Август

Я проспала.

Накопившаяся усталость дала, наконец, о себе знать, и утром я совершенно не слышала, как включилось радио. Проснулась я внезапно, словно меня кто подбросил, и с ужасом уставилась на будильник. Без пяти девять! Уитни Хьюстон запела, что всегда будет любить меня, а я в панике заметалась по квартире. Через пару минут, проснувшись окончательно и сообразив, что все равно не успею на работу вовремя, даже если немедленно вылечу на реактивном самолете, я схватилась за телефон.

– Свет, привет! Ты где?

– Привет! В лифте поднимаюсь. Уже почти на месте. А ты где?

– Еще дома. Я проспала, представляешь? Полночи огурцы солила. Слушай, Светик, прикрой меня, а?

– Ладно, попробую, только ты давай быстрее. А то сама знаешь: если Горгона тебя захочет, а ты не явишься пред ее светлы очи – крику будет…

– Да знаю. Ты в крайнем случае скажи, что я в «Книжный мир» с утра поехала. Проверить отчет.

– O’K. Ну, все, я уже пришла. Пока!

– Спасибо! Скоро буду.

Ну, вот. Теперь можно особо и не торопиться. Я с хрустом потянулась и посмотрела на ровный ряд банок, стоявших под окном. Огурцы были красивыми, рассол – прозрачным. Я знала, что это вкусно, но меня уже тошнило от заготовок.

…

Голова была словно ватой набита. Соображалось с трудом. Я вяло водила мышкой по столу, не в состоянии решить, что делать: уснуть тут же, на рабочем месте, или все же сначала что-нибудь съесть.

Мне повезло, никто мной с утра не интересовался, и я смогла незамеченной проскочить в свой кабинет. Кроме нас со Светиком там обычно располагались еще две девушки, но одна из них в настоящий момент была в отпуске, а другая – на больничном.

Светик уже умчалась на обед. Точнее, не на обед, а по магазинам. Света была самой молодой в нашем маленьком коллективе и самой модной. Она всегда знала, куда поступили новые коллекции, где проводятся распродажи, и сколько на этом можно сэкономить. Таня и Лариса тоже интересовались модой, но не так фанатично. Поначалу и меня пытались приобщить к этому веселому занятию, но безуспешно.

Мой желудок требовал хлеба, и можно даже без зрелищ. Конечно, лучше всего было бы сходить куда-нибудь нормально пообедать. Но мне так хотелось спать, что я решила ограничиться корейской лапшой, а затем подремать прямо на рабочем месте, на коврике для мышки. Я распечатала отчет и полезла в нижний ящик стола за очередным «Дошираком».

Послышался скрип открываемой двери, и знакомый голос произнес:

– Ау, люди! Вы где?

Я затаилась. Это Леха. Что-то мне сегодня совсем не хочется его видеть. Как пить дать, поспать не удастся.

– Петрова, отзовись. Я знаю, что ты здесь.

Ну, сколько можно говорить, что я уже пятнадцать лет, как Потапова? Безнадежно. Вздохнув, я начала выпрямляться, стукнулась головой о стол и уронила коробку с лапшой на пол. Через мгновение он уже был рядом.

– Брось немедленно эту гадость. Пошли в столовую.

Я попыталась, было, сопротивляться, но он подхватил меня под руки и потащил в коридор.

…

Всякие кафешки, в изобилии расположенные вокруг конторы, кормили неплохо, но уж больно дорого. Поэтому у знающих особой любовью пользовалась столовая районной администрации в пяти минутах ходьбы от моей работы. Цены там были просто смешные. Мой личный рекорд составлял двенадцать рублей пятьдесят копеек. В эту стоимость входили салат из свежей капусты, каша манная и чай с лимоном.

Я ковырялась в тарелке с винегретом и наблюдала, как Леха поглощает свой обед. Покончив с салатом, он съел борщ, затем отбивную с пюре, потом оладьи с повидлом и, наконец, запил все это соком. Вытерев рот салфеткой и отодвинув в сторону тарелки, он сложил руки перед собой и уставился на меня.

– Рассказывай.

– Чего рассказывать?

– Все рассказывай. Как дела? Как Потапыч?

– Дела хреново. Потапыч в лагере. Через неделю возвращается.

– В каком лагере?

– В спортивном. Третья смена.

– Мы теперь спортсмены?

– Да, самбисты. Я же тебе говорила.

– Правда? Не помню. А почему дела хреново?

Я замялась. Ну, как ему объяснить, что без сына дома ужасно одиноко, особенно в выходные. Что я устала смертельно, работая, что называется, на износ, и, наверно, не доживу до отпуска. Что меня достали эти бесконечные соленья-варенья, и я уже на дух не переношу огурцы. Что меня утомили мои родственники, которые все выясняют и выясняют свои отношения, а мне приходится выслушивать обе стороны.

– Да так. Устала, наверно.

Он прищурился.

– Петрова, ты здорова?

Я отодвинула винегрет и взяла стакан с чаем.

– Машка, ты когда в последний раз смотрелась в зеркало? Ты же сине-зеленая.

– Это я огурцы полночи солила.

– Ау, есть кто-нибудь дома? – он протянул руку через стол и постучал согнутым пальцем по моей голове. – Здорова ли княгинюшка головушкой?

Тут, наверно, нужно кое-что прояснить. Вообще-то, я не часто позволяю стучать себе по голове. Просто Леха Маркин был единственным, от кого я могла это стерпеть. А еще точнее, он был единственным, кто мог до этого додуматься.

Дело в том, что я его знаю столько, сколько себя помню. Давным-давно, в наш город на строительство оборонного завода приехали по комсомольской путевке молодые люди со всей страны. Мой папа родился в Астрахани, а мама в Подмосковье. Познакомились они в клубе на танцах, а когда поженились – получили комнату в коммуналке аж на четырех хозяев. Одну из комнат занимали Маркины, тоже только что поженившиеся.

Мы с Лехой родились почти одновременно, он в апреле, я в мае, и нашим воспитанием занимались обе семьи по очереди, поскольку родители и того и другого работали в смену. Потом нас обоих отдали в ясли, и одно из первых моих воспоминаний – это как мы с Лехой и еще несколькими малышами сидим в туалете рядком на горшках.

Вообще-то, меня зовут Марина, но Леха долго не выговаривал букву «р», поэтому сократил мое имя до Маши вместо Мариши, а потом и вовсе перевел в Машки.

Через несколько лет нашим родителям выделили квартиры в одном доме в соседних подъездах. А еще через год мы с ним пошли в одну школу в один класс.

То, что Леха был старше меня на месяц, почему-то давало ему право относиться ко мне покровительственно. Он полагал своей прямой обязанностью совать нос в мои дела, совершенно не считаясь с тем, что я про это думаю. Я не была его подружкой – я была его подопечной. Просто он всегда опекал и защищал слабых: кошек, собак и меня в том числе. Меня никто никогда не обижал – все знали, что Маркин занимался боксом и на расправу был быстр.

Девчонки его буквально преследовали. Он не был ни высоким, ни красивым, но покорить мог любую. Его чары не действовали только на меня: я-то знала, каким нудным и деспотичным он мог быть.

Учителя любили его, но побаивались, поскольку он был непредсказуем и мог выкинуть любой фортель. Учился Леха хорошо, без троек. Мог и лучше, но не хотел. «Умный, но ленивый», – говорила про него моя мама. Язык у него был подвешен замечательно. Часто он выходил к доске, понятия не имея, о чем его спросили. Но на лету схваченная мысль, буквально пара слов, сказанных кем-то из класса – и он устраивал шоу на полчаса. «Клоун», – бурчал физик и ставил в журнал «четыре».

Сейчас, когда я вспоминала, каким Маркин был в юности, у меня почему-то возникала ассоциация с Томом Крузом времен «Top Gun»: та же дерзкая улыбка, тот же горящий взгляд.

В детстве Леха мечтал быть путешественником. Помню, как однажды он потерялся. Его искали с милицией весь день и нашли на вокзале. Он ждал поезд на Северный полюс. Не знаю, выпорол его дядя Петя или нет, но целую неделю Леху не выпускали играть во двор.

У нас с ним были общие секреты. Например, как-то мы с классом встречали Новый год, и я первый раз в жизни напилась. Леха уверяет, что я была просто невменяемой. Не знаю, не помню. Он довел меня до квартиры, а может дотащил. Хорошо, что родителей и сестры не было дома. В другой раз, опять же в Новый год, когда весь народ, крепко выпивши, вышел на улицы размяться, он подрался с какими-то придурками, которые порвали ему пуховик. Я зашила ему пуховик так, что тетя Оля ничего не заметила.

Наши семьи вместе отмечали праздники и дни рождения. Потом родилась моя сестра Наташа, родителям выделили двухкомнатную квартиру, и мы переехали в другой район. Потихоньку, со временем, общение семьями сошло на нет, хотя на родительских собраниях наши мамы всегда сидели за одной партой (папы на собрания не ходили принципиально).

После окончания школы я хотела, было, поехать в Ленинград учиться на искусствоведа, но родители заявили, что я сначала должна получить нормальную специальность, которая будет меня кормить, и я подчинилась. В стране наступала эра информатизации, и я поступила в университет на факультет прикладной математики. А Леха пошел учиться в институт радиоэлектроники. Мы почти перестали видеться, лишь изредка встречаясь на сборищах типа вечера встречи выпускников.

В университете я обзавелась новыми знакомыми, но настоящих друзей у меня не было. Моим единственным другом была младшая сестра Наташа. Я казалась себе обычной и невзрачной, была очень застенчивой и замкнутой и искренне полагала, что не способна заинтересовать кого бы то ни было, тем более молодых людей.

Поэтому, когда на третьем курсе Игорь Потапов стал оказывать мне недвусмысленные знаки внимания, все были в шоке, и я – больше всех. Игорь приехал в наш город из глухой алтайской деревушки, и сплетники (точнее, сплетницы) утверждали, что ему позарез была нужна городская прописка. Я же была безоглядно счастлива оттого, что меня наконец-то заметили, поэтому вышла за Игоря замуж и стала Потаповой.

После окончания университета мы с мужем по распределению оказались на том самом заводе, где всю жизнь проработали мои родители. Я попала в ИВЦ, а Игорь – в отдел Главного механика. В то время завод еще процветал, строил свое жилье, и довольно быстро нам с Игорем, как семье молодых специалистов, выделили однокомнатную квартиру.

Детей я не собиралась заводить как минимум лет пять, но как-то так невзначай оказалась беременной и родила сына. Мы назвали его Мишей. Когда он был совсем маленький, он ходил, смешно переваливаясь с боку на бок, как медвежонок, и все время ворчал – вылитый Михайло Потапыч.

Денег нам катастрофически не хватало, и Игорь вечерами подрабатывал то на стройке рабочим, то в магазине грузчиком, то в автосервисе ремонтником. А потом, когда ему стали регулярно задерживать зарплату, а мне пособие, Игорь уволился с завода и пустился в свободное плавание. Сначала они с приятелем создали кооператив и в гараже занимались ремонтом автомобилей. Дело пошло, и через некоторое время мастерская переехала в другое, более просторное помещение. Постепенно к мастерской добавилась автомойка, а потом и магазин с запчастями.

Игорь пропадал на работе сутками, но зато в доме стали появляться деньги. Время шло, Игорь все больше зарабатывал и все больше отдалялся от меня. Мы не скандалили, не ругались, не выясняли отношения – просто потихоньку становились чужими друг другу. Первое время я пыталась сопротивляться, что-то изменить, но потом смирилась. Сначала закончилась близость, затем разговоры. Наконец, однажды он просто собрал свои вещи и ушел из дома.

Если честно, я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Изредка, особенно в минуты близости, мне казалось, что он ко мне испытывает нечто большее, чем просто симпатию. Но, по большей части, я ощущала, что не особо интересна ему и не смогу его удержать. Поэтому я ни в чем его не винила, а просто была ему бесконечно благодарна за то, что он подарил мне сына.

Развод я пережила достаточно спокойно. Мы ничего не делили, Игорь оставил все нам с Мишей. Я не чувствовала себя брошенной и униженной, просто меня не оставляло ощущение большой жизненной неудачи. Ведь я всегда все делала правильно, но тут почему-то не получилось. А вот что меня мучило сильнее всего, так это то, что, уйдя, Игорь вычеркнул из своей жизни не только меня, но и сына.

Нет, он не забывал о его Днях рождения, дарил подарки, причем щедрые – то игровую приставку, то роликовые коньки с набором амуниции. Просто они с Мишей совсем не виделись и не общались, и я с болью отмечала, что сыну этого очень не хватает.

Мои родители во внуке души не чаяли, хотя мама надеялась, что у меня родится девочка. Наверно, воспитав двух дочерей, она не представляла, что делать с мальчиком. Зато отец был просто счастлив. Когда Наташа вышла замуж и родила Катюшку, мама бо́льшую часть любви перенесла на внучку. Но для папы на первом месте оставался Потапыч. Отец водил его на рыбалку, они вместе ходили в гараж ковыряться в нашей старенькой шестерке. Мишаня помогал деду на огороде. Все это было здорово, но я понимала, что этого мало, и мучилась, не зная, как помочь сыну.

Я продолжала работать на заводе, не получая ни удовольствия, ни приличной зарплаты, но не решалась что-либо изменить. «Да кому я нужна?» – думала я.

Наташка давно пилила меня и подталкивала к решительным действиям, но я все трусила и тянула время. Это она сказала мне, что в «Инфо-сервисе» появилась вакансия. Под диктовку сестры я написала резюме, прошла собеседование, и, к моему огромному удивлению, меня приняли. Даже не знаю, почему меня взяли. Может, потому что я, будучи уверенной в отказе, вела себя спокойно и сдержанно, не пытаясь кому-либо понравиться.

«Инфо-сервис» был известной в нашем городе фирмой, которая, как следовало из названия, оказывала своим клиентам различные информационные услуги. Меня взяли в группу, которая занималась обслуживанием предприятий, работающих на «1С».

Кроме меня в группе работали еще три девушки – Лариса, руководитель, Таня и Света. Я очень переживала, как меня примут в новом коллективе, но оказалось, что я волновалась напрасно – девушки оказались спокойные и доброжелательные. Жили и работали они дружно и соперничали лишь в одном – тряпки, сумки, обувь и прочее барахло. Тут я им была не конкурент.

Девушки периодически затаскивали меня на какую-нибудь распродажу, но я редко покупала себе вещи. И уж точно никогда не брала себе то, что они мне советовали. Мне гораздо комфортнее было в толстых объемных свитерах (бесформенных по мнению Светы) и джинсах.

Возглавлял «Инфо-сервис» Виталий Петрович Гавриленко, солидный, как мне показалось при первой встрече, дядечка. Я была потрясена, узнав, что ему всего лишь чуть больше сорока. Он был главным стратегом фирмы и рулил, так сказать, в долгосрочной перспективе. А текущими делами в фирме занималась его замша, Анна Семеновна Гордеева, Горгона в обиходе. Вот это был монстр! Хотя, наверно, так и нужно такой конторе, как наша, где работали люди творческие, а значит, не понимающие, что такое дисциплина. Горгона не была злой. Она была бдительной – всевидящее око, всеслышащее ухо.

«Инфо-сервис» занимал примерно половину восьмого этажа в здании какого-то бывшего НИИ. На остальной территории размещались фирма «Том-софт», обувная мастерская и филиал крупной туристической компании.

В первый день моей работы на новом месте девочки потащили меня в обеденный перерыв на улицу – познакомить с окрестностями и покормить в кафе. Мы стояли в коридоре, ждали лифт и болтали о том, о сем. Я в основном помалкивала и смотрела, как меняются цифры на табло: шесть, семь, восемь… Наконец, двери разъехались в сторону, и из лифта вышел Алексей Маркин собственной персоной.

– Здравствуйте, красавицы! – сказал Леха, улыбаясь своей фирменной улыбкой Тома Круза.

– Здравствуй, Лешенька! Леша, привет! Ах, Леша! Ох, Леша! – девушки возбудились и на глазах стали терять контроль над собой.

Тут он заметил меня.

– Опаньки! Не может быть! Машка, ты ли это? Сколько лет, сколько зим!

Леха шагнул ко мне, обхватил за плечи и пару раз дружески встряхнул. Девицы смотрели на нас во все глаза.

– Ты что тут делаешь?

– Я тут теперь работаю.

– У Петровича? Круто! Слушай, да ты меня преследуешь! – он явно был рад нашей встрече.

– Продолжай мечтать! – я тоже очень обрадовалась. – А ты что здесь делаешь?

– Так я тоже здесь работаю.

– В «Инфо-сервисе»?

– Да ни боже мой! Девочки, без обид! В «Том-софте», конечно. Но у Петровича тоже неплохо. Правда, красавицы?

Красавицы плотоядно смотрели на него и шумно дышали. Леха улыбнулся персонально каждой и со словами «Ну, ладно, заходи в гости! Всем пока!» направился в свой офис. А мы пошли на обед.

Поесть в тот день мне толком не дали. У меня выспрашивали подробности моего знакомства с Маркиным и пересказывали последние сплетни. То, что Леха когда-то был женат, я знала. Но оказалось, что он был дважды женат и дважды разведен. Что «Том-софт» он создал на пару с другом, тоже парнем хоть куда, правда женатым. Друг по имени Костя Бобров был директором «Том-софта» и осуществлял общее руководство фирмой, а Леха Маркин являлся мозгом этой организации. Фирма занималась разработкой программного обеспечения преимущественно для зарубежных клиентов – в Америке и Канаде, но начинала оглядываться по сторонам и присматриваться к местным заказчикам. Так что, в некотором роде, наши конторы были конкурентами.

С Лехой мы теперь виделись хоть и не каждый день, но все же довольно часто. Если была хорошая погода, он вытаскивал меня на обед – выгуливал, так сказать. Несколько раз, когда я засиживалась на работе допоздна, он подвозил меня до дома на своей красной спортивной «Мазде». Девушки отчаянно ревновали и никак не могли поверить, что между нами ничего не было и нет.

Как будто вернулись старые добрые времена – он снова взял надо мной шефство. Не такое тотальное, как в детстве, но все такое же бесцеремонное. Снова вернулся этот покровительственный тон и привычка совать нос в мои дела.

Вот и сейчас он сидел напротив и смотрел на меня, как строгий учитель смотрит на провинившегося первоклашку. А я почему-то ежилась под этим суровым взглядом.

– Слушай, Машка, вот гляжу я на тебя и думаю – ты когда-нибудь начнешь жить по-настоящему?

Я опешила.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты не живешь, а спишь. Как лунатик, который ходит, разговаривает и даже что-то делает, но при этом спит. Так, может, хватит дрыхнуть?

Я начинала закипать, но пока не знала, что сказать. Он это заметил и поспешил продолжить.

– Знаешь, кто ты? Ты марионетка. Тебя все вокруг дергают за ниточки, а ты послушно поворачиваешься в нужную сторону. Не ты управляешь собственной жизнью, а тобой управляют. Манипулируют.

Мне совсем не нравилось то, что я слышала, но я продолжала слушать.

– Чем больше я с тобой общаюсь, тем меньше узнаю ту Машку, которую знал когда-то давно. А ведь я помню время, когда тебя было невозможно заставить что-либо сделать без твоего согласия.

Если такое и было когда-то, то так давно, что я этого совершенно не помнила.

– Не помнишь? А помнишь, как мы играли в войнушку и подложили под машину бородатого дядьки из третьего подъезда взрывчатку – пакет с какой-то дрянью. Родители тогда гонялись за нами по всему двору. Батя грозился нас выпороть, а ты мне запрещала сдаваться в плен до тех пор, пока он не пообещал, что не тронет нас пальцем.

