Миссис Генри Шунмейкер была рада выйти из готической церкви на нижнем Бродвее в солнечный июльский полдень. Несмотря на следующие за ней повсюду перешептывания на ее губах играла дерзкая улыбка, а на голове красовалась широкополая шляпа, украшенная ткаными розами и прочими изысками. В последний момент свадьбу Каролины Брод неожиданно отменили, но Пенелопе это было на руку, поскольку её наряд — расшитое золотыми нитями приталенное болеро цвета слоновой кости и красное крепдешиновое платье, скроенное так, чтобы наилучшим образом подчеркнуть от природы тонкую талию — был слишком хорош, чтобы тратить его на бога. Хотя Пенелопа и чувствовала легкое разочарование от того, что девушка, чья репутация имела к ней отношение, так опозорилась, это не слишком её беспокоило. Не тревожили её и недобрые взгляды женщин, ещё неделю назад считавших именно её оскорбленной стороной в случившемся между Шунмейкерами скандале. Очень скоро ей не понадобится ни их дружба, ни завоеванное с трудом имя, в последнее время доставляющее лишь раздражение.

Последние несколько дней прошли как в дурмане. Каждый вечер Пенелопа с принцем ужинали вместе, а после еды танцевали до утра в местах, где подавали холодное дорогое шампанское. Сколько общего с собой Пенелопа видела в этом сильном блистательном аристократе! Он был так же высок, темноволос, голубоглаз и абсолютно уверен, что достоин в жизни только лучшего. Пенелопа всегда мечтала встретить человека со схожими вкусами, такого же красивого и богатого, как она. Когда-то она думала, что Генри идеально ей подходит, но их взгляды на жизнь отличались, да и сейчас это больше не имело значения, потому что даже если муж запоздало опомнится, он все равно не сможет сделать её принцессой. Не по-настоящему.

— Теперь, со смертью старого Шунмейкера, его домочадцы пустились во все тяжкие… — сказала Джемма Ньюболд, выходя за Пенелопой из церкви под руку со старшим братом, Реджинальдом. Джемма намеренно сказала это так, чтобы, несмотря на пристойный негромкий тон, её слова достигли цели.  

Пенелопа шумно выдохнула и так пожала плечами, чтобы признанная красавица мисс Ньюболд, тем не менее не получившая ещё ни одного предложения, точно заметила это движение. За последние несколько дней молодая миссис Шунмейкер узнала, что европейцы ведут себя с соперниками более раскованно и не считают вселенской трагедией, если замужняя женщина иногда развлекается на стороне. «Пусть говорят», — твердил ей принц, когда на неё накатывала скромность, и к воскресенью она ему поверила. С этих пор именно так Пенелопа и будет жить.

Не оглядываясь, она спустилась по ступеням церкви Благодати Божьей, позволила кучеру помочь ей сесть в полированный фаэтон и отдала приказ ехать в отель «Новая Голландия».

Прошлой ночью Фредерик рассказывал о зимнем фамильном замке в Альпах, где собирался провести Рождество, катаясь на лыжах и обмениваясь редкими подарками с многочисленными родственниками. Тогда он предположил, что если Пенелопа будет рядом, празднование пройдет намного приятнее. Пенелопа подумала, что декабрь не за горами, и мысль о более роскошной жизни уже начала пускать ростки в её сознании, но, с другой стороны, она никогда не относилась к тем девушкам, которые стесняются быстрого развития отношений. По дороге в отель она написала записку Генри.

— Питер, — сказала Пенелопа, когда кучер помог ей выйти из экипажа, — пожалуйста, доставь это мистеру Шунмейкеру.

— Да, мэм, — кивнул парень. Все называли его парнем, хотя годами он почти сравнялся с отцом Пенелопы. — Когда прикажете за вами заехать?

— О, в этом нет необходимости.

Остался лишь один этап её соблазнительного замысла. Ярко-красные губы Пенелопы изогнулись в улыбке, когда она вручила Питеру пятидесятицентовую монетку. Она прощалась с ним.

