Я уже знала, какая картина откроет серию «Обладание». Герцогиня Миланская долгое время была моим талисманом, и это казалось мне неслучайным. С тех пор как Эва впервые показала мне этот портрет, я знала, что он принадлежит мне — в духовном плане, разумеется. Я много раз обращалась к нему в тот первый год в Лондоне и немного реже последние десять лет. Я возвращалась к портрету в нелегкие жизненные моменты и, глядя на лицо Кристины, погружалась в себя. В ее облике было что-то обнадеживающее.

Но я, пожалуй, никогда не хотела знать, что скрывается по ту сторону рамы, за чертами девушки, превосходно изображенной на холсте. Быть может, я боялась обнаружить в ее жизни что-нибудь трагическое, что заставит меня бояться нашего с ней сходства. Но сейчас очень важно подойти вплотную к ее личности, испытать вновь, каково это — быть шестнадцатилетней. Пора примерить ее образ на себя.

К счастью, постоянное местопребывание Кристины находилось всего за две мили от моего дома. И — что совсем уж редкая удача — в данное время у нее был одинаковый адрес с Билли Смитом. В этом году Билли располагался в просторной студии, которая находилась в Национальной галерее. Таксидермист с некоторой склонностью к приему кокаина, который проводит большую часть времени среди национальных шедевров, может стать для галереи настоящим бедствием. Но на самом деле Билли был тут в своей стихии, заимствуя идеи прошлого и создавая новые серии произведений, которые будут следующей весной выставлены в Нейшнл Сэйнсберри винг.

Билли потребовал, чтобы я рассказала ему историю моей Кристины Датской, метко определив, что она будет символизировать политическое обладание. Закончив Голдсмит, он изучал теорию искусства в Кортуолд — вместе с непредсказуемым критиком Линкольном Стерном. Ханс Гольбейн Младший был темой письменной работы Билли. С тех пор прошло много времени, но Билли сказал, что с удовольствием пороется в конспектах. Его энтузиазм подействовал на меня благотворно. Я просмотрела книгу по истории искусства и, чтобы избежать ненужного интереса со стороны прессы, перед походом в музей закуталась с головы до ног. На картине одежда скрывает большую часть тела и головы Кристины. Я пошла еще дальше, надев черную бурку и вуаль, чтобы спрятаться от посторонних глаз. Когда я одевалась во все черное, прошлое снова возвращалось и пульсировало в моем сознании. Я должна была предвидеть, что, выбрав Кристину, вынуждена буду мысленно окунуться в события прошедших лет. Наверное, подсознательно я, наконец, готова распутать паутину своих девических переживаний; возможно также, это станет основной идеей проекта. Последний раз я одевалась так шестнадцать лет назад. Но тогда обстоятельства были совершенно другими, мне не нужно было прятаться — я еще не была знаменитой.

На улицах Лондона кавказскую бурку можно встретить так же часто, как и джинсы «Левайс», и пока я шла через Трафальгар-сквер, никто не обращал на меня внимания. Я так хорошо знала путь к нужной мне картине через лабиринт проходов и залов Национальной галереи, что могла бы найти ее с завязанными глазами. Я пришла на десять минут раньше. Портрет Кристины висел справа от «Посланников», другого шедевра Гольбейна, но сегодня я даже не удостоила его взглядом. Вместо этого я, не отрываясь, смотрела на главную цель моего визита, и портрет, казалось, оценивающе глядел на меня. Мое сердце забилось чаще. Эта картина была для меня началом всех начал. Работа над новым проектом всегда напоминала мне начало романа, она приятно будоражила мое воображение. И на этот раз мой замысел требовал реализации как никогда.

