Эту историю я хочу рассказать самому себе. Как часто, оглядываясь на прошлое, испытываешь такое чувство, будто не ты, а кто-то другой прожил твою жизнь. В самом деле, попробуй сравнить себя настоящего с тем, который когда-то смеясь тянулся младенческими руками к огню, видел его блеск и не знал жара. Или с тем, кто призывал смерть у порога женщины, отвернувшейся от своей любви. Наконец, узнаешь ли себя в том философе, устремившемся к познанию смысла жизни и обнаружившем такое же бессилие своего рассудка, как ранее неверность ощущений и непостоянство сердца. Все это был не ты, мой милый. И сейчас, когда дрожат пальцы, а глаза слезятся, встречаясь со светом, тягостно твое недоумение. Все время заключено в настоящем. Так было всегда, и ты словно просидел в кресле с самого рождения, читая увлекательную книгу бытия. Неведомый библиотекарь листал страницы своих дней. И вот повесть близится к концу. Все быстрее мелькают цветные картинки бытия, все громче стучит маятник, отмеривающий твое существование. Тревога охватывает тебя, кода ты ищешь опоры и не можешь оторвать взгляда от страниц. Довольно чтения, пора начать жить! Да, давно пора, но как это сделать? Слишком поздно ты осознал себя отдельно от книги, и напрасны твои отчаянные попытки узнать, что лежит за страшным пределом, который надлежит скоро перешагнуть. О, сколько людей окружало тебя при рождении! Их радость, сливаясь с твоей, отбрасывала любые вопросы. Теперь же тебя мучит сомнение в авторстве дочитываемого произведения. Теперь тебе известно, что каждый встречает смерть в одиночку… Но разве она не одинакова для всех? Нет. Различна, как и жизнь. Задумайся. Что мы знаем? Остановись на мгновение, спроси у самого себя, у окружающих: «Что мы знаем?»

В одну из тех минут, которые влияют на нашу судьбу, мне попалось на глаза странное изречение Гераклита Эфесского: «Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны: живущие их смертью — их жизнью умирающие». Нет, не часы, не дни, а годы я пытался проникнуть в эту мысль, пока не понял, что охватить ее одним разумом невозможно. А между тем в событиях моей жизни все отчетливее вставало решение темной загадки великого мудреца. Но прежде я должен припомнить все сначала.

Когда-то в раннем детстве я очень тяжело болел. Усилия врачей не приносили результатов, и в конце концов они отступились от меня.

Заплаканные лица родных и близких печальной вереницей потекли около моей постели, они прощались со мной, и как ни был я мал, их поведение стало мне понятно. Страх охватил меня, и я закричал. Люди поспешно покинули комнату, и я остался один. Вероятно, сознание на какое-то время оставило меня, потому что блеск свечей, горевших в углу, вдруг сменился глубоким мраком.

Затем я услышал звук, который вначале был очень тихим, но постепенно все нарастал, словно шум камня, падающего с большой высоты. Я узнал свой голос. Это мой крик возвратился ко мне. Позднее, когда мои представления о мире расширились, я понял, что поразившее меня явление называлось эхом. Стекла в окнах задрожали, как от удара, и в то же мгновение рядом с моей постелью оказался маленький лысый старичок. Одет он был в какой-то старинный камзол с замысловатыми узорами, которые переливались как живые блестящие змейки на черном фоне бархата.

Незнакомец раскурил длинную трубку, а затем, наклонившись ко мне, пустил густую струю дыма мне в лицо. Нежный сладковатый аромат проник в мою грудь. Тело растворилось в нем, стало необычайно легким и поднялось в воздух. Я крепко зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что нахожусь в маленьком белом облаке, пронизанном лунными лучами. Подо мной проплывали обледенелые вершины гор. Синеватый туман вставал из темных ущелий, и надо всем царила удивительная тишина. Я говорю «удивительная», потому что никогда — ни раньше, ни после — не испытывал такого полного и торжественного слияния с миром, такого ощущения покоя, который был, верно, при зарождении Земли. Меж тем мои переживания прервались так же, как и возникли. Я вновь лежал в своей постели, а около меня хлопотала сиделка. Кризис миновал, здоровье вернулось ко мне. Может, после этой чудесной ночи, воспоминания о которой со временем не потускнели, а стали ярче, я начал мечтать о том, чтобы попасть в горы. Вся комната моя была увешана картинами с изображением хребтов, ущелий, водопадов, однако осуществить свои планы мне удалось лишь много лет спустя.

