предательство

betray (гл.) — изменять, предавать (страну, друга и т. п.); выдавать (тайну); не оправдывать (надежд, доверия).

То ли время затягивает нас в свой быстрый водоворот, то ли это мы засасываем время в наш внутренний мир — не знаю. Кажется, Рождество было только вчера, а вот уже Новый Год. Вчера вечером мы занимались любовью как два потерявших надежду человека, и этим утром снова. Все кажется таким пустым. Отчаяние — или страх. Нам нужно сделать что-то незабываемое, чтобы заполнить память.

Единственное, что я люблю абсолютно, без всяких сомнений — это твое тело. Я люблю его. Его температуру, мягкость, доброту. Я могла бы расстаться с тобой — но не с твоим телом.

Целуемся. Я наслаждаюсь твоей теплотой и думаю о других телах, с которыми имела дело. Начинаю говорить.

— Знаешь, в тот месяц случилось много всякого…

— В какой месяц?

— В тот.

— …Когда ты путешествовала по Европе?

— Да.

Я смотрю тебе в глаза. Мне хочется, чтобы ты знал — в самом деле, хочется. Раз уж нам теперь не о чем говорить, может быть, нам стоит поговорить о том месяце, когда тебя не было со мной.

— Было что-то, о чем ты мне не рассказывала? — Ты прикасаешься пальцами к моему лицу.

— Но ты меня не спрашивал! Такое впечатление, что газета тебе интереснее жизни. Ты предпочитаешь читать газету, а не разговаривать со мной.

— Ну так давай, поговори со мной сейчас.

Я снова раздосадована. Почему все получается именно так? Почему я всегда требую? Почему в твоем сердце не осталось любопытства?

— Ладно. Во время путешествия я знакомилась с некоторыми мужчинами.

— Что ты имеешь в виду под «знакомилась»?

— Да, с одним в Амстердаме, с другим в Берлине, еще с другим в Венеции и с четвертым в Фару…

Все эти лица внезапно возникают в моей памяти. Я снова вижу, как тот беззубый португалец ведет меня на грязный скалистый берег под полуденным солнцем… Я вижу, как Клаус ждет автобуса на берлинской улице. Может быть, сейчас он заходит в магазин, чтобы купить бутылку минеральной воды с красной звездой на этикетке.

— И? — Ты становишься серьезным.

— И всё.

— Всё?

— Ничего серьезного. Разве что у меня был секс с мужчиной, с которым я познакомилась за полчаса до того.

Ты пристально смотришь на меня застывшим взглядом. Между нашими лицами всего четыре сантиметра.

— Мне, правда, не очень понравилось. — Мне становится немного не по себе.

На твоем лице нет никакого определенного выражения.

Внезапно я вспоминаю предложение, которое я недавно прочитала в Библии из твоего книжного шкафа: «Прости им, ибо не ведают, что творят».

— Я подумала, что должна рассказать тебе об этом, хотя ты и не спрашиваешь, — продолжаю я. — А в Берлине я очень привязалась к мужчине, с которым познакомилась в поезде. Он тогда заболел…

Теперь я уже совсем встревожена, но в то же время чувствую облегчение.

Ты встаешь с постели и голый идешь на кухню. Не говоря ни слова, наливаешь в чайник воды, кладешь в заварочный чайник мяту, а потом стоишь и ждешь, когда вода вскипит.

— Если тебе, как ты говоришь, не понравилось, зачем ты это сделала?

Наконец-то ты разозлился.

— Потому что… я не люблю одиночество.

— И поэтому нужно заниматься сексом с незнакомым человеком?

Между нами встает тишина.

— Каждый раз, когда я думал, что ты, возможно, сейчас с другим мужчиной, я говорил себе, что мы должны расстаться.

— Почему?

— Я имел в виду, что должен отпустить тебя.

— Отпустить? Куда?

— В твоем возрасте я был похож на тебя. Я хотел испытать все на свете, попробовать все виды отношений, все виды секса. Поэтому я понимаю, что происходит в твоей голове.

О, эти слова! Я не хочу их слышать. Ты боишься быть покинутым, но ведь из нас двоих первая покинутой оказалась я!