Это не могла быть я.

– А помнишь, за клюквой ходили на болото, туда, где сейчас стадион?

Болото я смутно помнила.

– Между прочим, это ты нас с пацанами подбила пойти за клюквой. Я тогда еще по пояс провалился, а ты и Колька меня вытаскивали. Неужели не помнишь?

Что-то такое вспоминалось, но как будто в кино про кого-то другого.

– Короче, Петрова, «…Пора, красавица, проснись! Открой сомкнуты негой взоры…» и дальше по тексту.

Он откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по столу. С одной стороны, мне было обидно все это слышать. С другой стороны, где-то в глубине души я понимала, что он прав. Пусть я и не помнила себя такой, как он мне описывал, но моя теперешняя жизнь давно уже была именно сном – я просто плыла по течению, не пытаясь с ним бороться. Может быть, действительно пришло время перемен?

– Знаешь, Леша, это все как-то неожиданно…

– Слушай, Машка, я не хотел тебя обидеть.

– Да нет, все в порядке! К тому же, ты во многом прав. Я как-то раньше не задумывалась об этом…

– Вот и подумай. Ты же раньше была умной, даже отличницей.

– Ну и гад ты, Маркин!

– Может, и гад. Зато веселый, преуспевающий и довольный жизнью. А ты серая, тусклая, ходишь черт знает в чем и не красишься.

– Мне не для кого краситься, – огрызнулась я.

– И не будет, можешь мне поверить. Кому ты такая нужна?

Точно, он гад. Но ведь прав!

– Можно подумать, я накрашусь – и все изменится.

– Нет, конечно. Начинать надо с другого.

– С чего?

– Надо перестать бояться.

– Кого? Или чего?

– Всего.

– Я не боюсь.

– Еще как боишься. Боишься обидеть, боишься отказать, боишься быть самой собой. В следующий раз, прежде чем что-либо сделать, спроси себя – а тебе это надо? Не кому-то, пусть даже и близкому человеку, а тебе именно.

– А что плохого в том, чтобы уступить близкому человеку?

– Ничего, если это сообразуется с твоими интересами. Если же ты себя насилуешь…

– А если мой отказ сделает человека несчастным?

– Если этот человек тебя искренне любит, а не банально тобой манипулирует, то он не захочет собственного счастья ценой твоего несчастья. То есть он никогда не потребует от тебя жертвы, зная, что это сделает несчастной тебя, понимаешь?

Кажется, да.

– Ладно, ты подумай над тем, что я тебе сказал. Время у тебя есть. Вернусь – договорим.

– То есть?

– Я же тебя зачем позвал? Хотел попросить, чтобы ты кота кормила, пока я буду в отпуске.

Ну, и дела!

– А когда ты кота успел завести?

– Никого я не заводил. Он сам пришел.

– Это как?

– А так. Прихожу домой, а он сидит в коридоре. Наверно, через форточку забрался – я же на первом этаже живу.

– Давно?

– Третий год уже.

– Да нет, я про кота.

– А… С зимы. Он замерз, наверно, и пришел погреться. Да так и прижился. Уходит, когда хочет. Приходит, когда хочет. Я ему «Вискас» на несколько дней насыплю, а ты попозже зайдешь, проверишь. Ладно?

– Ну, хорошо. А ты когда уезжаешь? И куда? Опять сплавляться будете?

– Точно. Завтра утром поезд. Слушай, у меня дел невпроворот, и вещи еще не собраны. Вот тебе ключи, это запасной комплект. Бери, и пошли отсюда.

Я взяла связку ключей и, слегка ошарашенная, послушно пошла за ним к выходу.

…

В последующие дни, чем бы я ни занималась, где бы ни находилась – дома или на работе – в голове постоянно крутились обрывки нашего разговора. Я все никак не могла поверить, что представляю собой настолько жалкое зрелище.

Хотя, если Леха и преувеличивал, то самую малость. Я действительно жила с ощущением, что то, что происходит со мной сейчас – это понарошку. Как будто я писала черновик. Но однажды я возьму и перепишу все набело и начну жить в полную силу. Правда, что именно должно произойти, чтобы меня, наконец, встряхнуло, я понятия не имела. Наверно, Леха Маркин должен был постучать меня по голове.

На следующий день после нашего с ним разговора позвонила мама и завела старую песню про то, как она устала с этим огородом. И помощи-то от детей практически нет, и куда девать эти огурцы-помидоры – непонятно.

Огород – это больная тема в нашей семье. Много лет назад, когда в магазинах было пусто, огороды (или сады, или дачи – в разных регионах нашей голодной страны их называли по-разному) действительно являлись хорошим подспорьем для многих семей. Все наши знакомые имели такие участки, и мама постоянно обменивалась с кем-нибудь семенами и рассадой.

Мы с сестрой терпеть не могли копаться в грядках. Я предпочитала сидеть дома с книжкой, а Наташка – играть в куклы. Но каждый выходной родители брали нас за шкирку и тащили на огород как на работу.

С тех пор много воды утекло. Все участки вокруг нашего давным-давно превратились в дачи, куда люди приезжали отдыхать, а не вкалывать. И только мои родители каждую весну сажали немыслимое количество картошки-моркови-свеклы и ставили две огромные теплицы для огурцов-помидоров. А еще ведь были всякие кабачки-баклажаны-перцы, не говоря уже о зелени.

Потом все это приходилось окучивать, пропалывать, поливать и удобрять. Рано или поздно надо было собирать урожай и что-то с ним делать. И вот тут начиналось самое интересное. Каждый раз урожая оказывалось столько, что мама начинала раздавать его соседям, знакомым и всем желающим, лишь бы не пропал. Каждую осень велись разговоры, что хватит гробиться, тратить время, силы и деньги, куда нам столько, и, может быть, пора завязывать. Но наступала весна, и все повторялось сначала.

У меня уже ухо нагрелось от телефонной трубки, а мама все говорила и говорила. Я ее слушала-слушала, а потом неожиданно для себя сказала:

– Мамуля, я тебя очень люблю и помогать вам с папой не отказываюсь. Но если ты в следующем году не сократишь свои посадки минимум втрое, то я на огороде больше не появлюсь.

Она опешила и несколько секунд молчала.

– А для кого мы с отцом все это сажаем? Для себя, что ли? Нам ничего не нужно.

Голос у нее задрожал.

– Мамуля, пожалуйста, не обижайся и постарайся меня понять. Сейчас в магазинах есть все и круглый год, в том числе свежие овощи и фрукты. Если вы считаете, что они для вас слишком дороги или недостаточно экологически чисты, то вы, конечно, можете выращивать их на своем огороде. Но посадите ровно столько, сколько нужно именно вам. Чтобы это было не в тягость в первую очередь вам самим. Мы с сыном будем приезжать вам помогать. Но знаешь, мне бы больше хотелось просто приехать отдохнуть. Покачаться в гамаке с книжкой, посплетничать с тобой вечерком на веранде. Понимаешь? Конечно, я не возражаю открыть зимой банку соленых огурцов. Но, если честно, мы с Мишкой вполне можем обойтись и без этого. Я достаточно зарабатываю, что купить в магазине все, что нам с ним нужно. Алло! Ты меня слушаешь?

Она молчала, а потом, не сказав ни слова, повесила трубку.

Я расстроилась и хотела ей перезвонить, но потом решила не делать этого. Нам обеим было над чем подумать. Я чувствовала себя виноватой за то, что сделала ей больно, но в то же время испытывала явное облегчение, как будто сбросила с плеч давний тяжкий груз.

Я выполоскала тряпку и повесила ее сушиться на батарею. Не знаю, заметит Маркин или нет, что я вытерла пыль в его квартире. Он возвращался через два дня.

Кота я так и не видела. Я приходила сюда четыре раза, но этот бродяга или прятался от меня, или где-то гулял. Корм он добросовестно съедал, и я подсыпала ему свежий. Как-то мелькнула мысль купить ему рыбы, но мне было неизвестно, нужно ли ее сварить, или он будет есть ее сырой. И вообще, ест ли он рыбу?

Все. Корм насыпала, пыль вытерла. Пора было уходить, но что-то меня задерживало. Я снова прошлась по квартире. Интересное это было жилище. Не знаю, как называется такой стиль. Помесь хай-тека с японским минимализмом. Много металла, стекла, все в основном белого и черного цвета. Очень мужское жилище. Ничего лишнего, никаких безделушек, много книг и техники. Все очень функционально и удобно.

Интересно, что телевизор у него отсутствовал. Зато монитор у компьютера был огромный. Похоже, кино Маркина не интересовало. Если Леха и смотрел фильмы, то скорее всего через компьютер. А вот я любила кино. Особенно старые фильмы, наши, да и голливудские с европейскими тоже.

Порядок в квартире был практически идеальный. Одежда, брошенная в ванной впопыхах, не в счет – это Леха, наверно, торопился, собираясь в поход.

Мне было непонятно, почему он попросил кормить его кота именно меня, а не одну из своих длинноногих подружек модельной внешности. Я периодически видела таких с ним в машине.

Взяв с полки фотоальбом, я уселась на диван. Фотографии я уже видела – посмотрела в первый же приход. Но каждый раз доставала альбом и снова проглядывала снимки.

Здесь была история его приключений. Похоже, Леха сам фотографировал – он редко попадал в кадр. Вот снимки в горах – заросшие бородатые мужики с огромными рюкзаками на фоне заснеженных вершин. На ногах – тяжеленные ботинки, в руках – ледорубы, в глазах – счастье.

А вот подводная съемка. Акваланги, гидрокостюмы. Смутный силуэт в воде – то ли затонувший корабль, то ли еще что. Море, солнце, экзотические рыбы.

А здесь зима. Горные лыжи. Это Леха с загорелой улыбающейся физиономией катится по склону. Вокруг снег, сосны, люди в ярких разноцветных костюмах.

Или вот. Бурная речка, пороги, перекаты. Снова солнце, снова радость.

Лица, в основном, повторялись. С Костей Бобровым по кличке Бобер мы были знакомы, но и многих других я уже запомнила и начала узнавать. Особенно обращал на себя внимание один тип. На всех фотографиях, как летних, так и зимних, он был загорелым. Длинные светлые волосы делали его похожим на викинга. Красавец, ничего не скажешь. Интересно, он в этот раз тоже поехал сплавляться вместе с Лехой?

Я не могла оторваться от фотографий. Что-то в них было такое, чему я никак не могла дать определение. Конечно, не всегда эти лица были веселыми. Иногда они выглядели усталыми, иногда озабоченными. Но всегда свободными. Вот оно! Они были свободными.

Ладно, пора закругляться. Уже темнело. Потапыч, наверно, сидит голодный. А мама ушла в магазин и потерялась. Я поставила альбом на место и пошла обуваться.

Там в коридоре на полу, возле моей сумки и пакета с продуктами, сидел здоровенный кот. Какой-то непонятной окраски, серый с темными и светлыми пятнами. Правого уха практически нет. Я смотрела на него, он смотрел на меня. Оба молчали.

Наконец, он раскрыл пасть (по-другому не скажешь) и сказал «Мяу!». Громко и внятно. Я не знала, что это означает, а спросить стеснялась. Может, он охраняет выход?

Через некоторое время кот встал, сунул морду в мой пакет, потом оглянулся на меня и снова сказал «Мяу!». А что там в пакете? Хлеб, макароны, сосиски. Сосиски!

– Ты, что ли, есть хочешь? – спросила я у него. – А как же «Вискас»? Надоел?

Я взяла пакет и пошла на кухню. Кот бежал впереди меня, показывая дорогу. А то я не знаю, где его миска! Решив, что трех сосисок будет вполне достаточно, я порезала их на мелкие кусочки и, сложив в блюдце, поставила на пол рядом с миской. Кот сидел в некотором отдалении и ждал приглашения.

– Ну, давай, ешь. Хорошие сосиски, подкопченные.

Он встал и неторопливо направился к блюдцу. Внимательно обнюхал содержимое и начал есть – размеренно и аккуратно.

– Ну, все, мне пора домой. Приятного аппетита.

Он оглянулся на меня, но провожать не пошел.

…

Эту кофейню мы с Наташкой облюбовали около года назад и с тех пор периодически, примерно раз в месяц, а то и чаще, устраивали там посиделки вечерком после работы. Сегодня я пришла сюда первой и сидела за нашим столиком, поджидая сестру и разглядывая публику.

Вчера я, не выдержав затянувшейся паузы, позвонила родителям. Мама была в ванной, и трубку взял папа. Мы поболтали с ним о том, о сем, а потом он вдруг сказал:

– Мы тут с матерью посоветовались – может, нам вообще продать участок к чертям собачьим?

Вот это да! Я, конечно, надеялась, что мои слова будут услышаны, но подобного результата вовсе не ожидала. Честно говоря, я испугалась, а отец продолжил:

– Я понимаю, что тебе этот огород не нужен, да и Наталью с Максимом туда не затащишь. Нам-то с матерью совсем немного надо…

– Папуля, ну зачем же из крайности в крайность кидаться? Место там замечательное, река рядом, бор. К тому же всего двадцать минут до города. Ну и пусть это будет просто дача. Мы туда будем приезжать исключительно отдыхать. Шашлыки жарить, в конце концов. А потом, ты знаешь, если мама от бурной деятельности перейдет к полному бездействию, то она запросто найдет себе другое занятие. И, боюсь, это будет что-нибудь похлеще огорода.

– Да уж… – произнес папа и задумался.

– Скажи, она на меня обиделась? Только честно.

– Сначала да, даже всплакнула после вашего разговора. А потом ничего – подумала немного и успокоилась.

Ну и славно! Я, конечно, не верила, что мама решится продать огород – ну куда же она без него. Главное, я теперь знала, что могу, оказывается, сказать «нет», и это никого не убьет.

Боковым зрением я заметила, что по залу прокатилось какое-то оживление. Я уже догадывалась, что это. Это шла моя сестра. Женщины щурились, мужчины расправляли плечи и пытались втянуть животы. Я наблюдала такую картину уже несчетное количество раз, но все не переставала ей удивляться.

Самое интересное, что Наталья даже не пыталась понравиться окружающим. Она вовсе не была писаной красавицей. На самом деле, ей бы не помешало сбросить пару-тройку килограммов. Она не носила нескромное декольте или умопомрачительное мини, не злоупотребляла косметикой. Короче говоря, она вовсе не пыталась привлечь к себе всеобщее внимание. Но почему-то каждый раз, когда моя сестра где-нибудь появлялась, все взоры немедленно обращались в ее сторону. Интересно, почему?

Гарсон, который до сего момента не замечал моего присутствия, немедленно бросился к нашему столику. Наташка милостиво улыбнулась ему, заказала два кофе, и он ушел, осчастливленный.

Ну, что в ней такого особенного? Мама говорит, что мы очень похожи. Правда, Наташка выше меня и крупнее, и волосы у нее темнее и короче моих, но в остальном мы – как две капли воды. Я сегодня не в своем обычном свитере, а в приличном костюме и даже подкрашена слегка (жаль, Маркин не видит). Почему же мое появление в этом заведении не вызвало фурор, а Натальино – вызвало?

Мы болтали о пустяках, но я видела, что она чем-то расстроена.

– Что-то случилось?

Она замялась.

– Мама с Максом опять поругались.

О, Господи! Мало нам огорода.

– Что на этот раз не поделили?

– Да это из-за Катюшки. Мы с Максом решили отдать ее в танцы, а мама против. Говорит, что ребенку еще рано – она слишком слабенькая.

– Вот как раз, чтобы окрепла и поменьше болела, и надо заниматься спортом. Или танцами.

– Ну, Макс так и сказал.

– А почему Макс? Ты-то где была?

Наталья виновато посмотрела на меня. Все ясно. Опять спряталась за широкую спину мужа.

– Слушай, Наташка, ты вроде как не при чем. Здорово устроилась!

– Но я совсем не хочу с ней ссориться!

– И не надо. Но, во-первых, это твой ребенок. Ты – мать, и это ты решаешь, заниматься твоей дочери танцами или нет. А во-вторых, перестань сталкивать их лбами.

Она внимательно разглядывала меня, как будто видела впервые.

– Ты сегодня какая-то не такая.

– То есть?

– Ну, не знаю… Обычно ты у нас миротворец. В духе непротивления злу насилием.

– А сегодня?

– Да не знаю я! Другая, и все тут.

Я и сама это чувствовала. Правда, я еще до конца не осознала, что со мной происходит, и пока не хотела это обсуждать.

Сестра, наверно, почувствовала мое состояние и решила сменить тему:

– Что будем дарить Потапычу?

У Мишки скоро День рождения. Еще один предмет для размышлений с моей стороны. И вовсе не о подарке.

– Я пока не придумала. Правда, есть идея…

– Какая?

– Ты же знаешь, он бредит звездами. Все мальчики хотят быть космонавтами, а он – астрономом.

– И что?

– Вот я и подумала: может, ему телескоп купить?

– С ума сошла? Ты представляешь, сколько это стоит? – глаза у нее стали квадратными.

– Ну, я же не «Хаббл» собираюсь приобрести, а какой-нибудь маленький телескоп, домашний.

– Слушай, а может, лучше подзорную трубу? Или бинокль?

– Не, это не то.

– Ну, смотри сама. Твое дело – придумать, наше – поучаствовать. А ты хоть знаешь, где их продают?

– Пока нет, но будем искать, как говорил Семен Семеныч.

Мы еще с полчасика посидели-поболтали, а потом пошли по домам.

…

С утра зарядил дождь, и резко похолодало. Бабье лето закончилось, не успев начаться. Как же я не люблю холод! Я физически ощущала приближение зимы, хотя был еще только сентябрь.

Однажды по телевизору показывали какую-то передачу с участием какого-то композитора. Кажется, Эдуарда Артемьева. Совершенно не помню, о чем там шла речь (ну, о музыке, конечно!), но зато я запомнила, как он сказал, что когда на землю ложится белый снег, у него появляется ощущение, будто ее укрывают саваном. И что он словно умирает каждую зиму и возрождается с каждой весной.

Я чувствовала то же самое. Для меня лето заканчивалось не тридцать первого августа, а двадцать первого июня. И весна начиналась не по календарю первого марта, а в декабре, когда день потихоньку начинал расти, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.

– Ну, чего ты такая унылая? Опять заготовки? Или осенняя депрессия?

Леха за отпуск загорел, посвежел (хотя куда уж свежее!) и просто-таки излучал оптимизм и положительную энергию. Он вышел на работу неделю назад, разгреб образовавшиеся завалы и вспомнил обо мне. Мы сидели в кафе, и сейчас он требовал отчета о проделанной работе.

– Да нет, с заготовками я покончила. И знаешь, никто не умер!

Я рассказала ему о разговорах с родителями и о том, как после них наотрез отказалась консервировать на зиму что-либо еще. Это оказалось не так уж и трудно. И мама даже почти не расстроилась. Не знаю, куда она дела урожай, но мы этой темы больше не касались.

Леха внимательно меня выслушал, а потом похвалил:

– Молодчина! Первый шаг сделан, – он выглядел довольным, словно учитель, радующийся успехам своего ученика. – Над чем теперь работать будем?

– Слушай, да ты просто джинн из лампы, который исполняет все желания!

– Ничего подобного! Я вовсе не намерен что-либо за тебя делать. Ты сама всему причина, тебе и решать свои проблемы. А насчет желаний – ты поосторожней, они сбываются.

– Да?

– Да. И тут важно правильно пожелать, а то будет как в том анекдоте про мужика: рыбка, рыбка, хочу, чтоб у меня все было.

– И что?

– Нерпа глупая, вот у него все и осталось в прошлом! Ладно, так и быть. Я дам тебе, скажем… – тут он задумался, – три мудрых совета. А уж как ты ими воспользуешься…

– Хорошо, я согласна. Только тот первый – не в счет.

