ГЛАВА 1

Федор Матвеевич по старой деревенской привычке просыпался рано. Открывал глаза – и больше не уснуть.

Он не любил торопиться по утрам. Не спеша вставал, кипятил чай, курил... Глядел в окошко. С годами это время дня стало казаться ему самым лучшим, спокойным и ясным; часто он просто выходил погулять в лес.

Вот и сегодня он проснулся в половине седьмого и так же попил чайку, взял сигарету и вышел на крыльцо.

Было тихо, хотя уже стоял рассвет. Прохладно, ни ветерка, ни облачка – а небо такое ясное, каким оно было разве что в детстве, в деревне – там оно почему-то совсем другое, не такое, как здесь...

И эту тишину нарушил шум мотора. Машина приближалась. Слух старого шофера легко разобрал звук жигулевского движка. Федор Матвеевич усмехнулся одними губами и покатал сигарету в пальцах.

Бежевая старенькая “пятерка” остановилась у ворот. Из нее выбрался довольный, бодрый и свежий Лев Евгеньевич Огарков.

– Приветствую, Федор Матвеевич! – весело крикнул он, и пес заволновался, загремел цепью.

– День добрый, – чуть помедлив, отозвался Логинов. Лев Евгеньевич уже шел по песчаной тропинке. Федор Матвеевич спустился с крыльца.

– Приветствую, – повторил Огарков, но уже по-другому, скоро и деловито. Утро кончилось. Федор Матвеевич улыбнулся этому.

Лев Евгеньевич осмотрелся цепко, уверенно.

– Хорошо у вас, Федор Матвеевич, – отметил он, – аккуратно, порядок!

Старик кивнул и прикурил, бережливо спрятав спичку в коробок.

– Да. – Он тоже огляделся. – Пришлось потрудиться... Я тут уж пятый год. До меня сторожа здесь менялись – полгода, год... Разруха была страшная. Первое лето я только тем и занимался, что все в порядок приводил. Дом подремонтировал, баню... И все подручными средствами, ни копейки садовой не потратил. Да и своей самую малость. С умом ведь если делать, все можно найти! Баня – вот эта самая, – правду сказать, не баня была, а помойка. Я потихоньку все вычистил, потом печку взялся ремонтировать...

Огарков рассеянно слушал этот рассказ, кивал, сам же озирался по сторонам. А Федор Матвеевич вдохновился, распрямился даже, голос зазвучал громко.

– ...мне так в молодости, в деревне еще, доводилось печнику помогать. Ну и тут, думаю: попробую-ка, чем черт не шутит. Взялся. Кирпичный бой поискал, а кто ищет, тот и в самом деле всегда найдет. Вот и я нашел, отсортировал... А один камень вообще такой нашел! Размером где-то с три кирпича. Гранитный, что ли. И герб какой-то на нем высечен, такой круглый рисунок, вроде как в самом деле старинный герб... Вот, вы как думаете, откуда такой камень мог тут взяться?

Тот пожал плечами.

– Не знаю. Историков надо спрашивать... Впрочем, думаю, какой-нибудь купчина для особняка своего делал. Под дворянина косил... Но где же, однако, наши нелегалы?

– А они как раз там и есть, в бане. Спят еще, поди. А вы-то, кстати, чего так – ни свет ни заря?

– Не спится, – сознался Огарков. – Не терпится приступить. Посмотреть, что будет.

– А-а... А что, думаете, что-то такое... интересное будет?

Лев Евгеньевич покивал головой глубоко, серьезно.

– Думаю, ох и думаю!.. Честно сказать, даже немного боюсь представить себе, что здесь может быть.

– О, вон как.

– Вот именно. С таким коэффициентом, как у нашего друга Александра Палыча... Я, честно говоря, удивляюсь, как он сквозь стены не видит! А тут... Если правду говорить, то страшновато немного. Что может произойти?! Не знаю, право, не знаю.

Тут вдруг дверь баки распахнулась, и явился полусонный Палыч в незастегнутой рубахе и жеваных брюках.

– О! – хрипловато воскликнул он. – Ранние пташки... Не спится?

Он подошел к соратникам и энергично с ними поздоровался.

– Готовы к бою?

– Вас ждем, – улыбнулся Огарков. – Игорь спит?

– Спит еще. – Кореньков гулко откашлялся. – Дайте закурить...

Пока он прикуривал, Лев Евгеньевич следил за ним улыбающимся взглядом. Конечно, Палыч это заметил.

– Что вы так смотрите на меня, Лев Евгеньевич?

– Тот рассмеялся.

– Смотрю и думаю: как должен выглядеть супермен?.. Где-то старик Ницше обмишурился в своей теории.

Палыч отмахнулся:

– А, да бросьте вы. Это вам интересно, с вашей научной точки зрения. Исследовательской. А для меня всегда это была обуза.

– Ну, теперь, полагаю, станет наоборот... как лучше сказать... пружиной, что ли.

– Ага, пружиной... в заднице.

Лев Евгеньевич вновь засмеялся, приобнял супермена за плечи.

– Ах, Александр Палыч, Александр Палыч!.. Наверное, я неудачно выразился. Но не будьте пессимистомГ Ей-богу, неужели вам не интересно испытать себя?! С такими возможностями, как ваши... Нет, я от вас не отступлюсь, не дам, чтобы это все сгинуло бесследно! Понимаете, о чем я?

– Да уж чего не понять. Просчитали коэффициент? Огарков кивнул, улыбаясь.

– Просчитал. Как вы думаете, каков?

– Ну... – Палыч принял равнодушный вид. – Что– -то около полутора тысяч.

Лев Евгеньевич вновь рассмеялся.

– Тысяча восемьсот сорок! Тыща восемьсот, Александр Палыч!! Вас это не пугает?

– Да ну! Поздно теперь пугаться, когда влип по уши. Конечно, возьмемся за дело, но...

– А, мой энтузиазм пугает вас?

– Нет. – Кореньков поморщился. – Как раз наоборот. Несколько даже вдохновляет. Но вот последствия!.. Какими они будут? Вы хоть примерно представляете себе?..

Огарков понимающе улыбнулся.

– Боюсь, что не очень. Но опять-таки повторюсь: если возможность сделать что-то выдающееся приходит сама к тебе в руки, то вряд ли будет правильно стараться избегать ее. Мне кажется, что это от лукавого.

– А если сама возможность от лукавого?

– И это может быть, – согласился Огарков. – Но в любом случае исследовать надо.

– Я и не спорю. – Палыч вздохнул. – Ладно, раз собрались, так надо начинать. Пойду растолкаю нашего вольного стрелка.

Игоря долго толкать не пришлось, он просыпался мгновенно – тоже профессиональная привычка. Вообще все они задвигались бодро, позавтракали быстро, в начале девятого можно было отправляться.

– Чем раньше начнем, тем лучше, – одобрил и Игорь, засовывая ТТ в карман ветровки. Палыч нахмурился:

– Ты пушку-то с собою лучше не бери. Не приведи Господи, напоремся на ГАИ, потом как открутимся?.. А случись что, проку от него немного будет.

– Был уже прок, – жестко усмехнулся Игорь. – А что касается ГАИ, то... – он достал из кармана гекатовское разрешение на ношение оружия и показал его Палычу, – позвольте, у меня все ходы записаны!

– Давайте карту посмотрим, – вмешался Огарков, – надо решить, с чего начать... У меня еще карта есть, она поточнее вашей. Сейчас принесу.

Он сбегал к машине и принес карту, вправду, более подробную и четкую, нежели та, что была у Федора Матвеевича. Кроме карты, явились карандаш с твердым грифелем и логарифмическая линейка.

– Вот, – сказал Лев Евгеньевич, – видите? Сейчас мы верно черту проведем.

И тщательно выверив по карте обе точки, на Прибрежной и на Рябиновой, они соединили их тонкой аккуратной линией и еще раз подивились тому, как точно она прошлась по зданию библиотеки: та была обозначена на карте специальным значком. Игорь даже головой восхищенно покачал.

– Нет, ну надо же! Судьбу не проведешь.

– Это меня не проведешь, – буркнул отчего-то Па-лыч, а затем пояснил свои слова: – Когда меня там уша-тало, я хоть и прятался потом всю свою жизнь, а все же понял, что когда-то оно меня достигнет, пусть через годы, через много лет... Вот так оно и есть.

– Так это и есть судьба, – сказал Игорь, но Палыч спорить не стал, а Лев Евгеньевич нетерпеливо перебил сей философский диалог:

– Потом, потом выясните. Сейчас давайте решим, как действовать будем...

Решили так: поедут на фургоне Федора Матвеевича, а “пятерку” оставят здесь. Логинов и Огарков в кабине, Палыч с Игорем в будке. Правда, Федору Матвеевичу опять придется покидать пост.

– Ну, это не беда, – успокоил он. – Кузьмич выручит.

– Кузьмич у вас безотказный, я смотрю, – сказал Палыч.

– Когда бутылку ему дашь, он всегда безотказный.

И Федор Матвеевич сгонял за Кузьмичом, который прибыл как штык, тем паче что был одолеваем похмельем. Сразу ему и плеснули сто грамм – он их замахнул не глядя, после чего какое-то время на его щетинистой физиономии держалось напряженное ожидание, а затем расплылось блаженное довольство. Мир для Кузьмича стал расцветать розовыми красками.

– Дошло, – прокомментировал эту картину Кореньков.

Оставив Кузьмича бдить, исследователи загрузились в “Москвич” и покатили на дело.

– С чего начнем? – весело прокричал Лев Евгеньевич, оборачиваясь к заднему оконцу кабины.

– С Рябиновой, – решительно сказал Палыч. – С чего тогда началось, с того и сейчас начнем.

Резонно. Так и сделали. Федор Матвеевич прижал акселератор, и старенький фургон бодро понесся по уже шумным, но все еще каким-то утренним улицам.

За годы дома постарели, что-то забылось, появилось новое – но то место Палыч действительно помнил до сантиметра, так и показал Федору Матвеевичу, где следует остановиться.

– Вот здесь... Стоп, Федор Матвеич!.. Ага, отлично. Вон там, не доходя до той рябинки.

Все с интересом уставились на асфальт, в котором, надо сказать, ничего интересного не было.

– Попробуем? – бодро спросил Огарков.

– Попробуем, – сдержанно отозвался Кореньков. – Давайте, Федор Матвеич.

Федор Матвеевич отомкнул будку, Палыч спрыгнул наземь и размял затекшие ноги.

Эта улица и тогда была немноголюдной, и сейчас оставалась такой же. Вообще она производила впечатление грустное, но светлое. Таким нам всегда кажется наше прошлое.

Палыч огляделся с некоторым подозрением, но вокруг все было спокойно. Тогда он решительным шагом направился на то самое место.

Память его не подвела. Да это, конечно, и не память была, а нечто иное, гораздо большее. Он и сам это знал, правда, высказать не мог.

Когда ступил туда, почувствовал, как колыхнуло мир вокруг. Точно как тогда! Только послабее.

Он и сам вздрогнул: и радостно, и жутковато. Работаем! Но что из этого выйдет – неведомо.

– Игорь! – окликнул он. – Глянь-ка карту, как эта линия должна идти? Учти, что я стою на этой самой точке.

– А что вы испытываете? – немедленно спросил Огарков.

Палыч, казалось, затруднился с ответом. Во всяком случае, он помолчал, как-то беспокойно покрутился на месте и только после этого сказал:

– Что-то явно есть... Но по сравнению с тогдашним...

И расставил руки и покачал головой – ясно, мол, что не тот компот.

Игорь тем временем сверился с картой.

– Палыч, – сказал он, выйдя из фургона, – смотри: вот так, наискось через улицу, и вон .к тому дому... примерно по второму ряду окон.

– Может, туда и подъедем? – предложил Федор Матвеевич.

– А здесь как же? – Огарков нахмурился. – Надо все до конца прояснить.

– Да вроде как уже все ясно. – Игорь это понял сразу.

А Кореньков для убедительности даже попрыгал на месте. Зазвякала мелочь в карманах.

– Вот, – сказал он, – видите?.. Пока вот так. Но не совсем пусто, я чувствую. Предлагаю следующее: пройдусь по этой самой линии, к окнам. А вы подъезжайте, вон там разворот, видите? Так развернетесь, и к дому. Давайте!

И быстро зашагал наискось через проезжую часть, по указанному азимуту.

– Ну дает! – воскликнул Федор Матвеевич, спешно заводя двигатель. – А вдруг через стену пройдет?!

– Типун вам на язык, Федор Матвеевич! – Огарков сказал это так искренне и с сердцем, что рассмешил Игоря. Смеясь, он вымолвил:

– Или пропадет!.. Представляете: идет, идет... хлоп! – и нету.

Но Палыч не пропал и сквозь стену не прошел. Пока его сподвижники ехали, разворачивались и снова ехали, он дошагал до стены дома, остановился у того самого ряда окон, задрал голову и посмотрел в небо. Затем похлопал ладонью по шероховатой оштукатуренной стене.

– Ну что? – крикнул ему издалека Лев Евгеньевич.

– То же самое.

– Может, вокруг дома обойти? – предложил Игорь. – Это уже будет ближе к третьему ряду...

Но и там результат был таким же, то есть практически нулевым. Палыч внимательно прислушивался к себе, после чего заявил, что здесь даже и не колышет, как там, на точке.

Игорь внимательно сориентировался по карте и показал линию: она уходила сквозь детскую площадку, в какие-то бедовые заросли, к строениям неизвестного назначения. Палыч прошелся и по этой тропке. Скрылся в зарослях. Лев Евгеньевич, не утерпев, кинулся следом. Вдвоем они довольно долго бродили там, потом явились, и вид у обоих был мрачный.

– Пусто, – сообщил Огарков. – Все, что можно, прошли, но... – И развел руками.

– А что там вообще есть? – поинтересовался Игорь.

– Да собственно, интересного мало. Кусты, заросли, загажено, разумеется, изрядно. А здание это – бойлерная или котельная... В таком вот роде.

– Давайте подумаем. – Игорь присел на подножку фургона. – Покурим...

Закурили. Стали обсуждать.

– Но все-таки там, на точке, явственно проступило? – допытывался Лев Евгеньевич.

– Да-да, – кивал Палыч, нервно затягиваясь, – явственней некуда, ошибки быть не может. Но вот потом, когда я шел по линии... нет, ничего.

Огарков глубокомысленно приподнял брови.

– М-да... – вымолвил он и огляделся. – И тем не менее ошибки быть не может... Я согласен, мы на верном пути. Вы знаете, если бы порасспрашивать тех жиль-iiob, что в этих квартирах живут, в тех, которые как раз на линии...

– M-м? – заинтересовался Игорь, лицо его прояснилось.

– Вот-вот! Я полагаю, что если бы нам удалось провести полноценное расследование, то вскрылись бы интереснейшие вещи.

– Какие же?

– Нуг точно я сказать не могу, но могу поспорить, что здесь, именно в этих квартирах, повышенный процент разводов – допустим, допустим, конечно! Или, скажем, процент самоубийств. А может, и наоборот – здесь одни вундеркинды рождаются или красавицы... в таком вот аспекте.

Лев Евгеньевич повернулся и показал на бойлерную.

– А возможно, и там есть своя необычная статистика, и там из года в год происходят некие таинственные вещи...

– Но мы этого не узнаем, – закончил за него Игорь.

– Нет, отчего же? Все возможно. Если бы мне пройтись по квартирам... Я их раскручу, будьте уверены!

– Времени нет.

Но Лев Евгеньевич, похоже, загорелся.

– Это пустяки! Хотя, конечно, несколько часов...

– Нет-нет, – решительно отмел Кореньков, – именно этих часов у нас нет.

Лев Евгеньевич с сожалением посмотрел на окна дома. Видно было, что он душит в себе профессионала.

