1
— Дело не в тебе, — сказала Юдит.
Для вступления годилась самая что ни на есть беззастенчивая ложь. Она бросила в чашку с кофе три кусочка сахара. Ханнес потупил тяжелый взгляд, в природе которого ей не хотелось копаться, и уставился в стакан с водой. Нельзя назвать прекрасными отношения, если они становятся несчастливой причиной расставания.
Юдит: в настоящий момент я не способна на серьезные отношения. Проклятье! Ну почему он не разразится рассерженной репликой? Почему добродушно улыбается ей? Юдит: Ханнес, я… мне жаль. Он смахнул большим пальцем слезинку с ее носа. Она твердо решила, что больше ни одной слезинки не выкатится из ее глаз.
— Ты удивительный человек, — произнесла Юдит. — Ты заслужил иную женщину, такую, какая была бы уверена в своих чувствах, платила бы тебе тем же, что давал бы ей ты, такую…
Неудивительно, что Ханнес слушал ее невнимательно. Он достал из большой тонкой папки лист бумаги и положил на стол.
— Ты заметила? — озорно спросил он, слишком игриво для данной ситуации.
В кафе на мосту Вздохов Ханнес попросил уличного художника нарисовать их. Специально для портрета на несколько минут прижался щекой к щеке Юдит. Он вышел на портрете удачно, а себя, сияющую, она не узнала. Венецианский художник, что понятно, не смог схватить ее подлинный характер, потому что увидел в них прежде всего влюбленную пару.
— Ханнес, будет лучше, если мы сейчас на время…
— Ясно! — перебил он. — Можешь оставить рисунок себе на память.
— Спасибо, — кивнула она, сбитая с толку.
На расставание это все еще не было похоже. Ханнес: наверное, мы получили от Венеции избыточные впечатления. Юдит: нет-нет, все было прекрасно. У меня останутся от поездки самые приятные воспоминания, обещаю. (От позора в этой ситуации у нее застучало в висках. Подобные слова даже отец ни разу не говорил матери.)
— Ты меня теперь ненавидишь? — спросила Юдит в надежде, что теперь-то уж он объяснится, да в тот самый момент, когда ее смущение достигло высшей точки.
У нее не хватило мужества помешать ему взять ее ладонь в свою и поднести к губам. Когда с кем-то расстаешься, пусть случится то, что должно случиться.
— Ненавидеть тебя? — Ханнес улыбнулся. — Любимая, ты не знаешь, что говоришь.
Вот чего она опасалась: он не понимает, о чем она ведет речь. Причем следует отучать его называть ее любимой.
— Ну так как? — спросила Юдит, почувствовав, что пауза невыносимо затянулась.
— Ну так как? — усмехнулся Ханнес, будто в этих словах заключалась суть разговора и их полезно было повторить.
На языке у Юдит вертелось: мы определенно еще увидимся. И все же она, подкрепив силы болеутоляющей дозой напускного оптимизма, выбрала более мягкую формулировку: мы не потеряем друг друга из виду. Ханнес широко улыбнулся, обнажив все свои белоснежные зубы: нет, этого определенно не будет. Она встала и отвернулась, чтобы не дать ему возможности поцеловать себя на прощание, и направилась к выходу.
— Этого не будет, любимая! — прокричал он ей вслед.
2
Вечером Юдит поклялась смотреть все идиотские спутниковые телевизионные каналы до тех пор, пока мозг не превратится в студень, разумеется, с дополнительной помощью пары бокалов красного вина. Не хотела никого видеть, даже друзей. Ведь перед ними пришлось бы отчитываться в том, как профессионально она провернула разрыв с мужчиной. Все это она лучше сохранит при себе: Ханнес — Юдит не сомневалась, хорошо зная свои способности, — стал последним мужчиной, которого она попробовала длительное время выносить рядом, не влюбляясь слишком сильно. Еще раз она бы не решилась на повторение столь унизительного расставания.
Около десяти часов ее оторвал от одного из мыльных сериалов, прерываемых взрывами хохота за кадром, звонок мобильного телефона. Это было сообщение от Ханнеса: «Позволь иногда посылать тебе эсэмэски, когда на душе плохо?»
«Конечно, как только захочешь», — ответила Юдит, терзаемая совестью, но благодарная ему за скромную попытку преодолеть таким способом подавленное состояние. Сразу после этого Юдит отключила телефон.
