— Ну что? — спросил меня Назаркевич, когда мы в очередной раз встретились в СИЗО.

— По-моему все идет нормально, — и я пересказал ему, что уже мною сделано.

— Ну-ну, — он ухмыльнулся.

— Сейчас меня занимают две вещи: каким образом колпачок от газового баллончика очутился в кармане чехла вашей машины, и — самое главное майор Агеев, которому вы разбили «Москвич» в ту злополучную среду.

— На первый вопрос у меня есть банальный ответ: колпачок подбросили. Неужели вы сами не могли прийти к элементарной мысли? — раздраженно спросил он. — Я говорил вам, что правая передняя дверца не запирается, замок испорчен.

— Где это могли сделать?

— Да где угодно! Во дворе у моего дома, на стоянке возле института.

— Если во дворе, то только человек, который знает ваш адрес. Если на стоянке, значит тот, кто осведомлен о месте вашей работы, номере машины и, возможно, что в нее можно беспрепятственно проникнуть. В обоих случаях человек знающий вас неплохо.

— Забавно, — он со странным интересом посмотрел на меня.

— Теперь майор Агеев. Постарайтесь, Сергей Матвеевич, вспомнить абсолютно все, о чем вы тогда на шоссе с ним говорили.

— Я уже рассказывал об этом и следователю, и вам! К чему эти повторы! Я не страдаю амнезией! — резко сказал Назаркевич.

— Случается, что человеческая память отторгает какие-то мелочи. Они несущественны для обычной ситуации, — сдержался я. — Наша же с вами ситуация по понятным вам причинам необычна.

— Ничего, кроме того, что я уже говорил, не было. Я его стукнул, он меня обматерил, я уплатил деньги, он отбуксировал меня домой.

— Но у вас же был еще разговор с ним об этом… как его… декодере.

— Какой там разговор! Просто он сказал, что может достать мне, их через его руки проходит сотни. Вот и все. Может он служит в радиотехнических войсках. Мало ли сейчас в армии радиоэлектроники! Если вам так нужен этот Агеев, почему не поищите его через ГАИ?

— Сергей Матвеевич, я никакого не имею права искать, это прерогатива следствия. Но, насколько мне известно, они искали и через ГАИ. Обнаружили нескольких Агеевых, но, увы, во-первых, все они гражданские, а во-вторых, ездят не на «Москвичах»: двое на «Жигулях», один на «Ниве», двое на «Волгах», еще один на иномарке и еще двое на «Волыни».

— Получается, что нужный нам Агеев ездит без прав, без техпаспорта на незарегистрированной машине? Чушь какая-то!

— Сергей Матвеевич, Агеев нужен не столько мне, сколько нам обоим, а ежели уж совсем точно, прежде всего вам. Далее: машина может быть его жены, брата, свата, а ездит он по доверенности.

— А почему они не ищут его через адресное бюро? У нас же и мышь без прописки нигде проживать не может.

— Искали. Нет такого. Вернее Агеевы есть, но не те, кто нам необходим… Я виделся с вашей женой. Она просила передать, чтоб вы не волновались, у нее все в порядке. Ее брат договорился с какими-то хорошими мастерами отремонтировать вашу машину. Что ей передать?

— Придумайте сами. Что я могу отсюда передать?..

Я старался разговаривать с Назаркевичем сдержанно, не реагировать на его колкости, вспышки. Мерзкий характер! Я догадывался, как сложно с ним сослуживцам, друзьям, если таковые имеются, наконец, в быту — домашним, близким. Моя же временная роль в его судьбе предписывала терпение…

Глянув на часы, я понял, что в прокуратуру уже не успевал, хотя очень хотелось узнать, что выяснил Скорик о бериллиевой бронзе с авиаремонтного завода; но было уже около четырех, а в пять обещал прийти мастер из телеателье, которого я ждал всю минувшую неделю…