– Ладно, – наконец сказал он и выдохнул. – Другие предложения и вопросы?

– Другое предложение такое, – заговорил Игорь. – Выборочно проехаться по нескольким точкам линии. Раз в крайней точке что-то есть, значит, должно быть и в других. Давайте четыре-пять точек... Где-то наверняка сработает. Там и начнем шерстить.

– Ну что же, резонно, – кивнул Огарков.

– Давайте так, – согласился Палыч, давя окурок носком ботинка.

Федору Матвеевичу было все равно. Вновь вынули карту и наметили пункты.

– Может, у парка, – ткнул пальцем в карту Палыч.

– Почему там? – поинтересовался Огарков.

– Не знаю, – отозвался Палыч. – Интуиция!

– А-а! – с уважением протянул Лев Евгеньевич. – Если ваша интуиция, то я присоединяюсь.

– Хорошо-хорошо, – нетерпеливо перебил Игорь. – Смотрите... Лев Евгеньевич, дайте карандаш... Ага, спасибо. Смотрите сюда – две крайние точки: здесь и на Прибрежной. Затем: первая точка...

Он отметил примерно на равных расстояниях четыре точки между крайними, причем одна из них очутилась точно возле библиотеки.

Разгорелся спор. Крутиться там представлялось опасным; Лев же Евгеньевич припомнил хитромудрое изречение: “хочешь остаться незамеченным – встань на многолюдной улице под фонарем”, но Палыч с Игорем зашумели, что это пустая выдумка какого-то сочинителя; так болтать, мол, легко, а вот сам попробуй!..

Огарков стал горячо уверять, что это никакая не выдумка, а психологически обоснованный ход, но убедить так и не смог.

– Нет, нет, нет, – мотал головой Палыч. – Да и то подумайте: я там и в библиотеке, и около сколько раз был! И ни шиша со мной не случалось, а зацепило только на четвертом этаже – так туда мы все равно не сунемся. Так?

Этот аргумент подействовал, правда, в иную сторону.

– Хм... – призадумался Игорь. – А ведь действительно... Но если так, то где гарантии, что в других точках у нас не получится?.. Хотя черт с ним! – поспешил он оборвать сам себя. – Чего зря голову ломать, действовать надо.

И то верно. Без долгих разговоров забрались в фургон, Игорь сориентировал Федора Матвеевича, и поехали. Езды было минут десять.

– Ну, вот он, парк, – сказал Федор Матвеевич.

– Ага, – бодро откликнулся Игорь и зашуршал картой. – Так, так... ага! Назад, Федор Матвеевич, проскочили.

Пришлось разворачиваться. Но проехали немного, метров сто.

– Так, так, – приговаривал Игорь, – теперь сюда, в этот проезд... и, пожалуй, прямо... прямо... до конца?.. – Что-то изменилось в его голосе, он зазвучал странно, неуверенно. Палыч заметил это первый:

– Э, Игорь, ты что? Увидел что-то?

– Увидел. – Игорь заговорил уже твердо. – Дошло, когда сюда заехали. Здесь знаете, что расположено?.. Апартаменты нашего шефа, Смолянинова! Я голову на отсечение даю, что они на линии находятся.

– Здесь вообще-то все особняки такие... хоромы, – сказал Федор Матвеевич.

– А смоляниновский именно на линии стоит, – упрямо повторил Игорь. – Вон он, уже виден... Ба, а машину видите?! Это его зама авто, Богачева! Ну-ка, ну-ка, Федор Матвеевич, поближе... точно, его!

– И что он у него делает в такую рань? – спросил Палыч.

– Да кто ж его знает?.. Хотя уже не такая и рань. Не останавливайтесь, Федор Матвеевич, здесь может охраны быть полным-полно.

Федор Матвеевич на всякий случай даже прибавил газу, и мимо смоляниновского особняка проехали лихо, Палыч и Лев Евгеньевич с любопытством глазели, а Игорь сверялся по карте и убедился и всем об этом объявил – что оказался прав.

Такое дело надо было осмыслить. По настоянию Игоря мотанули сквозь проезд не останавливаясь, обогнули парк с другой стороны, заехали во двор и там встали.

– Ну и какие мнения будут, господа хорошие?..

 

ГЛАВА 2

Какие у господ сложились мнения – об этом позже, а вот у господина Смолянинова мнение, надо сказать, вышло неплохое.

Нет, конечно, шок у него был. Но не обессилил его. Наоборот, полежав в подвале на полу, он ощутил прилив какой-то лихорадочной энергии, и это было приятно. Все-таки мир не просто открылся ему, а возвеличил так, как никого. А трудности... ну что ж, на то они и трудности, чтобы их преодолевать.

Резким, решительным шагом Смолянинов вышел в гостиную. Набрал номер Богачева, несмотря на раннее утро. Богачев, похоже, и не спал – снял трубку на втором гудке.

– Богачев?

– Слушаю, – отозвалась трубка.

– Подъезжай ко мне. – И отключился.

Уже после того, как позвонил, царапнула мысль: а не начинает ли он мало-помалу зависеть от Богачева? Всякий раз сюда его тянет... Да нет, ерунда.

Богачев прибыл быстро, охрана пропустила его в дом. Смолянинов постарался встретить гостя не очень приветливо, но тот как будто и не обратил на это внимания, прошел, сел.

Хозяин выдержал паузу и только после этого начал. Рассказал о своем ночном рандеву с прекрасным и ужасным. Рассказал честно, ни о чем не утаивая, даже как-то увлекся. Богачев слушал очень внимательно; выслушав, промолвил:

– Что ж, очень прилично. Это успех.

– Успех? – язвительнейшим тоном переспросил Смолянинов. – Ну да, успех. Как у того... как его? Ну как того-то звали?..

– Белкин.

– Ну да. Башку ему снесло – вот и успех. У меня тоже еще один такой поход, и я могу не то что без башки – без ничего остаться.

Богачев почти незаметно пожал плечами:

– Риск – благородное дело.

– Да, конечно, конечно, благородное. – Сарказм в голосе начальника прямо-таки выгнулся дугой. – Вот в следующий раз и проявим благородство оба. Вместе пойдем. Благородно будет, а?!

Заместитель уже заметнее пожал плечами.

– Как скажете. Только, боюсь, вдвоем у нас не получится. Не пустят.

– Пустят-пустят, еще как пустят! С Белкиным же пустили? Ну а то, что кого-то одного, возможно, прихлопнут... так ведь риск – благородное дело, не так ли?

– Именно так. – Богачев сказал это совершенно спокойно.

И Смолянинов успокоился. Когда он заговорил, сарказм уже исчез.

– Ладно... Я тебя вызову, когда решу. Что там по этим... беглецам?

Богачев вынужден был отрицательно покачать головой:

– Пока ничего. К сожалению, ничего. Как в воду канули. Была одна зацепка, но оказалась ложной... Впрочем, я думаю, что они теперь не очень опасны. Раз найдена основная дорога... Даже если они на нее выйдут, то слишком поздно.

– Если!.. Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой! Надо предусмотреть все... Найти их!

– Ищем.

– Хреново ищете!

– Нет, – твердо заявил Богачев. – Мои ребята занимаются поисками исключительно грамотно. Другое дело, что возможности у тех необычайно велики... вы сами знаете.

Шеф выругался.

– Ну и какие у тебя будут предложения?

– Предлагать мне, собственно, нечего. Мы действуем. Ищем. Правда, успехи невелики, да и – я повторюсь – если мы достигнем того, к чему стремимся, нам уже ничего не нужно будет искать.

– Достигнем... Теперь вместе будем достигать.

– Давайте, – сразу согласился Богачев. – Когда? Вот черт, прямо пионер! Всегда готов.

– А хоть сегодня! Вечером. Идет?

– Лучше ночью, – спокойно ответил Богачев.

– Ночью, говоришь? Ну, пусть ночью.

– Хорошо. – Богачев встал. – Когда мне подойти? Смолянинов смотрел на него снизу вверх. Нет, черт возьми, что за подозрительная готовность такая у него?..

Тот сдержанно улыбнулся.

– Вообще-то я бы не спешил, но...

Ах, он бы не спешил? Нет уж, тогда поспешим.

– Нет. Именно сегодня ночью.

– Есть. Как скажете.

– Так и скажу.

И молча проводил глазами выходящего Богачева. А тот вышел, сел в свою машину и поехал на службу, в “Гекату”. Рабочий день уже начинался.

Богачев немного опоздал. Вежливо поздоровался с секретаршей, затребовал последнюю сводку происшествий и просмотрел ее в кабинете. Ничего особенного. Он посидел, о чем-то задумавшись. Затем протянул руку к селектору и нажал кнопку.

– Да? – откликнулась секретарша.

– Лена, меня ни для кого нет. Минут на десять. Мне надо поработать.

– Хорошо, поняла.

Он отключился. Потом встал и на всякий случай закрыл дверь.

Вернувшись за стол, он вытянул средний ящик и достал сложенный в несколько раз плотный лист бумаги. Карту.

Богачев стал ее разворачивать. Бумага солидно захрустела в руках. Он разложил карту на столе и тщательно расправил на сгибах.

Это был план города.

Затем из того же ящика Богачев вынул рулон тончайшей, почти совсем прозрачной кальки, развернул и его. На кальке разноцветными чернилами были нанесены какие-то знаки. Богачев, несомненно, умел их читать, он уверенно наложил кальку на карту, лишь чуть-чуть подправив. Затем он придавил кальку с двух сторон журналом и рабочим блокнотом, а нижний край придержал рукой.

Видимо, ему хватило одного взгляда на карту и на то, как расположились знаки. По лицу его поползла многозначительная ухмылка. Он взял ручку с красными чернилами и быстро, но аккуратно сделал еще две пометки.

Красные точки выстраивались в прямую.

Богачев открыл нижний ящик, извлек оттуда рулетку, растянул ее по точкам и с задумчивым видом начал смотреть, перебегая глазами с одной стороны карты на другую. После этого он откинулся на спинку кресла и долго, словно чего-то ожидая, глядел в окно. Затем встрепенулся, быстро все свернул и спрятал в стол. Вышел в приемную:

– Лена, я освободился. Вызови мне Маркина.

Маркин, зам по оперативной работе, явился быстро.

– Валентин Сергеевич, – сказал ему Богачев, – шеф работает дома, у него там что-то сверхважное, опять политика, наверное. Я часика на три должен отлучиться, так что ты остаешься за главного. Ясно?

– Да уж куда яснее.

– Вот и хорошо. Руководи. Я буду к обеду, может, и раньше.

Маркин пошел руководить, а Богачев предупредил Лену, спустился вниз и поехал домой. Жил он недалеко, в центре, на третьем этаже добротного послевоенного дома.

Он переоделся в легкую летнюю рубашку, джинсы и кроссовки и стал прямо-таки молодой человек. Легко сбежал вниз, но не сел в “тойоту”, а прошел к металлическому гаражу и выкатил оттуда не очень новую белую “шестерку”. Закрыл гараж и выехал со двора.

 

ГЛАВА 3

– Какие мнения? – ответил Игорю Огарков. – Мнение, полагаю, может быть одно: все верно! Мы ищем то, что нужно.

– Но и они ищут то, что им нужно, – проговорил Палыч и почесал голову в раздумье. – Это уж точно. Особняк новехонький. Землю он купил и домину отгрохал совсем недавно. Стало быть, точно знал, что делал.

– Так тем более нельзя сидеть сложа руки! – воскликнул Лев Евгеньевич. – Надо действовать энергичнее. Поехали по другим точкам! Какая у нас следующая?

Игорь сверился с картой:

– Следующая вообще-то – библиотека...

– Пропускаем. Дальше?

– Дальше, может быть, начнем шерстить поплотнее?

– Резонно, – заметил Лев Евгеньевич. – Уменьшим шаг между точками.

– Согласен, – пробормотал Игорь, водя карандашом по карте. – Уменьшим шаг... примерно километров до полутора. Так... вот тут одна точка получается в середине жилого квартала. Место тихое. Туда?

– Туда, туда, – заторопился Огарков, – конечно! Нечего тянуть.

Доехали за двадцать минут. Это оказался огромный квартал из девяти– и двенадцатиэтажных новостроек. С чего Игорь взял, что это место тихое, – неизвестно. Совсем оно было не тихое, а искомая точка находилась на территории детского сада.

– Сусанин, – буркнул Палыч, разумея Артемьева, однако изрек: – Ладно уж, прогуляюсь...

– Детишек не распугай, – произнес Игорь.

– Не ссы... Где это должно быть расположено?

– Если верить карте, – примерно вот там, на площадке.

– Где ребятишки играют? – Лев Евгеньевич нахмурился.

– Угу...

Огарков с досадой покачал головой.

– Нет, в самом деле не годится. Чего доброго, подумают, что Александр наш Палыч – педофил. Такой скандал поднимется... Милиция появится.

– А может, и “Геката”, – сказал Игорь.

– Очень может быть. Так что поехали на другую точку, а сюда потом вернемся.

– Да нет, – отчего-то заупрямился Палыч, – лучше уж подождать.

Почему лучше подождать, никто не знал, но, помня опыт общения с Палычем, спорить не стали. Забрались в машину и стали ждать. И впрямь: не прошло и десяти минут, как воспитательница, до того сидевшая на лавочке с книжкой, закудахтала, собрала малышей и втянулась вместе с ними в здание.

– Что я говорил? – победно оглянулся Палыч, но никого не удивил. Все и так знали о его способностях.

– Давай-давай, топай, пока никого нет, – напутствовал его Игорь.

Кореньков лихо перепрыгнул через низенькую ограду и попер прямиком на игровую площадку. Мужики, затаив дыхание, наблюдали, как он достиг места, остановился там, потоптался, повел лопатками. Вид у него даже со спины сделался странный, какой-то настороженный, он повернулся влево, потом вправо, сделал один шаг вперед и замер в напряженной позе.

– Дает! – восхитился Федор Матвеевич.

– Нашел, – определил Огарков.

– Карта хорошая, – сказал Игорь. – Точность до нескольких метров.

А Палыч вправду походил на охотничьего пса, учуявшего дичь. Он вдруг бросился резко влево, к ограде, но тут же вернулся назад. Опять постоял на площадке, затем махнул рукой и трусцой припустился к машине.

Вскарабкавшись в фургон, он первым делом жадно закурил.

– Сейчас, сейчас, – пробормотал, затягиваясь глубоко и спешно.

Наконец, выпустив густую струю дыма, объявил:

– Кое-что уловил.

Вновь затянулся и добавил:

– Но не все.

– Ну рассказывай, Палыч, рассказывай, – поторопил его Игорь.

– В общем, уже на подходе я понял, что что-то будет. А как ступил на площадку, так и попал. Это трудно описать... м-м...

– Трудно, так не описывай, – нетерпеливо перебил Игорь. – Скажи только, результат какой?

– Результат такой, что меня осенило. Помните, Лев Евгеньевич, когда мы к вам в институт приехали, там заваруха какая-то на мосту была?

– На мосту? То авария была. Действительно, машина слетела с моста – точнехонько под поезд. Вечером в новостях передавали, я видел. Два трупа! Говорят, обоих еле от шпал отскребли.

– Да. – Палыч кивнул. – И сейчас меня озарило, что это все имеет к нам прямое отношение.

– Вот как? – Лев Евгеньевич воспринял это с интересом, но спокойно. – Какое же именно?

– Какое именно – пока не знаю. Но эти двое скорее всего ехали к нам.

– Зачем? – Игорь поднял брови.

– Не знаю, говорю же! – В голосе Палыча скользнуло раздражение. – Может, шлепнуть нас, кто их знает.

– Ну вот те на те... Откуда они знали, где нас искать?

