В ту ночь Агнесс спала плохо. Бесконечно вспоминая разговор с Томасом, слово за словом, она сожалела, что не догадалась сказать то, это и еще другое, ранить его так же больно, как он ранил ее. На следующее утро небо было нависшим и мрачным, снег быстро таял, превращаясь в противную слякоть.

Ровно без десяти девять Агнесс подошла к дверям мастерской. Томас Уильямс впустил ее. Она заметила, что он снова нацепил шпагу. «Интересно, — подумала она, — он сделал это по указанию Теодора?» Томас приветствовал ее так, будто они были едва знакомы.

— Я был в «Синем петухе», — холодно сказал он. — Хозяин вспомнил, что Филипп находился там в ночь грабежа с какими-то мужчинами. Но что это за мужчины, он не знал. Также он не помнил, когда они ушли. — Агнесс показалось, что глаза у него застывшие, как льдинки, а лицо, раньше дружелюбное и открытое, теперь абсолютно невыразительное, как будто высеченное из мрамора. — А теперь, миссис Мидоус, вас ждет мистер Бланшар, — Томас поклонился и провел ее в маленькую контору в задней части дома.

На короткое мгновение Агнесс показалось, что, возможно, вчера она была излишне сурова и неправильно поняла его неловкое извинение. Но не успела эта мысль возникнуть в ее голове, как она безжалостно отвергла ее. Их ссоры не случилось бы, если бы он так глупо не коснулся такой деликатной темы. И Агнесс решила придерживаться своего раннего решения вести себя холодно и абсолютно пристойно — ей это казалось единственным возможным для нее достойным выходом.

Теодор находился в конторе. Его парик висел на крючке на стене, а бритая голова склонилась над верстаком. Когда Агнесс вошла, он на мгновение поднял голову. На его лице лежала печать глубокой обеспокоенности, губы были сжаты, глаза казались невидящими. Поверхность перед ним была заставлена десятками маленьких подсвечников, а в самой середине Теодор выстроил двадцать башенок из золотых монет, по десять в каждой. Теперь он складывал монеты, колонку за колонкой, в дубовую шкатулку, обшитую железом. От звона металла в животе у Агнесс все сжалось. Она сознавала, что Томас стоит с другой стороны верстака, но не смела взглянуть на него, она не сводила глаз со сверкающей кучки золота.

Когда все монеты оказались в шкатулке, Теодор опустил крышку и запер шкатулку на замок величиной с кулак Агнесс блестящим ключом на шнурке. Затем протянул ключ ей:

— Наденьте это на шею, миссис Мидоус, и спрячьте в лифе. — Он говорил монотонно, как будто онемев от масштаба того, что собирался сделать. — Не давайте ключ никому, кроме самого Питта, и только когда увидите чашу для охлаждения вина. Я ясно выражаюсь?

— Предельно, сэр, — ответила Агнесс. Томас Уильямс кашлянул:

— Не надежнее ли, сэр, если ключ будет у меня? Теодор медленно повернулся:

— Почему, Уильямс?

— Только из-за того, что миссис Мидоус женщина. В руках мужчины ключ был бы в большей безопасности.

Теодор моргнул. Его удивило, что Томас Уильямс отважился оспаривать его решение.

— Как раз наоборот, мистер Уильямс, тот факт, что миссис Мидоус женщина, делает ее более подходящим кандидатом для этого задания. Она уже произвела большое впечатление на Питта. Я даже предполагаю, что он постарается найти пропажу хотя бы для того, чтобы добиться ее благосклонности.

При этих словах бледные щеки Томаса потемнели.

— Простите меня, сэр, я не знал, что между ними что-то есть, — сказал он.

— Ничего между нами нет, — горячо возразила Агнесс, а затем пожалела, что открыла рот.

Она надела шнурок на шею и спрятала холодный ключ в лифе. Томас не смотрел на нее и не отвечал.

Вскоре после этого разговора на окна упала тень и снаружи послышались лошадиное ржание и звон упряжи. На слякотной дороге остановилась темно-красная коляска, запряженная парой лошадей с дымящимися ноздрями. Бархатные шторки коляски, того же цвета, что и сам экипаж, были плотно задернуты, так что нельзя было разглядеть, есть ли кто-нибудь внутри, но на козлах сидел кучер, а на запятках стояли два лакея в поношенных ливреях. Видно было, что под расстегнутыми красными полами у них пистолеты.

Как только коляска остановилась, лакеи спрыгнули на землю. Один расположился поближе к дверце коляски, другой, увесистый, с грязными патлами, стянутыми назад, вошел в дом, не позаботившись постучать или снять шляпу. Агнесс его узнала, это был Грант.

