Надо же так засидеться — уже вечер, восемь часов, дома давно ждут, и она представила себе, как муж молча посмотрит на нее, потом на часы, а Ирина не смолчит: «Есть предложение скинуться на раскладушку и поставить ее в мамином служебном кабинете!»
А спроси, зачем я им так уж нужна — сами не знают. Муж уткнется в тетради — хотя сегодня выпуск, тетрадей нет, ну все равно уткнется в телевизор, Юрий — в свои чертежи, Ирина станет бродить по квартире, как неживая, — и вообще, могу я распоряжаться своим временем, как хочу?
Мысленно она уже спорила, оборонялась, словно на нее нападали, покушались на ее время и свободу, но тут вспомнила: ведь только сегодня вернулась, месяц не виделись, просто бессовестно с моей стороны не прийти пораньше. Представила теплые тонкие Ленкины ручонки, как обовьются они вокруг шеи, и привычный вопрос: «Что ты мне привезла?»
Заторопилась и уже чуть не бежала, взмахивая папкой и сумочкой, мелко стуча каблучками. Папка мешала, то и дело грозила выскользнуть, в сумочку не лезла, а с портфелем Кира Сергеевна ходить не любила, да и разве думала, что уже сегодня придется тащить домой дела? Выскочила из лифта, позвонила — не хотела искать ключи. Открыл Юрий, не успела она перешагнуть порог, он сказал:
— Вот хорошо, а я вас жду.
Почему-то одет не по-домашнему — в костюме, при галстуке.
— Здравствуй, Юра.
Кира Сергеевна сняла туфли, кинулась в столовую. Тишина и пустота поразили ее.
— А где народы?
Зять переступил с ноги на ногу, словно ему не терпелось уйти.
— Кто где. Александр Степанович еще не вернулся, наверно, в школе, Ирина с Ленкой пошли в гости.
— Какие гости?
Кира Сергеевна так и стояла в чулках, с сумочкой и папкой, не могла сообразить, куда же их деть. Спешила, летела — зачем?
— У Светкиной дочки — день рождения, они и пошли. Так получилось.
Кира Сергеевна пыталась вспомнить, кто такая Светка. Пошла к себе в комнату, кинула на стол папку, сумку.
— Я тебе джинсы привезла. Импортные.
Она села, сложила на коленях руки.
— Спасибо, я видел.
Она посмотрела на зятя. В сумерках скуластое лицо его казалось бледным.
«Почему ты не пошел с ними в гости?» — хотела спросить Кира Сергеевна.
Он тронул ладонью лысеющее темя, сказал:
— Мне надо поговорить с вами… пока никого нет.
Это прозвучало странно, и она почему-то испугалась.
— Садись, Юра.
Он боком присел к ней на край дивана. Кашлянул в кулак.
— Ирина хочет подавать на развод.
Скулы его потемнели, и она увидела, как он похудел.
— Чепуха, Юра, кто не ссорится?
— Мы не ссорились. Она встречается с другим.
Кира Сергеевна вспомнила про раскладушку и почувствовала, как сразу потяжелело в ней все — руки, плечи.
Юрий говорил, разглядывая свои пальцы:
— Не знаю, что ей надо. Не пью, не курю, зарплату — до копейки…
— При чем тут зарплата? — перебила Кира Сергеевна. — Не надо верить сплетням.
Он хрустнул пальцами — ее раздражала эта привычка зятя.
— Какие там сплетни? Она сама призналась, что любит другого.
Призналась! Так вот откуда этот ее блаженно-потерянный вид, опущенные руки, подумала Кира Сергеевна. У нее, видите ли, любовь! Посмотрела на Юрия — он сидел, опустив голову. Ей стало жаль человека, на которого свалилось такое горе. На всех свалилось.
А как же Ленка? — вдруг вспомнила она. Во всей этой истории больше всех пострадает Ленка!
— Ты хочешь, чтобы я поговорила с Ириной?
Он поднял голову.
— Конечно. Вы мать.
Ей не понравилось, как категорично сказал он. Как будто потребовал. И даже пристукнул носками туфель.
— Ленку я не отдам. И потом, Кира Сергеевна, вопрос практический: где мне жить?
Она смотрела на его маленькие, как у женщины, ноги с высоким подъемом и думала: будь он другим, я бы любила его, как сына. И его горе стало бы моим горем. Будь он хоть немного другим.
Он опять тронул ладонью темя — жест нерешительности — и продолжал:
— Дом, доставшийся мне от матери, я продал, и — вы знаете это! — купили Ирине шубу.