– Откуда-откуда... От верблюда! Игорь, ну что ты как маленький? Ты же не первый день со мной мотаешься, неужто не знаешь, что я не могу объяснить?.. Я чувствую, я знаю! А объяснять – вот, Лев Евгеньевич. Он кандидат наук.

Лев Евгеньевич стоял призадумавшись, а когда к нему обратились, сказал невозмутимо:

– В общем-то вы интересную гипотезу выдвинули, Александр Павлович. Дорога ведь к вам туда ведет.

– Ну, мало ли куда она ведет! Она, между прочим, и в ваш институт идет, – заметил Игорь.

– И в институт тоже. – Огарков кивнул. – Кстати, и этот вариант заслуживает внимания.

– Что вас тоже хотели убрать?

– Убрать – не убрать... А впрочем, не исключено. И весьма не исключено.

– Не дрейфьте! – ворчливо успокоил Палыч. – Не уберут.

– Кого? – спросил Игорь. – Льва Евгеньевича?

– Ни Льва Евгеньевича, ни нас. Будем живы – не помрем.

– А-а!.. – Игорь сделал ироническое лицо. – Тоже озарение?

– А то! – Палыч аж приосанился. – И прошлое, и будущее – враз качнуло.

– И будущее?.. Что же будет? Палыч сплюнул.

– Что будет – не знаю, но будет хорошо. Прорвемся! Палыч и Лев Евгеньевич переглянулись. Огарков подмигнул:

– Хорошо быть оптимистом?

– Хорошо быть генералом, – в тон откликнулся Артемьев. – А оптимист – это плохо информированный пессимист...

 

ГЛАВА 4

Хорошо ли был информирован Палыч? Бог его знает.

А вот Богачев, похоже, информирован был изрядно. Сев в белую “шестерку”, он двинул прямиком в северную часть города, не очень-то и торопясь. Ехал по проспекту, почти все его обгоняли. Потом он выехал на тот самый мост, покосился вправо: прореха в ограде была наспех заделана какими-то жестяными щитами. Богачев усмехнулся. Бош и Перец пополнили список безвестно сгинувших, где числились и Сергей, и Георгий Смирнов, и Белкин, и многие, многие другие... сотни других, имевших горькую судьбу – сами о ней большей частью не ведая! – прикоснуться к Книге тысячи времен.

Так оно и должно быть.

Он прибавил газу, “шоха” помчалась бодро и через десять минут была в цыганских дворах. Богачев сбавил ход, проехался немного, а когда слева оказался сетчатый садовый забор, притормозил.

Выйдя из машины, он осмотрелся. Прищурясь, водил взглядом по окрестностям – и это удивительно было похоже на охотничью стойку Коренькова там, на площадке.

Затем он хмыкнул, удовлетворенно сказал: “Так!”, и сел в машину. Продвинулся вперед еще метров на сто и вновь остановился.

Прямо напротив домика сторожа.

Теперь, выйдя, Богачев уже не осматривался. Он пристально уставился на этот домик.

Заросли малины и смородины мешали видеть, Богачев перешел пыльную дорогу и отсюда разглядел крыльцо, освещенное не слишком пока жарким солнцем, где, закрыв глаза и опираясь локтями на верхнюю ступеньку, полулежал в блаженном философском безмолвии бом-жеватого вида мужик.

Это был, естественно, Кузьмич.

Богачев остановился у забора и довольно долго наблюдал за данной картиной, которая никак не менялась. Тогда он окликнул негромко:

– Эй, земляк!

Кузьмич медленно, как локатор, повернул на звук голоса нечистую щетинистую физиономию, после чего только отверз очи.

– Здорово! – приветствовал Богачев, на что Кузьмич благосклонно кивнул.

– Можно поговорить с вами? – спросил гость и вновь удостоился милостивого кивка.

Богачев растворил калитку и прошествовал к крыльцу. Пес на цепи брехнул для порядка, заколотил хвостом по земле. Кузьмич вежливо подвинулся вправо, Богачев сел рядом.

– Вы сторож? – спросил он.

– M-м... временно, – туманно ответствовал Кузьмич.

– Вот как? Но все равно ведь – местный житель? Кузьмич солидно наклонил голову.

– Угу... Стало быть, ситуацией владеете. Я, видите ли, хотел бы приобрести участок в вашем товариществе. И конечно, хотел разузнать положение, что здесь и как... А кстати, сторож-то где?

Польщенный простым товарищеским обращением незнакомца, Кузьмич хотя и несколько хмельно, но внятноизъяснил, что сторож убыл по своим делам, а его, Кузьмича, оставил за старшего.

– А-а... – протянул Богачев. – А что же это он пешком отправился? Машина вон, – показал на “пятерку”, – стоит.

– А это не его машина... – И Кузьмич поведал, что машина эта – гостя, вместе с которым и уехал на своем “Москвиче” Логинов и еще двое, которые тут со вчерашнего дня объявились.

– Родственники, что ли, погостить приехали? – Богачев рассмеялся.

– Да какие родственники! – Кузьмич аж ерзнул досадливо от непонятливости собеседника. – Говорю же: неожиданно объявились, со вчерашнего дня живут.

И посмотрел значительно.

Богачев протяжно присвистнул.

– А-а... Кажется, начинаю понимать. Криминал?

Кузьмич сделался еще многозначительнее.

– О, ну нет тогда. – Разочарование засквозило в голосе посетителя. – Если уж сторож ваш какие-то темные дела здесь крутит, то мне здесь делать нечего... Место у вас хорошее, но... нет, не надо. А что думаешь, наркотики какие-нибудь, что-то в этом духе?

– Ха! – Кузьмич изобразил такой сарказм, какой рядовому смертному и не под силу. – Мелко гребешь, земляк!..

– Да ты что?! – с поразительной искренностью изумился Богачев. – А что же тогда?

Ну, тут Кузьмич так затемнил, что богачевская рука сама полезла в карман и вынула новенькую хрустящую сотню, которую Кузьмич принял с сугубым достоинством, после чего поведал свою версию.

Мысль Кузьмича развивалась витиевато. Из того, что к Федору Матвеевичу нагрянули внезапные гости, он вывел, что теперь все они займутся поисками клада, спрятанного где-то здесь неподалеку.

От этого заявления и Богачев оторопел – ему это никак не приходило в голову.

– С чего вы взяли?!

Кузьмич невозмутимо разъяснил:

– Тут раньше имение купца какого-то было. Ну, в революцию, конечно, спалили его к чертовой матери. А золотишко свое купец зарыл где-то в округе. Много кто искал! И хрен.

– Вот как? – с сомнением переспросил Богачев. – А эти что – найдут?

– Могут. Серьезные ребята.

– Да-а?.. А какие они?

Кузьмич опять хотел покочевряжиться, но от воспоминаний о халявной сотне устыдился. И так все враз и вывалил, чрезвычайно точно описав внешность Игоря, Палыча и Огаркова. БогЯЧЬв все это выслушал очень внимательно, поблагодарил и сказал:

– Ну ладно, пусть ищут. Это не страшно. А я уж было подумал невесть что... Спасибо за информацию. Я понаведаюсь к вам на днях.

И встал.

– Так вообще-то участки на продажу есть? Кузьмич кивнул, безуспешно чиркая спичкой о коробок:

– Найдутся.

– Вот и хорошо. – Богачев осмотрелся, улыбнулся. – Ну, пойду я. Всем привет.

И ушел. Кузьмич же наконец высек огонь, закурил, окутался вонючим папиросным дымом. Сотня наличными настроила его на возвышенный лад. Он представил себе, как сейчас слетает махом в цыганские дворы, купит задешево пузырь самогону... и от этих мыслей задымил еще сильнее и счастливее.

 

ГЛАВА 5

А Богачев вернулся домой, переоделся в цивильный костюм, сел в “тойоту” и возвратился на службу.

– Шеф звонил? – спросил он у Лены.

– Звонил, – откликнулась та. – Не мог вам на мобильный дозвониться. По-моему, нервничал.

– Я ему перезвоню, – успокоил ее Богачев. – Сейчас же.

И набрал номер домашнего телефона Смолянинова.

– Алло! Ты где пропадал?!! – так и взвыл тот.

– Разговаривал с осведомителем своим, – невозмутимо отвечал Богачев. – Весьма важная встреча.

– Важная встреча!.. Весьма!.. – передразнил Смоляни-нов. Похоже было, что он уже малость принял на грудь. – И какой результат?

– Пусто, – ответил Богачев, после чего с полминуты вынужден был слышать непрерывный и яростный мат, а первые более или менее цензурные слова были:

– Говно твой осведомитель!!! И вся работенка ваша – говно!!!

И швырнул трубку. И наверное, хватил залпом виски.

Богачев пожал плечами и аккуратно положил трубку. Потом повернулся и стал смотреть в окно. Лицо его бьшо совершенно бесстрастным.

 

ГЛАВА 6

– Я хорошо, хорошо информированный, – твердо произнес Палыч. – И все равно оптимист.

– Тем лучше, – сказал Лев Евгеньевич. – Но все-таки, Александр Павлович, что вы в будущем усмотрели?

– Не усмотрел ничего. Ни в будущем, ни в прошлом. Узнал – другое дело.

– Ах, ну да, разумеется, – поправился Огарков. – Я некорректно выразился.

– Ничего-ничего, – профессорски извинил психолога Палыч. – Как узнал – я не могу сказать. Просто факт есть факт.

– Так надо повторить, – сказал Игорь. – Может, станет яснее.

Палыч покачал головой с большим сомнением.

– Вряд ли.

Он не успел закончить фразу, потому что здесь тревожно вскричал Федор Матвеевич.

– Эй, эй! Смотрите-ка. Все резко обернулись.

– Ё-моё! – присвистнул Палыч. – А ну-ка, -все по местам! – И все трое мигом нырнули в будку.

Во двор въехала патрульная гекатовская “хонда”. Она повернула вправо, прокатилась метров двадцать и остановилась.

– Дверца! Задняя дверца! – шепотом выдохнул Палыч, разумея оставшуюся открытой заднюю дверь фургона.

– Не надо! – тем же шепотом ответил Огарков. – Привлечем внимание... Федор Матвеевич, сделайте вид, что читаете! Газета есть какая-нибудь?

– Есть! – Федор Матвеевич выхватил откуда-то старую газету, развернул ее.

– Хорошо! – одобрил Лев Евгеньевич, а остальным скомандовал: – Сидеть тихо! Не любопытствовать. Не надо.

Пассажирская дверь “хонды” распахнулась, из машины выбрался патрульный. Он задрал голову, высматривал в доме какое-то ведомое ему окно и, видимо, высмотрел, потому что обернулся, сказал что-то своему напарнику, засмеялся. Тогда резво вылез и водитель, они закрыли машину, вякнула сигнализация. И оба зашагали к ближнему подъезду и пропали в нем.

– К бабам пошли, – определил Палыч.

– Почему вы так решили? – живо спросил Огарков.

– Не знаю. – Игорю даже сделалось смешно. – Тоже интуиция.

– Интуиция!.. – с таким сарказмом произнес Палыч, что заухмылялись все. – Ясно, какая интуиция – сам небось так по бабам шнырял.

– Да нет. – Палыч тоже улыбнулся. – Хотите верьте, хотите нет, мне все равно. Нет, я действительно по бабам не летал... И я даже не знаю, с чего я решил так. С кем поведешься, от того и наберешься! – Он глазами указал на Палыча. – Обострились экстрасенсорные способности.

– Э, да чего там! – Федор Матвеевич суетливо зашуршал газетой. – Рвать отсюда надо, пока не поздно! Закрывайте дверь!

– Верно, – опомнился Огарков, – едем. Только не резко, Федор Матвеевич! Тихо, плавно. Очень спокойно.

Федор Матвеевич уверенно кивнул: знаю. Завел мотор и неспешно поехал.

– Хорошо, хорошо... – комментировал ejo медленную езду Лев Евгеньевич.

“Москвич” вырулил со двора, направился к светофору.

– А теперь-то куда? – спросил Логинов.

– А какие у нас еще точки?..

– Этого добра хватает, – ответил Палыч Льву Евгеньевичу и озаботился: – Слушайте, а ведь жрать охота! Время ведь уже обеденное без малого.

– Тут недалеко столовка есть, – оживился и Федор Матвеевич. – Ну, тошниловка, конечно, ну а все-таки...

– Давайте сначала на точку, – запротестовал Огарков, – еще одну хотя бы освоим, а потом уж и пообедаем.

Так и решили. Определились с точкой: улица Воскресная, дом восемь. Недалеко. Туда и двинули.

Дом этот оказался старой, обветшалой трехэтажкой, над крышей которой высился огромный, тоже старый тополь. Листва его серебристо отливала на солнце.

Палыч, задрав голову и прищурив один глаз, с сомнением посмотрел на это дерево.

– Когда-нибудь свалится на башку кому-то, – высказался он.

– Будем думать, что не сейчас, – произнес Игорь, – потому что линия наша проходит как раз через него, через этот тополь.

– Прямо-таки по нему? – Лев Евгеньевич заглянул в карту.

– Тютелька в тютельку. – Палыч показал острием карандаша.

– Да, действительно. Интересно. Федор Матвеевич тоже смотрел-смотрел на дерево и промолвил задумчиво:

– У нас ведь в саду тоже такой здоровенный тополь есть. Прямо рядом с моим домишком. Видали?..

– Да, точно. – Палыч вспомнил. – Старинный, должно быть, лет сто... Ну ладно, Игорь, где этот твой меридиан?

– Почему мой? Скорее твой. Меридиан Палыча! Звучит?..

– Звучит, звучит. Где?

– Вот он. – Игорь показал.

Палыч пошел туда, покрутился вокруг тополя, прогулялся в одну сторону, в другую и пошел назад, еще издали выразив мимикой, что – ноль.

Все так и поняли. Лев Евгеньевич на всякий случай усомнился:

– А точно мы вычислили?.. – сверился с картой и убедился, что точно.

– Н-да. – Он вздохнул. – Ну что ж, отрицательный результат тоже результат...

Никто не поддержал это высказывание, вообще видно было, что все как-то подустали, вроде бы и осунулись слегка.

Игорь решительно свернул карту:

– Все, поехали обедать! В брюхе пищит, спасу нет.

– В тошниловку? – Палыч поморщился.

– Ну, если есть другие предложения...

– Не надо, не надо, – Огарков замахал руками, – некогда. Давайте уж перекусим, чем Бог пошлет, у нас еще дел выше крыши, а времени в обрез.

На этом дебаты прекратились. В тошниловку так в тошниловку.

Столовая, впрочем, оказалась довольно чистой и уютной. Даже Федор Матвеевич подивился:

– Ишь ты! А у меня в памяти что-то не то... Наверно, я давно тут не был.

Прикинул, и вышло, что действительно давненько: лет пять, не меньше.

От этого развеселились, но тут за окном промчалась, взвыла сиреной патрульная машина “Гекаты”, и все невольно аж шарахнулись, как вспугнутые зайцы.

– ...гадство! – ругался втихомолку Палыч. – Так вправду психом станешь!..

Лев Евгеньевич озирался с подозрительным видом.

– Слушайте, – тоже приглушенно, чтоб не услышал персонал, поделился он. – А не опасно ли нам так засвечиваться?.. Зайди сюда хотя бы случайно кто-либо из “Гекаты” – и можем считать себя в ауте.

– Не бойтесь, Лев Евгеньевич, не зайдут. Это уж я просто так, выражаюсь... Оскверняю уста, есть грех. А так ничего... Доверьтесь мне, я чувствую. То есть знаю.

Доверились Палычу и с грохотом разобрали подносы. Стали хватать тарелочки с салатами, у всех проснулся аппетит – а у Игоря-то он будировал давно. Только Федор Матвеевич взял себе скромный обед, остальные понабрали черт-те чего: и творога, и сметаны, и ватрушек...

