Обе миссис Шунмейкер рука об руку неспешно шли по полированному полу главного зала фамильного особняка. Днем, когда они наряжались к предстоящему ужину, Пенелопа поняла, что свекровь пребывает в благостном настроении, и за несколько часов дамы вновь сблизились, как сестры. Дом полнился запахами гиацинтов и тубероз, а из лабиринта небольших галерей и гостиных доносились обрывки чинных светских бесед. Дамы оделись в стиле греческих богинь: старшая, с пышными светлыми локонами, ниспадающими по обе стороны кукольного лица, — в длинный наряд из бледно-лилового крепдешина с глубоким овальным вырезом, а младшая — в расшитое золотым бисером платье с завышенной талией из тонкой белой ткани с черным бархатным корсажем. Рукава были пышными, но лилейные плечи Пенелопы оставались полностью обнаженными, а темные волосы, начесанные над чистым лбом, были уложены в изысканный узел, украшенный страусиными перьями. Длинные серьги из розового золота и бриллиантов переливались, подчеркивая подбородок.

— Мне нравится твой принц, — прошептала старшая миссис Шунмейкер, когда дамы подошли к гостиной первого этажа, где гости уже наслаждались аперитивами в ожидании приветствий.

— О, он вовсе не мой, — слабо возразила Пенелопа. Она чувствовала себя донельзя царственной после того внимания, что принц уделил ей во время дневного визита. С тех пор Пенелопа каждым движением демонстрировала преувеличенную самоуверенность. — Тем более в газетах пишут, что скоро состоится его помолвка с дочерью графа де Ланглуа.

— Все к лучшему, дорогая, — хихикнула Изабелла и, потворствуя своему желанию, затараторила: — Я сама прилично устала от Брэдли. Уже год как, но всегда возвращаюсь к нему, когда вокруг нет никого более стоящего. Я думала, что художники окажутся поинтереснее джентльменов, но они занимаются любовью точно так же, как и прочие мужчины, а когда дело доходит до знаков внимания, оказывается, что они стеснены в средствах. С твоей стороны очень умно флиртовать с европейцами, особенно знатными. 

С этими словами они вошли в обитую дубовыми панелями комнату, где мужчины в черных костюмах и дамы в тюле и лентах тут же восторженно забормотали при виде хозяек торжества. В соседней комнате играл струнный ансамбль, а в инкрустированных позолоченной мозаикой вазах красовались цветущие вишневые деревья, возвышаясь над головами гостей.

Пенелопа смело окинула взглядом комнату, встретившись глазами с новобрачными мистером и миссис Реджинальд Ньюболд, симпатичным братом Изабеллы, Джеймсом де Фордом и кое с кем ещё, но никого не удостоила ни подмигиванием, ни комплиментом. По раскрасневшемуся лицу старого мистера Шунмейкера Пенелопа поняла, что свекор уже выпил несколько бокалов спиртного, хотя до ужина оставалось ещё довольно много времени — Пенелопа полагала, что поваров вызвали в последний момент. Свекор вышел в соседнюю галерею в сопровождении группы мужчин в похожих темных костюмах со словно надутыми на животах жилетами.

Они отправились предаваться исключительно мужским удовольствиям, поняла Пенелопа: курить сигары и обсуждать развлечения, до которых не допускались дамы.

— А где же ваш очаровательный супруг?

Пенелопа высокомерно повернулась к значительно уступавшей ей в росте Агнес Джонс. Младшая миссис Шунмейкер и подумать не могла, что список гостей столь либерален.

— Приходится устраивать подобие битвы, чтобы он пришел, раз уж он теперь солдат, — бросила она и устремилась в комнату.

Они с Изабеллой разошлись в разные стороны, медленно обходя собравшихся на ковре из верблюжьей шерсти гостей. В комнате находилось около тридцати человек — сплошь именитые мужчины и дамы в фамильных ожерельях.

Молодая миссис Шунмейкер собрала вокруг себя полукруг гостей, радостно воркуя при виде старых друзей, изящно протягивая джентльменам унизанную браслетами руку для поцелуя и осыпая тщательно подобранными комплиментами платья леди, сидящие хуже, чем её собственное. Пенелопе предстояло обойти ещё половину гостей, когда она заметила мистера Шунмейкера — молодого, считавшегося её супругом — входящего в комнату из главного вестибюля.

Увидев его, Пенелопа изумленно приоткрыла рот, поскольку Генри был без пиджака и в полностью расстегнутом жилете. С другой стороны комнаты Изабелла бросила на невестку встревоженный взгляд.

Кажется, все тоже заметили его появление, поскольку гомон стал на пару тонов тише. Стараясь не встретиться взглядом ни с женой, ни с кем-либо другим, Генри невозмутимо шествовал к галерее на восточной стороне комнаты. Именно в этом направлении ушел в курительную комнату его отец. Пенелопа так скромно, как только могла, улыбнулась Николасу Ливингстону, с которым обсуждала предстоящий в выходные бал на Лонг-Айленде, и, огибая мягкие кресла винного цвета и группки гостей, поспешила вслед за своевольным супругом.

