Каталог.

Лот 143.

Серия «Обладание»*

(*серия будет выставлена на Международной выставке современного искусства в течение восьми месяцев после реализации).

Красота, Политика, Власть, Религия, Секс, Эстетика, Мифология в исполнении Эстер Гласс.

Произведение искусства в соавторстве

с Мари, Кристиной, Изабеллой, Марией, Викториной, Фрэнсис и Юдифью.

Костюмы и дизайн

Петры Луцианы.

Покупка включает в себя непосредственно представление,

а также видеоматериалы серии «Обладание»:

«Статус», «Желание», «Богатство», «Подчинение», «Чистота», «Неоднозначность», «Опасность».

Условия:

покупатель получает право владения Эстер Гласс (в дальнейшем — «художник») на неделю, сразу после аукциона, и обязуется предоставить необходимые условия для выступлений, среди которых:

виртуальное шоу;

открытый просмотр;

религиозная обстановка;

частный показ;

чай с семьей/друзьями;

ужин на двоих.

Покупатель должен обеспечить Художника следующим:

путешествием первым классом к месту назначения;

полной безопасностью;

подходящим безопасным местом для жилья;

стандартным ежедневным набором — едой и т. д.;

семью площадками для представления.

Художник обязуется учитывать все требования, которые сочтет разумными, но оставляет за собой право отказа, в случае если сочтет требование выходящим за рамки проекта.

Я закрыла глаза и поочередно прошептала имена своих героинь как мантру, затем снова открыла глаза и кивнула охраннику. Когда он распахнул дверь, я услышала, как шум смолк, и поняла, что публика увидела меня. Я смотрела поверх их голов на центральный проход, на моем лице застыла полуулыбка. Это действительно стоило долгих часов тренировок, теперь я чувствовала себя уверенно. Было очень душно, и воздух наполнял запах вспотевших тел. Наверное, это Жаклин Квинет позаботилась о том, чтобы все эти люди пришли. Проходя через первый зал, я замедлила шаг и оглядела толпу слева направо. Каждые два шага я останавливалась и раздавала визитные карточки со своими инициалами и знаками отличия, напечатанными угольно-черным курсивом. Имена моих героинь были выделены красным цветом. Люди жадно расхватывали карточки, зная, что предстоящее представление войдет в историю искусства.

Во втором ряду стояли журналисты, старавшиеся увидеть происходящее на экранах. Видеосъемка была хорошей идеей, — в фильме я смотрелась гораздо эффектней. Когда я проходила в боковую комнату, то услышала, как судачат обо мне журналисты; их высказывания напоминали мычание голодного рогатого скота.

— …она современная Мона Лиза.

Смех.

— Нет… высококлассная куртизанка…

Подавленный смешок.

— …скорее девушка по вызову, как у Тулуз-Лотрека.

Мне была знакома эта игра: распространение сплетен, кража чужих идей; поскорее успеть первым поместить чью-то сомнительную остроту в воскресном выпуске.

Я быстро прошла в зал, где должен состояться аукцион. Там царила более сдержанная атмосфера, в публике ощущалось чувство собственного достоинства. Было абсолютно невозможно выпросить, украсть или перекупить билет на аукцион, если только вы не умеете проходить сквозь стены. Жаклин совещалась с кем-то через ряд. Казалось, она занималась размещением столов на собственной свадьбе. Жаклин старалась установить «идеальное равновесие — поощрение и провоцирование без риска устроить драку». И ей это вполне удалось. Европейские и американские агенты стояли рядом с самыми влиятельными хранителями музеев, и впервые на аукцион прилетели три азиата. Все знали, что сегодня значительный день: британцы будут торговаться за право считаться главными представителями современного искусства.

Наконец я вошла и поднялась на сцену. Я стала в центре, справа от своего живописного сундука. Мне казалось, что это якорь, помогающий мне сохранять равновесие. Внутри находились истории шести моих героинь, которые вот-вот появятся из тумана прошлого и разделят со мной успех или поражение. Я почти физически ощущала напряжение в зале. Я оглядела аудиторию. Неужели я испытываю дискомфорт? Но я предвидела, что сложно будет стать женщиной — произведением искусства, выставленной на продажу. Кто же из них купит этот «живой товар»? Я пыталась выглядеть уверенно, достойно, сексуально. Петра была права: я чувствовала себя идеальным воплощением истории и современного взгляда на искусство.

Когда я шла по главному проходу, мои нижние атласные юбки шуршали. Теперь я ощущала на себе жадные взгляды, которые скользили по моему изысканному темно-красному бархатному платью, останавливаясь на талии и неизбежно спускаясь ниже. Мелкие бриллианты сверкали на ткани подобно падающим звездам.

