Метель мела ещё трое суток, и полковник Гуревич всё больше и больше утверждался в том, что Господь на их стороне. За эти трое суток офицеры, казаки и лошади основательно отдохнули, люди помылись в бане, наконец-то за много дней пути поели горячего и были готовы двигаться дальше. Много разговоров было переговорено и с сельчанами и со старостой. Люди, совершенно не знакомые с внешними миром, многому удивлялись. Они никак не могли поверить в то, что на Руси больше не существует самодержавия.

Жестокий расстрел всей семьи Государя-Императора потряс всех.

— Да что же это за звери такие, что и детей малых не пожалели? Да разве можно так. И что захоронить не дали по Христианским обычаям? — Удивлялся Прохор Лукич, когда полковник рассказывал ему эту историю.

— Представь себе, никто даже не ведает, где покоятся останки Его Величества и всей семьи. А ты говоришь, что жить можно. Нет, любезный Прохор Лукич, нельзя, так жить. И не надейся, Вас-то они тоже в покое не оставят, доберутся. Вот и получается, что неизвестно куда нам дальше уходить, где останавливаться и как уклад налаживать. Уйди мы глубже в тайгу, всё равно доберутся, сразу возникнут вопросы, что это за поселение такое-что одни мужики, как это мы смогли выжить в глухой тайге?

— Нет, мил человек, не уговаривай меня, — остановил староста Петра Ильича, — в деревне я вам остаться не дам, но помочь, помогу. Дам я вам провожатого. Здесь недалеко в тайге, озеро есть, глухое озеро, так вот на том озере когда-то скит монашеский существовал. Давно это было. Скит этот старой, истинной веры был, да поумирали монахи уже почитай годков сорок — сорок пять там ни кто не живёт. Идите туда, постройки обносите, что разрушилось, восстановите, и основывайте новый скит, только два условия.

— Какие?

— Сани, те, что золотом гружёные, — при этих словах Гуревич аж поперхнулся, — составьте на середине озера, так, что бы все они по весне, как лёд таять будет под воду и ушли.

— Откуда тебе про золото ведомо?

— Погоди, я ещё не всё сказал. Так вот, это первое условие. Озеро там глубокое, и весь соблазн будет там навечно захоронен. А второе условие, все вы должны в веру истинную обратиться, лицом к Господу Богу нашему повернуться. Негоже русскому человеку по законам Константинопольским жить.

— С первым условием твоим я конечно согласен, единственное, скажи, какова глубина там? Но вот по второму вопросу, не мне решение принимать, здесь каждый сам для себя должен решить, обращаться ему в веру старого обряда, либо оставаться в своей.

— Озеро там очень глубокое, саженей шестьдесят будет, а то и более.

— Да, а откуда ты узнал, что золото везём, про это и казаки не знают, да и офицеры не все.

— Мы в тайге живём, а она наблюдательности учит. Сани не разгружали, это раз, Опять же караульного возле них держите, да не одного, это два. Третье, сам сказывал, что вас в тайгу укрыться отправили до поры до времени, а что спрашивается укрывать, коль людей ты потерял в боях больше двух третей, вот и выходит, что укрывать надобно золото. Да ты не переживай Пётр Ильич, это ведь только я всё знал, и сопоставил. Селянам то не ведомо. Но вот для того, что бы и было навсегда неведомо, я тебе условие первое и поставил. Много золота, большой соблазн, а нам они не нужны. А что касается веры, так тоже правильно говоришь, каждый сам для себя решить должен, и здесь не прикажешь, как совесть кому подскажет, так и будет. Только вот тем. Кто не примет веры, придётся дальше самим прибежища искать. А это трудно в тайге, да ещё и зимой.

— Я понял тебя, Прохор Лукич, я поговорю с людьми.

— Поговори, да не тяни, завтра пурга закончится и Вам в дорогу придётся выступать.

Этим же вечером полковник Гуревич собрал всех своих людей в самом просторном доме, из тех, что им выделили на постой. Он внимательно вглядывался в лица казаков и офицеров, пытаясь понять, кто из них может не согласиться на условия, поставленные деревенским старостой, кто решится ради веры уйти один в тайгу. Ты не мог ответить сам себе на эти вопросы, а ещё он точно такой же вопрос задавал себе, и тоже не мог найти ответ. С одной стороны была вера, а с другой приказ, который он должен был выполнить любой ценой. И он принял для себя компромиссное решение.