— Но ведь это ты хотел, чтобы я отправилась путешествовать одна! — плачу я.

— Потому что ты молода… Слишком молода, чтобы у нас с тобой все было так серьезно, как тебе хочется. Пока тебя не было, я часто представлял тебя с другими мужчинами, но потом перестал думать об этом — и не думал, даже когда ты сказала мне, что беременна.

Ты стоишь, вода кипит, но ты не шевелишься.

Я чувствую, как твой холод расползается по дому. Я боюсь тебя. Я боюсь, когда люди так себя ведут. Холоднее не бывает.

Ты начинаешь пить чай. В духовке разогревается вегетарианская картофельная запеканка, которую я ненавижу. Это такая грустная еда. Еда, которая показывает, какая скучная штука — жизнь. Еда, лишенная всякой страсти.

Весь оставшийся день мы не разговариваем.

Ты занимаешься своими скульптурами: наливаешь горячий воск в формы. Я смотрю по телевизору новогоднюю передачу, мультфильм про соловья. Снова Оскар Уайльд, только на этот раз наглядный. Соловей истекает кровью и умирает, юноша бросает красную розу. «Любовь лучше жизни», — говорит Соловей.

Любовь — лучше жизни! Даже любовь приносит смерть. Не это ли наше новогоднее желание?

 

бесконечность

infinity (сущ.) — бесконечное пространство, время или число.

Учительница математики в начальной школе заставляла нас считать и считать до тех пор, пока от усталости мы не могли уже шевелить языками. Учительница говорила, что последнее число — это «бесконечность». Это тоже число, но бесчисленное. Можно считать и считать, пока числа не станут неисчислимыми.

Бесконечность — это неисчислимое будущее.

Бесконечны наши стычки на кухне и в спальне.

— Послушай, — кричу я, — это очень серьезно. Мне нужно знать, что делать: отказаться от работы в Китае и остаться с тобой, или вернуться на родину! — Я бросаю взгляд на свой паспорт, лежащий на столе.

— Что это за работа?

— Ты что, не знаешь?

— Я не очень-то понимал, что ты имеешь в виду, когда говоришь о государственном рабочем месте.

— Я работала в отделе социального обеспечения. Каждый гражданин Китая имеет гарантированное государственное рабочее место, и мне не хотелось бы его потерять, если бы мне пришлось вернуться. Это оплачиваемая работа, которая дается на всю жизнь. Если я ее потеряю, мне останется только делать обувь вместе с родителями.

— Ладно, бог с ним. Нельзя же принимать то или иное решение о будущем отношений только потому, что не хочешь потерять работу.

Нерешительность — вот подходящее тебе слово. Может быть, поэтому ты несчастлив?

— Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой навсегда, или нет? — начинаю я снова. У меня нет другого выхода. Я слишком встревожена.

— Этого я сказать не могу. Ничто на свете не продолжается вечно. Я ведь не могу предвидеть будущее, правда? Я не знаю, каким оно будет.

— Но ты хочешь, чтобы в будущем мы были вместе?

Ты молчишь три секунды. Три секунды для такого вопроса — это очень долго. Потом ты отвечаешь:

— Будущее решает за тебя, а не ты за будущее. Ты же из буддийской страны, я думал, ты это знаешь.

— Хорошо, не будем больше говорить о будущем. Но я знаю одно: мы, китайцы, живем ожиданием. Понятие «ожидание» близко к понятию «будущее», да? Весной крестьяне сажают рис. Они поливают его и ожидают, что он будет расти каждый день. Ростки риса зеленеют и растут выше и выше. Потом наступает лето, и крестьяне ожидают, что зерно будет наливаться. Потом осень, урожай, зерно становится золотым. Ожидания крестьян почти сбылись, но еще не совсем. После сбора урожая они отделяют зерно от соломы. Солома отправляется в хлева и в свинарники, а зерно — на рынок, на продажу. И все это затем, чтобы семья жила лучше во время зимы и Праздника Весны. Зимой крестьяне сжигают корни и траву на полях, чтобы удобрить почву для посадок следующего года. Все делается с прицелом на шаг вперед. Видишь, в природе, в жизни все живет ожиданием, а не настоящим, не сегодняшним днем или ночью. Нельзя жить только сегодняшним днем, если это не день конца света.