– Ну, ты, подруга, шустра! O’K, я сегодня добрый. К тому же ты кормила моего кота. Кстати, он передал тебе привет и просил сказать, что сосиски были вкусные.

Кажется, я покраснела.

– Как ты узнал?

– Он мне все рассказал.

– Нет, правда!

– Да расслабься ты. Просто он заначил кусок сосиски, а потом принес мне его в постель. Дорогим поделился, так сказать.

– С ума сойти, какая любовь!

– Да, животные – и не только – меня любят!

Леха выглядел до противности самодовольным. Но, похоже, это была чистая правда.

– Ладно, вернемся к твоим советам. Начинай.

– Легко. Урок номер один: если не можешь изменить обстоятельства – измени свое отношение к ним.

Он откинулся на спинку кресла и ждал моей реакции. Честно говоря, я ничего не понимала.

– Не въезжаешь? Гляди. Классический пример из учебников для начинающих.

Леха взял стакан и налил в него минералки примерно до середины.

– Пессимист смотрит на стакан и говорит, что тот наполовину пустой. А оптимист говорит, что стакан наполовину полный. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала я осторожно. – Ты хочешь сказать, что если я не могу долить воды в стакан до краев, то зато могу сама решить, что он для меня значит?

– Умница! Машка, ей Богу, ты не так безнадежна, как прикидываешься.

Я почти не среагировала на этот сомнительный комплимент. Мысль лихорадочно заработала.

– То есть ты хочешь сказать, что я не должна обращать внимания на подлость, несправедливость, горе…

– Так, стоп! Не перевирай мои слова! Стоит только мне подумать, что ты начинаешь делать успехи, как ты тут же все портишь. Начнем сначала. Слушай внимательно, думать будешь потом.

Я проглотила его слова. Мне, правда, очень хотелось понять.

– Итак. Есть такая старая притча. Жил-был старик. Очень бедный. Была у него одна-единственная лошадь, которая как-то сбежала. И все село жалело старика и говорило: «Вот же несчастье!», а старик отвечал: «Да разве это несчастье!». А однажды лошадь вернулась, да не одна, а с жеребенком. И все село говорило: «Вот же счастье привалило!», а старик отвечал «Да какое это счастье!». А потом единственный сын старика сел на выросшего жеребенка, и тот его сбросил. Парень сломал обе ноги и стал калекой. И снова вся деревня жалела старика, говоря «Какое горе! Бедный старик!», а тот снова повторял свое: «Да разве это горе!». А потом началась война, и всех мужчин, кроме детей, стариков и калек, забрали в армию, и они все погибли. И опять в деревне завидовали деду, говоря «Счастливец, его сын остался жив!». А дед продолжал гнуть свое: «Какое же это счастье!». И так до бесконечности. Понимаешь?

– Кажется, да.

– Дело в том, Петрова, что некоторые вещи случаются. И точка. Не будем говорить сейчас о том, что невозможно изменить ход событий. На самом деле возможно все. Но если ты не всегда можешь повлиять на некоторые обстоятельства, то ты всегда можешь выбрать, что они для тебя значат. Понимаешь? Мы. Сами. Выбираем. Что. Делает. Нас. Несчастными. Или счастливыми.

– Каким образом?

– Элементарно, Ватсон. Просто в один прекрасный день реши для себя, наконец, хочешь ты чувствовать себя несчастной или не хочешь.

– Я не хочу.

– Вот и не чувствуй.

Я подавленно молчала. Это было слишком сложно. Или наоборот – слишком просто, чтобы быть правдой.

– Тебе легко говорить. А если тебя обижают? Или еще хуже – оскорбляют?

– На самом деле, человека невозможно обидеть или оскорбить без его внутреннего согласия. Пусть кто-то что-то говорит или делает, причем неважно – сознательно или неосознанно. Только ты сама выбираешь, обидеться тебе или нет, чувствовать себя оскорбленной или не чувствовать, даже если то, о чем тебе говорят – правда.

– Ой, ну не знаю. Мне надо подумать.

– Вот и думай. На сегодня урок закончен.

Маркин подозвал официанта, рассчитался, и мы вышли на улицу. Дождь все так же моросил, но я не обращала на него внимания. Я думала.

Леха усадил меня в свою «Мазду» (очень низкая и неудобная посадка, особенно для женщины в узкой юбке и на каблуках) и повез домой. Всю дорогу я молчала. Мысли прыгали, сталкивались и пытались опередить одна другую.

– Машка, ты в порядке?

Оказывается, мы уже приехали и стояли у моего подъезда.

– Не совсем. У меня переполнение оперативной памяти.

Он посмеялся, потом помог выбраться из машины и пожелал мне спокойной ночи.

Издевается!

…

На следующий день позвонил Игорь. Мишка что-то читал в своей комнате. Я мыла посуду на кухне.

– Привет!

– Привет!

– Как дела?

– Все нормально.

– У Потапыча через неделю День рождения. Я хотел с тобой посоветоваться насчет подарка.

Милый мой, ну как же тебе объяснить, что не подарки нужны твоему сыну, а ты сам!

– Алло! Марина, ты меня слушаешь?

– Да-да, слушаю. Я уже думала про подарок и даже, кажется, придумала, что ему подарить.

– И что же?

– Телескоп.

– Ты шутишь? Или серьезно?

Еще как серьезно. Я вытерла о халат вспотевшие ладони, набрала в легкие побольше воздуха и нырнула с головой:

– Послушай, Игорь, я давно хотела тебе сказать, что подарки – это, конечно, замечательно. И Мишка всегда им радуется. Но, видишь ли… – слова подбирались с трудом. – Он так быстро растет, а вы так редко видитесь и совсем не общаетесь. Спасибо тебе, конечно, за все, что ты для него делаешь, но только ему не это нужно.

Он слушал меня, не перебивая.

– Ты пойми, он скоро вырастет и перестанет нуждаться в родителях. Но сейчас еще есть время, еще не поздно. Ты нужен ему, да и он тебе тоже, хоть ты, может, и не признаешься себе в этом. Ему нужно с тобой общаться, советоваться по каким-то вопросам, в которых я как женщина могу и не разбираться. Да просто знать твое мнение обо всем! Пожалуйста, не отвергай его, не держи на расстоянии. Иначе может так случиться, что однажды ты захочешь, чтобы он был рядом, а он не придет. Ты будешь ему безразличен, потому что он был безразличен тебе.

Игорь долго молчал. Я слушала его дыхание. Потом он хрипло сказал: «До свидания. Я тебе перезвоню», и повесил трубку. Я выключила телефон и расплакалась.

Плакала я хоть и без надрыва, но долго. Словно кто-то повернул невидимый кран, и из меня полилось накопленное за последние годы. Потом слезы кончились, я пошла в ванную умыться, затем налила себе чаю и села за стол. В голове почему-то вертелось «Печаль моя светла».

Ну что ж, я это сделала. Я попробовала изменить обстоятельства. Не знаю, получится у меня что-нибудь или нет, но, по крайней мере, я попыталась. И каков бы ни был результат, я приму его.

Я очень люблю тебя, сын. И мне будет по-прежнему невыразимо жалко, если твой глупый отец так и не поймет, от чего отказывается. Но это больше не будет делать меня несчастной. Потому что я так решила.

С утра всю контору лихорадило – ходили упорные слухи о повышении зарплаты. Вообще-то эти слухи ходили давно, но сегодня по всем комнатам пронеслась весть, что зарплату, наконец, и в самом деле повысят, причем уже с этого месяца.

Лариса все время куда-то выходила и возвращалась с загадочным видом. Девчонки пытали ее, но она упорно молчала, отказываясь сообщать какие-либо подробности.

– Слушай, я не понимаю, как ты можешь работать!

Светка кинула в меня скомканным черновиком.

– А что мне еще делать? – я с трудом оторвалась от монитора.

– Ну, хотя бы на разведку сходила в бухгалтерию. Может, что узнаешь…

– Ну конечно, так мне там все и рассказали. Сиди и жди. Одно из двух: или повысят, или не повысят. Рано или поздно все узнаем.

– Ну, ты железная!

Ничего подобного. Разумеется, меня тоже волновало, повысят ли мне зарплату и насколько. Но, во-первых, мне действительно некогда было об этом думать – я писала хитроумную обработку справочника номенклатуры для одной торговой фирмы. А во-вторых, я сознательно не буду мучиться из-за такой ерунды на фоне мировой революции, как зарплата – не зря же великий вождь и учитель товарищ Ким Ир Сен (читай – Алексей Маркин) поделился со мной крупицей своей мудрости.

Я действительно изменилась. Не внешне, конечно. Хотя и старалась каждый день пользоваться косметикой и пореже надевать свой любимый свитер. Я действительно сделалась спокойней и уверенней в себе. Меня стало сложнее выбить из колеи, а если такое и случалось, я стала быстрее приходить в себя.

В выходные позвонила мама и в очередной раз начала жаловаться на Макса и Наташку – они решили купить диван, не посоветовавшись с ней.

– Послушай, – сказала я. – Ты что, хочешь их развести? Тебе мало одной разведенной дочери?

– Как ты можешь такое говорить! – мама чуть дар речи не потеряла. – Как тебе вообще такое могло придти в голову!

– В таком случае оставь их в покое. Наташка давным-давно выросла, и она уже не твоя маленькая несмышленая девочка, она уже сама мать.

– Я же им добра желаю!

– Мамуля, они справятся без тебя. Если им понадобится твоя помощь – можешь не сомневаться, они ее попросят.

– Но мне кажется, ей иногда бывает так трудно!

– Конечно, бывает. А кому не бывает? Но знаешь, Максим – умный, добрый и порядочный человек. И самое главное – он любит Наташку, а она любит его. У них хорошая семья, они будут жить долго и счастливо, если мы не будем им мешать.

– Я им м-мешаю? – она настолько растерялась, что даже стала слегка заикаться.

– Не обижайся, но иногда – да.

Через час позвонила Наташка:

– Не могу удержаться, чтобы не поделиться с тобой! Представляешь, мама сказала, что не поедет с нами покупать диван! Это не иначе как чудо, учитывая, что она пытала нас с Максом этим диваном целую неделю! Ты не знаешь, что это с ней?

Конечно, я знала, но ничего не сказала.

…

– Ну, и что у нас стряслось на этот раз? Надеюсь, никто не умер?

Мы с Маркиным сидели в столовой. Он с аппетитом поглощал свой обед, а мне кусок не шел в горло. Мне хотелось плакать.

Вчера в конце рабочего дня долгожданное событие, наконец, произошло: народ начали по одному вызывать к Горгоне для росписи в приказе о повышении зарплаты. Первой позвали Ларису, потом Таню, потом Свету. Я ждала до последнего, но рабочий день закончился, а меня так и не вызвали.

Сначала я, было, расстроилась. Но потом взяла себя в руки и решила не делать поспешных выводов. В конце концов, утро вечера мудренее. На следующий день девчонки прятали глаза, как будто они были передо мной в чем-то виноваты. Меня никто никуда не вызывал, а я изображала, что мне это безразлично. Наконец, перед обедом Лариса сходила в бухгалтерию и выяснила, что на меня приказа никто и не делал. Вот так.

Девочки уговаривали меня не расстраиваться и звали с собой в кафе, но я не пошла с ними, сказав, что у меня срочная работа.

С Лехой такой номер не прошел. Он буквально вытащил меня из-за стола и повел в столовую. Я рассказала ему обо всем и теперь сидела, ожидая сочувствия.

– А с чего ты решила, что тебе должны повысить зарплату?

Это было так неожиданно, что у меня высохли слезы.

– Но ведь всем, кроме меня, повысили! Чем же я хуже других?

– Конечно, ты ничем не хуже других, хоть это и не основание для повышения зарплаты. Говорю, как руководитель.

Он допил сок и, откинувшись на стуле, забарабанил пальцами по столу.

– Ладно, чувствую – пришло время для урока номер два. Давай, жуй и слушай.

Я послушно взяла вилку и подцепила кусок помидора в салате.

– Ну, во-первых, почему ты решила, что зарплату повысили абсолютно всем, кроме тебя? Ты что, видела все приказы? Или, может быть, ты получила полную информацию в бухгалтерии? Или, наконец, опросила всех сотрудников во всех отделах?

Я покачала головой.

– Понятно. Идем дальше. Я достаточно хорошо знаю Петровича и, честно говоря, не могу себе представить, чтобы он сознательно принял решение повысить зарплату всем кроме тебя. В конце концов, ты действительно ничем не хуже других. Но даже если это и так, моя дорогая, запомни очень важную вещь: на этой планете тебе никто ничего не должен. И события вовсе не обязаны развиваться по сценарию, написанному тобой.

Я не понимала, куда он клонит.

– Так мне что же – никогда ни на что не рассчитывать?

– Ничего подобного. Голова тебе как раз на то и дана, чтобы просчитывать варианты и определять для себя оптимальный. Просто ты не должна зависеть от конечного результата. Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Ну и нерпа ты глупая! Ладно, зайдем с другой стороны. Знаешь ли ты, Петрова, в чем основная причина страданий человека? В несбывшихся ожиданиях. Ты ждешь, что события будут развиваться так-то и так-то, а когда этого не происходит – чувствуешь боль. Правильно? Отсюда вывод: не имей ожиданий. Имей предпочтения. Четко представляй, чего бы тебе хотелось, но не ставь свои эмоции, свои ощущения, свою жизнь, в конце концов, в зависимость от этого желания. Если какое-то событие, желательное для тебя, произойдет – ты порадуешься. Но если оно не произойдет – это не причинит тебе боли, потому что ты допускала такую возможность и была к ней готова. Теперь понятно?

– Теперь понятно.

– Вот и славно.

– Только мне это не нравится.

– А кто здесь спрашивает твоего мнения?

– Что же мне теперь делать?

– А каков был мудрый совет номер один?

– Если не можешь изменить обстоятельства – меняй свое отношение к ним.

– Молодец. Ты только что ответила на свой вопрос.

Наверно, в это сложно поверить, но я на самом деле успокоилась. И вернувшись на работу, не стала узнавать, действительно ли я оказалась единственной в конторе, кому не повысили зарплату.

Можно ли изменить обстоятельства? Наверное, можно. Правда, для этого придется поговорить с шефом.

Примерно час я набиралась храбрости для предстоящего разговора, но разговор не состоялся – директор был где-то в городской администрации. Ну, и ладно. Может, оно и к лучшему. Завтра я буду еще спокойней и уверенней в себе.

…

За прошедшую ночь я действительно еще больше успокоилась, но храбрее все же не стала. По дороге на работу я говорила себе, что как только приду – сразу пойду к директору. Почему-то вчера у меня это легче получилось. Сегодня же все было по-другому.

Я уже два часа сверлила взглядом телефон, заставляя себя снять трубку, позвонить в приемную и спросить, у себя ли шеф. Мы с девочками уже выпили кофе, обсудив все, что можно, не касаясь последних событий. Ларису куда-то вызвали, а я продолжала мучиться.

Антон Павлович говорил, что раба нужно выдавливать из себя по капельке. Я только недавно начала этим заниматься, так что выдавилось совсем немного. Оставшаяся часть трусливо пряталась и не желала бунтовать.

Зазвонил телефон по внутренней линии. Я подняла трубку.

– Марина Александровна? Зайдите ко мне, пожалуйста.

Это был директор. Вот сейчас все и выяснится. Надеюсь только, что он вызвал меня не для того, чтобы уволить.

В дверях его кабинета я столкнулась с Ларисой. Выходя, она ободряюще улыбнулась мне. Я улыбнулась ей в ответ, вошла и закрыла за собой дверь.

– Проходите и присаживайтесь, пожалуйста.

Я села за стол для переговоров. Шеф некоторое время походил по кабинету, а потом уселся напротив меня.

Мы нечасто с ним виделись, и у меня до сих пор не было возможности хорошенько его разглядеть. Он выглядел усталым. Под глазами мешки. И спортом ему бы не мешало заниматься. Для своих лет он был слишком грузным и сильно сутулился.

Вообще-то я знала, что он добрый, не укусит меня и не побьет. Поэтому я его не боялась. Я боялась спросить у него про деньги. Почему-то мне было стыдно и неловко. Глупо, правда? Маркин наверняка поднял бы меня на смех. Я так и слышала его голос: «Нерпа глупая! Ничего не бойся!»

Виталий Петрович откашлялся и заговорил:

– Марина Александровна! В последнее время наша фирма достигла определенных результатов. У «Инфо-сервиса» хорошая репутация, круг наших клиентов постепенно расширяется, заказов становится все больше. Мы не должны останавливаться на достигнутом, если хотим оставаться конкурентоспособными.

Как будто годовой отчет зачитывает. Интересно, какое отношение это имеет ко мне? Неужели грядет сокращение штата, и начнут с меня?

– Ко мне обратилось с интересным предложением руководство ЗАО «ТехноСтрой». Вы, конечно, знаете эту организацию.

Конечно, я знала про «ТехноСтрой». Во-первых, в нашем городе про него все знают. Эта фирма владела сетью магазинов, торгующих строительными и отделочными материалами. Во-вторых, я их бухгалтерию перевела на 1С и сочинила для нее немало отчетов и обработок.

– Как я понял, в последнее время руководство фирмы испытывает трудности с получением оперативной информации. Программное обеспечение, которое отвечает за складской и торговый учет, несовершенно, позволяет вносить изменения задним числом, причем даже в закрытые месяцы, и, как следствие, не дает четкой и ясной картины происходящего. Им нужна программа, которая, во-первых, позволила бы навести порядок на всех этапах прохождения товара, начиная от заказа его у поставщика и заканчивая отгрузкой со склада покупателю. Во-вторых, необходимо чтобы вся информация в момент своего изменения сразу же находила отражение в данных бухгалтерского учета. Не раз в месяц, как сейчас, а ежеминутно. Это не простая задача. Для ее решения потребуется время и определенные усилия. Поэтому я подумываю создать новую группу, которая будет заниматься исключительно проектом «ТехноСтрой», и предлагаю возглавить эту группу Вам.

У меня перехватило дыхание. От неожиданности я так растерялась, что не знала, что сказать. А шеф тем временем продолжал:

– Вы выполнили для этой организации ряд заказов, и я получил хорошие отзывы о Вашей работе. Вы добросовестны, исполнительны, ответственны. Я посоветовался с Вашим непосредственным руководителем, и она подтвердила эту характеристику. Мне кажется, у Вас получится. Что скажете?

Бог ты мой! Вот это я пришла поговорить о зарплате! «От радости в зобу дыханье сперло», и я попыталась собраться с мыслями:

– Это очень неожиданное предложение, Виталий Петрович. Могу сказать, что мне тоже понравилось работать с «ТехноСтроем». Там толковые и грамотные специалисты. По крайней мере, в бухгалтерии. Им на самом деле давным-давно нужна новая программа. И это действительно работа для целой группы. Только тут я должна честно предупредить, что никогда не была руководителем.

– Я знаю, – ответил шеф. – Но, во-первых, все когда-нибудь случается в первый раз. А во-вторых, здесь нет ничего сложного. Просто нужно быть терпеливым, упорным и неконфликтным. У Вас все это есть. Вы сами после переговоров с представителями «ТехноСтроя» определите объем работ, сроки и количество человек, необходимое для выполнения проекта. А потом мы решим, достаточно ли у нас персонала, и все что нужно – это произвести перегруппировку сил, или же нам потребуется взять одного – двух человек со стороны. Хочу сразу сказать, что работы предстоит очень много, сроки будут жесткими. И начать нужно, что называется, вчера. Вас это не пугает?