– Обожремся, – определил Палыч, глядя на набранный провиант.

– Лучше обед без аппетита, чем аппетит без обеда, – сказал на это Игорь.

Но у них аппетит был. Они оккупировали один столик, выгрузили продукты и накинулись на них. На несколько минут все умолкли, слышен был только стук ложек и вилок.

– А ничего кормежка, – с некоторым удивлением обнаружил Палыч, смолотив порцию “оливье” и подтягивая к себе тарелку горохового супа. – Мне, старому холостяку, вполне подходит.

– У меня старуха хорошо готовила, – вспомнил со вздохом Федор Матвеевич, размешивая в борще крохотную пилюльку сметаны. – А я вот теперь сам... или вот по столовкам... эх-хе-хе...

– Да мы все так, – Игорь махнул вилкой и отодвинул пустую тарелочку из-под салата, – как Бог на душу положит. Или даже... А, ладно.

Он как-то оборвал сам себя, замолчал и взялся за первое.

– Мы вообще дураки, – припечатал Палыч.

– Это почему? – спросил Логинов.

– Да потому. – Палыч не стал вдаваться в объяснения, а стал истово хлебать суп. А Игорь нахмурился малость... а затем прояснился и сказал:

– Уж это верно. Дураки и есть! Мне вот что в голову пришло: ведь мы битый день мотаемся по городу практически без толку, а не подумай и, что можно ведь использовать наши предметы – книгу, камень этот!

– Какой камень? – Рука Палыча с ложкой замерла в воздухе.

– Ну этот, круглый.

– А-а. – Палыч понял и проглотил суп.

– Ну, то есть, – зачем-то пояснил Игорь, – тот самый-то... то ли камень, то ли не камень.

И Федор Матвеевич тоже кивнул чему-то, словно нечто мимолетом вспомнил.

Палыч отодвинул опустевшую тарелку, поковырял ногтем в зубах.

– M-м... – промычал он. – А ведь тут есть резон. В камне. Может быть, в книге... Мы ведь действительно таскали их с собой и даже не подумали – зачем.

– Ну что ж, хорошо уже то, что мы и задним умом умные. – Лев Евгеньевич улыбнулся. – Можно перепроверить, дело того стоит. Опять начать с крайних точек, и...

Огарков не закончил, принялся дохлебывать борщ, но сказал Игорь:

– В смысле – с Рябиновой и с Прибрежной? Лев Евгеньевич кивнул и не преминул уточнить:

– До Прибрежной мы, как изволите видеть, пока не добрались.

– Так доберемся, какие проблемы. – Игорь подмигнул. – Так, Палыч?

Палыч что-то ответил с полным ртом, но невнятно, и Игорь переспросил: -Чего?

– Я говорю, – Палыч разжевал хлеб, – что доберемся, конечно. И слушайте, что я подумал! А с чего мы взяли, что эти пункты – конечные? Может быть, и дальше по этой линии что-то такое можно нащупать, причем и в ту, и в другую сторону?..

– Вполне вероятно, – уверенно заявил Огарков. – Вполне! И это может быть очень любопытно.

– Да нет! – сказал Палыч с ядовитым ударением. – Это скорее может быть трудоемко. Этак у нас и вправду получается какой-то меридиан. А уж по нему можем колесить... Э, ты что, Игорек, что с тобой? Что случилось?!

Случилось. Игорь выпрямился на стуле и смотрел прямо на Коренькова странным, немигающим взором.

– Палыч... – наконец сказал он. – Палыч, ты, я вижу, и сам не понимаешь, что ты сейчас сказал. Сейчас... А может быть, и нет, – вдруг остановил себя он. И тут же продолжил: – Но нет, мне ли карту не помнить!..

Палыч с Логиновым обменялись изумленными непонимающими взглядами... но в глазах Льва Евгеньевича замерцало что-то такое... если не понимание, то предчувствие понимания...

– Погодите, – сказал Игорь, видя, что слова его не доходят. – Федор Матвеевич, дайте-ка на минутку ключи от машины, я принесу...

Федор Матвеевич механически вытащил ключи и только после этого спохватился спросить:

– Эй, что принесешь-то?.. – Но Палыч уже выбежал. Через минуту он вернулся. В руках его была карта.

– Вот, – с торжеством произнес он. – Конечно, я не мог ошибиться!

– Тише, тише... – предупредительно заговорил осторожный Огарков, оглянулся, но посетителей почти не было.

– Да, – потише молвил Игорь и развернул карту. – Вот смотрите: если продлить эту нашу линию... Вот сюда, на северо-восток. Ну, вот хотя бы мысленно, – и он повел по бумаге ногтем, – что получится? Куда она пойдет?

– Ну-ка. – Палыч изогнулся, заглядывая в карту. – Так... улица Лесопильная. Знакомое что-то...

– Так это со мной рядом, – наивно сказал Федор Матвеевич. – Цыганские дворы.

Он произнес это и лишь тогда сообразил, что это значит.

И Лев Евгеньевич моментально догадался:

– А вот этот зеленый массив? Нет, ребята, вы видите?!

– Бог мой! – так и ахнул Палыч.

– Тихо, тихо, Палыч. – Палыч посмеивался. – Народ взбаламутишь.

– Да-а... – Федор Матвеевич покачал головой. – Слона-то я и не приметил... Как мы раньше просмотрели, что прямо на линии находимся!

– А психологически это совершенно объяснимо, – сказал Огарков уверенно. – Эти крайние точки замкнули наше восприятие; так сплошь и рядом бывает.

Палыч вновь уткнулся в карту.

– Слушай, Игорь, а ты можешь определить, как именно по садам проходит эта линия? По каким участкам и так далее?

– На месте смогу, – ответил Игорь, – с картой и по ориентирам.

– Ориентиры... – Палыч сощурился, явно какая-то мысль заколесила в нем... и прорвалась: глаза расширились, в них полыхнул победный огонек. – Ориентиры, говоришь? Есть ориентиры!

– Какие?!

– Тополь!

– Какой тополь... – пробормотал было Игорь, но тут же все понял: – А-а, ты хочешь сказать...

Конечно, именно это и хотел сказать Палыч. Огромный тополь, обнаруженный ими только что, во дворе старой трехэтажки, и тот огромный тополь в садах, о котором рассказывал походя Федор Матвеевич, – очевидно, здесь была какая-то взаимосвязь!

– Надо думать, эта линия обладает среди прочих и таким свойством, что именно на ней вырастают такие гиганты... логично?

– Весьма, – подтвердил Огарков. – Весьма логично, Александр Палыч, вы молодец. И не забыть про наши трофеи, про книгу и про камень. Попробовать использовать их.

– Серый камень, – опять вспомнил Федор Матвеевич и посмеялся над собой: – Эк привязалась поговорка! Все меня на этот серый камень сворачивает... Да ведь и батя перед тем, как помереть, про него говорил, вот я на всю жизнь...

И не договорил, ибо понял – враз и легко, точно кто ему показал все – что это за камень.

– Батюшки! – невольно помянул он родителя своего и крупной тяжелой ладонью хлопнул себя по лбу. И тут же припомнил и родительницу: – Мама моя родная!

Все это в устах старика прозвучало вполне комично, но никого не рассмешило. А Федор Матвеевич в святом недоумении расставил руки, как гоголевский городничий:

– Нет, хоть убей меня, не пойму, как я раньше не увидел?! Этот камень, в бане, с печатью! Круглая печать! Что утром я вам говорил, Лев Евгеньевич!.. Какой, к черту, купец! Вы понимаете?!

И все сошлось, все встало на места. Эти дни бегства и тревог, и поисков, когда они все метались по городу, догоняя что-то призрачное, близкое, но всякий раз неуловимо ускользавшее от них, – все это сомкнулось светло и ясно, и ничего не стало надо больше, не надо голову ломать – озарение накрыло всех их.

Неизвестно, как у других, а к Палычу оно пришло так: точно настежь распахнулось окно, и хлынул в лицо февральский ветер, весь из солнца, голубого неба, поздних снегов – морозный и все-таки оттепельный, радостный и чуть печальный ветер недалекой совсем весны.

Тогда Палыч резко отодвинул недоеденное второе и вскочил:

– Ну что же мы сидим, мужики! Поехали скорей!

И все как один встали со своих мест.

 

ГЛАВА 7

У Богачева выдержка, конечно, была железная, и нервы стальные, но и этот могучий набор стал не выдерживать. Напряжение нарастало.

Он поймал себя на том, что не может вникнуть в смысл служебного документа, который читал. И он с раздражением оттолкнул бумагу и встал из-за стола.

Сунул руки в карманы и стал смотреть в окно. В который раз близится такое?.. Он попытался вспомнить и не вспомнил. И не жалко было: вспоминал он мимолетом, неохотно.

Да, память, память!.. Подумать только, что она помнит! Когда-то он гордился ею и хвалился вслух – бывали и такие времена, но и они прошли. Тысячи времен...

И все-таки память есть память.

Он закрыл глаза, и сразу перед ним поплыло то видение.

Огромный, раскаленный солнцем южный город, камни, подымающийся снизу жар и грозный гул толпы.

Горячий воздух давил даже здесь, на вершине гигантской башни, откуда город виден был весь, до самых последних лачуг, и дрожали в знойном мареве на горизонте вершины отдаленных гор...

Нет! Он открыл глаза и раздраженно прошелся по комнате. Усилием воли остановил себя. Надо же, и нервы какие-то вдруг появились!.. Ну нет, этого нельзя.

И стал тем же, кем был всегда – холодным, сдержанным, спокойным.

Он вернулся к столу, сел, взялся снова за бумаги.

Надо ведь только подождать. До вечера – только и всего.

 

ГЛАВА 8

Федор Матвеевич погнал свой лимузин как на пожар, Огарков всполошился:

– Э-э, Федор Матвеевич! Так до цугундера доедем.

– И то верно. – Федор Матвеевич сбавил ход.

– Вторая молодость, – сыронизировал Палыч. – Видишь, Федор Матвеевич, как мы тебя взбодрили!..

И все засмеялись немного нервным, щекочущим смешком – нетерпение прорвалось вовне. Но Федор Матвеевич продолжал ехать аккуратно, соблюдая все правила, и они спокойно, без происшествий достигли своего сада.

Ну, тут уж нетерпение подстегнуло их лихо. Торопясь, повыпрыгивали из машины, даже задние двери не заперли, Игорь с громом поволок шкатулку.

– Ключ! – крикнул он вослед Коренькову, так и чесанувшему к крыльцу. – Палыч! Что за головокружение от успехов!..

Палыч опомнился, остановился.

– Забыл, черт... – Полез в карман брюк. – На месте.

– Ладно, – буркнул Игорь. – Отпирать сам будешь, держи сундук.

Тут выяснилось, что куда-то пропал Кузьмин. В доме его не было, на участке тоже. Покричали – никто не откликнулся. Федор Матвеевич осерчал:

– Вот паразит! Дармоед. Больше он у меня и пробки не понюхает! Доверяй вот такому...

– Доверяй, да проверяй. – Огарков подмигнул. – Плешь с ним, с Кузьмичом, пойдемте лучше в баню, покажите ваш серый камень легендарный.

Пошли в баню, и там Кузьмич неожиданно нашелся. В холодке, на полке почивал сном безгрешного, глубоким и беззвучным. А вокруг царило густое спиртуозное амбре.

– Да... – с изумлением протянул Логинов, глядя на этот пейзаж. – Чтоб Кузьмича с одной бутылки так раскатило? Не верю!

– Вы, Федор Матвеевич, прямо Станиславский какой-то. – Огарков расхохотался. – Но вы правы, одной бутылкой здесь не обошлось. Здесь еще самогон, по запаху чувствую.

– Ах, паразит! – всплеснул руками Федор Матвеевич. – Это, значит, он к цыганам бегал. Но откудова же у него деньги, у поганца?!

– А у него что, денег не бывает? – с подозрением осведомился Палыч.

– Бывает. Но не долго. Не больше получаса. Как раз настолько, чтоб до магазина сбегать. Или до цыган.

– Ну-у... – Палыч закатил глаза. – А чего тогда удивляться! И как тогда вы ему сторожить доверяете?

– Да ведь больше некому, – объяснил Логинов.

Льва Евгеньевича такая логика позабавила, он хотел что-то заметить, но Игорь нетерпеливо перебил:

– Потом, потом! Давайте, Федор Матвеевич, какой тут камень?

– Что-то темновато здесь... – Огарков огляделся.

– Ничего, ничего, фонариком посветим.

У запасливого Федора Матвеевича, разумеется, и фонарик имелся – жужжалка, с ручным генератором, таких теперь и не бывает.

– Из музея, не иначе, – с восхищением покачал головой Палыч.

Федор Матвеевич энергично заработал кулаком, и фонарик зажужжал, засветил неярким светом.

Все сгрудились у печки.

– Во! – произнес Логинов, направляя луч повыше железной дверцы.

И они увидели мастерски обделанный обычными кирпичами массивный, с аристократической шероховатой поверхностью серый камень. В самом центре его была вырезана круглая эмблема, которую действительно немудрено принять за герб.

– Ну, для герба она слишком уж круглая, – авторитетно заявил Огарков.

– Зато для нашего камушка подходящая! – сказал Игорь. – Верно, Палыч?

– Ах ты, зараза! – спохватился Палыч. – Опять забыл, балда, – самокритично выразился он. – Сейчас несу! – И исчез.

Кузьмич на полке тоненько засвистал носом.

– Чтоб тебе на том свете так свистелось, – выругался Федор Матвеевич, он все еще был сердит на Кузьми-ча: запросто обчистить могли, пока тот спал пьяный.

В сенях загремело, возвратился Палыч.

– Вот! – ввалился он в парилку с сундучком. – Все в норме.

И мгновенно, как фокусник, отпер ящик. Крышка откинулась, деревянно крякнув.

– Ну-с, попробуем... – заговорил Палыч, подходя к печке с кругляшком в руках.

– Книгу, книгу не забудь, – подсказал Игорь. . – А, да. – Палыч повернулся, вынул и книгу, положил рядом. – Ну-с, попробуем.

От волнения он едва не выронил диск.

– У, сатана, – выругался, но удержал камушек.

– Как ключ к замочку! – восхитился Федор Матвеевич.

Действительно, диск подходил к “гербу” именно так. Палыч осторожно прижал его к поверхности камня, повернул по часовой стрелке...

И случилось чудо.

Хотя нет, никакого чуда. Случилось то, что примерно представляли себе все здесь присутствовавшие. Кроме Кузьмича, конечно.

Камушек вошел в углубление точнехонько, даже будто прищелкнулся, как магнит. Палыч осторожно убрал руку, камушек остался висеть и четверо мужчин молча, во все глаза смотрели, что же будет.

Сначала не было ничего. А потом из-под камня побежал нежно-сиренейый сияющий свет. Он побежал стремительно, во все стороны, заполоняя все вокруг, – и четверо и ахнуть не успели, как сияние накрыло их.

Палычу на мгновение показалось, что в лицо ему хлынул тот самый оттепельный ветер – но лишь на мгновение. А затем сиреневый туман пропал, и наши герои увидели себя на вершине высокого холма.

 

ГЛАВА 9

Это был новый, незнакомый мир. Покрытие редколесьем холмы до самого горизонта, залитые теплым светом, исходившим неизвестно откуда, потому что на ясном, ровно голубом по всему своду небе никакого солнца не было. Вообще никакого источника света. А свет был.

И было тепло, но не жарко. И деревья, огромные, со светлыми стволами – сосны не сосны, кедры не кедры – выглядели теплыми, и земля, покрытая редкой травой и палой хвоей, желтовато-коричневая, тоже казалась согретой, ласковой, так и хотелось лечь, раскинув руки, обнять ее, землю, и почувствовать исходящее от нее тепло.

