, и мне не хотелось, чтобы ты знала об этом, тем более переживала, а то и вовсе начала развивать в себе чувство вины.
Постепенно прибегание к терапевтической помощи стало важным фактором, однако мне удалось-таки провести разделительную линию между мной и тобой. Поверь, это было непросто, это был самый глубокий и темный тоннель на моем жизненном пути. И я его прошел, свет снова озаряет своими лучами мою дорогу, правда не так ярко, как раньше, но день ото дня он по чуть-чуть прибавляет. Юдит, я никогда больше не приближусь к тебе. Я обещаю.
Твое сообщение на мобилбокс, дорогая Юдит, доставило мне сердечную боль. Ты как будто изменилась и стала не похожей на саму себя — агрессивной, озлобленной, полной ненависти. Твои слова причиняют боль. Ты пишешь, что тебя не купить на дурака, что ты якобы уверена, будто я за тобой наблюдаю, что я не смогу больше внушать тебе страх, ты хочешь, чтобы я, трус, показался. А если не покажусь, то ты меня разыщешь, где бы я ни находился.
Юдит, я никогда не желал вселять в тебя страх, одна только мысль об этом представляется мне страшной. Мне казалось, что в интересах нас обоих будет, если мы на какое-то время перестанем видеть и слышать друг друга. Поэтому я уединился. В данном случае я всего лишь последовал совету наших общих друзей. Они дали мне понять, что сейчас я вызываю в тебе аллергическую неприязнь. У меня и в мыслях не было прятаться от тебя. Не хватало мне еще приобрести в твоих глазах образ труса. Чтобы сказать тебе об этом, я и взялся написать это письмо.
Итак, Юдит, я здесь. К счастью, я могу существовать и без тебя. И все же: ни к чему другому я так не стремлюсь и не желал бы так сильно в жизни, как к тому, чтобы мы оставались друзьями. Если я тебе понадоблюсь, то всегда буду рядом. Никто не в силах лишить меня чувств к тебе. Преданный тебе, Ханнес».
Юдит отложила письмо и еще раз осмотрела руку. Она не дрожала. Тогда Юдит налила из синего термоса в чашку тепловатого кофе с кофеином, взяла стакан воды, выдавила таблетку из упаковки и почти поднесла ее ко рту, но не проглотила, а решила ополовинить. Вторую половинку засунула обратно в упаковку. Запила полтаблетки водой, сжала кулаки в предвкушении победы, которая приобретала все более реальные очертания, и сказала себе: больше никакого страха.
4
После этих событий Юдит удалось невозможное — целых три ночи подряд она спала как убитая. Вдобавок ее снова потянуло в общество. Оба этих достижения надо было отпраздновать. Как в старые времена, она наспех договорилась о совместном вечере в кругу друзей. Герд очень обрадовался и обещал прийти, несмотря на то что у них с Роми были билеты на «Порги и Бесс». Юдит: Роми? Герд: да, Роми. Уже тринадцать дней. Юдит: если ей уже исполнилось пятнадцать, пусть обязательно приходит!
Ильза, Роланд, Лара, Валентин — у всех на субботу были намечены какие-то мероприятия, но ничто даже близко не могло сравниться с приглашением на гуляш из дичи от явно поправившейся и пребывающей в приподнятом настроении Юдит. Все они являлись ее друзьями, и были готовы прийти к ней по первому зову, чтобы отпраздновать ее возвращение в банальную, но такую очаровательную атмосферу выходных. На следующий день пообещала нанести визит и Нина, дочь «Короля Дома музыки». (Герд, наверное, опять в одиночестве.)
И тогда Юдит в озорном состоянии духа овладела абсурдная идея, в которую она и сама пару дней назад ни за что бы не поверила. Однако письмо поставило все с ног на голову. Ее окрылял факт, что она могла пустить Ханнеса к себе в квартиру. Он свидетельствовал о безрассудной смелости, возвращал подобающее самоуважение, — его-то ей особенно недоставало в последнее время.
«Ни к чему иному я так не стремлюсь и не желал бы так сильно в жизни, как к тому, чтобы мы оставались друзьями», — написал он в своем неподражаемом патетическом стиле. Что ж, этот поезд, пожалуй, ушел — слишком много досадных моментов пришлось пережить. Но что мешает сделать небольшой шаг к примирению? Почему бы не продемонстрировать в тесном кругу друзей, что она снова в состоянии перепрыгнуть через свою тень?