— Коляска мистера Питта подана, — объявил он.

— Она сейчас выйдет, будьте так добры, подождите снаружи, — приказным тоном сказал Теодор. Он велел Томасу Уильямсу положить шкатулку в коляску, сесть рядом и постоянно держать на ней ноги. Затем повернулся к Агнесс и решительно сказал: — Итак, миссис Мидоус, надеюсь, вы готовы. Надеюсь, что после вашего письма Питт ждет вас с нетерпением.

Агнесс не рискнула взглянуть на Томаса, только прикинула, что он по этому поводу может думать.

— Нет никакой необходимости вашему человеку это нести, — заявил Грант, неожиданно снова врываясь в мастерскую. — Мистер Питт отдал распоряжения, которым мы должны повиноваться. В коляске должна сидеть одна миссис Мидоус. Сопровождающий может сесть на козлы. — Он тут же повернулся к Агнесс: — Сюда, мадам, как только будете готовы. Следуйте за мной.

Когда Агнесс вышла на улицу, второй лакей Питта протянул руки, чтобы взять шкатулку. Теодор стоял в дверях мастерской, расставив ноги и уперев руки в бока, наблюдая, как его небольшое состояние уплывает к ловцу воров, пользующемуся в Лондоне самой дурной репутацией. На его необычно бледном лице было написано сомнение, несмотря на холод, на лбу выступил пот. Он открыл было рот, чтобы дать Агнесс последнее указание, но тут же закрыл и лишь махнул рукой.

Агнесс переводила взгляд, как маятник, со сверкающей серебром витрины мастерской на зловещую коляску — ярко-красный мазок на фоне унылого зимнего пейзажа. Ей хотелось оказаться где угодно, но только не здесь: сильное предчувствие беды, как огнем, жгло ей горло. «Мы все переживаем, — попыталась она успокоить себя, — все плутаем в темноте. Теодор, Томас — ничуть не меньше, чем я».

Грант опустил ступеньки коляски и без лишних церемоний втолкнул Агнесс в темное, зашторенное нутро. Как только ее ноги исчезли в коляске, Грант захлопнул и запер дверцу и крикнул:

— Посторонись!

В темноте Агнесс на ощупь пробралась мимо шкатулки и села. В тот короткий момент, когда дверца была открыта, она успела заметить темную фигуру в углу. Усевшись, Агнесс уставилась в угол. Но после дневного света тьма внутри коляски казалась такой густой, что она ничего не могла рассмотреть. Агнесс протянула руку, чтобы отдернуть шторку со своей стороны, но крепкая рука бесцеремонно отдвинула ее, и голос из темноты прошептал ей прямо в ухо:

— Я предпочитаю, чтобы некоторое время вы ее не трогали, миссис Мидоус.

Голос был мягким и показался Агнесс знакомым, несмотря на то что его пытались изменить. Она поморщилась и отдернула руку.

— Как скажете, сэр. — Затем после паузы добавила: — Вы ведь мистер Питт, не так ли?

Голос, на этот раз громче, ответил ей из темноты:

— Как мило с вашей стороны узнать меня, мадам. Я считаю это комплиментом.

— Не понимаю, с какой стати. Это был всего лишь вопрос, мистер Питт, — огрызнулась Агнесс, на мгновение забыв про страх и про то, что ей нужно очаровывать его.

Питт засмеялся, но ничего больше не сказал. Он отодвинулся и устроился в углу коляски. Лица его все еще не было видно, но по мере того как ее глаза привыкали к темноте, она начала различать его очертания. Насколько она помнила, Питт был высоким и угловатым; шляпа с широкими полями закрывала верхнюю часть его лица, на Питте, похоже, был длинный плащ. Воздух в коляске был пропитан тем же резким, сладковатым запахом, что и его комната. В руке он держал трость с серебряным набалдашником, сверкающим в темноте подобно маленькой луне, в которую вцепились узловатые пальцы. Как и в первый раз, Агнесс ощущала его обаяние. «О чем я только думаю? Со мной рядом зло. Я должна испытывать отвращение, а не тянуться к нему», — упрекнула она себя и отвернулась.

Внезапно Питт наклонился вперед и постучал набалдашником трости по оконной раме:

— Грант, вели кучеру немедленно уйти.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Грант.

После глухого крика в адрес Томаса Уильямса, которому было велено подержать вожжи, Грант отправил лакея и кучера на запятки — коляска наклонилась и просела от их веса. Затем раздался громкий крик:

— Все на местах! Двинули!