Кристина — великолепна и пленительна, частично оттого, что нарисована в натуральную величину и выглядит настоящей. Возможно, именно это всегда меня притягивало к ней? Она олицетворяла вечность и бессмертие. Я долго и внимательно разглядывала портрет. Гибкая и элегантная, но в то же время удивительно простая и, что самое важное, чрезвычайно юная. Она сняла бежевые мягкие кожаные перчатки, и ее безвольно сложенные руки цвета слоновой кости проглядывают через складки черного бархата. Левую руку украшает золотое кольцо с рубином. Многочисленные слои материи и украшения лишь подчеркивают хрупкость, намекая на скрытую чувственность натуры.

Нежный мех украшает платье, а белый круглый плоеный воротник контрастирует с тонкостью шеи и запястий. Платье обтягивает стройное хрупкое тело. Роскошная одежда радует глаз, указывая на богатство девушки и одновременно подчеркивая ее печаль, — известно, что ее муж, герцог Миланский, умер незадолго до написания картины.

У Кристины полупрозрачная, сияющая молодостью кожа. Волосы собраны под траурный чепец, что подчеркивает рельефность лица. Широкий лоб, круглые щеки, квадратная линия подбородка и сочная полная нижняя губа персикового цвета. Это единственная черта, которую я без труда могу найти у себя. Изображение в полный рост и непосредственное выражение лица делают портрет живым и реалистичным, словно его написали только вчера. Мне всегда было сложно поверить, что картина написана почти пятьсот лет назад.

— Извини, что заставил ждать.

Я обернулась и увидела коренастую фигуру Билли, который направлялся ко мне. Он был одет в просторный рабочий костюм. Я впервые заметила, что его курчавые черные волосы уже посеребрила седина. Руки словно веснушками были усыпаны пятнами белой краски. Билли выглядел не как ведущий британский художник, а скорее как маляр, которого наняли покрасить стены в Национальной галерее.

— Как ты узнал меня?

Он ухмыльнулся:

— Больше никто здесь не одет в плащ-палатку.

Я засмеялась, а он положил мне руки на плечи. Я сбросила их.

— Перестань, Билли, — шепотом попросила я, — меня сейчас узнают.

Он послушно убрал руки. Мы повернулись к картине, и Билли принялся рассказывать.

— Мне нужно знать, чего она стоила — на политической арене, как женщина и как произведение искусства, — прошептала я.

— На самом деле, — объяснил Билли, — портрет Гольбейна служил своеобразной фотографией на паспорт шестнадцатого века: леди собиралась в дорогу. Для того времени она была очень дорогим товаром, который можно было обменять, купить или продать, если предложена подходящая цена. Художник нарисовал Кристину во время своего делового путешествия по Европе, где он подыскивал возможных невест для Генриха VIII. Она позировала для Гольбейна в Брюсселе в течение трех часов. Время и дата создания картины отличаются необычайной точностью — час дня, 12 марта 1538 года.

Гольбейн вернулся со своими набросками в Англию, написал картину и представил этот портрет в качестве образца королю — что-то вроде знакомства по интернету в шестнадцатом веке, — чтобы тот посмотрел и оценил. По всей вероятности, как только Генрих увидел портрет, он решил: «Покупаю». Но у Кристины имелись свои соображения: она заявила, что, если бы у нее было две головы, одну она отдала бы королю. Она предпочла выйти замуж за Франсуа, герцога дю Бара. После его смерти в 1545 году Кристина управляла Лорреном. Итак, ей удалось сохранить свою прекрасную голову и к тому же унаследовать земли.

— Благодаря скорее везению, чем здравому смыслу? — спросила я.

Пока мы рассматривали лицо Кристины, стараясь разгадать образ, я почувствовала в ней уязвимость. Она была такой же, как я, когда рисовала Кенни Харпера. Насколько отличается ее молодость от моей? Я не могла не задаться вопросом, были ли у нас еще какие-нибудь сходные переживания, кроме смерти близкого человека.

— Ну, и как тебе первая женщина из твоего набора? — улыбнулся Билли поверх пластмассовой чашки. Мы вернулись в его студию. Довольно лестно иметь студию, расположенную в помещении величайшего музея мира. Возле стойки для шляп висело четыре кроличьих шкурки, рядом стоял мольберт, на котором помещался холст. На холсте полоски, написанные темной умброй, складывались в решетку.

