В те семь или десять дней, которые судьба Мити Нелидова раздумывала, куда ей теперь повернуть, он, взглядывая в окно, видел вдали залив и темно-серый силуэт линкора, тяжело придавивший дождливый горизонт.

Возможно, что постоянное разглядывание Митей такого именно пейзажа и подтолкнуло все дальнейшее, хотя неподалеку от линкора он оказался тогда вполне случайно. Но между последним экзаменом и тем днем, когда стало известно, кто принят, было больше недели, и, не зная, как дождаться, Митя маялся. Маялась и бабушка.

В списке того, что принадлежало Мите и его бабушке, и при этом принадлежало только им, были два пункта: 1 — каменный фундамент сгоревшего от бомбы двухэтажного дома под Новгородом и 2 — постоянные телефонные звонки бабушке от человека, который считал, что как-то до войны он остался жив только потому, что его спас Митин отец.

Благодаря этому второму пункту Митя и оказался на берегу Финского залива. Там семья этого человека снимала на июль половину избы.

Залив был рядом, за огородами, и над ним нависала круча обрыва. В обрыве кто-то выкопал пещерку-кресло и досочку положил, чтобы не застыть, и если сесть глубоко в нишу, только залив оказывался виден — залив, залив и залив — да если чуть высунуться и глянуть влево, то и линкор.

Митя приходил сюда каждый день и не сказать, чтобы думал о чем-то, просто вся неделя эта у него была сплошным ожиданием. Во время экзаменов он запарился так, что днем вдруг начинал клевать носом, сейчас пришел в себя, и, когда утром видел на улице почтальоншу, замирал и было не вздохнуть, хоть и знал, что ждать еще рано. И каждый день, после прихода почты, он убегал к заливу и скрывался в свою пещерку.

Даже когда совсем спокойным бывал залив, какой-то призрак шума все же непрестанно над ним стоял, и в этом непрестанном неспокойствии и крики чаек, и шорох струйки песка у Мити за плечом, и докатившийся издали вздох взрыва — на фортах рвали оставшиеся с войны мины — слышались словно из-под одеяла.

Как-то раз он забрался в свое гнездо еще при хорошей погоде, но уже вскоре и небо, и белый столбик дальнего маяка, и заусенцы Кронштадта, что высовывались из воды далеко справа, — все приобрело другой не то чтобы цвет, но отблеск, и Митя почувствовал, как сзади к обрыву подкрадывается туча. Небо вдали стало беспомощно белесым, а залив внизу — совсем жидким, лишь в глубине его мерещилась густая тяжесть. Ветра совсем не стало. Желтовато и ярко сквозило сбоку холодноватое солнце, все смолкло, боясь шелохнуться, и только стрижи, что жили в обрыве, закричали резко и тревожно, проносясь перед самой пещерой.

Внизу у воды шла вдоль берега девочка. Он видел ее здесь почти каждый день, но не знал, видела ли она его. Как-то, остановившись, она даже посмотрела вверх, но, должно быть, ее интересовала вовсе не пещера, а гнезда стрижей или то, сколько от низа до верха разноцветных песчаных слоев.

Девочка была старше Мити. На ней была широкая юбка, и, когда налетел ветер, девочка села на песок и прижала юбку к песку руками. А ветер за это накинулся на ее волосы. Они были и светлые, и темные. Прядка такая, прядка этакая.

Он приходил сюда вовсе не ради этой девочки. Просто, зная, что она может пройти внизу, он ее уже ждал. Иногда он брал с собой книжку, но только клал ее на колени, не открывая.

Ветер налетел и снова сник, как бывает перед дождем, девочка встала с песка, огладила юбку, и, не взглянув больше вверх, пошла, а он остался сидеть в своем убежище и вдруг почувствовал (хотя телеграмму принесли только через два дня), что опять (а в первый раз это было, когда, восьмилетнего, его увозили из того лесного городка, где они с мамой и бабушкой, а потом только с бабушкой прожили войну), что опять отщелкнулась на каких-то главных счетах костяшка. Не будет уже того, что было. Было и кончилось.

На берегу снова не стало ни души. Он вылез из своего укрытия и побежал наверх в деревню. Небо чернело все больше, и, когда над косогором пронесся еще один шквал, вся трава по склону из зеленой превратилась в седую и косогор стал светлее неба. Митя оглянулся на залив. Там, где стоял линкор, вдруг не оказалось ничего, только в стороне, уже в зоне косого темного клина, что соединял теперь залив с тучей, маячило черное пятно. Линкор уходил с того места, на котором Митя привык его видеть.