Жизнь большого города сложна. В каждом ведомстве есть свои «зеркала», в которых она отражается только так, как и может видеть ее это ведомство. Социальное здоровье города со своей колокольни оценивали и работники прокуратуры. Эталоном служил уровень преступности, зафиксированный на бумаге. Это была его, Щербы, бумага, та, что мы называем канцелярская, казенная, она, как и прочие, подшивалась в особую папку; в общем, бумага обыкновенная для Щербы, но любопытная для непосвященных, с грифом в правом углу «Секретно (по заполнению)». Называлась она «Оперативная сводка о преступлениях, происшествиях и нарушениях общественного порядка» и составлялась УВД…
Как зональный прокурор, опекавший следственный аппарат городской и районных прокуратур Подгорска, Щерба читал сводку, прикидывал, что нужно взять на контроль. Меньше всего его интересовало происшедшее по области. Минувшая неделя почти не отличалась от предыдущих, разве что цифрами зарегистрированных и указанных через дробь раскрытых преступлений:
«По Гырловскому району. Ночью 13.07.1980 г. в райцентре Гырлов угнан автомобиль ВАЗ-21-11 жительницы Рущак Б. В. За это преступление задержан местный житель Микулик О. Т., 1950 г.р., рабочий управления техкомплектации треста „Подгорскхимстрой“, судимый в 1970 г. по ст. 212 ч. 2 УК РСФСР».
«По Подгорску (спекуляция). 13.07.1980 г. в 23 ч. 40 мин. у аэропорта задержан водитель такси Смотрицкий И. И., 1946 г.р., за спекуляцию водкой. В багажнике машины обнаружено 28 пол-литровых бутылок „Столичной“…»
Дальше шло в том же духе, и Михаил Михайлович по остальному лишь проскользнул взглядом. Венчало документ самоутешительное сообщение, что «проведено шесть деловых встреч, на которых профилактировано 27 человек». Эта бодрая фраза в общем-то ничего не объясняла, она была неким оптимистическим довеском к общей печальной картине, где почти в каждой графе стояли реальные цифры преступности.
Он посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. До часу надо было успеть в турбюро выкупить путевки. С двадцать восьмого июля круиз по Волге. Время, конечно, не подходящее — разгар лета, зной, свой отпуск он смог бы еще как-то исхитриться перенести на сентябрь, но у жены на работе существовал жесткий график.
Михаил Михайлович запирал сейф, держа под мышкой папку со сводками, чтоб по дороге возвратить ее в особо общую часть (где она хранится и откуда выдается под расписку), когда зазвонил телефон.
— Здравствуй, Миня, — услышал моложавый баритон и непроизвольно нахмурился — узнал голос Кухаря. — Узнаешь?
— Да. Здравствуй. Слушаю.
— Как живешь?.. Все нормально?.. Что дома?.. Все в порядке?..
У Кухаря была странная манера разговаривать — задавать вопросы и не дождавшись ответа, самому же отвечать на них. В этом Михаил Михайлович улавливал и характер человека и его стиль общения, весело-доверительный и одновременно барственно-начальственный, в котором угадывалось просто безразличие. Виделись они с Кухарем очень редко, не общались и не перезванивались. Пожалуй, никто, кроме Сергея Ильича Голенка, не знал Кухаря так, как Михаил Михайлович. Он многое забыл, многим простил за минувшие десятилетия, но как-то помимо его воли и желания, сама жизнь что ли сохраняла в особой половине своей памяти холодное зимнее свекловичное поле, дождь со снегом, вонючую сыроварню, крепкотелую Настю, ее замызганный халат, сильные в икрах ноги, засунутые наголо в кирзовые сапоги, голодные дни и Настины лепешки из отрубей и патоки. Но сильнее всего откликался на нынешний заискивающе-доброжелательный голос Юрия Кондратьевича Кухаря давний издевательский голос Юрки Кухаря, когда он шпынял своего одноклассника Миню Щербу напоминанием, что он, Миня — сын врага народа, всякий раз вгонял в такой страх, от которого внутри все зябло. И уходя в армию, расставшись со своим ненавистным недругом, не думал Миня, что судьба сведет их вновь посередине войны. Был Миня к тому времени командиром истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона. Командир бригады отправил наградной лист на капитана Михаила Михайловича Щербу — просил ему орден «Красного Знамени» в расчете, что уж «Красную Звезду» дадут. Прошло сколько-то времени, стояли на переформировке, звонит как-то офицер из штаба: «Щерба? Приезжай, дело срочное есть». Поехал. Вошел в землянку и обомлел: на нарах, положив руки на стол, сидел Юрка Кухарь. Майорские погоны, весь чистенький, новенький, косую улыбочку просвечивала знакомая фикса. «Ну гад, и тут нашел, холодея, подумал Щерба. — Если опять начнет насчет отца… Ведь я же все в анкетах писал, ничего не скрыл… Застрелю сволочь… И так хана, и так хана… Пусть под трибунал, к стене, в штрафбат… Застрелю!..»
Но Кухарь поднялся, весело подошел, обхватил за плечи, потряс, сказал:
«Ну, здорово, рад видеть, герой!»
Щерба кивнул, насторожился.
«Я приехал сверху, — Юрка ткнул многозначительно пальцем в потолок и сказал неопределенно: — Занимаюсь кое-какими ответственными делами, осклабился. — В вашем корпусе недавно… Тут вот недельку назад шебуршу бумагами, читаю и глазам не верю: Щерба! Миня!.. — Кухарь отошел, сел на нары. — Оформлять твое орденское дело должен я… Ты мне, Миня, правду скажи: твой отец враг народа? Ты извини, что я так — напрямую… Но сам понимаешь…»
«Он репрессирован», — сквозь зубы ответил Щерба.