«В конце, концов, на нас лежит ответственность за возрождение России, той настоящей самодержавной, и это самое главное, — думал полковник, — а каким путём мы достигнем этой цели, какая разница. Ведь не басурманскую веру предлагают принять, к своей, старорусской вернуться.

Совсем мало людей осталось, — оглядел он ещё раз всех собравшихся, — только каждый третий дожил до сегодняшнего дня, остальные так и остались лежать в заснеженной тайге, какое решение примут? И приказывать здесь я им не в праве».

Казаки молчали, кто сидел на лавках, кто стоял, не хватило мест, Тишину нарушали только шаги полковника по комнате. Наконец он остановился, ещё раз внимательно оглядел присутствующих.

— Господа офицеры, господа казаки, братья. Собрал я вас по очень важному делу. Делу, в котором я не могу вам приказать, здесь решение каждый из вас должен принять самостоятельно, и я надеюсь. Что вы примете правильное решение. Вы знаете, что селяне отказались нас принять, да мы и сами не остались бы здесь, слишком прост путь к этой деревне, а наши преследователи вряд ли успокоились. Они перестанут искать нас, лишь тогда, когда поймут наверняка, что наш след потерян. Так вот, деревенский староста, вызвался нам помочь, он обещает проводить нас в заброшенный старообрядческий скит. Он затерян в тайге и дорог к нему нет. Он предлагает нам восстановить его и поселиться там монашеской общиной, но при одном условии. Его условие заключается в том, что все мы должны вернуться к вере старого обряда.

Казаки зашумели, начали живо переговариваться, офицеры наоборот, сидели, молча обдумывая.

— Не шумите, господа, у каждого из нас есть выбор, это либо согласиться с условиями старосты, либо уйти в тайгу. Вот теперь и решайте, что выбрать. Либо до конца выполнить приказ и спрятать доверенный нам груз, либо пропасть зимой в тайге. Я не прошу у вас сиюминутного решения, но до утра каждый из вас должен его принять. Как только метель утихнет, мы должны будем покинуть деревню, и либо мы идём в скит, либо… — Заканчивать фразу он не стал, всё и так было понятно. — Всё, господа казаки, я вас не задерживаю, но завтра поутру жду решения. Господа офицеры, прошу задержаться.

Казаки разошлись, обсуждая между собой последнюю новость, а офицеры остались сидеть в задумчивости.

— Что скажете господа офицеры?

— Разрешите, господин полковник? — Первым нарушил молчание есаул Вахрушев.

— Да, Николай Александрович, говори.

— Я так думаю, господа, что коль поручена нам такое дело, то должны мы свой долг выполнить до конца. В конце концов, эта вера, правильно сказал Пётр Ильич, не басурманская, прадеды наши в неё крещены, не будет великим грехом и нам с вами к ней вернуться. Посмотрите, сколько нас осталось, хорошо ежели треть наберётся от того состава, которым уходили в тайгу. А разделись мы сейчас, кто будет обоз охранять? Вот я и говорю, некому. Поэтому моё решение, принять условие старосты, и казаков своих на это настраивать буду. Такое моё слово.

— Правильно говоришь, Николай Александрович, — поддержал Вахрушева ротмистр Лошицкий. Всегда щеголеватый офицер кавалерийский офицер, прошедший Германскую в разведке и волею судеб попавший в штаб армии. Он даже на марше и в этом трудном походе всегда старался следить за своим безупречным видом. А сейчас после недолгого отдыха тем более преобразился, аккуратно подстриженные усики, на гладко выбритом лице немного топорщились, а в задумчивом взгляде читался незаурядный ум. — Долг, прежде всего, коль распорядился так Бог, значит не нам вами менять его решения.

— Спасибо, Юрий Карлович, за поддержку, — поблагодарил полковник. — Что остальные думают?

Мнение остальных офицеров, в общем-то, совпадало с мнениями Вахрушева и Лошицкого. На том и порешили, коль так судьба распорядилась так тому и быть. Разошлись не очень скоро, было ещё, о чём поговорить, правда, казачьи офицеры ушли пораньше, надо было обсудить всё со станичниками.

