Часть I

Кай

Он пришел в себя от неприятного ощущения: сверху сыпалась земля. Кай поднял руки, прикрывая лицо, — это и спасло его. Существо, упавшее на грудь, метило в шею, но сомкнуло зубы на наруче. Заскрежетали клыки о металл, когти вцепились в плечи, порвали рубаху, вонзились в тело.

Стояла непроглядная тьма, полная звуков и запахов. Трещала древесина, сыпалась земля, звенел металл, стонали люди.

После сна собственное тело казалось чужим, неповоротливым и тяжелым. Кай свободной рукой попробовал оттолкнуть от себя нападавшего, но сил не хватило, попробовал подняться, но не смог. Тогда он зарычал и, извернувшись, достал зубами до лапы, вгрызся в нее изо всех сил. Тварь взвыла, ослабила хватку, и ему удалось сбросить ее с себя. Кай перекатился в сторону, но там внезапно оказалась пустота, и он пролетел не меньше сажени, прежде чем упал на пол. В плече что-то хрустнуло.

Он стиснул зубы и с трудом сел, прислонившись спиной к возвышению.

Во рту стоял мерзкий вкус крови. Кислая и горячая, она обожгла язык, и от этого темнота вокруг вдруг стала светлеть.

Он находился в большом зале, вырубленном внутри горы. В полумраке темнели стены, каменные колонны и высокий свод, прошитый черными дырами нор. Вокруг рядами стояли высокие каменные ложа.

На всех лежали воины в доспехах. Мертвые? Спящие?

Твари, прорывшие норы, падали прямо с потолка, в полете переворачивались, приземлялись на лапы и тут же бросались на людей. Зубами и когтями рвали на куски в необъяснимой потребности убить. Спящие не вставали. Вздрагивали во сне, слабо шевелились, но проснуться не успевали. Кай узнал тварей — гули. Жилистые, с круглыми совиными глазами, длинной волчьей челюстью и темной липкой кожей. Пожиратели трупов. Что их могло настолько взбесить, вселить такую храбрость? Беспомощность спящих?

Телу возвращалась чувствительность и сила, проходило онемение. У каменного ложа, с которого он упал, валялись меч и щит. Кай поднял их, расправил плечи и приготовился защищаться.

На взрослого мужчину с мечом в руках гули не должны напасть. Падальщики обладали достаточным разумом, чтобы оценить опасность… но сегодня, похоже, сошли с ума.

Первому он снес голову. Вторая тварь вцепилась зубами в руку. Золотой наруч смялся окончательно. Кай ударил тварь головой о постамент — брызнула кровь и мозги — и стряхнул с себя безжизненное тело.

Другие гули тоже заметили его. Они поднимали головы, оборачивались к человеку, отсвечивая желтыми глазами, и молча бросались к нему через весь зал.

Кай не раздумывал. Рубил, колол, бил, швырял об пол. Шаг вперед, в сторону, обернуться, ударить, поймать противника клинком, выдернуть меч, шаг назад, шаг вперед…

Он настолько сосредоточился на пяди земли перед собой, что не сразу понял, — бой окончен. Шла минута, вторая… Люди вокруг больше не стонали. Сыпалась земля, капала вода, а он стоял посреди зала, ставшего могилой. Все еще живой.

Кай опустил руки. Тело дрожало от напряжения, и понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями.

Не выпуская меча, он обошел усыпальницу в поисках выживших. Напрасно. Безмозглые гули, словно их направляла неведомая сила, действовали слажено и наверняка.

Темнота вокруг вновь сгустилась. Пришлось поднимать с земли вонючий труп гуля и снова глотать кислую кровь, чтобы вернуть зрение. Наконец он смог осмотреться.

Его наручи и правда были из золота. Они совсем погнулись в битве, и Кай снял бесполезные побрякушки. Кольчуга оказалась железной, позолота давно облетела, а пятна ржавчины изъели металл до дыр. Кай снял и кольчугу, морщась от боли в плече. На мертвецах тоже было золото. Шлемы и бармицы, щиты и поножи, мечи и ножны — все блестело драгоценным металлом. Так не на бой собирают, а хоронят. Гули не ошиблись дорогой. Но почему в подземной гробнице лежали спящие, а не мертвые?

Посреди зала когда-то обвалилась часть свода. Светлели между камней белые кости, кольчуги, мечи и корона… Корона? Узкая, золотая, с острыми зубьями, без самоцветов, но с выбитыми по краю незнакомыми письменами. Если среди них король, почему никто не охранял его сон? Или охраняли? Они? Он сам? В голове было пусто и темно, как в сухом колодце.

Кай.

Имя? Его? Он помнил названия предметов, понимал, где находится, но как очутился здесь? Кто он? Откуда? Кай пытался найти в памяти хоть что-то. Напрасно. Ни имен, ни лиц, ни мест.

Он тряхнул головой: нет времени тревожиться о прошлом, нужно выбираться!

Кай подошел к двери. Большая, окованная серебром, она сместилась в сторону, петли вросли в горную породу, двенадцать железных замков заржавели. Кай попробовал сбить их мечом, но потратил силы впустую.

Тогда он посмотрел на потолок.

Гули прорыли в скальной породе узкие кротовьи ходы. Кай выбрал тот, что примыкал к стене. Снял сапоги. С тяжелым сердцем оставил меч.

Он нашел в пещере два ножа и стал взбираться по стене, вонзая лезвия в расщелины между камнями. Получилось не сразу. Кай дважды срывался, сломал один нож, но со вторым смог добраться до лаза. Внутри отверстия он уперся коленями и плечами в стены и полез вверх. Узкий ход, покрытый изнутри слизью, вонял псиной. Гулья кровь больше не спасала от темноты. Плотная, тягучая, она стала почти осязаемой, заполняла уши и рот, выдавливала воздух из легких.

— Твою мать! — выругался Кай.

Больше не существовало направлений. Ему казалось, что он висит вверх ногами и вот-вот упадет обратно в ненавистную пещеру. Казалось, вот-вот наткнется на нового гуля или что-то схватит его за ноги и утащит вниз. Кай начал задыхаться.

— Твою мать! — снова выругался он и пополз дальше.

Становилось все холоднее, почва твердела, слизь на стенах стала застывать, превратилась в корку острого льда. Но до самого конца ему казалось, что он вывалится обратно в склеп. Затем Кай почувствовал холодный сквозняк. Еще несколько рывков, и голова оказалась на поверхности — лаз закончился. Он выбрался наружу.

Кай находился на склоне горы. Было тихо, безветренно и очень холодно. Внизу раскинулась степь. Слева она упиралась в пятнистую шкуру заледенелого моря, справа — в узкую ленту реки и хвойный лес на другом берегу. У самого леса кто-то развел несколько костров. Свет пламени ясно выделял очертания пришвартованного корабля.

Кай утолил жажду снегом, вытер окровавленные руки, перехватил удобнее нож и прикинул расстояние. Далеко. Две версты вниз по склону и потом через степь… Жаль было потерянных сапог и меча, да ничего не поделаешь. Он снял рубаху, разорвал пополам и обмотал ступни. Вдохнул, выдохнул и побежал вниз.

Ноги проваливались в снег, натыкались на острые камни. Затем горный склон закончился и началась заснеженная равнина. Ткань со ступней слетела, пришлось перейти на шаг. Холод быстро заставил забыть о боли.

Кай чувствовал, что промерзает насквозь, что замедляет бег кровь, пот превращается в ледяную корку и покрываются инеем волосы. Морозный воздух раздирал горло, добрался до легких, и Кай закашлялся. Остановился. Перевел дыхание и продолжил идти вперед — у него не было выбора.

Очень быстро он перестал ощущать ступни ног, мог лишь заставлять себя поднимать и опускать поочередно два тяжелых бревна, что заменили их. Несколько раз падал, и снег уже не таял на его оледеневших руках. Кай поднимался, щурился, определяя направление, и шел дальше. Он потерял счет времени и шагам и, когда поднял взгляд и понял, что стоит на берегу, — удивился.

Костер, что он увидел издали, оказался не костром — это горел поселок.

Несколько домов пылали прямо посреди леса, близко подходящего к реке. Пламя с крыш перекидывалось на сосны, вспыхивало новыми очагами, жадно трещало, но люди не обращали внимания. Шла погрузка на корабль. Два десятка пленников сковали по рукам и ногам кандалами и плетьми загоняли на трап.

Кай не знал, что ему делать. Броситься на помощь? Сбежать?

Кто-то лохматый и тяжелый прыгнул на него, повалил. Они покатились по снегу. К счастью напавшего, пальцы Кая настолько ослабели от холода, что он выронил нож.

— Уймись, дурак! Свои! — зло прошипели ему на ухо.

Кай поднялся на четвереньки, стер снег с лица. Перед ним был не зверь, а человек в белой волчьей шубе.

— Из поселка сбежал? — тихо спросил мужчина. — Ползи за мной. Нужно убираться отсюда.

Но Кай не мог ползти. Новый глоток воздуха прошел ножом по гортани. Он начал кашлять. В груди, в легких, не давая перевести дух, прорастал чертополох.

Бородач зажал ему рот ладонью, попробовал оттащить в сторону, но их уже заметили. С корабля пронзительно свистнули, и с противоположного берега, прямо по льду, к ним спешили десять воинов с кривыми саблями. Река в этом месте была узкой, лед плотно сковал воду. Охотникам за головами понадобились считаные минуты. Бородатый выругался, оттолкнул от себя Кая и поднялся во весь рост, выхватывая из-за спины топор.

— Уходите, братцы! — крикнул он.

Но они не ушли. Из снега за его спиной поднялись четверо мужчин в одинаковых белых шубах. У двоих были охотничьи луки. Они прицелились, спустили тетиву, и еще раз…

Стрелы попали в цель, но не пробили пластинчатой брони корабельных. Битва вышла короткой. Охотники за невольниками потеряли троих, но взяли количеством, навалились, обезоружили. Бородач и лучники остались лежать в снегу, Кая и двоих уцелевших скрутили и потащили на корабль.

Одномачтовый когг с опущенными парусами стоял вплотную к берегу. Нос судна вмерз в лед. Пленников затащили на палубу. Друзей бородатого сразу бросили в трюм, а вот Кая оставили. Полуголый человек посреди снежной степи вызывал вопросы.

Его подвели к мостику. У штурвала стоял крупный бородатый мужчина в плаще на меху — капитан. Рядом с ним сутулился от холода невысокий нервный человек. Сначала Кай принял его за подростка, но, всмотревшись, понял, что человек просто гладко выбрит.

— Капитан, вы уверены, что он нам нужен? — спросил конвойный.

— Сильнейшее обморожение. Помрет, — подтвердил нервный.

Выговор выдавал в нем южанина: слова звучали так, будто он набил рот камнями.

— Я потерял несколько человек. На счету каждая монета, чтобы новых взять, — ответил капитан. — Делай, что должен, Стефан. Это ты у нас лекарь.

— Тогда в лечебницу, — распорядился тот.

Двое охранников подхватили Кая под руки и толкнули в трюм. Внизу стоял влажный холод. Узкий коридор уходил в темноту. Идти можно было лишь друг за другом. Охранник за его спиной достал саблю и ткнул острием в затылок:

— Будешь дурить — убью.

Но Кай не собирался сопротивляться. В груди пылали угли, куда уж тут бунтовать.

Под корабельную лечебницу отдали одну из двух кают. В небольшом помещении стояли две грубо сколоченные кровати, стол, табурет и шкаф. Рядом с кроватями в пол были вбиты толстые железные кольца. Каю сковали ноги и руки, цепь закрепили в одном из них.

Лекарь Стефан Бремер вошел в каюту, проверил, крепки ли цепи и кандалы, затем отпустил охранников и стал осматривать пленника.

— Кто ты? — спросил он, осматривая его руки и ноги.

— Я не помню. Пришел в себя в горах. Увидел костер у реки. Пошел к нему.

Бремер бросил на пленника короткий оценивающий взгляд. Не поверил. Приказал раздеться донага и снова осмотрел.

Маги клеймят своих людей. Это единственный способ обеспечить полное подчинение. Когда господин чародей умирает и клеймо сглаживается, на его месте появляется темное пятно. Иногда, чтобы сбежать от мага, люди сами срезали тавро с тела, но тогда оставались шрамы.

На теле незнакомца ни мажьих пятен, ни старых шрамов, ни даже родинок Стефан не нашел.

Он побарабанил пальцами по столу, помедлил, раздумывая. Наконец поднялся и вышел из каюты.

Капитана на месте не оказалось. Стефан расположился на диване и приготовился ждать.

Тихо стучали стрелки часов. На столе под стеклянным абажуром лежал горюч-камень, тускло освещая каюту алым светом. Сейчас команда на палубе заканчивает такелажные работы, рубит лед вокруг бортов — готовится к взлету.

Они охотились на севере уже больше недели. Стефан успел промерзнуть до мозга костей. Он родился на побережье, и каждый раз холод выводил его из равновесия. Ему не хотелось двигаться, не хотелось есть, не хотелось пить и было страшно засыпать. Раз за разом снилось, что корабль замерз и они все лежат скованные вечным сном. К счастью, путешествие завершилось. В трюме около тридцати мужчин и двадцать женщин, которых можно продать на рынке Зут-Шора, а значит, скоро они вернутся на юг. Вот только Бремеру очень не нравился новый пленник.

На стене напротив висела карта Яблоневого Края вся в чернильных пометках. Здесь отмечали места предполагаемых стоянок беглецов; русла рек, пруды и озера, где может опуститься корабль; красные точки — запрещенные северные города.

Стефан до хруста заломил пальцы и задумался.

Новый пленник бесспорно северянин: белая кожа, черные волосы, светлые глаза, и меток нет никаких. Стоит ли с ним связываться?

Яблоневый Край давно подчинен магам. Он разделен на тысячи маноров уже восемьсот лет. В срединной части континента не осталось городов — лишь усадьбы господ магов и деревеньки людей. На юге города существуют только за счет невольничьих рынков. А что позволяет существовать городам севера?

Говорят, что там живут настолько сильные маги, что чародеи континента боятся даже взглянуть в их сторону, что северяне научились воспламенять камни, что города охраняют ледяные драконы… Стефан слухам не верил. Если такие могучие, почему не нападают? Но что-то там все же неладно. Смельчаки, решавшие испытать судьбу, назад не возвращались.

В коридоре послышались быстрые шаги, открылась дверь, и вошел капитан. Он прошел по каюте к письменному столу, по пути сбрасывая шубу, тяжело опустился в кресло.

— Ну и что там?

— Обморожение. Того и гляди, антонов огонь начнется. Воспаление в груди.

— Выживет?

— Без магии — нет.

— Хорошо. Лечи магией.

— А нужно ли? У нас снадобья на исходе, лучше припасти команде, а этот все равно не жилец — без шубы и сапог по степи бродил. Говорит, память отшибло.

Капитан раздраженно поморщился.

Люди — ценный товар. В каждом маноре сидит маг, у которого есть наложницы, слуги, слуги наложниц, именная стража, граничная стража, музыканты, танцовщицы, мастера, оружейники и ткачи, кузнецы и плотники. Всех нужно прокормить, вырастить пшеницы с избытком, чтобы господин мог торговать с соседями, обеспечить охрану границ. Маги вечно воюют между собой, а гибнут люди. Невольники достаются нелегко, но дело того стоит. Тем более — молодой крепкий парень, можно продать и в стражу, и на рудник, и на поля.

— Лечи.

— У него нет клейма. Ни срезанного, ни сошедшего… Или он родился в свободном поселении и ни разу не принадлежал магу, или…

— Северянин?

Бремер кивнул. Капитан усмехнулся:

— За всю жизнь ни разу северянина не видал. Маги заперли для них горы, все знают, они через Волчью гряду не перейдут. Хватит выдумывать сказки, Стефан. Дай ему зелья. Я хочу, чтобы он выжил.

От зелья Кая неожиданно стошнило.

Магия не только не помогла, а чуть не добила его. Лекарь растерянно наблюдал, как северянин исторгает из пустого желудка снадобье и желчь.

Капитана эта история если и встревожила, то вида он не подал.

— Лечи по старинке, — упрямо распорядился он. — Если парень выкарабкается, будем думать, что делать с ним дальше.

От слабости Кай не мог стоять. Бремер уложил его на кровать. Вовремя. Корабль сильно качнуло — раз, другой, затрещал лед, выпуская добычу. Лекарь привычно устоял на ногах, придерживаясь за край кровати.

У Кая удивляться сил не осталось. Озноб перешел в судороги, он забился на кровати, и белые простыни под ним вдруг стали снегом. Кай лежал на льдине, и море вокруг — черное, молчаливое — качало его на волнах, бросая то вверх, то вниз. В груди пустил ростки черный цветок. Он вытягивал тонкие побеги, прорастал сквозь вены, раскинул тяжелые лепестки на ребрах. Кай пробовал глубоко вдохнуть, но не мог. Пробовал подняться, но невидимые руки опрокидывали его обратно на лед…

Пленник успокоился, затих на кровати, провалившись в беспамятство. Чем дальше, тем меньше он нравился лекарю. Да и непростое дело — лечить тяжелую хворь без магии.

Шесть часов прошли в заботах. Лекарь пытался вспомнить, как лечить обморожения. Решал, что важнее: сбить жар или спасти от антонова огня, что вот-вот сожжет промерзшие пальцы рук и ног. Отвар для примочек сделал из того, что оказалось под рукой: березовая кора, ром с южных островов, полынь и ромашка.

На руках и ногах северянина вздулись пузыри с жидкостью и кровью. Жар усилился. Лекарь снял с пленника одеяло и одежду, приказал матросам принести с палубы льда и снега. Они наполнили ими деревянную бочку. Вместе с охранниками расковали северянина и опустили в ледяную воду. Тот застонал, но не очнулся.

Когда пленника вытащили из бочки. Бремер вновь наложил на покрасневшие ноги и руки примочки из отвара ромашки, укрыл одеялом…

Стефан не верил, что северянин доживет до утра, но утром тот все еще дышал. Кровоточили растрескавшиеся губы, лопнули кровавые пузыри, пропитав матрас сукровицей. Лекарь дал ему бульон и настойку шалфея. К вечеру жар снова поднялся. Кисти рук и стопы посинели, налились кровью. Пришлось идти к капитану:

— Ноги и руки придется отрезать.

— И на хрен он будет нужен? — ругался капитан. — Не режь. Авось обойдется! Делай примочки!

— Антонов огонь у него, говорил же! Если не отнять конечности, всего спалит!

Капитан раздраженно жевал губы:

— Может, снова зелья?

Стефан равнодушно пожал плечами.

От зелья северянина снова тошнило. Бремер на всякий случай проверил пленника на чародейство. Пустил немного крови в чашку, бросил туда корень мандрагоры. Корень даже не дрогнул — магии в пленнике не было.

Северянину становилось плохо от чар. Его тошнило от порошка из драконьих костей, от зачарованной воды и от цветов папоротника. Рядом с ним теряли силу магические предметы. Амулет с волосами госпожи Анны, помогающий остановить кровотечения, и нож из ребер русалки. Нож тупился, кровь не сворачивалась.

Парень не прост, ох не прост! Терять загадочного больного, на которого потрачено столько сил, Бремер уже не хотел.

— Разреши резать!

— Я уже ответил. Уходи!

Впервые за годы службы на корабле Бремер попытался настоять на своем.

— Я куплю его у вас.

Капитан прищурился, хищно усмехнулся:

— Есть что-то, что я должен знать об этом парне?

— Мне давно нужен подопытный…

— Без рук и ног?

— Мне они не нужны. Сколько вы за него хотите?

— Ты не получишь его, — отчеканил капитан, глядя в глаза лекарю. — Я не люблю, когда меня держат за дурака. Мы многие годы летаем вместе, и ты впервые говоришь, что тебе нужен человек. Был бы я дураком, не стал бы капитаном! Или ты расскажешь правду и я подумаю о твоей просьбе, или забудь о нем. Выживет — продам на рынке. Сдохнет — выкину за борт.

Стефан стиснул зубы. Он отлично понимал, что если скажет правду о необычном пленнике, северянина продадут магам-алхимикам. Никто не делает ему одолжений, когда речь заходит о деньгах. Что ж. Пусть северянин не достанется никому!

Бремер промолчал.

— Как хочешь, — сквозь зубы процедил капитан.

На этом и расстались. Стефан перестал заходить к больному, от всего сердца надеясь, что тот сдохнет.

Александра

Скамьи для монахинь и стол для судей решили поставить прямо в монастырском дворе. Суд чести обычно устраивали в главном храме, перед статуями богинь, но со вчерашнего дня там стоял гроб с телом Руты, старшей сестры белого монастыря.

За прошлую неделю весеннее солнце просушило квашню под ногами, оставив холмы черного грязного снега лишь под стенами и в клумбах. Скамьи поставили прямо у ступеней храма. Слева заняли места сестры в алом облачении, справа — сестры в белом.

Милость и Пасиа Грина — богини любви, сестры-близнецы. Их главный храм — красно-белый, с высоким куполом и большим залом со статуями богинь — не одно столетие высился на склоне горы Петры, на границе манора госпожи Милевской. Два малых храма и кельи сестер стояли поодаль. Справа от главного храма жили белые сестры, служительницы Милости, слева — алые, служительницы Пасии Грины. Богиня Милость охраняла чистую любовь, девственниц и супружескую верность. Пасиа Грина внушала страсть, берегла рожениц, дарила плодовитость. Все монахини принимали обет целомудрия. Лишь чистые телом и мыслями, свободные от колдовской скверны и мирских соблазнов могли говорить с богинями. Для тех, кто нарушал обет, устраивали суд чести, безжалостный и скорый.

Рассаживались долго. Неловко молчали. Старшая сестра Рута умерла накануне. Тело еще не успели омыть и отпеть, когда внезапно выяснилось, что ее любимая воспитанница, сестра Александра — гулящая девка, нарушившая все обеты.

Правда? Ложь? Ложь, конечно! Все знали, что сестра Леслава, наставница алых сестер, недолюбливает Александру. Оболгали! Оболгали? Да как же? Вон и парня привели на суд. Честный, хороший. В монастыре бывал часто, из деревни мед возил, молоко. Молодой, красивый, спокойный. Многие монашки на него заглядывались, но до греха и не доходило. Сестра Александра холодна, как вода в зимней реке, да тоже женщина. Кто знает, что подо льдом таится?..

Так что? Правда? Ложь?

Судьи заняли места за дубовым столом. Во главе — сестра Леслава. По правую руку — сестра Мира, преемница Руты. Женщина не смотрела на подсудимую. Знает о чем-то, но молчит? Оболгали сестру Александру! Всем ясно! Или нет? Сестра Мира достойная женщина, мудрая, добродетельная. Неужто смолчала бы, если оболгали?

Весна. Монастырский двор залит туманом. Он ест остатки снега, оседает на волосах и лицах. В таком тумане все происходящее видится сном, недоразумением. Или нет?

Вот во двор вывели подсудимую. Александре двадцать три, высокая, статная. Идёт, расправив плечи и с достоинством глядя перед собой. Нижняя рубаха и ферязь безупречно белы. Темно-русые волосы убраны под платок, ни одной прядки не выбилось. Губы плотно сжаты, брови нахмурены, подбородок вздернут. Неужели такая позволит лишнего деревенскому парню?

Он увидел Александру, привстал с места, ища ее взгляда, но та и не думала смотреть на него, и парень тяжело опустился обратно. Врет? Или нет?

Подсудимую поставили перед судьями. Сначала заслушали сестру Катерину, которая рассказала, как неделю назад застала Александру и Ивана целующимися у ворот.

— Было? — сурово спрашивали судьи у Ивана.

— Было, — не поднимая глаз, отвечал парень.

— Провели осмотр, сестра Варвара?

Поднялась монахиня в алом. Кивнула.

— Что скажете?

— Не девица.

Зашумели, не сдержавшись, сестры обоих монастырей. Александра смотрела на воробьев, купающихся в пыли. Не понять, что у нее на уме. Смущена? Пристыжена? Напугана?

Сестра Леслава поднялась со стула, и все взгляды устремились на нее.

— Ты будешь помечена цветком и больше никогда — слышишь? — не переступишь порога монастыря. Ни нашего, ни иного.

Над двором повисло тягостное молчание. Нет страшнее участи для монахини, чем изгнание. В мире, где людям не принадлежали ни вещи, ни земля, ни их тела, храмы были островами. Не надежды, нет, — для людей не существовало надежды, — но островами, где можно позволить себе короткую передышку перед смертью. Здесь женщины могли не бояться за честь, здесь можно было учиться читать и писать, здесь сохранились книги! Попасть в жрицы все равно какого бога — большая удача. У магов не осталось совести, но храмы они уважали. Не как святыню, но как напоминание о тех, кого они превзошли.

Когда-то в Яблоневом Крае жило много богов. Демиурги Ина и Ян создали Край для своих детей: шести первых богов-сиблингов и для людей. Говорят, в незапамятные времена боги охотно появлялись среди людей. Из веры и из молитв на земле появились новые боги, вторые: богини любви Милость и Пасиа Грина, бог виноделия Либер и бог-обманщик Мак, бог-ветер Эол и бог торговли Плутос, богиня покровительница искусств Камена и бог жатвы Анге…

Чтобы уравновесить их власть, в помощь людям Ина и Ян подарили достойнейшим из смертных чародейскую силу. Долго жили в мире люди, маги и боги. Но вот великие демиурги покинули Яблоневый Край, ушли создавать новые миры, а их дети оказались предоставлены сами себе.

Потомки достойнейших расселились по Яблоневому Краю. Сравнимые в силе с богами, они оставались людьми. Гордыми и трусливыми, мелочными и тщеславными. Все меньше оставалось достойных, все больше появлялось сильных.

Все записи о Великом Предательстве были уничтожены чародеями. Прошло больше восьми сотен лет, и истории о нем остались лишь в сказках и песнях. Отголоски, обрывки…

Говорили, что в один день маги возомнили себя равными богам. Они сговорились между собой, а затем пришли к королям.

«Зачем вам боги, когда есть мы?» — сказали они.

«Зачем строить храмы, кормить жрецов, тратиться на обряды и приношения?» — сказали они.

«Зачем кланяться тем, в ком вы не нуждаетесь? Мы люди, как и вы! Верьте нам!» — сказали они.

И короли поверили. Они разрушили храмы, убили жрецов.

Не все согласились с их выбором. Простолюдины на континенте подняли бунт, что вошел в историю, как Медная война. Южное царство Тохо не поддалось на уговоры. Тогда чародеи западного содружества открыли дверь в Царство Мертвых, и оно поглотило все южное полушарие. От империи Мехала, что сомневалась, остались лишь острова. Медная война закончилась полным разгромом смертных.

Боги могли опрокинуть на непокорных небеса, поднять до облаков море или заставить землю стряхнуть людей, как назойливых муравьев, но они нуждались в людях. И первые и вторые боги питались человеческими молитвами, были связаны с людьми неразрывными узами. Чародеи не нуждались ни в ком.

И сиблинги сдались. Они оставили неблагодарных смертных, скрылись в небесных чертогах. Вот только, уходя, прокляли лжецов-чародеев. Отныне каждый, в ком текла чародейская кровь, был лишен таланта.

Едва ли чародеи расстроились поначалу.

«Талант нужен слабым, чтобы превзойти сильных, — говорили они. — Нам, могучим, он ни к чему».

Да только с тех пор они не создали ни одного нового волшебного предмета, не придумали ни одного заклинания. Отныне им была неподвластна музыка и поэзия. Возводимые магией замки походили на уродливых выродков, а создания — на странное нагромождение знакомых форм: скорпионьи хвосты, волчьи тела, человеческие лица.

Но смертным от этого не стало легче. Чародеи утратили былое величие, но продолжали оставаться сильнейшими. Там, где не хватало таланта, они использовали людей. Смертные возводили замки, мосты и дороги; ткали гобелены, писали картины, играли музыку, ваяли статуи для садов и бальных залов, а еще кормили новых хозяев и их свиту, потому что магия меняла русла рек, но не могла из камня сделать хлеб.

Маги лишь брали.

Вчерашние союзники, короли, князья и военачальники, их жены, дети, родители, братья и сестры, все, кто решил заступиться за подданных, кто знал, как воевать, кто обладал властью и смелостью напомнить о праве на власть, — всех истребили после ухода богов. Мир навсегда разделился на чародеев-господ и людей-невольников.

Подсудимую усадили на скамью. Принесли деревянный короб с иглами и красками. Подошли две крепкие монахини из алых сестер, сорвали с нее платок, стянули ферязь, разорвали нижнюю рубашку, грубо обнажая плечи. Александра склонила голову, волосами укрывая лицо. Сестра Катерина достала иглы. Потекла по спине холодная краска и горячая кровь. Обе красные.

Александра хотела бы ненавидеть сестру Леславу за лживый суд, но не могла. Ее истинный грех был пострашнее выдуманного.

С тех пор как маги вынудили богов покинуть Край, жрецы решили между собой, что ни один чародей не переступит порога храма. В венах Александры текла чародейская кровь.

После тяжелого обряда Посвящения мужчины-чародеи лишались возможности зачать ребенка. Женщины-чародейки не желали рожать сами, поэтому маги усыновляли детей. В Яблоневом Крае многие чародеи прошли Посвящение и не имели потомства, но еще больше обряда не проходили и передавали чародейскую кровь детям. Посвящённые маги, пожелавшие завести семью, отнимали понравившихся детей у таких родителей или, если позволяли средства, покупали в особом питомнике господина Абремо на острове Деви. Тот находил детей с чародейской кровью и растил их, как щенков, на любой цвет и вкус.

Александра родилась в одной из юго-восточных усадеб. Она смутно помнила настоящих родителей. В двухлетнем возрасте ее доставили к господину Выговскому. Он и стал ей отцом. В воспитании дочери чародей не участвовал. Александра видела его — сказочно красивого двадцатилетнего юношу — лишь на балах, когда ее выводили для показа гостям-магам из соседних маноров.

Так прошло девять лет. Ей было одиннадцать. До обряда Посвящения оставался месяц, когда господин Выговский вступил в битву за владения и проиграл госпоже Милевской. Торы, замок и манор перешли к новой хозяйке.

Александра бежала с прислугой в лес. Она понимала, что лишилась опекуна и должна молчать о своем прошлом. Александра смешалась с толпой беглых слуг, дошла до ближайшей деревни, там и осталась. Ее взяли в семью, и два с половиной года казалось, что жизнь наладится. А однажды она с новым отцом и сестрой отправилась посмотреть на казнь.

Александра поморщилась от воспоминаний.

В храм богини Милости она пришла тринадцатилетней девочкой. Искала убежища от мира и от самой себя. Тогда она еще не знала, что путь в храм для нее закрыт. Когда поняла, что ее главный секрет вот-вот раскроют, отступать было поздно. Сестра Рута уже сделала разрез на ладони, уже собирала кровь в жертвенную чашу.

Говорили, что кровь чародеев боги не принимают, но в тот день что-то пошло не так. Возможно, богини были не так внимательны, как восемьсот лет назад, возможно, сестра-наставница перепутала чаши претенденток, но жертвенный огонь перед статуями богинь принял подношение. Александру взяли в монастырь.

Обман раскрылся через месяц. Сестра Рута учила послушниц готовить снадобья. Корень мандрагоры в руках Александры внезапно ожил, зашевелился. Она тут же отбросила его в сторону, но опоздала — сестра Рута все видела.

В ту же ночь сестра Рута тайно проверила новую монахиню еще раз. На священный огонь не рассчитывала, окунула в кровь Александры папоротников цвет. Сухой бутон послушно впитал магию, ожил, налился соком и алым светом. Сестра Рута схватилась за голову.

Сообщить о случившемся — значит подвергнуть сомнению выбор богинь, самоё их существование. Рута промолчала. Она приблизила к себе Александру, не сводила взгляда, ожидала подвоха. Время шло, и вот женщина и девочка стали близки, как мать и дочь. Так прошло десять лет.

Когда и как Леслава проведала о секрете, Александра не знала. Пока жива была сестра Рута, наставница алого храма не вмешивалась. Она всячески выказывала презрение к обманщице, но молчала. А затем сестра Рута заболела. В ее груди поселился черный паук. Он рос, вытягивал под кожей новые и новые лапки, ел плоть. Не прошло и полугода, как сестры Руты не стало.

Чтобы не порочить ее память, Леслава обещала позволить Александре покинуть монастырь тихо. Солгала. Да только совесть не позволяла Александре винить ее…

И вот ветвится новыми линиями священная вязь, распускается между лопаток алый мак, перекрывает старые узоры, не щадит, стирает прежние заслуги, оставляя лишь одну правду: Александра — предательница богов.

Она с тоской рассматривала черные завитки на левом запястье и синие на правом. Первые — тринадцать лет жизни до монастыря, незначительные и вычеркнутые из жизни. Вторые — ее жизнь в послушании. Черные ягоды на тыльной стороне ладони — болезни. Синие ягоды — успехи в обучении. Вся ее жизнь записана на руках и плечах. Рождение, сиротство, приход в монастырь, послушничество, уход… Любому жрецу достаточно пяти минут, чтобы узнать все об Александре. И как ей жить дальше? С клеймом на спине, с бесполезным чародейством в крови?

Влажный мартовский ветер пролетел по двору. Вызывая озноб, охлаждая разгоряченные плечи и щеки подсудимой. Леслава встала, и за ней последовали остальные судьи. Судьи покинули двор. Ивана отвели за ворота. Смущенные, виноватые и озадаченные стали покидать двор и монахини. Сиди, гордячка, показывай твердый дух стенам, прошлогоднему снегу и воробьям!

Александра закрыла глаза. Задержала дыхание, словно с дыханием можно сдержать и боль.

Сестра Катерина промокнула татуировку тканью, отвела руку в сторону, рассматривая нанесенный узор. В воздухе стоял тяжелый запах красок. Мерзли плечи. От боли и холода тело пробирала дрожь. Сестра Катерина наложила на свежий узор чистое полотенце и отступила в сторону. Подошли сестры-охранницы. Крепкие, высокие. Александра остановила их движением руки.

— Я сама.

Переодевалась здесь же, посреди двора. Оставила на скамье окровавленное порванное облачение — его сожгут сегодня. Переоделась в льняную рубаху с чужого плеча и застиранную юбку-поневу, набросила плащ на плечи — словно кожу сменила, а с ней и судьбу.

Ей протянули котомку и в молчании вывели к воротам. Александра вышла, не прощаясь, и пошла вниз по склону, не оборачиваясь. Не много осталось у нее после этого дня, но с меньшим люди в мир приходят, да выживают. И она справится. Должна справиться.

Ри

Ри всегда знал, что лучше других.

Он родился в особом питомнике господина Абремо на прекрасном острове Деви. Красивый, здоровый и умный ребенок. Кормилицы обожали его, а слуги лелеяли. В пять лет его продали за очень большие деньги господину Гроневальду.

Приемный отец — крупнейший землевладелец срединной части материка. Сильный, самоуверенный и скучающий от собственного могущества, он решил вырастить из сына союзника и преданного слугу. Господин Гроневальд дал мальчику звучное имя и лучшее образование в Крае, а когда Адриану Гроневальду — Ри — исполнилось десять лет, провели обряд Посвящения. Затем начались годы изучения магии, и тут открылось, что Ри обладает тем, что считалось навсегда утерянным для чародеев, — талантом.

Было это замыслом богов, случайностью или боги на самом деле перестали интересоваться судьбой мира — Ри об этом не думал. Он жадно поглощал знания, легко постигая любые виды чародейства.

Когда для других магия оставалась набором формул, списком заклинаний, совокупностью движений, жестов и правильного дыхания, слепым повторением из века в век одних и тех же слов, для Ри магия была математикой и музыкой. Он видел последовательности, чувствовал логику и умел импровизировать. В своей жажде выйти за рамки возможного он часто пугал окружающих, но никогда не боялся сам. Для него не существовало в жизни большего удовольствия, чем от познания нового, и гнался Ри лишь за этим ощущением.

Названый отец понимал, что вырастил себе не преданного союзника, а соперника. Ри чувствовал его страх и, не долго думая, напал первым.

Он отдал дань уважения опекуну, устроив зрелищный поединок. С неба разили молнии, возникали и таяли огромные фантасмагорические звери, трава под ногами превращалась в воинов, чтобы быть сожженной дыханием дракона. Ри оборачивался фениксом, взлетал под облака, ударяясь о землю, становился ледяным смерчем, вырывал из земли деревья, разбирал замок по камню… Названый отец прятался в подвале, бессильный со своим столетним могуществом против новой, непредсказуемой магии Ри. Он не годился в настоящие противники: слишком нерешительный, слишком недалекий и слишком наивный. Он погиб под обломками, так и не решившись выйти.

Следующее десятилетие Адриан Гроневальд занимался поисками новых знаний. Он отправлял шпионов по всему Краю, от дальнего юга до опасного севера, он крал, покупал, отбирал и выманивал книгу за книгой, тайну за тайной, и очень разочаровался, когда понял, что древние знания — конечны.

Затем долгие годы он занимался тем, что писал новые книги. Ри получал непередаваемое удовольствие от создания волшебных предметов и могучих заклинаний, пока не наткнулся на ограниченность собственной фантазии. Ему нужны были новые методы, новые подходы! Тогда Ри увлекся алхимией.

Год за годом он изучал скрытые возможности камней, растений, жидкостей и смесей. А когда потерял интерес к алхимии, увлекся музыкой.

Ри скупал музыкантов по всему Краю. Чернь не знала даже обычной грамоты, вся музыка передавалась из уст в уста, из рук в руки, потому Ри пришлось самому придумывать музыкальную грамоту. С той же одержимостью, что прежде изучал магию и алхимию, он постигал музыку, не чувствуя хода времени, не замечая смены десятилетий.

Больше сотни лет Адриан Гроневальд был самым крупным землевладельцем Яблоневого Края. Чародеи, обладавшие лишь общеизвестным набором заклинаний, страхом и завистью, не могли соперничать с ним. Пожелай он того, мог бы подчинить себе весь Край, но, к счастью для соседей, Ри интересовала не власть, а знания.

Гордец из гордецов, могущественнейший из могучих, высокомернейший из высокомерных, Ри слишком долго выигрывал. Так долго, что поверил в собственную неуязвимость. Он позволил себе влюбиться.

Последних месяцев перед пленением он не помнил. И женщину, что сделала его уязвимым, тоже. Как ее звали?

Тишина.

Тишина и темнота поглотили его. В каменном обличье, в бесконечном забытье не было звуков, запахов и ощущений, лишь возможность думать. Первое время Ри не почувствовал подвоха. Быть каменным музыкантом на фасаде замка? Почему нет? После пережитого он стал любить темноту. В ней он мог ждать, пока срастутся кости, по крупицам восстанавливать рассыпанную мозаику воспоминаний, готовить план мести, ненавидеть и ждать. Десять лет? Пустяк… Вечно молодые чародеи не умирают от старости, можно отсечь голову или пронзить сердце, но их тела, сердца, легкие и печень не дают сбоев, так что впереди ждала вечность, чтобы думать и вспоминать. Он ждал. И постепенно сходил с ума.

Как все маги, Ри был искусственно красив. Черты лица, цвет волос и глаз, линии тела, все выровнено чарами, улучшено, доведено до совершенства. Женщины любили его наперекор здравому смыслу. Он помнил всех: имена, родинки, оттенок глаз, звук шагов. Помнил их запах, мягкость тел и цвет сосков. Его память вмещала так много, но не сохранила имени женщины, которую он любил. Воспоминания стояли тенью за спиной, но стоило обернуться — пропадали. Казалось, он вспомнит!.. Еще мгновение… но — нет.

Как ее звали? Ту, ради которой он опустил руки?

Женщины в его жизни всегда были добычей, развлечением, капризом, но не любимыми. На любовь — бескорыстную, нетребовательную и слепую — Ри был неспособен, а достоинств, за которые он мог полюбить на равных, — не находил. Ни одна женщина в Крае не была равной ему. Но он влюбился. Во что? В кого? Откуда она взялась? Где он нашел ее? Кто нашел ее для него?

Он не помнил.

Ри старался думать о мести. Подробно представлял, что сделает с каждым из Совета Шести.

Они не пошли на него войной, вместо этого долго плели интриги, подкупали, подсылали шпионов. Женщина, чье имя он не помнит, была соучастницей или жертвой? Была ли она?

И вот снова он бьется лбом в запертую дверь. Женщина и ее имя. Почему это короткое слово, такое незначительное, сводит его с ума?

Ри старался не думать о ней. Гнал прочь мысли, но память — изменчивая сука — сама подбрасывала обрывки. Воспоминания были едва уловимыми, неотличимыми от сна. Так что это было? Сон? Явь?

…Ее ладони на его щеках. Они сидят на кровати. В призрачном свете пасмурного дня, в двух шагах от летней грозы, предметы кажутся четче, а цвета ярче. У нее черные волосы, золотистая кожа и карие глаза. Она держит его лицо ладонями, смотрит в глаза, и могущественному Адриану Гроневальду тяжело дышать от ее близости, от счастья. Страх и восторг сжимают сердце. Ни одно из воспоминаний за всю жизнь не содержит больше этого чувства!

И второе.

…День. Базарная площадь большой деревни. Его привязали к столбу на свежесооруженном, пахнущем сосновой смолой, деревянном помосте. Ему так больно, что он не может думать и не замечает людей вокруг.

А потом толпа расступается, и Ри видит ее. Уже привязанную к лошадям.

Запах паленой шерсти, испуганно ржут кони и рвутся прочь; палач взмахивает топором, подрезая сухожилия; и ее тело, женщины, которую он любит, рвется на части, как тряпичная кукла… Ри чувствует, что тоже рвется, разбивается, рассыпается, не может дышать, не может думать, не может существовать, и только одна мысль держит его сознание на поверхности, не дает уйти с головой в черную ледяную воду безумия — дыши!..

Темнота? Холод? Унижение? Ничто не трогало и не пугало его отныне. За десять лет плена каждый из Совета успел попробовать на нем пытки. Густав Всеславский ломал руки и ноги. Дариуш Адденс ослеплял и резал. Леонард Ясинский морил голодом. Милена Милевская и Радим Дрегович лишили магии. Иенни Линд забрала память.

Но Ри — выжил.

У него не осталось любимых и друзей, не перед кем сохранять лицо, поэтому Ри покорно делал то, что от него ожидали. Он мочился от страха, плакал, молил о прощении, лизал ноги и целовал руки. У Ри не осталось стыда, не осталось гордости. Единственное, что двигало им, — ненависть и желание выжить. Вопреки всему и наперекор всем.

Лучше бы они убили его! Воспели победу шестерых над одним и оставили потомкам развалины замка!

Победители слишком плохо знали Ри, поэтому верили, что он сдался. Они бросили его в темноте и забыли.

Кай

Кай выжил.

Прошла неделя. Оставалась за спиной долгая северная ночь.

Его держали прикованным в лазарете. Над столом лекаря находился маленький иллюминатор, сквозь который Кай глядел, как тяжелые снежные облака светлеют, из серых становясь белыми.

Цепи едва хватало, чтобы подойти поближе. Кай натягивал ее до предела, прижимался лбом к стеклу. Снаружи все еще стояла зима, но пронизывающий до костей холод отступал. Под килем корабля снежный покров истончался, медленно превращался из покрывала в тонкое кружево, и вот совсем пропал. Пушистая хвоя сосновых лесов уступила место бледно-зеленым молодым листьям. Началась весна, и подлесок вовсю тянулся к небу, раскрывая липкие почки.

Пузыри на теле лопнули и постепенно сошли. Кожа, все еще неровная от рубцов, с каждым днем выравнивалась. Жар спал, кашель еще прорезался, но уже без кровавой мокроты. Наперекор ожиданиям лекаря пленник выздоравливал. Потому утром пятого дня его бросили к остальным невольникам.

В трюме, где держали пленников, было сыро, воняло испражнениями и потом. Стекло единственного иллюминатора закрыли снаружи решетками, и внутри царил полумрак. Под стенами валялись набитые соломой мешки, наверняка полные вшей. Кай постарался держаться подальше. У входа стояло два ведра: первое для испражнений, второе для воды.

Дверь за ним закрылась, в замке лязгнул ключ. В трюме стояла тишина. На незнакомца смотрели настороженно и неприветливо. Кай увидел свободное место у стены, сел на пол.

Один из пленников подошел к нему сам. Остановился напротив:

— Я — Морж.

Ему было за пятьдесят. Худой, бородатый и русоволосый. Его усы и правда свисали, как моржовые клыки.

— Ты из какой деревни? Или из Вольной Рати будешь?

— Я не помню, — честно ответил Кай. — Очнулся в горах, побрел куда глаза глядят…

Ему не поверили. Обиженно хмыкнул Морж и отошел. Остальные тоже отодвинулись подальше. Кай не возражал.

Двоих уцелевших воинов в волчьих шубах он узнал не сразу. Шубы у обоих отняли, оружие тоже. Первый — высокий и рыжий — лежал на полу у дальней стены, отвернувшись от всех. Второй — черноволосый, с узкими глазами, словно нарисованными двумя росчерками кисти художника, — сидел у стены напротив и пристально рассматривал Кая. В лечебницу их не приводили, лекарь обошелся перевязками на месте. Левую руку, обмотанную грязными тряпками, чернявый все еще бережно прижимал к груди.

Кай оперся о стену и закрыл глаза, уходя от требовательного злого взгляда. Он казался спящим, но не спал, внимательно прислушивался к шагам, дыханию и тихим перешептываниям людей вокруг.

Прошел почти час, прежде чем они заговорили.

— Этого, гляжу, с того света вернули, — заметил чернявый. — Эй, Юрген! Твой брат жизни лишился из-за этой собаки!

Затем обратился к Моржу:

— Кто он такой? Рассказал?

— Молчит. Врет, что память отшибло.

— Глянуть бы на его кишки. Человек он или перевертыш?

Кай открыл глаза и встретился взглядом с черноволосым. Тот криво усмехнулся и отвернулся.

Он честно пытался не уснуть этой ночью, но мягкое покачивание корабля и слабость после болезни сделали свое дело — он впал в забытье.

Пришел в себя от толчка. Его опрокинули на спину, прижали к лицу мешок, воняющий клопами и гнилой соломой. Двое схватили за руки, еще один сел на ноги. У Кая появилось стойкое ощущение, что он снова в подземном гроте, что путешествие на летающем корабле ему приснилось и он опять борется с гулями.

На него посыпались удары. По ребрам, по лицу, по животу… Кай напряг тело, собрал все силы и просто терпел. Невольники ослабели за время пути, оттого били вполсилы. Хуже было с мешком на лице: Кай задыхался. Он попробовал сбросить с себя нападавших, да не вышло. Его спас возглас:

— Дайте дорогу!

Его отпустили, и он сорвал с лица проклятый мешок.

Корабль плавно повернул, и луна заглянула в иллюминатор, осветив лица сокамерников. Злые, ухмыляющиеся. Чернявый отодвинул двоих в сторону, пропуская вперед друга — рыжебородого великана.

Люди вокруг жались к стенам, с упоением готовясь наблюдать, как их боец разорвет чужака на куски. Кай тяжело поднялся на ноги, не сводя взгляда с рыжебородого. Тот встал в боевую стойку, выставив вперед левую ногу и повернув туловище. Кай последовал его примеру.

Он не чувствовал страха. Кровь быстрее бежала по венам, и тело наполнилось будоражащим предчувствием боя. В эту минуту Кай точно знал о себе: он рожден для этого, обучен этому, а значит, нужно просто подчиниться внутреннему чутью.

Толпа вокруг расступилась, давая противникам место для драки. Люди прижимались к стенам. Молчали.

Рыжебородый возвышался над Каем на голову, не меньше. Он ударил первым, левой рукой по прямой линии, метя в голову. Кай успел отшатнуться, но тут же получил удар правым кулаком в челюсть. Зубы клацнули, и рот наполнился кровью.

От следующего удара Кай уклонился, нырнул под руку противника, приблизился вплотную и нанес несколько ударов в живот — Рыжий отступил. Молчание нарушил единогласный вскрик:

— Добей его!

Ню Рыжий стоял. После дней заточения он ослабел, и лишь это спасало Кая от молниеносного поражения.

— Добей!

Но Рыжий ждал. Он смотрел Каю в глаза, щурился и ждал.

Кай снова стал в стойку.

Рыжий бил в полную силу. Подвижный, точный в движениях и сильный. Длинные руки и высокий рост давали ему преимущество, и очень быстро лицо Кая превратилось в месиво, в ушах звенело, а боль в ребрах не давала сделать полного вдоха. Но сдаваться он не собирался. Единственная возможность справиться с Рыжим — дождаться, пока тот устанет. И Кай терпел. Он уходил от ударов, сжимал зубы, с трудом раскрывал заплывшие глаза. Он ждал…

Толпа вокруг неистовствовала:

— Убей! Убей! Убей!

— Бей! Бей! Бей!

— У-у-у-у-у!

На крики прибежали охранники, попытались открыть дверь, но не смогли. Пленники заперли ее изнутри железным ободом с ведра.

Рыжий выдыхался. Он вспотел, его удары теряли силу и резкость, но и Кай едва держался на ногах. Его левый глаз совсем заплыл, правый едва открывался, в голове шумело.

Рыжий попробовал добить северянина чередой резких прямых ударов, но Кай отступал, двигался, уходил за расстояние удара, шатаясь, почти без сил, но уходил. Охранники уже ломали дверь, дико кричала вокруг толпа, и Рыжий ослабил внимание.

Кай собрал остатки сил и вдруг резко ушел от удара вправо. Рыжебородый врезал кулаком в деревянную стену, полетели щепки и кровь. Кай приблизился вплотную и ударил кулаком в голову Рыжего по дуге, снизу вверх, вложив в удар всю силу.

Рыжий упал. Шум стих. Кай выпрямился и опустил руки.

Все тридцать человек смотрели на него.

Дверь выбили, и к ним вбежали моряки с дубинками. Кай опустился на колени, затем завалился на бок и потерял сознание.

Александра

Иван ждал ее у подножья горы, где тропинка разветвлялась, уходя к деревне и к реке. Увидел, бросился навстречу. Александра остановилась. Ждала, пока парень подойдет, молча слушала, пока говорил. Она не могла объяснить глупому, что в произошедшем нет его вины, и прогнать не могла.

— Родители померли три года назад. Остались мы с сестрой. Иванке двенадцатый год. Если сейчас не уберегу ее, то осенью клеймо поставят и в замок на смотрины заберут. Староста сказал, что госпожа новых прислужниц желает набрать, а Иванка у меня красавица. Если не спрячу до осени — быть ей в служанках. Сестра Леслава обещала ее в монастырь забрать, если на суде промолчу. Я не знал, что за суд! Не знал, что она так все повернет!

Юноша смотрел в глаза, краснел от стыда, но не позволял себе отвести взгляда, и Александра не отводила.

Она одна во всем виновата. Ее настигло справедливое наказание богинь, но рассказать об этом нельзя.

— Выходи за меня! Уедем в другую деревню, где тебя не знают, заживем тихо. Не знаю, за что сестра Леслава тебя невзлюбила, да и не важно это. Ни словом, ни взглядом не упрекну!

Как глубока чаша стыда? Долго еще пить из нее? Александра покачала головой. Юноша замолчал.

— Случилось то, что случилось, — сказала бывшая монашка, с трудом размыкая губы. — Правильно сделал, что сестру спас. Я не держу на тебя зла.

Она хотела пройти мимо, но Иван преградил дорогу.

— Куда сейчас?

Она сама не знала, потому промолчала.

— Если хочешь, возьми мою лодку. По реке до границы спокойней добираться. Садись на воз к чумакам. Они парни добрые, до юга довезут. Еоворят, в портовых городах люди вольно живут. Может, найдешь себе место или храм…

Не имела она права принимать помощь, но выбора не осталось. Александра кивнула.

Рысь тихо несла воды к морю. Вокруг, то отходя от реки, обнажая желтый песок отмели, то по макушку спускаясь в воду, стоял лес. Русло наполнилось водой из тающих снегов, быстрое течение легко несло лодку, и Александре даже не пришлось грести, лишь направлять.

Она плыла всю ночь. Причалила под утро, вышла на песчаной косе. В полуверсте от берега стоял сосновый лес, человеческих следов на песке не было. Александра разделась и искупалась, смывая со спины кровь и краску. Затем отчалила и плыла, пока луна не поднялась над вершинами деревьев. Причалила в камышах, спала на дне лодки, укрывшись плащом. После полудня продолжила путь.

В долине, на полноводном участке реки, течение замедлилось и Александре пришлось грести, время от времени опуская горящие кисти рук в ледяную воду. Ладони покрылись волдырями, стонала от непривычной работы каждая мышца в теле, но Александра впервые за долгие годы оказалась предоставлена сама себе, и это ощущение, забытое и будоражащее, уводило мысли прочь от печалей тела. Она плыла все дальше и дальше. Время от времени внизу проплывал затопленный лес, но легкая лодка спокойно проходила над ним. Вода все еще была холодной, но днем потеплело, и Александра прогревалась солнцем до самого донышка. Она снимала плащ, подворачивала длинные рукава рубахи, поднимала подол, подставляя лучам колени, локти и лицо. Дважды видела оленей. Один раз — волков, но те лишь проводили ее равнодушными взглядами.

Она привыкла жить так. Без завтра, без вчера. Одним днем.

В монастыре ее дни были расписаны и подчинены строгому порядку: подъем до рассвета, работа, молитва, сон. Дел в храме всегда много. Летом огороды и скотина. Зимой монахини плели кружева и ткали льняные полотна. Работа не заканчивалась, и не оставалось времени на пустые размышления. Однообразие, когда утром ждешь наступление вечера, а ночь проносится одним мгновением, сжало их в один скучный незаметный день.

И вот теперь, оглядываясь назад, Александра вдруг поняла, что не помнит этих десяти лет, не чувствует их. Напуганная и растерянная, она добровольно позволила жизни остановиться, все эти годы жила спящей царевной из сказки. В ворота монастыря вошла тринадцатилетняя девочка и вышла она же. И что ей делать теперь со своей жизнью?

Александра не знала.

Она могла остаться в какой-нибудь деревне и надеяться, что маги никогда не узнают о ее тайной сути. Ужасна судьба чародейки без опекуна и чар. Маги-алхимики и деревенские знахари используют кровь для эликсиров. А могут посадить в башню и заставить рожать детей для продажи в другие маноры. Попытаться найти другой храм, где боги и люди вновь не заметят, кто она? С алым маком в полспины? Они должны оказаться слепыми… Уйти на север? Там есть вольные земли, северные города, есть надежда укрыться. Только как дойти туда? Чем ближе к северу, тем больше кораблей торговцев невольниками, диких зверей и беглецов, промышляющих разбоем…

Так она и сидела в лодке, опустив руки. Застыла, замерла, затаилась. Нельзя думать о завтрашнем дне, потому что тогда придется признать, что проиграла.

Александра наклонилась над бортом, плеснула в лицо холодной воды.

Если бы она могла остаться навсегда здесь, посреди реки, вдали от людей и магов! Но этот лес, и эта река, и эти берега обманывают своей безлюдностью. Вот-вот закончатся опасные для людей приграничные земли и берега обрастут деревеньками. Она задержала руку в воде, разглядывая собственное отражение.

Может, прыгнуть в воду и пойти ко дну? Если суждено погибнуть, зачем сопротивляться?

Она не могла покончить с собой. Как бы глупо это ни звучало, но Александра верила в богов. Верила, что Милость пустила ее в храм не по ошибке, а значит, в жизни есть смысл, есть защитники и есть цель. Нужно просто идти, а дорогу боги положат под ноги сами. На юг? Пусть будет юг…

К полудню четвертого дня лодка замедлила бег и остановилась перед границей маноров. Рысь сделала крутой поворот и уперлась в стену плотного серого тумана.

От сестры Руты Александра слышала, что так зловеще граница выглядит нарочно, чтобы отпугнуть беглецов. Что нет там на самом деле ничего страшного для неклейменого человека, но, оказавшись перед ней, — испугалась.

Туман двигался, выгибался, протягивал серые пальцы. Ждал: войдет ли? Кровь наполнилась щекочущим ощущением близкой магии, кровь отлила от лица, и онемели пальцы.

За двадцать три года Александра никогда не пересекала границы маноров. Сначала земли здесь принадлежали ее приемному отцу, затем отошли госпоже Милевской. Прежние границы изменились, господин Адденс отхватил кусок земель госпожи Милевской, и теперь между Александрой и Заречьем стоял туман.

Она перевела дыхание и крепче взялась за весла. Раз выбрала дорогу, глупо отступать. Лодка нехотя вошла в туман, и тот жадно потянулся к Александре. Несколько долгих минут она просто гребла в плотном полумраке, чувствуя, как он, слово большой пес, облизывает ее холодным языком. Онемевшие пальцы не гнулись, свело плечи, а затем туман рассеялся, так же резко, как и появился. Вокруг стоял все тот же яркий весенний день. Лодка, подхваченная быстрым течением, вновь пошла вперед, лишь долго не могло успокоиться сердце.

Заречье — первая из деревень в маноре господина Дариуша Адденса. Александра не была здесь десять лет. Жива ли еще ее названая сестра?

Она вышла на берег выше по течению, умылась, кое-как собрала в косы спутавшиеся волосы, оставила лодку в камышах и пошла по рыбацким тропинкам к деревне.

Дальше Рысь становится полноводной, с сильными течениями и водоворотами: путешествовать по ней в лодке становилось опасно. Потому Александра собиралась попроситься на воз к чумакам-солеторговцам.

Время близилось к полудню. Почти все деревенские работали на полях, по главной улице расхаживали лишь куры. Александра шла по знакомым с детства тропинкам… За десять лет деревня не изменилась, только на окраине появились заколоченные дома. Много домов. После передела земель граница подошла опасно близко, и люди перебирались на юг манора.

Ограда покосилась, старые ворота разобрали на дрова. Несколько лет назад пожар охватил дом, и отстраивать его не стали. Знакомый двор густо порос кустами бузины, молодой полынью, лебедой и репейником. Посредине высился черный курган — остатки пепелища.

— Ты кто такая?