Пугает? Меня?! Да я уже ничего не боюсь! Мне казалось, у меня растут крылья, и хотелось вскочить, побежать и начать немедленно что-то делать.

– Не пугает. Я согласна.

– Замечательно. Я знал, что Вы не из пугливых. Вообще-то, я планировал поговорить с Вами еще пару дней назад, но, к сожалению, меня внезапно вызвали в администрацию, и мне никак не удавалось выкроить для Вас время, – он словно оправдывался передо мной. Милый! – Насколько я знаю, Вы почти закончили работу для книжников. Так?

– Да. Мне осталось доработать один отчет. Это займет еще день, максимум два.

– Отлично. В таком случае, передавайте свои проекты, кроме «Книжного мира», Ларисе Ивановне. Она решит, кому их поручить. Затем договаривайтесь о встрече с «ТехноСтроем» – и вперед!

…

Девочки уже все знали. Визг в комнате стоял такой, что на шум сбежался народ из соседних кабинетов. Меня обнимали, поздравляли и требовали немедленно отметить это дело.

– Маринка! Ур-ра!! – Светка скакала по комнате, размахивая руками, и, похоже, радовалась больше меня.

Время шло к обеду, мы быстренько собрались и пошли в кафе. Девчонки все выпытывали подробности нашего с шефом разговора, а я толком ничего не могла объяснить. Я еще не совсем пришла в себя, и мне ужасно хотелось поделиться с Лехой.

– Знаешь, – сказала Лариса, – Когда директор объяснил мне, зачем он меня вызвал, я в глубине души испытала что-то, очень похожее на зависть, хотя и обрадовалась за тебя. Правда! Но когда я осознала, какой титанический труд тебе предстоит, я поняла, что ни капельки не завидую. Скажи, неужели тебе совсем не страшно?

– Честно? Еще как страшно.

Эйфория проходила, а вместе с ней и ощущение собственного всесилия.

– Да перестань ты ее пугать! Все у нее получится! Она же умница, – Танюшка обняла меня за плечи и прижала к себе.

– Я не пугаю. Я переживаю за нее, – объяснила Лариса, – Просто ей предстоит столько всего сделать!

– Вот-вот! – влезла Светка. – И я говорю: работы будет навалом, и начать надо с чего? С гардероба! Ты теперь начальник и должна выглядеть соответствующе. Я надеюсь, что больше никогда тебя не увижу в том ужасном свитере.

– Да я уже лет сто, как его не надевала! – попыталась оправдаться я.

– И правильно. И не вздумай на переговоры с «ТехноСтроем» явиться в джинсах, – добавила Танюшка.

– Слушайте, девочки! – завопила вдруг Светка, и народ вокруг нас начал нервничать. – У меня гениальная идея! А давайте пойдем в какой-нибудь бутик и сменим Маринке гардероб. Полностью!

– Ага. Передача «Снимите это немедленно!» на выезде, – съехидничала я, но девочки восприняли идею на «ура».

Они всерьез принялись обсуждать, куда нам лучше пойти и с чего начать. Пришлось вмешаться.

– Стоп, мои дорогие. Спасибо, конечно, за заботу, но у меня в настоящее время другие проблемы. У сына День рождения в субботу. Сначала придут его друзья, потом родственники. Так что, сами понимаете, мне сейчас совсем не до кофточек.

– Ладно, – согласилась Светка. – Но пообещай, что с ближайшей получки мы все вместе пойдем и что-нибудь тебе купим!

Пришлось пообещать, и остаток обеда прошел относительно спокойно и в полном согласии.

…

Вторую половину дня поработать не удалось. К нам все время кто-то заходил с поздравлениями и расспросами. Я и не знала, что ко мне здесь так хорошо относятся! Прагматичная Светка несколько остудила мой пыл, предположив, что это ко мне как к будущему начальнику подлизываются – может, я возьму кого-нибудь в свою группу.

Честно говоря, я об этом даже и не думала. Я еще не до конца поверила, что не сплю, и что все это происходит со мной на самом деле.

До конца рабочего дня оставалось совсем немного времени, когда зазвонил городской телефон.

– Мариша, это тебя, – сказала Лариса и перевела звонок на мой аппарат.

– Мама, мама!

Миша задыхался, и я до смерти испугалась.

– Господи, сынок, что случилось? Тебе плохо?

Девчонки враз замолчали и уставились на меня.

– Мама, позвонил папа и предложил мне пойти с ним в воскресенье в планетарий!

О, Боже! У меня перехватило горло. Я не могла сказать ни слова.

– Мама, ты меня слышишь?

– Слышу, милый! Я так рада. Скоро приду домой, и ты мне все-все расскажешь.

Я положила трубку, совершенно без сил.

– Все нормально? У тебя все хорошо? – осторожно спросила Танюша.

Хорошо? Слишком много счастья для одного дня! Я не выдержала и разревелась.

Девочки засуетились вокруг меня, ничего не понимая. Кто-то побежал за водой.

– Ну, здрасьте! Я думал, тут празднуют, а тут какая-то скорбь вселенская! Где платок?

Я покачала головой.

– Нерпа, – изрек Маркин и полез в карман за своим платком. – Ну? Что случилось? Петрович передумал?

Я снова покачала головой. Хотела что-то сказать, но не смогла.

– Так, высморкайся и сделай три глубоких вдоха.

Сделав, как мне было велено, я снова попыталась заговорить, и со второй попытки у меня получилось:

– И-игорь… и-идет… с М-мишкой… в п-планетарий.

– Ясно. Девочки, все в порядке, это она от радости, – разъяснил ситуацию Леха. – Так, подруга, собирайся, я тебя домой отвезу. В таком состоянии одной по улице ходить нельзя.

Общими усилиями меня одели, обули и выставили за дверь.

В машине я почти успокоилась и спросила у Лехи:

– Как ты узнал о моем назначении?

– Да кто-то из ваших рассказал в курилке кому-то из наших, – он немного помолчал. – Я очень рад за тебя.

– Ты думаешь, я справлюсь? – мне так была нужна его поддержка.

Он усмехнулся:

– Моя дорогая, Господь не дает ноши, которая нам не по силам. Конечно, справишься, даже не сомневайся. Вот только костюмчик сменим.

– Да что вы все – сговорились, что ли?! Дался вам мой костюм!

Я уже оправилась настолько, что была в состоянии огрызаться.

– Ну вот! – рассмеялся Леха. – Узнаю боевую подругу!

«Мазда» остановилась у моего подъезда.

– Все, мадам начальник, приехали. Вытряхивайся!

Сказать, что жизнь налаживалась – значит, ничего не сказать. Мама прекратила попытки управлять мной и перестала доставать Наташку с Максом. Они купили не только диван, но и новый телевизор. Катюшка ходила на танцы, все были счастливы.

Игорь встречался с сыном каждую неделю, и, похоже, ему это начинало нравиться. Боже ж ты мой, да и как это могло не нравиться! Мишка был такой забавный, такой ласковый – как щенок. И умный до невозможности. Мы все-таки подарили ему телескоп. Надо было видеть счастье в его глазах! С того дня я узнала практически все о строении Вселенной и нашей Галактики.

На работе все складывалось тоже просто замечательно. Теперь не мне говорили, а у меня спрашивали, что делать. Это было совершенно особое ощущение – самой принимать решения! Мне так нравилось то, чем я занималась, что приходилось буквально выгонять себя из-за стола: так жалко было прерываться на ночь и тем более на выходные!

В «Техно-Строе» был свой программист, Антон. На все руки мастер – и по железу, и по сетям. Что называется, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Светлая голова, но его одного не хватало на то, чтобы и старое сопровождать, и новое разрабатывать. Поэтому мы с ним встретились, поговорили и решили, что Антон будет постановщиком задачи и генератором идей, а я – конструктором базы данных.

Нам требовались еще два программиста. Специалистов по Java и XML у нас в конторе не было, поэтому Горгона привела своего племянника, а тот прихватил с собой дружка. Я их как увидела, так сразу и полюбила.

Дело было в пятницу. Пятница – особый день. Это день, когда трудовая неделя близится к концу, и скоро можно будет расслабиться. В этот день нет ни клиентов, ни заказчиков, и поэтому дресс-код ослаблен. Именно по пятницам я позволяла себе надеть свой любимый свитер – просторный и удобный, как домашний халат. Поэтому когда предо мной предстали мои будущие соратники, я сразу почувствовала родство душ.

Оба были в одинаковых бесформенных толстовках и широких штанах с огромными накладными карманами. С одинаковыми короткими стрижками ежиком они казались братьями, до того были похожи. Юные дарования звались Дима́н и Вито́с (Дима и Витя соответственно).

Энергии и жажды деятельности у них было хоть отбавляй, а уверенности в собственной гениальности и непогрешимости – еще больше. Так что значительную часть своего рабочего времени я теперь тратила на то, что растаскивала их по разным углам ринга. Приходилось постоянно помнить о том, что сказал директор – быть терпеливой, упорной и неконфликтной.

…

Все произошло так стремительно, что я никак не могла понять: то ли это последние замечательные события изменили меня, то ли сначала я сама изменилась, и, как следствие, все вокруг меня изменилось тоже. У меня все получалось, я была спокойна и уверена в себе, и казалось, что мне большего и не надо.

Правда, иногда меня посещали мысли, что для полного счастья мне все же чего-то не хватает. Вернее, кого-то. А вот кого – я не знала. И хотя такие мысли приходили ко мне не часто, а если и приходили, то я их быстренько прогоняла, все же порой мне делалось тоскливо.

Я старалась применять правила номер один и номер два. Но одиночество – штука горькая. И как бы спокойно я к нему не относилась, слаще почему-то не становилось.

Мне очень хотелось поговорить на эту тему с Лехой, но все как-то не получалось: мы редко виделись, а если и встречались, то у нас находились другие темы для беседы. Иногда я уже почти осмеливалась начать важный разговор, но в последний момент все же тушевалась.

Сегодня я съела свой обед быстрее него и теперь цедила компот, набираясь мужества. Маркин с интересом наблюдал за мной, но ни о чем не спрашивал. Наконец, он закончил трапезу и, сложив руки перед собой в своей излюбленной манере, уставился на меня:

– Ну?

– Что, ну?

– Хватит тянуть время. Обеденный перерыв почти закончился. Давай, начинай.

– Чего начинать?

Я трусила ужасно.

– Машка, не буди во мне зверя! Я же вижу – ты сидишь и мучаешься. Хочешь о чем-то спросить и боишься. Давай, валяй.

Интересно, я для него что – открытая книга? Неужели меня насквозь видно? Я поглубже вдохнула и решилась.

– Ну, ладно. Я действительно хотела с тобой поговорить, только не знаю, с чего начать.

– Начни с начала.

Я растерялась. Начало. Интересно, где это?

– Хорошо. Попробую. Начну с начала. Точнее, с нашего первого разговора – тогда в августе, перед твоим отпуском. Помнишь? Ну, так вот. С того момента в моей жизни все круто изменилось. Правда! А главное, я чувствую, что изменилась сама. И все это благодаря тебе.

Он поморщился – типа, не надо комплиментов! – но видно было и без телескопа, что ему приятно такое слышать. А я продолжала:

– Я не знаю, что тебе довелось испытать, чтобы понять все это…

Тут он как-то напрягся. Черты его лица словно окаменели.

– Скорее всего, ты много читал, много думал. Наверно, тебе тоже нелегко пришлось…

– Машка, о чем ты хотела меня спросить?

Я оторвала свой взгляд от стакана и посмотрела ему прямо в глаза. Очень сложно произнести такое.

– В моей жизни сейчас все хорошо: и семья, и работа. Я теперь сама себе хозяйка. Но, видишь ли… Я стала другой, но не стала счастливей. Почему?

Я смотрела на него, он смотрел на меня. Оба молчали. Мы никогда не молчали так долго. Похоже, он не знал, что сказать.

– Н-да… – изрек, наконец, Маркин. – А вот это, подруга, самое сложное. И боюсь, то, что ты сейчас услышишь, тебе не понравится.

– Ничего, ты попробуй.

Надеюсь, самое страшное уже позади.

– Ну, хорошо. Я попробую, – он помолчал пару секунд, подбирая слова. – Если я правильно понял, тебя интересует, почему в твоей жизни до сих пор нет человека, который сделал бы тебя, наконец, счастливой. Верно?

Будем мужественными до конца.

– Верно.

– Ну, так приготовься услышать пренеприятнейшее известие: тебя никто не сделает счастливой.

Как будто огласили приговор.

– На самом деле, человеку для счастья никого и ничего не нужно. Потому что счастье – это всего лишь состояние души. Это не результат какого-то процесса, это сам процесс. Тот, кто ищет денег, потому что ему нужна уверенность в себе или завтрашнем дне, рано или поздно получит деньги, но никогда не получит уверенности. Тот, кто перебирает партнеров в поисках счастья, будет иметь много партнеров, но не найдет счастья. Не потому что плохо ищет, а потому что ищет не там. Он ищет снаружи, а надо искать внутри себя.

– Как же так? Я всегда думала, что счастье – это когда двое…

– Распространенное заблуждение. Обычно человек полагает, что вот сейчас появится кто-то, и этот кто-то сделает его счастливым. На самом деле все с точностью до наоборот: стань счастливым – и тогда появится кто-то.

Это не укладывалось у меня в голове.

– И все же я не понимаю…

– И не поймешь. Это невозможно понять. Это надо принять.

Я отказывалась.

– Машка, ну как тебе объяснить?! Козьму Пруткова читала? Если хочешь быть счастливым – будь им. Это и есть правило номер три.

Козьму Пруткова я читала и эту фразу помнила. Правда, всегда думала, что это так – шутка, игра слов.

– Вот так просто?

– Я же сказал, что это самое сложное.

Если честно – я была убита. Все это отдавало безнадежностью.

– Ну, и как это работает?

– Как работает? Начни с себя, и все придет. Знаешь такую поговорку: что посеешь, то и пожнешь?

– И что?

– Думай, Петрова.

Я задумалась. Поговорка была древняя, знакомая с детства. Впрочем, как и фраза «Обращайтесь с людьми так, как хотите, чтобы они с вами обращались». Мы часто используем в своей жизни слова, не особо задумываясь над их смыслом. Но иногда какая-то мысль, затасканная до дыр, вдруг встает перед тобой во всей своей первозданной чистоте, свободная от полутонов и искажений, и становится непонятно: как же ты всю жизнь слушал, но не слышал, смотрел, но не видел?

Если хочешь быть счастливым – будь им. Начни с себя, и все придет. Если я хочу пожать любовь, я сначала должна ее посеять. Если я хочу, чтобы меня любили, я должна научиться любить сама. А кого? Начни с себя. И вот сижу я, значит, одна-одинёшенька и люблю себя…

– Так что же мне теперь – сидеть и излучать счастье?

– Ну, почему же сидеть? Живи полноценной жизнью – встречайся с людьми, общайся.

– Где? На работе? Я же нигде, кроме работы не бываю!

– Так, я не понял! Я что – еще и твою личную жизнь устраивать должен?!

Он почти кричал. Я почти ревела.

– Нет, конечно, но мог бы и помочь!

– Ну, ты даешь, подруга! Я знал, что тебе палец в рот не клади – по локоть откусишь, но не предполагал, что ты настолько нахальна! И прекрати хныкать, меня этим не проймешь.

Я шмыгала носом, но держалась.

– О, Господи! – он воздел глаза к небу. – И за что мне такое испытание? Ну, хорошо, что я, по-твоему, должен сделать?

– Я не знаю.

– И я не знаю. Как придумаешь – так скажешь. А пока допивай компот, и пошли отсюда.

Я цедила компот и думала. На последнем глотке мне в голову пришла одна идея.

– Леша, – сказала осторожно. – Может, ты меня сводишь куда-нибудь? Выведешь, так сказать, в свет. А?

– Чего? – он не верил своим ушам. – Ты на что это намекаешь? Чтобы я тебя с кем-нибудь познакомил? Сводником поработал, что ли?

Я попыталась оскорбиться.

– Ну почему сразу сводником? И не надо меня ни с кем знакомить. Просто я на самом деле нигде не бываю. Дом – работа, дом – работа…

Я почувствовала, как слезы снова подступили к глазам. Так вдруг стало себя жалко!

– А кто тебе мешает? Кто мешает оторвать зад от стула и сходить в музей, в театр, на концерт, в ночной клуб, наконец? Молодая, здоровая, красивая…

– Да? Ты вправду так думаешь?

Мне сразу стало лучше.

– О, женщины! – Леха тяжко вздохнул. – Ладно, я подумаю, куда тебя сводить. И за что мне это?

…

Думал Леха неделю. Я уж, было, решила, что он про меня забыл. Но в четверг вечером он позвонил и сказал, что завтра в Доме Ученых открывается фотовыставка его друга, Андрея Авдеева.

– Пойдешь?

– Завтра? А во сколько?

– В семь. А что?

– Да завтра у Лариски День рождения. Мы хотели после работы посидеть немного, чисто символически.

– Ну, смотри. Мое дело – предложить, твое дело – отказаться. Только потом не говори…

– Нет-нет! Я пойду.

– Тогда до завтра!

И он повесил трубку.

Назавтра после работы мы, по сложившейся традиции, быстренько накрыли стол в комнате отдыха. Мне очень нравилось, как в «Инфо-сервисе» отмечали дни рождения сотрудников. От фирмы приобретался букет цветов. Народ сбрасывался по полтиннику, и, поскольку коллектив был большой, собранных денег хватало и на подарок, и на продукты с выпивкой. Таким образом, виновнику торжества не нужно было делать вообще ничего – даже стол за него накрывали другие. Вот это я понимаю – праздник!

За бортом температура опустилась до минус двадцати, а у нас становилось все жарче. Трудовая неделя наконец-то закончилась, и народ расслабился. Долго спорили, с чего начать: с шампанского, коньяка или водки. В итоге открыли все и уже все выпили. И даже сгоняли в магазин за добавкой.

Время шло к семи. Было шумно и весело. Ревела музыка. Лариску запоздравляли и зацеловали. Она сидела вся в цветах, раскрасневшаяся и счастливая. Мне тоже было хорошо – рюмка коньяка на голодный желудок сделала свое дело, и я чувствовала себя легко и свободно.

Честно говоря, мне не хотелось идти ни на какую выставку. Но поскольку я сама напросилась – отказаться было невозможно. Леха не простит. Он позвонил после обеда и сказал, что не сможет отвезти меня к Дому Ученых: у него была какая-то важная встреча. Поэтому мы договорились встретиться прямо на месте.

Делать нечего, приходилось отчаливать. Я не помню в который раз поцеловала именинницу, распрощалась с остающимися и поехала на выставку.

На стоянке возле Дома Ученых Лехиной «Мазды» еще не было. Я не собиралась мерзнуть на улице, поджидая его, поэтому пошла внутрь.

Складывалось впечатление, что фотовыставка была значительным событием – народу собралось множество, от молодежи студенческого вида до солидных дяденек и тетенек. Были и представители прессы. На само открытие я, похоже, опоздала, так как телевизионщики уже собирали свою аппаратуру. Но остальная публика и не думала расходиться. В руках у многих были бокалы. Я поискала глазами стол, но не увидела его. Не то чтобы мне хотелось выпить, просто было интересно, где это они взяли шампанское.

Люди разбрелись по залу и разглядывали фотографии, обмениваясь впечатлениями. В нескольких метрах от меня собралась веселая компания, состоявшая преимущественно из бородатых и усатых мужиков. Они громко смеялись, и почему-то их лица казались мне смутно знакомыми.