– Мама моя родная! – услышал Палыч восхищенный голос Федора Матвеевича.

Он обернулся – и обомлел, увидев, как изменились и похорошели его товарищи. Федор Матвеевич-помолодел лет на пятнадцать. Реденькие волосы Огаркова превратились в лихой пшеничный чуб. А Палыч, казалось, еще раздался в плечах и выпрямился.

– Ну что? – спросил Палыч со скромной гордостью. – Как вам ландшафт?

– Класс, – согласился Игорь. Лев Евгеньевич улыбнулся. А у Федора Матвеевича вид был просто как у пацана, которому бесплатно дали шоколадное мороженое.

– Хорошо-то как... – блаженно пробормотал он.

Налетел легкий ветерок, трепанул волосы. Ноздри Ко-ренькова жадно шевельнулись, ловя воздух, странно пахнувший чем-то забытым, далеким...

Нет, правду сказал Федор Матвеевич! Как будто бы из детства, ясного, бескрайнего повеяло в лицо, от тех давным-давно ушедших трав и листьев, рек и облаков. И почудилось, что за самым дальним холмом – только взойди на него и перевали через вершину – найдешь то, что без толку искал, а может, не искал, уже и позабыл искать, там на Земле.

Лев Евгеньевич прошелся по вершине – она была почти голая, редколесье начиналось ниже.

– Посмотрите-ка, – окликнул он, отойдя недалеко.

Все подошли и увидели серое полушарие вроде большого глобуса, невысоко высунувшегося из земли. На самой макушке его, на полюсе, лежал их круглый камушек.

Огарков наклонился и осторожно поднял его. Под ним оказалось точно такое же круглое углубление, что и на камне в бане Федора Матвеевича.

– Угу, – сказал Палыч. – Ясно. Точка контакта.

Лев Евгеньевич сделал значительное лицо, но сказать ничего не успел, так как откуда-то явственно послышался храп.

Его услышали все.

– Что это? – недоуменно спросил Палыч.

– Это оттуда, – быстро сказал Игорь, и никто и моргнуть не успел, как он ловким кошачьим движением прыгнул вправо, вниз по склону, на бегу выхватив ТТ.

– Куда?! – возопил Палыч и ринулся следом так резво, что Логинов с Огарковым остолбенели. Но не пробежал он и десяти метров, как остановился, хлопнул руками по ляжкам и расхохотался.

– Мужики! Вы только гляньте!..

Мужики поспешили и не поверили глазам своим: на теплой травке под ближним деревом почивал Кузьмич.

– Мама моя родная! – Федора Матвеевича сегодня что-то зациклило на маме.

– Это не мама, – сострил Игорь и сунул пистолет во внутренний карман ветровки. – Эй, дядя! Подъем! Все на свете проспал...

На Кузьмина это никак не подействовало. Тогда стали его тормошить, Игорь даже взял за ноги и проволок несколько метров вниз по склону – бесполезно.

– Нет, ну это как же надо нажраться! – изумился он и отпустил Кузьмичевы ноги, которые упали наземь прямо, как палки.

– Это он умеет, – сказал Федор Матвеевич. – Но вот как он сюда попал! Вот вопрос, скажите на милость.

– Ну, в этом, положим, ничего удивительного нет, – авторитетно заявил Лев Евгеньевич. – Дело простое: этот сиреневый туман, очевидно, есть своего рода транспространственный коридор, он и нашего друга, – Огарков кивнул на простертое тело, – накрыл. И занесло его сюда вместе с нами, грешными.

Федор Матвеевич с сомнением покачал головой.

– А чего ж его вон куда метнуло?

У Льва Евгеньевича и на это был ответ готов.

– Надо полагать, что у этого мира вообще больший объем, чем у нашего. И расстояния между телами должны здесь пропорционально возрастать. Он ведь и в бане был подальше от нас, соответственно и тут дальше оказался... Заметьте, что и камень тоже здесь в стороне от нас.

– Ну, если так, – Игорь усмехнулся, – то и мы сами должны стать больше по размеру, чем там. А я что-то такого не замечаю!

– Так ведь все относительно... – сказал Огарков и огляделся широко открытыми глазами. – А верно, хорошо здесь. Как-то... даже и не выскажешь. Как будто этот мир совсем молодой. Чувствуется юность в нем... все впереди.

– Это уж точно, – подтвердил Палыч. – Мы и сами тут вроде как помолодели – обратили внимание?

Обратили. Не один Палыч оказался такой наблюдательный. Зато ему пришла в голову идея – посмотреть, а не отразилось ли это на Кузьмиче?.. Идея понравилась, принялись вновь трясти пьяницу и ничего не добились; тогда стали разглядывать его рожу так, в спящем состоянии – и Федор Матвеевич не слишком уверенно сказал, что да, похоже, и Кузьмич здесь облагородился.

– Да шут с ним. – Лев Евгеньевич выпрямился. – Пусть дрыхнет. Слушайте! Нет, как здесь славно все-таки!.. Я вот что предлагаю: осуществим-ка экспедицию. Туда, за перевал, через долину, через холм. Не знаю почему, но мне кажется, что мы там обнаружим нечто чертовски интересное... Согласны?

Спрашивал он как бы всех, но смотрел на Палыча, и поэтому Игорь с Федором Матвеевичем тоже стали смотреть на Коренькова.

А тот сел на землю рядом с безмятежным Кузьмичом, покопался двумя пальцами в нагрудном кармане, вытянул сигарету.

– Последняя. – И сунул сигарету в рот. – Федор Матвеевич, дайте-ка огоньку, нарушим малость здешнюю экологию...

Закурил, пыхнул дымком. Сморщившись, почесал подбородок.

– Не будем спешить. Подождем.

– Чего ждать? – не понял Игорь.

– Ну уж, что-нибудь да будет.

– Непонятно, – помолчав, сказал Игорь с некоторой досадой.

– Подождем, – невозмутимо повторил Палыч.

 

ГЛАВА 10

Надо лишь только подождать...

Как просто говорить! И как трудно – ждать, воистину нет хуже ничего.

Богачев умел ждать. Быть может, никто на свете не способен был на это так, как он. Но и ему последние часы ожидания дались трудно, труднее некуда, как альпинисту самыми страшными усилиями даются последние метры вершины. Особенно трудно пришлось на службе – там еще необходимо было делать вид, что слушаешь, решаешь, руководишь, – а точно назло, так и сыпались мелкие, пустяшные вопросы, вплоть до закупки партии обмундирования... и приходилось надо всем этим думать, принимать вид, вникать в грошовые заботы, отдавать распоряжения!.. Но никому никогда не суждено было этого узнать – все-таки он умел владеть собой.

Но он с огромным облегчением вздохнул, когда рабочий день наконец истек. Теперь уж сам он подразнил себя, собираясь нарочито неторопливо, перебрал все бумаги на столе, сложил их в аккуратную стопку.

– Мне можно идти? – Лена просунула голову в дверь.

– Да, конечно, Лена, вы свободны, – ответил он суховато и очень спокойно.

Дверь хлопнула.

Все так же не спеша Богачев собрался, вышел и поехал домой, тоже неторопливо, аж “Запорожцы” обгоняли его.

Оказавшись дома один, он почувствовал, что здесь, в безделье, часы ожидания вытерпеть будет еще труднее. Почитать что-либо? Он скривился. Не полезет в голову. Включил телевизор, потыкал кнопки – показывали совершенный вздор, но пусть уж лучше ящик бубнит, чем эта гробовая тишь.

Он сел в кресло, расслабился, вытянул ноги. Закрыл глаза. Какое-то время он ни о чем не думал, а затем его поддела простая и жутковатая мысль: а что, если Смоля-нинов забыл свои слова про одиннадцать часов сегодняшнего вечера? Или вдруг вздумает опять действовать один?..

Первым толчком изнутри было: позвонить немедля, напомнить! Но вмиг он осадил себя. Нет, нет, так только все испортишь! Главное – спокойствие... Забыл Смоля-нинов – напомним. А вздумает идти один...

Богачев повернул голову, сощуренными глазами посмотрел в окно.

Ну что ж, вздумает идти один – пусть идет. Не беда.

Кажется, успокоил себя так, но сам чувствовал, что успокоения не приходило. В душе скребло. Он встал, прошел на кухню, достал из буфета старинную причудливо выгнутую трубку и пачку дорогого голландского табаку, набил трубку и закурил. Он вообще-то не курил, но в исключительных случаях...

От этой мысли он усмехнулся. Исключительный ли сейчас случай? Да, разумеется. Он подумал об этом со всей серьезностью и твердо повторил: да. Именно теперь должно решиться все. Теперь или никогда.

От этой мысли его прознобило. Ведь запаса больше не было! Весь вышел. Пан – или пропал.

Он глубоко затянулся и сильно, всей гортанью вытолкнул клуб дыма.

– Пан, – сказал вслух хладнокровно.

И вновь затянулся...

У него хватило выдержки ждать до пол-одиннадцатого, а затем без суеты одеться и выйти, и поехать тоже спокойно, хотя улицы заметно опустели. Без десяти одиннадцать, по всем правилам хорошего тона, он был у особняка.

Охранник радостно заулыбался ему и откозырял, но Богачев вполне официально предъявил пропуск и только после этого едва заметно кивнул.

Смолянинов ждал его. Сидел в гостиной на диване, опираясь локтями на колени, смотря в пространство перед собой. Когда вошел гость, он медленно повернул голову и уперся в пришедшего свинцовым взглядом.

– Явился, – вымолвил он хрипло.

– Прибыл. – Богачев позволил себе улыбнуться. Смолянинов прокашлялся и плюнул в камин.

– Ну а раз прибыл... то и тянуть нечего. Правильно?

– Правильно. – И Богачев улыбнулся вторично.

Хозяин опять уставился в гостя тяжеленным взором. Но он не был пьян, хотя на журнальном столике стоял стакан с початой бутылкой виски. Он долго смотрел молча и наконец произнес:

– Тогда пошли...

– Я готов.

– Тем лучше. – Смолянинов грузно встал, пошел к кабинету, и Богачев отметил про себя, что его шеф явно сдал. Походка у него, правда, была столь же быстрая и нетерпеливая, но ступал он как-то слишком уж увесисто, точно боялся, что его вот-вот шатнет.

В кабинете он разделся и накинул на себя балахон, так, точно никакого Богачева и рядом не стояло. Столь же хмуро и замкнуто отпер дверь, шагнул на лестницу и только тогда сделал спутнику знак рукой: иди, мол, следом.

Смолянинов зажег свечу, и они спустились в подземелье. Богачев был здесь впервые, озирался сдержанно, но с любопытством. Смолянинов же и теперь занялся делом, не обращая на коллегу ни малейшего внимания: вытаскивал сосуд со светящейся жидкостью, кисти, череп, свечи... И лишь когда расставил все по местам, взглянул так же сумрачно:

– Ну вот... Сейчас и приступим. Ты первый пойдешь, сын отваги.

– Как скажете, – легко откликнулся Богачев, словно предстояла ему чудесная прогулка в летнем парке.

– Уже сказал, – буркнул Смолянинов и окунул кисть в чашу...

...потек голубой свет, побежали по стенам сполохи. Все получалось как по маслу, вот и черный камень начал растворяться в голубом сиянии. Смолянинов отступил два шага, посмотрел на компаньона. В сузившихся глазах блеснула злоба.

– Ну... – сказал он и больше не сказал ничего, лишь указал движением головы: иди.

И тот, другой почувствовал, как возликовало, прыгнуло от счастья его сердце – ожиданию пришел конец.

 

ГЛАВА 11

Игорь опустился на траву рядом с Кореньковым.

– Палыч, – постарался сказать он как можно проникновеннее, – ты опять загадками заговорил... Ты уж будь добр, мы ведь не такие ясновидящие, как ты... делай прорицания почетче.

– Да что ты, Игорь, – ответил Палыч дружески и как-то грустно. – Разве ты еще не понял, что у меня никакой привычки нет секретить что-то, тень на плетень наводить... Просто я ведь и сам своих предвидений не понимаю! Я чувствую сейчас, что что-то будет... ну да, будет... но что это...

Огарков насторожился:

– Александр Павлович?..

– Что такое? – Палыч глянул искоса.

– Не договариваете все-таки. – Лев Евгеньевич покачал головой. – Хотели что-то сказать и не сказали.

Палыч стал посасывать сигарету, и Лев Евгеньевич смотрел на него сверху вниз с полуулыбкой, и Игорь тоже иронически приподнял одну бровь... Палыч оторвался от окурка, выдохнул, сплюнул и сознался:

– Малость есть. Недосказал. Еще почудилось мне, что если и будет, то придет к нам вот оттуда. – Он вытянул руку. – Именно из-за перевала.

И все взглянули туда. Небо там над перевалом было такое же, как над всем этим миром, такое же высокое, прозрачное и ясное, светлое и немного грустное.

 

ГЛАВА 12

Когда его напарник канул в зловещем сиянии, Смолянинов помедлил малость, – словно придержало его что-то, хотя и понимал, что надо ступать туда немедленно, отрываться нельзя. И он шагнул туда.

И сразу, как шагнул, понял: пропал. Не было никакого многомерного пространства, где так горделиво он парил тогда. Совсем наоборот – это пространство молча и тяжко надвинулось на него, и не успел он сделать ничего, оно взяло его в тиски.

Он задергался – бесполезно. Бешено, в страхе задергался – пространство навалилось теснее, он ощутил себя закопанным в землю... да что там в землю! В камень, в гранит, в страшную твердь. И вырваться отсюда стало нельзя.

И тогда он услышал ужасный, дикий вопль – то ли вой, то ли визг, и понял, что это его визг, предсмертный, уже отделенный от него, исходящий сверху. И* там же, вверху, холодно полыхнуло, точно молния, и от этой вспышки он завизжал еще безумнее, еще пред-смертнее – и так и должно было быть, потому что эта вспышка была смерть, лезвие сабли – миг, и она снесла его голову.

Бог сумерек

 

ГЛАВА 13

Палыч сощурился. Что-то мелькнуло там, над перевалом?..

– Нет, – вслух сказал он.

– Что – нет? – встрепенулся чуткий Лев Евгеньевич.

– Да так, ничего... Стал туда вглядываться, ну и почудилось.

Палыч затянулся шибко напоследок, окурок плотно втиснул в почву, а образовавшуюся крохотную ямку тщательно заровнял.

– Почудилось... – повторил он со странной интонацией.

– Ну да. – Игорь потрогал пальцем переносье. – Как будто что-то так... – Он не договорил, но Палыч его понял.

– Тень, – сказал он.

Артемьев помялся, он не очень был уверен.

– Даже не знаю, – сказал наконец так.

Лев Евгеньевич тоже стал всматриваться очень внимательно в ясную даль и не увидел ничего. Он хмыкнул с сомнением.

– Тень, тень, – ответил на это хмыканье Палыч. – Сначала только тень.

– Сначала тень? – переспросил Огарков. – По-моему, все-таки тень должна быть после.

– То по-вашему, – невозмутимо молвил Палыч. – А здесь – сначала.

 

ГЛАВА 14

Дракон, снесший башку глупому гордецу, огляделся. Безголовый труп валялся подле, но одного трупа, понятно, было мало. Потому и огляделся дракон, ужасный его взгляд заскользил по миру, отыскивая грешников, некрещеных, богохульников, умерших нечистой, лютой смертью. Конечно, он легко нашел таких: маньяка-убийцу, которого должны были расстрелять по приговору суда, но вместо того палачи вставили ему в член и в задний проход два электрода и умело пропускали ток в шестьсот вольт, так что сначала он обосраася, потом у него .выкрутило и порвало связки в суставах, потом полопались глазные яблоки, потом он в муках изгрыз и окончательно откусил язык, потом его половые органы обуглились и стали дымиться, а потом наконец он издох и теперь валялся в тюремной котельной, на очереди в топку. Еще он увидал висельника, удавившегося у себя на квартире и висящего четвертый день, распухшего и протухшего, а также тело проститутки, зарезанной бандитами и валяющейся в придорожной лесополосе.