Послышался звук хлыста, и коляска пьяно рванула вперед, разбрасывая грязь обитыми железом колесами.

Агнесс отбросило на бархатную обшивку, шкатулка ударилась о дверцу, когда они резко свернули к Чипсайду, затем, набирая скорость, коляска снова закачалась. Питт подтащил к себе шкатулку, вытянул ноги, скрестил их и положил на нее, словно это была подставка для ног.

— Простите, что напугал вас, миссис Мидоус, — сказал он.

— Разве шторы и темнота не предназначались именно для этой цели, мистер Питт? — спросила Агнесс, твердо решив не показывать ни малейшего признака страха.

— Я не думал ни о чем плохом. Мне только хотелось, чтобы мистер Бланшар не подозревал о моем присутствии.

— Да? И почему же? — спросила Агнесс, припомнив, что и мистер Бланшар всячески избегал встречи с ловцом воров, утверждая, что тот может извлечь выгоду из их связи.

— Я убедился, что значительно безопаснее избегать ненужного контакта со своими клиентами. Я предпочитаю действовать через посредников, в результате дело движется более плавно и завершается быстрее.

— Должна признаться, я до сих пор не понимаю, к чему такие сложности. Разве не было бы проще, если бы мистер Бланшар отдал вам деньги лично?

— И лишил меня возможности увидеть вас? Агнесс тряхнула головой:

— Каковы бы ни были ваши причины действовать таким образом, я ничуть не заблуждаюсь относительно того, что имею к этому какое-то отношение.

Питт рассмеялся:

— Если хотите услышать честный ответ, пожалуйста. Получив деньги, я имею привычку убеждаться, что сделка благополучно завершена. Когда вы получите чашу для охлаждения вина, меня с вами не будет. Если вдруг поблизости окажется констебль, мне бы не хотелось, чтобы он застал меня с крупной суммой денег и рядом с украденной собственностью. Тем не менее я буду наблюдать за обменом на расстоянии, и, если что-то пойдет не так, можете быть уверены, что будут приняты меры для исправления ситуации.

Агнесс поежилась, вспомнив страхи бедняжки Элси, что Питт пожертвует ее отцом, если ему это будет выгодно. Питт имел в виду, что он живет и благоденствует благодаря страху, который он внушает окружающим.

— Я уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания вас обманывать, мистер Питт. Я хочу того же, что и вы, — получить чашу и больше вас не беспокоить.

Питт снова насмешливо рассмеялся:

— Но тут ваше желание кардинальным образом отличается от моего, мадам. Ваше очаровательное личико произвело на меня впечатление еще во время нашей первой встречи. Тон вашего письма внушил мне надежду, что наше знакомство продолжится. Или это был всего лишь способ усилить мое желание помочь вам?

Агнесс, сознавая, что не мешало бы выказать хоть какой-то интерес к нему, помолчала, потом осторожно ответила:

— Я вовсе не хитрила, наши отношения полностью зависят от того, как завершится это дело. Ведь я уже говорила вам, что я вдова и целиком завишу от своей работы. И разумеется, я с теплотой и симпатией отнесусь к любому человеку, который поможет мне укрепить мое положение.

— Я запомню это обещание, миссис Мидоус.

Через несколько минут коляска замедлила ход, и Агнесс решила, что они подъехали к мосту.

— Теперь, когда мы уже далеко от Фостер-лейн, вы можете раздвинуть шторы, если вас так угнетает темнота, — сказал Питт.

Агнесс отдернула бархатную штору и взглянула в окно. Место, где они находились, она не узнала — узкая аллея, по обеим сторонам которой стояли высокие ветхие дома без окон с небольшими двориками впереди. Прохожие были одеты плохо, на элегантную коляску смотрели открыв рты. Она подумала, что в этих брошенных домах раньше вполне могли находиться склады. Если бы она хоть краем глаза могла увидеть собор Святого Павла или другой знакомый ей церковный шпиль, она бы поняла, где находится, но низкая крыша коляски и узкий проезд мешали ей увидеть что-либо на расстоянии.

Тогда Агнесс повернулась к Питту. Штора с другой стороны коляски все еще была задернута, и половина его лица оставалась в тени. Он сидел с ничего не выражающим лицом, выпрямившись, обвив тонкие пальцы вокруг набалдашника трости, как будто ждал, что случится нечто неожиданное, и был готов к мгновенному действию. Он перевел свой мрачный взгляд на Агнесс, и их глаза встретились, прежде чем она успела снова отвернуться к окну.