Ночью она несколько раз просыпалась и проверяла, не лежит ли он рядом. В конце концов смирилась с тем, что выспаться не удастся, включила все светильники, надела наушники, чтобы ее не беспокоили шумы с лестничной площадки, привела в покой органы чувств путем произнесения начальных букв из новой книги Т. К. Бойла и стала ждать, когда радиобудильник своим сигналом спасет ее от ночного кошмара.
Рано утром Юдит собиралась поспешно и деловито. Закрывая входную дверь квартиры, споткнулась от неожиданности: на дверной ручке висел пластиковый пакет с надписью «Для моей Юдит». Внутри лежали три завернутые в бумагу желтые розы, на бумаге неразборчиво «что эти…» и рисунок, происхождение которого трудно было не угадать — широкое сердце, каким его обычно изображал Ханнес. Сегодня же она должна разъяснить ему, что пора немедленно прекращать смущать ее цветами. Что он вообще забыл под ее дверью?
3
— Госпожа начальница, у вас болезненный вид, — поделилась своим наблюдением Бьянка утром при свете только что подвешенных люстр, которые доставили из Люттиха.
— Ошибаетесь, девушка, я просто плохо накрасилась, — усмехнулась Юдит.
На такой нехитрый аргумент Бьянка не нашлась что ответить.
— Госпожа начальница!
Уже по одному только тону Юдит поняла, что ученица готова сообщить неприятную новость. Бьянка: ваш друг был здесь и сказал, что очень спешит, тогда я спросила его, не могу ли я вам что-либо от него передать, а он ответил: да, у него есть для вас сообщение, и он просит передать, что любит вас больше всего на свете.
Час от часу не легче! И о таком мужчине Юдит когда-то мечтала! Бьянка передала ей цветы: три желтые розы и записку со словами: «… и эти…», обрамленными в жуткого вида толстое сердце.
Юдит удалилась в свою конторку и включила мобильный телефон. Нужно предотвратить дарение цветов в будущем. Пока телефон оставался выключенным, на него пришло одиннадцать новых сообщений. От Ханнеса. Одиннадцать сообщений с одинаковым текстом, слово в слово. Два часа тринадцать минут: «Мне нехорошо». Три часа тринадцать минут: «Мне нехорошо». Четыре часа тринадцать минут: «Мне нехорошо». Одиннадцать раз он сообщал, что ему плохо. С часовым интервалом, минута в минуту, невзирая на день или ночь. Через четверть часа он снова сообщит, что ему нехорошо. А если Юдит забудет или попробует вытеснить его из сознания, то он пунктуально напомнит о себе.
Она набрала его номер и присела на подвижный шкаф. «Ханнес, прошу тебя, прекрати! Не посылай мне больше этих серийных эсэмэсок, пожалуйста! В этом нет никакого смысла! И хватит дарить мне розы! Если я для тебя еще что-нибудь значу, то уважай мое решение. Поверь, мне тоже не по себе от всего этого. Но так должно было случиться. Прошу, прими это как данность!»
Остаток дня Юдит доработала кое-как. После звонка Ханнес прекратил заваливать ее эсэмэсками. Но в глубине души еще сидел страх перед цветочными атаками. По дороге домой Юдит не могла отделаться от устойчивого неприятного предчувствия, что Ханнес где-то рядом. Может, шел навстречу. Шли он вот-вот вынырнет из-за угла. Крадется за ней и уже наступает на пятки?
Предчувствие вынудило ее пойти окольным путем по соседнему переулку, где Юдит обычно парковала свой «Ситроен». Издалека она узнала продолговатую упаковку белого цвета, закрепленную под стеклоочистителем: три желтые розы, записка — фрагмент текста: «…и эти…» в рамке из сердечка, нарисованного толстым карандашом. Она постаралась утешить себя, что эти цветы Ханнес оставил до их последнего телефонного разговора.
Только когда входная дверь закрылась изнутри, Юдит стряхнула с себя напряжение, однако спокойствие продлилось недолго. Она прилегла на диван и позволила себе в целях расслабления небольшую светотерапию под роттердамской люстрой, проливающей золотой дождь, как тишину разорвал дверной звонок. Шок мгновенно перешел в ярость.
— Ханнес? — крикнула Юдит, поклявшись послать его к черту.
— Это я, фрау Грабнер, домоправительница, — раздлся напуганный женский голос. — Мне для вас оставили кое-что.
