Утром Левин встал с головной болью, вялый и хмурый. И еще угнетало почти полное отсутствие движения в делах, которыми он занимался в бюро, а потому — перспектива одиноко сидеть за письменным столом, натужно думая, что еще можно предпринять, куда бы ткнуться, чтоб забрезжило, чтоб мелькнула хоть какая-то радость.
Трамвай, как назло, тащился медленно, часто останавливался, затем вообще остановился, где-то далеко впереди была пробка. Левин вышел и двинулся пешком…
Посидев с полчаса, пошевелив бумагами на столе, Левин взял листок с недавними выписками, сделанными после чтения писем Кизе: «Сержант Юра», «прораб», «авторемонтный завод», «Рита (очевидно, Маргарита) — кладовщица в инструментальном цехе». Единственное, что выглядело материальным в данный момент — это красно-кирпичное здание авторемонтного завода с железными въездными воротами, которые Левин видел десятки раз. Все остальное — Юра, Рита, прораб — просто слова, имена существительные, вынырнувшие из глубины сорокадвухлетней давности. Они для него сейчас бесплотны, как это стекло в окне — тоже имя существительное, обозначающее некую прозрачную субстанцию. Однако сквозь нее виден двор, каштан, у забора «уазик», эту машину Михальченко привел в порядок, и она резво бегает; в машине, свесив ноги в открытую дверцу, сидит шофер Стасик, недавно демобилизовавшийся из погранвойск; если он на месте, значит и Михальченко у себя. Вот что видно сквозь прозрачное имя существительное «стекло», которое даже потрогать рукой можно, чтоб ощутить. А что видно сквозь слова «сержант Юра», «прораб», «Рита»? Ни-че-го! Остается авторемонтный завод: красный кирпич стен, рядом автобусная станция, маленькая площадь, где всегда народ, пыль, ошметки газет, использованные билеты, крохотный — три-четыре прилавка — базар, где продают пучки моркови, петрушки, укропа, свеклу…
Он вышел к Михальченко, дернул дверь, но она оказалась заперта. «Значит махнул куда-то поблизости», — подумал Левин и двинулся во двор. Заметив его, Стасик, еще не утративший армейских привычек, соскочил с сиденья и встал у дверцы.
— Где наш милый шеф? — спросил Левин.
— Не знаю, Ефим Захарович. Приказал быть здесь.
— Заводи, прокатимся.
— Куда едем? — Стасик вставил ключ зажигания.
— На авторемонтный завод. Улица Белградская. Знаешь?
— Знаю.
— Поехали.
Из вахтерской по внутреннему телефону Левин позвонил начальнику отдела кадров, объяснил, кто он, передал трубку вахтеру, тот, получив указание, сказал:
— Проходите.
— Куда идти?
— Справа, за этим цехом здание заводоуправления. На втором этаже…
Кабинет начальника отдела кадров находился в конце коридора. Постучав, Левин вошел. Обыкновенная казенная комната, стол, сейф в углу, этажерка с какими-то брошюрами. Начальник отдела кадров поднялся из-за стола.
— Проходите, садитесь.
Левин протянул ему удостоверение. Тот с любопытством повертел его.
— Смотри, — улыбнулся кадровик, — не знал даже, что существует такое агентство, — и взглянул на Левина.
— Как видите, существует.
— И много убийств расследуете? — он был высок, худощав, хорошо выбрит, ладно скроен, неброско, но аккуратно одет: белая свежая сорочка с ровно закатанными рукавами, хорошо отглаженные, черные, но почему-то, как успел заметить Левин, флотские брюки.
— Мы убийствами не занимаемся, — ответил Левин. — Так, всякой мелочью. Вы, я вижу, недавний флотский?
— Точно. Недавний. Списали… Я вас слушаю.
— Простите, как ваше имя-отчество?
— Олег Степанович.
— Олег Степанович, скажите, пожалуйста, на заводе есть ветераны?
— Что понимать под «ветеранами»?
— Те, кто работал здесь с сорок седьмого-сорок восьмого годов.
— О-хо-хо! Таких уже никого нет.
— Я ищу женщину, которую звали Рита, очевидно Маргарита. Фамилия неизвестна. Работала в ту пору на заводе кладовщицей в инструментальном цехе.
— А говорите, что занимаетесь всякой мелочью! — покачал головой собеседник. — Ничего себе мелочь: найти бесфамильного человека через сорок два года!
— Вы давно здесь работаете?
