Глава первая

Он не жалел, что согласился. Давно выучился хладнокровно принимать последствия любых решений. Нисколько не жалел. Хотя бывало, что последствия обнаруживались не сразу и приносили мало приятного. С каждой милей долгой дороги на запад ему все яснее и яснее вспоминалось, куда именно лежит путь. Прошлое — страшный сон, настоящее — спокойствие и безмятежность. Поездка домой означает, что он не просто готов вылезти из своей норы, а вообще больше в ней не нуждается. Он заявил бы это любому, но сказать другим и поверить самому — совершенно разные вещи, такие же разные, как шум и тишина. А сквозь тонированные стекла и прочную сталь блестящей служебной машины он слышал одну лишь… тишину.

С исторической точки зрения довольно нелепо было ехать на запад, чтобы попасть домой. Как бы хорошо Николас Палеолог ни играл роль хладнокровного добропорядочного англичанина, на самом деле, если верить генеалогическим изысканиям деда, он ни больше ни меньше потомок последнего из византийских императоров. Николас всегда выказывал, а порой и впрямь чувствовал неприязнь к столь экзотическим восточным корням. Они привлекали нездоровое внимание, если не… Впрочем, сейчас не время вспоминать о плохом. С тех пор как он поселился вдали от семьи, самое большее, чего от него добивались те немногие, кто узнавал знаменитую фамилию, — признать свое греческое происхождение. И никаких императоров!

В конце концов, никто так и не доказал, что последний из Палеологов нашел прибежище именно в Англии. Так, несколько бессвязных фактов. Династия Палеологов правила Византией в течение двух последних и наиболее известных веков существования великой империи, до тех пор пока император Константин XI не пал под стенами Константинополя, защищая древний город от нашествия турок в 1453 году. Те члены императорской фамилии, которым посчастливилось спастись от захватчиков, вынуждены были смешаться с простым людом и расселиться в Средиземноморье. Через много лет двоюродный прапрапраправнук Константина, Теодор, убегая от судебного преследования за попытку убийства, ступил на землю Англии — и больше уже ее не покидал. До самой старости он жил в семье Лоуэр в поместье Клифтон на корнуоллском берегу реки Тамар, близ Плимута, в приходе Ландульф, где и скончался в 1636 году.

Именно мемориальная доска с именем Теодора Палеолога в Ландульфской церкви вдохновила дедушку Ника, Годфри Палеолога, осесть в этом графстве и посвятить многие и многие дни, ставшие благодаря кругленькому наследству свободными, поиску доказательств своего происхождения от византийских императоров. Годфри купил ветхую ферму под названием Треннор, стоявшую между местной церковью и деревней Каргрин, и не спеша перестроил ее в фамильную усадьбу. Рожденный в Плимуте, он так до конца и не доказал своего родства с давно почившим Теодором, однако по крайней мере добился привилегии быть похороненным в Ландульфе, пусть и не в фамильном склепе семнадцатого века.

Сын Годфри, Майкл, выучился на археолога и остался преподавать в родном университете. Его пятеро детей, включая Ника, родились и выросли в Оксфорде. Но Майкл никогда не помышлял продавать Треннор, считал его своим родовым гнездом и, выйдя на пенсию, переселился именно туда. С тех пор как умерла жена, он жил один, хотя четверо из его детей обитали неподалеку — кто-то поселился тут по собственному желанию, с кем-то так распорядилась судьба. Только Ник оказался отрезанным ломтем. И вот теперь настало время навестить родной дом. Пусть и ненадолго. И как казалось Нику, не по самому веселому поводу.

Пятница. Сырой промозглый вечер. К концу пути Ника накрыла темнота. Ну и хорошо, думал он, вглядываясь в дорожные знаки. Быть может, темнота — именно то, что надо. Ник вечно нуждался в каком-то укрытии.

В воскресенье — пятидесятилетие старшего брата. Эндрю владел фермой в районе Бодмин-Мур и в последнее время — во всяком случае, если верить их сестре Ирен, — отдалился от родных даже больше, чем Ник: все из-за развода, сложных отношений со взрослым сыном и упадка британского сельского хозяйства. День рождения в Тренноре, праздник, который соберет всю семью, пойдет им на пользу, особенно самому виновнику торжества. С этим не поспоришь. Но Ирен намекнула, что для семейного сборища есть и еще одна, возможно, даже более важная причина: «Надо подумать о будущем. Папе нельзя оставаться в одиночестве в Тренноре. Нам сделали одно интересное предложение, ты должен о нем узнать». Сообщать подробности по телефону Ирен отказалась — как заподозрил Ник, чтобы пробудить в нем любопытство, смешанное с угрызениями совести. Что ж, это ей удалось, хотя и не в той мере, на какую она надеялась. В конце концов Ник согласился приехать. Просто потому, что не нашел убедительного предлога для отказа.

Когда Ник достиг Плимута, поток машин заметно поредел. Он свернул на шоссе А38 и проехал через весь город к реке Тамар, где движение замедлилось — машины медленно ползли по мосту над широкой черной полосой воды. По железнодорожному мосту постукивал поезд, в ту сторону, откуда только что прикатил Ник. Как жаль, что он едет не в этом поезде… На миг уже ставшая привычной уверенность в себе изменила Нику.

Но только на миг. Уже через секунду он взял себя в руки. Съехав с моста, Ник свернул к центру Солташа, в старейшую часть города, развернулся и спустился с холма к реке, так что мост и железная дорога оказались прямо над ним. У реки повернул направо и тут же, прямо у пристани, увидел перед собой приветливые огни бара «Старый паром», который уже двенадцать лет держала Ирен Винер, в девичестве Палеолог. На самом деле кабачок завел ее муж, когда вышел на пенсию после долгой работы на верфях в Дэвонпорте. Очень скоро мистер Винер начал потреблять большую часть своего товара самостоятельно, и Ирен не долго думая решила проблему путем развода. Сестра частенько повторяла, что никогда в жизни не собиралась становиться хозяйкой пивной, но оказалось, не такая уж это и плохая работа, что бы там ни думал Ник.

Он зарулил на задний двор, втиснул машину между «воксхоллом» Ирен и мусорным баком, заглушил двигатель и выбрался наружу. И только тут, набрав полную грудь бодрящего речного воздуха, осознал, что и в самом деле приехал домой. Над ним почти вертикально завивался спиралью старый железнодорожный мост, сумеречный и тихий теперь, когда поезд на восток уже прошел. Рядом возвышался мост автомобильный, ярко освещенный и обвешанный строительными люльками. Странное местожительство выбрала сестра — бар окружен всеми видами транспорта, а назван в честь того, что давно уже днем с огнем не найдешь. «Старый паром» — единственный паром в округе.

Впрочем, какое Нику до этого дело? Он тут только на выходные. Да, родные уговорили его приехать, но скоро, очень скоро, он тронется в обратный путь.

Ник вытащил из багажника сумку, обошел здание, чтобы войти через центральный вход, и, наклонив голову, шагнул в низкую дверь. Помещение делилось на собственно бар и нечто вроде ресторанчика, разделявшиеся двусторонней стойкой, хотя Ирен и ее постоянные посетители называли их просто ближним и дальним залами. Низкий потолок, неровные полы, толстые, как в темнице, стены… Пятьсот или около того лет — не шутка. И все-таки паб казался живым и вовсе не напоминал музейный зал. Два игральных автомата и несколько местных юнцов — вот и все встречающие.

А вот накурить юнцы успели изрядно. Ник, от природы не переносивший дыма, непроизвольно закашлялся. Посетители смерили его подозрительными взглядами. Вид лощеного, разодетого незнакомца им явно не понравился, фамильное сходство с хозяйкой гостеприимного приюта определенно не бросилось в глаза.

Хотя сходство, что там ни говори, присутствовало. Брат с сестрой были одного роста и телосложения, гладкие черные волосы одинаково тронула седина. Вытянутые лица, орлиные носы — Палеологов нельзя было назвать красивыми, но их необычная внешность привлекала взгляд. Ирен сидела на высоком стуле за стойкой бара, бездумно глядя в пустой дальний зал и перебрасываясь словами с барменшей — крашеной блондинкой, которая обслуживала юнцов из ближнего зала.

— Да вот он! — воскликнула Ирен, наконец-то заметив Ника. — Привет, пропащий.

Она легко соскочила со стула и вышла к брату. Поцеловала его в щеку.

— Неплохо выглядишь.

— Ты тоже.

— Нравится? — Сестра покрутилась перед ним, демонстрируя обтягивающую юбку и туфли на шпильках. Отблески ламп заиграли на алой блузке. — Пятничный наряд для постоянных посетителей. Мало кто дезертирует в бар «Лодочник», если есть возможность прийти сюда и поглазеть на мои ножки, уверяю тебя.

— Не сомневаюсь.

Ник не соврал, хотя количество поклонников Ирен в данный момент оставляло желать лучшего. Судя по невеселой улыбке сестры, она подумала о том же.

— Народ соберется к вечеру.

— Тогда хорошо, что я успел до часа пик.

— Ты, похоже, прямо из офиса?

— Да, заскочил туда утром, перед отъездом.

— Выпьешь?

— Попозже. Мне бы прийти в себя, переодеться, душ принять.

— Ну конечно. Я все забываю, как долго ты ехал. Ступай наверх. Будешь жить в комнате Лоры. В холодильнике — пирожки и салат.

— Спасибо. Скоро вернусь.

Ник отворил дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» прямо около дамского туалета и по узкой лестнице начал подниматься в жилую часть здания. Перепрыгивая через две ступеньки, взбежал на тесную площадку, откуда вели двери в гостиную, спальню, кухню, ванную и комнату племянницы, в данный момент пребывавшей на учебе в пансионе. Ирен уже застелила для него кровать. Ник брякнул на пол сумку, мельком попытался понять, что это за девица на висящем у двери плакате, и направился в душ.

Минут через сорок он вновь спустился в бар и увидел, что в дальнем зале уже сошлось около десятка местных жителей. Они неплохо проводили время, отпуская шуточки и перемывая соседям косточки. Некоторых Ник смутно помнил, и они его тоже. Вскоре он понял, что Ирен уже оповестила всех о визите брата и о мнимой причине приезда — семейном торжестве в Тренноре. Пришлось ставить выпивку и общаться с завсегдатаями. Через пару часов Ник почувствовал, что потратил столько улыбок и слов, что хватило бы на месяц, челюсть ныла, противный комок в желудке закаменел и разболелся. И никто не задал вопрос, лежавший вроде бы на поверхности: почему он не остановился в Тренноре — огромном доме, полном пустых комнат, в одной из которых Ник, кстати, долгое время жил вместе с братом Бэзилом, а забрался сюда, в крохотную спальню Лоры, полную плюшевых зайцев и дисков с песнями девичьих групп. Ну и хорошо, потому что он не нашел бы что ответить. Ирен так ничего и не объяснила. Возможно, лениво размышлял Ник, сидя в углу за третьей пинтой «Гиннесса», все, кроме него, уже давно все знают, вот и не спрашивают. Возможно, он один не в курсе, что происходит. А может быть, подумал он, перехватив предостерегающий взгляд сестры, пронзивший, казалось, облако сигаретного дыма, может быть, и не знают ничего.

Последнего из засидевшихся посетителей выставили за дверь только около полуночи, барменша торопливо протерла столы и тоже убежала домой. Ирен зажгла первую за вечер сигарету, щедро плеснула себе и Нику виски «Гленморанж» и уселась рядом с ним возле газового камина, бросавшего затейливые блики на развешанные по стенам в качестве украшения конскую сбрую и медную утварь.

— Веселая тут у тебя компания, — сказал Ник, имея в виду разошедшихся по домам завсегдатаев.

— Значит, не очень утомился? — улыбнулась сестра, подняв к губам стакан.

— Нет. Они все…

— Я не о них, я о тебе. Ты же не любишь, когда много народу. Особенно если приходится со всеми общаться.

— Привык, наверное.

— Правда? А я за тебя волновалась.

— И совершенно зря.

— Когда-то было не зря.

— А теперь все нормально.

Ирен, похоже, уловила намек и быстро сменила тему.

— Рада, что ты сумел выбраться.

— Думаешь, Эндрю тоже обрадуется?

— Конечно! Хоть и…

— Сумеет не показать виду.

— Ну, ты ж его знаешь. А сейчас он стал еще нелюдимей.

— И при этом ты все равно уверена, что неожиданное появление любимого братца пойдет ему на пользу?

— Мы ведь семья, Ник. Время от времени просто необходимо собираться вместе. Кроме того…

— Ты притащила меня сюда не только затем, чтобы отпраздновать юбилей Эндрю.

— Именно. — Ирен глубоко затянулась сигаретой. — Дело еще и в папе.

— А он знает, что я появлюсь в воскресенье?

— Нет. Мы думали удивить… их обоих.

— Мы?

— Мы с Анной.

— А Бэзил?

— Он в курсе всех дел.

И неудивительно — Бэзил уже некоторое время жил в квартире их второй сестры, Анны.

— Повезло ему.

Ирен вздохнула:

— Что ж. Пора поговорить начистоту. Ты не видел отца около года. В последнее время он сильно постарел. Как-то… сдал, что ли. Я помню его большим, сильным. А теперь он будто усох.

— Ему все-таки восемьдесят четыре.

— И ни месяцем меньше. Будь мама жива, все было бы иначе. Я не представляю, как он будет жить один в Тренноре.

— А Пру? — Упомянув любимую отцову домработницу, Ник тут же сообразил, что она, должно быть, немногим моложе хозяина. — Она не может за ним присмотреть?

— Может. Насколько ей позволяет катаракта. От Пру в последнее время не так уж много толку, Ник. Пришло время взглянуть фактам в лицо.

— Ты имеешь в виду, что взглянуть им в лицо должен папа.

— Мы нашли ему прекрасное место в Тэвистоке. Анна говорит, просто идеальный вариант. Гортон-Лодж.

Анна работала старшей медсестрой дома престарелых в Плимуте и, без сомнения, могла судить о подобных вещах профессионально. И все-таки Ник не мог понять, к чему такая спешка, и невольно почувствовал всплеск жалости к отцу.

— Завтра вечером Анна сама тебе все расскажет. Она просила, чтобы ты заскочил к ужину. Я серьезно, Ник: в Гортон-Лодже просто чудесно. Ничего лучшего за деньги не купишь.

— И все-таки… — Ник осекся. При слове «деньги» ему в голову пришла очень простая мысль. Кто станет платить за Гортон-Лодж? Наследство дедушки Палеолога, к сожалению, не дожило до третьего поколения. А отец без конца повторял, что зарплата ученого, на которую к тому же приходится кормить пятерых отпрысков, не позволит ему скопить хоть что-то на старость. Никому из детей, в свою очередь, не удалось заработать хоть мало-мальски приличного капитала. Единственным источником средств мог бы стать сам Треннор. Но ведь это родовое гнездо… Почему братья и сестры так стремятся переселить отца в комфортабельный дом престарелых? Похвально, конечно, но на них не похоже.