Случай свел меня с одной семьей, глава которой, Сигурд Кальвис, был одержим оккультными науками и, вероятно, обладал немалыми способностями, так как свободно ориентировался в самых запутанных откровениях каббалистов, знал литературу алхимиков, разбирался в астрологии. Все эти забытые учения вместе с верой в колдовство — давно отвергнутые и осмеянные нашим веком в руках Сигурда являлись тайной силой, которая внушала уважение. Порой, когда он рассказывал о своей жизни, мне казалось, что он безумец или лжец. Так, Йордис, его жена, по словам Сигурда, только носила облик человека, а на самом деле была речной нимфой, которую он вызвал из водопада, не найдя себе достойной пары среди людей. Имя своей маленькой дочери Сигурд никогда не произносил вслух, так как это могло принести несчастье. В доме его жили семь черных без единого пятнышка кошек, которых никогда не кормили, но раз в день хозяин садился за старую фисгармонию и играл для них одну и ту же старинную мелодию. Он утверждал, что в этот момент сгущается астральная энергия и передается его питомцам. Кошки же, олицетворявшие духов природы, располагались вокруг музыканта в самых причудливых позах и замирали, внимая его игре. Конечно, все это казалось бредом, если бы предсказания Сигурда своим знакомым не сбывались с поразительной точностью, если бы он однажды не разыскал клад после своих ночных занятий, если в зеркале, отлитом из чистого серебра, не появлялись бледные лица давно ушедших людей.

И вот новая идея захватила Сигурда. Золото, которое он нашел, пробудило в нем алчность. «Есть великий закон тождества, гласящий, что подобное притягивает подобное, — заявил он. — Мне нужно чистое золото, которого еще не касались руки людей. Я отолью золотой жезл и с его помощью разыщу сокровища горных духов». Вот каким образом затеялась экспедиция на Кавказ, в которой я принял участие.

Долгожданная встреча с горами не принесла мне, однако, тех восторгов, которые я лелеял. Мы начали путешествие поздней осенью, когда в долинах уже осыпалась листва с деревьев, а перевалы покрывал глубокий снег, густые туманы спрятали величие и красоту вершин. Нас было четверо. Не знаю, что побудило Сигурда взять с собой жену и дочь. Наша экспедиция с каждым днем подвергалась все большим опасностям. Мы шли целые дни подряд, слепо доверившись нашему руководителю. Однажды, на привале, Сигурд впервые за долгое время улыбнулся: «Наш путь близится к концу». Он положил свой жезл на камень, и мы увидели, что сверкающая палочка вдруг повернулась вокруг оси, устремившись острием в сторону ближайшего перевала. Сигурд изменил ее положение, но она снова, как стрелка компаса, указала то же направление: «Завтра мы будем у цели». Ранним утром мы вышли на ледник и стали почти ползком подниматься к крутому перевалу. Хотя вокруг расстилался снег, ветер, дувший из-за хребта, донес странные ароматы не то цветов, не то листьев. Я шел следом за Йордис, которая обнаруживала невероятную силу и стойкость ко всем тяготам пути. Дочь она несла поочередно с Сигурдом, не выказывая ни малейшей усталости.

Вот мы поднялись выше границы облаков. Сказочно фантастическая страна, озаренная солнцем, показалась нам навстречу. Перевал, казалось, был в двух шагах, когда Йордис вдруг остановилась и запела. «Замолчи! Ты разбудишь Тролля!» — крикнул Сигурд, но женщина продолжала петь.

Внезапно все тело ее стало вытягиваться, покрываясь ледяной коркой. Она всплеснула руками, и они застыли у нее над головой. В одно мгновение она превратилась в прозрачную глыбу льда, пронизанную лучами солнца. Но голос ее звучал все громче и громче. Сигурд подбежал к ней и ударил золотым жезлом. Тысячи искристых осколков брызнули во все стороны, вслед за ними фонтаном поднялся столб воды и хлынул вниз в долину, сметая все на своем пути. Горный поток бушевал на том месте, где только что стояла Йордис. Покой ледяного царства нельзя нарушить безнаказанно. Вершина, соседняя с перевалом, стряхнула свой сон, и грозная лавина снежного обвала ринулась на нас. Я очнулся не скоро, и странное чувство, что, открыв глаза, я увижу себя ребенком в постели, охватило меня. Может, этому способствовал дурманящий аромат, летевший из-за перевала и напоминающий запах дыма из трубки старика, спасшего когда-то меня в детстве. Веки мои с трудом приподнялись. Я лежал в сугробе снега почти у места нашей последней стоянки. Наступили сумерки, и вершины напоминали догорающие языки гигантского пламени.

