Николай открыл глаза, перевел дух, осмотрелся. Он был в своей квартире.

Приключение, едрён-батон!.. Ну и как это все понимать?..

Гордеев задумался. Думал-думал, ничего не надумал.

Нет, в одночасье эту загадку не решишь. Стало быть, что?.. Стало быть, будем думать дальше.

И Николай думал – пока готовил обед, а потом расправлялся с ним. Включил телефоны, и не зря: едва успел насытить утробу, поспел звонок – клиент нарисовался. Прикинул по времени: успеет отвезти груз, да еще время в запасе останется до встречи с Мариной. Поехал, все как всегда – загрузили, повезли. На этот раз заказчики обычные, никаких тебе непоняток. Доехали без приключений. Николай подал машину задом к подъезду длинной как корабль девятиэтажки.

Мужики начали выгружать, а он вышел из кабины, закурил, огляделся. Ничего особенного. Двор как двор. Железная ограда, за ней детский сад. Николай пожал плечами, не заметив этого.

Как всё-таки понять эти астральные выкрутасы?!

Одно ясно – Пинский не маньяк, и это уже неплохо. Но тогда почему именно он украл Марину?.. Тревога кольнула Гордеева. Он поспешно достал мобильник.

– Коля! – весело окликнули его справа.

Он резко повернулся и увидел приближающегося к нему улыбчивого Баркова.

Николай, конечно, уже не удивился тому, что очередной фигурант так запросто сам идёт на него, как на ловца зверь. «Здрасьте, – только и мелькнуло в голове, – ещё один».

А Барков прямо-таки сиял.

– Привет, привет, – пожал он протянутую руку, – а мне Владислав вчера сказал, что как-то встретил вас, и что вы в свободное время подрабатываете перевозками.

– Точно, – Гордеев улыбнулся в ответ. Барков располагал к себе каким-то незаметным внешне обаянием. – А вы тут какими судьбами?

– А живу в этом доме, в третьем подъезде.

– Понятно… – протянул Николай, про себя усмехаясь, – как дела писательские? Муза посещает?

– Посещает плутовка! – задорно рассмеялся беллетрист. – Пишем, творим помаленьку. Писатель пописывает, читатель почитывает, ха-ха-ха!..

– Ну и прекрасно, – подмигнул Коля и сделал вид, что как бы невзначай вспомнил. – Да, кстати! Я слышал не слишком приятную новость: будто бы ваш коллега Ягодкин…

И многозначительно умолк.

Барков сразу нахмурился, улыбку как ветром сдуло.

– Есть такое дело, – вымолвил нехотя. – Пошел вразнос. Такое учудил… Ну да уж вы наверняка знаете. Короче говоря, загремел бедолага к тем, кого ненавидит всеми фибрами своей больной души…

Здесь он подумал, пожевал губами и продолжил:

– Мы все желали ему только добра. Но здесь – вы как специалист, понимаете меня – здесь проблемы пошли уже на уровне подсознания, и несть им числа… Поначалу ему чудились враги вокруг него – будто за каждым его шагом следят агенты ФСБ, психиатры и, представьте себе! – мафия… Потом он как-то мне признался по большому секрету, что якобы кто-то залез ему в мозг и скачал всю информацию из подсознания – представляете?! После этого он и сбрендил окончательно, обвинил нас во вражьих умыслах, предательстве… всех смертных грехах, короче говоря.

– Подсознание? – Николай постарался сказать это равнодушно, незаинтересованным тоном, – да уж… У него, очевидно, шизопараноидальный бред. А там это частенько встречается. Да, собственно говоря… подобные тенденции и в пределах нормы частенько бывают. Психической нормы, я имею в виду.

– Да-да! – оживился Барков и, подавшись к собеседнику, таинственно поведал. – Вообще-то я и сам испытывал нечто в этом роде. А в последнее время и у меня появилось странное ощущение… Так что, кто знает, может быть, Роман не так уж и неправ?..

Он как-то растерянно пожал плечами и смолк.

Николай же улыбнулся беззаботно:

– Ну, я думаю, это от умственного переутомления. Вы много работаете в последнее время?

– О-о!.. – Барков только глаза закатил.

– Ну вот, видите. Кстати… извините уж за любопытство, но это профессиональное: что за странное ощущение, о котором вы было начали?

Писатель заметно помялся – говорить, мол, не говорить… Решился:

– Да понимаете… как бы чужое присутствие, что ли. Ну, словно кто-то… владеющий всякими там паранормальными техниками, что ли… стремится проникнуть в душу мне.

– Сны? – коротко спросил Николай.

– Да, и во снах тоже. Н-ну, и наяву… Иной раз, когда иду по улице, так и хочется оглянуться, словно кто-то сзади…

И сказав так, он, в самом деле, нервно оглянулся.

