РАВАШОЛЬ

В 1892 году удалось идентифицировать с помощью антропометрии личность Клада Франсуа Кенигштейна, совершившего под вымышленным именем анархиста-террориста Равашоля множество дерзких преступлений.

Делом его рук были два взрыва бомб, повлекшие за собой человеческие жертвы, ограбление склепа, несколько убийств. Имя Равашоля стало грозой не только полиции, но и всего Парижа. Найти и задержать Равашоля не удавалось долгое время.

Поскольку он продолжал совершать преступления, печать обвиняла правительство в бездействии. «Франция в руках беспомощных людей», — писала газета «Ле Го-луа».

Задержанный полицией соучастник Равашоля некий Шомартен описал его внешность, но названные им признаки были крайне недостаточными: фигура худощавая, рост примерно 1,6 м, цвет лица желтоватый, борода темная.

Тем не менее, пользуясь этими признаками, полиция проводила настойчивые поиски Равашоля. Немало людей были задержаны необоснованно.

Более обнадеживающими поиски стали после того, как в руках Бертильона оказалась регистрационная карта на Кенигштейна, заполненная в 1889 году в Сент-Этьене в связи с обвинением его в соучастии в краже. Эта карточка вызвала интерес в связи с тем, что по сведениям, полученным из полицейских участков в Сент-Этьене и Монбризоне, где проживал Франсуа Кениг-штейн, он нередко называл себя Равашолем.

В карточке содержались данные: рост — 1,663; размах рук — 1780; объем груди — 0,877; длина головы — 0,188; ширина головы — 0,162; длина левой стопы — 0,279; длина среднего пальца левой руки — 0,122; длина левого уха — 0,098; окраска левой роговицы — желтоватозеленая.

Но что оказалось особенно важно: была отмечена особая примета — шрам около большого пальца левой руки. Именно эта примета и сыграла определяющую роль в задержании Равашоля-Кенигштейна.

Произошло это 30 марта 1892 года в парижском ресторане «Верн». Владелец ресторана сообщил утром полиции, что у него завтракает незнакомец со шрамом около большого пальца левой руки. Прибывшей полиции удалось задержать незнакомца, несмотря на вооруженное сопротивление последнего. Произведенный лично Бертильоном антропометрический обмер показал, что полученные данные совпадают с данными регистрационной карты, заполненной в 1889 году в Сент-Этьене. Таким образом личность Равашоля-Кенигштейна была установлена.

Но арест преступника не избавил парижан от страха. За два дня до суда произошел очередной взрыв бомбы у входа в ресторан «Верн», в котором Равашоль был задержан. В результате взрыва обрушились стены, вылетели окна. Погиб владелец ресторана и один из посетителей.

По Парижу поползли слухи, что задержан не подлинный Равашоль, что антропометрия ошиблась. Однако ошибки не было, взрыв произвели сообщники Равашо-ля. Сам же Равашоль в июле 1892 года был казнен.

(И. Ф. Крылов. Были и легенды криминалистики. Л., 1987)

ТАЛААТ-ПАША: «...АРМЯНСКОГО ВОПРОСА БОЛЬШЕ НЕТ»

Решение о всеобщей депортации всех армян, проживающих в Турции, было принято в апреле 1915 года младотурецким комитетом, причем сам указ о депортации был подписан министром внутренних дел Талаа-том-пашой с согласия и одобрения военного министра Энвера-паши.

По свидетельству английского ученого Д. Ланга, лидеры младотурецкого движения издавна мечтали об образовании Великого Турана от Стамбула до Самарканда и далее, но главным препятствйем был армянский народ, насчитывавший 3 миллиона человек и составлявший мощный этнический барьер между Малой Азией и Каспийским морем.

Фактически младотурецкое правительство ставило своей целью полное уничтожение армян в Турции.

«Ликвидация армян, — пишет Д. Ланг, — являлась центральной задачей младотурецкой политики».

Эта ориентация на полное уничтожение армянского населения подтверждается также тем, что турецкое правительство упорно отклоняло все предложения о помощи армянам, вносимые миссиями и отдельными лицами европейского происхождения, проживавшими в Турции. Энвер-паша в присутствии представителей общественности Константинополя заявил, что он не успокоится до тех пор, пока не уничтожит всех армян. Цель депортации, — указывал он, — искоренение всего армянского народа.

Позднее Энвер-паша сам признавался, что геноцид в Турции был осознанным намерением турецких государственных органов.

Согласно заранее разработанной программе, младотурецкое правительство изгоняло армян из родных мест будто бы для того, чтобы поселить их в других районах, где они не будут представлять опасности для Турецкой империи.

В действительности же в указах Талаата-паши об обращении с выселенными армянами совершенно откровенно говорится об истинных целях турецкого правительства. Приказы шли из Стамбула, и они непреклонно и неумолимо выполнялись. Депортация армян сопровождалась невероятными зверствами. Ничто не может сравниться по своему ужасу с этим методическим истреблением целого народа.

Депортация армян осуществлялась в трех различных районах, где армяне составляли значительную часть населения: в Киликии и Северной Сирии, Восточной Анатолии и Западной Анатолии.

Депортация армянского населения Киликии началась в конце марта и продолжалась до мая 1915 года; в восточных вилайетах (за исключением Ванского вилайета) — с конца мая и до конца июня 1915 года, а в областях Западной Анатолии — с августа до сентября. В Северной Сирии и Месопотамии высылка армян началась в конце мая и продолжалась до октября 1915 года.

5 августа 1915 года Талаат-паша в беседе с Гогенлоэ Лангенбургом, исполнявшим тогда обязанности немецкого посла в Константинополе, заявил, что «армянского вопроса больше нет», поскольку армяне в Османской империи фактически уничтожены.

В организации сопротивления и защиты армянского населения большую роль сыграл Андраник Озанян. Имя Андраника было окружено ореолом славы. Среди бойцов он пользовался непререкаемым авторитетом и считался народным героем. В отрядах Андраника сформировалась целая плеяда борцов за свободу армянского народа, прославившаяся не только в массовых сражениях, но и совершившая индивидуальные подвиги.

Одним из них являлся С. Тейлирян. Когда оставались считанные дни до 25-летия, Согомон Тейлирян одним выстрелом из пистолета оборвал жизнь Талаата-паши — главного преступника армянского геноцида.

В то время Мехмеду Талаату-паше было 47 лет. Естественно, что читателя заинтересует прошлое Талаата. Кто был Талаат?

Мехмед Талаат родился в 1874 году в Адрианополе (Эдирне). Свою деятельность начинал служащим телеграфной конторы и сразу был вовлечен в ряды младотурецкой организации. Уже в 1911 году он становится членом партии «Иттихад ве тераки» («Единение и прогресс»). Он был одним из руководителей триумвирата, главным председателем младотурецкой националистической партии. В 1913-1917 годах — министр внутренних дел Турции, в 1918-1919 годах — великий визирь.

Фактически он был главным организатором геноцида и депортации армян. Этот палач унаследовал от предшествующих турецких руководителей кровавую и дьявольскую жестокость. Унаследовав это, он своим варварством превзошел всех предшественников.

О Талаате-паше, как дьявольском палаче, четко свидетельствуют составленные и подписанные им указания-телеграммы, относительно полного уничтожения армян.

ТЕЛЕГРАММЫ СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ

1) В префектуру Алеппо

Рекомендуем применять к женщинам и детям те же приказы, которые уже предписаны вам в отношении мужской части известных лиц, и выделить для этой цели доверенных чиновников.

3 сентября 1915 года Министр внутренних дел Талаат

2) В префектуру Алеппо

Право армян жить и работать в Турции полностью ликвидировано. Правительство, которое в Этом отношении берет на себя всю ответственность, приказывает не оставлять в колыбели ни одного ребенка. В некоторых провинциях данный приказ выполнен. Но в Алеппо, по неизвестным нам причинам, делаются исключения, и ряд лиц остается, вместо того чтобы их выселить. Это создает новые трудности для правительства.

Высылайте без всяких оснований женщин и детей, кто бы они ни были, даже тех, кто не может идти. И не давайте населению никакого повода защищать их.

Население по своему невежеству ставит свои материальные интересы выше патриотических чувств и не в состоянии оценить ту высокую политику, которую проводит правительство. Учитывая, что в местах высылки можно непосредственно осуществлять насильственные действия, не теряйте время и действуйте твердо. Военное министерство известило командование войск, что этапные коменданты не должны вмешиваться в отправку депортированных лиц. Сообщите чиновникам, которым поручено выполнение указанной задачи, что они должны действовать без страха перед ответственностью. Прошу сообщать мне каждую неделю в шифрованных донесениях о результатах вашей деятельности.

9 сентября 1915 года Министр внутренних дел Талаат

3)

Уже сообщалось, что по приказу Джемиета правительство решило полностью уничтожить всех армян, проживающих в Турции. Те, которые воспротивятся этому приказу и данному решению, будут лишены гражданства. Невзирая на женщин, детей, больных — какими бы трагичными ни были методы уничтожения, — не внимая голосу совести — положите конец их существованию.

15 сентября 1915 года Министр внутренних дел Талаат

4)

Так называемый приют для сирот не нужен. Сейчас нельзя терять время на то, чтобы кормить их и продлевать им жизнь, поддаваясь влиянию чувств. Отправьте их и сообщите нам об этом.

21 сентября 1915 года Министр внутренних дел Талаат

5) В префектуру Алеппо

Нам стало известно, что люди из народа и чиновники женятся на армянских женщинах. Я это строго запрещаю и настоятельно прошу депортировать женщин такого рода после их развода в пустыню.

29 сентября 1915 года Министр внутренних дел Талаат

6)

В шифрованной телеграмме № 1843 от 2 сентября 1915 года разъясняется, с какой целью нами выбран Санджак фон Зор в качестве места депортации. Эксцессы со стороны населения, имевшие место в пути в отношении известных лиц, не должны преследоваться, так как они служат осуществлению цели, намеченной правительством. Власти Зора и Урфы также проинструктированы.

3 октября 1915 года

Министр внутренних дел Талаат

7) В префектуру Алеппо

Нам стало известно, что маленькие дети известных лиц, депортированных из провинций Сивас, Мамоурет уль-Азиз, Диарбекир и Эрзурум, будучи сиротами и лишенными средств к существованию вследствие смерти своих родителей, усыновлены мусульманскими семьями или взяты в качестве слуг.

Мы требуем разыскать этих детей и отправить их на место высылки; кроме того, разъяснить населению данный приказ удобными для вас способами.

5 ноября 1915 года

Министр внутренних дел Талаат

8) Шифрованная телеграмма министра внутренних дел в префектуру Алеппо

Из демарша, предпринятого недавно американским посольством по поручению своего правительства, вытекает, что американские консулы получают тайные сообщения. Несмотря на то, что им было сообщено, что депортация осуществляется удобным и безопасным способом, эти заверения оказались недостаточными, чтобы убедить их. Поэтому вы должны позаботиться о том, чтобы во время депортации армян из городов, сел и сборных пунктов не происходили эксцессы, которые могли бы обратить на себя внимание. С точки зрения теперешней политики чрезвычайно важно, чтобы находящиеся там иностранцы были убеждены в том, что депортация — это только перемена места жительства. По этой причине необходимо временно для видимости мягко обходиться с ними, а известные методы применять только в соответствующих местах. Рекомендую вам для этой цели арестовать лиц, распространяющих такие вести, и под другими предлогами отдать их под трибунал.

18 ноября 1915 года

Министр внутренних дел Талаат

9) В префектуру Алеппо

Уничтожайте тайными средствами любого армянина восточных провинций, которого найдете в вашей области.

23 ноября 1915 года

Министр внутренних дел Талаат

10) Шифрованная телеграмма министра внутренних дел в префектуру Алеппо

Хотя по сообщениям в уничтожении сомнительных лиц проявлено особое усердие, нам стало известно, что они высланы в сомнительные места — в Сирию и Иерусалим. Подобная снисходительность — непростительная ошибка. Местом депортации подобных смутьянов является Ничто. Я вам советую действовать согласно этому указанию.

1 декабря 1915 года

Министр внутренних дел Талаат

11)

Разрешается принимать телеграммы, направленные известными лицами властям с жалобами на плохое обращение с ними. Однако заниматься расследованием этих дел — значит терять время. Скажите жалобщикам, что свои жалобы относительно потерянных прав они смогут подать в пункте депортации.

9 декабря 1915 года

Министр внутренних дел Талаат

12) Шифрованная телеграмма министра внутренних дел в префектуру Алеппо

Нам стало известно, что некоторые корреспонденты армянских газет, которые находятся в вашей области, раздобыли документы и фотографии, свидетельствующие о трагических событиях, и вручили их американскому консулу вашей местности. Примите меры к аресту и ликвидации опасных лиц такого рода.

11 декабря 1915 года Министр внутренних дел Талаат

13) Шифрованная телеграмма

Примите и оставьте только тех сирот, которые не помнят те ужасы, которым подверглись их родители; остальных отправьте вместе с караванами.

12 декабря 1915 года Министр внутренних дел Талаат

14) Ответ на телеграмму от 2 декабря 1915 года Сообщите армянам, которые с целью избегания общей депортации хотят принять ислам, что они могут принять мусульманство только на месте высылки.

17 декабря 1915 года Министр внутренних дел Талаат

15) В префектуру Алеппо

Нам стало известно, что иностранные офицеры фотографируют трупы известных лиц, которые встречаются им вдоль дорог. Приказываю немедленно закопать эти трупы и впредь не оставлять их на дорогах.

19 декабря 1915 года Министр внутренних дел Талаат

16)

Нам стало известно, что детей известных лиц принимают в приюты для сирот, открытые в некоторых местах. Поскольку правительство считает их существование вредным, то кормить этих детей и из сострадания продлевать им жизнь — означает идти наперекор воле правительства. Пусть даже они не понимают истинную цель, пусть на нее не обращают внимания. Рекомендую вам не допускать этих детей в приюты.

15 января 1916 года

Министр внутренних дел Талаат

17)

Нам стало известно, что, начиная от окрестностей Ин-тилли и Айран до Алеппо, на всех дорогах находятся от 40 000 до 50 000 армян — в большинстве женщины и дети. Строжайшим образом должны быть наказаны те лица, которые допускают скопление этих нищих в таких важных для передвижения войск пунктах. Немедленно отошлите всех этих армян вместе с армянами из провинции Адана пешком на местф ссылки, не разрешая проходить через Алеппо. С нетерпением жду через неделю вашего сообщения о результатах.

16 января 1916 года

Министр внутренних дел Талаат

18) В префектуру Алеппо

(в дополнение к телеграмме от 16 января 1916 года)

Армян, оставшихся в Интилли и Айране и работающих на строительстве дороги, депортировать только после завершения работ. Но, так как их совместное проживание со своими семьями не разрешается, разместить их в окрестностях Алеппо временно в подходящих помещениях. Женщин и детей, оставшихся без средств, немедленно депортировать согласно ранее полученной телеграмме.

Министр внутренних дел Талаат

19) Зашифровано

В то время когда тысячи мусульманских эмигрантов и солдатских вдов нуждаются в защите и еде, недопустимо тратить деньги на то, чтобы кормить детей известных лиц, которые в будущем ничего, кроме опасности, представлять не будут. Их надо депортировать вместе с караванами из префектуры, и согласно нашему последнему приказу послать в Сивас тех, которым должна быть оказана поддержка.

23 января 1916 года

Министр внутренних дел Талаат

20) В префектуру Алеппо

(Ответ на шифрованное донесение, от 27 января 1916 года)

Внушите им, что их мужья придут к ним, и вышлите их на место ссылки.

Министр внутренних дел Талаат

21)

Под предлогом того, что управление по депортации позаботится о них, не возбуждая подозрений, захватить всех детей известных лиц, собранных этапными отрядами по приказу военного министерства, и всех до единого уничтожить. Ждем донесений.

7 марта 1916 года

Министр внутренних дел Талаат

После геноцида армян он цинично заявил, что для решения армянского вопроса он в течение трех месяцев сделал большее, чем Абдул-Гамид II за 30 лет.

После поражения Османской империи он сбежал в Германию, обосновался в Берлине, где жил в двухэтажном особняке по улице Шарлотенбург, Гарденберг-штрассе, 4. Он изменил свое имя и фамилию и именовался Али Сали-бей. Талаат изменил и свой внешний облик, убрав усы, а вместо фески носил шляпу и европейскую одежду.

В турецкой газете «Миллиет» от 30 мая 1990 года опубликовано интервью Мурада Партакчи с 89-летней вдовой. Вот что сказала вдова: «Я выросла в золоте, спала в золотых кроватях, однако весь мир потускнел в моих глазах, когда убили моего мужа... В Берлине был осужден не убийца, а турецкое государство». (Выдержка приведена из газеты «Миллиет» от 30 мая 1990 года, перевод которой был опубликован в армянской газете «Андрадарц» от 6 сентября 1990 года).

Вдова Талаата вспоминает, как однажды ее муж-паша признался в следующем: «Невозможно, чтобы я умер бы в постели. Знайте, меня обязательно убьют англичане либо армяне».

Этот палач почти не ошибался.

«Я УБИЛ, НО НЕ ЯВЛЯЮСЬ УБИЙЦЕЙ»

Согомон Тейлирян прожил Непростую жизнь.

Итак, Согомон Хачатурович Тейлирян родился 2 апреля 1896 года в селе Нижний Багаридж Дара-нахской провинции (ныне Камах) Эрзерумской области Западной Армении, в семье торговца. Его родители — Хачатур и Гназанд имели пятеро детей. В 1898-1899 годах их семья переехала в Ерзнка, где маленький Согомон вначале обучался в протестантской школе, а затем продолжил учебу в местной центральной школе, которую окончил в 1912 году. После этого он недолго проработал учителем первого класса начальной школы.

По достижении 17-летнего возраста, в 1913 году, Согомон отправляется в Сербию с целью последующего переезда в Германию для продолжения образования. До начала первой мировой войны, весной 1914 года, в Сербию приезжают родные Согомона — отец и брат Седрак, благодаря чему они случайно спаслись от предстоящего геноцида.

Будучи в Сербии, С. Тейлирян проникся тревогой и беспокойством за судьбу своих родных и близких. Его охватила жажда действия, ибо позиция стороннего наблюдателя была не для него. Не поставив в известность отца, Согомон перебирается в Болгарию, а оттуда — в Румынию, с тем, чтобы добраться до родины. Его решение осталось неизменным даже и после того, когда в Румынии ему вручили телеграмму от отца с категорическим требованием вернуться в Сербию.

Согомон намеревался не только защитить своих родных, но и активно включиться в борьбу за свободу своего народа. Сделав остановку в Ростове, в 1915 году он приезжает в Тифлис, где и вступил в армянский добровольческий отряд. Примечательно, что в Тифлисе Согомон встречает Татикянов из Ерзнка и знакомится с дочерью Ншана Татикяна Анаит — будущей своей женой.

28 марта 1915 года поездом из Тифлиса по направлению Александрополь — Ереван — Джульфа Согомон в составе военного добровольческого отряда из 200 человек отправляется на поле боя. Так началась борьба молодого Тейлиряна.

В конце 1916 года С. Тейлирян в поисках своих родственников побывал в Ерзнка, которым к тому времени овладели русские войска. С болью в душе он обнаружил лишь 2—3 семьи из 20-тысячного населения города. Разыскав родительский дом, Согомон уридел удручающую картину: одна часть дома была разрушена, а в другой его части, уцелевшей от погрома, были сложены постельные принадлежности солдат. Потрясенный увиденным, Согомон потерял сознание и упал. Придя в се-б я, он побрел к дому своего соседа Татикяна, где неожиданно встретил своего старшего брата Мисака. Будто чудо произошло, ибо братья потеряли всякую надежду увидеть друг друга. В Ерзнка Согомон встречает также Мурада из Себастии и с охотой присоединяется к его военной группе.

В своих «Воспрминаниях» С. Тейлирян с горечью описывал свой тяжкий удел: «Скитался из страны в страну, из пустыни в пустыню, пока добрался до родных городов и сел, долин и гор, превращенных в развалины... искал маму мою... тщетными оказались мои поиски... Кругом страшное запустение представляется взору. Запустение, запустение...» (Тейлирян С. Воспоминания. — Каир, 1956)

Наблюдая злодеяния младотурок, слушая рассказы очевидцев о жестоком обращении с армянами, перед взором С. Тейлиряна возникал образ Талаата, чье самодовольное и неприятное лицо он первый раз увидел в Ване. «Взять, — писал Согомон о Талаате, — привязать к шее веревку и потащить как собаку до организованной им кладбищенской станции и перед невинными жертвами пустить ему кровь»

Тейлиряна не покидала мысль о мести за всех замученных армян, за мать, за родственников. Для реализации поставленной задачи он 18 декабря 1918 года прибыл в Стамбул, где первым долгом посетил редакцию газеты «Тжакатамарт» и дал объявление, чтобы собрать сведения о матери, братьях и их семьях.

К сожалению, поиски не дали желаемых результатов, поэтому С. Тейлирян сконцентрировал свое внимание на установление места пребывания главных организаторов геноцида армян. В Стамбуле ему удалось узнать, что главные преступники Талаат, Энвер Джемаль, Ха-лиль и другие разбежались по разным странам и там скрываются от наказания.

С. Тейлирян выясняет и некоторые обстоятельства неудачного покушения на Талаата, совершенного деятелем гичакской партии Амбарцумом Бояджяном, известного под псевдонимом Мурат. Усилиями армянских патриотов была получена информация об уничтожении по прямому распоряжению главарей младотурок армянской интеллигенции Стамбула. Стало известно, что свою гнусную роль в этом сыграл предатель Арутюн Мкртычян, который передал турецким властям фамилии и адреса 250 видных представителей армянской интеллигенции. Фактически все они погибли, за исключением 10 человек, ошибочно внесенных в «черный» список.

Понятно, что С. Тейлирян несколько уточнил свои планы.

