В понедельник после обеда Пенелопа вошла в просторную гостиную на втором этаже и, усевшись рядом со свекровью, постаралась вести себя как обычно. Ей было сложно совладать с собой, поскольку «Империал» лежала на медной подставке для газет, стоявшей между мраморными статуями Орфея и Эвридики. Хотя никто ни слова не сказал, Пенелопа догадалась, что кое-кто в особняке уже знает правду о пионах. Она попросила принести ей чаю с лимоном и постаралась по возможности небрежно просмотреть не имеющие к ней отношения колонки газеты. На Пенелопе были светло-вишневая приталенная блузка, крой которой искусно скрывал по-летнему легкий вес ткани, и длинная шиферно-серая юбка, украшенная тремя рядами рюшей вокруг щиколоток, словно башня поднимавшаяся от ног к невероятно тонкой талии. Сегодня снова был «день» Изабеллы, и поэтому Пенелопа принарядилась, предвосхищая послеобеденные визиты посетителей, уже прочитавших скандальную заметку о ней и принце.

Ярко-розовый сноп цветущих пионов прибыл в обычное время, чтобы заменить в её спальне вчерашний, но сегодня Пенелопа отчего-то меньше гордилась им, чем ещё вчера утром. Обладая экзотической внешностью и стройной фигурой, Пенелопа никогда не стеснялась привлекать к себе внимание. Но также ей не хотелось — и неважно, насколько глупо и грубо вел себя Генри — расставаться с именем молодой миссис Шунмейкер, титулом, вознесшим её на вершину положения в обществе и на некоторое время утихомирившим обвинения в том, что она всего лишь дочь нувориша. Конечно, Шунмейкеры желали развода в семье не больше Хейзов, которые в свою очередь не хотели его ни в коем случае. Но Пенелопе стоило опасаться, что если в светских новостях все чаще начнут мелькать заметки о ней и принце Баварии, то стрелки симпатий общества в паре Генри и Пенелопы скоро перестанут склоняться в сторону молодой жены.

— Не волнуйся, — прохладно сказала Изабелла, когда рядом не осталось никого значимого. Свекровь возвышалась над облаком травянисто-зеленых юбок из органзы, а её светлые кудри были зачесаны назад в тщательно продуманном живописном беспорядке. — Разве я не говорила тебе, что веселье — удел замужних женщин? Они скоро обо всем забудут, а ты в следующий раз веди себя осторожнее. Лучше не оставлять улик в газетах.

Пенелопа постаралась не выдать свое раздражение. Ведь она хранила в тайне чувства старшей миссис Шунмейкер к Грейсону. И совершенно точно знала, что когда живописец Лиспенард Брэдли (который в эту минуту вошел в гостиную, преклонил колено перед хозяйкой и принялся расточать похвальбу её красоте) жаловался, что ему уже давно не представлялась возможность порисовать Изабеллу, он говорил в переносном смысле.

Сидящая на соседнем стуле Пруденс, младшая сестра Генри, яростно смотрела на Брэдли и Изабеллу, и если бы Пенелопа не была поглощена собственными тяготами, она бы задумалась, нет ли здесь какого-то отвратительного любовного треугольника. Много недель Пенелопа провела в томительном ожидании возвращения Генри, зная, что он не изменит своего отношения к ней и останется столь же холодным и безразличным. Но его продолжительное отсутствие укрепило её обиду на него, и теперь Пенелопе казалось невозможным наслаждаться его миловидной внешностью или сосредотачивать все силы на убеждение супруга в том, что она все-таки идеальная жена.

Он был дома уже целые выходные и за все это время посмотрел ей в глаза всего пару раз. Но, похоже, все винят в супружеской неверности именно её, и, осознавая эту несправедливость, Пенелопа с размаху сердито поставила чашку и блюдце на мраморную поверхность стола. Секунду спустя она поняла, что разбила хрупкий фарфор. Чай коричневой лужицей растекся по столу, а долька лимона скользнула на пол. Пенелопа встала, потрясенная собственной неуклюжестью. Она всегда гордилась своей аккуратностью.

— О! — воскликнула она, когда тут же появившаяся горничная в черном платье и белом переднике принялась вытирать со стола.

Брэдли тоже встал, а Изабелла посмотрела на невестку взглядом, в котором затихало то ли сострадание, то ли пренебрежение — Пенелопа не была уверена, а ведь обычно полагалась на свое умение распознавать мысли людей по мимике.

— Пенелопа, ты в порядке? — поинтересовалась Изабелла.

— Да, я… — Пенелопа поморщилась, силясь стряхнуть с себя ощущение уязвимости. — Думаю, просто немного голова кружится, так что я, пожалуй…

Пенелопа не успела заявить о своем намерении уйти из гостиной пораньше, потому что как раз в эту секунду в дверях возник дворецкий и, выдержав театральную паузу, объявил:

— Его королевское высочество принц Баварии.

Изабелла встала. Рукава её кремовой блузки скользнули вниз, пока хозяйка дома поправляла одежду.

