После того как Эйдан согласился вести мой проект, натянутость, чувствовавшаяся между нами, исчезла. В тот день я покинула галерею, пообещав как следует обдумать детали. Мы условились встретиться через четыре дня вместе с Кэти и обсудить наши планы. В течение этого времени Эйдан не звонил мне, я ему тоже. Я в равной степени ощущала беспокойство и воодушевление. Каждое утро я покупала «Кларион» и пролистывала его в поисках продолжения темы, но ничего не было. И каждый раз, как раздавался звонок, я нервно подпрыгивала, с ужасом ожидая услышать голос Кенни. Но никто меня не беспокоил.

Итак, я с головой окунулась в новый проект и заработала с небывалым за последние месяцы рвением и скоростью. Казалось, недавние события прогнали ту огромную темную тучу, которая нависала надо мной, и вновь светит яркое горячее солнце.

Мысль о том, чтобы быть проданной как настоящий шедевр, была захватывающей. Но каким именно шедевром я являюсь? Что приобретет потративший на меня деньги коллекционер? Искусство было для меня чем-то вроде игры, способом перейти из вчерашнего дня в день сегодняшний, а также избежать обывательского взгляда на мир. Я была счастлива, найдя свое призвание, как ребенок, который случайно натолкнулся на платяной шкаф и с благоговением примеряет один наряд за другим. До этого момента идея каждого нового произведения была навеяна предыдущей работой, все затеи воплощались быстро, и каждая последующая казалась успешней и интересней. Подход был прост: нарядиться, снять себя на видео, сделать фотографии и подготовить документальный рассказ о моих вымышленных прошлых жизнях. Но в новой работе мне хотелось пойти еще дальше. Вместо того чтобы рассказывать придуманные истории о себе, я решила сделать целую серию историй о других женщинах, тех, которые существуют лишь на полотнах, запечатлены в шедеврах прошлого.

Я устрою так, чтобы Сотби выставлял меня на продажу в течение семи дней. И каждый новый день я предстану перед коллекционерами как произведение искусства. Отправной точкой будет то, что это должен быть шедевр, портрет женщины. Я заставлю всех пересмотреть устоявшиеся взгляды и заново оценить представленные произведения, вновь увидеть историю искусства глазами изображенных женщин.

Музеи всего мира заполнены произведениями искусства, и это название соответствует буквальному смыслу — произведения искусных мастеров. Работы, которые покупаются мужчинами, создаются мужчинами и, большей частью, предназначены для мужчин. Ценность того или иного произведения искусства зачастую определяется тем, кто покупал его и за сколько, а не качеством самой работы. Вплоть до последнего тридцатилетия роль женщин в искусстве, за редким исключением, конечно, ограничивалась ролью модели для картины. Поэтому в прежнем подходе не хватает одного важного элемента: взгляда женщины.

Когда концепция работы была в общих чертах ясна, я принялась копаться в музейных каталогах и просматривать книги по искусству в поисках достойных кандидатур. Я хотела найти такие женские портреты, которые смогла бы изображать, лица, которым есть что сказать, и глаза, способные заглянуть в душу зрителю. Моим желанием было раскрыть их секреты и поведать миру истинные истории их жизни. Я довольно быстро выбрала двадцать портретов, но оказалось очень трудно сократить список до десяти, а потом и до семи. Но к утру четвертого дня план был составлен. Нельзя было больше терять времени; я видела, что мой выбор идеален.

Я приехала в галерею за несколько минут до назначенного времени. Эйдан сидел за своим столом, и я заметила, что у него усталый вид. Он говорил со мной сухо, по-деловому. В общем-то, я примерно этого и ожидала, но не могла сдержать воодушевления, представляя свои проекты. Все детали настолько органично вписывались в общую картину, что успех всей затеи был очевиден. Я обдумала все до мельчайших подробностей. План был безупречен. Я не понимала, как Эйдан мог критиковать его. Вскоре к нам присоединилась Кэти, глаза ее горели от предвкушения. Она, должно быть, отложила остальные дела, чтобы послушать, как я собираюсь воплощать свою идею в жизнь. И обсуждение началось.