Вначале следовало ликвидировать предателя и доносчика, а затем приступить к осуществлению замысла по убийству Талаата. Так оно и произошло. В один из февральских дней 1919 года доносчик А. Мкртычян был убит его метким выстрелом из пистолета.

Убив предателя, С. Тейлирян продолжил поиски Талаата. С этой целью он отправился в Париж, оттуда в октябре 1919 года на пароходе поехал в США. Посетил Нью-Йорк и Бостон. Здесь ему сообщили, что Талаат проживает в Берлине.

Дальнейшее пребывание в США уже не имело смысла, и С. Тейлирян выехал в Берлин, где при содействии секретаря армянского консульства Ерванда Абеляна поселяется в одной из комнат дома под номером 51 по улице Ауксбергера. Хозяйка дома Елизабет Штельба-ум приветливо встретила молодого Согомона.

С. Тейлирян через товарищей узнает точный адрес Та-лаата — ул. Гарденберга, 4. Талаат носил вымышленное имя Али Сали-бей. Для наблюдения за ним С. Тей-лиряну, при содействии товарищей, посчастливилось снять дом № 37 по той же улице Гарденберга, из окон которого отчетливо просматривались комнаты особняка Талаата. Согомон тщательно, очень внимательно изучал режим жизни Талаата. Скрупулезно проанализировав все обстоятельства, он решает 15 марта 1921 года привести в исполнение приговор.

В назначенный день С. Тейлирян проснулся рано утром и лишний раз продумал план действий от начала до конца. Выглянул в окно и обнаружил Талаата, стоящего на балконе. Спустя некоторое время паша вышел на прогулку и спокойно зашагал по тротуару. Вооруженный Согомон тоже вышел из дома, перешел на противоположную сторону улицы и спокойно приблизился к Талаату. Палач и мститель всего на одну секунду оказались лицом к лицу, их глаза на мгновенье скрестились, но и этого времени было достаточно, чтобы Согомон выхватил пистолет и выстрелил в голову подлого преступника. Тот рухнул наземь. Свершилось то, что должно было свершиться! С. Тейлирян с чувством исполненного долга добровольно сдался местным властям.

Несомненный интерес представляет публикация, освещающая убийство Талаата-паши, совершенное Согомоном Тейлиряном. На следующий день убийства, 16 марта 1921 года, газета «Берлинер локаланцайгер» об этом происшествии сообщала: «Убитый, проживавший в Берлине под именем Али Сали-бей, не кто иной, как прежний турецкий главный визирь Талаат-паша. Он прибыл в Берлин в октябре 1919 года, зарегистрировался в полицейском управлении Царлоттенбурга под вышеупомянутым псевдонимом и снял со своей супругой меблированную девятикомнатную квартиру в доме № 4 на Гарденбергштрассе. Публично он редко выступал под своим действительным именем, и только его самые близкие соотечественники знали его в качестве бывшего турецкого государственного деятеля.

Талаат-паша вчера в 11 часов дня вышел на прогулку, и приблизительно в 200 метрах от его дома на Гарден-берг штрассе к нему обратился молодой человек, похлопал его по плечу, как близкого знакомого. Талаат обернулся и вплотную подошел к ограде. В этот же самый момент преступник выхватил парабеллум и выстрелил в главного визиря. Пуля попала ему в затылок и вышла через левый глаз. Затем она отскочила рикошетом от выступа стены и попала ему в правый глаз. Талаат упал замертво.

Убийца был арестован, а затем доставлен в полицейский участок Момсенвахе. В пистолете нашли еще 8 патронов. Труп с места происшествия доставили в пункт «скорой помощи», недалеко от зоопарка, куда вскоре прибыли сотрудники комиссии по расследованию дел об убийстве. В обнаруженных документах был указан только псевдоним убитого. При нем было около 1200 марок. Жена Талаата, которая во время происшествия находилась в квартире, упала в обморок при известии о смерти своего мужа и поэтому не могла быть допрошена для выяснения случившегося.

Преступник вчера во второй половине дня был доставлен в полицейское управление Шарлоттенбурга и там допрошен. Он не владеет немецким языком и может с трудом объясняться при помощи отдельных немецких слов. Из его внятных высказываний можно, однако, заключить, что он совершил убийство из политических побуждений. Это армянский студент Согомон Тейлирян, родившийся 2 апреля 1896 года в Салмасе в Персии и проживавший на Гарденбергштрассе.

Он объявил, что является сторонником кровной мести. Он утверждает, что по приказу Талаата были убиты его родители и по этой причине он преследовал его в течение многих лет, чтобы отомстить. Наконец он установил, что Талаат находится в Берлине, и решил убить его здесь.

В январе этого года Тейлирян прибыл из Женевы в Шарлоттенбург. Виза в его паспорте проставлена в Париже. При себе у него было около 11 тысяч марок. Полное выяснение обстоятельств дела может иметь место при допросе через турецкого переводчика. При аресте преступник был схвачен и избит людьми так, что получил значительные ранения головы.

Талаат-паша, пользующийся большим уважением в берлинских политических кругах из-за своей дружественной политики в отношении Германии, был сыном духовного лица из Адрианополя.

Свою карьеру он начал в качестве почтового чиновника, и за немногие годы ему удалось стать главным визирем после того, как был министром внутренних дел и занимал многие другие министерские посты в правительстве младотурок, несмотря на свое недостаточное политическое образование.

В дни борьбы за освобождение Турции от абсолютизма в 1908 году его имя и имя Энвера-паши были самыми популярными. В то время как Энвер-паша осуществлял военное руководство, Талаат был духовным и политическим вождем восстания, только благодаря его безгранично жестокому обращению с армянами восстание имело успех.

Турция давно страдала от неспособности маленьких чиновников, и хотя Талаат вряд ли намеревался использовать их неспособность и глупость, тем не менее трудно было истолковать его приказы ложным образом, и он делал все, чтобы настроить нижестоящие инстанции против армянского населения, а чиновники, в свою очередь, обращались с армянами так, что даже гнусные деяния при преследовании христиан меркли перед этим. Тысячами отправляли армян в пустыню, и там они умирали от голода, дорога от Моссула в Багдад и много других областей были завалены трупами армян, которых без всякой причины лишили крова и бросили на произвол судьбы.

Отсюда ясна, если рассматривать это с точки зрения армян, справедливая человеческая ненависть против Талаата-паши, и не подлежит сомнению, что его убийство является исключительно актом мести, вызванным политическими причинами».

Пребывание С. Тейлиряна в Берлинской тюрьме продолжается 2,5 месяца, после чего 2 июня 1921 года начинается судебный процесс и длится три дня. В истории мировой юриспруденции впервые виновным признается не убийца, а убитый. Судебное производство, организованное против С. Тейлиряна, фактически трансформировалось в слушание против Талаата-паши и всех младотурецких главарей. И не случайно, что опубликованный в Берлине стенографический отчет был озаглавлен не именем С. Тейлиряна, а Талаата-паши.

Не могут не вызвать восхищения четкие, убедительные и конкретные ответы С. Тейлиряна на вопросы во время судебного заседания. Так, например, на вопрос: «Совершил убийство Талаата?» — Согомон ответил: «Да». Очередной вопрос прозвучал вполне логично: «Следовательно, виноват?» Последовал отрицательный ответ, внешне алогичный, но полный внутреннего глубокого смысла, в чем можно убедиться из следующего ответа на поставленный вопрос. Вопрос: «Как понять?» Ответ: «Моя совесть чиста, как я могу быть виновным? Я убил, но не являюсь убийцей».

Невзирая на требование прокурора Голника вынести С. Тейлиряну смертный приговор, защитники и свидетели доказали невиновность обвиняемого.

После краткого совещания присяжных заседателей главный присяжный заседатель Отто Райнике зачитал единогласно принятое решение о невиновности С. Тейлиряна. Зал заседания суда сотрясли бурные аплодисменты.

Согомон Тейлирян последние годы жизни провел в США, где и скончался 23 мая 1960 года в Сан-Франциско. По воле близких умершего и армянской колонии в США его прах был предан земле в Фрезно.

Поступок С. Тейлиряна послужил примером для подражания многим. Так, 19 июля 1921 года в Константинополе Мисак Торлакян убивает министра внутренних дел мусафатистского Азербайджана Бехада Хан Джи-ваншира.

6 декабря 1921 года в Риме от меткого выстрела Аршавира Ширакяна пал один из ведущих организаторов армянской резни, премьер-министр Турции времен войны Саид Халимпаша.

В течение следующего, 1922 года армянские мстители убили еще четырех организаторов геноцида армян. 17 апреля 1922 года в Берлине Арам Ерканян и Аршавир Ши-ракян убили руководителей и организаторов армянских погромов и жесточайшей депортации Бехаэддина Шакира и Джемаля Азми. 25 июля 1922 года в Тифлисе руками Петроса Тер-Погосяна и Арташеса Геворкяна был убит один из преступников армянского геноцида, морской министр, один из главарей младотурецкого триумвирата Джемаль-паша.

4 августа 1922 года в среднеазиатских песках, напоминающих пустыню Дейр Эль-Зор, мстительной рукой армянского офицера Акопа Мелкумова был убит главный руководитель бесславного турецкого триумвирата, военный министр Энвер-паша, руководивший движением басмачей.

(Судебный процесс Талаат-паши. — М., 1992)

БЕЗУМНЫЙ ИЗБАВИТЕЛЬ

В 1931 году вокзалы были перекрестками всех дорог. На будапештском Восточном вокзале 12 сентября стоял один из экспрессов, курсирующий по Европе.

— Поспешите с посадкой. Экспресс Вена — Париж — Остенде — Лондон отправляется в двадцать три тридцать. Поспешите с посадкой, пожалуйста, — выкрикнул проводник в синей униформе и уже приготовился закрыть дверь.

Недалеко от станции Торбадь (сегодня — Биаторбадь) расположен виадук, нависший над долиной на высоте двадцать пять метров.

В ноль часов двенадцать минут темноту раскололи яркие лучи паровозных фар. Поезд въехал на мост. Ослепительная вспышка озарила ночь, и в долине раздался грохот. Поезд сошел с рельсов, длинные спальные вагоны один за другим полетели вниз. Скрежет стали, звон стекла, шипение вырывающегося пара и крики пассажиров. Под мостом возвышалась гора разбитых вагонов.

В архивах Главного управления венгерской государственной полиции сохранился протокол № 2343 за 1931 год: «12 сентября 1931 года с будапештского Восточного вокзала точно по расписанию в 23.30 отправился скорый поезд ФД-10 Будапешт — Вена. В 0 часов 12 минут он двигался от участка № 299 к участку № 301 дороги Будапешт — Хедетхалом по железнодорожному виадуку Торбадь. Когда паровоз находился примерно на половине моста через долину, произошел взрыв. Состав сошел с рельсов. Паровоз, тендер и почтовый вагон, затем бельгийский вагон с местами третьего и четвертого классов, спальный вагон до Остенде, французский купейный вагон CFR АВ-4 и спальный вагон до Вены рухнули с моста. Они упали с высоты 25 метров 58 сантиметров. 22 пассажира погибли, 117 получили ранения различной тяжести».

Ближайший вокзал находился в семи километрах от места трагедии. Начальник станции Йожеф Андьял первым прибыл к виадуку. Он даже не мог никому помочь. У него не было для этого никаких технических средств. Возле полотна дороги он нашел остатки взрывчатки. Вскочив на дрезину, он вернулся на станцию, откуда сообщил о случившемся в Будапештское полицейское управление.

Первыми на месте трагедии в 2 часа 50 минут появились жандармы, затем прибыли полицейские группы, санитары и пожарные. Было очень темно, и вместо того, чтобы немедленно начать извлечение раненых из-под обломков, они бросились в лес за дровами, потом облили их бензином и подожгли, чтобы хоть немного осветить разбитые вагоны. Спасательные работы закончились только в полдень.

Заместитель палицей-президента и шеф уголовного отдела Имре Хетеньи создал комиссию, которая должна была расследовать обстоятельства крушения. Ее председателем он назначил советника полиции, в то время, безусловно, лучшего криминалиста доктора Йозефа Швайнитцера. Последний пригласил опытных специалистов доктора Антала, доктора Хивеши и Оскара Зде-борски.

Расследование на месте трагедии началось уже около четырех часов утра. С первого взгляда стало ясно, что это террористический акт.

На изломе железнодорожного полотна были обнаружены желтые следы от взрывчатки, а с внешней стороны одного из полотен — две электрические батареи, деформированный складной метр и искореженный замочек от чемодана. Метр служил рычагом, замок — контактом. Колеса паровоза нажали на метр, прикрепленный к рельсу, после чего замок защелкнулся, замкнув электрическую цепь, и капсюль подорвал взрывчатку. Простое дилетантское подрывное устройство.

Даже слишком простое для террористического акта, в основе которого лежали, как утверждали многие, политические мотивы. И тем не менее официально считалось, что речь идет об акции террористов.

И на то имелись основания, так как именно доктор Антал нашел на железнодорожной насыпи написанную карандашом листовку, стилизованную под обращение к рабочим. Неизвестный называл террористические акции средством борьбы за права рабочего класса, требовал рабочих мест для всех, угрожал капиталистам, что однажды те заплатят рабочим за все социальные обиды.

Это была листовка со странными формулировками и множеством ошибок, словно ее писал не венгр, а иностранец. Вероятно, это сыграло свою роль в том, что криминалисты пришли к однозначному выводу: речь идет не об уголовном преступлении, а о террористическом акте, совершенном по политическим мотивам, а посему расследование является прерогативой Королевской государственной полиции.

Даже если комиссары уголовной полиции Хивеши и Антала придерживались иной точки зрения, они не могли перечить шефу, и доктор Швайнитцер позвонил в министерство внутренних дел. Там дело охотно принят полковник Имре Фаркаш.

Это был ограниченный человек с устоявшимися взглядами. Он высокомерно заявил, что покушение — дело рук коммунистов, и все его дальнейшие действия согласовывались с этой позицией. Прежде всего он отдал распоряжение оцепить местность возле виадука, затем отправил за решетку известных бунтовщиков-анархис-тов и подозрительных социалистов. Он действовал по своему усмотрению и был уверен, что разгадал дело, заслужил благодарность начальства и повышение.

Его начальником был имперский советник Хорти. В тот же день он вернулся в Будапешт с отдыха и немедленно приказал объявить траур в государственном масштабе.

Полковник Фаркаш предпринял широкую полицейскую акцию. За один день жандармы арестовали пять тысяч «подозрительных». Тюрьмы ломились, на дорогах стояли патрули, на границе работали сотрудники министерства внутренних дел и проверяли пассажиров. Полковник Фаркаш в усердии каждые два часа докладывал премьер-министру, как продвигается следствие.

Редакциям известных газет он предоставил официальное сообщение о ходе расследования. Под № 701 оно было выдано Будапештским полицейским управлением и дословно перепечатано всеми типографиями мира:

«В ночь с 12 на 13 сентября около полуночи недалеко от станции Торбадь был взорван скорый поезд № 10, следовавший из Будапешта в Вену. Неизвестный преступник подложил взрывное устройство на одном из изгибов виадука в коричневом чемодане из фибропласта. Электрический включатель находился на рельсах, и взрыв произошел в ту минуту, когда под воздействием массы замкнулись оба контакта. Электрическая искра вызвала взрыв капсюля. Паровоз, почтовый вагон, два спальных и два пассажирских вагона рухнули вниз. Недалеко от места происшествия было найдено письмо следующего содержания: «Рабочие, если нам не удастся получить работу, то за это капиталисты ответят...» Из-под обломков было извлечено двадцать два трупа. Четырнадцать тяжелораненых были доставлены в больницу Рокуша в Будапеште. Совершенный террористический акт имеет много общего с недавним крушение возле Йютербога на дороге Франкфурт-на-Май-не — Берлин».

Но и нераскрытому преступлению возле Йютеборга предшествовало еще одно, весьма похожее. Сейчас уже не вызывает сомнения, что начало серии крушений поездов было положено в предновогодний вечер в 1930 году акцией, совершенной одной или несколькими группами террористов.

Примерно в часе езды от Вены находятся станции Анз-бах и Унтер-Оберндорф. Поздним вечером по путям, чтобы сократить расстояние, шел служащий железной дороги. Он смотрел на шпалы, чтобы не споткнуться, и вдруг заметил странные неполадки: в одном месте полотна соединения рельсов были откручены и отброшены в сторону.

Железнодорожник понял, что это не обычная поломка, а умышленная диверсия. Он понимал, что следующий поезд мог бы сойти с рельсов, поэтому принес соединительные пластины и как смог, без запасных винтов, отремонтировал неисправность. Затем железнодорожник добрался до ближайшего блокпоста и сообщил обо всем в полицию. Аварии не произошло, следов преступника обнаружено не было, и позже кто-то составил протокол о прекращении поисков неизвестного преступника, некто другой положил этот протокол в архив с пометкой о том, что расследование было приостановлено. Никто не подозревал, что попытка пустить поезд под откос вскоре повторится.

Приблизительно в том же месте месяц спустя, 30 января 1931 года, проходил скорый поезд Д 117 Вена — Париж. Было 0 часов 14 минут, когда произошла авария. С рельсов сошли паровоз и почтовый вагон. К счастью, никто серьезно не пострадал, так как злоумышленник, очевидно, наспех подготовил акцию. При помощи стальных траверсов и некоторых других железных деталей он соорудил на путях нечто вроде непарной стрелки.

На этот раз дело уже не отправили в архив. На место происшествия немедленно выехала комиссия из Вены, полицейский комиссар направил для расследования своих лучших криминалистов. За короткое время они смогли установить немало фактов, но всего этого было недостаточно для успешного завершения дела.

Так был найден магазин, где покушавшийся купил траверсы, винты и гайки. Как он выглядел? Примерно лет сорока, темноволосый, среднего роста. Такое описание ни о чем не говорило, и расследование, естественно, оказалось на мели. Однако преступник не успокоился и через полгода произошло еще одно крушение поезда.

В субботу 8 августа в 21.45 недалеко от Йютеборга на участке дороги между станциями Грюн и Кластер-Циннг он пустил под откос скорый поезд Франкфурт-на-Майне — Берлин. Авария произошла в результате взрыва заряда. Восемь вагонов упали с десятиметровой насыпи. Последствия были ужасными. Хотя непосредственно на месте катастрофы жертв не оказалось, но по дороге в больницу несколько человек скончалось. Машины скорой медицинской помощи подобрали сто девять тяжелораненых пассажиров.

Бригада уголовной полиции, которую возглавлял один из лучших немецких, а может быть, и европейских следователей, комиссар Геннат из Берлина, легко установила, как все произошло. От примитивного запала к взрывному устройству вели провода. На месте происшествия криминалисты обнаружили несколько окурков и оберточную бумагу фирмы «А. Руппет, Берлин SW, Фридрихштрассе, 9».

Они отправились по указанному адресу. Там находился известный магазин, в котором продавались инструменты для электромонтеров, слесарей и жестянщиков, а также товары для дома.

— Как он выглядел? — вспоминал продавец. — Никак. Как все парни, покупающие у нас трубы. Но по нему было видно, что он не ремесленник. На нем была шляпа и добротная одежда.

— Да, кстати. Говорил он на таком странном немецком, — добавил второй продавец. — Я подумал, что это австриец, но он сказал мне, что живет недалеко от Берлина, а его родина далеко отсюда.

— Вы спросили, где?

— Да. И знаете, что он мне заявил? Что он был ирландским офицером. Но я бы этого не сказал. Что ему было бы здесь делать? Но он точно иностранец. У него был такой странный акцент.

Советник криминальной полиции Геннат назначил следственную комиссию из двадцати пяти специалистов. Позже в газетах писали, что расходы, связанные с работой этой группы, значительно превысили убытки, причиненные, аварией поезда.

Из-за стремления использовать железнодорожную трагедию в Торбади в политической пропаганде в архив попало очень важное свидетельство некоего таксиста. Он сам явился в полицейское управление и засвидетельствовал, что, по-видимому, вез преступника к месту происшествия. Кому еще было необходимо спешить ночью к виадуку в Торбади? Он точно описал подозреваемого и был уверен, что человек говорил на венском диалекте. Позднее оказалось, что описание было точным, и показания таксиста могли помочь полиции, если бы протокол его допроса кто-то не отправил в архив, не обратив на него внимания.

При этом до убийцы полиции было рукой подать. Он суетился на месте происшествия, вступал в разговоры, пытался обратить на себя внимание. Вероятно, он хотел любой ценой прославиться. Интересно, что после крушения скорого поезда под Иютеборгом он написал начальникам полиции Милана, Марселя, Амстердама, Брюсселя и Будапешта, что готовит новое крушение. Преступник сделал это обычным способом: вырезал буквы из газет и наклеил их на писчую бумагу.

Венгерская полиция знала о подготовке очередного террористического акта, однако не уделила сообщению злоумышленника должного внимания.

«САДИСТ, НУЖДАЮЩИЙСЯ В МАССОВОЙ БОЙНЕ...»

На след преступника первыми вышли, как это ни странно, два журналиста: Янош Кошта из редакции «Пешти Хирлап» и австрийский репортер, а позднее известный публицист, Ганс Габе. Показания Яноша Ко-шты сохранились в документах судебного процесса, а Ганс Габе посвятил этому делу статью «Господа присяжные».

Когда газетчики узнали, что произошло крушение, то незамедлительно отправились на место происшествия. Кое-кто из них оказался там даже раньше членов следственной комиссии. И репортер Янош Кошта указал следователям на подозрительного человека, который любой ценой пытался обратить на себя внимание. Он просил репортеров сфотографировать его, утверждал, что уцелел в одном из потерпевших катастрофу вагонов, что является непосредственным свидетелем крушения, и пытался рассказать подробности, которые могли быть известны только очевидцу крушения. Его, естественно, допросили, ведь показания непосредственного свидетеля — самые ценные.

Однако этот коренастый мужчина, фамилия которого значилась в списке раненых (?), утверждал, что находился в вагоне, который был полностью разбит и из которого никто не вышел сам. А он не был ранен, его одежда была чистой, отутюженной.