Несколько секунд спустя Пруденс несколько неохотно поднялась вслед за мачехой. В гостиной Шунмейкеров повисло напряженное молчание. И тут вошел принц в костюме цвета слоновой кости и с соломенным канотье в руках. Он щелкнул каблуками черных парадных туфель, кивнул и принялся целовать дамам руки, шепча каждой «Вы прелестны».

К Пенелопе он подошёл в последнюю очередь и задержался возле неё, не отпуская кончики её пальцев после поцелуя. Горничная, убравшая пролитый Пенелопой чай, всё ещё суетилась поблизости, склонив голову в белом чепце с рюшами. Пенелопа жестом подозвала её и сказала:

— Что будете пить, ваше высочество?

— Шампанское.

Принц выпустил её руку, но глаз не отвел. Горничная, услышав его пожелание, забрала у гостя шляпу и пошла за напитком. Принц оказался выше, чем помнила Пенелопа, а его глаза — светлее. Казалось, он совсем не моргал, а лишь откровенно пожирал её глазами так долго, что Пенелопа даже почувствовала приятное потрясение.

— Вы уже бывали у нас? — быстро спросила она, понимая, что за ними наблюдают. — Наш дом очень красив. Члены семьи моего мужа — видные коллекционеры.

Принц наконец оторвал от неё взгляд и осмотрел обшивку потолка и богато украшенные стены.

— Да, вижу, — пресыщенным тоном отозвался он.

Пенелопа наклонила голову с высокой прической, и принц протянул ей руку, словно приглашая обойти комнату и осмотреть портреты и скульптуры. Когда они отошли от остальных присутствующих, Брэдли уселся рядом со старшей миссис Шунмейкер, а Пруденс обиженно уткнулась в книгу.

— Не могу выразить словами, как мне понравились цветы, принц…

— Можете называть меня Фредерик, мадам.

— Хорошо, принц Фредерик. Не могу выразить словами, как мне понравились цветы, хотя могу себе представить, что вас привела в замешательство утренняя заметка в «Империал». Надеюсь, вы не думаете, что я настолько некультурна, что предала вашу заботливость огласке?

— Это была не заботливость. — Принц широко улыбнулся, блеснув большими здоровыми зубами, и Пенелопа сразу поняла, что именно такой комплимент она хотела услышать. Нос принца был крупнее, чем у Генри, и Пенелопа предполагала, что причина тому королевская кровь. — Знаете, дорогая, на континенте, когда мужчина — настоящий мужчина — видит что-то красивое, что он жаждет получить, он не тратит время на замешательство, а просто выказывает свой интерес. Вот и все, что я сделал.

В груди Пенелопы расцвела приятная жизнерадостность, и девушка улыбнулась, медленно, но уверенно, адресуя улыбку ему одному. Она уже забыла, каково это: флиртовать с незнакомым мужчиной. Во время прогулки они держались на безопасном расстоянии друг от друга, разве что локоток Пенелопы устроился на сгибе руки принца.

Соприкосновение их рук стало для Пенелопы неким волшебством, словно намекая на то, что принц желал касаться её не только рукой.

— Так значит, вы настоящий мужчина? — слегка шутливо спросила Пенелопа.

— Мне жаль, если при нашем… знакомстве вы посчитали меня не таким, — в столь же беззаботной манере ответил он. — Но уверяю вас, с этого дня вам больше не удастся спутать настоящего мужчину с кем-то менее надежным.

Они обошли ещё одно скопление антикварных диванов и алебастровых торшеров и развернулись обратно в направлении вестибюля. Полуденный свет играл на высоких скулах Пенелопы и блестящих волосах смелого гостя. Пенелопа невольно улыбнулась и, оглянувшись, поняла, что у порога гостиной стоит Генри. Он остановился в дверях и в своем коричневом костюме и почти такой же, как у принца, шляпе казался портретом в дверной раме из красного дерева.

— Как нам повезло, что нас посетил гость, способный не только очаровывать, но и наставлять, — сказала она, глядя на Генри, но обращаясь обольстительным шепотом к принцу. — Я искренне желаю, чтобы ваше общество доказало, что я не заблуждаюсь.

Принц отвел взгляд от Пенелопы, посмотрел на силуэт в холле и сразу же понял, в чем дело, но не ослабил руку, на сгибе которой покоился локоток Пенелопы, и никоим иным образом не попытался отстраниться от спутницы. Они находились возмутительно близко друг к другу для замужней женщины и мужчины, который, по слухам, ухаживал за французской аристократкой.

— Но зачем мне вести себя столь безрассудно? — ответил принц как раз перед тем, как Генри надвинул шляпу на лоб и тронулся с места.

Пенелопа повернулась лицом к гостю и медленно, со смыслом подмигнула ему.

— Не думаю, что вы на это пойдете, — сказала она и завела его в тихий уголок, где можно было говорить, не опасаясь чужих ушей, но и света было достаточно, чтобы принц в полной мере оценил её красоту. Устроившись там и приняв напитки из рук ливрейного лакея, Пенелопа лениво предложила: — Знаете, сегодня вечером мой свекор устраивает прием в честь моего мужа, который только что вернулся из армии. Может быть, придете и докажете мне, что далеко не безрассудны?