Я описала, как вижу проект, и показала Эйдану и Кэти семь выбранных мною портретов. Я — опытный постановщик, и мои представления всегда стоят тех денег, которые люди за них платят. Но главным условием работы всегда был зрительский фактор. Я устраивала зрелище именно в расчете на публику. Для меня все волшебство заключалось во взаимодействии автора и зрителя. Поэтому для этой выставочной недели я подготовлю семь десятиминутных представлений для приобретшего меня коллекционера, каждое из которых можно будет показать наедине или перед зрителями, в зависимости от содержания. Мы задействуем Петру, и она сошьет костюмы. Мы с Петрой дружим с колледжа, и она уже сделала для меня не один наряд. Сейчас она работает в Париже. Эйдан и Кэти согласились со мной, и мы отправили сообщение на автоответчик Петры с просьбой перезвонить.

Я сниму каждое представление на видео и составлю сериал для галереи Тейт. Когда выставка закончится, покупатель сможет приобрести всю работу целиком. Нужно тщательно обдумать, что будет означать каждое представление, но основная тема ясна уже сейчас: это должно быть обладание, в самом широком — и неожиданном — смысле слова. Теперь мне необходима только смазка, чтобы машина заработала. Я вспомнила о помятых автомобилях, выставленных в галерее, и пожелала, чтобы мой проект не постигла та же участь.

Пока мы говорили, Эйдан просматривал свой блокнот с адресами, Кэти забрасывала меня самыми разными вопросами и тут же записывала детали. Четыре часа спустя план был расписан в мельчайших подробностях. В конце февраля состоится аукцион Сотби. У нас шестнадцать недель; я должна спланировать собственную продажу, а Эйдан — найти платежеспособного коллекционера. Эйдан согласился вложить в проект сорок тысяч фунтов стерлингов. Из них двадцать тысяч Петре за костюмы и двадцать тысяч мне на поездки и декорации. Для того чтобы проект окупился и мы получили прибыль, я должна продаться за шестьдесят тысяч. Сумма показалась мне вполне реальной.

Я выбрала картины из семи разных коллекций, находящихся в разных частях земного шара, что обогащало проект историческим и географическим разнообразием. Перед аукционом необходимо было поехать посмотреть на каждую из картин. Кэти согласилась составить для меня план поездок. Учитывая все, что происходит сейчас в Лондоне, будет уместно совершить несколько коротких путешествий. С этой целью я устрою себе двенадцатинедельный марафон по шести городам, который начнется здесь, в Лондоне, затем я посещу Париж, Нант, снова побываю в Лондоне, потом отправлюсь в Нью-Йорк, в Вену, и, наконец, в Венецию. Вернусь я как раз вовремя, чтобы подготовиться к аукциону.

Эйдан, не перебивая, слушал, пока мы с Кэти обсуждали детали.

Мне было приятно, что идея захватила Кэти. Рано или поздно ее энтузиазм передастся Эйдану. Когда Кэти закончила, Эйдан бегло просмотрел записи и уставился на меня. Я улыбнулась, и, помимо своей воли, он улыбнулся мне в ответ. То была особая улыбка, блуждающая и неизъяснимая, если только вы не умеете читать в чужих сердцах. Кэти тоже увидела ее, но сделала вид, что ничего не заметила. Так Эйдан улыбался только мне, и его улыбка придала мне уверенности в своих силах.

— Я договорюсь о встрече с устроителями Сотби, — медленно проговорил он. — Нам нужно добиться, чтобы тебя выставили на продажу в феврале, — если они согласятся. Думаю, на сегодня все.

Он закрыл записную книжку, и Кэти ушла. Обсуждение было закончено. Как только она вышла, я пересела поближе.

— Есть еще одна вещь, — сказала я как можно спокойнее.

— Продолжай, — ответил Эйдан.

— Я хочу дать эксклюзивное право на публикацию Джону Херберту и «Клариону». Я не хочу, чтобы журналисты были настроены против нас. Линкольн подвел меня, и с ним нужно прекратить сотрудничество — но только на время проекта. По моему мнению, мы должны задействовать как можно больше печатных изданий, чтобы все узнали о проекте и мы смогли найти подходящих коллекционеров. Из всех газет у «Клариона» самый широкий круг читателей, а также это издание подходит мне, потому что у него самая скандальная репутация.