Незнакомая темная фигура поднималась по склону горы. На плечах ее сидела дочь Сигурда и Йордис. Рядом со мной виднелись глубокие следы человеческих ног. В одном из них что-то блестело. Я протянул руку: тончайшей резьбы золотой кленовый лист покрыл мою ладонь. Не помню, как я нашел силы встать и двинуться в обратный путь. Пастушеская хижина у подножия хребта укрыла меня от холода ночи, а затем по тропинке я добрался до селения. Семья Сигурда исчезла, и поиски, предпринятые местными жителями, не принесли результата, я же вернулся домой.

Всю ту долгую зиму меня преследовали воспоминания о гибели экспедиции, о превращении Йордис в реку, о странных словах Сигурда, предупреждавшие не разбудить Тролля.

Прошло три года, переживания мои потускнели и сменились другими.

Наконец случай снова способствовал моему путешествию в горы. У подножия Кавказского хребта я остановился в небольшом лагере, куда собиралась молодежь чуть ли не со всех сторон света. Дни посвящались походам в горы. Вечерами вокруг костра пели песни и танцевали. Как-то среди веселой толпы мои глаза обнаружили девушку, которая не принимала участия в общих затеях, а с напряженным вниманием следила за окружающими, словно кого-то пыталась найти. Красота ее не вызывала сомнений, но, когда начались танцы, никто не подошел, чтобы пригласить ее. Меж тем это, видимо, нисколько не огорчило красавицу. Слегка наклонив голову, она чему-то улыбалась, и длинные, золотые от огня волосы, падая на лицо, создавали впечатление вуали. В ней чувствовались одновременно хрупкость и сила. Когда-то я увлекался скульптурой и знал, что выразительность тела может говорить подчас куда больше лица.

Поза, в которой сидела девушка, была примечательна: поджав под себя ноги, она откинулась назад, опираясь о землю. Руки напоминали простертые крьк лья или лепестки. Таков цветок цикламены, весь воплощенная нежность против бури. Несколько вечеров подряд я наблюдал за незнакомкой, любуясь пластичностью ее фигуры, легкостью движений, неуловимой прелестью полуулыбки, постоянно скрывающейся за сетью волос. Наконец, очутившись рядом с каким-то старожилом, я спросил его о ней.

— Не советую вам ею интересоваться, — ответил он, — если не хотите печальных приключений. Это Нирэ. Ее прозывают невестой Тролля. Трудно сознаваться в суеверии, но она приносит несчастие тем, кто с ней сталкивается. Она бредит какой-то таинственной долиной, в которой круглый год царит Осень. Несколько новичков, увлекшись ее красотой, а может, и рассказами, отправлялись с ней на поиски этого места и не вернулись обратно. Обвинить Нирэ в умышленном злодействе нельзя, Она больше всех переживала исчезновение ее спутников, хотя и не могла толково рассказать об их конце. Вероятно, они бросили ее где-то в пути, сообразив, что она безумна, и напрасно пытались найти обратную дорогу.

— А как же возвращалась Нирэ? — спросил я.

— О, пожалуй, это основная причина, почему ее просватали за Тролля. У нее поразительная способность ориентироваться. К тому же не раз люди были свидетелями, как она падала с обрывов, где всякого ждала бы неминуемая гибель. Но Нирэ всегда оставалась невредимой, будто и впрямь ее хранит горный дух.

Рассказ моего доброжелателя нисколько не остудил моего пыла.

Заиграл следующий танец, и я с трепетом коснулся руки Нирэ. Где-то я читал, что только дрессировщики знают цену первого прикосновения. Зверь может проявлять какие угодно признаки расположения, но только когда он позволит прикоснуться к себе и не нанесет удар, его считают прирученным. Мне не передать ощущений, которые возникли в тот момент.

Я был брошен навзничь на землю, я стал тонуть без воды, я испытал радость и страх самоубийцы, заглянувшего в бездну, куда он собирался ступить. Потом раздался голос Нирэ, и я уже не замечал того, что смолкла музыка, потому что слышал другую, лившуюся из глубины души, что давно потух костер, потому что мрак ночи стал для меня ярче света от близости существа, прозрачность которого словно была пропитана лунным светом. Все фантастические образы и видения, окружившие меня при встрече с Сигурдом, вновь проснулись и безраздельно завладели мной.