— Я невольно попала под действие ее чар, — медленно проговорила я. — От нее у меня всегда мурашки по коже с тех пор, как я впервые увидела ее. Тогда мне было не больше двенадцати.

Билли походил на боксера на ринге, но когда он улыбался, вокруг глаз расходились мелкие морщинки, Выдавая спокойный мягкий нрав человека, который никогда не полезет в драку без повода. Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Перед моим мысленным взором на секунду всплыла потасовка, которая произошла на его последней выставке.

— Как тебе моя идея? — спросила я.

— Мне нравится: твоя продажа и все такое… — задумчиво ответил Билли. — Но в этом есть что-то циничное. Не знаю. Это как если бы ты расписалась в творческом бессилии, в неспособности создать действительно стоящую вещь. Неужели тебя сейчас настолько занимают мысли о культе личности и славе?

Его слова задели меня, но я знала, что Билли прав. Я погладила кроличью шкурку, оказавшуюся неожиданно тонкой, хоть и мягкой.

— Видишь ли, — наконец ответила я, — это верно лишь отчасти. Я хочу лицом к лицу столкнуться с реальностью и понять суть современного искусства. Знаю, затея весьма рискованная и меня может ждать провал. Но, думаю, здесь заключается зерно очень важной мысли, которое позже прорастет. Мысли о моей значимости, а также о значимости выбранных мною женщин.

Продолжая улыбаться, Билли взял кисть и принялся водить ею по линиям на холсте.

— Я завидовал, когда тебе предложили участвовать в этой международной выставке, — признался он, — но, с другой стороны, у меня есть студия в Национальной галерее. Мы квиты. Знаешь, Эст, я хочу, чтобы у тебя все получилось. Ты мне веришь?

Последние несколько лет мы оба номинировались на премию Джозефа Тернера, но ни Билли, ни я не получили ее. Теперь это уже не кажется таким важным. С тех пор как премию вручили Мартину Криду за проект с выключением ламп, она никого уже особо не волновала. Это что-то вроде разговора на заднем сиденье такси — способ избежать общения с толпой; идеальная тема для беседы, такая же, как погода — и настолько же бессодержательная. Но для нас с Билли его студия в Национальной галерее и мой новый проект значили очень многое.

— А ты что же? Чем дальше будешь заниматься? — спросила я.

Кисть замерла на полпути. Билли задумался, потом сделал шаг назад и отложил ее. Затем он засунул руки глубоко в карманы рабочих брюк, со свистом выпустил воздух сквозь зубы и покачал головой.

— Ну, мне, наверное, придется закрыть клуб. Это абсолютно идиотская затея.

Мне стало жаль Билли, хоть я никогда не понимала, зачем ему понадобилось впутываться в это рискованное предприятие, не связанное с его основной деятельностью. Даже Эйдан пытался отговорить его. «Сайт» существует уже три года. Билли, очевидно, не давала покоя идея скрестить известность с кулинарией и внести немного анархии в правила современной британской кухни, а заодно заработать денег. Вместо этого из его заведения постоянно увольнялись повара, а также все время возникали проблемы с остальным персоналом. Знакомые сходились во мнении, что Билли вкладывает недостаточно сил в свое детище, довольствуясь ведением дел по телефону, а сам тем временем занимается творчеством. Он также уезжал в прошлом году в Новую Зеландию, планируя снять фильм с каким-то молодым неизвестным режиссером. Фильм так и не материализовался, зато Билли вернулся с отпадной женой-дизайнером. Теперь они ждут ребенка. Это очень изменило его.

— Что же ты тогда будешь делать?

Билли принял таинственный вид:

— Мы с Кэрри присмотрели одну ферму за городом.

Я недоверчиво покачала головой и рассмеялась.