Эта тень за несколько последних дней значительно сжалась, перестала ее преследовать, не внушала страха, не пыталась ей управлять и не выводила ее на ложные пути по краю пропасти. Вылечилась ли Юдит полностью от своего глупого и не очень серьезного заболевания, или слабости, или кризиса, или как еще назвать засевшего в голове «червяка»? Она горела от нетерпения доказать это себе самой. Для этого ей был необходим он.
«Привет, Ханнес, в субботу у меня собираются друзья — Герд со своей новой подругой, Лара с Валентином, Ильза, Роланд с Ниной, знакомая с работы. Если у тебя будет желание, приходи». Нет, надо кое-что изменить: «Если у тебя нет планов, то мы будем рады тебя видеть». И в конце прибавила: «Будет гуляш. Мы сядем за стол примерно в восемь. (Друзья приглашены на семь.)» И еще: «С дружеским приветом, Юдит».
Не через три минуты, а через три часа пришел короткий и деловитый ответ: «Привет, Юдит! Мило с твоей стороны. С удовольствием приду. До восьми вечера в субботу. Искренне твой, Ханнес».
5
Во-первых, таблетки не сочетаются с алкоголем. Во-вторых, вечером она немного выпьет (потому что начала еще с обеда). В-третьих, ей больше не нужны таблетки, поскольку она избавилась от страха. В-четвертых, она замечательно провела эту позднеоктябрьскую субботу — на Венском рынке, в универмаге «Хофер», у себя в кухне, на диване в гостиной с наушниками, под люстрой со сверкающим золотым дождем.
Гости, которым назначили на семь часов вечера, явились минута в минуту. Роми оказалась непоседливой жительницей Колумбии с прической а-ля Диана Росс после ливня. Она преподавала в Вене танцы. Но что еще более странно: Герд был по уши в нее влюблен. Такое с ним случалось раз в десять-пятнадцать лет. Удивительно, что ни одна из двух других пар не выносила свои проблемы на публику, и Нина идеально вписалась в партнерские отношения. Все это стало идеальной предпосылкой для Юдит, приподнятое настроение которой было немедленно отмечено гостями, чтобы в отстраненном тоне с налетом самоиронии поведать о времени «блуждания». Особенно подробно она описала сцену с похожим на римлянина молодым любителем рыбалки Крисом, который, невинно посапывая в одной с ней постели, в четыре утра внезапно проснулся от того, что его жестоко укусили. Правда, детали данного эпизода остались Нине не до конца понятны.
О Ханнесе Юдит не упомянула ни единым словом. Его появление станет для всех сюрпризом и ее триумфом. Однако Ханнес опаздывал уже на полчаса, и друзья с плохо срываемым нетерпением все чаще намекали на гуляш. Около девяти от него пришло сообщение. Юдит пошла в кухню, чтобы прочитать его: «Дорогая Юдит, мне жаль, но сегодня я не смогу прийти. Очень много работы! В другой раз — с удовольствием. Передай от меня всем сердечный привет. Ханнес». Каково по сухости сообщение, таков и коньяк, которым она его запила.
По реакции гостей Юдит поняла, что произошедшие в ней изменения не прошли незамеченными. На вопросы, все ли с ней в порядке, она отвечала «да-да, конечно». — Тогда почему столь невесело ковыряется в своей большой гурманской тарелке? — Наверное, пока готовила, напробовалась до того, что теперь от еды нехорошо. — И все-таки у тебя все в порядке? — Ну, если честно, то не очень. Видимо, немного перебрала с алкоголем, — оправдывалась она и подливала себе коньяку для уверенности.
До шоколадного десерта Юдит еще кое-как дотянула, стараясь улыбаться в нужных местах беседы, которые определяла по обрывкам долетавших до нее слов. Но в конце концов попросила у друзей разрешения позволить ей прилечь на диван, поскольку у нее немного кружится голова.
— Юдит, если нам будет лучше уйти, ты только скажи! — отреагировали гости. — Нет-нет, ни в коем случае! Оставайтесь сколько захотите. Я рада, что вы ко мне зашли!
