Июнь 2012 года

Уже через четыре дня Макс прилетел в Дели.

За те сорок лет, что его здесь не было, аэропорт успел разрастись вдвое. Дорога по-прежнему изобиловала велосипедами, рикшами, ишаками, коровами и пешеходами с тюками на голове, но основное место на ней все же занимали машины, грузовики и автобусы. Они курсировали из аэропорта в город чуть ли не по модерновой четырехполосной автостраде.

Первую ночь Макс провел в «Тадж-Махале», ничуть не уступающем по уровню любому пятизвездочному отелю, в каком ему доводилось останавливаться. Назавтра он заказал такси, которое должно было отвезти его в пригород, где Макс собирался остановиться в гостях у дочери Б. Н. и всей его родни.

Дорогу в пригород он толком не помнил, так как проезжал по ней только раз, причем в темноте, не говоря уже о том, когда это было. Тем не менее с каждой милей у Макса крепло ощущение, что он движется не иначе как в машине времени. На месте же картина воскресла окончательно: те же улочки, торговцы и лавчонки, где продается все, от воды до фруктов и сладостей, скобяных изделий и электронных игрушек.

Так же, как тогда, кругом играла ребятня и дефилировали с кувшинами на головах девочки-подростки, набравшие воду из неустанно льющейся струи родника. В общем, все без изменений.

Подойдя к знакомому двору, Макс обратил внимание на то, что стены дома недавно выкрашены, а веранда, уставленная стульями и скамьями, выглядит несколько по-иному. Зато внутри дома обстановка осталась без изменений — и кухня, и полки с книгами в комнате, которую Б. Н. считал своим кабинетом.

Макс стоял и разглядывал корешки книг, когда в комнату с приветливой улыбкой вошла Шилпа.

— У нас для вас праздничный обед, — с порога объявила она. — Скоро все будут в сборе. Получается, неспроста вы нагрянули именно сегодня. У нас нынче и праздник, и священный день поминовения. Мой дядя уверен, что это не простое совпадение.

Вскорости собралась родня, и все переместились на веранду.

За обедом Макс обратил внимание на семнадцатилетнего сына Шилпы, которого все звали Садх. У юноши было что-то вроде синдрома Дауна, редкий умственный дефект, из-за которого сознание у него замерло на уровне трехлетнего ребенка и уже не развивалось. Он мог следовать сторонним указаниям и что-то нечленораздельно произносить, но не умел строить внятные предложения и даже фразы.

Звуки парень издавал бойко и зычно, очевидно не контролируя уровня громкости или того эффекта, который они оказывали на окружающих. При этом он был очень крепок, так что работник в поле из него вышел вполне приличный. От постоянных физических нагрузок руки, грудь и плечи Садха смотрелись почти как у взрослого, во всяком случае, куда внушительней, чем у его сверстников.

Его огромные темно-карие глаза искрами вспыхивали в лучах дневного света. С лица юноши не сходила улыбка. Приветствуя Макса, он стиснул его так, что тот поперхнулся. Шилпа аккуратным движением отвела сына в сторону.

— Он у меня очень сильный, но такой нежный! — улыбнулась женщина. — Мухи не обидит. Любит всех, а уж в животных вообще души не чает, любую зверушку готов обласкать. Нам мальчик, понятно, в радость, а не в обузу, хотя, конечно, порой приходится держать ухо востро. Без присмотра его оставлять нельзя.

В глазах женщины, вопреки ожиданию, читалась не печаль, а исключительно любовь.

Максу приглянулся Садх, который точно так же привязался к гостю. Он то и дело подносил ему что-нибудь вкусненькое, при этом подходил почти вплотную и не мигая смотрел ему в глаза. Та неотступность и пристальность, с какой он это делал, несколько смущала Макса, но при этом он чувствовал странную непостижимую внутреннюю связь с сыном Шилпы. Безоговорочная, по-детски серьезная любовь, которой лучились огромные глаза парня, отражалась в душе теплом и доверием. Неожиданно для себя Макс отвечал взглядом на взгляд и замирал как завороженный.

