Не доверяя Герберту Бентнику — уж очень подозрительно тот себя вел, — Джошуа теперь хотел убраться как можно дальше от своего заказчика. К счастью, породистые скакуны, запряженные в карету Герберта, домчали их до Лондона меньше чем за два часа. И само путешествие, слава богу, не было отмечено происшествиями. И вот около шести часов вечера, отослав багаж в свои комнаты на Сент-Питерс-Корт, Джошуа Поуп уже поднимался по лестнице к двери своей любовницы.

С Мег Данн, сорокалетней, как она сама в том призналась, обедневшей вдовой, имевшей дочь-подростка, Джошуа познакомился спустя полгода после гибели жены и сына. С Рейчел, конечно, она не могла бы сравниться. Во-первых, была на десять лет старше Джошуа, не имела образования и не блистала какими-либо дарованиями, о которых стоило бы говорить. Но постель у нее была теплой, а сама она — приятной и чистоплотной женщиной. Более того, Мег нещадно льстила Джошуа, что он, разумеется, понимал, но ему это нравилось. Обычно он навещал ее по вторникам и субботам и, поскольку по натуре был человек щедрый, зачастую приносил ей маленькие подарки. Сейчас Джошуа был голоден и потому зашел в трактир, где купил мясной пудинг (любимое блюдо Мег) и бутылку кларета.

Держа пудинг на вытянутой руке, чтобы жирный сок, сочащийся сквозь оберточную бумагу, не капнул на его куртку, он по грязной лестнице поднялся на второй этаж, где жила Мег, и постучал в ее дверь. Ему не открывали. Хм, где же Мег? Пусть не ждет от него двух гиней, которые он платит ей каждый месяц, если не готова к его приходу. Он всегда бывает в этот час, а сегодня вторник — его день. Джошуа опять постучал, на этот раз громче, настойчивее. От голода у него сводило живот. Его пальцы стали сальными от промасленной бумаги. Ему не терпелось глотнуть вина и отдаться ласкам Мег. Вынужденный ждать после столь богатого на события дня, он занервничал, что было ему не свойственно.

Прошло еще несколько минут, в течение которых Джошуа продолжал бить в дверь с такой силой, что было слышно, как стонут петли. Он уже собрался было уйти и по возвращении домой отправить Мег сердитую записку, как вдруг снизу, из коридора, до него донеслись звуки шаркающих ног и приглушенные голоса. Перегнувшись через перила, Джошуа увидел голову Мег (на ней была подаренная им шляпка) и рядом темный треугольник мужской шляпы.

— Мег, — крикнул Джошуа, — ты где? Опаздываешь.

Вверх поднялись два лица: бледная луна в ореоле светлых волос и полей желтой соломенной шляпки и цветущий толстощекий шар в обрамлении кудрей серого завитого парика.

— Мистер Поуп? Это вы? Я думала, вы в отъезде, — отозвалась Мег.

Ее глаза округлились от удивления, но она лучезарно улыбнулась ему и дернула головой, подавая знак своему спутнику. Тот нахмурился и быстро выскочил за дверь, в которую только что вошел.

— Кто это был, черт побери? — спросил Джошуа, когда Мег, бегом поднявшись по лестнице, обняла его так, будто они год не виделись. — Осторожно! Не испачкай мне куртку — у меня пудинг.

Какой он внимательный, защебетала Мег, догадался о том, что она голодна. А про ее спутника не стоит беспокоиться. Дальний родственник ее ненаглядного покойного мужа нанес ей неожиданный визит. Она так рада, что ей представился случай избавиться от него. Он такой зануда, настоял, чтобы она полдня гуляла с ним в Воксхолл-Гарденз, не давал присесть ни на минуту, так что у нее теперь ноги гудят. Рассказывая все это, Мег чуть отводила глаза, уголки ее губ напрягались, и Джошуа понял, что она не совсем честна с ним. Но он был голоден, нуждался в утешении и был не в настроении устраивать ссору прямо сейчас. Он дождется удобного случая, решил Джошуа, и тогда расспросит ее поподробнее.