Ты перестаешь слушать. Ты занят — наливаешь горячий воск в форму. Перед тобой три разные формы — одна похожа на мозг, другая — на глазное яблоко, третья — на большой сосок. Налив в них воск, ты ждешь, пока он остынет.

Ты сидишь за кухонным столом и рисуешь карандашом — множество человеческих органов, лежащих в ванне. Человеческая кость, нога, уши, губы, глаза, руки, внутренности… Это почти уродливо. В самом деле, очень уродливо. Но в то же время очень сильно. Однажды ты сказал мне, что думаешь, что и сам уродлив, хотя мне так не кажется. Ты сказал, что тебе всегда было интересно уродство, уродливые люди, уродливые здания, развалины, старье.

Я поднимаю глаза и созерцаю пластмассовую ванну, которую ты сделал. Она стоит на своем месте и молча содержит в себе что-то непонятное, что-то тяжелое.

 

исключение

expel (гл.) — выгонять, исключать, отчислять (из учебного заведения и т. п.).

Сегодня мне позвонили из моего отдела социального обеспечения. Внезапно меня снова заставляют почувствовать частью того общества.

Служащий говорит серьезным, коммунистическим тоном:

— Вы обязаны выполнять условия трудового договора. Вам следует вернуться в Китай, пока вы не наделали ошибок. Не нарушайте наши правила. Согласно нашим правилам, вы должны вернуться к работе в течение месяца, иначе вы будете кай чу (исключены) из нашей организации.

Кай чу!

Исключена!

Я так зла, что мне хочется выбросить телефон в окно. За этот год я уже почти успела забыть, какие идиотские правила существуют в Китае. Человек принадлежит не себе, а государству. Да, я хочу, чтобы меня исключили. Пожалуйста, исключите меня. Сделайте такую милость. Но в то же время я знаю, что меня просто запугивают. Они всегда запугивают маленьких людей во имя всего народа. И у тебя нет возможности этому противостоять. Все, что они говорят, подлежит беспрекословному выполнению, как цитатник Мао.

 

дилемма

dilemma (сущ.) — затруднительное положение, из которого существуют два в равной степени нежелательных выхода.

Я много раз видела это слово в газетах, но никогда не понимала, что оно на самом деле значит. А сейчас, размышляя о том, то делать: остаться здесь или вернуться в Китай, я понимаю его смысл сполна.

Дилемма. Сложное слово — такое же сложное, как ситуация, которую оно обозначает. Я знаю и другие слова: парадокс, противоречивый, альтернатива.

— Если я уеду из Англии — или, скажем, если мы расстанемся, что ты будешь делать? — спрашиваю я.

— Я не хочу, чтобы у меня была другая женщина.

— Почему?

— Просто не хочу.

— Почему не хочешь?

— Я хочу жить один.

— Правда? И любовник-мужчина тебе тоже не нужен?

— Нет. Мне никто не нужен.

— В самом деле? — Мне кажется, я тебя не понимаю.

— В самом. Смотри: я тебе нужен, и твоя любовь — это любовь-нужда. Но мне ничего не нужно, и ты тоже. Поэтому я могу жить один.

Ты говоришь:

— Мне бы хотелось стать монахом, отказаться от всего: от городской жизни, от желаний, от секса. Тогда я буду свободен.

Ты говоришь:

— Мы должны отпустить друг друга.

— Но мы же по-прежнему любим друг друга, — настаиваю я. Как могут люди вдруг решить расстаться, если они любят друг друга?

— Мы должны расстаться, — говоришь ты и смотришь на меня, словно священник, нравоучительный священник в церкви.

Внезапно я понимаю, что ты уже все решил. И ничего уже не изменить. Но я все еще помню ту песню о любви, что ты пел мне когда-то под инжиром в саду. Мелодия и слова по-прежнему звучат в моей голове.

