Шептали интимно корабельные сосны, и ворковали лесными пташками меж собою снайперы ФСО, засевшие на особо охраняемой территории из расчета штука на сотку. Сварливое бухтение Рублевки — внешнего, нищего, несовершенного мира — оставалось где-то за периметром этого райского бора.

Надежно прикрытая стволами, стояла выполненная в скромном сельско-царском духе белая с желтым резиденция. Подле нее на майском солнышке нежился лоснящийся президентский кортеж, отдыхая после стремительного броска по Кутузовскому.

Осенью, случалось, заносило и сюда обрывки грязного московского неба, и пейзаж становился неприятно земным. Но сейчас, на блаженном тонком перешейке между весною и летом, единственном времени, когда можно в этой стране, в общем-то, жить, а не выживать — сейчас тут небо было синее и восхитительное, словно на вынесенной из Эрмитажа картине какого-нибудь там итальянского классика.

Все — и истуканы-горничные в совковых передничках (с виду вроде бы баба, а на поверку — сержант), и ностальгически-кондовая мебель, и безыскусные настенные панели из дерева с жучками, и благородно-затхлый воздух коридоров (номенклатурная пыль пополам с золотой крошкой), и весь державный мрамор-гранит — все тут дышало преемственностью поколений. Во всем здесь ощущалось спокойное достоинство — как у генерала прокуратуры на пенсии, и подагрически-несгибаемая уверенность: в себе, в завтра, в том, что ничто никогда по сути не поменяется. И сама резиденция, и неисчислимые гектары священных рощ, ее окружающих, буквально фонили суровым обаянием власти.

Это место и было сам сосуд власти.

Тут жил Президент. Действующий.

* * *

«Семерка» ударилась о борт, взяла правильный угол и ушла точно в лузу.

— Чистая победа, — признал Действующий Президент. — Браво. Давай еще одну партейку? — Поздно, — Премьер взглянул на свои Jaeger-LeCoultre, такие же, как у Президента, но с турбийоном, и засобирался. — Завтра тренировка с утра. — Ну одну! — Нет. Три ночи уже. И вот что… Чуть не забыл тебе сказать. Смотрел твое интервью западным каналам… Ты не старайся так им понравиться. Не разводи с ними всю эту либеральную канитель. Помни, что у нас путь особый — и с ними нам не по пути. Помни о корнях, так сказать. Можешь не провожать.

Действующий Президент вздохнул и отправился в дальний путь — в спальню.

Строение изнутри было площадью не меньше гектара. Въехавший недавно Президент понимал, зачем тут столько обслуги — без нее в этих пыльных коридорах было бы и тоскливо, и страшно. Кто жил и кто преставился в этих комнатах до него, он не спрашивал.

Дом этот был ему велик. Зачем тут столько комнат? Зачем ему, живому человеку, столько комнат? Зачем обеденные залы, залы для приемов, спальни, нескончаемые коридоры, сауны, комнаты отдыха, потайные помещения… Двери, двери, двери, двери… И пусто. Будто в абхазском санатории. Какой же это дом? Жилой флигель находился на другом конце резиденции. Красться к нему через весь дворец ночью одному было испытанием. А приходилось — в этих стенах спалось скверно, и Действующий Президент вызывал к себе на поздние совещания то одного министра, то другого.

Свет во всех комнатах и залах, во всех коридорах и галереях горел ночь напролет, но сердца не успокаивал. В черные окна бились мотыльки, надсадно дышала мебель, и шушукались по углам души членов Политбюро, вышедших на вечный покой, но так и не понявших это.

Охранники, чтобы не смущать, стояли лишь в паре мест — и стояли изваяниями. Говорить их отучили или языки при приеме на работу вырвали — черт разберешь, только на приветствия, шутки и вопросы они отвечали одинаково — тянулись во фрунт и отдавали честь.

Сынишка называл их «зомбаками», уверяя, что в ФСО их готовят по какой-то известной гаитянской рецептуре. Но, пройдя в одиночку через половину резиденции, Президент был и им рад.

Пока сынишка оставался с ними тут, было еще ничего. Гонял по коридорам на велосипеде, дразнил зомбаков, строил для солдатиков крепости из раритетных Брокгауза и Эфрона в библиотеке… Наполнял дом детской своей яркой жизнью, которая разгоняла наползающий из углов прозрачный старческий мрак, свежим бризом рассеивала тяжелое медленное дыхание почивших фараонов.

