эпилог

epilogue (сущ.) — короткая речь или стихотворение, завершающее литературное произведение, в особенности драматическое.

День 1

Большой самолет, много кресел и пассажиров. Рейс «Эйр Чайна», на борту — хвост птицы Феникс. На этот раз он несет меня на восток. В каком направлении, интересно, сейчас дует ветер? Отправиться в Англию было непросто, но возвращаться намного труднее. Смотрю в иллюминатор и вижу в нем отражение незнакомого лица. Это совсем не та Ч., что год назад. Она уже никогда не будет смотреть на мир, как раньше. Она ранена, ранена, ранена в сердце, как соловей, истекший кровью на красной розе.

Свет включается снова. Стюардесса-китаянка улыбается мне и предлагает обед: жареная свинина с рисом и немного брокколи с густой подливкой. Когда мое тело начинает медленно переваривать рис, я наконец понимаю всем своим существом: мы действительно расстались.

Говорят, в наше время между нациями не осталось барьеров. В самом деле? Барьер между мной и тобой так высок и широк!

Когда я впервые увидела тебя, я почувствовала, что нашла свое другое «я», второе «я», которое всегда противостояло мне. И теперь я не могу забыть тебя и не могу перестать любить тебя, потому что ты — часть меня.

Впрочем, может быть, это просто бессмыслица, западно-философский нонсенс. Мы не можем быть вместе просто потому, что это наша судьба.

Через тринадцать часов самолет приземляется в Пекине. Я провожу день, гуляя по городу. Песчаный ветер из монгольской пустыни пронизывает велосипеды, качает деревья, шуршит по крышам. Неудивительно, что люди здесь сильнее и крепче. Везде пыль и суета. Горизонт заполняют скелеты строящихся небоскребов. Шоферы громко сплевывают на дорогу из открытых окошек такси. Рваные полиэтиленовые пакеты свисают с деревьев странными фруктами. Загрязнение, великое загрязнение царит в моей великой стране.

Звоню матери и говорю ей, что решила не возвращаться в наш город, а переехать в Пекин. Она в отчаянии. Иногда мне хочется ее убить. Как же ей хочется все контролировать и всем управлять, прямо как нашему государству.

— Ты что, с ума сошла? — кричит она в телефонную трубку. — Как ты будешь жить без нормальной работы?

Я пытаюсь возразить:

— Но теперь я могу немного говорить по-английски, так что, может быть, мне удастся найти такую работу, где требуется знание этого языка, или, возможно, я попытаюсь что-нибудь написать…

Она тут же прерывает меня:

— Писать на бумажках — это просто ничто по сравнению со стабильной работой на государственном рабочем месте! Ты что, думаешь, что сможешь переделать свои ноги под новые туфли? Как ты будешь жить без государственной медицинской страховки? А если я скоро умру и отец тоже умрет?

Она вечно грозится умереть на следующий же день. Когда спор доходит до этого смертельного пункта, я могу только закрыть рот и молчать.

— Ты что, думаешь, что кролики будут выбегать из леса и прыгать в твою кастрюлю? Не понимаю нынешнюю молодежь! Мы с твоим отцом работали, как лошади, а ты даже глаза еще не продрала. Что ж, сейчас самое время бросить мечтания и найти себе надежную работу и надежного мужчину. Выходи замуж и рожай ребенка, пока мы с отцом еще живы!

Я молчу и ничего не возражаю, и тогда она выпускает в меня свою последнюю стрелу:

— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты никогда не думаешь о будущем! Ты живешь только сегодняшним днем!

И она начинает рыдать.

День 100

За тот год, что меня не было в Китае, Пекин изменился так, словно прошло десять лет. Он стал совершенно неузнаваем.

Я сижу в кафе «Старбакс» в новехоньком торговом центре, огромном 22-этажном здании с английскими неоновыми буквами на крыше: «Восточный Глобус». Внутри все сияет, как будто хозяева стащили все люстры и бриллианты из «Тиффани» и «Хэрродс». На Западе есть «Найк», а наши фабрики выпускают «Ли Нин» — это имя олимпийского чемпиона. На Западе есть «Пума», а у нас — «Пома». Стиль и дизайн абсолютно одинаковы. На Западе для Мэрилин Монро создали «Шанель № 5», а мы для наших граждан делаем «Шанель № 6» с запахом жасмина. У нас здесь есть всё, и даже больше.