— У меня было чувство, — сказал позднее газетчик Янош Кошта, — что этого человека прежде всего занимало то, чтобы все узнали, что он находился в поезде. Он был возбужден, это правда, но совершенно не выглядел как человек, только что упавший с двадцатипятиметровой высоты. Поэтому я обратил внимание полиции на этого человека. Его отвели в сторону и установили, что это порядочный и уважаемый венский промышленник. Он был вне подозрений.

Его звали Зильвестр Матуска. Его формально допросили и позволили ему уйти, так как он заявил, что спешит в ближайшую часовню помолиться в благодарность за то, что избежал такой опасности.

Полковник Фаркаш искал преступников прежде всего среди коммунистов или хотя бы анархистов. Для него венский промышленник, к тому же ставший жертвой крушения, был вне подозрений.

Многим и в голову тогда не могло прийти, что довольный жизнью преуспевающий буржуа имел какое-либо отношение к преступлению. Даже такой опытный репортер, как Ганс Габе, был сбит с толку. Он подробно записал все, что Матуска рассказал ему на месте происшествия, а затем даже отвез его на своей машине в Вену. Он писал позднее, что по дороге они болтали, и венский промышленник был ему симпатичен. Газетчик узнал, что Матуска женат, у него есть дочь Габи, которая живет в Пятом районе в приличном фамильном доме.

Матуска назначил Гансу Габе свидание в кафе «Маргаритка» и на следующий день действительно пришел на встречу с газетчиком и принес ему точно составленный план места происшествия, даже начертил общую панораму виадука и долины с разбитыми вагонами, очень красочно, возможно, даже слишком натуралистично, снова и снова описывал подробности катастрофы.

Полиция шла своим путем. Желание победило разум, и полковник Фаркаш доложил через несколько дней премьер-министру, что крушение организовал и подготовил коммунист Мартин Ляйпник. По его мнению, это был известный насильник, анархист, и полиция уже напала на его след.

Опасный коммунист Ляйпник и начальник станции, ближайшей от места крушения, Йожеф Андьял — вот кто преступники. Для полковника Фаркаша все было ясно как дважды два. Он послал за подозреваемыми жандармов, которые их задержали.

23 сентября 1931 года, то есть через две недели после крушения, промышленник Зильвестр Матуска направил в адрес Венгерской государственной железной дороги требование о возмещении убытков в размере 2500 пенге. Бывший будапештский полицейский Йожеф Хабли выполнял некоторые поручения юридического отдела Будапештского управления железных дорог. Получил он и требование Матуски. Это было обычным делом. Результаты крушения были известны, собственно, речь шла только о том, чтобы следователь Хабли подтвердил, что подавший требование действительно ехал этим поездом и что у него был оплаченный билет.

Хабли просмотрел списки погибших, тяжело- и легкораненых, подобранных на месте катастрофы, и обнаружил, что промышленник Матуска указал, что ехал из Вены в Будапешт в австрийском вагоне. Путь из Вены в Будапешт в 1931 году занимал примерно семь часов. Экспресс шел ночью. Почему же состоятельный промышленник и директор процветающей фирмы не купил билет в спальном вагоне?

И еще кое-что следователю Хабли показалось странным. Австрийский вагон при падении был полностью разбит. Согласно протоколу комиссии, спасательные бригады нашли в нем только мертвых и тяжелораненых. Как могло случиться, что Матуска избежал каких-либо ранений?

Хабли пролистал документы, прочитал отчеты об этом деле и нашел в газетах фотографию Матуски. Этот человек улыбался репортерам, на нем была непомятая шляпа, темное пальто, словно с витрины. Так не мог выглядеть человек, которого за пять минут до этого извлекли из-под обломков.

Неизвестно, почему следователь Хабли засомневался в правдивости Матуски и стал подозревать, что тот говорил неправду и находился вовсе не в изуродованном, а в каком-то другом, уцелевшем вагоне, а теперь пытается выманить у дирекции железной дороги возмещение убытков. Ведь в этом у Матуски не было крайней необходимости. Он был богат, уважаем, занимал высокое общественное положение. Это подтвердили и опытные коллеги Хабли.

Дело в том, что отставной комиссар направил в венскую полицию запрос: что за «гусь» этот Зильвестр Матуска. Владелец недвижимости, хозяин литейного завода и карьера, по всей видимости, миллионер. Заботливый отец семейства. Никогда не был в неладах с законом.

Для следователя Хабли этого было достаточно. Как утверждали позднее некоторые журналисты, его заинтересовало то обстоятельство, что Матуска был владельцем карьера. Где дробят камни, там используют взрывчатку. Чтобы найти преступника, надо было обнаружить источник, где он мог раздобыть динамит.

Хабли отправился в дом Матуски на Гофгассе, 9, якобы для того, чтобы выяснить у господина промышленника некоторые подробности. Его не оказалось дома. Десятилетняя дочь Матуски Габриелла сказала следователю, что он уехал на свой карьер.

— Будьте так любезны, фрейлейн Матуска, скажите, где это? — спросил следователь Хабли.

— Возле Санкт-Пельтена.

Он поблагодарил, отправился по свежему следу и вышел на имя баронессы Форг-Юнг. Карьер, как оказалось, принадлежал не Матуске, а баронессе, сдавшей его в аренду.

Хабли без труда нашел подрывника Вейнерта и стал его расспрашивать: — Когда господин промышленник арендовал эту каменоломню?

— Примерно в апреле.

— И пользовался ею?

— Собственно говоря, нет. Однако ежемесячно платил сто пятьдесят шиллингов.

— Вам он тоже платил?

— Естественно. И регулярно. Понимаете, господин, сначала всем показалось, что он действительно хочет возобновить работы. Пошел в управление в Санкт-Пельтен, оформил бумаги, чтобы получать взрывчатку, но потом ничего не предпринимал, только забавлялся.

— Чем забавлялся?

— Послал меня на завод в Веллерсдоф и дал деньги на двадцать килограммов взрывчатки и сотню капсюлей-детонаторов. Я купил еще трубки, применяемые при проводке воды или газа, мы их разрезали и наполнили тринитрофенолом. Ну, а потом господин шеф поджег их вон под той скалой.

Йожефу Хабли больше ничего не было нужно. Он сел в поезд и поехал прямо в Будапешт, где сел за стол и стал писать. На следующий день утром он передал в Будапештское полицейское управление рапорт о выплате ему объявленной за поимку преступника награды в размере пятидесяти тысяч пенге.

«Предъявляю вам запрос о выплате награды, — писал Хабли, — и сообщаю, что виновником катастрофы является Зильвестр Матуска, проживающий в Вене на Гофгассе, 9, владелец недвижимости и завода, родившийся 29 января 1892 года в Чантевеши в Венгрии, женат, отец десятилетней дочери. В качестве доказательства своего утверждения сообщаю о следующих обстоятельствах: Матуска утверждал в адресованном дирекции железной дороги аргументированном требовании о выплате компенсации, что ехал в австрийском пассажирском вагоне экспресса ФД-10, сошедшем с рельсов около станции Торбадь. Его утверждение было напечатано и в прессе. Это ложь. Матуска лгал! Если бы он находился в том вагоне, то в лучшем случае был бы тяжело ранен, а скорее всего был бы мертв, поскольку этот вагон был полностью раздавлен. Из этого следует, что Матуски вообще не было в поезде. Он положил на рельсы взрывчатку, поджег ее, а потом выдал себя за потерпевшего пассажира, чтобы отвлечь внимание следователей и обеспечить себе алиби».

Матуску арестовали и обнаружили изъяны в его алиби. Господин промышленник купил в Будапеште билет в Вену, сел в экспресс и позаботился о том, чтобы показаться на глаза многим людям. На первой же остановке он незаметно сошел, взял такси, водитель которого позже дал показания против него, доехал с ним до Торба ди, обогнав поезд, пристроил на железнодорожном полотне взрывчатку и подождал пока произойдет крушение поезда. Затем смешался с теми, кто пережил катастрофу, и обращал на себя внимание, чтобы вновь иметь как можно больше свидетелей.

Многое прояснилось, но в Будапеште в камере-одиночке все еще находился Андьял, и полковник Фаркаш ждал, пока «коммунист» размякнет. Йожеф Андьял не выдержал психологического давления. В ночь с 29 на 30 сентября в камере он вскрыл себе вены заостренной металлической тюремной вилкой. Полковник Фаркаш принял самоубийство за признание и был убежден, что на этом дело закончено.

Его радость была недолгой. 7 октября 1931 года в девять часов утра был арестован Матуска, надворный советник Валь объявил его подследственным и вызвал будапештских коллег, чтобы они незамедлительно прибыли и приняли участие в допросах.

Зильвестр Матуска вел себя весьма уверенно. Все отрицал. Однако против него выступили лучшие криминалисты, имелся ряд улик, изобличающих его, и надежд на благополучный исход дела у него было мало.

Одной из серьезнейших улик были брюки Матуски. Многие заметили, что Матуска был одет в модный костюм с брюками, которые назывались брюки «гольф». Они были новые, их мало носили, однако карманы их пожелтели. Химическая экспертиза показала, что пятна были оставлены тринитрофенолом, который преступник непродолжительное время прятал в карманах.

16 октября 1931 года Матуска под давлением улик сознался. Выяснилось, что и остальные крушения поездов были делом рук Зильвестра Матуски. Он работал в одиночку, без помощников.

Многократный убийца предстал перед судом 15 июня 1932 года. Перед судьями и присяжными должен был разыграться один из сенсационных процессов, на который съехались газетчики со всей Европы. Однако сенсации не получилось, поскольку Матуска переиграл роль сумасшедшего.

Судебные эксперты — специалисты в области психиатрии — неделями обследовали Матуску. Наконец советник, профессор доктор Хевель и университетский профессор доктор Бисхоф пришли к выводу, что Матуска способен нести ответственность за свои действия.

А американский психоаналитик доктор Герберт Хейг заявил репортеру Габе, что Матуска садист, которому доставляет удовольствие мучить других. Ему было мало мучить или убить одну женщину, он нуждался в массовой бойне. Дело в том, что в его случае извращенность соединялась с болезненной манией величия. Ему недостаточно было просто убивать, им владела навязчивая идея совершить крупное преступление, которое бы его прославило. И это ему удалось.

Венский суд судил Матуску только за железнодорожную катастрофу в Анзбахе, то есть за преступное действие, совершенное на австрийской территории. Его приговорили к шестилетнему тюремному заключению с содержанием в тюрьме с усиленным режимом.

Однако его не отправили в тюрьму, а увезли в Будапешт, где за крушение поезда у Биаторбади приговорили к смертной казни через повешение. Однако приговор не был приведен в исполнение, поскольку преступник был арестован в Австрии, где не существовало смертной казни. Поэтому в Будапеште первоначальный судебный приговор вынуждены были заменить на пожизненное тюремное заключение.

Убийца закончил свою жизнь в австрийской тюрьме, где пробыл шесть лет. Там он написал несколько романов и киносценариев. Все о своих преступлениях.

Согласно одной версии, нацисты после «аншлюса» Австрии перевели его в концентрационный лагерь, где он затем был незаметно застрелен, согласно другой — Матуска отбывал свой срок в венгерской тюрьме Чиллаг-бортон в Шегедине, откуда при освобождении Венгрии Советской Армией сбежал и исчез.

В 1953 году в печати проскользнуло сообщение, что он якобы погиб во время войны в Корее.

(В. П. Боровичка. Невероятные случаи зарубежной криминалистики. — М., 1991)

ДЕЛО ПИТЕРА МЕНТЕНА

Поезд Роттердам-Варшава отходил вечером. На перроне было многолюдно. У мягкого вагона стояла вся семья Ментенов. Отец, мать, брат и жена провожали Питера, отбывавшего через Варшаву в далекую Галичину.

— Помни, Питер, — внушал отец, — ты едешь во Львов как представитель фирмы, однако не в том суть... Обживайся, но не забывай о Карпатах: там богатство — лес, в котором так нуждается Европа, нефть, газ... Теперь в те края понаедет немало людей с деньгами. Для начала хватит с тебя и ста тысяч долларов. А если понадобится еще — известишь! Жду, что возвратишься богачом.

— Все сделаю, отец! Вам не придется краснеть за меня. Берегите Элизабет.

Прощанье, поцелуи... И двадцатитрехлетник коммерсант — представитель одной из известных голландских фирм — вскочил на ступеньку тронувшегося уже вагона.

Поселки и города мелькали как в калейдоскопе. Питер всматривался вдаль. Воображение уже рисовало ему гористую местность, где деньги преумножаются без труда, потому что земные недра там богаты нефтью и газом, а горы покрыты прекрасными лесами. Обо всем этом рассказывал ему отец, который в поисках нефти побывал в Карпатах незадолго до первой мировой войны. Теперь, в 1923 году, старый Ментен жил в Роттердаме и был владельцем нескольких бумажных фабрик, которым требовалась древесина.

Обосновавшись во Львове, Питер вызвал туда жену. Время от времени фирма, которую Ментен представлял, напоминала ему о необходимости активизировать свою деятельность, заключать больше сделок. Интересы фирмы он понимал, но свои — ставил выше всего и деятельно искал случая вложить капитал в собственное предприятие, приобрести независимость.

Это же настоятельно рекомендовали ему сделать другие хозяева-немцы. Перед тем как двинуться в далекую дорогу, он не преминул побывать в немецком разведывательном центре, где, обращаясь к принявшему его господину, сказал:

— Мой план, господин майор, прост и надежен: в Польшу я приеду в роли представителя голландской торговой фирмы. Кое-какие связи у меня благодаря семье имеются...

— В целом ваш план приемлем, — согласился майор и добавил, указав поворотом головы на дверь в соседнюю комнату, — а вот оберлейтенант Пауль Остен разработает с вами детали.

В 1929 году Питер оставил работу в голландской фирме и начал ходатайствовать о получении польского подданства. В одном на архивов найдена регистрационная карточка, содержащая биографические сведения о Питере Николаасе Ментене, с приложенными к ней фотокарточками. Она была заполнена во Львове 13 марта 1929 года. Получив польское подданство, Ментен решил приобрести в Карпатах земельный участок и лес.

В начале осени он отправился из Львова в Сколе, к месту приобретаемого поместья.

Ментен ехал в дорожном экипаже, в котором восседал с видом заправского помещика, горделиво поглядывая на лежащие по пути усадьбы магнатов, вовсе не являвшиеся его, Ментена, собственностью.

— Пока! — вырвалось у него вслух.

— Простите? — переспросил нерасслышавший спутник.

— Нет, ничего. — Ментен улыбнулся своим мыслям. — Я хотел сказать, что когда едешь не в автомобиле, а как мы с вами сейчас, по старинке, в экипаже, гораздо больше примечаешь вокруг.

Двигались не спеша. Все хлопоты остались позади, купчие с помещиком Пистенером и с окрестными лесовла-дельцами подписаны. Предстояло лишь выбрать место для господской усадьбы.

— Поселюсь, должно быть, в Сопоте, — говорил Ментен, то ли размышляя вслух, то ли желая услышать мнение своего спутника. — Все уверяют, что в окрестностях этого села уж очень красивые места.

— О, да! Вы останетесь довольны, герр Ментен.

— Почему «герр»? — укоризненно прервал собеседника Питер, — «пане Ментен»!

Собеседник, разумеется, не возражал. Этот Ментен действительно стал паном в здешних местах и немалым: как-никак, около четырех тысяч гектаров земли уже закупил.

За Николаевом остановились перекусить. Распили пузатую бутылочку рома и после недолгого отдыха поехали дальше. «Пан» Питер залюбовался открывающимся с небольшого холма видом.

— Раздолье-то какое!

От села Верхнее Синевидное дорога шла над быстрой горной речкой Стрый с кристально чистой водой. Осмотрели несколько сел — Подгородцы, Сопот, Урич. Одно краше другого! Выбор остановили, как заранее и предполагалось, на Сопоте.

— Место, действительно, прекрасное, — признал Питер. — В стороне, не на проезжей дороге, где все на виду.

Четыре тысячи гектаров были только началом. Вскоре Ментен проложил к своим лесным угодьям узкоколейку. Древесину по ней отправляли и в Голландию, и в Германию, и бог весть еще куда. Ментен постепенно стал одним из самых богатых в Польше землевладельцев. Многим владел он, но сам себе не принадлежал.

Когда 22 июня 1941 года гитлеровские войска напали на Советский Союз, в рядах оккупантов продвигался на восток и Ментен. Уже в форме офицера СС.

СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

7 июля 1941. Село Подгородцы. Вершина лета. По народной традиции ее отмечает праздник Ивана Купалы. В канун праздника жгут на лугу костры, в чаще леса ищут сказочный цветок папоротника, у реки девушки плетут и бросают в воду веночки — гадают о счастье, о суженых...

В том году, первом из тяжких лет оккупации, было, разумеется, не до папоротникового цвета. Но древняя традиция напоминает о себе всякий год, а в тяжелый — даже сильнее. Молодёжь не собралась веселой толпой за селом водить хороводы, и старые и малые сидели по домам. Кое-кто решился пойти в церковь, приодевшись в праздничное, не зная, что день Ивана Купалы станет для подгородцев страшным днем.

Неожиданно на улицах села появились полицаи. Они стучали в ворота, в двери хат, приказывали тотчас же собираться всем у пистенеровского дома..Кто не шел — выволакивали на улицу и под дулами карабинов гнали на пригорок, к месту сбора.

Гонимые шли целыми семьями — отцы, матери, дети. Мужчины в киптариках — карпатских безрукавках — и вышитых сорочках, женщины в нарядных платьях, в наброшенных на плечи веселых цветастых платках. Но на лицах у всех было недоумение и страх. Предчувствовали недоброе. Кто-то о чем-то предупреждал, кто-то советовал, но в голосах звучала растерянность.

Конвоируемую толпу обогнала военная машина с фашистами — солдатами и двумя офицерами. Она остановилась у дома Пистенера.,

Согнанные туда люди узнали в одном из прибывших офицеров-эсэсовцев бывшего здешнего лесопромышленника Питера Ментена. Солдаты в гитлеровской форме с автоматами наперевес стояли поодаль. На пригорке сгрудившаяся толпа селян оказалась окруженной цепью полицаев с карабинами. Комендант полиции Филипп Миллер, предатель из числа местных жителей, юлил возле офицеров.

Ментен не спеша обвел толпу своими бесцветными глазами. И взгляд его словно говорил: — Теперь вы узнаете, кто я такой. Эти мысленно произнесенные Менте-ном слова — не домысел автора. Сам Ментен впоследствии рассказывал своему шоферу об «акции» в Подгородцах, трактуя расправу как героическое деяние арийца. Он нисколько не сомневался, что вправе покарать мученической смертью тех, кто, как он говорил, участвовал в распределении его земли между крестьянами после воссоединения западных украинских земель с Советской Украиной.

Очевидцы рассказывают, что яма, в которую падали убитые, была примерно пяти метров в длину и двух с половиной — в ширину. Возле нее прохаживался с тростью в руке Ментен.

Свидетельствует Иван Герак:

«В 1936-1938 годах я работал у помещика Пистенера в селе Подгородцы. В селе Сопот жил помещик Питер Ментен, владевший многими земельными угодьями и лесами. Между Ментеном и Пистенером часто возникали споры из-за земли, доходившие до судебных тяжб. Ментена затем арестовали польские власти...

7 июля 1941 года в село приехали фашисты, и кто-то из односельчан сказал, что гитлеровцы будут расстреливать людей. Пошел я к дому Пистенера. Увидел толпу во дворе, и тут же — яму. Около нее стояли два офицера и комендант полиции Миллер, а рядом — немецкие солдаты и полицаи. В одном из офицеров я узнал бывшего помещика Питера Ментена. Через несколько минут по команде Ментена из дома Пистенера начали выводить к яме многих наших односельчан. Полицаи вели их, толкая прикладами карабинов. На моих глазах по команде Ментена были расстреляны Владимир Пис-толяк, Альфред Степан, Петр Старжинский, Алексей Новицкий и его жена Бронислава, а также мужчины-евреи: Ляста, Феваль, Эйзик, Хомуш, Пинькас, Бенц, Май лик, Нейман и многие другие. В тот день фашисты убили около тридцати человек. Из этой страшной картины мне навсегда запомнилось, как Петр Старжинский у ямы крикнул Ментену и Миллеру: «Спасите меня, в чем я виноват?» Питер Ментен взмахнул рукой, последовала автоматная очередь, и Старжинский упал в яму. После Старжинского подвели к яме Алексея Новицкого и его родственника Альфреда Степана»...

Жители Подгородцев рассказывали, что в ночь на 8 июля 1941 года из дома коменданта полиции Миллера раздавались пьяные голоса. Надрываясь, «победители» — среди них и Питер Ментен — отмечали расправу над людьми. Утром гитлеровцы уехали во Львов.

28 августа 1941 года — дата второй «акции» Ментена, когда под его началом был произведен еще один массовый расстрел в Подгородцах.

Свидетельствует Иван Якуца:

«В конце августа в село еще раз приехали фашисты, которыми командовал Ментен, и снова согнали к дому Пистенера более сорока человек — женщин и детей еврейских семейств и расстреляли их».

Очевидцами этого расстрела были Дмитрий Ключак и Каролина Тузимек, ныне гражданка Польской Народной Республики. Она рассказывает:

«Я видела, как по указанию Ментена расстреливали людей в Подгородцах, где' я тогда жила. Экзекуция продолжалась более часа. Ментену тогда было около тридцати пяти лет. Одет он был в фашистский мундир».

Голландская газета «Де Ваархейд» в статье «Останки ста пятидесяти жертв в массовой могиле в Уриче» 23 июня 1977 года писала:

«В массовой могиле вт Уриче найдено сто пятьдесят жертв. В яме размером шесть метров пятьдесят сантиметров на три метра пятьдесят сантиметров найдено девяносто четыре черепа взрослых и двадцать — детей, а также кости еще двадцати-двадцати пяти жертв; найденные бутылочки с сосками и детские игрушки дают основание допускать, что среди жертв были и грудные младенцы. Согласно выводам специалистов, найденные черепа дают основание утверждать, что здесь дело идет о массовой экзекуции, ибо многие из них имеют огнестрельные раны в затылочной кости. Ментен обвиняется в том, что принимал участие в экзекуции, которая производилась 27 марта 1941 года в селе Урич».