Но сейчас его отправили за границу, и дом опустел.

Вот и жилой флигель.

Детская, гостиная, спальня. Нормальная человеческая трешка, затерянная в бесконечных кишках этого дворца. Теперь главное — не шуметь. Не разбудить ее.

Жена, жаворонок, призраков не слышала и засыпала рано. Тогда Президент потихоньку выбирался из кровати и шлепал встречаться с министрами.

Он скинул шаркающие тапки и дальше двинул босиком, совершенно бесшумно.

Тихое уютное посапывание, тиканье будильника… И вдруг в привычную гамму вклинилось что-то неуместное, чужое.

Шорох. Шепот. Смех.

Из детской.

Из пустой, запертой детской.

Вызвать охрану.

Нет. По той же причине нет, по какой и ходить ночью по коридорам одному, а не тащить с собой эскорт зомбаков. Чтобы не казаться смешным. Никому. Никогда больше.

Президент взялся за ручку и, решительно крутанув ее, распахнул дверь. В детской горел свет, как и во всем доме. Разумеется, в комнате никого не было.

Может, компьютер включен? Нет, не включен. Действующий Президент внимательно огляделся, пытаясь собраться с мыслями.

На полу валялись игрушки — Лего, костюм Супермена, старый плюшевый мишка с вывернутыми лапами…

Президент присел на корточки, поднял медведя, вправил ему конечности, отряхнул его. Этот мишка был, наверное, самым ценным предметом во всем дворце. И, в общем, не предметом даже…

Это была его собственная игрушка — мама подарила давным-давно.

И даже не игрушка.

Лучший друг. Вот кем ему был этот оплешивевший с годами медведь с пуговицами-глазами. Когда-то медведь был размером с него, но потом мальчик вырос, а медведь, как это с ними случается, остался в детстве. Однако Президент ничего не забыл — ни того, как они были верными напарниками, исследующими Арктику, ни того, как стояли спина к спине, окруженные кровожадными ирокезами, ни того, как оба клялись друг другу вырасти храбрыми воинами света, благородными и справедливыми.

Конечно, он не мог его выбросить. Он подарил его своему сыну.

Президент осторожно погладил медведя по голове — неловкое, забытое движение.

— Я скучал, — почти неслышно прошептал он.

— Я тоже, — отчетливо произнес медведь.

* * *

Долгих три дня Президент избегал детской. Иногда, ночью, замирал перед дверью, прикладывался к ней ухом — не слышно ли чего? Все, кажется, было тихо.

На четвертый день, окончательно утвердившись в мысли, что это все от перенапряжения, и пожурив себя за то, что совсем себя загнал, он дождался, пока жена уснет, и все же открыл комнату.

Медведь, хвала Всевышнему, лежал в той же позе, в которой упал на пол, когда Президент его от себя отшвырнул: навзничь, прикрывая лапами свою лысеющую голову.

Не то чтобы Президент ждал чего-то другого. Все же взрослые люди. Но, приближаясь к медведю, он все же сначала осторожно, мыском мокасина, перевернул его лицом вверх. Игрушка как игрушка.

Он наклонился и взял медведя на руки.

— Ты долго не приходил, — сказал медведь.

В его голосе не было укоризны — скорее, тихая радость, что Президент к нему все же вернулся. Почти не было.

Бежать от плюшевого мишки во второй раз было и глупо, и позорно, и просто недостойно главы сверх-державы.

— Дела… — высохшим горлом и непослушным языком сказал Президент. — Дела все время.

— Я понимаю, — кивнул медведь. — Ты теперь большой.

— Ну… — Президент мотнул головой. — А как ты? Что нового?

— Да ничего особенного. Дружим с твоим сыном. Отличный парень. Сейчас вот в Англию уехал на учебу.

— Я в курсе, — рассеянно кивнул Президент.

— Ну да. А так в целом… Довольно однообразно, если честно. Знаешь… Когда мы с тобой начинали… Я как-то по другому себе свою будущую жизнь представлял. Думал, будет в ней место подвигу. Героем думал стать. Человечество спасти… А вместо этого…

— Слушай… Ну прости…

— Да нет! Я тебя ни в чем не обвиняю! — замахал лапкой медведь. — Я, в принципе, тебе благодарен и за то, что ты меня к сыну выпустил. А то на антресолях, в нафталине, это… Не жизнь, а существование. Сейчас хоть свет видно. Не жалуюсь, в общем, — он невесело улыбнулся. — Сколько мы толком не виделись-то? — Лет сорок?

