Покойный Зимин жил с матерью в двухкомнатной квартире. Поднимаясь по лестнице, Туровский, Гущин и Алтунин, каждый думал свою думу, хотя все сходились к одному: как предстать им, здоровым, сильным, живым, перед убитой горем женщиной, потерявшей единственного сына, как пойдет разговор с нею.

Кнопку звонка нажал Туровский. Дверь открыли не сразу, сперва тихий голос:

— Кто?

— Это мы, Мария Даниловна, доктор Туровский и Виктор Петрович.

Дверь открылась. В проеме стояла мать Зимина, им показалось, что она стала тоньше, сморщенное личико, собранные со лба седые редкие волосы были завязаны сзади в небольшой узел. И странными казались для этого изможденного лица висевшие на мочках золотые сережки с небольшими рубинчиками. Туровский вспомнил: Юра Зимин покупал их для матери в Лейпциге, когда были на тренировочных сборах в позапрошлом году зимой…

— Проходите, — сказала она, отступая от двери.

Вошли. И сейчас вдруг по-особому бросились в глаза в этом как бы опустевшем жилье знакомые, не раз виденные фотографии, висевшие на стене, и личные кубки Зимина, стоявшие на серванте. Вот снимок, где Зимин во весь рост, в плавках стоит на краю бассейна, воздев руки, смеется, в левой зажата шапочка, только сдернутая с головы, а вот он на групповом снимке со всей командой, в центре — Гущин, Туровский, Сева Алтунин…

Они сели по сторонам стола, покрытого голубой в белую клеточку моющейся скатертью. Это тоже привезено из какой-то заграницы. «Откуда же?» — зачем-то вспоминал Алтунин, но вспомнить не мог.

— Коль уж зашли, соберу чего-нибудь, — негромко сказала Зимина.

Пить в жару не хотелось, но с другой стороны, просто так вот сунуть ей конверт с деньгами и уйти — можно и обидеть, а это уже ни к чему. Туровский и Гущин переглянулись.

— По маленькой можно, — решил Гущин.

Зимина проворно принесла из кухни тарелки, приборы, поставила банку «Завтрака туриста», кабачковую икру, нарезала вареной колбасы, на тарелках — помидоры, огурцы, пристроила хлебницу, а в центр водрузила бутылочку «Пшеничной».

— Вы уж извиняйте, что так вот, — кивнула Зимина на стол, — не ждала ведь гостей.

Гущин, круто вздохнув, налил в большие рюмки ей, Туровскому и себе.

— А ему что ж? — спросила Зимина, указав на пустую рюмку Алтунина.

— За рулем он, нельзя, — ответил Гущин.

Выпили, не чокаясь, молча, стали закусывать. Зимина едва пригубила.

— Весной памятник ставить будем, — по-деловому сказал Гущин. — Надо, чтоб земля осела.

Зимина согласно подергала головой. Гущин снова наполнил рюмки. Поднял свою и обращаясь к фотографиям, сказал:

— Вот, Юра. Тут мы, с тобой, с твоей матерью, — и посмотрев на просвет рюмку, быстро выпил. За ним, морщась, Туровский.

Глаза женщины наполнились слезами, она утерла их тыльной стороной руки, прошептала:

— Вы уж извините…

Когда бутылку прикончили, Гущин, дожевывая кусок колбасы, выразительно посмотрел на Туровского. Тот понял, вынул из нагрудного кармана конверт, сказал:

— Мария Даниловна, это вам от всех нас, — протянул он ей конверт. Тут двадцать тысяч. Это еще не все, конечно, это на первый случай.

— Господь с вами, — робко сказала Зимина. — Мне теперь ничего не нужно, всего хватит, — и глаза ее снова увлажнились.

— Мы понимаем, что никакие деньги не заменят вам и нам Юру, продолжал Туровский, — но жить-то надо.

Зимина молча подергивала головой, утирая слезы.

— Что поделать, — сказал Гущин, — такая у нас медицина. — Лучше к ним в руки не попадать. Да еще к таким врачам, как этот… Молодой, видать, и неопытный… Вот и прозевал он, наверное, нужный момент… Гнать их таких надо. Загубил он Юру. А мы ведь так его берегли. Кормили самым лучшим. Да что с него, этого лекаря, сейчас возьмешь, — тяжко дыша, Гущин махнул рукой. — Хотя такое не прощают…

Алтунин за все время не произнес ни слова. Наступила пауза. Видя, что она неловко затягивается, Туровский поднялся.

— Нам пора, Мария Даниловна, — сказал он. — Извините нас за вторжение. Если что нужно будет, звоните.

— Да-да! — подтвердил Гущин. — Вы с нами связь держите. Сева у нас под рукой всегда… В нужный момент — и он у вас… Спасибо за угощение.

— Спасибо и вам… Вы уж извините, что скромно, — она пошла провожать их. — И за деньги поклон вам, придержу на памятник Юре.

— Это лишнее, Мария Даниловна. Тратьте их, а на памятник мы найдем, это наш долг, — сказал Гущин.

Когда вышли и уселись в машину, Туровский произнес:

— Что ж, дело сделано…

Было около пяти, когда Костюкович спустился в подвал, взял последнюю канистру бензина из своего загашника, заправил машину и поехал на спортбазу.

