Как за речкой, за рекой солнышко садилось. Солнышко садилось, в небе чистом без числа звездочек родилось. Засияли, замерцали, как церковные лампады, лику Божьему во славу, сердцу верному в отраду…

Чуден мир на небесах, чуден и на землях… не смыкай глаза, душа, внемли сновиденьям.

Жил когда-то на Руси мальчонка без роду, без племени. В глухую, осеннюю пору чье-то горе подкинуло его на крыльцо добротного дома, где жила семья зажиточная. Вместе с ребенком был крестик и белая рубашка. На грудке красной нитью вышивка — ветви рябины и птицы клюют ягоды. И странно: мальчик рос — и рубашка вместе с ним. Носил он ее не снимая, а сносу ей не было.

Из-за птиц, на рубахе вышитых, дали подкидышу прозвище — Снегирек. И видно, неслучайно так получилось: птичий мир любил мальчика и доверял ему. Стоило Снегирьку выйти на улицу, как к нему слетались пернатые, садились ему на руки, плечи, голову и пели, как на ветках дерева. А он кормил их хлебом, помогал строить гнезда, а зимой отогревал в сенях и на чердаке.

Отчим Снегирька был возничим, ездил по перегонам из одной деревни до другой. Леса были в те времена дремучие, дороги глухие, опасные — то волки набегут, то лихая погода колею спрячет. И часто ямщик брал с собой в помощь мальчика: и глаза у него острые, и лес хорошо знал и любил, а главное — удачлив был, словно судьба ему всегда руку протягивала в трудные минуты. Не было случая, чтобы Снегирек путь потерял.

Как-то под вечер шум поднялся по деревне: царский обоз въехал. В иной бы раз весь народ сбежался, а тут, напротив, все по домам попрятались. Никто не хочет ехать, на ночь глядя дорогу указывать: буря над лесом собирается, облака все небо обложили, с дороги сбиться— в два счета… Да только царевна чужеземная и слушать ничего не хочет. Торопит слуг в дорогу, никаких денег не жалеет. Вот соседи и указали на дом Снегирька. Отчим в это время в отъезде был, а мальчонку не пришлось уговаривать. Надел он свою рубашку вышитую, перекрестился на иконы и сел на облучок кареты, вместе с возницей. Слуги верхами на коней — ив путь.

Вот, как и ждали, гроза приблизилась. Сверкает небо зарницами, а темень такая, что руки протянутой не видать. Гром все ближе гремит, дождь накрапывает. Вдруг свист раздался, такой — аж деревья согнулись. А вслед за ним топот тяжелый, будто кто бежит сквозь чащобу, не разбирая дороги. Поднялся дикий ветер, град с дождем ударили — и вдруг из чащи вылетает ступа железная, запряженная двенадцатью котами черными, огромными. Из шерсти искры сыплются, из глаз зеленые молнии летят. В ступе, от скачки раскаленной, старуха стоит. Седые космы развеваются, на лице морщин не меньше, чем на голове волос, изо рта волчьи клыки торчат. Глаза огромные — застывшие, как две бездны, а из них лучи изумрудные льются, дорогу освещают. И кажется, что глаза бабы словно чужие, не с ее лица, и силы, и глубины, и чар в них столько, что, будь они на девичьем лице, красоте девицы той самые гордые царевичи поклонились бы. Баба Яга, встретив взгляд Снегирька, усмехнулась, бросила ему помело — и тут же исчезла во мгле.

Не успела одна напасть пройти, вторая грянула. Видать, за царевной погоня шла — вылетели на дорогу всадники с факелами в руках, и пошла сеча. Во главе нападавших статный воевода, обликом — царевич, белокурые локоны по плечам вьются, с лица хоть росу пей, и — тоже глаза какие-то странные: грусть в них неизбывная да страдание безутешное.

— Стой! — крикнул он Снегирьку. — Слезай с кареты!

А царевна наперекор:

— Гони коней!

Мальчонка взмахнул, щелкнул кнутом — карета понеслась вперед.

— Выручайте, соколики! — шепчет Снегирек, а погоня не отстает.