— Сорок, — посчитав, деревянно кивнул Президент.

— Да ты про себя расскажи. Что ты, как ты? Я слышал, Президентом стал?

— Выбрали, — он не стал уточнять, кто именно.

— Ну это же здорово! — из голоса медведя стал уходить пост-нафталиновый официоз; наконец стало ясно, что он действительно рад и встрече, и разговору. — Мы с тобой никогда ведь и не мечтали о таком! Помнишь?.. Я собирался выучиться на летчика-истребителя, ты — быть Маленьким Принцем…

— Это когда маленький совсем! — застеснялся Президент. — Потом я уже хотел стать прогрессором, из Стругацких. Как дон Румата Эсторский. Помогать отсталым цивилизациям…

— Ну… Это я не застал уже, — примирительно развел лапами медведь. — Когда ты фантастикой увлекся, я уже на антресолях сидел. Так что с доном Руматой Эсторским мы не пересекались. А на кого ты учиться пошел?

— На юриста, — почему-то смутился Президент.

Медведь неопределенно качнул головой.

— Было интересно. Я преподавал в университете… — словно оправдываясь, добавил Президент. — Как прогрессор… Почти.

— А Президентом-то как стал? — почесал затылок медведь.

— Да… По знакомству. Попросили.

К чему лукавство, когда беседуешь со своим плюшевым мишкой? Не это ли один из редких случаев все сказать начистоту?

Медведь снова то ли кивнул — то ли мотнул башкой. Задумался. И Президент задумался тоже.

— Да какая, в общем, разница, как стал, — наконец вздохнул медведь. — Зато теперь можешь наши с тобой мечты воплотить, а?

— Ну да, — улыбнулся Президент. — И летчиком-истребителем могу побыть, и машинистом, и полярником, и космонавтом, если напрячься.

— Я не об этом, — недоуменно глянул на него мишка. — Я про подвиг.

* * *

— Коррупция — это плохо. Коррупция разрушает нашу страну. Коррупция подрывает доверие населения к органами государственной власти. Коррупция ухудшает инвестиционный климат. С коррупцией надо бороться. Вот.

Президент перевел дух, вытер вызревшую испарину. Оторвался от бумажки, осторожно подсмотрел — как они там?

Пред ним, заполонив собою весь Георгиевский зал, расселось Федеральное Собрание Российской федерации. Цвет нации. Долбани сейчас сюда враги боеголовкой — и все, можно запросто писать историю Родины с чистого листа, не балаболя больше о карме страны, об особом «третьем» пути, и о том, что тут никогда ничего не изменить.

Сенаторы и губернаторы, депутаты и министры, судьи, парламентеры от РПЦ и прочих конфессий, феодалы крупные и помельче, бароны всех отраслей, — все они вроде были разными людьми, но усматривалось в них бесспорное сходство. Сошедшая на них власть наделяла их особой здоровой красномордой кряжистостью, которую лишь костюмы Brioni из хорошего итальянского сукна могли в себе сдержать. И еще глаза у них поблескивали схоже — особым тусклым оловянным блеском, светом прозрения и причастности.

Они сидели сбитыми шеренгами, их серые костюмы отливали сталью; это было безжалостное и могучее воинство, взошедшее здесь, в Кремле, из посеянных когда-то зубов дракона.

Тут не было случайных людей. Все были в Системе.

Поэтому именно им и было так дико все это слышать.

И поэтому именно до них Президенту было так важно донести свое Послание.

Конец. Спасибо за внимание.

Они захлопали. Мерно, недобро. И, пока он шел со своей трибунки за кулисы, они провожали его тяжелыми взглядами. Олово в их глазах плавилось, клокотало.

Сразу после Послания к Президенту подошел Национальный лидер/Премьер.

— Тебе кто это писал? — безжизненным голосом спросил он.

— А что? — насупился Президент.

— Дай бумажку. Давай сюда, живо, — потребовал Премьер. — Это же твой почерк!

— Мой, — признался Президент.

— За коим дьяволом ты людям это говоришь? Ты зачем их бесишь?

— Да я… Пошутил я. Что, нельзя?

