Трагическая гибель восходящей звезды высшего общества вдвойне тяжела, ибо в это самое воскресенье Элизабет Холланд должна была выйти замуж за самого завидного холостяка Нью-Йорка. Все, кто любил мисс Холланд, собрались сейчас под крышей дома ее жениха, Генри Шунмейкера. Отец жениха, Вильям Сакхауз Шунмейкер, поручил мэру Ван Вику выдать утроенное вознаграждение тому, кто найдет тело несчастной девушки. Много слухов сейчас ходит о мисс Пенелопе Хейз. Она была последней, кто видел Элизабет живой, и именно ей приписывается роман с молодым Шунмейкером.

Из Cité chatter в «Нью-Йорк Империал», пятница, 6 октября, 1899 год

Это невероятно! Это настоящий кошмар, что они не могут ничего найти! – гремел голос отца Генри в гостиной на Пятой Авеню. – Позор на голову мэра! Генри вздрогнул, услышав о том, как ловко отец связал гибель Элизабет с недееспособностью мэра. Ему самому приходилось стоять рядом и согласно кивать. Трагедия не допускала бесцеремонности, особенно перед репортерами из «Новостей Нью-Йорка» и родственниками и друзьями Элизабет, собравшимися в их доме в ожидании новостей о несчастной. Так что Генри стоял рядом с отцом и согласно кивал.

– Ни тела, – продолжал старший Шунмейкер, – Ни клочка одежды, ничего! А меж тем могло случиться все что угодно! Ее могло вытащить буксирное судно и продать в рабство: газеты каждую неделю сообщают о подобных ужасных случаях. И я настаиваю, что ответственность лежит на мэре! Он всего лишь марионетка в руках демократов и поэтому совершенно не способен принять самостоятельное решение.

– А вы, мистер Шунмейкер, – сказал журналист, обращаясь к Генри. – Что вы можете сказать о том, как ведутся поиски?

На это нечего было сказать, и потому Генри просто опустил глаза. Через мгновение отец вновь заговорил. Даже смерть невесты сына не могла отвлечь его от бесконечной грязной темы о нью-йоркской политике.

– Вот увидите, будет скандал с выборами! Все знают о их нечестной игре и о многочисленных подкупах. Скоро народ потребует голову мэра! Но… Ах, да, Элизабет. Сумма, назначенная мэром, столь мала, что просто оскорбительна. И мой сын, Генри… Посмотрите на него – он сломлен и едва может говорить.

Не в силах больше все это слушать, Генри отошел от отца к накрытому черной скатертью столу. Серебряные подносы со свежими фруктами, сладкие хлебцы, кофе. Генри дотянулся до граненого графина со скотчем и вновь наполнил бокал.

Последние несколько дней он жил в полном отрыве от реальности, словно со стороны наблюдая все происходившее.

Окружающий мир словно погрузился во тьму. Печальные лица, черный цвет… Люди избегали общения с ним, избегали смотреть ему в глаза и лишь кивали издалека в знак приветствия и сочувствия.

Несколько девушек поразвязнее – или просто поглупее – кидали на него игривые взгляды, но он их даже не замечал. Ему было жаль Элизабет, но еще больше – Диану. Он снова и снова вспоминал взгляд, подаренный ему Элизабет на углу Бродвея и Двадцать первой. В среду утром, как раз перед тем, как мир для него перевернулся. В ее глазах было столько нежности и печали, что ему показалось: она знает обо всех его дурных поступках и недостойных мыслях.

– Вам многие сочувствуют, – Генри обернулся и увидел уставшее, когда-то красивое лицо Кэрри Льюиса Лонгхорна, которого газеты называли старейшим холостяком Нью-Йорка. В свои семьдесят он так и не женился и славился своей коллекцией портретов самых разных красавиц. Генри был уверен, что среди них было и изображение Элизабет.

– Благодарю вас, сэр.

– Вы это переживете, молодой Шунмейкер, – промолвил старик, глядя в сторону. И уже уходя, добавил: – Я пережил.

Генри не отходил от столика, рассеянно глядя по сторонам. Родственники Элизабет сидели отдельно, заняв несколько кресел и пару диванов у большого окна. Он всегда думал, что в их семье четыре человека, а оказалось больше двадцати. Кузены, тети и дяди, не показывавшиеся, пока все было хорошо, сейчас собрались вокруг миссис Холланд и ее теперь уже единственной дочери. Лицо ее было покрыто черной вуалью, а взгляд постоянно опущен, так что невозможно было встретиться с ней глазами. Диана сидела неподвижно и казалась абсолютно безразличной ко всему, что происходило вокруг.

Если последние пару недель Генри уже задумывался над необходимостью стать серьезным человеком, последние два дня сделали его таким. Смерть девушки его круга казалась невозможной, немыслимой. Но гибель девушки, с которой он был связан и о которой так мало знал, вызывала гнев и невыносимое чувство вины.