После того как они съели пудинг и выпили вино, Мег прошла в свою спальню. В открытую дверь Джошуа было видно, как она вытащила заколки, и волосы рыжевато-белокурыми волнами заструились по ее спине. Для своего возраста Мег была хороша: круглое лицо, подобно цветку; кожа полупрозрачная, так что на груди просвечивали голубые жилки. Он смотрел, как она снимает верхнюю одежду и корсет. Мег была соблазнительно пухленькой, с пышным задом, мягкими грудями и изящными лодыжками, которые Джошуа особенно восхищали. Когда она вернулась в комнату, на ней были лишь сорочка, нижняя юбка и чулки. Она села к нему на колени, развязала тесемки на сорочке и притянула его голову к себе на грудь. Джошуа просунул руку под ее нижнюю юбку и погладил нежную кожу бедра.

— Мег, — настойчиво позвал он, — ты скучала по мне?

— Конечно. — Она сняла с Джошуа парик, бережно положила на пристенный столик и стала поглаживать его шею. — Я всегда по тебе скучаю, Джошуа. Ты же знаешь.

Он прижался к складкам ее мягкого тела, и она довольно вздохнула.

— Тот мужчина, что был с тобой? Он не...

— Нет, дорогой. Я же объяснила.

Она расстегнула пуговицы на его бриджах, сунула руки под нижнее белье и стала мять и тискать его, будто кусок теста. Джошуа быстро возбудился и вскоре заглушил в себе дурное предчувствие, хотя понимал, что должен надавить на Мег, добраться до истины, предупредить, что не потерпит измены (ужас охватывал его при мысли, что он вдруг может заразиться сифилисом), даже отругать ее, но в предвкушении удовольствия был не в силах совладать с собой. Целуя ее, он чувствовал, как она водит языком у него во рту, смакуя еще не исчезнувший вкус мясного пудинга и кларета. Он покорно вытянул ноги, когда она принялась стягивать с него башмаки, чулки и бриджи. И, встав, опять поцеловал ее — более настойчиво — в шею. Потом, опустившись на колени, поднял на ней сорочку и носом потерся об ее груди, потом о живот. Она ласкала его затылок. Одной рукой обхватив Мег за талию, другой за бедра, он поднял ее и понес в спальню.

Бережно положив ее на постель, он отметил, что простыни смяты — обычно Мег была щепетильна в таких делах, тем, в числе прочего, она ему и приглянулась, — и его кольнуло сожаление. Придется вывести ее на чистую воду, иначе она сочтет его дураком и по-прежнему будет обманывать. Но только он собрался выразить ей свое недовольство, как она взяла его за плечи и притянула к себе на живот. И он на некоторое время забыл обо всем.

Часом позже, отдохнувший и немного голодный, Джошуа поцеловал Мег на прощание и бодрым шагом отправился к себе домой. Он жил на Сент-Питерс-Корт, небольшой улочке, отходившей от Сент-Мартинс-Лейн. Выйдя от Мег на темную улицу, он принялся ругать себя за то, что не поговорил с ней. Какой же он дурак, честил себя Джошуа, ведь теперь она думает, что обхитрила его. Чем дольше он будет молчать, тем чаще она будет его обманывать, и ему останется только винить самого себя за последствия. Он покачал головой, сердито укоряя себя. В следующий раз он непременно поставит ей условие, потребует, чтобы она хранила ему верность. Просто сейчас у него слишком много других забот.

Дом, где жил Джошуа, находился в средней части улицы. Это было жилье со всеми удобствами, хотя сам дом не отличался от стоявших вплотную соседних четырехэтажных зданий с кирпичными фасадами, подъемными окнами, крылечками из трех ступенек и полуподвальными помещениями, в которых размещались кухня и комнаты для слуг.

Джошуа считал, что с жильем ему повезло. Это было как раз то, что нужно: светлые, просторные, полные воздуха комнаты. Он переехал сюда всего два месяца назад, в надежде что на новом месте мучительные воспоминания о Рейчел и Бенджамине будут меньше терзать его. Квартиру он нашел по объявлению, размещенному в «Лондон джорнал». И когда пришел смотреть жилье, хозяйка дома, вздорная вдова по имени миссис Куик, заявила, что на ее комнаты много желающих. Решив снять эту квартиру, Джошуа упомянул, что у него недавно умерла жена (рассчитывая на сочувствие) и что по профессии он художник (надеясь, что его имя, возможно, ей знакомо), а посему к нему регулярно будут приходить заказчики — леди и джентльмены, занимающие в обществе высокое положение (думая, что это произведет на нее впечатление). Последнее замечание, похоже, произвело должный эффект. Миссис Куик мгновенно подобрела, заслышав имена таких его клиентов, как Герберт Бентник, граф Лэмптон и графиня Марл. Она предложила Джошуа чаю и позвала свою дочь Бриджет, чтобы та накрыла на стол.