До нее доносились успокаивавшие звуки приглушенных голосов, продолжавших беседу за столом. Пару раз кто-то над ней склонялся. На диван к ней подсела одна из женщин и поинтересовалась, не может ли она чем-то помочь. Позже кто-то накрыл Юдит одеялом, приподнял голову, и она утонула в чем-то мягком и прохладном. Вскоре после этого до нее долетели звуки передвигаемых стульев, звон посуды и льющейся из-под крана воды в кухне. Вскоре она могла разобрать лишь еле слышные прощальные реплики, которыми гости обменивались между собой. Свет постепенно тускнел пока, наконец, не стало совсем темно и не стихли последние звуки. Казалось, свет забрал их с собой.
6
Перевернувшись на спину, Юдит обнаружила, что находится в кровати в своей спальне. Тот, кто подумал, будто вечеринка закончилась, недооценил ее тонкий слух и не принял в расчет, что сознание Юдит продолжало бодрствовать. Церемониал был ей хорошо знаком. Сначала раздалось тихое шушуканье. Затем в помещении послышались звуки, напоминавшие раскачивающиеся металлические листы, и зазвенели фанфары. Появился главный гость. Но Юдит предвидела подобное развитие событий. Что касалось точности, то на него можно было положиться. Он не забывал про нее никогда. Это он сам ей обещал.
Какое удовольствие слышать его голос. «Эта давка, эта давка, эта давка», — он всегда начинает с этих слов. Тогда в магазине он наступил ей на пятку: «Я знаю, как это может быть адски больно, как это может быть адски больно, как это может быть адски больно». У Юдит сильно заболела голова. Она попробовала обхватить ее руками, но руки не желали подчиняться.
Лежи тихо, Юдит, и закрой глаза! Я тебе кое-что принес в подарок. Он принес ей что-то в подарок. Они сидели вокруг стола, была глубокая ночь. Остальные ушли. Только они вдвоем, только их голоса, их голоса. Угадай, что это. Ей нужно угадывать.
Это звук, какой это звук! Он показался ей знакомым. Он тебе знаком, не так ли, Юдит? Ты рада? — Да, она рада. О, это игра на ветру, это тонкое дребезжащее позвякивание! Палочка на палочке, кристалл на кристалле. Ее самая драгоценная вещь. Из Барселоны. «Надеюсь, не помешал? Надеюсь, не помешал? Надеюсь, не помешал?» — с этими словами он впервые предстал перед ней в магазине. Ты помнишь? Как все начиналось: струящийся свет, палочки кристаллов на ветру, будто падающие звезды пригласили друг друга на танец. Обещание вечности, наша большая любовь. Как она звучала? Как сверкала? Как звучит? Ты слышишь? Громче? Еще громче? Еще звонче? — о, моя голова!
Лежи смирно, Юдит. Закрой глаза! Не открывай! Если ты их откроешь, то спугнешь звездочки света и вытеснишь звук. Если откроешь глаза, то останешься одна, одна в тени, в тени. Все вокруг тебя погрузится в темноту и онемеет. Оставайся. Оставайся со мной. Да, она должна с ним остаться. Плечи Юдит саднили от мощных ударов о края кровати. Она приоткрыла глаза. Ханнес? Где он? Вот черт. Ее голова! Где теперь висит испанская люстра с кристаллами, кто ее купил, и кто ее раскачал, откуда взялись эти звуки? Она ощупью поискала выключатель. Совершенно обычные плафоны пражской люстры зажглись, как им и положено, осветив пустое помещение, в котором не раздавалось ни звука.
Так же на ощупь Юдит прошлепала в гостиную. Ханнес? За столом никого. И вообще он был отставлен в сторону. Все давно ушли. В кухне стопками были сложены вымытые тарелки и горшочки. Все чисто. Юдит вытерла пот со лба. Ноги подрагивали. Нетвердой походкой Юдит прошла к входной двери, открыла ее и включила освещение в подъезде. Там тоже никого, ни послания, ни сигнала, ни мертвого герра Шнайдера — лестничная клетка пуста. Она заперла дверь, с трудом волочась, добрела до кухни, затем заглянула в ванную, наклонилась над раковиной и сунула голову под струю холодной воды, после чего насухо вытерла волосы.