А потом меня осенило. Это же были ребята из Лехиной компании! Я видела их в его фотоальбоме. Ну, точно! Вот и викинг. Ух, какой красавец! Великолепный экземпляр. Неудивительно, что с боков к нему прижались две девицы. Брюнетистые, хищного вида – вылитые пантеры. Н-да. Такого, конечно, надо охранять.

Маркин все не появлялся. Я еще немножко постояла сироткой, а потом пошла по залу, разглядывая огромные снимки, висящие на стенах. Чего зря время терять?

Экспозиция делилась на три части. В первой, самой обширной, были фотографии из разных путешествий. Очень красивые, очень яркие, очень цветные – горы, море, солнце. Мужественные и сильные люди, борющиеся со стихией. Потрясающая природа, сказочные виды. Меня это не очень тронуло, поскольку такие фотографии теперь есть в каждом глянцевом журнале. К тому же, я уже видела нечто подобное у Лехи в альбоме. Ну, может, у него были и не такие профессиональные снимки, но в принципе все то же самое.

Второй раздел задержал меня надолго. Я никогда не видела ничего подобного: огромные черно-белые фотографии, нечеткие, даже как будто специально размытые. Голое дерево с последним, еще не оторвавшимся листом. Мокрая скамейка, на которой кто-то забыл газету. Фонарный столб со старыми и никому не нужными объявлениями. Пронзительные работы, вызывающие какое-то щемящее чувство. У меня комок встал в горле. Это был мир глазами одинокого человека. Как же не похожи эти работы на предыдущие, словно их делали два разных автора!

Самое интересное, что, похоже, никто не воспринимал фотографии в этой части экспозиции так, как я. Люди утыкались в снимки носами, пытаясь разглядеть мельчайшие детали, обсуждали светотень и перспективу и не видели очевидного. Может, я выпила слишком много коньяка?

В третьей части выставки были фотопортреты. Нет, это не были официальные портреты наподобие снимков на доску почета. Мужчины и женщины не позировали специально, а скорее были застигнуты врасплох за своими занятиями. А некоторые, видимо, даже и не подозревали, что их фотографируют.

Вот высокий седой старик, с виду профессор, курит у окна. На нем белый халат, заляпанный чем-то красным, наверно, кровью. Взгляд у старика до того отстраненный, что становится жутко. Может быть, это хирург. Надеюсь, у него там никто не умер во время операции.

А вот какая-то женщина высаживает цветы на клумбу. У нее на лице такая любовь к этим крошечным росточкам! Мне кажется, я чувствую нежность, с которой она своими осторожными руками приминает землю вокруг хрупких стебельков.

Что-то я расчувствовалась сегодня!

– Вам нравится?

Боковым зрением я вижу, что викинг в сопровождении пантер совершает обход территории. Мне кажется, я знаю, кто это. Это автор. На его красивом лице улыбка довольного жизнью человека. Наверно, он ходит по залу, как король, и осыпает милостью подданных, то есть посетителей. А теперь вот решил облагодетельствовать и меня.

– Нет, – отвечаю я, не раздумывая.

Он изменился в лице. Пантеры напряглись и оскалились.

– Нет? – он высвободил руки и подтолкнул своих спутниц вперед. – Киски мои, прогуляйтесь!

Ничего себе киски! Уходя, они оглядывались и шипели. Мне казалось, я вижу, как нервно подрагивают кончики их хвостов.

– Вы меня не так поняли, – поторопилась я объяснить. – Просто слово «нравится» здесь совершенно неуместно. Это про одежду можно сказать: нравится – не нравится, комфортно – некомфортно, надену – не надену. Но у искусства другое предназначение. Оно должно трогать за живое, будить воображение, давать пищу для размышлений.

Он смотрел на меня, чуть склонив голову набок, и с интересом ждал продолжения. Вблизи он был еще красивее. Как Домогаров в «Графине де Монсоро». Или как Джеймс Спейдер в «Белом дворце». Длинные до плеч светлые волосы, загорелое лицо, прозрачные глаза. Таким экземплярам не место среди обычных людей. Они должны находиться в музее, причем за стеклом, чтобы обычные люди могли ими любоваться, но не трогали их своими грязными руками.

Я почти забыла, что хотела сказать. Но тут он слегка пошевелился, и я очнулась.

– Ваша выставка слишком неоднородна по своему содержанию, поэтому к ней не применимы какие-то общие определения. Могу лишь сказать, что работы из первой и самой обширной части экспозиции меня не затронули. Я смотрю на них и вижу: да, красиво, сказочно красиво. Но я и так знала, что горы – великолепны, а море – прекрасно. Вы ничего нового мне про них не сказали.

– Любопытно, – хмыкнул он. – А что Вы думаете про мои портреты?

Сложный вопрос.

– Я как-то читала, что Леонардо в одном из своих трактатов дал следующее определение живописи. Не поручусь за дословность, но смысл таков: живопись – это вид изобразительного искусства, призванный открывать невидимое, спрятанное в тени видимых предметов. То есть она должна выявлять скрытый смысл вещей, людей, явлений. Фотография – это тоже вид изобразительного искусства, и каждый настоящий фотограф – обязательно художник. Я смотрю на Ваши работы, и, мне кажется, вижу этих людей такими, какими их еще никто не видел. Но именно такими они и являются на самом деле.

– Крайне любопытно. Осталось узнать Ваше мнение про мои черно-белые работы.

Он взял меня под руку и повел вглубь зала. Туда, где висели эти самые фотографии.

Я замялась.

– Вам вряд ли понравится то, что я скажу.

– Ну, знаете! Как Вы только что справедливо заметили, слово «нравится» здесь совершенно не уместно. Мне действительно нужно знать, что Вы думаете.

Ну, ладно. Сам напросился.

– Вы не смотрели фильм «Три дня кондора»? Мы с подружкой в студенчестве три раза на него ходили. Это старый американский фильм с Робертом Рэдфордом и Фэй Данауэй. Там есть сцена, когда он берет ее в заложники, и они идут к ней домой, потому что ему больше негде спрятаться. А у нее дома все стены увешаны фотографиями. И от них веет такой печалью и такой безысходностью, что перехватывает дыхание. И сразу становится понятно, как же она одинока и как несчастна.

Я замолчала, не зная, что еще ему сказать. Через минуту он откашлялся и спросил:

– Я что, произвожу впечатление одинокого и несчастного человека?

– Вовсе нет. Но Ваши работы Вас выдают.

Перед нами висел большой панорамный снимок сумеречного города. То ли вечер, то ли утро. Дождь. На улицах ни людей, ни машин.

Наконец, он с шумом выдохнул и повернулся ко мне.

– Знаете, это самый удивительный анализ моих работ, который мне приходилось слышать или читать. Вы критик?

Я покачала головой.

– Нет? Но имеете какое-нибудь отношение к искусству?

– Никакого.

– Вот как? А кто же вы по профессии, если не секрет?

– Я программист.

– Программист?! – Он переспросил меня таким тоном, словно я представилась летчиком-испытателем. – Послушайте, мы так увлеклись, что до сих пор не познакомились. Разрешите…

– Ага! Наконец-то я вас нашел.

А вот и Леха. Совсем не опоздал. Хорош друг, нечего сказать. Маркин с жаром пожал руку викингу.

– Вижу, вы уже познакомились?

Я затрясла головой.

– Как? Еще нет?! Авдеев, где твои манеры? Ну что ж, в таком случае позволь…

– Нет-нет! Дай я угадаю! Неужели это та самая Маша Петрова, о которой ты мне столько рассказывал?

Бесподобно. Я смотрела на Леху, а он смотрел в сторону. Не помню, чтобы когда-нибудь видела, как он краснел. Он вспыхнул мгновенно, как сухая трава, и стоял, полыхая. Душераздирающее зрелище. Я вздохнула и протянула викингу руку:

– Меня зовут Марина Потапова. И я очень рада познакомиться с Вами, Андрей Авдеев.

Я еще не успела насладиться видом пунцового Маркина, как меня ждало очередное потрясение: краснеющий викинг. О, этот краснел постепенно! Сначала сквозь загар проступили багровые пятна на щеках, потом покраснела шея, затем, видимо, пожар распространился по телу – он расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Какие они смешные! Как нашкодившие мальчишки. Я без всякого смущения разглядывала обоих, и мне было на редкость хорошо.

…

Утром у меня дико болела голова, и я с ужасом вспоминала прошлый вечер. Что я там наговорила? Чертов коньяк! Мне совершенно противопоказано пить. Ближе к обеду позвонил Леха:

– Привет, подруга! Как ты там? Жива?

– Жива. Только репа раскалывается.

– Слушай, я вчера не понял. Что это было?

Ну вот. Начинается.

– Ты про что?

– А про то, что вчера вечером, после того как я тебя отвез домой, я поехал к Авдею. Там все ребята собрались, отмечали выставку. И он мне такого про тебя наговорил – я ушам своим не верил. Машка, ты что – напилась?

Вот же позорище! Сегодня была моя очередь краснеть, и хорошо, что этого никто не видел.

– Ничего подобного! Я только немного выпила. Совсем чуть-чуть. Правда! У Лариски же был День рождения! – я чуть не стонала от стыда. – А что, все было так ужасно?

– Да нет, совсем наоборот! Он тебе такие дифирамбы пел! И какая ты умная, и как с тобой интересно, и что-то там про Леонардо. Интересно, когда ты успела все это ему наговорить? Я же задержался-то всего ничего!

Ну, что тут скажешь? В следующий раз не будешь задерживаться.

– Похоже, тебя одну без присмотра никуда нельзя отпускать.

Он что – подслушивает, о чем я думаю? Нужно сменить тему.

– Леша, а кто он такой вообще?

– Авдей? Мой близкий друг. А что?

– Да это я и так знаю. Где он работает: в журнале каком-нибудь или на телевидении?

– Вообще-то он медик. Глазной хирург, специалист по травме глаза. Кандидат наук, между прочим. Пишет докторскую. А фотография – это просто хобби, причем одно из многих. Ты не слышала, как он на гитаре играет.

Ни фига себе! Вот это викинг!

– Обалдеть можно. И как он все это успевает?

– Да, ему часто задают такой вопрос. На что он всегда отвечает: «Я просто занимаюсь только тем, что мне по-настоящему интересно». Тоже, кстати, информация к размышлению.

Да уж.

– Ну, все. Я его собрал. Он работает. Только я бы на твоем месте снес на нем все к чертовой матери, отформатировал диски и заново установил операционку. А то он забит под завязку всякой дрянью.

Называется: не было печали – купила баба порося.

Игорь решил сделать себе подарок на День рождения и приобрел ноутбук. А свой компьютер отдал нам с Мишкой. Честно говоря, не знаю, зачем он мне. Я и так на работе по восемь-десять часов пялюсь в экран. И совершенно не интересуюсь компьютерными игрушками.

С другой стороны, иногда мне все же не хватало рабочего времени, чтобы закончить какую-то мысль, или в долгий выходной хотелось опробовать новую идею на практике, а компа под рукой не было.

Кроме того, наверно, для Потапыча было бы интересно походить по всяким звездным сайтам. А еще можно было бы установить для него какую-нибудь здоровенную энциклопедию по Космосу.

Мишка сегодня был у моих родителей и ни о чем не знал. Потом сюрприз будет!

Игорь еще немного поковырялся в настройках, что-то почистил в системном реестре.

– Мне его выключить? Не будешь сейчас в нем копаться?

– Нет, мне надо щи доварить. Попозже.

– Ну, смотри. Тогда я пошел, а то меня дорогая, наверно, уже потеряла.

Он выключил компьютер и встал из-за стола.

В коридоре я, привалившись к косяку, наблюдала, как он одевается. Что-то он не сильно торопится к своей дорогой. Игорь тщательно завязал шнурки на ботинках, затем замотал шею шарфом. Надел дубленку и стал, не торопясь, застегивать пуговицы, поглядывая на меня в зеркало. Похоже было, что он тянет время. Интересно, зачем? Наконец, он собрался с духом и решился:

– Как ты смотришь, если я приглашу Мишку к себе в следующие выходные?

«Я смотрю на это с удовольствием», – ответила бы Надя из «Иронии судьбы».

– Замечательная идея. Он будет счастлив.

– Да? И ты совсем не против?

Игорь как-то сразу расслабился.

– Потапов, ты все-таки дурак.

– Правда?

Он не обиделся, а наоборот – заулыбался.

– Почему?

– Потому. Ты потерял уйму времени, а теперь спрашиваешь у меня разрешения наверстать упущенное. Не можно, а нужно.

– Отлично. Я его с дочкой познакомлю. Они подружатся, вот увидишь.

– Да она же еще совсем кроха!

– Ну и что? Это не важно.

Он надел шапку и повернулся ко мне:

– Все. Я пошел.

И продолжал стоять. Интересно, что еще?

– Знаешь, – сказал он неуверенно, – ты очень изменилась.

– Да? И в какую сторону?

Мне хотелось знать, что он думает.

– Я всегда считал, что ты слабая. И мучился от этого. Мне казалось, что ты без меня пропадешь. То есть, я и с тобой не мог быть, и без тебя мне было плохо. Как будто я тебя бросил. Предал, понимаешь?

– Успокойся. Ты меня не бросал и не предавал. Просто у нас с тобой не получилось, потому что я не та женщина, которая нужна тебе по-настоящему. А ты не тот мужчина, что нужен мне. Вот и все.

– А ты его нашла, своего мужчину?

Он спросил это очень ревнивым тоном, и я рассмеялась:

– Ты, кажется, шел к своей жене? Вот и иди, милый. Спасибо за все.

Я поцеловала его в щеку, выставила за дверь и пошла доваривать щи.

…

– Мама, а что я ему подарю на День рождения?

Потапыч так разволновался, что не мог уснуть.

Мы сидели в обнимку на его кровати, и я дышала ему в теплую макушку.

– Видишь ли, сынок. Твой папа – очень обеспеченный человек. И ничего такого, что можно купить за деньги, ему не нужно. У него и так все есть.

– Можно подарить ему астероид.

– Это как?

– Ну, зарегистрировать на его имя какой-нибудь астероид.

– Интересная мысль. Но, все же, для первого раза не стоит его так баловать. К тому же, у нас нет на это денег.

– Что же делать?

Он поднял на меня свои огромные глазищи.

– Что делать? Мне кажется, ему будет приятно, если ты сам что-нибудь для него сделаешь. Своими руками.

Миша задумался. Мы сидели в темноте. За окном мела метель, а у нас было тепло и уютно.

– Я нарисую ему картину. Космическую. Там будут звезды и туманности. И огромные скопления галактик. Будет красиво.

– Вот и замечательно. Отличная идея. Я знала, что ты обязательно что-нибудь придумаешь.

Он сразу успокоился, улегся на подушку и быстро уснул.

Я гладила его по голове и молилась за него.

…

Картина получилась удивительной. Я знала, что у меня способный сын, но не предполагала, что настолько.

На большом листе ватмана формата А3 Потапыч нарисовал все, что собирался. Там были и звезды, и скопления, и туманности. Очень красивые – белые, оранжевые, голубые. И на все это великолепие бесстрастно взирал огромный глаз. Как будто вселенский разум наблюдал за ходом мироздания. Не представляю, как сыну такое пришло в голову, но это было прекрасно.

Игорю картина тоже очень понравилась. Он позвонил мне на следующий же день и сказал, что Мишку надо срочно определять в художественную школу. Я спросила, как все прошло.

– Замечательно, – ответил Игорь. – Мне понравилось, как он держался – застенчиво, но не робко. Чувствовалось, что ему немного не по себе, но он сохранял достоинство. Кажется, моим девочкам он тоже понравился.

В интерпретации Потапыча это звучало так: тетя Ира была ничего, а Дашка ходила за ним хвостиком.

…

Декабрь пролетел незаметно.

На работе все кипело. Мои юные гении рыли под собой землю. Проект продвигался вперед семимильными шагами. Даже иногда приходилось притормаживать.

Конец года в любой организации – настоящий кошмар, и наша не была исключением. Но все же чувствовалось приближение праздников и длинных выходных. Народ жил предвкушением. Разговоры шли если не о работе, то исключительно о том, кто куда поедет и чем займется в каникулы.

Я никуда не собиралась. У меня в феврале отпуск. Вот тогда, может быть, и поеду куда-нибудь. Правда, я не представляла, куда можно поехать в знойном феврале. На лыжах я не каталась, в отличие от Маркина.

Леха собирался на каникулы в Горную Шорию. В той же самой дружной компании. Наверняка поедут и Костя Бобров, и Андрей Авдеев.

А я буду кормить кота. Взамен Леха обещал покопаться в моем домашнем компьютере. Я так лихо там что-то наустанавливала, что при загрузке вылетали какие-то ошибки, смысла которых я не понимала. Игорь посмотрел, но тоже ничего не понял и посоветовал обратиться к специалисту. Что я и сделала. Только специалисту все было некогда. А мне так хотелось к Новому году установить Мишке космическую энциклопедию. Я уже и диск купила.

…

Каждый год 28 декабря «Инфо-сервис» отмечал день фирмы, а заодно и Новый год. В каком-нибудь хорошем ресторане заказывался отдельный зал, и готовилась культурная программа. За шесть лет существования фирмы фантазия ее сотрудников поиссякла, и в этом году решили обойтись без конкурсов и концертов. Просто заранее, за два месяца, заказали огромный стол в «Шанхае» – самом роскошном ресторане города.

В такое пафосное место просто невозможно было придти в чем попало. Мне об этом прожужжали все уши. Светка постоянно напоминала, чтобы я не вздумала нарядиться в прошлогодний костюм. Кстати, очень хороший костюм. Я в нем теперь ходила на работу.

Смирившись с неизбежным, я решилась купить себе вечернее платье.

Это была очень сложная задача. Нет, я знала, где можно поискать то, что я хочу. Все-таки два года общения с Ларисой, Танюшкой и Светиком не прошли даром. Просто я терпеть не могу бесполезные покупки и одноразовые вещи. А в моем представлении вечернее платье и есть бесполезная покупка, деньги на ветер. Такую вещь надеваешь один-два раза, а потом она висит в шкафу, пугая моль. Поэтому мне хотелось купить что-то такое, что можно было бы надеть не только в ресторан на Новый год, но и просто на выход в люди. На фотовыставку, например.

Почему-то я решила, что одного дня мне хватит для решения поставленной задачи. О, наивная! Суббота уже заканчивалась, я устала как собака, мотаясь из одного салона в другой. Не представляю, как девчонки умудряются с ходу покупать себе вещи! Если я мерила то, что мне нравилось, то это сидело на мне мешком. Если же надевала то, что советовали продавцы, то выглядела вульгарно и вызывающе.

Я уже потеряла надежду и малодушно подумывала бросить эту затею и поехать домой. Но потом представила себе, что со мной сделают девчонки, и решила зайти еще в один, последний, магазин. Если и там нечего не найду – ну, что ж, по крайней мере, моя совесть будет чиста. Хотя на следующие выходные придется все начинать заново.

До закрытия оставалось чуть меньше получаса, и в магазине кроме продавцов никого не было. Стройная накрашенная блондинка, кучерявый парень и невысокая толстушка оглянулись, когда я вошла в зал, но не двинулись с места. Они стояли возле кассы и что-то со смехом обсуждали.

Я пошла вдоль рядов с плечиками, на которых висели платья и костюмы. Одежда здесь была дорогая и качественная. Если честно, мне уже ничего не надо было. Я просто тянула время.

– Вам помочь?

Полненькая девушка неслышно подошла ко мне и встала рядом. Тот, кто ходил по магазинам, наверняка знает, что продавцы бывают назойливые, а бывают неназойливые. Первым нужно непременно что-нибудь вам продать. А вторые хотят просто вам помочь. Эта девушка не была назойливой, и мне вдруг захотелось ей поплакаться.