Тогда бросил он помело Бабы Яги позади себя на землю — и вдруг преследователи остановились. Карета невидимой стала! Только под утро добрались до деревни. Царевна подарила Снегирьку колечко и поцеловала его.

— Расти скорей, а потом ищи меня. Искать ищи, да за мной не ходи! Я тебя подожду.

— А как хоть звать тебя? — спрашивает мальчик.

— Услада, Снегирек, Услада.

Вот прошло время, вырос Снегирек и пошел царевну искать. много дорог истоптал, много сапог износил.

Однажды в Масленицу пришел он в незнакомый город. Праздник в полном разгаре: девушки песни поют, хороводы водят, парни штурмуют снежные городки, народ нарядный на тройках катается и с гор на салазках. Гомон, смех, звон бубенцов, дым валит от костров. Морозец прихватывает за нос да за уши. По сторонам площади бабы стоят в платках цветных, блины жарят и продают. Снегирек разглядел старушку задворенку. Она тоже блины предлагает, да только нет у нее огня, чтобы с пылу да с жару их подать, и никто к ней не подходит. Вот Снегирек у нее и покупает блины. «Я сам горячий, я и холодные блины покушаю». Благодарит его старушка за то, что пожалел ее, и расспрашивает, далеко ли идет и откуда. Парень ей о царевне и рассказал. Задумалась старая, а потом говорит:

— Не знаю, к счастью или к беде твой путь лежит, только именно здесь у нас объявляется Услада. Наш царь когда-то привез ее в столицу. Собирался жениться, да только что-то у него память отшибло. Так и живет, как блаженный, а царевна по всему царству разъезжает, каждому торопится помочь, угодить. По правде говоря, народ наш и живет как хочет, никто им не правит, как Услада объявилась. А краса ее такова, что кто раз взглянул, тот и второй, и третий стремится к ней. При живом царе уж немало и женихов появилось. Только они как свита для нее, никого она себе ровней не видит. Почитай волшебная сила в ней. Вкруг нее собираются и хворые, и обиженные, и как имя ее, таковы и дела. Усладу дает она надорванным сердцам! Вон, гляди, видишь, юный княжич в кафтане с кровавыми пятнами мать свою ищет? Люди от него шарахаются, ведь он мертв уже, а не знает об этом. В недобрый час на охоте встретился он с монгольским Мурзой, и, хоть было с ним под сотню отважных витязей, всех перебили нехристи, да так и бросили на поле боя. С последним вздохом увидел княжич перед собой Усладу и взмолился. Это ведь его первый бой был, не успел он ни одного врага поразить, когда стрела его грудь пробила. Вот и просил он месть свершить. И подняла его вдруг неведомая сила, сел он на коня и кинулся вдогонку врагу. Не перечесть, скольких перебил он, а еще больше страху навел. Виданое ли дело, когда убитый продолжает сражаться! Бежали прочь монголы, а княжич стал мать искать, ведь ей слово дал назад вернуться. И теперь только Услада может помочь ему еще одно желание исполнить. А вон старуху видишь — вырядилась как девка молодая, нарумянилась, насурьмилась так, что народ над ней потешается? Так то другая история. Шла девка на гулянку, а к ней бабушка — калека перехожая подошла на хлебушко попросить. Раззадорилась девка и стала над нищей потешаться. Да, видать, не в добрый час, была там Услада мимоходом и ту насмешку на обидчицу обратила. В один миг девке лицо и стать старушечьи передались, а нищая калека молодухою стала. Чего только не может сотворить Усладушка — и старикам одиноким игрушки их детские возвращает в утешение, и горьких пьяниц венчает с дурнушками, что замуж выйти мечтали, и хворым детям волшебные сказки рассказывает, а они через то здоровье получают. И еще скажу: никто не знает, сколько же годков царевне. Вон по ярмаркам татарский хан бродит, цветы ночные ищет, что могут сон прогонять. Сказывают, что чуть не полсотни лет тому назад басурманы к городу подошли несметною ордою. Смерть и разорение несли с собой, и вот ночью вышла за стены царевна, косы распустила и песню запела. Занедужил, затосковал в небе месяц ясный, а с болот да озер и рек поползли туманы липучие. Весь стан вражеский окутали, в сладкий сон погрузили и память отняли, забыли воины, зачем пришли, уснули на много лет. Один хан не поддался чарам, бегает с тех пор, рыщет по всем углам, свое войско басурманское от великого сна и забвения пробудить чает…

Много еще рассказала старушка Снегирьку, а напоследок совет дала:

— Не старайся, добрый молодец, что раз получил, получить еще раз. Нельзя подарок в долг иль привычку превращать!

