Кто видел меня плавающим, скажет, что я вру. Но ведь можно когда-то и покончить с какими-то главами из своей жизни, разве нет? Вот здесь и сейчас я покончу с надувными, важными и напыщенными матрацами. Да, в детстве они могли быть страстью. Любовью они не были никогда. Привязанность к ним была односторонней (то к красной, то снова к синей стороне). Они пахнут комиксами про собаку Бесси, уксуснокислым глиноземом и жженым каучуком, скудно умащенным дешевой «Нивеей», как и мое тело, но из нас двоих у матраца всегда была более толстая кожа. И он никогда не принадлежал мне одному. Мне всегда приходилось делить его с моим старшим братом и защищать от жестоких врагов на озере. Сотни раз я на нем разлагался, сотни раз я под ним утопал. Если бы не он, то уровень воды в озере Вертерзее сегодня был бы выше как минимум на миллиметр. К счастью, вода в нем была питьевой, иначе бы этот текст никогда не возник.

Впоследствии мы с матрацем прожили вместе еще несколько лет. То были недели, предвосхитившие его досрочный выход на пенсию. Он был, как правило, прозрачным розовым и стоил доступное число драхм. Он защищал меня от песка и камней, а в море избавлял от забирающих все силы движений. Его прибивало к берегу, как потерпевшего кораблекрушение, а я дрейфовал вместе с ним в не слишком открытом море. Он щекотал меня водой по ребрам, а в остальном оставлял меня в покое. Со спортом мы оба не имели ничего общего.

В конце каждого отпуска я нарочно забывал его на пляже. Я ни разу не выпускал из него воздух. Думаю, я терпеть его не мог.