— Четыре года.
— А до вас кто был?
— До меня один подполковник, отставник. Проработал шесть лет. А вот до него… Знаете, у нас есть такой стенд «Они защищали Родину». Там фотографии и краткие биографии всех фронтовиков, кто пришел на завод сразу после войны.
— Можно взглянуть?
— Конечно…
Они спустились этажом ниже, где был небольшой холл, по дугообразной стене которого шел застекленный стенд.
— Вот, — указал кадровик. — Второй ряд, третий справа.
Небольшой портрет пожилого мужчины в военной фуражке, в офицерском кителе покроя конца сороковых, — со стоячим воротником, только без погон. Полноватое лицо его ничего не выражало, вернее выражало напряженность человека, который знает, что его снимают. Левин стал читать текст под фотографией: «Колядко Амвросий Илларионович. Родился в 1918 году. Участник Великой Отечественной войны. Член КПСС. Имеет правительственные награды. На нашем заводе проработал с 1946 по 1979 год в должности начальника отдела кадров».
— Олег Степанович, а у вас нет его адреса или телефона? — спросил Левин.
— Это должно быть, пойдемте.
Они вернулись в кабинет. Из нижнего ящика стола кадровик, порывшись, достал длинный узкий справочник с вертикальным алфавитом, и полистав его истрепанные страницы, сказал:
— Записывайте. Колядко Амвросий Илларионович, улица Чапаева, дом двенадцать, квартира шесть, телефон 35-74-01.
— Спасибо, Олег Степанович, — Левин поднялся.
— Да тут не за что… Дорогу от меня найдете? Вниз и налево, а там проходная.
— Найду. Спасибо…
Выйдя за ворота, Левин поискал глазами телефон-автомат, но не обнаружив, пошел к автобусной станции, где в уголочке припарковался Стасик.
Левин вошел в одноэтажное замызганное здание станции. Недалеко от касс висело три телефонных аппарата. Один оказался неисправным, но монетку заглотал. Левин перешел ко второму, набрал номер. После долгих гудков ответил резкий женский голос:
— Да!
— Это квартира товарища Колядко? — спросил Левин.
— Его.
— Будьте добры, Амвросия Илларионовича можно?
— Можно, можно! — трубку на что-то там положили, но Левин слышал: Отец, иди к телефону. Амврося, ты что, глухой, к телефону тебя.
— «Дочь? Невестка? А, может и жена. Иногда жены называют мужей „отец“», — гадал Левин, вспоминая нелюбезный голос женщины. Но тут в трубке кто-то тяжко задышал, и сиплый голос произнес:
— Колядко слушает.
— Здравствуйте, Амвросий Илларионович. С вами говорят из сыскного бюро «След». Левин моя фамилия. Вы, пожалуй, единственный, кто может нам помочь в одном деле. Не откажите в любезности.
— Я хвораю. Ноги больные. Ежели вам уж так нужно, прибывайте ко мне.
— Хорошо, с вашего разрешения я через пятнадцать-двадцать минут буду. Улица Чапаева двенадцать, квартира шесть. Правильно?
— Ну да. Езжайте.
— Уже еду, — Левин подмигнул сам себе и повесил трубку…
— Заводи, Стасик. Гулять так гулять. Улица Чапаева, двенадцать, сказал он шоферу.
— Поедем через Артема, — согласился Левин, хотя ему было безразлично, как поедет Стасик, поскольку его занимала радостная мысль, что день начал складываться с маленьких удач: кадровик с завода попался любезный, на заводе оказался стенд с фотографией, подписью, сохранился алфавитный справочник, где имелся адрес и телефон Колядко, — и — главное — сохранился сам Колядко, которому, как высчитал Левин, шел семьдесят третий год. С завода Колядко ушел одиннадцать лет назад. За это время он мог поменять квартиру или уехать в другой город, просто умереть, наконец, мог только что по телефону послать Левина ко всем чертям…
Дверь открыла маленькая толстая женщина лет шестидесяти в домашнем фланелевом халате до пят, с кудрявыми черными крашенными до лилового отлива волосами.
— Входите! — как бы рыкнула она.
Левин сразу узнал этот голос.
