Участок — огород, сад и маленький однокомнатный с кухней домик капитана Остапчука — был обнесен новой металлической сеткой, которую, чтоб не ржавела, Остапчук красил корабельным суриком.

На скамейке сидел Михальченко, ел из алюминиевой миски вишни, сплевывал косточки в кулак и высыпал их в ту же миску.

— Эй, Максим, я все-таки гость! — крикнул Михальченко. — Хватит тебе сопеть, куркуль, передохни, покурим, побалакаем.

— Сейчас, вот до столба докрашу, хай сохнет.

Сюда, за город Остапчук пригласил Михальченко, когда они встретились на городском совещании правоохранительных органов. Левин идти отказался: «Сходи-ка ты, я уже стар для этого. Насиделся я на этих совещаниях. Ничего нового там не услышишь». — «Неудобно не пойти, Ефим Захарович, раз уж пригласили, снизошли», — сказал Михальченко. — «Вот и пойди»…

Остапчук и Михальченко были когда-то не только коллегами, но и приятелями. Совершенно разные, они умели слаженно работать, потом Михальченко перевели в райотдел. Последние два года виделись они редко, и встретившись в клубе УВД на совещании, обрадовались. «Значит, стал помещиком, имением обзавелся?» — спросил Михальченко. — «Ты не фыркай, посмотришь. Ведро вишни дам. В это воскресенье и поедем…» «Электричкой?» — «Нет, автобусом, час и еще пешком с полчаса. Протрясешься. Вон гладкий какой стал»…

Бросив кисть в банку, оглядев удовлетворенно свою работу, Остапчук вытер руки тряпкой, смоченной в уайтспирите, и сев напротив Михальченко, спросил:

— Ну а ты как в своем кооперативе? Не жалеешь?

— Чего жалеть? Тоже дело серьезное. Только что никто над головой не висит, не дергают ни в областное управление, ни в прокуратуру, ни в райком.

— Заработки приличные?

— Хватает.

— Говорят, Левин к тебе пошел? Вот уж не ожидал!

— Помнишь его?

— Конечно. Когда я в школе милиции учился, он у нас криминалистику читал. Ну и потом по работе приходилось сталкиваться. Он розыск хорошо знает. Значит, «бабки» поманили к тебе?

— А что плохого?

— Да ничего. Характер у него тяжелый.

— Что мне его характер? Мне его башка нужна, опыт. Увольняйся, переходи ко мне, Максим.

— Тяжелый я на подъем, к месту прирастаю. Привык уже к погонам… Что ж вы там разматываете?

— Охрана организаций, кооперативов, просто граждан от любителей заглянуть в чужой сейф, поиск наводчиков, «кидал», выполняем заказы на розыск лиц по гражданским искам, ну без вести пропавших. Работы хватает.

— Сколько же у тебя человек?

— Шестнадцать, да еще по договорам беру…

— Не думал, что из тебя такой «босс» получится… Как рука?

— Разрабатываю, вроде лучше стало, чувствительность в пальцах появляется…

Окажись Остапчук полюбопытней, возможно, углубившись в какие-то подробности, скажем: а чем собственно занимается Левин, не ловит же он слинявших алиментщиков? — Так вот, случись такой поворот в разговоре, не исключено, что Михальченко и упомянул бы, что некий Александр Тюнен платит по сорок рублей в сутки за то, что Левин ищет его отца, а кроме того за валюту должен выяснить обстоятельства смерти и место захоронения оберста Кизе, о котором печется его племянник из Мюнхена, — тут бы, глядишь, и вспомнилось Остапчуку письмо Георга Тюнена до востребования Иегупову, попавшее с главпочтамта в один из ящиков остапчуковой коллекции. Впрочем, ничего бы не вспомнилось Остапчуку, поскольку письмо это попало к нему в самый разгар работы комиссии, мучительного писания справок, и конверт с письмом, даже не взглянув на него, Остапчук швырнул в один из ящичков, где лежали еще неразобранные прочие бумажки, отложенные для знакомства «на потом», когда выдастся свободное время…

Со стороны дороги к сетчатому забору подъехал желтый милицейский «уазик»; сидевший в нем старшина посигналил.

— Ну что там? — спросил Остапчук у старшины, выскочившего из машины.

— В ДОСААФе комнату, где оружие, обчистили. Начальник управления послал за вами.

— Ладно, жди, — пробурчал Остапчук и поплелся назад.

— Через пятнадцать минут они выехали в город.