Эйдан подозрительно посмотрел на меня.

— Что на самом деле происходит, Эстер? — спокойно спросил он. — Что на тебя нашло?

Я почувствовала, что краснею, и изо всех сил попыталась подавить смущение.

— Не понимаю, о чем ты, — ответила я, стараясь не смотреть ему в глаза. — Я просто нахожу эту идею очень удачной. И я сама позвоню Джону Херберту. Потом вы с Кэти условитесь насчет цены. Договорились?

Эйдан наклонился вперед и пристально посмотрел на меня.

— Я не знаю истинных причин, побудивших тебя заняться этим проектом, — медленно проговорил он, — но ты знаешь мое мнение, и оно не изменится. И я намерен оставаться в стороне и заниматься лишь своей частью работы — продажей тебя.

Вернувшись домой, я позвонила Джону Херберту.

Он, казалось, был так же рад, как и удивлен, услышав мой голос.

— Как поживаете, Эстер? От вас давно ничего не слышно, — сказал он; его голос прозвучал грубо, — привык, наверно, произносить всякие вульгарные мерзости.

— Хорошо, — ответила я. — У меня к вам предложение. Есть ли у вас время для разговора?

— Для вас, Эстер, у меня всегда найдется время. Теперь расскажите мне о своих замыслах.

Я осторожно вела беседу, стараясь не упоминать ни о Кенни, ни о рисунке, но косвенно дала понять, что мне известно о его предложении, и Джон не стал отрицать этот факт. Я сказала ему, что могу предложить нечто большее, гораздо более интересное — эксклюзивный материал о моем следующем проекте, — объяснив, что он будет сенсационным и достойным освещения в печати. Мы условимся о цене, но, добавила я, словно эта мысль только что пришла мне в голову, с одним условием — информации о моем раннем эскизе и откровениям того, кто его предоставил, на страницах «Клариона» в обозримом будущем не будет места. После этих слов Джон понимающе рассмеялся и охотно дал такое обещание. Я не знала, насколько ему можно доверять, но приходилось довольствоваться его честным словом.

— Итак, где я могу получить подробности о вашем новом произведении? — с воодушевлением спросил Джон. Я ответила, что он может позвонить Кэти, но что я бы предпочла, чтобы он воздержался от обсуждения с ней такой незначительной темы, как тот рисунок. Он с готовностью согласился, и я повесила трубку в уверенности, что, по крайней мере, какое-то время Джон Херберт будет соблюдать условия нашего соглашения. Я представляла сейчас слишком большой интерес для прессы, чтобы он мог отказаться от моего предложения.

У меня оставалась еще одна ночь перед обещанным звонком Кенни. Он являлся единственной проблемой, требующей разрешения, и, пользуясь его игрой в хорошие отношения между нами, я надеялась поскорее завершить всю эту глупую историю и перейти непосредственно к тому, что интересовало меня больше всего на свете — к искусству. На стене моей студии в ряд висели семь цветных копий выбранных мною портретов. Я вытянулась на кровати, глядя, как заходящее солнце постепенно затемняет их и сужает спектр красок, и задаваясь вопросом, что готовит нам наше общее будущее. Они, казалось, смотрели на меня с надеждой и предвкушением. Я просто умирала от нетерпения; мне хотелось поскорее вдохнуть в них жизнь — с привнесением некоторых современных черт, разумеется. Но сначала надо было избавиться от Кенни, а потом необходимо показать портреты моему главному в таких делах помощнику. Кто еще, кроме Петры, в состоянии помочь мне претворить эту идею в жизнь? Она, в общем, согласилась участвовать в проекте, и мы условились, что она приедет в Лондон на выходные, чтобы мы могли все обсудить.

Я лежала в постели, чувствуя беспокойство и раздражение из-за предстоящего звонка Кенни. Когда я наконец задремала, он продолжал тревожить мое сознание, и сны вернули меня в тот момент, с которого все началось.