— Где мы? — спросила она, наклоняясь вперед и хватаясь руками за край сиденья. — Зачем вы привезли меня сюда?

— Потерпите. Когда будет нужно, вы все узнаете. Каждый из нас знает требования другого. Если вы привезли то, что я просил, вы в безопасности и в течение часа чаша для охлаждения вина будет возвращена вашему хозяину.

Агнесс собралась было возразить, но в этот момент коляска дернулась и остановилась. Она повернулась к окну, но пустынная аллея, в которую они заехали, была слишком узкой, и, кроме обветшалых деревянных стен, разбитого окна и перекошенной двери с кучей навоза у порога, ничего не было видно. Она попыталась опустить стекло, чтобы разглядеть получше, но Питт, протянув руку, снова остановил ее.

— Не надо этого делать, дорогая. В свое время вы сможете спуститься и осмотреть окрестности в свое удовольствие, но не сейчас. Ясно?

Он резко постучал тростью по оконной раме. Грант спустился, и через минуту его жирное в оспинах лицо появилось в окне со стороны Питта, который наклонившись спросил:

— Он все еще в капюшоне?

— Весь путь от Чипсайда.

— Наш приятель еще не появился?

— Нет, сэр.

Питт сверился с карманными часами:

— Пусть один из вас пойдет и посмотрит. — Концом ботинка он сильно подтолкнул шкатулку. — А я тем временем посмотрю, что здесь у нас. — Питт повернулся к Агнесс: — Ключ, пожалуйста.

— Мне приказано отдать его вам, только когда я увижу чашу, — решительно ответила она.

Питт улыбнулся и прикрыл веки.

— Так и будет, мадам, так и будет, — успокоил он. — Но как я уже говорил, у меня есть правило: никогда не находиться в одном месте с украденной собственностью. Вам нечего бояться, если вы сделаете так, как я вас прошу. Теперь давайте ключ, чтобы я мог пересчитать содержимое.

— Но это не то, что приказывал мне мистер Бланшар. Он говорил, что сначала я должна увидеть чашу, — храбро возразила Агнесс.

— Не спешите, миссис Мидоус. Бланшар не знает, как организовано мое дело. И он не хотел, чтобы вы меня огорчали, верно? Давайте мне ключ и ни о чем не беспокойтесь. Чаша уже ждет вас. — Питт помолчал, ожидая, когда она послушается. Видя, что Агнесс все еще сопротивляется, он приблизил к ней свое лицо и добавил шепотом: — Тогда, возможно, мне стоит поискать этот ключ самому. Есть всего несколько мест, где дама может спрятать его.

— Да как вы смеете! — воскликнула Агнесс, внезапно испугавшись того, что может произойти.

Но по непонятной причине, вместо того чтобы смириться, ее пальцы машинально опустились в карман, где лежал нож, спрятанный еще накануне вечером.

— Тогда отдавайте ключ, — настаивал Питт, придвигаясь еще ближе. — Повторяю, есть очень мало женских секретов, с которыми я не знаком. Готов поспорить, я найду ключ мгновенно.

Пальцы Агнесс обхватили рукоятку ножа в кармане. Вид нависшего над ней лица Питта напомнил ей о пьяных нападках мужа. Она отказывалась сдаваться:

— Убирайтесь от меня или я…

— Что или я, дорогая? — засмеялся Питт и, сунув руку ей за ворот, обхватил пальцами ее грудь и сжал, словно пробуя апельсин на спелость.

По жилам Агнесс пробежала волна гнева. Все распоряжения Теодора вылетели из ее головы. Десять лет назад она бы подчинилась, но сейчас она была другой.

— Или я не отвечаю за свои поступки, — сказала она, вынимая нож и приставляя его к руке Питта. — Мне не нравится, когда мне навязываются, мистер Питт. Уберите руку, а то я могу не удержать нож.

Ощущение холодного металла и внезапная стальная решимость Агнесс оказались для Питта настоящим сюрпризом. Он вскрикнул от неожиданности, выхватил руку и бережно прижал к груди, как будто Агнесс и в самом деле поранила его. Но вскоре он пришел в себя и полностью изменил свое поведение: губы его сжались, глаза словно загорелись неестественно ярким светом, зрачки стали крошечными и очень темными.

— Хорошо, миссис Мидоус. Очень умно. Но какой бы симпатичной вы ни были, не думайте, что я привез вас сюда только ради разговора. Возможно, вы предпочитаете, чтобы я попросил Гранта помочь мне склонить вас к большему послушанию?