_____

После обеда Шилпа с дядей Гуптой повели Макса в кабинет Б. Н., всегда служивший в семье местом собрания ученых людей. Полки прогибались под тяжестью фолиантов и карт, на столах кипами лежали эскизы, чертежи и рисунки. Были здесь и раритетные манускрипты, некоторые весьма почтенного возраста, по большей части с рисунками. Все это составляло драгоценное достояние Махаров — семейства, славного своей ученостью.

Первым заговорил Гупта, которому до девяноста оставалось менее одного года.

— Мы ждем тебя уже давно, — открыл он. — Скоро восемнадцать лет, как умер от рака мой племянник, мой Б. Н., которому не было еще и пятидесяти. Последние свои месяцы он провел здесь, в этой самой комнате, куда мы ему поставили койку. Насколько тебе известно, он любил книги. Последние годы своей земной жизни Брама изучал древние тексты Упанишад, составляющих основу наших священных индуистских традиций и верований.

Гупта протянул Максу розовую общую тетрадь с красивым эстампом: горы, деревья и ручей.

— Б. Н. до последнего дня вел свои записи. В день смерти он передал их нам с Шилпой и велел беречь, потому что наступит день, когда некто начнет его разыскивать. Тому человеку и надлежит отдать тетрадь. Мне кажется, что это ты и есть. Сам Б. Н. этого не говорил, но за последние семнадцать лет им никто не интересовался. У меня нет причин думать, что на свете есть еще кто-то, чьего появления стоит ждать.

Макс осторожно принял тетрадь, не зная, открывать ее сейчас или нет.

Пока он стоял в нерешительности, заговорила Шилпа:

— Все то время я находилась рядом с отцом, ухаживала за ним, когда он угасал от недуга. Мы еще сильнее сблизились. Ведь с кончиной матери я была ему самой близкой из женщин. Как раз тогда я вынашивала первого ребенка, и это доставляло радость нам обоим. В последний день своей жизни он передал Гупте тетрадь и сказал нам, что тот, кто за ней придет, не должен увозить ее из этого дома без сопровождения моего пока еще не родившегося первенца. Она может кочевать по всему свету, но когда-нибудь должна быть обязательно возвращена в эту комнату и всегда должна храниться поблизости от внука.

Опять заговорил Гупта:

— Не сочти это за странность. Я, должно быть, рассказывал тебе в нашем тогдашнем разговоре, что в роду Махаров полным-полно своеобычного и странного знания.

В эту минуту Максу вдруг вспомнился и тот йог, и космическое путешествие.

Голос Гупты вернул его к реальности:

— Нам в те минуты было не до вопросов. Мы не пытаемся задавать их и сейчас. Ты волен читать эти записи здесь, в нашем доме, или взять их, если понадобится, куда-либо еще. Но в таком случае тебя должен будет сопровождать Садх. Он и был не рожденным на тот момент ребенком.

Макс был разом и растерян, и озадачен. При всей причудливости своего ума Б. Н. никогда не был склонен к фиглярству или пустому фантазерству. К чему все эти странные условности? Что это за подарок такой, в конце концов?

— А что в этой тетради? — поинтересовался Макс.

— Ни Шилпа, ни я, ни кто-либо другой ее не открывали, — признался Гупта. — Б. Н. сказал, что записи предназначены тому, кто придет его разыскивать. Всем остальным они ничего не скажут.

Макс на минуту задумался. Куда ни кинь, сплошные неясности с недомолвками.

— Мы оставим тебя. Прочти эти записи, а затем скажи, готовить ли Садха с тобой в дорогу, — заявил старик. — Если да, то Шилпа, разумеется, отправится вместе с ним. Между прочим, мальчик уже бывал в поездках, у него даже есть паспорт. Мать он слушается беспрекословно, а к тебе успел привязаться. Это видно невооруженным глазом.

На этом Гупта с Шилпой собрались уходить.

Напоследок старик еще раз обернулся.