— Хочешь продать дом, Ирен?

— Разумеется.

— А если отец проживет еще десяток лет, а то и больше? Даже если пять…

— Не важно.

— Как не важно? Тогда продажа окажется совершенно бессмысленной. Сколько стоит Треннор? Тысяч триста. Триста пятьдесят от силы.

— Средние цифры именно таковы, не спорю.

— А какие еще цифры мы можем рассматривать?

— Более интересные. Кое-кто предложил отцу полмиллиона.

Ник в изумлении уставился на сестру:

— Полмиллиона?!

— Именно. Пятьсот тысяч фунтов. Наличными.

— Но… отец ведь не выставлял дом на продажу.

— Отсюда и доплата.

— Ничего себе доплата.

— Деньги уже лежат на промежуточном счете у Бэскомба.

Бэскомбом звали семейного адвоката Палеологов. До него адвокатом семьи был отец нынешнего Бэскомба, а еще раньше — дед. Похоже, таинственный покупатель и впрямь настроен серьезно.

— И кто он, этот «кое-кто»?

— Незнакомец по имени Тантрис. Я о нем ничего не знаю. Какой-то иностранец. Действует через посредницу.

— А зачем ему наш дом?

— А тебе не все равно?

— Может, и нет. И что, кстати, говорит отец?

— Он говорит: «Ни в коем случае».

— Тогда о чем разговор?

— О том, что мы должны его переубедить. Выступить единым фронтом.

— И поэтому ты меня вызвала?

— Почему же только поэтому? — Ирен посмотрела на Ника укоризненно, словно обидевшись на его предположение. — Я решила, что ты имеешь право знать. И разделить с нами прибыль. Или потерять ее, если мы отшвырнем деньги мистера Тантриса.

— Их отшвырнем не мы, а отец. Да и прибыль сомнительная. Предположим, она позволит ему подольше протянуть в Гортон-Лодже. А потом…

— За отца заплатит мистер Тантрис.

Второй раз за вечер Ник в изумлении вытаращился на сестру:

— Что?!

— Мистер Тантрис. Он предлагает что-то вроде попечительства. Бэскомб говорит — все чисто.

— А зачем это самому Тантрису?

— Хочет уговорить нас на сделку.

— Но…

— И подавить наши возражения, конечно. Хитрый план, чтобы склонить нас на свою сторону. Я не обольщаюсь насчет его мотивов.

— А что у него за мотивы? Для чего ему так нужен Треннор?

— Как я уже сказала, не все ли нам равно? — пожала плечами Ирен.

Что-то она темнит. Ник через стол подался к сестре:

— И все-таки? Ты знаешь зачем?

Несколько секунд Ирен молча курила. Потом сказала:

— Да. Мы все знаем.

— Кроме меня.

— Точно.

— Ну и?.. — Ник даже не пытался скрыть раздражение от того, что приходится торопить сестру.

— Это несколько… необычно.

— Уже догадался.

— Даже удивительно.

— Так удиви меня поскорей.

— Будет лучше, — Ирен мягко улыбнулась брату, — если тебя удивлю не я, а кое-кто, гораздо лучше владеющий вопросом.

— Неужели? И кто же это?

— Мисс Хартли, помощница мистера Тантриса, хочет встретиться с тобой, чтобы обрисовать ситуацию. Она настаивает, что ты должен узнать обо всем именно от нее, и я с ней согласна. Вот кто ответит на все твои вопросы.

— Настаивает? Значит, она меня знает?

— Мисс Хартли знает не тебя, а о тебе. Я дала ей понять, что твои интересы надо рассматривать наравне с интересами остальных членов семьи. И она рада сделать все от нее зависящее.

— Как мило с ее стороны!

— Сарказм, — улыбнулась Ирен, — хороший знак.

— Знак чего?

— Возвращения к миру людей.

Ирен смотрела на Ника с сестринской любовью, которую он никогда не мог ни принять, ни отвергнуть.

— Когда я должен встретиться с мисс Хартли?

— Завтра в полдень.

— Здесь?

— Нет. В церкви Сент-Неот.

— Сент-Неот?!

— На полдороге между Лискердом и Бодмином.

— Бога ради, Ирен, я знаю, где это. Только не понимаю, зачем мне ехать в такую даль, чтобы встречаться с какой-то Хартли.

— Сейчас не понимаешь. А приедешь туда — поймешь.

— С какой стати?

— Мисс Хартли все объяснит. — Ирен осушила стакан. — И потому теперь я желаю тебе спокойной ночи.

 

Глава вторая

Ник с детства знал, что если Ирен решила о чем-то умолчать, из нее ничего не вытянешь. Он даже гордился, что сумел устоять перед искушением. Впрочем, одну ошибку, последствия которой сказались только утром, он все-таки сделал: перебрал накануне, да так, как давно себе не позволял. Второй стакан виски, выпитый, уже когда Ирен пошла спать, при каждом движении отдавался звоном в голове.

Из-за этого привычная субботняя пробежка оказалась неприятной, даже мучительной. Хорошо хоть погода была на стороне Ника — холодный воздух приятно освежал. Он двинулся на юг, мимо Солташской школы, вдоль железнодорожных путей. Немного пришел в себя только на набережной, глядя на лебедей и чаек, на стройные стаи диких гусей над Плимутом. Однако головная боль не утихла — наоборот, разыгралась еще сильнее. Правда, к этому времени Ник уже смирился и даже свыкся с ней.

«Старый паром» встретил его ароматом жареного бекона, который Ник, к своему удивлению, нашел восхитительным. Яичница с беконом оказалась фирменным средством Ирен от похмелья. Еще удивительнее, что она действительно помогла. Взвинтив уровень холестерина и кофеина в крови и приняв ванну, Ник почувствовал себя почти что тем уравновешенным и рассудительным человеком, каким следовало быть во время грядущей встречи.

В одиннадцать он уже выехал навстречу объяснениям, которые ему не терпелось получить.

Ник не мог вспомнить, бывал ли он раньше в Сент-Неоте. Одна из деревушек в окрестностях Бодмин-Мура; возможно, в детстве или в юности он гулял здесь с родителями. Мороженое ел… Не вспомнить. Даже когда автомобиль въехал в деревню и пополз по узкой, обсаженной деревьями дороге, ничто не шевельнулось в душе. Хотя местечко было приятным, из труб стоявших у склона холма домов лениво вился дым.

В самой высокой точке деревни стояла церковь, четырехугольная и все-таки изящная — гранитный памятник мастерству давно почивших каменщиков. Ник подъехал к западной стене, туда, где церковь делила автомобильную стоянку с другим священным заведением — пабом «Лондон». Паб, похоже, работал, но народу в этот ранний час практически не было. Часы на церкви показывали без десяти двенадцать. Ник приехал чуть раньше нужного.

И не только он — у церкви стоял красный «пежо». Ник припарковался рядом и вышел из своей машины одновременно с его хозяйкой — стройной молодой женщиной, одетой в дубленку, джинсы и свитер. Темные вьющиеся волосы обрамляли бледное серьезное лицо. Карие глаза внимательно осмотрели Ника через небольшие очки в золотой оправе.

— Мистер Палеолог? — с чуть заметным акцентом уроженки центральной Англии спросила женщина.

— Да. Мисс Хартли?

— Совершенно верно.

Они пожали друг другу руки. Рукопожатие у Элспет Хартли оказалось неожиданно крепким. Она вообще не походила на представителя (если и вправду была представителем) миллионера (если таинственный покупатель действительно был миллионером).

— Рада, что вы смогли приехать.

— Моя сестра не оставила мне выбора.

Мисс Хартли слегка подняла брови:

— Что вы уже знаете?

— Знаю, что ваш босс хочет купить Треннор. Судя по всему — за любые деньги. И я надеюсь, вы объясните мне — почему.

— Я бы не назвала его боссом. Скорее — руководителем.

— А вы разве не его помощник?

— Я историк. Мистер Тантрис субсидирует мою работу в Бристольском университете. Однако в чем-то вы правы. В данный момент мне приходится выступать в роли помощника или кого-то в этом роде. Настоящий слишком занят вопросами финансов, чтобы приехать сюда.

— Приехать откуда?

— Из Лондона, Нью-Йорка, Цюриха… — Девушка улыбнулась, и Ник понял, что она делает это часто и с удовольствием. — Откуда угодно.

— А сам мистер Тантрис где обитает?

— В Монако. Во всяком случае, мне так говорили. Я ведь никогда его не видела. Просто хочу помочь в благодарность за финансирование моей работы. Интересной, замечу, и необычной работы. Например, я и представить не могла, что встречусь с наследниками последнего императора Византии.

— Это родство до конца не доказано.

— А ваш отец говорил другое. Перед тем как выставить меня за дверь.

— Ну, что я могу сказать — это все-таки его дверь.

— Знаю. Но ведь мистер Тантрис не собирается сровнять Треннор с землей и выстроить на его месте десяток современных коттеджей.

— Разве?

— Видимо, — снова улыбнулась мисс Хартли, — мне пора объяснить, зачем вы сюда приехали.

— Самое время.

— Зайдем в церковь. Там вы все поймете.

Ник послушно прошел вслед за новой знакомой во двор и дальше — к южным дверям, подле которых торчали над старинными могилами источенные временем кельтские кресты.

— Защита древних от дьявола, — пояснила Элспет, перехватив взгляд Ника. — Гораздо старше, чем сама церковь, которая заменила донорманнское здание только в пятнадцатом веке. Пройдемте внутрь.

Она поднялась на крыльцо, отодвинула щеколду, открыла дверь и пригласила Ника внутрь.

Он вошел и огляделся. Нефы сочетались очень гармонично, но что сразу цепляло взгляд, так это окна, которые сияли ярко и вместе с тем нежно, волшебно преображая оставшийся снаружи тусклый свет пасмурного дня.

— Вижу, вы заметили, — сказала Элспет.

— Интересные витражи.

— Не просто интересные. Уникальные. Особенно для историка. Церквей с окнами, застекленными еще до Реформации, почти не осталось. Эта — вторая по степени сохранности после той, что в Фэйрфорде, в Глостершире.

— А что случилось с остальными?

— Их уничтожили пуритане. Войска Кромвеля двигались по стране под звон витражей.

— Почему тогда эти уцелели? Войска сюда не дошли?

— Маловероятно. В Корнуолле витражи и скульптуры громили не меньше, чем в других графствах. Пуритане были на редкость основательны и упорны. Нет-нет. Сент-Неот уцелел благодаря заступничеству высокопоставленных людей и тщательно разработанному плану. Впрочем, мы забегаем вперед. Первым делом я хочу, чтобы вы посмотрели на окна, я имею в виду, внимательно посмотрели.

Элспет провела Ника по южному нефу в часовню Богородицы, наполненную синими, красными, золотыми лучами, падавшими из двух угловых окон в южной и восточной стенах.

— Витражи Сотворения и Потопа, почти не реставрировались, датированы четырнадцатым веком. Невероятная картина, правда?

— Правда.

Ник не считал себя экспертом, но тонкая работа говорила сама за себя. Он узнал сюжеты: от сотворения мира до змея-искусителя, обвившегося вкруг древа познания добра и зла. На последней панели Господь велит Ною построить ковчег. Ник повернулся и на втором окне увидел сам ковчег — сияющий золотом, он плыл по морю света.

— Скорее всего первоначально планировалось показать весь Ветхий Завет — от окна к окну. Однако деньги, похоже, закончились быстрее, чем было рассчитано, потому что вон оттуда начинаются портреты местных сановников и их любимых святых. Другими словами, сплошное спонсорство. Правда, высокой художественной ценности.

От ковчега до южной двери тянулся ряд окон с изображениями увенчанных нимбами святых и благочестивых семейств, преклонивших колена в молитве. Ник медленно зашагал вдоль стены.

— После сановников идут обычные прихожане. Окна северного нефа были заказаны группами людей, собравшими на них деньги: девушками, юношами, замужними женщинами. Витраж юношей с изображением святого Неота особенно красив.

Ник повернулся, чтобы оценить скромную, но приятную глазу композицию, медленно прошел по нефу обратно к перегородке, остановился и посмотрел на восточное окно.

— Тайная вечеря? — уточнил он, разглядев сюжет.

— Совершенно верно.

— Хотя… чем-то отличается от остальных.

— А вы внимательны. Это витраж двадцатых годов девятнадцатого века. Церковь реставрировали, заменяли отдельные стекла старых витражей и вставили несколько новых панелей. Конечно, они отличаются.

— Заметно.

— Но, как ни смотри, кое-чего здесь не хватает.

— Чего же?

— Это ведь храм. Витражи здесь не столько objets d’art, сколько стеклянные проповеди. Сотворение мира. Грехопадение. Всемирный потоп. Рассуждая логически, необходим хоть какой-то намек на день Страшного суда.

— А его нет?

— Получается, что нет. А должен быть. Спросите меня — я скажу, что витраж Суда здесь просто необходим.

— А в чем же дело?

— Дело в том, что он был. Мы узнали это из записей церковных старост того времени. Кстати, о старостах. Нынешний дал мне ключи от колокольни. Сюда.

Девушка вернулась в начало нефа и отперла дверь, ведущую на первый этаж колокольни. Ник пошел за своей провожатой туда, где находились колокола. Веревки были аккуратно привязаны, чтобы ничто не мешало рассматривать западное окно, скрытое от основной части храма. И вновь Ник увидел лишь разноцветных святых. Страшного суда не было и здесь.

— Мы думаем, вернее, я думаю, что витраж Суда находился именно тут. Церкви яростнее всего громили дважды: в середине сороковых и в начале пятидесятых годов семнадцатого века. Сент-Неот больше пострадал как раз во время второго периода, особенно весной тысяча шестьсот пятьдесят первого. Набеги на окружающие церкви его, однако, не коснулись.

— Отчего же?

— Ответ находим опять в записях. Викария к тому времени выслали. Староста записал, что церкви помогало семейство Роус, жившее в Холтон-Бартоне, вблизи моста Тамар, всего в нескольких милях на север от Ландульфа. Один из членов семьи, Энтони Роус, был полковником в армии Кромвеля и мировым судьей графства. Остальные, однако, симпатизировали Высокой Церкви. Деньги на одно из окон когда-то пожертвовал некий Николлс, кузен Энтони. Семейные связи — великое дело. Окна, правда, пришлось побелить, зато они остались в целости и сохранности на радость грядущим поколениям.

— К чему вы клоните, мисс Хартли? При чем тут Ландульф?

— Очень даже при чем. Сколько до него? Миль двадцать? Долгий, но вполне реальный путь в тысяча шестьсот сорок шестом году.