— Может быть, коровий навоз под ногами — как раз то, что мне нужно. Выращивать животных вместо того, чтобы делать из них чучела — это способно вдохнуть новую жизнь в мое творчество.

Когда я собралась уходить, Билли достал свою старую письменную работу по Гольбейну. Придя домой, я устроилась на розовом замшевом диване с большой чашкой чая и начала просматривать записи. Кристина занимала все мои мысли.

Как выяснилось, после того как она отвергла Генриха, его поиски невесты возобновились. Король вновь пригласил Гольбейна и отправил его в Германию, чтобы тот написал портрет Анны Клевской, протестантской принцессы. И опять Генрих влюбился в созданный художником образ, решив приобрести такой ценный «товар». На этот раз предложение было охотно принято, и вскоре «покупка» приехала в Англию с брачным договором. Но оригинал не соответствовал тому, что король увидел на холсте. Гольбейн неточно передал внешность Анны. Генрих стал возражать, утверждая, что его обманом хотят женить на «жирной фламандской кобыле», и вскоре избавился от нее. За несколько лет до этого Гольбейн умер от чумы. Мне кажется, Генрих верил в то, что здесь не обошлось без божественного провидения.

Вечером я позвонила Билли и попросила рассказать побольше о портрете. Он пообещал расспросить о Кристине смотрителя Национальной галереи. Перед тем как положить трубку, Билли заверил меня в том, что полностью одобряет мой замысел, добавив, что он надеется: его сегодняшние слова не были истолкованы превратно. Думаю, он говорил искренне, и, принимая во внимания его возможный отъезд из Лондона, мы больше не окажемся в ситуации, в которой будем соперниками. Нашей творческой среде не повредит немного незанятого пространства. Но сама я не собиралась в деревню. Там я начинала свой жизненный путь — и оттуда сбежала, как только мне исполнилось, как Кристине на портрете, «сладкие шестнадцать».

Верный своему слову, Билли позвонил на следующий день, чтобы сообщить новые сведения о шедевре Гольбейна. Одна из смотрительниц рассказала ему обо всех направлениях в живописи после смерти Генриха VIII. Как оказалось, история портрета Кристины так же интригует, как и судьба оригинала.

В течение следующих столетий картина переходила от одного знатного владельца к другому, пока не оказалась в 1909 г. собственностью государства. Но этому предшествовали события, которые грозили навсегда отобрать «Кристину Датскую» у Англии. В то время картина принадлежала герцогу Норфолку, который передал ее на хранение в Национальную галерею — самое безопасное место для такого ценного произведения искусства. Но затем для герцога наступили тяжелые времена, и он решил продать шедевр. Он обратился к лучшим агентам по продаже произведений искусства, и те быстро разыскали американского миллионера, который страстно хотел приобрести портрет. Они договорились о сумме семьдесят две тысячи фунтов стерлингов. Прекрасная леди должна была отправиться за океан. Но с одной оговоркой: герцог Норфолк дал Национальной галерее месяц на то, чтобы выкупить у него картину за назначенную цену.

Герцог недооценил народной любви к Кристине — или же, напротив, все предвидел и вел рискованную политическую игру. Разразился настоящий скандал на государственном уровне, бурно обсуждаемый в газетах и в Парламенте. Как спасти Кристину для нации? Фонд собрания национальных произведений искусств передал тридцать две тысячи фунтов, чтобы выкупить картину, но эта сумма была значительно меньше требуемой. Казалось, все потеряно, но Кристина на холсте продолжала сохранять полное спокойствие. Она и не такое пережила, только в прошлый раз спор происходил между королями, а теперь между государственной и частной коллекциями. Она продолжала понимающе улыбаться и, как выяснилось, не зря. За минуту до отплытия корабля, на который погрузили картину, стало известно, что недостающую сумму доплатила неизвестная женщина, и «Кристина Датская» осталась в Национальной галерее. Кажется, герцогиня Миланская действительно знала себе цену.