Похоже, тебе хочется иметь дело только с радостной стороной любви, а трудностей любви ты боишься. У нас, китайцев, есть пословица: «Не следует ожидать, что оба конца стебля сахарного тростника окажутся одинаково сладкими». Иногда любовь может быть уродливой. Но ее нужно принимать и такой тоже.

Я начинаю заниматься своими иммиграционными документами. Мне нужно обратиться за продлением визы. Это неприятно. Мне нужно предоставить министерству внутренних дел данные о своем банковском счете, чтобы там убедились, что у меня есть стабильный доход, позволяющий здесь жить, — но у меня, конечно же, нет никакого дохода. Только то, что присылают родители. Сколько денег осталось на моем счете? Двести фунтов? Или полторы сотни? А самое главное, у меня нет никаких причин оставаться здесь, кроме тебя. Я не знаю, что мне делать. Хочу остаться, но не знаю, будет ли это правильным решением. Мнение родителей меня теперь уже не очень интересует. К тому же они ничего не знают о моей здешней жизни.

Я думала, ты наполнишь мою жизнь, дашь мне все. Я думала, что ты мой Иисус, мой священник, мой свет. Поэтому я всегда верила, что ты — мой единственный дом в этой стране. И теперь я чувствую себя беззащитной, потому что боюсь потерять тебя. Вот почему я хочу контролировать тебя, хочу, чтобы ты всегда был в моем поле зрения, хочу оборвать твою связь с миром и другими людьми.

Я вспоминаю те дни, когда путешествовала по Европе. Я знакомилась с людьми и под конец стала уже не так бояться одиночества. Возможно, мне следует позволить своей жизни раскрыться, как цветок; возможно, мне нужно улететь прочь одинокой птицей. Не нужно быть вечно привязанной к одному дереву и не нужно бояться его потерять — ведь я увижу весь лес.

 

срок

timing (сущ.) — выбор, определение или регулирование времени совершения того или иного события или процесса; конкретное время, срок совершения того или иного события.

Сегодня я снова читала о времени. Это суждение Ибн-Араби, старого мудреца, очень умного человека, который жил в начале тринадцатого века. Он сказал: «Вселенная постоянно существует в настоящем времени». Значит ли это, что временные различия в английском языке — всего лишь бесполезное усложнение? Значит ли это, что грамматические времена неестественны? Значит ли это, что любовь продолжает вечно, как в моем китайском представлении?

При этом я понимаю разницу между временем вообще и конкретным временем — сроком. Я знаю, что если влюбиться в правильного человека в неправильный момент, то этот момент может принести человеку самую большую печаль в его жизни.

Когда мы впервые увидели друг друга в кинотеатре, ты был полон прекрасной энергии. Но с тех пор многое изменилось. Наши споры и ссоры, твоя борьба с Лондоном — и вот теперь ты выглядишь как маленькая высохшая смоква, упавшая с дерева.

В последние несколько дней смоквы падают с дерева в нашем саду — с фруктового дерева без цветов. Они не успели вырасти и созреть за лето, но и зиму пережить не могут. Маленькие, незрелые, зеленоватые и сморщенные, как старички, у которых не было счастливой юности. На кожице у них множество маленьких морщинок. Выглядят они очень грустно. Утром ты выходишь в сад, собираешь смоквы с земли, и ладони твои полны грязи и жалости.

В те дни, когда мы встретились, смоквы были полны жизни. Помню, как однажды ты разломил одну большую смокву, чтобы показать мне зернышки внутри. Там было розово и нежно, и ты дал мне высосать сладкий сок… А сейчас зима, время умирания, тяжелое для нас время.

Ты видишь, что маленькие смоквы падают со смоковницы, и собираешь их одну за другой. Потом возвращаешься на кухню и кладешь их на стол, на тот стол, на котором мы режем овощи, на стол, за которым ты всегда читаешь газеты, а я учу английский и делаю по вечерам домашнее задание.

Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать… И вот на столе тихо лежит семнадцать маленьких смокв. Они спокойны, загадочны и анонимны. Они хотят что-то мне сказать, но слишком устали. Время выпило их жизненные соки — и с тобой произошло то же самое.

Я вижу, как убывает твоя красота. Это я ее убываю. День за днем, ночь за ночью.