— Тысяча шестьсот сорок шестой? Я думал…

— Недавно мы обнаружили письмо одного из церковных старост, некоего Ричарда Бодена. Он описывает предосторожности, которые местный священник принял во время «кризиса пятьдесят первого». «Шесть лет назад, — пишет Боден, — мы спрятали наше красивейшее окно, поскольку Корнуоллом завладели парламентские войска. Витраж перевезли в безопасное место, к нашему верному другу мистеру Мэндреллу, замуровали, и, могу ручаться, он до сих пор хранится там в целости и сохранности». Письмо написано в тысяча шестьсот шестьдесят втором, через два года после начала Реставрации. Однако витраж «…до сих пор хранится там в целости и сохранности». Правда, интересно?

— А почему его не вернули на место?

— Логичный вопрос. И мне кажется, я знаю, как на него ответить. Связи церкви с семейством Роус натолкнули меня на мысль поискать следы Мэндрелла в районе Холтон-Бартона. Некие Лоуэры из близлежащего Клифтона симпатизировали роялистам и Высокой Церкви. И, судя по их близкой дружбе с вашим собственным предком, испытывали глубокую антипатию к пуританам — как вы, наверное, и сами знаете, сын Теодора Палеолога погиб, защищая короля, при Нэйсби. Оказалось, что одним из ближайших соседей Лоуэров был некий Томас Мэндрелл, который женился на девице Роус. Думаю, именно он прятал витраж Суда. Однако после смерти Мэндрелла в тысяча шестьсот пятьдесят седьмом все его имущество передали сэру Грегори Нортону, убежденному стороннику Кромвеля. Кто-то из членов семейства Нортон жил в доме Мэндрелла уже после Реставрации. Боден писал, что витраж замуровали — не иначе как в какой-то стене. Если новый жилец симпатизировал пуританам, не стоило рассказывать ему о сокровище роялистов, тайно хранящемся у него дома.

— И что это был за дом?

— Не догадываетесь?

Ник усмехнулся очевидности ответа:

— Треннор?

Элспет кивнула:

— Витраж замурован в одной из его стен.

Они вышли из церкви и заглянули в бар, где Элспет удивила Ника, заказав кружку пива и тарелку сандвичей. После сытного завтрака Ирен Нику есть не хотелось, и он ограничился стаканом минералки. Сделав заказ и усевшись за стол неподалеку от камина, они вернулись к разговору о давно потерянном, но имеющем все шансы объявиться витраже церкви Сент-Неот.

— Неужели ты серьезно — про старинный витраж и все остальное?

— Совершенно серьезно, Ник. — (Где-то между церковью и пабом они начали называть друг друга по имени). — Найти его — давнее и страстное желание мистера Тантриса, во всяком случае, именно так мне было сказано.

— А твой Тантрис бывал в здешних краях?

— Вероятно. Вообще-то он живет затворником, так что это скорее всего был недолгий, кратковременный визит.

— И он хочет купить Треннор в надежде найти пропавший витраж? Где? В стене? Под полом?

— Дело в том, что шансы довольно высоки. Письмо Бодена практически не оставляет сомнений.

— Особенно если учесть, что Треннор — далеко не маленькое здание. А люди, которые точно знали, где замуровано сокровище, умерли три сотни лет назад.

— Именно поэтому так важно, чтобы в доме не осталось жильцов. Скорее всего нам придется снести не одну стену, прежде чем мы обнаружим желаемое. Перед тем как перевезти витраж в Ландульф, его тщательно упаковали — там около тридцати отдельных панелей, аккуратно завернутых и упрятанных в огромный деревянный сундук. Потом замуровали. Я знаю, что твой дед расширил и перестроил здание, поэтому мы скорее всего говорим о стенах, которые теперь оказались внутри. Все они достаточно толстые, во всяком случае, на первый взгляд. Мне так и не удалось посмотреть дом.

— Отец обошелся с тобой не слишком любезно.

— Имел право, учитывая, что я собираюсь сделать с его жилищем.

— Рад, что ты это понимаешь.

— Именно потому мистер Тантрис не станет скупиться.

— Ему это нетрудно.

— Не спорю. Богатей, потакающий собственным капризам. Можешь презирать его, если хочешь. Но помни: Боден писал, что это был лучший витраж. Еще прекрасней, чем изображения Сотворения и Потопа. А ты ведь не станешь отрицать, что они просто великолепны. Кстати, это окно может оказаться и самым древним, если вспомнить, что колокольня гораздо старше основного здания. Возможно, оно было изготовлено лет за сто до остальных. Или даже раньше. Необыкновенная будет находка — и для истории, и для искусства.

— И, могу предположить, неплохая ступенька в твоей карьере.

— Верно. Не собираюсь отрицать. Для меня это очень серьезный шанс. И для твоей семьи, кстати, тоже.

— Ты имеешь в виду деньги?

— А что же еще? — усмехнулась Элспет. — Мы все в них нуждаемся, не так ли? Кто меньше, кто больше. Кроме того, по словам твоей сестры, ни один из вас все равно не собирался после смерти отца поселиться в Трен норе.

— Скорее всего да.

— Тогда вам нет смысла отказываться от предложения мистера Тантриса.

— Папа, похоже, думает иначе. А ведь решать именно ему.

— Пожалуйста, Ник, постарайся его переубедить. — Взгляд Элспет, казалось, говорил, что Ник сделает ей — и себе — огромное одолжение, уговорив отца. — Если, конечно, ты сам считаешь, что он должен передумать. Что скажешь?

— Попробую. — Ник медленно кивнул, окончательно признавая правоту Элспет. Его убедило ее горячее стремление отыскать спрятанное сокровище. Судя по всему, единственный разумный выход — принять предложение Тантриса.

Элспет сказала Нику, что пробудет в Корнуолле еще около недели — закончит свои изыскания. У Ирен есть номер ее мобильного, и Элспет надеется услышать хорошие новости до того, как вернется в Бристоль. Под хорошими новостями новая знакомая подразумевала отступление отца перед одновременным натиском всех его детей.

Для тех, кто не знал Майкла Палеолога, задача показалась бы несложной. Ник, однако, не пылал оптимизмом. Отец славился невероятным упрямством и не любил прислушиваться к разумным доводам, особенно когда эти доводы выдвигал кто-то из детей. Сейчас, однако, они выступят единым фронтом — случай нетипичный, если не сказать, из ряда вон выходящий. Кроме всего прочего, их старик не сможет отрицать того, что он и в самом деле уже старик. Да еще одинокий. Небогатый. И, если верить Ирен, сильно сдавший в последнее время.

Ну, насчет последнего отец, несомненно, поспорит. Скажет, что они хотят сдать его в дом престарелых только для того, чтобы поправить свое материальное положение. Сошлют родного отца в Гортон-Лодж бесплатно, а денежки Тантриса тем временем будут лежать в банке и приносить проценты до тех пор, пока не достанутся наследничкам. Ник даже не сомневался, что отец выразится именно так.

* * *

Из Сент-Неота Ник поехал в Мур. Припарковался недалеко от плотины на южном берегу водохранилища Коллифорд и не спеша двинулся вдоль берега, обдумывая ситуацию. Вокруг царила тишина.

В этой тишине он наконец сообразил, что именно в поведении отца показалось ему странным. В нормальных обстоятельствах Майкл Палеолог немедля занялся бы поисками окна. Профессиональный археолог, он верил в загадки прошлого. А эта загадка, по словам Элспет, была просто необыкновенной. Если бы отец предложил мисс Хартли действовать сообща, он, вероятно, сгодился бы на роль консультанта. Позже можно было бы написать книгу. Снять документальный фильм. Неужели он об этом не подумал? Не оценил, какие перед ним открываются возможности?

Конечно, подумал. Сдал отец или не сдал, до маразма ему далеко. Захоти он сделать Элспет ответное предложение, его бы никто не удержал. Наверное, он просто разозлился. Отцу хотелось, чтобы его уговаривали, сулили деньги. А Ирен попыталась надавить на него. А Майкл не любит, когда на него давят.

И Ник тоже. Ирен пригласила брата, чтобы он плясал под ее дудку, и пока что он полностью оправдывал ожидания сестры. Но настала пора сочинить собственную музыку.

Ник постоял, глядя на поверхность водохранилища и чувствуя, как ноты новой мелодии приходят ему в голову. Потом усмехнулся и направился к машине.

Ферма Каруэзер располагалась всего в паре миль от Мура — кучка серых, крытых шифером зданий в долине Бедэлдер неподалеку от деревни Темпл. Ник ехал бы туда без всякого удовольствия, даже если бы Ирен не превратила его возвращение в сюрприз для брата. Они с Эндрю никогда особо не ладили. Были слишком похожи, хотя ни тот ни другой не желали этого признавать. Эндрю тяготел к земле, камням и бессловесным животным, а Нику были интересны не дела, но мысли. Оба не отличались общительностью, что еще больше отдаляло их друг от друга.

Кроме того, явившись в Каруэзер, Ник давал Эндрю серьезное преимущество, которое почти полностью сводило на нет эффект внезапности. Здесь брат был у себя дома, а Ник выступал в роли назойливого гостя.

Первым его заметил пес. Насторожив уши, тот выскочил из-за амбара, когда Ник по ухабистой дороге подъехал к ферме, и загавкал, как только машина вползла в открытые ворота. Ник остановился, заглушил двигатель и с надеждой посмотрел в сторону дома. Хорошо бы Эндрю вышел и отогнал громкоголосое чудовище, прежде чем оно захочет продемонстрировать остроту зубов. Ник посигналил, чем еще больше разозлил собаку.

Наконец, к своему глубокому облегчению, он услышал голос брата:

— Тихо, Скип.

Скип мгновенно заткнулся. Ник перевел глаза на крытый железом сарай, откуда донесся окрик. Одетый в заляпанный маслом и грязью комбинезон, Эндрю вылез из-за потрепанного заржавленного «лендровера» и вытер руки тряпкой.

С тех пор как братья виделись в последний раз, в волосах Эндрю прибавилось седины, лицо осунулось. Заметно ссутулились прежде широкие плечи. Ему оставался всего один день до пятидесятилетия, но выглядел он несколькими годами старше.

Ник вышел из машины. Скип заворчал, однако не двинулся с места. Два брата без улыбки смотрели друг на друга.

— Привет, — поздоровался Эндрю, когда Ник уже решил, что брат так и будет молчать.

— Привет, Эндрю.

— Нет нужды спрашивать, что ты здесь делаешь.

— Я думал, ты удивишься.

— Да нет.

— Ирен пригласила меня на твой день рождения.

— Рад, что обеспечил ей удобный предлог.

— Ну почему же предлог…

— Потому что дело вовсе не в моем юбилее. — Эндрю шагнул к брату. — Чаю выпьешь?

— Лучше кофе.

— Кофе не держу.

— Ладно, чаю так чаю.

— Тогда заходи. У меня тут без церемоний.

Действительно — какие уж тут церемонии. Каруэзер был добротным английским фермерским домом. Чтобы такой дом стал уютным, в нем должен гореть очаг, слышаться гомон ребятишек. Этот же был просторный и холодный, как склеп, мебели не хватало, и звуки шагов гулко отдавались от пустых стен. Братья зашли в кухню, где от плиты шло хоть какое-то тепло. Эндрю занялся чаем, пока Ник разглядывал настенный календарь — чистый, без единой записи.

— Как только Ирен сообщила, что организует для меня праздничный ужин в Тренноре, я понял: юбилей стал прикрытием для семейного совета, — наполняя чайник, бросил через плечо Эндрю. — Потому и не удивился твоему приезду. Она твердо решила вытащить тебя сюда. Вопрос был только в том, согласишься ли ты.

— Как видишь, согласился.

Ник сел за стол. Перед ним оказался развернутый выпуск «Вестерн морнинг ньюс». Он сложил газету и увидел под ней подробную топографическую карту Бодмин-Мура. Тоже развернутую. Кто-то — по-видимому, сам Эндрю — нанес на нее беспорядочные отметки в виде ярких красных крестиков. Около полудюжины таких отметок столпилось вокруг Блислэнда, у южного края торфяных болот. Остальные разбежались по всей карте.

— Что замышляешь?

— В смысле? — неожиданно агрессивно переспросил Эндрю, отходя от раковины.

— Крестики. — Ник успокаивающе улыбнулся. — На карте.

— А, это… — Эндрю шумно вздохнул, нашел пару кружек и брякнул их на стол возле карты. — Да. Можно сказать, что замышляю. Уже год отмечаю, где их видели.

— Кого?

— Гигантских кошек.

— Ты в это веришь?

— Они бродят поблизости. Если б ты видел, что они сделали с одной из моих овец, ты бы тоже не сомневался.

— Я думал, это всего лишь… местная легенда.

Ник всегда считал, что закоренелый материалист Эндрю думает точно так же.

— Я верю своим глазам.

— Ты видел гигантскую кошку?

— И не одну. Или одну, но несколько раз. Причем последний раз совсем близко. — Он показал на отметку прямо возле Каруэзера. — Похожа на пантеру. Огромная, изящная и черная как смоль. Появилась прямо передо мной на том конце поля. В сумерках. Они, конечно, ночные животные.

— В сумерках нетрудно и ошибиться.

— Можешь не верить, — презрительно усмехнулся Эндрю. — Мне все равно. Я решил доказать, что они существуют, и докажу. Всем.

— Каким образом?

— Инфракрасная фотография. Я собираюсь подловить кошек с помощью специальной видеокамеры для ночной съемки. Рано или поздно хоть одну да сниму.

— А пока у тебя доказательств нет?

— Пока нет.

Эндрю разлил по кружкам чай и сел за стол напротив Ника.

— В любом случае ты здесь не для того, чтобы обсуждать гигантских кошек. Жирных — дело другое. Похоже, одну мы поймали за хвост.

— Это ты о Тантрисе?

— Ты знаешь о его предложении?

— Я только что из Сент-Неота, встречался с Элспет Хартли. Она посвятила меня в подробности.

— Настырная дамочка.

— Я удивляюсь, почему отец не захотел участвовать в работах лично. Это же как раз по его части! Спрятанное сокровище. Древняя тайна. Самое то для человека, который всю жизнь раскрывал загадки прошлого.

— Так скажи ему об этом, Ник. Вдруг он задумается.

— Может, и скажу.

— Обо мне не беспокойся. Мне совсем не нужна эта шумиха с днем рождения. Я буду только рад, если ты переключишь внимание всех на что-то другое.

— Ты ведь сильно заинтересован в предложении Тантриса, Эндрю? Во всяком случае, так сказала Ирен, но…

— Ты решил переспросить у меня лично. Разумеется, заинтересован. — Эндрю откинулся на спинку стула и посмотрел во двор. — А как же еще? С каждым годом ферма приносит все меньше и меньше денег. Какой смысл выбиваться из сил, если ее все равно никто не унаследует?