– Ну, это пустяки, – постарался успокоить литератора Гордеев. – Малоприятно, конечно, но ничего страшного. Вы ведь, если я не ошибаюсь, мистику пишете?

– Да уж, – кивнул Барков кисло. – Чернуха голимая. Зато берут…

– Вот видите. Вы же натура творческая, психика у вас тонкая, легковозбудимая. А посочиняй-ка эдакое!.. И я вам как специалист, говорю: забросьте-ка вы всё на недельку, махните на природу, лучше с подругой, да и загудите там во все колокола.

Барков вновь просиял:

– А ведь это идея! Пожалуй, так и сделаю. Да не только с подругой! Соберу компанию – всех наших, и ломанемся ко мне на дачу… Приглашаю и вас, Николай!

– Премного благодарен, – шутливо поклонился тот, – я ведь не откажусь.

– Вот и ладушки, – Барков заторопился, протянул руку, – ну, побегу. Я вам позвоню, телефон ваш у меня есть, в прошлый раз записал. До встречи!

– До встречи.

Николай проводил взглядом ладную фигуру писателя и многозначительно приподнял брови.

Та-ак, – подумал он. Совсем интересно. Эк ведь их расколбасило всех… Ну и кто следующий? Шарапов?.. Ягодкин?.. А хотя тот ведь в дурдоме закрыт.

А Барков любопытная штучка, очень даже любопытная. Психика неустойчивая, это ясно, как из пушки. Переход от радости к нервозности и обратно – мгновенный… Н-да, вообще эти чёртовы мистики что-то почуяли, хотя возможно, и сами того не осознают – а это значит, что визиты в их подсознание не остались незамеченными. Но впрямую… нет, кажется, нет. Если только Глухаревский?..

Ладно, не будем метать икру раньше срока. Надо Марине позвонить!

Он набрал номер регистратуры.

– Да-а? – проскрипел незнакомый старушечий голос.

– Алло, здравствуйте. Педиатра Строкину можно к телефону? Что? Строкину, говорю! Побыстрее, пожалуйста, я по сотовому… Что? Занята, приём у неё? А, спасибо. Нет-нет, не надо, ладно, я сам потом… Что? Кто звонил? Штирлиц звонил, всего хорошего.

Николай и сам понял, что сострил по-дурацки, но уж что сказано, то сказано.

В этот момент клиенты вытащили из кузова последнюю вещь.

– Товарищ водитель! – окликнул Николая один. – Вы как работаете, за так или за бесплатно?

Тоже остряк, мать твою.

– За бесплатно при коммунизме будем, – буркнул Николай.

– А правда, – подхватил тот, – что при коммунизме товары можно будет заказывать по телефону?

– Правда, – в тон ему ответил Гордеев. – Только выдавать их будут по телевизору…

Принял от этого юмориста наличные, пересчитал, убрал во внутренний карман куртки, кивнул на прощанье и поехал. Пора домой и за Мариной.

Разговор с Барковым поднапряг его, он и думать забыл о том, что маньяк должен нанести сегодня свой тринадцатый и вероятно, последний удар. Почувствовал, что устал. Решил, пока есть время, сгонять домой, чайку хлебнуть, вздремнуть чуток.

Чайку-то попил, но, пристроившись на тахте, вдруг почувствовал, как нечто из глубин сознания близится к нему, норовит само вторгнуться в сон… Этого ещё не хватало! Так и спать толком не будешь. Николай сердито сосредоточился – неведомое слиняло.

Ага. Боишься, сволочь, – с удовлетворением констатировал он и спокойно заснул.