Взгляд публики сосредоточился на корсаже с очень низким вырезом, прикрытым тафтой, которая была предназначена для того, чтобы скрыть — но не скрывала — очертания моей груди. Тройной воротник из тончайшего кружева блонде окутывал мою шею. Как и Мари Маркоз, я держала в руке льняной носовой платок, привлекая внимание к тринадцати инкрустированным изумрудами кольцам, которые украшали мои пальцы, придавая рукам сходство с наряженной новогодней елкой. С шеи спускались три золотые цепочки, на одной из них висел крест, на другой — подаренный Гаем флакон для духов с его запиской внутри, а на третьей — еще один изумруд в окружении бриллиантов. Камни ослепительно блестели при свете электрических ламп. Я наклеила накладные ресницы, глаза светились фальшивой голубизной цветных линз. Становилось все жарче, но я надеялась, что смогу это выдержать. У сцены присели на корточки фотографы, похожие на пауков, ожидающих моего падения. Справа от них в конце зала я заметила Эйдана. Его присутствие придало мне смелости, и я почувствовала, что могу противостоять им всем. Вчера вечером я не позволила ему остаться со мной и запретила ему сопровождать меня на аукцион. Мне хотелось убедиться, что я могу пройти это испытание одна. Но сейчас мысль о том, что он рядом и ждет меня, стоя за сценой, делала меня сильнее.

Раздался тяжелый удар молотка, и все замолчали. Через четырнадцать минут с начала аукциона, как и планировала Жаклин, настал мой черед пойти с молотка. Во время первой части аукциона Сотби цифры уже достигли определенной высоты, и аукционист действовал все увереннее. Он посмотрел в свой список, проверил, все ли его помощники на месте, готова ли группа, дежурящая у телефона, и прочистил горло, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Лот 143. Продажа Эстер Гласс… Прошу прощения, я хотел сказать: серии «Обладание».

Оговорка была намеренной. Публика поняла и рассмеялась. На какой-то момент напряжение в зале ослабло.

— Покупатель получит мисс Гласс в свое распоряжение на неделю, — продолжал аукционист более серьезным тоном. — Подробности можно найти в каталоге или в прессе.

По залу снова пролетел смех, словно стайка бабочек. Разве кто-то мог пропустить главное культурное событие сезона?

Аукционист быстро взглянул на меня. Я мило улыбнулась. Он призвал к порядку, и шум в зале несколько стих. Мое сердце выпрыгивало из груди: настал час моей продажи.

Тяжелое бархатное платье Мари не рассчитано на продолжительное нахождение под лампами, и я чувствовала, что в любой момент могу упасть в обморок от жары, но сейчас было не время для слабости. Я приготовилась и, стоя у своего сундука, стала ждать. Публика тоже притихла. Все поудобнее устроились в креслах, и в зале настала полная тишина.

— Начальная цена сто тысяч фунтов стерлингов. Кто-то может предложить сто двадцать тысяч?

На левой половине зала поднялась одинокая карточка.

Быстро кивнув, аукционист объявил:

— Вижу сто двадцать тысяч.

Я была знакома с Карлом, упитанным, пожилым агентом из Швейцарии, и постаралась скрыть свое изумление. Эйдан не упоминал о том, что договорился о продаже с мистером Зигерманном. Наверное, его пригласила сюда Жаклин, чтобы придать аукциону остроту.

Прежде чем я успела додумать эту мысль, поднялась новая карточка.

Да…

— Сто сорок тысяч в центре.

Я взглянула на женщину в середине зала, но она на меня не смотрела. Выражение ее лица было деловым и замкнутым. Но ее участие меня ободрило: я сразу подумала, что лучше уж провести неделю в обществе незнакомки, чем стать жертвой прихотей Зигерманна. Мне вспомнилась неизвестная женщина, выкупившая «Кристину». А может, эта незнакомка выступает от имени третьего лица, чьи нравы и вкусы мне неизвестны? Я перевела взгляд на аукциониста, он поднимал цену выше. Зигерманн не сдавался, и я снова задалась вопросом, уж не с ним ли вел переговоры Эйдан. Прошлой ночью я пыталась убедить своего агента назвать имена возможных покупателей из своего списка, но он отказался наотрез, аргументируя это тем, что ничего нельзя предвидеть и лучше позволить продаже идти своим чередом.

— Сто пятьдесят — принято. — Аукционист снова посмотрел на женщину, сидевшую в среднем ряду: — Дает ли кто-нибудь сто шестьдесят?