— Том не увлекается сельским хозяйством?

Сын Эндрю никогда не пылал энтузиазмом по поводу фермерства, однако Ник все равно спросил — из вежливости.

— Я понятия не имею, чем он увлекается. С Рождества о нем не слышал. Да и тогда он только пустую открытку с подписью прислал. Ни слова отцу не черкнул.

— Он все еще в Эдинбурге?

— Судя по почтовой марке, да. Их курс выпустили в прошлом году. Меня даже на церемонию не пригласили. А Кейт наверняка была. И этот ее… Моусон.

Похоже, прошедшие годы не смягчили ненависть Эндрю к бывшей жене и ее второму мужу.

— Слушай, Ник, я считаю, что мы, если постараемся, сможем вытрясти из Тантриса раза в полтора больше, чем он сейчас предлагает. Раскошелится как миленький. Надо быть идиотами, чтобы упустить такую удачу. Разумеется, мы согласились. Ирен не хочет закончить свои дни хозяйкой пивной, а Анне обрыдло выносить судна за старичками. Мне тоже нужны деньги, Бог видит, как они мне нужны. И Бэзилу. Да и ты, могу спорить, не откажешься от своей доли. Отец должен понять, как много поставлено на кон.

— Да, но что получит он сам?

— Уверенность в том, что ему не надо больше за нас волноваться. — Эндрю попытался выдавить улыбку. — Разве мало?

Перед отъездом Ника братья договорились, что завтра вечером, в Тренноре, ни слова ни скажут о сегодняшней встрече. Ник и вправду пожалел, что заехал в Каруэзер. Без Кейт, без Тома там царила пустота, причем присутствие Эндрю ее только подчеркивало. Призванием брата с детства было фермерство. Ни о чем другом он и думать не желал. Но сейчас, похоже, Эндрю устал от собственного призвания. Может быть, именно предложение Тантриса помогло ему осознать горькую правду. Если так, то лучше не думать о том, что случится, если отец это предложение не примет.

По шоссе А30 Ник проехал Бодмин-Мур и повернул на юг, через Кэллингтон в Солташ. Он выбрал этот путь, несмотря на крюк, который пришлось сделать, а может, и специально ради крюка.

У Пэйнтерс-Кросс он снова повернул и поехал знакомой дорогой между высокими живыми изгородями и размеченными в незапамятные времена полями, которые полого спускались к широкой плавной излучине Тамара. Недалеко отсюда, за просторными полями, жил, дышал и наслаждался закатом своей жизни отец Ника. Однако сын не планировал его навещать, разве что они столкнутся случайно. И то не хотелось бы. Ник не собирался домой — если Треннор вообще можно было назвать его домом. Он просто вспоминал свои корни.

Ландульф едва ли существовал как поселение. Центр его находился в Каргрине, в миле отсюда. Ландульфскую церковь окружали несколько домов, да в конце проселочной дороги, на которую Ник свернул с основного шоссе, в полях виднелась пара ферм. Вот и все. Треннор стоял примерно в полумиле к западу отсюда, скрытый пологим холмом. От церкви к сырым берегам Тамара вела извилистая дорожка, петляющая между землей приходского священника и бывшими болотами, ныне осушенными и превращенными в пастбища, — от наводнения их защищала специально выстроенная дамба.

Ник знал эти места досконально, так можно знать только те края, где ты провел детство. Каждое поле, каждую ферму, каждый поворот дороги, повторяющей извивы берега на пути к Каргрину и дальше. Ему незачем было выходить из машины и забираться на плотину, чтобы посмотреть на Вэрлей-Вуд и изящную арку железнодорожного моста над Тэйви. Он видел их внутренним взором.

Церковь была ровесницей храма в Сент-Неоте, хотя выглядела гораздо проще, менее вычурно. Ее не прославили ни витражи, ни резные скамьи, ни историческая достопримечательность — мемориальная доска Теодора Палеолога. Как и ожидал Ник, церковные двери оказались закрытыми, и он не смог увидеть эту доску. Но слова, казалось, были вырезаны у него в памяти.

Здесь покоится тело Теодора Палеолога, уроженца Песаро, Италия, потомка последних христианских императоров Греции…

Над надписью красовался выгравированный на медной дощечке двухголовый византийский орел, символизирующий нерушимое единство восточной и западной ветвей христианства.

Кроме запертого в церкви медного орла, в Ландульфе имелся еще один. Ник пересек церковный двор и подошел к захоронениям, появившимся здесь уже в двадцатом веке. Нашел могилу деда.

Годфри Артур Палеолог, скончался 4 марта 1968 года, в возрасте 81 года. Здесь же покоится его возлюбленная жена Хильда, скончалась 26 сентября 1979 года, в возрасте 87 лет.

Вместе навсегда.

На камне был вырезан еще один двухголовый орел.

Мать Ника кремировали — по ее собственной просьбе. Он подозревал, что отец скорее всего захочет быть похороненным здесь, и еще один Палеолог займет свое законное место на этом тихом, обсаженном тисом кладбище. Последний. Как бы там ни обернулось, возьмут они деньги Тантриса или нет, братья и сестры Ника уедут отсюда. Может, и не очень далеко, но достаточно, чтобы упокоиться вдали от семейной могилы. Орел останется, но Палеологи улетят.

 

Глава третья

Ирен очень обрадовалась, услышав, что Элспет Хартли заручилась поддержкой Ника. Ей казалось, что отец просто не сможет противостоять одновременному натиску всех детей. Она даже не спорила с замечанием Ника, что старик имеет полное право отказаться, если сам, конечно, не захочет пожертвовать дом во благо науки, которую, как знали и брат, и сестра, он ценил выше всего на свете. Весомый аргумент, стоит его использовать.

Впрочем, аргумент аргументом, а выиграют ли они завтра в Тренноре, неизвестно. Многое зависит от того, насколько искусно дети Майкла Палеолога поведут разговор. Ник считал глупым напирать на то, что отец не сможет больше жить в одиночку. Однако Ирен избрала именно эту тактику и не собиралась от нее отступать. Она всегда любила диктовать родным и близким, что для них будет лучше, даже если знала, что ее не послушают. Поэтому Ник был уверен, что завтрашний вечер без сюрпризов не обойдется.

В тот же день он поехал на ужин с Анной и Бэзилом, размышляя по дороге, что они думают о создавшейся ситуации. Ирен уверяла Ника, что брат с сестрой целиком на ее стороне. Ник предпочел бы услышать это от них самих.

Когда он пересекал мост по дороге в Плимут, пошел дождь. Фары едущих впереди машин тускло светились сквозь морось, они и привели Ника в центр города. Он припарковался на Цитадел-роуд, неподалеку от дома Анны, выбрался из машины и пошел по направлению к Хоу, ощущая на лице порывы влажного ветра с пролива Саунд. По давней привычке Ник приехал почти на полчаса раньше. Эта привычка раздражала его самого, но избавиться от нее не получалось. Ник повернул на восток, к острову Дрейка и Барбикану, ветер кинулся за ним, захлопали веревки на флагштоках.

На набережной маячил один-единственный человек, что было ровно на одного больше, чем Ник ожидал увидеть. Сутулая фигура в куртке с капюшоном двинулась к нему. Что-то в походке и осанке встречного показалось Нику знакомым. А может, просто интуиция сработала.

— Бэзил?

— Ник?

И вправду Бэзил — его узкое, костистое лицо из-под глубоко надвинутого капюшона.

— Так и думал, что единственный псих, гуляющий по Хоу в такую погоду, ты.

— Просто приехал чуть раньше.

— Причина не лучше моей.

— А у тебя какая?

— Когда Анна готовит ужин для гостей, она нервничает. А нервная Анна — опасная Анна.

— Так я же не гость. И с каких это пор Анна стала такой нервной?

— С тех пор, как я у нее поселился. Она говорит, что я святого доведу. А я не спорю, так оно и есть. Пробовал на нескольких женщинах и убедился, что их терпение тоже не безгранично.

— Может, пойдем, посмотрим, как у нее дела?

— До назначенного тебе времени двадцать минут. Давай подождем.

— За двадцать минут мы до костей промокнем.

— Не спорю. Но кто предлагает ждать именно здесь?

Ближайший паб, любимое место Бэзила, укрылся под стеной гостиницы «Моат-Хаус», совсем рядом с Хоу. Бэзил заказал стакан тоника, и Ник, вспомнив, что ему еще ехать обратно, сделал то же самое. Бар был полон народу, и неудивительно — пятница, вечер. Братья отыскали свободный стол у самой двери.

Усевшись, Бэзил откинул капюшон, и Ник наконец-то как следует рассмотрел брата. Он нисколько не потолстел на диете из ничегонеделания и обедов Анны. Годы наложили отпечаток одиночества и на Бэзила, но в отличие от Эндрю он не казался унылым и изможденным. Бэзил побрил голову, отчего глаза его казались непропорционально огромными. Учитывая, что они всегда были немного навыкате, Ник решил, что на незнакомых брат производит весьма странное впечатление.

И немудрено — Бэзил вообще вел довольно странную жизнь. Он более других братьев и сестер интересовался греческими корнями Палеологов, начал изучать античную историю в Оксфорде, хотя жить продолжал дома, а не в университете, и учебу так и не закончил. После второго курса поехал на каникулы в Грецию и уговорил монахов православного монастыря неподалеку от Коринфа оставить его у себя в качестве послушника. Послушание продлилось около двадцати лет и закончилось тем, что Бэзил вдруг снова возник среди родственников — безбородый, непривычный и будто бы забывший о годах жизни в монастыре. Пожил немного в Тренноре, потом снова испарился — на этот раз на остров Силли — и, вернувшись, поселился у Анны.

— Я частенько сюда захожу, — сказал Бэзил, как только Ник сделал первый глоток тоника и убедился, что с джином напиток стал бы намного вкуснее. — Смотрю на других посетителей — подростков, влюбленных, одиночек вроде меня. Кажется, начинаю понимать немного, что такое людское общество. Вот только могу ли я к нему присоединиться? Вряд ли. Приходится признать, что я слишком поздно вернулся.

— Скучаешь по Греции?

— Конечно. Особенно по солнцу. И все равно надо было уезжать. Там я просто дурачил самого себя. И окружающих. Здесь я значу очень мало. Но эта малость и есть я.

— Часто видишься с отцом?

— Лишь в сопровождении эскорта. Сказать, что он во мне разочаровался, — значит ничего не сказать.

— Думаю, мы все его не порадовали.

— Да, никто из нас не достиг серьезных высот. Однако мои, наверное, такие низкие, что напоминают скорее ямы. Поэтому завтра, когда вы будете объяснять ему, почему мы просто обязаны принять предложение Тантриса, я займу место на галерке.

— Ты, похоже, не считаешь, что отец должен его принять.

— Понимаешь, я не ставлю под сомнение, что он видит, насколько оно ценно. Но, зная отца, уверен, что он будет спорить.

— И я.

— Вопрос звучит так: почему? Если витраж Суда действительно спрятан в Тренноре, наш папочка — выдающийся археолог — должен рваться найти его во что бы то ни стало. А он уперся.

— Видимо, считает, что мы на него давим.

— А мы и давим.

— Из самых лучших побуждений.

— Правда? — иронически вздернул бровь Бэзил. — Прости, Ник, но, честно говоря, дело в банальной жадности. Эндрю, Ирен и Анна жаждут денег. И ты, думаю, тоже. Все просто.

— А себя ты вычеркиваешь из списка жаждущих?

— А мне, знаешь, не нужны деньги. Богатство — даже не очень большое, если посчитать, сколько достанется каждому, — мне не идет. Я решил отказаться от своей доли. Можете разделить ее между собой.

— Шутишь?

— Анна не поверила, когда я ей сказал. Ты, вижу, тоже. Не важно. Я-то знаю, что говорю серьезно. Гораздо легче и приятней быть… лицом незаинтересованным. Не беспокойтесь, я не лицемерю. Вы все сумеете распорядиться деньгами. А отец будет торжественно препровожден в Гортон-Лодж. Я согласен с вашим планом.

— Но не хочешь получить от него выгоду?

— Не совсем так. Тут… кое-что другое.

— Что же?

— Единственное, чему я научился за долгие годы, — ничего не иметь. — Бэзил грустно улыбнулся. — Позвольте мне с тем и остаться.

Когда Ник и Бэзил вошли в квартиру Анны, там веяли ароматы чеснока и сыра. Хозяйка прибежала с кухни, сияя не хуже собственного клеенчатого фартука, кивнула в ответ на заверения братьев, что они совершенно случайно встретились на улице, обняла и расцеловала Ника и унеслась обратно, наказав мужчинам открыть вино.

Анна всегда была самой шумной и импульсивной из детей Майкла, а сейчас стала еще и самой крупной — ее и раньше пышная фигура теперь раздалась до немыслимых размеров; вместе с костлявым, тощим Бэзилом они составляли весьма оригинальную пару. И самой великодушной: не случайно именно она приютила безработного и не желающего работать бывшего монаха с рассеянным взглядом.

Но вот уступать брату свою территорию она, похоже, не собиралась. В маленькой квартире не было ни следа присутствия Бэзила, зато во всем чувствовался вкус Анны — от завешанных коврами стен до кресел в полоску. Стопки листовок против ремонта атомных подлодок на Девонпортских верфях — кампания, в которой Анна принимала живейшее участие, — валялись на полу рядом со столиком, как будто их сбросили только что, дабы водрузить на их место ножи, вилки, стаканы и бутылку кьянти.

Штопор Ник нашел на каминной полке, рядом лежала открытка с изображением Сиднейского оперного театра. Он перевернул открытку и прочел:

«Привет, Анна. Здесь жарче, чем у тебя на кухне, так что я сварился и стал крутой! Дела нормально. Скоро напишу по электронной почте. Целую, З.».

Таинственным З., как прекрасно знал Ник, но вряд ли догадались бы чужие, был восемнадцатилетний сын Анны, Зак, который уже год путешествовал по свету и сейчас достиг как раз того возраста, в котором Анна его родила. Племянники и племянницы Ника разъехались во все стороны: Зак валял дурака в Австралии, Том занимался неизвестно чем в Эдинбурге, а Лора училась играть в лакросс и ходить аристократической походкой в некой школе для девиц из хороших семей в Харрогите.

— И ни слова дяде — заметил? — спросил Бэзил, заглядывая Нику через плечо.

— А я и не ждал.

— Я себя имею в виду. Я здесь живу, забыл?

— Уверен, Заку это по душе. Ему спокойнее при мысли, что за матерью есть кому присмотреть.

— Открывай-ка вино, — усмехнувшись, велел Бэзил. — Тебе явно нужно выпить.

Слова Бэзила попали в самую точку. Ник не мог ни принять, ни опровергнуть его заявление, что семьей овладела жадность. Сам он жадным себя не чувствовал. Даже верить в это не хотел. И все-таки не мог не думать о той сумме, которую несло с собой предложение Тантриса. Трудно отмахнуться от человека, сулящего такие деньги.