— От тебя пахнет пивом, — слегка раздраженно заметила она, наконец поравнявшись с Генри на пороге смежной с гостиной галереи. Заграничный загар Генри постепенно светлел, и сейчас его кожа приобрела благородный золотистый цвет, но Пенелопа заметила, что за день его нос успел обгореть на солнце. — И ты опоздал.

Генри, поколебавшись, остановился, глядя на полированный паркет под ногами, и только спустя несколько секунд поднял глаза на Пенелопу.

— Боюсь, сегодня вечером я не смогу сыграть роль Генри Шунмейкера, героя войны, — наконец вымолвил он, и хотя сарказм в его голосе был еле уловим, Пенелопа его услышала.

— Твоему отцу это не понравится. — Она шагнула к мужу, чтобы в глазах любопытных зрителей, которые, без сомнения, украдкой косились на них, они с мужем выглядели влюбленной парой. Тем не менее, слова Пенелопы прозвучали угрожающе. За спиной Пенелопа слышала голоса гостей, обычным тоном обсуждающих последнюю регату, а шепотом — странное поведение хозяев вечера.

— Нет, — ответил Генри. — Но тебе не стоит беспокоиться, потому что я как раз собирался ему об этом сообщить.

На секунду Пенелопе показалось, что она вдохнула кристаллы льда. Когда Генри отступил на несколько шагов в галерею, жена тут же последовала за ним.

— Сообщить о чем? — потребовала она ответа.

Рубашка Генри была расстегнута до половины груди, а под мышками расплывались темные круги от пота. От него прямо-таки разило местом, откуда он только что явился.

Пенелопа не удержалась от мысли, что Генри по-прежнему очень красив, и тут же возненавидела и себя, и его за то, что эти мысли снова закрадываются в её разум.

Генри вздохнул и покачал головой. Нетерпеливость, которую он выражал ранее, испарилась, и когда он снова заговорил, его голос звучал ровно, будто надломленно.

— Что я ухожу от тебя.

— Нет. Ты не уйдешь.

— Да… — кивнул Генри и немигающим взглядом посмотрел жене в глаза. — Уйду.

Пенелопа сжала губы и попыталась сдержать жгучие слезы злости. Но изначально вызванный этой новостью гнев быстро остыл, поскольку за считанные секунды Пенелопе пришла на ум более удобное возражение.

— Генри, — натянуто улыбаясь, прошептала она, — все эти люди думают, что ты герой войны, но я-то знаю правду. Я сильно сомневаюсь, что у тебя хватит смелости.

— Ладно, Пенни, — устало сказал Генри. — Ты все равно узнаешь через пару минут. Я не люблю тебя, и ты об этом знаешь, поэтому довольно смешно продолжать ломать эту комедию. Я люблю Диану и собираюсь быть с ней — на сей раз по-настоящему. И мне непонятно, почему тебе до сих пор есть до меня дело, потому что я сильно сомневаюсь в твоей любви ко мне. Знаешь, ведь сегодня я видел тебя с этим принцем…

Если бы Пенелопа не была столь решительно настроена переубедить мужа, она бы задумалась, а не прозвучал ли в голосе Генри тонкий намек на собственнический инстинкт. Но слова рвались с её языка, и, небрежно взмахнув затянутой в перчатку рукой, Пенелопа продолжила:

— О, Генри, не бери в голову. Конечно же, я люблю тебя, тем более мы клялись друг другу в верности перед лицом многих достойных людей. Вот что такое брак, Генри, для таких богатых и красивых людей, как мы. Ты вообразил, что влюблен в малышку Диану Холланд, я принимаю знаки внимания от принца Фредерика, но они оба лишь временные увлечения. — Ноздри Пенелопы властно раздувались. — Мы просто развлекаемся.

Лицо Генри осталось непроницаемым. Он смотрел жене в глаза, словно в замешательстве, хотя это определение казалось не совсем верным.

— Ты развлекаешься, — наконец сказал он и развернулся на каблуках. — Не я.

Первой мыслью Пенелопы было ринуться за ним и закатить сцену, всё что угодно, лишь бы не дать ему увидеть отца и наговорить тому глупостей. Но почему-то Пенелопа оглянулась и в теплом свете гостиной за изысканными высокими прическами и пышными вишневыми деревьями разглядела силуэт принца. Его густые блестящие каштановые волосы ниспадали на лоб над царственными бровями, голубые глаза светились весельем, а рот лишь слегка подергивался в улыбке, которую могла разглядеть только такая девушка, как Пенелопа. На принце был хорошо сидящий темно-синий китель с золотыми кисточками на эполетах и красной орденской лентой на груди — днем он обмолвился, что произведен в офицеры прусской армии. Шаги Генри по паркету затихали вдали, но Пенелопа больше не беспокоилась. Или его решимость поколеблется, или же старик поставит его на место — Пенелопу устроил бы любой исход.

Молодая миссис Шунмейкер была полностью уверена, что только что произнесенное мужем предупреждение ничем не отличается от предыдущих пустых угроз, направленных в основном на то, чтобы причинить ей боль. Генри мог шататься по дому и шуметь так, как ему вздумается, а она больше не позволит его настроению портить ей веселье. Взгляд стоящего на другом конце комнаты принца нашел её глаза, и она вытянула длинную белоснежную шейку, слегка наклонив подбородок влево. А затем прикрыла густо накрашенные черные ресницы и медленно подмигнула.