О том, что произошло на окраине Урича в августе 1941 года, рассказали очевидцы.

Свидетельство Германа Шляйфера:

— Мой отец поселился в Уриче в 1936 году. Спустя два года приехал туда и я. Работал на временной работе, постоянной не было. Лишь когда Львовщина стала советской, я получил постоянную работу. Мой отец хорошо знал Ментена. В 1941 году наша семья узнала, что в селе Подгородцы совершен массовый расстрел советских людей. В конце августа на околицу села Урич приехала группа гитлеровцев и мой отец сказал, что среди них — Ментен. После обеда начали сгонять людей а дом Норлихта. Выводили по два-три человека к яме и там их расстреливали. Расстрел продолжался до позднего вечера. В тот день были расстреляны моя жена, двое детей, многие родственники.»

14 декабря 1977 года особая палата Амстердамского окружного суда вынесла обвинительный приговор. Ментен был признан виновным в преступлениях против человечества. За массовые расстрелы в селе Подгородцы Сколевского района Львовской области в июле 1941 года военный преступник был осужден к пятнадцати годам лишения свободы.

Прошло некоторое время, и вдруг из Голландии пришло известие: кассационный суд Нидерландов 29 мая 1978 года вынес решение о пересмотре дела нацистского преступника Питера Ментена.

Кассационный суд принял во внимание заявление адвоката о том, что Ментен был раньше судим за сотрудничество с гитлеровцами и не может быть судим вторично за то же преступление. Такой довод несостоятелен с точки зрения нидерландских законов, и окружной суд Амстердама специально указал на это в приговоре: «Суд пришел к выводу, что предъявленные теперь Ментену обвинения не совпадают с теми, за которые подсудимый понес наказание в 1949 году».

Яснее не скажешь. В 1949 году Ментену было предъявлено обвинение в том, что он во время второй мировой войны совершил преступления, предусмотренные статьей 101 уголовного кодекса Нидерландов и статьей 24 особой части этого кодекса, то есть обвинение в сотрудничестве с врагом и в грабеже имущества у мирного населения на оккупированных территориях с использованием при этом власти, данной ему оккупантами. Других обвинений Ментену тогда предъявлено не было.

А в 1977 году окружной суд вынес приговор на основании статьи 27-а особой части уголовного кодекса Нидерландов, предусматривающей наказание за совершение военного преступления против человечества, в частности за непосредственное участие в массовых акциях по уничтожению людей. В 1949 году Питеру Ментену не предъявлялись обвинения в уничтожении людей на территории Советского Союза, поскольку об этих преступлениях еще не было известно.

Наступило лето 1980 года, шел четвертый год судебного разбирательства дела Ментена в судах Голландии.

9 июля 1980 года Роттердамский окружной суд вынес обвинительный приговор П. Ментену.

В приговоре суда указано, что суд отклоняет кассацию на повторное проведение следствия и считает доказанным обвинение, предъявленное Ментену, считает также доказанными преступные деяния, совершенные обвиняемым, и приговаривает его к лишению свободы сроком на десять лет и к денежному штрафу в размере 100 тысяч гульденов. При отказе от уплаты указанной суммы штраф должен быть заменен лишением свободы сроком на шесть месяцев.

В январе 1981 года Верховный суд Голландии подтвердил приговор нацистскому военному преступнику П. Ментену.

(Б. Антоненко. На преступнике свастика. — М., 1982)

СЛУЧАЙ С САМОЛЕТОМ DC-3

Человек бежал по шпалам железной дороги «Кана диан нортерн рэйлуэйз» уже добрых тридцать минут и тяжело дышал. Бежал со стороны мыса Кап-Тур-мант, изредка останавливался, оттирал пот и смотрел в даль — может быть увидит тех, кого искал. Он знал, что они ремонтируют железнодорожное полотно, но понятия не имел, куда они дошли. Затем увидел на рельсах дрезину, остановился, стал кричать и размахивать руками. К нему подъехали.

— Что случилось, Патрик? — спросил его сидевший впереди человек.

— Ужас! Самолет! Он упал и разбился!

— Какой самолет?

— Тот, что пролетает здесь в одиннадцать сорок пять, следуя из Монреаля через Квебек-Сити в Бе-Комо. Компании «Квебек эйруэйз». Я ловил лососей и услышал гул. Как всегда, взглянул на пролетавший самолет. Затем посмотрел на часы. Он опаздывал на пять минут. Вдруг послышался треск, что-то в нем разорвалось. Он раскололся и стал падать.

— Где он упал?

— На Кап-Турмант. Это ужасно. Все мертвы.

— Ты был там?

— Да. Прибежали и лесорубы. Мы долго не могли подойти близко, потому, что там густые заросли, но все же добрались до места катастрофы. Там стояла страшная вонь. Садись на дрезину и поезжай за помощью.

Патрик Симар был рыбаком из поселка Сол-о-Кошон на северном берегу залива Святого Лаврентия. Стояла осень. Было 9 сентября 1949 года. Дул сильный ветер, поэтому рыбак еще до обеда вытянул сеть и отправился домой. Тогда он и увидел катастрофу.

Самолет летел в безоблачном синем небе так же, как и в любую другую пятницу. Вспышка, белое облачко, самолет повернул в сторону, словно на что-то натолкнулся. Только после этого раздался взрыв, и самолет врезался в холм на Кал-Турманте. Патрик Симар знал, что самолет направлялся в Бе-Комо, откуда затем должен был следовать в Сет-Иль. Но он упал где-то в лесу.

Патрик бросился к месту катастрофы. Около часа он продирался сквозь густые заросли, пока не отыскал обломки. Куски дюраля, открытые чемоданы с высыпавшейся одеждой, разбитые сиденья. И всюду мертвые: мужчины, женщины, дети, три пилота в форме и стюардесса. Он понял, что уже не сможет никому помочь, и побежал назад по склону, а затем по железнодорожному полотну к бригаде ремонтных рабочих.

Когда он рассказал им, в чем дело, они вскочили на дрезину и, работая рычагами, помчались в сторону поселка Святого Йоахима, находящегося в пятнадцати милях. Старший позвонил в Квебек в аэропорт «Ансь-ян Лоретт», откуда специальная служба передала сообщение дирекции компании «Канадиен Пасифик эйр-лайнз», которой принадлежала фирма «Квебек эйру-эйз».

Президент фирмы Грант Макконанчи сидел за огромным письменным столом, смотрел в бумаги, но не воспринимал их содержания, а тихо уже в который раз повторял:

— Ведь «Дуглас-3» надежная машина, и капитан Ларен был одним из самых опытных пилотов. Что могло произойти? Почему на борту самолета произошел взрыв? Гидравлика, запасные батареи, огнетушитель — больше ничего. Очевидно, причиной взрыва стало нечто, не принадлежавшее к техническому оснащению самолета. Комиссию возглавит Франк М. Фрэнсис. Это лучший специалист, который есть в нашем распоряжении. А следственное управление «Канадиен Пасифик» пусть направит инспекторов Беланжера, Перроля и Гастона Делорме. А вы, господин Мартен, позвоните следователю Марса. Пусть все приступают к делу. Я выезжаю в Святой Йоахим немедленно.

Место, где произошла катастрофа, не очень удалено от Квебека — всего около четырехсот километров. Члены комиссии добрались до станции Святой Йоахим уже около пяти часов вечера, сели на дрезину и отправились в горы той же дорогой, которой бежал рыбак Патрик Симар. Уже стемнело, и, приступай к осмотру места трагедии, они вынуждены были зажечь факелы.

Идентификация трупов не составила труда. После падения самолет не загорелся, поэтому остались невредимыми чемоданы, документы пассажиров и бортжурнал, в котором об аварии не было ни слова. По тому, как винты самолета врезались в землю, с самого начала было ясно, что моторы работали нормально. Винты вращались до тех пор, пока лопасти не врылись в глину. Батареи были в порядке, огнетушитель не взорвался. Взрыв не мог быть вызван какой-либо технической неполадкой.

У Франка Фрэнсиса было несложное задание. Когда утром взошло солнце, и полицейские осмотрели обломки самолета, стало ясно, что взрыв произошел в грузовом отсеке и не был результатом технической неполадки. Таким образом, причины аварии самолета DC-3 — D280/CP-CUA должна была расследовать полиция. Члены комиссии вернулись в Квебек. Следствие повели сотрудники Королевской канадской дорожной (конной) полиции. Эта уголовная полиция имела хорошую репутацию и считалось, что она принадлежит к числу лучших полицейских.

Королевская канадская дорожная полиция располагала современными лабораториями, а криминалисты из Квебека, Монреаля, Торонто или Ванкувера могли потягаться знаниями и умением с мировой элитой в своей области. Расследование аварии самолета DC-3 вошло в историю мировой криминалистики.

Была создана специальная следственная комиссия. Ее шефом был назначен инспектор Рене Белек. В его распоряжение поступили сержант Жерар Удэ, прекрасный детектив, начальник уголовного отделения из Квебека Эме Гуйеметт и капитан Альфонс Матт. Все они без промедления приступили к расследованию.

— Напомню вам еще одну существенную деталь, господа, — начал Рене Белек. — Однако вовсе не потому, что недооцениваю ваш опыт. Взрыв произошел в грузовом отсеке самолета, а точнее — в багажном отделении, в котором находились чемоданы и часть груза из Монреаля. Это было сделано для того, чтобы ускорить разгрузку. Все чемоданы и приготовленный груз предназначались для Квебека. Там все багажное отделение сначала освободили, а затем погрузили чемоданы пассажиров, летевших в Бе-Комо, и какой-то груз. А это означает...

— Это означает, господа, — перебил его инспектор Гуй-еметт, — что взрывное устройство попало на борт самолета в аэропорту «Ансьон Лоретт» в Квебек-Сити.

Естественно, полицейские изучили список пассажиров. Десятки опытных детективов отправились туда, где жили погибшие. Расспрашивали соседей, проверяли полученную информацию, пытались найти мотив преступления. Почему кто-то неизвестный подложил в самолет бомбу замедленного действия? Какая для этого была причина? Речь шла о политическом покушении или изощренном убийстве?

«ЖЕНЩИНА, НА КОТОРУЮ НИКТО НЕ ОБЕРНЕТСЯ...»

Аэропорт «Ансьон Лоретт» находится в западном пригороде Квебека, неподалеку от берега Святого Лаврентия. Уилли Лямонд работал у весов в зале отправления.

— Господин Лямонд, вы дежурили девятого числа во второй половине дня? — спросил инспектор Гуйеметт.

— Да.

— Отправляли багаж?

— Взвешивал его и выдавал номерки.

— Вы помните пассажиров?

— Почти не помню. Я больше смотрю на чемоданы.

Иногда, правда, перебросишься с пассажирами парой слов, но как правило, здесь приходится работать очень быстро.

— Не показался ли вам кто-нибудь из пассажиров подозрительным?

— Нет.

— Что еще грузили? Кажется, какой-то груз?

— Посылки, как обычно. На северное побережье посылают много товаров авиапочтой.

Полицейским предстояло трудное дело. Они должны были проверить все отправленные посылки. Нелегко оказалось установить получателей и отправителей, однако это принесло результаты. Один из следователей группы капитана Матта позвонил из Сен-Симеона — городка, расположенного в ста милях от Квебека. Дело в том, что оттуда была отправлена одна из посылок. На ней был адрес отправителя, и служащий аэропорта Лямонд записал в журнал: «Дельфи Бушар. Сен-Симеон».

— Вы хорошо меня слышите, капитан? — кричал в телефонную трубку следователь. — Представьте себе, что в Сен-Симеоне никогда никакой Дельфи Бушар не проживал и не проживает. Тут вообще такого имени не слышали.

Фиктивный отправитель. Посылка предназначалась для отдаленного Бе-Комо. Сержант Удэ сел в первый же самолет и вскоре после приземления выяснил, что получателя посылки Альфреда Пиуффа тоже никогда в

Бе-Комо не существовало. Инспектор Белек вновь отправился в квебекский аэропорт и еще раз допросил служащего «Квебек эйруэйз» Лямонда.

— Так-так, подождите, — вспоминал тот, — кажется, это была увесистая посылка. — Согласно записи она весила немногим более восемнадцати фунтов.

— Да, теперь я вспомнил очень хорошо. Женщина, сдавшая посылку, должна была заплатить два доллара семьдесят два цента. Посылку ей помог донести таксист. Она дала мне три доллара, получила квитанцию и ушла.

— Как она выглядела?

— Обыкновенная женщина. Толстая баба.

— Пожилая?

— Не очень.

— Волосы?

— Если не ошибаюсь, то очень темные, возможно, даже черные.

— Какие-нибудь особые приметы?

— Абсолютно никаких. Серая мышь, женщина, на которую никто не обернется.

— А таксист?

— Таксиста я не запомнил. Он положил посылку на весы и ушел. Да, желтое такси фирмы «Йеллоу кэбе», но это все, что я заметил.

Целая бригада полицейских в гражданском бросилась разыскивать таксиста. Было довольно непросто отыскать среди тысячи таксистов нужного им человека. Но инспектору Гуйеметту сопутствовала удача. Один из таксистов, по фамилии Грабовски, сообщил, что коллега рассказывал ему о толстой клиентке, которую он возил с тяжелым грузом в аэропорт, а потом обратно в город. Она еще была немного чокнутая.

— Как зовут таксиста?

— Поль Анри Пелетье. Это мой приятель. Если хотите, я дам его адрес.

К нему немедленно поехали, и Поль Анри Пелетье рассказал следующее:

— Она точно была чокнутая. Поэтому мне и запомнилась. Ей было примерно тридцать, может, сорок лет. Темные волосы. Глаза тоже. Я подобрал ее у вокзала Пале. Она тащила коробку, села и за всю дорогу рта не раскрыла.

— Куда вы ее отвезли?

— В аэропорт.

— Почему вы помогли ей нести посылку до самых весов?

— Все очень просто, Она хотела ехать назад в город и не заплатила. Поэтому я пошел с ней в зал аэропорта, чтобы она не удрала через другой выход. Люди — свиньи. Да, если вас это интересует, то эта посылка весила точно восемнадцать фунтов. Я это запомнил.

— Куда она отправляла посылку?

— Этого я не знаю. Я подождал, пока она заплатит, а потом мы вместе вернулись к машине. Она и тогда не сказала ни слова.

— Куда вы ее отвезли? Домой?

— Где там! Сначала она сказала, что выйдет у отеля «Замок Фронтенак», но когда я подъехал, к входу в отель, вдруг передумала. Попросила подъехать с другой стороны. Я развернулся и объехал здание. Она заплатила, вышла и на своих коротких толстых ногах стала переваливаться по ступенькам. Мгновение в наблюдал за ней, потом отправился к отелю на...

— В каком направлении она пошла?

— Вниз, по направлению к Лоуэр-Таун. Ее внешность соответствовала этому заброшенному кварталу. ■

У инспектора Гуйеметта было такое чувство, словно он вышел на важный след, но не знал, что предпринять дальше. Разыскивать подозреваемую согласно описаниям таксиста — все равно что искать иголку в стоге сена. Инспектор Гуйеметт вынужден был вернуться на исходные позиции. Снова и снова он и его люди изучали биографии родственников и близких погибших пассажиров. Когда он занимался проверкой Риты Гай, то сверкнул лучик надежды.

Ее мужа звали Альбер Гай, ему было тридцать два года, в 1937 году он женился на Рите, урожденной Морель, и у них была четырехлетняя девочка. Он работал ювелиром. Его магазин находился на одной из отдаленных от центра улиц. И о нем была запись в полицейском архиве: 24 июня он был оштрафован в размере 25 долларов за ношение незарегистрированного оружия. Тогда его задержали и оставили переночевать за решеткой. В этом не было бы ничего особенного, если бы не одно обстоятельство.

Вечером 23 июня он подкарауливал кого-то перед ресторанчиком «Монте-Карло». Когда на тротуаре появилась официантка, спешившая на работу, он преградил ей дорогу и с револьвером в руке попытался помешать ей войти в здание. Она оттолкнула его и позвала на помощь. Затем вбежала в ресторан. Альбер Гай тоже. Следом за ним бросился полицейский, услышавший крики. Полицейский арестовал и увел его.

Официантку звали Мари-Анж Робитей. Восемнадцатилетняя девушка была очень красивой. Она жила вместе с родителями на улице Руа, 205. В полицейской картотеке не значилась.

За девушкой послали машину.

— Послушайте, Мари-Анж, мы не собираемся вас терзать. Однако мы попали в затруднительную ситуацию и очень просим вас помочь нам, — сказал инспектор Гуйеметт, а Белек добавил:

— Мы разыскиваем одну женщину и думаем, что вы ее знаете. Помогите ее найти, и мы оставим вас в покое.

— Ей около тридцати лет.

— Она, скажем так, довольно внушительной комплекции, — добавил Белек.

— У нее темные глаза, и очень темные волосы.

— Одевается она небрежно, — сказал инспектор Белек.

— А что вам надо от меня?

— Мы хотели бы узнать, не встречалась ли эта женщина с Альбером Гаем.

— Встречалась.

— Как ее зовут?

— Маргерит Питр.

— Не знаете, где она живет?

— На улице Монсеньер-Говро, 49.

Маргарит Питр была безупречным человеком. Работала официанткой, развелась е первым мужем, затем снова вышла замуж за Артура Питра. Она была родом из Квебек-Сити, урожденная Руст. У нее было два брата. Женеро Руст был инвалидом, мог всего пару шагов сделать на костылях. Почти все время он сидел в инвалидной коляске. Он выучился на часовщика, и у него была небольшая и основательно запущенная часовая мастерская на улице Святого Франсуа. Согласно полицейским справкам, он вел безукоризненный образ жизни. Второго брата звали Жан Мари Руст. Он также не значился в полицейской картотеке.

— А что представляет из себя Альбер Гай? — спросил инспектор Гуйеметт у коллеги Белека, когда они вернулись в управление.

— Ничего достойного внимания, — сказал инспектор Белек. — Родился в 1917 году. Отец железнодорожный рабочий. Наши парни где-то откопали, что в школе он был неисправимым фантазером. Такой тип людей: вот когда стану президентом, тогда увидите, как, я это сделаю!.. Но внимание, Гуйеметт. Вот, послушайте, что говорится в справке: во время войны работал на арсенале Квебека, и чтобы подзаработать, торговал часами и бижутерией. В это время он и познакомился, с Ритой Морель и женился на ней.

То, что он работал на военном арсенале, где имел дело с оружием и боеприпасами, еще само по себе ничего не означало. Его дальнейшая судьба также не многое прояснила. Сет-Иль — город, расположенный в глубинке, на берегу залива Святого Лаврентия. Гай переехал туда с женой, открыл ювелирный магазин, но не имел успеха. Поэтому в 1948 году он вернулся с семьей в Квебек и открыл небольшой магазинчик на Сент-Савер-стрит.

— А вот, наконец мы добрались до важной информации, — продолжал инспектор Белек. — Соседи по Сент-Савер-стрит сообщили нам, что этот Гай совсем не ангел. Дело в том, что у него есть любовница. И очень молодая. Одни говорили, что ей шестнадцать, другие утверждали, что семнадцать лет.

— Имя? — нетерпеливо спросил Гуйеметт.

— Никель Кот.

— Никель Кот, — повторил инспектор Гуйеметт. — А что его жена? Знала ли она об этом?

— Кажется, знала, но молчала.

— О боже! Почему же?

— Потому что была умным человеком и верила, что это всего лишь кратковременное увлечение. Молодая девушка его бросит, и он снова вернется домой.

— Он ушел к любовнице?

— Нет. Это я образно сказал.

Контора компании «Квебек эйруэйз» находится в отеле «Замок Фронтенак». Оттуда автобусы отъезжают в аэропорт. 9 сентября Альбер Гай проводил свою жену Риту.

— Я обратила на них внимание, — рассказывала служащая компании Люсиль Левек. — У дамы в руках был огромный букет роз, а господин с ней так прощался, словно она летела бог знает куда. Они целовались. А когда после аварии я его снова увидела среди родственников погибших, то он сидел вон там сбоку в кресле. С ним была маленькая девочка. Он сильно плакал.

Было установлено, что он весьма демонстративно проявлял свое отчаяние по поводу смерти жены. Трое суток он не смыкал глаз у гроба погибшей, а во время панихиды в костеле Святого Роша плакал навзрыд. Все это бросалось в глаза, и ничего более. Подозрение оставалось подозрением, и следователи не продвинулись дальше ни на шаг.

Куда больше повезло экспертам из монреальской лаборатории Франшеру Пепену и Бернарду Пекле. Они должны были найти следы взрывчатки среди обломков самолета и установить, что это была за взрывчатка.

Стали известны два важных обстоятельства. У взрывного устройства был совершенный взрывной механизм, и преступник, спланировавший покушение, отнюдь не был халтурщиком. Он до мельчайших деталей продумал свою акцию. Он разбирался в расписании полетов, уточнил полетные часы. Дело в том, что если бы самолет в тот роковой день не опаздывал на пять минут, то взрыв произошел бы над заливом. Обломки самолета были бы похоронены на глубине, и никто никогда не раскрыл бы причины катастрофы.

Профессору Монреальского университета Бернару Пекле и его коллеге удалось установить, что взрыв произошел, по всей вероятности, от использования динамитных зарядов, используемых в лесной промышленности и сельском хозяйстве при корчевании пней. Взрыватель мицы, вероятно, был механическим. По небольшим осколкам отлакированных синих пластин эксперты установили, что в мине использовался источник тока типа «Эвереди-10».