Пока Ник и Бэзил уничтожали щедрые порции приготовленной Анной мусаки, им было не до разговора о Тренноре и будущем отца. И только когда Бэзил пошел на кухню, чтобы загрузить посудомоечную машину и принести еще бутылку кьянти, Анна решила перейти к делу.

— Ирен звонила мне сегодня вечером, сразу после твоего отъезда, и сообщила, что ты стал на нашу сторону. Слава Богу, мы хоть тебя не должны уламывать.

— Но отец-то остается.

— В конце концов и он поймет, что по-другому нельзя. Должен понять. Он просто не может больше жить в одиночестве. Недавно Пру пришла убираться и нашла его на полу в гостиной. Упал и не мог встать. А что было бы, если б она не появилась? Отец слишком много пьет. Особенно с тех пор, как умерла мама. Я его не виню, но, Ник, нам действительно подвернулась прекрасная возможность решить проблему, с которой мы рано или поздно все равно бы столкнулись.

— Я думаю, надо воззвать к его профессионализму. Указать на историческую значимость проекта Элспет.

— Она для тебя уже Элспет, да?

— Если мы позволим Ирен говорить о его дряхлости, он просто еще сильней упрется, вот и все.

— Ладно, постараюсь ее переубедить.

— Бэзил сказал мне, что отказывается от своей доли.

— Таковы его представления о смирении, целомудрии и нестяжательстве. В любом случае совсем в стороне он не останется. Если я получу свою и часть его доли, то смогу купить домик, где мы поселимся вместе. Так что он тоже окажется в выигрыше, пусть и не денежном.

— Вижу, вам здесь вдвоем тесновато.

— Пока Зак не уехал, было еще хуже. Хотя он практически не бывал дома, ночевал — и то не всегда.

— Ты молодец, что поселила Бэзила у себя.

— У меня не было выбора. Он мой брат.

— И консультант по разным чудесам, — добавил, входя в комнату, Бэзил. — Одним из которых, несомненно, является наш таинственный благодетель.

Ник поднял глаза на брата:

— В смысле?

— Кто он такой, этот мистер Тантрис?

— Богатей, влюбленный в старинные витражи, — ответила Анна.

— И тебе хватает этих сведений, чтобы сделать выводы о роде его деятельности и характере?

— А я больше не хочу ничего знать, — усмехнулась Анна. — Во всяком случае, о дружище Тантрисе.

— Мы о нем вообще ничего не знаем.

— Он хочет купить Треннор по цене гораздо выше средней. Чего еще?

— И тебе не любопытно?

— Мне любопытно, что я буду делать с его деньгами.

— На самом деле это отцовы деньги.

— Не понимаю, почему тебя, такого разборчивого, вышвырнули из монастыря.

— Меня не вышвыривали. Я сам ушел.

— Похоже, ушел за день до того, как собирались выгнать.

— Вы что, все время так общаетесь? — спросил Ник.

— Нет. Обычно хуже, — натянуто сострил Бэзил. — Сегодня Анна в хорошем настроении — благодаря твоему приезду.

— Заткнись, — сказала Анна пока еще в шутку, но уже со скрытым раздражением.

— Могу я задать пару элементарных вопросов?

— Нет.

— Но…

— Нет!

— Какая жалость.

— Скорее радость.

— Только вот…

— Ну что? — тяжело вздохнув, сдалась Анна.

— Это очень полезные вопросы. — Бэзил переводил взгляд с сестры на брата. — Хотя они, конечно, могут и подождать.

Они и подождали. Вот и хорошо, думал на обратном пути Ник. Потому что ответы на вопросы Бэзила могли сделать семейное сборище в Тренноре гораздо менее приятным — и более запутанным, — чем хотели все братья и сестры. Пока что общий план казался логичным и, без сомнения, выгодным. Кроме денег, речь шла об исторической загадке. Витраж Суда — не только предлог для того, чтобы выставить отца из Треннора и нажиться на продаже дома. О таком предложении чем больше думаешь, тем больше оно нравится. Осталось убедить в этом одного старого упрямца.

 

Глава четвертая

В свое время Годфри Палеолог расширил Треннор в обе стороны, так что здание стало длинным и узким, несколько комнат имели окна и с фасада, и с обратной стороны дома. Поскольку камень был скрыт побелкой, на изначальные размеры дома намекали лишь более простые оконные переплеты в основной части здания да старинное гранитное крыльцо парадной двери. Сарай за домом тоже был старинным — таким и выглядел, несмотря на перекрытую недавно крышу. Кроме него, на заднем дворе стоял огромный нелепый гараж. Прямо перед домом был разбит небольшой сад, разделенный надвое дорожкой, ведущей от калитки для пешеходов прямо к входной двери. Сразу за домом дорожка превращалась в узкую тропинку — довольно топкую из-за ручья, бежавшего с соседнего холма к заливу неподалеку.

Прежде чем достичь дома, дорожка огибала длинную, обсаженную деревьями лужайку — бывший заросший сорняками выгон, облагороженный Годфри Палеологом. Когда приближаешься к Треннору на машине, первой видишь как раз эту лужайку, по которой, как по роскошному зеленому ковру, подъезжаешь прямо к дому.

Воспоминания детских лет нахлынули на Ника, как только Ирен вырулила из-за поворота и перед ними возникли сначала лужайка, а потом и дом. Каждый приезд в Треннор — на Пасху, летние каникулы и Рождество — всплыл в его памяти. Когда-то он, Ирен и Анна ездили в «мини» с матерью, а Бэзил и Эндрю — в «лендровере» с отцом. Когда Нику исполнилось одиннадцать, его пересадили в машину мальчиков. Он улыбнулся, вспомнив, как гордился и радовался, и тотчас, будто наяву, ощутил запах потертых кожаных сидений и отцовского трубочного табака.

— Рада, что ты в хорошем настроении, — сказала Ирен, заметив улыбку брата. — Будем надеяться, оно не испортится.

Все утро Ирен заметно нервничала. По ее словам, волновалась, как справятся с баром помощники — Мойра и Робби. Ник даже не пытался спорить, хотя прекрасно знал, что Мойра и Робби тут совершенно ни при чем. А Ирен знала, что он знает.

— Что бы сказала обо всем об этом мама? — спросил Ник, когда Ирен притормозила перед въездом во двор.

— Обрадовалась бы возможности переехать в домик поуютнее и подешевле.

Ник молча признал ее правоту, вспомнив, что сентиментальности у матери было еще меньше, чем у отца. Кроме того, она умела управлять мужем так, чтобы он делал то, что ей хотелось. Пришло время проверить, унаследовали ли дети эту ее способность.

— Остальные уже тут. Замечательно.

Поскольку появление Ника должно было стать сюрпризом, договорились, что он прибудет последним. «Лендровер» Эндрю и «микра» Анны стояли бок о бок у сарая. Ирен встала за ними и заглушила двигатель.

— Итак, мы идем.

Она опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало; поправила волосы, придирчиво оглядела макияж.

— Вперед, в атаку!

— Мы не на войне, Ирен.

— Продолжай в том же духе и станешь первой жертвой.

— Нам не нужно никаких жертв.

— Хорошо. — Ирен глубоко вздохнула. — Я спокойна и благожелательна. И на редкость дипломатична. Так годится?

— Если сумеешь выдержать.

— Думаешь, не сумею?

— Я такого не говорил. Я только…

— Пойдем, — оборвала Ника сестра, открывая дверь и вылезая из машины. Пора начинать.

Спектакль «Майкл Палеолог в окружении любящих детей» был так же редок, как и обманчив. Отец выглядел чадолюбивым и домашним, улыбался и подшучивал над собравшимися под родной кровлей сыновьями и дочерьми. Он и удивился, и обрадовался, когда вместе с Ирен в дом вошел Ник, воскликнул, как он счастлив, что они наконец-то собрались все вместе.

И добавил: «Здесь, в Тренноре», — сопроводив последние слова лукавой улыбкой — будто намекал, что ему известно об ультиматуме, который ему намерены предъявить.

С первого взгляда Ник решил, что Ирен и Анна преувеличили отцовскую слабость. Конечно, плечи его ссутулились, он исхудал, так и немудрено — возраст берет свое. В конце концов, он родился в год битвы на Сомме, а первым его серьезным воспоминанием о событиях в мире была новость о том, что Говард Картер нашел могилу Тутанхамона, в 1922 году. Одевался он почти так же, как и шестьдесят лет назад — мешковатый твидовый пиджак и вельветовые брюки, в растянутых карманах кардигана — трубка, спички и кисет с табаком. Курение и поездки в археологические экспедиции — то в долины Северной Африки, то на равнины Восточной Азии — сморщили отцовское лицо, словно налетевший ветер — поверхность реки. Все еще густую шевелюру песочного цвета посеребрила седина, зеленые глаза увеличены очками, Ник обратил внимание на захватанные пальцами и заляпанные жиром стекла.

И только когда старик прошел из гостиной в столовую, сын заметил, как неустойчивы его шаги, каким неровным стало дыхание. По пути отец опирался о спинки стульев и дверные косяки, будто удивляясь собственной беспомощности. Внезапно Ник понял, что Треннор и в самом деле не место для одинокого старого человека. Кроме запутанной планировки и слабого отопления существовали еще загнувшиеся по краям ковры, особенно те, что на лестницах, и крутые ступеньки в погреб. Куда ни глянь — всюду разруха: покосилась мебель и обтрепались занавески, запылились ящики с римскими монетами и фрагментами древних черепов, выцвели фотографии и потрескались восточные вазы — остатки семейного имущества. Все вокруг, казалось, кричало о том, что пришла пора что-то менять.

Но до поры до времени замечать этого не стоило. В конце концов, они собрались, чтобы отметить пятидесятилетие Эндрю. Пру испекла пирог, накрыла стол, потушила овощи и поставила мясо в духовку. Семья собралась, чтобы есть, пить и веселиться — если получится. Сам именинник особой радости не выказывал. Так же как и Бэзил. А вот сестры нарядились: Ирен — в свой самый красивый комплект из блузки и юбки, Анна — в опасно натянувшиеся белые брюки и ярко-красный свитер, такой открытый, что на одном плече все время виднелась лямка бюстгальтера.

Во время обеда за столом царило праздничное настроение, хотя и немного натянутое. Эндрю притворился удивленным при виде Ника, обрадованным — при виде подарков и благодарным — за устроенный ему юбилей. Анна болтала и смеялась слишком много, Бэзил — слишком мало. Ирен ловко обводила беседу вокруг подводных камней. А Ник просто наблюдал за отцом, который, похоже, еще внимательнее наблюдал за каждым из детей.

И при этом не забывал опрокидывать рюмку за рюмкой. Виски подали еще до именинного шампанского. За обедом Майкл не ограничивал себя в вине. А когда трапеза уже подходила к концу, откупорил бутылку портвейна. К тому времени его внимание стало совсем рассеянным, а молчаливость уступила место разговорчивости.

— Перед обедом мы выпили за Эндрю, — провозгласил он. — А теперь я хочу предложить еще один тост. Ваша мама была мне хорошей женой. Я очень любил ее и сильно по ней скучаю.

— Как и мы, папа, — отозвалась Ирен.

— Знаю, моя девочка, знаю. Выпьем же в память о ней. Ей бы понравилось, что мы наконец собрались. Что семья снова вместе, хоть и ненадолго, здесь, в Тренноре.

Ник мог поспорить, что если бы отец не сказал, а написал последние четыре слова, их, несомненно, следовало бы подчеркнуть.

— За вашу маму!

Звякнули бокалы, все сделали по глотку портвейна. Следом Ирен, будто бы случайно, однако весьма к месту, вспомнила смешную историю из детства. Как-то в выходные Эндрю взял ее покататься на мотоцикле, к вящему ужасу отца. Ирен со смехом вспоминала, как он кричал: «Господи, Эндрю, чем ты вообще думал?!» Мама, покривив душой, заявила, что это она разрешила детям прокатиться, чем смягчила гнев мужа, но позже строго призвала и сына, и дочь к ответу. Обычное семейное воспоминание — всем знакомое и все-таки интересное. Однако случай-то произошел в Оксфорде, внезапно вспомнил Ник. Ирен тщательно выбрала историю — отметила деликатность матери, намекнула на безответственность Эндрю и напомнила всем об их втором доме, который они, как только пришло время, оставили легко и без сожалений.

Рассказ был окончен, в воздухе звенело напряжение. Ирен предупредила Ника, что собирается поднять вопрос о витраже за чаем, когда все члены семьи, а в особенности отец, станут более благодушными. Однако не исключено, что старик после порядочной дозы алкоголя, напротив, станет более желчным и раздражительным. Ник не ждал бы так долго. Но и не желал начинать неприятный разговор самостоятельно. Да, похоже, следующие несколько часов будут не из приятных.

Обед был окончен. Отец удалился в гостиную — подремать у камина. Ирен и Анна пошли на кухню, к ним присоединился Бэзил. Эндрю с Ником отправились погулять. Стоял пасмурный, будто подернутый дымкой, пронзительно холодный январский день — солнце тускло освещало голые ветви деревьев, с востока порывами налетал сырой пронизывающий ветер, принося запах речной воды и бестолковые крики чаек.

— Перед тем как ты появился, — начал Эндрю, — отец интересовался, не приехал ли его внук. Все-таки мой день рождения и всякое такое.

— Мы все были бы рады видеть Тома.

— Все — это точно. В особенности я. Увы. Отец не сказал впрямую, однако косвенно обвинил меня в отсутствии Тома. Я понял. По глазам. У него всегда для меня готов такой… особенный взгляд. Презрительный.

— Брось, Эндрю. Это неправда.

— Да ну?

— Ни один из внуков не приехал.

— Да. Но Лора — девочка, а Зак — внебрачный ребенок. Они не считаются. Том — другое дело. Единственный сын старшего сына. Отец видит его наследником. Если не считать того, что почти его не видит. Так же как и я. Все могло бы быть иначе, если б ты или Бэзил… — Эндрю пожал плечами. — Сам понимаешь.

— Женились и завели детей?

— Ага. Особенно мальчиков. Наследников фамилии.

— Думаю, Том и один справится.

— А я об этом узнаю?

— Конечно. Он просто… взрослеет. В его возрасте и я не был образцом послушания.

— Это точно, — усмехнувшись, кивнул Эндрю.

— Да и отец наверняка тоже, — заметил Ник.

— Скорее всего. Но вряд ли он посвятит нас в подробности. А нам важно не его прошлое, а его будущее. И наше. — Эндрю оглянулся назад, на дом. — Я выкарабкаюсь, если наш план сработает. Я уверен, что выкарабкаюсь.