— Кто оставил? — спросила Юдит, смягчив голос, и открыла дверь.
Грабнер: приходил посыльный. Юдит: когда, если можно узнать? Грабнер: еще до обеда, около одиннадцати. Юдит: около одиннадцати… Большое спасибо, фрау Грабнер!
Цветы она сразу выбросила в помойку, не разворачивая. Новое послание в сердечке: «…розы…» Юдит задержала на нем безразличный взгляд, прежде чем порвать. По памяти сложила предыдущие фрагменты, и получалось: «Что эти и эти и эти розы…» Фраза не имела окончания. Значит, ее ждали новые подарки.
4
— Ты уже все собрала, любимая? — спросил он, моментально взяв трубку, будто ждал ее звонка.
Юдит: Ханнес, зачем ты это делаешь? Он: я думал, это тебя порадует. Раньше ты всегда радовалась. Я же помню, как ты любишь розы, особенно желтые. Тебе нравится желтый. Тебя в жизни окружают в основном желтые предметы. А твои прекрасные желтые волосы… Ты выросла в свете, любимая. Ты — дитя света.
Она: Ханнес, прошу тебя, оставь… Он не дал ей договорить. Он внезапно перешел на деловитый и строгий тон: любимая, ты повторяешься. Я получил твое сообщение. Оно в моем телефоне. Я могу прочитать его еще раз в любой момент. Я уважаю твое желание и не стану посылать тебе розы в ближайшее время, ни желтые, ни какие-либо другие.
Она: а где остальные части? Что это за послание? Как полностью звучит фраза? Давай закроем эту тему прямо сейчас? Он: это загадка, любимая. Маленькая простенькая загадка. Ты без труда сможешь ее разгадать. Юдит перешла на более громкий тон: прошу тебя! Я не хочу ломать голову над разгадками! Я хочу покоя! Он: всего пятнадцать роз. Пять раз по три. Будь чуточку внимательнее, и ты решишь эту простенькую задачку. Возьми хрустальную вазу. Сколько маленьких букетов ты уже получила? Она: четыре. Сначала на двери квартиры, потом на работе, потом на автомобиле, и последний принесла соседка. Где пятый, Ханнес? Не то я… Ты приводишь меня в исступление!
Он: чудесно. Порядок правильный. Я рассчитал, что ты выберешь окольный путь домой и пройдешь мимо автомобиля. Я тебя изучил, любимая. И в этом случае я тоже хотел тебя порадовать. Она: где последний букет? Возникла пауза. Он: последние розы… Где же три последние розы? Разумеется, у меня. Я сам хочу их тебе преподнести. Я думал, сегодня… Она: ты совершенно точно не принесешь мне никаких цветов и ничего другого, Ханнес. Сегодня мы не увидимся. И завтра тоже, и послезавтра. Я этого не хочу, пожалуйста, пойми!
Он: зачем ты на меня кричишь, любимая? Ты ранишь меня. Я понял. Если ты не хочешь, то я не приду. Если Венеция тебя измотала и тебе нужен перерыв, то и это я понимаю.
— Ханнес, — произнесла Юдит, — мне не требуется перерыв. Начиная со вчерашнего дня я прекратила с тобой отношения. Прими это к сведению. — И отключила связь.
5
Трое суток о нем не было ни слуху ни духу. Стояла гнетущая душная дождливая погода. Гнетущая — так можно было охарактеризовать душевное и физическое состояние Юдит. Рано утром она просыпалась от смутного и вялого ощущения, будто кто-то всем своим весом давит ей на живот, возможно Ханнес. Утром и вечером украдкой пробиралась в магазин и домой под прикрытием зонта. В течение дня скрывалась в своем бюро всякий раз, когда в магазине появлялся потенциальный покупатель, — ей не хотелось ни с кем общаться. Вечера проводила дома за книгами, просмотром фильмов и прослушиваем музыки под своими любимыми лампами. Каждые пару часов Юдит благодарила телефон за то, что он не подавал сигналов.
На четвертый день она решилась на контакт с «обществом». Дали знать о себе Лара с Валентином — двое влюбленных, ходившие, держа друг друга за руки. Поскольку они собирались в ближайшем будущем в путешествие по Франции, то уже сейчас, за полторы недели до дня рождения Юдит, хотели вручить подарок — наверное, емкость для какао из гмунднерского фарфора. Все предшествующие годы Валентин (тогда еще без Лары) всегда дарил Юдит фарфоровые сосуды для чая, кофе или фруктового сока.