– Ой, я уже не знаю. Я не думала, что это так трудно: купить себе что-нибудь.

– А что бы Вы хотели?

– Да в том-то и дело, что ничего особенного! Мне нужно платье или костюм, чтобы было не стыдно в ресторане. И в то же время я не хочу, чтобы оно потом висело в шкафу. Мне хотелось бы надевать его куда-нибудь еще и при этом не выглядеть попугаем.

– Все понятно, – сказала девушка. – Как раз для таких случаев есть один беспроигрышный вариант. Он называется «маленькое черное платье». Спасибо мадемуазель Шанель. Пройдите сюда, пожалуйста.

Она подвела меня к ряду, где висели «маленькие черные платья». Там были не только маленькие, не только черные и не только платья. Что-то было украшено блестками, что-то перьями. Сверкали стразы, переливался мех. Девушка протянула руку и решительно сняла с вешалки несколько платьев. Слава богу, практически без украшений.

– Пройдите, пожалуйста, в примерочную.

И она повела меня за собой. Я покорно пошла следом, ни на что особо не надеясь.

Девушка выбрала для меня три платья. Первое было трикотажное, с красивым вырезом, но уж слишком облегающее. Я почувствовала себя сарделькой с перевязками и без колебаний сняла его. А когда надела второе платье, поняла, что мои мучения закончились.

Оно было великолепным – из черного эластичного кружевного полотна – и сидело, как влитое. Я поняла, что значит вторая кожа. Подкладка телесного цвета создавала иллюзию прозрачности. Строгая длина до колена и отсутствие каких-либо украшений делали его обманчиво скромным. Платье было провокационным, но не вызывающим. И я себе в нем понравилась! Я была в нем королевой.

– Все, я его беру.

– А последнее не хотите примерить?

Чтобы сделать ей приятное, я надела третье платье, но это было уже не то. И она это тоже поняла.

– Но имейте в виду, что к такому платью нужны особые туфли.

Я испугалась.

– Что значит особые?

– Стильные изящные лодочки на высоком каблуке.

Расплачиваясь за покупку, я выспросила, где мне можно подобрать туфли.

– Зайдите в «Пассаж», – посоветовали девушки. – Там недавно было поступление итальянской обуви. Может, что и осталось.

Туфли я купила на следующий же день, и у меня оставалась ровно неделя, чтобы их разносить. Оказалось, что это очень сложно – ходить по дому на десятисантиметровых шпильках, да еще готовить в них ужин.

…

И вот наступило 28 декабря. В нынешнем году этот день выпал на воскресенье. Думали перенести праздник на субботу, но не стали – традиция есть традиция.

Игорь с утра забрал Потапыча и повел их с Дашкой на каток, поэтому я могла посвятить этот день себе, любимой. Я выспалась, выпила кофе, полежала в ванне, затем сделала себе прическу и вечерний макияж. Потом не спеша оделась, вызвала такси и поехала в «Шанхай».

В гардеробе Горгона встречала наших сотрудников. Мои девочки уже крутились перед зеркалом. Я сняла шубу, и народ ахнул.

– Марина… Да ты просто красавица! – против обыкновения прошептала, а не прокричала Светка.

Меня как куклу вертели во все стороны, заставляли поднимать и опускать руки. Восторг вызывало все: и платье, и туфли, и мамины старые серьги с хрустальными подвесками чешской фирмы «Яблонекс».

Пора уже было идти в зал, занимать места за столом. Горгона махала на нас руками, прогоняя прочь. Я посторонилась, давая дорогу вновь пришедшим, и спиной на кого-то наткнулась.

– Простите, пожалуйста, – сказали мы одновременно.

Я обернулась и увидела викинга. Он был неотразим: черный костюм, красная бабочка, светлые волосы волной зачесаны назад. Я улыбнулась и протянула ему руку:

– Здравствуйте, Андрей.

– Здравствуйте… Марина, – он помедлил лишь мгновение. – Вы сегодня прекрасней, чем обычно.

Ну, какая женщина устоит перед таким комплиментом! И не важно, что он видит меня второй раз в жизни и поэтому никак не может знать, как я выгляжу обычно. Девочки беззвучно смотрели на нас и не дышали.

– Спасибо, Вы же хороши как всегда.

Он усмехнулся.

– Благодарю и желаю приятно провести вечер.

Мы раскланялись, и он пошел в зал. Девочки потрясенно смотрели ему вслед. Лариса очнулась первой:

– Что это было? – спросила она шепотом.

– Маринка, кто это? Я и не знала, что такие бывают! – произнесла Танюшка.

Светка продолжала хранить молчание.

Я их понимала. Мне-то было проще – я же сначала увидела его на фотографиях, а уж потом живьем.

– Это, девочки, Андрей Авдеев, врач, фотограф и музыкант.

– Где ты его нашла? – наконец пришла в себя Светка. – Ты просто обязана нам все рассказать.

– Да тут нечего рассказывать, – попыталась отпереться я.

– Ну, конечно! Так я и поверила. Все, идем за стол. Мне срочно нужно выпить.

Она подхватила меня под руку и потащила в зал.

Мы пришли одними из последних. Зал уже был полон, и все столы заняты. В глубине стояла огромная елка. Переливались огнями гирлянды, пахло хвоей и праздником.

Я поискала глазами викинга. Он с небольшой исключительно мужской компанией занимал столик неподалеку от нашего. Андрей заметил меня, улыбнулся и помахал рукой. Я улыбнулась ему в ответ, но махать рукой не стала.

Шеф встал и взял бокал с шампанским. Горгона застучала вилкой по своему бокалу, призывая к тишине. Директор откашлялся и произнес речь, в которой поблагодарил нас за добросовестный труд, поздравил с Днем фирмы и с наступающим Новым годом, выразив надежду, что в новом году мы будем еще добросовестней. Все зашумели, закричали «Ура», «С Новым годом», и веселье началось.

Играла музыка, народ смеялся и танцевал. То здесь, то там слышались хлопки открываемых бутылок с шампанским и взрывы хлопушек.

Юные гении сидели напротив меня и с жаром обсуждали преимущества и недостатки WEB-сервера Resin по сравнению с Tomcat и остальными. Девочки ушли танцевать. Я осталась за столом, потихоньку сняла туфли и сидела, с наслаждением шевеля пальцами.

Сегодня я пила шампанское. От него у меня уже кружилась голова, и шумело в ушах. Наверно, лучше бы я пила коньяк.

Оркестр заиграл тему из «Крестного отца». Хрипло запел саксофон, и я стала ему тихонько подпевать.

– Вы позволите Вас пригласить?

Андрей стоял рядом и с улыбкой протягивал мне руку. Гении замолчали и злобно уставились на него, раздувая ноздри. Я поспешно засунула ноги в туфли, встала из-за стола, и он повел меня к танцующим парам.

От него так восхитительно пахло, что я еле удерживалась, чтобы не спросить, что это за божественный аромат. Он медленно вел меня по залу, я плыла в такт музыке, закрыв глаза и тихонько подпевая саксофону. Волшебные минуты. Я наслаждалась ими каждой клеточкой своего тела.

– Марина, я что – совсем Вам не нравлюсь?

От неожиданности я потеряла такт и чуть не наступила ему на ногу.

– Не нравитесь? Вы?! С чего Вы взяли?

– Я это чувствую. Мужчины всегда это чувствуют. Впрочем, как и женщины.

– Совсем наоборот – Вы мне нравитесь просто до неприличия.

Он рассмеялся. Музыка закончилась. Пары стали возвращаться к своим столикам.

– Хотите выпить?

– Не очень. Но выпью.

Он снова засмеялся и повел меня к бару. Может, я потенциальная алкоголичка?

– Что Вам заказать? – спросил меня Андрей.

– Не знаю. Не шампанское. И не коньяк.

Бармен смешал нам по коктейлю, кинул туда кубики льда и воткнул соломинки. Я поудобнее устроилась на высоком стуле и огляделась. Вдалеке Светка подавала мне непонятные знаки. Я улыбнулась ей и повернулась к Андрею:

– Знаете, когда я увидела Вас в первый раз, что называется, живьем…

Он вопросительно поднял брови, и я объяснила:

– До этого я видела Вас только на фотографиях в альбоме у Маркина. Так вот, когда я Вас увидела, то подумала, что Вас надо сдать в музей, как картину или статую.

– Я такой ветхий?

Глаза его смеялись.

– Нет. Вы такой красивый.

Коктейль был вкусный, и я сделала большой глоток.

– Вы не должны принадлежать какой-то одной женщине. Вы должны принадлежать народу, как искусство.

Похоже, я его веселю. Он снова заулыбался и тоже отпил из своего бокала.

– Да уж. Возбуждающая перспектива – смотреть, но не трогать. Знаете, Вы не перестаете меня удивлять. Тогда, на выставке, Вы меня испугали и заинтриговали.

– Чем?

Я глядела на него, потягивая коктейль через соломинку.

– Испугали своей проницательностью и тем, как точно и безжалостно провели диагностику. Я сам врач, но тогда впервые прочувствовал на своей шкуре, что означает фраза «под скальпелем хирурга». А заинтриговали, когда я понял, что Вы совсем не такая, какой мне Вас описывал Алексей. Я представлял себе этакое тихое создание, затюканное жизнью, которое говорит только «да» или «нет», причем «да» чаще, чем «нет»…

Ну, держись, Маркин!

– Поэтому был просто потрясен, когда обнаружилось, что умная, сильная женщина, стоящая передо мной – это и есть та самая Маша Петрова. Кстати, почему Маша и почему Петрова?

– Петрова – это моя девичья фамилия. А Маша, точнее Машка, – я пожала плечами, – так исторически сложилось. Маркин меня так с детства называет.

– Понятно, – Андрей замолчал и сделал глоток. – Мне потом и хотелось, и не хотелось увидеться с Вами еще раз.

– Почему?

– Почему хотелось? Или почему не хотелось?

– Почему хотелось – я поняла. Я умная и сильная. А почему не хотелось?

– По той же самой причине.

Вот как. Интересно.

– Я как-то видел в одной передаче интервью с Венсаном Касселем. Так вот, он сказал, что обычно мужчины избегают умных женщин, потому что не знают, как ими управлять.

Я тоже видела это интервью. Потом Венсан Кассель добавил, что не представляет, как можно управлять кем-то, кого любишь. Но этого я Андрею не скажу.

– Н-да. Ситуация, можно сказать, патовая. Вы для меня слишком красивый, я для Вас слишком умная. Что делать будем?

Он хмыкнул.

– Не знаю. Может, еще по коктейлю?

Я и не заметила, как мой бокал опустел.

– Давайте. Он, вроде, не опасный.

– Да, совсем легкий. Там только мартини и сок.

Андрей подал знак бармену, и тот мгновенно смешал нам еще по бокалу. Ну, пусть будет мартини.

– Марина, скажите, что означает фраза «Я для Вас слишком красивый»?

– Она означает, что я для Вас недостаточно красива.

Он развернулся ко мне и уставился на меня, широко раскрыв глаза.

– Кто Вам такое сказал?

– А разве не так?

– Не так. Женщина или нравится, или не нравится мужчине. И красота здесь не при чем. Привлекает внимание совсем не внешность.

– А что же?

– Сияние, которое исходит от женщины. Или не исходит. Тот внутренний свет, который заставляет мотылька лететь на огонь и сгорать в нем. На самом деле все женщины делятся на две категории: которые светятся и которые не светятся. Женщина может быть молодой или в возрасте, худой или полной, блондинкой или брюнеткой, с какими угодно руками, ногами и грудью: если в ней горит огонь – она всегда будет привлекать мужчин. И здесь не при чем интеллект, знания и эрудиция. И может не быть не только хорошо оплачиваемой должности, но даже среднего образования.

– Что же это за огонь?

– Это осознание женщиной того, что она ценный трофей. Что за нее стоит бороться.

– И только?

– Вы думаете, это так легко – быть женщиной, за которую стоит бороться? – Андрей усмехнулся.

– Почему же не все женщины светятся?

Он поставил бокал на стойку и помешал в нем соломинкой.

– Некоторые хотят, но боятся, что их отвергнут. Поэтому, чтобы избежать боли заранее, делают вид, что не очень-то и хотелось. Другие, возможно вследствие какой-то душевной травмы, полученной в детстве или юности, ставят на себе крест, искренне считая себя недостаточно красивыми. Кто-то прикидывается синим чулком, кто-то пытается быть своим в доску парнем. Проявления разные, но истинная причина одна – женщина не считает себя достойной того, чтобы за нее боролись.

– Как же включить этот свет?

Андрей пожал плечами.

– Не знаю. Вы женщина – Вам видней.

Мне становилось все грустнее и грустнее.

– Значит, мы должны сидеть и светиться, а вы будете порхать от лампы к лампе.

Он хмыкнул.

– Ну, почему же порхать? Мы будем искать.

– Ага. Такую же, но с перламутровыми пуговицами.

Он засмеялся и подавился коктейлем. Я похлопала его по спине, дожидаясь, пока он откашляется.

– Знаете, Андрей, Ваши слова противоречат тому, что я видела на выставке.

– А что Вы видели?

– Двух пантер, которые вас бдительно охраняли. Помните, красотки с ногами от шеи и без признаков интеллекта на лице? Как же они согласуются с Вашими словами о том, что внешность не играет роли?

Он помрачнел.

– Это временное явление. Просто я еще не нашел свою женщину.

– Может, Вы не там ищите?

– То есть?

– Ну, может, хватит избегать нас, умных? А?

– У меня уже была одна умная.

– И что?

– И то. Вы видели мои фотографии.

– А не надо было пытаться управлять ею! Надо было просто любить ее.

Я все-таки это сказала.

– Может, Вы и правы.

Он устало потер глаза рукой. К нам подошел какой-то молодой человек:

– Прошу прощения, что прерываю вас. Андрей Сергеевич, Вас просят вернуться за стол. Иван Аркадьевич хочет сказать слово.

Юноша виновато улыбнулся мне и исчез.

– Кто такой Иван Аркадьевич? – спросила я.

– Это мой бывший наставник и научный руководитель. Я ему многим обязан, да практически всем. Вы видели его портрет на выставке.

– Это тот суровый старик в белом халате?

– Точно.

– Такого нельзя заставлять ждать. Пойдемте по местам. Меня уже тоже наверняка потеряли.

Я сделала попытку слезть со стула, но Андрей меня удержал.

– Подождите еще минутку. Марина, я хочу Вам сказать, что была еще одна причина, по которой я так и не решился с Вами встретиться.

– Какая же?

– По-моему, Вы очень много значите для Алексея.

– Что?!

– Именно так.

– Вы ошибаетесь.

– Я врач. У меня глаз – алмаз, и я никогда не ошибаюсь.

Я так смеялась, что была вынуждена схватиться за барную стойку, чтобы не упасть со стула. А Андрей, нимало не смутившись, продолжил:

– Правда, он жестоко заблуждается на Ваш счет, считая Вас слабым, беззащитным существом. Вы просто еще не понимаете, чего хотите. Но скоро поймете – и тогда Вас ничто не остановит.

Я, наконец, отсмеялась. Боюсь, что от слез у меня потекла тушь. Придется пойти в дамскую комнату.

– Ну, что ж. В таком случае не разрушайте его иллюзии. Я сама это сделаю. Как-нибудь при случае.

– Договорились.

Он подал мне руку, помог встать на ноги и проводил к моему столу.

Потом мы еще пару раз танцевали вместе. Девчонки пожирали нас глазами. У меня уже отнимались ноги. Я была полумертвая от усталости и мартини. Посидев еще немного, я вызвала такси и поехала домой.

…

Назавтра в конторе только и было разговоров, что о вчерашнем веселье. Никто не работал, все ходили из кабинета в кабинет и обсуждали, обсуждали, обсуждали. Я уже устала отвечать на одни и те же вопросы. Да, он врач, фотограф и музыкант. Мы познакомились на его выставке. Нет, мы не встречаемся. Я не знаю, есть ли у него сейчас кто-нибудь.

Мне бы посидеть одной в тишине и подумать. Была какая-то связь между тем, что Андрей сказал мне про Маркина, и его словами про внутренний огонь. Но эта связь ускользала от меня. Мысли были как рассыпавшиеся паззлы, которые никак не хотели складываться в единое целое.

Голову словно сдавили тисками. Каждое движение отдавалось ударом в висок. В список продуктов, запрещенных отныне к употреблению, к коньяку и шампанскому добавился мартини.

Наконец, этот невыносимо долгий день подошел к концу, и я позвонила Лехе.

– Привет!

– Привет!

– Ты еще долго будешь там сидеть?

– А что?

– Да ничего. Кто-то обещал мне починить компьютер. В этом году.

– Машка, дел невпроворот! Мы же завтра уезжаем в Шорию, у меня вещи не собраны, а мне еще нужно доделать договор и сегодня же его отправить.

– Ну, что ж, ладно. Счастливого пути. Отдыхай хорошенько, катайся с горки…

– Спасибо.

– … и представляй, как твой кот умирает с голоду.

– Чего?!

– Как он лежит, бедненький, возле своей пустой миски. Один-одинешенек в большой квартире. И никто ему даже водички не нальет.

– Ну, ты садистка!

– И смотрит он на дверь в напрасной надежде…

– Так, хватит! Я все понял. Как закончу договор, сразу приеду. Где-то после семи.

После семи могло означать что угодно. Единственное, в чем я могла быть уверена, так это в том, что он точно приедет, если пообещал.

Вернувшись домой, я маленько поспала, и моя голова почти прошла. Мы с Мишкой собрали в большой комнате елку и стали ее наряжать.

Мои родители до сих пор каждый год покупали настоящую ель или пихту. Мне очень нравился хвойный запах – он возвращал меня в детство. В то время, когда я еще верила в чудеса и сказки. Но мне было безумно жалко эти несчастные создания, которые выбрасывались на помойку буквально на следующий же день после Нового года. Моей давней мечтой было купить живую ель или пихту, на худой конец даже сосну, растущую в горшке. Но они мне почему-то не попадались. В прошлом году я купила канадскую искусственную елку, пушистую и красивую, взамен уже старенькой отечественной. Она выглядела, как настоящая, только что не пахла.

Я помогла Потапычу разобрать гирлянду и повесила шары на самые высокие ветки, куда он пока не дотягивался. Мишка взялся развешивать остальные игрушки, а я пошла на кухню.

Этот Новый год мы собирались встретить у моих родителей. Я должна буду испечь торт, Наташка приготовит курицу, а салаты будем резать всем колхозом.

Но до этого еще надо было дожить, а есть хотелось уже сейчас. Поэтому я сварила борщ, пожарила котлеты и сделала пюре. Впрок.

Маркина все не было.

Мишка уже засыпал на ходу, но упрямо отказывался лечь в постель – я же ему пообещала, что придет специалист чинить компьютер. Наконец, в двенадцатом часу раздался звонок в дверь, и сын помчался открывать.

Я с интересом ждала, как они познакомятся, и готовилась придти кому-нибудь на помощь, если один из них вдруг заробеет. Помощь не понадобилась.

– Привет! Будем знакомы. Я Леха, – сказал специалист и протянул руку.

– Привет! Я Миха, – сказал Потапыч и вложил в его руку свою ладошку.

Маркин снял пуховик, повесил его на крючок и пригладил рукой взъерошенные волосы.

– Ну, веди, Сусанин, – приказал он, и они с Мишкой направились в его комнату.

На всю починку ушло минут двадцать. Он что-то скинул с диска, который принес собой, покопался в системном реестре, перезапустил какой-то сервис. Дважды назвал меня нерпой и констатировал, что таких, как я, нельзя подпускать к технике. Я обиделась и сказала, что я – узкий специалист и вовсе не обязана разбираться в тонкостях настройки операционной системы.