Александра обернулась. Поставив тяжелые ведра на землю и опершись о коромысло, перед ней стояла рослая молодая баба. Большой живот оттягивал рубаху. На сносях, потому и на поле не пошла.

— Я жила здесь прежде…

Баба хмурилась.

— Пелагеи Мухиной сестра, что ль? Так та в монашки ушла…

Александра приподняла края рубахи, показывая священные рисунки на запястьях. Люди сведущие и спину заставили бы показать, да в деревнях людям не до того.

Баба подобрела, улыбнулась:

— Санечка, ты ли? Поди и не помнишь меня? Я из Сологубовых…

Она неопределенно махнула рукой дальше по улице. Александра смущенно улыбнулась в ответ.

— К сестре?

— Несу послание в южный монастырь. Мимо проезжала и вот…

— Не то время ты выбрала, — покачала головой баба. — Старосте приказано в замок баб молодых гнать. Как бы тебя не сневолил. Он с утра уехал в усадьбу. А ты бы в деревню не заходила, сестрица. В конце выгона есть старый храм — дождись там. Я Пелагее за тебя скажу. Жди.

Поля подходили к деревне вплотную, упирались черной землей в плетеные заборы. Сама деревня пустовала: все, от мала до велика, заняты на посеве. Александра прошла по широкой главной улице, никого не встретив.

Постоялый двор построили на околице. Раньше здесь стояла покосившаяся хата и кабак. Сейчас же высились несколько крепких деревянных домов, окруженных частоколом. Через распахнутые двустворчатые ворота виднелся двор и распряженные возы. За постоялым двором начинался выгон, по которому бродили несколько телят на веревках. За ним, ближе к лесу, виднелся деревянный шпиль старого храма.

Александра пересекла поле и вошла в храм.

Он походил на покинутый дом. Внутри пыльно, пусто и одиноко. В детстве они играли здесь в прятки, а сейчас даже мыши здесь не живут. Не одной живой души. Боги не заглядывают в такие места. Храм внушал жалость. Кому он принадлежал? Раньше Александра не задавалась этим вопросом, а сейчас и спросить не у кого.

Она прошла мимо стен, стараясь рассмотреть старые рисунки. Краска вспучилась от дождей, изуродовала оспой лики богов — не узнать. На алтаре лежала горсть серой грязной соли. Наверно, сюда иногда заглядывают чумаки-солеторговцы, чтобы пожелать у бога спокойной дороги, значит, храм принадлежал Эолу, покровителю ветров и путешественников.

Она подошла к алтарю, положила на него крошки, что нашла на дне котомки, погладила пыльный камень. Никто не видел ее наивного порыва, поэтому Александра поклонилась стене с облупившейся краской, лицу, которое давно не узнать. Внизу были написаны имена, да давно стерлись. Когда-то в монастырской библиотеке она читала, что на юге его зовут Трамонтана и есть еще одно имя на островах, да уже не помнила. Люди по-разному звали богов и когда-то знали все их имена, но в последние годы редко кто держал в памяти больше одного.

Она села на холм земли у входа, поджала ноги и приготовилась ждать. Отсюда хорошо просматривался постоялый двор, выгон и дорога, ведущая в деревню. Тревожно было на душе. Сколько она сможет пройти по Краю, прежде чем ее схватят? Где окончится человеческая доброта? Всякие истории слышала она в монастыре. И о добре, и о зле… Сплоченные против угнетателей-магов, люди могли быть добры друг к другу, но если душа черная у человека, то и худшие из чародеев ужаснутся. Слышала Александра о насильниках, о разбойниках, о добровольных мажьих прислужниках. Ей чего ожидать?

— Тетенька!

Александра обернулась. Мальчишка пришел со стороны леса, влез в храм через старое окно, потерявшее стекла. Лет одиннадцати, босой, лохматый, в грязной рубахе и штопаных коротких штанах.

— Мамка просила вам еды принести. Собрала немного… Вот…

Ребенок положил ей на колени платок с едой, а сам устроился на подоконнике, готовый сбежать в любую минуту.

В котомке лежал кусок ржаного хлеба и завернутый в тряпицу творог.

— Ты чей? — спросила с улыбкой.

— Пелагеи Мухиной.

Племянник. Александра прислушалась к себе. Названая сестра не была ей близка. Ни по возрасту, ни по крови. Не пришла сама? Имеет право. Может, в обиде, что Александра бросила их? Что не пришла на похороны родителей? Ждать большей доброты, чем этот хлеб, — глупо. А мальчишка славный. Она ела, а мальчик болтал:

— А правда, что на вас не ставят клеймо и вы можете ехать куда хотите? Вы к морю едете? С чумаками? Мамка сказала, чтоб вы к дядьке моему просились. Андрей Мухин. Дядька давно в чумаках. Хороший мужик… В хату вас не зовем, а тут лучше, не страшно. Я с вами побуду, если что — в лес уведу. А как вас звать?

— Александра.

— А меня Тарасом. А сестры у меня: Галя, Марфа и Катруся…

Александра жевала жесткий хлеб и смотрела на мальчика. Тонкий, ершистый, весь в царапинках и пятнышках синяков, как все мальчики его возраста. Волосы русые до плеч, длинная челка так и норовит заглянуть в карие глаза. Весенний ветер коснулся волос мальчика, сдувая челку в сторону, и Александра перестала жевать. На лбу выступали ровные рубцы недавнего ожога — клеймо господина Адденса. Александра сразу узнала вычурную-букву «А», обрамленную виноградными листьями.

Мальчик заметил ее взгляд и поспешно пригладил челку, пряча тавро под волосами.

— Сколько тебе лет? — спросила Александра.

— Одиннадцать, — ответил мальчик.

— Разве клеймят так рано?

Он пожал плечами.

— В Масловке, что на той стороне реки, в десять ставят, — он презрительно хмыкнул. — Ходят потом важные. Дескать, их масловские крепче наших кротких, вот им и ставят печать на год раньше. Только врут! — Мальчик оживился, заулыбался во весь рот. — Ох, мы им и наваляли на той неделе! Еле они ноги унесли!..

Она улыбалась, слушая его щебет, но ей было не до смеха. В монастыре Александра не видела детей. Десять лет назад тавро ставили лишь четырнадцатилетним, когда девушки входили в возраст невест. Неужели мир так сильно изменился, что маги клеймят детей?! В десять лет, чтобы матери не успели спрятать их в лесу, и на лбу, чтобы не срезали клеймо!

Она посмотрела на полустертый лик бога на стене.

«Если и вас нет, то как жить дальше?!»

Бог молчал. Ветерок спокойно перебирал волосы Тараса.

Кай

Кай выжил.

Он пришел в себя на полу в узком помещении, отгороженном от остального трюма досками. Здесь было холодно, воняло мочой и гнилыми ранами. Ребра треснули, потому что от каждого глубокого вдоха тело сжимала боль. Глаза заплыли, он ничего не видел. Кай снял рубаху, туго обмотал ею ребра и лег на пол.

Первые дни Кай не замечал ни холода, ни жажды. Спал. Кормили его дважды в день пресной кашей и ломтем темного хлеба. Разбитые кулаки гноились, болели ребра, почки. Он потерял три передних зуба, так что каша пришлась кстати. Но зато он выспался.

Смену дня и ночи он угадывал по охранникам. Утром они были заспанные, злые. Всегда по двое. Они совали ему жестяную тарелку с кашей и спешили покинуть вонючую камеру. Вечером надсмотрщики добрели. Почти всегда появлялись пьяные. Если бы Кай захотел сбежать, лучшего времени не найти, но он не собирался бежать.

Ему некуда было идти.

Корабль начал снижаться рано утром восьмого дня. Ощущение, что он падает, пусть и плавно, Каю не понравилось. Потом ударило в днище — корабль опустился на воду.

На обед принесли сухари и воду. Есть Кай не стал. Его мутило от нескончаемого движения корабля вверх и вниз, болели воспаленные десны, пропуская сквозь себя новые зубы. Белый камешек клыка уже прорезал кожу, но Кай не знал, что должен удивиться.

Остаток дня и ночь корабль плавно покачивался на волнах. Утром Кая вместе с прочими невольниками заковали в кандалы и вывели на палубу. Привыкшие к полумраку люди щурились от весеннего солнца, сутулились.

Корабль стоял в порту большого шумного города. Пленников заставили раздеться и стали поливать соленой водой из моря. Велели обратно одеться, сковали всех по рукам длинной цепью и повели на берег.

Они прошли через порт, вверх по улице к невольничьему рынку, раскинувшемуся по берегу длинной полосой. Их подвели к деревянному помосту с вбитыми ржавыми кольцами и заставили подняться. Слева и справа защелкали замки — охранники расстегивали наручники и переставляли звенья. Кая приковали к Моржу.

На молодых мужчинах надсмотрщик распахивал рубашки, выставляя напоказ тела и голые руки. Тех, кто постарше, а также изуродованных в драке Кая и Рыжего — оставили позади.

Люди внизу спокойно прохаживались между помостами. Внимательно осматривали живой товар, переговаривались между собой, спорили с торговцами и хмурились, ели уличную еду, смеялись. Кай смотрел на них, смотрел на пленников и не понимал, что происходит. Почему только его это возмущает?

Он подергал цепи, проверяя звенья. Крепкие, но кольца в досках пола проржавели, может, и удастся вырваться. А потом?

Придушить цепью ближайшего охранника, выхватить у него саблю. Руки сковали впереди, значит, можно попробовать сражаться. А дальше?

Убьют его. Навалятся впятером и убьют, потому что цепь не дает двигаться, потому что их больше…

Кай оглянулся в поисках союзников. Заточение надломило Рыжего и чернявого. Оба смотрели себе под ноги, молчали. О побеге не думали. Что подкосило их? Пытки? Земли родной под ногами не чувствуют?

— Почему они сдались? — спросил он у Моржа.

Старик поднял лицо, проследил за взглядом Кая и криво усмехнулся:

— Много маноров сейчас между нами и вольными землями на севере, парень. Не пройти столько.

Он тяжело вздохнул. Добавил, помолчав:

— Не сдались они. Ждут нужного часа, чтобы помереть с честью. Цепи снимут — увидишь…

— Здесь так много мужчин. Больше, чем охранников. Почему никто не сопротивляется?

Старик рассмеялся. Так громко, что охранники по краям помоста обернулись. Один из конвоиров предупреждающе щелкнул кнутом.

— Дурак ты, парень. Магов не видно, да их глаза везде есть. Против магии мы все, что муравей против сапога. Прячься, беги или умри на месте. Сапогу, думаешь, важно, один муравей против него воевать вздумал или войско? Всех растопчет.

— Неправда. Войско муравьев сильней одного сапога.

— В том-то и дело, Северянин. Сапогов этих по Краю не один, а несметное множество.

«Значит, союзников не будет», — решил Кай.

Они могут пойти за ним, только желая приблизить смерть. Кай же умирать не собирался. Надо выждать, посмотреть, что будет дальше. Ему все равно некуда бежать.

Время тянулось нескончаемо медленно. Их осматривали, щупали, проверяли зубы, два раза заставляли спускать штаны. Постепенно людей покупали. Кая тоже пару раз осматривали, но покупателям не нравилось его разбитое лицо. В наложники Кай не годился, а тех, кто искал слуг, — настораживал.

— Это маги? — тихо спросил он у Моржа.

— Слуги. Чародея ты сразу признаешь, поверь.

— Маги по земле не ходят, — добавил Рыжий, с ненавистью сплевывая под ноги.

Солнце поднималось выше. Жара усиливалась. Покупателей становилось все меньше, продавцы тоже прятались под навесами. Под жарким южным солнцем оставались стоять лишь невольники.

Кай хмуро смотрел по сторонам. На помосте напротив стояли женщины. Смуглые, черноволосые островитянки. Молодых раскупили, остались лишь зрелые. Они стояли прямо, гордо подняв к солнцу черные лица. Их зеленые платья-сари, охватывавшие сухие ветки-тела, помялись и запылились, но женщины высоко держали головы. Они слабо раскачивались, шевеля губами.

— Молятся Марине, — пояснил Морж. — Да только морской богине нет дела до того, что творится на суше.

— Что их ждет?

— Если повезет, то возьмут в прислуги, но таких редко покупают. Язык не хотят учить, а кому нужно их островное наречие? В поля отправят или на рудник.

Рыжий рядом с Каем отводил взгляд. Никто ничего не делал.

Продали еще четверых. На помосте рядом с Каем осталось трое: Морж и двое несостоявшихся бунтовщиков.

Слюна во рту загустела, стала такой вязкой, что ее невозможно было сглотнуть.

— Лука, смотри! По наши задницы пришли, — окликнул чернявого Рыжий.

Новый покупатель не походил на предыдущих.

Русоволосый и русобородый воин, лет сорока, высокий, широкоплечий, с большим крючковатым носом и узкими губами. На открытой шее виднелась уродливая чумная шишка.

Несмотря на южную жару, он не снимал доспех, лишь шлем-шишак и свернутый красный плащ остались висеть на луке седла.

За его спиной выстроился конный отряд таких же, как он, бородачей в броне, окруживший купленных невольников. У носатого в ножнах на поясе висел меч, у остальных — топоры и кистени.

Он спешился и одним прыжком поднялся на помост. К каждому подходил вплотную, смотрел на сложение. Затем, переговорив с торговцами, купил Кая, Луку и Рыжего.

Их перековали, чтобы присоединить к группе купленных невольников, и повели вниз к порту.

Носатый и его люди взяли в наем портовый склад. Внутри с пленников сняли наконец цепи, дали воды и сухого хлеба. Стояла невыносимая жара. Воняло потом, грязными телами. Люди не разговаривали между собой, старались забиться в угол рядом со щелью, что заменяла окно, и вдохнуть хоть немного воздуха.

Кай использовал это время, чтобы выспаться. Он не знал, что ждет их дальше, но предполагал, что силы ему понадобятся.

К вечеру в помещении склада набралось сорок невольников. Их накормили похлебкой из рыбы и ячменя. Еда оказалась отвратительной, но никто не жаловался. Затем всех вывели во двор. Тут уже ждали носатый и два десятка воинов. Невольников заставили помыться морской водой из бочек и вонючим, не пенящимся, мылом. Дали простую рубаху, холщовые штаны-порты и сапоги. Затем на плечо каждому поставили клеймо.

Рыжий и Лука пытались сопротивляться, выбили зуб одному охраннику, второму разбили и без того сломанный нос. Бунтовщиков мигом скрутили. Обоих избили, а затем поставили клеймо.

Кай вырываться не стал. Свобода была ему не нужна. Куда идти? Зачем? Единственные, кто может вернуть ему память, — это маги, но они не станут помогать. Может, если он докажет собственную ценность, чародеи снизойдут до помощи? Если для этого нужно поставить клеймо, то пусть ставят.

Пока пленники приходили в себя, носатый вышел вперед.

— Меня зовут сотник Врацлав Ожешко, но все называют меня Коршун. С этой минуты вы принадлежите господину Радиму Дреговичу. Если среди вас есть слабоумные или, — он нашел взглядом Кая, — кому-то отшибло память, напоминаю: отныне клеймо — ваш ошейник. С этого мгновения господин знает о каждом из вас, помнит имя каждого и владеет каждым. Тот, кто к вечеру пятого дня вместе со мной не вступит на землю манора, — умрет. Захотите сбежать оттуда — умрете. Вас всех купили для граничной стражи, если не будете глупить, жизнь ваша сложится.

— Знаешь, что это значит, пришибленный? — неожиданно спросил Лука, поворачиваясь к Каю. — Двадцать лет прикрывать зад мага, сторожить границы. Если не помрешь, то остальное доживешь в деревне. Глядишь, и дом дадут, земли кусок…

Лука презрительно плюнул себе под ноги.

Кай не ответил. Он не понимал, почему это должно вызывать презрение. Чем отличалась потерянная свобода чернявого Луки от предложенного магом?

Когда Коршун ушел, новобранцы принялись обсуждать свое будущее. Кай прислушивался к разговорам и рассматривал людей.

Кроме шестерых пиратов Побережья — беловолосых, смуглых, разукрашенных грубыми татуировками — всех остальных привезли с севера. Русоволосые и светлоглазые мужчины с широкими лицами и светлой кожей говорили на понятном Каю языке. Пираты, кроме Тида и Миса, лаяли на своем наречии и сторонились северян. Говорили все об одном: долго ли идти до манора Дреговича? Выходило, что долго. О самом маге знали мало.

Утром всех вывели на улицу, построили в колонну по трое и под присмотром повели через город к Северным Воротам.

Город назывался Зут-Шор, «Соленый берег». Белокаменный, жаркий, летний. Пахло водорослями и пряностями. Их провели по улицам, где светловолосые люди в ярких одеждах спешили по делам. То и дело невольников накрывали большие тени летающих кораблей, блестели высоко в облаках серебряные ковры-самолеты и проносились волшебные кони. Маги, оправдывая звание новых богов, на землю не спускались. И тем меньше понимал Кай обреченную покорность пленников. Белокаменный город был южной столицей невольничьей торговли. Такие вереницы скованных людей, мужчин и женщин, постоянно пересекали улицы, спускаясь к рынку и порту и поднимаясь вверх. Здесь, на земле, не было ни одного живого мага, не видел Кай ни слежки, ни стражи, но никто не помышлял о бунте. Даже Рыжий и его друг, совсем недавно готовые умереть, но не попасть сюда, казалось, смирились.

Новобранцев сопровождали двадцать охранников, лениво идущих по бокам колонны. Они тоже рассматривали город и совсем не опасались, что невольники попробуют бежать. Просто указывали дорогу, как псы стаду овец. И все шли. И Кай шел. Противно было, но шел.

Ри

Ри нравилось быть камнем.

Словно закрываешь глаза и готовишься уснуть. Голова еще работает, но тело уже расслабилось, мягко опускается из бодрствования в сон. Здесь не имело значения время, не было голода и боли. Ри не любил, когда его будили.

Разом накатывали так нелюбимые ощущения: боль и голод. Болели пальцы, ребра, печень, глаза и горло, разучившиеся дышать легкие…

— Очнулся?

Зрение возвращалось не сразу, и первые мгновения он просто пытался вспомнить, кому из шести мучителей принадлежит голос. Его нынешний хозяин? Дрегович? Не похож. Голос выше и тоньше, хоть и мужской.

Темнота перед глазами начала проясняться, и Ри наконец увидел собеседника. Мужчина, как все маги, застыл в двадцатипятилетии. Длинные русые волосы перетянуты на лбу тонким золотым венцом с бирюзой. Глаза ярко-голубые, широкие брови, тонкий изящный нос. Лицо белое, ровное и чистое. Камзол-аби, штаны-юолоты и жилет — все в бирюзовых и синих тонах. Густав Всеславский.

Чародей понял, что его видят, и выпрямился в кресле. Ри осмотрелся. Камера две на две сажени. Каменные стены покрыты скользким слоем черной плесени. Окон нет. Последний раз его будили в конце зимы. Что там сейчас? Весна? Лето?

Над головой Густава подрагивал золотой шар. Света едва хватало, чтобы высветить из темноты мага, но Ри чувствовал, что есть у дальней стены кто-то еще.

— Я хочу получить твои записи о белой чуме, Гроневальд. Мне нужна лаборатория на севере.

Ри осторожно пожал плечами.

— Я уже все рассказал вам, господин.

Его подняло в воздух и швырнуло спиной о стену. От боли у Ри выступили слезы.

— Где твои записи, Гроневальд?! Я знаю, что ты вел исследования!

Вспыхнуло солнце под потолком. Ри зажмурился, а когда открыл глаза, второй маг уже стоял рядом с Густавом.

Юный, красивый. Белые волосы и венец со львами. Черный и красный цвет. Дариуш Адденс.

— В моей лаборатории. Там же найдете дневники и монографию господина Прима.

— Ты уже говорил о ней! Где лаборатория?! Мы обыскали весь манор, обыскали побережье! Ты врал нам?!

— Напрасная трата времени, — хмуро заметил Всеславский. — Из его головы выскребли слишком много мозгов.

Адденс вновь поднял его в воздух, скрутил руки и ноги, как прачка белье. Боль была такая, что потемнело в глазах. Ри закричал. Старательно, громко.

— Я предупреждал, что мы лишь потратим время, — раздраженно заметил Густав. — Не убивай его — Дрегович взбесится.

Ри опустили на пол. Адденс плюнул на него и пропал. Густав Всеславский откинулся на спинку стула. Улыбнулся.

— Жаль… — протянул он. — Тогда ты послужишь нам другим образом. Давно мечтал о таком эксперименте.

Пропал и он.

Свет погас. В темноте лязгнул засов, и слева в стене открылась дверь. Вошли именные стражники Всеславского. Воткнули в кольцо на стене факел, затем ввели в камеру женщину.

Красивое лицо с точеными скулами и дорогое темновишневое платье-контуш, расшитое белыми лилиями, выдавали в ней чародейку. Но выглядела незнакомка плохо. Платье стало серым от грязи, а подол покрылся комьями земли. Да и сама незнакомка выглядела плохо. Губы треснули от жара, щеки лихорадочно алели. Она обвела мутным взглядом камеру и обняла себя за плечи.

Стражники вышли. В замке щелкнул ключ. Ри поджал колени к груди, убаюкивая боль, и молча рассматривал незнакомку.

Женщина оперлась спиной о стену и тяжело дышала. Она откинула голову назад, и Ри увидел на ее шее плотные белые бубоны.

Белая чума.

Его бросило в холодный пот. Первым порывом было броситься прочь, но куда бежать из запертой камеры? Ри остался на месте. Они дышат одним воздухом, а значит, зараза уже в его крови. Загадочная болезнь, которую невозможно вылечить ни травами, ни магией, и которая поражает лишь чародеев. Страшная тайна северных городов.

Семь северных городов построили демиурги еще до рождения богов-сиблингов. Черный камень городских стен не давал богам попасть за ворота, сдерживал магию. Тысячи лет стояли города на берегу Белого моря, в той части Края, где восемь месяцев тянется ночь, где на небе пляшет зеленый огонь, а Великое Древо устремляется к звездам. Они всегда манили любопытных. Что скрывается за стенами? Как они выживают, отделенные от остального Края горными грядами и тысячами верст друг от друга? Что именно завещали им демиурги, для чего строили? Семь городов. Ни больше, ни меньше. Они не рассыпаются мелкими поселениями, не разрастаются… Словно части неведомого механизма, играют в Крае свою, только им известную, роль. Не один раз смельчаки пытались узнать секрет, но безуспешно. От смертных северные города защищали драконы, от магов — белая чума.

Женщина закашлялась. Ее начало тошнить желчью и розовой маслянистой водой, похожей на эликсир. Ри ждал. Наконец она совладала с собой, отползла в сторону и тяжело перевела дыхание. Она оперлась спиной о стену, отбросила за плечи грязные волосы и закрыла глаза. Дышала тяжело и неровно. Сколько дней она больна? Зачем ее притащили так далеко, вглубь континента? Они хоть понимают, чем рискуют?!

И главный вопрос: убьет болезнь Ри?

За десять лет заточения Ри Гроневальд успел побывать в руках каждого из Совета Шести. Радим Дрегович и Милена Милевская — последние, к кому он попал. Эти двое считали, что чародейство — в крови, а значит, его можно забрать из человека или передать другому. К ним в руки редко попадали посвященные чародеи, и они очень обрадовались Ри. Именно за тот год магия окончательно покинула его тело.

Он не любил вспоминать это, но о таком не забывают. Что будет с магом, если перелить ему кровь обычного человека? А если пересадить печень и селезенку? Они попробовали все. Ри выжил лишь благодаря тому, что Йенни — бывшая любовница и одна из Совета Шести — хоть и предала его, но все еще любила. Сколько заклинаний на нем испытали, сколько эликсиров, проверенных и новых! У него слезала кожа и выпадали волосы. Он слепнул и глох. Язык распухал так, что невозможно было дышать. Он почти умирал, но каждый раз его выволакивали с того света чарами.

Так Ри перестал быть магом. Он помнил формулы и слова, знал правила, чувствовал направления магических полей, но его кровь не годилась больше для чар. Закончилось не все. Он остался музыкантом. Что в музыке, которую Ри играл, было от таланта, а что от остатков магии в теле — не известно, только музыка стала его последним щитом.

И вот вопрос: белая чума примет его за мага или за человека?

Он скоро узнает.

— Где ты заразилась?

— В Виридеме.

— Что там? За стенами?

Чародейка открыла глаза, пристально посмотрела на собеседника.

— Там люди. И волки. Кто ты? Я знаю тебя?

— Даже если знаешь, что тебе от нашего знакомства?

Замолчали.

— Красивая, — подумал Ри. — Жаль её.

Она подняла на него взгляд и вдруг заплакала. Сначала тихо, затем затряслась, завыла отчаянно и горько. Чародейка обхватила себя руками, словно желая удержать собственное тело, которое разрушала болезнь.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — все повторяла и повторяла она. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Ри слушал ее шепот и думал о другом.

Эликсиры лишь продлевают агонию. Зачем ее мучить? Когда все и так ясно, зачем держать в живых? Чтобы проверить, заболею ли я? Глупо. Тащить ее с самого севера ради меня?

— При чем тут ты? Дариуш обещал спасти меня! Он обещал, он говорил…

Она встала на колени, подползла ближе, заглянула ему в лицо.

— Я знаю тебя. Адриан Гроневальд! — Она схватила его запястье, прижала к груди. — Спаси меня!

— Проси Адденса и Всеславского.

— Ты разве не помнишь?

— Что?

— Это ты! Ты был на севере и выжил! Эликсиры, которые мне дают, — ты их создавал!

— Я ничего об этом не помню. Я рад ничего не помнить.

Ри не солгал. Он мало помнил о собственных исследованиях. Как и другие маги, он тоже интересовался северными городами и белой чумой. Ему в руки попали дневники господина Прима, одного из немногих чародеев, кто занимался опытами над больными и поисками эликсиров. Когда Ри забросил алхимию, он на некоторое время увлекся тайной белой чумы. Он смутно помнил двухэтажный дом посреди снежных сугробов, помнил лабораторию… Но где они находятся? Когда это происходило? Как связано с его женой? Связано? Поэтому он забыл о своих исследованиях? Но разве это могло касаться ее?..

И вновь мысли возвращались к ней. Безымянной. Словно ловушка для разума, лабиринт, в котором он вновь и вновь возвращается на прежнее место.

Чародейка поднялась на ноги, ее шатало. Она собрала остатки сил, чтобы бросить на Ри презрительный взгляд:

— Дариуш не даст мне умереть! Он любит меня!

Она посмотрела вверх, где таял в темноте укутанный в паутину потолок.

— Милый, я здесь! Забери меня! Не дай мне умереть так! Не дай мне умереть здесь!

— Слишком опасно. Если их проверенное лекарство не помогло, никто не придет за тобой.

Он оказался прав. Прошла минута. Десять. Час. Два. Никто не пришел. Она пробовала колдовать, но болезнь подтачивала ее, а внешний барьер, созданный наблюдателями, гасил магию, как сквозняк свечу.

— Как тебя зовут? — спросил Ри.

Много ли в мире женских имен? Если он услышит нужное, узнает его? Что изменится, если узнает? Откроет в себе что-то новое? Что-то украденное вернет себе?

— Полина.

Он закрыл глаза, прислушался к себе. Вернулся в старое воспоминание, в день, когда начиналась гроза. Примерил имя девушке перед собой, набросил ей на плечи, подарил веснушкам на маленьком носике. Это оно? Твое имя? Девушка в воспоминании обнимала его за шею, щекотала теплым дыханием. Не отвечала.

Они провели в камере трое суток. Трижды в день посреди камеры появлялись тарелки с едой. Крабы, виноград, клубника и настоящее мясо. Ри, слишком долго голодавший, не позволял себе есть все это, чародейка — не могла. Возможно, Дариуш Адденс на самом деле дорожил ею, потому что ради Ри такого праздника уж точно не устроили бы. Именно поэтому, назло наблюдателям, он был нежен с Полиной. Помогал ей двигаться, поил, держал за руку. Она знала, что умирает. Ри не лгал ей.

За эти дни ему тоже стало плохо. Ри бросало то в жар, то в холод. Начался удушливый кашель, не отпускавший ни днем ни ночью, кружилась голова. Лекарств ему не давали и женщине, сидящей с ним, — тоже. За ними наблюдали, Ри чувствовал взгляды.

Вечером третьего дня он почувствовал себя лучше, его тело, из которого так старательно вытравливали магию, справилось с болезнью.

Чародейка тоже больше не кашляла, но под мочками ушей с каждым днем все сильнее вздувались плотные белые холмы-бубоны. Остатки эликсира, который замедлял течение болезни, окончательно покинули тело, и оно сдалось. Ри знал, что это короткое затишье в болезни — преддверие конца.

Полина сама пришла к нему. На пороге смерти она нуждалась в живом человеческом тепле, хваталась за него, как за последнее доступное обезболивающее. Она сама сняла платье, первая обняла его, и Ри не противился. Он сделал с ней все, о чем она просила, и так, как она хотела. А потом они лежали на ее платье. Полина молчала. Ри смотрел в потолок, положив руку на ее бедро.

— Хорошо, что ты все забыл, — хрипло сказала она. — Это правильно. Пусть все подохнут.

Она повернулась на бок, положила голову ему на плечо и прошептала над ухом:

— Я знаю, на что она похожа. На одуванчик. Если вырвешься отсюда, найди свою лабораторию, Гроневальд. Принеси им одуванчик!

Ри повернул к ней лицо, но продолжать разговор не пришлось. Женщина не дышала.

Александра

Воз подбрасывало на неровной дороге. Медленно проплывал мимо лес, то подходя к дороге вплотную, вытягивая ветви к людям, то отступая до горизонта, открывая пятнистую, весеннюю степь. Солнце поднималось высоко в безоблачном небе, горячо пекло голову. Андрей Мухин, деверь Пелагеи, согласился без лишних вопросов отвезти Александру на юг, в Шерп-Нок, где солеторговцы закупали товар. Время от времени он косился в ее сторону. Ему хотелось рассмотреть спутницу, поговорить, но Александра смотрела в сторону и не разжимала губ.

Андрею Мухину было около тридцати, высокий, русоволосый и синеглазый. Ладный мужчина, если бы не его чумацкая метка… Из-за жары он кинул плащ на дно воза, открыл лицо и шею слабому ветерку. Во впадинах под мочками ушей краснели чумные бубоны — мажьи печати.

Обычное тавро не годилось для торговцев, пересекающих в путешествии множество маноров, поэтому маги придумали иной способ управлять людьми. В крови солеторговцев запирали смерть.

На путешествие отводили около пяти месяцев, потом люди должны возвратиться в родной манор. Если они не успевали или пробовали сбежать — чума становилась настоящей, убивала беглеца. За чумные метки их и прозвали чумаками.

Андрей обернулся, встретился с девушкой взглядом. Понял, на что она смотрит, и прикрыл ладонью шею.

— Ты не бойся, красавица! Я тебя не погублю!

— Я знаю. Простите…

На ночь остановились в деревеньке Глушице манора господина Адденса. На маленьком постоялом дворе чумаки распрягли волов, улеглись рядом в длинной комнате, похожей на конюшню. Александра попросилась у хозяев ночевать на сеновале. Укрылась плащом, поджав ноги к груди. Пригрелась, но сон не шел.

Захрустело под чужими ногами сено. Она прислушалась.

— Как же быть, Ванюша? Отец меня в замок отправляет!

Голос был молодой, девичий. Александра осторожно приподняла голову. В слабом звездном свете она рассмотрела два худеньких силуэта.

— Бежим, Маруся!

— Куда?

— В лес. К лешакам!

Девушка замотала головой:

— Не говори глупостей, Ваня.

— Это не глупости. Я знаю, где они хоронятся! Давеча за дровами в лес ездил, в глушь забирался, там их и встретил. Я им рассказал о нас, они нас ждут.

— А печатка мажья?

— Думаешь, лешаки без печатей в лес уходили? Срежем.

— Срезать?!

Маруся покачала головой. Александра понимала ее: если и выживет человек после такого, на всю жизнь страшный шрам останется. Юная девушка боли боится, смерти боится, да хуже всего красоту потерять. Будет ли и дальше любить ее суженый, если она даст себе кожу со лба срезать?

— Зато вместе останемся! Маруся, любушка моя! — Он стал обнимать ее, стал целовать, но девушка не сдалась поцелуям, отпрянула.

— Тогда как хочешь! — рассердился парень. — Я в селе не останусь. Хочешь со мной бежать — будь на рассвете на выгоне, а нет — значит, такая твоя любовь, что красы лишиться страшнее, чем навеки к магу в служанки уйти.

— Служанки тоже замуж идут!

— В тридцать годочков.

— Ты просишь меня доказать мою любовь, а сам доказывать не хочешь? Если любишь меня — дождись!

— Я свое слово сказал!

Он ушел, а девушка еще долго плакала. Александра молчала.

Утром запрягли волов и отправились дальше. Отобедали в дороге, а к вечеру пересекли еще одну границу и въехали на земли господина Дреговича. К ночи собирались приехать в Березняки.

До темноты было еще далеко. Лес вокруг полнился птичьим щебетом и светом, но волы вдруг заволновались. Всего в обозе шло пять возов: Александра ехала в предпоследнем. Вожак обоза, усатый Григорий Рылец свистнул, и Андрей натянул вожжи.

— Что не так? — спросила Александра.

Григорий поднес палец к губам, призывая к тишине, и девушка замерла. Лес вокруг замолчал. Шелестел ветер в кронах, скрипели колеса. Птицы умолкли. Чумак полез рукой под ноги и достал припорошенный соломой топор.

Приграничные земли всегда неспокойны. Сегодня маги в ладу друг с другом, а завтра кто-то пошлет на соседа нечисть какую… Или окончился бой, помирились маги, а твари, ими созданные, долго еще по лесам и полям ходят, пока не перебьет их граничная стража или сами не перегрызутся. Потому в этих землях люди и не селятся. Да вот чумакам в пути дороги не выбирать. Может, обойдется?!

— С воза не сходи! — шепотом предупредил Андрей. — Если что, за волами прячься, рогатые прикроют…

Из леса раздался тонкий плач свирели. Волы замотали головами, начали рыть копытами землю.

— Ох, беда! — успел прошептать чумак, сжимая топор в потеющих ладонях.

Словно сговорившись, музыканты начали сходиться вокруг обозов. Среди бледно-зеленых кустов молодых ясеней мелькнул оранжевый бок. А затем свирели вдруг ударили медными трубами, оглушили людей и волов, и на дорогу выпрыгнули мартихоры.

Таких зверей Александра раньше лишь в книгах видела. Тигры с молодыми человеческими лицами и скорпионьими жалами. Кто достал их со страниц старых книг? Всеславский? Дрегович? Адденс?

Ближайший зверь бросился на воз. Андрей ударил топором по лицу зверя, но тот поймал лезвие зубами. Челюсть у мартихоры была длинная, выступающая, почти волчья. Двойной ряд клыков не дал лезвию рассечь рот. Замычали волы, у которых мартихоры повисли на шеях, — ярмо не давало им уйти от хищников.

Зверь поднял скорпионий хвост, глядя прямо на Александру, она схватила с воза солому и бросила твари в глаза.

— Схоронись в лесу! — крикнул Андрей.

Александра спрыгнула на землю, обернулась и увидела, как мартихора сбила чумака с ног, вырвала горло. Дальше она не смотрела. Пригибаясь к земле, побежала.

Александра пришла в себя, когда вокруг стемнело. Похолодало, сырость заползала в ворот, холодила шею. Она стояла в лесном овраге, болела нога, которую подвернула, когда бежала. Лента с волос пропала, и те растрепались, противно щекотали лоб и щеки. Александра подняла лицо к небу. Месяц высоко стоял над лесом. Где она сейчас? Откуда пришла? В какую сторону бежала?

Она выбралась из оврага и остановилась.

Справа хрустнула ветка. Сквозь частый подлесок, наперерез тропе двигалось что-то крупное. Бояться сил не осталось. Александра просто ждала.

— Эй! Человек? — крикнули из-за деревьев.

Четверо мужчин, укутанных в темно-зеленые плащи, несли над головами факелы. Их лица закрывали платки, лишь блестели молодые глаза, но лбы были открыты. У двоих на месте старой мажьей печати светлели уродливые шрамы. Лешаки?

— Ты с обозами шла? — спросил ее стоящий впереди.

Александра кивнула. Один из мужчин протянул ей потерянную ленту. Она взяла ее дрожащей рукой.

— Что с чумаками? — спросила она, стараясь не выдать страха.

Мужчины переглянулись.

— Идем. То не наши больше заботы.

— Кто-то выжил?

Человек с факелом покачал головой.

Ее долго вели через лес. Трещали под ногами сухие ветки, липла на ноги грязь. Они спускались в низины, где пахло сыростью и сухими листьями, петляли едва различимыми тропами и, наконец, спустились в овраг. Под вылезшими из земли корнями темнела дверь. Землянка.

Внутри было просторно и светло от масляных ламп. Посреди комнаты стоял стол, окруженный скамьями. Видно, недавно поужинали, девушки убирали посуду со столов. Сопровождающие сняли платки с лиц, и она наконец рассмотрела загадочных лесных лешаков.

Под масками оказались дети.

Им всем было не больше пятнадцати. Мальчики. Тела уже вытянулись, обретали мужские очертания, но лица оставались по-детски округлыми, а черты — мягкими. Только у двоих пробились первые усы. Они гордились ими, не сбривали, не подозревая, что подчеркивают ими собственную юность.

Сначала Александра подумала, что это жестокая уловка. Дети — отчаянные, бесшабашные. Даже если их поймают, то пожалеют, и внимания меньше привлекают. Вот и набрали их в дозор. Она оглядывалась, искала взрослых. Не находила. Три девушки четырнадцати лет убирали посуду со столов, мыли ее у двери в деревянном корыте. Рядом суетились малыши. Девочки играли куклами, сшитыми из старой рубахи. Мальчики вырезали дудочки из камышовых стеблей.

В землянку вошли еще люди. Юноши в кожаных доспехах, широких в плечах. Старшему — лет шестнадцать.

Александра молчала. Она не хотела обидеть мальчиков, не хотела напугать девочек, не хотела расстроить малышей. Она ждала и ждала, всматривалась в лицах, убеждала себя, что ошиблась. Но ошибки тут не было. Легендарные лешаки, отважные беглецы, сумевшие спрятаться от прозорливых магов, единственные свободные люди на континенте, последняя надежда Края на восстание — оказались просто детьми.

Шестнадцатилетний сел на скамью во главе стола, поманил Александру.

— Назовись! — приказал он.

Голос у мальчика уже сломался, был взрослым, но лицо оставалось юным.

— Александра. Монахиня из монастыря Милости и Пасии Грины.

— Чем докажешь?

Александра закатила рукава. Левый, затем правый, показывая края священной татуировки.

— Микас, глянь. Настоящие?

Мальчик слева от нее, тот, что нес факел, намеренно грубо взял за запястье, но руки у него дрожали от смущения. Он долго рассматривал татуировки, то ли повышая значимость своего мнения, то ли наслаждаясь прикосновением к красивой девушке. Наконец отпустил руку, повернулся к командиру и утвердительно кивнул:

— Настоящие.

— Почему ты одета, как деревенская? Что делала в обозе?

— Тайное поручение. Иду с посланием на юг. Мне нельзя привлекать внимание магов.

Она и сама понимала, насколько неправдоподобно ее объяснение, сколько вопросов вызывает, но лучше ничего не придумала. Ей повезло, расспрашивать не стали.

— Ладно. Отдохни. Завтра ребята выведут на дорогу. Позовите кто-нибудь Сарму!

Сарма — невысокий юноша с пшенично-желтыми волосами, голубыми глазами и россыпью веснушек от лба до подбородка. Под зеленым плащом он носил лазурно-синюю рубаху, отчего походил на зимородка.

— Я тебя знаю? — спросил он весело, заглядывая Александре в глаза.

— Не думаю.

Он покачался на пятках, взъерошил волосы.

— Пойдем, тетушка. Покажу, где можно переночевать.

Кай

Путешествие на север выдалось тяжелым.

Сначала, поблизости от прибрежных городов, дороги выкладывали камнем, но изводила совсем не весенняя жара и тяжелая ноша — новобранцы попеременно несли провизию и пять деревянных ящиков. Тяжеленные, глухо заколоченные, они вызывали особую ненависть. Невозможно было угадать, что внутри, и среди новобранцев поползли слухи, что там лежат камни. Вроде так их проверяют на крепость тела и духа.

Затем они преодолели предгорье и началась степь. Солнце жгло беспощадно, и от него невозможно было укрыться: ни деревца, ни кустика, одна ровная бескрайняя степь до горизонта.

Впервые Кай увидел степные маяки. Каменные узкие башни высотой в пять саженей. Сквозь пыльные стекла фонарного помещения пробивался свет, но войти внутрь никто не мог, потому что железные двери не имели замков и дверных ручек.

Рядом с маяком и расположились на ночлег. Пока разводили костер и готовили в котелках похлебку, невольные новобранцы повалились в тени, разувались, охали над стертыми ногами. Кай рассматривал маяк.

— Кто их строил? — спросил он у белоголового пирата, что примостился в тени рядом.

— Не видал раньше? — Белоголовый усмехнулся. — Говорят, что боги. Маги по небу летают, им маяки не нужны.

По степи шли еще несколько дней. Видели еще три других маяка, словно их нарочно поставили друг от друга в дне пути. Кай считал себя сильным, но к долгому переходу и его тело оказалось не готово. Первые дни напряженной ходьбы он пережил легко. Портяницами обмотал ноги правильно, быстро подстроил дыхание и шаг. И хотя к вечеру двигался скорее из упрямства, чем от природной выносливости, но до ночного привала ничем усталость не показывал. Он гордился собой.

Но с каждым днем тяжестановилось. Огонала каждая мышле. Чернявый Лука заметил, с каким трудом Кай двигается.

— Если бы мы на корабле знали, что ходьба дается тебе тяжелее драки, попросил бы Юргена погонять тебя по трюму.

Кай промолчал. Насмешка была заслуженной. Тем более что Лука и рыжий Юрген шли впереди всех, не сбавляя шага весь путь.

Следующие дни пути Кай ненавидел себя за собственную слабость. Он пообещал себе, что сдохнет, но дойдет до конца среди первых. Дошел. Ночью несколько раз просыпался от судорог в ногах. Тихо ругался, долго лежал, глядя в ночное небо и боясь дышать в полную силу, потому что призрак новых спазмов все еще бродил рядом. Утром встал ослабевший и очумевший от недосыпания. Но сжал зубы и снова шел среди первых.

На седьмой день пути они вышли к руслу узенькой, но глубокой речушки Свири. Здесь стражники и новобранцы преодолели первую границу маноров, перебрались на другой берег реки и пошли вверх по течению.

Степь осталась позади, начался лес. Наконец наступила прохлада, но изводили мошки и комары. Некоторые из новобранцев умудрились расчесать тело до ран. Коршун ругал дураков и подгонял, как мог.

Спустя еще три дня повернули от реки на север, углубляясь в лес. Люди вокруг зароптали. Даже молчаливый обычно Рыжий тихо ругался. Кай не сразу понял почему.

Тавро, нанесенные людям на руки, начали зудеть. К вечеру они все превратились в свежие раны, сочились сукровицей. Привал сделали на два часа раньше обычного. Конвойный, по приказу Коршуна, раздал всем мазь.

— Поздравляю, ребята. Мы на земле господина Дреговича. К утру отпустит. Терпите.

Кай взял на палец мази, отошел в сторону и присел под деревом. Закатал рукав рубашки и посмотрел на тавро. Клеймо пропало, оставив после себя тонкую молодую кожу. Кай поспешно одернул рукав.

К вечеру четырнадцатого дня они наконец добрались до поселения.

Обережь давно перестала быть деревней, но еще не доросла до города. За высоким частоколом дорога ветвилась. По широкой прямой ветке новобранцев вывели на главную поселковую площадь, окруженную десятью вытянутыми избами для простых воинов. В одной такой умещалось около сотни человек со старшиной, оттого избы звались «сотенные». На северной стороне площади стоял дом в два этажа — здесь жил воевода и хранили казну. Дальше за избами, отступив на добрых пять саженей, словно стесняясь собственной простоты, жались амбары, кузни, конюшни и погреба. А за ними — дома простых жителей, вышедших в запас воинов, их семей, лавочников и тех, кто перебрался из приграничных деревень под опеку стражи.

Новобранцев выстроили на площади, к ним вышел сам воевода граничной стражи — Илья Черный. Низкорослый, широкий в плечах, точно дуб, старик двигался, тяжело переставляя большие ноги. Его темная от солнца кожа, неровная, грубая, тоже напоминала кору, но взгляд ясных голубых глаз был проницательным.

— Отныне это ваш дом, — пояснил воевода, обводя новобранцев взглядом. — Чем быстрее вы смиритесь с новой жизнью, тем легче всем будет. Скажу вам кое-что, а вы запомните на всю жизнь: мы здесь защищаем не магов, а людей. Не манор господина, а землю, на которой живут обычные люди. Женщины, дети, старики… Такие же, как те, от которых вас оторвали, как те, кого вам пришлось потерять. Будьте смелыми и сильными, потому что где-то ваших близких защищают такие же ребята, как вы. Даже нося клеймо чародея, давайте оставаться людьми! Давайте оставаться мужчинами!

Новобранцев расселили по трем избам. Кай остался под присмотром сотника Коршуна. Он с досадой понял, что остается в сотне с Лукой и Рыжим, да выбирать не приходилось. Главным над ними поставили десятника Данилу Лютого. Высокий, тощий, с мягкими чертами лица, яркими губами и вечно сонным взглядом, он не внушал страха, но скоро все убедились, что прозвище он оправдывает. Данила обладал вспыльчивым характером и таким зычным голосом, что пробирал до костей:

— Построились, вашу мать!

Вновь прибывших согнали в баню, принесли мыло и чистую одежду. Все полезли смывать с себя недельную грязь. Кай мылся в стороне от остальных, чтобы не светить ровный рубец на месте, где должна быть свежая рана. Лука громко шутил о его «девичьей скромности» и «маленьком хозяйстве», но Кай пропускал шутки мимо ушей.

После бани, уже на закате, всех вновь выстроили на площади. Принесли из ближайших домов углей, рассыпали ровной длинной полосой в пять саженей.

— Есть у нас старая традиция, — объяснил Коршун под смешки остальных сотников. — Мы проверяем новичков на прочность. Ну что? Кто смелый?

Все молчали.

— Может, лучше ты, дядь? — крикнул из толпы Тид.

Несколько человек нервно рассмеялись. Угли вспыхивали, разгорались, пахло дымом, от угля шел такой жар, что сотники отодвигались дальше.

Кай не считал себя самым смелым, но ему было интересно. Он вышел вперед, не глядя на остальных, разулся и встал на угли. Он сделал шаг, второй. Пятки обожгло, но отступать было поздно. Под хохот старшин Кай добежал до конца. Ему плеснули на ноги воды, а Коршун сунул в руки флягу. Сивуха оказалась такой крепкой, что у Кая на глазах выступили слезы.

Вторым пошел Рыжий. Третьим — Лука. За ними потянулись остальные.

Затем все пили и ели прямо в одной из сотенных изб за сдвинутыми столами. За окнами стемнело, затихал пьяный говор, люди засыпали от усталости после долгого перехода и сивухи. Вечер вот-вот должен был окончиться, но тут Рыжий вздрогнул от дремоты, тряхнул лохматой головой и неожиданно запел:

Лютый встрепенулся, просыпаясь, посмотрел пьяным взглядом.

— Тише! — попросил он. Просто, без приказов и чинов. — Тише, Юрген!

Но песню подхватил Лука. Голос у него был зычный, полнокровный. Плыла над столами песня, тяжелая от пьяной тоски:

Люди вокруг просыпались. Бывалые воины и новобранцы, они не смотрели друг на друга, но Коршун, чарку за чаркой, опрокидывал себе в рот сивуху.

Песню подхватывали. Пели русоволосые братья Яков и Влад, пели Тид и Мис, даже Джос пел песню на своем наречии, накладывая на знакомый мотив незнакомые слова:

Песня смолкла. В казарме повисла тишина. Десятники, не сговариваясь, встали и вышли.

За окном совсем стемнело. Погасли свечи в глиняных подсвечниках. Заснули прямо так, опершись на руки, уткнувшись в столы, люди. Кай не спал. Он, шатаясь, вышел на улицу, дошел до колодца. Сел на скамью.

В душе, в сердце, в голове стояла привычная тишина. Пели эту песню в его краях? Есть ли в его жизни люди, с которыми он так же сидел за ковшом сивухи, смеялся, которыми дорожил и которые дорожили им?

Он не помнил. Словно не только память вынули из головы, но и душу из тела. Пусто в голове, пусто в душе. Одиноко.

Утром старшинам было стыдно, что вчера по пьяному делу они расчувствовались. Рыжего и Луку выпороли прутьями «за запрещенные песни, неповиновение начальству и попытку сеять смуту». И снова Лука смотрел на Кая с ненавистью. Взгляд Северянин выдержал. Не пытался отводить глаза. Он искренне не понимал, в чем его вина. В том, что молча слушал песню? В том, что его молчание приняли за преданность магам?

Десятники, давшие спьяну слабину и позволившие петь запретную балладу, тоже смотрели на Кая волками. Им не за что было наказывать его, хоть и очень хотелось. Чувствуя их неприязнь, и остальные держались в стороне. Кай молчал и готовился к новой драке.

Днем были тренировки. Ночью была драка. Словно проверяя Кая на прочность, били остервенело. Снова набросили на лицо подушку, прижали руки и стали наносить удары кулаками. Увернуться он не мог, закричать тоже, поэтому напрягал мышцы, каменел под ударами, терпел.

Утром с трудом встал с кровати. Сам перевязал ребра разорванной рубахой и пошел на тренировки.

Старшины все поняли. Коршун и Лютый обменялись взглядами и сделали вид, что ничего не случилось. Кай тоже молчал. Новобранцев заставляли биться деревянными мечами, стрелять из луков, копья метать. Кай не мог биться, не мог натягивать тетиву, не мог кидать копье. Болели ребра, не давая дышать в полную силу. Но упрямство и злость, как верные друзья, продержали его на ногах до вечера. Ужин не лез в горло. Кай поковырял кашу и положил ложку на стол. Выпил воды и медленно пошел в казарму. У входа его ждали. Тид и его приятели-пираты. Кай пошел прямо, не пытаясь избежать встречи.

— Ты дохнуть собираешься? Нет? — спросил Тид. — Нам ребята порассказали о твоих приключениях. Ты кто такой? Человек?

— Вам не надоело? Вам и тем двоим сказочникам? Хотите проверить насколько я прочен? Прочнее многих.

— Никто не любит хвастунов, — усмехаясь, ответил белоголовый и кивком головы указал на Кая.

Мис и Джос сделали шаг навстречу.

— Стоять!

Все замерли.

Лютый обошел Кая и встал между ним и нападавшими.

— Мне плевать, чем вам не нравится Северянин, но если вы пришибете его, спросят с меня. Так что держите себя в руках. Иначе я кому-то руки укорочу. Для воина одной достаточно, чтобы топор держать. Я это устрою!

Он помолчал, обвел всех взглядом.

— Мы поняли друг друга?

Пират криво усмехнулся и пожал плечами, затем развернулся и пошел в казарму, приятели потянулись следом. Лютый подождал, пока последний скроется в дверях, повернулся к Каю:

— Нравится быть одиночкой? Удобно, когда от тебя никто не зависит? Хорошо. Только кто прикроет твою спину в бою, парень?

Десятник сплюнул под ноги и пошел прочь.

Ри

Он справился. Болезнь отступила. Ри вновь дышал полной грудью, чувствовал голод и жажду. Выжил. Радоваться или отчаиваться? Белая чума пощадила его, а это значит одно: он больше не чародей.

В камере было темно. Так часто случалось за последние дни. Тюремщики забывали о нем. Факелы гасли, затем их вновь зажигали. Посреди каменного мешка появлялась глиняная тарелка с похлебкой и кусок хлеба. Затем о нем вновь забывали. На день, на два? Не различить.

Ему часто снился один и тот же сон. Он стоит во дворе замка, расправив плечи и раскинув руки, а вокруг, послушный каждому жесту, играет невидимый оркестр. Вот вступают утренними тенями скрипки. Почти неслышные, невесомые, как перо, их звуки тихо ложатся на камни двора, робко касаются стен.

Дальше, наступая босыми ногами на тени, идет виолончель. Уверенная и дерзкая, она подчиняет себе все вокруг, музыка отражается от каменных стен, множится, становится морем, наполняет грудь, заменяет кровь.

Далеким рокотом, неразличимым за скрипками и виолончелью, стучат литавры. Есть что-то первобытное в их решительном, рокочущем ритме.

Рассыпается медяками по камням мостовой, смеется гитара. Замирают удивленные скрипки, останавливается рассерженная виолончель, и лишь литавры продолжают рокотать, несокрушимые старые вояки. Что за дело им до глупой девчонки?

Ри открывает глаза, музыка еще звучит в нем, но вокруг глухая темнота. И тоска за сном. Тоска за музыкой, такая острая, что на глазах выступают слезы.

Несколько дней о нем не вспоминали. Погасли факелы. Он так долго голодал, что перестал чувствовать голод, лишь жажду. Ри утолял ее, облизывая скользкие стены. В кромешной темноте он уже не различал закрыты его глаза или открыты, спит он или бодрствует.

Ри опирался спиной на скользкую от плесени стену, зажимал левой рукой воображаемые лады, ласково проводил пальцами по струнам, словно перебирал волосы любимой. И музыка просачивалась сквозь пальцы, наполняла каменный мешок, смешивалась со стуком капель, усиливалась, возвращалась к музыканту, впивалась в кожу, проникала в кости, в кровь. Оживляла мертвеца, которым он стал.

Не человек, не маг… Кто? Что он тогда?

Ри поднимался на трясущиеся ноги, отбрасывал гитару в сторону и со всех сил бил по гулко натянутой коже литавр. Это отзывалось болью в руке и громом в камере. Ри продолжал бить. Громче! Громче! Сердце выпрыгивало из груди, дрожали стены, гас и вновь вспыхивал факел, Ри падал от усталости, его тошнило кровью, желчью, отчаянием и музыкой. Он отползал обратно к стене, обнимал колени, закрывал глаза. Музыка пропадала. Оставались тишина, темнота, он и она.

Безымянная приходила к нему в темноте все чаще. От нее пахло морем и перцем. Она садилась рядом, гладила по волосам холодной рукой. Наклонялась к Ри, обнимала за шею.

— Не сдавайся, — шептала она. — Ты выберешься. Я знаю. Еще немного. Сможешь?

— Смогу, — кивал Ри. — Веришь мне?

В камере вдруг стало очень светло и холодно. Ри так и не понял, сон это или явь. Он поморгал, привыкая к свету, но не двинулся с места. Его невидимой спутницы рядом не было. Другая женщина стояла у распахнутых дверей.

Иенни Линд.

Ри не любил чародеек. Из них получались плохие любовницы: себялюбивые и ревнивые. Но Йенни была слишком красива, чтобы он смог устоять.

От кончиков пальцев до кончиков волос ее словно вылепили из снега. Нежная прозрачная кожа в голубых прожилках вен походила на мрамор, длинные белые волосы — холодный шелк, бледные губы — лепестки розы. Обманчиво юная, тонкая и уязвимая, она была больше произведением искусства, чем живой женщиной. И обладать ею Ри желал не из страсти, а из любви к искусству.

Но и ей нравилось в нем то же. Его талант и могущество возбуждали чародейку больше, чем тело. Их странные отношения длились больше десяти лет. У нее бывали другие любовники, у него другие любовницы, но их связь не прерывалась. А затем Ри влюбился. Сначала в музыку, затем в женщину.

Тогда он впервые отверг Йенни. Поссорились. Она закатила ему пощечину, и он ответил тем же. Она упала на кресло и разбила свое идеальное лицо, полилась кровь из носа, делая Йенни Линд смешной, а ее платье алым. Ри не принял эту ссору всерьез, да и она легко простила его. Он был слишком увлечен другой, потому позволил себе обмануться…

И вот она снова стояла перед ним. Белоснежная, безупречная. Она ждала, что он заговорит, но Ри молчал. Что толку оглядываться назад? Скрипка. Виолончель. Гитара. Литавры. Он скучал по ним больше, чем по любовницам.

Ри не помнил женщину, которую у него отняли, но помнил музыку, и вся тоска, осознанная или нет, воплотилась в его тоске по музыке. Именно поэтому, когда Радим Дрегович, маг, лишивший Ри способности колдовать, один из мучителей и предателей, предложил возможность снова держать в руках скрипку в обмен на службу, Ри согласился. Он ожидал увидеть людей Дреговича. Зачем Йенни пришла сама?

Ему было все равно. Ни вспоминать старое, ни просить прощения он не собирался.

Ри закрыл глаза.

— Напрасно ты спасаешь его, — сказала чародейка кому-то за спиной. — Однажды он погубит тебя.

— Потому и заманчиво держать на цепи тигра, милая, — ответил ей знакомый голос Радима. — Вновь и вновь показывать, кто здесь хозяин… Для такого не заводят зайцев. Жив?

— Жив.

Маги пропали, словно кто-то опустил занавес, скрылся обратно за кулисами, оставив его на темной сцене одного.

…Он провел в камере еще три дня, пока хозяева не убедились, что болезнь оставила его. Затем пришли именные стражники, заставили переодеться, дали выпить розового эликсира и вывели из камеры.

Кай

Они не смогли достать его руками, так что решили оставить за спиной. Отныне никто не пытался затеять драку, не задерживал на нем взгляд, не останавливался рядом, не заговаривал. Лишь Лютый окриками давал понять, что Кай живой человек, а не дух.

Он терпел. Ему тяжело давалось вынужденное одиночество, но Кай не чувствовал вины и не желал оправдываться. Потому делал вид, что их холодность его не трогает. Он не мог больше думать об этом, не хотел, и тогда сосредоточился на тренировках.