Оказалось — нет, на сей раз они подарили действительно красивый богемский набор для вина и воды, приобретенный у антиквара в Йозефштадте. (Сказалось очевидное влияние Лары.) Юдит решила, как только зайдет речь о Ханнесе, она не станет скрывать, что их отношения потерпели неудачу. Однако его имя в разговоре не всплыло. Вероятно, они догадывались о происшедшем, поскольку Юдит, рассказывая о своих планах на отпуск, о Ханнесе не упоминала. О Венеции обмолвилась вскользь, словно эти краткие каникулы явились обременительной служебной поездкой, сопряженной с плотной культурной программой.
Они мило проболтали два часа на разные занимательные темы, и это отвлекло Юдит от тягостных мыслей. Прощаясь, Лара сделала поразительное двусмысленное замечание явно с намерением утешить Юдит:
— Скоро наладится!
А Валентин бережно обнял ее, как обнимают людей, переживающих острый кризис, чтобы вселить бодрость и надежду. Пожалуй, подумала Юдит, иногда вовсе не обязательно рассказывать, чтобы все обо всем знали.
6
Юдит вошла в спальню с приятным чувством усталости и с надеждой проспать без сновидений целых семь часов. Включила пражскую люстру Мессинга. Пару мгновений недоверчиво разглядывала кровать, пытаясь понять, чем могла быть выпуклость в ногах, которой не было еще несколько часов назад. Она откинула покрывало и… не вскрикнула лишь потому, что подобного не могло быть в принципе, ведь окно закрыто, а через дверь он не смог бы пробраться.
И тем не менее. На простыне лежал узкий продолговатый по форме и напоминающий кеглю нелепый предмет. Сверху выступали три бутона желтых роз. Юдит взяла их за стебли и швырнула о стену. Села на корточки возле кровати и прижала к груди согнутые в коленях ноги. Трудно после такого привести голову в порядок. Итак, по порядку: сначала записка. Юдит доползла до поломанных цветов и наткнулась на нарисованное толстым карандашом сердце. Рядом можно было прочитать: «…Вместе?» Проклятая головоломка наконец разрешилась: «Что общего у этих, и этих, и этих роз?» Желтый цвет. Розы были от Ханнеса. От страха у Юдит по телу пробежали мурашки. Ну и дерьмо. В конце концов победила логика: есть только одно объяснение, как цветы оказались на кровати.
Телефон Валентина был переключен на автоответчик, зато у Лары оказался свободен. Лара: алло! Юдит: это вы положили мне розы под покрывало? (Юдит постаралась придать голосу естественное звучание. Никто не должен догадаться, в каком возбужденном состоянии она пребывает.) Лара: да, конечно. Святой Дух здесь ни при чем. Это был сюрприз. Правда здорово получилось? Она даже хихикнула от удовольствия. Нам хотелось внести свой маленький вклад в ваше примирение. Юдит: примирение? И тогда Лара поведала предысторию.
Несколько недель назад Ханнес и Валентин регулярно встречались на теннисном корте. (Первый раз они попробовали сразиться в мае на террасе у Ильзы. Странно. Ханнес об этом ни разу не упоминал.) После игры оба сидели вместе, и пару раз с ними была и Лара.
Если поначалу Ханнес, по его собственным словам, в своей любви к Юдит чувствовал себя «самым счастливым человеком на свете», то два дня назад сокрушенно поведал, что, к сожалению, поездка в Венецию все испортила, и он огорчил Юдит парой глупых реплик и жестов. И теперь отношения переживают «небольшой кризис». Но сейчас он с помощью роз и других знаков внимания надеется эти отношения улучшить.
А поскольку они собирались заглянуть к Юдит, Ханнес попросил захватить и от него подарок в виде букета. Пожелал остаться неизвестным, поэтому попросил, чтобы куда-нибудь спрятали букет, «например, в постель». Это должно было, по его замыслу, усилить эффект. А заодно избавить Юдит от лишних объяснений о «досадном кризисе в отношениях».
— Превосходно, — пробормотала Юдит в трубку мобильного телефона, — значит, он уже дошел до того, что использует моих друзей, чтобы воздействовать на меня.
