— Что ты наденешь?

— Я собираюсь уйти с гордо поднятой головой.

— Уйти?

— Не волнуйся, ты скоро все поймешь.

— Хочешь, я что-нибудь тебе сошью?

— Что, за пять дней?

— Ты знаешь, что я приложу все силы.

— Нет, Петра, не стоит беспокоиться, это должен быть наряд Мари. Ведь все началось с нее.

От Жасмин никаких новостей, ни звука.

Толпа приветствовала нас, когда мы с Эйданом вышли из машины и зашагали по красному ковру, постеленному специально для VIP-персон, к широко распахнутой пасти входа в галерею Тейт Модерн. Я остановилась и принялась позировать: сначала с левой стороны, затем с правой. Фотографы были ненасытны, а пришедшая поглазеть на звезд толпа создавала большой шум. Если не ошибаюсь, они скандировали мое имя.

Мне приятно было вновь почувствовать себя мадам де Сенонн. Я решила в полной мере насладиться этим моментом восхищения со стороны публики и прессы. Он может больше не повториться. Странно, но в наряде Мари я ощущала себя абсолютно естественно, хотя швы теперь врезались в мою кожу, а грудь увеличилась с тех пор, как я последний раз надевала искусно сделанный Петрой корсаж. Я была как никогда благодарна Энгру за прекрасную старинную шаль на его картине. Она обволакивала меня, делая неуязвимой для любопытных глаз.

В длинном холле толпились приглашенные. На выставку не пускали никого, пока не приедут художники и не устроят свой собственный частный просмотр. Нас провели мимо собравшейся толпы. Эйдан поддерживал меня за талию, и я чувствовала, что его рука дрожит. Мы поднялись на эскалаторе на третий этаж, который был отведен под Международную выставку современных художников. Я вспомнила, что последний раз была здесь с Гаем. В зале почти никого не было, кроме директора галереи Тейт и шести кураторов, занимавшихся организацией выставки. Они воспользовались своим правом первыми осмотреть экспонаты, прежде чем ввалится шумная толпа и помешает серьезному анализу работ.

Директор заметил меня и улыбнулся с нехарактерной для него теплотой. Он быстро подошел ко мне и взял за руку.

— Эстер, позвольте выразить самую высокую похвалу вашему проекту, — решительно сказал он.

Я приходила сюда утром вместе с Джейн и Петрой, чтобы закончить подготовку экспозиции. Но проходя по галерее сейчас, вместе с профессионалами, я с удовольствием заметила, что на данный момент серия «Обладание» является здесь самым интересным экспонатом. Все было сделано замечательно. В эту минуту мне вспомнилась улыбка Моны Лизы.

Начали заходить люди. Я увидела Эву под руку с Линкольном. Она была очень взволнована, из-за чего ее лицо светилось, а глаза ярко горели, как это бывало раньше.

Обнимая меня, она с волнением спросила:

— Все действительно в порядке?

Я кивнула.

Линкольн тоже был взбудоражен.

— Дорогая, я знал, что тебя ждет успех!

Тут я заметила, что все повернули головы к двери. Прибыл какой-то важный человек. Конечно, это была Петра с ее красноречием, достойным античного поэта. Покрой ее костюма потряс всеобщее воображение. Он чем-то напоминал внутреннюю сторону морской раковины, где сама Петра выступала жемчужиной. Ее появление было встречено аплодисментами. Она несла бремя недавно обретенной ею славы с той же непринужденностью, с которой носила свои умопомрачительные платья. Для нее известность никогда не была проблемой. В отличие от меня Петра рождена, чтобы быть знаменитой.

Потом появился Бен. Вдали от своего привычного мира он казался менее величественным и ниже ростом. Когда он заметил меня, его лицо расплылось в широкой улыбке. Он подошел и дружески обнял меня. Мы уже встречались днем и обсуждали мое будущее. Бену были известны мои планы, и нам вместе удалось прийти к некоему соглашению, которое устроило нас обоих. Рядом с ним я заметила женщину с рыже-каштановыми волосами. У спутницы Бена было продолговатой формы лицо и задумчивые зеленые глаза. Она чем-то походила на Изабеллу д’Эсте.

— Я хотел познакомить тебя с Пенни, — сказал Бен.

Женщина улыбнулась, с любовью глядя на него. Бен обнял ее и привлек к себе.

Следующими пришли Гай с Жанной, а за ними сразу же появилась вся нью-йоркская компания: Каролин, Соня, Сэм и Грег, которые, к моему великому изумлению, специально прилетели в Лондон. Эйдан держал их приезд в секрете от меня. Трудно было решить, кого приветствовать первым. На самом деле я хотела поговорить с Гаем, но он как-то затерялся в толпе. Вместо этого я стояла в окружении друзей из Манхэттена и сама удивлялась тому, насколько рада их видеть.

— Мы хотим, чтобы ты вернулась, — просящим тоном произнесла Соня.

— Когда вы, ребята, уже наконец приедете домой?! — воскликнула со смехом Каролин, и, к моему удивлению, Сэм обнял меня.

— Когда вы с папой собираетесь пожениться? — выпалил он.

Все выжидательно посмотрели на меня.

— Ну, если мы надумаем, Сэм, то обещаю, что ты будешь первым, кто об этом узнает.