Перед домом Маргерит Питр постоянно находился патруль с таксистом. Они ожидали, когда она, наконец, выйдет из дома. Во время войны она также работала на квебекском военном арсенале, была знакома с Альбером Гаем, даже встречалась с ним и одалживала у него деньги. Те, кто пошли по следу молодой любовницы Гая, установили, что Никель Кот и Мари-Анж Робитэй — одно и то же лицо. Когда она убежала из дома, то скрывалась под чужим именем в квартире Маргерит Питр.

19 сентября следствие вдруг получило новый импульс. Объявилась важная свидетельница.

— Ваше имя? — спросил инспектор Гуйеметт.

— Тереза Ноель.

— Профессия?

— Официантка. Я помолвлена с братом Маргерит Питр. Он живет на улице Монсеньер-Говро. Утром в квартиру пришел старый знакомый Маргерит Питр, Альбер Гай, принес газету «Канада» со статьей о катастрофе самолета и прочитал ей ту часть, где было написано о неизвестной женщине, которая привезла в аэропорт посылку со взрывным устройством. Намекнул ей; что она знает, о чем идет речь, дал ей коробку с какими-то таблетками сказал, что для нее было бы лучше всего их принять. Тогда она обрела бы покой.

Инспектор Белек направил на улицу Монсеньер-Говро подкрепление. Во второй машине находился таксист Пелетье. Около девяти перед домом остановилось такси. Не прошло и пяти минут, как в дверях показалась Маргерит Питр, поддерживаемая двумя мужчинами.

— Ну что, Пелетье? — спросил инспектор Белек.

— Это она, инспектор. Точно она.

Один этап расследования завершился. Инспектор оставил в коридоре больницы перед палатой Питр своего человека, а директор больницы получил приказ уведомить полицию, когда ее выпишут. У инспектора Беле-ка теперь было обоснование, чтобы задержать подозреваемую. Дело в том, что в Канаде попытка совершить самоубийство наказуема.

«УБИЙСТВЕННАЯ» СТРАСТЬ

Из больницы Питр выписали 23 сентября, и в тот же день инспекторы Белек и Гуйеметт начали ее допрашивать.

Бледная и мокрая от пота, с лицом, напоминавшим творог, и глазами, наполовину закрытыми тяжелыми ресницами, она ерзала на стуле и взволнованно постукивала пальцами. Потом достала из сумочки замызганный носовой платок, громко высморкалась и сердито воскликнула:

— Альбер — дрянь, страшная дрянь! Он обращался со мной, как с вещью. Я понимала, что я его вечная должница, но он использовал это в ужасных целях. Когда в газетах появилось это злополучное сообщение, он пришел ко мне домой, разложил на столе газетенку «Канада», и знаете, что сказал? Его слова я передам дословно: «Ты, стерва, — кричал он на меня, — кому ты дала ту коробку, кому ты ее одолжила, кто мог в нее положить взрывное устройство?»

Такая свинья. Он ходил от стены к стене, как полицейский, и выкрикивал, что я за это отвечу, что меня найдут и вообще, лучше было бы, если бы я покончила жизнь самоубийством. Он бросил на стол упаковку с таблетками и хлопнул дверью. Мне было дурно, поверьте, меня три раза вырвало. Было ясно, что он бросил меня на произвол судьбы. И что это он взорвал самолет, чтобы избавиться от жены. А что было делать мне? Я знала, что он все свалит на меня, поэтому выпила все пилюли. Но домой пришел брат и вызвал врача.

При дальнейшем расследовании удалось установить, что незадолго до того, 16 сентября, Гай прикаэ(ал, чтобы она отправилась за Мари-Анис Робитэй и привела ее к себе домой. Затем объяснялся с ней. Толстая Питр услышала часть их беседы.

— Он снова врал. Как и всегда. Медовые речи, затем сделал совсем другое. Но тогда он сказал ей, что все уже приготовил, и как только ей исполнится двадцать один год, они поженятся. Я ничего не понимала тогда, и мне казалось странно, что он возьмет и разведется.

Она вытерла лоб и затылок, глубоко вздохнула, словно была рада, что все уже позади. Ей стало легче. Но глаза у нее все еще бегали, словно она ожидала беды. Инспектор Белек наблюдал за ней. Он не верил ей, но знал, что она сама должна решиться. Минуту он ни о чем не спрашивал Питр, оставив ее наедине со своими мыслями.. Она не долго выдержала душевные терзания. Ее решимость наконец окрепла, и она стала рассказывать:

— Это случилось 13 августа. Несчастливое тринадцатое число. Пришел Гай, остановился у двери. Он усмехался. Я знала эту его ехидную ухмылку и понимала, что ничего хорошего она мне не предвещает. Он показал все мои расписки и пообещал их уничтожить, когда я окажу ему любезность. Он сказал «любезность», вы понимаете — «любезность»! У него, мол, есть подруга, некая Кот... Он даже не удосужился придумать ей какое-нибудь необычное имя. И у этой Кот в Ривьер-о-Пен есть ферма. Для выкорчевки деревьев ей нужен динамит. Так везде делают. Он, мол, пообещал этой Кот, что поможет ей и вышлет или привезет динамит, точно я уже не помню.

— Вы обещали помочь? — спросил инспектор Гуйе-метт.

— А что мне оставалось делать?

Наконец у Белека и Гуйеметта было достаточно улик, чтобы получить ордер на арест Альбера Гая. В одиннадцать часов вечера 23 сентября его арестовали в доме его матери в Лимуале. Он не был похож ни на убийцу, ни на донжуана. Тощий, невзрачный, тридцатидвухлетний зазнайка, вероятно, еще веривший в то, что полиция ни в чем не сможет его уличить. Ведь он так ловко все провернул, что вина должна упасть на других.

Его обвинили в массовом убийстве, в том, что при посредничестве Маргерит Питр он подложил в самолет мину с часовым механизмом, чтобы избавиться от своей нелюбимой жены. При этом погибли еще двадцать два невинных пассажира, в том числе четверо детей, три члена экипажа и стюардесса.

— Ничего подобного я не совершил, — упрямо повторял он. — Маргерит Питр созналась, нам все известно.

— Маргерит Питр может говорить все что ей вздумается. Я не знаю ни о каком убийстве, никакой посылки я не видел, и не знаю, почему мне надо было склонять ее к самоубийству. Все, что она вам рассказала — сказки. Я не имею к этому никакого отношения.

— Но ведь Маргерит Питр ваша хорошая знакомая? — спросил инспектор Белек.

— Хорошая или нет, но мы знаем друг друга уже не один год. Она работала на меня, продавала всякую мелочь. А ее брат, инвалид в коляске, ремонтировал мне часы. Это все. Больше с этой семьей у меня не было ничего общего.

— Вас с ней связывало как минимум еще одно дело, — сказал инспектор Гуйеметт.

— Какое же? — спросил Гай.

— Ваша маленькая любовная тайна. Или вы станете утверждать, что не знаете, кто такая Мари-Анж Робитэй или Николь Кот?

— Зачем мне это отрицать? Я влюбился. Это может с каждым случиться. И я это не скрывал. И жена знала об этом. Однако когда случилась эта история с самолетом, все между нами уже было кончено. Спросите кого хотите — жена знала об этом. Мало того, что она трагически погибла, так мы еще остались одни с дочерью.

Хорошо взвешенные ответы на вопросы следователей. Этот худощавый молодой человек вел себя как первоклассный актер. Свою роль несчастного вдовца он играл безошибочно.

Полицейские получили разрешение на обыск и обшарили часовую мастерскую Руста и его грязное логово. Пригласили на помощь научных сотрудников криминальной лаборатории Франшера Пепена и Бернарда Пекле, но не обнаружили ничего достойного внимания. Только кусок старого гофрированного картона. Он был грязный, с многочисленными темными пятнами.

Пепен и Пекле отправились с этим куском картона в Монреаль, чтобы исследовать его в лаборатории. И вскоре многое прояснилось.

— Ну вот, господа, прошу внимания, — сказал Фран-шер Пепен, когда вернулся в Квебек. — Часовщик отнюдь не тот невинный агнец, каким прикидывается. В своей мастерской он изготовил и даже испытал, что точно установлено, взрывное устройство для мины. В качестве глушителя он использовал гофрированный картон, чтобы капсюли не разлетелись у него по мастерской. Мы провели в лаборатории точно такие же испытания, взорвали капсюли в гофрированном картоне, и анализы однозначно подтверждают, что остатки на картоне имеют идентичный химический состав. Можно с уверенностью сказать, что Руст испытал в своей мастерской капсюли, а затем, вероятно, собрал часовой механизм, при помощи которого был произведен взрыв.

Они собрались и поехали в мастерскую Руста. Часовщик признался во всем:

— Боялся вам об этом сказать, потому что вы решили бы, что я причастен к взрыву самолета. Я действительно сделал Гаю часовой механизм с включателем. Он принес мне все, положил на стол и сказал, чтобы я собрал и испробовал. Капсюли тоже принес. Но все время повторял, что это надо для выкорчевки пней.

— И вы ему поверили. Часовой механизм для выкорчевки пней!

— А почему бы и нет, инспектор? Он боялся, как бы его не ранило. Хотел иметь возможность уйти подальше, прежде чем раздастся взрыв.

— Значит, пни?

— Конечно. 

— А что об этом вы думаете теперь?

— Когда случилась трагедия с самолетом, то он появился у меня в мастерской и сказала: «Смотри, Руст, если что-нибудь сболтнешь полиции, то, сразу отправишься в ад. Я об этом позабочусь!»

Альбер Гай даже под тяжестью этих свидетельств не сознался.

Не признался в массовом убийстве и 23 февраля 1950 года перед судьей Севильи и двенадцатью присяжными. Он упорно утверждал, что невиновен, даже тогда, когда улики говорили об обратном. Присяжные советовались всего семнадцать минут. Единогласно Альбер Гай был признан виновным. Согласно канадским законам, он был приговорен к смертной казни.

Его отвезли в тюрьму Бордо недалеко от Монреаля и посадили в камеру смертников. Только там, перед самой казнью, он написал признание на четырнадцати страницах. Он обвинил Маргерит Питр и ее брата Женеро Руста, которые якобы с ним вместе за вознаграждение и по корыстным мотивам подготовили взрыв самолета DC-3. 12 январй 1951 года он окончил свою жизнь на виселице.

Женеро Руст был казнен в 1952 году, а Маргерит Питр — год спустя.

Еще долго после этого говорили, что расследование массового убийства пассажиров из-за несовершеннолетней любовницы стало одним из самых громких дел в истории канадской криминалистики.

(В. П. Боровичка. Невероятные случаи зарубежной криминалистики. — М., 1991)

Я ГЕНРИХ ГИММЛЕР...

«Весь народ смотрит на моего отца! А он такой скромный и никогда не выпячивает себя!» Так писала в своем дневнике Гудрун Гиммлер.

Этот скромный и «незаметный» человек — главарь СС, правая рука фюрера Генрих Гиммлер. Отец Гудрун стал самым сильным человеком после Гитлера и в вопросах жизни, и в вопросах смерти. «Власть, которой располагает отец», глубоко трогает Гудрун. «Меня зовут Гудрун Гиммлер», — повторяет она время от времени на страницах своего дневника.

Генрих Гиммлер был известен своей пунктуальностью и имел одно хобби — всегда быть безупречным чиновником и примерным главой семьи. И это ему удавалось. На него молилась дочь, с послушанием смотрела жена. Генрих Гиммлер решает, когда его семья будет праздновать Рождество — 17 или 21 декабря, в зависимости от того, когда он приедет домой. И это никого не огорчает. Он может быть спокоен — дома его «поймут» и не скажут ни слова упрека. «Ура! Папа снова дома», — пишет дочь, когда отец берет отпуск, чтобы отдохнуть от своих обязанностей главного убийцы.

«Когда наступит мир, — пишет Гудрун Гиммлер, — мы, безусловно, получим поместье на востоке...» Мечтая о «поместье на востоке», она перефразирует слова, которые не раз слышала от папы Генриха. Восток — это Советский Союз, это земли, где живут русские, белорусы, украинцы, поляки...

«Мы, — говорил Гитлер, — должны развить технику обезлюживания. Если вы спросите меня, что я понимаю под обезлюживанием, я скажу, что имею в виду устранение целых расовых единиц. И это — то, что я намерен осуществить, это, грубо говоря, моя задача. Природа жестока, поэтому и мы можем быть жестокими. Если я могу послать цвет германской нации в пекло войны без малейшего сожаления о пролитии ценной германской крови, то, конечно, я имею право устранить миллионы низшей расы, которые размножаются, как черви».

Четко следуя указаниям и воле своего фюрера Генрих Гиммлер, как рейхсфюрер СС и глава германской полиции, делал все для осуществления этих целей.

«То, что может произойти с русским или чехом, — заявляет Гиммлер, — меня абсолютно не интересует. Будут ли они живы или умрут с голоду, как скоты, — для меня это имеет значение только в том смысле, что лица, принадлежащие к этим национальностям, будут нам нужны в качестве рабов. Если десять тысяч русских женщин, которые роют нам траншеи, упадут на землю мертвыми от усталости, мне это безразлично, важно, чтобы нужные нам траншеи были вырыты».

А дочь мечтает о доме с садом, слугами. Она будет управлять ими, отдавать приказы. «У нас обязательно будет имение на востоке. Но для этого нужно время, очень много времени: два или три года... — пишет Гудрун в 1943 году. — Мы оставили Киев. Партизаны преследуют наши войска. К сожалению, определенная часть немцев больше не верит в победу. Но мы должны победить. Папа много, очень много делает для окончательной победы...»

Папа действительно работает не покладая рук. В те дни, когда Гудрун пишет свой детский дневник, Гиммлер отдает доктору Зигмунду Рашеру приказ начать производство целой серии жестоких экспериментов над заключенными тюрем и лагерей. Эти эксперименты предусматривали увеличение численности чистых арийцев.

Несколько позже к главнокомандующему гитлеровского СС приходит «гениальная мысль». Он решает использовать несколько тысяч политических заключенных в качестве подопытных кроликов для выяснения возможности выживания в условиях разреженного воздуха и при низких температурах — эти эксперименты были нужны для фашистских летчиков. Папа Гудрун докладывал: «Я лично займусь вопросом поставки для этих опытов асоциальных и преступных элементов из концентрационных лагерей».

И Гиммлер вплотную занялся этой проблемой.

Вот выдержка из письма доктора медицины С. Рашера от 17 февраля 1945 года на имя Генриха Гиммлера, в котором доктор просит перевести его в лагерь, где он мог бы проводить свои опыты над заключенными: «Для таких опытов Аушвиц во всех отношениях более приспособлен, чем Дахау, поскольку там более холодно и территории больше. Потом, это будет меньше привлекать к себе внимания (испытуемые кричат, когда замерзают).

Если, уважаемый рейхсфюрер, в наших интересах ускорить важные для армии опыты в Аушвице (Люблине или в каком-либо другом лагере на Востоке), то я вас покорнейше прошу дать мне в ближайшее время приказание, чтобы я еще смог использовать последние зимние холода».

Потом пошли рапорты и отчеты об экспериментах. Их тщательно прочитывал сам Генрих Гиммлер. Отдавал приказы, делал выводы. Вот один из них: «Одного пленного из лагеря Дахау положили на носилки и совершенно раздетого выставили вечером из барака на улицу. Его накрыли простыней. В течение ночи каждый час на него выливали ведро холодной воды. Объект оставался до утра на открытом воздухе при температуре 20—21 градус ниже нуля...»

Но может быть дочь ничего не знает?

15 июля 1944 года она сделает запись: «В саду, в игровом секторе, строят бункер... Бесконечный грохот, бесконечные пленные... Мы уже повсюду отступаем: в Италии, и в России. Рим потерян, русские практически вышли на границы. Это просто ужасно. Но я, как дочь самого уважаемого и любимого человека, должна верить в победу Германии. И я так и делаю».

Юная Гудрун видела не только пленных возле своего дома. Заботливый и нежный отец возил свою семью на прогулки. «Были в Дахау. Видели все, что только можно там увидеть, даже рисунки заключенных. Изумительно! Мы хорошо покушали и получили подарки. Все было чудесно!»

14 апреля 1945 года отец Гудрун отдаст приказ: «Комендантам лагерей Дахау и Флоссенбюрг. Лагерь должен быть немедленно эвакуирован. Ни один заключенный не должен попасть живым в руки врага. Генрих Гиммлер.» Так нацисты стремились скрыть и уничтожить следы своих преступлений, когда стало ясно, что война проиграна. Повсеместно они вели раскопки и сжигали трупы, находившиеся в могилах.

Уже в начале 1945 года Гиммлер стал втайне готовиться к сделке с Западом. Себе в помощники он взял эсэсовского главаря Шелленберга. В феврале Шелленберг организовал в Берлине встречу Гиммлера с графом Бернадоттом — представителем шведского Красного Креста. Во второй раз Бернадотт приехал в Берлин в начале апреля. Но тогда еще Гиммлер «не созрел», чтобы выложить свои карты на стол. И только в ночь с 23 на 24 апреля Гиммлер решил, что время настало. Гитлер был уже ему н% страшен. Он потерял реальную власть: Берлин был окружен, фюрер действовал исключительно по телефону. Сам же Гиммлер имел все еще реальную власть — эсэсовские части были с ним.

Встреча Гиммлера с Бернадоттом состоялась в подвале шведского консульства в Любеке при свете свечей, поскольку город подвергался постоянной бомбардировке, и было отключено электричество. Переговоры длились около пяти часов.

В разговоре с Бернадоттом Гиммлер был цинично откровенен. Гитлер, сказал он, наверное уже мертв или умрет в ближайшие дни. Это дает ему полное право вести переговоры от имени империи.

Сохранились подробные воспоминания Бернадотта о встрече с Гиммлером. Вот важная часть этой записи:

Гиммлер: «В том положении, которое сейчас создалось, у меня развязаны руки. Чтобы спасти возможно большие части Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте, с тем, чтобы войска западных держав как можно скорей продвинулись на восток. Однако я не хочу капитулировать на Востоке. Я всегда являлся заклятым врагом большевизма и всегда останусь таковым».

В ответ Бернадотт попросил у Гиммлера заверения, что «Дания и Норвегия также войдут в акт о капитуляции (перед Западом), подписанный Гиммлером». «Гиммлер, — пишет Бернадотт, — ответил не размышляя, что он на это согласен».

После переговоров Бернадотт согласился передать предложения Гиммлера своему правительству, которое одно могло решить, следует ли доводить эти предложения до сведения союзников.

Не мешкая, Гиммлер написал письмо министру иностранных дел Швеции Кристиану Гюнтеру, в котором просил его содействовать передаче предложений американцам.

После отъезда Бернадотта Гиммлер почувствовал себя окрыленным. Он уже начал прикидывать примерный состав нового правительства и заявил Шелленбергу, что вместо НСДАП создаст партию «национального единства».

Гиммлер был автором девиза СС «В верности наша честь» — и предал Гитлера. Он превозносил силу, твердость и смелость, сам будучи при этом вялым, слабым и трусливым.

Но уже на следующий день после переговоров, было опубликовано заявление президента Трумэна, в котором отметалась любая возможность частичной односторонней капитуляции Германии. Это заявление развеяло в прах все надежды Гиммлера.

Его план провалился. 27 апреля Бернадотт снова прилетел в Германию с известием, что западные державы отклонили предложение Гиммлера. Рейхсфюрер полагал, что союзники готовы признать в нем нового немецкого фюрера, и это, конечно, свидетельствует о том, что и по-человечески, и как политик он был не слишком умен и не мог трезво оценить ситуацию. О сговоре на Западе не могло быть и речи, ведь Красная Армия фактически разгромила военную машину нацистов. Сделать что-либо за ее спиной было практически невозможно.

Сам не подозревая, Гиммлер сыграл на руку своим соперникам Геббельсу и Борману. 28 апреля еще работавшие радиоприемники приняли передачу радиостанции Би-би-си, в которой со ссылкой на телеграфное агентство Рейтер сообщалось о встрече Гиммлера с Бернадоттом и ответ западных держав. С этим сообщением Геббельс пришел к Гитлеру. Фюрер впал в дикое бешенство и вместе с тем в отчаяние. «Верный Генрих» был вымыслом от начала до конца. После этого Гитлер стал диктовать своей секретарше завещание.

В соответствии с. последней волей фюрера, Геринг и Гиммлер смещались со всех своих постов; он отрекался от них и требовал, чтобы имена их были обречены на позор и поругание: «Геринг и Гиммлер — не говоря уж о их нечестности по отношению лично ко мне — нанесли колоссальный вред народу и германской нации, вступив без моего ведома и разрешения в тайные переговоры с врагом и пытаясь противозаконно захватить власть в государстве». Оба они исключались из партии, лишались всех наград, должностей и чинов.

Наступила последняя одиссея для Гиммлера. Расставшись с графом Бернадоттом в Любеке, он принялся кружить по еще не занятой союзниками территории, подобно хищнику, попавшему в западню. И западня эта становилась все более и более тесной. Еще немного — и она замкнется. Сначала Гиммлер направился в Берлин, не зная, что его измена Гитлеру уже стала известной. Однако попасть туда оказалось невозможным. Тогда он повернул на север и достиг Фюрстенберга, где расположилась штаб-квартира военного командования.

Потом Гиммлер заторопился к датской границе на встречу с Шелленбергом. Шелленберг к тому времени уже съездил в Данию и вернулся во Фленсбург. 30 апреля он узнал, что освобожден от всех постов и обязанностей. Гитлер догадался, что Шелленберг причастен к инициативам Гиммлера, и, карая других, не обошел и его. Обязанности Шелленберга переходили к оберш-турмбанфюреру Банку, начальнику политического отдела СД, и к оберштурмбанфюреру Скорцени, начальнику военного отдела.

На Шелленберга эта новость уже не произвела большого впечатления. Он тут же отправился на встречу со _своим начальником. 1 мая к ним пришла новость о самоубийстве Гитлера и о назначении Деница преемником, рейхспрезидентом и верховным главнокомандующим вооруженными силами.

Гиммлер виделся с Деницем накануне, проезжая через находившийся в нескольких километрах от Любека Плен, где расположился межармейский штаб вермахта.