Билли был горд тем, что ему удалось так много найти. Таким образом он участвовал в моем проекте и как бы становился на один уровень со мною. Кроме того, теперь Билли сам хотел работать с портретом. Он сказал, что Кристина одна из тех женщин, которые, раз очаровав, больше не отпускают. Он использует ее образ в своем проекте как ответ на экспозицию Национальной галереи. Но в отличие от меня Билли больше интересовался меховой накидкой Кристины, чем мыслями, роившимися в ее голове.

Я была очень довольна таким началом. Но потом в записях Билли я наткнулась на упоминание о втором портрете Кристины и похолодела. Портрет был написан пять лет спустя, когда она опять была в трауре, на этот раз по своему второму мужу, герцогу дю Бару. На Кристине такая же одежда, как и на картине Гольбейна, но здесь она изображена по пояс; она держит молитвенник, и на руках нет перчаток. Пальцы усеяны кольцами. Ее чистота, казалось, испарилась. Неужели этот фламандский художник не сумел понять ее загадочный образ, или, может, ее жажда жизни действительно погасла? Как и Гольбейн, Михаэль Крокси рисовал Кристину заочно. На самом деле он никогда не видел ее. Надеюсь, он просто неудачно воссоздал эскизы. В то время Кристина была вдовой с двумя детьми на руках и перспективой прожить остаток жизни в одиночестве. Эти подробности меня расстроили. Почему меня так занимает история ее жизни? И почему, думая о ней, я начинаю бояться за себя?

Я не могла удержаться от проведения параллелей между нами. Мои отношения с Эйданом за последние месяцы совсем разладились. И я полагаю, это большей частью моя вина. Я часто бывала целиком поглощена работой и ничего ему не сказала об эпизоде с шантажом, что дало Эйдану справедливо считать, что, если наш роман и важен для меня, искусство все же стоит на первом месте. И это действительно так. Это был осознанный и необходимый выбор. Для меня, как и для Кристины, всегда было важно чувствовать себя хозяйкой своей судьбы, — это своеобразный способ защиты.

Я решила, что моя интерпретация Кристины будет происходить при закрытых дверях как живое предисловие к серии «Обладание», которое я представлю коллекционеру. Представление будет снято на пленку и показано моему покупателю — или покупательнице — в первый же день. Я изображу Кристину, отталкиваясь от оригинального произведения, но с использованием достижений современной техники. Я представлю ее переменчивой и загадочной. В конце концов, Кристина, как и я, была склонна к побегу. Она казалась такой одинокой, и теперь я видела, что именно в этом заключалось наше сходство: в юности я ощущала себя так же. Личность Кристины еще не сформировалась, она все время ищет ответы во внешнем мире. Каждый раз, когда я смотрела на ее лицо, я чувствовала, как становлюсь прежней, неискушенной шестнадцатилетней девочкой с неясным будущим, которой необходимо найти себя, чтобы преодолеть препятствия и добиться успеха.

Я попрошу Петру придумать для меня похожий, но современный траурный костюм, а также подобрать семь полупрозрачных вуалей и пару мягких светлых лайковых перчаток. Я решила найти старинный молитвенник и заказать кольца, как у Кристины, чтобы поздняя часть ее жизни тоже была отображена в моем представлении.

Я воспользуюсь эфемерностью этого образа и использую Кристину, чтобы познакомить зрителя со всеми семью женщинами; она будет сопровождать мой проект в течение всей недели в качестве эстетической ценности. Я знала, что мой коллекционер будет воспринимать меня совсем не так, как Генрих VIII, когда тот впервые увидел свой нарисованный «товар». В моем случае покупка — как в физическом, так и в эстетическом смысле — будет уже сделана. Какой вывод о моей ценности сделает из представления мой будущий владелец? Мое скрытое послание сможет быть разгадано лишь по истечении недели. И Кристина станет к нему прологом.