— Амврося, к тебе пришли!.. Он у себя в кресле. Ноги не держат. Пить надо было меньше, — сообщила она Левину, утицей шествуя перед ним по длинному коридору. Возле входа в кухню она остановилась. — Дверь налево в его комнату. Да нет! Куда вы идете? Это в туалетную. Следующая…
Колядко сидел в кресле, сдвинув очки на нос и глядя поверх них на вошедшего Левина. На коленях у него лежала газета. У распухших ног стояли суконные тапочки с отрезанными задниками, видимо отечные ступни не умещались в тапочки.
— Здравствуйте, Амвросий Илларионович, — поздоровался Левин. Извините за вторжение. Без необходимости не стал бы вас беспокоить.
— Садитесь вон в то кресло, — сипло сказал Колядко.
На кресле стоял телефонный аппарат с длинным шнуром. Левин снял аппарат, осторожно поставил на книжную полку и сел.
— Амвросий Илларионович, я работаю в частном сыскном агентстве. Вот мое удостоверение, — Левин полез в карман, но Колядко махнул рукой, мол, ни к чему это. — По просьбе одного зарубежного клиента мы разыскиваем следы его родственника. Он был военнопленным, сидел в Старорецком лагере и работал у вас на заводе. Фамилия его Кизе. Алоиз Кизе. Вы не помните такого?
— Их много у нас имелось, в разных цехах, всех не упомнить.
— Он работал у прораба, кажется в инструментальном цехе.
— Не помню.
— А кто был прорабом в 1947–1948 годах?
Колядко задумался. Левин следил за его как бы отупевшим оплывшим лицом, понимая, как тяжело вращаются в обратную сторону стершиеся жернова старческой, скованной склерозом памяти. Наконец тот просипел:
— Гутаров, вроде Павлом звали. Или Петром.
— А где он сейчас?
— Он недолго проработал. Кажется, после смерти Сталина уволился и куда-то уехал.
«Для него точка отсчета времени — смерть Сталина. Это никакой склероз не затуманит», — подумал Левин и спросил:
— А вы с какого года там работали?
— Я служил в конвойных войсках. В сорок шестом, летом, демобилизовался. С тех пор там и был на кадрах.
— Амвросий Илларионович, а не помните ли вы кладовщицу из инструментального цеха, Риту, Маргариту.
— Эту помню. Рита Марголина. Ушла с завода на пенсию. Сам ее оформлял.
— Давно ушла?
— Давно, почти разом со мной.
— А адреса или телефона у вас нет?
— Нет. На что мне ее адрес? Я сотни людей на пенсию провожал. Это сколько же мне адресов надо хранить, — он слабо пошевелил пальцами.
— Что ж, спасибо вам, Левин поднялся, понимая, что больше ничего тут не выловит. — До свидания.
— До свидания, — равнодушно ответил Колядко.
На улице Левин взглянул на часы. Было четверть третьего.
— «Что ж я имею в итоге? — подумал он. — Фамилию Риты, кладовщицы из инструментального цеха — Марголина. Дырка от бублика. Но не сжевало ли время сам бублик?» Он сел в машину.
— Куда теперь? — спросил Стасик.
— Домой, в контору. Обедать пора. Проголодался, небось?
— Не очень…
На письменном столе Левин нашел записку от Михальченко: «Не дождался, ушел в райфинотдел. Звонили с почты, на ваше имя есть какое-то заказное письмо».
Порвав записку и бросив ее в корзину у стола, он включил электрочайник, достал из ящика салфетку, расстелил, вытащил из бумажного свертка бутерброды, опустил в чашку два кусочка сахара и разовый пакетик грузинского чая. Вода закипела быстро. Он налил в чашку, дождался пока чай заварится покрепче, и стал есть. Жевал бездумно, прихлебывал подслащенную воду, вовсе не имевшую вкуса чая.
Покончив с едой, Левин позвонил кадровику на авторемонтный завод.
— Слушаю, — отозвался голос кадровика.
— Олег Степанович, извините, беспокою еще раз. Это Левин. Вы не смогли бы в той адресной книге, где вы нашли мне товарища Колядко, поискать еще такую фамилию: Марголина Рита или Маргарита… Нет, не Марговина, а Марголина… Да… На пенсию ушла в 1979 году… Хорошо, жду у телефона… Что? Записываю: Марголина Маргарита Семеновна, улица Бакинских комиссаров, восемнадцать, квартира пять, — повторил Левин. — А телефон есть? Очень хорошо… Так. 74-12-52… Все. Огромное Вам спасибо!..
«Ну, Маргарита Семеновна, окажитесь на высоте. Главное, чтоб вы были живы и проживали еще по этому адресу, — думал Левин. — Я нашел вас в нашем городе через Германию. Вот такие бывают фокусы. Так что сговоритесь с судьбой и предстаньте во плоти».