Бриджет Куик была статной, миловидной девушкой с веснушчатой кожей и полной грудью, распиравшей корсет. Свои глянцевитые огненно-рыжие волосы она обычно заплетала в косу, которую затем укладывала на голове кольцом и прятала под льняным чепчиком. Когда ее представили Джошуа, она чуть присела в реверансе, загремев чашками на подносе, который держала в руках. Чтобы разрядить атмосферу, Джошуа, проявляя галантность, принялся помогать ей: забрал поднос и поставил его на стол, сказав миссис Куик, что если она, на его счастье, согласится сдать ему комнаты, то красота ее дочери будет привлекать к нему клиентов не меньше, чем его картины. Миссис Куик не спускала покровительственного взгляда с дочери. Сама Бриджет по любому поводу раздвигала в улыбке губы в форме сердечка, а в ее глазах цвета нефрита то и дело вспыхивал живой огонек. Джошуа понял, что миссис Куик мечтает найти для дочери хорошего жениха и что под внешней привлекательностью Бриджет кроется нечто большее. Он назвал еще несколько громких имен, и беседа за чаем потекла как по маслу. Миссис Куик велела дочери налить им еще по чашке и согласилась сдать комнаты Джошуа за весьма скромную плату — всего за двадцать гиней в год.

С переездом Джошуа в дом миссис Куик помещения между домочадцами были распределены следующим образом: миссис Куик и Бриджет заняли комнаты первого этажа; горничная Китти и слуга Томас, юноша шестнадцати лет, поселились в полуподвальном этаже, где также находились кухня и помещение для хранения угля; в распоряжение Джошуа отдали второй и третий этажи. Обстановку его гостиной, солнечной комнаты, выходящей окнами на юг, составляли письменный стол, два кресла, обеденный стол, зеркало, настольные часы и индийский ковер. Стены были довольно приличные, вполне подходили для размещения его работ, и на них уже висели несколько готовых портретов, которые, правда, еще следовало покрыть лаком, а потом отослать по назначению. Двойные двери вели в его мастерскую, выходившую окнами на север. Там Джошуа работал, держал свои мольберты, холсты, краски, кисти, карандаши, бутыли с льняным маслом, лаком и спиртом. Наверху находились его спальня и уборная.

Как он и предупреждал хозяйку, по воскресеньям во второй половине дня в дом обычно наведывались с десяток посетителей, не пожелавших идти на экскурсию в Бедлами Воспитательный дом. В качестве предлога они говорили, что хотели бы сделать ему заказ, но большинство приходило из праздного любопытства, а не с намерением купить картину.

Джошуа не считал нужным тратить время на пустую болтовню. Когда Рейчел была жива и они обитали в небольшом домике возле площади Сохо, посетителей, как правило, принимала она, а его призывали лишь в тех случаях, когда приходил настоящий клиент. Перебравшись на жительство к миссис Куик, Джошуа договорился с хозяйкой, что дверь визитерам будут открывать Китти или Томас. Если гости заслуживают внимания, Бриджет проведет их в его гостиную, где все им покажет и объяснит. Сам же Джошуа тем временем будет работать в мастерской за двойными дверями.

Миссис Куик, как Джошуа вскоре обнаружил, была женщиной суровой. Она слыла сварливой особой, отчего многие относились к ней с опаской, хотя были и такие, кто не придавал значения ее крикливости и раздражительности, утверждая, что по натуре она милосердна. Томас однажды рассказал Джошуа, что, когда ему было десять лет, миссис Куик буквально вырвала его из лап трубочиста. Тот заставлял его в одних лишь лохмотьях и без башмаков лазить в черные трубы и кормил мерзкими объедками, которыми побрезговала бы даже собака. А Китти она взяла в дом в середине зимы, подобрав ее в сточной канаве, где та умирала от голода и холода. Любому, кто находится в крайней нужде, говорил Томас, стоит только постучать в окно кухни миссис Куик — и он получит миску пищевых отходов. Джошуа кивал, но ко всем этим россказням относился с изрядной долей скепсиса. У него пока не было случая убедиться в доброте своей хозяйки. На его взгляд, она была неподатлива, как воротный столб. Считала каждый свечной огарок и брала с него дополнительную плату за уголь и лишнюю порцию мясного бульона. Если воскресные посетители тревожили ее покой, когда ей нездоровилось, а это случалось нередко, она, забывая про свои болячки, непременно поднималась в его комнаты, чтобы выразить свое недовольство.