Окно кабинета Майкла Палеолога выходило на газон с боковой стороны дома. Тут же имелась дверь, открыв которую можно было шагнуть прямо на траву, не обходя все здание, чтобы выйти из парадного выхода. Когда братья брели обратно вдоль окаймляющей газон живой изгороди, Ник уловил краем глаза какое-то движение: будто кто-то открывал или закрывал дверь кабинета. Двойной сюрприз: во-первых, Ник был уверен, что отец все еще спит, во-вторых, та дверь никогда не открывалась зимой, даже проход к ней был обычно завален стопками книг.

Да и в окне не маячила знакомая сутулая фигура. Если бы отец вошел к себе, он, несомненно, включил бы свет. Дети Майкла привыкли видеть склоненный над столом силуэт, освещенный настольной лампой. Однако сейчас за столом никто не сидел, никто не изучал свежий выпуск археологического журнала. В кабинете вообще никого не было, во всяком случае, на взгляд Ника.

Эндрю и Ник вошли через переднюю дверь, навстречу им выглянул из кухни Бэзил.

— А, вот и вы, — произнес он нараспев. — Меня послали разбудить отца. Ирен считает, что ему нужно выпить кофе.

— Мы разбудим, — предложил Эндрю. — Кстати, мне — чаю.

— А мне — кофе, — заявил Ник.

— Заказ принят, — ухмыльнулся Бэзил и проворно убрался обратно на кухню.

Братья направились в гостиную. Майкл сидел там, где они его оставили, вот только уже не спал, и Ник заметил, что грудь его часто вздымается, как у человека, которому нужно перевести дыхание, да так, чтобы окружающие этого не заметили.

— Ты как, пап?

— Хорошо… насколько это возможно в моем возрасте… Где остальные?

— В кухне, готовят чай.

— Прекрасно. — Отец закашлялся и с трудом подавил приступ. — Присаживайтесь.

Сыновья послушно примостились на один из диванов. Примерно полминуты все молчали, не зная, с чего начать разговор. Майкл вытащил трубку, набил ее, разжег и уставился на сыновей сквозь первые клубы дыма вроде бы с улыбкой — а может, так изогнулись губы вокруг мундштука трубки.

— Поймал свою гигантскую кошку, Эндрю?

— Нет, папа.

— Думаешь, удастся?

— На видео — удастся.

— Это и будет тем доказательством, которое тебе нужно?

— Это будет тем доказательством, которое всех убедит.

— Сомневаюсь. Скелет — вот что тебе необходимо. Реальное доказательство, которого еще ни у кого не было. Эти существа, как и любые другие, должны умирать… если они вообще есть в природе.

— Есть.

— А ты что думаешь, Николас?

— Я? — Ник предпочел бы не высказывать свое мнение. Интересно, не потому ли отец задал ему вопрос? — Я никогда не думал…

— Никогда не думал? Замечательное качество. Хотя жаль — думать иногда даже полезно. Впрочем, у тебя впереди еще много времени.

— А скажи-ка нам, что ты думаешь, — резко перебил отца Эндрю. Ник даже предположил, что брат таким образом пришел ему на помощь. — О гигантских кошках.

— Я думаю, мой мальчик, что люди хотят в них верить, потому что должны во что-то верить. Мифы нужны нам не меньше, чем реальность. Это был один из первых уроков, которые я усвоил, став археологом. Мы с вашим дедушкой ассистировали Рэйли Рэдфорду на раскопках в Тинтагеле в тридцатых годах прошлого века.

Эндрю и Ник согласно кивнули. Эту историю они слышали много раз. Первые серьезные археологические раскопки в Тинтагеле — северокорнуоллской версии Камелота — начались в 1933 году под руководством ставшего впоследствии знаменитым директора Британской школы в Риме С.А. Рэйли Рэдфорда. Среди добровольных помощников на раскопках были Годфри Палеолог и его сын-подросток, Майкл. Вместе с самим Рэдфордом они красовались на снимке 1935 года, который всегда стоял у отца в кабинете.

— Раскопки показали, что замок был построен приблизительно в тридцатых годах тринадцатого века по повелению Ричарда, графа Корнуоллского, брата короля Генриха III. Короля Артура там и близко не было. Ни щепки Круглого стола, ни осколка рыцарского копья. Думаете, это остановило слухи? Заставило людей понять, что они созерцают отнюдь не руины Камелота? Разумеется, нет! Они видели то, что хотели видеть. Думаю, то же можно сказать о твоих неуловимых гигантских кошках. Они…

— Напитки поданы! — провозгласил Бэзил, открывая ногой дверь и ловко вкатывая в гостиную сервировочный столик. — И конечно, именинный пирог. Сегодня пируем!

Бэзил, наверное, и сам не понял, как вовремя появился, во всяком случае, Ник почувствовал к нему горячую благодарность. Отцовская манера превращать каждый ответ в цветистую лекцию могла помешать обсуждению более насущных проблем.

Против обыкновения Майкл не возражал, что его прервали. Попыхивал трубкой и благодушно наблюдал, как его дети рассаживаются, разбирают чай и кофе, передают друг другу пирог. Даже пробурчал что-то в знак одобрения, когда Ирен расхваливала отсутствующую Пру. Отложил трубку, попробовал пирог, выпил чашку чаю и попросил еще одну.

А потом, когда Эндрю дал какой-то расплывчатый ответ на не менее расплывчатый вопрос Анны: каково это — чувствовать себя пятидесятилетним, — неожиданно нанес удар.

— Ну, кому выпал нелегкий жребий сообщить, что я должен покинуть Треннор?

Все уставились на отца. Он улыбнулся, пытаясь смягчить напряжение.

— Тебя вызвали именно ради этого, Николас?

Ник не находил что ответить. Желудок болезненно сжался.

— Нет, я не поэтому… — Он беспомощно оглянулся на сестер и братьев. — То есть…

— Я собиралась поднять вопрос о предложении мистера Тантриса, папа, — сказала Ирен, стукнув чашкой о стол. — Мы не тянули соломинки, кому начинать. Просто решили поговорить с тобой все вместе.

— Что ж, давайте поговорим. — Майкл допил чай и улыбнулся еще шире. — Тантрис предложил полмиллиона фунтов плюс оплату моего содержания в каком-то шикарном доме для старых маразматиков в Тэвистоке — и все для того, чтобы наложить лапу на Треннор. Пока верно?

— Да, но это не…

— Не все, ты хочешь сказать? Согласен. Мы ничего не знаем о Тантрисе, кроме того, что у него есть деньги и он увлекается старинными витражами. Мисс Хартли, специалист по средневековому искусству, считает, что витраж Суда из церкви Сент-Неот спрятан где-то в нашем доме. Тантрис хочет избавиться от меня, чтобы его подчиненные смогли осмотреть, простучать и прощупать каждый квадратный дюйм пола, потолка и стен в попытке обнаружить, где лучше сверлить и долбить. Чтобы вышвырнуть меня отсюда, он предложил мне в полтора раза больше, чем стоит дом на самом деле, а вам пятерым — оплату счетов за мое пребывание в Гортон-Лодже. У меня практически не будет шансов потратить капитал — просто потому, что не позже чем через год я помру там со скуки, и вы сможете разделить всю сумму между собой, тем более что вы, я подозреваю, уже сообразили, что при умелом торге мистер Тантрис Бездонный Карман может дать и больше.

— Ты рисуешь все черными красками, папа! — запротестовала Ирен.

— Нет, просто говорю как есть, девочка моя. Время пришло.

— Мы очень за тебя беспокоимся.

— Ты ведь упал не так давно, — вставила Анна.

— Как мило с вашей стороны!

— Что было бы, если бы Пру тебя не нашла?

— Да Боже ты мой, я случайно упал как раз перед ее приходом! Если б она не притащилась, без труда поднялся бы сам.

— Пру говорит совсем другое.

— Пру почти так же стара, как и я, и далеко не так умна. Глупо всерьез верить ее россказням.

— Ты не молодеешь, папа, — сказал Эндрю. — Рано или поздно тебе придется подумать о том, чтобы переехать в более удобное место.

— Предпочту, чтоб это случилось поздно.

— Мы бы решили точно так же, — согласилась Ирен, — если бы не предложение Тантриса. Оно прозвучало. И мы не можем просто его игнорировать.

— Почему бы это, хотел бы я знать?

— Есть одна причина, которая не имеет ничего общего с деньгами, — заявил Ник, чувствуя, что пришло его время.

— Какая же? — Отец вперил в него пристальный взгляд.

— Витраж Суда. Ты сам сказал, что мифы нужны не меньше, чем реальность. А тут и миф, и реальность — все вместе. Историческая загадка. Произведение искусства. Археологическая реликвия. Это же твой хлеб, папа. Ты должен рваться возглавить поиски, а не тормозить их. Я тебя не понимаю. Поверить не могу, что чувства взяли верх над твоим научным умом. Ты же всегда осуждал это в других, помнишь?

Майкл выпятил нижнюю губу, с полминуты в напряженной тишине смотрел на Ника, а после проворчал:

— Только не в сложившихся обстоятельствах.

— А что особенного в нынешних обстоятельствах?

— Подумай сам, мой мальчик. Я и помыслить не могу о том, чтобы разнести на кусочки родное жилище — где, между прочим, скончалась ваша мать — по первому слову безграмотной девчонки…

— О Господи, папа! — вмешалась Анна. — Надеюсь, дело не в том, что тебя обскакала женщина?

— А что, мисс Хартли недостаточно квалифицирована? — безмятежно осведомился Бэзил.

— Она не идет ни в какое сравнение со мной, если хочешь знать. Рядом не стояла.

— Письмо Бодена — ниточка между Треннором и витражом из Сент-Неота, — продолжал Ник. — Выводы мисс Хартли вполне логичны. Или тебе не нравится, как она интерпретирует данные?

— А ты их видел, эти данные, сынок?

— Ну… нет. Однако…

— Вот именно. Вы верите ей на слово. Все до единого, потому что вам так удобно. А в этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников. И даже им — не всегда. Таков мой девиз.

— Я уверен, Элспет будет счастлива показать тебе письмо.

— Может быть. Но почему оно не всплыло раньше? Вот что мне хотелось бы знать.

— Так спроси у нее.

— Спрашивал. Никто до поры до времени не замечал его в архиве, который разбирала мисс Хартли. Ее ответ.

— А ты не веришь?

Майкл опустил глаза, его твердость чуть поколебалась.

— Я такого не говорил.

Ирен вздохнула.

— Тогда что ты говоришь, папа? — спросила она.

Казалось, вопрос дал старику необходимую передышку. Он взял было трубку, покрутил, положил обратно и наконец ответил:

— Что перед вами — единственный беспристрастный судья, который может решить, что для нас будет лучше.

— Мы пристрастны, — уточнила Анна, — а ты нет?

— Я могу на время забыть свои пристрастия, Анна.

— А мы не можем?

— Видимо, нет.

— Смешно! И чересчур… самоуверенно.

— Самоуверенно? Как посмотреть. Если вам нравится думать, что я выжил из ума, — пожалуйста. В моем возрасте это не грех.

— Что? — Анна спрятала лицо в ладони.

— Я не продам Треннор неизвестному миллионеру, чтобы поддержать идиотскую затею с витражами или спасти своих детей от финансовых трудностей, в которые они влипли по собственной дурости. Разговор окончен.

Последние слова были брошены в ярости, и все это понимали. Понимал и отец. Но поскольку он сам всегда утверждал, что человек обязан придерживаться принципов и отвечать за свои слова, понятно было, что назад он их не возьмет. Что сказано — то сказано. А сказана была правда, которая никого не устроила. Майкл заявил, что его дети испортили себе жизнь и потому лишились права испортить жизнь ему.

В комнате воцарилась тишина. Ее нарушило покашливание Бэзила, и тут же прозвучали слова Эндрю:

— Конец, ты сказал? Наверное, ты прав, папа, для меня это действительно конец. — Он поднялся. — Думаю, мне лучше уйти. А то наговорю чего-нибудь.

— Если ты думаешь, что я жалею хоть о едином слове…

— Нет, папа, не думаю. Сожаление… что ты о нем знаешь? Мало. А вернее, ничего. Не жалеешь ни о чем, прямо как Эдит Пиаф. Молодец. Поздравляю.

— Эндрю, — начала Ирен, — не уходи так…

Но он уже шел к двери.

— Пусть идет, если хочет, — заявил Майкл, покачивая головой в знак того, что не одобряет вспыльчивости сына.

— Сегодня день его рождения, папа, — напомнила Анна. — Неужели ты не мог быть чуточку помягче?

— Я помню истинный день его рождения, девочка моя. День, когда он родился. Пятьдесят лет назад, почти что в этот час. Я помню, какие надежды на него возлагал. И на его братьев и сестер, которых мы только планировали. Этим надеждам не суждено было сбыться, даже приблизительно. Поэтому не стоит просить меня «быть помягче».

Эндрю выскочил на кухню, Ирен сорвалась с места и бросилась за ним. Остальные услышали, как она просит его не уходить.

Ник знал, что уговоры бесполезны. Эндрю почти так же упрям, как отец. И почему Ирен никогда не могла понять эту простую истину? Ник вспомнил, как в их оксфордском доме она после какой-то ссоры уговаривала брата выйти из его комнаты и присоединиться к остальным. И сотни других ссор, в которых Ирен всегда пыталась выступить посредником — и всегда безуспешно. Ничего с тех пор не изменилось. И не изменится, внезапно понял Ник.

Его взгляд перехватил Бэзил и состроил в ответ безнадежную гримасу, да такую, что Ник сразу заподозрил: брат — единственный из всех — предчувствовал именно такой поворот событий, со всеми неприятными подробностями, включая взрыв Анны, который как раз привлек всеобщее внимание.

— Твои надежды, папа! Да уж, наслышаны мы про твои надежды и про то, как мало мы им соответствуем! А ты никогда не думал, почему мы тебя так разочаровали? Никогда не подозревал, что это ты виноват — со своим упрямством, претензиями, высокомерием?

— Глупости.

— Ты в курсе, что в последнее время Эндрю еле-еле сводит концы с концами?

— Он сам выбрал фермерство, я его не заставлял.

— Ну и что? Я не прошу тебя давать Эндрю советы. Я прошу тебя войти в его положение. Понять его. Но ты не можешь, правда ведь? Или не хочешь. Ты не понимаешь ни одного из нас.

— Напротив, я вас слишком хорошо понимаю.

— Да? Видимо, мы тебя тоже. Не думай, что я тебя не раскусила.

— Честно говоря, моя девочка, я…

От хлопка задней двери фарфоровые чашки в буфете у камина зазвенели, как колокольчики. В комнату вернулась Ирен.

— Ушел, — сообщила она со вздохом. — Я не смогла его отговорить.

— Его невозможно отговорить от тех глупостей, которые он время от времени выдумывает, — спокойно, даже задумчиво отозвался Майкл. — Он не слушает ничьих советов.