— Тебе — нельзя. Мы с тобой как договаривались? Без самодеятельности. А ты что? Мне теперь им афтер-пати устраивать, отпаивать, успокаивать.

— Я просто подумал… Ну, Послание… Оно же должно рассказывать, как все в идеале должно бы быть… Задавать, так сказать, вектор… Моральные какие-то установки… Я же президент… Все-таки.

Национальный лидер смерил его особым взглядом — от такого на полигоне мыши дохли, Президент сам видел — но потом похлопал его по плечу.

— Да президент, президент. Действующий. Ты просто помни, что слово давал. А настоящие пацаны за слово отвечать должны.

* * *

— Вот! Принес тебе тут всякого, как ты просил!

Действующий Президент вывалил на пол целый ворох газет. Главным образом «Коммерсант», но и «Новую», и даже «Аргументы», прости Господи.

Медведь кивнул благодарно, зашелестел страницами.

— Ну, как Послание прошло? — из-за коммерсантовской простыни поинтересовался он.

— Так… Не очень, — скупо ответил Действующий Президент.

— А ты сказал, что собирался? — медведь сложил газету.

— Сказал. Ну, другими словами… Помягче… Но сказал.

— А помнишь, как мы в Зверобоя и Чингачгука играли? — мишка подвинулся поближе, притронулся к его руке.

— Конечно! — Действующий Президент не смог сдержать улыбки.

— Мы тогда вдвоем были против целого племени ирокезов, помнишь? На той заброшенной фактории! С нас хотели скальпы спустить… А мы выстояли!

— Ну да. Тогда выстояли.

— Я просто хочу тебе сказать… Если что, ты всегда можешь на меня рассчитывать. Ты все еще мой напарник, — серьезно сказал медведь, и спрятался за развернутой «Новой газетой» — но Президент все равно успел заметить, как в уголке его глаза что-то блеснуло.

— Спасибо… — в голос прокралась нежданная хрипотца. — Спасибо. Я не забуду.

— Дима?..

Президент аж подскочил от неожиданности, обернулся к двери…

На пороге стояла его жена, сонная и встревоженная, удивленно оглядывая детскую: сидящий на полу муж в домашнем халате, весь пол в газетах, у батареи сидит плюшевый медведь, увлеченно читающий «Новую». Картина немного странная.

— Дима, что происходит?

— Я…

Сейчас что-нибудь придумается. Президент только молил небеса, чтобы медведь сейчас не вмешивался — но тому хватило разума прикинуться шлангом.

— Заснуть не могу. Решил с прессой поработать. А это… — он небрежно кивнул на медведя. — Это просто как подставка.

— Ну ладно… Ты приходи, мне без тебя как-то не по себе… — пожаловалась жена, поцеловала Президента в темечко и выскользнула из комнаты.

— Ничего такая, — со знанием дела похвалил ее медведь. — Слушай, у меня просьба к тебе. Можно как-нибудь с тобой в город будет прокатиться?

* * *

— Как думаешь, почему резиденция на Рублевке именно? — спросил мишка.

Кортеж пролетал Жуковку по расчищенной трассе. Пузатые гаишники оловянными солдатиками застыли по обочинам, отлитые в своей обычной позе — во фрунт, рука у козырька. Преданно томились вассалы и крепостные, загодя распиханные по прилегающим дорогам. И «Майбахи», и битые «девятки», фаршированные таджиками, стояли рядом, одинаково покорные. Проезд суверена уравнял их на время.

Медведя пришлось посадить на колени — иначе ему ничего не было видно. В «пульман» Президент его пронес в своем портфеле — медведь еле влез, пришлось выкинуть из портфеля все, кроме Айпэда.

— Ну не знаю… Район хороший. Сосны. Воздух, — предположил Президент. — На Европу похоже, если не приглядываться.

— А почему на вертолете не летаете? — поинтересовался медведь. — Зачем это все — кортеж на сто тыщ машин, мигалки, шоссе перекрывать, всех сгонять в отстойники? Им же там, наверное, унизительно?

— Порядок такой, — пожал плечами Президент. — Протокол.

— Я думаю, это ритуал, — задумчиво сказал медведь. — Ритуал утверждения вожака. Как в дикой природе. Как из «Маугли».

— То есть?