— Ты пришел! — сказала Нирэ. — Я так ждала тебя. Теперь мы окончим путь и вернемся навсегда в Осеннюю долину.

Я глядел на нее как зачарованный, с изумлением узнавая в ней черты маленькой дочери Сигурда и Йордис. С ее слов я узнал, что после обвала она очутилась на плечах старика, который медленно поднимался в гору к тому самому перевалу, где произошла страшная трагедия с ее отцом и матерью. Ужас девочки сменился восторгом, когда они пересекли границу снегов и вдруг очутились в царстве Осени. Склоны гор были покрыты старыми кленами, дубравами, сменявшимися березняком, тисами, буком. На ветвях пламенела листва. Ветер срывал ее и нес в долину. Желтые, оранжевые, бордовые листья, кружась как в танце, спускались к голубому прозрачному озеру и покрывали ярким убором берега. Зеркало его вод было чисто, как небо в ясную погоду, и изливало ровный, спокойный свет. Самым поразительным было то, что озеро сохраняло постоянное отражение солнца, которого могло и не быть над долиной.

Ночью в темном небе над горами сияли звезды, а лес озарялся лучами, исходившими от озера. И странной чередой сменялась стража двух солнц.

Когда восход возвещал явление нового дня, в тихой глади вод отражался закат и малиновый диск медленно погружался на дно, превращаясь в исчезающую точку. Тогда в воздухе начинала звучать еле слышная музыка, опавшие листья оживали и поднимались к деревьям, которые покинули.

Немыслимые цветы распускались на полянах, распространяя дурманящий аромат. Горечь хризантем мешалась с грустной сладостью гиацинтов, терпкости астр противостоял запах лилий. Долина вечной Осени принадлежала Троллю, который спас Нирэ от обвала. Жезл Сигурда не обманывал его, когда вел к этому месту. Любой листок, занесенный за пределы долины, превращался в чистое золото. Но самое чудесное началось тогда, когда Тролль закурил свою трубку. Воздух сгустился настолько, что Нирэ обрела способность к полету или плаванью в этой атмосфере. Она могла без крыльев медленно парить над лесом, подниматься к сверкающим утесам, где бродили антилопы, заглядывать в темные окна пещер, расположенных у обрывов. На уровне острых вершин ее взору представало далекое море, лежащее за хребтами, и необозримая облачная страна, никогда не смеющая закрыть небо над владениями Тролля. Наконец Нирэ, упоенная, спустилась к волшебному озеру и окунулась в воду. Тело ее пронизали тысячи огненных игл, и когда она вышла на берег, то обнаружила, что из ребенка превратилась во взрослую девушку. Платье из плетеных кленовых листьев упало к ее ногам, а голову покрыл венок из дикого шиповника.

— Хочешь ли ты владеть этой долиной? — спросил Тролль.

— Да! — ответила Нирэ.

— Тогда ищи ее, и вместе с ней к тебе вернется твое детство. Да поможет тебе любовь!

Долина Осени исчезла, и Нирэ вернулась к людям. Много дорог с тех пор исходили ее ноги, тщетно пытаясь проникнуть в заповедные угодья Тролля. Несколько раз она была почти у цели. Но только сновидения позволяли ей вступить под сень нетронутого леса и взглянуть на светящееся озеро, и то каждый такой сон страшным образом совпадал с исчезновением ее спутников, словно их жизнями она платила за право входа в долину.

— Да поможет тебе любовь! — сказал Тролль. Жестокой насмешкой казались Нирэ его слова. Те, кто отправлялся с ней на поиски долины, вдохновлялись любовью к ней, а не жаждой узреть чудеса, в которые верила она одна.

И вот судьба снова свела меня с дочерью Сигурда и Йордис. Все, что произошло, не стоит долгих описаний. Я решил вырвать Нирэ из-под власти тех сил, которые привели к гибели ее отца. Я решил бросить вызов Троллю, который имел отношение и к моей судьбе. Отрывочными картинами встают перед моим взором дальнейшие события. Вот мы в городе, куда я силой увез Нирэ. Однако ни дом родителей, ни пышность городских развлечений, ни пылкость моих чувств не поколебали девушку в стремлении отыскать владения Тролля. Этому, верно, способствовали и многие странности, вмешивающиеся в нашу жизнь. Мы договаривались с Нирэ о встрече, приходили в одно время и в то же место, но не видели друг друга и расходились. Ночью я часто просыпался от стука в окно, за которым слышался голос Нирэ. Я подбегал и видел ледяную залу, которую пересекала тропинка из желтых листьев. По ней медленно отступал лысый старик в черном камзоле, тот самый, что являлся мне в детстве. Он улыбался и грозил пальцем. Дым из его трубки, наполнявший все помещение, постепенно рассеивался, и он исчезал вместе с ним.