И он выдернул все эти трупы, сгреб их, взмахнул могучим крылом...

Замок стоял под синим небом, на склоне, среди сосен. Приземлившись на круглой верхней площадке башни, похожей на шахматную ладью, дракон прогромыхал вниз по винтовой лестнице и вошел в громадную залу, всю выложенную черными и красными мраморными плитами со множеством высоких двустворчатых дверей. Он бросил свой груз – неряшливой зловонной кучей – зашагал, скользя когтями по мрамору, к необъятному камину, заглянул вглубь. Дрова – расколотые вчетверо, толстые сосновые поленья – сложены были аккуратным – массивом. Потом посмотрел на себя в гигантское, до потолка зеркало... Ну что, дракон как дракон. Солидная картина.

Вернулся к трупам. Ручища у него была как человечья, пятипалая, только из металлических блестящих звеньев, что твоя кольчуга, и вместо ногтей – когти, как кривые кинжалы. Этими руками управлялся он играючи. Взял висельника, сунул один коготь под воротник рубахи, без усилий рассек ее вдоль спины, потом брючный ремень, брюки... Так раздел догола. Потряс рванье: вылетели и веселыми колокольчиками расскакались по полу монетки, брякнула связка ключей. Больше ничего.

Отшвырнув тряпки, за ноги поднял посиневшее нагое тело, запустил его верхней частью в клыкастый раскаленный зев, сомкнул резцы. Раздался хруст.

Подергивая длинной шеей, дракон кромсал человека, придерживал за ноги, осторожно высасывая кровь, стараясь не пролить ни капли – примерно так же мы обхватываем губами надкусанный пельмень, чтобы не расплескать аппетитный сок. Драконьи зубы дробили кости без помех, даже самые крупные; а трупный яд – ну, это ему было, что нам с вами перец.

Тем же манером дракон схрумкал и прочих мертвяков. Покуда жрал, вертикальные щели его зрачков неторопливо расширялись и сужались, из ноздрей выпыхивал сизоватый дымок. Пожрав же, пламенно рыгнул. Хорошо! Сграбастав распоротое тряпье, тяжко прошагал к камину, швырнул барахло в топку. После чего растворил пасть, фукнул как из огнемета, и поленья вспыхнули, затрещала, лопаясь, сосновая кора.

Дракон стоял, смотрел, как полыхает в печи, затем отвернулся. Постоял, подумал – и обратился в двухметрового, атлетического мужчину, белокожего, светловолосого и голубоглазого, как пришелец из Валгаллы. До пояса он был обнажен, на мощной шее – золотая цепь с золотым ромбическим медальоном, а на ногах белые лайковые лосины, крупно выделяющие мужское достоинство, и красные сафьяновые сапожки, на мягкой подошве, изящные, остроносые, с ремешками и шнурками, с синими сапфировыми пряжками по внешним сторонам подъемов.

Подойдя к зеркалу, оборотень с удовольствием полюбовался собой. Отступил на полшага, принял позу “двойной бицепс спереди”. Постоял так, распрямил спину, закинул руки за голову... Так бы он упражнялся еще невесть сколько, но вдруг встрепенулся, стал напряженным.

Он вслушивался. Глаза сузились, дыхание стало слышным. И вот он круто повернулся влево, быстро зашагал к одной из многих дверей, сильным толчком распахнул ее.

Он знал маршрут. Спешил, почти бежал по пустым залам, коридором, галереям. Шаги гулко отдавались в пустоте. Он взбегал по лестницам, спускался по ним, вновь взбегал, и вот он пришел.

Остановился перед малой дверцей, провел ладонью по волосам. Он оробел, и сразу стало страшно. Открыл дверь.

Комната, куда он вошел, была проста. Это была небольшая совсем пустая комната, куб: пол, потолок, четыре стены. Темно-серое все. Окон нет. Полумрак.

Затворив за собою дверь, оборотень осторожно прошел к стене напротив и встал на колени, вплотную, ладонями, лбом, носом и губами прижавшись к шершавому камню. Сжал зубы, но губы подрагивали. Стиснул плотнее, и все равно дрожали. Неспокойны были руки.

И раздался Голос:

– Я ждал тебя долго.

– Да, господин, – спешно проговорил оборотень.

– Ты виноват передо мной, – сказал Голос.

– Позволь объяснить, господин, – заторопился оборотень, ерзнув коленями по полу.

– Ты должен быть наказан, – сказал Голое. Оборотень снова сглотнул. Стало очень страшно.

– Господин... – начал он.

Бог сумерек

Боль скрутила его в бараний рог, вывернула суставы наизнанку, тело вспыхнуло огнем и стальной обруч скомкал череп. Терпеть стало нельзя.

Он ослеп и завизжал невыносимым, раздирающим визгом, от которого разлетелись в пыль стены замка, полегли леса и выплеснулись моря из берегов, а рвущий вопль летел все дальше и дальше, и мир оцепенел в страхе, и было это долго, дни и месяцы, и годы, годы, еще годы, и потом – бесконечно и бесконечно...

Так казалось ему. А в самом деле: икота и мычание. Зубы скоблили язык и обильная пена с кровью лезла изо рта на подбородок, вялыми ошметками падая на могучую грудь. Глаза закатились под лоб, стали пустые, а руки и ноги било судорогами.

И кончилось все. Он тяжко, со страданием дышал, глаза вернулись, и он увидел, что грудь, колени и пол у колен – в розоватой пене.

– Ты должен быть благодарен мне, – заметил Голос.

– Д-да, господин... – с трудом произнес оборотень, едва ворочая распухшим языком. – Да. Я благодарен тебе за справедливость и доверие. Я твой слуга навек.

Он замолчал и ждал. Стало легче, но память о наказании ужасала его. Он ужасался помнить, но он помнил.

– Говори, – велел Голос;

– Да, господин. Я все расскажу тебе. Я расскажу подробно... Я могу повернуться к тебе?

– Нет.

– Слушаю, господин. Я говорю.

Здесь он опять сделал маленькую паузу и заговорил.

– Последний раз, когда я был там, в человеческом облике, я был жестоко обманут. Я не успел тогда сказать тебе... Я должен был вознестись к небу. Я делал это, чтоб затем восславить твое имя. Я делал это под взглядами огромной толпы. Они должны были увидеть это, и они бы поняли, и их восторг был бы беспределен, и они пали бы перед тобой ниц...

Он прервался вдруг, сжал сильно рот, кадык его прошелся вверх-вниз.

Голос молчал. И это ободрило оборотня. Он справился с собой, заговорил быстрее.

– Но я был предан подлостью человеков. Они сделали подлость, так чтоб я упал, и я упал, и разум мой, служивший тебе одному, почти погас. О, как это было мучительно!.. Я собирался, я собирал силы, долго и тяжко, я ползал во тьме, грыз прах и стенал беззвучно. И я одолел! Я собрался и воплотился вновь в человеческом облике, и вновь обрел силу, дарованную мне тобой. И вот я здесь, и твой слуга во веки веков. Я сказал все!..

И он в самом деле умолк, и некое время было безмолвие. А потом было сказано:

– Ты читал их книги?

– Да, господин! – возликовал оборотень. – Я читал и понял, что написанное – ложь, ибо их книги суть пустословие человеков. Там сказано такое: придут дракон и зверь, и еще зверь. И это ложь. Ибо дракон – я, а ты велик и мощен навсегда, и нерушим, и вселенная простерта пред тобой. И правда в тебе, сила в тебе, в твоей книге, которую я обрел опять, и отныне я уже не упущу ничего, не совершу таких глупостей, какие делал прежде, – клянусь тебе в этом!.. Я повергну мир к твоим стопам – клянусь! И я, твой раб, буду служить тебе, владея человеками, чтобы они все простерлись перед тобой, стенали и взывали бы к тебе, а ты карал и миловал их, ибо мудрость твоя беспредельна. Клянусь, тебе в этом! Клянусь! Клянусь! Клянусь!

Он сказал это, дрожа от восторга. Он любил. Нечеловеческое сердце разрывалось от любви. И Голос спросил:

– Клянешься?..

– Клянусь!..

– Ну-ну, – сказал Голос.

И холод вошел в того от сих слов, сказанных будто бы с усмешкой.

– Я сделаю все, – поспешил сказать он.

– Ты будешь служить мне, – сказал Голос.

– Да, господин!.. – вновь задохнулся восторгом тот.

– Я слышал твои клятвы. Знаешь ли ты, что будет с тобой, если ты не исполнишь их?

– О да, да, господин!..

– Нет, ты этого не знаешь. Но узнаешь, если будет так. Теперь ступай прочь! Иди и служи.

– Да, господин!..

И молчание. Оборотень ждал, но более сказано не было. Тогда он подождал еще, поднялся с колен, опасливо обернулся.

Никого. Комната, полумрак, дверь.

Так же осторожно ступая, он вышел вон. Выйдя, стер с подбородка и груди застывающую пену. Было еще немного на коленях, но то уж пустяки.

Ногтем он счистил остатки пены с медальона и зашагал той же дорогою, что шел сюда. Шел быстро. Вернувшись, увидел: дрова в камине прогорели и малиново светятся сквозь серый пепельный налет.

Пора было отправляться. Но прежде надо было хорошо продумать – что говорить, как строить разговор. Он начал было думать, но вдруг заметил, что в таком обличье ему мыслить неудобно. И он превратился в того, кем был – в вице-командора “Гекаты” Богачева.

 

ГЛАВА 15

Огарков тоже присел рядом с Палычем, по другую сторону.

– Вы так уверенно об этом говорите, Александр Па-лыч... – осторожно промолвил он – на что Палыч неопределенно повел бровями.

По-прежнему ничего не менялось в этом мире. Царил надо всем безмятежно далекий небосвод, стояло вечное тепло, покоем дышали стволы и кроны сосен. Невозможно было поверить, что в такой умиротворенной светлой вселенной могут быть какие-то там тени.

И тем не менее они тут были. Палыч кивнул, отвечая своим непроизнесенным мыслям, и лицо его приобрело строгий, высокий, непростой вид – он постигал то, что было неведомо другим.

 

ГЛАВА 16

Дракон, вновь ставший Богачевым, в раздумье ходил по черно-красной зале. Остановился у зеркала, рассеянно смотрел в него, но вряд ли что-то видел. Думал. Мысль его работала мощно, плотно. Он выстраивал предстоящий разговор так, чтобы все было убедительно.

И выстроил. Тогда он встряхнулся, посмотрел в зеркало уже осмысленно, принял приветственный, радостный вид, заговорил доброжелательно и артистично, улыбаясь, делая сладкие глаза – слова странно и невнятно разносились в исполинском помещении.

Поговорив, этот остался доволен собой. Еще раз придирчиво осмотрел он себя в зеркале, подошел поближе, поправил волосы. Можно отправляться.

Он вышел из залы и стал подниматься по винтовой лестнице. Шел быстро, но уверенно, без суетливой спешки. Выйдя на вершину башни, он жадно вдохнул свежего воздуха, показавшегося ему удивительно прекрасным после удушливой атмосферы замка. Он стоял, глубоко дышал, словно не мог никак надышаться, – и постепенно к нему стала приходить новая радость, сильная, объемная, и вот она охватила его целиком, и он отдался ей свободно и глубоко. Пора!

 

ГЛАВА 17

И все они почему-то замолчали. Сидели молча, кто смотрел в небо, кто под ноги себе, кто отряхивал ладонью брюки. Только Федор Матвеевич остался стоять и внимательно смотрел вдаль, хотя зачем он это делал – сам бы не смог сказать.

Но все-таки смотрел он туда He зря. Он первый увидел – и в этот миг глазам своим не поверил – как дрогнуло что-то над гранью неба и земли.

На миг только. И сразу же поверил.

– Мужики!.. – вскричал он хриплым от долгого молчания голосом, и вскочили все, как по команде.

– Там, – сказал он и вскинул руку.

И все увидели: там небо над самой землей пришло в движение, заструилось, и стал меняться цвет его – из ясно-голубого стал вдруг тускло-сизым, потемнело оно там, и вот уж совсем темное, и темень вдруг поперла вверх с диковинной и страшной быстротой.

Ветер оттуда толкнулся в лица их – он был холодный, ветер. Сильно зашумели сосны, ворох иголок посыпался с их вершин.

– Ого, господа! – сдрейфил Лев Евгеньевич, непроизвольно отступая назад. – А не пора ли нам того... Поиграли пятаком, да и за щеку?!

Может, и так. Да только никто не успел ответить ничего. Небо померкло все, и стала ночь, и раздался трепещущий огромный шум, как бы летящих крыльев – миг, и все пропало.

И вернулось прежнее: ласковый свет и тишина. Но теперь чуть поодаль, метрах в десяти ниже по склону стоял человек и улыбался.

Игорь присвистнул, пораженный.

– Бог мой! Да ведь это же... Богачев, наш вице-командор!

На что тот весело рассмеялся.

– Верно! Совершенно верно. В том числе и Богачев, вице-командор агентства “Геката”.

Чуткий ученый слух Льва Евгеньевича сразу'же уловил словесные тонкости.

– В том числе?.. То есть?

– То есть, – охотно откликнулся тот, – вы мыслите в верном направлении. – И он вновь дружественно засмеялся. – В нынешнем воплощении – Богачев Владимир Николаевич, прошу любить и жаловать.

– Так уж сразу и любить... – пробормотал Палыч вполголоса.

Огаркова, однако, такое начало весьма заинтересовало.

– Вот как! А позвольте вас спросить о воплощениях предыдущих...

– Лев Евгеньевич... – Палыч покривился.

– Нет, нет, Александр Павлович, отчего же... – живо возразил пришелец. – Вопрос совершенно уместный, и я вполне отвечу. Льву Евгеньевичу. В предыдущем своем воплощении меня называли Симон-маг. Вам это имя говорит что-то?

Имя сие говорило нечто Огаркову и смутно – Палы-чу. Он сдвинул брови, вспоминая... а у Льва Евгеньевича вырвалось помимо воли:

– И с башни прыгали?!

Нисколько не смутился тот, ответил охотно:

– Было такое дело. Правда, впоследствии его интерпретировали неверно. Совершенно неверно, я бы сказал! У меня и в мыслях не было противопоставлять себя Петру и тем более... тем более, сами понимаете, кому. Напротив, я хотел восславить Его. Другое дело, что осуществил я это не лучшим образом, да и возгордился, чего уж там скрывать, возгордился. Хотел, чтобы восхищенные взоры были устремлены на меня, а я бы парил, возвеличивая имя Его... За что и был наказан. Справедливо наказан! Две тысячи лет провел во мраке и скитаниях – но вот, всему есть срок. И вот я здесь!..

Слушатели переглянулись, что вновь вызвало добро-.душный смех рассказчика.

– Видимо, вы мысленно задали себе вопрос: “Зачем? Зачем, мол, он здесь?..” Так?

Лев Евгеньевич пожал плечами – один за всех.

– Так, – удовлетворенно расценил этот жест перевоплотившийся. – Ну и конечно... – тут он лукаво и многозначительно сощурился, – конечно, вам хотелось бы знать, что все это, – он обвел небосвод и горизонт, – вот это все значит?

– Неплохо было бы узнать, – сдержанно произнес Палыч.

– Да. – И собеседник вдруг сделался серьезным. – Безусловно. Вот затем-то я и здесь, чтобы все это рассказать вам.

И рассказал.

 

ГЛАВА 18

– Я начну несколько издалека, – предупредил он. Посмотрел выжидательно. Никто не вымолвил ни слова. Он потер пальцем нос, откашлялся.