Агнесс, которую все еще трясло от наглого прикосновения Питта, не ответила. На глаза набегали слезы. Она ненавидела себя за то, что позволила всему этому случиться. Почему она просто не отдала ему ключ? Он легко мог взломать шкатулку, если бы ему захотелось. Эта борьба была совершенно ненужной. Тем не менее, утешала она себя, это была своего рода победа, поскольку ей удалось напугать его. Агнесс пошарила за воротом в поисках ленты.

— Очень хорошо, — сказала она, разрезая ленту ножом и бросая ключ на пол коляски, — если вы так настаиваете, берите.

Ухмыляясь, Маркус Питт подобрал ключ, открыл замок и откинул крышку. Агнесс наблюдала, как его пальцы купаются в золоте. Затем, все еще не встречаясь с ней взглядом, он высыпал монеты на пол коляски и пересчитал, складывая назад в шкатулку. Питт считал вслух. И то, как он намеренно избегал смотреть на нее, пугало Агнесс значительно сильнее, чем все его угрозы и ухаживания.

Убедившись, что в шкатулке лежит требуемая сумма, Питт захлопнул крышку, запер шкатулку на замок и положил ключ в карман. Затем открыл дверцу коляски и постучал тростью, призывая Гранта.

— Ну? — спросил он.

— На одно слово, сэр.

Питт вышел из коляски. Агнесс услышала приглушенные голоса. Она не могла толком разобрать, о чем они говорят, но отдельные обрывки долетали до нее.

— Он там был… — сказал Грант.

— Тогда ты должен… — ответил Питт. В ответ Грант пробормотал:

— Но я никогда… И как…

— Я повторяю… — сказал Питт.

И так продолжалось несколько минут.

По тону разговора Агнесс предположила, что произошло что-то неожиданное. Разговор продолжался так долго, что любопытство взяло верх над страхом. Агнесс скользнула по сиденью на место Питта и слегка отодвинула штору, чтобы хоть что-то разобрать. Она хорошо видела Гранта, стоявшего лицом к Питту. Лицо Гранта раскраснелось от возбуждения, и он дико размахивал руками. Разобрать реакцию Питта не представлялось возможным — он стоял к ней спиной. Она видела только длинный плащ и серебряный набалдашник трости в его руке. Когда Грант наконец замолчал, Питт резко сказал что-то, показавшееся ей: «Тогда ты должен это достать», — при этом дернув головой в сторону коляски. Догадавшись, что Грант идет за ней, Агнесс вернулась на свое место. Но Грант не появился, и по раскачиванию коляски она поняла, что он копается в ящике на запятках. Когда она набралась храбрости и снова выглянула в окно, Гранта нигде не было видно, только Питт ходил взад-вперед, поигрывая тростью с серебряным набалдашником.

Прошло добрых десять минут, Агнесс продолжала смотреть в окошко и внимательно прислушиваться. Но ничего не происходило, и никто у коляски не сказал ни слова. Наконец она услышала тяжелые шаги возвращающегося Гранта. Дверца с ее стороны внезапно распахнулась, ступеньки были опущены.

— Мы готовы. Спускайтесь, пожалуйста, мадам, — сказал Грант.

Агнесс послушалась. Томасу Уильямсу велели присоединиться к ней. Ожидая, когда он спустится с платформы рядом с облучком, Агнесс заметила нечто странное во внешности Гранта. Раньше его ливрея хоть и казалась поношенной, но не была такой грязной. Теперь же темно-красная ткань на рукавах превратилась в черную и на ней виднелись мокрые пятна. Руки и лицо Гранта тоже были в полосах грязи. Агнесс подумала, что он выглядит так, будто копался в яме с углем.

Лицо Уильямса всю дорогу было закрыто капюшоном. Грант снял его только перед тем, как позволить Уильямсу спуститься, и, когда Питт обратился к нему, тот все еще моргал от яркого света. Питт показал на узкий проход между строениями, не больше фута в ширину, такой узкий, что Агнесс не сразу его заметила:

— На небольшом расстоянии отсюда, на берегу реки, увидишь три террасных дома. Дверь в последний не заперта. Войдешь и найдешь там чашу для охлаждения вина.

Питт говорил официально, избегая встречаться взглядом с Агнесс. В его тоне появилась холодность, взгляд стал стальным. Пытаясь выполнить указания Теодора, она оскорбила его, и он это не забыл. Агнесс не сомневалась, что Питт найдет способ выказать ей свое недовольство. Она пожалела, что вела себя с такой глупой поспешностью, но слова были произнесены, нож вынут, и этого уже не изменить.