Меня выставили из комнаты и послали на кухню, где женщинам вроде меня самое место. На кухне делать было совершенно нечего, поэтому я решила выпить чаю.

За окном падал снег. Я смотрела, как снежинки танцуют в свете уличного фонаря. Ветра почти не было, поэтому они медленно кружились в воздухе и не спешили опуститься на землю.

– Ну, все, боец! Успехов тебе!

Леха вошел в кухню, а из Мишкиной комнаты раздались звуки пулеметной очереди. А может, автоматной.

– Это что такое?

– Это твой сын вступил в ряды доблестных мортал-комбатовцев.

– А как же космическая энциклопедия?

– Не волнуйтесь, мамаша. Мы ее тоже установили.

Он направился к раковине, вымыл руки и по-хозяйски уселся за стол.

– Ну, давай, женщина, корми меня.

Я смотрела, как он ест, и пила свой чай. Часы в коридоре пробили полночь, и наступило 30 декабря.

Мне вдруг вспомнилось, как много лет назад мы встречали Новый год у Маркиных. Кроме нашего семейства было много других гостей, но из детей были только мы с Лехой, еще совсем маленькие. Нас пытались уложить спать, но мы не давались в руки и спрятались в углу за елкой, откуда нас так и не смогли вытащить. Мы просидели под елкой всю ночь, объедаясь мандаринами, и там же и уснули. С тех пор хвойный запах и запах мандаринов для меня неизменно ассоциировался с Новым годом.

– Леша, а ты помнишь, как мы у вас всю Новогоднюю ночь под елкой просидели?

– Угу. Только не просидели, а пролежали.

– Может, кто-то и лежал, а я сидела.

– Ну, конечно. Сейчас ты еще скажешь, что это я съел все мандарины.

Я возмутилась.

– Разумеется, ты! А кто же еще? Это же тебе потом было плохо, а не мне.

– Подумаешь! Мало ли, от чего человеку может быть плохо. А вот ты от мандаринов стала оранжевая и вся чесалась.

Да уж. Тут, конечно, крыть нечем. Было дело. Самое интересное, что это обжорство никак не сказалось на моей любви к мандаринам, хотя обычно люди потом на дух не переносят то, чем объелись.

Леха доел борщ и отодвинул тарелку.

– Ну, вот. Жизнь налаживается. Щас спою.

– Котлету с пюре будешь?

– Котлету? С пюре? Давай. Глядишь – доживу до Нового года.

Потапыч с упоением отстреливался от невидимого врага. Леха расправлялся с котлетой. А меня вдруг потянуло на лирику.

– Леша, – сказала я. – А ты в курсе, что мы с тобой видимся последний раз в этом году?

– Угу, – ответил Маркин с набитым ртом.

– Ну, тогда скажи мне что-нибудь хорошее.

– Что именно?

– Не знаю. Пожелай мне что-нибудь. В Новом году.

– Я вот думаю, – сказал Леха, прожевав. – Может, ты меня и дальше будешь кормить борщом с котлетами, а я тебе за это буду чинить что-нибудь? А?

Очень романтично. А он продолжил:

– Ты ведь с техникой не дружишь. Значит, у тебя наверняка еще есть что-нибудь сломанное. Точно?

Пришлось признаться, что позавчера сломался пылесос.

– Ну, вот!

– Маркин, я с тобой, между прочим, о серьезных вещах говорить пытаюсь, а не о пылесосе.

– Ну, хорошо. Давай о серьезных. Говоришь, пожелать тебе что-нибудь?

Он задумался, а я уже рассердилась.

– Не надо мне ничего желать. У меня и так все есть.

– А что же тогда тебе сказать хорошего?

– Скажи, как ты ко мне относишься.

Я совсем не собиралась этого говорить! Честное слово! Понятия не имею, почему у меня такое вырвалось.

Он рассмеялся.

– Машка, Машка, нерпа ты глупая. Ну, подумай сама – как я могу относиться к женщине, которую видел без штанов на горшке? А?

Вообще-то, это был совсем не тот ответ, на который я рассчитывала. Однако внутренний голос подсказывал, что другого мне не услышать. Пока.

И тут мне вдруг стало совершенно ясно, чего я хочу больше всего на свете. Я поняла это так отчетливо, как будто на меня снизошло озарение. Я хочу услышать, как он скажет мне то, о чем я только что подумала.

– А дай мне, пожалуйста, что-нибудь запить все это, – попросил Леха.

Я налила ему чаю и пододвинула варенье. Маркин вылавливал ягоды из сиропа, даже не подозревая, что его жизнь круто изменилась в одно мгновение.

Я разглядывала это лицо, словно впервые в жизни. Как же так? Ведь я миллион раз смотрела в эти глаза и ничего в них не видела. Что же такое произошло, что я вдруг поняла: то, что я искала так долго и безуспешно, всю жизнь было рядом?

У меня возникло ощущение, как будто мощная лавина подхватила меня и понесла, сметая все на своем пути. Откуда-то из подсознания выплыли слова Андрея: «Вы пока не понимаете, чего хотите. Но скоро поймете – и тогда Вас ничто не остановит».

Спасибо, Андрей. Я все поняла.

Леха съел последнюю ложку варенья, допил свой чай и довольный откинулся на спинку дивана.

– Ну, все. Щас точно спою.

– Соседей разбудишь.

– Ничего. Подпоют. Новый год, как никак. Кстати, я придумал, что тебе пожелать. Ты сказала, что у тебя все есть. Наверно, это так. Но если даже тебе все-таки чего-то не хватает, знай, что ты можешь достичь всего. Единственное, что для этого нужно – просто начать достигать.

Я слушала, затаив дыхание.

– Есть такая замечательная фраза, я ее называю «формула успеха»: хотеть – значит делать. Понимаешь? Не сидеть и мечтать, а вставать и делать. Поэтому, дорогая моя подруга, я не буду желать, чтобы твои мечты сбылись, поскольку сами по себе они никогда не сбываются. Я желаю тебе самой осуществить все то, о чем ты мечтаешь.

Мне хотелось смеяться от радости! Дорогой мой учитель, ты даже не представляешь, что ты только что сделал. Ты дал мне в руки такое мощное оружие для достижения моей цели, что теперь просто обречен. Потому что моя цель – это ты, милый.

…

Обычно новую жизнь начинают с понедельника. Я начала во вторник.

Ночью я долго не могла уснуть. Все думала и думала. Верила и не верила своему счастью.

В том, что я много значу для Маркина, я не сомневалась. Я это всегда знала. А вот как сделать так, чтобы он понял, что я и есть та самая единственная и неповторимая, которая ему нужна, пока не представляла.

К сожалению, в ближайшие десять дней я не смогу что-либо предпринять – его все равно не будет в городе. Но зато я могу начать осуществлять другую свою мечту, причем мечту давнишнюю. Я поеду в Париж!

Я буду бродить по его пустым улицам, свободным от туристов, и он будет весь мой. Я пойду в Нотр-Дам и буду касаться его холодных серых стен. Я буду пить кофе в крохотных кафе и есть настоящие круассаны. И я, наконец, схожу в гости к Моне Лизе и пойму, почему она улыбается.

Никто не ездит в Париж в феврале, а я поеду! Я так долго об этом мечтала. И даже загранпаспорт сделала. Хватит мечтать. Кто хочет – тот делает.

С утра народ изображал, что пытается работать, а я пошла в турбюро, расположенное на нашем же этаже. Славная девочка Аня нашла для меня подходящий тур и объяснила, какие нужны документы.

В этот день у меня получалось все. Еще не закончился обеденный перерыв, а у меня на руках уже были и билеты до Москвы и обратно, и вожделенный договор, и страховой полис.

…

– Как ты думаешь – соли достаточно?

Наташка поднесло ложку к моему рту, и я попробовала салат.

– Вполне. Слушай, вкуснотища-то какая! Ты чего туда намешала?

– В том-то и дело, что почти ничего. Только кальмары, лук с морковкой, обжаренные, и майонез. Все. Ну, посолила чуть-чуть.

– Здорово. Дай еще маленько попробовать.

– Нет уж. Мы с тобой и так надегустировались. Скоро за стол садиться, а мне кажется, что я уже сытая.

Время шло к одиннадцати. Папа с Максом смотрели телевизор. Мама накрывала на стол, а Потапыч с Катюшкой ей помогали. Дети отказались днем поспать и сейчас бродили по квартире, засыпая на ходу.

Наконец, последний салат был унесен в зал, и мы уселись за стол. Проголодавшиеся мужчины активно налегали на закуски, сонные дети вяло ковырялись в своих тарелках.

Я смотрела на дорогие мне лица и думала: как же я вас люблю! За долгие годы это был первый Новый год, который собрал нас всех вместе. Последний раз я отмечала этот праздник с родителями перед рождением сына. Сестра еще какое-то время встречала Новый год с родителями, пока не вышла замуж. И вот мы снова все вместе.

Казалось, мы все те же. Папа все так же предпочитает помалкивать, зато мама говорит за двоих. Макс беззлобно подначивает Наташку, а та легко поддается на его провокации. Я стараюсь всех успокоить и сгладить острые углы.

И все же, мы изменились. И что-то изменилось в наших отношениях. Мы стали бережнее друг к другу и, наверно, терпимее. И стали меньше волноваться из-за ерунды и расстраиваться по пустякам.

Президент закончил праздничную речь, и куранты начали свой отсчет.

Многие годы я старалась в эти десять секунд втиснуть все-все-все свои пожелания. Я даже заранее готовилась и проговаривала их про себя, чтобы ничего не забыть. Тут было и здоровье всей семье, и учебный год без троек для Мишки, и новый телевизор, и новая работа. И пожелания успехов, счастья, радости и прочее, и прочее.

Сегодня все было по-другому. Сегодня я ничего не загадывала. Это не значило, что я не хотела счастья и радости своим близким. Вовсе нет. Просто я поняла, что если от тебя что-то не зависит, то и загадывать это бессмысленно: все будет так, как должно быть. А если зависит, то надо это не загадывать, а просто делать, и все сбудется.

У меня было одно-единственное желание. Я точно знала, чего хочу, но не представляла, как мне это осуществить. Поэтому все, о чем я попросила в те десять секунд, пока били куранты, это помочь мне понять, что же я должна сделать, чтобы получить желаемое.

Четвертого января мы с Потапычем почистили ковры. «Не знаю, как насчет подвига, но что-то героическое в этом есть», – говорил бургомистр в «Том самом Мюнхаузене». В нашем случае это совершенно точно был подвиг.

Поскольку пылесос сломался еще в прошлом году, нам ничего другого не оставалось, как вытащить ковры на улицу, похлопать их или почистить снегом.

Начали с самого трудного – с ковра из зала. С огромным трудом мы с Мишкой вынесли его во двор и расстелили на свежем снегу, так как развесить его на железных брусьях не было никакой возможности – ковер был для нас слишком большим и слишком тяжелым. А потом началось веселье: мы забросали ковер снегом и стали его топтать. Топтанье перешло в прыганье, а затем в валянье. На помощь пришли соседские пацаны, и скоро на ковре образовалась куча мала.

Я уселась на качели, переводя дыхание и наблюдая, как резвятся мальчишки. Скоро они тоже устали и прекратили кувыркаться, без сил развалившись на ковре. Мне оставалось только смести с него снег, что я и сделала щеткой от пылесоса, поскольку веника у меня не было.

Ребята помогли нам с Мишкой унести этого монстра домой и вынесли во двор ковер из Мишкиной комнаты и дорожку из прихожей. Мы развесили их на турнике. Хлопалки у меня тоже не было, поэтому для чистки пришлось воспользоваться трубой от пылесоса. Мальчишки по очереди стучали по коврам, а я отдыхала на качелях.

День был солнечный и не очень морозный. За прошедшие праздники намело много снега, и ребятня с удовольствием валялась в сугробах. Я вдруг вспомнила, как давным-давно мы с Лехой и другими ребятами из двора до темноты играли в войнушку, а потом, утомившись, завалились в снег и стали смотреть в ночное небо, усыпанное звездами. Я помнила это непередаваемое ощущение – чувствовать, как планета на огромной скорости несется в пространстве, и ты вместе с ней, а звезды летят тебе навстречу.

Наверно, впервые за многие-многие годы я смотрела на искрящийся под солнцем снег, и он вызывал у меня ассоциации не с саваном, а с теплым пуховым одеялом.

Было так хорошо и безмятежно. Где-то в стороне послышался смех, и я повернула голову на звук. В наш двор входила веселая компания. Несколько парней и девчонок что-то обсуждали и непрерывно смеялись. Наверно, вспоминали, как встретили Новый год.

Я вспомнила свой Новый год и тоже улыбнулась. Наше скромное застолье закончилось неожиданным концертом. Макс взял гитару, папа – баян, и они дали жару! Ни за что бы не подумала, что мой папа знает такие песни! Они с Максом на пару пели и суровую классику про мужскую дружбу, и что-то жалостливое из тюремной лирики. Мы с мамой и Наташкой сначала хохотали как сумасшедшие, а потом присоединились к мужчинам. Короче говоря, напелись всласть, сорвали голоса и днем разговаривали только шепотом.

Веселая компания подошла к соседнему подъезду и остановилась у дверей. Кто-то из парней не успел докурить сигарету, и его все ждали. И только тут я заметила, что среди этих ребят была девочка на костылях. Я с ужасом увидела, что у нее нет одной ноги.

Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Я почувствовала, как поднимаются волосы на голове, и по коже расползаются мурашки. А она смеялась! Она стояла вместе со своими друзьями и не обращала внимания на костыли. И никто из них не обращал внимание! Она была одна из них, такая же, как они. Просто у остальных было по две ноги, а у нее только одна.

Парнишка докурил свою сигарету, и компания скрылась в подъезде. А я продолжала сидеть.

Мальчишки уже давно почистили ковры, а я все сидела. Наконец, почувствовав, что начинаю замерзать, я позвала Мишку, и мы, забрав ковры, пошли домой.

Потапыч включил компьютер и полез в Интернет, а я пошла на кухню и заварила себе зеленый чай.

Я держала в руках горячую кружку, а перед глазами у меня стояла та девочка.

Господи Боже, как же ничтожны все мои проблемы перед лицом такой трагедии! Какое же мужество надо иметь, чтобы жить, зная, что никогда не будешь такой, как все. Она ведь могла спрятаться от всего мира. Уйти в себя, закрыться в четырех стенах, чтобы избавиться от сочувствующих взглядов окружающих. Но она не спряталась.

Не знаю, жалеет ли она себя. Наверно, да. Хотя бы иногда. Но она приняла то, что с ней случилось, и стала жить дальше. Она приняла себя такой, какая она теперь есть.

У меня на глазах выступили слезы. Я попробовала с ними бороться, но не смогла и расплакалась. У меня щемило сердце за ту девочку – такую юную. Ей еще жить да жить, а ее вон как ударило в самом начале. Но она находит в себе силы смеяться. И что самое замечательное, другие смеются вместе с ней.

Мне вспомнилось, как Андрей говорил о том, что многие женщины из-за душевной травмы, полученной в детстве или юности, ставят на себе крест. А ведь это про меня. Я пережила подобное. И не смогла подняться после удара.

Это было очень давно. В третьем классе, в самом начале учебного года.

По давней традиции, в один из первых дней сентября, если была хорошая погода, занятия отменялись, и все классы – от малышни до выпускников – отправлялись в поход. Это было здорово! Мы жгли костры и жарили на огне хлеб и сосиски. Пели песни, играли в разные игры. А старшеклассники украдкой, чтобы не засекли учителя, пили в кустах вино, принесенное с собой в термосах, и курили.

Я помнила, как соскучилась за то лето по ребятам из своего класса. Особенно по Наде и Роме. Надя была моей подругой, а Рома – мальчиком, который мне очень нравился. Я помнила, с каким желанием шла первого сентября в школу, а потом и в тот злополучный поход.

Лехи в тот день с нами не было. Я уже не помню, что с ним тогда приключилось. Кажется, какая-то спортивная травма. То ли ногу растянул, то ли руку.

Сначала все было здорово. Рано утром все классы собрались в школьном дворе и затем длинной нестройной колонной, растянувшейся на сотни метров, отправились в лес. Все вокруг болтали, смеялись, дурачились. Кто-то хвастался новым велосипедом, кто-то – поездкой на юг к морю. Одна девочка, Вероника, рассказывала, как она с родителями гуляла по Москве и целый день каталась на метро, а все вокруг ей страшно завидовали, и я в том числе.

Наконец, мы добрались до огромной поляны, на которой собирались каждый год. Первым делом все достали свои бутерброды и начали их поглощать, как будто никто не завтракал.

Мама напекла мне очень вкусных пирожков с разными начинками: мясом, рыбой и капустой. Пирожки ушли влет. Вероника взяла сразу три. Мне достался последний с капустой, хотя я больше люблю с рыбой.

Потом мы играли в «Хали-хало», «Море волнуется раз» и «На золотом крыльце сидели». Потом сидели у костра, пели песни и доедали то, что еще осталось. А потом решили снова поиграть. На этот раз в «Цепи кованные».

Ребята стали разбиваться на две команды. В одной капитаном выбрали Рому, а в другой Веронику. Надю взяли в команду Ромы, а я попросилась в другую.

– Нет! – отрезала Вероника.

– Почему? – растерялась я.

– Нам не нужны толстые, – ответила она.

Все вокруг засмеялись, и Рома тоже. Не смеялась только Надя.

– Дура! – сказала она Веронике и вышла из команды. – Пойдем отсюда.

Надя взяла меня за руку и повела прочь. Я покорно шла следом за ней, слишком потрясенная, чтобы сопротивляться. Мне было так обидно, так больно, что я даже не могла плакать. Мы нашли поваленное дерево и уселись на него.

– Не обращай на них внимания, – сказала Надя. – Что с них взять? Они же все тупые.

Да, наверно. Что еще мне оставалось думать?

– А я, правда, толстая?

Подруга поморщилась.

– Это не ты толстая. Это они тощие.

Вечером, вернувшись домой, я разделась до трусов, встала перед зеркалом и принялась изучать свое отражение. Раньше я не особенно-то разглядывала себя в зеркале. Так, иногда, чтобы причесаться. Или поправить школьную форму. Но сейчас я смотрела на себя другими глазами. Их глазами. И видела перед собой упитанную девочку с короткой мальчишеской стрижкой и розовыми круглыми щеками. Конечно же, я была толстой!

Я всегда была такой. Но это никогда меня не волновало, потому что не волновало никого вокруг. До сегодняшнего дня. Сегодня оказалось, что я другого сорта.

Снова и снова я слышала слова «Нам не нужны толстые!» и обидный смех. И самое ужасное, что Рома смеялся тоже.

Всю ночь я не сомкнула глаз. Я смотрела на стену, по которой двигался свет фар проезжавших по улице машин, и хотела умереть.

Наутро у меня поднялась температура. Мама оставила меня дома и вызвала врача. Участковый доктор, старый седой дядечка, долго прослушивал мои легкие и разглядывал горло, но так ничего и не нашел.

Я оставалась дома до конца недели, а в понедельник мне все-таки пришлось идти в школу. Я шла, как на Голгофу. И первым, что я увидела, зайдя в раздевалку, была надпись на стене «Петрова – корова!»

В школе только что сделали ремонт, и в раздевалке еще пахло свежей краской. Слова были нацарапаны чем-то очень острым. Кто-то пытался их замазать, но получилось еще хуже – коричневое пятно на голубой стене. И слова, которые все равно легко читались.