Шелленберг, который сопровождал Гиммлера в Плен, решил установить необходимый контакт с Шверином фон Крозигом, членом правительства, а в следующую ночь выехал в Данию для продолжения своих переговоров. Капитуляция застала его в Стокгольме.

А Гиммлер последовал за новым правительством, которое переехало 4 мая из Плена в Мюрвик недалеко от Фленсбурга, где обосновалось в морской школе. Нового президента окружала когорта обезумевших людей. Военные все еще развивали идею о продолжении борьбы в .Норвегии. Дениц созвал к себе рейхскомиссара Тер-бовена, генералов Бема и Линдермана, чтобы обсудить с ними возможность организации сопротивления в Скандинавских странах. Множество известных деятелей нацистской партии искали возможность примазаться к новому правительству. Они все еще не соглашались с мыслью, что судьба их уже решена.

В этой толпе, жившей слухами и всяческого рода ложными новостями, попытался затеряться Гиммлер в тот момент, когда наконец 7 мая было принято решение о безоговорочной капитуляции Германии.

В тот же день рейхсфюрер СС стал весьма обременительным для нового правительства и был из него выведен. Гиммлер ощутил нависшую над ним угрозу и скрылся.

Дальнейшее местонахождение Гиммлера было неизвестным. По всей вероятности, он нашел себе временное убежище где-то в окрестностях Фленсбурга и скрывался там вместе с кучкой эсэсовцев, которые все еще оставались верными ему. В течение нескольких недель ему удавалось обмануть преследующие его спецслужбы союзников. Во все части и подразделения были разосланы его фотографии.

20 мая Гиммлер решил найти надежное убежище в Баварии. Туда он отправился в сопровождении десятка офицеров-эсэсовцев, которые все еще оставались верными ему.

21 мая по дороге из Гамбурга в Бремен была замечена небольшая группа мужчин. Она остановилась перед английским контрольно-пропускным пунктом. К проходу подошел человек, протянувший военному чиновнику документы на имя Генриха Хитцингера. Его левый глаз был закрыт повязкой. Сильно поношенная одежда никак не выделяла его среди прочих беженцев. Однако неуверенность и наличие документов (постовые привыкли, что обычно люди шли без всяких бумаг) привлекли внимание. Этого гражданина вывели из толпы и завели в караулку. До решения его судьбы подозрительный субъект был помещен в тюремную камеру находившегося неподалеку лагеря.

Но, конечно же, никому и в голову не приходило, что человек с черной повязкой это и есть Гиммлер, сбривший свои знаменитые усики.

Конечно, Генрих Гиммлер с его опытом работы в полиции знал, что установить его личность не составит труда. Он не смог вынести того, что с ним обращаются как с тысячами безвестных солдат. Гиммлер попросил о встрече с комендантом лагеря. Вскоре его ввели в кабинет. Гиммлер снял повязку и представился:

— Я Генрих Гиммлер, я хочу сделать важное и срочное сообщение маршалу Монтгомери.

Может он рассчитывал на побег во бремя следования? Гиммлера направили в Люнебург и передали в руки служб безопасности. Его осматривал врач, все его карманы были обысканы. В одном из карманов обнаружили крупную ампулу цианистого калия. Затем Гиммлера переодели в поношенную английскую форму и посадили под замок до прибытия полковника Мерфи, которому маршал Монтгомери поручил заниматься задержанным. Сразу после прибытия Мерфи принялся расспрашивать о мерах предосторожности, принятых до его приезда.

— А проверили ли у него рот? — спросил он. — Чаще всего нацисты прячут капсулу с цианистым калием под языком или в одном из искусственных зубов. Капсула, найденная в кармане, может быть положена туда лишь для отвода глаз.

Тогда врач снова отправился осматривать Гиммлера. Когда он приказал ему открыть рот, Гиммлер свел челюсти. Что-то хрустнуло, и он замертво упал.

Все попытки вернуть Гиммлера к жизни оказались напрасными. Так, растянувшись на паркете среди английских военных, которые пытались вызвать у него рвоту, покончил свою жизнь рейхсфюрер СС.

За несколько лет до этого, в 1938 году, он говорил, обращаясь к своим офицерам: «Я не понимаю человека, который выбрасывает свою жизнь как поношенную рубашку, думая таким образом избежать трудностей. Такого человека надо просто закапывать, как животное».

Его труп, сфотографированный союзными военными корреспондентами, был предан земле. Местонахождение этой могилы держится в секрете.

Круг жизни Гиммлера замкнулся. Чтобы преодолеть бессилие и слабость, он должен был завоевать абсолютную власть. Когда эта цель была достигнута, он попытался удержать власть, предав своего кумира. Попав в лагерь для военнопленных и оказавшись там одним из сотен тысяч простых солдат, он не выдержал испытания и предпочел смерть. Лишение власти было равноценно для него утрате своего «я».

А Гудрун Гиммлер после войны жила в Мюнхене. Она вышла замуж, у нее трое детей.

Корреспондент английской газеты «Дейли мейл» Брайан Джеймс описывает свою встречу с ней. Он позвонил, дверь открыла сама Гудрун Гиммлер, испуганно зашептала: «Никогда не упоминайте моего имени. Никто, никто ничего не знает, даже соседи!» А уже потом сказала корреспонденту: «Я ничего не знала в те времена о лагерях. И моя мать, вплоть до смерти в 1967 году, никогда не думала, что евреи подвергаются экстернированию».

Однако фрау явно что-то перепутала. Вспомним ее детские записи в дневнике о посещении лагеря для пленных в Дахау. Известна также фотография, сделанная на территории этого лагеря, — Гудрун Гиммлер рядом со своим отцом на фоне страшных труб концлагеря, из которых идет черный дым — лагерные печи работают (по приказу ее отца) вовсю...

УСТАШСКИЙ МИНИСТР СМЕРТИ

12 февраля 1986 года вскоре после полудня на загребском аэродроме Плеса приземлился самолет югославской авиакомпании, прибывший специальным рейсом из США. По трапу самолета в сопровождении двух дюжих американских полицейских снесли носилки с дряхлым стариком. Так возвратился на родину Андрие Артуковйч. Это было путешествие, которое ему меньше всего хотелось бы совершить. Сразу же по прибытии он был помещен в тюрьму, и ему было предъявлено обвинение в совершенных преступлениях.

Военному преступнику Артуковичу была предоставлена возможность заблаговременно познакомиться с обвинением и воспользоваться правом на защиту — правом, в котором он отказывал другим.

Весь процесс готовился и проходил при строжайшем соблюдении принципов международного права, при максимальном уважении американского закона об экстрадиции. В американском законодательстве нет понятий «военное преступление», «геноцид». Оно требует доказательств убийства, совершенного непосредственно обвиняемым. Выдача преступника возможна в том случае, если состав преступления соответствует законам обеих стран. Обвинение, составленное на основании уголовного кодекса Югославии, ставило ему в вину непосредственное участйе в убийствах, преступления против гражданского населения и преступления против военнопленных.

Конкретно он обвинялся в следующих преступлениях: массовом уничтожении населения в районе городка Вргинмост в начале 1942 года, убийстве 450 больных заключенных (в том числе женщин и детей) в концлагере Керестинец, зверской расправе над пленными партизанами около города Самобор; убийстве адвоката Е. Види-ча, которого он приказал заключить, а затем уничтожить в концлагере Даницы около города Копривница.

14 апреля 1986 года судебный процесс открылся в Загребе в том самом здании, на широких ступенях которого, ведущих к главному входу, начинающий юрист Артукович в середине 20-х годов познакомился с адвокатом А. Павеличем. В нескольких шагах от этого места размещалось в годы войны министерство внутренних дел Независимого Государства Хорватии, откуда «балканский Гиммлер» руководил усташским террором и массовым уничтожением людей. На процесс прибыло много журналистов, его снимала теле- и кинохроника. Корреспонденты подсчитали, что процесс открылся через 40 лет и 343 дня после бегства из Загреба усташ-ского правительства, в том числе и Артуковича.

В 8 часов 37 минут в зал заседания был введен Арту-кович. Мелкими старческими шажками он приблизился к специально оборудованной скамье подсудимых и с трудом водрузился на нее. Многие из присутствовавших задавались вопросом: а нужно ли судить 87-летне-го человека? Не руководствуются ли югославские власти в своих действиях древнеримским принципом «Pereat mundus et fiat justitia» («Да свершится правосудие, хотя бы погиб весь мир»), правомерно ли так ставить вопрос в наши дни?

При допросе Артуковича стало очевидным, что, несмотря на старость, подсудимый находится в здравом уме и твердой памяти. Но больше всего потрясало отсутствие у него раскаяния в совершенных преступлениях! Более того, в немощном теле все еще теплился дух ненависти и непримиримости.

Он помнил и точно описывал все события предвоенного времени. Когда задавались вопросы о событиях периода войны, суду приходилось довольствоваться: «Не знаю», «Не помню», «Не понял вопроса», в крайнем случае «Допускаю такую возможность». На вопрос понял ли он суть обвинения, последовав ответ, достойный дельфийского оракула: «В соответствии с обстоятельствами!»

Основную часть судебного процесса заняли показания свидетелей, которых было заслушано более 50. В зале суда как бы ожила история. Говорили люди, чудом выжившие в концлагерях, уцелевшие под грудой трупов при массовых казнях, вспоминали о погибших родных, снова переживали те страшные дни.

Артукович все отрицал.

На 12-й день судебного процесса были заслушаны показания свидетеля Байро Авдича, бывшего телохранителя Артуковича. За совершенные им преступления он был осужден на 20-летнее заключение. Отбыв в тюрьмах и лагерях более 14 лет (общий срок был ему снижен за примерное поведение), он не имел оснований что-либо'скрывать из прошлого.

Авдич сопровождал Артуковича, совершавшего инспекционные поездки по концлагерям, был непосредственным свидетелем его преступлений. Зимой 1942 года около местечка Вргинмост на Кордуне партизаны разгромили усташский батальон. В ответ усташи решили провести «акцию возмездия». Они согнали из окрестных деревень стариков, женщин, детей, загнали их в дома. Артукович отдал приказ раздавить эти дома танками... Гусеницы оказались сплошь покрытыми человеческой кровью. Он оставался здесь шесть дней, лично руководя расправами. Каждый день происходили массовые казни, на которых присутствовал Артукович.

Каждый стрелял из собственного пистолета. Это был своего рода ритуал — всех «повязать кровью». Никто не должен быть «белоручкой»!

Судебное разбирательство продолжалось 18 дней. В своем последнем слове Артукович сказал: «Слава богу, доказана моя невиновность, господин председатель, и мне больше нечего добавить. Позвольте от всего сердца и от всей души поблагодарить вас не только от моего имени, но и от имени всего хорватского народа, который навечно запомнит сегодняшний день!» Это была его последняя «политическая речь».

14 мая 1986 года суд вынес приговор. За совершенные преступления А. Артукович был приговорен к расстрелу.

Между тем здоровье 88-летнего преступника ухудшилось. Весной 1987 года консилиум врачей пришел к заключению, что он находится в состоянии, которое по инструкции о приведении в исполнение смертной казни требует ее отсрочки. Это позволило ему прожить 19 месяцев после вынесения смертного приговора. Он провел это время в особой палате тюремной больницы. Здесь он и умер 16 января 1988 года, так и не заплатив сполна за свои преступления.

Итак, почти половину своей жизни Артукович провел в бегах и все же в конце концов оказался в тюрьме, вначале американской, а затем в югославской. Как и у всех осужденных на смертную казнь, у него-нет могилы: место его захоронения не подлежит обозначению. Такой конец символичен.

БЕГСТВО

Решение об отступлении или, вернее, бегстве, было принято усташским правительством 5 мая 1945 года. Всего двумя днями ранее Павелич и Артукович подписали Закон о равноправии граждан «Независимого Государства Хорватии» независимо от расовой принадлежности. Они пошли на это после того, как на основании ими же изданных законов уже было уничтожено около 900 тыс. мужчин, женщин и детей.

Не упуская из виду ни малейшей детали, Павелич приказывает ликвидировать своих вчерашних соратников: усташей Младена Лорковича и Анте Вокича, лидеров хорватской крестьянской партии (ХКП) Иванко и Лю-девита Томашича, также десять офицеров хорватского домобранства (так называлась регулярная армия «Независимого Государства Хорватия», созданная 11 апреля 1941 года. В состав вооруженных сил «НГХ» входили также жандармерия и усташские военные формирования). С Артуковичем же, который был в самых близких отношениях и с ним, не случилось ничего.

На следующий день, в день «отступления», было принято решение спрятать в надежном месте дипломатический архив, передав его архиепископу Алойзию Сте-пинацу (Алойзие Степинац — загребский архиепископ, военный преступник. Один из духовных отцов усташ-ского геноцида против других народов, идеолог «перекрещивания» православных сербов в католическую веру. Выученик иезуитского коллегиума «Германикум» в Риме), поскольку усташи даже в этот момент надеялись на скорое возвращение с помощью английских и американских войск.

Из Загреба им пришлось удирать сломя голову, так как югославская армия была уже на подступах к городу. Тем не менее усташский министр Пук, ведавший государственным банком, нашел время, чтобы вместе с доверенными людьми вывезти из хорватского государственного банка всю валюту, золото и драгоценности. Грабеж был основательным. Из сейфов было изъято:

— 202 701,28 граммов золота в слитках,

— 11 993,50 золотых монет-наполеонов, дукатов, турецких лир и др.,

— 2378 граммов золота в пластинах,

— валюты на сумму в несколько миллиардов кун и бриллиантов разной величины общим весом в 1715,89 карат, приобретенных для Лете Павелича на средства из государственной казны.

Андрие Артукович не стал дожидаться развития событий.

Председатель государственного Веча — именно этот пост он тогда занимал — исчез уже 5 мая, оставив записку с уведомлением о том, что он уехал вместе с членами правительства.

Представляет интерес следующая выдержка из дневника секретаря пацского легата Джузеппе Рамиро Марконе: «Огромное, необычайное волнение в городе! Везде автомобили, грузовики, мотоциклы, телеги. Просто невероятно! Все бегут! В 16 часов уехал поглавник вместе с правительством. Удрал и сараевский архиепископ Шарич...»

Отступление началось 6 мая. Если же принять во внимание прощальную записку Артуковича, то существовало несколько правительств, так как он скрылся днем ранее вместе с «членами правительства».

Но никто из министров и других ответственных лиц ус-ташской организации не забыл в этой спешке свою часть награбленного, которое Пук делил целый день в соответствии с ранее составленным списком. Артукович тоже фигурировал в этом списке, хотя так никогда и не удалось установить, сколько ему досталось. Факты свидетельствуют о том, что по списку он получил лишь небольшую часть драгоценностей по сравнению с теми, что он вывез ранее, спрятав награбленное в надежном месте.

Артукович оказался в английской зоне оккупации, в монастыре близ Бад Ишл в окрестностях Линца и был арестован английскими военными властями. Бывшего министра допрашивали в течение двух месяцев в лагере в районе Шпиталь-Драу. После этого его по непонятным причинам отпустили. Соблюдая известную осторожность, с учетом прежде всего близости границы с Югославией, он продолжал жить в упомянутом монастыре. Но в то время уже функционировал канал, посредством которого военные преступники из Европы переправлялись главным образом в Южную Америку. Именно эти связи использовал при бегстве и Артукович.

Из монастыря в Бад Ишл при помощи церкви св. Иеронима он переправился в Швейцарию. В Женеве Артукович находит укрытие в католическом монастыре. Под новой фамилией и именем — Алойзие Анич, располагая соответствующими документами, полученными с помощью клерикальных кругов и с ведома министра юстиции Швейцарии, он вместе с женой Анной-Марией и дочерьми-близнецами Вишней и Зорицей в июле 1947 года выезжает в Ирландию. А. Артукович, будучи военным преступником крупного калибра, проделал, несомненно, необычный для того времени путь.

Артукович имел основания испытывать и радость: в Ирландии у него родился сын Ра дослав.

В июле 1948 года истек срок документов, полученных Артуковичем в Швейцарии, но это уже не являлось проблемой, он получил новые документы и въездную визу в США.

Артукович с семьей прибывает в Лос-Анджелес. Там его с радостью встречает старший брат Джон Артукович, который поселился в Соединенных Штатах еще перед первой мировой войной и возглавил «П. и Дж. Артукович констракшн компани» в Питтсбурге. Для брата он приобрел дом в Сэрфсайде — тихом месте на побережье. Вскоре Андрие стал работать бухгалтером в компании своего брата, а Анна-Мария — медсестрой в одной из больниц города. Началась новая жизнь вдали от европейского ада, и казалось маловероятным, что наступит день, когда его, теперь Алойзия Анича, привлекут к ответственности. Андрие Артукович настолько почувствовал себя в безопасности, что включил в телефонный справочник Лонг-Бича свою настоящую фамилию. Теперь номер его телефона не составлял тайны.

Однако произошло все же то, чего он меньше всего, по-видимому, ожидал. Местонахождение Артуковича было обнаружено.

Хорватская комиссия по выявлению преступлений оккупантов и их пособников, проведя предварительное расследование, подготовила исчерпывающий документальный анализ под № F-3371 всех преступлений Анд-рия Артуковича, что дает основание утверждать, что он является самым крупным преступником.

ПО СЛЕДАМ ПРЕСТУПНИКА

Важны факты, выявленные краевой комиссией Воеводины, которые обобщены в документе под № F-5767 от 4 июля 1946 года.

Хорватская комиссия составила список 21 преступления, в которых самым непосредственным образом виновен Артукович. В этом документе, в частности, говорится, что министр внутренних дел «НГХ» совершил следующие преступления:

«1. Присвоение имущества всех содержавшихся в заключении лиц, в период с 1941 по 1945 год в лагере Ясеновац; пытки и убийства заключенных.

2. Умерщвление узников лагеря Ясеновац голодом в течение 1941—1945 годов.

3. Уничтожение узников в лагере Ясеновац в течение 1941—1945 годов в результате изнурительного труда в каменоломне, в лесу, в поместье, в различных мастерских лагеря Ясеновац. Во время работ усташи избивали узников, а ослабевших убивали.

4. Ликвидация старых и больных узников лагеря Ясеновац с ноября 1941 до 1945 года; в Градине таким образом было уничтожено несколько тысяч заключенных.

5. В октябре 1941 года убийство 85 узников лагеря Кра-пье, расстрелянных Максом Лубуричем за то, что они требовали улучшения питания.

6. 15 ноября 1941 года расстрел узников в лагере № 1 (Крапье) общей численностью около 300 человек.

7. 15 ноября 1941 года ликвидация 500—800 узников.

8. 23 декабря 1941 года расстрел Любой Милошем 25 узников в лагере Ясеновац в качестве наказания за нападение одного из заключенных на усташского солдата.

9. 24 декабря 1941 года убийство Любой Милошем и другими усташами около 800 узников молотками в непосредственной близости от лагеря Ясеновац.

10. 25 декабря 1941 года убийство Любой Милошем и Йоцой Матиевичем 45 православных узников, доставленных в лагерь Ясеновац.

11. В период с ноября 1941 года-по февраль 1942 года убийство усташами вблизи Кошутарицы узников из Срема, Боснии и Славонии (от 40 до 50 тысяч) топорами.

12. Январь 1942 года. Смерть около 300 узников в больнице лагеря Ясеновац, в результате нанесения ударов ножами и дубинками по голове.

13. Февраль 1942 года. Расстрел Ивицей Матковичем 5 узников в лагере Ясеновац за то, что они пытались выкопать картофель.

14. Убийство усташами в период между 3 и 6 марта 1942 года 72 узников лагеря Ясеновац во время строительства кухни.

15. Январь 1942 года. Убийство 56 узников в лагере Ясеновац, совершенное железными лопатами Любой Милошем и другими усташами;

16. 1 февраля 1942 года. Ликвидация Юсичем Муйей и другими усташами доставленных в лагерь Ясеновац крестьян (от 400 до 500 человек) из окрестностей села Млака возле Глины.

17. Ликвидация в период с февраля до конца мая 1942 года неустановленного числа мужчин, женщин и детей, сожженных усташами в печи.

18. Убийство в период с весны до августа 1942 года цыган, узников лагеря Ясеновац, общей численностью около 40 тыс. человек и других заключенных (количество неизвестно), совершенное усташами в Градине и Уштице с использованием молотков и ножей.

19. Ликвидация усташами нескольких тысяч мужчин, женщин и детей, доставлявшихся в лагерь Ясеновац в период с весны до поздней осени 1942 года, в Градине и окрестностях Ясеноваца.

20. Летом 1943 года по распоряжению Марко Павловича и Йовицы Брклячича заключенных лагеря Ясеновац при выходе на работу за его пределы стали заковывать в цепи. Питание было сокращено на 10%, ухудшилось обращение усташей с узниками, участились случаи их избиения, вследствие чего погибло около 50 заключенных.

21. Издевательство над 15 пленными партизанами из Далмации в лагере Ясеновац летом 1943 года, избиение их дубинами, в результате чего трое умерло, а остальные надолго попали в больницу. Преступление совершили 10 усташей из 1-й сотни...»

Решение комиссии Воеводины по выявлению преступлений оккупантов и их пособников, которое относится также и к Андрию Артуковичу, выдвигает следующие обвинения в разделе «Краткое описание и квалификация преступления», «Массовые преступления»:

1) убийства и резня — систематический террор; 2) убийство заложников; 3) истязание гражданского населения; 4) изнасилования; 5) интернирование граждан и их содержание в нечеловеческих условиях; 6) преднамеренное разорение населения и уничтожение недвижимого имущества; 7) мародерство.