Любое отступление от заведенного порядка, особенно если оно случалось неожиданно, нещадно ее расстраивало. Посему, когда Джошуа тем вечером добрался до дома, миссис Куик мгновенно высунула голову из своей комнаты, словно паук, встрепенувшийся при малейшем трепете сплетенной им паутины, в которую угодило какое-то несчастное насекомое. Одета она была с присущей ей строгостью — в серое закрытое платье с простым белым воротником. Щеки у нее были впалые, рот, из-за отсутствия зубов, напоминал туго стянутый шнурком кошелек. Волосы она убирала под большой простенький чепец с длинными лентами, из-под которого не выбивалось ни единой прядки. Резким, как у вороны, голосом она заявила, что крайне недовольна его внезапным возвращением. Он мог бы, приличия ради, заранее сообщить о своем приезде, и тогда она велела бы Китти растопить очаг в его комнате. А она узнала о его возвращении менее двух часов назад, когда прибыли его вещи. Так что ему, кроме себя, винить некого, если постель окажется сырой и он заболеет и умрет.

Столь нелюбезное приветствие огорчило Джошуа. Он с грустью подумал, какой бы радушный прием оказали ему Рейчел и Бенджамин. Тем не менее он вежливо ответил, что о необходимости вернуться в Лондон ему стало известно лишь ближе к вечеру. Что касается риска подхватить простуду, сейчас конец мая, а не февраль, и погода стоит мягкая. Ей не следует беспокоиться на его счет, однако он был бы очень признателен, если бы она прислала ему с Бриджет что-нибудь на ужин.

Бриджет была единственной женщиной, которая соперничала с Мег за внимание Джошуа. За те два месяца, что он прожил в доме миссис Куик, она в его глазах зарекомендовала себя отменной хозяйкой. Ему не раз приходилось слышать, как она гоняет Китти и Томаса и громко спорит с уличными торговцами, требуя, чтобы ей продали самые свежие яйца и сливочное масло. В отличие от своей матери, чьи шипы стали лишь острее, с тех пор как он поселился в ее доме, Бриджет относилась к нему с большой теплотой. Порой, когда она смотрела на него многозначительно, его так и подмывало спросить, как у нее дела, куда она направляется, не соизволит ли попозировать ему. Но потом он вспоминал, что у миссис Куик вспыльчивый нрав, а ему никак нельзя терять расположение хозяйки дома. Жилье у него было вполне пристойное, и после недавних передряг и переживаний, длившихся столько месяцев, мысль о том, чтобы вновь переехать на новое место, была ему невыносима. Миссис Куик надеялась, что с его помощью ей удастся удачно выдать замуж дочь, и он не хотел лишать ее иллюзий.

Спустя два часа, насытившись холодной бараниной с горячим элем, он лег в свою уютную постель, радуясь, что вокруг привычные вещи и знакомые лица, и убеждая себя, что угроза, которую он ощутил в Астли, лишь плод его воображения. С приятными воспоминаниями о ласках Мег он погрузился в сон.

На следующее утро Джошуа проснулся с твердой решимостью продолжить расследование обстоятельств гибели Кобба. Он встал рано, выбрал наряд — желтовато-коричневую шерстяную куртку с отделкой из тесьмы шоколадного цвета, коричневые бриджи и шейный платок из черного шелка, — оделся с присущей ему тщательностью, потом съел скромный завтрак, состоявший из булочек с джемом, и, не позволяя себе отвлечься на Бриджет, караулившую его у дверей гостиной, вышел на улицу и зашагал в направлении Грейз-Инн-Лейн.

Он намеревался отыскать мистера Хора, поверенного, приходившего к Джону Коббу, когда тот жил в ричмондской гостинице. Джошуа вспомнил, что нанести визит Хору посоветовала Лиззи Маннинг вскоре после того, как эта идея ему самому пришла в голову. Сама Лиззи Маннинг обещала поговорить с горничной Виолетты и узнать у нее все, что можно. Интересно, сдержит ли она свое слово?