Прошел год, и положение стало невыносимым. Отчаявшись изменить судьбу, я ринулся ей навстречу. Снова мы были с Нирэ в горах и снова шли к долине Осени. Наконец только знакомый перевал отделял нас от цели. Мы расположились на ночлег. Нирэ заснула, а я не мог сомкнуть глаз. За горами вставала яркая луна. Облака медленно ползли, цепляясь за хребет. На одной из вершин они сгрудились столь фантастическим образом, что напоминали гигантскую фигуру старика, в тяжкой дремоте опустившего голову на руки. Я не помню, что за чувство охватило меня, когда я бросился по узкой тропинке, ведущей к той вершине. Сверкающий поток преградил мне дорогу. Как в безумии, я бросился в воду, заклиная ее именем Йордис помочь мне добраться до хребта. И река словно вняла моему голосу, струи ее повернули в другую сторону и легко подняли меня к ледникам, из-под которых она вытекала. Через короткое время я был у цели. Внизу подо мной расстилалась долина Осени. На вершине в ледяном троне спал мой лысый старик в черном камзоле. В руках его была длинная трубка, дым из которой не рассеивался, а свивался в грозную облачную фигуру, увиденную мною снизу. Я подкрался и, выхватив трубку, пустился бегом обратно. Гром раздался позади меня иль шаги Тролля, я не помню из-за ужаса, охватившего мое сердце. Впереди, указывая дорогу, бежал другой человек Фигура его показалась мне очень знакомой. Вот, торопя меня, он обернулся, и я узнал Сигурда. У самой стоянки он исчез. Наступило утро, и мы с Нирэ не узнали прежнего места. От перевала не осталось и следа. Чуждые взору ущелья сходились в тупике у отвесной стены хребта. Гигантский водопад низвергался с обрыва, и в пене его мелькали красные и желтые листья. Солнечный луч пробился сквозь тучи, сверкнуло золото в прозрачных струях потока и тотчас исчезло в поднявшемся тумане.

Днем счастья хотел назвать я день, когда ввел Нирэ в свой дом в белоснежном платье невесты. Но он обернулся днем печали, когда среди шумной толпы гостей она исчезла, будто растаяла, оставив мне подвенечный наряд и память о единственном горьком поцелуе, хранимую моими губами. Три дня и три ночи я ждал Нирэ. Она не появлялась. Я достал смертельную дозу опия и, смешав с табаком, закурил трубку Тролля. Была глубокая ночь. Я потушил огонь во всем доме и сел в кресло. Бледный свет позади заставил меня оглянуться. Он лился из аквариума, стоявшего в углу комнаты. Как он оказался здесь, я не помню. Видно, это был свадебный подарок Разглядывая его, я с изумлением стал узнавать картины осенней долины, о которых рассказывала Нирэ. Ну да. Вон крошечные деревья, покрытые желтыми и бордовыми листьями, вон чудесное озеро, в котором жило отражение солнца. Вон хребты, огораживающие долину, за ними далекое море. Нежная музыка зазвучала в моих ушах. Стеклянная преграда между мной и аквариумом исчезла, тело мое стало стремительно уменьшаться в размерах. Я успел взглянуть в зеркало. Лысый старик в черном камзоле и с длинной трубкой в зубах. Тролль. Вот в кого я превратился. Я сидел в аквариуме на вершине большого камня и курил. Жизнь моя не окончилась, ибо принадлежала не мне одному. Я передал ее моему фантастическому Троллю, который жил в обратную сторону, мне навстречу, молодел одновременно с тем, как я старился. Он должен был продолжить дни, так же как я — его. Маятник вечных часов не останавливается. Противовесы, вызывающие его движение, встретились и поменялись местами. Нет, не удивился, когда двери моей комнаты отворились.

«Живущие их смертью, их жизнью умирающие». Тролль, которого трудно было узнать, ибо он принял мой облик, стоял на пороге. Зато его спутница была хорошо мне известна. Маленькая девочка с длинными золотистыми волосами, падающими на лицо и скрывающими улыбку, держала его за руку. Дочь Сигурда и Йордис смотрела на меня сквозь толщу стекла и воды. Ее звали Нирэ. И не ее ли любовь была тем волшебством, чьи лучи озаряли таинственным светом долину вечной Осени?