— То есть: резиденция находится в самом сердце поместий, которые себе капиталисты понастроили. Так? Ездят по этой лыжне со своими карликовыми кортежиками… Отжимают с дороги простонародье… Меряются, у кого зубы больше. А ты получаешься самый главный хищник. У тебя и поместье больше всех, и кортеж больше всех, и даже самого главного буржуина ты можешь не то, что с дороги оттереть, а вообще на нее не выпускать никогда. Ведь власть, она, Дим… Она всего больше. Больше любых денег, и больше любой славы, и больше успеха у женщин самого невероятного, и любой свободы больше. Потому что она все это в себя включает, во все может превратиться, и во много большее. Но порядки у вас тут дикие, поэтому и власть надо как в джунглях показывать.

— Как это?

— Да вот — ты едешь по своей Рублевке, а по обочинам все на спину упали и брюшко незащищенное тебе подставили. Только не бей, Шер-Хан. Только не убивай.

— Я не Шер-Хан, — обиделся Президент. — Я Маугли.

— Не-а, — цыкнул зубом медведь. — Ты не Маугли.

* * *

— Это что? — в голосе Национального лидера звенело раздражение.

— Это пакет, — объяснил Президент.

— Я сам вижу, что это пакет. Что это за пакет?!

— Это… Пакет законов, направленных на борьбу с коррупцией…

— Который?..

— Который я внес в Думу на рассмотрение…

— Без?..

— Без согласования с тобой… с Вами…

— Правильно! Правильно! Оказывается, ты все понимаешь, а? А мне как это все понимать?

— Я… Ну, я просто… Я просто хотел… За свой срок… Сделать… Что-то… Для страны. Чтобы вперед ее… В сторону Запада… Цивилизации… Как прогрессор у Стругацких…

— Слушай меня еще раз. У нас. В стране. Нет. Коррупции. Что такое коррупция? Ну давай… Как ты там своих студентов учил? Чем плоха коррупция?

— Потому что это заболевание органов власти… Чиновники принимают решения, руководствуясь собственной выгодой… Поражение систем управления… Взяточничество и круговая порука парализуют… Коррупция как гриб-паразит высасывает из ветвей власти все жизненные соки… Фаворитизм… Кумовство… Нарушают конкурентность… Государственный рэкет… заставляет бизнес бежать… Правоохранительная и судебная системы… Не функционируют… Подрывая доверие населения к самому государству… И его лидерам…

— Вот, глядь! Как дважды два! Все правильно говоришь! С одной поправкой! Все это верно для чего?

— Для чего?

— Для средней западной страны! Где есть эти гребаные ветви власти! Где есть экономика и есть конкуренция! Где есть бизнес! Где есть правоохранительная и судебная системы! А у нас нет этого ничего! Одни фанерные муляжи стоят, чтобы ЦРУ запутывать! У нас вместо всего этого — то, что ты называешь коррупцией! Это и есть наше государство! Вот эти пацанские договоренности между мной и мужиками… Кроме них — ничего! Пустота! Понимаешь? Это государство! Это! Ты с ним бороться собрался! Ты этими законами, у Госдепа списанными, нам страну развалишь!

— Но ведь…

— Нет никаких «но»! Не может быть никаких «но»! Мы ведь это с тобой проговаривали. Что вдруг поменялось?

— Но Вы ведь сами говорили… Что Родина… Что это переходный этап… Что вы сторонник поступательного развития… Что рано или поздно… Родина станет нормальным… европейским…

— И ты решил, что сейчас ты это будешь делать? Ты?

— Ну я ведь все-таки президент…

— Действующий! Не Президент, а Действующий Президент! Ладно. В общем, твои законы ребята в Думе перепишут… Ты не напрягайся. Все. Извини. Мне… С бумагами поработать надо.

Стоило двери закрыться, как из портфеля послышалось разочарованное:

— А я думал, ты настоящий Президент.

* * *

Он долго не заходил в детскую: медведь был наказан. Потому что нечего хамить.

Наконец отлегло, и свободная минутка образовалась.

Он ждал найти мишку там, где он его оставил — в углу.

Не тут-то было. Медведь сидел за включенным компьютером и читал Фейсбук. У него, кажется, уже появился свой аккаунт и даже френд-лента.

— О! Кто пришел! — мишка спрыгнул со стула, побежал навстречу Президенту, обнял его за ногу — и у того душу сразу разморозили.