Старик-вахтер, сидевший в дежурке, потребовал пропуск.

— Я к доктору Туровскому, — сказал Костюкович, и не останавливаясь, крутанул турникет. В красивом трехэтажном здании размещалась гостиница, спортзал, зимний бассейн, столовая и административные помещения. Где-то в стороне раздавались голоса и плеск, слышались удары по мячу — там, видимо, были летний бассейн и волейбольная площадка. Тыльную сторону базы прикрывал густой сосняк. — Хорошо устроились, — подумал Костюкович.

Навстречу шел молодой человек в джинсах, голый по пояс.

— Где мне найти Володю Покатило? — остановил его Костюкович.

— Он в спортзале железо толкает.

— Вы не могли бы его позвать?

— А что сказать?

— Скажите, знакомый.

Костюкович уселся ждать на скамеечке перед входом в здание. Покатило вышел, сощурился от сильного солнца. Он был не один, с ним еще какой-то парень.

— Володя, — позвал Костюкович.

Тот, видимо, не сразу узнал Костюковича, потом вспомнил:

— А-а, доктор! Здравствуйте. Вы ко мне, что ли? — он и приятель, оба были в плавках: сильные торсы, могучие руки, ноги. Но мышцы не такие, как у гимнастов, не рельефные, а типичные для пловцов — сглаженные.

— К вам, Володя. Присядьте. У меня несколько вопросов.

— Я не помешаю? — спросил второй.

— Нет, — ответил Костюкович, понимая, что невоспитанность отказом не исправишь. — Володя, вы говорили мне, что перед аварией у Зимина болела голова и на несколько секунд он потерял зрение, что иногда жаловался на головные боли.

— Да.

— Они часто его беспокоили после первой аварии в январе?

— Случалось.

— Он обращался к врачам?

— Нет, зачем? У нас свой доктор, Туровский Олег Константинович. Давал ему какие-то таблетки.

— Что ты гонишь, Володька! — вмешался парень. — Юрок говорил мне, что головные боли случались еще до зимней аварии. Он скрывал от Туровского, боялся, чтоб не отчислили, пожаловался только после зимней аварии.

— Следователь ГАИ сказал мне, что зимой вы тоже были с Зиминым в машине? — спросил Костюкович у Покатило.

— Да.

— Гаишник вспомнил, что Зимин потом объяснял: мол, сперва его затошнило, потом на какие-то секунды потерял зрение — и тут случилось. Вы тоже пострадали тогда?

— Вывихнул плечевой… А перед ударом Юра сказал мне: «Что-то мутит меня», а в последний момент крикнул: «Глаза!.. Не вижу!»

Из-за угла на асфальтовую дорожку вывернул Туровский. Он шел к ним, держа в руках сумку, из которой торчала ракетка.

— Что ж, ребята, спасибо, — поднялся Костюкович.

Покатило с приятелем ушли. Костюкович ждал Туровского.

— Какими судьбами? Поплавать решил? — спросил Туровский.

— Да нет. Нужно было повидать Володю Покатило.

— Зачем? — удивился Туровский.

— Слушай, Олег, Зимин никогда не жаловался тебе на головные боли?

— Он был здоров, как бык.

— А Покатило говорит, что обращался к тебе по этому поводу.

— Да ты меньше слушай его. Мальчишка! Что он понимает? Болтает. После аварии зимой пару раз было, подскакивало давление. Я полагал, что это посттравматические явления… Ты-то как живешь?

— Наукой занялся, — хмыкнул Костюкович.

— Да ну?! Правильно! Так у тебя что, кроме Зимина, материала не хватает? Отделение, небось, забито инсультниками?

— Не совсем такими.

— Хочешь пропуск в бассейн?

— Вряд ли смогу воспользоваться, времени не хватает.

— Куда отдыхать собираешься?

— Куда сейчас поедешь? Всюду стрельба. Да и цены на путевки не для нашего брата.

— У нас хорошая база в Карпатах. Бери бабу — поживи недельки три. Я тебе устрою двухместный номер в коттедже. Со скидкой. Только загодя скажи.

— Спасибо. Когда дело дойдет до отпуска, позвоню…

Костюкович неторопливо вел машину по широкому бульвару с односторонним движением. Копаясь в сомнениях и противоречиях, он итожил свой визит на спортбазу. Итак: во время первой аварии — сотрясение мозга, начались головные боли. Тут возможен арахноидит, вызвавший эти боли, тошноту. Но! Парень, который был с Володей Покатило, утверждал, что на боли Зимин жаловался еще до первой аварии. Следователю ГАИ Рудько Зимин тогда сказал, что его замутило, потерял на мгновенье зрение, это и стало причиной аварии. Из слов Покатило ясно, что до второй аварии Зимин крикнул: «Мутит!» и «Глаза, не вижу!» То есть все — до: тошнота, головные боли, краткая потеря зрения. Значит не арахноидит, как следствие травмы черепа во время первого происшествия. Будь у него тогда посттравматический арахноидит, его из нейрохирургии потом перевели бы в одну из неврологий долечиваться. Но Зимин выписался из больницы вообще… Может, опухоль? Симптоматика похожа, но на вскрытии — никакой опухоли!..

Костюкович припарковал машину возле дома, включил противоугонное и, нашарив в кармане ключи от квартиры, вошел в подъезд…