Вечером иду с друзьями в караоке. Я чувствую себя здесь не в своей тарелке. Это место создано для китайских мужчин, уставших от своих старых жен и ищущих новых ощущений. Молодые девушки с полуголыми грудями и в обтягивающих мини-юбках сидят в пустых залах и ждут одиноких любителей пения. Эти полутемные залы напомнили мне лондонские пабы: табачный дым, кожаные сидения, низкие столики, громкие голоса и безумный смех. Я сижу и слушаю, как мужчины поют песни: «Долгий поход», «Восток алеет» и так далее.

Я чувствую себя чужой в Китае. Всюду, куда бы я ни пошла, в чайных, в ресторанах, в народных парках, в кафе «Данкин Донат», даже на Великой Стене все говорят о покупке домов и машин, об инвестициях в производство новых товаров, о том, как воспользоваться Олимпиадой-2008, чтобы заработать — или чтобы вытащить побольше денег из иностранцев. У меня не получается участвовать в этих разговорах. Похоже, я слишком непрактична и непродуктивна.

«Но ведь ты же знаешь английский! Одно только это должно принести тебе кучу денег! В наши дни всё, что имеет отношение к Западу, приносит деньги», — постоянно говорят мне родственники и знакомые.

День 500

Кажется, твое последнее письмо было самым последним. Я получила его полтора месяца назад, и с тех пор — ничего. Не знаю, почему.

Я думаю, что скорее всего никогда больше не поеду в Англию, страну, где я стала взрослой, где из девочки превратилась в женщину, в страну, где я была ранена в сердце, где пережила самые трудные дни моей жизни и познала самое глубокое чувство, мимолетное счастье и тихую печаль. Может быть, я боюсь признаться себе, что все еще люблю тебя.

Впрочем, все эти мысли не имеют теперь особого значения. Только иногда по вечерам, когда я в одиночестве сижу в своей пекинской квартире, а за окном слышен шум какой-нибудь очередной стройки, я снова ощущаю эту боль. Да, расстояние — хорошее лекарство. Я знаю, что самое лучшее для нас — отпустить друг друга, позволить каждому жить своей жизнью, на разных планетах, орбиты которых не пересекаются.

Это последнее письмо от тебя. Последнее.

Дорогая Ч.,

Я пишу тебе из Уэльса. Наконец-то я уехал из Лондона. Мой домик стоит у подножья горы Карнигли. По-валлийски это значит «гора ангела»…

Я перевез сюда некоторые наши растения из сада и старый кухонный стол. Мне кажется, подсолнухи скучают по тебе. Они печально опустили головы, словно ученики, наказанные учителем, а их ярко-желтые лепестки стали темно-коричневыми. А вот твой маленький бамбук, похоже, очень счастлив, потому что уже месяц у нас стоит совершенно китайская погода. На прошлой неделе я посадил несколько вьющихся роз у стены дома, потому что мне показалось, что хорошо бы немного расцветить пейзаж.

Каждый день я хожу через долину к морю. Это немалый путь. Когда я смотрю на море, я думаю о том, что так и не узнал — научилась ты плавать или нет…

Твои слова пропитаны умиротворенностью и счастьем, я никогда их не забуду. Я целую тетрадный листок, на котором написано письмо, прижимаю его к лицу и пытаюсь ощутить запах той далекой долины. Я вижу тебя — ты стоишь посреди поля, за спиной у тебя возвышается громада горы, в воздухе слышно дыхание моря. Ты так замечательно все описал. Это твой самый лучший подарок.

Адрес на конверте кажется мне знакомым. Это где-то в западном Уэльсе. Да, точно — мы ездили туда вместе. Какой тогда был дождь! Огромный, бесконечный, он укрывал собой весь лес, и всю гору, и все на свете.