— А я тут реформу полиции провожу… — похвастался Президент. — Пытаюсь очеловечить.

— Молодчага! — оценил медведь. — Ничего не получится, но хоть пытаешься!

— Почему сразу не получится? — нахмурился Президент.

— Ну потому что она — часть Системы. Это как если в коммуне у одного гонорея — то у всех гонорея. Одного пожалеешь, вылечишь, выпустишь обратно, завтра проверишь — опять гонорея. Тут, Дим, всех подряд тетрациклином надо. Беспощадно. Точечными мерами ничего не решишь.

— Вот ты понабрался… — покачал головой Президент. — Правильно Премьер говорит, что социальные сети — оружие Госдепа…

— Да у него все — оружие Госдепа, — отмахнулся мишка. — Пойдем, пройдемся?

Они не спеша двинулись по душным путаным коридорам резиденции, и — удивительное дело — прозрачный мрак, и тени предков, и олимпийское одиночество съеживались и отступали, когда плюшевый мишка был рядом.

Президент подхватывал его на руки и прятал на груди, когда они приближались к постам зомбаков, и спускал обратно на пол, стоило миновать охрану.

— У тебя тут гольф-каров нет, случайно? Я тебя на саммите каком-то видел, как вы там с Обамой гоняли… — в голосе медведя слышалась смешная ребяческая зависть.

— Есть, — кивнул Президент. — Хочешь, покатаемся?

— Ты что?! — гольф-кар чуть не перевернулся.

— Дим… — негромко проговорил медведь. — Выпусти меня, а?

— Что… Как?

— Не могу я всю жизнь сидеть взаперти в детской. Мне на свободу хочется…

— Ты же плюшевый! Какая тебе свобода?!

— Отпусти, — повторил мишка. — Нельзя мне взаперти.

— А ты от меня уйдешь? — настороженно спросил Президент.

— Куда я от тебя денусь? — улыбнулся медведь. — Столько лет вместе. Я буду приходить…

— Ну… Тогда… Сим дарую тебе свободу…

И зажмурился.

Но ничего не случилось. Медведь все еще сидел рядом.

— Знаешь… — его голос теперь стал уверенней, но и мягче. — Он тебе может сколько угодно говорить, что ты не настоящий… А я так думаю: все в твоих силах. Только ты будешь решать, становиться тебе настоящим или нет. И кому верным быть — другим или себе. Ты ведь о миссии мечтал, нет разве? О том, чтобы взять отсталую цивилизацию — и к свету ее из тьмы повести… И вот — ты — можешь! Со своей собственной страной, со своим собственным народом — это сделать. Конституция на твоей стороне, у тебя полномочий, как у фараона… Ты можешь!

— Хватит…

— Можешь! Тебе судьба шанс дает! Ты — самодержец! Нефть за сотку! Ветра полные паруса… Любые реформы можно… Все! Понимаешь?! Ты же прогрессором хотел быть! Вот оно! Калечную тысячелетнюю историю перечеркнуть! Рабскую! Ублюдочную! Веди страну в будущее! Поруби эту гидру, построй нормальное государство!

— Молчи! Молчи!

— Христом богом тебя прошу!

— Заткнись! У нас съезд на днях! Премьер возвращается! Он будет Президентом! Все решено уже! Давно! Всегда было решено! Я не могу!

— Но почему?!

— Потому! Потому!!! Потому что я пацанам слово давал! Потому что уговор был такой!

— И все?!

— И все!!!

— Тьфу ты, бля… — медведь сплюнул и соскочил с гольф-кара.

И канул в чаще.

* * *

— Никакого медведя, конечно, нет, — уверенно заявил доктор, лысеющий маленький человечек в круглых, как у Фрейда, очечках.

Здесь, в Женеве, на фешенебельной Рю-дю-Рон, где вся история, кроме кредитной, остановилась двести лет назад, в уютном кабинете с сочувствующим Юнгом на стене и необычайно удобной кушеткой, с трудами всех психоаналитиков, начиная с Потопа и до конца времен в букинистических изданиях на полках — здесь, в принципе, верилось, что никакого медведя действительно не существует.

— А почему же я его тогда вижу? — приподнялся с кушетки Президент.