Генри подозревал, что, веди он себя по-другому, более достойно и осмотрительно, ничего этого не случилось бы. Сейчас он пытался держать себя в руках и не смотреть слишком часто в сторону Дианы.

Это было жестокое испытание – быть с ней под одной крышей и одновременно на таком расстоянии. Генри понимал, в каком состоянии она находится, и знал, что та ночь вдвоем теперь будет для нее мучительным воспоминанием.

Он всей душой стремился заговорить с ней, услышать голос, узнать, что она не винит его в смерти сестры. Что не питает к нему ненависти. Но не было никакой возможности подойти к ней из-за плотной стены родственников и знакомых. Генри тяжело вздохнул и повернулся к наполненному бокалу.

– Тебе сейчас явно нужен товарищ, – Генри поднял взгляд от скотча и увидел Тедди Каттинга. Краем глаза заметил, что Диана вновь отказалась от предложенной еды, и повернулся к другу.

Тедди был в черном пиджаке, с белой розой в петлице. Она стала символом Элизабет, и очень многие джентльмены сегодня прикололи этот цветок к своей одежде. Генри был без розы – но только потому, что оставил где-то пиджак. Все равно в такой день никто не стал бы осуждать его за не самый подобающий вид.

– Да, – глухо ответил он, позволил Тедди взять себя под руку и увести в соседнюю комнату.

– Мы должны помочь. Надо хоть что-то делать! Вряд ли рабочие на реке проявят столько же рвения в поисках Элизабет. Возьмем «Элизиан» и посмотрим, что можно сделать.

– Возможно, – уныло отозвался Генри. Они прошли в свободную от гостей комнату, и Генри понял вдруг, что именно в ней объявили о его помолвке. От воспоминаний о своем поведении, от того, что он желал Элизабет исчезновения, становилось еще хуже.

– С трудом могу заставить себя что-то делать…

– Все это так ужасно. Невыносимо, – вздохнул Тедди, в покрасневших глазах которого отражалось отчаяние. – Похоже, что сегодня мир изменился, тебе не кажется? Помнишь наш разговор на скачках? – Он замолчал в ужасе и покачал головой. – И теперь она умерла.

Генри прекрасно помнил и не мог смотреть на друга, он лишь благодарил бога, что Тедди не видел то странное выражение на лице Элизабет в день, когда она умерла.

– Ты сохранил статус холостяка и сможешь вернуться к одиночеству и всем тем девицам, что пытаются повиснуть у тебя на шее… – Тедди попытался пошутить и взглянул на друга, когда тот не рассмеялся, – Прости, я не это имел в виду. Я просто… шокирован.

Генри кивнул и положил руку на плечо Тедди, показав, что все понимает, потом отпил скотч.

– Я все пью, но, похоже, совсем не пьянею. Спасибо, что поговорил со мной. Даже просто слышать твой голос уже лучше, чем оставаться наедине со своими мыслями.

Тедди кивнул.

– В любом случае, нам нужно что-то предпринять. Присоединимся к спасателям? Или сами что-нибудь придумаем?

Генри попытался улыбнуться другу.

– Что-нибудь сделаем, обязательно. И еще… Я беспокоюсь о сестре Элизабет, Ди… Диане. Не хотел бы уйти без…

– Без чего?

– Просто я смотрю на нее. Она так несчастна… Представляю, через что ей приходится пройти. И она так прелестна! Может быть, потом…

Генри замолчал. Может быть, потом он женится на Диане. И это будет началом его счастливой жизни.

– Генри, – Тедди укоризненно взглянул на друга и покачал головой, – Ты потерял то, что нельзя заменить. Понимаю, что ты, возможно, хочешь попытаться. Но твои слова… Не говори этого больше. Никому. Это неправильно.

Тедди направился в гостиную. Ошеломленный Генри сейчас больше всего хотел забрать свои слова назад и никому никогда больше не рассказывать о своей любви к Диане.

– Тедди, я…

– Генри, все в порядке, – перебил его друг. И через пару секунд оба вздрогнули от пронзительных звуков.

Войдя в гостиную, молодые люди увидели Пенелопу Хейз: она стояла на коленях в центре комнаты, воздев руки к потолку и преувеличенно громко рыдая. В черном, но без вуали.

– Пошли отсюда, посмотрим, что можно сделать, – с отвращением произнес Тедди.

От увиденного Генри передернуло. Он хотел каким-то образом встретиться взглядом с Дианой и сказать ей, насколько фальшиво и лицемерно ведет себя Пенелопа. И тут произошло чудо. Пока все смотрели на этот «спектакль», Диана подняла вуаль и взглянула прямо на Генри. Ее печальный, безутешный взгляд дал ему понять, что она прекрасно видит всю эту фальшь. Между ними, направляясь к Пенелопе, прошел один из присутствовавших, и когда Генри вновь увидел Диану, вуаль уже была опущена. Он с тоской подумал о том, сможет ли когда-нибудь вновь смотреть ей прямо в глаза…