Проснулся внезапно, как от тычка в бок. Глянул на часы: мать честная! Проспал. Без пяти семь!.. Сорвался в ванную, плеснул в лицо холодной водой, растёрся полотенцем так, что щёки запылали.Так. Ключи, права, телефон. Всё?.. Деньги. Сунул наспех в карман. Теперь всё.И тут в дверь позвонили. Тьфу ты, как не вовремя!Николай чертыхнулся, напялил ботинки.– Иду! – и распахнул дверь.На пороге торчал Василий.Вот ещё кого не хватало!– Здоров, сосед. Извини, спешу, – Николай вышел, не слишком церемонно оттеснив пьянчугу в коридор. – Что хотел?– Да я… – замялся Вася. – Тут такое дело…– Если насчёт взаймы – пардон, – сразу взял быка за рога Гордеев. – Сам на нуле.– Да ну! – Вася аж осерчал. – Я по другому…А по другому – значит, опохмелиться. Так понял Николай и отсёк и этот заход.– Слушай, время – край! Опаздываю, – он захлопнул дверь. – Потом, ладно? Вечером. Пока!..И кинулся бегом, без лифта.– Колян! – отчаянно донеслось сверху. – Да постой ты! Да стой!..Но Гордеев уже был далеко.Что торопился – правда, не соврал. Звонить не стал: больше времени потеряешь. Прыгнул в «Газель», не прогрел толком, машина рыпнулась, заглохла. Николай пустил матом: щелчок по шофёрскому самолюбию. Вновь завёл, придавил газ крепче, помчался к клинике.Успел. Увидел Марину в регистратуре, как и договаривались. Молодец, докторша!Вышли на крыльцо счастливые – точно и нет ничего такого в окружающем их тревожном, переменчивом мире. Да так оно, наверное, и было: в этот миг для них двоих существовали только они – и тревоги мира отступили, растворились где-то, потому что пред любовью отступает всё.– Лимузин подан! – Николай шутливо прищёлкнул каблуками, на манер кавалергарда. Марина с достоинством кивнула.Так по-королевски это вышло у неё, что Николай вдруг иными глазами увидел и себя и свою до слёз заезженную «Газель».– Слушай… – выговорил он. – Я как-то не думал… Тебе ничего такого, что я тебя на грузовике катаю? Не ломает?Марина рассмеялась, приникла щекой к гордеевскому плечу.– Коля! Чудак ты у меня!..«На букву «эм» – чуть было не вырвалось у Николая, но он спохватился.– Ну-ну… – пробормотал растроганно. – Ладно, поехали.Поехали. Устроились в кабине, Николай завёл мотор:– Куда едем? К тебе, ко мне?– Как скажешь, – девушка пожала плечами. – Ты у нас главный.– Ну, если я… Тогда к тебе?– Только хлеба купим по дороге.Заехали в гастроном и купили не только хлеба. Гордеев почувствовал себя ухарем-купцом: раззудись плечо, размахнись рука! – набрал всяких деликатесов: ветчину, шпроты, дорогой сыр, маслины, ананасы консервированные… Увидел арахисовое масло, тут же захотел и его взять, да Марина остановила. Но вино всё же приобрели: знакомое «Токайское».Дома сервировали стол по всем правилам. Аристократически пригубили вина из высоких бокалов. Говорили о чепухе, посмеивались.С аппетитом жуя ветчину, Николай вспомнил:– Да слушай-ка. Хотел тебя спросить: ты Пинского откуда знаешь?– Александра Яковлевича?– Ну да.Николай сделал вид беззаботный, ткнул вилкой в ломтик сыра.Марина отхлебнула вина.– Ну, я же как-никак детский врач. А с детьми психология нужна. Я этим всегда интересовалась: в журналах статьи смотрела, книжки покупала… И вот как-то иду по улице, гляжу: ба, вывеска – доктор Пинский и всё такое. Не постеснялась, зашла, представилась – здравствуйте, коллега. Очень интересуюсь психологией… и так далее.– И когда это было?– Год назад. Чуть меньше?.. Да, в июне.– Так… А потом?– Да это, собственно, и всё. Он мне дал список литературы, от себя дельные советы. Потом я ему как-то звонила ещё раза три, за консультацией. Очень толково помог.– Угу… А сам он к тебе?– Да зачем ему… А ты почему спрашиваешь?– Да так, – Николай сделал невинные глаза. – Как-никак соратники теперь. Работаем!– И есть прок?– Ещё какой! Ты обратила внимание, что я теперь сплю спокойно?– Да, да. Не донимают больше кошмары?– Нет. Теперь совсем другие сны.Николай сказал так расчётливо – чтобы Марина заинтересовалась. Она и заинтересовалась:– Да-а?.. И что же?– О, это отдельная история!..И Гордеев, отпив полбокала, пустился в эту самую историю. Понятно, он не стал говорить всего, а выборочно поведал свой самостоятельный опыт – путешествие по заколдованному лесу, только без упоминания о Пинском, о маньяке и о самой Марине. Но сам лес, всю местность он как раз постарался описать по возможности точнее, предполагая, что в Маринином сознании колыхнётся нечто знакомое…Но ничего не колыхнулось. Марина слушала с живым интересом, поддакивала, наивно смотрела Николаю прямо в глаза. Когда он закончил, она воскликнула:– Как любопытно! – и приникла губами к фужеру.А Николай понял, что она понятия не имеет о приключениях своего «Оно», о похищении Пинским… Он засмеялся:– Вот так-то, – и наполнил бокалы.И вновь потекла у них лёгкая незатейливая беседа. Николай охотно поддерживал её, улыбался, шутил… а сам всё думал: ах, зараза ты, зараза, Яковлевич, зачем же ты воровал мою женщину?!..Ясно, что вопрос был риторический, Николай и не пытался отвечать на него. Но он считал, что завтра, на встрече с Пинским пусть не всё, но кое-что прояснится. Утро вечера мудренее! – утешил он себя расхожей мудростью.