Она кивнула. Но, прежде чем аукционист успел подтвердить это, Зигерманн снова поднял карточку.

— Сто семьдесят тысяч справа.

Незнакомка не сдавалась.

— И сто восемьдесят в центре.

Наконец, Зигерманн засомневался и опустил взгляд, уставившись на свои колени.

— Сто восемьдесят в центре, — повторил аукционист.

Зигерманн посмотрел на меня, медленно улыбнулся и поднял два прижатых друг к другу пальца.

Аукционер заметил его жест и быстро прокомментировал:

— Я вижу двести тысяч.

Моя милая незнакомка без колебаний отрицательно покачала головой. Мною овладело разочарование. Мне хотелось бы узнать, кто она такая.

Аукционист выждал, внимательно оглядывая зал и выискивая новые предложения.

— Итак, двести тысяч. Кто-нибудь может дать больше?

Наступила тягостная пауза. Мне захотелось увидеть лицо Эйдана, Но прежде чем я успела его найти, напряжение разрядил голос аукциониста:

— Двести двадцать тысяч.

Присутствующие одновременно выдохнули, звук напомнил мне шум ветра в ветвях деревьев. Предложение исходило от помощника, дежурящего на телефоне. Аукционист быстро перевел внимание на Зигерманна, который поднимал карточку, тонко улыбаясь.

— Двести сорок тысяч, — произнес аукционист. — Кто больше?

Ответ последовал незамедлительно:

— По телефону поднимают до двухсот пятидесяти тысяч.

Зигерманн пристально посмотрел на меня, затем медленно покачал головой, признавая поражение. Интересно, испытывала ли Викторина то же, что и я сейчас, когда особо противные клиенты не могли позволить себе купить ее?

Но кто предложил двести пятьдесят тысяч? Человек Эйдана? Я была известна своей любовью к риску. Я положила свою голову на алтарь искусства и не собиралась теперь убегать в страхе. Я снова сконцентрировала внимание на аукционисте. В моих жилах бурлил адреналин.

— Итак, двести пятьдесят тысяч, — голос аукциониста стал настойчивей. — Кто больше?

Это цена могла стать окончательной, что позволило бы аукционисту перейти к следующему лоту. Он уже занес свой молоток над столом, когда другой его помощник на телефоне едва заметно кивнул.

— Двести семьдесят пять тысяч, — сказал он, вызвав у аудитории невероятное волнение.

Все глаза были прикованы к двум помощникам. На меня никто не смотрел. Казалось, на минуту все забыли, что я живой человек. Мой план удался: в их глазах я стала дорогим произведением искусства — ценным товаром.

Первый помощник что-то быстро говорил в трубку. Затем он взглянул на аукциониста и кивнул.

Аукционист объявил:

— Поступила заявка на триста тысяч.

Когда он повернулся ко второму помощнику, как и следовало ожидать, воцарилась тишина. Все присутствующие не отрывали от него взгляд. Помощник держал калькулятор и что-то быстро на нем подсчитывал, одновременно выслушивая инструкции невидимого собеседника. Он помедлил, потом что-то прошептал аукционисту на ухо и передал ему калькулятор. Аукционист бросил взгляд на помощника и нахмурился. Что случилось? Все присутствующие чуть приподнялись со своих мест.

Наконец аукционист быстро, но четко и торжественно проговорил:

— Один миллион долларов. Это шестьсот шестьдесят пять тысяч фунтов.

Публика вскочила со своих мест, словно выстрелившая пружина. Теперь зрители снова внимательно меня разглядывали.

Я понимала, что это означает: в их глазах названная цифра автоматически делала меня сверхъестественным и недоступным созданием, недостижимым идолом. Я же абсолютно растерялась.

Названная цифра подвела спектакль к завершению. Аукционист еще раз пристально оглядел зал и, перекрикивая общий шум, произнес:

— Шестьсот шестьдесят пять тысяч. Продано.

Никто не услышал последнего удара молотка.

В зале стало очень шумно; звонили мобильные телефоны, кто-то отсылал кому-то сообщения, но мое представление еще не окончилось. Сначала нужно было выбраться отсюда. Медленно повернувшись, я увидела, что Эйдан по-прежнему стоит у левого края сцены. Он хладнокровно подал мне руку и помог сойти вниз. Накинув на меня спасительную шаль с картины Энгра, он вывел меня из зала. Когда мы уходили, раздались бурные овации: зрителям требовалось выпустить пар. Журналисты кинулись за нами. Мы вышли и очутились под градом вспышек. Микрофоны почти упирались в наши лица, пока полиция пыталась оттеснить представителей прессы.

— Кто купил вас, Эстер?

