Лучше всего это было в 15 лет. В субботу в школе мы часто говорили: «Ну что, в воскресенье после обеда?» – «К сожалению, не могу, иду с компанией в Пратер кататься на гоночных машинах по велодрому». И потом мы все-таки встречались в воскресенье: и не в Пратере, а в лесу Зиммеринга или в Лааэрберге. Гуляем. С нашими мамами.

Кому в детстве никогда не приходилось идти гулять всей семьей, тот, считай, дешево отделался. Для мам был очень важен «свежий воздух». Для нас был важен смысл жизни. В воскресенье на природе он не познавался. Мы были последним поколением, которое радовалось понедельнику в школе.

У травмирующей безысходности принудительной прогулки было два направления. Назад к сидению или вперед к хождению. Меня влекло вперед в леса – к чернике или к опятам, тянуло к лугам и пастбищам, гнало на вершины, где так и хочется сказать: «Каков вид, а?» (Он был всегда один.) Я бы с удовольствием сказал хроническим домоседам, как хорошо скользить взглядом по ландшафтам и утомлять ступни до свинцовой тяжести в них. Кто странствует пешком, чувствует себя насквозь: изнутри наружу и снова в глубь себя. И кроме того: много свежего воздуха.