— О твоем решении мы спросим, когда вернемся.

Когда они ушли, Макс раскрыл тетрадь. В ней были сплошь цифры, сорок страниц убористых вычислений, а в конце — условные обозначения и число 21122012, взятое в жирную рамку.

В тетради оно появлялось в различных местах двенадцать раз — как ответ на такое же число разных калькуляций, основанных на наборах первоначальных аксиом, сформулированных Б. Н.

Текста в тетради было очень мало, большей частью объяснения подсчетов, основанных на различных посылах верований, относящихся к началу тех или иных эпох в индуистском календаре и у прочих древних цивилизаций. Последние месяцы жизни, как выяснилось, вплоть до самой кончины, прошли у Б. Н. в кропотливом анализе и сопоставлении древних календарей различных мировых культур.

На последней странице Б. Н. сделал приписку от себя.

Энергия моей души и сути изложена на этих страницах. Оставляя тело, свою сущность я перемещаю в тело не рожденного ребенка Шилпы. Она прорастет и укрепится в моем внуке. В присутствии этой книги он воплотит древние вибрации и знание, которые востребует мир. Поступив так, я исполнил свое предназначение, достиг цели моей жизни. Теперь задачу планетарной трансформации я передаю тебе, читающему эти строки.

Макс сразу понял, что тетрадь и Садха он берет с собой в Исапу. Б. Н. каким-то непостижимым образом прознал, что его сущность понадобится для некоего будущего события, до которого сам он физически не доживет.

С цифрами и их значением можно разобраться позже. Ясно одно: и книга, и внук Б. Н. должны присутствовать на встрече в числе прочих. Таким образом удастся осуществить объединение Двенадцати, как того требовал Великий Дух.

Постояв в сосредоточенном молчании, Макс вышел на залитую светом веранду, где в кресле дремал Гупта, а Шилпа убирала со стола.

— Предложение принимается, — объявил он. — Вы можете вдвоем вылететь в Мехико девятого или десятого августа? Там вас должным образом встретят и организуют перелет или переезд в Исапу, то самое место, где древние майя создали свой календарь.

Макс подтянул к себе скамью, присел, жестом попросил Шилпу устроиться рядом, после чего продолжил:

— Мне было велено одиннадцатого августа свести меж собой в этом месте двенадцать особых людей, к числу которых принадлежал и Б. Н. Из его записей становится ясно, что одним из них теперь является Садх, поскольку в нем живет энергия деда.

Макс сделал паузу, оценивая, какую реакцию вызовут его слова.

Шилпа лишь улыбнулась.

— Отец никогда не говорил напрямую, что мне предстоит подобное путешествие, но незадолго до ухода намекал, что когда-нибудь я могу быть призвана для помощи в каком-то грандиозном событии и обязана оказать ее. Что ж, буду готовить Садха в дорогу. Причастность к этой вещей встрече станет для меня честью. Я уверена в том, что она обернется великим благом.

Остаток вечера Макс играл с Садхом и его младшей сестренкой в местную разновидность бирюлек. Юноша, отличавшийся необычайно цепкой реакцией, выигрывал почти в каждом кону. Всякий раз, подлавливая Макса на неверном движении, он с заливистым смехом тыкал его пальцем в живот. Дескать, опять продул.

После каждого кона Садх протягивал свой пучок палочек Максу на пересчет. Сам он считать не умел, хотя по толщине пучка уже видел, что одержал верх, и опять смеялся.

Перед тем как пойти спать, он стиснул Макса в объятиях и сердечно его расцеловал. Энергия этой непроизвольной любви вдруг напомнила Максу нечто сходное. Примерно такое же чувство он испытывал в своем предсмертном состоянии тогда, почти полвека назад, в кабинете у доктора Грэя.

В облекающий омут сна Макс погружался с отрадной мыслью: «Ну вот, значит, и жизнь прошла не понапрасну. Именно Садха и не хватало в числе Двенадцати. Я чувствую, что именно у него нам есть чему поучиться».