Он притянул меня ближе и прошептал на ухо:

— Папа рассказал мне про ребенка. Это наш секрет. Я даже маме не говорил.

Я заметила, что приближается мой куратор Джейн. Я взяла Сэма за руку и глазами поискала Эйдана. Он увидел меня и быстро подошел.

— Ты готова к тому, чтобы произнести речь? — спросила Джейн.

Я кивнула и в сопровождении Эйдана и Сэма направилась к небольшой специально оборудованной сцене с микрофоном. Заметив, что мы идем туда, гости собрались вокруг, чтобы послушать, что я скажу. Сначала на сцену поднялся директор галереи Тейт Модерн и в общих чертах рассказал о выставке. Затем он добавил, что я хотела сказать пару слов, и передал микрофон мне. Я медленно поднялась на сцену, зная, что мне предстоит самое сложное выступление в моей жизни.

— Серия «Обладание» стала для меня путешествием в свой внутренний мир, — начала я неожиданно мягким голосом. — До этого момента искусство помогало мне спрятаться за образами воображаемых женщин. Я перевоплощалась в своих героинь, рассказывала о них истории и получала при этом массу удовольствия. Затем появилась «Обнаженная в росписи». Эта работа стала переломной, потому что в ней я была собой и расписывала кожу собственными мыслями. Она также принесла мне известность, которой я не ожидала. Серия «Обладание» — продолжение предыдущего проекта. Я хотела изобразить судьбы реальных женщин, которые скрываются по ту сторону выбранных мною портретов и представляют ценность для всех нас — ту ценность, которая порой игнорируется или занижается прессой и публикой.

Я замолчала. Казалось, я полностью завладела вниманием слушателей, по крайней мере, на данный момент. У меня пересохло в горле от волнения. Я взглянула на Эйдана, и он ободряюще улыбнулся.

— Я надеялась постигнуть истинную сущность своих героинь, спрятанную по ту сторону холста. Но у меня была также и личная причина заняться этим проектом. Я поняла, что нуждаюсь в том, чтобы найти себя. Я решила, что если займусь исследованием судеб других женщин, то смогу лучше понять свой внутренний мир. Как женщина и как художник, я долгие годы смешивала в своих работах реальность и вымысел, и в какой-то момент я поняла, что уже не знаю, кто я на самом деле. И, честно говоря, эта потеря долгое время с облегчением воспринималась мной как освобождение. Но недавно я поняла, что в моей жизни часто происходят небезопасные ситуации, потому что я не умею контролировать себя.

В зале повисла тишина. Люди ничего не любят так, как эмоциональные излияния, подумала я. Эйдан не отрываясь смотрел на меня.

— А сейчас несколько признаний.

После этих слов я улыбнулась, и присутствующие улыбнулись мне в ответ. Я была среди друзей.

— На ближайшее будущее это последний мой проект. У нас с Эйданом Джероком, моим агентом, будет ребенок. Теперь я планирую освоить роль матери и надеюсь, что смогу этим заниматься вдали от любопытных глаз и камер.

По залу пробежал шепот, и я подняла руку, прося дослушать меня.

— И, наконец, самое главное. — Мое горло сжалось от волнения. — Я посвящаю эту работу младшему члену моей семьи. Ее зовут Жасмин. Серия «Обладание» была сделана для нее и для всех девушек ее поколения. Надеюсь, с помощью этой работы они научатся тому, на что у меня ушло тридцать два года, — ценить то состояние, когда принадлежишь сама себе, когда ты сильная, смелая и независимая, а также когда ты любишь и уважаешь себя такой, какая ты есть и какое бы прошлое ни лежало у тебя за плечами.

Меня прервал внезапный всплеск одиноких аплодисментов. Я оглядела гостей и заметила девушку, стоявшую в конце зала. Она была высокая, с фигурой грушевидной формы, длинными темными вьющимися волосами и неземным овальным лицом. Присутствующие повернулись и тоже посмотрели на нее.

Я спустилась со сцены, пока остальные начали присоединяться к девушке и аплодировать мне. Толпа расступилась, и я быстро направилась к ней. Когда я подошла ближе, я поняла, что ее лицо мне знакомо. Девушка была похожа на Кристину Датскую, чье изображение висело тут же, на стене. Возможно, причиной сходства являлся загадочный взгляд или припухшая нижняя губа; а может, их объединяла уязвимость, присущая молодости, а также страх перед тем, что готовит будущее. Сделав еще несколько шагов, я смогла различить цвет ее глаз. Они были непередаваемого серо-голубого оттенка, с зелеными крапинками. Когда я остановилась перед ней, эти глаза взглянули на меня. Шедевр Гольбейна висел справа от нее. Искусство и жизнь находились рядом, и я тут же поняла, какое из двух произведений является более великим. Я также знала, какое из них было моим собственным отражением.

Я взяла ее за руку, и у меня возникло ощущение, будто я держу свою собственную кисть или же руку своей матери — руку, сделанную из той же плоти и крови, что и я. Дотронувшись до девушки, я почувствовала себя увереннее и совершеннее, чем прежде. Я долго и пристально смотрела ей в глаза, и губы девушки тронула легкая улыбка. И тогда я совершенно точно поняла, что нашла, наконец, то, что искала много лет: я только что лицом к лицу столкнулась с моим собственным, настоящим, живым шедевром.