Ему нравилось чувствовать силу в крепнущих изо дня в день руках, нравилось оттачивать собственные движения, приближая их к танцу. С каждым днем Кай открывал в себе новые забытые знания, собственное тело удивляло его. С утра до вечера он тренировался на площади с десятниками. Боевые топоры, кистени, копья, луки. Мечей не было.

Лютый рассказывал, что низкопробное железо, которое добывали на континенте в манорах господина Барка и госпожи Доновской, годилось лишь для простых прямых мечей. Они быстро ломались, тупились.

На юге, на островах изготавливали многослойные сабли. Южане умели добывать и обрабатывать железо, закалять его в жерлах горячих гор. Они возвели свое умение в искусство, и сабли их также стали произведением искусства. Но крепкие и дорогие южные сабли господин-чародей закупал только для именной стражи.

Борис Новак, сотник именной стражи, приехал спустя десять дней. С ним приехал десяток стражников и четверо деревенских мужиков на телеге. Как пояснил любопытным Лютый, с новобранцами с юга привезли оружие для именной стражи. Из амбара вынесли пять деревянных ящиков. Новобранцы, не сговариваясь, глазели на именную стражу господина мага.

Ладные воины у мага. Лошади вороные, крепкие, мускулистые. Сбруя на лошадях серебряная, янтарем украшена. Стражники — в красных рубахах; кольчуги, шлемы, бармицы — новые; сапоги из бычьей кожи; белые плащи с вышитыми алым шелком гербами и инициалами мага. Вокруг прибывших сразу возникла пустота: то ли они сторонились запыленных, потных пограничников, то ли те брезговали мажьими любимчиками.

Новак приказал открыть ящики.

Десятники позволили новобранцам взглянуть на южные сабли. Вокруг столпились любопытные.

Кай подошел последним. Остановился с краю.

— Ну что? Кто раньше видел такое? — весело спросил Новак, доставая из ящика первую саблю.

— Вот этот, — показал пальцем один из бывших пиратов. — Островитяне такие используют.

— Хорошо. А как зовется, знаешь?

Пират озадаченно промолчал.

— Шамшир, — ответил Кай. Он подошел к ящику, и люди пропустили его, стремясь даже случайно не прикоснуться.

Новак, улыбаясь, достал из ящика следующую саблю.

— Кханда, — легко определил Кай.

— Это и я знаю, — фыркнул пират. — Мы на юге такими рубимся.

— Откуда у пирата сабля? — проворчал Лука. — Врешь. Они стоят дороже твоей жизни.

— Господин Абремо своих ребят кхандами вооружает, а мы… — он хитро улыбнулся, — одалживаем.

Открыли второй ящик. Новак кивком головы указал Каю на содержимое. Северянин подошел ближе:

— Тальвар. Кастане.

Люди вокруг притихли, ожидая ответа сотника. Новак кивнул.

— Ты рубился такими раньше?

— Не помню, но почти уверен, что да.

— Попробуем?

Сотник достал из ящика новенькие, ухоженные сабли-кастане. Протянул одну Каю.

Люди расступились, освобождая место для схватки. Кай взмахнул саблей, примериваясь, и приготовился к бою.

Новак усмехнулся. Кай знал, что его ударят без предупреждения, сразу после усмешки, поэтому легко отбил удар, повернул запястье, увел саблю противника в сторону. Новак довольно улыбался, крепче перехватил рукоять и снова атаковал. Кай уверенно защищался, отбивая удары и понемногу отступая. Он не спешил атаковать, проверяя собственные знания. Тело, словно созданное для этого, не подводило. Он угадывал движения противника, узнавал их за мгновение до удара, словно вспоминал давний, полузабытый сон, словно переживал эту битву раньше.

Новак ускорился, и Кай — тоже. Воины вокруг с трудом успевали следить за ними. Казалось, вот-вот брызнет кровь или сломается лезвие, но противники не уступали друг другу. Кай пошел в атаку, стал теснить сотника. Новак больше не улыбался.

Это было упоительно: думать лишь о следующем ударе! Сосредоточить зрение на противнике, чувствовать силу собственного тела, движение мышц, восторг от поединка, похожего на опасный и прекрасный танец!

— Валите его, сотник!

Кай оступился. Кастане вылетела из вспотевшей ладони, и Новак достал его — лезвие разрезало рукав рубахи.

Нет. Люди на этой поляне не полюбят его. Ни за стойкость, ни за мастерство. Никто из них не встанет за его спиной. Придется остаться одному.

Кай сделал вид, что готовится уйти от удара. Пропустил лезвие сабли перед собой, бросился к Новаку и перехватил его руку. Сжал, выворачивая запястье. Попробуй тот сопротивляться захвату, Кай по-настоящему сломал бы руку, и сотник это понял, подчинился молчаливому приказу, отпустил саблю.

Противники остановились напротив друг друга, тяжело дыша. Оба безоружные.

— Хватит, — подытожил, расталкивая толпу, Коршун.

Новак рассмеялся. Громко и совсем беззлобно.

— Тебе нужно к нам, парень! Что здесь делаешь?

Кай промолчал, глядя в землю. Ему было стыдно, что он так увлекся.

— Все свободны, — скомандовал Коршун.

Когда люди стали расходиться, он приблизился к Каю:

— Ты — бешеный? Ты помнишь, где находишься и с кем дерешься?

Кай промолчал. Новак поднял с земли сабли, положил обратно в ящик и проводил Северянина веселым взглядом.

Следующие десять дней новобранцев готовили к дозорам. Границами между манорами становились реки, ручьи или полосы леса. Записанные, промеренные в договорах, они должны быть нерушимыми, но маги заводили детей, ссорились или вспоминали старые обиды, пробовали на прочность магические силы друг друга, проверяли на границах артефакты и заклинания. Границы из-за этого постоянно сдвигались. Поселенцы, которым не повезло жить в приграничных деревнях, существовали в постоянном страхе. Граничная стража следила за порядком в таких местах, несла дозор.

В конце второй недели Лютый набрал два десятка людей для дозора. Из новичков взяли Кая и троих пиратов: Тида, Джоса и Миса.

— Возле Березняков кто-то напал на чумацкий обоз. Проверим, что там. Будьте наготове, пойдем рядом с границей. Господин Радим Дрегович в прошлом месяце оттяпал часть земель у господина Всеславского. Что бы тот ни наслал в ответ — нас не пощадит. Надеваем полные доспехи, оружие не прячем.

Вышли из поселка на рассвете.

Куяки из сыромятной бычьей кожи, рубахи, стеганки до середины бедра. Всем выдали шлемы с бармицей, кольчужные оплечья и медные личины. Вооружили топорами, копьями и луками.

Шли, выстроившись колонной по двое. В трех верстах от лагеря разделились. Все были напряжены. Кай видел, как слезятся глаза Джоса: он так внимательно всматривался в лес, что почти не моргал. Кай шел рядом с узким в плечах, но выносливым, как демон, Иришем.

— Видел когда-нибудь мажьих тварей? — спросил тот.

Кай покачал головой.

— Главное: не беги от них! И не обманывайся: они все перевертыши. Те, что на людей похожи, — звери внутри, а те, что звери, — с людской смекалкой. Не беги. Думай!

После полудня вышли на дорогу, к месту, где напали на чумацкий обоз.

В подлеске белели кости волов и одна разбитая телега.

— Идем в деревню, — распорядился десятник.

Березняки встречали пустыми огородами и заколоченными окнами. Люди прятались по погребам. К стражникам вышел староста.

— Обоз поели и через лес ушли. Из Скудного уже два дня вестей нет…

Повернули в обратную сторону, к Скудному. Шли пару часов. Здесь тоже стелились по обе стороны от дороги пустые огороды. На краю деревни темнели выбитыми стеклами окна корчмы, выли, скулили во дворах собаки и бил, умоляя о помощи, колокол на старом храме.

Воины остановились. Лютый помедлил мгновение, принимая решение, а затем скомандовал:

— Оружие к бою!

Колокол захлебнулся в крике. Над деревней плыл тонкий звук свирелей, неуместный и чуждый.

— Пошли! — приказал Лютый, и, как всегда, ноги подчинились его зычному окрику прежде головы.

Каменное здание со звонницей давно перестало быть местом богослужений, крыша в нескольких местах провалилась, но стены строили на совесть. Черный известняк, редко встречающийся в их части Края, словно врос в землю. Кто-то пытался разбить его и использовать в собственном хозяйстве, но сдался: на южной стене зияла неровными краями дыра. Сам храм стоял. Там сейчас прятались люди.

Вокруг каменных стен бродили, дрожа от нетерпения хвостами-жалами, рыжие мартихоры. Их было больше дюжины.

— Твою мать! — обреченно сказал Ириш.

Звери почуяли стражников. Один за другим поворачивали одинаковые человеческие лица с крупными челюстями.

Свирель смолкла, и стал слышен детский плач из-за стен храма. Воины, не сговариваясь и не ожидая приказа, вскинули луки. Мартихоры присели, оскалились.

— Стреляй! — приказал Лютый, и лучники спустили стрелы.

Мартихоры отпрянули, пара тварей закружилась, пытаясь достать зубами до воткнувшихся в бока стрел. Остальные сразу же отступили за храм, скрылись в деревенских улочках, засвистели.

Джос засмеялся:

— Не так уж и страшны ваши мажьи твари…

— Типун тебе на язык, парень! — прикрикнул Ириш.

И, словно Джос на самом деле сглазил, свирельные переливы стали громче. Мартихоры возвращались, взяв храм, людей в нем и воинов снаружи в кольцо.

— Готовсь!.. Стреляй! — скомандовал Лютый.

Звери наступали. Одна мартихора, не обращая внимания на стрелы в спине, прыгнула, вцепилась зубами в руку лучника. Стоявший рядом Тид, бросил лук, выхватил топор и перерубил шею твари, но хвост едва не достал его, взвился над обезглавленным телом, ударил в стену храма за спиной пирата, еще и еще. Кричал раненый лучник — один из новобранцев, то ли Джос, то ли Мис. Мертвая голова все не хотела разжимать челюсть, повисла на его руке, продавив зубами наруч. Но остальным было не до него. Мартихоры больше не ждали. Стрелы засели в их боках, но не пробивали толстую шкуру.

Гибкие тигриные тела уворачивались от топоров. Люди могли брать лишь напором и скоростью. Один из новичков, Мис, сбросил с лица медную личину, что мешала смотреть. Лютый выругался коротко и грязно, но Мис не слушал. Так драться — и верно — сподручней! Одна из мартихор бросилась на копья, отвлекая внимание. Мис достал ее, победоносно вскрикнул, а тварь ударила его в открытое лицо хвостом. Яд мгновенно съел ему глаза, он даже не успел вдохнуть для крика, захрипел, и тут же две мартихоры схватили зубами его за ноги и утащили за угол ближайшего дома.

Кай ринулся на помощь, закружился с топором в руках. Яд плеснул на куяк, одна из мартихор достала зубами до руки, но наткнулась на наруч, замешкалась. Тид, дрожавший весь путь в лесу, в бою внезапно оказался не из робких. Он с ревом прыгнул вперед и отсек голову создания. Кай стряхнул ее с руки, и они снова бросились в бой.

Звери были ловкими, гибкими и хитрыми. Они не боялись людей, их сильные челюсти хватали зубами древки копий и лезвия топоров и не отпускали, били ядовитыми хвостами.

Кай потерял топор, пошел врукопашную. Он бил кулаком в человеческие лица, ломая носы, выбивал зубы, обдирая костяшки пальцев. Хвосты били в доспех, пытаясь донести до кожи яд. Потом Кай поднял с земли потерянное кем-то копье. Выпрямился, сделал шаг назад, чтобы уйти от удара когтистой лапы, и налетел спиной на стену храма. Под ногами оказалось что-то мягкое, Кай бросил быстрый взгляд вниз и увидел руку Лютого. Сам десятник лежал в двух шагах дальше.

Не было времени скорбеть. Их осталось четверо. Тид, Ириш, Кай и Влад. Стояли, прижавшись спинами к храму. Мартихоры скалили в улыбке рты, не хуже людей понимая, что те обречены.

— Надо было уходить, как только их увидели, — обреченно сказал Влад.

— Лютый сам помер, и нас за собой утянул.

Все промолчали. Трусость и жизнь или долг и смерть? Это слишком нелегкий выбор и слишком неоднозначный, чтобы осуждать человека, который сделал его за тебя. Выжить хотелось всем, но уже не получится, а значит, нужно умереть с достоинством.

Мартихор осталось пятеро из двенадцати, но четверо воинов уже не представляли угрозы, звери теряли к ним интерес. Три остались напротив, улыбаясь, нервно подрагивая хвостами, две пошли обратно вниз по улице.

— Что будем делать? — спросил Тид.

Внизу у корчмы одна из мартихор вышибла лапами дверь, и кто-то отчаянно закричал внутри.

Тварь запрыгнула внутрь и спустя несколько мгновений вытащила за ногу упирающегося мальчика-подростка. Бросила на черный валун прошлогоднего снега у забора, подняла человеческое лицо и посмотрела на стражников у храма. Мальчишка уже не выл, просто тихо плакал, понимая, что обречен. Кай рванулся вперед, но Ириш и Тид схватили его за руки с двух сторон. Звери перед ними присели, готовясь к прыжку… И вдруг в разгромленной корчме заиграла скрипка.

Тонкая пронзительная мелодия плыла в неподвижном воздухе, вновь и вновь повторялась, закручивалась, завораживала, обезоруживала нападающих и жертв. Все застыли.

Скрипка пела. Мелодия пробиралась в грудь, доставала до сердца. Деревня замолчала. Замолкли псы и деревенский колокол, не кричали больше люди в храме, и даже мальчишка, пойманный мартихорами, перестал плакать.

С трудом преодолевая оцепенение, словно его опутали невидимые сети, справа от Кая двинулся Ириш, выронил топор, упал на колени. Тид и Влад слева не двигались, Северянину показалось, что они даже дышать перестали, околдованные невидимой скрипкой. Его самого музыка не обездвиживала, оставаясь просто печальной песней. Кай вслушивался в мелодию, вслушивался в себя.

Музыка переворачивала все внутри, хотелось пустить ее вместо крови, обменять на воздух и — не двигаться. Ни в коем случае не двигаться, чтобы не упустить ни одной ноты, ни одного звука! И окружающие — люди, животные — чувствовали то же. Даже мартихоры застыли.

Медленно-медленно, словно музыка забирала все силы, Ириш взял горсть земли, плюнул вязкой слюной и залепил грязью уши, лишь тогда перевел дыхание. Кай смотрел на него, как на сумасшедшего.

— Твою мать! — прошептал Ириш.

Силы постепенно возвращались. Он поднял голову и встретился взглядом с Каем, и неестественно громко посоветовал:

— Если можешь двигаться — залепи уши.

— Кто это? — спросил Кай.

— Скорее «что», — угадал по губам Ириш. — Цепной пес господина Дреговича.

— Помощь?

— Сегодня — да.

Ириш наконец тяжело поднялся, скатал из грязи шарики и залепил уши Тиду и Владу. Кай взял горсть земли, но лишь сделал вид, что затыкает уши.

Ириш пошел вперед первым. Звери даже не взглянули на него. Он, не торопясь, примерился и снес голову одной, затем второй твари. Тигриные тела упали в пыль. Влад и Тид еще приходили в себя, одурманенные, опустошенные неизвестным волшебством. Кай последовал за Иришем вниз к корчме.

Мальчик больше не плакал. Кровь толчками выходила из прокушенной ноги. Мартихора отпустила его, стояла, повернув лицо на звук, прикованная к земле пронизывающей песней. Ириш зарубил и ее, затем присел над мальчиком, зажал руками рану и кивнул Каю на корчму.

Кай снял личину и вошел.

Внутри все было разгромлено. Хрустнули под ногами черепки посуды. Скрипач стоял на столе, посреди зала, а вокруг остановилось время. Прямо перед ним, по-собачьи усевшись на задние лапы, замерли две мартихоры. Их ресницы слабо вздрагивали и тяжело вздымались бока. Они не сводили взглядов с музыканта, а тот играл самозабвенно, не открывая плотно сомкнутых век, сам поглощенный музыкой не меньше своих слушателей. Высокий, худощавый и широкоплечий. Молодой, но светлые волосы уже густо перемешаны с сединой, острижены коротко и неровно. Несмотря на весеннюю прохладу, скрипач был раздет по пояс, босой. В первых вечерних сумерках Кай мог хорошо рассмотреть вросшую в живот цепь-пуповину.

Она была толщиной с руку, бледно-розовая, как кожа зарубцевавшегося шрама, сквозь нее виднелись пульсирующие вены и металлические канаты, переплетенные с венами. Цепь спускалась со стола, ложилась на пол, проходила сквозь стену и уходила дальше, на север.

Кай отрубил мартихорам головы, вытер топор о скатерть на столе и подошел к скрипачу.

— Мы справились. Спасибо.

Музыкант перестал играть, опустил руку со смычком и открыл глаза.

— Кто ты? — спросил Кай.

Музыкант склонил голову набок, внимательно рассматривая стражника.

— Ри.

— Я — Кай.

— Знаю.

Кай растерялся.

— Если хочешь остаться в живых, Кай, не показывайся на глаза магам.

Цепь-пуповина вдруг натянулась, Ри стал еще белее, схватился за живот и пропал.

Александра

Лагерь лешаков располагался глубоко в лесу. Деревня на десять домов-срубов под поросшими мхом крышами, и землянки-схроны, раскиданные по лесу для пяти десятков людей.

«Детей!» — поправляла себя Александра.

Пять десятков детей от года до семнадцати лет. Некоторые ушли из дома до нанесения клейма; некоторые клеймо срезали, уродством выкупая свободу, трое родились здесь. Командиром себя звал юноша в меховом плаще — Павел Рыльский, но на самом деле управлял делами поселения Хромой.

Хромой был из старожилов, из тех, кто копал землянки и строил дома. После побега от мага ему неудачно срезали клеймо с ноги, навсегда изувечив. Большинство молодых шрамы не прятали, даже девушки гордо носили следы срезанного клейма как символ собственного мужества, но Хромой шрамов стеснялся, всегда и везде ходил в высоких сапогах. Имени он не называл, отзываясь на досадное прозвище. Единственный взрослый среди детей. Черноволосый, бородатый, с яркими зелеными глазами. На первый взгляд казалось, что Хромому не больше двадцати пяти, но хмурое, неприязненное выражение лица быстро портило впечатление. Чем больше Александра на него смотрела, тем старше он казался, словно каждый раз, когда хмурился, морщины не разглаживались, оставались на лице, как на смятой бумаге, множась день ото дня. Говорить он не любил, подпускал к себе близко лишь болтуна-Сарму. Мальчики-лешаки могли сколько угодно играть в ополченцев, громко именовать себя Орденом Доблести, но это Хромой подсказывал, где и как ловить дичь, знал все тропинки в лесу и придумал покрывать дома мхом, чтобы их не могли увидеть сверху мажьи шпионы. Хромой не любил людей, чуждался их, предпочитая больше времени проводить в лесу. За все время Александра видела его трижды, а говорила с ним однажды.

День шел за днем, и она чувствовала, что оказалась в нужном месте. Все десять лет в монастыре она ощущала на себе испытывающие взгляды. Сначала сестры Руты, затем сестры Леславы. Чувствовала себя обманщицей, одолжившей все это: храм, приязнь сестер, спокойную жизнь… Ее работа никогда не была добровольной до конца, что бы она ни делала, ей всегда казалось, что она искупает свой грех и никак не искупит. Здесь же, в поселке, никому не было дела до ее прошлого, никто не спрашивал о храме, принимая ее здесь и сейчас.

Александра делала то, что привыкла делать в монастыре, но впервые в жизни, с радостью просыпалась по утрам, с удовольствием копалась в огородной грязи, сажая семена, и даже усталость в конце дня делала ее счастливой. Она открывала в себе то, о чем раньше и не подозревала: способность радоваться жизни и наслаждаться трудом. Ей, как никогда раньше, нравилось то, кем она была, и Александра молила богов, чтобы ничего не помешало этому. Боги не услышали.

То, что она понравилась Микасу, Александра заметила с первой встречи, в тот миг, когда он взял ее за руку, но Александра многим мальчикам в деревне нравилась. Она отшучивалась, и мальчики, смущенно улыбаясь, понимали намек — держались на расстоянии.

Микас намеки не понимал и шутки тоже. Он смотрел на нее мрачно и решительно, как на вершину, которую нужно покорить. Ему едва исполнилось семнадцать, он уже считал себя мужчиной, был правой рукой Павла Рыльского, жил здесь уже одиннадцать лет и слыл человеком жестким, решительным и непреклонным. Рядом с другими детьми он безусловно казался взрослым.

«Он — мальчик! — убеждала себя Александра. — Встретит хорошенькую девушку и забудет обо мне».

Она искренне не хотела обижать его. От разговоров старалась уйти и от прямых взглядов — тоже. Поддавшись порыву быть доброй, она щадила его чувства, подбирала слова.

— Ты бы сказала ему все как есть, сестра! — посоветовал ей Сарма, став невольным свидетелем их короткой беседы. — Мол, не нравишься ты мне, оставь в покое.

— Чтобы он потом вообще ни к одной девушке не подошел? Он хороший мальчик и все делает правильно. Просто я не подхожу ему.

— Скажи напрямую, — еще раз посоветовал Сарма. — Он мужчина. Стерпит.

Александра его советов не послушала, понадеялась, что все обойдется.

Микас пытался дважды признаться ей в любви. Александра каждый раз отшучивалась и уходила от разговора, но он не сдавался. На третьей неделе вечером подстерег ее у избы, где она жила с другими девушками.

Бледное весеннее небо еще держало свет, но воздух быстро остывал, Александра ежилась от холода и хотела быстрее закончить разговор.

— Послушай, Микас…

— Не говори ничего. Я знаю, что ты скажешь.

— Правда?

— Что я младше тебя, и все такое… Дай мне время, и я докажу, что достоин тебя!

— Не трать на меня время…

— Это мое время и мой выбор!

— Не надо, Микас! Я не буду с тобой. Ты хороший человек, но…

— Я смогу добиться тебя! Я не собираюсь отступать, и однажды ты полюбишь меня.

Александра хотела быть чуткой, но холодный ветер, пробирающийся сквозь тонкую рубашку, и его последние слова рассердили ее.

— Нет. Не полюблю! Человеческое сердце — не награда за старания. Любовь или есть, или нет. Я тебя не люблю.

— Пока не любишь.

Парень стоял перед ней хмурый и решительный.

— Ты расслышал мои слова, Микас?

— Расслышал. А еще знаю, что женщины часто сами не понимают, чего хотят. Вы — как подсолнухи. Утром в одну сторону смотрите, а вечером — в другую.

Парень упрямо смотрел ей под ноги. Он просто пропускал мимо ушей слова, которые ему не нравились. Александра рассердилась.

— Я не подсолнух, — громко и отчетливо сказала она. — Не говори больше со мной и не подходи ко мне.

На том и расстались.

На следующий день девушки перестали с ней разговаривать. Парни сторонились. Что наговорил им Микас, Александра не представляла, но его слова подействовали — она оказалась одна.

Вечером Александра не пошла к другим девушкам, занятым вышивкой, осталась в избе. В двери постучали. Она открыла, уже зная, кого увидит. Микас младше ее, но выше на полголовы. Он схватил ее за запястье и потянул за собой.

— Что ты делаешь?!

Но он упрямо тащил ее за собой через весь лагерь, к срубу, где жили юноши и их командир. У входа толкнул на землю. Александра упала, больно ударилась локтем.

Микас ногой распахнул дверь и через минуту вытащил на улицу Сарму, толкнул к Александре, но парень удержался на ногах.

— Значит, я не смогу тебя добиться из-за него?!

Из соседних домов выглядывали. Девушки, с которыми она сажала огород и вышивала сорочки; парни, которые так трогательно краснели в ее присутствии, и дети, с которыми она играла. Все смотрели на них.

— Я расспросил в селе про твой красный мак! — продолжал Микас.

— Пожалуйста, молчи!

Но он не собирался молчать. От ревности и злости он растерял остатки доброты.

— Так клеймят гулящих монашек. Поэтому тебя выгнали из храма? Ты уехала с чумаками?! Продала себя?!

Те, до кого слухи еще не успели дойти, выдохнули. Сарма все еще стоял между ней и Микасом, и она смогла подняться. Теплый ветер пролетел по поляне, погладил ее по волосам, сыпанул пыли в лицо Микасу. Александра выпрямилась. От негодования горло пересохло, а руки дрожали.

— Ты брала цветы, которые я дарил, а потом оказалось, что я тебе не люб? Может, он люб? — Микас указал на Сарму. — Что он тебе дарил? Деньги? Так у меня тоже есть. Скажи, сколько?

Он достал из кармана пригоршню медяков и швырнул ей под ноги. Люди вокруг молчали, не сводили с них взгляда. Сарма тяжело вздохнул и повернулся к девушке.

— Увести тебя?

— Уведи. Дай только попрощаюсь.

Александра не любила говорить. Да только сегодня глупый мальчик загнал ее в угол. Не осталось другой защиты, кроме слов, и желания молчать не осталось. Она остановилась напротив Микаса.

— Ты хотел, чтобы я тебя любила? Говорил, что ты мужчина? Значит, вот как ты представляешь себе мужчин? Слушать лишь свои желания. Не заслужить любви, но требовать, а если не дают, то брать силой. Мужчина? Нет, милый. Так поступают маги.

Он замахнулся, но вокруг столпилось слишком много девушек и юношей из деревни, руку он опустил.

— Видел мак на моей спине? Кто еще хочет посмотреть?

Развязала шнурки. Сдернула рубашку с плеч.

— Смотрите. Не врал Микас: есть мак. Вы не заслужили своего клейма, вы не просили его, вот и я не просила своего. Не все гордятся шрамами, не все готовы о них говорить — спросите Хромого. Я думала, здесь не будут судить человека по старым шрамам, не знала, что должна их стыдиться, не знала, что должна расплачиваться за них честью и волей.

Выдохнула. Посмотрела на медяки у своих ног, затем на Микаса:

— Купи на них себе совести.

Развернулась и пошла прочь с поляны. За спиной слышался возмущенный ропот. Кого осуждали, ее или Микаса, она не расслышала. Но это не имело значения. Мальчик, даже если не прав, врос в эту землю, в этот поселок сердцем и телом, он был частью этого места, и для него не существовало иного. Она же — случайная прохожая. Как пришла, так и уйдет.

Александра вернулась в избу и дрожащими руками стала собирать вещи в котомку. На улице ее ждал Сарма.

— Выведу тебя в Кузнецк. Там можешь сесть на баржу, сплавляющую лес на юг. Ты же хотела на юг?

— Спасибо.

— Не грусти, сестренка! — робко попросил ее юноша. — Ты все верно сказала. А мы по дороге заскочим в Притоку. Там завтра праздник! Будут танцы.

Он весело подмигнул:

— Пойдем танцевать?

Ри

Яркий свет ударил в глаза, уши заболели от резких звуков, загудело в висках. Ри зажмурился, несколько секунд привыкал, потом медленно открыл глаза.

Он находился в парадном зале замка. Там, где раньше стоял рояль, теперь разместилась кушетка и заставленный едой кофейный столик. На кушетке лежал Радим Дрегович. Лениво завтракал.

От голода желудок Ри отрастил когти и вцепился во внутренности.

Радим вытер белоснежной кружевной салфеткой пальцы и губы. Утонченный, кареглазый и черноволосый, с изящной бледностью и томными тенями на прекрасном лице. Он был одет в рубашку с кружевами на манжетах и вороте, в белый расшитый жилет, кремовый камзол, шелковые панталоны, кюлоты и изящные туфли. Не человек — картина. Но еще больше его красоту оттенял потрепанный Ри. Радим знал это и пребывал в превосходном настроении.

— Доброе утро, друг мой. Как себя чувствуешь?

Пленник развел руками. Дрегович довольно улыбнулся:

— Я хочу, чтобы ты отправился в одну деревню на границе. Боюсь, котики Всеславского долго не оставят нас в покое. У деревенских сегодня праздник урожая. Провожают зиму, встречают лето… Отправься и присмотри за моими ребятами.

Он сделал резкий жест, словно отталкивая Ри. Сильный удар в грудь заставил того отступить, и тут же под ногами зашуршала сухая прошлогодняя трава.

Ри закрыл глаза, справляясь с тошнотой. Он ненавидел этот трюк с перемещением, так любимый Радимом. Тот вечно хвастал, что подсмотрел его у богов. Вот им бы его и оставил — боги не имеют кишок.

Желудок пустовал не один день, только потому Ри не вырвало. Он открыл глаза, посмотрел под ноги, а потом вокруг.

Внизу у подножья невысокого холма бежала неширокая безымянная речушка — приток Рыси. В деревне, изогнувшейся на вершине холма, заканчивалась ярмарка. Товары уже собрали, лишь истоптанная и изъезженная земля, обрывки лент, навоз да охапки сена указывали место, где она шла.

Внизу у реки мужики в простых льняных портах, без рубах, с блестящими от пота спинами сооружали кострища. Молодые девушки, нарядившись в белые сорочки с вышивкой и зеленые юбки-поневы, плели венки и гирлянды из цветов, украшали «весеннее дерево» на берегу и свои хорошенькие юные головки. Дети бегали вокруг, мешали взрослым и дразнили девушек. Пахло рекой, прошлогодними листьями и дымом.

— Господин…

Ри обернулся. Воин из граничной стражи остановился в двух шагах от него.

— Я больше не господин. Я — Ри. Как зовут тебя?

— Десятник Ириш Рукша. Вы уже помогали нам в Скудном…

Ри вежливо улыбнулся, но ему было все равно.

— Я в твоем распоряжении, десятник.

Ириш Рукша коротко кивнул, помедлил, не решаясь отдать приказ. Ри потянулся, разминая затекшее тело, запрокинул лицо, посмотрел на небо. Голубое, высокое и по-весеннему холодное. Но ветер уже разметал тяжелые зимние тучи. Глядя в такое небо, вдыхая такой воздух, хотелось жить.

Ри грустно улыбнулся.

Отличный прием, Радим. Очень хорошо! Дать увидеть жизнь, вспомнить радость свободы и потом дернуть за поводок обратно.

Он посмотрел вниз. Вот она, его цепь. Рождается внутри, пиявкой присосалась к желудку, легким, сердцу, печени. Цепь выходит из пупка и уходит вниз по склону, за реку, в лес и оттуда к замку господина. Ри попробовал прикоснуться к ней, но рука прошла насквозь. Бывший маг видел магию, но сделать с ней ничего не мог. Люди вокруг вообще не видели ее. Напряженно смотрели, ожидая беды, не подозревая, что его поводок выдернет из него все кишки, если хозяину в далеком замке не понравится, как ведет себя цепной пес.

Ри посмотрел по сторонам. Здесь должны быть наблюдатели. Кто? Птицы? Люди?.. Без разницы. Даже распознав их, он ничего не сможет сделать. Ри снова повернулся к десятнику.

— Приказывайте! Сегодня я в вашем распоряжении.

— Праздник пройдет на берегу. Здесь соберутся жители из окрестных деревень. Господин Радим тоже обещал посетить праздник в полночь. Я выставил дозор вокруг деревни и отправил ребят прочесать лес…

— А река?

— Что с ней, господин? Что нужно сделать?

Ри хотел ответить, но прикусил язык. Нужно закинуть в воду сети, приплести к ним заклинания, чтобы ни одна нечисть не подошла к деревне по дну, но для магии нужна кровь магов…

— Так что с рекой, господин? Приказать ребятам оцепить берег?

— Нет. На вас пойдут со всех сторон, просто ваши люди отразят атаки в лесу, а река останется без защиты.

— Так что делать?

— Я займусь. У вас есть что-то из инструментов?

Сотник смотрел на него растерянно.

— Скрипки? Флейты?

— Нам не приказывали…

Ри вздохнул. Очередной эксперимент Радима? Хочет посмотреть, на что Ри способен без музыки? Или решил сделать его очевидцем бойни на речном берегу, а в полночь появиться здесь в роли неожиданного спасителя? Если он знает заранее о нападении, может, и время известно? Возможно, если он не предупреждал своих стражников об опасности из реки, не дал никаких амулетов, то нападение подстроено? На людей бросятся твари, созданные самим Радимом? Хороший план. Ри тоже делал так, когда был господином. Перемирие с соседями иногда затягивается, люди перестают бояться, им хочется побунтовать или удариться в бега. В таком случае нет проще и лучше способа заставить их уважать господина, чем нападение монстров, справиться с которыми может могучий маг-покровитель. Зачем здесь только Ри? Что ему хотят показать?

Он спустился по берегу к самой реке, присел, запустил руки в холодную воду.

Хоть его кровь была больше не способна на волшебство, он видел и чувствовал все по-прежнему. И магию в воде почувствовал. Водянники.

Ри выпрямился. Сотник терпеливо ждал его указаний. Маг поймал за шиворот какого-то мальчишку, тот попробовал выкрутиться, но Ри крепко держал.

— Музыка будет вечером?

— Господин запретил, господин.

Мальчик снова рванулся к своим, но Ри не отпустил.

— Музыкантов не будет?

— Кроме вас — нет. Господин приказал все, что музыку играет, — выкинуть.

— Набат есть! — крикнул другой мальчишка, веснушчатый и юркий. Он смело подошел к Ри, заглядывая в лицо бывшего мага веселыми голубыми глазами. Первый мальчишка сбежал. Конопатый остался. Стоял, засунув руки в карманы и покачиваясь на пятках.

— Чего знаешь? — спросил Ри.

— У них набат есть, которым сигнал о беде подают. Господин про него ничего не сказал. Только он большой, дядь. В старом храме стоит.

Ри усмехнулся:

— А ты смелый. Не боишься, что твой длинный язык укоротят?

— А я не из этой деревни, — беззаботно ответил рыжий. — Меня Сармой кличут. Зовите если что, дядь!

Ри засмеялся, покачал головой.

Солнце ушло за горизонт, оставляя людей для близкой ночи. Похолодало. Тем осязаемее стало тепло костров, люди потянулись к нему. Темнело. Становились громче голоса и ярче костры; женщины затянули песню; девушки по двое, по трое стали спускаться к реке, бережно спускать на воду венки из ивовых прутьев, молодой крапивы и одуванчиков.

Некоторое время над водой, деревней, полем и лесом вместе с вечерним туманом и дымом костров ложилась песня и прозрачная еще темнота… А потом на берег со стороны деревни спустились пьяные веселые парни, стали друг за другом прыгать в реку, вылавливать венки понравившихся девушек.

Ри прищурился, всматриваясь в людей у воды.

Вот они.

В хохоте, в ранних сумерках, люди на берегу не заметили, что из воды вышло больше человек, чем зашло. Ри повернулся и быстрым шагом пошел к кострам.

Набат — медный котел с натянутой поверху телячьей кожей — был огромным. Его поставили в храме еще при богах, так он там и стоял. Камни храма понемногу растащили на заборы и погреба, оставив от древней святыни один остов, а вот набат пригодился, его боем сообщали соседям о нападении мажьих тварей или пожаре.

Стражники с помощью местных мужиков с трудом выволокли его из храма и прикатили на берег. Деревенские на Ри смотрели сердито, вслух ничего не сказали, лишь насмешливо щурились, предвкушая потеху: как этот тощий мажий прихвостень станет играть на такой дуре?!

Ри подошел к набату, примерился и ударил ладонью по натянутой коже. Звук получился глухой, тихий. Ри ударил снова, приложил всю силу.

Удар. Еще. Еще. Правой рукой и сразу левой. Удар. Удар…

Словно привыкая к теплу его ладоней, кожа набата становилась мягче, податливей и все громче становился звук. Удар. Еще. Еще…

Трещали костры, плескалась вода у берегов, смеялись дети, переговаривались женщины, запел в кустах соловей. Музыка Ри все ломала, подхватывала обломки и создавала что-то иное. Ри играл. Он заставлял тише трещать огонь и громче звенеть воду, он подхватывал детский смех, тихий говор людей и соловьиную песню и вплетал их в свою музыку. И вот уже люди робко переглядываются, улыбаются, начинают отбивать ритм пальцами по бедру, притоптывать, сами того не замечая.

Быстрее, еще быстрее!

От усилий плечи свела судорога, но Ри не останавливался. Он подохнет позже, после полуночи, когда явится Радим, и Ри полюбуется на выражение его лица. Его магия, непонятная даже ему самому, уже плыла вокруг. Она холодила голые руки и шеи, едва уловимая в свежести весенней ночи. Она множила звуки, и казалось, что на берегу играет не один Ри, а целый десяток музыкантов отбивают ритм, заставляют дрожать землю, выше взлетать пламя костров и быстрее бежать кровь по венам…

Люди у реки больше не могли устоять. Девушки и женщины подвязывали подолы зеленых юбок, мужчины сбрасывали рубашки, смеясь, хватали женщин за руки, тянули на поляну к костру.

Удар. Удар. Вдох. Удар. Удар. Выдох. Быстрее. Еще быстрее!..

Ее схватили за талию, закружили, какая-то женщина надела Александре на голову венок. Она смеялась. От радости, от танца, от запаха влажной весенней земли и дыма, от счастья в глазах окружающих — она уже не верила, что остались на свете счастливые люди!

Деревенские кружились в безумном ритме, низкий мужской голос подхватил мелодию, лег на низкую гулкую музыку, затянул песню.

Томная и тягучая песня неожиданно красиво ложилась на звук барабанов. Ри улыбнулся.

Люди перед ним кружились в первобытном жарком танце, не замечая в сгустившихся сумерках и неровном свете костров, что между ними пляшут не только живые. Водянники. Бледные, синюшные тоже кружились, отбивая слабыми ногами ритм. Музыка хватала их за ноги, за мертвые сердца, не позволяла остановиться, не давала опомниться и сделать то, для чего они пришли.

Остановившись на опушке леса, в версте от деревни и реки, Кай тоже слушал далекий бой набата и песню.

После возвращения в лагерь им дали два дня на отдых, затем собрали снова и утром третьего дня опять послали в дозор. На этот раз он, под командованием Коршуна, защищал деревню со стороны леса.

Кай чувствовал, как далекая музыка заставляет кровь быстрее бежать по венам, как взгляд делался острее, а движения точнее. Он повернулся спиной к деревне, внимательно всмотрелся в темнеющую чащу и увидел желтые волчьи глаза.

— Вижу зверя! — сообщил он напарнику.

Они крепко сжали древки топоров, готовые к бою.

Водянники на берегу тянулись к Ри, шли к нему, но танец хватал их за ноги, не давал дойти до костров на склоне.

Люди смеялись, кружились, блестели в свете костров глаза, звенели женские бусы и браслеты, пахло дымом и потом. Они не видели монстров. Те умело отводили взгляды, смешивались с толпой, но Ри оказался не единственным, кто видел нечисть.

Хоровод, в котором кружилась Александра, распался, она повернулась к новому партнеру по танцу и увидела перед собой водяного духа. Он был одет в штаны, без рубахи, совсем не стесняясь своего пухлого, синюшного тела без сосков и перепончатых босых ног. Блестели круглые желтые глаза, текла с мокрых волос вода. Водянники танцевали между людьми, растягивая в страшных улыбках огромные рты. Александра закричала, но ее крик проглотил барабанный бой. Она схватила за руку ближайшую девушку, потянула прочь из толпы танцующих, но ее саму схватили за вторую руку, увлекли в хоровод. Александра с трудом вырвалась, попробовала найти Сарму, но какой-то парень подхватил ее на руки, закружил… Она закричала, желая предупредить об опасности, но ее голос не пробился сквозь музыку.

Александра сделала единственное, что было в ее силах. Она сама бросилась к ближайшему водяннику. Разомкнула его лягушачьи пальцы, держащие за руки девушку лет шестнадцати, сама заняла ее место, закружила водяного духа, потянула прочь из круга танцующих!

Она не знала, что будет делать, но отступать не собиралась.

Музыка стихла. Оборвалась на взлете. Замер водянник. Остановилась Александра, крепко сжав холодные скользкие пальцы. Прекращали танец разгоряченные недовольные люди…

Монстры очнулись. Она смотрела в круглые желтые глаза и видела, как они становятся осмысленными. Девушка не отпускала руки. Люди тоже заметили монстров, закричали дети…

Удар.

Громкий хлопок по натянутой коже набата, такой неожиданный, что сердце охнуло от испуга. Александра обернулась, хотела рассмотреть музыканта, но костры на берегу ослепили, не давали увидеть, что делается на склоне.

Удар.

Не мог человек так громко бить по обычному инструменту, удар разнесся над деревней, над лесом, над рекой, прижал дым от костров к земле.

Удар — гром в небе — разорвал духов, как порыв ветра разрывает туман. Брызги вонючей болотной воды окатили стоявших рядом.

Несколько мгновений стояла тишина. А потом вдруг кто-то рассмеялся на склоне холма. Громко и заразительно. И в толпе заулыбались, засмеялись дети, дрогнули в несмелых улыбках губы взрослых, у которых все еще дрожали руки.

Ри на холме у барабанов продолжал смеяться.

В землях господина Радима наступила полночь.

Музыкант почувствовал, что маг появился за спиной. Невидимая рука дернула за поводок-пуповину, выворачивая Ри наизнанку от боли, и в следующее мгновение он снова окунулся в темноту.

Как жаль, что он так и не увидел выражение лица Радима! Хороший был вечер…

Кай

Еще неделю Кай не вылазил из дозоров. Они шли от деревни к деревне, то приближаясь к серой завесе — границе манора, — то удаляясь от нее.

В лагерь не возвращались, шли на юго-запад, затем свернули на восток. Спали в деревнях на сеновалах или прямо в лесу, не мылись по несколько дней. После дневных походов, усталые, раздраженные люди почти не разговаривали друг с другом, но отношение к Каю постепенно менялось. Тид предложил табака, бросил беззлобную шутку Лука, толкнул в плечо, улыбнулся Рыжий… Пустота вокруг понемногу наполнялась людьми.

В Озерске, большой деревне на востоке манора, их нагнал сотник Новак с тремя десятками своих ребят. Все гладко выбритые, коротко подстриженные, пахнущие мылом, как маги. Слишком чистенькие, они не подходили лесу, не подходили запыленным деревенькам да и всему вокруг. Усталые пограничники возненавидели их сразу и до глубины души.

— Чем обязаны, сотник? — хмуро спросил Коршун.

Новак взглядом окинул выстроившихся перед ним людей, нашел во втором ряду Кая и ткнул в него пальцем.

— Хочу забрать его к нам.

Кай растерялся. Он посмотрел на Тида и Луку, на Рыжего и остальных ребят, на Коршуна… Сотник сжал челюсть, поиграл желваками и, не глядя на Кая, кивком головы указал на Новака:

— Северянин, с этой минуты поступаешь в распоряжение сотника.

— Есть, — сухо сказал Кай, чувствуя, как мир вокруг него снова пустеет.

Дальше с дозором он не пошел. Следом за Новаком отправился на постоялый двор.

Для именной стражи отвели весь второй этаж. При постоялом дворе была баня и цирюльня. Кая отмыли, коротко постригли, побрили и выдали одежду и снаряжение.

— Булат, — улыбаясь, пояснил стражник, что выдавал ему кастане. — Такие есть только у нас.

— Очень жаль, — ответил Кай. — На границе они пригодились бы больше.

Внизу, в обеденном зале постоялого двора, ужинали его новые братья по оружию, но Кай не спешил спускаться к ним. Он долго не хотел надевать алую рубаху и белый плащ именных стражников, и лишь сабля притягивала взгляд. Он вдруг понял, как скучал по настоящему оружию!

С остриженными волосами, без бороды Кай чувствовал себя голым, уязвимым, но кастане в ладони вселяла неожиданное чувство: будто ему вернули руку.

Прошло больше получаса. Внизу ждали новые побратимы, и как бы Кай не откладывал, пришлось надеть рубаху, надеть плащ с гербом господина Дреговича. Кольчугу, подумав, тоже надел, а шлем, щит и прочее оставил в комнате.

Внизу ужинали. По залу сновал между столами хозяин и служанки, едва поспевая подносить гостям пиво, жареных гусей и разносолы. Вокруг раздавался стук глиняной посуды, добродушный смех и короткие окрики слугам. Да уж, эти люди песню о Последнем Короле не споют, слишком хорошо им жить при магах, чтобы желать чего-то иного.

Кай занял свободное место за столом и молча поел, не поднимая взгляда от тарелки. Пить не стал, вернулся в комнату, которую делил с другими стражниками, и лег спать.

Утром отправились дальше. В конюшне ждали белоснежные лошади под седлами, украшенными серебром.

— Ездил верхом? — спросил Новак.

Кай молча кивнул, хотя не помнил наверняка.

Ехали без спешки, по широкой, мощенной булыжниками, дороге. Идущие навстречу чумацкие обозы, пешие и верховые селяне, все жались к обочинам, люди опускали взгляды.

На обед остановились в деревеньке Святозаровке. Только здесь Кай понял, для чего ехали Новак и его люди. Они собирали дань.

В середине колонны с ними следовали два воза, запряженные волами. На них грузили пшеницу, ячмень, бочонки с пивом и клетки с птицами. Позади шел скот: коровы, лошади, овцы. В Святозаровке, как и в других деревнях, отчет держал староста. Они вместе с десятником Иваном Сташевским старательно пересчитывали все, что приносили мужики, и записывали в книгу.

Кай стал свидетелем тяжелой сцены. Один из дворов должен был отдать корову, но в семье семеро малолетних детей и больные старики. Без коровы не прокормиться. Вместо скотины родители отдали в оплату старшего сына. Мальчишке было не больше одиннадцати. Новак поморщился, но согласился. Посадили мальца на телегу рядом с клетками.

— Что с ним будет? — спросил Кай.

— Не наше дело, — резко ответил сотник.

В трактире им уже накрыли стол, принесли свежее пиво, жирный суп и домашние колбасы. Денег не потребовали.

— Признай, Северянин, от наших плащей есть выгода, — смеясь, заметил Сташевский.

— Есть, — согласился Кай. — Дармовая еда, дармовой ночлег, сабли заморские… Только что ты сделал для того, чтобы их получить? У деда последний хлеб забрал? Дитя у матери отнял? Если кусок в горло лезет — ешь, десятник.

Стражник стукнул по столу кулаками, взвился над Каем, но сотник осадил его окриком. Затем посмотрел на Северянина и сказал, обращаясь к Сташевскому, но не отводя взгляда от новобранца:

— Не злись, Ваня. Он еще распробует и дармовое пиво, и нашу службу.

Иван пересел за другой стол. Заканчивали обед молча, но Кай к еде не притронулся, остальные ели, но смех вокруг поутих.

Когда выехали дальше, Новак поравнялся с ним.

— Успокойся, парень. Дороги назад нет, поэтому хватит грубить новым товарищам.

Северянин упрямо смотрел на дорогу.

— У нас много преимуществ перед пограничниками, это правда, — добавил Новак. — Но мы платим за них сполна. Знаешь, почему наши рубахи красные? Давний обычай. Маги, которых мы защищаем ценой собственной жизни, не любят вида крови.

Они провели в пути еще четыре дня, объехали еще четыре деревни и повернули к Мажьей Пристани. Ехали медленно: посреди колонны шли возы, груженные с верхом мешками и ящиками, едва переставляли ноги усталые коровы.

Мажья Пристань была первым настоящим городом после Зут-Шора, который увидел Кай. Она раскинулась на берегу большого озера. На острове посреди озера стоял Белый замок господина Дреговича и крепость именной стражи, но с берега виднелась лишь серая стена, опоясывающая белокаменную громадину, и зубчатые крыши четырех башен.

Господин маг если и покидал замок, то передвигался по небу, так что город внизу просто жил своей жизнью, делая вид, что не знает о своем предназначении: быть еще одной, живой стеной между господином и его врагами.

Ткацкие, кожемятные, стеклодувные, ювелирные, гончарные и прочие мастерские, кузницы, лавки и лавочки, харчевни, постоялые дворы, корчмы, веселые дома, рынок — здесь было все. По широким улицам с деревянными мостовыми ездили всадники, возы чумаков и полупустые телеги селян. С самого утра шла бойкая торговля на площади. Весеннее солнце заливало все вокруг ярким светом, влажно пахло землей и навозом, и казалось, что Мажья Пристань живет вполне счастливо.

Кай и стражники проехали через город, не вызвав интереса у горожан. На пристани оставили лошадей конюхам, возы с данью — хмурому распорядителю из замка, что ждал их уже не первый день, и зашли в лодки.

Все воины именной стражи — четыре сотни — жили в крепости у подножья мажьей башни. Кая отвели в каменную комнату, встроенную прямо в крепостную стену. Здесь жили воины десятника Ивана Сташевского. Нарочно или нет, Новак поручил строптивого новобранца именно ему.

В комнате стояли десять грубых деревянных лавок, не отличавшихся от тех, на которых спали пограничники. Было холодно, потому что в комнатах не ставили теплых лежанок, не то что в домах в Обереже. Весна уже прогрела воздух, но в комнатах все еще стояла стужа, как в погребах. Каю выдали еще один плащ на меху, дали место над кроватью, чтобы развесить оружие и броню, и оставили до утра.

Наутро его отвели к лекарю. Тот осмотрел, ощупал и прослушал. Долго хмурился, разглядывая побледневшее клеймо, звал посоветоваться десятника.

— Тебе где клеймо ставили?

— Где и всем.

Лекарь со Сташевским переглянулись.

— Если оно сходит, значит так решил господин… — неуверенно предположил лекарь.

Десятник возражать не стал. Нечего было возразить: ни у одного человека в Крае клеймо еще не сходило само при живом маге. Каю поставили новое и приказали идти на учения.

Потянулись однообразные дни. Как и на границе, они с утра до вечера тренировались во дворе крепости.

Каждая сотня носила свое оружие. Драться им приходилось редко, так что сабли были больше знаком отличия. Кай попал в сотню Новака. В походах господина мага они шли по левую руку, в мирное время собирали дань. Воины Левой Сотни носили кастане в серебряных ножнах, красные щиты и белые плащи на красной атласной подкладке.

Обычных лошадей в крепости не держали. Так Кай впервые рассмотрел вблизи морских жеребцов. Темно-синие, мощные, они были выше обычных лошадей, изящней, гривы коротко острижены, от них пахло рыбой. Животным он нравился. Его ни разу не сбрасывали с себя даже самые норовистые, а остальным новобранцам доставалось.

Так прошло две недели.

Воевода именной стражи появился на учениях утром. За ним шли сосредоточенные и хмурые сотники. Люди вокруг Кая сразу поняли, о чем речь: война.

Слухи о ссоре господ Дреговича и Всеславского ходили уже не первый день, да никто не знал до конца, помирятся они сами или придется воевать. Ответ принес воевода Ланчевский. Он собрал у себя сотников и отдал приказ о наступлении.

— Завтра на рассвете, — сообщил Новак.

Десятники построили своих ребят здесь же, во дворе крепости. Сташевский осмотрел каждого, прикрикнул для порядка и остановился рядом с Каем, единственным новичком в его десятке.

— Держись позади. К господину не лезь, в битву на земле не ввязывайся. Даже дышать будешь по приказу, понял?!

Три сотни стражников долго стояли во дворе крепости, ожидая господина Дреговича. Морские жеребцы волновались, фыркали и переминались с ноги на ногу. Наконец двери замка распахнулись и в сопровождении стражи и воеводы Ланчевского появился сам маг.

Невысокий узкоплечий и безбородый юноша, застывший на пороге взросления, почти женственный со своими длинными черными волосами и пухлыми губами. Маг не понравился Каю. В довершение ко всему господин Дрегович не носил доспехов, зато щедро украсил пальцы перстнями, запястья браслетами, а на шею повесил тяжелую золотую цепь с волчьей головой. Его пурпурный плащ оказался настолько длинным, что нести его за господином пришлось четверым лакеям. Глядя на него, сложно было представить, что он держит в страхе целый манор.

Чародей ни на кого не смотрел, будто даже случайный взгляд на собственную стражу мог унизить его. Он запрыгнул в седло, лакеи бережно расправили плащ за ним, пришпорил коня и взлетел. Воевода Ланчевский отдал приказ, и именные стражники поднялись в небо.

Мажья Пристань осталась далеко позади, летели над лесом, над деревеньками. Люди на полях поднимали бледные с зимы лица, прикрывали ладонями глаза. Взрослые провожали взглядами, дети бежали некоторое время следом, обдирая голые коленки о прошлогодний бурьян.

Затем были две сожженные деревни. Среди черных дымоходов бродили тощие облезлые волки. Они бросились врассыпную, когда тени всадников заскользили по остовам деревни. Лошади ржали и старались подняться выше в небо.

Кай ожидал увидеть поле боя и войско противника, но не было поля. Лес под ногами обмельчал, зеленели первой травой взгорки, тянулись выцветшими лентами тропинки, а впереди клубился серыми облаками барьер между манорами. Войска не было. Никого не было.

Кай посмотрел на своих товарищей, но никто не удивлялся, все ждали. Господин Дрегович приподнялся в седле, потянул манжеты, вскинул руки, словно управлял невидимым оркестром, и вокруг потемнело.

Еще не страшная, но уже зловещая тень облаков легла на лес. Только облаков на небе не было.

Дрегович отпустил поводья, соскочил с лошади, Кай дернулся, но магу ничего не угрожало: его плащ лег под ноги, завис в воздухе пурпурными ступенями. Чародей раскинул руки, раскрыл объятия невидимому другу, волчья голова на груди мага ожила, раскрыла пасть, и над лесом, сбивая листья с веток, поднялся вой.

Никто не был готов. Люди зажимали уши, лошади ржали.

Вой поднял ветер, ударил в спины, сорвал с деревьев прошлогодние листья, понес их по воздуху. Листья стали птицами, рыжими воронами. Птицы ударили в барьер, и он весь пошел цветной рябью. Вороны закричали, и вздрогнул от боли Дрегович. Закрутил запястьями, вскинул руки, ударил небо наотмашь.

Зашевелились листья кустарников, раздвинулись, и Кай увидел волков. Они всей стаей, не разбирая дороги, бросились вперед, граница разорвала их в клочья, но за волками уже шли новые жертвы. Белки, мыши, зайцы, ежи. Они бежали, как ошалелые, их маленькие тела разлетались в тумане в клочья.

Вой и ветер. На одной ноте.

Внизу вновь все пришло в движение. Корова, теленок и девочка. Ребенок напрасно пытался удержать теленка за веревку на шее, тянул изо всех сил. Кай дернулся, натянул поводья, но стоявший рядом Сташевский выхватил саблю, и острие замерло напротив его шеи.

Внизу девочка осталась, рыдая, сидеть на земле. Корова и теленок вошли в серый морок. Их разорвало, кровь брызнула на границу, на траву и на девочку. Вой заглушал ее плач, но Каю достаточно было видеть выражение маленького лица, чтобы понять ее горе.

Маг остался равнодушен, он на землю даже не смотрел.

Барьер треснул, в мгновение превращаясь из плотного облака в утренний туман. Ветер разорвал его на клочки, не оставив следа. Да только за туманом их ждала стена дождя. В густых сумерках можно было лишь угадывать, что скрывает плотная пелена воды. Вой и ветер били в нее и пропадали.

Господин Дрегович улыбнулся, сорвал с шеи медальон и бросил. Тот ударился о землю, зашевелился, закрутился змеиным клубком и стал расти, на глазах превращаясь в гигантского волка. Девочка закричала от ужаса. Кай воспользовался мгновением, когда Сташевский отвел взгляд, — и направил коня вниз. Северянин приземлился рядом с ребенком, встал между ней и волком.

Зверь повернул голову. Он часто дышал, раскрыв пасть и высунув язык. Кай выхватил саблю, готовый к бою, но позади вдруг послышался звон металла. Он обернулся и увидел Коршуна — это граничная стража, потрепанная и усталая от долгого похода, выстраивалась на земле позади мага. Кто-то подхватил девочку на руки, укрыл за спинами стражников.

С неба спустился Сташевский, завис над Каем:

— Молись всем богам, Северянин, чтобы господин чародей не заметил твоего самоуправства. Отделаешься тогда плетьми! Немедленно в строй!

Плащ господина стал тропой, расстелился перед ним, спускаясь к земле.

— Зачем? — спросил Кай у Сташевского.

— Когда ступит на землю, она станет частью нашего манора и мы сможем пойти следом.

Волк шел вперед. Чародей следом. Он вновь и вновь шептал заклинание, и венец сиял в черных волосах, заставляя темноту и воду огибать его.

Именные стражники тоже спустились, разделились, окружая господина, подняли щиты. То, что дождь исчезает, падая на щит Кая, в полумраке никто не заметил.

Впереди, в мокрой темноте зашевелилось что-то живое. Дрегович взмахнул руками, белые длинные пальцы задвигались, и над головами людей вспыхнули огненные шары. Их света едва хватало, чтобы рассмотреть землю под ногами.

Волк остановился и зарычал. Зверь присел на лапы, готовясь к прыжку. Стражники сплевывали воду, текущую по лицу, моргали и вглядывались вперед.

К ним кто-то приближался. Изгибались струи воды, стекая по невидимым телам. А потом дождь закончился так же внезапно, как и начался, вода приняла очертания и обрела плоть. Липкие, черные — на людей из темноты бросились защитники границ Всеславского — кинокефалы.

Они бежали на четвереньках, хотя тела имели человеческие. Голые, покрытые черной блестящей кожей, на длинных змеиных шеях покачивались собачьи головы. Вой, стон и ветер вновь поднялись над землей. Несколько десятков тварей облепили волка, повисли на боках, вцепились мертвой хваткой, царапали когтями. Волк раскидывал их, как щенков, топтал лапами, но тварей было слишком много. Их кожа оказалась неожиданно крепкой, а сами они верткими, как угри. Кинокефалы облепили его морду и проткнули пальцами глаза. Волк завыл, кинулся в сторону, растаптывая всех на пути. Дрегович сам избавился от обезумевшего животного — обернул обратно в медальон.

Тут пришлось вступать в битву граничным стражникам.

Именным, прикрывающим спину господина, с их прекрасными саблями драться не пришлось — псоглавцев к ним не подпустили.

Кай оглянулся и встретился взглядом с Лукой. Тот потерял в бою личину, погнул шлем и опалил ресницы. Он узнал Кая, плюнул в его сторону и стал биться дальше.