– Целых две тысячи лет пришлось мне быть вне человечества. И поделом!.. Но когда я восстановился в нем – а я все помнил, все до мельчайших подробностей! – я сразу же, разумеется, принялся восстанавливать то, что я обязан это сделать, довести до конца. Я узнал, что часть Книги тысячи времен хранится рядом, в библиотеке города, где я вновь появился на свет. Вас, видимо, интересует, что это за книга вообще?.. – поспешил спросить он и тут же ответил: – Извольте, я сейчас скажу.

Сделал значительную паузу и продолжил. В тоне его зазвучала торжественность.

– Эта книга была написана Соломоном. Тем самым, библейским. Его “Екклесиаст” есть лишь пролог к ней... Предание гласит, что он писал ее почти всю свою жизнь, суммируя в ней абсолютную мудрость мира – как надо в этом мире жить и как уметь подчинять его себе. А это крайне сложное и тяжелое искусство, смею вас уверить! Соломон сам побаивался своего умения, тех духов и стихий, которыми владел, – а уж он-то владел, владел как никто другой •– я за эти слова отвечаю. И когда он покинул этот мир, то среди рукописей его нашли только начало, тот самый “Екклесиаст”. Остальное же пропало бесследно... на первый взгляд бесследно, ибо рукописи не горят, это правда. Неожиданно Книга (тогда это был пергаментный свиток) явилась в Иерусалим прямо перед приходом туда Иисуса из Назарета. Свиток этот переходил из рук в руки, его переписывали, в народе пошло великое волнение: Соломон, оказывается, предсказывал явление мессии и подробно описывал все события, с ним связанные, – те самые евангельские события... Конечно, римские власти быстро усмотрели опасность этой книги и провели тотальные репрессии. Подключили всех своих доносчиков, шпионов, легионеры шерстили город вдоль и поперек, и удалось найти почти все экземпляры. Почти все – говорю я, ибо один свиток все-таки уцелел. Его надежно спрятали. И кто же?

– Симон-маг, – усмехнулся Огарков.

– Абсолютно так, – кивнул тот серьезно, без улыбки. – Я спрятал его так, что ни одна душа не ведала о нем. А после вознесения своего я собирался огласить все то, что сказано там, – и тогда мир бы изменился враз, стал ясным, просветленным – вот, как этот, видите?! Этот мир таков, каким он был в начале сотворения – вы видите, он весь дышит юностью, свежестью! И я хотел, чтоб все вернулось, просияло, чтоб не стало времени, ни прошлого, ни будущего, стала вечность!..

Прервался. Дышал глубоко, ноздри его раздувались. Прошло несколько секунд, прежде чем он с собою совладал.

– Но я ошибся, – сказал он уже спокойно. – Ошибся здорово, и вот... ну, я уж говорил. Я ничего не знал, что было на Земле за эти годы. Но ничего и не забыл! И, воплотившись, принялся искать. И нашел, что свиток, мною спрятанный, не пропал! Правда, его отыскали; но отыскали люди, полные достоинства. Я знаю, что поначалу он хранился в Александрийской библиотеке, затем оказался в Константинополе. Византия пала, но его сумели переправить в Италию, а оттуда он попал в Германию. И там следы его теряются. Но! Его, но не премудрости Соломоновой. Свиток исчез, но появились три точные копии: рукописные книги в кожаном переплете. Кто переписал?.. Неведомо. Общепринятое мнение – доктор Фауст. В самом начале шестнадцатого века в Нюрнберге он оказался владельцем свитка... и далее достоверных сведений нет. Известно лишь, что свитка не стало, а эти три книги явились. Впрочем, две из них очень быстро тоже пропали. Когда, каким образом?., как случилось, что книга оказалась разорванной пополам?.. – этого и мне не удалось установить, но это и не суть важно. Важно, что она уцелела, и что одна ее половина – здесь, в городской библиотеке! И что я воплотился рядом с ней! Это, конечно, был мне знак, и я его понял правильно. Я стал искать пути к книге.

Он наклонил голову, приложил к губам указательный палец правой руки, и так прошелся раздумчиво туда-сюда, точно артист разговорного жанра перед завороженным залом.

– Да! – наконец очнулся он. – И очень скоро я столкнулся с трудностями. Я был удивлен этим сначала. Потом встревожился, а потом, честно скажу, несколько запаниковал. Видит око, да зуб неймет! Ничего не выходило у меня. Пришлось мне как следует поднапрячься... и тогда мне стало ясно, что самому мне книгу не достать. Не достать! Вы ведь и сами поняли – не правда ли? – что для непосвященного она ничего не представляет, а вот для тех, кто что-либо понимает... ну а я был, мягко говоря, не “что-либо”... Вот так. Словом, я вынужден был искать обходные пути.

И еще раз отличился эстрадным приемом: выпрямился, заложил обе руки в карманы, качнулся с пяток на носки.

– Но самое главное – мне никак не удавалось понять, где же вторая половина. Ваш дед, – отнесся он к Палычу, – был, безусловно, глубоко посвященный человек. Кстати, вы знаете, как к нему попала вторая половина?

Кореньков отрицательно помотал головой.

– Не знаете... Вот и я не знаю. И честно говоря, я, восхищаюсь им – как он сумел обставить все так. Он совершенно не случайно передал все вашему отцу, – с легким полупоклоном обратился тот к Федору Матвеевичу. – Почему? Это долго объяснять. Но я скажу вам так. Если бы вы, Лев Евгеньевич, вздумали проверить Матвея Петровича по вашей методике, на RQ, то были бы немало удивлены.

– Высокий RQ? – Огарков поднял брови.

– Разумеется. Чем выше, пользуясь вашей терминологией, RQ – тем мощнее вокруг человека специальная защита; проще говоря – тем труднее увидеть, раскрыть его действия. Карп Сидорович поступил абсолютно разумно. Он не мог предвидеть последствий, не мог знать о моем будущем воплощении – но он отлично предугадывал, что рано или поздно книга окажется у того, кто сможет ею воспользоваться. А до того ее надо сохранить, как можно надежнее. И наш деревенский ведун нашел самый надежный вариант.

Он засмеялся мягким, обволакивающим смехом.

– Я не берусь описывать вам, как я разыскивал эту половину... Честно говоря, до самых последних дней я так ничего и не знал. Я не знал о вашем отце, Федор Матвеевич, не знал ничего о вас. Но я повторюсь – я пощел иным путем. Я решил отыскать человека, который должен стать владельцем половины, а уж он-то стопроцентно вывел бы меня на книгу. Умение ждать – великая добродетель!,.

И вновь бархатисто рассмеялся.

– Естественно, я использовал ту же самую методику, что и вы, Лев Евгеньевич. Только мне было, согласитесь, попроще. Я могу увидеть больше, могу видеть то свечение, что окружает людей, могу видеть его издалека, в многомерном пространстве. И я видел это! Видел множество свечений, радугу, сияющий простор!.. Ну и понятно, чье сияние было сильнее всех, горело как маяк?..

Его взгляд нашел Палыча, глаза добродушно сощурились. Кореньков в ответ хмуро двинул углом рта, не сказал ничего. Молчание сделалось странным, и Огарков поспешил убрать его.

– Вопрос риторический, – заметил он.

– Да, – молвил тот. – Так я нашел вас, Александр Палыч. Вы в ту эпоху работали еще в НИИ. Помните это время?

Палыч пожал плечами так, что неясно было – помнит или нет.

– Помните, помните, – спокойно и уверенно молвил облекшийся в плоть. – Правда, вы и понятия не имели, что вас уже ведут. А я повел вас...

Пауза, почти незаметная, повисла между пятерыми. И Палыч ее уловил.

– ...повел вас. Но! Но это ведь была одна половина дела. И половина книги, простите за неважный каламбур. А нужно было добраться и до другой, той, что в библиотеке... Ну, вот тут-то и объявился Смолянинов. – В этом “тут-то и объявился” просквозила легкая усмешка, которая сразу же разъяснилась: – Ясно, что объявился он не просто так. Я отслеживал всех, могущих мне помочь. И когда Смолянинов объявился в нашем городе...

У него были большие планы. Да только я об этих планах с самого начала знал больше, чем он. И о нем самом тоже. Будучи в Африке, он научился приемам Буду, после чего возомнил себя всесильным. Узнал, что здесь хранится часть книги, – м по скудости ума вообразил, что, овладев ею, станет еще всесильнее... Так вот он и прибыл к нам, решил сделать прикрытием охранную фирму, попутно сделать ее мощной боевой структурой, ну и так, шаг за шагом, подобраться и к библиотеке. Надо сказать, Буду в самом деле его кое-чему научило, он стал потихоньку подбирать себе команду, разыскивая людей, одаренных экстрасенсорными способностями. Естественно, я постарался попасться ему на глаза... ну а прочее было делом техники. Вскоре он без меня уже шагу не мог ступить, хотя и не хотел себе в том признаться, и злился. Злился, злился!..

Приподнято возбужденный, зашагал тот по косогору, круто развернулся, взрывая каблуками дерн.

– Да! Дело шло. Туго. Но он был упертый, как бык. Ломил напропалую, призывал все свои ничтожные силы – и что бы вы думали?.. Продвигался, по миллиметру, тупо, бестолково, но продвигался! Я хохотал над ним, над тупостью его, и незаметно направлял, как надо. И видел, как он расчищает дорогу – нам, настоящим посвященным.

Он широко шагнул навстречу людям, вскинул голову, дерзко и смело взглянул им в лица.

– Нам! Я не оговорился. Вы – посвященные, все! Вам тоже быть властителями миров! Я ведь не забывал вас, Александр Палыч, продолжал вести, и я видел, что развязка близка. Я помог оказаться вам в “Гекате” – вы об этом ни сном ни духом! Я, и никто другой, сделал так, что вы оказались в библиотеке! И у вас шаг за шагом сформировалось представление о том, что будущие события неизбежны. К этому времени, кстати, у меня уже отчетливо вырисовалась та самая линия на карте – я знал, что вторая половина где-то на ней... Но еще не знал, где именно! И еще не достали первую!..

Он вскинул руку – резко, уверенно, с вытянутым пальцем, как обвинитель на суде.

– И я форсировал события. Я нашел этого пижона, Белкина – вашего злосчастного коллегу, Лев Евгеньевич. Разумеется, сделал это так, что Смолянинов думал – сам нашел. Дело пошло быстрей. Но и опасней! Когда эти двое впервые оказались в том мире, они чуть не обделались – они, идиоты, и не предполагали, какова эта игра!.. Но пятиться было уже поздно. Или – вперед, или – смерть. И они вынуждены были идти вперед. И с каждым движением, с каждым этим шагом все отчетливее – как маяк из-за горизонта! – пульсировала, рвалась ко мне вторая половина книги. Вы, Александр Павлович – только вы – должны были выйти на нее. И я еще нажал.

Закинул руки за спину, выпятил челюсть. Какая-то далекая, печальная мысль выразилась на лице.

– Моральный аспект... – протянул он. – Возможно, вы вправе меня осуждать. Возможно. Ускоряя ход вещей, я знал, что это опасно. Но! Хорошо быть моралистом в теории. А на практике? Кто упрекнет полководца, посылающего в бой своих солдат и знающего, что они погибнут?.. Как мог поступить я, видя близость зари, новой жизни, счастья всего человечества?! И зная, что не ускорь я этот ход, ничего этого может не быть, все потащится на Земле по-прежнему – войны, кровь, грязь... Пусть прекраснодушные гуманисты бросят в меня камень. Пусть! Я спокоен. Совесть моя спокойна, чиста. И я уверен, что в своих невольных прегрешениях я дам ответ Ему. – И показал глазами в небеса.

Перевел дух и в самом деле успокоился. Улыбнулся криво, продолжил:

– В общем, я сделал что мог, дабы форсировать ту самую экспедицию, что закончилась так драматически.

Смолянинов успел удрать, а Белкин потерял там свою голову, в буквальном смысле. Жаль, что так вышло, но... На войне как на войне. Вот тогда-то его тело и выпало, и вы, Игорь, обнаружили его. Потом мы сумели вернуть его в межпространственный коридор и... ну, это уже не важно. А дальнейшее все так же стало делом техники. Мне не составило большого труда навести Смолянинова на мысль о том, что Артемьев и Палыч смертельно опасны для предприятия, и он поручил мне убрать вас. Чем я и занялся. Как вы, очевидно, догадались – я имитировал охоту за вами, и довольно удачно. Это, разумеется, стоило вам какого-то числа нервных клеток... но искусство требует жертв! Я взял в обработку Сергея и спровоцировал его нападение на Игоря. Правда, я не рассчитывал, что Игорь прихватит Сергея с собой, но что он рванет к Александру Павловичу, я был уверен. Н-ну... на девяносто процентов. И когда, Игорь, вы с Сергеем ринулись именно туда, у меня отлегло от души. Дальнейшее мне было совершенно ясно. Кореньков на взводе, нужен один толчок, чтобы пружину с боевого взвода сдернуть. Так и случилось. То потрясение, которое испытал наш уважаемый Александр Павлович, оказалось последним камнем, стронувшим лавину. Процесс стал необратимым, вы просто не могли не выйти на книгу. Когда вы устремились к цыганам, я, грешным делом, возликовал, подумал: вот он, верный след!.. Но потом стал проверять – нет, не то. Не скрою, это озадачило меня. Начал проверять окрестности – и вот тогда-то впервые заметил домик сторожа, находящийся прямо на линии...-

Но тут одно непредвиденное обстоятельство. Эти мои гоблины перестарались, и я не успел за ними уследить. Открыли стрельбу. Ну и сами подставились. Двоих Игорь ухлопал. А двое других...

– Слетели с моста под поезд, – мрачно закончил Палыч. В глазах его блеснул непонятный огонек.

– Совершенно так, – нисколько не удивился оборотень. – И больше уже не мешали нам. А я занялся домиком сторожа... и мне не составило труда выяснить биографию почтенного Федора Матвеевича... Я уверен был, что я на верном пути, но, честное слово, я был восхищен тем, как распорядился своим наследством Карп Сидорович. Настоящий профи! Была бы шляпа у меня – снял бы в знак восхищения!..

И, великолепный артист, он сделал рукой над головой своей роскошный жест.

– ...Вот так. Нажим на двух фронтах принес плоды. Смолянинов впрягся как буйвол, у вас же дело пошло так, что я только руками разводил: не ждал такого яркого эффекта. Как вы вышли на Федора Матвеевича! Вы, Александр Павлович, и сами не знаете ваших способностей – вот разве что Лев Евгеньевич понимает, что это значит... Но и это оказался не последний для меня сюрприз! Я, конечно, внимательно следил за тем, что вы делаете... книгу-то я ожидал увидеть, но печать... да-да, вот этот самый диск – а это не что иное, как легендарный перстень Соломона! Ну, тут я едва дара речи не лишился. Чтоб еще и он!.. Его даже тогда, в Риме, считали навсегда потерянным, а он – вот, целехонек, пожалуйста. И тут, конечно, меня разобрало мучительное любопытство: раз есть перстень – значит где-то рядом, в двух шагах, должен быть и камень. Камень Соломона! Я еще раз выверил все по карте, уточнил. Все сходится! Ошибка исключена. Тогда я подождал, когда вы убудете, и отправился туда, к вам. Потолковал с вашим исполняющим обязанности... хотя мог бы и не толковать. Все стало ясно. Я понял, что камень в бане. Вот, собственно, и все. Вы здесь. Я тоже.

 

ГЛАВА 19

– А Смолянинов? – сквозь зубы процедил Палыч.

– Смолянинов?.. – переспросил оборотень так, словно не мог вспомнить, о ком речь. Припомнил: – Ах да... Ну, этому не повезло. С ним то же сталось, что и с Белкиным. Потерял голову. Не от любви, правда, – и подмигнул развязно. – Хотя, может, и от любви. К власти.