Поблагодарил ее парень, а сам в толпу нырнул, уж больно хотелось ему царевну встретить. И судьба не заставила ждать. Увидел он средь толпы молодежь. Музыка звучит, парни танцуют, все красивые, видные из себя, да и роду, верно, знатного. А меж ними, как лебедушка, царевна плывет. Глаз не оторвать, как хороша! И с той поры, как ее Снегирек встретил, ничуть не изменилась, только еще краше стала. Вот танцует она и танцует, все ее кавалеры уж сил лишились, а ей все нипочем.

Увидала тут она Снегирька, улыбнулась ему и на пляс вызывает. Он, как лист сухой, вспыхнул и пустился перед ней во что горазд.

Вот и вечер спустился. Люди расходиться стали, а Снегирек с Усладой никак не угомонятся. Наконец остановилась царевна.

— Твоя взяла, молодец! — Обняла его вдруг и поцеловала. — Это тебе награда. Теперь сможешь дела мои распутывать.

Снегирек от неожиданности стал как столб, глаз не спускает с Услады. А она смеется:

— Что, друг мой сердечный, за мной пойдешь или по своему пути?

— По своему! — отвечает парень.

— Исполать тебе, — молвит Услада, — ты словно мой завет держишь: я иду лишь за тем, кто за мной не идет, а кто ищет меня, тот меня не найдет.

И впрямь, не надолго расстались они. Но за то время Снегирек сумел мертвого княжича упокоить — привел его мать к месту боя, там она рядом с сыном и отдала Богу душу. Насмешнице по молитве калики нищей обратно молодость и красу вернул. Женихов Услады от чар освободил, а в пьяни горькой кабацкой душу детскую пробудил и любовью к женам наполнил, так что нашли они в супругах матерей своих.

Через неделю после Масленицы к вечеру набат ударил — дозорные с колокольни увидели войско несметное, что на город шло. Народ кинулся к оружию и ворота городские запирать. И тут Услада нашла Снегирька.

— Ну, молодец, сейчас царевичем наречешься или после боя?

— А ты думаешь, я с поля вернусь? — отвечает он.

— Да еще с победой, — смеется Услада.

— Да мыслимо ли такую рать одолеть?

— Я когда-то одна одолела — и ты сможешь! — говорит царевна. — Это ведь хан лунные цветы нашел и пробудил от сладких снов свою орду.

— И чем это легче для сражения? — не разумеет никак Снегирек.

— Да ты смекай, пятьдесят лет с той поры прошло. Воины ханские в стариков превратились, хоть и не поняли этого еще!

Рассмеялся Снегирек, стал во главе дружины и к утру очистил страну от врага. Вернулся с победой и сразу Усладу хотел обрадовать, — а ее нет. Весь город обыскали, нигде ее не нашли.

Вспомнил Снегирек слова ее при расставании: «Ищи меня, а я тебя ждать буду». Сел снова на коня и в путь пустился. Не нужно ему было короны, которой его венчали после победы, — без Услады ничего сердце не радовало.

«Где я искать царевну буду?» — думал молодец, а тут опять ему старушка прежняя встретилась, у которой блины покупал:

— Сдается мне, что у Кащея Бессмертного свою красу обретешь, — молвила и дорогу указала.

Долго ли, коротко — попал Снегирек в леса дремучие, болота непроходимые. Там на горе хрустальной замок черный стоит, пустыми глазницами на все четыре стороны поглядывает. Много дней Снегирек на гору лез, да все вниз падал, до средины не добравшись. Тогда во сне надоумил его ангел. Стал молодец каждый свой шаг молитвой закреплять. Ожили птички на его рубахе, подхватили его и на крыльях подняли в замок.