Впереди лежала деревня. Улицы опустели — люди понимали, что на них идет. Кинокефалы отступили в переулки, спрятались в тени садов и заборов. По приказу Дреговича именные стражники поджигали дома. Так тошно Кай себя никогда не чувствовал. Из огня и дыма к ним выпрыгивали пылающие кинокефалы. Они бросались на стражников, огонь перекидывался на людей и лошадей. Но остальные не могли им помочь — господин маг не оборачивался, он шел вперед.

А затем, когда пылающая деревня осталась позади, им навстречу с неба спустился Всеславский, в окружении своих людей.

— Прекращай, Радим! — раздраженно потребовал маг.

Внизу, на земле, его черные твари пятились, скаля желтые клыки. Не нападали.

— Я думал, мы союзники! — продолжил Всеславский.

— Я тоже так думал, но ты взял моего зверька и едва не прикончил его! Считаю, за тобой должок.

— Сколько дней прошло! Он ведь жив!

— Иначе я взял бы больше.

Всеславский сжал поводья лошади. Кай видел, как борются в нем гордость и здравый смысл. Победил последний.

— Хорошо. Забирай деревню…

— И мартихор. В твоей лаборатории еще полно зверушек.

Маг улыбнулся, польщенный.

— Тебе не следовало затевать эту потасовку, ты мог просто попросить, Радим, мы ведь союзники.

— Боюсь, тогда ты снова пришел бы за Гроневальдом.

Всеславский поморщился и небрежно махнул рукой.

— Хорошо. На этом и расстанемся. Я пришлю тебе заклинание на мартихор. Но больше не беспокой меня.

Он уже собирался возвращаться, но повернул лошадь.

— Твое приглашение в силе?

— Конечно, мой друг. Бал без тебя — не бал.

На этом маги расстались.

— Отступаем, ребята! — приказал сотник.

Именные стражники свистом подозвали лошадей и взлетели в небо. Пограничникам пришлось идти пешком.

В крепость Кай вернулся молчаливым, усталым и разочарованным. Зачем все это?! Так дети показывают друг другу удаль, стреляя из самодельных луков по воробьям. Игра и хвастовство. Всего лишь. Но сколько людей оказались жертвами этого хвастовства? Сколько веков так длится? Сколько еще будет?!

Но его никто не поддержал.

— Так устроен мир, Северянин. Скоро привыкнешь, — усмехаясь, отвечал Сташевский.

Но Кай не хотел привыкать! Он чувствовал себя зрячим в мире слепых. Возможно, до того, как потерять память, и он принимал все происходящее как данность, но сейчас, вынужденный узнавать мир заново, он не мог закрыть глаза на безумие и несправедливость!

— Они ведь тоже смертные, хоть так себя и не называют, — пробовал он достучаться до Ивана. — Сколько магов в Крае? Тысяча? А сколько людей?

— Прикуси язык, Северянин! А то отрежут!

Может, и отрезали бы, но подоспело иное наказание. Его выпороли плетьми и оставили на неделю в темнице. Больше Кай этот разговор не заводил.

Заканчивался первый месяц его службы в именной страже, близился праздник в замке. Десять лет назад господин Дрегович в числе Совета Шести победил могучего мага, и они каждый год отмечали эту победу.

— Господин и его распорядитель бала хотят, чтобы все было красиво, — сообщил Новак накануне. — Поэтому блондины под командованием сотника Авинского стоят в карауле в бальном зале. Сотня брюнетов под командованием Тадеуша — на лестницах. Сотня Янсэна — во внутренних покоях и во дворе.

Сначала Кай решил, что это шутка. И несколько человек вокруг него усмехнулись, но… Улыбки казались привычными, словно шутка хоть и забавляла, но новой не была.

Их и правда разделили, как коней по масти. Кая, в числе других брюнетов, причислили к сотне Тадеуша. На закате третьего дня четыре сотни вышли из казарм и заняли свои места в коридорах замка.

Кая поставили, под присмотром Сташевского, на боковой лестнице, подальше от господ чародеев. Со своего места он видел лишь двери бального зала и кусок паркета. Ничего не происходило, время тянулось медленно. Сташевский задремал в полумраке, прислонившись к стене.

Гости начали заполнять зал, когда взошла луна. Маги прибывали по воздуху, влетали прямо в открытые окна бального зала, поэтому на освещение лестниц никто не тратился. Каю надоело стоять неподвижно в темноте рядом с похрапывающим Сташевским, и он покинул пост, поднялся по ступеням ко входу в зал.

Все купалось в свете тысячи свечей. Кай ожидал увидеть небожителей, но это оказались просто изнеженные, холеные и красивые люди в пышных одеждах… Слуги разносили вина и закуски, в дальнем конце зала играл оркестр. Северянин узнал господина Дреговича, презрительно сжал губы, но тут навстречу магу из толпы вышла чародейка, и впервые в жизни от взгляда на женщину у Кая перехватило дыхание. Беловолосая, голубоглазая, с бледной кожей, словно сотканная из солнечного света и льда, словно сошедшая с полотна вдохновенного художника, она плавно шла сквозь толпу гостей, и даже чародеи расступались перед ней. Кай застыл, замороженный ею.

Она подошла к Дреговичу, с улыбкой взяла мага под руку, и они скрылись в толпе. Кай потерял их из вида, словно заколдованный сделал несколько шагов следом и вновь увидел… Маги остановились посреди зала перед мраморным постаментом. На нем стоял человек со скрипкой. Ри.

Ничего не изменилось с их прошлой встречи. Все те же босые ноги и цепь-пуповина. Кай смотрел на его неестественную худобу, на опущенные плечи, на короткие светлые волосы с густой проседью, на шрамы: на животе, на кистях рук, на груди…

Чародейка и Дрегович взяли с подноса по бокалу вина, пили, рассматривали пленника и тихо переговаривались. Вокруг неторопливо прохаживались гости. Иногда останавливались, рассматривали музыканта, обсуждали вполголоса. Ри не гнулся под насмешливыми взглядами, стоял, спокойно опустив руки со скрипкой. Среди всеобщего изысканного великолепия он был нелеп и жалок. Кай словно вновь очутился на рынке Зут-Шора и сжал кулаки.

Маги проходили мимо, но Кай был невидим для них в своем именном плаще, не человек — тень. Возмущенный, растерянный и безмолвный. Бессильный. Бессильный?

Поводок-пуповина уходила от стола вглубь зала, во внутренние покои. Слуги проходили сквозь нее, маги брезгливо переступали.

Кай пошел к постаменту.

Ри увидел Северянина и узнал, качнул головой. Кай понял намек, но не остановился. Дрегович обернулся, проследив за взглядом Ри, удивленно вскинул брови, впервые увидев Кая по-настоящему… И тогда Ри положил скрипку на плечо и провел смычком по струнам.

Все взгляды обернулись к музыканту.

Ри заиграл.

Отрывисто. Тревожно. Музыка заполняла зал, как вода аквариум. Скрипач хватал души, выдергивал их из тела, и повелители мира, наравне со слугами — забывали дышать.

Ри играл. Он держал их всех на кончике смычка. Вверх, вниз, вверх, вниз. Тянулась мелодия, и души поднимались и падали, сброшенные к ногам музыканта. Дрожь пронзала до костей, вставали дыбом волоски на теле, хотелось броситься в бой или заплакать.

Ри играл. Он уже не выглядел смешным. Музыка подчинила себе сердечные ритмы. Люди вокруг — чародеи, слуги, стражники — забыли, кто они, смотрели только на скрипача, на его руки, двигающиеся с какой-то нечеловеческой точностью.

Ри играл…

Северянин моргнул, сбрасывая наваждение, посмотрел по сторонам. Никто не двигался. У одного из оркестрантов выпал из рук кларнет, ударился о пол, но никто даже не вздрогнул. Люди оцепенели. Люди не моргали. Кай, единственный, стоял посреди моря музыки и мог дышать.

Музыка кружила по залу. Замораживала, как метель, холодила плечи магов и людей. В эту секунду одни не отличались друг от друга, так кто дал чародеям право считать себя владыками Края? Отчего они взяли на себя роль богов, когда сами были лишь их тенью, невыразительной и несвободной?

И тогда Кай опустил взгляд на пол, он искал уходящую во внутренние покои цепь-пуповину, а когда нашел — достал из ножен саблю и разрубил цепь.

Ри согнулся в приступе боли, перестал играть. Музыка оборвалась на середине ноты, люди и маги не шелохнулись, оглушенные внезапной тишиной.

А дальше… Понадобилось пару мгновений. Скрипач справился с болью, отбросил скрипку, шагнул с постамента к Дреговичу, выхватил его бокал, сжал. Тонкий хрусталь лопнул в ладони, потекла сквозь пальцы кровь, а затем музыкант размахнулся и вогнал осколок в шею мага.

Брызнула кровь на Кая, на стоявшую рядом госпожу Линд. Дрегович даже не успел закричать. Ри схватил его окровавленной рукой за горло, что-то резко выкрикнул на незнакомом языке, и вдруг они пропали. И кровь, и музыкант, и еще живой маг.

Все в зале пришло в движение. Чародеи испугались. Они становились воронами и голубями, совами и ястребами, ни секунды не думая о других, взмывали к потолку, били крыльями, рвались к окнам, сбивая слуг и стражников, в кровь расцарапывая лица. Воздух затвердел от магии.

Кай, приседая и хрустя разбитым стеклом, побежал через зал к парадной лестнице. Сташевского на месте не оказалось.

Слуги и подавальщики блюд спешили вниз, разнося новость по замку. Лестница опустела, лишь валялись серебряные ложки, обрывки лент и перья.

Сотник Тадеуш стоял на площадке второго этажа. Он засучил рукава рубахи, чтобы видеть собственное клеймо. Курил трубку.

— Что случилось? — спросил Кай.

Тадеуш поднял палец, призывая к тишине, взглянул на клеймо на предплечье, потом затянулся, выдохнул и повернулся к Каю.

— Видел? — Он показал руку.

Клеймо светилось, пульсировало и — показалось? нет? — выравнивалось, теряя глубину и четкость. Тадеуш криво усмехнулся.

— Недолго ему осталось, где бы он ни был… Видал когда-нибудь, как помирает маг?

Кай покачал головой.

— Когда они дохнут, их печати пропадают. Сейчас деревенские, стражники, слуги — все бросятся врассыпную. Не каждый день у людей такая возможность. А еще через день-два здесь будут все соседи-чародеи из окрестных маноров со своими войсками. У господина не осталось наследников, землю эту защищать некому. Здесь начнется драка. Если хочешь — оставайся и посмотри, кто выиграет. Может, выберешь себе нового хозяина. А нет — беги. Беги, пока можешь, Северянин! У меня есть, к кому возвращаться, я ждал этого дня семь лет и своего не упущу.

Сотник заспешил по лестнице вниз, на улицу.

Кай огляделся. Дворец наполнился движением и звоном разбитого стекла. Слуги хватали серебро, срывали со стен вышитые золотом гобелены, спешили на улицу, к лодочной пристани. В бальном зале волнение улеглось, но в коридорах паника только начиналась. Сотник Новак мелькнул на ступенях, он криком пытался призвать стражников к исполнению долга. Ему удалось собрать людей, но Кай видел, как многие из тех, кто носил именные плащи, сбрасывали их здесь же, позволяя толпе затаптывать герб господина. К чести именных, поддались соблазну единицы. Остальные пытались вразумить беглецов, раздавали пинки.

Кай задумался. Остаться? Никто не ждал его, никто не искал. Единственное, что Северянин знал о себе точно, что он — воин, так может, предложить свои услуги ледяной чародейке? Но что будет, когда все успокоятся и попробуют выяснить, как скрипач освободился? И он пошел по лестнице за Тадеушем.

Во дворе было не лучше. Рассвет еще не наступил, но небо светлело. В утреннем полумраке по двору сновали люди. Они хватали вещи, бежали к лодкам, дрались, кричали друг на друга. Что-то подожгли. Огонь еще не был виден, но из окон нижнего этажа шел тяжелый черный дым. Высоко в бледном небе кричали птицы.

Кай крепче сжал рукоять кастане и побежал к пристани.

Тадеуш и четверо его единомышленников уже садились в лодку. У стражников было оружие, оттого им не пытались помешать.

— Северянин, давай к нам! — крикнули ему. — Или надумал вплавь?

Кай запрыгнул в лодку, и они отчалили.

Находились те, кто решил добираться до берега вплавь. Люди бросали все и всех, спешили поскорее оказаться подальше от замка, боясь, что со смертью господина рухнет и он.

Они не стали причаливать к переполненной пристани. Лодка въехала носом в камыши и остановилась.

— Ладно! Дальше ты сам! Удачи! — Сотник хлопнул его по плечу и вслед за своими товарищами спрыгнул в воду.

Кай дошел до берега по колено в холодной мутной воде, поднялся по склону, сел на песок, бросив сапоги рядом, и стал разминать икры.

На берегу постепенно собирались люди. Зеваки из поселка обступили пристань, стремясь узнать, что происходит. Несколько пловцов уже добрались до берега и охотно отвечали на вопросы, пока их кутали в кожухи и протягивали фляги с сивухой.

— Эй! Служивый!

Кай не сразу понял, что обращаются к нему. Человеку пришлось подойти и опуститься на песок рядом.

— Я рад, что ты выбрался.

Кай поднял взгляд на непрошеного собеседника и открыл рот. Это был Ри. Он успел окунуться — вода смыла кровь. Музыкант раздобыл плащ и флягу с чем-то крепким. Ри протянул флягу Северянину, и тот взял ее. Сделал слишком большой глоток и закашлялся.

— Спасибо, стражник, — беззаботно сказал Ри, глядя на людей, толпящихся на пристани. — Ты человек благородный, тебе ведь достаточно моего «спасибо»? У меня нечем больше платить.

— Почему ты здесь?

Ри улыбнулся, посмотрел в небо на летающих над замком птиц и глубоко, с наслаждением вздохнул.

— Мы на ты? Допустим. Ты — мой спаситель. Давай вести себя, будто мы давние знакомые. Почему я здесь? Я уже не чародей в прежнем смысле этого слова. Кровь Дреговича перенесла меня из замка, но дальше пришлось вплавь.

— Ты тоже плыл?

Ри рассмеялся:

— А ты думал, маги только по небу летают?

— Честно говоря — да.

Помолчали. Солнце встало над горизонтом. Пахло сиренью. Чародей, легкомысленно щурясь, наслаждался рассветом. Кай разглядывал каменного музыканта, секретное оружие господина Дреговича.

Скрипач походил на тигра, сбежавшего из клетки. Отощавший, весь в шрамах, со злыми глазами и оскалом на губах, выдаваемым за улыбку. Правильно ли Кай поступил, перерубив цепь? Тигр загрыз своего мучителя, но он слишком долго сидел на цепи, чтобы удовлетвориться одной смертью. И что теперь? Должен ли он, Кай, нести ответственность за этого человека?

Ри тоже косился на Северянина. Тот ничем не отличался от обычного человека. Не выше, не сильнее, и глаза не сияют звездами, но Ри видел то, что не замечал в себе стражник, — печать на сердце. Будто золотую монету вдавили в кожу, и теперь она светится сквозь одежду, яркая как уголек.

— Где остальные? — спросил Ри. — Где твой король? Где твои братья?

— Ты знаешь, кто я?

— Знаю. Воин.

— Да, верно.

— Слышал балладу о спящем короле?

— Да.

— Так звали каждого третьего северянина во время Медной войны, поэтому имя стало нарицательным. Кай — воин-северянин. В первых записанных текстах баллады так называли стражников легендарного короля. Воинов, созданных богами из железа, пепла и соли, неуязвимых для магии, времени и меча.

— Мне кажется, ты ошибся, скрипач.

Ри покачал головой:

— Я вижу печать на твоем сердце. И любой, в ком есть хоть капля чародейской крови, — увидит. Так что держись подальше от магов.

— Почему?

— Каждый из них, имеющий смелость претендовать на звание Великого чародея, хоть единожды, но пробовал найти вас. Тайный грот под землей, где спит король и его непобедимое войско. Если тебя заметят, то не выпустят из рук, пока не покажешь им дорогу.

— Им больше некого искать. Там все мертвы.

Ри оживился, повернулся к нему.

— И король?

Кай вспомнил погнутую корону среди костей.

— Я единственный, кто вышел оттуда живым.

— И ты не знал, кто ты?

— Только имя.

Кай поднял руку, приложил к груди, но ничего не ощутил под пальцами. Ри улыбнулся:

— Странно, что ты ее не видишь.

Кай опустил руку. Оба продолжали сидеть. Молчали.

Каю некуда было идти. Ни семьи, ни короля, ни цели, ни долга.

Ри думал, что похож сейчас на устрицу, которую достали из панциря, — без магии, без музыки, без памяти.

— Куда ты сейчас? — спросил он у стражника.

— Не знаю, — честно ответил Кай.

— Попробуешь примерить корону мертвеца? Ты ведь можешь назваться королем, поднять восстание! Никто не увидит подмены.

— Ты сам сказал, что я стражник, а не король. Эта ноша не по мне.

— Это верно, — согласился скрипач. — Тогда хочешь пойти со мной?

— Куда? Зачем?

— Не сидеть же тебе вечность на этом берегу. А мне нужно, чтобы кто-то прикрыл спину. Прикроешь?

Кай пожал плечами:

— Давай.

Ри благодушно хлопнул его по плечу:

— Вот и чудесно. Нам на запад.

 

Часть II

Александра покинула Притоку той же ночью, когда видела водянников. Несколько дней Сарма терпеливо вел ее тайными тропами, помогал обходить дозоры и деревни, где могли быть доносчики. На этом легкая часть пути закончилась. В Кузнецке он посадил ее на баржу, что сплавлялась по Рыси на юг, к Дирсту. Попрощались.

— Буду скучать за тобой, тетушка! — сказал Сарма.

— А я по тебе, — улыбнулась Александра.

На барже к попутчице отнеслись холодно, но расспросами не донимали. Так она добралась до Бережного. Там стояли четыре дня, грузили припасы, закупили изделий для продажи в южных портах. Железные руды в этих краях были скудными, но здесь делали много нужных вещей, не требующих высокого качества: гвозди, скобы, железные ошейники, кандалы. Баржа проседала от тяжести груза. Будет шторм — ко дну пойдут! Но капитан готов был рискнуть ради барышей. Александра молилась богам, чтобы они доплыли до юга благополучно. Так, с молитвой, и отчалили.

Несколько дней плыли до следующей крупной деревни — Медянки. Здесь остановились пополнить припасы и поторговать. Торговля не заладилась. После зимы люди не спешили тратиться: именная стража господина Дреговича со дня на день явится за данью.

Похоже, капитан и сам понимал, что если они не избавятся от части товара, то не дойдут до Дирста. Уходить из Медянки, не поторговав, он не желал.

В дне пути на восток располагались медные рудники, и капитан решил отправить туда своих людей с товаром — на руднике кандалы и ошейники всегда нужны, да и деньги у них водятся. Так они задержались в Медянке на неделю. Деревня, хоть и считалась большой по меркам Края, но деревней и оставалась. Три улицы, таверна и лес вокруг. Александра провела эти дни на барже, на глаза деревенским старалась не попадаться.

Наконец, утром восьмого дня вернулись посланные на рудник торговцы. Весь товар продали по хорошей цене. Капитан остался доволен.

Плыли еще четыре дня. Извилистое русло петляло, ветвилось, чтобы вновь сойтись. Там, где всадник по прямой дороге ехал версту, они плыли три версты. Александре, которая надеялась быстро добраться до юга, казалось, что она попала в душный кошмарный сон, где один и тот же день идет по кругу.

Вечером пятого дня баржа причалила в деревне Ждановке. Здесь капитан собирался взять на борт еще пассажиров — солдат граничной стражи, которые плыли на юг за рабами.

— Остановись на постоялом дворе, дочка, — неожиданно ласково обратился к Александре капитан. — Выспись без качки да поешь горячей еды.

Александра даже растерялась от неожиданной доброты.

— Иди, — настаивал капитан. — Впереди самое трудное. Иди, дочка. Выспись.

Наутро оказалось, что капитан продал ее место на барже и отчалил. Так Александра застряла в Ждановке.

Большая деревня вытянулась одной улицей вдоль реки. Здесь часто останавливались суда, поэтому на берегу раскинулся большой постоялый двор, деливший единственную деревенскую улицу пополам. Отсюда же уходила на запад широкая проселочная дорога.

Милость богов закончилась. Все, кто ехал или плыл на юг, просили за проезд денег, а денег у Александры не осталось. Она показала татуировки хозяину корчмы, рассказала про обман капитана баржи. Корчмарь сжалился, взял ее служанкой за еду и кров. Оставалось только молиться богам и ждать.

Смерть Дреговича застала всю деревню врасплох. Люди рассматривали свежие шрамы на месте пропавшего клейма, собирались в корчме, долго советовались, как быть дальше, но ничего не предпринимали.

Затем в деревне стали появляться первые беглецы:

— Три дня уже прошло, — пояснил бородач, вздыхая. — С севера господин Биро войско ведет. Говорят, что война будет. Люди бегут во все стороны…

Деревенские столпились вокруг стола, незнакомцу подливали пива. Слушали…

— У вас тут сколько до границы с Ясинским? — продолжал мужчина. — День? Два? Ох, хозяин. Я бы на вашем месте запрягал воз и ехал отсюда подальше.

Дальше Александра не слушала. Отошла и присела за край неубранного стола, липкого от пролитого пива.

В корчме тяжело пахло дымом, табаком, пивом и супом.

Был ранний вечер. Небо за маленькими окнами только начало синеть, темнели собирающиеся на горизонте дождевые облака. В плотных сумерках двора двигались лошади, всхрапывали, встряхивали гривами; кричал глупый петух, перепутавший вечер с утром; переругивались мужчина и женщина. Из-за неплотно подогнанной рамы тянуло сквозняком, пахло навозом.

Война? Здесь будет война? Два дня пути до границы это много или мало? Что делать ей?

Заскрипела дверь, впуская очередных посетителей. Она подняла взгляд и замерла. Двое мужчин. Черноволосый был ей незнаком, но второго девушка узнала сразу.

Адриан Гроневальд.

Она смотрела, как он со спутником занимает место у входа, как заказывает пиво, переговаривается о чем-то, как он улыбается. Сидела онемевшая, в мгновение разучившись говорить, дышать и двигаться…

…Десять лет назад Александре едва исполнилось тринадцать. Тогда тоже была весна. В деревеньке Мажья Пристань пахло черемухой. Приемный отец привез Александру и ее названую сестру Пелагею на рынок. Поторговать и посмотреть на казнь.

Историю Адриана Гроневальда знали в то время все тринадцатилетние девочки. Ее далеко разнесли по Краю чумаки. Историю о могущественном красивом маге, влюбившемся в обычную девушку и взявшем ее в жены. Александра и Пелагея обожали эту сказку, и отец решил показать им, чем такие истории заканчиваются.

Посреди рыночной площади установили деревянный помост со столбом. Пленного мага привязали к нему, так крепко обвив тело веревками, что он даже запястья не мог повернуть. Вокруг толпились зеваки и охранники.

Говорили, что Адриан Гроневальд прекрасен, как солнце, но, конечно, врали. Его держали в подземельях с зимы, нелегко тут остаться солнцеликим. Черты его лица стали резкими, острыми и темными. Светлые волосы, гордость любого чародея, коротко и грубо остригли. Щеки и подбородок заросли жесткой рыжей щетиной. От левого виска, к подбородку, через всю щеку темнела запекшаяся рана.

Александра спряталась за спину сестры. От близости магов у нее саднило под кожей, вены наполнялись щекочущими пузырьками магии, вставали дыбом волоски на руках.

— Почему он не колдует? — спросила Пелагея.

— Ему не дают.

Отец был прав. Вокруг помоста выстроилась цепь воинов. Южане. В многослойной белой одежде, с головами, обмотанными белыми тюрбанами, отчего их смуглая кожа казалась черной. От присутствия этих людей дрожал воздух вокруг помоста. Александра тогда еще ничего не знала о наемниках с острова Вит, но по-звериному чуяла угрозу и силу.

Толпа волновалась, перешептывалась. Пелагея крепко схватила Александру за запястье и потянула к помосту. Отец удерживать не стал. Девушки подошли вплотную к оцеплению из стражников-людей. Она снова решилась взглянуть на пленника.

Месяцы заточения измучили его лицо. Светлая кожа стала болезненно бледной, заострились скулы над впалыми щеками, но Александра видела следы былой красоты. Узкое лицо, чувственные красивые губы, темные брови над черными глазами.

Толпа зашевелилась, расступилась, пропуская группу людей и четверку лошадей. Александра узнала в одном из людей господина Дреговича, она видела его в замке отца-чародея. Узнала легендарную снежную чародейку Йенни Линд. Еще одна чародейка и трое магов были ей незнакомы.

Маги взошли на помост, остановились перед пленником. Он увидел их, оживился, усмехнулся и сплюнул под ноги. Именные стражники оттеснили толпу перед помостом. Александра хотела отступить, но сестра крепко держала ее за руку, не давая сбежать.

— Ой, какие они красивые!

Пелагее уже исполнилось пятнадцать, и обычно Александра доверяла ее суждениям о мужской красоте, но не сегодня. Рядом с кукольным лицом Дреговича Адриан Гроневальд — наполненный страданием, насмешкой, ненавистью и болью — был живым. Александра не могла отвести взгляда от его лица, выразительного, как у лицедея. Застыла зачарованная.

Стражники закончили седлать лошадей. Господин Дрегович что-то сказал пленнику. Тот дернулся. Сквозь толпу к помосту вели скованную по рукам и ногам девушку.

— Это она! Та самая! — горячо зашептала Пелагея на ухо, но Александра смотрела лишь на Гроневальда.

Он старался казаться безучастным. Он опустил ресницы, гася блеск глаз. Но он не мог не смотреть на свою женщину. Стражники сняли с пленницы кандалы и стали привязывать к запястьям и щиколоткам веревки. Человек в кожаной маске взвалил на плечо топор, прошел к пленнице. Александра поняла, что будет дальше…

Она сбросила руку сестры, попробовала скрыться в толпе, но любопытные напирали, не давая сбежать.

Один из стражников поджег вымоченный в смоле факел, хотя был солнечный полдень, и она закричала. Ее крик, одинокий и испуганный, вызвал у зевак лишь усмешки.

— Молчи, дура! — шикнула на нее Пелагея.

Александра зажала себе рот ладонью, посмотрела на мага.

Он тяжело дышал, он пытался колдовать, она чувствовала магию, такую сильную, что от нее горчило во рту, но руки его сжимали веревки, и бессильно висели сломанные пальцы.

Александра заплакала. За него, за себя, за девушку, которой палач вязал руки.

Гроневальд рванулся вперед, он прокусил себе губы, он плюнул кровью, и кровь вспенилась, вспыхнула синим пламенем, прожгла помост, но маги-наемники не медлили. Воздух вмиг затвердел от холода. Огонь опал. Напуганные животные рванулись с площади, натянулись веревки…

Она зажмурилась. Толпа вокруг наполнилась вздохами и возгласами, и влажно всхлипнул топор, разрубая сухожилия…

…Десять лет прошло. Она думала, что все получится. Монастырь укрыл ее от мира, позволил забыть, что в ее жилах течет кровь извергов. Ей казалось, что она оставила все в прошлом, но Адриан Гроневальд сидел в нескольких шагах от нее, и у Александры дрожали руки.

Ри рассматривал свои руки, пока они ждали похлебки и пива. Кай его не трогал. Музыкант часто впадал в такое задумчивое оцепенение.

Подошел хозяин, поставил на стол тарелки с похлебкой. Бросил на Ри короткий презрительный взгляд и повернулся к Каю.

— Когда расплатитесь, пан стражник?

— Давай позже! — весело ответил за него Ри, сбросив оцепенение. — Мы еще пиво будем.

Хозяин пожевал недовольно губами. Сдержанно кивнул и ушел.

— Чем будем платить?

— Отработаем, — ответил Ри.

— Будешь здесь играть?

Ри усмехнулся:

— Это слишком очевидно. Я даже не приближусь к инструментам следующий месяц. Когда меня начнут искать, первое, что сделают, — загонят в тюрьмы всех музыкантов, до которых смогут добраться.

— И чем ты займешься?

— Буду мести полы, дрова колоть, чистить выгребные ямы.

— Правда?

Ри кивнул, обшаривая взглядом помещение…

— Я десять лет в плену провел. Поверь, Кай, выгребные ямы — это ерунда.

Нечего было ответить на это. Кай тоже приступил к ужину.

Они с Ри вот уже четыре дня шли вместе. Дороги переполнились беглецами. Стражники, селяне, слуги. Женщины, дети, мужчины. Люди бежали от близкой войны и неволи. В деревнях не хватало ночлега и еды. Приходилось спать на поредевших за зиму сеновалах, не есть, но — несмотря на это — путешествовать с Ри было удобно. Каю все так же тяжело давались слова. Он не умел располагать к себе людей, а вот Ри находил общий язык с беглецами любой масти. Маг лгал, как дышал, без запинки, не отводя взгляда, вдохновенно, не замедляя речи. Он легко смеялся, много шутил, но умел вовремя замолчать. Его жизнерадостность нравилась людям. Каким-то образом его беззаботность внушала им веру в завтрашний день, и люди тянулись к нему.

Между собой они не говорили. Рядом с Каем музыкант переставал улыбаться, становился сосредоточенным и молчаливым. Эта двуличность могла бы насторожить, но, сбрасывая перед ним маску, Ри был честен, и Кай ценил эту честность. Он не пытался разговорить мага, вместо этого слушал. Вокруг хватало болтунов.

События в замке господина Дреговича обрастали все новыми и новыми слухами. Люди охотно обсуждали смерть мага. Так Кай впервые услышал легенду о чародее, влюбившемся в смертную женщину, о его пленении и ее смерти, о том, как чародея превратили в камень, а потом сделали собакой на цепи.

Последнюю часть сказки, о бегстве от магов, Ри помогал придумывать сам. Вечерами у костра он рассказывал о том, как пленник набирался — сил, как усыплял бдительность магов, как убил господина Дреговича. Ри рассказывал, что беглый чародей улетел на юг, искать помощи на южных островах у бывших любовниц. Что он отправился на восток, к самому побережью, где живут дикие племена, чтобы собрать там войско. Что ушел на север, в поисках драконов. Что его укрыли у себя лесные повстанцы… О том, что его освободил Кай, он молчал. И это тоже располагало к себе.

— Куда мы дальше, Ри?

Маг отодвинул от себя пустую тарелку, взял кружку с пивом, сделал большой глоток.

— На запад.

— Что там? На западе?

— Союзники.

Кай очень сомневался, что кто-то захочет быть союзником для Ри, но не успел высказать свои сомнения. На улице ударил раскат грома, задребезжали окна. Люди вокруг умолкли ненадолго, но затем продолжили пить и есть — грозы в последние дни никого не удивляли.

Но гром повторился. Оглушающий раскат прошел по небу, докатился до корчмы, ударил в окна. И еще один, и еще. Вылетели слюдяные окна, посыпались осколки в кухолии тарелки. Люди в зале повскакивали с мест.

Кай взялся за рукоять кастане и вопросительно посмотрел на мага.

— Гром-птицы, — ответил на его немой вопрос Ри, и в наступившей тишине его голос прозвучал на весь зал. — Наемники с острова Вит.

Кай не слышал о таких, но люди в зале поняли, о чем он говорит. Посетители побросали недопитое пиво, шумно отодвигали стулья, спешили на улицу, прочь из корчмы-ловушки! В дверях началась давка, завязалась драка, люди вывалились на улицу. В опустевшем зале остались трое: Кай, Ри и девушка за столом у противоположной стены.

В глухой тишине шумел, врываясь в разбитые окна, ветер, трепал скатерти. Ночь в окнах расцветили фиолетовые зарницы, наполнили удары грома. Девушка стряхнула с подола осколки слюды и посмотрела на мужчин.

— Не собираешься уходить, панночка? — крикнул через зал маг.

Она не ответила и с места не сдвинулась. Сидела прямая, обреченно сложив на коленях руки. Ри с шумом отодвинул стул и пошел к ней сам.

Александра не понимала, что делает. Просто его присутствие лишало ее сил. К ней шел не человек — судьба шла. Как тут бежать? Он остановился напротив, и Александра подняла взгляд.

На Ри давно так не смотрели. С тревогой и печалью. Она рассматривала его неровно обрезанные волосы, бледное лицо, старый шрам на щеке…

— Ты меня знаешь? — спросил Ри.

— Да.

— Откуда? Десять лет назад тебе было лет шесть…

— Тринадцать. Я знаю вас, господин Адриан.

Девушка была одета бедно и вразнобой. Лента в волосах и юбка-понева, как носят на юге, сорочка с синей выцветшей вышивкой и стоптанные сапожки, как на севере. Всё не по размеру, всё с чужого плеча. Ри не мог знать такую.

— Тебе лучше бежать отсюда и забыть о нашей встрече.

Но она не двинулась с места. Тогда Ри схватил ее за плечи, грубо поднял из-за стола, толкнул к стене. Девушка ударилась затылком, вскрикнула. Он не спешил подходить, давая ей время убежать, но она не бежала. Поморщилась, но не рассердилась и не испугалась. И вновь смотрела на него. На руки, на плечи, в лицо, ища взглядом… что?

— Что? Что ты хочешь увидеть?

— Вы в порядке? — шепотом спросила она.

Ри растерялся.

Александра смотрела в глаза Адриана Гроневальда, и сердце стучало как бешеное. Глаза у него были не черными, как ей помнилось, а карими, как листья осенью. Красивые глаза.

А у девушки глаза были зелеными, как у русалки, прозрачными, как вода в озере. Темнеет на дне карий песок, черная галька.

— Кто ты?

— Александра.

Она стояла неподвижно, будто позволяя дикому зверю обнюхать себя. Ри все силился вспомнить ее, но не мог. Темно-русые волосы, кожа золотится от загара, маленький лоб, веснушки на носу, полные губы. Хорошенькая, но не красавица. Такие лица не остаются в памяти. Не у магов.

От ее близости кровь наполнялась щекочущими пузырьками.

— Чародейка? Непосвященная? Откуда ты здесь?

Эта история была слишком длинной, чтобы ответить в двух словах, поэтому она промолчала.

Ри тяжело вздохнул и сделал шаг в сторону.

— Когда мы выйдем, вылезай в окно и беги. Уходи из деревни, спрячься в полях. Дура…

Он отвернулся и пошел к своему спутнику. Александра осталась стоять на месте.

На улице снова ударил гром, уже во дворе, на несколько секунд все трое оглохли, но затем слух вернулся. На улице кричали животные и люди.

— Будем ждать их здесь? — спросил через зал Кай.

— Бежать смысла нет, — ответил Ри, идя ему навстречу. — От наемников с острова Вит никто не сбежит.

Кай поднялся и пошел к двери.

Птицы походили на черных орлов. Огромные, каждая размером с телегу. Первая кружила в небе, вторая опустилась во двор и теперь доедала лошадь, кося по сторонам большими желтыми глазами. Их хозяева — двое южан в многослойной одежде — рассматривали лица покойников, небрежно, пинками переворачивая тела лицом к небу.

Кай крепче сжал рукоять сабли.

Ри остановился слева:

— Боишься?

— Нет. И ты не бойся.

Кай сделал шаг вперед, становясь между музыкантом и наемниками.

Один из островитян заметил движение у корчмы, прищурился, узнал Ри и пошел к ним. Наемник заговорил на незнакомом языке напевно и громко. Двое обожженных мертвецов, лежащих у входа, задвигались, выгнулись дугой, запрокинули головы. Затрещали кости, мертвая плоть стала податливой, как тесто, превращаясь из человека во что-то иное. Мертвецы поднялись на четырех лапах спиной вниз, их головы повернулись вверх подбородками, становясь лицами жутких тварей со ртами на лбу. Оскалились, зарычали и кинулись на людей.

Кай встал между чародеем и тварями, готовый принять бой.

Кастане по рукоять вошла в тело первой твари, но мертвец не спешил умирать снова. Потянулся руками к Каю, вцепился в запястье.

Вторая тварь прыгнула на Северянина и он едва успел увернуться. Кай отступил, сапогом сбросил с сабли мертвеца, рубанул снова и снова. Мертвая плоть не сдавалась, не желала умирать дважды, пришлось рубить ее на мелкие куски. Второй мертвец тем временем вцепился зубами в ногу. Кай ударил по его шее каблуком, вбивая повернутый вверх кадык глубже под кожу. Отсек голову, стряхнул с ноги.

Ри прижался спиной к двери корчмы. Нужно было уходить, но он не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, чем так хорош воин из соли, пепла и железа.

В небе вспыхнула сиреневая молния, освещая двор. Маг-южанин поднял руку, ловя ее, словно рукоять кнута, и ударил ею Кая, но напрасно. Раскаленная плеть коснулась кожи и тут же рассыпалась искрами, едва опалив одежду и не причинив вреда человеку. Южанин удивился, переглянулся с напарником, они одновременно подняли руки, поймали молнии-плети, двинулись по двору навстречу друг другу, их движения напоминали слаженный танец, напрягались под тонкой белой тканью мышцы рук, капли пота выступали на смуглых лбах, а над постоялым двором в воздухе извивались, сплетаясь в раскаленную добела сеть, молнии.

Кай придвинулся к магу так близко, что мог коснуться рукой. Южане одновременно опустили сеть, она ударила в землю, но ни Кая, ни стоящего за его спиной Ри не тронула, разлетелась прямо над головой стражника сиреневой дымкой.

Тут уже все поняли, что правила изменились, что происходит нечто невероятное, но Кай не дал им времени опомниться. Он пошел в наступление.

Наемники носили сабли и умели ими пользоваться, но полагались больше на магию, и Северянин легко теснил темнолицых.

Магия уже восемь столетий была костылем для магов и людей. Если верить Ри, то Кай провел восемь веков под горой вместе со своим спящим королем, и при этом все еще оставался искуснее наемников-островитян.

Что будет с Краем, если забрать этот костыль? Ни лекарей, ни ученых, ни воинов…

Южанин пропустил удар, Кай рассек ему предплечье, и тут же над трактиром, лесом и деревней разнесся мощный раскат грома — так кричала черная птица-танува, почувствовав кровь хозяина.

На минуту Кай оглох. Это дало южанам короткую передышку — и земля под ногами Северянина зашевелилась, задрожала, стала сыпучей. Кай едва успел отступить, как под ногами разверзлась пропасть.

Ри вернулся в корчму.

Девушка сидела за столом у входа. Бежать — сумасшедшая — не пыталась.

— Мне нужна твоя кровь.

Она ничего не сказала, протянула ему руки.

Ри поднял с пола осколок кухоля, подошел к ней и закатил рукав сорочки. Запястье Александры опоясывала ветка татуировки. Ри присвистнул:

— Ты монашка?

— Была.

Портит ли чародейскую кровь Посвящение в монастыре? Вот и узнаем…

Ри крепко сжал ее запястье и разрезал кожу. Осторожно, наискось, ниже ветвистой синей линии вен и выше линии священного узора. Когда потекла кровь, он повернул ее руку порезом вниз, ловя на ладонь алые капли. Отпустил запястье, растер кровь. Кисти рук наполнились привычным жаром.

— Спрячься.

Он вышел обратно на улицу.

Кай отбивался от двоих наемников, стоя вплотную к двери. Земля под его ногами магии не поддавалась. Ее едва хватало, чтобы не упасть, но Кай держался. Молнии рассыпались искрами, ударяясь в него, а он двигался так быстро, что Ри присвистнул.

Хлопнула за спиной дверь. Маг не видел девушку, но чувствовал, что она здесь. Что ж, это ее выбор. Он расправил плечи.

Десять лет назад Ри мог бы превратить постоялый двор в летающий корабль, мог сам стать жар-птицей, мог превратить в войско каждый камень, каждый куст в округе! А сейчас стоял растерянный и беспомощный.

Ри сжимал кулаки. Кровь высыхала на ладонях.

Каю развернуться было негде, и наемники воспользовались этим. Южанам под ноги послушно ложились их же плащи, и они могли показать все свое умение. Снова ударил раскат грома. Еще один, и еще. Гром-птицы поднялись в воздух и взбивали крыльями облака, превращая грозу в ураган.

Ри сжимал кулаки.

Александра сама протянула ему кровоточащую руку. Спокойно и решительно, и Ри, как художник окунает кисть в краску, окунул пальцы в ее кровь. Встряхнул запястьями, подхватил повисшие в воздухе капли и толкнул в небо…

Танувы по-орлиному падали вниз, но на их пути закружились алые мотыльки, закрыли Северянина от птиц, а птиц от него, бросились в глаза наемникам.

Кай воспользовался помощью и выбил саблю из рук ближайшего мага, рубанул второго, рассекая руку до кости. И тут, уже по-настоящему взбешенные, маги одновременно ударились о землю и стали тиграми.

Птицы сделали еще один круг в небе, уходя от назойливых мотыльков, и, раскрыв когтистые лапы, упали вниз. Тигры прыгнули…

Ри улыбнулся. Это заклинание было не сложным, одним из любимых.

Алые мотыльки вспенились, зашипели и стали искрами огня. Упали на землю, упали на перья птиц, упали на тигров, на Кая, и все вокруг — кроме неуязвимого для магии Северянина — вспыхнуло.

Грохот и рев накрыли двор. Черные птицы стали оранжевыми. Одна из них поднялась в небо, летела, пылая, к облакам. Вторая упала на землю, пыталась сбить с перьев пламя, подмяла под себя тигров, и вот они все сбились в один большой ревущий горящий клубок…

Потом наступила тишина. Одна за другой с неба стали падать крупные капли весеннего дождя.

Кай поднял лицо вверх, попытался рассмотреть исчезнувшую птицу, но ничего не увидел. Начался самый обычный весенний ливень. Он с трудом поднялся и, шатаясь, пошел к корчме, обходя широкой дугой горящие останки и яму перед входом.

В корчме молчали.

Александра достала из брошенной кем-то котомки рубаху, разорвала. Попробовала перевязать себе запястье, но у нее не выходило. Ри подошел, усадил ее за стол, сам перевязал руку.

Кай осмотрел укус на ноге. Плеснул на кожу выдохшегося пива, поморщился, затем тяжело опустился за стол, залпом выпил остаток.

— Что дальше? — спросил он у Ри.

— Переждем дождь здесь, потом пойдем на запад.

— А она?

Ри повернулся к девушке:

— Что с тобой? Почему не бежишь?

И снова она молчала, потому что ответ на его вопрос не был простым.

Как рассказать ему, что одна мимолетная встреча, о которой он даже не знает, превратилась для нее в годы кошмаров, перевернула ее жизнь и изменила навсегда? Для него их встреча — первая. Для нее — одна из многих.

После казни ее — зареванную, трясущуюся — с площади вывел отец. Он сам испугался за нее, да было поздно. Несколько дней они провели на постоялом дворе. Александра не ела, не пила, никого к себе не подпускала, забывалась коротким сном, чтобы проснуться с криком. Время застыло, и она сама была мухой в меду: едва двигалась, едва дышала, едва думала. Но в короткие минуты просветления, Александра понимала, что приемный отец — простой человек и не в силах ей помочь.

Когда на постоялом дворе остановились монахини, Александра решила, что это судьба. Тогда она и решила бежать. От мира, от людей и магов, от самой себя. Она попросила монахинь взять ее с собой в монастырь. Прошла Посвящение, открылась сестре Руте…

Но Адриан Гроневальд не оставлял ее. Привязанный, бессильный, он смотрел на нее во снах, просил о помощи, но ее ноги стали как два дерева, глубоко пустившие корни, и чем сильнее она старалась сделать шаг, тем крепче хватались они за землю. Страх за свою жизнь, оправданный, но от этого не менее стыдный, даже во сне, не позволял ей сдвинуться с места… Не один месяц она спала урывками. Как только засыпала — слышала звук топора. Из ночи в ночь ей снилось, что это ее привязывают к лошадям и это она стоит у столба, с бессильными пальцами, забывшая все заклинания, а вокруг смеется толпа, для которой ее горе, ее отчаяние — лишь представление.

Сестра Рута спасла ее от безумия. Будила ночами, вырывала из кошмаров, держала в объятиях, пока Александра приходила в себя; была маяком среди моря скомканного бреда, угрызений совести и первой любви.

Несколько лет ушло на то, чтобы освободиться от того дня на площади, простить себя за то, что не вмешалась, не помогла, и перестать вздрагивать от ужаса, чувствуя чужой взгляд. Но даже тогда Адриан Гроневальд не ушел из ее жизни, стал воображаемым другом, воплощением совести и стыда. Ох, как много разговоров она вела с ним наяву и во сне! Десять лет он был ей близок, как муж, как брат, потому что ему Александра доверяла самые темные мысли, самые большие грехи. И вот живой человек стоит перед ней, безусловно далекий от ее вымышленного друга — она не обманывала себя, — но как развернуться и уйти?

Она посмотрела на свое перевязанное запястье.

— Вы идете на запад? Возьмите меня с собой.

Ри и Кай переглянулись.

— Нет, — ответил чародей. — Ищи других попутчиков.

— Моя кровь разве не имеет цены для вас, господин?

— У меня мишень на спине, милая. Плохие из нас попутчики.

— У кого ее нет в нашем Крае?

Ри прищурился:

— Я тебе нравлюсь?

Она не моргнула:

— Господин Гроневальд, я точно знаю, что происходит с женщинами, которые вас любят. Я видела казнь вашей жены.

— Тогда это Кай?

— Мне не нужен мужчина, я ищу попутчиков.

— Для путешествия на запад? Куда ты идешь?

— А вы?

Чародей усмехнулся:

— Хорошо. Пусть наши тайны останутся при нас. Твоя кровь в обмен на наше покровительство. Согласна?

— Согласна.

Александра пошла собирать свои скромные пожитки.

— Ты правда хочешь взять ее с собой? — спросил Кай.

Ри не хотел объясняться. Он подумал о том, чтобы отшутиться, но не стал. Впереди долгая дорога на запад, а значит, доброе отношение Кая может оказаться жизненно важным. Дружить Ри не умел, но знал, что для хорошего союза нужно иногда говорить правду.

— Если ты еще не понял, служивый, то поясню: за последние десять лет я потерял часть былого могущества. Мне нужна кровь этой девушки для колдовства.

— Ты же не убьешь ее? — уточнил воин.

Ри невольно рассмеялся.

— Нет. Но и защитить не смогу. Впрочем, ты же слышал, она согласна рискнуть.

Кай больше ни о чем не спрашивал. Ри переставил им с соседнего стола два недопитых кухоля с пивом, оба сделали по глотку выдохшегося горького напитка. Маг перевел взгляд за окно. Дождь зарядил надолго. Крупные капли барабанили по деревянному крыльцу, вспенивали лужи и грязь.

— Будем ночевать здесь? — прервала молчание Александра, собирая со стола остатки еды в котомку.

— Может, лучше уйти? — спросил Кай.

— Останемся здесь, — распорядился Ри. — Дозорных мы перебили, до завтра их не хватятся. Переночуем в тепле — нам еще хватит холодных ночей в лесу.

Александра и Кай прошли между столами, собрали еды в дорогу. Они обменялись парой неловких взглядов.

— Я — Кай, — смущенно представился стражник.

— Александра, — тихо повторила она.

На груди воина, сквозь металлические кольца кольчуги, слабо светилась незнакомая метка. Золотая корона. В Яблоневом Крае очень давно не было королей. Даже в собственных гербах чародеи предпочитали использовать цветы и животных, но никогда скипетры и короны. Так откуда у бывшего именного стражника, который все еще носит плащ с инициалами Радима Дреговича, печать короны на сердце?

Крепкий, черноволосый, с правильными чертами лица, но слишком угрюмый, чтобы расположить к себе. Не один вопрос вертелся у Александры на языке, но не время было их задавать, и она не стала.

Дождь накрыл деревушку, постоялый двор, лес. Сквозь выбитые окна влетал ветер и запах горелых перьев.

Ри сдвинул лавки в зале и устроился спать у окна. Кай — у входа, накрывшись плащом и положив руку на рукоять кастане.

Александра легла у очага, но долго не могла уснуть. Боялась чужих мужчин рядом, вздрагивала от звуков за окном. Минута шла за минутой. Она уже начала засыпать, когда услышала голос Ри:

— Как тебя зовут?

Александра резко села, сбросив плащ на пол. Ри сидел на полу под окном, прислонившись спиной к стене. Александра окликнула его по имени, но он даже не шелохнулся. Вместо этого снова заговорил, сбивчиво и страстно:

— Как тебя зовут? Как зовут?! Я построю для тебя храм и положу их головы на алтарь. Положу руки, положу ноги… Но ты не одобришь, верно? Так что мне положить на тот алтарь? Себя?..

Было в его голосе, в его слепом обращении что-то больше дурного сна, и Александра это почувствовала. Она подошла и присела на пол рядом. Осторожно взяла его руку, сжала сочувственно и нежно. Он тяжело вздохнул, и она зашептала что-то бессвязное и успокаивающее, как делала когда-то для нее сестра Рута. А потом долго сидела в густой темноте, ожидая, что Ри заснет. Когда его дыхание выровнялось, а рука в ладонях перестала вздрагивать, Александра вернулась к очагу, но сама долго не могла уснуть.

Ри разбудил всех, когда еще не рассвело. Растолкал Кая. Тронул за плечо монашку. Дождь закончился. Сколько времени — не понять. Спали они час или три? Быстро собрались и вышли во двор. Блестели звезды на очистившемся небе. Ночь стояла такая глубокая, что ни запада, ни востока не различить. Почти на ощупь пересекли двор и подошли к конюшням. Лошади перенервничали и неожиданных седоков встречали неласково, лишь к Каю тянулись.

— Чуют кровь, заразы, — сказал тихо чародей. — Кто умеет их седлать?

Кай помог. Все трое сели на лошадей и следом за Ри выехали со двора.

Проехали по темной деревне. Люди слышали, что на постоялом дворе творилось ночью, потому затаились. Ни лучинки, ни движения, лишь лаяли собаки, провожая всадников.

Знал ли маг, куда идти, или вел наугад — не понять. Ехал Ри уверенно, но знать местных троп никак не мог. Александра и Кай молча стали считать его за главного.

За выгоном маг повернул влево, к реке. У пристани спешился, отвязал лодку и отправил вниз по реке, затем вновь запрыгнул в седло и направил лошадь в воду.

— Что ты делаешь? — не выдержала Александра.

Чародей обернулся:

— Что такое, Русалка? Воды боишься?

Боялась. Она в жизни не плавала!

— Лошади верь, — сказал Кай. — И мне.

Он подхватил ее коня за поводья и повел за собой в воду. Они переплыли реку, поднялись по скользкому склону на берег и въехали в лес.

Над горизонтом, на востоке вспыхивали зарницы. Снова пошел дождь. Крупный и сильный. Кай и Александра прятали головы под одеждой. Чародею дождь нравился. Он с удовольствием подставлял ему лицо, расправлял плечи, будто соскучился по воде. Она капала с молодых листьев, дорогу размыло, и ехали медленно.

Ри бросил короткий взгляд через плечо. Монашка низко опустила голову, руки побелели от холода, но она терпеливо следовала за ним. Странная. Правильно ли он поступил, взяв ее с собой? Доносчица? Беззащитная, хорошенькая. На такую приманку только и ловить, но откуда маги знали, где ее оставлять? А если знали место, то почему не схватили его? Послали наемников? Похоже на правду. Но зачем она помогала от них избавляться? Почему не спряталась, не убежала, когда началась драка? Зачем медлит? Чего ждет? А может, ее хозяевам не до него сейчас? Совет Шести попробует сохранить за собой земли Дреговича. Вспыхивают безмолвные зарницы на краю неба. Идет битва. Кого с кем? Кто победил? Знать бы… Или нет никакого второго дна и ей просто нужны попутчики?

— Что случилось с твоим монастырем? — начал разговор Ри, придерживая лошадь, чтобы ехать вровень с монашкой.

— Сгорел.

— Печально.

— Да. Было страшно.

— Ищешь новый монастырь?

— Может быть. А вы? Ищите новый манор?

— Уходишь от ответа… Значит, не ищешь. Надоело? — Он рассмеялся. — Могу представить. Тоска смертная. Что вы там делали в своем монастыре? Кружева плели? И ты, наверно, плела. Старалась. Год плела. Два плела. Десять… Надоело?

Александра не отвечала. Смотрела перед собой.

— Решила стать чародейкой? — предположил маг. — Хорошая мысль. Заморозишь свою молодость, и бояться больше не нужно. Кто ты сейчас? Бурдюк с кровью. Молодая смазливая девка. Что ждет такую? Или выпотрошат, или отымеют. А так — совсем другая судьба…

Александру проняло. Она облизнула пересохшие губы, сжала поводья.

— Не все хотят быть магами, господин.

— Не у всех есть такая возможность, Русалка.

— Не всем она нужна.

Ри усмехнулся. Александра понимала, что он поймал ее. Теперь ей придется или оправдываться и открывать свои причины, или промолчать, признавая его правоту. Александра прикусила язык, смотрела перед собой.

— Ты боишься становиться чародейкой, верно? Потому и пошла в монастырь. Пряталась?

Ри обернулся к Каю.

— Обряд Посвящения в маги — это неприятно, Северянин. Боль, страх, кровь и стыд. Все по рецепту. Наша новая подруга испугалась и сбежала в монастырь. Думала, что хорошо устроилась, а потом пожила десять лет взаперти и передумала. Только поздно. Ты слишком долго ничего не предпринимала, магии в тебе, как воды в сухом колодце. На донышке. Хотя если обряд проведет сильный маг…

Ри протянул руку, коснулся ее плеча.

— Хочешь, это буду я? Почетно быть посвященной великим чародеем.

— В вас от чародея — лишь сказки по деревням, — жестко ответила Александра и пришпорила коня.

Ри усмехнулся.

— Не нужно так, — попросил Кай и поехал следом за монашкой, обгоняя мага.

К полудню вышли к незнакомой деревне. Слухи дошли до людей. Деревня почти совсем опустела. Люди спешили к границам, готовые отдать себя в руки другим чародеям, подставиться под новые метки, лишь бы укрыться от близкой войны. Не многие спешили на север в вольные земли — слишком долог был путь, чтобы надеяться его пройти. Некоторые оставались. Тяжело расстаться с домом, пусть и жизнью рискуют, да зато в родных стенах, авось уберегут боги… Они видели дым из труб, но во двор никто не выходил, ставни и ворота плотно заперты.

По обочинам дороги, раскатанной колесами телег, валяется брошенный в спешке скарб тех, кто все же ушел: ленты, распотрошенные подушки, побитая посуда.

— Что дальше? — спросил Кай у мага.

Дверь соседнего двора, с виду плотно запертая, приоткрылась. На них посмотрели и уже не таясь раскрыли ворота. Кай узнал их. Рыжий и Тид.

— А я думаю, кто едет, — весело бросил пират, скаля белые зубы. — Смотрите, кого нелегкая принесла!

— Знакомый? — спросил Ри.

— Знакомый…

— Что, Северянин, заплутал? — продолжил Тид. — Или именной стражник деру дал? Я думал, туда берут только самых преданных. Жополизов.

Маг бросил косой взгляд на Кая.

Северянин молчал. Он ждал, будет ли Рыжий начинать драку. Длинный язык Тида его не беспокоил.

Ри уже понял, что ладить с людьми Кай не умеет, а союзники с оружием им в пути пригодятся. Он выехал вперед, остановился между Каем и — судя по броне и плащам — беглыми пограничниками Дреговича.

— Ладно, — весело вмешался чародей, — нечего нам посреди улицы лясы точить. Пустите к себе, мужики? Поболтаем. Мы вам свои новости расскажем. Вы нам — свои.

— Какие же новости ты знаешь, что мы не слыхали? — перевел на него взгляд стражник.

— Вот и выясним. Мы с другом прямо из дворца идем. Своими глазами все видели.

— Ври, да не завирайся, — прищурился беловолосый.

— Отчего же я вру? Пана стражника вы знаете. А меня Ри звать. Я во дворце десять лет лакейничал. При нас все и случилось. На балу.

Тид щурился, но не мог скрыть интереса.

— Девка с вами?

Ри улыбнулся:

— Прибилась в пути. Жаль ее. Пропадет без добрых людей, вот и взяли с собой.

— И куда же вы идете, пан лакей?

— На двор впусти, — уже серьезно сказал Ри. — Нечего тут трепаться. Маги птиц по следу пустили.

Пограничники быстро взглянули на небо. Птиц не увидели, но посторонились.

За воротами находился брошенный кузнечный двор. Из кузницы поднимался столб дыма. Низкая бревенчатая изба на противоположной стороне двора утопала в бледных цветах вишни и сливы.

В кузне сидели Лука и Коршун. Они развели в печи огонь и жарили на нем что-то тощее и маленькое. Зайца или кошку — уточнять не хотелось.

— Ну, рассказывай, Северянин. Как здесь очутился?

— Со мной идет. На запад, — снова вмешался в разговор Ри.

Он подсел к огню, протянул руки к теплу. Коршун недовольно поморщился.

— Не с тобой говорю, парень.

Ри не обиделся, бросил искоса взгляд на сотника, улыбнулся:

— Не сердись, служивый. Но ты и сам знаешь, что мой друг не из болтливых. Он пока начнет отвечать — солнце сядет.

Пират громко хмыкнул. Ри снял с себя мокрую рубаху, отжал на земляной пол и стал держать перед собой на вытянутых руках, просушивая.

— На запад идем. Я сам из тех мест. Тяжко жить в этом мире без золота, а я знаю, где его достать. Северянин мне в охранники записался — я грамоте учен, да меча не знаю. Всю жизнь в покоях лакеем прослужил. Читать выучился, карты понимаю, дорогу знаю, да только одному опасно по мажьим землям ходить.

Люди вокруг слушали его вскользь. Белую обнаженную спину Ри всю исполосовали шрамы. Широкие, длинные, словно его не плетью стегали, а на куски резали. Даже Коршун сдвинул брови.