— Вытеснение, — буднично сказал доктор, сцепляя пухлые пальчики. — Вы пытаетесь подавить часть своей личности… Избавиться от нее. Но это не так просто. Эта часть личности и оказалась вытеснена… И вселилась в медведя. Как бы. На самом деле, конечно, вам это только кажется. Вы разговариваете не с медведем. А с самим собой — с тем собой, которого не желаете признавать.

— Это… Это как бы… Как бы моя темная половина?

— Судя по вашему рассказу, это ваша либеральная половина. Фактически, вы довели себя до раздвоения. Небольшое расстройство. Не смертельно.

— И как же мне быть?! У меня съезд важный… Завтра… А у меня раздвоение…

— Таблеточки вам выпишу на завтра. А вообще-то… Лучше бы вам найти какой-то консенсус с самим собой.

— Это невозможно, — побледнел Президент. — Давайте таблетки.

Он сразу кинул в рот две. На прощание оглянулся.

— Вы только ему… Ничего не рассказывайте, хорошо?

— Как можно… — улыбнулся доктор. — Врачебная тайна у нас — крепче банковской.

Премьер ждал его за дверью — радостный, непринужденный. Расспрашивать не стал. И вообще, будто не он Действующего Президента к психоаналитику привез, а случайно встретил в очереди за килькой.

— Назначил что-нибудь? Ну и ладушки. Хороший мозгоправ, мне мужики посоветовали. Ладно, пошли, на этаж поднимемся, я тебе наш кооператив покажу…

* * *

Со съезда Действующий Президент возвращался в сиреневом тумане. На лице еще держалась скотчем приклеенная карнавальная улыбка, а душа дымилась, догорая.

Жена встретила его на пороге.

— Как все прошло? — ее губы остудили его раскаленный лоб.

— Все прошло, — механически отозвался он.

— Пойдем ужинать, все готово, — она взяла его за руку и повлекла по коридорам, которые он за все эти годы не сумел ни полюбить, ни изучить. Короткую дорогу она знала уже лучше него, и в столовую вывела его через несколько минут. — Знаешь, я даже рада, что это закончится. Мы вернемся в нашу обычную квартиру, заживем, как раньше… А это что такое?..

Действующий Президент вздрогнул, выдернутый из марева прошедшего действа, которое прокручивал в своей голове снова и снова.

— Где?

— Да вот! — она ткнула пальцем.

— На одном из стульев, на хозяйском месте во главе стола восседал драный плюшевый медведь.

— Убери его! — он не выдержал, закричал. — Откуда оно тут?! Убери это! Убери!

* * *

Медведя заперли в подсобке. Ключ отдали охране. Жена в душу лезть не стала — первых леди этому учат сразу же, на двухнедельных экспресс-курсах. Иначе бы мир давно рухнул.

Все забылось, как страшный сон.

Сын, приезжая на каникулы, об игрушке, слава богу, не вспоминал.

Таблетки помогали.

4 марта все прошло на ура.

ГАС «Выборы» не подвели.

И даже вопрос народного ликования для победительной картинки по телику решили — ФСО поделилось с

Администрацией той самой гаитянской рецептурой, вся государственная машина пришла в движенье, и между думскими и президентскими зомбаков успели наделать тысяч под сто.

Но возвращаясь с переполненной Манежной в вечер триумфа Избранного Президента, Президент Действующий хотел побыть один. Во всем мире.

Он не пошел даже к жене — думал запереться в кабинете.

Отпустил охрану, приблизился к двери — и обмер.

Из кабинета, из закрытого кабинета сквозь тяжелую дубовую дверь слышался голос — уверенный, деловитый…

Его собственный.

Действующий Президент ворвался внутрь штормом — уставший бояться себя и других…

За Т-образным столом, на пока что его президентском кресле сидел медведь. Собранный, серьезный. В руках у него была телефонная трубка — от Самого Главного Гербового Телефона страны. И в эту трубку медведь, безупречно имитируя голос Президента, отдавал сжатые, точные приказы.

— Наташа, ты пишешь? Второе. Поручить Генеральной прокуратуре проверить обоснованность приговоров политическим заключенным, в особенности Ходорковскому Эм-Бэ. Да. И пускай отменяют. Ты меня слышала. Третье. Уволить с поста председателя правительства…

Действующий президент метнулся молнией, вырвал из-под медведя кресло, ударил по рычажкам телефона, заканчивая разговор.

— Ты что делаешь?! Ты что о себе возомнил?!

— Делаю то, что должен был сделать ты! — медведь вскочил на стол.