Заходит он в зал, а там красавица в зеленом кокошнике с изумрудами. Как две капли воды на Усладу похожа, да глаза смотрят по-иному.

— Не гляди, Снегирек, не Услада я — я мать царевны, и звать меня Василисою Прекрасной.

— Так и тебя Кащей пленил? — говорит молодец.

— И меня, да и тебя тоже, через Усладу. Ведь она дочь его.

— Да как же ты могла с таким чудовищем жить?

— Не спеши с приговором, добрый молодец. Ты прежде сразись с ним — тогда многое тебе откроется.

Принесла она из подвалов меч заветный и говорит:

— Ты, как ни старайся, Кащея сразу не убьешь. Можешь только его смертным сделать! Сражайся за свою Усладу, а дальше видно будет.

Только сказала, как за окном потемнело, ветер засвистел, буря на замок налетела, подхватила Снегирька и к подножию горы сбросила. Мгла пала на замок и превратилась в черного всадника, только лицо его белело, как из снега вылепленное, и старо было, как сам мир, и глаза за косматыми бровями на остывшие угли походили, да на ресницах иней осел. Долго бились они, лес стонал, и земля гудела… Наконец изловчился молодец, выбил из седла злодея и веревкою опутал. Тут вгляделся — и глазам своим не поверил: перед ним тот красавец воевода, что когда-то на обоз царевны напал. Ничего не понял Снегирек, однако потащил противника в замок. Зашел опять в тронный зал, а там на месте Василисы Прекрасной Баба Яга сидит, и из глаз ее слезы текут.

Спрашивает ее молодец:

— Кто же ты, Василиса или Баба Яга?

— И та и друга, — молвила.

— А где же Кащей Бессмертный? Воевода ангелом видится после Кащеева уродства.

— А ты в зеркало глянь! — отвечает Яга.

Снегирек лишь раз взглянул — и отшатнулся. Лик мерзкого старика, похожий на беззубый череп, выступил ему навстречу из стекла.

— Я, верно, с ума сошел, — говорит молодец, а язык его едва ворочается.

— Нет, все есть, как есть, — молвит ведьма. — Ты думал зло сразить его же оружием, но тот, кто в бой идет ради убийства, сам в злодея превращается. Ты победил Кащея, теперь носи его образ!

Снегирек ушам не верит, а Яга продолжает:

— Ты знаешь, что зло без добра существовать не может. Через Кащея и Василису объединились Уродство и Красота. Только разные они настолько, что слиться воедино не смогли. И когда Кащею любовь его первоначальную красу возвращает, Василисе приходится его погань мерзейшую на себя принимать, и превращается она в Бабу Ягу. Ох, не знала я, что мне за доля выпадет, когда поверила, что любовь исцелит Кащея от гордыни и злобы. Пожалела его, себе на голову, да и потеряла единственную свою доченьку Усладушку. Сбежала она от нас, и осталась я одна-одинешенька.

— Ну что, Снегирь-богатырь, еще сражаться будем? — спрашивает Воевода. Теперь и впрямь ты меня убить можешь, зато сам бессмертным станешь, Усладу навек к рукам приберешь.

— Не буду, — заплакал Снегирек, а сам на колени упал и стал Богу молиться — Господи правый, освободи меня от наваждения! Не нужны мне ни жизнь, ни смерть Кащея, готов я и от Услады отказаться, если на то будет Воля Твоя. Сними с меня образ злодея, пусть смерть за мной придет, да душа моя чистой останется. Ни за какие блага на свете не откажусь я от света души моей!

Сказал— и видит, что стоит рядом с ним Услада сквозь слезы улыбается, его руку гладит.

— Прости, друг любезный, за испытания, что ты перенес. Сейчас ты такой же, как был всегда, и сердцу моему люб по-прежнему. Но сам ты накликал их, когда спасать меня пустился. Я же говорила, что иду за тем, кто за мной не идет, а кто ко мне стремится — от того я убегаю. Ныне час пробил, нам вместе быть и свое счастье строить.