Александра вжалась спиной в стену. Маги пытают людей, потому что те для них — непослушный скот. Они не приравнивают себя к ним, потому и сочувствия не испытывают. Что нужно сделать, чтоб они сотворили такое со своим?

— Твою ж мать, — протянул Тид. — Вот это тебя искромсали, брат…

Ри повернул к пирату голову, и на его лице промелькнуло удивление. Только тут он понял, почему все замолчали, и раздраженно повел плечами, будто сбрасывал с нее взгляды.

— Чем ближе к магам, тем больше печалей. Или вы думали, что если камзол атласом расшит, то маги нас за своих считают? С рук кормят?

Он поманил к себе Александру.

— Подержи-ка ты, красавица, а мужчины потолкуют.

Александра забрала у него из рук рубашку и встала на его место. Мужчины смахнули со стола металлические стружки, сняли с огня жареного зверька.

— Ешьте, — кивнул Коршун. — И рассказывайте, что видели.

Кай молчал. Ри, как обычно, и сам прекрасно справлялся с разговором.

— Значит, на запад идете? — спросил Коршун, дослушав байку о смерти Дреговича.

— Там вурдалаки ходят… — тихо сказал Тид.

— Ты во все бабкины сказки веришь? — уточнил Ри.

— На пустом месте говорить не будут, — обиделся пират.

— А то ты людей не знаешь? Меня слушай! Я врать не стану, сам все видел. Я до батрачества на Дреговича в тех местах жил. По весне дело было. Я от мага своего решил на север податься. Ночью в лесу заплутал, вышел к заброшенному замку. Ночь, темень, делать нечего. Пришлось заходить в замок. Места там и правда гиблые: болота вокруг, туманы стоят круглый год. Смекнул я, куда попал, да только поздно. Помолился Яроку, поклонился Родегасту и в ворота пошел.

Люди вокруг притихли. Кай и Александра невольно переглянулись: Ри врал и сам верил в то, что говорил.

— Так что там? — не выдержал Тид.

— А ничего, — смеясь, ответил Ри. — Как и в замке нашего покойного господина. Золото разбросано, рубины, смарагды… Самим магам они ни к чему, а люди сказок напридумывали, боятся подойти. Вот и лежат сокровища под ногами.

— И что? Никого не встретил?

— Карманы набил, переночевал и назад, — улыбаясь, ответил Ри. — Думал у себя в деревне остаться, с золотом-то везде хорошо. А меня через неделю Дреговичу продали. Я ж грамотный…

— Так на ровном месте, что ли, люди врут? — недовольно бросил Лука.

— Чего ж на ровном? — согласился Ри. — Есть о чем врать. В замке маги страшные жили. Сестрицы. В крови человеческой купались, младенцев жрали. Была погань, чего уж… Да только их свои же порешили. Битва была!.. Небо на землю упало, покойники в гробах переворачивались, собаки в округе день и ночь выли… Но не выстояли сестрицы. Порешили их. Замок бросили, богатства… Побрезговали.

Все согласно закивали. Отголоски этой легенды доходили до владений господина Дреговича.

— А я вот не брезгливый, ребята! — решительно закончил Ри. — С такими богатствами и от торговцев откупиться можно, и на север дойти. В городах на севере никто не спрашивает, откуда богатство. Туда и пойду.

— Что, Северянин? Тоже решил разбогатеть и на север вернуться? — усмехаясь, спросил Лука.

— Куда ты зовешь их? — спросила Александра, обращаясь впервые к магу на равных. — Хочешь умереть — умирай сам.

Улыбаясь, Ри перевел взгляд на монашку. Улыбка на губах осталась, но во взгляде сверкнули ножи.

— Вот и я о том, — согласился Лука. — Я тебя не знаю. С чего мне верить?

— Не верь, — согласился Ри. — Мне нужно двое крепких мужиков. Одного, — он кивнул на Кая, — я нашел. Нужен еще один, чтоб сподручнее. А ты, если боишься, с бабой этой оставайся. Юбку у нее попроси.

Лука качнулся вперед, хотел врезать Ри, но Кай перехватил его запястье. Сжал, не жалея.

— Тихо, — привычным командирским голосом прикрикнул на них Коршун. — Не время цапаться. Веришь ему, Северянин?

— Одно знаю точно: магам попадаться он не хочет сильнее любого из нас.

Люди за столом, не сговариваясь, вспомнили изрезанную спину Ри. Коршун опустил взгляд. Помолчали.

— Ладно… — протянул сотник. — Поступим по-твоему. Мы не на службе теперь, ребятушки. Сами решайте, в какую сторону идти. Много там золота, парень?

— Много, — серьезно ответил Ри. — Даже дверные ручки из золота.

— Тогда я с вами. Возьмете в попутчики?

— Да.

— Эй! Чем больше людей, тем лучше! — встрепенулся Тид.

— Конечно, пан пират. Давайте вместе идти, ваша смелость двоих стоит.

Лука хмурился, но внезапно заговорил Юрген:

— Возьми и нас с собой. Северянин знает, чего я стою. Если даже дверные ручки из золота, то на всех должно хватить?

Ри улыбнулся. Забирая рубаху, бросил на Александру злой взгляд.

Съели кролика и стали собираться. Перед выходом ограбили дом кузнеца. В долгой дороге нужны и еда, и одежда, и оружие. В кузне заточили топоры, в заколоченном доме взяли чистую одежду и посуду. Вынесли из погреба все, что нашли. Александра мысленно просила богов простить грех и возместить неизвестному хозяину долгой жизнью.

У новых спутников лошадей не было. Александра и Ри остались верхом. На лошадь Кая навьючили мешки с припасами.

— Эй, Седой! — нагнал чародея Тид.

Ри остановился, подождал.

— Мы поговорили с ребятами… Добычу — поровну. И еще. Бабу делим на всех.

Внутри у Александры все похолодело. Она вцепилась в поводья.

— Баба не моя, отдать не могу, — ответил беззаботно Ри. — Она женщина Кая. Поторгуйся с ним.

— Может, мне и меч на всех разделить? Штаны мои будем по очереди носить? — спросил Кай.

Возражать никто не стал. Северянин посмотрел на Александру, улыбнулся. Краями губ, едва-едва, но ей стало легче.

Сначала шли мимо огородов, потом полями, поросшими желтым одуванчиком, потом снова лесом. На север, на запад, затем на юг…

— Чего петляем, как зайцы? — спросил Лука.

— Нужно так, — уклончиво ответил Ри.

Пришлось поверить на слово. Коршун знал дорогу только в Зут-Шор. Остальные карт Края в жизни не видели.

Сотни ног взбили грязь, превратив тропу почти в черный тракт. Опять шел дождь. Мелкий, колючий и долгий. Закончился незаметный за дождевыми облаками день. Наступил вечер.

— Как думаете, сколько людей прошло здесь до нас? — нарушил молчание Пират.

Ри подождал, пока тот поравняется с ним.

— Много. Бегут подальше от замка. Дураки!

— А мы разве не то же делаем? — едко спросил Лука.

— Они не знают куда бегут, а я знаю.

— Расскажешь?

— Со временем. До вечера идем этой тропой. Хочу, чтобы наши следы смешались с чужими.

— Кому-то есть дело до тебя, Седой?

Ри машинально провел руками по волосам, словно хотел стереть седину, быстро отдернул руку.

— Может, подумаем о еде? — перевел разговор Ри.

— Что о ней думать? Сестренка, кашу варить умеешь?

Остановились посреди леса, на поляне у родника. Коршун назначил, кому когда стоять на страже. Никто не спорил. Прочие собирали хворост и разводили костер. Александра готовила ужин. Ри подошел и присел рядом.

— Если ты еще раз попробуешь возражать мне при посторонних — я брошу тебя посреди леса, — тихо и вкрадчиво сказал он.

Александра посмотрела ему в глаза прямо и требовательно.

— Что там на западе? Не для тебя, для них?

— Золото. Если смогут дойти.

— В чем тогда подвох?

— Я буду честен с тобой, девочка, при условии, что и ты будешь честна со мной. Согласна? Ответишь, зачем идешь с нами?

Признаться ему в любви? Но первая влюбленность тринадцатилетней девушки и выношенный десять лет в сердце романтический образ Адриана Гроневальда — не настоящая любовь. Тогда зачем она здесь?

— Не отвечу, — честно призналась она.

Чародей улыбнулся, как оскалился, и отошел в сторону.

После ужина засиделись у тлеющего костра. У Тида нашлась фляга с медовухой. Пустили по кругу. Ри закашлялся. Стражники рассмеялись.

— Что, парень, во дворцах такое не пил? — беззлобно спросил Коршун.

Разговорились. Ри шутил, ненавязчиво расспрашивал о старой службе, охотно отвечал на вопросы Коршуна. Кай привычно молчал. Лука бросал на него частые подозрительные взгляды, но ничего не говорил. Тид заметил на запястьях Александры священные рисунки.

— А ты откуда будешь, красавица?

— Монастырь Милости и Пасии Грины, что на севере.

Говорить она не хотела — лгать было противно, — потому встала и отошла от огня, устроилась на ночлег в стороне, укуталась с головой в плащ и замерла, вслушиваясь в разговор мужчин.

Они еще долго сидели у костра. Говорили больше всех Тид и Ри, перебрасывались шутками. Под их говор она и уснула.

Александра проснулась рывком, вздрогнула всем телом и открыла глаза.

Уже рассвело, но солнце еще не успело подняться над деревьями. Утренняя прохлада пробралась под плащ, сковала плечи. Справа, повернувшись к ней спиной, придвинувшись вплотную, чтобы сохранить тепло, спал Кай. Слева лежал Ри.

Александра чувствовала тепло его плеча, и от этого ощущения бросало в жар. Она кинула один короткий взгляд на его лицо, неровные волосы, шевелящиеся под утренним ветерком, и закрыла глаза, храня образ в темноте сомкнутых век. Прислушалась к себе.

В красивое лицо может влюбиться девочка, но Александра давно повзрослела. Настоящий Ри Гроневальд пугал ее. Как и все маги, он думал лишь о себе и мог предать в любой миг! Но Александра помнила, как он прокусывал губы, как плевался кровью, в безнадежной попытке спасти свою женщину. Если он любил по-настоящему, значит, есть в нем что-то неправильное, немажье, человеческое? Значит, не зря она выбрала этот путь?

Ри не спал. Просто лежал, закрыв глаза. Он провел в полузабытьи не один год, и что-то в нем сломалось. Ри мог не спать несколько дней, затем забыться на несколько часов тяжелым кошмаром и снова не спать… Этой ночью вот не уснул. Он знал, что она смотрела на него. Пусть смотрит. Влюбилась?

Ему хотелось так думать. В него давно никто не влюблялся. Уже очень давно женщина не смотрела на него так. Если монашка на самом деле идет за ним по любви, значит осталось в нем что-то от прежнего Адриана Ероневальда, сильного и неотразимого. Значит, годы плена не изуродовали его безвозвратно. Он не думал об этом раньше, занятый мыслями о выживании, а теперь настала пора. Кто и что он теперь?

Не чародей, не человек. Обремененный опытом долгой жизни, прежних побед и недавних поражений, лишенный сил, но не бессильный. Его музыка — последнее оружие, но не окажется ли она ножом против меча? Кай? Чтобы человек добровольно помогал магу? Не бывает такого.

Ри открыл глаза, провел руками по лицу и поднялся.

Костер разводить не стали. Александра разделила между всеми солонину и сухари. Наскоро поели и отправились дальше.

Стояла середина весны. Лес вовсю зеленел, листья наполнялись зеленым соком, трещали птицы, шуршали мыши в траве. Ничто вокруг не предвещало беды, словно люди лишь выдумали ее. Шли медленно. Ри вел их напрямик, мимо троп, так что пришлось спешиться, пробираться через буреломы, обходить заросли густого подлеска. Кай шел рядом с Александрой. Девушка ему нравилась. Нравилась ее молчаливость, ее стойкость. Она была из той же породы, что и он.

На востоке небо вновь и вновь вспыхивало разноцветными зарницами.

— Да… — протянул Коршун. — Сцепились на славу…

— Долго они там еще, сотник? — спросил пират.

— Чем дольше, тем лучше.

— Пока они заняты дележкой земли, им будет не до нас, — добавил Ри.

Уже вечерело, когда посреди большой поляны встретили людей. У опушки паслись распряженные лошади и волы, телегами окружили место ночной стоянки, развели костры, женщины готовили ужин, бегали вокруг дети, кто-то теребил струны лютни.

Навстречу вышли несколько крепких мужиков с рогатинами, расспросили. Когда узнали, что почти все — бывшие граничные стражники, успокоились, приняли у костра. Всего на поляне остановилось около пяти десятков людей. Все с левого берега Рыси: из Калиновки, Межонки и Сомовки.

— Куда они? — спросил Кай у Коршуна.

— В горы. У истока Рыси, в Семигорье многие прячутся. Маги камнями не интересуются, так что там есть узкая полоса ничейных земель. Беда лишь в том, что и торговцы невольниками знают о тех землях. Будут ловить по дороге.

— Переночуем здесь, а завтра пойдем своим путем, — предложил Ри.

Расположились в стороне, под ясенями. Лука и Рыжий остались присмотреть за лошадьми. Остальные разошлись по стоянке. Тид искал сговорчивую вдовушку. Коршун расспрашивал у старост про дорогу. Ри пошел на звук струн.

Музыкант — чернявый парень — уже собрал вокруг себя молодежь. Парни и девушки сгрудились у небольшого костерка над оврагом. Чернявый рассеянно перебирал струны лютни, делая вид, что ему нет до них дела. Ри замер за спинами, на границе тени и света. Александра остановилась напротив, за костром. Маг на нее не смотрел. Чернявый заиграл… Ри поморщился, но собравшимся нравилось. Девушка затянула песню, звонким голосом перекрывая неровную игру. Ей завторила другая, и вот уже поляна наполнилась музыкой. Затем молодежь стала танцевать. Чародей присел у костра, чуть в стороне. На него не обратили внимания. Ри слушал, всматривался в лица, но о чем думал — не понять. Только бросал тоскливый взгляд на лютню в руках деревенского.

Рядом с монашкой остановился Кай.

— Он предаст нас? — спросила Александра.

— Я буду рядом, — ответил Кай. — Ничего не бойся.

Этой ночью дозорных не выставляли. Коршун проснулся до рассвета и поднял остальных.

Лагерь только просыпался. Женщины готовили завтрак, возвращались с ночных гуляний молодые. Ри раздобыл еще лошадей. Какими правдами и неправдами, знал лишь Кай, весь вечер тенью следовавший за магом. Только одну лошадь тот честно выиграл в споре, двоих пегих могли вот-вот хватиться.

— Поспешим! — весело предложил Ри, подхватывая Александру за талию и подсаживая в седло.

Она хотела рассердиться, а маг уже запрыгнул на лошадь позади.

— Мы с тобой легкие, Русалка. Побережем лошадь.

Некоторое время ехали обратно, по вчерашней, перерытой тропе. Возмущался только Тид. Остальные уловку поняли — и хозяева лошадей и возможные преследователи будут искать их в другой стороне.

Затем свернули с дороги и пошли снова лесом. Остановились в ярке. Было сыро, но они смогли устроиться на выстеленных мхом склонах. Александра закончила готовить похлебку, Кай снял котелок с огня, и она разложила еду по тарелкам. Когда все принялись за ужин, Александра отошла в сторону, привычно села подальше от мужчин, в тени деревьев. Ри появился неожиданно. Она не слышала его шагов и не видела движения в темноте, но вдруг почувствовала его за спиной, подняла взгляд и увидела, что он садится рядом.

Чародей еще не притрагивался к еде. Только грел руки и не решался задать вопрос. Александра его не торопила, ждала.

— Ты говоришь, что была там? На площади, во время казни?

— Да.

— Ты помнишь это?

— Да. Такое никто не забудет.

Ри сжимал тарелку. Сосредоточенный, без тени усмешки на лице.

— Как ее звали? Мою жену?

— Не знаю.

Александра стыдилась собственной лжи, она сама не понимала, почему упрямится, но отступать было поздно. Жену Гроневальда тоже звали Александрой, но Ри не поверит в такое совпадение, примет за насмешку, так зачем нарушать и без того хрупкий мир между ними? Это не тайна, пусть узнает от кого-то еще.

— Если забыл, найди тех, кто помнит. Десять лет не большой срок, найдутся люди с лучшей памятью, чем твоя.

— Не думаю. Мы славно порубились с Советом Шести. Мои земли стали пепелищем, выживших распродали в соседние маноры. Хотел бы я найти кого-то, да нужно спасать свою шкуру, а не расспрашивать.

Утром Ри заставил Тида залезть на дерево.

— Ну и чего я тут должен увидать? — раздраженно спросил пират.

— А что видишь?

— Лес, мать его так, вижу. На юге деревня какая-то. Поля. На западе горы.

— Зарницы видишь?

— Зарницы? Нет…

— Это плохо, — сказал Ри. — Кто-то выиграл…

Сегодня им предстояло покинуть манор. Коршун и его товарищи оживились, но Ри лишь сжимал челюсть, напрягая желваки: дальше начинались земли Леонарда Ясинского, он входил в Совет Шести, и для Ри ничем не отличался от Дреговича.

Начался дождь. Пронизывающий, ледяной, совсем не весенний, он шел весь день, промочил людей до нитки, размыл землю, превращая лес в болото. Ехали медленно.

— Нужно переждать ночь, — сказал Коршун, щурясь и всматриваясь в темнеющее небо. — Сколько верст до границы? Три? Заплутаем в сумерках — пропадем.

Хотел бы Ри возразить, но сотник был прав.

Дождь, наконец, закончился. Пока бывшие стражники распрягали лошадей и напрасно пытались найти сухой хворост. Ри разжигал костер магией из крови Александры. Огонь чадил, плевался слабыми искрами. Люди кое-как обсушились, но готовить на костре не стали. Доели остатки запасов, что забрали из дома кузнеца и улеглись спать.

Каю полагалось караулить перед рассветом, но он проснулся от солнца, бьющего в глаза. Северянин глубоко вздохнул, прикрыл лицо рукой и сел.

Мокрые веревки ослабли, и лошади разбрелись по подлеску. Люди спали. Коршун и Тид — опершись спинами о ствол дуба. Спал, низко склонившись над потухшим костром, Лука. Спал, упав навзничь, Рыжий. Спала, свернувшись котенком, Александра. Даже маг спал, нервно вздрагивая во сне.

— Ри! — позвал Кай.

Чародей поморщился, но не открыл глаз.

— Ри!

Северянин переклонился через спящую девушку и потряс мага за плечо. Тот не проснулся. Кай тяжело поднялся. Его повело в сторону, как с похмелья, он уперся рукой в ствол ближайшего дерева и простоял так несколько минут, пытаясь прийти в себя. Затем подошел к Коршуну, попробовал разбудить. Безуспешно. Уже заподозрив недоброе, обошел всех. Тряс, кричал, даже хлопнул Луку по щеке. Никто не проснулся.

— Твою мать! — выругался Кай.

Он посмотрел в небо, прислушался к лесу. Ничто уже не напоминало о вчерашнем дожде. Небо было ясным и по-летнему светлым. Шелестел, трещал, пел лес. Но Кай понял, что произошло. Магия. То, что действовало на всех, кроме него. Но направлены чары именно на них или на весь лес? Как много времени потрачено зря?

Кай посмотрел на лежащих вокруг костра товарищей. Должен ли он спасать всех? Он обещал помогать лишь Ри, зачем стараться для тех, кто не сделал бы того же для него?

— Твою мать! — снова выругался Кай и принялся за дело.

Он спешно перетащил всех в тень кустов, сложил близко друг к другу, бросил сверху плащи и ветки, затем вернулся к костру.

Северянин старательно затаптывал кострище, когда на поляну легла широкая тень — прямо над ним в небе завис корабль. Заржали встревоженные лошади, бросились в глубь леса.

— Твою мать! — в третий раз выругался Кай.

С корабля увидели лошадей, а затем и Кая, засвистели. Северянин кинулся прочь. Дальше и дальше от поляны, не уверенный до конца, что сможет вернуться, но обязанный как можно дальше увести погоню от спящих.

Сверху выстрелили. Стрела ударила в землю перед ним, Кай запнулся, и тут же другая ударила в плечо. Вошла неглубоко, он рванулся в сторону, скрылся за ветками. С корабля сбросили канаты и по ним вниз заскользили люди.

Лес густо зарос колючим кустарником, листья лишь прорезались на подлеске, они не могли скрыть беглеца.

Кай понимал, что не сможет скрыться: он слышал треск веток за спиной. Ему придется принять бой. Но нужно увести преследователей от спутников, от зависшего над лесом корабля.

Охотников было четверо, вооружены саблями и луками.

— Эй, парень, не дергайся!

Но Кай не остановился, по-заячьи петлял в подлеске. Две стрелы ударили в стволы осин позади. Корабль скрылся за лысыми верхушками деревьев. Он нарочно оступился, перелетел через голову и скатился в яр. Стрела обломилась, оставив в теле металлический наконечник. От боли в глазах потемнело.

Преследователи остановились на краю оврага, кто-то рассмеялся.

— Добегался, дурак!

В мягкую почву у ног воткнулась стрела.

— Стой на месте, если жизнь дорога!

Они напрасно ухмылялись, спускаясь к нему. Кай сам ринулся к первому из преследователей, ударил снизу. Тот попытался остановить удар, но вышло неловко: кастане не достала до тела, но рассекла запястье, брызнула кровь из вены. Кай выбил саблю из мокрой ладони, ударил противника навершием в лицо и, не обращая внимание на наконечник, разрывающий мышцы, прижал к себе, зажал горло, сдавил.

Тут уж за сабли схватились остальные. Трое против одного — много, но неровный склон не давал им приблизиться одновременно. Они были не простаки, эти охотники за головами, рубились умело, но с Каем сравниться не могли.

Он остановился над трупами. Руки дрожали. От усталости или от первого в жизни убийства — не осталось времени думать. Где-то вверху все еще плыл корабль. Северянин пробрался глубже в лес, дальше от оставленных спутников и возможных преследователей.

День плохо начался, плохо и закончился.

Кай брел и брел, продираясь через подлесок, затем выбрался на звериную тропу, петлял по ней, пока не вышел к болоту. От стоячей воды поднимался тяжелый гнилой дух, взлетела испуганная цапля, что-то тяжелое затрещало в буреломе за спиной, но повалило прочь. Солнце уже опускалось к земле, прошло несколько часов, но Кай их не помнил. Наконечник в спине закрыл рану, отдавался болью в теле, но не давал истечь кровью. Вторая рана беспокоила сильнее. Северянин сел на берегу болота, положил саблю рядом, с трудом снял кольчугу… Да, именные стражники не лгали: кровь на красной рубахе не видна, но стоило снять рубаху и оказалось, что Кай весь в крови. В чужой и в своей… Кай попытался зажать рану свернутым плащом, но тут потерял сознание.

Пришел в себя, когда солнце уже скрылось за верхушками деревьев. На болоте кричали лягушки, тихо пролетела над головой сова. Похолодало. Кровотечение остановилось, но холод и бесчувствие сковали тело, Кай не мог пошевелиться.

Со стороны леса в буреломе двигалось что-то большое. Совсем близко затрещали ветки, поднялась в воздух встревоженная ворона. Кай заставил себя сбросить оцепенение, потянулся к рукояти кастане, но медленно… Слишком медленно…

Кустарник расступился, пропуская человека.

— Жив, парень? — спросил Коршун.

Кай бессильно уронил руку и закрыл глаза.

— Эй! Мы полдня за тобой шли, не помирай теперь! — прикрикнул на него Тид, подходя ближе.

Они с Коршуном развели костер, извлекли наконечник стрелы и перевязали раны лоскутами рубахи. Затем дали напиться водой из фляги.

— Заночуем здесь, а завтра вернемся к нашим, — решил Коршун.

— Откуда вы? — с трудом размыкая сухие губы, спросил Кай.

— Седой после тебя очнулся, — пояснил Тид, кривясь. — Растолкал нас. Сотник в лесу следы умеет читать, так тебя и нашли.

— Зачем?

— А ты зачем нас прятал и погоню уводил? — Тид достал трубку, набил табаком и раскурил.

— Спи, парень. Мы за тобой присмотрим, — сказал сотник.

Во втором лагере костра не разводили, чтобы не привлечь внимания охотников за головами.

— Воду, что вчера набрали, — вылей! — посоветовал Луке маг. — В ней чародейство, что нас всех подкосило. Не сгодится сейчас.

Рыжий достал флягу с крепким хмельным медом, что раздобыл на прошлой стоянке, пустил по кругу. Александра сделала глоток и закашлялась. Рыжий добродушно постучал ей по спине. Ри пить не стал, лишь обмакнул губы горько-сладким напитком.

— Что дальше будет? — неловко спросила Александра.

Ри посмотрел на небо:

— Похоже, что кто-то выиграл битву у замка. Призвали флот Абремо. Будут теперь отлавливать беглецов.

— Быстро они оклемались, — с сожалением заметил Лука.

— Похоже, сговорились снова, — ответил Ри. — Им сейчас нельзя ослаблять внимание.

— С чего? — спросил Лука, забирая у Александры пустую флягу.

Ри помолчал, выразительно глянул на лес и, понизив голос, ответил:

— Слухи ходят меж магами… Король проснулся.

Над поляной повисла неловкая тишина. Лука и Рыжий смотрели на мага, пытаясь угадать, шутит он или говорит серьезно. Александра хмурилась.

— Что притихли? — презрительно усмехнулся Ри. — Как песни складывать, так каждый мастак. А слабо живому королю поклониться?

— Отчего же «слабо»? — обиделся Лука. — Если настоящий король придет, я первый поклонюсь. Да только сказки все это. Мы с Юргеном с севера. Если бы пробудилось войско короля, мы бы о том знали.

— В том-то и дело, что не войско. Маги их несколько веков искали. Вот и нашли… Перебили войско, один он остался. Ушел от погони, да где сейчас — никто не знает. Я своими ушами слыхал, как господин Радим о том Совету докладывал.

— Врешь, — стоял на своем Лука, но во взгляде его читалась растерянность.

Ри пожал плечами и стал устраиваться на ночлег.

Утром, пока Лука и Рыжий седлали коней, Александра подошла к магу:

— Зачем ты сбиваешь их с толку? Зачем говорил про короля?

Ри посмотрел на нее серьезно и жестко.

— Это будет долгая дорога, Русалка. Долгая и скучная. Мне нравится дразнить людей. Засовывала когда-нибудь палку в муравейник? Я просто хочу встряхнуть наших угрюмых попутчиков. Представляешь, что начнется, если они поверят, что король проснулся?

— Это жестоко.

— Кто знает. Я спал десять лет. А Яблоневый Край сколько? Я вот рад проснуться.

Коршун, Тид и Северянин вышли к ним в намеченном месте вечером следующего дня. Лука и Рыжий тем временем собрали разбежавшихся лошадей. Держали путь на юго-запад, костров не разводили, хлеб закончился, пили воду. Еще трижды укрывались от кораблей, устали, как собаки, прежде чем вышли к границе манора.

Ри нагнал Кая:

— Как только туман коснется меня, Ясинский это почувствует и пошлет погоню. Будь внимателен, Северянин, если и правда решил помогать мне.

Кай ничего не ответил. Закрыл и открыл глаза, подтверждая, что понял. Он был бледным, на лбу испарина. Раны затягивались и вновь открывались из-за тяжелого перехода, Александра извела на перевязки все свои сорочки. Ри пропустил его вперед и тяжело вздохнул. Северянин не помощник ему сейчас.

На той стороне границы лес редел, значит, недалеко степь. Они двигались по самому краю манора Ясинского, деревень тут не встречалось.

Утром сменили направление на юг: там была степь — широкая полоса ничейной земли, отделявшая побережье от лесных маноров.

— Думаешь, маги никого не выставят здесь? — уточнил Тид.

— Уж точно меньше, чем на севере. Все рвутся в поселения лешаков. Туда корабли Абремо и пойдут.

Ехали, пока на небе не взошла луна. Спали не больше четырех часов, поднялись засветло и снова продолжили путь. Утром пересекли еще одну границу манора. Дальше лес заканчивался и начиналась степь. Бескрайняя, поросшая густой зеленой травой до пояса, не степь — море!

Насколько хватало взгляда во все стороны, тянулось зеленое море травы. Мужчины смотрели под ноги. Александра смотрела на небо.

Только в степи бывает такое небо. Кажется, его здесь слишком много. Чувствуешь себя муравьем под чашкой. А потом солнце поднимается, бледно-голубое донце наполняется глубиной. Неясная дымка над горизонтом уплотняется, поднимается вверх, становясь облаками. Небо такое, что не оторвать взгляда, такое, что хочется пить его, как холодную воду. Облака не двигаются, зависли над степью, лишь где-то высоко-высоко ветер играет с ними: закручивает, мнет, превращая из взбитого теста в тонкие полосы.

Солнце тянется к зениту. В дымке облаков оно похоже на желток. Похолодало. Реки давно нет, но воздух в долине сырой и быстро наполняется льдом. На траве то тут, то там видна изморозь. Белые полосы в небе выпрямляются, истончаются…

Вдали показался степной маяк — двухэтажный, каменный. Днём не разглядеть, но в фонарном помещении живым светлячком бьётся огонь.

— Ри! — позвала Александра.

Маг устал, болело все тело. Нужно уйти как можно дальше от леса, потому он прикладывал все силы, тихо радуясь, что Кай ранен и поэтому коням можно сбавить шаг. Выслушивать Александру не хотелось. Совсем.

— Это ведь ничего не значит? — спросила она и указала на небо.

Маг проследил за ее взглядом. Белые полосы облаков наседали друг на друга, перекатывались, сплетались неровной сетью.

— Твою мать! В укрытие!

Кай, бледнея от боли, выхватил кастане, остальные смотрели вопросительно на Коршуна.

— Сеть! — указал на небо Ри.

До маяка оставалось не менее двух вёрст.

— Вперёд! — скомандовал сотник, и кони сорвались в галоп.

Успели лишь благодаря четвероногим. Маяк высился на насыпи, пришлось спешиться и на коленях взбираться по скользкой траве. Ри и Александра отстали. Мужчины прижались спинами к стене, выхватывали мечи. Кай наклонился вперед, рывком вытащил Александру, толкнул в объятия пирата. Протянул руку Ри…

Облачная сеть стала снегом, тяжелым и полным льда, и — упала вниз.

Небольшой выступ парапета едва мог укрыть от падающего неба, но смягчил удар. Дико заржали кони…

Плотный льдистый снег сбил Ри с ног, прижал к земле. Он попробовал подняться, но не смог. Стал задыхаться. С каждым движением, с каждым вздохом снег проникал под одежду, в ноздри, в уши, залеплял глаза, сковывал холодом. Чародей уже решил, что умрет, когда его схватили за запястье и потащили наверх.

Лед разодрал ему лодыжку и лицо. Ри моргал, высмаркивал из носа воду и пытался прийти в себя. Кай толкнул его к стене маяка, загородил спиной. Вокруг уже шла драка.

Сугробы шевелились, выгибали спины, и из них вставали, шли к людям большие снежные волки. В холке с человека, клыкастые, вылепленные из снега. Лука прыгнул вперед, достал одного топором, но кусок волчьего бока просто отлетел в сторону, не обнажая плоти и не причиняя боли животному.

— Сердца у них точно настоящие! — стирая с глаз остатки снега, крикнул Ри.

— Нужно достать до сердец, ребятушки! — скомандовал Коршун. — Не отходить от стен!

— Что делать? — спросила Александра, оборачиваясь к магу.

— Ничего, — твердо ответил он. — Нам не убежать от них. Верь в «ребятушек». Их готовили к таким битвам.

— А если они не справятся?!

— Тогда поможет твоя кровь. Но до этого не дойдет, Русалка.

Ри в свои слова не верил. Но только помочь не мог, чего бы не ждала от него монашка. Чародеи не владеют оружием, мечи — оружие слабых. Магии, что он может взять из ее крови, не хватит, чтобы справиться с таким количеством зверей. И скрипки нет под рукой. Он лишь мог, как Русалка, прятаться за спинами.

Снег таял от крови. Волки в мгновение ока разобрались с конями и всей стаей бросились к маяку. Сердца у снежных созданий и вправду оказались живыми, да только это не помогало. Людей было мало, а снега — много. Там, где падали одни волки, тут же вставали другие.

Ри обернулся к двери маяка, осмотрел ее, ощупал. Дверь была, но ни замка, ни дверной ручки, ни петель.

— Иди-ка сюда, — поманил он Александру. — Губу прикуси. Пришел черед твоей крови.

Александра послушалась. Ри провел пальцами по ее губам, затем вернулся к двери и начертил на ней мажий знак, выждал пару секунд.

— Эй, пират!

В другое время Тид бы заметил повелительный тон Ри, но не сейчас. Он отразил очередной бросок, разрубил волка пополам и прижался к стене рядом с магом.

— Чего там?

— Руби замок!

Александра моргнула и поняла, что замок появился.

Полетели искры, на лезвии топора остались зазубрины, отчего Тид выругался последними словами, но замок сбил. Они пропустили в душное сырое помещение Александру, затем остальных. Последним заскочил Рыжий, захлопнул дверь.

После снега и дневного света за стенами маяка, в полумраке, все сперва ослепли. Внутри было тесно для семерых, но выбирать не приходилось. Снаружи завыли волки.

— Что дальше? — спросил Лука.

— Мы в безопасности, но не надолго, — ответил Ри. — Рано или поздно сюда придут те, кто умеет ломать двери.

Волки выли весь остаток дня. Тид, Коршун и Ри поднялись в лантерну маяка, — сторожить. Лука и Юрген чистили оружие, точили. Кай дремал, прислонившись спиной к стене.

Александра проверила повязку, нахмурилась. Сегодня Северянин сделал все, чтобы швы разошлись, но они остались на месте. Не только кровь не выступила, но раны уже затянулись тонкой молодой кожей.

— Кто ты и откуда, Кай?

Он пожал плечами.

— Видишь здесь что-то? — Он похлопал себя по груди.

— Да.

Кай посмотрел на собственную грудь, тяжело вздохнул.

— А я — нет.

Она помедлила, прежде чем задать вопрос:

— Ты король?

Кай усмехнулся.

— Нет. Король мертв. И все остальные тоже. Остался лишь я.

Больше она не расспрашивала.

Корабль появился на закате. Небольшой одномачтовый когг из тех, что обычно перевозит с юга вино и масло. Похоже, капитан узнал о событиях в маноре и не удержался от соблазна раздобыть нескольких невольников.

Тид, увидев корабль, хищно облизнул губы кончиком языка.

— Готовьтесь, ребятушки! — крикнул Коршун. — Будем обороняться.

— Давай не спешить… — положил руку на плечо сотника пират. — Ой, какой славный кораблик к нам плывет! Вот бы заполучить такой. И быстрее в пути, и сохраннее… Что скажешь, Седой?

Маг посмотрел на пирата, затем на корабль, плавно идущий над травой.

— Думаешь, сможем?

— Или да, или нет. Выйди с девкой навстречу. Они не знают, что в маяке кто-то есть. Подмани поближе, а там уж мы вступим.

— Я сделаю, — вмешался в разговор Кай, поднимаясь по лестнице.

Ри покачал головой:

— Не геройствуй, Северянин. Придет еще твой черед. Я с монашкой больше гожусь для приманки, чем ты. От тебя за версту стражником несет!

Остальные одобрительно закивали. Маг отвернулся, скрывая презрение на лице. Он не нуждался в их одобрении и не заслуживал его. По старой привычке Ри не боялся смертных, особенно, когда рядом была Александра и ее волшебная кровь.

Он спустился из лантерны, в двух словах объяснил задумку Русалке. Он ожидал возражений, но монашка посмотрела на Кая. Северянин кивнул, и больше вопросов Александра не задавала, пошла решительно к двери.

Ревнивое чувство кольнуло Ри, но он прогнал злые мысли — не до того сейчас.

Кай протянул магу кастане:

— Там волки, прикройтесь, как сможете.

Ри покачал головой:

— Увидят саблю — решат подстрелить издали. Не стоит, Северянин. Мне с голыми руками сподручнее.

Но, остановившись у двери, он приник к монашке, очень близко склонился к ее лицу. И она без слов поняла его приказ, прокусила опухшие губы…

Ри вышел из маяка первым, Александра за ним. Их спутники скрылись в лантерне, так что Ри позволил себе расправить плечи, спокойно развести руки в стороны и поймать тугой ветер окровавленной рукой, бросить его вниз, на склон насыпи.

Волки кинулись, но склон перед маяком стал ровным, как стекло. Их когти царапали его, но не могли зацепиться. Животные взвыли в бессильной злобе, залаяли по-собачьи. Они привлекли к маяку внимание корабельных.

— Идут к нам, — сказала Александра, вглядываясь в корабль.

— Им лучше поторопиться, — хмуро заметил Ри.

Кровь быстро высыхала на его руках, и лед внизу истончался…

Наст треснул под когтями, волк бросился к добыче, качнулся вперед маг, прикрывая плечом монашку, но с корабля полетели стрелы, одна достала до звериного сердца, и волк упал снежной копной. Волки отступили, но не ушли. С корабля сбросили веревочную лестницу.

— Лезьте сюда!

Но Ри и Александра не двигались. После короткой заминки с корабля стали спускаться люди.

На мгновение Александре показалось, что все происходящее — большая ошибка, что люди на когге не желают им зла, а хотят спасти. Что если так?!

Но размышлять об этом не пришлось. С крыши маяка на палубу уже прыгнул, держа топор над головой, Тид. За ним, почти одновременно — Рыжий и Лука. Последним Коршун. Корабль качнулся в воздухе, попробовал отойти, но опоздал.

Ри тут же схватил ее за запястье и затащил в маяк. Темнота ослепила ее, и остался лишь скрежет волчьих когтей по двери и короткие выкрики людей снаружи. Ри не отпустил ее руки, сжимал крепко, до боли, но она обрадовалась его прикосновению.

Битва была короткой.

Пока Лука и Рыжий сбрасывали мертвых и раненых за борт, Коршун помог подняться на корабль Александре, Каю и Ри. Тид встал за к штурвал, поднял корабль выше над землей. Отчалили.

— Что будет с этими? — спросил Кай, провожая взглядом оставшихся в траве.

— Волки сожрут. Или придет другой корабль. Подберут, — ответил Лука. Сплюнул за борт. — А вообще не наше то дело, Северянин. Пусть подохнут!

В трюме оказались ящики с вином и оливковым маслом, а вот еды нашлось на несколько дней.

— Сколько нам до твоих Темных земель? — спросил Коршун.

— Дней пять пути, если не задерживаться.

— Нужно запастись припасами поблизости, пока не углубились в степь.

— Найдем карту, посмотрим… — предложил Тид. — Должна быть у капитана в каюте.

Вечерело. Теплый ветер гладил щеки и лбы. Трещали канаты, хлопали паруса, плыла под килем темная земля, сладко пахло цветами и травой.

Они решили отойти от границ Совета Шести на пару маноров. Тид править умел, а вот читать карты и рассчитывать путь — нет. Расчетами занялся Ри.

— Через два дня подойдем к манору Коренева. Там и причалим.

Никто не возражал. Теперь пират раздавал указания. Бывшие стражники крепили такелаж, Александра и Кай спустились в трюм для перевязки. Без дела на палубе остался лишь Ри. С бутылкой вина уселся на палубу и прислонился спиной к резному ограждению.

Когг шел низко. Напрасно Тид крутил штурвалы и дергал рычаги «плавников». Ри усмехнулся и выпил.

Ему нравились летающие корабли. Удивительное соединение механики, магии и алхимии. Как и его морские собратья, летающий когг был около пятнадцати саженей длиной. Одна мачта, один парус. Отличался он широкими деревянными бортами и отсутствием рулевого весла. Шутртрос соединял один из двух штурвалов не с ним, а со сложным механизмом, поворачивающим парус. Вместо рулевого весла на днище корабля располагались подвижные «плавники», которые поворачивали корабль в воздухе с бока на бок и помогали менять высоту. А в резных бортах когга хранились запечатанные магией, особо забальзамированные останки танув. Это защищало деревянные корабли от ударов молний и позволяло им подниматься в небо.

В трюме царил полумрак. Александра зажгла свечу, сняла повязку и опустила руки. Ран не осталось. Совсем.

Кай проследил за ее взглядом.

— Я наложу повязки, чтобы никто не спрашивал, — решила она.

Кай поймал ее пальцы, остановил.

— Правда, веришь, что я создан богами? Что если я — какая-то злая шутка магов? Ведь недаром лишь они видят метку?

— Маги не способны на такие шутки, — сказала Александра решительно. — Боги забрали у них воображение и талант.

Помолчали.

Кай рассматривал бывшую монахиню внимательно и задумчиво, пока она накладывала повязки.

— Почему ты здесь?

Александра села на скамью, опустила руки на колени и посмотрела Северянину в глаза.

Ей нравился этот спокойный благородный человек, но что она могла ответить ему?

В последние дни у нее было много времени все обдумать. В Яблоневом Крае, пока мужчины сражаются, пока выбирают дорогу и судьбу, женщина способна лишь верить и следовать за ними. Возможно, в другое время, в другой жизни, в другом мире она могла бы стать другой! Смелой и решительной! Она оставила бы свое имя в памяти людей, свой след в истории, но сейчас даже земля под ногами не чувствует ее шага. Так куда она идет, чего хочет, за чем следует? Есть люди, которые сами выбирают судьбу, борются за нее, сражаются с собой и обстоятельствами. А есть те, кто просто принимает предначертанное. Быть веткой в реке не большая радость: и признавать неприятно, и говорить тут не о чем. Но такой она человек. Александра верила в богов. Верила, что даже ветке в реке они нарекают судьбу. Но говорить о таком стыдно. Слишком долго Яблоневый Край живет без богов. Храмы опустели и души человеческие тоже. Маги выжгли из них веру жестокостью и равнодушием. Даже Северянин не верит больше в их существование, так что она может сказать ему?

Александра улыбнулась:

— Пора ужином заняться.

Два дня плыли над степью. От скуки Ри попросил Тида научить его править кораблем. Впервые со времени побега что-то так сильно его увлекло.

— Так держать, Седой! Гляди, возьму тебя потом к своим, будешь пиратствовать!

Пират хлопнул его по плечу, засмеялся, а Ри помрачнел.

Расположение окружающих тяготило его с каждым днем. Его раздражало их одобрение и то, что они не боялись поворачиваться к нему спинами. Пусть его магия и странного свойства, но он все еще маг, а они — люди. Можно ласкать дворовых собак, но кому захочется быть собакой? Он больше не шутил, не ерничал перед ними, но они спокойно приняли и это. Они позволяли ему быть настоящим, принимали настоящего, а Ри хотелось разбить кому-нибудь лицо.

После полудня третьего дня внизу показалась тонкая линия Остры — притока Елены. Ри сверился с картой: деревенька Межи должна была стоять в пяти верстах выше по течению.

— Трое останутся на корабле. И отсюда, — Коршун ткнул пальцем на карту, — идти будем по берегу на своих двоих. Увидят корабль — попрячутся.

— За чумаков мы не сойдем, — с сомнением сказал Лука.

— Врать не станем, — сказал Коршун. — Все равно догадаются.

На том и порешили.

За провизией пошли Ри и Александра как умеющие сговариваться, и Коршун и Кай как охрана.

Деревня словно вымерла. Они прошли по пустой улице, перешли через мост на другой берег. Собаки провожали их лаем со дворов, мычали в сараях телята, бегали куры по пыльной дороге…

— Где все? — насторожился Кай.

Но отгадка оказалась совсем не зловещей — в деревне играли свадьбу.

Деревенские собрались на околице, соорудили помост для новобрачных. Разожгли костры от злых духов и даже соломенные чучела богов поставили по краям помоста. Вокруг возвышения, украшенного алыми и белыми лентами, расставили столы и скамьи, выкатили бочонки с пивом. Обряд венчания еще не провели, ждали первых звезд. Невеста еще не сменила белый платок на красную свадебную шаль, сидела тихая и покорная, едва прикасаясь к еде. Жених волновался, лицо его раскраснелось. Гости ели, пили, смеялись. Музыканты настраивали инструменты.

Ри посмотрел на них и закатил глаза.

Музыкантов было трое. Скрипка, свирель и…

«Бандура? Лютня?» — пыталась вспомнить название Александра.

Гитара. У деревенских музыкантов гитары отродясь не водились. Их привозили из-за моря для мажьих замков. Она видела такую, когда сама была дочерью мага. Играть на заморских гитарах позволялось лучшим мастерам. Юноша был безусловно молод, чтобы владеть таким инструментом, да и держал его неправильно, как гусли, положив на колени.

Их заметили, староста в сопровождении двоих крепких мужчин вышел вперед.

— Кто такие?

Отвечал Ри.

— Мы идем на юг. С земель господина Дреговича.

Этот манор был слишком далеко, чтобы здесь слышали о смерти чародея, но староста, похоже, догадался. Посмотрел на Коршуна и Кая. Поморщился.

— Нам беглецы в деревне ни к чему. Навлечете беду…

— Нам нужна еда в дорогу.

Староста покачал головой.

Ри положил руки Александре на плечи, подтолкнул ее вперед.

— С нами монахиня Милости. Вы венчали невесту?

Староста нервно облизнул губы.

Монастыри Милости и Пасии Грины были не в каждом маноре. Люди обходились без них, но все же почетно, когда невесту и жениха венчают настоящие жрицы. Если боги есть — будет молодым счастье, если нет — есть, чем перед соседями похвалиться.

— Правду говорит? — спросил староста у Александры.

Вместо ответа она закатила рукава рубахи, обнажая цветочный узор на коже.

— Иду с ними на юг. Несу послание для монастыря в Малусе.

Старик еще раз облизал губы, затем сдался.

— Венчай наших ребят, сестра. Соберем вам в дорогу чего… Но ночевать не оставим, не обессудьте.

Ри широко улыбнулся:

— Большего нам и не надо, пан староста!

Тихое и проникновенное вышло венчание.

Александра, стоявшая на помосте над молодыми и старыми, над полем, деревней и над людьми, была пронзительно красива.

Никогда прежде Ри не видел ее такой.

Она расправила плечи, смотрела уверенно и немного властно. Александра пела о лебедях и грозах, о сердце человеческом, о преданности и любви. Голос ее был чистым и высоким. Ри слушал и не отводил взгляда.

Александра бережно расплетала косу молодой, затем так же осторожно вплетала белые и алые ленты, надевала алый и белый платок — завтра утром молодая оставит только алый, а этой ночью, единственный раз в жизни невеста стоит на пороге девичества и зрелости. И вновь Александра пела. И — от слов ее песни или от музыки голоса — Ри проняло. Он смотрел на нее, не отрываясь, а в груди стучало сердце и немели от волнения плечи.

Подружки невесты повели хоровод, монахиня передала невесту жениху, заключила ее руки в его, прошептала благословение. Перед молодыми подняли зеленый коридор из ивовых веток. Александра отступила в сторону, переводя дыхание и тихо улыбаясь. Ри не сводил с нее взгляда.

Она не то чтобы ему нужна — убеждал себя Ри, — он привык быть солнцем, ему не нравилось чувствовать себя тенью. Впервые со времени бегства он понял в полной мере, что не получится забыть о прошедших годах. Десять лет не много для мага, но — и это вдруг ужаснуло его до холода — их не отменить. Не вычеркнуть, не оставить позади. Ничего больше в его жизни не будет по-прежнему! Даже если он отомстит и вернет себе память — не быть ему больше солнцем, не быть магом, не быть хозяином мира. Оттого ему нужна эта девушка, ее взгляд, ее любовь. Отражаясь в ее глазах, он чувствовал себя сильнее и живее. Он нуждался в зеркале — не в любимой!

После венчания, пока хозяйки собирали снедь, гостей усадили за столы, поднесли пива.

Заиграли музыканты. Веселые, разгоряченные люди сбрасывали сапоги пускались в пляс по молодой траве.

В воздухе пахло дымом, влажной землей и пивом. Солнце село, и вокруг зажгли костры.

Коршун сбросил плащ, снял ножны с мечом, улыбался, глядя на молодежь.

— В моей деревне так же гуляли, — сказал он Ри, потягивая пиво. — Я первым танцором был. От девок отбою не было.

Чародей предчувствовал конец истории, оттого не поднял взгляда от кухоля.

— А потом забрали в стражники… К Гроневальду еще. Хотел к своим вернуться, когда его сцапали, но к тому времени деревню сожгли. Так и остался в стражниках, уже у Дреговича. Возвращаться некуда стало…

За столом все молчали. Ри не смотрел на Кая и Александру, но чувствовал их взгляды.

— Грустная история, сотник, — сказал маг. — Так куда ты теперь собрался? На старости лет… Зачем тебе золото?

Коршун со стуком поставил на стол опустевший кухоль, потянулся за вторым.

— Не хочу больше воевать за магов! В печенках сидят, выродки! Будь прокляты…

Александра мягко забрала кухоль у него из рук, потянула из-за стола:

— А пойдемте танцевать, пан Врацлав? Когда еще будет такой вечер?

Музыканты играли что-то быстрое. Люди кружились, сходились, отбивали голыми пятками ритм.

Кай и Ри смотрели.

Такую Александру они не видели. Она смеялась. Звонким, мелодичным смехом. Она подобрала юбку, мелькали голые щиколотки. Кай бросил взгляд на мага. Ри щурился. Не улыбался и не сводил с нее взгляда. Не понять, хочет он ее или ненавидит.

Музыканты остановились. Им поднесли пива, танцующие, смеясь, ждали продолжения. Коршуна перехватила пышногрудая панночка. Снова заиграла музыка, Александра вернулась к столу, наклонилась и решительно взяла за руку Кая.

— Идем танцевать!

Северянин растерялся, но держала она крепко, решительно. Ри открыл рот, чтобы сказать что-то колкое.

— Тихо, господин, — опередила его Александра, сверкнув глазами. — Мы все заслужили немного радости.

Она была так заразительна в своем смехе, в блеске зеленых глаз, что Кай не смог отказаться. Поднялся.

— Ты следующий, Ри! — крикнул он магу и позволил ей увлечь себя в круг танцующих.

Они протанцевали один танец и второй. Кай, кажется, впервые в жизни смеялся. И дышал полной грудью, и не чувствовал вины или беспомощности.

После третьего танца они вспомнили про Ри, но за столом его уже не было.

— Ушел?

Александра пожала плечами, пряча разочарование. Взяла Северянина под локоть, но музыканты внезапно смолкли.

Кай узнал его с первых звуков, потому что даже старая расстроенная гитара в руках Ри — пела.

Люди затихли. Ночные цикады умолкли.

Ри запел. Кай впервые слышал, как он поет. Голос у мага был глубокий, сильный. Это была песня-колыбельная, песня-обещание и признание. О любви. Но с каждой строкой она всё сильнее вышибала дух. Кай знал почему: женщина, которую Ри обещал любить вечно, уже десять лет была мертва.

Музыкант ни на кого не смотрел, его пальцы все быстрее и быстрее перебирали струны. Музыка наполнила ночное поле до краев, разносилась над деревней и спящей землей, пронзала до костей. Каждое слово было о любви, но Ри пел о смерти, и, когда он закончил песню, никто не улыбался. Плакала юная невеста, тяжело молчали мужчины, дрожали руки у стариков. Несколько минут царила тишина.

Ри встал, разрушая наваждение. Не выпуская гитару из рук, протиснулся сквозь толпу людей и пошел по тропинке прочь. И следом за ним люди стали медленно обувать сброшенные сапоги и молча расходиться.

Праздник окончился.

Коршун сжимал зубы так, что ходили желваки под кожей. Молчал Кай, предчувствуя тяжелый разговор на корабле.

Александра думала о Ри Тогда, десять лет назад, глядя на лицо, видя благородство и полноту чувств того, кто не должен быть способен на благородство и полноту чувств, — она испытывала восторг. Тогда она хотела обладать вниманием этого красивого мага, желала его любви! Сейчас все иначе. Не осталось в нем былого благородства. И красота его выцвела, все сильнее с каждым днем обнажая изуродованное тело. Ее новое чувство не требовало чего-то от него, а желало отдать. Обнять. Прикрыть собой. Уберечь.

Теперь Александра точно знала, что происходит с ее сердцем.

На корабль вернулись подавленные. Коршун бросил на палубу мешок со снедью, попросил у Тида закурить.

— Что случилось? — спросил Лука.

— Помнишь, у господина Дреговича был пленный маг на побегушках? Тот, что его придушил?

Коршун кивком головы указал на Ри.

— Представлю по чести, ребятушки. Бывший господин Адриан Гроневальд собственной персоной.

На корабле воцарилось молчание.

— Ты знал, Северянин? — спросил Лука.

Кай положил руку на рукоять кастане.

— Да, Лука. Знал…

— И чего я удивляюсь?! Мы же все знаем, как неровно ты дышишь к магам! Ну что? Понравилось нас дураками выставлять? Сладка на вкус мажья задница?!

Ри не дал им сцепиться, встал между Лукой и Каем.

— Ты сейчас и обо мне говоришь, Войтек. О моей заднице.

Раньше Кай не видел мага таким. Он расправил плечи, в голосе появилась властность. Сквозь образ шута вдруг проступил бывший Адриан Гроневальд. Господин.

Лука бросил бешеный взгляд на Кая.

— Не смотри на него! — потребовал Ри. — Это не он лгал тебе, а я. У нас уговор: он следует за мной без вопросов, так что ответов у него тоже нет. Они у меня.

Маг обвел их взглядом.

— Все в силе: идем на запад. Вы все получите обещанное… В Лисьем замке.

Все онемели.

— Значит, вот о каком месте ты… вы рассказывали, господин? — спросил сотник, тяжело опершись о борт. — Это проклятые земли. Туда нет хода людям!

— Есть, — возразил Ри. — Только храбрым. Трусы там и шагу не ступят, помрут от ужаса. Потому я и иду туда с Северянином.

Он помолчал, насмешливо щурясь:

— Так что? Есть здесь еще храбрые?

Молчали долго. На мага не смотрели.

— Правду говорили? — спросил наконец Коршун. — Просто нужно сопроводить вас в Темные земли и вы расплатитесь золотом? Никого неволить не станете?

— Если ты забыл, сотник, то у меня нет теперь манора, мне ни к чему невольники. Единственное, чего я хочу, — отомстить. Но и тут ты мне не пригодишься, человек. Против меня шесть чародеев, что мне проку от шестерых смертных?

— А что ты получишь в Темных землях? — спросила Александра.

— Новый дом. Хозяйки Лисьего замка примут меня, потому что, как и они, я теперь не совсем маг. Не такой, как прежде…

— А что ты предложишь им взамен? У тебя ничего нет. Нас?

Он рассмеялся.

— Ты плохо представляешь себе природу хозяек Лисьего замка, милая. Я расскажу. Эти женщины прошли Посвящение не по правилам. Чародейки, но кровь, как вода с вином: жидковата для большого колдовства. — Он брезгливо поморщился. — Потому они пошли другим путем. Все, что о них рассказывают, — правда. Кровь пьют и человечину едят. Только не смертных, от вас им нет проку. Чародеев. Их колдовство — особого толка. Черная магия. Никто в Крае больше такой не владеет. И бороться с ними оттого не выходит. Многие пробовали, да проиграли.

— Зачем им принимать тебя? Проще съесть…

Александра сказала и сама вздрогнула от своих слов.

— Мне вот больше интересно, что будет с нами… — процедил сквозь зубы Лука.

Ри улыбнулся.

— Не ваша забота, что будет со мной за воротами замка, — ответил он. — И, повторюсь, черным чародейкам нет дела до людей. Так что? Нужно вам еще золото?

Лука сомневался, но Рыжий ответил за обоих:

— Мы сопроводим тебя, маг.

Коршун утвердительно кивнул. Тид посмотрел вокруг и нервно рассмеялся:

— Твою ж мать! Ни один из пиратов еще не добирался до Темных земель. Будет о чем спеть у костра, когда Анку по мою душу придет! Показывай дорогу, господин чародей!

Несколько однообразных дней летели над однообразной землей, лишь маяки отмечали пройденный путь. Все, кроме Кая, избегали чародея. Не задерживали на нем взгляд, не останавливались рядом, не заговаривали.

— Тебя совсем не беспокоит их молчание? — спросил Северянин.

Чародей посмотрел искоса.

— Мне не привыкать. — Ри повернулся к Каю и, улыбаясь, пояснил: — Приятно быть в одном ряду со всеми, стражник. Чувствовать плечо друга и все такое. Но, когда ты делаешь шаг вперед, когда принимаешь титул, корону, замок, женщину, власть — что угодно, чего никогда не получить остальным, — ты оставляешь товарищей за спиной, хочешь того или нет. Вот и решай, что тебе дороже.

— Коршун рассказывал тогда, в деревне… Это правда?

— Конечно. Когда ему исполнилось двадцать, его забрали в граничную стражу. А потом его деревню разрушили во время войны. Мне жаль. Я дорожил своими деревнями, но такое случается.

— Ты пожалел деревню, но не людей? Я верно услышал?

Ри посмотрел ему в глаза. Ответил жестко:

— Ты на самом деле поверил, что я — «свой парень»? Хороших магов не бывает, Кай. Ты не представляешь, что такое неограниченная власть… Ты бил когда-нибудь женщину?

— Конечно, нет.

— Тогда тебе не понять. Стыдно и совестно лишь первое время. Затем начинаешь придумывать себе оправдание: она сама напросилась, она меня вынудила, все дело в ней… Второй раз угрызения совести уже короче, у совести подготовлены пути к отступлению. В третий раз уже легко, потому что, переступив черту единожды и ощутив безнаказанность, ты рвешь последние связи с собой прежним. А еще это не трудно. Женщина может сопротивляться, но все равно ты сломаешь ее, потому что ты мужчина и ты сильней. Вот кто такие маги. Сильные и безнаказанные в мире слабых. И у нас не бывает исключений.

— Я не верю в это. Пусть и всемогущие, но вы люди. А люди бывают разные.

Ри покачал головой:

— Я не знаю ни одного хорошего человека среди чародеев. Если найдешь такого — я многое пересмотрю в своей жизни.

— А как же ты? Ты — хороший человек.