Усташский палач Йосо Орешкович рассказал на допросе о себе и о событиях в лагере Слани:

«Еще будучи учеником шестого класса гимназии в Гос-пиче, в 1939 году я вступил в религиозную организацию «Крестоносцы», нас воспитывали в усташском духе. На собрания к нам приходили Юрица Фркович и Юцо Ру-кавина, которые читали нам лекции, имевшие анти-сербскую и антикоммунистическую направленность. Нашим лозунгом было: «Во имя Христа убей антихриста!» Антихристами были евреи и коммунисты. Мы сформировали и свою ударную группу, которая по ночам совершала вылазки против людей, придерживавшихся левых взглядов. Когда вспыхнула война и югославская армия развалилась, мы участвовали в ее разоружении. Мы сразу же вступили в ряды усташских формирований, поскольку считали это своим национальным долгом. Меня и еще некоторых уроженцев Госпича направили в лагерь Слани, расположенный на острове Паг. Среди его узников были преимущественно евреи, сербы. По прибытии в лагерь меня поразило то, как издевались там над заключенными. Они спали под открытым небом на территории лагеря, обнесенной колючей проволокой. Кормили их только соленой рыбой, не давая при этом воды, из-за чего многие сошли с ума от жажды. В это время прибыла новая партия узников. Наши командиры приказали нам отобрать 200 заключенных, отвести их к морю и уничтожить. Я и некоторые мои товарищи не смогли этого сделать. Нас ругали, высмеивали, какие же, мол, вы хорваты и усташи. Говорили, что тот не усташ, кто не может с улыбкой убить серба, еврея и коммуниста. Чтобы приобщить нас к убийствам, нам, юношам, давали вино и ликер. Подводили к нам девушек из числа заключенных, раздевали их догола, говорили, что можем взять любую, но после полового акта должны убить ее. Так некоторые юноши, опьяненные вином и страстью, начали убивать. Я не смог пойти по этому пути. Я испытывал отвращение и откровенно сказал об этом.

Через несколько дней в лагерь прибыл высокопоставленный начальник из Загреба по фамилии Лубурич для ознакомления с тем, как функционировал лагерь. Только тогда началась настоящая бойня. Море вокруг острова Лаг стало красным от крови. Лубуричу доложили, что я и еще несколько юношей отказываются убивать. Лубурич собрал всех усташей, построил нас и произнес речь, в которой подчеркнул, что тот, кто не может убивать сербов, евреев и коммунистов, предатель у статского дела. Затем он спросил, где усташи, которые не могут убивать? Вперед вышел я и еще несколько человек. Поскольку я оказался ближе всех к Лубуричу, он подозвал меня и спросил, какой же я усташ, если не могу убить серба и еврея. Я ответил, что готов отдать в любой момент жизнь за поглавника, думаю, что могу убить врага в бою, но не могу убивать безоружных людей, особенно женщин и детей. Он рассмеялся в ответ и сказал, что это — борьба и что сербы, евреи и коммунисты не люди, а звери, и что наш долг очистить Хорватию от этой чумы, а кто не хочет этого, тот такой же враг поглавника и Хорватии, как и они. При этом он подозвал человека из своего сопровождения и что-то шепнул ему. Тот ушел, через некоторое время, вернувшись, принес двух двухлетних еврейских детей. Лубу-рич передал мне одного ребенка и приказал убить его Я ответил, что не могу сделать это. Все вокруг дружно засмеялись, стали издеваться надо мной, выкрикивать: «Ты усташ, или не усташ!» Лубурич вынул нож и убил на моих глазах ребенка со словами:

— Вот как это делается?

Когда ребенок закричал и брызнула кровь, голова у ме ня закружилась и я чуть не упал. Один из усташей поддержал меня. Когда я немного пришел в себя, Лубурич приказал мне поднять правую ногу. Я поднял, и он положил под нее второго ребенка. Затем скомандовал:

— Бей!

Я ударил ногой и разбил ребенку голову. Лубурич подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал:

— Браво, из тебя еще выйдет хороший усташ!

Так я убил первого ребенка. После этого я смертельно напился и вместе с другими насиловал девушек-евреек, после чего мы их убивали. Потом мне уже не надо было напиваться. Позже, когда лагерь Слани был ликвидирован и все его узники уничтожены, меня послали в район Кореници для проведения операции по очищению его от сербов»

ЭГОН БЕРГЕ:

«С декабря 1941 года я работал в лагере Ясеновац в качестве могильщика и ежедневно вместе с другими могильщиками закапывал около 200 трупов. Убийства совершались следующим образом: пока мы копали ямы площадью до восьми квадратных метров, усташи во главе с поручиком Муйицей убивали связанные проволокой жертвы ударом молота в висок. Убивали также ударом топора по шее, загоняли деревянные колья в рот, вбивали через рот гвозди в подбородок.

Иногда усташи спрашивали, нет ли среди обреченных родственников. Когда же выяснялось, что таковые имеется, они заставляли их убивать друг друга. Случалось, что брат убивал брата, отец сына, дочь мать. Многим из кожи на спине вырезали ремни. Я был свидетелем того, как Муйица, вырезав одному из узников ремни на спине, сделал уздечку и, одев ее, погонял его, держась за ремни, как за вожжи. Молодые усташи отрезали узникам носы и уши, а потом хвастались, что они якобы убили в бою партизан и отрезали им носы и уши. Отрезанные носы они нанизывали на шнурки и носили в карманах.

Если при осмотре усташи обнаруживали, что у жертвы есть золотые зубы, то тут же извлекали их ножами».

ЯКОБ ФИНИК:

«Я работал в качестве могильщика на лагерном кладбище только десять дней. За это время мне приходилось закапывать трупы, обезображенные, покрытые синяками, без голов, без рук, без пальцев на руках и ногах, с размозженными головами, с гвоздями, забитыми в грудь, с отрезанными членами. В течение десяти дней вместе с напарниками закопал около 3 тыс. трупов.

Среди них узнал трупы пяти могильщиков, убитых усташами».

МАТО САЛИНА:

«...От бывших узников-очевидцев я узнал о таком случае. Усташи распороли живот беременной женщине и вынули плод; после этого, разрезав живот другой, небеременной женщине, они затолкали его туда. Помню ус-таща Хорвата Мате, который, напившись, искал жертву для изощренных пыток, придумывая каждый раз новые и новые. Я своими глазами видел, как усташи, положив узника на наковальню, били его молотками, как это делают кузнецы, до тех пор, пока он не скончался».

Одной из наиболее страшных пыток со смертельным исходом было мучение голодом, с помощью которого усташи ликвидировали всех узников лагеря III-C. «Колокольня» была специально предназначена именно для такого рода пыток. Это был небольшой барак без окон со стеклянными дверями, так что с улицы можно было видеть все, что там происходит. Сюда усташи заточали жертвы, которым они не давали ни еды, ни воды в течение нескольких недель. Страдания узников были ужасными. Из барака доносились крики: «Лучше убейте нас!» Усташи, особенно Маткович и Вина, разгуливая вокруг «колокольни», только посмеивались, испытывая удовольствие от мучений узников.

ЙОСИП РИБОЛИ:

«...B припадке бешенства он вскакивал на коня и гонял на нем рысью по территории лагеря, стреляя в не успевших спрятаться узников. У этого усташского преступника в административном блоке лагеря была специальная комната, оборудованная под медпункт. Когда в лагерь прибывала новая партия евреев, Милаш, облачившись в белый халат врача, приглашал к себе на медосмотр каждого из вновь прибывших, нуждавшихся в медицинской помощи. Впуская их по очереди он ставил их к стенке и, нанеся сильный удар ножом в горло, разрезал живот. Он называл эту «операцию» «ритуальной резней жидов» и очень гордился ею».

И все же, что касается кровожадности, то всех превзошел монах Мирослав Филипович-Майсторович, бывший одно время комендантом лагеря-Ш, а затем — лагеря в Стара-Градишке. Филипович был францисканцем. Он прославился во время массовой резни сербов, учиненной усташами в окрестностях Баня-Луки, особенно в селе Грачаница летом 1941 года. В первой половине 1942 года он прибыл в Ясеновац, где очень скоро стал усташским сотником, а в декабре 1942 года — комендантом лагеря-Ш.

Риболи рассказал о Майсторовиче следующее: «...Просто невероятно, насколько этот монах был кровожадным, настоящий кровопийца. Если о Матковиче и Милоше уже по одному внешнему виду можно было сказать, что они из себя представляют, то Майсторович выглядел исключительно обходительным и доброжелательным. Но когда он принимался за резню, то по кровожадности его трудно было превзойти. Он длительное время был главным экзекутором во время массовых уничтожений в Градине. Отправляясь на «работу» с вечера, Майсторович обычно надевал зеленый комбинезон. Возвращался он к утру весь в крови. Никто из ус-ташских убийц, участников массовой резни в Градине, не мог так долго выдержать эту «работу», как монах Майсторович... Я своими глазами видел следующую картину: Майсторович обедал, сидя за одним из накрытых столов перед административным зданием и офицерской столовой. Это делалось специально, чтобы голодные узники могли видеть, как хорошо питаются ус-ташские бандиты. Помню, что помимо всего прочего на столе перед ним был зеленый салат. Вдруг к нему подошел усташ и что-то сказал. Майсторович что-то ответил. Усташ ушел к лагерным воротам и некоторое время спустя подвел к Майсторовичу какого-то узника. Майсторович, преспокойно отложив в сторону вилку и нож, вынул пистолет и, не говоря ни слова, застрелил несчастного. И тут же продолжил как ни в чем не бывало свой обед, приказав лишь усташу: «Позови могильщика!»

СИСАК.

В июне 1942 года был создан специальный лагерь для детей в Сисаке, функционировавший и в 1943 году. Он назывался «приютом для детей беженцев», находился под опекой Женского союза усташского движения и должен был служить местом пребывания только для детей, матери которых находились в концентрационном лагере в Сисаке. Однако сюда доставлялись дети и из других лагерей, а также из сел, со всей территории «НГХ».

Лагерю в Сисаке принадлежит особое место среди всех лагерей, так как в нем нашли приют новорожденные, грудные и малолетние дети. Здесь жесточайшим пыткам подвергались матери и их дети — самые невинные создания на свете.

(Б. Станоевич. Усташский министр смерти. — М., 1989)

ПОЛЕТ БЕЗ ПРИЗЕМЛЕНИЯ

— Мэм, ваш багаж весит на четыре килограмма больше положенного, — сказал служащий багажного отделения аэропорта Денвера и снял два чемодана с больших весов. Привычным движением он поставил их на низкий барьер для приема багажа. Приятная пожилая дама в некоторой растерянности посмотрела на служащего. По ее реакции было видно, что она не знакома с правилами, действующими на авиатранспорте.

Служащий бросил быстрый взгляд на ярлык, висевший на чемодане, и пояснил:

— Миссис Кинг, ручная кладь пассажира не должна превышать шестидесяти фунтов, а ваши чемоданы весят почти семьдесят пять. Я буду вынужден взять с вас дополнительную плату за лишний вес. Для вас было бы лучше вынуть из чемодана что-нибудь из одежды и послать по почте. Еще есть время: самолет в Портленд отправляется только в 18.52.

Миссис Кинг пожала плечами и оглянулась, разыскивая кого-то взглядом в большом зале ожидания аэровокзала. Она надеялась, что сын, который вместе с женой привез ее сюда, поможет ей выйти из затруднения. В этот день, 1 ноября 1955 года, она впервые за свою шестидесятитрехлетнюю жизнь решила воспользоваться самолетом, да и то лишь потому, что иной возможности навестить дочь Риту, жившую на Аляске, у нее не было. Рита вышла замуж за офицера военно-воздушных сил, который уже четыре года служил в этой ледяной пустыне; молодые ожидали рождения первенца.

Перед автоматами страховых компаний, которые за несколько долларов «выплевывали» полисы страхования жизни — как сигареты, жевательную резинку или живые цветы, стояла длинная очередь. Воздушный транспорт считался самым современным и быстрым но отнюдь не самым надежным. Не было газеты, которая бы раз в неделю не сообщала о происшедшей где-нибудь авиакатастрофе. Поэтому каждый пассажир старался компенсировать неизбежный риск, застраховав свою жизнь. Это было прибыльным делом для американской индустрии страхования; она быстро автоматизировала этот процесс, чтобы выжать максимальные доходы.

Джек Грэхэм, 22-летний сын миссис Кинг от первого брака, тоже стоял в очереди к одному из таких автоматов, чтобы застраховать жизнь своей матери на сорок тысяч долларов. Дэйзи Кинг не смогла рассмотреть его в царившей сутолоке. Она повернулась к служащему авиакомпании:

— Ну, ладно, возьмите тогда доплату за лишний вес. Мой сын положил мне подарок для своей сестры ко дню рождения, и я не уверена, что почтой он придет вовремя.

— Как пожелаете, мэм. — Служащий выписал багажную квитанцию и поставил оба чемодана на электрокар, который отвез багаж на самолет ДС-6-В «Денвер — Портленд».

Этим он обрек на смерть сорок четыре человека. В коробке с подарком для дочери миссис Кинг была адская машина с часовым механизмом, установленным на девятнадцать часов.

Вскоре из громкоговорителей в зале ожидания прозвучало объявление: «Внимание! Пассажиры рейса 620 «Денвер-Портленд», вас просят собраться у входа № 3».

Тридцать девять пассажиров — двадцать восемь мужчин и одиннадцать женщин, — торопливо попрощавшись с провожающими, потянулись к взлетной полосе. Никто из них не подозревал, что это было прощание навсегда, что самолет ДС-6-В «Денвер — Портленд» никогда не прибудет в пункт назначения.

Командир самолета и его второй пилот были опытными летчиками. Оба уже налетали больше чем по миллиону километров без особых происшествий и аварий. Даже во время войны в зенитном огне над Рурской областью и Берлином они остались целы. А уж тем более теперь, когда стали «воздушными извозчиками», с ними ничего не могло случиться на такой современной машине, оснащенной по последнему слову авиационной техники.

Радист протянул пилотам по чашечке кофе взбодриться. Не заметив этого, командир толкнул его плечом — чашка упала на пол и со звоном разбилась.

— Посуда бьется к счастью, шеф, — засмеялся радист.

— А какого счастья нам еще надо, ведь мы не на войне. Что может случиться с этой колымагой?! — По широкому лицу командира расплылась добродушная улыбка. — Полет интересен только тогда, когда «устремляешься к звездам»!

Он посмотрел на небо, но вместо звезд увидел на секу-ритовом стекле лишь отражение освещенных приборов.

Со скучающим видом командир зевнул... В это время миссис Кинг в пассажирском салоне подозвала стюардессу. Она опрокинула на платье чашку с вишневым компотом. Девушка в летной форме принесла пятновыводитель, кусок полотна и склонилась над пожилой женщиной.

— Боже мой, — запричитала миссис Кинг, увидев, что усилия девушки не дают желаемого результата. — Я ведь не смогу в таком виде выйти в Портленде. Это ужасно!

Стюардесса с мягкой предупредительностью улыбнулась:

— Не волнуйтесь, мэм. Пятна скоро исчезнут. Вам только нужно на несколько минут запастись терпением...

Однако миссис Кинг оставалась безутешной. Она резко поднялась:

— Мне, наверное, лучше переодеться. Принесите, пожалуйста, мой чемодан!

Стюардесса отрицательно покачала головой, что означало вежливый, но твердый отказ. Отсек с багажом и другими грузами был закрыт снаружи и открывался из кабины пилотов только в аварийных случаях. Персоналу в целях безопасности строжайше запрещалось допускать пассажиров к багажу во время полета.

— К сожалению, это невозможно, мэм, — извиняющимся тоном проговорила стюардесса.

С недовольным видом миссис Кинг опустилась в кресло. Она сердито посмотрела на багровые пятна на своем платье, затем взглянула на ручные часы — они показывали ровно семь часов и шли на минуту вперед часового механизма адской машины в ее чемодане. Здесь секундная стрелка обежала еще круг, и тогда сработал детонатор взрывного устройства...

Известие об ужасной авиакатастрофе за несколько минут достигло Денвера. В девятнадцать тридцать радиостанция Денвера прервала концерт танцевальной музыки. Диктор кратко сообщил о падении самолета ДС-6-В и призвал людей, проживающих вблизи места катастрофы; оказать помощь в спасательных работах. Через полчаса и остальные радио- и телестанции Америки передали информацию о случившемся.

В первую очередь, разумеется, заволновались близкие и родственники людей, летевших в самолете, а также руководство и акционеры компании «Юнайтед Эйр-лайнз». Каждая такая катастрофа вызывала в последующие недели падение курса акций по крайней мере на двадцать пунктов; тому свидетельством — опыт печально знаменитой серии аварий британских самолетов «Комет». При ста тридцати миллионах акционерного капитала это означало потерю не меньше двадцати шести миллионов долларов! Для торгового баланса «Юнайтед Эйрлайнз» наступил черный день.

Поиски тел погибших и обломков самолета, а также выяснение причин катастрофы в тот же вечер начать не смогли. Их пришлось отложить на утро 2 ноября: пассажирам и экипажу помочь уже было нельзя, да и ночью такие поиски вряд ли дали бы какие-нибудь результаты. К тому же точного места падения еще не знали.

На следующее утро во дворе фермера Брубэйкера, сообщившего в полицию о катастрофе, появились инспектор местного отделения уголовной полиции, окружной прокурор, шериф и два господина в черном из авиакомпании. Мистер Брубэйкер, его жена, а затем и их дети вместе с подошедшими соседями подробно рассказали о похожем на полет метеорита падении самолета. Их показания были запротоколированы, но все это нисколько не объясняло причин катастрофы.

Стоит ли терять попусту время и выяснять, почему произошла катастрофа, размышляли члены следственной комиссии. Оставшихся в живых — только они могли бы дать нужные показания об этом — нет, самолет развалился на тысячи обломков. Но даже если после многодневных и весьма дорогостоящих поисков эти обломки соберут, разве можно будет узнать больше, чем уже и так известно, — что ДС-6-В взорвался, упал и сгорел? Возможно, эксперты и смогут определить, что взрыв вызвала какая-то неисправность бензопровода, короткое замыкание или еще что-нибудь в этом роде... Но кому это поможет? Ни погибшим, ни полиции, ни тем более авиакомпании. Уж ее-το представители совсем не были заинтересованы, чтобы подобные подробности стали предметом широкого обсуждения.

Итак, следственная комиссия ограничилась несколькими формальными допросами, и вся ее работа наверняка закончилась бы составлением ничего не говорящего протокола... если бы на этот день в Вашингтоне в комиссии Маккарти не было назначено слушание дела государственного чиновника Джека Керша, находившегося на борту самолета и погибшего в катастрофе.

Агент Кремля, который погиб в авиационной катастрофе буквально накануне разбирательства в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, был подозрителен вдвойне. Не видна ли тут «рука Москвы»? Может быть, это устранение сообщника, ставшего обременительным?

В тот же день сенатор Маккарти добился у федерального прокурора разрешения на участие ФБР в расследовании причин авиакатастрофы, поскольку, по американским законам, расследованием подобных инцидентов, будь то несчастный случай или преступление, занимаются местные власти, в данном случае — полиция и прокуратура штата Колорадо. Исключение могло быть только при подозрении на политический характер преступления. Для этого президент Трумэн 21 марта 1947 года издал указ, который позволял в любое время проверить политическую благонадежность каждого из двух миллионов государственных служащих. Этим занимался специальный отдел ФБР, агенты которого могли шпионить когда и за кем им вздумается, официально не возбуждая никакого дела.

Таким образом, ФБР приняло на себя дальнейшее расследование причин катастрофы ДС-6-В.

Для начала были мобилизованы две тысячи национальных гвардейцев, чтобы оцепить место падения самолета площадью около двух квадратных километров. Солдаты стали прочесывать эту территорию, подбирая все, что находилось на земле и могло иметь отношение к упавшему самолету: металлические обломки, остатки багажа, части исковерканных трупов...

Каждая находка снабжалась табличкой, а место ее обнаружения после тщательных замеров фиксировалось на карте района бедствия. Все обломки самолета были доставлены в Денвер и закреплены на специально изготовленной деревянной модели ДС-6-В в натуральную величину. Целыми днями инженеры-самолетостроители пытались собрать из тысяч обломков корпус взорвавшейся машины. Останки жертв катастрофы тоже подвергли «реконструкции». Девятерых удалось опознать довольно быстро с помощью родственников и по личным вещам. У остальных тридцати пяти трупов были сняты отпечатки пальцев и проверены по огромной дактилоскопической картотеке ФБР.

Через четыре дня в Денвере удалось почти полностью собрать фюзеляж самолета из подобранных обломков... за исключением одного-единственного фрагмента! Не могли найти той части корпуса, которая подходила бы к рваному отверстию в правом борту — там, где располагалось багажное отделение.

Специалисты ФБР провели в лаборатории испытания металлов, взрывчатых веществ, спектрально-аналитические исследования и установили, что металл в этом месте был деформирован с гораздо большей силой, чем в других частях самолета. В результате анализа мельчайших металлических осколков фюзеляжа на их внутренней стороне был обнаружен светло-серый пороховой налет, который мог образоваться только от воздействия взрывчатого вещества. Кроме того, нашли медный уголок от чемодана, глубоко впрессованный в поверхность контейнера из нержавеющей стали. Никакой удар при падении не смог бы так глубоко вогнать один металл в другой.

Все эти улики указывали на то, что причиной катастрофы самолета был взрыв в багажном отделении. Но поскольку в этой части машины не было ни топливных баков, ни бензопровода, трагедия, судя по всему, произошла или из-за случайного взрыва какого-то опасного груза, или в результате диверсии.

Капитан Рой Мур, который в официальном сообщении был представлен как руководитель следственной группы ФБР, 7 ноября 1955 года, через шесть дней после трагического происшествия, заявил в прессе, что причиной катастрофы является диверсионный акт. Он пообещал американцам в скором времени завершить расследование этого гнусного преступления и намекнул, что федеральная полиция уже вышла на след и будет действовать без промедления.

Содержание и тон этого заявления не оставляли сомнений в том, что преступление имеет политический характер... Все американские газеты в специальных выпусках опубликовали сообщение о предполагаемой подоплеке катастрофы и распространили по всей стране сведения, которые по сути дела являлись еще строго секретной информацией ФБР.