Контору поверенного Джошуа нашел быстро. Небольшая потускневшая табличка на одной стороне двери гласила, что данное помещение принадлежит стряпчим Иноку Крэкману и Бартоломью Хору. Он ступил в узкий коридор, ведущий к винтовой лестнице. Большинство окон, очевидно, недавно были заложены кирпичом — вне сомнения, из-за высокого налога на стекло. Те немногие, что остались, почернели от грязи и копоти, так что свет сквозь них почти не пробивался. Здесь пахло затхлостью и сыростью, и, хотя день выдался ясный и теплый, а на Джошуа была шерстяная куртка, он почувствовал, что зябнет, и начал опасаться, что подхватил какую-то заразу.

Поднявшись по лестнице, он оказался в еще одном темном и пронизывающе сыром коридоре и на ощупь стал пробираться в его конец. Комната, в которую он вошел, была такой же тусклой. Казалось, свет вообще сюда не проникает, однако он различил, что все поверхности загромождены связками бумаг, свитками, брошюрами, между которыми лежали большие фолианты в кожаных переплетах. Некоторые из книг были открыты, другие закрыты. Среди этого моря бумаг сидели несколько молодых клерков. Они что-то неистово черкали пыльными перьями или рылись в фолиантах. В глубине комнаты стоял большой стол, за которым с одного боку сидел сгорбившись пожилой господин, что-то записывающий в большую бухгалтерскую книгу.

Джошуа предположил, что этот человек, вероятно, старший по рангу в конторе, и подошел к нему.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Меня зовут Джошуа Поуп. Я ищу некоего мистера Бартоломью Хора. Полагаю — он здесь работает?

Пожилой господин медленно поднял голову и посмотрел на него. Будучи портретистом, Джошуа всегда старался подметить каждую необычную черточку в человеческих лицах, но лицо этого господина его ошеломило. Оно было вытянутым и узким, с крючковатым, как клюв, носом и выступающим подбородком. Но особенно Джошуа поразили его глаза. Один был бледно-голубой, глубоко посаженный, с тяжелым веком; второй вообще отсутствовал. На его месте зияла пустая впадина; кожа на ней была натянута и пересечена рубцом со следами стежков. Джошуа вытаращил глаза, моргнул и, чтобы не смотреть на уродство, перевел взгляд на бумаги, лежащие перед ним на столе. Стряпчего, казалось, не обидела и не удивила его реакция. Очевидно, он к такому привык.

— Вы верно полагаете. Некий мистер Хор ведет свои дела именно здесь. Я его старший компаньон, Инок Крэкман. Вы записаны на прием?

— К сожалению, нет. А нужно было записаться?

— Было бы нелишне, ибо господина, которого вы желаете видеть, в данный момент здесь нет.

— А скоро он вернется?

— Надеюсь, хотя не уверен. Последние несколько дней он разъезжает по делам — дольше, чем я ожидал. Какой вопрос вы хотели с ним обсудить? Может, я вам помогу? Бартоломью Хор — мой племянник.

— Мое дело касается мистера Джона Кобба, одного джентльмена, недавно прибывшего с Барбадоса. Полагаю, мистер Хор навещал его в гостинице Ричмонда несколько дней назад.

Крэкман задумчиво помолчал, глотая слюну, потом спросил:

— Ну и что вам до этого, если он там был?

— Я хотел бы узнать, по какому делу.

— Вас это касается?

— В какой-то мере. Я действую от лица мистера Кобба.

Джошуа вручил Крэкману свою визитную карточку.

Тот, читая, что на ней написано, поднес ее так близко к здоровому глазу, что она фактически касалась его щеки. Потом хохотнул и покачал головой:

— Простите, что спрашиваю. Ваша репутация мне хорошо известна. Полагаю, недавно вы писали портрет моего дяди. Этот портрет висит в «Линкольнз Инн».

— Судья Лесситер? — догадался Джошуа, теперь увидев в линиях выпирающего подбородка и орлиного носа Крэкмана некоторое сходство с его бывшим заказчиком.

— Он самый. Ваш портрет поразительно реалистичен. Уж не знаю, как вам удалось красками на холсте передать его ораторский дар, проницательность и ум, но вы это сделали.

От такой похвалы Джошуа как всегда покраснел:

— Вы очень добры. Судья замечательный человек. Я хорошо его помню. Очень занятой, но на редкость терпеливый.