— Я не маг. Я волк с вырванными зубами. Я не хороший — я осторожный.

Это на самом деле были Темные земли.

Погода к полудню стала портиться, небо затянулось бледной дымкой облаков. С каждым часом они уплотнялись, темнели. Солнце еще слабо просвечивало сквозь серую пелену яичным желтком, но внизу, над землей наступили сумерки.

Лес закончился, местность пошла вниз, выпрямилась и легла перед ними широкой горбатой степью. Дальше корабль не шел. В двух саженях перед ними поднималась граница Темных земель и пересекать ее корабль отказывался, как живой.

Люди на палубе хмурились — такой завесы никто еще не видел. Похожая на тонкую перепонку, сквозь которую просвечиваются тонкие красные сосуды, вставала она от земли до неба.

— Не нравится мне это, — сказал Коршун.

— Это последняя возможность отказаться, «ребятушки», — насмешливо сообщил Ри и сбросил с борта веревочную лестницу.

Кай и Александра молча пошли собирать вещи. Остальные помялись, но отступить и признать страх никто не решился.

…На месте степи когда-то лежало большое озеро. Давно ушла вода, комья земли успели превратиться в муравейники, почва была рыхлой и глинистой. Ни троп, ни дорог — идти тяжело. Кай вел Александру за руку. Ри неизменно шел впереди, чувствуя направление каким-то птичьим чутьем. Остальные растянулись по пустоши следом.

— Долго еще?

Ри не ответил. Кай отпустил руку Александры, нагнал мага и повторил вопрос.

— Леший его знает! — раздраженно бросил Ри. — Я, знаешь ли, здесь тоже впервые. По карте степь идет пять верст, затем деревни и замок, но тот, кто карты рисовал, умер лет пятьдесят назад. Вот и угадай, далеко ли осталось?

— Но он все еще на месте, твой Лисий замок?

— Скорее всего. Мне рассказали бы о такой победе. Ты не представляешь, насколько живучие его хозяйки. Нам сейчас нужна деревня. В замок пойдем втроем: ты, я и кто-то из «ребятушек». Александра останется с ними.

Кай посмотрел тревожно на мага.

— Залогом?

— Ей нельзя в замок, Кай. Ее там съедят.

Ри не преувеличивал.

До вечера солнца они больше не увидели, но и ночь не наступила. Тусклые сумерки. Из-за плотной пелены облаков не понять, где село солнце, не видно звезд. Откуда шли? Куда сворачивать?

Большая деревня, утопающая в яблоневом цвете, словно невеста в белом платье, замерла на холме, приподняла подол, спасаясь от репейника и зарослей терна. Мальчишки бегали по высокой траве в низине за пятнистыми коровами. Кричали петухи. Деревенских словно не заботило, в каких землях и под чьим покровительством они живут.

— Пора разделиться, — сказал маг. — К чародейкам пойдем втроем. Я, Кай и доброволец. Остальные остановятся в деревне. Ждать приказа.

— Какого приказа? — хмуро уточнил Коршун.

— Прийти за наградой. Всё, как договаривались. Русалка останется с вами. Залогом. Что скажете?

— Я пойду с вами, — сказал Лука.

Коршун нахмурился, но промолчал. Тогда маг посмотрел на небо, затем вокруг и вздохнул:

— Дальше нужен проводник.

Деревенские встретили их с интересом, но без страха или опаски. Старостой в Лисьем Доле — так звалась деревенька — неожиданно оказалась женщина. Крепкая, чуть полноватая, сорокалетняя вдова, с густой русой косой и черными глазами. Она чуть припадала на правую ногу, молодая невестка помогала ей идти.

Деревенские собрались у колодца, обступили непрошеных гостей, перед старостой расступились, пропустили ее к скамье под молодой рябиной. Женщина тяжело опустилась, затем посмотрела на незнакомцев.

— Кто такие?

— Я иду в замок, — просто ответил Ри. — Нужен проводник. Они… — он кивнул за плечо. — …остаются. Найдете место для путников?

Женщина щурилась, долго не отвечала.

— Сын отведет, коли нужно. А твои люди… Если работать умеют, то оставим.

— Умеют, — улыбнулся маг.

От деревни до замка было семь верст. Лука с интересом расспрашивал проводника о жизни в Темных землях.

— Не страшно?

Двадцатилетний парень — Лавр — пожимал плечами, щурился, как мать.

— Не страшнее, чем везде, — отвечал весело. — Я сам в Доле родился, а мать и отец — из беглых. Порассказали… Госпожи нас и не трогают совсем. Мы им без надобности. Раз в неделю им снеди отправляем. Живут они сами по себе, а на земли их никто не суется. Спокойно живем. Солнца мало, пшеница плохо всходит, да мы привыкли. Я о солнце лишь от мамки слыхал, да не пропал. Гляди, какой вырос!

Но Лука не разделял его настроения.

— Совсем, значит, нет беды в том, что душегубицы рядом живут?

Лавр скривился:

— А то ваши маги лучше?

Он поднялся на холм и остановился. Слева, у леса, темнели силуэты сожженных домов.

— Лисий холм. Лет пятнадцать прошло, как сгинула деревня. Но людей не много полегло. Все к нам перебрались. Ничего. Живем! До замка, правда, далеко ходить, но мы привыкли.

— Что тут случилось? — заинтересовался Ри.

Лавр пожал плечами. То ли не хотел отвечать, то ли не знал.

Долго шли по степи. Трава, несмотря на позднюю весну, стояла прошлогодняя, сухая. Поле до сих пор не зазеленело всходами.

Замок уже виднелся на горизонте, но тропинка все петляла и петляла, а приближался он медленно. Лавр, не доходя, остановился.

— Отсюда вы сами. Дорогу не спутаете.

Лисий замок — красивый, сложенный из кедровых бревен — стоял на холме, спиной к лесу, окруженный каменной стеной и рвом. Воды во рву давно не осталось, вместо нее по дну стелился черный густой туман. Лука его не видел, чуть не сунулся вброд. Ри схватил чернявого за рукав, удержал.

Они беспрепятственно прошли по скрипучему подвесному мосту. Кованые ворота оказались не заперты. За окружной стеной рос запущенный сад, заросший терновником и необычными деревьями. Листья их были слабыми, узкими, зато плоды с тонкой кожицей — крупными, алыми, похожими на сердца. Луку передернуло. Кай крепче сжал рукоять сабли.

Входная дверь тоже оказалась не заперта.

Внутри Лисий замок был белым и розовым. Стены, обитые шелковыми обоями, увешаны картинами и гобеленами, полы покрыты коврами, диванчики и кресла обтянуты розовой кожей, столики и шкафы уставлены милыми безделицами из кости и золота. Повсюду свечи: на низких столиках, на подлокотниках диванов и кресел, в медных канделябрах, в подсвечниках и в пустых фарфоровых чашках.

Прямо от входа начиналась широкая деревянная лестница. Вверху она разветвлялась на два аркадных коридора, опоясывающих холл.

Хозяйки Лисьего замка возникли на верхней площадке лестницы прямо из воздуха, теней и неровного света. Их было шестеро. Высокие и красивые, они отличались друг от друга лишь цветом волос и глаз. Бледные лица, алые губы и красные платья, в которых хрупкие женщины походили на маки.

Ри сделал шаг вперед и изящно поклонился.

— Адриан Гроневальд! — удивилась нежная красавица с золотыми волосами и очаровательными ямочками на щеках. — Сколько лет прошло с твоего последнего визита?!

— Что с тобой произошло, Гроневальд? — перебила черноволосая. — Ты пахнешь как маг, но от твоей магии горько.

— Не люблю, когда горько! — капризно надула губки другая блондинка. — Зачем ты пришел сюда? Путь не близкий.

— Мне нужно убежище.

Женщины переглянулись. Золотоволосая усмехнулась.

— Разве наш замок похож на монастырь?

— Ни в коем случае. Да и я не монашествовать собираюсь.

— Тогда зачем ты нам?

— Дайте немного времени, и вы поймете, что я стою вашего внимания…

— Шутки прочь, — нахмурилась черноволосая. — Мы знаем о твоей войне с Советом Шести. Что если твои враги придут за тобой? Зачем нам такие хлопоты?

— Знаю, что вы способны справиться с ними. Тем более на своей земле.

— Ладно, Гроневальд. — задумчиво произнесла златоволосая. — В честь прежней дружбы позволим тебе остаться ненадолго.

Ри покорно поцеловал холодную пахнущую смертью руку.

— Мой жених тоже был воином, — грустно сказала одна из чародеек, приближаясь к Каю.

Она потянулась к его лицу, словно хотела поцеловать, но Миркалла одернула ее.

— Не тронь его пока, Лнор, Хочу сама рассмотреть его поближе.

Лнор отступила. Миркалла подошла к Каю, положила руки ему на грудь, заглянула в глаза. От красавицы пахло лавандой и пылью.

— Кто ты? — Она провела пальцем по его груди, в том месте, где проступала невидимая для Кая метка. Посмотрела внимательно на печать, затем вновь в лицо Северянина. — Ты странно пахнешь, воин. Морем, костром и железом…

— Это увлекательная история! — вмешался Ри, косясь на Луку. — Но позвольте рассказать ее чуть позже, не в дверях.

Миркалла обернулась, прищурилась и погрозила Ри пальцем.

— Ты умеешь заинтересовать, Гроневальд. Хорошо. Давай поговорим о твоем спутнике после ужина.

В холле тут же появились слуги. Рослые молодые мужчины в черных, наглухо застегнутых камзолах с золотой вышивкой. Держались они отстраненно, смотрели насквозь.

— Мы тебе тоже подберем подходящее платье, Ри, — поймала его взгляд Филиннион.

— Благодарю.

Двое лакеев провели мага и его спутников на второй этаж. Пока они поднимались по лестнице, Ри назвал спутникам имена чародеек. Златоволосую звали Миркалла Карнштейнская. Белокурую с самоцветами в волосах звали Джеральдина, ее молчаливую подругу — Кристабель, черноволосую — Зденка. Еще были Ленор и Филиннион, впрочем Кай и Лука тут же запутались. Запомнили лишь имя хозяйки — Миркалла.

Северянина и Войтека оставили за дверью. Они были вынуждены терпеливо ждать, пока Ри примет ванну и переоденется к ужину. Он вышел к ним уже разодетым — белая парча и алый бархат. Одежда скрыла шрамы, и теперь он выглядел так, будто всю жизнь принадлежал этому месту, лишь короткие, не мажьи волосы с проседью выдавали в нем чужака.

В большой, освещенной свечами столовой накрыли стол. Слуги сопроводили хозяек и гостя вниз и застыли за спинками стульев. Ягненок на вертеле, куропатки и цыплята, свинина и телятина, потроха, колбасы и просто куски жареного мяса горой возвышались над золотыми блюдами, на их фоне терялись овощи, соусы и закуски, хлеб, и много красного вина. Кай и Лука переступили порог столовой и остановились.

— Вы, наверно, тоже проголодались в пути? — повернулась к ним Джеральдина. — Милая, покорми их, — обратилась она к своей молчаливой спутнице.

Кристабель поднялась из-за стола, наполнила две тарелки мясом и поставила на пол.

Кай и Лука переглянулись.

Чародейки и Ри принялись за еду, изящно звенели приборы о фарфор, слуги подливали вино.

— Что не так? — повернулась к застывшим у входа мужчинам Джеральдина. — Вы не любите мяса?

Кай и Лука снова посмотрели друг на друга.

— Чем же угостить вас тогда? — спросила Миркалла, словно ножом по стеклу провела. Все за столом замерли. Затихли.

— Поешьте, — глухо посоветовал Ри.

Кай первым заставил себя сдвинуться с места. Лука последовал за ним.

— Боги, молю вас, пусть это будет не человечина! — прошептал себе под нос Войтек, брезгливо садясь на пол и придвигая тарелку.

Чародеи снова принялись за еду как ни в чем не бывало. Ели женщины с такой страстью, словно голодали несколько дней, сначала золотыми приборами, но затем вошли в азарт, хватали куски мяса руками, сок и кровь текли по лицу, по запястьям, пятнали шелковые платья.

После ужина чародейки провели Ри наверх, в подготовленные покои. И вновь Луку и Кая оставили у дверей, как собак. Кай усмехнулся.

— Правда, думаешь, что это весело? — спросил Лука.

— Мы сами сюда пришли, нас не звали, — ответил Кай. — Глупо теперь бунтовать. Видят они в смертных скот, и что? Все маги такие. Хоть покормили…

Северянин сел на пол, оперся спиной о стену. Из-за двери раздавался звонкий девичий смех и звон бокалов. Лука помедлил, затем последовал примеру Кая, сел напротив.

— Думаешь, безопасно здесь засыпать?

— Лучше по очереди, — согласился с его опасениями Северянин.

Но сон не шел. Не давали покоя замок, смех из-за двери и сквозняки. Кай плотнее укутался в плащ и спросил:

— Почему ты так не любишь меня?

— Потому что чувствую вранье, — ответил Лука.

Усталость давала себя знать, он часто моргал, пытаясь прогнать сон, но веки его слипались.

— Не пойму, где и в чем ты врешь, Северянин, но чувствую ложь ребрами.

— Чуткие у тебя ребра, Войтек. Только если тебе не говорят всей правды, значит, на то есть причины.

Лука не ответил. Он спал.

Стих смех за дверью, хотя никто не выходил. Кай всматривался в темноту коридора, вслушивался.

Скрипнула дверь, и из комнаты вышел Ри с масляной лампой в руках, поманил Северянина.

— Тебе пора представиться.

Кай переступил порог комнаты и внезапно оказался в бальном зале. Обитые алым шелком стены украшали головы животных. Над ними горели в канделябрах свечи, под ними выстроились черными статуями молчаливые слуги. У дальней стены стояли кушетки и кресла, на которых раскинулись, как цветы на алтаре, хозяйки замка. Перед ними на низких столиках расставили золотые тарелки с мясом. Запеченное, жареное, тушеное и отварное, целыми кусками и мелко нарезанное, словно не было ужина час назад.

Каю стало тошно, и он отвел взгляд. За окнами рос уродливый сад. Верхушки деревьев едва касались оконных рам, так что Кай понял, что находится на втором этаже странного замка.

— Воин… — задумчиво протянула Миркалла, разглядывая Северянина. — Ри сказал, что твой король мертв?

Кай не видел повода лгать, потому не стал.

— Там была корона и кости. Из склепа никто не выбрался, кроме меня.

— Кто же такое провернул? Почему не похвастался до сих пор? — удивилась Зденка.

— Возможно, он сам не знает о своей победе, — вступила в разговор Филиннион. — Кто, ты говоришь, напал на вас? Гули?

Кай кивнул.

— Бел Ваганс? — спросила она у подруг.

— Слышала, что он любит возиться с трупами, — подтвердила Миркалла.

Черноволосая печально вздохнула:

— Еще одна легенда умерла. Жаль.

— А я всегда мечтала попробовать кровь короля, — надула губки Джеральдина. — Может, выпить хотя бы тебя?

В ту же секунду она оказалась у Кая за спиной, привстала на цыпочки, провела горячим языком по шее. Северянин вздрогнул от неожиданности, схватил чародейку за запястье, сжал.

Она расхохоталась.

— Как бы не отравилась, милая, — заметил Ри. — Он не маг и не человек. Воин из пепла, железа и соли… Не самая вкусная смесь.

— Пожалуй.

Джеральдина дернула руку, высвобождаясь, но Кай не отпустил, и чародейка посмотрела на него удивленно. Попробовала вырваться. Снова и снова дергала рукой, с силой не женской, но Северянин держал. Ему самому стало интересно, на что он способен.

Чародейки замерли, насторожились, как кошки, не отводя от него взгляда. Миркалла поставила кубок на стол.

Джеральдина оскалилась, ее платье вдруг стало таять, окутывая хозяйку алым туманом, и она сама таяла в нем, но ее запястье в руках Кая никак не желало растворяться, и вот, спустя мгновение, перед ним вновь стояла чародейка. Взбешенная и напуганная.

— Можешь наслать на него какую-нибудь из созданных тварей. Он будет вынужден отбиваться, но давай в другой раз, — предложил Ри. Потянулся за кубком, отпил вина.

— Зачем выдаешь его секреты? — спросила Миркалла.

— Не большая тайна. Джеральдина и так сделала бы это. Я лишь сохранил нам время, мебель и приятный вечер. Давай оставим состязания на другой раз.

Кай разжал пальцы, выпуская руку чародейки. Она вернулась на диван. Молчаливая Кристабель протянула ей кубок с вином.

— Как так вышло? Он не подвластен нашей магии?

— И никакой иной.

— Забавно… — протянула Миркалла. — Хочешь служить мне, Северянин? Я заплачу вдвое больше Гроневальда.

Маг и Северянин обменялись взглядами. Ри не выдал беспокойства, но Кай его почувствовал.

— Не обижайтесь, госпожа, но я откажусь.

Чародейка уговаривать не стала. Она бросила на Ри задумчивый взгляд и улыбнулась собственным мыслям.

На следующий день, после завтрака, Ри поманил Кая и Луку за собой. В холле стояли деревянные ящики. Ри велел взять их и нести за ним.

— Добро пожаловать в лакеи, стражники, — весело подначил он их.

Лука, часто моргая опухшими от тяжелого сна веками, в долгу не остался:

— А ты здесь за кого будешь, Седой? Шутом или шлюхой?

Маг не ответил — сделал вид, что его это не задело. Дальше вел по замку, не оглядываясь.

Кай шел следом за чародеем. На подставках через равные промежутки стояли подсвечники, но свечи горели не везде. Мягкие ковры глушили звуки, но тем страшнее было. Если их не слышно, то услышат ли они? Сколько этажей в замке? Сколько коридоров и комнат? Высокие потолки тонули во мраке, свет лампы не достигал их. Все стены увешаны картинами в золоченых рамах и гобеленами. Смотрели с портретов знакомые лица хозяек, провожали взглядами.

Ри нашел узкую боковую лестницу и уверенно спускался вниз.

— И куда мы идем? — спросил Лука.

Лестница закончилась. Перед ними начинался длинный коридор.

— В мою старую лабораторию.

Маг отсчитал двери, у нужной остановился и достал ключи. Пока чародей возился с замком, а Кай держал над ним лампу, Лука озирался по сторонам. Из-за запертых дверей доносились шорохи, стоны и тихое рычание.

— Что там?

Ри отворил дверь, пожал плечами:

— Лучше не знать.

Запах внутри стоял отвратительный. Посредине стоял стол с каменной столешницей, в которую вбили штыри. На одном все еще висел железный браслет.

— Последний раз я был здесь, еще когда увлекался алхимией, — произнес маг, брезгливо смахивая со стола пыль. — Помогите убраться!

Казалось, маг наконец забыл о своих печалях. Впервые Кай и Лука видели его таким воодушевленным. Он расставлял на стеллажах банки, пузырьки и стеклянную посуду всех форм и размеров. В некоторых плавали части животных и птиц, блестел металлический порошок, плескались жидкости всех цветов. Другие пустовали. Ри хмурился, что-то считал в уме, разминал длинные белые пальцы, смеялся тихо собственным мыслям. Лука вжался в стену, вполне веря этому спектаклю.

— Хочешь дать крови для моего эксперимента, Войтек?

За стеной кто-то протяжно завыл.

— Чтоб ты сдох! — пожелал Лука, бледнея, и вышел из лаборатории.

Кай остался. Он прислонился к стене у двери, наблюдая за чародеем.

— Приятно вернуться к прежней жизни?

— Я давно наигрался в эти игры. Скучно.

Ри начал доставать ингредиенты, раскладывать их на столе перед большим чугунным котлом, посмеиваясь над собственной шуткой.

— Что ты делаешь? — спросил Кай.

— То, что обещал. Золото.

— Я думал, ты возьмешь его у госпожи Миркаллы.

— С чего ей платить моим телохранителям?

— Вода, горюч-камень, медный порошок… — стал перечислять Кай.

— А еще зубы волка и немного мажьей крови.

— Это все ты мог достать и в дороге.

— Мог.

— Ты мог создать золото еще там, на корабле?

— Мог. Но зачем? Теперь мы пришли, и я готов оплатить оказанные услуги. Никто из магов не платит наперед, стражник. Это не в наших правилах.

Кай впервые рассердился на него по-настоящему.

— Как сказала Александра, в тебе от мага лишь сказки по деревням. Пора бы пересмотреть свои правила!

Он развернулся и ушел следом за Лукой.

Ри это устраивало. Как бы он не привязался к смертным за последние дни, настало время расстаться.

В последующие дни они не разговаривали. Каю и Луке отвели комнату на чердаке. Ри проводил все время в обществе чародеек. Пока золото капля за каплей собиралось в котле и затем застывало в приготовленных формах, они знакомились с замком и его хозяйками.

Вставали чародейки лишь ночью. Впрочем, в сумерках, вечно царящих над этим краем, день не занимал много времени. Они обильно завтракали; слушали музыку в гостиной; играли в заморскую игру «шахматы», чаще со своими молчаливыми слугами, иногда с Ри; ужинали, а затем расходились по своим комнатам, затерянным среди бесчисленных коридоров замка. Время от времени кто-то из шести чародеек пропадал, затем вновь появлялся в замке, не переступая при этом порога гостиной.

Иногда приезжали люди. Красивые, но измученные, похожие на чародеев, они привозили целые телеги с ящиками и коробками. Сгружали все у рва, не смея пересечь его, и тихо уезжали. Со стен Кай и Лука дважды наблюдали, как слуги забирали подношение и уносили в подвалы. Иногда люди входили в замок, но ни Лука, ни Ри, ни Кай ни разу не встречали их после. Что с ними происходило? Кай мог лишь догадываться.

Он с трудом вел счет времени, быстро сбился из-за однообразия дня и ночи, потому не мог точно сказать, сколько не разговаривал с магом, прежде чем заметил, что Ри перестал заходить в лабораторию. Ничего хорошего это не предвещало.

Кай нашел Луку спящим. Войтек много спал в последнее время, то ли отсыпался за прошедшие в пути дни, то ли от скуки. Северянин еле растолкал его, бросил топор и броню к изголовью кровати.

— Одевайся. Идем.

— Куда? — удивился Войтек, но поднялся, взял топор и пошел следом.

Они нашли Ри в гостиной. Маг лежал в объятиях Зденки. Чародейка ласково перебирала его волосы и что-то шептала на ухо. Филиннион раскуривала для него трубку с опиумом. На первый взгляд ничего необычного в этой картине не было, именно так провел чародей несколько последних дней, но…

От вина и опия Ри не мог двигаться. Зденка отложила тонкую трубку и поползла к нему, легла сверху, поцеловала, улыбнулась подругам.

— Даже не думай кусать его, — холодно приказал Кай, пересекая комнату.

Джеральдина зашипела по-кошачьи. Лука перехватил удобней топор. От страха он вспотел, но отступать не собирался.

— Для ее шеи мне хватит и рук, Войтек, — успокоил его Кай.

Тени заскользили по стенам вниз. Северянин в два шага оказался рядом с Ри и Зденкой, схватил чародейку за узкие плечи, поднял и бросил на пол. Хозяйки Лисьего замка повскакивали. Гостиная наполнилась ветром, свистом и когтистыми тенями. Вот только Кая они тронуть не могли. Северянин, не долго думая, схватил Джеральдину за шею.

— Ладно, ладно! Похоже, мы увлеклись, — улыбалась Миркалла, жестом останавливая подруг. — Он сам просил лекарства от бессонницы, но если ты настаиваешь… Забирай своего хозяина!

Кай приказал Луке спуститься в подвал и собрать в сумки золото. Сам перетащил Ри в его покои, бросил на кровать, так что у того клацнули зубы. Перевел дыхание.

Ри плыл между сном и явью. Он тихо засмеялся, глядя в потолок слепым взглядом, а затем словно выплюнул:

— Сдохните все!

Кай хотел выйти, но остановился. Не ясно, говорил Ри эти слова ему или просто бредил.

— Сдохните! Сдохните! Сдохните!

Маг поперхнулся, закашлялся, повернулся на бок, и его стошнило.

Кай брезгливо поморщился. Ри открыл глаза, вытер губы тыльной стороной ладони, с трудом сел и посмотрел на воина. Зрачки его были расширены, превращая карие глаза в черные.

— Противно, правда? Разочарован?

— Да. Думал, маги не блюют.

Ри сполз с загаженной кровати на пол, прислонился к ней спиной.

— Спасибо, что заступился за меня. Не нужно было. Им моя кровь не понравится, пусть хлебнут.

— Ты чего-то вообще боишься? — спросил Кай, прислоняясь к дверному косяку.

— Нет, — не моргнув, ответил маг.

Кай не поверил.

— Тебе, трусу, странно такое слышать, верно? — усмехаясь, спросил Ри.

Северянин не ответил, но кулаки его сжались.

— Оскорбительно. Знаю, — продолжил маг. — Но признайся себе: я прав. Ты боишься, что тебя раскроют, и боишься, что, узнав правду, люди будут ждать от тебя подвигов. Боишься, что я тебя предам, боишься, что так и не придумаешь, что делать со своей жизнью. Тебе нравится быть ведомым, и ты смертельно боишься оказаться во главе отряда. Только поэтому спасаешь меня.

— Похоже на правду, — сказал Кай. — А ты? Если сейчас я выйду за дверь и не вернусь, ты все еще будешь бесстрашным?

Ри не ответил и бессильно откинулся на подушки.

Северянин разжал кулаки и тяжело вздохнул. Маг был слишком жалок, чтобы Кай мог сердиться на него.

— Нам пора уходить, Ри, — сказал он. — Нечего здесь делать ни нам, ни тебе. Я отправил Луку за золотом.

— Не говори глупостей, Северянин. Во всем Яблоневом Крае нет места, где могут укрыться такие, как ты или я, или дурак-Войтек. Куда ты предлагаешь бежать? Даже легендарный король подох, не смог схорониться от магов, а мы с тобой что? Просто сиди на заднице. Или уходи. Как хочешь.

Лука ждал на улице. Он собрал в лаборатории Ри золотые кирпичи и сложил в две тяжелые сумки. Увидев Кая, Войтек махнул призывно рукой.

— Бери и пойдем!

Но Северянин молчал.

Лука все понял. Он посмотрел на темный замок, на мертвый сад.

— Ты дурак, Северянин! Гроневальд подохнет здесь, но он сам сюда шел, к своим. А ты? Чего ждешь? Думаешь, господин маг оценит твою преданность?

Лука укоризненно покачал головой, сплюнул под ноги.

— Помрешь здесь ни за что.

Кай промолчал, упрямо сжимая губы. Он и сам не знал, почему не уходит. Стыдно было даже в мыслях назвать чародея другом.

Войтек не уговаривал, еще раз покачал головой и, взвалив мешки на спину, медленно побрел прочь.

Наутро Ри делал вид, что ничего не произошло. Он рассматривал свою лабораторию, лишившуюся золота, и разбитые неловким Войтеком колбы.

— Лука все забрал.

Маг носком сапога отодвинул в сторону осколки.

— Думаю, ясный ум тебе сейчас нужнее крепкого сна, — заметил Кай.

— Не спорю, — согласился Ри. Потом хмуро взглянул на Северянина. — Тебе тоже нужно было уйти.

— Я жду тебя.

— Напрасно.

— Я не знаю, кем ты был раньше, Гроневальд, но знаю, кем ты стал. И тебе не место в этом замке.

— Что ты знаешь обо мне и моем месте, стражник? — высокомерно ответил Ри. — Я знаю, куда пришел и чего жду. Не мешай мне!

Кай молча покинул лабораторию.

Прошел день, второй и третий… Ничего не менялось. Словно назло Каю, Ри продолжал проводить время в обществе чародеек, впрочем, от опия отказался. Ночами, мучаясь бессонницей, маг сидел в лаборатории, забавлялся алхимией.

Кай не верил в чудесный план Ри. Чего бы ни ждал, что бы ни вообразил себе маг, он ошибся. Но бросить его в замке одного, означало струсить и предать, и Кай упрямо ждал, пока Ри одумается.

Весна закончилась, наступило лето. Ночи стояли жаркие. Ри не закрывал окна, впуская в спальню ветер и лунный свет. Он не спал. Лежал на кровати, разглядывая созвездия на темном небе и ожидая рассвета.

Темнота сгустилась, стало холодно, и Ри сел. От сильной магии по стенам побежала изморозь. Он знал, кто так появляется.

В ночной темноте она походила на снежного призрака: длинное белоснежное платье, белая кожа, белые волосы вокруг молодого красивого лица. Йенни Линд.

Чародейка переступила подоконник, плавно опустилась на пол, остановилась. Ри отбросил одеяло, поднялся ей навстречу.

— Здравствуй, Адриан.

— Здравствуй, Йенни.

Замолчали. Несмотря на то, что Совет Шести старательно покопался в его памяти, он помнил их последнюю встречу. На площади, когда лошади потянули за веревки, разрывая на части тело его жены.

В темноте они едва видели лица друг друга. Йенни подошла, погладила его по щеке, провела пальцами по губам, по шее, наклонилась, поцеловала его плечо, потом отстранилась. Села на край кровати.

Ри был намеренно груб с ней. Он знал, что она хочет от него. Он опрокинул ее на кровать, задрал подол платья, но продолжить не смог. Кровь не вскипала. Йенни Линд не вызывала в сердце ни ненависти, ни любви. Было противно.

Он откинулся на спину рядом с ней, посмотрел в потолок, рассмеялся:

— Прости, дорогая, но ничего не выйдет.

Она сама расстегнула пуговицы на лифе платья, сбросила с себя нижнюю рубашку, встала над ним, белоснежная, обнаженная. Ри, продолжая улыбаться, покачал головой:

— Мне жаль, дорогая, но, копаясь в моей голове, ты забрала какое-то важное воспоминание. Что возбуждало меня в тебе? Не помню…

Он отстранил ее, поднялся с кровати, зажег лампу и сел в кресло у стола.

— Как ты нашла меня?

— Нечего песни перед смертными распевать. Люди такое не забывают, а верные люди еще и своим господам докладывают.

Он кивнул:

— Я знал, что вы найдете меня. Рано или поздно…

Платье заняло свое место на плечах. Йенни небрежно застегнула пуговицы на лифе и подняла взгляд:

— Я предложу это лишь один раз, Адриан. Останься со мной, и я позабочусь, чтобы тебя больше никто не тронул.

Чародейка оправила складки платья, подошла и остановилась напротив. Уже одетая, с непроницаемым выражением прекрасного лица.

— Память? Я верну ее тебе. Я хотела добра, боялась, что воспоминания о ней сведут тебя с ума…

— Значит, это ты?

— Я. Никому больше не было дела до твоего разума. До того, жив ты или нет.

— Как ее звали?

— Останься со мной.

Ри горько усмехнулся.

— Думала, что за десять лет я превращусь в кого-то настолько жалкого и бессильного, что прильну к ногам первого, кто проявит ко мне участие? Ты оставила грязную работу другим и надеялась, что я не пойму? Никому не было дела до того, как и с кем я живу. Никому. Кроме тебя.

Чародейка подняла подбородок. Она хотела возразить, но была слишком тщеславна, слишком горда, чтобы вымаливать прощение у того, кто перестал быть магом.

— Я могла бы взять тебя силой, Адриан. Что мне за дело до твоих желаний?

Он встал, и они оказались очень близко друг перед другом. Чародейка упрямо вздернула подбородок, но от его близости у нее участилось дыхание.

— Ты — женщина, Йенни. С чародейской кровью, вечно молодая, могущественная, но ты — женщина. Вам от мужчин нужно не тело, а сердце. Хочешь, чтобы я любил тебя?

— Не говори глупостей!

Ри склонился к ее уху, коснулся мочки губами.

— Как звали мою жену? — прошептал он. — Помоги мне вспомнить.

Она оттолкнула его, отступила на шаг.

— К утру здесь объявится весь Совет. Больше возможности отступить у тебя не будет. Неужели ты думал, мы не сможем выследить тебя? Что случилось с мозгами удивительного Адриана Гроневальда?

Ветер из окна взъерошил его короткие волосы. Ри встряхнул головой, закрыл окно и сел на подоконник.

Йенни топнула ногой, и стены, пол, кровать и кресло покрылись коркой льда.

— Дурак! Ах, как же ты меня разочаровал!

Ри почувствовал движение магических полей, знакомое покалывание на коже, но обратиться чародейка не успела. Портьеры на окне опали на пол, заскользили и вдруг стали шлейфами платьев. Джеральдина и Кристабель в мгновение оказались рядом с Йенни, схватили за руки, опрокинули на пол. Их шлейфы поползли по полу, по ногам Иенни, накрыли ее, укутали, как кокон бабочку. Джеральдина и ее пленница пропали.

Кристабель поднялась с пола, повернулась к Ри и рассмеялась.

— Кто это пожаловал к нам?! — восторженно воскликнула она.

Казалось, опасность вдохнула в нее жизнь. Все еще скалясь в улыбке, она подошла к нему, поднялась на цыпочках и горячо поцеловала в сомкнутые губы.

— Иди за мной, Гроневальд. Остальные желают видеть тебя.

В бальном зале гремел оркестр. Хозяйки замка уже были здесь. Разодетые в красный шелк и драгоценные камни, с обнаженными плечами и распущенными волосами. Их глаза блестели.

— Сыграешь нам, милый? Я слышала, ты хорош в этом? — спросила Зденка.

Ри покачал головой.

— Вы все слышали? К утру оставшиеся маги Совета Шести будут здесь. Хватит ли у вас великодушия простить меня?..

— Простить? — Кристабель широким жестом указала на подруг. — Мы разве выглядим напуганными?

— У них могучее войско…

— А у нас союзники.

— Союзники?

— Ты же видел наш сад? Сердца соседей на нашей стороне! Если твоя белоснежная красавица добралась до нас, значит и ее друзья уже близко. А значит, за их спинами сомкнулись ряды наших союзников.

— Хорошо, что они пришли. — Миркалла протянула Ри кубок с чем-то густым и красным. — Признаться честно, мы заскучали.

Он вежливо улыбнулся одними губами.

— У меня есть подарок для тебя, Гроневальд. Смотри, кого я нашла!

Ри обернулся и почувствовал, как что-то внутри оборвалось.

Александра была в белом подвенечном платье. Кружевной воротник до подбородка, длинные рукава. Русые волосы уложены в высокую прическу. Бледная и одурманенная, она водила взглядом, но не пугалась, не удивлялась. Словно смотрела издалека, словно сон видела.

Миркалла подвела ее к Ри. Улыбалась, обнимая Александру за талию, наслаждалась выражением лица мага.

— Слышишь меня, Русалка?

— Ты ее так называешь? Как поэтично! И сентиментально. Не думала, что ты такой романтик.

— Я могу быть любым. Только скажи — и я свяжу тебя.

Миркалла рассмеялась.

— Свяжешь. После.

Он мягко забрал руку Александры из пальцев чародейки, притянул к себе.

— Зачем вы привели ее сюда?

— Зачем ты привел ее к нам? Это подарок?

— Дорога на запад была долгой, а я здоровый мужчина. Она — моя.

Миркалла взяла поднесенный ей бокал, не отрывала от них любопытного взгляда.

— Ты слышишь меня? Ты хорошо себя чувствуешь? — тихо спросил Ри у Александры, но она не ответила. Смотрела рассеянно через его плечо в разбитые зеркала.

— Что вы сделали с ней?

Миркалла облизала кровь с губ, зажмурилась от удовольствия.

— Ох, и сладкая твоя Йенни. Отличный улов.

— Что вы сделали с ней? — повторил Ри.

Чародейка лениво пожала плечами:

— Ничего особенного. Пока.

— За вами долг. Отпустите ее.

— Нельзя иметь все, милый. Ты же знаешь. Мы уже дали тебе нашу защиту. А что ты заплатишь за девочку?

Ри уже знал, к чему его подводят.

— Кай?

— Чудесное предложение! — сделала вид, что удивляется, чародейка.

— Отличная игра, Миркалла.

Она скромно улыбнулась.

— Когда Кай отказался переходить на вашу сторону, вы решили уничтожить меня? Стражника без господина легче нанять. Только избавиться от меня следовало, не вызвав ненависти Кая. Сначала попробовали опий?

— Мы не прожили бы на этих землях две сотни лет, если бы были глупы, милый. И ты сам просил лекарство от бессонницы.

— А когда не сработало, вы нашли другой способ?

— Нашли, как видишь. Так что? Твой стражник или эта девочка?

— Вы плохо представляете себе, кто он и на что способен.

— Мы тоже многое можем, милый.

— Тогда мой ответ вам известен. Отпустите девушку.

В ту же минуту Александра судорожно вдохнула, будто все это время не дышала. Она наконец увидела Ри, увидела зал и чародеек, пьющих кровь, и потеряла сознание. Ри едва успел подхватить ее.

Когда Александра открыла глаза, все еще стояла ночь. Она лежала на кровати под пыльным балдахином, в комнате горели свечи. Рядом сидел Ри, положив холодную руку ей на лоб.

— Очнулась?

Она с трудом села. Во рту было сухо, слабость в теле непереносимая, даже дышать не хотелось.

— Помнишь, как оказалась здесь?

Последние дни Александра провела, как в тумане. Сначала все было благополучно. Ее с Коршуном, Тидом и Рыжим поселили в пустом доме у окраины деревни. Александра возилась с детьми, учила грамоте. Мужчины помогали деревенским строить дом для гончара Лавра — за это им давали кров и еду.

В покосившейся избенке, где они жили, было две комнаты и сени. Александра осталась жить в комнате справа. Там все еще уцелели стекла и ставни, а под окном рос куст сирени. Мужчины устроились напротив.

Впервые кошка приснилась ей дней восемь назад. Сидела — черная — на подоконнике, умывалась лапкой и блестела в темноте желтыми глазами.

В следующую ночь Александра проснулась от ощущения, что в комнате кто-то есть. Сон сковал тело. Она слышала шорохи возле изголовья, но не могла пошевелиться, не могла открыть глаз. Хотела закричать, но не смогла, тогда попробовала поднять руку… Просто поднять руку… Кто-то запрыгнул на кровать, сел на ноги. Александра смогла сжать пальцы в кулак, и от этого наваждение исчезло. Она резко села, и кошка испуганно спрыгнула с ее ног, бросилась к окну, на подоконник, а затем на улицу. Мокрая от холодного пота, Александра провела руками по лицу. Затем взглянула на окно. Разве она не прикрывала ставни?

На следующую ночь она заперла их. За день она никому не рассказала о ночном происшествии и убедила себя, что это была просто кошка. Но кошмар повторился. Снова окно оказалось раскрытым, и снова кошка сидела в комнате. Только на этот раз двинуться не получилось. Кошка улеглась ей на грудь и спала там до утра. Вреда не причинила, но утром Александра еле встала с кровати. Она чувствовала себя опустошенной.

Кошка стала появляться постоянно, и Александра никому не могла рассказать о своем кошмаре. Каждый раз, когда она открывала рот, голос отказывал ей. К счастью, спустя несколько дней Марья-Кривоножка сама поняла все.

Александру перевели в другой дом. Развесили над окнами чеснок, устелили дом полынью… Кошка не появилась. Вместо нее ночью пришла женщина с густыми каштановыми волосами и очаровательными ямочками на щеках. Постояла за окном, похмурилась. Затем раскрыла ставни и влезла на подоконник. Полынь ей не понравилась. Она фыркнула и перелетела к кровати по воздуху. И вновь Александра могла лишь открыть глаза, но не пошевелиться…

— Мне жаль.

Она вздрогнула, вдруг поняв, что все это время говорила.

— Почему вы не ушли? Лука принес вам золото?

— Коршун не дал. Сказал, что люди — не маги, своих не бросают.

— Ждали Кая?

— И тебя. Врацлав сказал Луке, что ты та еще сука, но — из наших. Ты не соврал, не предал, и мы не должны…

Ри улыбнулся.

— Говоришь все, о чем думаешь? Дурман Миркаллы. Пройдет скоро.

Он пальцами опустил край воротника, увидел две точки от укуса и поморщился.

— Я думал, четверо стражников смогут сберечь тебя, но ошибся. Значит, останешься со мной.

— Думаешь, что ты сможешь сберечь меня?

Она опустила ноги на пол, замерла от вернувшегося головокружения. Ри внезапно приблизился, обнял за плечи и поцеловал. Она вздрогнула, попробовала отстраниться, но он удержал ее. Целовал, пока хватало дыхания, потом отодвинулся сам. Оба тяжело дышали.

— Все не правильно. Все не так!

— Я сам решу, когда целовать тебя. Или не нужно было целовать?

Александра закрыла лицо руками, пытаясь собраться с мыслями. Посмотрела на него сквозь пальцы.

— Я правда тебе нравлюсь? Я? — спросила она.

— А я тебе? Без былого могущества я мало кому нравлюсь. Кто знает, может, скоро и постарею. Совсем не за что станет любить…

Александра поджала под себя ноги, села напротив Ри, взяла его лицо в ладони, посмотрела ему в глаза, требовательно и честно.

Плясали тени по стенам. Пахло воском и пылью. Ри перестал улыбаться. Его словно располовинили. Вот так же, в двух шагах от летней грозы сидела напротив другая девушка. Так же смотрела на него, и то чувство, что наполняет его сейчас, при взгляде на Александру, знакомо ему.

Непереносимая, лишающая дыхания, нежность.

Он не уберег свою женщину, когда был могущественным магом, так какое право имеет сейчас так смотреть в глаза Александре?

Она видела, как пропадает его улыбка, как ложится на лицо тень старого воспоминания. Она сама потянулась к нему, прижала губы к его губам, неумело и неловко. Она целовала его лицо и глаза, словно ее губы могли уничтожить эту проклятую тень! Александра сейчас отдала бы все на свете, чтобы забрать у него память!

Он поймал ее руки и отодвинулся. Словно упал занавес. Ри улыбнулся, одним движением губ обесценив все сказанное и сделанное минуту назад.

От нахлынувшей ярости и бессилия у Александры задрожали руки.

В эту минуту в стену замка ударила молния. Грохот разнесся по пустым коридорам, задребезжали стекла.

— Началось, — сказал Ри, поднимаясь с кровати и протягивая руку девушке. — Нужно найти Северянина.

Кай смотрел в окно на приближающееся войско. Там, где раньше стоял кедровый лес, лежало изрытое корнями поле. Бывшие деревья — великаны, сплетенные из столетних стволов, как куклы из соломы, медленно шли на замок. А над ними черной стаей летели крылатые огнедышащие быки.

— Еще пятеро осталось, — сказала за его спиной чародейка.

Северянин обернулся. Линор.

— Кого вы поймали?

— Йенни Линд. — Она улыбнулась. — Но я пришла за другим, воин. Твой господин променял тебя на девчонку из деревни. Ты теперь наш.

— Хорошо, — ответил он.

— Так просто? — усмехнулась чародейка.

— Я ценю вашу красоту и могущество. Но сначала вы должны победить.

Он вновь повернулся к окну.

— Смотри внимательно! — потребовала Линор и исчезла.

Черный туман из рва поднялся в воздух, окружил замок пеленой, будто дым от пожарища. Выли снежные волки, кружа вокруг рва, звали хозяйку.

Дальше ждать Кай не стал.

Замок мелко дрожал, тонко звенели люстры под потолками, роняя хрустальные лепестки. Тревожно колыхалось пламя бесчисленных свечей. Всматривались в коридор лица на портретах, но не видели Кая.

Он спустился по знакомой лестнице в подвал, прихватив с собой подсвечник из коридора.

Знакомый коридор. Тот же тошнотворный запах смерти, бьются за запертыми дверями неведомые чудовища, умирают безымянные пленники. Где-то здесь держат чародейку? У одной из камер на полу светлело пятно изморози.

Кай вернулся к двери, за которой находилась лаборатория Ри.

Давно он не заходил сюда. Все те дни, пока он ждал, что маг одумается, Ри сидел здесь один. Кай думал, что чародей просто убивает время, но оказался не прав. Маг заполнил лабораторию бочками, пахло гарью, металлом и чем-то сладким. Кай открыл одну — она оказалась до краев полна черным песком.

Кай поднял свечу повыше, с трудом протиснулся мимо бочек к столу, нашел железный молоток, которым Ри измельчал алхимические камни, и вернулся в коридор.

Он сбил замок и открыл дверь, высоко подняв над головой свечу.

В камере иней покрыл стены, пол, потолок, орудия пыток, превращая кошмар во что-то сказочное. Женщина повисла на стене напротив входа, оплетенная железной паутиной, как белая бабочка в плену у паука. Нити паутины впивались ей в руки, в шею, в ноги и живот. Они просачивались под кожу, соединялись с венами, становились продолжением сосудов, прокладывали для крови Йенни новый путь — в стены замка.

Чародейка открыла глаза, голубые, как лед. Впервые посмотрела на Кая.

— Кто ты?

Йенни увидела золотую печать на сердце незнакомца, присмотрелась.

— Кто ты? — вновь повторила она.

— А не все ли равно?

Он подошел к чародейке, руками начал рвать железные путы. От его прикосновения они съеживались, как трава от огня, рассыпались под пальцами серой золой.

Йенни закричала от боли, ее кровь из множества ран потекла по белой коже, закапала на пол.

Он подхватил ее на руки, белую и холодную, и вынес в коридор.

— Тебя послал Адриан? — спросила Йенни слабым голосом.

Кай покачал головой.

— Меня зовут Кай.

— Воин-северянин! — поняла чародейка. — Что ты делаешь здесь?

— Не хочу, чтобы ты умерла.

— Почему?

«Потому что ты похожа на великое произведение искусства, — подумал Кай. — Потому что я в жизни не видел никого прекрасней тебя».

Но вслух ничего не произнес.

Наверху, в бальном зале гремела музыка. Стены замка дрожали. Кай поставил чародейку на ноги лишь перед дверью, ведущей на улицу.

— Дальше ты сама. Сможешь?

Она смотрела на него удивленным взглядом льдистых глаз. Она не верила ему, ловила каждое движение, искала подвох…

Кай улыбнулся:

— Просто скажи спасибо. Не участвуй в этой битве. Второй раз я на помощь не приду.

Он открыл дверь, разрывая магическую пелену, как порыв ветра рвет туман, и пропустил ее вперед.

— Прощай.

Ри и Александра наблюдали за битвой из окон спальни. Ри обернулся на звук открываемой двери и с облегчением вздохнул.

— Где ты был?

Кай не ответил. Он увидел Александру, но удивляться не стал.

— С тобой все хорошо? — спросил он.

Она коротко кивнула:

— Нас будут ждать. Коршун говорил, что если в замке начнется что-то, вас будут ждать в брошенной деревне. У старого храма. Они все там. Мы должны поспешить!

— Тогда вперед! — согласился Ри.

Но вместо коридора они вышли из спальни в бальный зал.

Оркестр больше не играл, музыканты, как сломанные куклы, опустили руки и застыли. Все зеркала треснули.

Хозяйки Лисьего замка стояли полукругом перед беглецами.

— Уходите? — спросила Джеральдина.

Кай и Ри переглянулись.

— Отчего же «уходим»? — сладко улыбнулся Ри. — Я провожаю до двери свою спутницу.

— Стражник обещал служить нам.

— Если вы победите, — хмуро заметил Кай.

— А ты все еще не веришь?

В бальном зале посветлело. В треснувших зеркалах вдруг все увидели битву, словно стояли посреди поляны в бывшем лесу, и лишь тонкая паутина трещин отделяла их от сражающихся.

Далеко за их спинами возвышался на холме Лисий замок. Из-за облаков без устали били молнии, замок был пойман в светящуюся белую сеть, но черный туман клубился вокруг, не давая сети коснуться даже окружной стены. Огнедышащие быки рыли копытами землю, выли волки, пытаясь найти лазейку, перепрыгнуть ров, но их тут же рвало на части, лишь падали на землю грязный снег и кровь.

Над полем пронесся пронзительный звук рожка, и за спинами кедровых великанов, за спинами чародеев и их войск вздыбилась земля. Соседи, обещавшие Совету Шести не вмешиваться, послушно предавали. Бежала на обманутых железная конница… Оскверненная черной магией земля не держала теней, и они поднимались в воздух, окружали черным дымом войско нападавших. Замыкали кольцо.

Маги колдовали. Золотые молнии били в пелену, но тьма поглощала их, даже не дрогнув. Огнедышащие быки сбились с конницей врага, смешались в кучу… Лишь на миг чародеи смогли пробить защиту хозяек Лисьего замка. Милевская и Адденс прекратили стягивать грозовые тучи, разорвали пелену облаков и пустили солнечный свет на землю. Тьма за их спинами попятилась, отступила, проскользнула через разорванную стену белая северная сова, спеша покинуть поле боя. А затем вечная, кровавая магия стянула облака обратно, пряча землю от солнца. Черный плотный туман поднялся вновь, стал наступать, толкать к замку, где из рва навстречу войску Совета Шести вылазили липкие, голые, рогатые создания.

Александра сжала руку Ри, закрыла глаза.

Они снова оказались в бальном зале. Чародейки высоко подняли кубки с кровью.

— Кстати, стражник! Ты уже забрал свою плату. Твоя чародейка выбралась живой.

— Дурак ты, Кай, — печально сказал Ри.

Кай не стал оправдываться.

— Что ж, госпожа. Похоже, он уже куплен вами. Позвольте мне провести мою спутницу к ее друзьям.

— Ты должен обязательно вернуться, — предупредила Зденка. — Ты сам желал стать нашим другом, Гроневальд. Обратного пути нет.

— Конечно, госпожа. — Он улыбнулся, легкомысленно подмигнул Зденке. — Я же обещал сыграть вам!

Джеральдина поставила на поднос кубок и поманила Ри пальцем.

Чародейка подвела их к зеркалу. Прикоснулась к раме, и та стала дверным проемом. Ри толкнул стеклянную дверь, и они с Александрой переступили порог.

Слева громоздились развалины храма — они оказались в покинутой деревне.

— Маг!

Они вышли из храма — Коршун, Рыжий, Лука и Тид. Все усталые, в посеченной броне. Голова сотника была наскоро перевязана куском рубахи, он припадал на ногу. Кровь пропитала штанину.

Александра бросилась к нему, подставила плечо, но сотник не воспользовался помощью. Перенес вес на здоровую ногу.

— Пока ждали вестей из замка, пришлось и самим рубиться.

Он тяжело перевел дух. Присел на груду острых камней, что были когда-то частью храма.

— Где Северянин? — спросил Лука.

— Я вернусь за ним.

— А что сразу не привел?

Ри не ответил.

— Что ты задумал, маг? — прищурился Лука.

Ри молчал.

— Хочешь остаться в замке с чародейками? — угадал сотник.

Александра обернулась испуганно.

— Адриан…

— Не называй меня так! — жестко потребовал маг. — Если ты еще не поняла, то я не ношу больше этого имени!

— Оставил себе огрызок от старого и решил, что будешь другим человеком?

Она не испугалась его окрика. Сжала кулаки, смотрела решительно.

— Зачем тогда думаешь возвращаться в замок? Он не лучше могилы. Имя выдумал, так начни жить с ним!

Ри отступил.

— Не уходи, — уже мягче попросила Александра, чувствуя, что слезы выступают на глазах.

Он покачал головой.

— Подбирай сопли, парень, и идем, — вмешался Коршун. — Пока маги дерутся, нам нужно успеть уйти как можно дальше.

— Тут двенадцать магов сцепились, сотник. Я бы на вашем месте забился в какую-нибудь щель и не высовывался, пока все не уляжется.

— Мы так и сделаем. Только вместе.

Ри усмехнулся:

— Забирайте монашку и уходите.

— Эти твари чуть не выпили ее. Чуть не убили. И тебя убьют, дурак.

— Я не твой воин, сотник. Тебе не нужно спасать меня.

Коршун усмехнулся:

— Тогда кто ты? Сам-то решил?

Ри отвернулся и пошел обратно к ожидающей в воздухе стеклянной двери.

— За что любишь такого, красавица? Нет в нем сердца, и никогда не было.

Александра бессильно опустила плечи.

Битва окончилась. Кай стоял на окружной стене вместе с Линор и наблюдал, как рогатые создания из рва доедают трупы.

— Зачем я вам?

— Ты последний из божественных созданий, Кай. Из пепла, железа и соли. Тебя вылепили сами боги. Ярок-солнце, Марк-кузнец и Марина-море. Ты сам не понимаешь, насколько ты удивительный!

Она взяла его под локоть, положила голову на плечо.

— Только не освобождай больше наших пленников. Второй раз не простим.

Там, откуда они пришли, со стороны деревни, поднимался черный дым.

Чародейка выпрямилась, будто к чему-то прислушиваясь. Улыбнулась.

— Вернулся Гроневальд. Он обещал нам сыграть. Пойдем в зал!

И вновь, как месяц назад, Кай входил в бальный зал, освещенный свечами в золотых подсвечниках.

Посреди зала стояли, скованные по рукам и ногам, новые пленники. Черноволосая Милена Милевская в порванном лиловом платье. Густав Всеславский опалил свои русые волосы и красивые брови. Дариуш Адденс потерял знаменитый венец со львами, бросал яростные взгляды желтых глаз. Леонард Ясинский ждал, сохраняя спокойствие.

Они не узнали Кая, им было не до него. Они смотрели на чародеек. Кай видел, какая лихорадочная работа идет в их головах. Угрозы? Предложения?

Кай сжимал и разжимал кулаки. Ри ничего не мог предложить чародейкам, а эти маги могли. На что надеялся Гроневальд, оставаясь здесь?!

Ри вошел в зал сквозь раму треснувшего зеркала, подошел к музыкантам и взял скрипку. Обернулся, улыбнулся пленникам и чародейкам, подмигнул Северянину.

Кай шагнул навстречу чародею…

— Уходи, — сказал Ри и положил скрипку на плечо.

Он взмахнул рукой и, прежде чем пленные чародеи успели предупредить, прежде чем хозяйки замка успели заподозрить, Ри заиграл.

Музыка, полная тоски и решимости, мелодия, от которой хотелось заплакать или броситься в бой, проходила дрожью по телу, от затылка до кончиков пальцев, делала дыхание глубже и чаще, останавливала на полуслове, на полудвижении, на полувзгляде… Таяли улыбки на губах хозяек Лисьего замка.

— Ри! — крикнул Кай.

— Уходи, — ответил музыкант одними губами.

Музыка кружила и кружила по залу, поднималась до потолка, пробирала до костей. Люди не моргали, а огонь свечей оживал. Он тянулся вверх, извивался, рвался прочь от глупого мягкого воска.

Ри играл.

Оплыл воск, покосилась первая свеча, упала искра на скатерть и тут же вспыхнула, огонь поглотил скатерть, из рыжего котенка превращаясь в лису. Хозяйки замка не двигались, не думали, не следили… И только тут Кай понял, что это происходит во всем замке. Сотни свечей в коридорах, в комнатах, в столовой и в кабинетах так же сходят с ума, рвутся стать факелами.

Кай вспомнил бочки в подвале. Что Ри готовил в последние дни?

Северянин протиснулся между чародеями и слугами, выбежал в коридор.

Огонь уже ел портреты и гобелены, по полу стелился черный удушливый дым. Не чародейский — настоящий! Горели платья Миркаллы и Джеральдины…

Кай вернулся в бальный зал, расталкивая пленников и пленивших, бросился к Ри, схватил его за запястье, разрушая наваждение, потянул за собой.

Музыкант вывернулся, отступил. Тогда Кай выхватил у него скрипку, сломал о колено и бросил под ноги.

— Уходим!

Огонь охватил бальный зал. Прежде чем чародеи пришли в себя, Кай схватил Ри за запястье и силой потащил прочь.

Горел коридор, горела лестница. Они прорвались сквозь пламя и дым вниз, в холл. За их спинами безнадежно закричали объятые огнем чародеи, и даже их молчаливые слуги научились кричать. Но не было времени оборачиваться.

— Мы не отпустим вас!

Кай не узнал, кому из шести хозяек принадлежит голос. Он выхватил кастане, но драться не пришлось. Ри налетел на него сзади, схватил за ворот, толкнул к двери, едва видимой в дыму.

Внизу, в подвалах, прогремел взрыв. Замок встал на дыбы. Горячий вихрь пронесся по саду, сжигая тонкие деревья. Верхние этажи обрушились, сминая в один страшный ком чародеев, слуг, перекрытия и стены. Кай поднялся с земли, обернулся.

Ри стоял в каменной арке дверного проема, той, что осталась от входа в замок. Чудом невредим. За его спиной плясали огненные вихри огромного костра, так близко, что тлел камзол, но напуганным чародей не выглядел.

— Пойдем отсюда! — крикнул Кай.

— Куда?

Ри сделал шаг назад, и жар опалил невидимым дыханием его волосы.

— Я уже говорил: в Крае нет спокойного места.

— Тогда я его создам! Я стану королем и заставлю магов потесниться!

— У тебя не выйдет.

— Ты прав. Одному тут не справиться. Но у меня есть «ребятушки» и есть ты. Ты должен мне, Гроневальд!

Ри вышел в обожженный сад за миг до того, как рухнула арка, поднимая в воздух искры и пепел.

 

Часть III

Красиво полыхал Лисий замок. Огонь поднимал к небу рыжие хвосты, трещал, гудел. Нависло над замком темносерое облако дыма, волновалось, завораживало, в два раза больше самого замка! Казалось, вот-вот выглянет из него лик бога.

Приятно наблюдать за пожаром, когда горит не твое и нет в нем твоих близких. Ри так засмотрелся, что не заметил, как со стороны заброшенной деревни вышла Александра. Кай окликнул его. Маг посмотрел через плечо, но встречаться с ней взглядом не стал.

— Пора! — сказал Кай.

До деревни шли молча. За поворотом дороги они ожидали увидеть Лисий Дол, но вместо него навстречу поднимался лес из стекла и железа.

Александра заплакала. Она даже не сразу это заметила, просто сжала горло судорога и щеки стали мокрыми. Дыхания не хватало, она опустилась на траву на обочине и закрыла лицо руками.

Тид и Юрген присели рядом. Лука полез за флягой с водой. Кай растерялся, никогда не видел ее в таком отчаянии, не ожидал такой скорби от вечно сдержанной спутницы. Где Ри? Почему не обнимает ее, ведь он вечно крутился рядом, выменял ее жизнь на жизнь Кая? Северянин посмотрел на музыканта. Ри смотрел в другую сторону.