— Так же как и ты, — парировала Анна.

— Напротив. Я всегда ценил советы тех, кто понимает в жизни больше меня. Всегда. Именно с их помощью я прокладывал себе дорогу. Именно с их помощью добился успеха. Тогда как вы… — он улыбнулся детям, — всего лишь вы.

— Все, больше говорить не о чем, — наконец подытожила Ирен. Она выглядела как человек, который долго и упорно строил планы и с ужасом увидел, как они превратились в ничто еще до того, как начали осуществляться. Собственно, так оно и случилось. — Думаю, мне пора домой. Ник, ты едешь?

— Пора так пора, — пожал плечами тот.

— Войска отступают, чтобы перегруппироваться, — прокомментировал Майкл. При виде поспешного бегства детей его улыбка засияла еще шире. — И правда, лучшая тактика в сложившихся обстоятельствах — вернуться в безопасное место и подготовить новую атаку. Которая, разумеется, тоже окончится ничем. Однако мешать вашим попыткам я не стану.

— И на что мы только надеялись? — повторяла через час Ирен, сидя в дальнем зале «Старого парома». Народу в баре не было, и некому было подслушать ее жалобы. Аудиторию составляли Ник, Анна и Бэзил. Они уехали из Треннора все вместе, на двух машинах вернулись в Солташ и уселись вокруг камина, мрачно глядя друг на друга и гадая, что же делать дальше.

— Как наивно с нашей стороны было думать, что отец внимет голосу разума, если он в жизни ничего подобного не делал. Как только мы могли поверить…

— Это нормально: воспринимать отца таким, каким ты хочешь его видеть, а не таким, какой он на самом деле, — задумчиво отозвался Бэзил.

— Я не люблю его, — сказала вдруг Анна, сама, казалось, удивленная таким заявлением. — То есть я хочу сказать, что я люблю его как отца, но как человека… не люблю совершенно.

— Пойду позвоню Эндрю, — вскочила Ирен. — Узнаю, как он там.

Она подошла к висевшему на стене около барной стойки телефону. Остальные смотрели, как она набрала номер и застыла с прижатой к уху трубкой, из которой доносились гудки. Прошла минута. Ирен повесила трубку.

— Неплохо бы ему завести автоответчик, — пробормотала она.

Может быть, Эндрю уже в полях, с прибором ночного видения и камерой — ищет своих гигантских кошек, подумал Ник. Их поймать легче, чем отца, это уж точно.

— Нам придется принять его совет, — мягко сказал он вслух.

— Что? — изумилась Анна.

— Взывать к здравому смыслу тут бесполезно. Отец принял решение, и ничто — ничто в мире — не заставит его передумать. Забудьте о предложении Тантриса. Забудьте о Гортон-Лодже. И скажите Элспет Хартли, что ничего не выйдет. Все наши планы — пустая трата времени.

— Ты что, предлагаешь сдаться?!

— Назови как хочешь.

— Да я никак не хочу!

— Можно поменять тактику, — предложил Бэзил. — Начнем уговаривать отца отклонить предложение.

Анна сморщилась:

— Ты имеешь в виду, что тогда он из упрямства его примет?

— Вроде того.

— Шутишь, что ли?

— А что нам еще остается делать? — ухмыльнулся Бэзил.

* * *

После того как Анна и Бэзил уехали, а Ирен открыла бар, Ник вышел прогуляться. Воскресным январским вечером в Солташе было почти так же весело, как на кладбище. Ника окружали тысячи людей, из которых он видел едва ли дюжину. Не то чтобы он нуждался в компании. Для этого нужно всего лишь вернуться в «Старый паром». Нет, после сегодняшней катастрофы ему хотелось побыть в одиночестве.

В голове мелькали разрозненные мысли. Почему отец так резко отказался участвовать в поисках витража? Что, если он разозлил всех намеренно, чтобы уйти от ответа на этот вопрос? И на что намекал, интересуясь, почему письмо Бодена обнаружили только сейчас? Странное поведение. Отец всегда слыл упрямцем, но сегодня дело было не в обычной неуступчивости — он нарочно бросил им обвинения, которые испортили отношения с некоторыми из детей — и, возможно, на долгие месяцы. Эндрю и Анна едва ли заговорят с отцом в обозримом будущем, даже Ирен будет держаться в отдалении.

А ведь он, должно быть, этого и хотел…

Вот именно. Он разозлил их нарочно. Вспоминая отцовскую выходку, Ник не смог сдержать улыбки. Семейная ссора — лучший способ отказаться от предложения Тантриса без объяснений, которые отец, по-видимому, решил держать при себе. Сначала не знал, как выйти из сложившейся ситуации, а потом блестяще выкрутился. С небольшой помощью своих детей.

 

Глава пятая

На следующий день Ник уехал почти незаметно. Подавленная вчерашними событиями, Ирен едва попрощалась с ним. Она до сих пор не дозвонилась Эндрю и не знала, как теперь общаться с отцом. Разумеется, сестра придет в себя — Ник хорошо ее знал, — но на это понадобится не один день. Поэтому он даже не спрашивал, что Ирен скажет Элспет Хартли. Наверняка что-нибудь придумает — попозже.

Утро было пасмурным, моросило, все кругом скрывалось в предрассветных сумерках, рабочие в оранжевых жилетах ползали по балкам моста через Тамар. В потоке пригородных автобусов Ник дотащился до Девона, заплатил за проезд и, вырвавшись на шоссе, надавил на газ. Пришло время покинуть родные места. Нельзя сказать, чтобы это его огорчало.

Пару часов спустя Ник остановился на заправке — выпить кофе и размяться. Перед тем как выйти из машины, включил мобильник и проверил, не было ли звонков. Так, одно сообщение — от Ирен.

«Ник, у нас несчастье. Перезвони, как только сможешь».

Встревоженный словами сестры, Ник толчком отворил дверцу, в машину ворвались промозглый воздух и гул автомобилей с дороги. Заранее боясь неведомой беды, набрал номер «Старого парома». Эндрю вчера ушел из Треннора в таком настроении, что… Размышления Ника прервались — в «Пароме» сняли трубку.

— Бар «Старый паром».

— Ирен, это я.

— Слава Богу! Где ты?

— Не важно. Что случилось?

— Ты сейчас за рулем?

— Нет, остановился подышать. Что…

— Папа умер.

— Что?

Конечно, он все расслышал. Но в первый момент понадеялся, что расслышал неправильно.

— Папа умер, — всхлипнула Ирен и тут же взяла себя в руки. — Пру нашла его сегодня утром в Тренноре.

— Что же это… как же…

— Я тоже никак не могу поверить. Вчера он казался таким бодрым, остроумным — даже чересчур остроумным… — Ирен шмыгнула носом. — Извини. Это шок, наверное. Прости, что пришлось тебя огорчить.

— А в чем дело? Сердце?

— Нет. Он упал. Покатился по ступенькам — тем, что ведут в погреб. Полицейский сказал, что он ударился головой, скорее всего о перила.

Ник зажмурился. Случалось, он втайне желал отцу смерти. И конечно, признавался в подобных мыслях только себе, и никому другому. Ноте времена давно прошли, в какой-то момент он осознал, что не вправе винить отца за свои собственные ошибки, даже когда тот сопровождал их столь язвительными комментариями, что хотелось швырнуть обиды ему в лицо. Никто не назвал бы Майкла Палеолога образцовым родителем, с детьми он обходился примерно так же, как и со своими студентами, — явственно выказывая неверие в их умственные способности. Повзрослев, Ник против воли стал уважать отцовскую нелюбовь к компромиссам. Майкл и умер так, как жил, — в полной уверенности, что прав только он.

— Ник?

— Прости, я здесь. Упал, ты сказала?

— Похоже на то.

— Он плохо держался на ногах. Ты была права.

— Знаю. Но…

— Что?

— Ты не думаешь, что мы расстроили его вчера разговорами о продаже дома? А вдруг именно из-за этого он…

Ник вспомнил, с каким лицом Майкл набросился вчера на своих детей. Нет, он не злился. И даже не переживал. Он просто был уверен, что прав, как обычно, и, наверное, был бы даже рад, что именно таким его и запомнили.

— Нет, Ирен. Выбрось эти мысли из головы.

* * *

Отец даже свою смерть сумел подгадать, как назло. Совсем недавно Ник был совершенно уверен, что возвращается к привычной жизни, подальше от родственников. Теперь, после пяти часов езды прочь от Плимута, он ехал обратно. Видно, покойный отец решил, что так легко сын не отделается.

Ник ехал не в «Старый паром» и даже не в Треннор, а по адресу: Цитадел-роуд, 254. Ирен позвонила, когда он был уже на полдороге обратно, и сообщила, что поймала наконец Эндрю и тот тоже едет в Плимут, чтобы заняться «приготовлениями», из чего Ник заключил, что брат собирается встретиться с владельцем похоронного бюро. Все решили, что удобнее собраться у Анны.

Подавленные, сошлись они в тесной квартирке на первом этаже. Как только появился Ник, Бэзил принес чай и кофе. Ирен со слезами обняла брата.

— Полиция настаивала на опознании, — сообщила она. — Пришлось нам с Эндрю идти.

— Жуткое место — морг, — поежился Эндрю. — Отец выглядел так, будто вот-вот сядет и рявкнет на нас: «Не будьте идиотами!»

— Завтра его перевезут в морг при похоронном бюро, — продолжила Ирен. — После вскрытия.

— Вскрытия? Ты же сказала, он просто стукнулся головой!

— Похоже, так и было. Но полиция, видимо, обязана проверить. Провести расследование.

— А ты видела… рану?

— Нет. Нам сказали, что она на затылке. Мы не просили показать.

— Ты бы тоже не попросил, — добавил Эндрю. — Поверь мне на слово.

— Дату похорон уже обсуждали?

— Наверное, в понедельник, — ответила Ирен. — Ты ведь сможешь остаться до понедельника?

— Конечно.

— Завтра встречаемся с Бэскомбом.

— Понятно.

— Надо подумать об отпевании. И о цветах. И о некрологе. И… — Она осеклась, сглотнула и упала в кресло, прижав руку ко лбу. — Мне казалось, он проживет годы и годы. Нет, я правда так думала.

— Не бойся, Ирен, — сказала Анна, обнимая сестру. — Мы все сделаем вместе.

— Как там Пру? — спросил Ник.

— Страшно переживала, во всяком случае, когда я ее видела, — отозвалась Анна. — Ничего не могла толком рассказать. Полицейские замучили ее допросами. Кстати, они не пускают нас в Треннор.

— Что?!

— Обычная процедура, — ответила на сей раз Ирен. — Скоро пустят.

Ник нахмурился, пытаясь понять, что недоговаривает сестра.

— Обычная, говоришь?

— Надо же им удостовериться, что это именно несчастный случай. — Мягкий голос Бэзила нарушил наступившую вслед за вопросом Ника тишину. — Полиция обязана принимать во внимание все версии.

Замечание брата натолкнуло Ника на мысли, которые, без сомнения, пришли в голову и остальным. Тему, впрочем, развивать не стали, заговорили о чем-то другом, пока Эндрю не спросил, не хочет ли кто-нибудь прошвырнуться в пивную, пропустить стаканчик, перед тем как разъехаться по домам. Поняв, что, кроме него, добровольцев не будет, Ник вызвался составить ему компанию.

Из-за ночного времени в пабе было пусто. Братья устроились за столом в укромном углу и выпили за упокой отцовской души.

— Как гром среди ясного неба, да, Ник? Никто и подумать не мог, особенно после шикарного скандала, который он закатил нам вчера вечером.

— Может быть, именно он отнял у отца слишком много сил.

— Не больше, чем у меня, уж поверь. Конечно, если б я знал заранее, я бы постарался сдержаться… — Эндрю пожал плечами. — Ну, ты понимаешь.

— Понимаю.

— Мне понадобится время, чтоб привыкнуть. В смысле, что его больше нет рядом.

— Еще бы…

— Привыкнуть, да… — Эндрю сделал большой глоток. — Вот так.

— Когда я услышал сообщение Ирен, я было подумал… — Ник замялся.

— О чем?

— О тебе.

— Обо мне?

— Ну да, вспомнил, как ты вылетел вчера из Треннора…

— Испугался, что я доехал до дома и повесился в амбаре?

— Нет, не до такой, конечно, степени. Я просто…

— Я, понятно, вчера разозлился — спорить не стану. Так ведь не в первый раз. Отец годами меня изводил. — Эндрю отвернулся, будто припоминая.

— Не в первый, зато в последний. Больше тебя некому изводить.

— Это уж точно, — невесело хмыкнул Эндрю. — И знаешь что? Мне будет его не хватать.

— Мне тоже.

— Н-да… — Эндрю снова посмотрел на брата. — Чужим и не объяснишь, правда?

— Правда.

— Поэтому нам стоит держать язык за зубами по поводу вчерашней стычки, а то полиция прицепится. Обмолвимся о семейной сцене или о Тантрисе… — Эндрю инстинктивно понизил голос, хотя рядом никого не было, — и ищейки начнут вынюхивать: сам отец упал или его подтолкнули?

— Никому такое и в голову не придет, — произнес Ник и тут же понял, что сам себе не верит. Постороннему вчерашние события и в самом деле показались бы подозрительными. — О Господи, Эндрю, ты думаешь, они всерьез…

— Нет, если мы не дадим повода. Конечно, теперь мы примем предложение Тантриса, но надо немного подождать. Оглашение завещания и прочие формальности. Кроме того, полиция. Спешить некуда.

— Да и опасно.

— Именно. Тантрис от нас никуда не денется. Просто чуть-чуть потянем время. — Эндрю задумчиво уставился в кружку. — Отец был прав. Он не выдержал бы в доме для престарелых, пусть и самом замечательном. Возможно, случившееся — оптимальный выход. Однажды мы оглянемся назад и поймем, что так было лучше для всех. — Он бросил быстрый взгляд на Ника. — Как считаешь?

Эндрю оставил машину на одной из улочек, ведущих от Цитадел-роуд к Хоу. Ник проводил его, когда они вышли из паба. Холодный ветер разогнал дневную морось, в просветах между тучами над заливом Саунд блестели звезды.

— Надеюсь, Том хотя бы на похороны приедет, — сказал Эндрю, подходя к машине.

— Конечно, приедет.

— Если только я сумею его найти. Пока что мне удается поговорить только с автоответчиком. Можно было бы попросить у Кейт номер его мобильного, но… не хочется.

— А разве ты не скажешь ей об отце? У них были такие хорошие отношения.

— Наверное, придется. О Господи, а вдруг она тоже решит приехать?

— Не знаю.

— Что ж, не имею права ей мешать. Лишь бы не притащила с собой этого урода Моусона. Жены, дети, новые мужья бывших жен — ты так далек от этого, Ник.

