Молодого подмастерье, погибшего в ту ночь такой ужасной смертью, звали Ной Праут. В четыре часа утра другой подмастерье Бланшаров пришел его сменить. Обнаружив труп и огромную лужу крови, а также заметив, что драгоценная чаша для охлаждения вина сэра Бартоломео Грея исчезла, он поспешил поднять тревогу. Разбудив своего приятеля-подмастерья, он ринулся в соседний дом и стал барабанить в кухонную дверь с таким усердием, что разбил кулак в кровь.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем появился мистер Мэттыо в ночной рубашке и колпаке и осведомился, по какому поводу такой шум. Со сна дворецкий не слишком ясно соображал, чему также поспособствовал стаканчик портвейна, выпитый на ночь. Однако внезапный порыв ветра и мусор, полетевший из открытой двери ему в лицо, отрезвили его не хуже, чем вылитое на голову ведро воды.

Дворецкому потребовались одна или две минуты, чтобы понять сбивчивый рассказ подмастерья о практически обезглавленном приятеле и пропавшей чаше для охлаждения вина. После чего мистер Мэттыо начал действовать с решительностью, которой его научили пятьдесят лет службы.

— Новости крайне печальные, — объявил он. — Настолько печальные, что придется разбудить Теодора Бланшара.

Оставив бледного и дрожащего подмастерья в своей гостиной, мистер Мэттью поднялся в спальню Теодора. Скромно постучав в дверь и не дождавшись никакого ответа, кроме раскатистого храпа, он осторожно вошел, стараясь не разбудить спящую в соседней комнате Лидию.

Теодор лежал, накрывшись одеялом до подбородка, его остроконечный колпак сполз, закрыв одну ноздрю, и равномерно двигался вверх и вниз при каждом залпе храпа. Мистеру Мэттью пришлось несколько раз с силой встряхнуть хозяина, прежде чем тот пробормотал что-то членораздельное.

Наконец Теодор приподнялся. Выслушав новости, бледный и мрачный, он несколько минут сидел неподвижно. Затем снял колпак и начал крутить его в руках, потом почесал взлохмаченную голову. Все это он проделал молча, не задав ни одного вопроса. Мистер Мэттью даже усомнился, действительно ли хозяин понял, что ему сказали, и не стоит ли повторить.

Но тут Теодор заговорил.

— Мы разорены, — твердо сказал он. — Эта чаша — самый ценный предмет, когда-либо сделанный в нашей мастерской. Надо смотреть правде в глаза — мы разорены.

Если мистер Мэттью и был потрясен его признанием, то ничем этого не показал.

— Разумеется, нет, сэр, — сказал он почтительным тоном, которым всегда пользовался в тяжелые моменты. — Что вы мне прикажете делать с трупом?

— Оставь меня в покое на минуту. Хорошо? — резко ответил Теодор. — Не жди, что я буду об этом думать, когда случилась такая катастрофа. Что я скажу отцу и сэру Бартоломео? Чашу украли как раз накануне того дня, когда ее следовало доставить заказчику.

Прошло немного времени, прежде чем Теодор сумел собраться с мыслями и выдать практические указания. Следовало немедленно известить констебля и магистрат. Отцу он сам все расскажет утром во время завтрака. До этого момента Теодор категорически запретил обсуждать эту трагедию среди слуг.

— И поскольку мы с вами единственные, кто об этом знает, я полагаюсь на вашу скромность, Мэттью.

— Можете не сомневаться, сэр, — сказал мистер Мэттью и слегка поклонился.

Затем с помощью дворецкого Теодор быстро оделся и пошел в мастерскую, чтобы собственными глазами увидеть место преступления.