— Ты ведь знал, что они придут за тобой? — спросил мага Лука. — Знал, что учинят здесь?

Тихо спросил, словно далекий гром пророкотал. Ри равнодушно пожал плечами.

— Мы все забава для тебя, маг? Сукин ты сын!

— Хватит, — раздраженно потребовал Коршун. — Не в первый раз и не в последний мажьи войны людей губят. Рад, что в этот раз и их задницы поджарились. Не собачьтесь. Нам еще могилы рыть.

Кай смотрел на остатки деревни.

Магия растопила деревья и избы, землю и людей, подняла волной к небу, закрутила смерчем, превратила в стекло и так и оставила. Магии все равно, кто перед ней, и магам тоже. Отсюда, с тропы, Кай и остальные еще не видели всей картины, но уже знали, что деревня мертва.

Кай приложил руку к груди. Пекло, кололо сердце, словно кусок стекла в него врезался. Он сам не понимал, что с ним происходит, но если бы мог — сжег бы проклятый замок второй раз!

— Такое всегда случается, — попробовал успокоить его Ри. — Когда дерутся маги — гибнут смертные. Хватит ждать от нас добра. От меня, от Йенни…

— И тебе это нравится, Гроневальд? — спросил Северянин. — «Маги — сапог, люди — муравьи. Сильные в мире слабых…» Ты ведь понимаешь, где белое, а где черное. Не надоело договариваться с совестью?

Ри поморщился и первым пошел по тропинке.

Они поднялись по склону, повернули за поворот, обходя кладбище, и вышли к деревне.

Пчелы кружили над вырванными из земли яблонями, горели дома слева по улице. Справа магия подняла их в воздух, сплела из бревен, земли и стекла замысловатые высокие фигуры. Сквозь некоторые просматривались тела.

— Ри пойдет со мной, — сказала Александра. — Нужно найти саваны и подготовить покойников. Выкопайте могилы.

Никто не оспаривал ее право распоряжаться похоронным обрядом. Мужчины разбрелись по дворам в поисках мотыг. Александра повела Ри к колодцу. Здесь стояла широкая лавка, на которой собирались вечерами девушки и юноши. Ри сбросил обгорелый камзол, закатал рукава сорочки.

— Что делать?

— Несем всех сюда.

Пока остальные копали могилы, они вдвоем вытащили со дворов пятнадцать тел. Всех сожгло и изувечило магией. В испепеленных домах, наверно, остались еще. В разрушенных, ставших сплетением стекла, металла и дерева — жутких надгробиях от магов, — тоже.

Александра тяжело опустилась на траву под забором, провела рукой по лбу. Почему трава уцелела, тропинка между домами, колодец в середине села, а дом Марьи-Кривоножки нет?!

Она посмотрела на мага. Ри держался. Не размыкал губ, словно не губы, а сердце запер. Он не имел права оставаться безучастным! Но Ри смотрел поверх сожженных домов с печальным любопытством. И только.

— Думаешь, Совет Шести объединился против тебя потому, что ты влюбился в смертную женщину? Ох, милый! Забыл? Почистили тебе голову. Но, сам подумай, зачем им нападать? Если соседей тщеславие заест — всегда можно напасть на кого-то другого. Ты ведь был не из слабых, Адриан Гроневальд. Женился на смертной? Разве в этом беда? Кому какое дело, что происходит в чужом замке? Ты мог взять себе в жены смертную, мог двух, трех. Если могучий Адриан Гроневальд желал, то мог бы иметь сколько угодно смертных женщин… смертных мужчин… — Она усмехнулась. — Ты мог на кошке жениться, если бы захотел! Кому какое дело?

Ри не отвечал, смотрел себе под ноги, но она видела, что он слушает, видела, что попадает в цель.

— Ты так хорошо знаешь людей, их говор, их песни… — продолжила Александра. — Ты слишком много думаешь о забытом имени жены и совсем не думаешь об этом, верно? Отчего так? Где ты успел узнать о нашем говоре, ты, выращенный в чертогах чародеев? Я узнала их, живя среди людей, слушая их песни, сидя за одним столом. А где ты познакомился со своей женой? Чем добился такого доверия, что она тебя полюбила? Не как хозяина любит собака, не как хозяина любит лошадь.

Он разомкнул губы, хотел что-то возразить, но передумал, а Александра закончила:

— Имя… Думаешь, это важно? Я запомнила его, потому что тезки мы. Твою жену звали Александра. Все. Вот и отгадка. Подумай лучше не о том, кем была она, а о том, кем был ты.

Она поднялась с земли, отряхнула ладони и пошла вниз по улице. Там уцелел дом Лавра-гончара. Сил на печаль не осталось, нужно было закончить обмывать покойников, найти им саваны. Ри за ней не пошел.

Тид и Юрген закончили копать могилы, вернулись в деревню и смастерили носилки из молодой рябины, что росла у колодца. Потом все вместе носили тела на кладбище. Земля легко поддавалась. Добрая, она спешила укрыть в своих объятиях несчастных. Провозились до ночи. За один день кладбище за выгоном разрослось вдвое. Александра отпела покойников уже при свете луны.

Летняя ночь была неподвижной и тихой. И люди у свежих могил были тихие и неподвижные. Скорбь выела все чувства, все слова. Не осталось места даже для ненависти.

Так же тихо покинули они разрушенную деревню. Ближе к полуночи вышли к кораблю.

Несмотря на усталость, Тид поднял когг в воздух. Пока все закрепляли канаты, ставили парус и поднимали якорь, Ри стоял на палубе.

Он смотрел на темную, немую землю внизу. После сражения притихли птицы и звери. Даже сверчки не подавали голоса. А может, они тоже погибли?

Внутри — в душе, в сердце — было пусто. Александра дала ему ответ на мучительный вопрос, тайна раскрыта, но легче отчего-то не стало. Последние дни, проведенные с людьми, чувство, которое он испытывает к смертной женщине и ее последние слова поселили в нем новую муку. На чьей он стороне?

Ри обернулся. Северянин с остальными крепил снасти. Решится ли он назваться королем, как обещал? Опасность позади, все остыли. Впрочем, даже если он решится, такие поступки не совершаются вдруг. Нельзя пропутешествовать с людьми несколько недель, молча рассматривать попутчиков, держаться рядом с магом-обманщиком, а затем внезапно объявить себя королем. Для таких слов людей нужно подготовить.

Ри спустился в трюм. Гитара свадебного музыканта лежала там, где он ее оставлял. Он взял инструмент за гриф и вернулся на палубу. На него не обратили внимания. Даже Александра, стоявшая у дальнего борта, не подняла на него взгляда. Ри потянул за колышки, пару раз ударил по струнам, ловя нужный звук, натянул, снова ударил, затем заиграл.

Кай узнал песню сразу, с первых звуков. Это была все та же, любимая всеми баллада. О спящем короле. И остальные узнавали ее, поворачивались в сторону музыканта.

Ри запел. О далеком крае, где спят под землей воины из пепла, железа и соли, о чудесном короле, что вернет всем надежду, доблесть и отвагу…

Плыла над миром тоска. Сжимала сердце. Замирали люди на палубе. Звенели между гитарных струн литавры, врывались в бой трубы, поднимали, звали, требовали сбросить бремя страха и послушания. Ри ничего не боялся, пел в полный голос, а голос у него был сильный. И плыла песня над спящей землей, волнуя души, зовя на подвиг…

Ри закончил играть, но, как всегда, еще некоторое время вокруг стояла тишина. Люди прислушивались к чему-то в себе. Ловили, сохраняли отголоски музыки в сердцах, в мышцах, на кончике языка. Молчали.

— Хорошо поешь, — наконец сказал Рыжий, сбрасывая оцепенение. — Только нельзя так громко.

Ри отложил гитару, поднял взгляд.

— Отчего же? Когда сам король слушает, нельзя бояться.

— Ты о чем? — процедил сквозь зубы Лука.

Ри улыбнулся. Медленно, вызывающе.

— Ты не дурак ведь, Войтек. Лучше других понимаешь, что секрет Северянина не простой.

— О чем ты? — спросил Лука, но смотрел уже на Северянина.

Кай замер. Он не был готов. Принял решение, дал обещание, но надеялся, что сам выберет время и слова, не сегодня, чуть позже…

— Я это вижу, а значит, и вы видите, — продолжал маг.

Смотрел на Луку. Смотрел на Рыжего. Смотрел на Тида и Коршуна.

— Раны затягиваются на нем, как заговоренные. Его не берет магия. Он пришел с севера… Продолжать?

Теперь все смотрели на Кая.

— Что за глупые шутки? — дрогнувшим голосом спросил Лука.

Короткое мгновение растянулось в вечность. Кай принял решение и готов был рискнуть всем, чтобы изменить что-то в сдавшемся Крае. Но не сейчас! Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями!

Ри смотрел ему в глаза, и Кай не мог отступить от данного слова.

— А каким ты представлял меня? — спросил он Луку. — Что хотел увидеть? Корону? Хотел, чтобы после сотен лет сна я вошел в твою деревню под звуки труб? Чтобы устроил битву с чародеями так далеко от вас, чтобы все слышали, но не пришлось участвовать, обошло стороной? И я хотел бы. Но не выйдет.

Ложь далась просто. Замешанная на правде, она легко походила на нее. Что за король из него выйдет, если начинать со лжи товарищам? Кто важнее? Что важнее?

— Ты всегда это знал? — спросил Рыжий.

— Да, — солгал Кай.

— Почему не сказал сразу?!

— Ты бы поверил? Ты и сейчас не хочешь верить.

— Докажи! Где твое войско? Где корона? — требовал Лука.

— Тебе нужна корона на моей голове? Если есть корона — значит король?

Кай повел плечом.

— Я проснулся в пещере среди шестидесяти покойников, Войтек. Боги не пришли встретить меня. Ни Ярок, ни Марина, ни Марк. И люди не пришли. Вы поете балладу, как молитесь в храмах, — ни минуты не веря, что вам ответят. Но я пришел. Вот он я, стою перед тобой.

Минуту все молчали. Переводили друг на друга растерянные взгляды, ждали неизвестно чего. И Кай ждал.

— Ты… это… — Тид криво усмехнулся. — Мы все не в себе. Давай завтра поговорим, ладно?

— Боитесь поверить? — вмешался Ри. — Что ж, подождите доказательств, постойте в стороне. Кай прав: вам всем хочется, чтобы король объявился во главе могучего войска, прошел частым гребнем по Краю, уничтожая магов. Сделал все за вас. Кого вы ждали, распевая балладу за чаркой? Еще одного мага? Он сильнее любого из людей, но он не бог. Его создали на случай, если вы не справитесь. Еще немного, и не стало бы и этой возможности. Давай! Упусти ее, Войтек! И ты, сотник, постой в стороне! Авось обойдется без вас…

Мужчины хмурились. Им не нравилось то, что происходит. Замерла за их спинами, сжимая руки, безмолвная Александра.

— Ох…

Лука всмотрелся в лицо Северянина. Настойчиво и требовательно заглянул на самое дно, да только что там разберешь? Да, Северянин был не из простых людей. На него магия не действует! Твою мать, у него выбитые зубы заново вырастали! Но поверить, что он посланный богами король?

Они оставили их на палубе — Ри, Александру и Кая — и спустились в трюм, чтобы обсудить произошедшее.

Плыла над землей прозрачная, светло-синяя от звезд ночь. Сонно скрипели канаты, вздыхал, хлопал парус. Чернела внизу выжженная степь.

— Кай?

Она робко коснулась его руки, остановилась рядом. Звездный свет очерчивал ее силуэт, но лица не разглядеть.

— Ты ведь знаешь, что это неправда? — тихо спросил Северянин.

— Не знаю. Никто не знает.

— На мне печать стражника, а не короля.

— Представь на мгновение, что в той пещере не было короля.

— О чем ты?

— Представь, что там всегда были лишь шестьдесят воинов и одна корона. Ведь тогда это прекраснейший заговор, достойный богов! Если они и верно все предвидели и хотели помочь людям, разве не умней создать шестьдесят безупречных воинов и оставить им одну корону, чем создавать одного короля?

— И как бы воины решили, кому ее надеть? — усмехнулся горько Кай.

— Если бы их создавала я, то забрала бы из сердца каждого тщеславие. Ни один из них не желал бы ни славы, ни богатства, ни удовольствий.

— Тогда что вело бы их?

— Благородство. Бесстрашие. Такие люди смогли бы договориться.

Помолчали, даже Ри ничего не сказал.

— Спасибо, — наконец произнес Кай.

Он поцеловал Александру в лоб и ушел в трюм. Скрипели снасти, поднялась над горизонтом тревожная, укутанная в тонкие облака, луна.

Ри придвинулся к Александре, остановился так близко, что коснулся плечом ее плеча. Они боялись говорить. Боялись, что слова заставят принимать непростое решение. Им так нужно было чувствовать родное плечо. Они просто хотели быть рядом. Так и стояли, молча рассматривая луну, прикасаясь друг к другу. Ри первым склонился к Александре, положил голову на ее плечо, и она ласково погладила его по опаленным волосам…

Кай спустился в трюм, думая над словами Александры.

Пепел, железо и соль. Неуязвимый для времени, магии и меча. Достаточно этого, чтобы начать войну? Достаточно, чтобы заменить истинного короля? Должно быть. Истинный король не восстанет из мертвых.

Он вошел, и стоявшие в трюме воины замолчали.

— Что вы решили? — спросил Кай.

— Значит так, — избегая смотреть ему в глаза, сообщил Войтек. — Пойдем на север. Покажу тебя нашему воеводе, пусть он решает.

— Вашему воеводе?

— Слышал что-то о Вольной Рати, ваше величество?

— Немного.

— Я — десятник из Вольной Рати. Мы впятером — я, Юрген, Никола, Алее и Алее Малый — шли за золотом. Я слыхал, что на крайнем севере, за Волчьей грядой, драконы вьют гнезда в норах, полных золота… Нелегкая вывела нас к тому злополучному поселку, что и тебя. Вот и вся история.

— Зачем золото?

— Купить железа. На севере не густо с железом, а без него войску никак.

Кай кивнул.

— Будет тебе железо, Войтек.

— А что с магом? — спросил Лука. — Я не поведу его к своим.

— Пока запрем, чтобы дороги не видел, а там посмотрим, — вмешался Коршун. — Не выбрасывать же за борт. Он хоть и мажьей крови, но гляди-ка, Лука: слово свое сдержал, короля чародеям не отдал. Авось пригодится еще.

Следующие две недели они летели обратно на восток. Несколько дней под килем корабля тянулась выжженная степь. Дважды они проплывали над обугленными, почерневшими маяками — Совет Шести, двигаясь к Лисьему замку, проложил дорогу на запад огнем.

В маленькой каюте капитана было темно, пыльно и душно. Единственное окно Тид закрасил снаружи смолой, и в каюте день и ночь чадила свеча, чтобы хоть немного осветить комнату. Но Ри не жаловался.

Александра приносила ему еду и сидела рядом, пока он ел. За дверью, по условиям Войтека, всегда дежурил кто-то из «ребятушек», не оставляя Александре и магу возможности поговорить.

Кай навещал его вечерами, когда все ложились спать.

— Расскажи мне о магах, — просил Северянин.

И Ри рассказывал. Все то, о чем Кай не мог знать. О том, как маги предали людей и богов, о том, как разделили Край на маноры и воздвигли тысячи стен, о том, как все воевали со всеми, как магов становилось все больше, а земли все меньше, о магии, ее силе и слабости. Ри выдавал секреты без малейшего сожаления: он хотел увидеть, что сможет сделать с этими тайнами Северянин.

Кай слушал внимательно, изредка задавал вопросы, но какие выводы делал — Ри не знал. Северянин уходил около полуночи, чтобы на следующий день вернуться с новыми вопросами. Как маги удерживают людей в подчинении? Как заставляют служить себе? Как ограждаются от смертных?

— Раздобудь личину, Кай, — посоветовал Ри в один из последних разговоров.

— Зачем?

— Если хочешь бороться с магами, тебе придется стать бессмертным, как они, а для этого есть только один способ: откажись от своего лица. В прямом бою вы не сможете победить. Если вас разобьют, если тебя возьмут в плен, кто-то другой должен взять на себя твою роль. Маги — многоликое чудовище, и если хочешь бороться с ними, ты тоже должен стать многоликим. Никто из людей не узнает истинного короля, даже если увидит его перед собой, как не узнали до этого. В этом и есть ваша сила. Сделайте короля бессмертным.

Кай задумался над его словами, но соглашаться не спешил.

Прошла неделя, они повернули на север, и под килем корабля потянулись знакомые леса, расчерченные лентами рек. После битвы в Лисьем замке четыре крупных манора лишились господ, потому леса, тропинки и реки полнились беглецами, идущими на север. С высоты летящего корабля они походили на муравьев. Глупых и беззащитных. Беглецы шли известными путями. Почти всех ловили.

Небо наводнили невольничьи суда с юга, и их когг не вызывал подозрений.

По приказу Кая подняли белый парус, означавший, что они хотят говорить. Отозвался один из невольничьих нефов. На золото, вывезенное из замка, Северянин распорядился купить крепких железных ошейников, кандалов и… железную личину.

— Это еще к чему? — спросил Лука, рассматривая дешевую, уже гнутую в бою маску.

— Так нужно, — коротко ответил Кай.

Лука пожал плечами, но до расспросов не опустился.

Позже собрались в трюме на совет.

— А что дальше? — спросил Тид. — После того, как мы доберемся до Вольной Рати? Как только маги поймут, что мы собрались воевать, — раздавят, как вошь.

Впервые он признавал за Каем право принимать решение. Впервые смотрел, как на предводителя. Они все смотрели. Ему тяжело давалось их внимание, он ссутулился, словно стараясь стать меньше, и тут же сам себя одернул, выпрямился, почти слыша хруст собственных костей и страхов.

— Мы начнем войну, — отвечал Кай. — Но не такую, о какой вы грезили, распевая балладу.

Он положил руки на карту, на цветные пятна мажьих земель, разделившие всю землю от севера до юга, от востока до запада.

— Эта война многим не понравится. Вы так долго ждали громких походов и удалых сражений, но я не могу обещать их вам. Не сейчас. Чем тише мы будем, тем больше надежды победить.

Кай перевел дыхание, обвел взглядом людей.

— Я знаю, о чем прошу, и не буду врать: не многие доживут до победы. Возможно, меня не будет среди них, но король… — он помолчал. — …король должен выжить любой ценой.

Он положил на стол железную личину.

— Отныне мое лицо будет выглядеть так.

— К чему ты… — насторожился Лука.

— В бою может погибнуть человек, Войтек, даже из пепла, железа и соли, но для маски всегда найдется другое лицо.

В комнате повисла тревожная тишина. Впервые Лука смотрел на Кая с уважением.

Утром пятого дня они обогнули с запада Ильберсовы горы, долго шли над руслом Оди, затем свернули на восток, в сторону от торговых путей и деревень.

Зелень под килем выцветала. Желтели листья, меркли. Вместе с летним теплом уходили краски. Северное лето встречало снегом. Землю уже укрыл тонкий кружевной слой. Редкие снежинки пролетали в воздухе, обжигали лицо колючим прикосновением. Лука наконец позволил Ри выйти из трюма.

— Опустим корабль на пруд, пойдем к нашим пешком, а то лучников поднимут.

— Много вас там? — спросил Ри.

— Достаточно, — уклончиво ответил Лука.

Спустя час они пришвартовали корабль к берегу, спустили парус и укрыли палубу еловыми ветками. Затем Лука и Рыжий сколотили грубые сани на деревянных полозьях и погрузили на них ящики с железными ошейниками.

Кай надел личину.

Шли не таясь. Трещали между сосновых ветвей сороки, мельтешили белки. Однажды даже лисица мелькнула вспышкой пламени. Впереди — Лука Войтек. За ним Кай, Тид, Ри и Александра. Замыкали Юрген и Коршун.

В землю под ногами Луки ударила стрела, и все остановились.

— Это я — Войтек! — крикнул Лука.

Теперь, вглядевшись, Кай различал среди веток большие гнезда разведчиков. Не два и даже не три. Из укрытия между еловыми ветками спустились тонкие маленькие лучницы в мужской одежде. Девушки были сестрами, это сразу бросалось в глаза — они были похожи. Но та, что шла впереди, была черноволосой и кареглазой, а та, что позади, — светловолосой и голубоглазой. Обе острижены по-мужски. У Тида тут же заблестели глаза. Но девушки скользнули по нему равнодушными взглядами и прошли мимо. Светловолосая остановилась рядом с Александрой. Чернявая подошла к Луке:

— И верно, что ты, Войтек! И Юрген с тобой. Где пропадали? Леший по лесам водил?

Она смерила взглядом Кая, задержала взгляд на железной личине.

— А с этим что? Урод или нас боится?

Лука рассмеялся. Обнял лучниц и представил остальным. Чернявую звали Забавой, светловолосую — Любушкой.

— Ладно, девки! Ведите к нашим. Подарки им привезли.

Северные леса, как и степь на юге, были легендарными по своей протяженности. Здесь тоже стоило бы поставить маяки. Они шли, и шли, и шли. А вокруг все еще склонялись одинаковые сосны, трещали сороки, мелькали белки и лисицы. Здесь не было троп, не было приметных мест. Ветви закрывали небо, и даже по солнцу не угадать направления, особенно в снежный день, когда тонкие белесые облака скрыли его за густым кружевом. Кай еще не раз различал подозрительные сплетения ветвей, как бы случайно перекинутые ветром стволы. При желании, дозорные могли вообще не спускаться на землю.

Мешки с железными кандалами и ошейниками тащили по очереди. Останавливались, но сменщиков тут не было, оттого и дорога до лагеря Вольной Рати заняла не один час.

Пока шли, никто не разговаривал. Все устали, раздражали мошки, что лезли в глаза, нос и рот.

— Ну, как тебе живется без храма, монашка? — спросила Любушка, что шла рядом.

Александра поспешно одернула рукав рубахи, пряча священный узор. Любушка усмехнулась и обогнала ее, выходя к дороге. Они уже пришли.

Посреди леса стоял деревянный город. Бревенчатые избы, в два этажа, лошади в загонах, сараи с коровами. Бегали между дворами дети, нянчили котят, собаки облаяли прибывших. На то, что здесь стоит войско, ничего не указывало. Ри, видя все это, усмехнулся. Кай — нахмурился.

— Это ваша Рать? — спросил он у Луки.

Тот не понял сомнений Кая, кивнул.

— Сколько вас?

— Достаточно. Около тысячи, если надо.

— Если надо? — переспросил Кай. — Давай честно, Войтек. Сколько из них готовы оторвать задницы от печи, если я позову? Сколько из них готовы умереть завтра, не съев утром блинов?

Ри расхохотался в голос, и Лука бросил на него сердитый взгляд.

— Это с такой ратью вы собрались воевать, ваше величество? — уточнил маг. — О! Нужно было оставаться в Лисьем замке. Ты потратил мое время впустую, Северянин.

— Прикуси язык, Ри! Надоело твое ёрничание. Хочешь умереть — я попрошу здешних ребят вздернуть тебя на дереве. Объясню, кто ты и откуда, — они будут старательны.

Он перевел взгляд на Луку.

— Если ты — десятник, значит есть и тысячный? Веди меня к нему.

Дом воеводы стоял посреди деревни. Двухэтажный сруб, с затейливыми резными ставенками, наличниками, перилами и карнизами. За низким забором бегали дети, женщина развешивала на веревках белье.

— Ох, Лука! — всплеснула она руками.

Войтек отмахнулся от бабы и повел спутников в сени.

Александра осталась снаружи. Сбросила мешок с железом у порога, повела плечами. Хозяйка пробовала пристать к ней с расспросами, но ничего не добилась. В сердцах всплеснула руками и ушла со двора к соседке.

Воевода Миклош Немет чинил меч. Чистил от ржи, правил. Луке и Рыжему обрадовался, на остальных бросил тяжелый взгляд.

Воеводе было пятьдесят, крепкий, бородатый, полноватый от возраста, густые черные волосы с проседью, карие глаза и прямой нос. Он крепко обнял Луку, затем Рыжего. Ему хватило взгляда, чтобы рассмотреть Ри, Коршуна и Тида. На Северянине он задержал взгляд.

— Ну рассказывай, Войтек. Кого привел?

— Короля.

Воевода усмехнулся, но Кай уже устал за последние дни уговаривать. Он снял личину, провел рукой по вспотевшему лбу и, без приглашения, устало опустился на лавку.

— Я не король, по-твоему? И ты не воевода. Когда у нас еще были города, таких называли градоначальниками. А теперь как? Староста?

Немет ударил кулаком по столу, но Кай даже не вздрогнул.

— Нечего передо мной кулаками стучать. Лучше войско свое до ума доведи.

— Какого Лешего ты привел сюда этого полоумного, Войтек?! — вскричал Немет, вскакивая.

— Богами клянусь, есть в нем что-то. Давай испытаем сперва, а затем уж решим…

— Испытаем? Как?

— Если я принесу вам голову господина Ваганса и корону, поверите? — спросил Кай.

Воевода вернулся на лавку.

— Отчего же не поверить, если такой подвиг совершишь.

И громко добавил, повернувшись к Луке:

— Верно, что полоумный.

Ночь провели в доме воеводы.

Кай проснулся перед рассветом. За маленьким окном едва серело небо, кричали петухи во дворе. В доме все еще спали. Сонное дыхание обнимало тела и души, берегло от тревог дня. Он тихо поднялся, надел сапоги, надел рубашку и запыленный плащ. Вышел во двор.

Ри сидел у колодца, запрокинув голову и вглядываясь в небо. Увидел Кая, улыбнулся. Северянин подошел ближе, набрал пригоршню воды из ведра, умылся, царапая щеки ледяной коркой. Глубоко вздохнул и сел на лавку рядом с чародеем.

Светлело небо на востоке. Красное от мороза, поднималось среди сосновых ветвей солнце.

— Я не знаю, что вкладывали люди в богоизбранного короля. Никто не знает. Поэтому просто будь им. Они пойдут за тобой, — сказал маг.

— Пойдут ли?

— Как ты пошел за мной, как я — за тобой. Всем нужен маяк. А ты не просто рожден человеком, ты лучше их всех. Крепче, умнее, сильнее. Ты не должен быть травой, гнуться, куда ветер дует, да и не сможешь. С короной или без нее, ты — избранный.

Кай покосился на мага:

— Сомневаешься, что я ее раздобуду?

Чародей многозначительно промолчал.

— Я достану ее, Ри. Из-под земли, но достану.

Ри встал напротив Кая и посмотрел ему в глаза без тени усмешки.

— Это хорошо, что ты в себя веришь, Кай. Тебе нельзя зависеть от чужой веры. Это боги живут ею, а вот королям лучше учиться у магов: жить, ни в ком не нуждаясь. Тебе будет одиноко, мой друг, но иначе нельзя. С людьми — странная закономерность — чем меньше от них зависишь, тем больше они хотят зависеть от тебя.

— К чему ты говоришь все это?

— Я кажусь тебе веселым парнем, Кай. Недалеким, избалованным, легкомысленным. Но лишь кажусь. По человеческим меркам я — старик. Послушай мудрые слова, король. Я не часто делюсь мудростью.

— Говоришь, будто напоследок. Прощаешься?

Ри улыбнулся:

— Наперед. Возможно, потом не будет времени. Король Яблоневого Края не может дружить с магом.

Замолчали. Кай хотел бы возразить, но Ри был прав. Здесь, от этого колодца, их дорога раздваивалась, расходилась в разные стороны, и он сам выбрал этот путь.

— Чем займешься? — спросил Кай.

Чародей потянулся:

— Пойду на север. Как думаешь, в северных городах нужны музыканты?

В доме хлопнула дверь, на улицу вышла хозяйка, неловко поклонилась Каю и пошла к хлеву, кормить корову. Ри сбросил оцепенение и, не прощаясь, пошел в дом.

Выехали перед рассветом третьего дня. Отряд собрали небольшой, чтобы не привлекать внимания: Кай, Юрген, Ри и восьмеро крепких ребят.

Мягко стелился ковер прошлогодней хвои под копытами коней, пахло смолой и конским потом.

Верхом, без поклажи, дорога давалась легче. Все как один надели чешуйчатые доспехи, кожаные нарукавники, темно-зеленые шерстяные плащи. На седлах висели шлемы с бармицами, железные личины. Свою Кай надел еще в доме воеводы.

— Высоко замахнулись, ваше величество, — невесело рассуждал Рыжий. — Нам бы сейчас начать с кого помельче.

— Что так? — поинтересовался Кай.

— Знаем мы эти земли. Две беды в том маноре. Маг сильный, и стражники ему преданы до печенок. Золотом он их прельстил или колдовством — нам разницы нет. А вот драться за него они будут до последнего.

— Если мы даже корону не сможем раздобыть, то какой из меня, на хрен, король и какие из вас воины?

Юрген вздохнул и больше этот разговор не заводил.

Переночевали в лесу, а к полудню следующего дня дошли до границы манора. По ту сторону их ждал верный человек из деревенских. Он не мог отказать в просьбе воеводе Вольной Рати, но всю дорогу оглядывался с опаской на незнакомцев.

Лес окончился или, точнее, — прервался. Широкая река резала его надвое, спускаясь с плоскогорья в долину. Торчали из воды верхушки сухих деревьев. Посреди широкого русла, сплетенный из сосен, как чудная кукла из соломинок, стоял замок. Вокруг него пенилась, шумела вода. В туманной дымке, парящей над рекой, перекатывались мускулистые белые плечи великанов, кисти рук, затылки, и вновь все скрывалось в воде и брызгах.

— Эру-Таеш, — объяснил Юрген. — Маг подчинил себе ее сразу, и теперь река служит ему. Пускает в замок лишь с чистыми мыслями. Если думаешь что-то против Бела — потонешь. Не знаю, как он это чует, но обмануть пока не выходило. Не один наш человек потонул здесь.

Даже Ри присвистнул, склонив голову набок. Кай спешился.

— Что скажешь? — спросил он у чародея.

Ри тоже спрыгнул с лошади, пошел вниз по склону. Близко к воде подходить не стал, остановился в нескольких шагах, прислушался к ощущениям. Чужая магия не колола кожу — жгла.

— Плохо все, — сообщил он, возвращаясь к всадникам. — Держать реку в своей воле постоянно невозможно, да только наш умелец придумал способ. Помните Лисий замок? Черная магия. Эй, парень, топят людей в реке?

Проводник кивнул.

— Вот и способ. Надейся, что тебя река не тронет, Кай. Разрушить эти чары может лишь хозяин замка.

Северянин все же рискнул подойти к реке. Из воды вынырнуло лицо великана, водянистые глаза взглянули спокойно, но неприветливо. Голубой язык лизнул берег, земля посыпалась вниз, Кай едва успел отступить, как кусок подмытой земли рухнул в воду.

— Да уж… — протянул Ри.

— Сделаем плот, — приказал Кай. — В замок пойду один, вас река все равно не пустит.

— Глупости говорите, ваше величество! — возразил Рыжий. — Если тут потонете или в замке вас порубят, то восстание закончится не начавшись.

— Это и есть начало, Юрген. Сейчас или никогда.

И Кай первым взялся собирать ветки.

Он отплыл один. Увязал в живой воде шест, волны-плечи едва не опрокидывали плот, но Кай доплыл до замка. Не давая течению отнести его, схватился за стену и стал огибать замок слева.

Замок Ваганса словно вырастал из воды. Стволы кедров сплелись друг с другом, как косы девицы. Внутри, как и в любом другом мажьем замке, служили люди. Поэтому как бы не желал уединиться маг, причал для лодок был, и дверь была. В единственной привязанной здесь лодке спал лодочник, положив под голову свернутый плащ. Кай вышел на узкий причал, отпустил плот и достал кастане. Человек лишь глубоко вздохнул во сне.

Дверь была не заперта. В темном коридоре, что начинался за ней, царил густой полумрак и пахло древесиной.

Шаг за шагом, почти на ощупь, Кай преодолел его и подошел к подножью лестницы.

Он ожидал вот-вот с кем-нибудь столкнуться. В послеполуденный час кухарки готовили ужин, слуги накрывали на стол, у лестницы, что вела наверх, должны стоять стражники! Никого вокруг не оказалось.

Он поднялся по двум лестничным пролетам, ожидая удара в спину. От напряжения вспотели ладони.

Здесь начинался широкий коридор. Тускло горели свечи, освещая позолоту стен и лепнину потолка. Воск оплыл, никто их давно не менял. Здесь Кай наконец встретил именных стражников Бела.

Они все спали. Больше сотни воинов.

Прислонившись спинами к стенам, усевшись на пол, выронив мечи и щиты, запрокинув головы и уткнувшись лицами в ковры. Кай снял личину, опустил руки и, растерянно озираясь, пошел вперед.

Он открывал двери и везде видел одно и то же: люди спали. Спокойно стучали сердца, тихо вздымались груди. Спали стражники, спали служанки, спали шуты и лакеи, спал виночерпий, прислонившись головой к бочонку с дорогим вином, спали пышногрудые девушки в полупрозрачных рубашках, свернувшись на широкой кровати.

Дверь в конце коридора не имела замков и дверных ручек. Ее запирали магией, но Кай толкнул посильнее, и она раскрылась.

Бел Ваганс стоял посреди тронного зала, скрестив руки на груди. Бледный, светловолосый с сильным подбородком и широкими плечами. Если он и испугался, то хорошо скрывал это.

— Кто ты такой и что делаешь здесь? — требовательно спросил маг.

— Я пришел за своей короной, — честно ответил Кай.

Маг растерялся. Он щурился, пытаясь угадать подвох, он рассмотрел печать на сердце Северянина, но не понял ее значения, он ждал, что будет дальше, и внезапно Кай понял, что ошибся.

Чародейки Лисьего замка лишь предположили, что чернокнижник Ваганс причастен к гибели людей в гроте. А предполагать — это не все равно что знать наверняка, и Кай ошибся. Не было в этом замке ни его короны, ни подсказки, где ее искать.

— Я не понимаю, о чем ты! — раздраженно сказал маг. — Кто ты? Ты не похож на мага. Где твой хозяин?!

Кай сжал губы. В замке не было короны, но была голова, которую он обещал принести. И он пошел на мага.

Ваганс отступил, замахал руками, сплетая заклинание, и тут же толкнул раскаленную паутину вперед, но мажий знак рассыпался искрами, не причинив Каю вреда.

В последний миг Бел попробовал обратиться. Его тело начало расти, лопнула одежда, обнажая лохматые медвежьи плечи, пальцы вытянулись, обернулись когтями, и лопнула кожа на лице, выпуская вперед выпирающие кости челюсти…

Кай схватил его за кадык, от этого до конца обратиться у Бела не получилось.

Сабля полоснула по изуродованной шее, брызнула кровь. Маг ударил его лапами, но от прикосновения к Каю ломались когти, лапы становились вновь белыми холеными руками, и пальцы лишь бессильно царапали кольчугу.

Кай перерезал ему горло и отступил, поморщившись. Все произошедшее далось ему до неприличия легко. Он собирался пройти испытание и совершить подвиг, а все обернулось убийством безоружного.

— Мы так долго ждали тебя!

Кай обернулся.

Их было двое. Первый — в темно-синем с серебром, черноволосый, красивый, как маг. Он с полуулыбкой наблюдал за Каем. Второй…

Он сиял! От его присутствия весь зал наполнялся солнцем! Слезились глаза, пересыхало в горле, а слюна становилась горькой, как полынь.

— Кто вы? — спросил Кай, поднимая кастане.

— Преклони колени перед богами, смертный, — посоветовал черноволосый. — Имя мне Мак, имя мне Нутур. Я властитель сна и отец забвения. А это…

— Ярок?

Кай произнес, и сам смутился своего предположения. Богов давно нет! Но кем еще может быть солнцеликий незнакомец перед ним?

— Я твой бог, Кай. Ярок, Хоре, Сурья, Бальдар, Элиос.

С каждым его словом в зале становилось жарче и светлей. Кай прикрыл глаза ладонью.

— Ты готов говорить с нами, Кай? — спросил Ярок.

В ответ Северянин мог лишь кивнуть.

— Мы долго ждали тебя, — повторил солнцеликий бог.

— Меня?

— Когда маги затеяли войну, мы были не готовы, — сказал Ярок. — Мы слишком верили в собственную силу и преданность людей. Мы проиграли битву.

Он помолчал, вспоминая прошлое, затем взглянул на Кая и улыбнулся:

— Но теперь мы подготовились.

Объяснять не пришлось, Кай понял о чем говорит бог.

— Для этого вы создали нас? Глиняные истуканы, ждущие, пока в них вдохнут жизнь? Не люди. Оттого и магия на нас не действует.

Ярок утвердительно кивнул.

Мак небрежно переступил мертвого мага, уселся в его кресло. Спали люди, покорные воле черноволосого бога. Могучий чародей, подчинивший себе север, реки и землю, лежал у его ног, и только сейчас Кай понял замысел богов. Грандиозный и бессердечный.

— Ваганс не находил тот грот, верно? Никто из чародеев не находил.

Боги не возражали.

— Зачем было убивать всех остальных?

Но Кай знал ответ. Чтобы магов ненавидели. Чтобы сомневались в них. Для того чтобы сейчас он пришел сюда, в этот замок. Один. Может, Александра и была права, когда говорила о благородстве богоизбранных воинов, вот только сами боги в него не верили. В решающий миг они уничтожили пятьдесят девять глиняных заготовок, чтобы оставить всего одну. Ведь для короны нужна только одна голова?

Он закрыл глаза, чтобы солнечный бог не рассмотрел ненависти в глазах собственного творения.

— Другой возможности восстать против магов у нас не будет, — пояснил Ярок. — Восемьсот лет оказались слишком долгими для людей. Они забывают нас. Храмы опустели. Долгое время нашими храмами были люди. Те, кто носил веру в душе. Но и таких остается все меньше. Мы думали, у нас еще будет время, но его не осталось. Мы становимся безмолвными изваяниями в разрушенных храмах. Поэтому эта битва будет решающей не только для людей, Кай, но и для нас. Мы очень долго расставляли фигуры на доске.

— Фигуры?

Кай заставил себя посмотреть на богов. Мак засмеялся, и даже Ярок не сдержал улыбки.

— Ты не единственный избранный, Кай. Победа в такой важной битве не может держаться на одних плечах. У каждого свое место, судьба, предназначение и роль, но лишь тебе я открываю это.

— Почему?

— Потому что в этой шахматной партии ты — наша пешка, ставшая королем. И когда все закончится, один ты останешься на доске.

— Значит…

— В мире не должно остаться ни одного живого чародея, Кай, — твердо ответил Ярок. — Только так простые люди, такие как Коршун, Тид, Рыжий, Лука — смогут жить.

Он протянул к нему руку, и на ладони внезапно появилась корона. Та самая, которую Кай видел в подземном гроте. Тонкая, золотая, без самоцветов и излишеств.

— Она твоя, Кай, — сказал Ярок. — Ты ведь за этим сюда пришел? Возьми ее и стань тем, кем назвался, богоизбранным королем. Теперь по праву.

Кай смотрел на корону и думал об Александре. Думал о Ри. О Коршуне, Луке, Рыжем, Тиде, детях и женщинах в деревне, о людях, что погибли у него на глазах, и тех, что умирали прямо сейчас, и тех, кто умрет, когда он поведет их в бой против магов. Он думал о тех, кто выживет, кто сможет дышать полной грудью, растить детей, строить дома, возделывать землю, рожать детей, учиться и любить… — Только в последний миг он подумал о себе. О том, кем станет, что потеряет и какую ответственность на себя возьмет.

Кай протянул руку и принял корону из рук бога.

Солнце клонилось к земле, небо залило малиновым и желтым. Зазвенели комары.

— Видишь?! — вдруг спохватился парень справа от Юргена, указывая рукой на воду.

Ри прищурился. Река успокоилась, застыла, как зеркало, отражая лишь розовое небо, а затем это зеркало треснуло. Первое тело вынырнуло на поверхность. Мокрые черные косы, раскинутые руки женщины, чье лицо все еще оставалось в воде. Затем всплыло еще одно тело… И еще… Река выпускала свои жертвы, и они покачивались на поверхности, невредимые, словно брошенные в нее мгновение назад.

А затем замок начал рушиться. Затрещал, выдыхая магию и воздух, ребра-сосны разошлись, посыпались в воду. Кто-то радостно вскрикнул, но Рыжий остановил ликование жестом, и тут все поняли, что не видят Кая.

Замок лишился своей черной души и опал. С плеском падали сосновые бревна в воду. Никто не мог уцелеть там! Река отпускала жертвы, накопленные за годы плена, чары больше не держали ее в границах берегов, и Ри внезапно обнаружил, что вода уже касается щиколоток.

— Выжил? — спросил кто-то тихо и нервно.

На него шикнули. И снова тишина.

Наконец они увидели его. Кай, сбросив доспехи, плыл к ним в рубахе и штанах, отталкивая покойников с пути, ныряя время от времени в холодную воду, с трудом возвращаясь на поверхность. Все вздохнули с облегчением. Ри сделал несколько шагов в воду, навстречу Северянину, чтобы помочь выбраться.

— Что там было? — спросил один из ребят Юргена.

Кай снял с пояса мешок и молча достал из него отрубленную голову мага. Все вокруг оцепенели.

Рыжий первым преклонил колено, подавая пример остальным.

Они вернулись в поселение под вечер. Снег больше не летел, небо очистилось от облаков, синело пронзительно. Слухи пролетели по деревне, и к дому воеводы сошелся почти весь поселок.

Сегодня Кай впервые надел корону. У него не осталось времени на сомнения — снаружи ждали люди. До последнего мгновения ему казалось, что он поднимет крышку короба, а под ней будет лишь пустота, но ошибся. Боги не меняли решения, и подтверждением тому была она. Корона тускло блестела на дне деревянного короба, вычищенная и выправленная кузнецом. Он сделал глубокий вдох, сбрасывая оцепенение, поправил ножны, одернул доспех, надел личину и корону, и вышел из дома.

Люди собрались за воротами, заполнив всю улицу. Стояли в первых рядах мужчины, несмело выглядывали из-за их спин женщины, протискивались между ног взрослых нахальные мальчишки, девочек отцы сажали на плечи. Они все смотрели на него, ловили взгляд. И ему малодушно захотелось стать тенью на стене, лишь бы не быть королем.

Он радовался, что новая личина скрывает его. Боги дали ему право на корону, но лишь его Ярок и Мак сопроводили до двери, все остальные — стражники и слуги, наложницы и невольники — так и не проснулись, ушли на дно озера с телом своего господина. Значит, так он начинает свой путь? Но назад дороги нет.

Кай преодолел отвращение и рывком вытащил из мешка голову мага. Женщины вокруг ахнули, застучали мечами о щиты воины, засвистели мальчишки. Кай заговорил:

— Мне жаль, что я пришел вот так… Без предупреждения. Без обещанного войска. Но для войны никогда не бывает удачного времени. Пришло время магам оставить эту землю. Не для нас с вами — многие не переживут эту войну, но — для наших детей. Соберитесь с духом. Соберитесь с силами. Соберитесь с мужеством. Свобода всего Края начинается здесь. Нам нельзя быть трусами.

С него не сводили взгляда, но Кай больше ничего не добавил. Слова и без того давались ему с трудом. Он замолчал. И все вокруг него молчали, даже маленькие дети затаили дыхание.

Сквозь толпу протискивался Миклош Немет. Сердитый и решительный.

— Хорошо сказали, ваше величество, — сказал он. — С чего начнем?

— Мы принесли железо, пан воевода, — подсказал Ри.

— Вот и ладно. Будет и кузнецу работа. Утра вечера мудренее. Расходись, люди!

Они вновь собрались в доме Немета. Хозяйка принесла свечи, приглашенные сотники расселись, потеснив Луку, Коршуна и Рыжего. Тид остался стоять рядом с Ри у стены, в стороне от воинов.

Все смотрели на короля, ждали его слов.

— Нельзя нападать в открытую, — нарушил тишину Ри.

Люди повернули к нему головы, смерили взглядами.

— В прямом бою люди бессильны против магов. Даже с королем во главе.

Зашептались, но Кай кивнул:

— Мы все знаем, на что способны маги. Они сильные, а значит, мы должны быть хитрее. Еще не время для решающего боя, да и не победить их в одном сражении. Сколько в Крае магов? Тысячи? А людей? Сотни тысяч? Мы должны показать всем, что люди могут противостоять магам, что чародеи — не боги, а такие же смертные. Вот наша главная цель.

Он обвел взглядом собравшихся, но никто не возражал. Люди слушали.

— У магов есть одно слабое место: их самоуверенность. Они не ждут удара, и мы должны воспользоваться этим. Для начала нам нужны не воины. Нужны гонцы. Весь Край должен услышать мое послание: король вернулся и приказывает убить своих господ.

— Они струсят, — фыркнул Ри. — Одно дело поклониться королю и совсем другое поднять руку на мага.

— Таков мой приказ. Если в них осталась хоть капля гордости, хоть крупица смелости — хватит ждать помощи свыше! Хотите свободы, хотите справедливости? Добудьте их сами!

— Если бы все было так просто, мы справились бы и без вас, ваше величество, — проворчал воевода.

— Что ж не попробовали? Ведь вы даже не пробовали, верно?

Немет пожевал губами, нахмурил брови.

— Возьмите голову Ваганса и повесьте у городских ворот, — приказал Кай. — Если нам не поверят, то пусть придут и посмотрят сами. Расскажите им о Лисьем замке, расскажите о гибели Совета Шести. Не решатся сразу? Пусть слушают, пусть смотрят! — Он ткнул пальцем на карту. — Следующие маноры — госпожи Доновской и господина Клосса. Освободим их. Покажем, что мы не остановились.

— Мы не сможем удержать отвоеванные земли. Маги сильнее.

— Нам нужна не земля, Войтек. Нам нужны люди. Свободные и готовые сражаться. Пусть забирают землю, она не имеет цены, если не будет тех, кто соберет урожай. Пусть ваши воины строят телеги, строят дома в лесу. Нам нужно место, где мы спрячем беглецов и всю провизию, что сможем забрать. Я приказываю поджечь поля. Хватит магам кормиться за наш счет.

— А что дальше? Будем убивать магов по одному? Сколько времени нам понадобится? — спросил сотник со шрамом на лбу.

— Есть кое-что. Оружие против магов, которое мы можем дать людям. Ведь так, Ри? Поделишься своим секретом?

Маг вздрогнул, поднял взгляд:

— Что вы хотите от меня, ваше величество?

— Секрет твоего огненного песка.

Так началась война Вторая Чародейская война.

Маги Яблоневого Края не поняли этого сразу. Смерть господина Ваганса, смерть чародеек из Лисьего замка, смерть магов Совета Шести никого не встревожили и не опечалили. Маги привыкли жить собственными интересами и не обращали внимания на заботы соседей.

Прошла неделя. Лишившись мага-покровителя, старосты из деревень Ваганса сами пришли на поклон к госпоже Доновской. Чародейка позволила им въехать в замок и принести в бальный зал сундуки с подношениями. А затем неизвестное волшебство разнесло второй этаж на куски. И чародейку тоже. Ее судьбу повторил и господин Клосс, которому именные стражники забыли рассказать подробности событий соседнего манора.

Прошла еще одна неделя, и на западе, вдали от северных маноров отравили господина Бодура, а на востоке — госпожу Острожскую. А спустя пару дней, в тысяче верст к югу, наложница убила во сне господина Озерова.

Тогда маги встревожились. Они повесили и четвертовали неблагонадежных. По всему Краю прокатилась волна казней. Но не всех пугала смерть. Люди слишком долго боялись и устали от страха.

Маги завели себе слуг, которые пробовали их еду, но люди готовы были умереть, они ели яд, чтобы затем его могли есть господа. Чародеи на побережье знали заклинания, чтобы распознавать яд, но не желали делиться ими. Впрочем, не всем помогли их знания. Двоих убили ночью их именные стражники. А на севере по-прежнему взрывались замки.

Маги попробовали отгородиться от людей, но им нужно было есть. Лишь чародейка Йенни Линд обладала секретом изготовления скатертей-самобранок, но чародеи никогда не делились своими секретами.

Шли по Краю посланники короля. Бывшие «лешаки», юноши и девушки со срезанными метками, невидимые для магов.

— Пять маноров освободили! — потирал руки Войтек. — Хорошо пошло, ваше величество!

Кай переглядывался с Неметом и не отвечал.

Многие в городе разделяли воодушевление Луки, Кай не мешал людям радоваться, но они с воеводой знали правду. Из двух сотен маноров, в которые отправили гонцов, отозвались и пошли на риск лишь десять. Остальные не поверили в существование короля. Старосты выдавали посланников господам магам или просто гнали прочь.

— Вам придется показаться им, ваше величество, — хмуро заметил Немет после очередного донесения. — Людей слишком долго обманывали, чтобы они верили на слово.

Последний месяц Ри почти не разговаривал с Александрой. Вокруг всегда было много посторонних. Она боялась приближаться к бывшему магу, а он не звал.

Ему выделили дом на окраине поселка, приставили снаружи охрану, так он и жил. Перестроил из бывшей кузницы лабораторию и погрузился в исследования. И вновь Ри был пленником, но в этот раз его не оставили одного.

Тид сидел во дворе каждый вечер, сосал пустую трубку и рассказывал, как скучает по южному табаку. Заходил Коршун, смотрел на стеклянные колбы и глиняную посуду, качал головой. Каждый день приходил Юрген, долго сидел рядом, пока Ри измельчал, смешивал, выпаривал и добывал свои порошки и микстуры. Время от времени чародей давал ему список новых трав или объяснял, какие камни нужны, и Юрген ненадолго пропадал, чтобы затем вернуться с необходимым.

Ри думал об Александре. Он знал, что она в городе и помогает лекарю. Придет ли к нему? Чем занята? Думает о нем? Хорошо, если нет… Хорошо?

Кай не заходил. Но накануне похода от него явился посланник и приказал Ри собираться.

Они выступили на исходе второго месяца лета.

Тид с ними не пошел. Пират собрал десяток верных людей и по приказу Кая отправился на когге на юг, искать союза с пиратами.

Войско вел Немет, которому Кай дал звание Великого Воеводы. Луку Войтека повысили до звания сотника. Рыжий Юрген набрал отряд разведчиков. Коршун командовал дружиной из десяти человек, что охраняли Кая. Александра пришлась по душе лекарю Бочинскому и ехала теперь в их обозе.

Спустя четыре недели они почти дошли до реки Оди. Впереди был манор господина Абеля, а справа — за ответвляющимся рукавом реки — владения Йенни Линд.

Утром Ри видел дозорных — над растянувшимися обозами и рядами людей дважды проносились белые птицы Иенни.

— Будем ждать гостей! — сообщил он Юргену.

Тот выглядел спокойным и удовлетворенным. Да и другие воины расправляли плечи, говорили громче. Всем надоело ждать и бить исподтишка. Присутствие короля вселяло в них веру.

На ночь остановились в подлеске у пшеничного поля. Днем прошел легкий грибной дождь, желтели налитые хлебом колосья, жаль было топтать их, но маги могли напасть в любую минуту, выбирать не приходилось. Расставили шатры для командования и отдельно для короля, выставили на ночь дозорных. Возбуждение не оставляло людей, этой ночью мало кто спал, но Ри было все равно, его работа окончилась.

С самого начала он взял себе в помощь ребят из разведчиков Юргена. Подвижные, послушные, молчаливые и осторожные. Они беспрекословно выполняли все распоряжения. Осторожно брали «огненный песок», не спорили, не расспрашивали. Укладывали все в выбранных Ри местах, умело вязали фитили. Присматривались. Прислушивались. Пятеро, но лучших. Больше и не нужно, когда люди хороши в своей работе. Ри понимал, что следующий раз они обойдутся без него, но это его не беспокоило.

Ри впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему одиноким. Незнакомое болезненное ощущение в груди забавляло. Магам — живущим каждый сам для себя — одиночество не знакомо. А значит, он уже не маг. Кто тогда? Человек?

Войтек дежурил в дозоре со своей сотней, и Ри остановился в его шатре. Бессонница так и не отпустила его. Уже больше двух месяцев он спал урывками, проваливаясь в короткое забытье на несколько минут. Ри понимал, что ни маг, ни человек не должны так жить, но бессонница излечила его от другого недуга — он больше не думал вслух, не говорил во сне, не бредил наяву, — и Ри хватало этого, чтобы принять ее и быть благодарным.

Темнота сгустилась, стало холодно, и Ри открыл глаза. Сел. От сильной магии по льняным стенам шатра побежала изморозь. Ри ждал. Он знал, кто так появляется.

Она походила на снежного призрака: длинное белоснежное платье, белая кожа, белые, седые волосы вокруг молодого красивого лица…

— Здравствуй, Адриан.

— Здравствуй, Йенни.

Чародейка ждала, пока он зажжет масло в лампе. Бросила вокруг брезгливый взгляд, сама наколдовала себе кресло. Села, с достоинством расправляя складки платья. Ри так и остался сидеть на плаще, брошенном прямо на землю.

— Что. Ты. Творишь? — спросила она.

Ри пожал плечами:

— О чем ты, дорогая?

— Что ты делаешь здесь? Что за слухи ты распускаешь? Зачем?

— Здесь нет двойного дна, моя снежная. Я говорю им о короле.

— Он не король!

— Это знают лишь маги, но люди никогда не поверят магам. Вы сами постарались.

— Вы. Мы. Как давно ты перешел на их сторону? Что за сумасшествие? Что бы ты ни говорил себе, правды не изменить — ты родился магом. Ты и сейчас используешь волшебство. Странное, доступное лишь тебе, но волшебство! Так какое тут может быть «мы» с людьми?

— Мой друг верно заметил: маги тоже люди. Всемогущие, но — люди.

— Друг?!

Она наклонилась к нему, стараясь рассмотреть в неясном свете лампы выражение его лица.

— Мы сломали тебя, верно? Сломали в тебе что-то важное, что-то очень глубокое… Мне жаль.

Ри поднялся, потянулся, разминая спину и шею. Усмехнулся, глядя на чародейку:

— Ты не разбираешься ни в людях, ни в магах, ни в душах, так что не тебе судить, сломали вы меня или исправили. Но последние десять лет многое изменили, это правда. Да и как могло быть иначе?

Она тоже поднялась, остановилась напротив, так близко, что касалась грудью его груди.

— Было и прошло, милый. Десять лет — мгновение для нас с тобой. Давай двигаться дальше. Я прощаю тебе твое предательство в Лисьем замке. Я тоже ошибалась. Была слишком горда и высокомерна, но теперь поняла свою ошибку. Адриан, пойдем со мной! — Она положила ладони ему на щеки, ласково заглянула в глаза. — Назови условия, и я приму их. Ведь это ты ценишь в женщинах? Покорность? Я буду покорной. Я буду послушной. Пойдем со мной! Не умирай здесь!

Он долго молчал. Йенни решила, что Ри обдумывает условия, но он подбирал слова.

— Маги не умеют любить, как люди. Любовь чародея — это жажда обладания и немного показушной жертвенности, потому что имеющие все и способные на все ничем не жертвуют. Люди любят иначе. Ты никогда не будешь любить меня так, а другого я не хочу.

Йенни молчала. Иней бежал по стенам, поднимался по ткани, земля под ногами твердела от льда, дыхание стало белым паром.

Она улыбнулась, отступила от него на шаг, опуская руки.

— Хорошо. Как скажешь. Тогда дальше я буду говорить с тобой, как представитель Совета Одиннадцати.

Ри не удержался от смеха:

— Как же вы любите создавать Советы! Будто к вашему могуществу и долголетию прилагается мудрость! Вы ничему не учитесь, кроме новых считалочек и трюков.

Она молчала. Ри поднял с земли плащ, стряхнул с него корку льда и набросил на плечи, надел сапоги. Чародейка ждала.

— Теперь отведи меня к своему лжекоролю и его воеводам. Пусть ваше решение и ответственность за него будут приняты большинством. Ты сошел с ума, Адриан, но я надеюсь, что среди них найдется кто-то достаточно здравомыслящий.

Весть о том, что чародейка пришла вести переговоры, облетела лагерь мгновенно. Кай нарочно не приглашал ее в свой шатер. Им вынесли две лавки и установили напротив друг друга посреди поляны на краю леса. Лучники заняли позиции вокруг. Войтек построил своих мечников. Остальные издали вслушивались в слова переговорщиков. Принесли факелы, держали повыше, чтобы осветить короля и чародейку.

Кай надел корону и личину, поправил ножны, одернул доспех и вышел из шатра.

Было не по-летнему холодно. Он старался ни на кого не смотреть, кроме женщины, пришедшей вести переговоры, жестом предложил ей сесть и сам сел напротив.

— Вы хотели говорить со мной?

Чародейка с достоинством опустилась на неоструганную скамью, ласково улыбнулась.

— Как же идет тебе корона, стражник!

— Начинайте, если вам есть что сказать.

Чародейка усмехнулась, обвела взглядом людей вокруг:

— Меня зовут Йенни Линд. Я чародейка северо-запада и член Совета Одиннадцати. Я пришла провести с вами переговоры.

— Могу представить ваши условия, — спокойно заметил Кай. — Сдаться и выжить или умереть здесь и сейчас?

— Так и есть, — согласилась она. — Но ты говоришь это так, будто в моем предложении есть что-то оскорбительное. Имей в виду, человек, впервые за всю историю наших отношений, мы — маги — даем вам выбор. Еще пару месяцев назад мы просто опрокинули бы на вас небо. Мы повернули бы против вас горы и лес, мы растоптали бы вас, а с тех, кто выжил, — содрали кожу. В назидание последующим поколениям. Впервые за столетия мы готовы начать переговоры.

— О чем? — спросил Кай. — Об условиях нашего подчинения? Хорошо. Скажи, вы откажетесь клеймить нас?

— Мы решили написать свод правил для вас и для нас. Совместно мы создадим законы, оговаривающие степень наказаний и поощрений. Мы отменим смертную казнь для беглецов. И это лишь начало!

— Вы откажетесь клеймить нас?