Он сунул очки в истрепанный футляр, убрал со стола посуду и салфетку, похлопал по карману, проверяя на месте ли ключи и вышел, захлопнув входную с улицы дверь.
На почте, в сортировке почтальона, с их участка уже не было. Старшая сортировщица, сидевшая перед кипой журналов, видимо, расписывала их по участкам. Она неохотно пошла искать письмо. Наконец нашла.
Письмо было от майора Каназова из Энбекталды.
Вернувшись в бюро, Левин сел в кресло у окна, вскрыл письмо.
«Уважаемый товарищ Левин!Майор Ж. Каназов».
Пишет вам майор Каназов по вашим вопросам.
Установлено, что:
1. Как сообщили по почте, в Энбекталды из наших немцев никто корреспонденции из ФРГ не получает. Только одно письмо, заказное, было в январе. Получатель гражданин Тюнен Г. Ф.
2. В амбулатории имеется история болезни Тюнена Г. Ф. Он там на спецучете. У него тяжелая форма диабета. Инсулинозависимый.
3. В сберкассе с разрешения прокурора выяснил: гражданин Тюнен Г. Ф. накануне отъезда снял со своего счета 250 рублей. Стоимость авиабилета от Энбекталды до Алма-Аты 17 р. От Алма-Аты до Старорецка 84 р.
4. Из шести обнаруженных фотографий отобрал самую годящуюся для опознания.
Пока все. Если что потребуется еще, исполним. Александру передайте привет от меня.
Отложив письмо, Левин как бы благодарно улыбнулся Каназову, будто тот сидел перед ним, затем извлек из конверта фотографию Тюнена. Обычный снимок размером со спичечный коробок, довольно четкий, на обороте никаких указаний, когда был сделан, но по виду человека можно было предположить, что снимку не более десяти лет. Если Тюнену семьдесят четвертый, то на фотографии ему не менее шестидесяти пяти.
«Годится, — подумал Левин. — Ай да Каназов, ай да майор! Все сделал, как надо!»
Стукнула входная дверь, затем по коридору широким тяжелым шагом (Левин уже узнавал) прошествовал Михальченко.
Левин выглянул в коридор:
— Иван, ну-ка зайди ко мне в гости.
— Вы уже вернулись? А где же Стасик?
— Обедать уехал.
— Что нового? — усаживаясь, спросил Михальченко.
— На, почитай, — протянул он письмо от Каназова.
— Смотри, как сработал! Нам бы такого майора, — прочитав письмо, Михальченко разглядывал фотографию. — Что же мы имеем?
— Эту фотографию. Для телевидения. С соответствующей просьбой к населению. Теперь глянь на цифры, — протянул он бумажку, — это сумма, которую Тюнен снял со сберкнижки. Это — сколько стоили билеты в оба конца. А это то, что у него должно было остаться. Накинем еще чуток из тех, что могли быть дома на всякие хозяйственные расходы. Допустим и их он захватил с собой. Думаю, не больше: старый человек, потребности невелики, по словам сына педантичен, аккуратен, бережлив. Бухгалтер ведь! Соблазны в Энбекталды какие для такого человека? Практически никаких. Значит зафиксируем, что если с Тюненом, не дай Бог, что-то случилось дурное, то преступнику досталось максимум вот этот пустяк. — Глянь, — Левин ткнул ручкой в цифру на бумажке, где вел подсчеты. — Согласен?
— Согласен. Что это нам дает сейчас?
— Сейчас ничего. Просто упражнение для мозгов, поскольку это уже некий факт.
— Как поездка на авторемонтный?
— Пока никак. Сейчас буду звонить одной даме. Поэтому ты мне тут больше не нужен.
Когда Михальченко ушел, Левин набрал номер, полученный от начальника отдела кадров авторемзавода.
— Вам кого? — спросил детский голос.
— Это квартира Марголиных?
— Да. А вам кого?
— Мне бы Маргариту Семеновну, — попросил Левин.
— Бабушки нет, она в больнице.
— А тебя как зовут?
— Сема.
— А бабушка надолго легла в больницу, Сема? Навестить ее можно?
— Нет, у нее с сердцем плохо. Позвоните через неделю, — и трубку повесили.
«Важно, что она жива, существует, а из больницы, даст Бог, выйдет», подумал Левин.