Зачем он об этом? — поморщилась Кира Сергеевна. Ей уже не было жаль его, она жалела сейчас одну Ленку. Ненормальные, бездушные люди! Заведут ребенка, потом начинают сходить с ума. Одна озабочена любовью, другой — вопросом, где жить, а ребенок на последнем место.
— Ты так говоришь, словно развод ваш — дело решенное.
Он пожал плечами.
— А как мне говорить? Согласитесь, я не мальчик, чтобы начинать с частных квартир.
Опять о том же! Но она промолчала.
Юрий встал, заученным движением поправил галстук. Кира Сергеевна удивилась, какая короткая у него шея. Словно ее совсем нет, а голова сидит прямо на плечах.
— Я не хочу сцен, поэтому заночую у приятеля. А вас настоятельно прошу обрисовать Ирине положение вещей со всех сторон.
Он ушел, а она долго сидела, не зажигая свет, старалась подавить раздражение против зятя. Он не просил «настоятельно», а приказывал — такой был тон у этого образцово-показательного человека, который не пьет, не курит, зарплату приносит до копейки… Но тут она вспомнила, что все-таки у него горе и как он похудел, и переключила возмущение на дочь. Чертова девка, дашь ли ты мне спокойно жить и работать! Мало того, что грязь развела, полдня убила на твою комнату, так еще и любовь у нее! Я тебе покажу любовь!
Кира Сергеевна рвала с себя чулки, платье, бросала на диван. В тазу по-прежнему кисло белье, и Кире Сергеевне ничего не оставалось, как надеть резиновые перчатки и приняться за стирку.
Она, видите ли, по гостям шляется, день рождения у Светкиной дочки. А Светкину дочку с Ленкой засунули куда-нибудь под стол, чтоб не мешали, а сами сидят и коньяк глушат! И, конечно, Ирина взахлеб рассказывает подружке про свою новую любовь! А старую куда денешь?
Кира Сергеевна терзала белье, лицо обдавало паром, капли пота сыпались с носа в ванну, заливали глаза, она сгоняла их со лба, от усталости и досады, облегчая себя, мысленно ругала дочь. Ее что, насильно замуж выдали? Не она ли — на третьем курсе — заявилась как-то домой, села, положив ножку на ножку, объявила, что беременна? И потом до последнего тянула с загсом. Еще и условие поставила: чтобы никакой свадьбы! Какая уж там свадьба, если у невесты живот на нос лезет. А потом Кира Сергеевна и Юрий мотались, как угорелые, ремонтировали и обставляли комнату, покупали приданое для ребенка, коляску, кроватку, а Ирина взирала на их суету с олимпийским спокойствием, словно ее это ни в малейшей степени не касается. Надо было все это пережить! А теперь у нее — любовь, опять переживай. Я тебе покажу любовь, голубушка!
Наконец, она развесила на балконе белье, веревок не хватило, пришлось вешать одно на другое, слоями.
Усталость смягчила, расслабила ее. Теперь все уже виделось не в таком мрачном свете: ну, ошиблась, увлеклась, зато честно сказала мужу. Он не захотел простить, и попять его можно. Но он простит, потому что любит Ирину и Ленку… Сейчас Кира Сергеевна жалела дочь — ей тоже, конечно, нелегко и невесело: Юрий, возможно, простит, но никогда не забудет, пойдут упреки… И почему она скрыла от меня, разве я ей враг?
Кира Сергеевна вышла из ванной, чувствуя, как возвращаются уверенность и сила. Ничего, в семье всякое случается, можно поговорить по-хорошему, как с родными, еще не поздно помочь, ведь чужим помогаю, неужели им не смогу?
Очень хотелось есть, она вспомнила, что ведь ничего сегодня не ела, держалась двумя чашками кофе.
В холодильнике — пусто, хоть шаром покати. Ах, как трепетно ждали они меня! У одного — выпускной вечер, другая ушла в гости, зачем набивать холодильник? Приедет Кириллица и все купит. Иждивенцы несчастные!
Но она боялась снова распалить себя, нашла в самом низу масло, захлопнула дверцу, поставила чай. Пошла к себе, раскрыла папку с делами обрядовой комиссии, но тут же и закрыла ее. Какие там дела после такого дня!
Удивилась, вспомнив, что приехала сегодня. Вроде бы прошло так много с тех пор, как тащила свои чемоданы. День за работой и всякими делами пробежал быстро, но теперь казался длинным — так много всего вместил в себя. И ведь еще не кончился — неудачный, проклятый день!