Лара: что ты говоришь? Юдит: Лара, я приняла решение порвать с Ханнесом окончательно и бесповоротно. Пожалуйста, донеси эту мысль и до Валентина. И до всех остальных. А главное, до Ханнеса, когда вы увидите его на теннисе или еще где-нибудь! Лара: ах, Юдит, похоже, ты в отчаянии. Выше голову, все устроится, я уверена! Юдит: Лара, не устроится. Все, что должно было случиться, случилось.
7
С каждым днем без «происшествий» в ней крепла надежда, что до него наконец-то дошло. Бьянка видела однажды, как он «прошмыгнул мимо витрины».
— Почему он больше не заходит, госпожа начальница? — спросила она.
— В настоящее время он сильно занят, — ответила Юдит. Чтобы до Бьянки дошло, требовалось время.
По правде говоря, не сразу дошло и до всех остальных. Сама Юдит пока не решилась серьезно обсудить с кем-либо разрыв отношений с Ханнесом. Меньше всего ей хотелось выслушивать в свой адрес «Выше голову!», «Все наладится!» и наблюдать разочарование на лицах друзей и близких подруг, которые таким безжалостным способом намеревались ей помочь, желая самого лучшего, и теперь хотели быть свидетелями, как это самое лучшее наладится. Разумеется, с Ханнесом, ведь он — счастливый билет, выигранный в лотерею, прототип случайно выпавшего на ее долю счастья.
Правда, с каждым днем без «происшествий» в Юдит росло и сострадание. Ханнес оказался, пожалуй, в еще более жалком положении. Для нее он был не более чем обидная «неудавшаяся попытка», олицетворенное подтверждение тому, что одной лишь страстной любовью не вызвать в другом человеке ответное чувство. Неловкость ситуации усугублялась тем, что Юдит со своим богатым жизненным опытом попалась в такую нехитрую ловушку. Ему же предстояло пережить то, что он получил от ворот поворот от женщины, которую ставил в центр вселенной и сделал средоточием всех своих вожделенных мечтаний. Юдит проклинала себя за то, что долго пассивно наблюдала за тем, как Ханнес все глубже погружался в свою любовь.
И кто теперь поддержит его? Друзей у него, скорее всего, нет, он о них никогда не упоминал. Попробовать найти сочувствие у бывших женщин, родственников? Но Ханнес хранил в тайне свою прежнюю жизнь. Со своей младшей сводной сестрой и семьей он не поддерживал контактов. Его отец умер, когда Ханнес был еще ребенком. Мать с отчимом жили в Граце. О них он рассказывал неохотно и скупо. Значит, остаются лишь две его бледные, лишенные очертаний сослуживицы?
Через восемь дней в полдень Юдит отважилась позвонить ему с работы: как дела? Ханнес: спасибо, Юдит, потихоньку справляюсь. Обращение (он впервые назвал ее по имени, а не любимой), тональность голоса, настроение, формулировка и, наконец, само содержание его ответа успокоили Юдит.
— Пытаюсь отвлечься работой, — продолжил Ханнес. — Мы получили пару крупных заказов.
«Мы»… Юдит отчетливо почувствовала, что она не является частью этого «мы». Работа, заказы, отвлечение — все эти слова начинались не с буквы Ю.
— А как ты, Юдит?
Она: а-а, так себе. Он: часто приходится ездить? Она: нет-нет, в основном здесь, ближе к дому. Как говорится, мне требуется покой и удаление от… всего. Мне снова нужно обрести себя. Он: ясно. Понимаю тебя. Тебе это будет непросто. (Потихоньку надо было закруглять этот бессодержательный разговор, иначе можно было впасть в меланхолию.)
Он: как ты собираешься праздновать свой день рождения послезавтра? Этот вопрос ее ошарашил. До сего времени ей удавалось сдвигать эту дату на поздний срок. Он же, наверное, обвел этот день в календаре жирным сердечком. Он: с семьей? — Я… Я пока не думала на эту тему. Само решится, — солгала она. Он: если ты с ними увидишься, передавай от меня сердечный привет. — Непременно. Спасибо, Ханнес. Это «спасибо» стало достойным ответом на его прекрасное, формальное, дистанцированное, холодно уважительное приветствие.
Он: ладно, мне пора возвращаться к делам. — Фантастика! Она: да, мне тоже. Тогда пока. Он: да, еще одно, Юдит. Ты разгадала загадку? Она: какую загадку? Он: загадку с розами. Что у них общего? Ты поняла? Это была несложная загадка. Его голос снова перешел в просветленную тональность. Разговор следовало немедленно прекращать.