Она не хотела сердиться, старалась сохранить невозмутимость, но губы раздраженно сжались. В воздухе запахло морозом.

— Нет. Вы нам нужны, чтобы возделывать землю. Только клеймо удержит вас. Ни один маг от этого не откажется. Во всяком случае, не сейчас. Вы, люди, хотели этих перемен поколениями, мы — маги — только начинаем обдумывать их целесообразность. Дайте нам время.

— Помните, ваше величество, — вмешался в разговор Ри, пробираясь к ним через ряды лучников и мечников, — она просит не год и не два — она просит несколько поколений человеческих жизней, потому что маги не привыкли принимать решения в спешке.

Йенни перевела на него взгляд.

— К счастью, ты застанешь еще то время, когда решение будет принято, мудрый и добрый Адриан Гроневальд. — Она обвела взглядом лица людей. — Советник вашего короля — маг. И он, и девочка-монахиня, и кто знает кто еще…

Она улыбнулась, глядя на выражение лиц воинов вокруг.

— Удивлены? А ваш король — нет. Он всегда знал, кто они и что они. Задумайтесь, если по правую и по левую руку вашего короля стоят маги, то куда на самом деле ведет этот король? Он правда защищает интересы людей? Что он такое, ваш король? Спросите любого мага — любой ответит: перед вами — самозванец. Но вы нам не поверите… — Она печально усмехнулась. — Вы поверите бывшему магу, поверите беглой монашке и умрете здесь. Вы и те дети, что идут за вами в бой. Умрете, потому что противостоять магам может только истинный король, которого среди вас нет. Умрете, потому что, считая себя достаточно зрелыми, чтобы развязать войну, продолжаете верить в сказки.

Она перевела дыхание, поднялась.

— Мое предложение действует до полуночи. Думайте хорошо.

И чародейка опала снежной пылью. Некоторое время все молчали. Затем Кай поднялся, бросил многозначительный взгляд на Ри и повернулся к людям:

— Я отвечу на ваш невысказанный вопрос. Отвечу вам всем. Ри был когда-то магом, она не соврала. Не всем такое по нутру, но если для победы мне нужен будет дракон — я найду дракона, если нужен будет убийца — я выслушаю убийцу. Хватит бояться! Хватит прятаться! Хватит отступать! Может, я не такой король, которого вы хотели. Кто-то желал более решительного, кто-то — более осторожного. Но есть я. И каким бы ни был, одно ваше ожидание исполню без сомнений — я пойду до конца, использую каждую возможность, а если будет нужно — умру за нашу свободу.

Вокруг одобрительно загудели, и Кай повысил голос:

— Завтра мы отклоним предложение чародейки, вы знаете это не хуже меня. Поспите, если сможете, нам всем будут нужны силы. Воеводы, ко мне в шатер!

Ри не стал дожидаться окончания пламенной речи. Он протиснулся сквозь плотные ряды людей, накинул капюшон на голову и поспешил к обозу лекаря.

Александра увидела его издали. Она с другими помощницами складывала тряпицы для перевязок и мешочки с травами на воз, готовясь к завтрашнему походу. Она увидела Ри и поняла, что время пришло. Поднялась навстречу, чувствуя, как колотится в груди сердце.

— Нам с тобой пора уходить, милая. Прямо сейчас.

Она ни о чем не спрашивала, взяла с повозки котомку и плащ, повернулась к Ри.

— Мы уйдем не прощаясь?

— Если ты хочешь жить.

В шатре Кай поднял руку, чтобы снять корону, но затем остановил себя. Провел пальцами по колючему подбородку. Воеводы уже развернули на столе карту, ждали его. Он в последний раз бросил взгляд на лагерь. Он знал, что где-то там сейчас Александра и Ри, уходят, не оборачиваясь, как ушел от них он. Кай опустил руки. За его спиной переговаривались. Те, ради кого он надел корону, ради кого принял свою судьбу. Хорошо, что маг и Александра ушли. Возможно, они смогут избежать судьбы, что уготовили им боги. Вдали от войны и Кая, может, его друзья смогут выжить и быть счастливыми.

Сквозь приоткрытый полог шатра он видел, как поднимается над деревьями солнце.

«Я справлюсь со всем сам. Не трогай их!» — попросил он.

— Что будем делать? — спросил Лука.

Кай повернулся к людям:

— Воевать. Я пойду до конца, и каждый из вас должен быть готов идти до конца. Сегодня мы все надеваем на сердца железные обручи, потому что, как бог-мертвец, должны быть безжалостны к себе и к другим. Время магов закончилось, но нам это не дастся легко.

Кай вернулся в шатер, с отвращением стянул личину, провел рукой по колючему подбородку и хотел уже снять с головы надоевшую корону, но дыхание вдруг стало облаком пара. Кай замер.

— Здравствуй, милый.

Йенни появилась прямо перед ним из воздуха. Улыбнулась.

— Зачем ты пришла? Я предупреждал, что второй раз спасать не стану.

— Разговор с твоими людьми не задался. Я решила еще раз. Мы же с тобой друзья.

— Друзья?

— Твои воеводы знают, что ты сделал для меня в Лисьем замке? Ты рассказал Адриану?

Она улыбалась, Кай молчал. Он пытался найти выход, уйти от наглого вымогательства, но вновь и вновь видел одно решение. Невозможное. Нежеланное.

Йенни откинула назад длинные белые волосы. Плечи ее, несмотря на холод, были обнажены. Кожа тонкая, светлая и нежная. Хотелось прикоснуться к ней пальцами, хотелось прикоснуться к ней губами. Безупречная, как ожившая статуя, невозможно красивая. Как лишить мир этой красоты?! Кай неподвижно стоял у стола.

Чародейка улыбнулась и пошла к нему. Ближе. Еще ближе. Остановилась, поднялась на цыпочках и посмотрела в лицо. Она долго рассматривала его: глаза, брови, губы, подбородок и гладкий лоб, словно стремилась запомнить каждую линию. Под ее пристальным взглядом Кай онемел. Словно олень перед охотником, словно мальчик перед зрелой красавицей.

— Ты нравишься мне, стражник, — ласково сказала чародейка. — Ах, как жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах!

Она плавно повела плечами, и платье скользнуло ниже.

— А может, еще не поздно?

Йенни поцеловала его в сомкнутые губы. И ее поцелуй обжег, будто на губы ставили клеймо. В этот раз оно было настоящим, нестираемым. И пока Йенни будет жить, ее клеймо властно над ним. Но король не может носить клеймо мага!

Кай взял ее холодное лицо руками и резко повернул влево. Он надеялся, что женщина рассыплется снежной пылью, но когда открыл глаза, Йенни лежала у его ног. Мертвая.

Кай опустил руки. Руки дрожали.

 

Часть IV

Александра и Ри возвращались на север.

Он ехал впереди, погруженный в мысли, не оглядываясь и не останавливаясь. А Александру не отпускало стойкое ощущение, что она видит один и тот же сон. Лес сменяется степью, весна — летом, день — ночью, а она все так же следует за молчаливым человеком.

Александра всю жизнь искала кого-то, кто будет рядом, поможет, наполнит смыслом жизнь, примет ее любовь, поддержит в трудный час. Искала того, кому можно посвятить себя, свою жизнь и смерть, но храмы оказались пусты, а боги — безмолвны. Она всю жизнь искала опору и не ожидала, что окажется опорой сама. Многое смешалось в последнее время в Крае и в ее жизни, и оставалось только одно — следовать за человеком, которого любишь. Не отворачиваться, не бросать, не предавать. Он шел впереди, не оглядываясь. Возможно, вообще позабыв о существовании спутницы. Ее веру в него никто не разделит, никто не оценит ее самопожертвование, но в истинной вере разве это главное? Все знают, что нет.

Последние недели безмолвного существования в поселении Вольной Рати казались теперь долгим вязким сном, от которого она наконец очнулась, и Александра вздохнула полной грудью, сбрасывая оцепенение.

Ри очнулся от мыслей, бросил взгляд через плечо.

— Ты здесь?

— Была и буду.

Ри грустно улыбнулся:

— Обещаешь?

— Обещаю.

Лето быстро остывало. Желтели верхушки деревьев, ночи стояли холодные и прозрачные, ложилась на траву утренняя изморозь. Днем воздух прогревался последними летними лучами, но тепло уносил ветер.

Северная осень сопровождалась в этом году невиданными ветрами. Ветер дул днем и ночью, неиссякаемый, упорный. Он выхолаживал землю, людей, животных и дома, но и помогал — не пускал на север мажьи корабли.

Ри и Александра шли к Белому морю. Несколько раз они встречали отряды-обереги. Воины направляли беглецов в лагеря, где мужчин вооружали, а детей, стариков и женщин обогревали и отправляли дальше на север. Ри принимал помощь. Брал еду, пользовался ночлегом. Он вновь надел маску шута и балагура, вот только старая маска уже не шла ему, не ложилась на лицо. Люди чувствовали фальшь, сторонились, за него говорила Александра.

Затем люди перестали встречаться на пути. Таяли запасы еды, удлинялась ночь. Они оставили за спиной бесконечный таежный лес и в полдень девятого дня вышли к Белому морю.

Никогда раньше Александра не бывала так далеко на севере. Они стояли на плоской, будто срезанной мечом, горной вершине. Влево и вправо, насколько хватало глаз, тянулось каменистое плато, обрывающееся в море. На горизонте, на фоне серого неба тянулось к облакам белое дерево — Великая Яблоня. Ее широкий ствол вырастал из воды, тонкие ветви пропадали в облаках, отчего казалось, что дерево соединяет землю и небо, удерживает вместе.

От серого голого побережья и до горизонта раскинулось море — суровое, грозное и глубокое. Вставали на пути гигантские белые черепахи-острова. Казалось, что это и есть край земли, никто и никогда не переплывал его, не добирался до Яблони.

— Знаешь их имена? — нарушил молчание Ри.

Александра покачала головой.

— Двадцать два острова, — продолжил маг. Он прикрыл глаза, вспоминая россыпь островов, как имена звезд на небе. — Самый большой — земля Виктории. Рядом земля Анны. Земля Аники. Земля Каролины…

— Здесь есть земля Александры? — спросила она.

— Да.

Ри узнал это место. Узнал обрыв, берег. Он вспомнил море и дерево над горизонтом, вспомнил запах соли, водорослей и снега. Имя. Значит, вот чем оно было. Ловушка для разума. Маяк для потерянных воспоминаний. Имя его жены. Имя северной земли, на которой есть… что? Что он спрятал там? Ри не помнил. Но, зная себя, он предугадывал ответ — месть.

— Туда! — указал он рукой. — Маленький остров в середине архипелага.

Лошадей отпустили. Никто не ждал, что домашние животные выживут в тайге, но вести их с собой по узкой извилистой тропинке было невозможно.

Морской ветер сдувал снег с каменистой тропы. Земля под ногами затвердела, промерзла. Они осторожно и очень медленно шли вниз. Тропа то появлялась, то пропадала под ногами, превращаясь в мешанину из снега и камней. Ри шел впереди, старательно выбирая путь, вспоминая его. Он не мог оглянуться, но затылком, ребрами, кожей чувствовал ее присутствие и был благодарен за него.

Дважды они видели драконов. Первый пролетел высоко в небе, на границе туманной дымки облаков взбив их крыльями, закрутив забавными локонами. Второй раз им встретилась целая стая. Лето заканчивалось, но Белое море еще не покрылось коркой льда. Вода была темно-синей, почти черной, и белоснежные драконьи спины выделялись на ней. Драконы охотились на китов и тюленей. Они насчитали пять белоснежных тел. Вот дракон вынырнул из воды, расплескивая брызги, взлетел в небо, сделал изящную петлю в воздухе и вновь ушел под воду.

— Что ты знаешь о севере, Русалка? — спросил задумчиво Ри, когда они наконец спустились к берегу.

— Что здесь есть города. Северяне подчинили себе драконов, потому маги боятся связываться с ними.

— Есть большой мажий секрет, милая. Белая чума. Она смертельна для магов.

Он, щурясь, всмотрелся в далекую линию островов.

— Когда-то я изучал ее. Моя лаборатория, которую не смогли найти маги Совета Шести, находится на земле Александры. Если мы сможем добраться туда, то поможем Каю одержать победу над магами.

Вход в пещеру, в которой он оставил лодку больше десяти лет назад, обвалился. Ри взял у Александры кровь, чтобы превратить камни в неповоротливых серых птиц и разогнать их.

Лодка оказалась цела. Маг вытащил ее на берег. Александра взошла на борт, придерживала весла, пока Ри, по-колени в воде, боролся с прибоем.

Они долго огибали острова, в поисках нужной земли. В глубокой воде их лодка едва двигалась. Ри устал грести, но не жаловался и не сдавался.

Земля Александры. Маленькую пристань сковал лед и засыпал снег, делая ее незаметной с воздуха. Каменный дом укрылся под скальным навесом посреди острова.

В доме было два этажа. На первом — гостиная с маленькой кушеткой, столиком для чая и камином, спальня и кухня. На втором этаже — лаборатория.

Ри с удовольствием переоделся и побрился. Александра рассматривала женские платья в шкафу, но надевать ни одно из них не стала. На дне платяного шкафа они нашли ящик со скрипкой и ворох нот.

На второй этаж вела лестница-стремянка, но туда Ри девушку не пустил. Он сам поднялся в лабораторию, открыл примерзшую дверь, встал на пороге. В этих морозных краях его колбы, реторты, фиалы, пробирки, похожие на чудные стеклянные игрушки, даже пылью не покрылись.

Ри нашел его. Белоснежный полупрозрачный цветок парил под толстым стеклянным колпаком. Белая чума. Пойманная чарами, сохраненная для экспериментов над людьми и непосвященными магами. Его последнее оружие.

В подвале под домом Александра нашла опечатанные ящики с крупой, мукой и мясом. Здесь хранились даже овощи и заморские южные фрукты, замороженные магией до состояния стекла. Магией Ри. Александра долго сидела рядом с ящиками, не решаясь разрушить печати. Его печати. То последнее волшебство, которое он сотворил перед тем, как у него забрали силы.

Ри был менее сентиментален. Он так и не научился готовить, но веселился, пока помогал ей на кухне. Шутил, поддразнивал…

Этой ночью они впервые стали близки. Затем лежали обнаженные, переплетясь ногами и руками, словно два сроднившихся дерева. Бледнела в темноте ее кожа. Ри провел пальцами по узору на плече, коснулся шеи, опустился на тонкие ключицы. Затем прижал Александру к себе и долго держал в объятиях.

Когда она заснула, Ри осторожно вышел из комнаты. Сон не шел, он давно свыкся с этим, принимал бессонницу как печальное последствие десяти лет спячки. Он сидел в темной гостиной, обхватив голову руками.

В стенах этого дома воспоминания стали ближе, просачивались сквозь истончившееся покрывало колдовства, лезли в голову в самое неожиданное время.

Он вспоминал это место, свои опыты и женщину, что была с ним рядом. Александру. Ту, другую. Черноволосую и кареглазую, деревенскую девочку с волшебным голосом, которую он обучил нотам и игре на скрипке, которая росла у него на глазах, становилась ближе и дороже с каждым днем. Она первая поцеловала его. В двух шагах от летней грозы. Она взяла руками его лицо, и в ее руках он, всемогущий Адриан Гроневальд вдруг стал бессильным. Он помнил. Помнил. Ее смех, звук ее шагов и ее пронзительную музыку. Одна и та же мелодия. По кругу. Вверх и вниз. Вверх и вниз…

Он помнил, как ее руки обмотали веревками и привязали к лошадям. Он помнил, как мир вокруг потемнел, как сузился до единственного светлого пятна — ее лица. Он помнил…

На втором этаже под стеклянным колпаком хранилась смерть. Если он решится отнести ее Каю, белая чума в теплом воздухе быстро разнесется по ветру, уничтожая всех магов на своем пути.

Всех. Посвященных и нет. Господ и их приемышей. Тех, кто даже не думает о магии и могуществе, но чья кровь дает ему право на такие мысли. Не выживет ни один. Ведь именно этого он желал так долго? Именно для этого стремился сюда? Уничтожить их всех! Под корень!

Всех?

И Александру?

Он вернулся в кровать и крепко обнял ее. Она повернулась к нему в полудреме, обняла в ответ, и Ри долго лежал в ее объятиях, замерев и почти не дыша. Как бы он хотел остановить это мгновение. Не принимать решений! Не двигаться! Просто вдыхать запах ее волос и чувствовать тепло кожи.

— Послезавтра я отправлюсь в Виридем. Хочу просить для Кая помощи у их правителя. Ты останешься здесь. Еды тебе хватит, здесь ты будешь в безопасности.

На следующее утро он встал первым. Александра проснулась в кровати одна. Укутавшись в одеяло, вышла на порог дома. У причала Ри развел костер и сжигал в нем записи и посуду из старой лаборатории. Помочь не позволил, отправил ее бродить по острову, пока вычищал дом.

На западном берегу, у кромки воды, стоял маленький каменный храм с высокой острой крышей. Он больше всего походил на беседку, но внутри Александра нашла комнатку с каменным полом и расколотый алтарь. Вместо статуи бога на стене над алтарем некогда была фреска, но годы стерли ее, оставив лишь уголок: край моря и маяк с синей звездой в лантерне. Кому принадлежал храм? Кто построил его здесь? По старой привычке, она поклонилась кусочку маяка, смахнула пыль с алтаря и убрала снег с порога.

Потом они долго лежали под теплым одеялом, слушали шум прибоя за стеной и разговаривали. Утром Ри поцеловал ее и отплыл на материк.

Не трудно ждать любимого.

Александра наслаждалась покоем и морем, топила печь, гуляла по острову. От скуки затеяла уборку в доме. Она пересчитала все ящики в подвале, нашла тайник с вином и стеклянной коробкой, в которой плавал цветок-призрак, похожий на одуванчик. Под кроватью в спальне нашла не выброшенные Ри журналы с записями о тайной болезни. Читать было увлекательно, а разбирая почерк Ри, она чувствовала себя ближе к нему.

Прошел день. Прошло два… Окончилась неделя, и началась вторая.

Ей нравилось на острове. Ночами в ветвях Яблони загорался зеленый огонь. Александра подолгу сидела на крыше маленького храма, кутаясь в шубу и любуясь небом. Там Александру заметили драконы.

Они подплывали к берегу, пролетали над крышей так низко, что она могла рассмотреть узорчатую белую чешую на животах.

Закончилась вторая неделя ожидания. Один из драконов подплыл совсем близко к острову. День был ясным и солнечным, зверь изгибался в синей воде, играл с солнечными бликами. Александра рассмеялась его кошачьей игривости, и зверь что-то почувствовал. Он подплыл к самому берегу, закачался на волнах, рассматривая девушку большими черными глазами.

«Кто ты?»

Голос был женский, глубокий и красивый. И звучал голос прямо в голове, будто его подселили в разум магией.

— Александра.

Дракон долго всматривался в ее воспоминания. Она чувствовала, как у ее мысленного взора появился еще один «я», и ей не понравилось это ощущение.

«Твоему мужчине откажут, — печально сказал дракон. — Есть пророчество: если северяне отправятся воевать на юг, то погибнут все драконы и все города. Твоему мужчине откажут…»

Виридем стоял на берегу Белого моря, одним боком открываясь в залив. С востока, юга и запада город был обнесен высокой каменной стеной. К нему не вели дороги, и вокруг стен ничто не двигалось. Он казался мертвым, как горы за спиной Ри, но ветер доносил из-за стен запах свежего хлеба и дыма.

Над запертыми воротами выстроился ряд окон-бойниц. Пусть ворота и не открывались для чужаков, но стражники должны были нести там дозор. Ри подошел к воротам и остановился.

— Тебе нельзя сюда, музыкант!

За его спиной стояли двое, мужчина и женщина. Ри мог поклясться, что они попали сюда с помощью магии, но ни в одном из них не чувствовал магии.

Женщина походила на чародейку: бледное лицо с острыми скулами, черные волосы крупными локонами, черные широкие брови и узкие губы. Она носила длинное, густо расшитое серебром платье и шубу. Черноволосая очень походила на чародейку, но чародейкам не бывает сорока лет. Морщины в уголках глаз и на высоком умном лбу выдавали возраст. А еще Ри не чувствовал в ней магии, лишь воздух горчил от ее присутствия. Он облизал губы и поморщился.

Мужчина нервничал. Высокий, седой и сутулый. Одет северянин был в длинные широкие штаны и неприметный серый камзол.

«Пиджак», — вдруг вспомнил Ри.

— Тебе нельзя в этот город, музыкант, — повторила черноволосая.

— Отчего, госпожа?

— Всему свое время.

— Мы уже говорили об этом, Адриан, — вмешался в разговор мужчина.

— Правда? — спросил Ри.

Сутулый посмотрел на него с ненавистью:

— Ты обещал, что не вернешься больше! Мы отдали тебе порох, мы дали лекарства твоей женщине! Теперь ты не маг, Гроневальд, у тебя не выйдет запугать нас снова! Всего твоего таланта, всей твоей прежней силы — нет. Убирайся отсюда, пока жив, чародей!

Женщина ласково положила руку на плечо говорившего, посмотрела на Ри, улыбнулась печально:

— Мы еще встретимся, мальчик. Но не сейчас и не здесь. Этот город не для людей и не для магов, не пытайся больше войти в него.

И она пропала, а с ней и ее сердитый спутник.

Ри готов был поспорить с ними. Он знал, что шаг за шагом может заставить этот город полюбить себя, но у него не было времени. Кай не станет ждать, а значит, споткнется раньше, чем Ри найдет ему союзников.

Он забросил мешок с вещами за спину и пошел прочь от города, в сторону леса.

Войско Кая уверенно шло по земле, ширилось, растягивалось в разные стороны, прикрывая собой освобожденные земли.

Теперь Вольная Рать и правда стала угрозой. Тысячи людей по всему Краю вели войну. Они поджигали замки и амбары магов; нападали на обозы с данью; целыми селами срезали метки и уходили в леса, бросая неубранные поля пшеницы, льна и хлопка; сжигали виноградники; нападали на граничную и именную стражу, с топорами кидались на предателей, согласившихся служить господам. Кто-то поджег флот господина Абремо.

Чародеям нужно ответить или они обречены, но они никак не могли договорится между собой. Многие не могли дать отпор, потому что просто не умели толком колдовать. Они получили земли от приемных родителей, прошли Посвящение, но магии не учились, предпочитая ей тысячелетний страх, сковавший людей крепче любых оков. Те, чьи земли располагались вдали от пути Вольной Рати, не желали вмешиваться. А Вольная Рать шла на юг, к побережью и невольничьим рынкам.

Осень стояла жаркая, южная. До Шерп-Нока, соседа Зут-Шора, оставалось три дня пути, но маги подожгли лес у них на дороге. Кая вынудили отступить. Они остановились за рекой Веной и три дня ждали, пока огонь съест все на своем пути и осядет.

Затем весь день шли по сгоревшей пустыне, бывшей некогда полями и деревеньками. Вечером остановились у безымянного озера, разбили лагерь, поставили шатры. Перед рассветом их разбудили звуки труб. Озера больше не было, по его дну, навстречу людям шли… люди.

Кай и Немет верхом выехали на вершину холма. Царила тяжелая, пугающая тишина: в выжженной пустыне не трещали кузнечики, не пели птицы. Холодный ветер гнал по небу грозовые облака.

— Сучьи выродки! — выругался воевода, рассматривая войско. — Думаете, это колдовство, ваше величество?

— Думаю, им пообещали свободу, если смогут победить, — хмуро ответил Кай.

Чародеи собрали несколько тысяч человек. Пехотинцы, закованные в доспехи, конница верхом на лошадях земных и морских, лучники и копейщики.

— Что будем делать? — спросил Миклош.

Кай сжал поводья. До сих пор он вел войну только против магов и называл себя защитником людей. Теперь же, прикрывшись людьми, маги толкали его на убийство тех, кого он обещал спасти. Нехитрая и ожидаемая уловка, но избежать ее он не мог.

— Первыми не нападать. Ждем.

Кай приказал войску строиться, а сам, с Коршуном и дружиной, занял позицию на вершине холма.

Внизу, в котловане бывшего озера вперед вышли копейщики. Маги на противоположном берегу отдали приказ, и к Вольной Рати устремились всадники на летающих жеребцах.

— Приготовиться! — скомандовал Немет.

Воины подняли луки.

— Стрелять? — спросил он у Кая.

— Ждать.

Именные стражники не могли нести с собой ничего тяжелого и напасть сверху на людей, которых прикрывали лучники, они тоже не могли. Так что задумали маги?

Первые всадники приблизились, зависли над рядами конницы, а затем с размаху бросили камни. Серые булыжники, не больше кулака, ударили по щитам, и внезапно разлетелись брызгами черной воды, чтобы тут же обернуться синим огнем.

— Кай!!! — закричал Коршун, забывая от отчаяния, что говорит с королем.

— Вперед!

Но было поздно. Лучники спустили тетиву, облако стрел полетело в именную стражу, сбивая их с седел, но внизу уже поселился ужас и хаос. Вспыхивали люди и кони. Синий огонь, вязкий, как смола, растекался по земле. Бойцы отпрянули, смешивая ряды. Остатки конницы ринулись вниз по склону и налетели на мажьих копейщиков. Лучники вновь пустили стрелы, и в котловане закипел бой. Отчаянный и бессмысленный, потому что истинные враги оставались на противоположном берегу. Невредимые.

Внизу, в толпе мелькнули Юрген и Лука. Войтек собирал вокруг себя уцелевших всадников и вел их сквозь ряды вражеского войска к чародеям. Высоко в небе закричали гром-птицы. Молния ударила в обозы позади пехотинцев, и обозы взлетели на воздух. От взрывов и грома задрожала земля, закричали раненные. Впереди, в той стороне, куда шел Лука, внезапно поднялась стая птиц. Сотни черных ворон взмыли в небо, закружились над полем боя растеряные и испуганные. И Кай понял, откуда они появились, — маги превращали людей в птиц. Своих и чужих — без разбора.

Трубили трубы, беспорядочно стучали нарны, отдавая команды к маршу, но никто их не слышал, ржали лошади, кричали люди, скрежетало железо. Бывшее озеро стало полем битвы. В жидкой грязи вязли лошадиные ноги, ломались. Давно спустился в долину Немет. Бились на левом фланге Игнак и Никола, внизу, плечом к плечу с Юргеном сражался юный Янек… По приказу Коршуна, дружина обнажила мечи, прикрывая короля. Но Кай знал, что это — конец. Тот самый бой, о котором предупреждал Ри. Сражение, которое невозможно выиграть, потому что в прямом бою даже тысячи воинов бессильны против троих магов.

Он видел их. На противоположном берегу, под опаленными соснами стояли трое. В алом, в черном и в белом. Их пышные шелковые одежды виднелись издали на фоне черной от копоти земли.

Кай снял плащ, снял личину и корону и протянул их Коршуну. Теплый воздух коснулся вспотевшего лба, ласково тронул лицо и волосы, и Кай глубоко вдохнул, наслаждаясь прохладой. Растерянный сотник, смотрел на короля испуганно.

— Надень и отступай, — приказал Кай.

— Я не могу, ваше величество!

— Выполняй приказ. Я могу умереть, но король — никогда. Слишком много зависит от того, жив он или нет. Ты ведь понимаешь?

Коршун дрожащими руками набросил на плечи плащ, надел личину, но медлил с короной.

— Это просто золотое украшение, сотник. Береги ее, а я попробую уберечь наших ребятушек.

Кай достал из ножен меч, повернулся к дружине:

— Сомкнуть ряд. Идем по правому берегу к мажьим выродкам!

Он пришпорил коня, и они понеслись в обход воюющих. Телохранители отстали, но он даже не обернулся. Единственная надежда — он и его неуязвимость. Ах, если бы у Кая были сейчас шестьдесят воинов из пепла, железа и соли! Шестьдесят неуязвимых героев смогли бы изменить ход сражения! Но боги решили иначе. Есть только он.

Сквозь грозовые тучи пробилось солнце. Луч отразился на кольчуге, ударил в глаза воину на морском жеребце, что летел прямо на Кая, и Северянин воспользовался случаем: схватил бедолагу за щиколотку и стянул вниз, сбрасывая с животного, а затем перехватил поводья и занял его место в седле.

Навстречу взлетела именная стража магов. Они не сомневались, поднимая мечи, но, одурманенные магией, двигались слишком медленно, слишком предсказуемо…

Кай приземлился в нескольких шагах от чародеев. Они узнали его по метке на сердце и не пытались колдовать. Красный выхватил меч. Он плохо владел оружием, но ему повезло: Кай просто не удержал рукоять в скользких от пота и крови руках. Неловкий удар мага выбил меч из его рук. Кай выхватил из-за пояса нож и пошел в рукопашную. Они сцепились с Красным, не удержались и покатились по склону в жидкую грязь и скопище людей.

Кай вскочил первым, оседлал мага и бил его кулаками, пока лицо чародея не смешалось с окровавленной грязью. Затем на дрожащих ногах отступил от мертвого тела и посмотрел наверх, туда, где остались стоять чародеи.

Он мог успеть, но тут земля под ногами затрещала, выгнула спину и берега озера полезли вверх каменными шипами, стряхивая с себя людей.

Небо стремительно темнело, солнце уже не могло пробиться сквозь тучи. Начался дождь. А вокруг озера вставали горы. Они заключали людей — и своих и чужих — в плотное кольцо. За считанные мгновения две армии оказались муравьями на дне чашки. И в чашке прибывала вода.

Кай попытался взобраться по склону, но поскользнулся и скатился обратно. Магия огибала его, но люди — нет. Они сжимали его со всех сторон, обезумевшие от отчаяния, не давали двинуться с места, и тогда Кай закричал! Не от страха — от ярости! Там, на берегу, остались еще двое магов, но достать их он уже не успеет!

Скрипка.

Тонкий высокий звук.

В скрежете и звоне металла, среди криков и стонов, в лошадином ржании и человеческом вое сначала скрипку услышал лишь он. Кай поднял лицо к небу, прислушался.

Вступили невидимые струнные, взвыл над полем шалмей, гремели нарны, хотя люди, державшие их, опустили руки. А скрипка вела мелодию за собой, вверх и вниз, вверх и вниз, снова и снова по кругу…

Теперь музыку слышали все. Люди замирали, поднимали лица, опускали руки. Стояли напуганные до оцепенения лошади. Перестали моргать маги, и их каменные стены тоже не двигались.

Кай огляделся в поисках Ри.

Музыкант стоял на западном склоне. Люди покорно расступались у него на пути, и он, небрежно переступая через трупы и обходя грязь, шел к Каю, не выпуская из рук скрипку.

Музыка становилась все громче, бой нарнов заставлял дрожать кости, слезы пропитались ударами клавиш, в крови текли гобои.

Люди и лошади пятились от Ри, ломая кости, ложились ему под ноги, ложились на копья всадников. Молча.

Ри, не глядя по сторонам, шел к Каю. Дошел. Остановился напротив. Опустил смычок.

— Поднимайся! — потребовал музыкант.

Кай с трудом выпрямился, вытащил ноги, по колено ушедшие в жидкую грязь.

— Пойдем, — устало сказал Ри и приготовился вновь играть.

Но Кай не смотрел на него, он оглядывался вокруг. Его армия была разбита. В небе кружили растерянные, испуганные птицы. Внизу смешалась грязь, лошади, металл, пепел и вода. И люди смешались. Грязь убрала все отличия между двумя войсками.

Он посмотрел наверх. Там, на склоне все еще стояли маги. Они решили покончить с восстанием раз и навсегда, потому не уходили, разглядывали смертных, брезгливо изгибая красивые губы.

Кай поднял чей-то меч и, отвернувшись от музыканта, пополз по склону вверх, к зависшим над ними магам.

— Дурак! — крикнул ему Ри.

Музыка слабела. Чем бы он ни был, кем бы он ни был, но и его силам приходил конец. Из носа музыканта пошла кровь. Он вытер ее тыльной стороной руки, и тут кто-то из пришедших в себя людей выпустил в него стрелу. Наконечник метил в лицо, но попал в скрипку, вскрикнули разорванные струны, и Ри опустил бесполезный инструмент. Люди приходили в себя, лучник спустил тетиву снова, стрела прошла так близко, что обожгла оперением щеку, а затем на стрелявшего навалились сбоку, выбили лук… Ри не смотрел дальше. Они упустили возможность.

Кай выбрался на берег, поднял чье-то копье и метнул в Белого. Пробил плечо, сбил с коня. Чародей взвыл от страха и боли, и тут музыка стихла.

Вскинул руки и закричал заклинания Черный, в озеро стала возвращаться вода. Открылись источники, заспешили, подчиняясь приказу, наполняли озерный котел водой и жидкой глиной.

Белый выжил, он выл и пытался достать из плеча копье, нужно было добить его, но Ри остался внизу, и Кай не выдержал, повернул обратно.

Музыкант стоял на прежнем месте. Он поднял чей-то окровавленный меч, неумело сжимал рукоять, но не двигался, оглушенный неудачей. Кай окликнул его, протянул руку, помог выбраться по скользкому берегу.

Капли дождя превращались в металл, вода в озере превращалась в металл, застывала, погребая под собой людей и коней. На Кая и Ри магия не подействовала. Они еще рубились с наемниками-южанами, когда сверху упала сеть. Их повалили, вдавили в грязь.

Кай видел лицо Ри. Лицо человека, которого схватили второй раз подряд. Музыкант выплюнул землю и кровь, посмотрел на Кая с тоской и отвернулся.

Больше не вспыхивали зеленые и малиновые костры в небе. Александра вновь и вновь выходила на берег, всматривалась в черное море, в темную линию далекого берега. Ни драконов, ни лодки.

Она заморозила в себе страх. Она запретила себе думать. День за днем выполняла одни и те же нехитрые ритуалы. Разметила, разделила ими дни на короткие полоски. Проснуться, умыться, заплести волосы, приготовить завтрак, убрать в доме, почитать, прогуляться по берегу, поужинать, уснуть…

Она запрещала себе прислушиваться, но от малейшего скрипа сердце билось в груди, как сумасшедшее. Напрасно. Ри не возвращался.

Александра читала. Одни и те же строчки. Страшные слова, написанные родной рукой:

«У непосвященных магов белая чума долго сидит под кожей. Ест легкие, ест костный мозг, ест селезенку. Снаружи можно не заметить, лишь слабость и бледность больного. Но не смейте обманываться! Попав в легкие, зараза уже убивает. С каждым вдохом и выдохом ширится в воздухе вокруг больного хворь. В шаге от зараженного вы вдыхаете яд. Спустя день ваши собственные легкие начинают выдыхать яд в воздух».

Короткие зимние дни сменялись длинными, тревожными ночами. Над материком вновь появились корабли Абремо, высматривающие беглецов. Дважды Александра видела грозовые облака, разрывающие небо молниями, — так летали гром-птицы южных наемников…

Все труднее было лгать себе. Все очевидней было, что дракон сказал правду: Ри не вернется.

Впервые в жизни она обрела дом. Свой собственный храм, где была и хозяйкой и жрицей. Может, боги наконец наградили ее за преданность и покорность? Ведь именно этого она хотела всю жизнь — безопасности и покоя… Прими и будь благодарна, дурочка!

Но она не могла принять. Где-то там, на юге остались Ри и Кай. Единственные близкие ей люди. Разве сможет она жить здесь, когда ее мысли, сердце, душа — там?

«Остановись! — просил здравый смысл. — Ты не рождена для подвигов, ты не мужчина! Просто жди! Таков удел всех женщин Яблоневого Края, так чем ты лучше?!»

Она не была лучше и знала это как никто другой! Но когда лучшие теряют силы, кто-то должен подставить им плечо.

Утром бессчетного дня Александра вышла на берег, нашла серый булыжник, вернулась в дом, спустилась в подвал и разыскала стеклянную коробку с цветком-призраком. Она поднялась в гостиную и разбила стекло камнем.

Цветок всколыхнулся от сквозняка, теряя очертания. Александра сделала глубокий вдох, принимая белую смерть. Больно не было, лишь холодно.

Затем Александра открыла платяной шкаф, надела лучшее из найденных платьев, набросила на плечи шубу и пошла к пристани. Она оттолкнула от берега лодку и неумело взялась за весла.

Ветер стих. Впервые за последние несколько недель погода стояла тихая и безоблачная. Александра не уходила далеко от берега, выбрала равнинное место и приготовилась ждать. Ей повезло. Маги быстро нашли ее. Вихрем слетела с высоты большая черная птица с темнокожим всадником.

В другое время ее убили бы на месте, но сейчас маги нуждались в доносчиках. Они вынуждены были сначала спрашивать и лишь затем убивать. Кроме того, мага удивило ее богатое платье, он почуял ее кровь и призадумался.

— Кто такая? — спросил он с таким узнаваемым южным выговором.

— Александра Выговская. У меня есть, что рассказать вашим господам. Последние несколько месяцев я была любовницей Адриана Гроневальда.

— Правда? — прищурился маг. — Очень хорошо…

Они долго летели на юг. Над плоскогорьем и лентами рек, над лесами и выжженной степью. Александра все пыталась высмотреть следыприметы войны, но следових не осталось. Словно и не было в этом мире Кая, словно не было никакого восстания!

Ее привезли в замок на юге, заперли в подземелье и оставили.

Стражники пришли за ней лишь спустя пару дней. Это вновь оказались южане-наемники, потому что другим людям маги больше не доверяли.

Пленницу вывели из подземелья, провели по винтовым лестницам, через мраморную аркаду, откуда было видно море — теплое, в пятнах отмелей, коралловых рифов и водорослей. Она дышала полной грудью, вдыхая морской бриз, выдыхая болезнь. Приморский ветер подхватывал ее горячее дыхание, уносил вниз, к белокаменному городу у подножья замка.

Александру привели в бальный зал. Чародеев было четверо, две женщины и двое мужчин, и все хотели присутствовать при допросе. В середине зала установили дыбу, рядом стоял палач, готовый приступить в любой миг. Вокруг, на расстоянии пары шагов, чтобы не забрызгала кровь пленницы, поставили стулья с высокими спинками. Стулья обили бархатом, ножки инкрустировали золотом и самоцветами. Пять тронов. За спинками стульев стояли южные наемники. Все смотрели на нее.

Александру поставили перед чародеями, оков не сняли. Пленница усмехнулась. Она не стоила этих усилий. Она не умела колдовать и уже была больна. Все время в камере ее знобило. Что-то горькое, тяжелое и холодное поселилось в ее груди. Белый легкий цветок на деле оказался чертополохом. Каждый вздох раздирал легкие.

— Азарус передал, что тебе есть, что сказать нам, милая, — начал разговор светловолосый маг в белом.

— Так и есть, господа. Но сначала давайте обсудим условия. Я хочу пройти Посвящение, а взамен — поделюсь всем, что знаю о предателе Адриане Гроневальде. А еще я знаю, как доказать, что Кай — самозванец.

Говорила она тихо, баюкая зверя в легких, но стоило воздуху попасть в гортань, как она сразу разразилась сухим, удушающим кашлем. Чародеи прикрывали носы изящными кружевными платочками. Ждали.

— Простите, господа, — справившись с кашлем, попросила Александра. — Ваши подвалы слишком холодны.

Маги переглянулись. Чародей в черном усмехнулся:

— Разве похоже, что мы собрались вести с тобой переговоры?

Он взглядом указал на дыбу, но Александра не выдала страха.

— Я солгу вам. Пока вы будете рвать мои жилы, я много наговорю. Богами клянусь, что лжи и правды будет поровну.

— Смелая… — с усмешкой протянул Черный.

— Отчаянная, господин, — возразила Александра.

Она подняла руки так, что рукава задрались и показался край священной татуировки. Несколько чародеев наклонились вперед, чтоб лучше рассмотреть.

— Моего отца, господина Выговского, убили до моего Посвящения, и я была вынуждена искать убежища. Обманом я попала в монастырь богинь Милости и Пасии Грины на горе Петре.

Она вновь закашлялась, но заинтересованные маги терпеливо ждали продолжения. Белый сделал жест, и один из слуг поднес ей бокал с вином. Александра сделала глоток и продолжила:

— Сначала меня все устраивало, но шли годы. Мы плели кружева в монастыре, и я плела… Год плела, два… десять лет. И мне надоело. Я хочу стать чародейкой! Я хочу заморозить мою молодость, я хочу перестать бояться, что меня выпотрошат или отымеют. Я хочу другую судьбу, и я имею на нее право!

Александра говорила страстно, заставляя себя верить собственным словам и желать того, о чем просила!

— Я сбежала из монастыря и по дороге встретила Адриана Гроневальда и его спутника — самозванца Кая. Я была с ними, когда они собирали войско. Я знаю, как доказать людям, что король — самозванец, и знаю, где находится столица Вольной Рати. Но сначала — сделайте меня чародейкой!

Они поверили ей. Не могли не поверить, потому что не существовало для магов ни любви, ни самопожертвования, ни дружбы.

Чародейки улыбнулись, откинулись на спинки стульев. Белый побарабанил пальцами по бокалу. Черный усмехнулся, взглядом обшаривая ее тело.

— Красивая…

— И господин Гроневальд так считал, — подтвердила Александра. — Он обещал, что сделает меня чародейкой, и я, зная его прошлые заслуги, решила, что лучшего учителя мне не найти. Я пошла с ними.

Маги переглянулись, женщины рассмеялись.

— Он обманул тебя, милая! — с напускным сочувствием заметила одна из чародеек.

Александра нервно облизала губы, кивнула:

— Я поняла это не сразу. Он сделал меня любовницей и таскал за собой несколько месяцев, пока они с самозванцем собирали армию. Он обещал, что я вот-вот почувствую силу, что стоит подождать…

Она сжала кулаки, закрыла глаза, делая вид, что справляется с приступом ярости.

— А затем он бросил меня на севере. Посреди леса. Надеялся, что я подохну там от холода или меня съедят звери…

Все помолчали. Чародейки улыбались, Черный не сводил с нее пристального взгляда.

— Снимите оковы, — приказал Белый.

Он повел рукой в воздухе, и за ее спиной появился стул, но Александра не села. Она потерла запястья, затем подняла подбородок и посмотрела на Черного.

— Недостаточно стула, господа. Прежде чем продолжать рассказ, я хотела бы получить отдельные покои, ванну и чистую одежду.

Ее отвели в комнату с решетками на окнах. Позволили искупаться в принесенной деревянной ванне, послали ей платье. Вечером Черный и Белый пригласили отужинать с ними.

За вином они рассказали ей, что Кай и Ри уже в темнице.

— Они проиграли войну, но смертные не унимаются. На севере объявился новый король-самозванец. — Черный презрительно скривился. — У него даже метки стражника нет. Похоже, он из смертных, но люди этого не видят. Верят ему. Ты окажешь нам услугу, если сможешь доказать его обман. Что именно ты знаешь, красавица? Намекнешь?

Александра лишь улыбалась и уходила от ответов. Каждое слово давалось с трудом, каждый вдох наполнял легкие огнем, ей нестерпимо хотелось уснуть, но она выдержала этот вечер.

Утром начали кашлять ее охранники у двери. К вечеру терла нос и слезящиеся глаза служанка. Александра потребовала заменить их.

Она потребовала для себя Посвящения в обмен на тайну лжекороля, и чародеи согласились. Они знали, что Александра не переживет ритуала, потому всячески откладывали его, пытаясь в беседах за совместными ужинами выведать все, что она знает. Александра охотно подыгрывала глупцам.

Вновь назначенные охранники тоже подхватили ее кашель. Только тут чародеи заподозрили неладное.

Вечером седьмого дня к ней в комнату ворвался Черный. Выглядел он плохо. Он выглядел больным.

— Ты больна? Сука! Ты не представляешь, что наделала!

Он хотел ударить ее, замахнулся, но силы оставили его, он закашлялся. Тяжело, надсадно. Опустил руку.

— Я знаю, как замедлить болезнь, — сказала Александра, вытирая окровавленные губы.

Маг поднял на нее недоверчивый, ищущий взгляд.

— От нее нет лекарств, но… Болезнь даст тебе время, если ты передашь ее двоим врагам-магам.

— Врагам?

— Не жалей никого, как чума не жалеет тебя. Как думаешь, почему я еще жива?

Чародей не верил ей, но вновь закашлялся. Александра прижалась спиной к стене, чтобы устоять, чтобы не упасть от слабости, но маг этого не замечал. Он думал сейчас о том, что будет, если попробует последовать совету пленницы. Двое врагов-магов? Разве жаль их, если не сработает? Чем он рискует?..

Он выбежал из комнаты, позабыв запереть дверь. Стражники покинули коридоры и замок, но ей некуда было бежать.

Александра прикрыла дверь и вернулась в комнату.

Первым делом чародеи сломали Ри пальцы. Затем их с Каем бросили в глубокий каменный колодец во дворе незнакомого замка. Сверху колодец накрыли железной решеткой, через которую лилась дождевая вода и жгло южное солнце. Оставили.

Они не знали, сколько времени провели в яме. Утром приходил охранник, приносил воды и сухого хлеба, спускал на веревке и уходил. Ни палачей, ни самих магов. Чародеи чего-то ждали.

— Если вырвемся, ты должен отправиться к северным городам, — говорил Ри, стараясь не смотреть на свои пальцы. — Они не послушали меня, но я не король. Ты должен попробовать! У них есть то, чего нет у нас, — машины и драконы. Если и есть в мире возможность победить магов, то только с такими союзниками!

Но они оба знали, что это конец. Они проиграли.

— Думаешь, о нас сложат новую песню? — спросил Кай.

— Лучше не стоит, — усмехнулся Ри. — Никто не любит песни про поражение.

— Александре ничего не угрожает?

— Ничего.

Кай одобрительно кивнул.

— Это хорошо.

Он смотрел на полосы света и тени, что ложились у ног, и думал о богах. В чем их великий замысел? Он ведь есть?

Ри чувствовал себя странно. Он разучился спать и иногда забывал дышать. Он чувствовал себя полупрозрачным. Казалось, вот-вот он просочится сквозь эти стены или взлетит к небу легкий, как облако. Это так ощущают смерть? Это смерть? Или его музыка, его прошлое чародея и десять лет страданий незаметно для него самого провели его через новое Посвящение? В кого? Во что? Ему было все равно, потому что новое состояние не давало новых сил и все еще не приближало его к Александре и свободе.

Несколько дней к ним никто не заходил. Начались дожди. Кай и Ри не говорили, каждый поглощенный собственным преображением. А потом кто-то наверху поднял железную решетку и сбросил им веревку.

Ри не мог держаться за нее. Кай обвязал его и дернул канат, чтобы мага вытащили. Когда веревку сбросили снова, он выбрался сам. Кай ожидал, что наверху встретит Луку или кого-то из своих ребят, но вокруг стояли незнакомцы.

— Маги дохнут, — сказал один.

Кай подумал, что ослышался, но человек махнул им в сторону распахнутых ворот.

— Дальше каждый сам за себя.

Он хотел уйти, но Ри вдруг оживился.

— Это болезнь? Белая чума?

— Похоже на то. Только людям она не страшна. Мой брат болел три дня, а потом прошло. Только маги дохнут.

— Откуда пришла болезнь? Кто первый заразился?!

Человек раздраженно дернул плечами.

— Замок господ Кельц. Вроде с них пошло…

— Ты уверен?

Таким испуганным Кай никогда его не видел.

— Ну да. Совет Одиннадцати первыми померли. Половину побережья освободили своей кончиной… — Мужчина рассмеялся, приготовился поделиться сплетнями, но Ри его уже не слушал.

Кай схватил музыканта за руку в последнюю секунду, когда легкий, полупрозрачный и сильный Ри сделал шаг и оказался в бальном зале незнакомого замка.

От незнакомой магии во рту у Кая было горько, словно наелся полыни. Кружилась голова.

Ри сосредоточенно оглядывался по сторонам. Случившееся незнакомое необъяснимое колдовство его не удивило и не озадачило. Ему было плевать — он искал Александру.

— Она где-то здесь… — подумал Ри вслух.

— Позволь мне помочь! — попросил Кай, но тот грустно покачал головой.

— Не нужно. Дальше я сам. Мы уже прощались с тобой, нет надобности повторять. Просто иди своей дорогой и позволь нам с Александрой идти своей.

От разочарования у Кая перехватило дыхание.

— Кем бы или чем бы ты ни стал, я не верю, что у тебя получится защитить ее. Ты уже брался.

Ри не обиделся. Он посмотрел на Кая, и тут же понял, что был жесток. Грустно улыбнулся:

— Я буду стараться сильнее. Кай, друг мой, чего бы ты ни желал, но у тебя не будет времени защищать и любить кого-то кроме людей Яблоневого Края. Победа над магией — только начало. Ты должен научить мир жить без нее. Нет лекарей, нет ученых, нет грамоты, нет городов… Храмы пусты, и всем пора смириться с этим. Нет никого наверху, нет никого за спиной кроме людей, живых, смертных и уязвимых. У тебя нет времени, чтобы искать бога. Опирайся на тех, чью руку можешь почувствовать. Построй мир, в который захотят вернуться боги, а я позабочусь об Александре.

Ри нашел ее в восточном крыле, когда солнце стало клониться к горизонту.

Дверь оказалась не заперта. Сначала Ри подумал, что Александра спит. Она свернулась клубочком в кресле перед окном, ее глаза были закрыты, а дыхание едва вздымало грудь. Но стоило ему присесть на колени перед ней, она открыла глаза. Узнала его и улыбнулась. Ри взял ее на руки и бережно вынес из замка.

Из окон библиотеки Кай видел, как они пересекли двор и вышли за ворота. Он не пошел за ними. Прежний хозяин собрал в замке множество книг, и Кай надеялся найти здесь такие, что смогут пригодиться людям. Он отошел от окна к стеллажам и вдруг почувствовал порыв горячего ветра.

— Пора заканчивать.

Кай обернулся.

Боги-сиблинги — в полном каноническом составе, как их никогда не рисовали даже в монастырских книгах — стояли перед ним. Сияющий Ярок-солнце и его жена, Марина-море; хромой чернявый Леший-лес в высоких сапогах; хмурый Марк-кузнец; Мокошь-судьба в серебряном платье и, стоящий в тени стеллажей, тот, кого не мог вырвать из темноты даже сияющий Ярок, — Анку-смерть.

— Все закончилось. Мы победили.

Светлоликий Ярок, прекрасный и улыбающийся, сделал шаг навстречу Каю.

— Теперь все будет хорошо, — сказал он. — Мы поможем тебе. Тебе и людям. Мы подарим вам свет и машины; мы накроем шрамы от пожарищ лесом, освободим реки, дадим урожай. Люди перестанут нуждаться, у них появится время учиться, отстраивать города и храмы. С нами ты будешь лучшим правителем в истории Яблоневого Края! Но сначала, — и Ярок перестал улыбаться, — закончи начатое, Кай. Должны умереть все маги.

И Марк-кузнец протянул ему меч.

Северянин посмотрел на бога, потом на оружие в его руках, обвел взглядом богов и… покачал головой.

Несколько долгих минут стояла оглушительная тишина.

— Возьми. Свой. Меч. — повторил солнцеликий бог, и вокруг стало светло и жарко.

Кай не двинулся с места.

Рассмеялась морская богиня, беря под руку супруга:

— Я же говорила, мой светлый, что он не сможет. Из века в век смертные ставят собственные чувства превыше всеобщего блага. Нельзя давать им свободу воли — они не умеют делать правильный выбор.

Она смотрела на Кая невозможными бирюзовыми глазами. Красивая, черноволосая и смуглая, она была похожа на островитянку и чем-то едва уловимым — на Иенни Линд. На один миг он увидел перед собой чародейку. Моргнул, сбрасывая наваждение.

— Что тебе с того, что эти двое останутся жить, мальчик? Они любят лишь друг друга, ты им не нужен. У твоих ног — Яблоневый Край. За твоей спиной — боги. Как ты можешь думать о чем-то ином? Принеся так много жертв, как можешь остановиться?

— Это твоя судьба, Кай, — сказал Ярок.

Меч сам возник в ладони, но Кай отбросил его в сторону. От звона металла вздрогнула богиня в серебряном. Мир замер. Остановилась в полете книжная пыль, замерла случайная муха, что билась в стекло, и день замер неподвижной, пойманной в янтарь, бабочкой.

— Мы можем продолжать так целую вечность, — сказал Ярок.

— У всего в этом мире есть судьба и предназначение, Кай, — сказала Марина. — У каждой пылинки в этой комнате. Ты был создан лишь для одной цели: убить чародеев и освободить Яблоневый Край для новой жизни.

Вырви последние сорняки, и мы сможем посадить новые семена.

— Восемьсот лет мы ждали этого дня, — сказал Ярок. — И можем задержать его для тебя еще на тысячелетие, но итог будет один.

— Я не сделаю этого. Если из-за меня миру суждено остановиться в этом дне — что ж. Сегодня хороший день.

В комнате стало ярко и горячо, как в Лисьем замке во время пожара.

— Остановим время? Хорошо, — согласился Ярок, хмуря брови. — Я не могу убить тебя, но могу превратить в пытку мгновение, которое ты хочешь растянуть в вечность.

Вокруг вспыхивали книги. Огонь бежал по полкам, перекинулся на шторы, полз по полу. Богов он не пугал. Лишь темный Анку, хозяин Царства Мертвых, недовольно хмурился.

Кай чувствовал, как от жара кожа натягиваются и горят ресницы. Он сделал вдох, но грудь наполнила горячая смола. Он упал на колени. Он сжимал зубы, пытаясь сдержать крик, и лишь глухо мычал, пока занимались пламенем волосы, пока краснела, вздувалась пузырями кожа.

Но Кай не брал меча.

— Брат, остынь.

Серебряная богиня подошла к человеку, встала между ним и Яроком. От нее пахло снегом и веяло холодом, и жар отступал. Кай открыл глаза. Богиня смотрела на него с жалостью и печалью. Красивая, как чародейка, но чародейкам не бывает сорока лет…

Богиня опустилась на колени перед ним, и их лица оказались напротив друг друга.

— Мои брат и сестра много сказали за меня, мальчик, — сказала она так тихо, что слышал лишь Кай. — Я не люблю, когда другие говорят за меня. Особенно о судьбе и предназначениях.

Она улыбнулась ему светлой и доброй улыбкой. Взяла за обожженную руку и кожа на руке стала выравниваться, отступила боль.

— Тебе не нравится твоя судьба? Только тебе, созданному нами, одному за три тысячи лет, я могу подарить другую.

Мокошь подалась вперед, обняла его за шею, прижимаясь губами к его уху и боги за ее спиной зароптали.

— Тебе суждено отобрать жизнь у двух последних чародеев Яблоневого Края, — горячо шептала ему на ухо Мокошь. — Они уже на кончике твоего меча, принадлежат тебе, заканчиваются в твоих руках. Даже выдержи ты тысячелетнюю пытку огнем — будет то же самое. Я не могу изменить конец, мой мальчик, но могу поменять условия.

За ее спиной гневно хмурился Ярок, в негодовании поджимала губы Марина, переглядывались Марк-кузнец и Леший-лес.

— Ри и Александра выживут, — продолжала Мокошь. — У них родятся дети, внуки… Отдай мне свое право на жизнь и смерть последних чародеев, но вместо первых из рода, я возьму двоих последних. Две девочки, что появятся на свет спустя триста лет. Двое не рожденных еще детей, вместо Ри и Александры.

Она отстранилась от него, посмотрела в глаза, ласково улыбаясь, и, рассерженный долгим ожиданием, за ее спиной ударил кулаком о стеллаж Анку-смерть. Но Мокошь даже не обернулась. Она продолжала требовательно смотреть в глаза Каю, и на дне этих серебристо-серых глаз уже не было улыбки, не было игривости и шутки. Лишь один вопрос:

— Отдашь?

 

Эпилог

Ри опустил Александру на склон холма и сел рядом. Несколько минут они просто любовались Цветным морем.

— Что-то изменилось в тебе, — наконец сказала она.

Музыкант кивнул:

— Я тоже чувствую это. Все из-за скрипки. Я больше не сплю.

Она устало улыбнулась:

— Как хорошо, наверно. А мне вот хочется спать. Прости, если я засну посреди разговора…

— Так не пойдет!

Он поднялся мягким гибким движением, протянул ей руку.

— Пойдем со мной!

Девушка покачала головой.

— Не в этот раз, Ри. Я слишком устала…

— Ты должна! Ты обещала мне. Помнишь?

Александра тяжело вздохнула и с трудом поднялась. Ее руки дрожали, ее ноги дрожали. Она улыбалась, но взгляд уплывал в сторону, за плечо Ри, в море, к маяку на горизонте.

— Обещала… — согласилась она тихо.

Тропинка в этом месте сужалась, идти можно было лишь друг за другом. Ри замер, с тревогой посмотрел на нее.

— Спускайся, — сказала Александра. — Я пойду следом.

И он стал спускаться.

Солнце над горизонтом, окутанное туманной дымкой, прекратилось в золотой желток. Восток сиял пронзительной синью, опускаясь в ночь, словно на небе кто-то невидимый медленно тянул за собой занавес, заканчивая этот день и бесконечно долгое представление.

Ветер ударил в лицо запахом разогретой за день травы и пылью с дороги. Ри прищурился, заморгал, смахивая с ресниц соринки. А ветер полетел дальше, неся вниз к морю зонтики козлобородника. Трещали кузнечики.

Ри не слышал шагов, но затылком, ребрами, кожей чувствовал, что она здесь. Она ничего не говорила, просто молча шла за ним в нескольких шагах позади, верная своему выбору и своему слову вопреки всему.

Она там?

Ри так сильно хотел обернуться! Но не оборачивался. Потому что, пока он не видит ее, можно верить во что угодно.

Над горизонтом сияла призывным светом синяя звезда далекого маяка, но он не стал задерживать на нем взгляд. Тропинка сделала поворот и уходила прочь от моря. Ри повернулся спиной к морю и маяку. Чем дальше они уходили от моря, тем отчетливее он слышал ее шаги, тем чище и сильнее становилось ее дыхание. Отныне ему не нужны маяки. Нужна лишь любимая женщина.

И он ускорил шаг, чтобы быстрее привести ее в город.