Черт! Черепная коробка гудела и ныла от выпитого спиртного. Юдит выпила таблетку сильнодействующего лекарства от головной боли, потом проглотила пилюлю, которая была похожа на крохотные песочные часики, и еще одну, желтую — против червяка в мозге. И третью, овальную, чтобы червяк не размножился (если еще не поздно). Не вызвать ли «неотложку»? А на что, собственно, она жаловалась? На мужчину, которого нет, но голос его она слышит? Или на позвякивание люстры? Даже врачи «Скорой помощи» бессильны в тех случаях, когда больной не в состоянии объяснить, на что жалуется.
Юдит наметила себе срок до рассвета. О том, чтобы лечь спать, не было и речи. И Юдит решила заняться чем-нибудь осмысленным, чтобы скоротать время до рассвета. Переложила посуду в шкаф, причем настолько медленно, насколько это у нее получалось. Одна тарелка выпала из рук, как жаль, что только одна. На поиски и собирание осколков ушло не более пяти минут.
Шторм в голове потихоньку стихал, а тут потянулись и первые клубы предрассветного тумана. Юдит вернулась в спальню, открыла массивный платяной шкаф и решительно принялась опустошать его — обеими руками выбрасывать на пол содержимое: накопившиеся пальто, кофты, свитеры, рубашки, майки, блузки, брюки, чулки и нижнее белье. Образовалась большая куча. Потом начала снова сортировать и укладывать в шкаф, с верхних до нижних полок, вещь за вещью. Вскоре руки делали работу уже сами, без участия Юдит.
7
Некоторые наблюдали за ней издалека. Они стояли на полке и свисали с комода. Совершенно нормальные фотографии из детства, но рамки не могли больше их удерживать. Тот, на кого Юдит в настоящий момент смотрела, надвигался прямо на нее. У него были большие оттопыренные уши, густая черная шевелюра и длинные ресницы. Давай, Али, — предложила она, — ты мог бы мне помочь, вдвоем мы быстро разложим вещи в шкафу, а потом пойдем в кино.
Что ты говоришь? Подойди поближе, я тебя плохо понимаю. И прошу, не строй такое лицо, как после недели дождливой погоды. Тебе бы только в прятки играть, ну давай сыграем в прятки. Хорошо, если на улице посветлело, мы пойдем в парк. Ты пока обувайся. А я доделаю здесь кое-какие дела.
Да-да-да, Али, не надо кричать, я уже иду. Только возьму солнцезащитные очки. Надену шляпу, а кофта не нужна, мама, я не простужусь, мне жарко, нет, я не заболею. Хорошо, я присмотрю за Али! Вот его фотография. Он на ней задается, гордый. Али присоединяется. Мы идем на природу. Мы немного поиграем, мама. Мы будем в парке Райтхофера.
Я вставляю ключ и открываю наружную дверь. На улице уже светло. Держись рядом, Али, не убегай вперед. Осторожно, люди, не толкай их и не задевай, это разбойники и жандармы, но они не играют, они серьезные. И оставьте, пожалуйста, Али в покое, это мой маленький братик! Вот его фотокарточка. Не смотрите так зло! И не трогайте нас! Мы идем в парк!
Вот наконец деревья. Скамейка занята, я ложусь на траву, у меня слегка кружится голова от свежего воздуха, поэтому не могу позволить себе переутомления. Али, где ты? Куда спрятался? Ты уже начал игру? Иди сюда, Али, мне нужно немного передохнуть. Я набегалась, у меня устали ноги.
Али? Али, иди же сюда! Это не смешно. Ты не можешь так долго укрываться. Это уже не игра. Али? Али? Извините, вы не видели моего брата Али? Нет, мне не нужна кофта, я не простужусь, у меня немного кружится голова, и я потеряла брата.
Алло, вы там, снаружи! Вы что, все оглохли? Почему убегаете? Сами сумасшедшие! Чистые психи! У меня кружится голова, мне плохо. Что вы таращитесь на меня? Я только немного передохну.
Я знаю этого человека. Ханнес? Ханнес! Это ты? Тебя небо послало! Спасибо, мне не холодно. Нет, Ханнес, я не плачу, я потеряла Али. Ты должен мне помочь… Ты его нашел? У него все в порядке? А мама на меня сильно сердится? Нет, я не волнуюсь. Я так счастлива, так тебе благодарна… Это я тебе обещаю. Только уведи меня отсюда. Я не выношу этих людей здесь, мне неприятно, как они на меня глазеют. Нет, не боюсь уколов… Да, пожалуйста, останься! Ты мне нужен! Ты теперь должен остаться со мной!