— Все розы объединяло то, что они желтые, — торопливо ответила Юдит, плохо скрывая скуку.
Он: ты меня разочаровываешь. Загадка легкая, но не настолько. Посмотри еще раз, обещай мне, что посмотришь. Ведь ты собрала их все? Они не должны были завять. — На это она не нашла что ответить. Слово «любимая» должно было стать последним.
8
В третью субботу июля пришел холодный фронт. В этот день ей исполнилось тридцать семь. И она встретила эту дату одиночкой, к тому же дома у мамы. Приехали Али с Хеди, которая была на сносях. Похоже, их будущий ребенок планировал отметить свой первый день рождения в один день с Юдит.
Уже само приветствие поразило ее церемониальностью. Мама была радостно взволнована, чего не случалось уже многие годы. В Али было трудно узнать ее прежнего брата. Он был выбрит, в наглаженной белой рубашке и беспричинно улыбался, будто жизнь с некоторых пор стала казаться ему веселой. У Юдит складывалось впечатление, что они приготовили нечто необычное.
— Ханнес, к сожалению, не смог прийти, — попыталась оправдаться Юдит, хотя, к ее удивлению, никто о нем не спрашивал. И на ее объяснение не последовало никакой реакции. Она рассчитывала продержаться хотя бы час, прежде чем дойдет дело до рассказа о разрыве отношений со всеми деликатными подробностями. А рассказать она твердо решила.
— Сегодня всех нас поджидает особенный сюрприз, — объявил Али, который прежде никогда не брал слово первым на семейных торжествах. Все стояли вокруг стола, освещаемого свечами.
— Сюрприз для всех? — уточнила Юдит.
— Да, он ждет в спальне, — выдала секрет Хеди.
— Нет, пожалуйста, нет, — пробормотала Юдит. Сюрпризов ей уже хватило на всю оставшуюся жизни.
Али постучал в дверь, полный ожиданий, как в детстве, когда они верили, что к ним может прийти младенец Христос. Дверь отворилась. Пара голосов затянула неуместную, как ей показалось, песенку «С днем рождения, дорогая Юдит!». Ее удивлению не было предела. Из уст непроизвольно вырвалось: папа! С ума сойти! Не может быть! Как ты здесь оказался?
Отец обнял Юдит. И сделал это сердечно, к чему она не привыкла за годы общения с ним. Затем они проворно поделили между собой одинаково завернутые в золотистую бумагу подарки и вручили имениннице, чокнулись шампанским под тосты «С днем рождения! За то, чтобы всегда быть вместе!» и тому подобное. Разумеется, не забыли и о здоровье.
Вскоре сели за стол. Али, с которым отец был непривычно ласков, обошел компанию с фотоаппаратом. Поводом для домашней фотосессии послужил папин жест — он положил руку маме на плечо — воистину трогательная картина, какой Юдит не видела со времен учебы в начальной школе. Между делом в разговорах просочилось, что они снова «сблизились» и уже пару месяцев встречаются. Али шепнул Юдит, что предвидится «вторая попытка» наладить совместную жизнь.
Юдит выпустила всю радость наружу. Целых двадцать лет она ждала, когда отец одумается и вернется в семью. Для нее это стало настоящим подарком, одним из самых лучших, какие только могут быть, словно родился маленький братишка и все вокруг преобразилось счастьем. Папа с мамой в гармонии за одним столом — об этой нехитрой, но действенной терапии как раз сейчас заговорил возбужденный Али.
— А теперь за тебя, Юдит! — подняла бокал мама.
Приятный час, реально напомнивший ей о праздновании дней рождений в начале восьмидесятых, завершился. Торт с толстым розовым слоем сахарной глазури съели. Фамильной идиллией насладились. Теперь настал черед поговорить и о неприятных вещах.
Мама: детка, твоя жизнь нас беспокоит. Стоило папе подсесть рядышком и закивать в знак солидарности с мамой, как сладостно-вкрадчивый материнский упрек приобрел привкус горечи и строгости. Али отвел взгляд. И это тот самый Али, младший братик, кто никогда не принимал чьей-то стороны, избегал любых конфликтов, кто всегда старался найти равновесие! Хеди положила ладони на живот, будто хотела закрыть своему ребенку глаза и уши.