Он сузил глаза. Рот его сомкнулся жестко.

– Любовь не сделалась взаимной. И не должна была. Не тот калибр. Власть выбирает лишь достойных. Тех, на ком остановился взор судьбы.

Умолк. Остановил взор на Палыче, словно и был судьбой. Однако ответил ему Огарков. С усмешкой:

– На нас, по-видимому, он стоит и стоит...

– Да! – выкрикнул вдруг тот, да так, что все вздрогнули. – Только так! Смотрите же!

– Он обернулся, вскинул руки – и, повинуясь их движению, зашевелился, закипел весь мир.

– Смотрите же! – прокричал он пронзительно и страшно.

Там, где только что был тихий, залитый светом склон холма, пространство разверзлось, и странные, исполинские фигуры поперли оттуда вверх; призрачные, как дым, они с чудовищной стремительностью обретали, заслоняя небо, плоть – и вот армада сверхъестественных существ, ужасная и покорная, ждет приказа.

– Вот она, власть, – молвил оборотень, повернувшись к ним. – Это все ваше. – Голос взлетел до неба. – Вы – хозяева вселенной! Вот они, смотрите! – все, вся сила Соломонова, вся его рать – ифриты, джинны, золотые львы и сам непобедимый Асмодей – вот они, ваши слуги и рабы – приказывайте им!..

И глухой шум пронесся по толпе чудовищ.

– Это они нам присягу дают, – не растерялся Огарков, пошутил.

– Присяга,.значит... – нехорошо оскалясь, пробормотал Палыч. – Торжественно, значит, обещаю и клянусь... – и вдруг заорал свирепо: – Нет, мужики, вы слыхали? Какого Лазаря пропел тут нам этот акын?!.

“Акын” побледнел. А Палыч бесстрашно, как Сократ перед ареопагом, взметнул руку.

– Самая страшная ложь – полуправда, мужики! Все, что вы слышали сейчас!.. Слыхали?! Ложь! Все ложь! Гамлет хренов! Вранье!..

Эту филиппику Палыч проорал сердито, надувая жилы на шее, перекрикивая шум – потому что монстры взроп-тали громче, грозно пришли в движение. Задрожала под ногами земля.

Оппонент Коренькова натужно засмеялся. И монстры притихли.

– Александр Павлович, вы умный человек. И ничего не поняли?.. Значит, я плохой оратор. Ну хорошо, я повторю...

– Да нет, не стоит.

Палыч сглотнул, обернулся изумленно.

Игорь подмигнул ему, неторопливо вышел вперед.

– Что... – только и пробормотал Палыч. – Игорь, что...

– Да очень просто, – сказал Игорь. – Я ведь один на этом свете. Да и во всех... светах, белых и не очень. – Он улыбнулся. – Так что сделать это должен я.

– Игорь... Игорь! – отчаянно крикнул вслед Палыч. Но Игорь Артемьев уже шагал вниз, крупным шагом, он почти бежал.

И оборотень понял. Он изменился в лице. Да не только в лице – изменился весь!

– Игорь!!! – успел взвыть он.

И крылья запоздало плеснули за его спиной, страшно исказился лик, провалились глаза, сверкнули клыки во рту...

Поздно, поздно!

Палыч выхватил ТТ, вскинул его, пальнул в небо. Выстрел здесь грохнул с раскатом, как-то особенно радостно.

Оборотень взвыл так, что у мужиков уши скрутились – так, наверное, орет попавшийся в капкан упырь.

И это все, все тоже было поздно! Игорь швырнул пистолет в толпу тварей – и сильным прыжком сам ринулся в нее, в самую эту гущу – и пропал в ней.

– Бог мой! – выдохнул кто-то.

А что стало вслед за тем...

Вся орда монстров дрогнула, и дрогнуло небо над ней. И твердь земли разверзлась. Миг – и она поглотила всех.

А оборотень, тот взвихрился черным дымом... и вдруг его всосало в прорву, точно пылесосом.

И все.

Как будто ничего и не случалось. Небо царило над безмятежным ласковым миром, сосны тихонько шептали наверху про что-то свое, людям неведомое. И люди стояли и смотрели молча.

Только Игоря Артемьева больше не было среди них.

– Ну что... – наконец промолвил кто-то над ухом Палыча, и он медленно, словно воздух стал тягучим, повернулся... напряг память и догадался, что слова эти произнес Федор Матвеевич.

И он кивнул в ответ. И сказал:

– Вот и все.

– Можно идти?.. – осведомился Лев Евгеньевич.

Палыч пожал плечами равнодушно:

– Можно идти, можно не идти.

– В таком случае лучше идти, – вымолвил Огарков. – Пойдемте-ка, в самом деле. По-моему, мы здесь загостились. Достаточно сюрпризов.

Федор Матвеевич только головой качал и приговаривал:

– Ну, дела... ну и дела... – не в силах больше ничего сказать.

– Пойдемте, пойдемте, – настойчивее повторил Огарков.

Пошли. Вскарабкались на вершину холма, где почивал Кузьмич, перевалившись на правый бок и поджав ноги, как младенец в люльке.

Федор Матвеевич так и охнул, увидев его.

– Ох, мать моя! Вот ведь еще чудо-то. Я про него и думать позабыл... Нет, ну надо же, ничего этого пьяницу не берет! Ну почему так?!

– Судьба – странная дама, – назидательно сказал Лев Евгеньевич. – Вы слышали, что говорил наш незадачливый лектор?.. Останавливает она свой взор на ком-то – и шабаш!

– Но почему на этаком-то хлюсте!

– А вот эти пути нам, Федор Матвеевич, неисповедимы... Давайте-ка, друзья, лучше мотать отсюда удочки. Новый мир новым миром, но в своем, старом, я чувствую себя, ей-богу, как-то увереннее.

Обратный путь через сиреневые врата показался короче и бодрее первого пути. Мгновение, и они в бане, и все свое у них с собой, и шкатулка, и книга, и перстень Соломона, и вездесущий Кузьмич тут же приземлился на полке.

– Тьфу ты, шут гороховый! – плюнул с негодованием Логинов.

– Да бросьте вы! – досадливо сморщился Лев Евгеньевич. – Отнеситесь к этому философски... Но, однако, давайте-ка на воздух поскорее!

Он растворил дверь и поспешил на крыльцо.

Палыч, помедля чуток, шагнул следом.

– Хорошо-то как... – блаженно тянул Огарков, усаживаясь на крыльце.

Хорошо, слов нет. Утренний ветерок, утренние облака, сбившиеся на востоке. Тишина. Город спит еще, последние минуты перед пробуждением. Заря уже горит вовсю, и солнце вот-вот покажет ясный лик...

Только тут до Льва Евгеньевича дошло. Он вздрогнул и обомлел.

– Позвольте... – пробормотал он, стараясь верить глазам своим. – Какая заря?.. Какое, к черту, пробуждение?! Который, собственно, час вообще! Вы что-нибудь понимаете, Александр Палыч?

– Да что ж тут не понять. – Палыч уселся рядом. – Теория относительности. Старик Альберт был не дурак, мыслил здраво. Закурим?

– Конечно... – Огарков сообразил, но все же слишком ярким было впечатление. – Да... А кстати, что у вас на часах?

Палыч глянул на циферблат:

– Все как по маслу. Пять часов двадцать восемь минут.

Лев Евгеньевич покивал:

– Логично, логично. Размеры там больше, а события бегут шибче. Логично...

– Давайте помолчим, – тихонько попросил Палыч.

Они молча закурили и молча же сидели, дымили, пока не появился Федор Матвеевич. Сел рядом с Палычем. Кашлянул.

– Слушайте, ребятки... Я, наверное, старый дурак, столько лет прожил, а понимать толком не научился ничего. Объясните мне, ради Бога, что все это было!

Палыч незаметно вздохнул. Объяснять не хотелось. Все только что виденное стояло перед глазами. Но и отказать Федору Матвеевичу он не мог.

– Ну, понимаете, Федор Матвеевич... Он не успел и рта открыть, а я уж знал, какой байкой он нас попотчует. Хотя слушал его я внимательно, даже по возможности старался искать оправдательные моменты в этой речи. И ничего! Ну хоть ты тресни. Все лукавство и обман, от начала до конца, причем искусно замаскированное под истину и добро. И эти дешевые рассуждения о моральных терзаниях, тревожащие тень Достоевского. Я не философ, конечно. Вот Лев Евгеньевич...

– Да и я ведь не философ. – Лев Евгеньевич аккуратно пригасил окурок о землю. – А вот с точки зрения психолога речь его была выстроена вполне грамотно. Все теневые моменты затушеваны, все позитивные – выпячены на первый план. Интонация доверительная, модуляции голоса товарищеские, полуинтимные... Рисунок образа – “парень с нашего двора”. Хороший парень, само собой. Удачный образ вообще, хорошо бьет на понимание и снисходительность, такому легче прощать всякие грешки. Но Александра Павловича не проведешь!..

Александр Павлович презрительно сплюнул на дорожку.

– То-то и оно, что затушевано. За дураков нас держал, что ли? Его, видишь ли, он хотел воспеть, Ему дать отчет... А сам – на одного ему плевать, на другого плевать! Кстати, заметьте, что про Жорку, журналиста этого, .и словом не обмолвился. Затушевал! А ведь они угробили его. А киллеров этих он просто смахнул, как мусор. Туда им и дорога, правда, но ведь сам факт!.. Но нас он, видишь ли, оберегал, следил за нами... Оберегал, да. Зачем? Да затем, что только так, через кого-то он мог вновь по-ласть сюда. Мы или Смолянинов – какая разница! А самому ему сюда попасть – шиш! Будя, решили, напопа-дался. Ну а он вновь за свое. Какая цель?.. Да цель простая, проще некуда. Власть! Власть надо всем. Всех подчинить, втоптать и воцариться самому. Чуть-чуть не дотянул он до того, будучи Симоном... и на этот раз действовал осторожнее. И в этот раз почти достиг своей мечты вонючей, но... и если бы не Игорь.

– Да, Игорь... – Федор Матвеевич вздохнул. – Слушай, Саша. – Он почесал в затылке. – А предположим, мы бы клюнули на удочку. Согласились бы на его слова! Хотим, мол, владеть миром вместе с вами. Что бы тогда?

– А-а! Вот только того ему и надо было! Наше согласие – последний ключ, после которого: “Сезам, откройся”. Лишь бы мы сказали “да” – и вмиг все эти монстры высвободились бы. Он не мог освободить, не мог вновь завладеть ими без согласия тех, кто первыми вошел сюда. Понимаешь? И согласись мы – все! Он – хозяин мира. И, конечно, тут же схрумкал бы всех нас, выплюнул и забыл. У него стало бы много новых забот. Утверждать власть! Геката, мать твою! Богиня мрака!.. А сам он, не иначе, – бог сумерек...

– Саша... – Федор Матвеевич оглядел соседа с изумлением. – Но как ты успел все это понять?!

– Ну, уж такой дар послал Господь – понимать. Но это все пустяки, Федор Матвеевич! Я ведь самого главного-то понять не успел! Ну, скажем, отказались бы мы этак гордо, стали в позу, засверкали глазенками – что дальше?.. А то, что ему это было по большому счету до лампочки. Не согласились? Ну и хрен с ними! Не много потерял бы. Просто времени немного потерял. Пошукал средь людишек – долго бы искать не пришлось. Нашелся бы желающий. Ну и результат тот же: монстры его, а желающему повластвовать – башку долой, и все дело. А я, дурак, этого тогда понять не успел, только потом, когда уже вернулись, уже из бани на крыльцо я вышел – и дошло! А Игорь – он там это понял. Понимаете?! То есть думал-то он еще раньше – я же вижу, задумчивый он какой-то сделался, негромкий. Видать, грузил себя морально. Как-то он заговорил со мной об этом, но я отмахнулся. И он умолк. Замкнулся. А сам, видать, все думал. И ход мыслей, как я понимаю, был таков: согрешили, мол, мы в чем-то, и повис на нас этот грех, тянется за нами черным туманом и смерть сеет... Вот, кстати, Васькина бабка-то и орала да ручонками сучила – она этот туман мигом просекла. Ну а дальше Игорек наш, похоже, так и рассуждал: если не снять грех, все будет сеяться смерть вокруг нас. И должен прийти миг, когда должно станет искупить его. И, слова никому не говоря, про себя решил: как придет этот миг, так и искуплю. И искупил! Собою. А я-то, дурак!.. Вот только теперь дошло.

И Палыч горько покачал головой, вздохнул.

– Дай сигарету, Лев Евгеньевич, еще закурю. Лев Евгеньевич кивнул, достал свое “Мальборо”. Федор Матвеевич тоже вытащил пачку “Астры”.

– Вон оно, значит, что... – раскатал он сигарету в сильных пальцах. – Выходит, блажен, кто душу положит за други своя... Так, выходит?

– Именно так, – серьезно сказал Палыч. – Лучше не скажешь. Именно это он и понял. Один шаг – и все наполеоновские планы рухнули.

– И он нас спас, – понял Федор Матвеевич.

– Да не только нас! Всех, весь мир! Представляешь, что было бы, если этот... царь сумерек дорвался бы до монстров? Наполеоновские планы... Куда Наполеону!

– Да-а... – Федор Матвеевич покачал головой. – Слушай, а эти... львы да звери, они что, в самом деле Соломоновы? И книга эта, печать?

– Очень может быть. Даже наверняка так. Я же говорю: ложь в оболочке правды! Но ведь дело в том, как их использовать: в добро или во зло. Ну а как бы он это сделал – ясно.

– Н-да... – снова поразился простодушный Федор Матвеевич. – Так он что же... ну этот, из сумерек... он служил кому-то? Или сам по себе?

Палыч кивнул, нещадно затягиваясь. Выдохнул целый столб дыма и подтвердил:

– Служил. Служил, Лев Евгеньевич?

– Да, – кивнул и тот.

– M-м... – Федор Матвеевич шибко потер голову. – А... кому? – спросил осторожно.

– А вот об этом лучше уж и не говорить. – Палыч усмехнулся.

– Ладно! – тут же согласился Федор Матвеевич. – Говорить не будем.

Сзади послышалась непонятная возня.

– Что это? – все встрепенулись, глядя друг на друга. В предбаннике страшно грохнулось что-то железное.

– Фу ты, – облегченно выдохнул Федор Матвеевич. – Это ведро...

Дверь распахнулась, и предстал Кузьмич.

– Нате, – с презрением сказал Федор Матвеевич. – Явление.

– Феномен, – перевел на греческий Огарков и подмигнул.

– Зд-драсть... – вымолвил Кузьмин, изо всех сил стараясь держаться прямо. – За время вашего отсутствия... никаких происшествий...

– Садись, – сказал ему Палыч. – Садись, страж вечности... Федор Матвеевич, опохмелите чем-нибудь этого мыслителя.

– Не возражаю. – Кузьмич нетвердо опустился на ступеньки.

– Шиш ему с маслом, – пообещал Логинов. Огарков засмеялся:

– Будет вам, Федор Матвеевич! Помните: блажен, кто душу положит... А здесь и душу-то не надо класть. Я тоже, кстати, с удовольствием приложусь. Хотя мне еще и домой ехать... да пустяки, выветрится. Вы как, Александр Палыч? RQ не снизится?.. Ну и прекрасно. Давайте, друзья!

– Давайте. – Кореньков погасил окурок. – Самое то чуть-чуть расслабиться. Перевести дух.

– Почему только перевести? – Лев Евгеньевич многозначительно прищурился.

– Да потому что так это не кончится.

– Да ну?! – поразился Логинов.

– Я чувствую, – объяснил Палыч. – Между прочим, книга-то так и не соединилась?.. То-то и оно. Так что все только начинается!..