Дома никого не было: жена повела внука на корт на очередную тренировку. Наскоро пообедав, я уселся за письменный стол, раскрыл блокнот с записями по делу Назаркевича. Хотелось подвести предварительный итог и подумать, как быть дальше. Ничего не переоценивая, я все же пришел к убеждению, что пробил в доказательствах Скорика ощутимые дыры: эпизод с каскеткой, в которой водителя «Жигулей» видел в Богдановске Омелян, обрел уже два толкования, как и отпечатки пальцев Кубраковой, обнаруженные на докладной Назаркевича, изъятой из «бардачка» его машины; что же касается результатов криминалистической экспертизы одежды Назаркевича и Кубраковой, то теперь эта улика выпадала. Скорик не посмеет отправлять дело в суд: с такими прорехами его завернут на доследование еще в распорядительном заседании. Как я догадывался, всю надежду Скорик отныне возлагал на выплывшего поляка Тадеуша Бронича, на Ставицкого с авиаремонтного. Поликаувиль и Назаркевича Скорик встроил в центр этой связки. И я пожалел, что не выспросил у Назаркевича, знает ли он что-нибудь о бериллиевой бронзе, о Ставицком. Мой разговор с ним два часа назад вроде ничего не дал. Но все же… привел меня к несложному умозаключению, что колпачок от газового баллончика подкинуть в машину Назаркевича мог только свой, знавший точно, где это можно сделать и — не менее важно, — когда это нужно сделать…

От размышлений меня оторвал звонок в дверь, я пошел открывать. Это явился мастер из телеателье.

— Что у вас? — спросил он, поставив свой чемоданчик.

— Это уж вы определите — что. Рвется изображение, дергается.

— Идемте, посмотрим…

Смотрел он недолго, вертел какие-то ручки позади телевизора, потом изрек:

— Строчник полетел, надо менять.

— Меняйте.

— У меня с собой нет. Завтра принесу, а этот сниму, раз уж я тут, он стал что-то откручивать, выпаивать.

— Скажите, — обратился я, — где можно купить декодер?

— Где вы его купите? В магазинах их не продают. Зачем он вам?

— Есть желание видеомагнитофоном обзавестись.

— Тут адрес один: наш радиотехнический имени Щорса. Там два цеха на оборонку ишачат, декодеры и кое-что еще для каких-то систем. Если найдете блат — будете с декодером, правда с некондиционным. Их военка обрабатывает и на ширпотреб гонит. А если хотите кондиционный, ищите дырку к оборонщикам.

— А кроме радиотехнического, где еще? — спросил я.

— Больше нигде, — он закончил работу, сложил инструменты. — Значит завтра ждите меня около четырех…

Какое-то время после его ухода я стоял в оцепенении: внезапно возникшая мысль, путаясь, сбиваясь, продиралась к своему логическому исходу. Наконец, додумав все до конца, я взял телефонный справочник, нашел нужный телефон. Сейчас я должен буду нарушить закон: говоря служебным языком, заняться следственными действиями, что мне, адвокату, запрещено. Но соблазн был очень велик, свидетелей не было. И я позвонил.

— НПО имени Щорса. Приемная, — ответил женский голос.

— Будьте добры, как связаться с вашим военпредом, — деловым тоном спросил я.

— Вам кто из них нужен?

— Агеев Витольд Ильич, — я почувствовал, как от волнения напряглась рука, сжимавшая трубку, я ждал, когда женщина на другом конце ответит: «У нас такого нет». Но она поинтересовалась:

— А кто его спрашивает?

— С кафедры автоматики политехнического института, — произнес я первую попавшуюся ложь, но, как потом понял, удачно подсказанную самой ситуацией.

— Позвоните по коммутатору и попросите добавочный 5-73…

Не помню, поблагодарил ли эту женщину или нет. Но увидел трубку, уже лежавшую на аппарате, и почувствовал, как ослабли мышцы лица — и рот растянула улыбка: вот вы где, майор Агеев — самый нужный мне сейчас человек; пообещавший на пустынном шоссе Назаркевичу декодер!.. И тут словно кто-то одернул меня: «А если он скажет, что ничего подобного не было и никакого Назаркевича он не знает? Разве это по какой-либо причине исключено?..»