К утру метель действительно успокоилась, небо выяснилось, показались звёзды, и полная луна, а утро встретило крепким морозом и ярким солнцем, глубина и голубизна неба поражали. Пётр Ильич вышел на крыльцо дома, староста стоял возле порога, то ли не решаясь побеспокоить, что на него, хозяина в здешних местах похоже не было, то ли просто от того, что только подошёл.

— Утро доброе, Прохор Лукич, Ты был прав, метель к утру действительно затихла. Как ты знал об этом?

— Наши предки давно живут в этих местах, и они учили нас, так же как и мы учим своих детей. Это вам в городах ваших ничего не ведомо, а нам сама природа говорит, что да как. Но это к делу не относится. Что вы решили?

— Мы согласны на твои условия, что нам надобно сделать?

— Вот и правильно. В первую очередь прийти всем в церковь и принять крещение.

— Да мы ведь крещёные, отец.

— Не перебивай, новое крещение по нашим, древним обычаям, а потом я дам человека, который проводит вас до скита, там и остановитесь. Ваша задача возродить скит, да только помните, кто веру душой не примет, тому нежить. Недуги изведут, тех же, кто с открытым сердцем придёт на крещение, скит оберегать будет. И про груз свой не забудь. Вот такой мой сказ. Служба начинается через полчаса. Торопитесь.

В небольшой деревянной церквушке собралась вся деревня. И стару и малу хотелось посмотреть на обряд крещения. Возвращения отступников в старую, истинную, дедовскую веру. Старый монах, наверное, единственный, оставшийся в живых из живших некогда в ските, правил службу по всем правилам, молоденькие мальчишки помогали ему. Весь отряд прошёл миропомазание, тем самым был возвращён в старую веру.

— Что сказать вам дети мои, — закончил отец Антипий проповедь, после процедуры миропомазания, — оставьте здесь всё, что связывало вас с прошлой жизнью, настоятеля себе сами изберёте, хотя чую я, старую свою иерархию не посмеете нарушить. Но настоятельно прошу вас, сбросьте одежды свои бесовские, там, на дворе сани стоят, в них селяне собрали кое-какие вещички, да в церквушке нашей монашеское одеяние ещё оставалось, переоденьтесь заблаговременно и в скит войдите уже не воинами, а монахами. Да оружие своё подальше спрячьте, не воины вы более, Боговы служители. Чтите Закон Божий и возродите древний скит. С Богом братья, с Богом.

Не ожидал полковник Гуревич такого поворота, но отец Антипий был прав. Им надо было расстаться с воинской формой, да и к образу жизни новому привыкать, иначе первый же комиссар, добравшийся до скита, разоблачит их моментально. А в том, что рано или поздно они доберутся, в этом он тоже уже не сомневался. Это был вопрос только лишь времени. Комиссары не прекратят поиск пропавшего обоза. И дай бог, что бы это не случилось до весны. Летом, когда болота оттают, трудно до них добраться будет, а к следующей зиме, глядишь, обживутся, да в жителей лесных превратятся.

Сборы были не долги, и вот уже обоз стоял в готовности отправиться. Все переоделись, а форму сложили на те сани, где монашеская одежда лежала, на них провожатый должен был вернуться в деревню. Селяне собрали кое-какой провиант, конечно не густо, но со временем староста обещал ещё подбросить муки.

— А в остальном на тайгу рассчитывайте. Мясо в ней есть, рыбы в озере много. К весне расчистите участки под посевы да огороды, зерна, семенного я дам на первый раз, а дальше всё сами. Ну что в добрый путь отец настоятель, с Богом, — так попрощался староста с Петром Ильичём.

— Спасибо за всё, Прохор Лукич, свидимся ещё.

— Конечно, свидимся, только сами из скита не ходите, я буду к вам приезжать, либо парнишек присылать, с новостями, да с подмогой, первое время, пока обживётесь. Ну, всё езжайте, дорога не близкая, снегом занесло прилично, да и завалы могут быть по пути. Боюсь, дотемна и не доберётесь.

— По коням! Скомандовал полковник Гуревич, запрыгивая в седло. Вперёд МАРШ!

Обоз тронулся, впереди сани провожатого, а за ними и весь обоз в окружении верховых.