— За какую сумму?

— Куда вы отправляетесь на следующей неделе?

Я заметила репортера из «ВВС» и, памятуя о том, что национальным каналам нужно давать самые лакомые куски, повернулась к ней и ее фотографу.

— Я буду в распоряжении моего покупателя в течение недели, начиная с завтрашнего дня, — сказала я бесстрастным тоном. — Он или она сможет делать со мной все, что захочет, пока это остается в рамках закона, — я услышала смех, — и происходит с моего согласия.

— Кто же покупатель, Эстер?

Тут вмешался Эйдан:

— Боюсь, что мы не можем раскрывать детали, пока аукцион официально не объявит о продаже, — так происходит и с любым другим лотом.

— Эстер, каково это: заработать миллион долларов за неделю?

— Я думаю, что расскажу обо всем «Международному современнику», — ответила я. — А сейчас мне нужно собраться с мыслями.

Мои слова вызвали ряд новых вопросов, гулко раздававшихся в морозном воздухе. Журналисты окружили меня подобно стайке летучих мышей, которые стремятся найти место получше рядом с единственной лампочкой.

Эйдан усадил меня на заднее сиденье ожидавшего нас лимузина. Перед тем как полисмен, отвоевав дверцу у журналистов, уже собирался ее захлопнуть, я услышала голос моего недавнего доверенного лица, Джона Херберта из «Клариона», который выкрикивал:

— Ты не стоишь этого, Эстер! Ты чертова фальшивка!

И на секунду мне вспомнился Кенни Харпер.

Сидя на заднем сиденье машины, я нервно дрожала. Эйдан обнял меня и целовал мои волосы.

— Кто это был? — спросила я. — Кто заплатил такие бешеные деньги?

Эйдан широко усмехнулся и крепче обнял меня.

— Мы должны дождаться звонка Жаклин, — сказал он. — В данный момент они проверяют информацию. Лучше подождать, Эстер, пока все окончательно не выяснится.

— Перестань, Эйд. Ведь это твой человек?

— Я этого не отрицаю, но он не собирался дойти до такой цифры.

Прежде чем я успела еще что-либо спросить, зазвонил телефон, и я услышала радостный голос Петры.

В галерее организовали частную вечеринку, и теперь из динамиков лилась громкая музыка, эхом отдаваясь в просторных помещениях бывшего склада. Пресса прибыла раньше нас, и нам с Эйданом пришлось почти силой прокладывать себе дорогу к зданию. Я быстро разыскала Петру, и мы продолжили мое так называемое представление. Мы величаво шли по красному ковру, лежавшему на полу в центре галереи, под аплодисменты друзей и коллег. Я все время раздавала визитные карточки, которые потом послужат напоминанием о сегодняшнем вечере. Среди приглашенных я заметила Гая с женой, а потом Линкольна и его оператора, придерживающего на плече камеру.

На одной из стен галереи чернели слова «Серия “Обладание”». Под ними неоновым светом горела цифра «1000000 долларов», состоящая из розовых огней. Те, кто не присутствовал на аукционе, могли посмотреть запись на большом экране в конце галереи, и я теперь сама смогла взглянуть на себя со стороны. Впечатление оказалось потрясающим. Глядя на себя, я видела Мари Маркоз, взирающую на меня с экрана. На минуту я задумалась, как бы она восприняла происходящее? Теперь ее значимость стала общепризнанной, даже если зрители не знали, кем именно они так любовались сегодня.

Эйдан позвонил Жаклин и передал мне ее слова о том, что при такой высокой цене Сотби должен сначала проверить покупку, а потом уже заняться обсуждением деталей. Точный ответ мы получим к утру.

— Поэтому тебе не о чем волноваться. Ты можешь расслабиться и наслаждаться вечеринкой, — ободряюще сказал Эйдан, перед тем как исчезнуть с трубкой в своем кабинете на ближайшие полчаса.

Я почувствовала себя брошенной, но вскоре всеобщее веселье подняло мне настроение. Сначала я уединилась с Петрой, которая помогла мне переодеться. Я сняла парик, расчесала волосы, уложила их при помощи геля и надела смелое маленькое черное платье, сшитое, разумеется, Петрой специально для этого вечера. Контраст был ошеломляющим. Как ни грустно, но надо признать, что эпоха Мари осталась в прошлом. Ассистентка Петры аккуратно сложила костюм мадам де Сенонн, и мы отправились на вечеринку, где веселились до упаду. Это была моя последняя ночь на свободе — по крайней мере, на ближайшую неделю. Завтра я должна буду поехать к своему владельцу и провести с ним семь дней, кем бы он или она ни оказался.