Мама: почему ты не обмолвилась ни словом о том, что у тебя проблемы? — Проблемы? Разве у нее проблемы?
— Я рассталась с Ханнесом, — сказала Юдит. И в чем здесь проблема? Все взволнованно замерли. Словно Юдит только что призналась в совершенном убийстве и ничуть не раскаивалась.
— Да, но почему, помилуй бог? — не унималась мама. Нельзя было сказать, что эта новость ее ошарашила, скорее выбила почву из-под ног, заставив понервничать. Юдит ощутила в теле прибывающее тепло, от которого могли загореться щеки и выдать нараставший в ней гнев. Просто потому, что я его недостаточно сильно люблю. Мама: недостаточно сильно любишь. Недостаточно… Когда же ты полюбишь кого-нибудь достаточно? Какого сказочного принца тебе надобно, чтобы в тебе проснулась любовь? Деточка, прекращай мечтать, будь, наконец, взрослой!
Так. Тепло дошло до лица и теперь ощущалось в висках. Юдит вспомнила старый прием из школьных годов — нужно встать и походить. Это помогло, а заодно придало всей сцене современный и живописный характер. Немного успокоился и папа: Юдит, прошу, подойди и сядь. Ты не должна обижаться на маму. Ты должна посмотреть на события во взаимосвязи. Нам надо тебе кое-что объяснить. Знаешь, кому мы обязаны тем, что собрались здесь все вместе? У Юдит родилось страшное подозрение, и тут же сдавило живот. — Ханнесу?
Али произнес волшебное слово, которое помогло разрядить обстановку. Ханнес позвонил папе. Ханнес встретился с папой. Ханнес, архитектор, спутник жизни его дочери, работодатель его сына, тот самый Ханнес решил приготовить «подарок подарков» для «любви всей своей жизни», подарок бесценный, непревзойденный, незаменимый: отца и мать. У меня тут же выступили слезы, — вертелось у Юдит на языке. Но, во-первых, Али чувствовал себя человеком, он наконец участвовал в жизни, чего за ним давно не наблюдалось. И во-вторых, Юдит пыталась держать гнев в узде. По их дрожащим рукам она догадывалась, что разговор вот-вот перейдет в бурную стадию.
Ханнес долгие часы беседовал с папой и мамой. Потом к ним подключился Али. Они рассматривали фотоальбомы, рассказывали про старые лица, подробно перебирали детские годы Юдит и Али. Тогда Ханнес сказал им, что всегда хотел иметь такую семью.
И им не хватало такого «зятька», — подумала Юдит, — который бы собирал и склеивал осколки ушедшего времени. Так вот откуда эта розовая сахарная глазурь! Осталось поговорить об одном-двух внуках, которых они ждут от Юдит, пока та еще не слишком стара для деторождения. Теперь и у нее самой стали подрагивать коленки.
Она: я считаю ваши претензии оскорбительными и унизительными! Почему бы вам не обсудить сначала все со мной? Мама: а ты с нами советовалась? Папа: все делалось ради тебя. Мы готовили тебе сюрприз на день рождения. Ханнес все так здорово продумал! Мама: нам и в голову не могло прийти, что ты этого человека… Юдит: мне очень жаль, но я не люблю этого человека! Возникшая пауза выражала общее смущение. Али, пытаясь сгладить возникшую неловкость, произнес:
— Что тут поделаешь, если она его не любит. — И пожал плечами прежде, чем они у него безвольно повисли.
Его лицо приняло прежнее печальное выражение. И в этом также была ее вина, о чем свидетельствовали взгляды мамы, папы и Хеди.
— Он позвонил мне вчера и сообщил, что не сможет присутствовать на торжестве, — посетовала мама незадолго до того, как Юдит решительно встала и начала ходить. — Но почему нет? — Юдит этого не хочет. — Юдит? — Она дала мне от ворот поворот. — Нет, ты шутишь! — сказала я ему. — В данный момент, по ее признанию, она не готова к более тесным отношениям. — Нет! — Ей нужно время, мы должны дать ей время! — Время? Завтра ей исполнится тридцать семь. Мы проведем с ней беседу, я и папа. — Вам не следует этого делать. Все само наладится. Я умею терпеливо ждать. — Ах, Ханнес, мне его так жаль. — В любом случае желаю вам приятного праздника. — Ах, Ханнес. — И подумайте немного обо мне.