Странное дело – меня совсем не волновало, что скажет или сделает Вероника. За те дни, что я просидела дома, я почти ничего не ела, чем сильно испугала родителей, но худее все равно не стала. И я смирилась с мыслью, что никогда не стану такой, как она – стройной, голубоглазой, светловолосой. Ну, что ж, зато я была умнее и лучше училась. К тому же, она мне никогда не нравилась: в ней было что-то неприятное. Поэтому меня нисколечко не волновало, что она обо мне думает.

Другое дело Рома. Этот мальчик был самым умным, самым красивым, и он очень мне нравился. Больше всего я боялась встретиться с ним взглядом. Мне казалось, что я умру на месте, как только он с насмешкой на меня посмотрит.

Умереть мне не пришлось – Ромы в классе не было. Надя рассказала мне, что на следующий после похода день Леха набил ему морду, и их обоих вместе с родителями вызвали к директору. Не знаю, что дядя Петя сделал с Лехой. Я никогда не спрашивала. А родители Ромы забрали документы и перевели своего сына в другую школу. Больше мы не встречались.

Через год Вероника перешла в школу с углубленным изучением английского языка. А еще через год родители Нади уехали в другой город и забрали мою единственную подругу.

Стену в раздевалке давным-давно заштукатурили и снова покрасили. Надпись исчезла. Со стены, но не из моей памяти. Я продолжала жить с этим воспоминанием.

После отъезда Нади я больше ни с кем не дружила. Нет, я принимала участие в жизни класса и выполняла общественные поручения, если мне их давали. Но сама никогда не проявляла инициативы и старалась держаться в стороне.

Я всегда хорошо училась, а после отъезда Нади и вовсе стала круглой отличницей. Это была моя защита и своеобразный реванш.

Со временем, когда я стала взрослеть, и в организме начались всякие гормональные изменения, мой вес сам собой пришел в норму. Я не была ни толстой, ни худой. Я была обыкновенной. Но в душе я продолжала жить с ощущением своей второсортности и знала, что никогда никому не понравлюсь.

Поэтому я была просто потрясена, когда самый видный парень на нашем курсе вдруг проявил ко мне интерес. Ведь он мог выбрать любую, самую красивую, а выбрал меня! Мне казалось, что это какая-то ошибка, и он скоро поймет, насколько я ему не подхожу. Я постоянно помнила о неизбежной катастрофе, и она, в конце концов, произошла. И я сама была в этом виновата. Разве можно любить женщину, которая сама себя не любит.

Боже мой, какой я была глупой! Ведь совершенно не важно, толстая ты или худая, и какие у тебя руки или ноги. Главное, что они у тебя есть! Что ты можешь ходить и дышать, и радоваться жизни. Спасибо тебе, Господи, что я наконец-то поняла это.

Ведь это так просто! Ты будешь тем, кем себя считаешь.

…

Послезавтра на работу. А завтра возвращается Леха.

Я понятия не имела, что скажу ему при встрече. И даже не думала об этом. Все будет так, как должно быть. Я в этом нисколько не сомневалась.

Самое интересное, у меня даже в мыслях не было, что меня могут отвергнуть. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Я ощущала в себе такую огромную силу, такую мощь, что, наверно, могла бы сдвинуть горы. Прав был Андрей. Теперь меня ничто не остановит. У меня словно крылья выросли, и я не ходила, а летала. А внутри все пело.

…

Кот доел свои сосиски и уселся возле миски, облизываясь.

– Все? Наелся? Больше не хочешь?

Он молчал и вылизывал правую лапу.

– Ну, тогда пойдем вытрем пыль.

И мы пошли в комнату.

Удивительное дело. То ли из-за первого этажа, то ли из-за близости проезжей части, но в Лехиной квартире пыль накапливалась в два раза быстрее, чем в моей. Вообще-то, я не обязана была это делать, но мне хотелось.

Кот запрыгнул на стол и уселся на нем, подергивая кончиком хвоста и наблюдая за моими действиями.

У Лехи было жарко. Я обливалась потом в своем любимом свитере. Недолго думая, я сняла его и положила в коридоре на полку.

– Так, какую музыку будем слушать сегодня? – спросила я кота.

Мы уже слушали с ним Моцарта, Вивальди, «Пинк Флойд» и Оззи Осборна. Сегодня мне хотелось чего-нибудь полегче. Легкомысленнее, я бы сказала.

– Ты погляди, какая прелесть! – и я вытащила из стойки с дисками подборку хитов 80-х. – Не возражаешь?

Кот не возражал, и я врубила звук на полную громкость.

Я двигалась по комнате, пританцовывая, протирала пыль и вспоминала сегодняшнее происшествие. Вообще-то, ничего особенного, но для меня это было событие.

Я просто гуляла по магазинам в центре города и зашла в свою любимую кофейню. Одна. Просто так.

В кофейне народу было совсем мало, и наш с Наташкой любимый столик оказался свободен. Я направилась к нему и стала поджидать официанта. Наконец в зале появился тот самый гарсон, который обычно меня игнорировал. Я просто улыбнулась ему.

Надо было видеть, с какой скоростью он помчался ко мне!

– Кофе, пожалуйста, – попросила я и улыбнулась еще шире.

Его ответной улыбкой можно было освещать улицы. Он полетел исполнять заказ.

Вот он, главный женский секрет! Чаще улыбайтесь, девушки.

АББА запели «Танцующую королеву». Я подпевала им, размахивая тряпкой. Я тоже была танцующая королева.

Внезапно кот спрыгнул со стола и направился к выходу. Я резко обернулась и чуть не вскрикнула. В дверях стоял Леха и смотрел на меня.

Взгляд у него был недоуменный. Так выглядит химик после проведения научного эксперимента, который до этого триста раз проходил как положено, а сегодня почему-то дал совершенно неожиданный результат.

Я протянула руку и выключила музыку.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – ответил Леха.

– Что ты здесь делаешь? – глупо спросила я.

– Вообще-то, я здесь живу. С сегодняшнего дня, – уточнил Маркин.

– А я думала, с завтрашнего.

– Бобер упал на склоне. Думали, перелом, поэтому вернулись раньше.

– Но нет перелома?

– Нет перелома.

Я начинала чувствовать себя неуютно в одном лифчике. Свитер оставался в коридоре. С другой стороны, он видел меня и без штанов на горшке. Подумаешь!

Взгляд у Маркина изменился. Теперь он смотрел на меня очень серьезно и сосредоточенно.

Я стала потихонечку продвигаться к выходу в коридор, но Леха и не думал уступать мне дорогу. Мы застряли в дверях.

Я стояла близко-близко к нему и разглядывала его лицо. Он загорел. И оброс щетиной. Интересно, когда он брился в последний раз? Я потрогала его щеку пальцем. Щека была колючая и холодная. Как его пуховик. Я обхватила ладонями любимое лицо и притянула к себе.

Ресницы у него слегка выгорели на солнце, а на носу выступили веснушки. Губы были сухие, обветренные и тоже холодные.

Я потерлась носом о его нос. Может быть, он знает, что это не только эскимосское приветствие, но и признание в любви у какого-то племени в джунглях?

Он стоял, закрыв глаза, не шевелясь и, по-моему, не дыша. Как маленький испуганный мальчик. Я улыбнулась и поцеловала его в закрытые глаза. А потом в морщинку между бровей. А затем в плотно сжатые губы.

И он сдался.

…

Я подняла руку и посмотрела на часы. Уже половина восьмого. За окном была темень, мела метель. Мне пора уходить.

Осторожно повернув голову, я посмотрела на Леху. Он спал, свернувшись клубочком и уткнувшись носом в мое плечо. Мне до боли хотелось прикоснуться к нему, но я боялась его разбудить.

Пусть спит. Он устал, весь день в дороге. К тому же мне было страшно встретиться с ним сейчас взглядом. Я не знала, о чем он подумает, увидев меня рядом. Вдруг пожалеет о том, что случилось?

Все произошло так стремительно. Я мгновенно превратилась из охотницы в добычу. Было очень мало нежности и очень много страсти. Словно огромная волна подхватила нас, вышвырнула на берег и отступила, оставив лежать, обессиленных, на песке.

Он уснул почти сразу. А я не сомкнула глаз и лежала, слушая его дыхание.

Кот щурился на меня со стола. Я скорчила ему рожицу, осторожно поднялась и вышла в коридор, прикрыв за собой дверь.

…

Весь следующий день я и ждала, что Леха позвонит или приедет, и боялась этого. Ближе к ночи, когда он не позвонил и не приехал, мне стало по-настоящему страшно. Неужели я все испортила?

Наступило утро. Я совершенно не выспалась и разбитая поехала на работу.

На работе все валилось из рук. Я ни о чем другом не могла думать. Начался и закончился обед, а Леха все не объявлялся.

К концу рабочего дня я взяла себя в руки, успокоилась и, кажется, поняла, в чем тут дело.

Он испугался. Мой Пигмалион, всегда контролировавший ситуацию, оказался не готов к такому развитию событий.

Ну что ж, я не буду тебя торопить. Я подожду. В конце концов, я столько ждала, что могу и еще немного потерпеть. Рано или поздно ты тоже успокоишься и поймешь, что назад дороги нет.

С этими мыслями я выключила компьютер, закрыла кабинет и пошла к лифту.

Лифт приехал на наш этаж. Двери открылись, и навстречу мне вышел Костя Бобров. Хромающий и с палочкой.

– Привет! Ты почему не в постели?

– Привет! Да вот, приехал забрать кое-какие документы – и сразу назад, в койку.

Он был бледен, под глазами мешки.

– А что, больше некому привезти тебе документы домой?

– А никто не знает, какие именно мне нужны.

– А Маркин на что?

– Он улетел сегодня утром.

Я ничего не понимала.

– Как сегодня? Он же должен был лететь в двадцатых числах!

– Так то в Москву. А я должен был сегодня лететь в Питер. На две недели. Но поскольку я теперь калека, то вместо меня полетел Леха.

Ну, просто «Ирония судьбы» какая-то!

– Все ясно. Тебе помочь?

– Да нет, сам справлюсь. Спасибо.

– Ну, тогда пока! Выздоравливай!

Мы попрощались. Костя похромал в свой офис, а я поехала домой.

Интересное получалось кино.

А если бы я не встретила Бобра? Что тогда? Когда бы я узнала, что Лехи нет в городе, и что мы с ним не встретимся до моего отпуска? И кто бы все это время кормил бедного кота? Я сомневаюсь, что Маркин попросил об этом кого-то еще – ключи-то были у меня.

Н-да…

Остаток января пролетел незаметно. Дом – работа, дом – работа.

Пару раз я получила сообщение «Вам звонили…» и дальше незнакомый мне номер телефона, хотя самих звонков не было. Как будто кто-то прерывал соединение в самом начале вызова.

Я блаженствую в удобном кресле. За окном плюс пять, моросит мелкий дождик. Парижане мерзнут, а для меня после наших минус тридцати это просто лето!

В кафе «City-Zen» на рю де Сен тепло и уютно. Дружелюбный молодой человек принес мне кофе, и я жду, пока приготовится моя рыба на гриле. Посетителей мало. Две девчонки щебечут за барной стойкой. Пожилая пара в глубине зала. И я за столиком у большого окна.

Это мой последний вечер в Париже. Завтра я возвращаюсь домой.

Я еще не поняла, понравился мне Париж или нет. Он оказался и таким, и не таким, как я себе его представляла.

Как его описать? Он вежливый, но слегка отстраненный. Как его жители, которые держат дистанцию, не подпуская к себе, но обязательно с улыбкой извинятся, если случайно тебя толкнут или даже просто коснутся.

Он стильный. Сдержанные тона, ничего яркого, кричащего. Серо-коричневые стены, серо-синие крыши. Только крыши темные, а стены светлые. В пасмурный день стены отливают зеленым, а на солнце желтеют – кажется, что они наполнены светом.

Париж капризен и непредсказуем. Любит делать мелкие пакости и приятные сюрпризы. Прекрасное в нем соседствует с безобразным, но, что самое удивительное, это соседство весьма похоже на родство. Как у Элен Безуховой и ее брата Ипполита: у них были одни черты, но при этом она была красавица, а он – урод.

Сквозь кружево голых ветвей просвечивает низкое небо. На маленьких балкончиках – ажурные решетки. И Башня – любимица Парижа – тоже кажется ажурной, пока не подойдешь к ней поближе. И тогда она просто потрясает. А если запрокинуть голову вверх, то кажется, что ее шпиль уходит в бесконечность.

Этот город то поворачивается к тебе спиной и захлопывает дверь у тебя перед носом, то, когда ты уже, отчаявшись, думаешь, что он тебя не примет, вдруг в самый последний момент улыбается тебе и делает широкий жест.

Никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Церковь, которую ты так хотела увидеть и ради которой прошла полгорода пешком, оказывается затянута противной зеленой сеткой. Станция метро, на которой ты собиралась сойти, оказывается закрытой на ремонт, но ты понимаешь это только, когда проезжаешь мимо. Из-за этого ты долго-долго идешь в обратном направлении по улице Пармантье и ищешь тот самый дом, где жила Николь, героиня Одри Хепберн из фильма «Как украсть миллион». По мере приближения ты начинаешь понимать, что Николь никак не могла жить в таком районе, и, конечно же, дом номер 38 оказывается самым обычным в ряду таких же, а вовсе не роскошным особняком, стоящим в глубине маленького сада.

Но зато какие удивительные ощущения ты испытываешь, когда вдруг из-за поворота перед тобой внезапно вырастает громада Нотр-Дам, или Сен-Дени, или Сент-Эсташ, и ты застываешь в радостном изумлении. Внутри торжественно и спокойно. Солнечный свет, проникая сквозь старинные витражи, бросает цветные блики на холодный камень. Время словно проходит сквозь тебя, ты ощущаешь причастность ко всему, что видели эти древние стены. Душа твоя взлетает ввысь, и ты почему-то начинаешь чувствовать себя как дома.

Гарсон наконец-то принес мне мою рыбу с овощами. Вкусно, но совершенно несолено. Может, оттого, что тут «Zen»? Зато десерт божественен. Мороженное внутри шариков из хрустящего теста, усыпанных тертым миндалем и облитых горячим шоколадом. Это так вкусно, что я тихонько постанываю от удовольствия.

Вообще, сладкое в Париже – это отдельная тема. Таких эклеров не делают нигде! Абсолютно точно.

На часах – половина шестого. Сегодня среда, и Лувр работает допоздна. Это последний пункт в моей программе.

…

А вот и сюрприз – после шести вечера вход дешевле. Шесть евро вместо восьми шестидесяти. На разницу можно купить пирожное. Мелочь, но приятно.

Я думала, что Эрмитаж огромный. Как же тогда назвать Лувр? Чудовищно-огромный? Его размеры потрясают.

Нет, конечно, в мои планы и не входило осмотреть здесь все. Меня интересовала только живопись – европейская, 15–17 веков и преимущественно портретная. У Рубенса, Ван Дейка и испанцев я уже побывала. У меня еще оставалось чуть больше часа, и я пошла к Джоконде.

Мне повезло. Одна группа японцев уже ушла, а другая еще не подошла. По большому залу бродили одиночные посетители. Так что я смогла встать прямо напротив нее и наконец-то посмотреть ей в глаза.

Я смотрела на нее, она на меня. Не знаю, о чем думала она, а я думала, что, вот, сидит себе женщина, ни молодая, ни старая. Ни красивая, ни уродливая. Возможно, не очень умная, но определенно себе на уме и уж точно знающая, чего она хочет. Люди веками вокруг нее ходят, в глаза ей заглядывают, что-то про нее придумывают. А она только улыбается, потому что ей безразлично, что о ней говорят. Ведь все будет так, как она захочет.

Я вдруг подумала, что в Джоконде каждый видит свое отражение. Именно поэтому кому-то она кажется жестокой, кому-то сладострастной, кому-то коварной. Ну, а по мне она кошка, которая гуляет сама по себе. Потому что я сама такая. И все будет так, как я хочу.

…

На улице снова минус двадцать. Я вернулась. Наталья с Максом встретили меня в аэропорту и привезли домой.

– Может, подниметесь? Подарки сразу заберете, – спросила я.

– Не, уже поздно. Ты-то можешь дрыхнуть, ты еще в отпуске, а нам утром на работу.

Любопытно. Вообще-то они полуночники. Если девять часов для них поздно, то я Майя Плисецкая. Ну, да ладно. Мы договорились встретиться завтра у родителей, и они уехали, а я взяла сумку и пошла в подъезд.

За нашей дверью ревела музыка. Это «Рамштайн». Потапыч не спит и, как пить дать, играет в свою стрелялку. Странно. Я думала, он у бабушки с дедушкой.

Я открыла дверь и вошла в квартиру. Свет горел везде – и в коридоре, и в кухне, и в обеих комнатах. Очень странно.

– … А чего это ты мной командуешь? Ты мне не папа! – сказал один голос.

– И слава Богу! – отозвался другой. – Папа у тебя уже есть. Разве тебе нужен еще один? Сомневаюсь. А вот еще один друг тебе явно не помешает. Согласен?

– Согласен, – ответил мой сын.

– Ну, тогда убавь музыку и помогай мне чинить этот чертов пылесос. Мне рук не хватает.

Мишка вышел из комнаты и заметил меня. Он так обрадовался, что даже не закричал. Молча, он кинулся ко мне и повис на моей шее. Я обняла его и изо всех сил прижала к себе. Наконец, мы оторвались друг от друга. Он взял меня за руку и повел в зал.

Там на ковре сидел Леха, а вокруг были разложены части от разобранного пылесоса. Он поднял голову и уставился на меня.

– Привет, – сказал Леха.

– Привет, – сказала я.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он.

– Вообще-то, я здесь живу. С сегодняшнего дня.

…

За окном ночь. В комнате тоже темно. Метет метель, и когда ветер усиливается, слышно, как он бросает снег в окно и подвывает в щели.

Мишка давно уснул. Пылесос стоит в углу собранный, но все равно не работающий.

– Что-то непонятное, – сказал Леха. – Ладно, завтра разберемся.

От этого «завтра» веет спокойствием и уверенностью.

Мы сидим на диване. Точнее, он сидит на диване, а я у него на коленях. Вообще-то, я не маленькая, но умудрилась устроиться очень удобно. Не знаю, сколько мы уже так сидим. Мы разговариваем. Говорит преимущественно Леха. Я слушаю его голос и смотрю на метель за окном.

– …Понимаешь, я просто испугался.

– Чего?

Он с шумом выдыхает.

– Сначала того, что моя жизнь может измениться.

Пауза.

– А потом, что она может не измениться.

Я улыбаюсь. Хорошо, что он этого не видит. Дурачок! Нашел, чего бояться.

– Я сто раз пытался тебе позвонить. Вызывал твой номер, а затем отключался. Просто не мог. Разве можно что-то объяснить по телефону?

Конечно, можно. Но я молчу. Я все понимаю.

Он прижимается щекой к моим волосам.

– А ведь я тебя совсем не знаю.

– Глупый, ты знаешь меня всю жизнь.

– Нет, я всю жизнь знал Машку Петрову. А тебя, Марина Потапова, я совсем не знаю.

Я снова улыбаюсь. Он растерян и все еще напуган. Я поднимаю руку, притягиваю к себе эту глупую голову и целую его.

Ничего, мой милый. У нас впереди много времени. Ты во всем разберешься. Я не буду тебя торопить. Я вообще ничего не буду делать – просто буду тебя любить. Ты можешь, в точности как твой кот, приходить и уходить, когда вздумается. Я не буду пытаться тебя удерживать. Потому что знаю: ты все равно вернешься. У тебя нет выбора, хотя ты пока этого не понимаешь.

Мне ничего от тебя не надо. Мне достаточно, что ты есть.

Я больше не совершу ошибок. Я ведь отличница, а отличницы все всегда делают правильно.