— И ваше мастерство глубоко его тронуло. Он показывал мне свой портрет. — Крэкман замолчал и опять пристально посмотрел на Джошуа: — И все же, как ни жаль, мистер Поуп, я вынужден спросить: есть ли у вас доверенность от мистера Кобба?

Джошуа покачал головой.

— Тогда, как это ни прискорбно, должен вам сообщить, что вы напрасно тратите время. По какому бы вопросу ни обратился мистер Кобб к мистеру Хору, это не подлежит разглашению. Мистер Хор не стал бы сообщать эти сведения никому, кто не имеет на то полномочий или веских причин. И я не стану.

— Возможно, сэр, мне удастся переубедить вас. Сейчас я кое-что вам сообщу, и найдется много людей, которые подтвердят истинность моих слов. Мистера Кобба нет в живых, он умер при загадочных обстоятельствах. Не исключено, что его убили. Я пытаюсь выяснить причины его гибели. Разве интересы правосудия не являются достаточно веским основанием для того, чтобы вы были со мной откровенны?

Крэкман с интересом посмотрел на Джошуа:

— Кобб мертв? Это точно?

— Абсолютно. Его тело было обнаружено в оранжерее Астли-хаус в Ричмонде. Я в это время находился там. Напишите по этому адресу на имя мистера Герберта Бентника, и он подтвердит мои слова.

— Астли-хаус в Ричмонде? Знакомое название. И когда точно умер Кобб?

— Его тело нашли три дня назад.

Кончиком пера Крэкман почесал макушку, покрытую редкими растрепанными волосами. Его единственный глаз блестел, будто ночной фонарь в темноте.

— Если не ошибаюсь, последний раз мистер Хор был в конторе четыре дня назад. Он упоминал, что у него назначена встреча с кем-то за пределами Лондона. Вполне возможно, что с мистером Коббом, ибо он навещал его и раньше. — Он обратился к молодому клерку: — Познер, посмотрите, пожалуйста, с кем мистер Хор должен был встречаться четыре дня назад.

Познер немедля принялся выполнять поручение. Через несколько минут он подтвердил, что мистер Хор, как и подозревал мистер Крэкман, имел договоренность о встрече с мистером Коббом, которого он должен был навестить в ричмондской гостинице «Звезда и подвязка» в три часа дня.

— По какому делу? — спросил Джошуа. — Не сомневаюсь, после того что я вам открыл, вы не откажете мне в информации, мистер Крэкман. Тем самым вы окажете большую услугу бедняге Коббу.

Последовала очередная продолжительная пауза, в течение которой мистер Крэкман изучающе смотрел то на Джошуа, то на его визитную карточку.

— Учитывая, что Кобб мертв, а вы человек респектабельный, не вижу смысла что-либо от вас скрывать. Но, поскольку дело это веду не я, все подробности мне не известны. Могу сказать одно: это вопрос о наследстве — спор о правах на имущество.

— Но ведь Кобб совсем недавно прибыл с Барбадоса, разве нет?

Крэкман кивнул:

— Противная сторона прибыла в Англию оттуда же.

— Вам известно имя противной стороны?

Джошуа предположил, что это, должно быть, Сабина Мерсье, но хотел получить подтверждение своей догадке.

— Так сразу не припомню, но я непременно попрошу Познера порыться в наших записях. Сообщу вам тотчас же, как только что-то выяснится.

— Буду вам крайне признателен, сэр.

Крэкман кашлянул, с задумчивым видом повертел в руках перо:

— У меня очень симпатичная внучка лет пяти-шести. Я всегда хотел иметь ее портрет. У меня есть ее изображение в профиль в исполнении Хеймана, но оно не воздает должное ее красоте...

— Да, да, мистер Крэкман, конечно, я напишу ее портрет, как только закончу с заказом в Астли.

— Сколько это будет стоить?

— Скажем, шесть гиней за поясной портрет?

Крэкман радостно улыбнулся.

Несколько раз повторив свое обещание написать портрет внучки старика за эту весьма умеренную цену, Джошуа сумел добиться от Крэкмана гарантий того, что тот незамедлительно наведет справки и свяжется с ним в течение двух дней. Если за это время вернется Хор, Крэкман поручит ему представить Джошуа письменный отчет о том, что произошло между ним и Коббом; в противном случае Крэкман сам сообщит все необходимые сведения Джошуа. И это все, что он может обещать; на большее Джошуа рассчитывать не следует.