«Значит враг народа?»
«Он репрессирован», — глухо повторил Щерба.
«Ну ладно… „Звезду“ хочешь получить? Я все сделаю, как надо, но с условием: мы с тобой не знакомы. Понял? Чтоб не подумал кто, что подсобляю однокласснику. Понял?» — он вцепился напряженным взглядом в лицо Щербы. И не было уже в этом взгляде ни радости от встречи, ни доброжелательства, а проступила из истинного нутра Юрки Кухаря злобная осторожность. Он ненавидел сейчас Щербу за то, что пришлось притворяться, лгать, как-то зависеть. «Так ты понял?» — в третий раз спросил он.
И Щерба вдруг понял другое: Кухарь боялся — вдруг кто-то узнает, что знакомы, одноклассники, что отец репрессирован, а он, майор Кухарь, благословил наградные бумаги сына врага народа… Но мог же просто замухорить их, зарубить, не объявляться. Щерба и не знал бы никогда, что он… Мог бы понадеяться, что Щербу убьют… Чего же он вылез?.. Объяснение могло быть одно: комбриг человек настырный, смелый, вспыльчивый. Щерба ходил у него в любимцах, даже расцеловал прилюдно, когда дивизион Щербы сжег семь «пантер». К тому же комбриг и командующий корпусом были друзьями еще по курсантским годам, и комбриг добивался своего, в особенности когда речь шла о наградах для его людей, тем более, что просил их всегда за дело. Кухарь все это просчитал и понял, что заруби он наградные документы Щербы, — комбриг взъерепенится, нашумит командующему, а ведь они на «ты», рюмку вместе выпивают, не то что он, Кухарь, вытягивающийся перед комкором, завидев его еще за сто метров… Что тут делать? И подписать боязно, и замухорить опасно, вдруг комкор поинтересуется…
Все это, может, и забылось бы, но спустя много лет, когда встретились снова уже на юрфаке, Кухарь сам вроде напомнил: повел себя как последний дурак — пытался расположить к себе, заискивал, намекал, что прошлое касается только их двоих, и хорошо бы, чтоб больше никто не знал.
«Ты ему не напоминай, не давай понять, что раскусил его тогда, сказала Щербе однажды жена. — Ты свидетель его подлости и унижения. Люди не любят таких свидетелей».
Единственный человек, кто знал об этом, — Сергей Ильич Голенок.
«Юрка всю жизнь будет чувствовать себя пресмыкающимся перед тобой, сказал он Щербе. — Ненавидеть и любезничать. Будь с ним осторожен, Миня. Споткнешься — добьет.
Подобный тип вечен, неистребим. Они начинают сражаться за себя не после того, как их разоблачат, а до — упреждают. Помнишь историю с индюшками на сыроварне, как Юрка прибежал ко мне и клянчил, чтоб я сказал директору школы, что он непричастен? А ведь его никто еще не обвинял! Но он хотел упредить. Так и в твоем случае с наградными документами…»
— Слушаю тебя, Юрий Кондратьевич, — сухо сказал Щерба.
— У меня юрист ушел на пенсию. Нужен толковый человек. Оклад приличный. Порекомендуй кого-нибудь. Не сопляка-выпускника, конечно, а чтоб со стажем мужик был. Ну и характер… чтоб мы сработались.
— Это что, срочно?
— Желательно, — сказал Кухарь.
— Я в отпуск ухожу.
— Куда едешь?
— По Волге.
— С Галей?
— Да.
— На кой тебе черт Волга! — рассыпал Кухарь смешок. — Жарынь, тьма народу… Да и деньги сумасшедшие! Ты каким классом? Могу на сентябрь сделать две путевки в Карловы Вары. С тридцатипроцентной скидкой. Тебе и Гале. Отличный санаторий. Сервис. Заграница.
— Не получится. Ей в сентябре в школу, — отказался Щерба, выдвинув самый удобный мотив отказа. — А человека я тебе подыщу, когда вернусь. Если, конечно, потерпишь, — не очень веря, что поиск юриста для облсовпрофа был истинным поводом звонка Кухаря.
— Ладно. Видно будет… Чем занят сейчас?
— Всего хватает.
— Я слышал, опять ворошите дело об этих расстрелянных?
«Вот оно что! — подумал Щерба. — Ну да, брат-то его был тогда председателем парткомиссии! Каким образом пронюхал, что я занимаюсь этим?.. Неужто шеф сболтнул?.. Могли случайно встретиться в обкоме. Тары-бары и — выползло. Вроде и тайна небольшая, не секрет, тем более в мимолетной беседе с членом бюро обкома, председателем Облсовпрофа. „Как живете? Что нового? Как там мой приятель Миша Щерба?“ Таким вот образом…»
— Кроме этого хватает. Есть дела посерьезней, — увильнул Щерба.
— Тоже верно… Да и что там может быть нового?! Все давно досконально проверено. Брат-то мой, покойный, уж как изучал!
— Помню… — сказал Щерба, — удивленно думая между тем: — «Чего вдруг Юрку зачесало, когда там действительно все ясно?»
— Я ж и говорю! Пустая трата времени… Вот публика! Пишут и пишут! Мы тоже от этих жалобщиков стонем… Держи меня в курсе, если что… А насчет Карловых Вар подумай, посоветуйся дома… Будь здоров!..