ФБР тем временем развернуло широкомасштабную операцию по розыску и аресту террористов и их вдохновителей. С предельной тщательностью несколько сотен агентов до мельчайших подробностей изучали жизнь пассажиров разбившегося самолета, его экипажа, работников наземных служб и всех отправителей грузов, которые перевозились этим рейсом. Без разбора производились обыски, конфискации, аресты...

Поиски диверсантов велись по всей стране. Во многих местах задерживали людей с прокоммунистическими взглядами, если они имели хоть какое-то отношение к разбившемуся самолету. Их допрашивали, им угрожали, иногда избивали... Поиски убийцы сорока четырех человек, летевших из Денвера в Портленд, вылились в одну из крупнейших политических акций в истории Америки. Но необходимых признаний не было...

Поэтому неудивительно, что объектом пристального внимания стали также родственники той безобидной пожилой дамы, которая первый раз в жизни села в самолет, чтобы помочь дочери на Аляске в уходе за ее первенцем. Эта дочь, жившая в «ледяной пустыне», и сын от первого брака, Джек Грэхэм, были ее единственными родственниками. Дочь сразу вычеркнули из списков подозреваемых, так как у нее не было никакой возможности подложить в самолет бомбу. Сыном занялись всерьез, и прежде всего потому, что у него была судимость за подделку документов и попытку мошенничества.

Когда сотрудники ФБР стали тщательно изучать прошлое Джека Грэхэма, то узнали о нескольких случаях манипуляций со страховками, не принесших, однако, желаемых результатов. Он, например, застраховал на большую сумму старый грузовик, который давно пора было сдать на металлолом, и однажды ночью оставил его на неогороженном железнодорожном переезде. По всей видимости, Грэхэм хотел «нагреть» страховую компанию на кругленькую сумму. Полиция в тот раз не смогла доказать наличие у него преступного замысла, и поэтому до судебного разбирательства дело не дошло. Через несколько месяцев в маленькой автомастерской Грэхэма, которую ему подарила мать, чтобы обеспечить его жизнь, взорвалась газовая плита. При этом, по его утверждению, сгорела шкатулка с пятью тысячами долларов. Когда страховая компания поставила условием выплаты страховки тщательное расследование несчастного случая, Грэхэм неожиданно отказался от своих претензий по страховым контрактам.

С каждой страницей дела Джека Грэхэма перед агентами ФБР все отчетливее вырисовывался портрет уже далеко зашедшего по кривой дорожке молодого человека, который никогда не хотел честно трудиться(и получал свои доходы, если только это не были деньги сердобольной матери, из довольно темных источников. Контрабанда алкогольных напитков, торговля наркотиками и махинации с тотализатором — это еще достаточно безобидные делишки Грэхэма. Когда ему однажды удалось устроиться на одну фабрику учетчиком, он при первой же возможности украл чековую книжку у владельца фабрики, подделал подпись и снял со счета в банке четыре тысячи двести долларов. За две тысячи он купил подержанный спортивный автомобиль, а остальное прокутил, устроив себе веселую жизнь. Когда у него в кармане не осталось ни цента, он сдался полиции. Ему дали два года тюрьмы, но отсидел он лишь два месяца, так как мать возместила ущерб и тюрьму заменили условным сроком. С тех пор Грэхэм больше не попадался в поле зрения полиции; выглядело все так, будто он взялся за ум. Он женился и устроился работать мойщиком машин в большом гараже.

20 января 1956 года Джека Грэхэма с молодой женой впервые вызвали в местное управление Федерального бюро расследований. Сотрудник сделал это ради «галочки» — ему нужно было закончить проверку всех причастных к делу лиц, и не хватало только протокола с допросом Грэхэмов.

Первым давал показания Джек Грэхэм. В ходе беседы сотрудник ФБР передал ему сумочку погибшей матери, которая была обнаружена среди обломков самолета почти неповрежденной. Чтобы Грэхэм мог подтвердить, какие предметы и документы были ему вручены, сотрудник открыл сумочку и выложил ее содержимое на письменный стол. На пол упал сложенный листок бумаги. Фэбээровец поднял его и развернул — это была квитанция за доплату, которую миссис Кинг получила перед полетом в багажном отделении. Скорее для порядка, чем подозревая что-то, сотрудник спросил:

— Что ж такое тяжелое взяла с собой ваша мать, раз ей пришлось доплачивать?

— Понятия не имею, чего она там напихала, — ответил Грэхэм. — Мать сама укладывала чемодан. Я только знаю, что она собиралась взять с собой несколько патронов для охотничьего ружья... хотела там поохотиться. И еще подарок для моей сестры.

Сотрудник удовлетворился этим объяснением, дал Грэхэму подписать протокол и отправил его из кабинета. Затем он вызвал жену Грэхэма Глорию.

Миссис Грэхэм подтвердила слова мужа о том, что Дэйзи Кинг взяла с собой охотничьи патроны и подарок для дочери. Только в одном их показания не совпадали. Глория Грэхэм сказала, будто Джек собственноручно упаковывал пакет с патронами в подвале дома. Сотрудник ФБР удивленно посмотрел на нее;

— А вы не ошибаетесь, миссис Грэхэм?

Молодая женщина покачала головой:

— Конечно, нет, мне еще пришлось спуститься в подвал, потому что это было так долго... Джек очень тщательно упаковал патроны, чтобы чего-нибудь не случилось.

Джека Грэхэма снова вызвали и указали на это противоречие. Проводивший допрос сотрудник в данном случае заботился лишь о том, чтобы согласовать между собой оба протокола. Вся эта история и так заняла у него слишком много времени.

И здесь у Грэхэма сдали нервы — он вдруг начал кричать на жену:

— Глория, что за чушь ты тут несешь?! Ведь мать сама уложила свой чемодан! Я и в руки не брал эти патроны!

Глорию Грэхэм, в свою очередь, разозлило такое упрямство мужа, и она сердито проговорила:

— Джек! Да ты что, ведь я сама видела, как ты в подвале обматывал патроны проводом и упаковывал в плотную бумагу. Я еще спросила тебя, для чего ты положил в пакет твои старые карманные часы. Они ведь лежали сверху, на патронах!

Тут наконец до фэбээровца дошло, что с чемоданом миссис Кинг не все в порядке.

Полчаса спустя полдюжины агентов ФБР уже обыскивали дом Грэхэмов от подвала до чердака. В спальне они нашли в комоде страховые полисы, которые Джеку Грэхэму выдал автомат в кассовом зале аэропорта, а в ящике для старого белья — коробку с подарком, купленным миссис Кинг для дочери. Наконец, в подвале сотрудники ФБР наткнулись на спрятанные в шкафчике для инструментов... охотничьи патроны. Здесь же, в углу, обнаружились еще более интересные вещи: пустая картонная коробка с надписью «Взрывоопасно — динамит!» и неполный моток провода, который используется в запальном устройстве динамитных зарядов.

Теперь уже вывод напрашивался сам собой: Джек Грэхэм смастерил в подвале адскую машину и незаметно положил ее в чемодан вместо упакованной матерью коробки с подарком.

Грэхэм с безучастным лицом наблюдал, как агенты ФБР раскладывали на столе в гостиной вещественные доказательства его ужасного преступления. Что происходило у него в душе в этот момент, понять было трудно. Лишь когда один из сотрудников спросил его: «Ну как, может, вы все-таки признаетесь, что взорвали самолет?» — он криво ухмыльнулся: «Это вам еще надо доказать!»

Хотя Грэхэм за свою двадцатидвухлетнюю жизнь уже не раз имел дело с полицией, однако с политическим отделом ему, видимо, сталкиваться не доводилось, иначе он такого бы не сказал. Qh не выдержал и двенадцати часов допроса третьей степени. Доведенный до предела беспощадным светом прожекторов и физическим воздействием, Грэхэм к полуночи прекратил бессмысленное запирательство. Его запекшиеся от жары губы почти не шевелились, когда он едва слышно проговорил: «Да, это я сделал. Только оставьте меня в покое!»

Прожекторы погасли, чья-то рука вытерла губкой его лицо, ему дали кока-колы, пододвинули сигареты, помазали губы освежающей мазью и обрызгали холодной водой.

Монотонным голосом Джек Грэхэм продиктовал в микрофон свое признание. Из двадцати пяти динамитных патронов, которые используются в горном деле, старых карманных часов и шестивольтной батарейки для карманного фонарика он смастерил бомбу с часовым механизмом. Необходимые для этого сведения почерпнул в мастерской, куда специально устроился и проработал там десять дней за восемьдесят центов почасовых. Мотив преступления: ему надоело постоянно клянчить деньги у^ матери, настолько, по его словам, мелочной, что он больше не мог этого выносить.

Грэхэм замолчал, и, когда его спросили, было ли это единственной причиной его злодеяния, он лишь молча кивнул. Ему осталось только подписать заготовленное заявление, которым подтверждалось, что свое признание он сделал добровольно, без принуждения и насилия. После этого его по распоряжению прокурора взяли под стражу.

Злая шутка судьбы заключалась в том, что денег по страховке Грэхэм все равно не получил бы. В волнении он забыл, что страховой полис надо было подписать его матери. Без ее подписи страховой контракт не имел силы.

Процесс над Джеком Грэхэмом начался уже через две недели в суде присяжных Денвера. Когда Грэхэм узнал, что его обвиняют не в диверсии — за это его могли приговорить всего лишь к десяти годам тюремного заключения, — а в убийстве сорока четырех человек, он отказался от своего признания и заявил, будто его пытками принудили взять на себя чужую вину. Однако доказательства, которые предъявил прокурор, были настолько убедительными, что присяжным заседателям потребовалось всего семьдесят две минуты, чтобы признать Грэхэма виновным. Судья Пауэлл, председательствовавший на процессе и определявший меру наказания, ни секунды не раздумывая, приговорил его к казни на электрическом стуле.

Приведение приговора в исполнение состоялось 9 февраля 1956 года. По пути из камеры смертников в помещение, предназначенное для казни, Грэхэм дважды падал в обморок, и каждый раз врач приводил его в чувство, поскольку закон определяет, что осужденный должен подвергаться казни в здравом, уме и доброй памяти, то есть психически и физически здоровым.

Казнь Джека Грэхэма продолжалась четыре минуты и тридцать семь секунд и была одной из самых длительных экзекуций на электрическом стуле. На следующий день американские газеты писали, что смерть убийцы была ужаснее, чем смерть его жертв...

(Гюнтер Продьоль. Криминальные сенсации. — Мн., 1994)

ДРАМА, КОТОРАЯ ПОТРЯСЛА МИР

ДЕТИ НА ВЫНОС

На Украине тревожно и скандально. Управление по борьбе с организованной преступностью республиканского МВД разоблачило во Львовской области крупную, хорошо организованную и хорошо законспирированную преступную группу, занимавшуюся продажей новорожденных детей...

Настало время для подробного рассказа..

Свидетельства

Тамара П., учительница.

— «Скорая помощь» привезла меня в один из Львовских родильных домов. После трудных родов на свет появился живой и нормальный мальчик. Правда, недоношенный. Врачи мне сказали, что его нужно везти в другой роддом для того, чтобы выхаживать в специальном инкубаторе. И мальчика после того, как перепеленали, отвезли на машине «скорой помощи». Проведать его предложили прийти на следующий день.

Когда моя мама пришла, нянечка ей сказала, что ребенок жив и здоров. А через какое-то время маме сказали, что ребенок умер. Она попросила: «Отдайте трупик, мы его похороним». Но ей заявили: «Мы таких детей не отдаем»...

Ярослава П., работница транспорта.

— Меня привезли с предродовыми потугами. В приемной заведующая осмотрела и сказала, что будет делать стимуляцию. Через какое-то время она вдруг стала интересоваться: здорова ли я, чем болела в жизни, чем болел муж? Я ответила: последние 16 лет не болела, муж — военнослужащий — на здоровье не жалуется.

Вечером ощутила активные толчки ребенка и снова стала просить, чтобы мне помогли. Но врачи сказали, что заведующая приказала им роды без нее не принимать, сама же она ушла домой.

На следующий день в палату, в которой я лежала с другими женщинами, зашел бородатый врач в сопровождении двух мужчин, у которых сверху на плащах были белые халаты. Врач показал на меня пальцем: «Вот эта женщина». Они посмотрели на меня, сказали: «Может быть». И ушли. Я спрашиваю врача: «Как эти люди?» «Консилиум», — отвечает он мне.

Я очень удивилась: какой же это консилиум? Если это врачи, то почему так странно одеты, почему не осмотрели меня, ни о чем не спрашивали, между собой не советовались?

На следующий день наконец появилась заведующая. Осмотрела меня и сказала, что сейчас буду рожать.

Когда пришла в сознание, мне сообщили: родила мертвого ребенка. Тогда я попросила показать мне его. «Его здесь нет, мальчик уже в морге», — ответили мне.

А вот что рассказали мне муж и сестра. Муж пришел в роддом, и ему ответили, что ребенок мертвый. Он попросил, чтобы ему показали труп. Врачи ответили: он в морге. Муж прибегает в морг, но там отвечают: к нам не поступал. Так и пробегал четыре дня.

Когда я вышла из роддома, стала выяснять, почему так затянулась вся эта процедура. Мне отвечают: была суббота, и не могли оформить в загсе официальные документы о смерти. Пошла в загс, там сказали, что это была рабочая суббота и регистрация смертей велась...

Ольга С., военнослужащая.

— Я родила семимесячную двойню: мальчика и девочку. Дети были нормальные, живые и здоровые. Но в документах почему-то написали, что им 5,5 месяца. Кроме того, вес явно занизили, что было видно даже визуально. Никаких объяснений мне по этому поводу не дали.

Через несколько дней мне заявили: ваши дети умерли. Дали справку, согласно которой у меня был выкидыш. Все мои попытки добиться выдачи тел закончились безрезультатно.

Любовь К., лежала в Каменка-Бугской районной больнице, заместитель главного врача которой сейчас находится в следственном изоляторе:

— Родила я двойню — мальчиков. Первого увидела живым, его положили под лампу обогрева, а второго не видела. Мне его не показали, а сразу унесли, объявив, что он мертв. Через сутки подошел врач и сказал, что и второй ребенок умер.

Когда приехал муж и хотел забрать детей, чтобы похоронить, ему сказали: «Мы таких не отдаем — поздний аборт». Более того, мне не показали моих мертвых детей, в то время как женщинам, у которых было такое же несчастье и которые лежали со мной в одной палате, отдали мертвых детей.

Сейчас врачи уверяют следователей, что в их больнице отдают обязательно детей для захоронения и даже отдают выкидыши. Я заявляю: это не так! Я уверена, что мои дети не умерли!

Технология

Установлено: детьми на Львовщине стали торговать с 1992 года. По данным следствия: продано 114 малышей...

Организаторы чудовищного бизнеса наладили широкие связи с медиками из родильных домов области. Те делали все, чтобы дети исчезали бесследно. Как — это сейчас выясняется. Но ясно, что дело было поставлено с размахом. НА КОНВЕЙЕР! Все быстро, все четко. «Ваш ребенок родился мертвым». И печаль в. голосе, даже сострадание. Профессионально. Масштабно. Выверено. На малышей оформляли документы, в которых матери «отказывались» от своих детей. Затем находился клиент-покупатель. Что значит — находился: он уже был на изготове. ОН УЖЕ ЗНАЛ, ОН УЖЕ ЖДАЛ ВЫПОЛНЕНИЯ ЗАКАЗА.

И за рубеж. Там не сыщешь.

Но далеко, далеко не всегда. Продавали и больных (или признавали больными? — и тогда вся эта история вообще скатится в фантасмагорический кошмар). На запчасти. Для трансплантации... Цены сейчас такие: один только орган стоит от 20 до 100 тысяч долларов. Живой ребенок для усыновления-удочерения — 60 тысяч.

Заказчики

А требование одно: чтобы ребенок был здоров.

Об этом пока говорят глухо. Кивают на Америку. Недавно выяснилось, что дети шли в Германию. А совсем недавно «Шпигель» назвал точный адрес: некая американо-румынская консультативная фирма по делам адаптации в штате Огайо.

Действующие лица и исполнители.

Начальник управления охраны здоровья облисполкома Николай Хобзей сказал: «МНЕ ОБ ЭТИХ ФАКТАХ НИКТО НИЧЕГО НЕ СООБЩАЛ».

Главный врач Львовского перинатального центра Владимир Дорошенко объезжал редакции местных газет, убеждая журналистов в незапятнанности коллег... Коллеги уже сидели — он этого еще не ведал. Потом арестовали и самого Дорошенко.

Главный врач областной клинической больницы Богдан Фердак — арестован. Дорошенко, еще будучи на свободе, откомментировал это так: «Кто-то хочет заработать на этом политические дивиденды, показать свою работу...»

Заместитель главного врача Каменка-Бугской районной больницы Лидия Орист — арестована.

Председатель Львовского областного Совета Николай Горынь, собрав всех, кого следует, высказался исторически: «Появившиеся в газетах публикации о распродаже младенцев ПОДРЫВАЮТ ДОВЕРИЕ К ВЛАСТИ».

Представитель президента Украины по Львовской области (эта должность недавно упразднена) Степан Да-вымука ПОДПИСЫВАЛ документы, разрешающие усыновление. Нынешний первый зампред Львовского облисполкома Юрий Зима — ПОДПИСЫВАЛ. В кабинете министров Украины — НАКЛАДЫВАЛИ РЕЗОЛЮЦИИ...

Юрий Зима сказал: «Никакой сенсации нет и не будет. Кому-то очень хочется назвать это сенсацией. Но здесь были совсем другие мотивы. О них и скажу после окончания следствия. Хотя допускаю, что с моими подписями могла иметь место фальсификация... Я ДАВАЛ письменное указание, чтобы тот или иной райисполком принял положительное решение. Такая практика началась еще в 1992 году. Но в прошлом году Верховный Совет Украины ее запретил. Основная причина — стала распространятся информация о торговле детьми для трансплантации их органов. Она касалась не только нашей области. Но кому-то выгодно сделать именно из Львовщины предмет скандала и тем самым скомпрометировать ее...»

Из хорошо информированных источников стало известно, что бывшему представителю президента Давымуке и первому зампреду облисполкома Зиме будут предъявлены в ближайшее время обвинения в злоупотреблении служебным положением и превышении служебных полномочий.

Главный врач Каменко-Бугской районной больницы Юрий Великий свалил вину медиков на главврача областной клиники Богдана Федака. Он якобы и был организатором поставки детей на своеобразный аукцион: «Еще в советские времена наладил преступные контакты с Западом, купил дом в канадском Торонто».

Мотивы

У телезрителей вызвали настоящий шок кадры, на которых были показаны поместья главного врача Львовского перинатального центра Дорошенко: громадный особняк, частная автозаправочная станция, роскошные засекреченные бары.

Спасательный круг

Определенные силы добиваются освобождения Дорошенко из-под стражи. Доказывают, что у него развивается рак.

Известный во Львове врач Владимир Колесник заявил: «По поручению прокуратуры я провел все необходимые обследования состояния здоровья Дорошенко. Никакого ракового заболевания у него нет. Это обычное трюкачество. Зато у меня есть неопровержимое доказательства: под агрессивным нажимом соответствующих начальников некоторые медики изменили показания в пользу Дорошенко: Теперь они сами признались в этом. По данному делу уже сейчас можно безошибочно арестовать еще около ПЯТИДЕСЯТИ ВРАЧЕЙ. Но главные виновники не они — это абсолютно ясно. За ними стояли и стоят крупные фигуры, они известны. От них исходят и постоянные угрозы расправиться со мной...»

Правоохранительные метания

Информация из правоохранительных органов крайне противоречива. Стоило заместителю облпрокурора Захару Дацкиву заявить в интервью агентству «Социум», что ему известно «лишь о десяти фактах продажи детей за рубеж», как прокурорский пресс-центр распространил официальное сообщение: «В течение 1994—1995 годов органами прокуратуры возбуждено только три уголовных дела по злоупотреблениям отдельных должностных лиц при оформлении документов на усыновление (удочерение) новорожденных детей иностранными гражданами.

Еще более удивительным оказалось поведение начальника Центра общественных связей УВД полковника Богдана Токарского. Вечером он рассказал по телевидению о возбуждении уголовных дел против ряда чиновников, а утром следующего дня передал в редакции газет очень странный текст: «Учитывая интересы следствия, никакой официальной информации по этому делу, которое сейчас расследуется, представителям средств массовой информации областное управление не давало...»

Удивляться не приходится. На следствие давят. Обвиняют «в подрыве власти».

Заказ на уничтожение

Как уверяют знающие люди, не исключено физическое уничтожение особо ревностных работников милиции и прокуратуры. Начальник регионального отделения Управления по борьбе с организованной преступностью Игорь Пилипчук и прокурор одного из районов Василий Кундик (они непосредственно ведут дело) постоянно находятся под усиленной охраной.

Их комментарии скупы.

Пилипчук повторяет: «КЛАССИЧЕСКИЙ МАФИОЗНЫЙ СПРУТ ДЕЙСТВУЕТ НА ЛЬВОВЩИНЕ».

Недавно стало известно: машина, в которой ехал Пилипчук и Кундик, обстреляна из автомата в турковском районе. ПОКА никто не пострадал. Но заказ на уничтожение следователей уже поступил, уже выполняется.

Пока все ждут.

Каждый своего.

Врачи — стрелочники, на них все может и замкнуться. А главные боссы увернутся. Это наиболее вероятный прогноз развития событий.

Могут загнать следствие в тупик.

Могут запугать. Убить. Спрятать в тюрьму. Ввести войска. Все могут.

Областная администрация продолжает долдонить: «...Громкое дело детей инспирировано определенными политическими силами, которые стремятся дискредитировать руководство Львовщины и таким образом в очередной раз плеснуть помоями в лицо всего украинства».

А помоями, точно, плеснули. Только не в «украинство» (оставим его для ура-патриотов). Мало того, что на Украине подавляющее большинство населения унижено наступившей жизнью. У них стали отнимать и детей — нагло, почти в открытую, безнаказанно.

Следствие идет.

Конца края ему не видно.(С. Левчук //Уголовное дело. — 1996, № 2)