— Да какое ты имеешь право?!

— Хватит верещать! Послушай меня! — мишка заорал тоже, отскакивая, удирая от него по огромному столу для совещаний. — Сейчас у нас есть последний шанс! Все еще можно отыграть назад!

— Что отыграть?! — он попытался обойти медведя с фланга.

— Делаем так. Меняем руководство ФСБ и МВД. Отправляем Премьера в отставку. Уступаем требованиям Болотной. Отменяем итоги выборов. Назначаем новые. Регистрируется пускай кто хочет. Выставляемся сами. Раскулачиваем кооператив. Выпускаем Ходора. Олигархов первого созыва приводим к присяге. Второго созыва — даем возможность эмигрировать. Кто пытается копать под тебя — на Лубянку. За день все провернем. Все!

— Что «все»?!

— Все! На выборах ты побеждаешь. И все! Нефть пока держится, за шесть лет можно тут нормальную страну сделать! Нормальное! Прогрессивное! Государство! Демократическое! Правовое! Развивающееся!

В ящике стола лежат большие ножницы. Одно лезвие закругленное, тупое, другое — острое как офицерский кортик.

Пока оно не видит…

— Не могу! Я так не могу!

— Почему?!

— Я обещал! Национальному лидеру! Всем нашим! Я не могу обмануть! Это не по-пацански!

— Это подвиг!

— Это предательство!

— Да что ты тогда вообще делаешь в этом кабинете?! Что ты делаешь на этом троне?! У тебя первый шанс за сто, а может, за тыщу лет! Ты в историю войдешь! Как президент, который все изменил! Который тысячелетнему проклятью конец положил, переломил судьбе хребет! Ты еще царь! Ты все можешь! Тебя с Петром Великим будут сравнивать! Ты это понимаешь?! В историю! Навсегда! Бессмертие! Учебники школьные! Улицы в твою честь!

Города!

— Да не хочу я этого! Не хочу! Ты пойми! Ты! Не хочу я быть великим! Я маленький человек! Я просто хочу достойно и спокойно жизнь прожить! Все!

Он опустился на стул и зарыдал.

Медведь осекся, прекратил свою безумную скачку по столу. Шажок за шажком подобрался к Действующему Президенту. Положил лапку ему на плечо.

— Ну прости. Прости меня. Я только хотел, чтобы мы нашу мечту осуществили. Подвиг там… Ведь летчиком-истребителем я так и не стал… И полярниками мы тоже не стали. Помнишь, как твоя кровать была крошечной отколовшейся льдиной, и как мы плыли на ней по океану и думали, что нас никогда не спасут?..

— Помню. Все помню.

Коротко блеснули ножницы. Раз! И еще! И еще! И еще!

— И ты меня прости…

В дверь постучали.

— Уходите! — рявкнул Действующий Президент. — Вон!

— Па… — послышался голос сына. — Это я, па…

Господи… Точно! Он же сегодня приезжает… Скорей…

Он отпер. Сынишка кинулся было ему на шею, но отчего-то застыл, так и не прикоснувшись к отцу.

— Что с тобой?

Действующий Президент глянул на свое отражение в зеркале… Он весь был в клочьях ваты. И по всему кабинету были расшвыряны эти клочья. По паркету, по стульям, по крышке стола… Вата, всюду вата.

— Ничего. Все нормально. Теперь все нормально.

— Па… А я хотел спросить. Я мишку своего не могу найти… Я знаю, я уже взрослый и все такое, — надтреснутым баском протянул сын. — Но что-то вспомнил вот… Ты не видел?

— Я… Он… Он уехал от нас, сынок. Навсегда уехал, — сказал Действующий Президент. — Беги к маме. Я скоро приду, мне тут только пару делал доделать…

Он снял телефонную трубку и набрал секретаршу.

— Наташенька? Да, я. Все, что я тебе там надиктовал… Это я для смеху. Да, забудь. Как — «в прокуратуру уже позвонила»? Но хоть Премьера-то?.. Слава богу! А на восьмое марта жди сюрпризик! Пока!

Перед тем, как вернуться к семье, он постоял еще перед зеркалом, аккуратно и методично счищая с себя ватные волокна.

— Город в мою честь… — бормотал он себе под нос. — Надо же… Чего это «единственный шанс»?.. Все еще будет! Просто с пацанами надо договориться…