 * * *

Из окон номера принца открывался вид на парк, а сама комната была обставлена изысканной антикварной мебелью, отчего все вместе напоминало британский охотничий домик столетней давности. За прошедшую неделю Пенелопа хорошо изучила эту комнату, но никогда прежде не бывала здесь так рано. Тяжелые шторы почти всегда были закрыты, и рассеянный свет лишь слегка озарял добротную мебель красного дерева и медные крепления. Пенелопа остановилась, слегка раздосадованная тем, что эта обстановка не совсем подходит для демонстрации её красоты: кожа будет казаться слишком светящейся, а платье — недостаточно красным.

— Принц ещё в постели, — сообщил лакей, англичанин неопределенного возраста с безукоризненно недружелюбными манерами. — Разбудить его?

Пенелопа спустилась по четырем ведущим в гостиную ступенькам и направилась к окну.

— Непременно, — ответила она, развязывая шляпную ленту и бросая головной убор на обтянутое зеленым и золотым жаккардом кресло. Царственно прошла мимо приставных столиков и резных пепельниц, словно все эти предметы уже принадлежали ей, и раздвинула шторы.

— Так намного лучше! — услышала она за спиной голос принца, едва полуденный свет залил комнату. — Мне бы хотелось чаще просыпаться и видеть вас, миссис Шунмейкер.

Пенелопа повернулась и многообещающе приоткрыла губы. На Фредерике был шелковый халат винного цвета, завязанный на талии. Густые растрепанные каштановые волосы стояли торчком надо лбом. Халат принц завязал небрежно, и теперь Пенелопе открывался более откровенный вид на его грудь, чем когда-либо. Пока она стояла, разглядывая его и чувствуя, как против воли ускоряется сердцебиение, принц сумасбродно усмехнулся, как улыбался всегда только ей — по крайней мере, Пенелопа думала так.

— Вас это радует? — медленно, со значением отозвалась она.

— О да.

Снова появился лакей, и, не глядя на принца и его гостью, поставил на низкий резной столик в центре комнаты поднос с круассанами, кофе, апельсиновым соком и бутылкой шампанского. Фредерик поблагодарил слугу и дал указания, какая одежда потребуется ему и миссис Шунмейкер для вечернего выхода. Слуга поклонился и вышел, а Фредерик подошел к столику и взял бутылку шампанского. Из горлышка ещё шел дымок, будто бутылку открыли только что. Принц наполнил свой бокал и сел на диван, откинувшись на спинку.

— За вещи, которые меня радуют! — провозгласил он и, подняв бокал, сделал глоток.

Пальчики Пенелопы принялись расстегивать крохотные пуговицы болеро. Расстегнув их все, она сбросила облачение на пол. Теперь Фредерик не сводил с неё глаз. Она сделала несколько шагов и остановилась перед принцем, глядя ему прямо в глаза. Забрала у него бокал и осушила его до дна, а затем упала на колени перед Фредериком, обняв его за талию. Она знала, что синие озера её глаз наиболее убедительны, когда в них смотрят сверху вниз.

До того, как стать миссис Шунмейкер, Пенелопа позволяла целовать себя лишь троим, и Генри был единственным, кому она позволила зайти дальше поцелуев. Но она уже чувствовала некую близость с Фредериком, словно сама была одной из тех взбалмошных европеек, заводящих любовников без лишних раздумий, и Пенелопе хотелось дать ему понять, насколько они похожи.

Она невинно моргнула, а затем, по-прежнему сидя у него в ногах, потянулась к лицу принца, приглашая того к поцелую. Последовал томительный момент сомнений. Принц потянулся вперед, словно желая взять лицо Пенелопы в ладони, но вместо этого одну за другой принялся вытаскивать из её прически шпильки, пока волосы не рассыпались по плечам соблазнительницы блестящей темной волной. Только тогда он прижался ртом к губам Пенелопы. Он поражал мощью и теплотой, и Пенелопа страстно возжелала крепче прижаться к нему. Уверенные пальцы принца пропутешествовали от её волос к спине, а затем он схватил гостью за руки и потянул вверх.

— Вот так, — сказал он, усадив Пенелопу себе на колени и зарывшись руками в пышные нижние юбки. — Не думаю, что вечером нам все же понадобится одежда, а ты, принцесса?