— И не жалею.

— Не сомневаюсь.

Братья подошли к машине, Эндрю открыл дверь, забрался внутрь, опустил стекло и включил зажигание. Мотор зафыркал, выпустив в ледяной воздух облако выхлопных газов.

— Ладно, увидимся. Я… — Что-то привлекло внимание Эндрю. Он указал Нику на белеющий под дворником кусочек бумаги. — Достали эти рекламщики! Выброси, а, Ник?

Ник вытащил бумагу, и не успел он понять, что это такое, как Эндрю, выкрикнув на ходу слова прощания, нажал на педаль. Ник вяло махнул в ответ, глядя как «лендровер» исчезает в конце улицы.

И только потом подошел к фонарю, чтобы в его дрожащем свете рассмотреть свою добычу: конверт без адреса — запечатанный, покоробившийся от дождя. Ник надорвал его и вытянул открытку. Под готическими буквами, сложившимися в слово «Соболезную», красовалось некое подобие свечи. На развороте еще несколько слов: «Душою с вами в эти тяжкие дни». И ни имени, ни надписи от руки. На редкость анонимные соболезнования.

Чем больше Ник думал о загадочной открытке, тем чуднее она казалась. По дороге к «Старому парому» он мысленно крутил ее то так, то этак, в глубине души радуясь, что они с Ирен едут в разных машинах. Ник решил не рассказывать сестре о странном послании под тем простым предлогом, что сам ничего не понимал. Никто на Цитадел-роуд не знал Эндрю, а тем более его «лендровер». Окажись открытка в почтовом ящике Анны, это уже было бы поразительно. А ведь она, похоже, предназначалась именно Эндрю, и Ник не мог разобраться почему.

* * *

Ирен закрыла паб на вечерний перерыв. Ник сбросил скорость и въехал во двор, фары осветили висевшую на двери записку с извинениями и сообщением о постигшей хозяйку утрате. Он вошел через заднюю дверь, которую сестра нарочно оставила незапертой, пересек пустой темный бар и понес сумку вверх по лестнице. Как только поднялся на второй этаж, бормотавший там телевизор умолк и из гостиной послышался голос Ирен:

— Ник?

— А кто же еще?

— Выпьешь со мной?

— Давай.

Ирен уехала от Анны часа за полтора до Ника. Похоже, она начала накачиваться виски, как только попала домой. Потоки нагретого воздуха струились от газового камина, разнося по комнате пары алкоголя. Ник тоже налил себе стаканчик и, усевшись напротив Ирен, всмотрелся в ее мокрые глаза.

— Нелегко нам приходится, да, сестренка?

— Было хуже, когда умерла мама. — Ирен смахнула слезу и шмыгнула носом. — Вот когда был шок.

— Тогда мы хотя бы знали, к чему готовиться.

— Да уж.

— Врасплох лучше?

— Не знаю. Возможно.

— В полиции сказали точно… когда, по их расчетам, наступила смерть?

— Часов за десять до того, как Пру нашла отца. Примерно. Выходит, вчера, поздно вечером.

— И он лежал под лестницей, ведущей в погреб?

— Да. — Ирен слабо улыбнулась. — Может быть, спустился за бутылкой выдержанного вина, чтобы отпраздновать победу над родными детьми. — Она снова прижала к глазам платок.

— А рядом с ним не было бутылки?

— Чего?

— Отец не держал в руке бутылку, когда падал? Иначе зачем он спускался в погреб?

— Не знаю, — нахмурилась Ирен. — Вроде бы мне ничего такого не говорили. Может быть, он просто не добрался до погреба?

— Должен был добраться, упал-то он на обратном пути! Почему он шел из погреба с пустыми руками?

— А почему ты вообще решил, что он поднимался, а не спускался?

— Так ведь рана-то на затылке. Сама говорила.

— Да, но… — Хмельной взгляд Ирен неожиданно обрел остроту. — К чему ты клонишь, Ник?

— Просто… пытаюсь понять, как это случилось.

— Так и случилось: отец поскользнулся, а может, споткнулся — и упал. Какая разница, шел он вверх или вниз?

— Наверное, никакой. Кроме… — Ник отхлебнул виски. — Эндрю беспокоится, как бы мы не проговорились полиции о предложении Тантриса.

— Это не их дело.

— Разумеется, не их. Но если полицейские услышат хоть несколько слов, они мгновенно сложат два и два и получат пять. Как правильно сказал Бэзил, за подозрительность им и платят.

— Ерунда. Полиция слишком занята настоящими преступлениями, чтобы тратить время на вымышленное.

— Будем надеяться, ты права.

— Конечно, права.

— Ладно, ладно… — Ник сделал еще глоток и успокаивающе улыбнулся. — Наверное, я тоже еще в шоке.

— Наверное. — Ирен ласково посмотрела на брата, ее гнев испарился так же стремительно, как и вспыхнул. Она наклонилась и взяла его за руку: — Прости, я не хотела ругаться. В трудное время надо держаться плечом к плечу, а не спорить.

— Конечно. Извини.

— И ты меня.

— Ты уже поговорила с Лорой?

— Да. Она приезжает в выходные. В школе согласились отпустить ее пораньше, хотя я не вижу в этом особого смысла. Хорошо бы уладить все формальности до ее приезда.

— Лоре понадобится комната. Я перееду.

— Куда?

— В гостиницу, наверное.

— А почему бы не в Треннор?

Хотя Ник понимал, что в словах сестры есть здравый смысл, они привели его в ужас, причины которого он предпочел не анализировать.

— Было б неплохо, если бы один из нас пожил дома, пусть и недолго. А то он стоит совсем заброшенный.

Ник не стал расспрашивать сестру о причинах столь теплого отношения к груде камня и бетона.

— Ладно, поживу, — сказал он и одним глотком допил виски.

Ночью ему не спалось. Слава Богу, хоть хватило ума отступить в споре с Ирен. Неизвестно, как бы она отреагировала, начни он объяснять свои подозрения. Отец умер от удара головой — споткнулся или поскользнулся, по словам Ирен, и упал, в его годы это немудрено. Однако с той же вероятностью его могли столкнуть. Во всяком случае, теоретически могли. Но если — чисто теоретически! — предположить, что так оно и было, встает следующий вопрос: кто? И для чего? Ник не мог уснуть не потому, что искал ответы. А потому, что старался их отогнать.

На следующий день, во время утренней пробежки, он выбросил обрывки странного послания в первую попавшуюся урну.

 

Глава шестая

Встречу с Бэскомбом назначили на четыре, чтобы она совпала с перерывом Ирен в «Старом пароме» и свободными часами Анны. Ник даже обрадовался отсрочке — появилась возможность узнать подробности отцовской гибели от единственного человека, который мог о них рассказать.

Когда Ирен открыла бар, Ник потихоньку ускользнул из дома и поехал на север, в сторону Ландульфа. В Треннор его, конечно, не пустят, а вот вход в домик Пру Карноу свободен. И его хозяйка никогда не слыла молчуньей.

С самого рассвета шел дождь. По обеим сторонам главной улицы вниз, к реке, бежали настоящие ручьи. Водостоки переполнились, дороги раскисли, неудивительно, что кругом никого нет. Сам Ник даже радовался мерзкой погоде — больше шансов застать Пру дома.

Он припарковался как можно ближе к коттеджу, но это не спасло его от холодного душа. Да и дом не мог похвастаться навесом. К счастью, Пру тут же открыла на звонок.

— Николас! — воскликнула она, вглядевшись в гостя сквозь очки, за которыми ее глаза казались огромными, как у гигантской глубоководной рыбы. — Как хорошо, что ты заглянул. Входи скорей, пока совсем не промок.

Передняя дверь вела прямо в гостиную, заставленную многочисленными безделушками. Ник и забыл, какой маленький у Пру домик. Как раз под стать обитательнице. Пру Карноу семенила впереди — крохотная фигурка, халат в цветочек, на седых, подсиненных волосах свежий перманент. Вест-хайланд-терьер возбужденно загавкал со своего коврика у телевизора и уставил на Ника окаймленный белоснежной бахромой глаз.

— Как же мне жаль его, Николас, твоего бедного отца. Да и перепугалась я, что уж тут скрывать.

— Могу себе представить.

— Чаю? А может, хересу? Я иногда позволяю себе стаканчик, как раз в это время. А вчера так и не один.

— Хересу. С удовольствием.

Пру открыла угловой буфет, зазвенела там и затренькала, что вызвало у пса новый приступ тявканья.

— Тихо, Финли, фу.

Не сразу, но собака послушалась. Пру налила в стаканы «Бристоль крим».

— За упокой души твоего отца, — произнесла она, делая внушительный глоток. — Земля ему пухом.

Они уселись по обе стороны электрического обогревателя, угрожающе раскаленные прутья испускали потоки тепла. Финли повозился у их ног, прежде чем устроиться на коврике.

— Спасибо за все, что ты сделала, Пру, — сказал Ник. — Не только вчера, а вообще. Уверен, присматривать за отцом было непросто.

— Это точно. Когда ушла твоя матушка, у меня была мысль все бросить, ведь отца-то вашего дружелюбным не назовешь. А потом… как-то мы друг к другу притерлись. — Она отхлебнула еще глоток хереса. — Даже скучать буду по его ворчанию.

— И мы тоже.

— Уже выбрали дату похорон?

— Наверное, будущий понедельник. Дадим знать, как только уточним. Остались кое-какие… формальности. Вскрытие и так далее.

— Конечно-конечно, это все понятно. А вот чего я в толк не возьму — так это почему меня не пустили в Треннор убраться.

— Думаю, это ненадолго. Сегодня мы увидимся с мистером Бэскомбом, и он все уладит.

— Да уж надеюсь. Там, наверное, мусора полно после ваших субботних посиделок.

— Вот об этом можешь не волноваться.

— А кто же будет волноваться? Надеюсь, вы не против, чтобы я по-прежнему следила за домом? Конечно, до тех пор, пока он ваш.

— Разумеется. Если ты сама хочешь.

— Хочу, Николас. Ваша мать была так добра ко мне. Она бы обрадовалась, что я не бросаю Треннор.

— Значит, ты не боишься туда вернуться? После того, что случилось?

— Боже упаси, нет, конечно. Я сама одной ногой в могиле, так что смерть меня уже не пугает. Если твой папа появится в Тренноре в виде духа, я смогу поспорить с ним, не рискуя потерять работу. — Пру залилась смехом, Ник тоже заулыбался. — Хотя зрелище было не из приятных, — уже серьезно закончила она.

— Как ты вчера…

— Как я на него наткнулась? Пришла около десяти, как обычно, а его не видно и не слышно. Я решила, что он пройтись вышел или еще куда, хотя погода была не для прогулок, а машина стояла в гараже. Потом заметила, что дверь в погреб открыта, свет горит. Я и заглянула, а он лежит под лестницей. Сразу понятно, что мертвый — так неловко на спине растянулся. Я думала — шею сломал, но тот молодой констебль говорит, что нет, головой ударился. Я раны-то не видела.

— Бедный папа…

— И не говори. В нашем возрасте стоит один раз споткнуться, а спотыкаешься-то все чаще и чаще. Ведь он уже падал не так давно. Еще тогда надо было задуматься.

— Отец никогда не любил осторожничать.

— Это уж точно. — Пру поставила стакан и задумчиво посмотрела в него. — В последнее время он подружился с выпивкой, еще и это помогло.

— Догадываюсь.

— Наверное, потому и в погреб пошел. Соображал он в хорошем вине.

— Рядом с ним не было бутылки?

— Что? — нахмурилась Пру.

— Смотри: если отец спустился в погреб за вином, он должен был держать бутылку, когда упал, так? Она бы, наверное, разбилась от удара.

— Не было там разбитых бутылок.

— Точно?

— Точно.

— Ты уверена?

— Полностью. А это что, так важно?

— Да нет, не думаю, — соврал Ник, размышляя о том, насколько это важно на самом деле.

— Знаешь, Николас, проблема выпивки меня, конечно, не касается, но если ты позволишь мне сказать…

— Разумеется.

— Это не мое дело, понятно…

— Я буду только рад услышать, что ты думаешь.

— В последнее время он стал больше пить. Намного больше.

— Серьезно?

— Серьезней не бывает. Уж я-то знаю. Думаешь, он сам убирал пустые бутылки?

— Думаю, нет, — ухмыльнулся Ник.

— Я решила — это из-за разговоров о продаже дома.

— А, выходит, ты тоже об этом знаешь?

— Пришлось узнать. Вышло так, что я как раз была в Тренноре, когда мисс Хартли приезжала и все это началось. Конечно, я не слышала, о чем они там говорили. У меня своих дел полно. Но отец твой мне после рассказал. Прямо все так и выложил. Сказал, что я имею право знать, потому что, если дом купят, я потеряю работу.

— Послушай, Пру, мы что-нибудь…

— Ой, только не беспокойся обо мне, Николас. Если кто-то предлагает за дом хорошую цену — а судя по тому, что мне говорила твоя сестра, цена более чем хорошая, — соглашайтесь не раздумывая. Мне самое время на отдых. А вот почему твой отец заупрямился — понять не могу. Наверное, не верил этой мисс Хартли, так мне кажется. И догадываюсь почему. Она была какая-то странная.

— Странная?

— Например, тебя упоминала.

— Меня?

— Ну да, когда приезжала в Треннор.

— Конкретно меня?

— Тебя, тебя. Когда прощалась. Я слышала, как они говорили у двери на кухню. Мисс Хартли спросила: «Вы отец Николаса Палеолога?», — будто твоя знакомая.

— Она мне не знакомая.

— Я так и поняла. Потому что, когда Майкл сказал, что да, отец, и спросил, знает ли она тебя, мисс Хартли ответила: «Нет, просто слышала кое-что». Странная, очень странная.

— А что папа?

— Спросил, чего это она тобой интересуется, а она в ответ: «Не важно» — и тут же умчалась. Хотя сейчас мне кажется, что и не было в этом ничего особенного.

— Наверное, нет, — еще раз соврал Ник. Особенное было. Еще как было.

Ник остановился перекусить в Каргрине, в прибрежном пабе «Испанец». Ему было о чем подумать. Мерзопакостная погода распугала большинство завсегдатаев, Ник оказался почти что в одиночестве. Уселся у огня, слушая, как стучит в окна дождь, и пытаясь понять, что же происходит. Как узнала о нем Элспет Хартли? Потому что он совершенно точно никогда о ней не слышал. В единственное объяснение, которое приходило в голову, верить не хотелось. А единственный способ узнать, можно ли в него не верить…

Ник подскочил от неожиданного звонка мобильника. Еще неожиданнее оказалось то, что он услышал, когда выудил телефон из кармана и нажал кнопку.

— Алло.

— Ник? Это Элспет Хартли.

— Элспет? — У Ника екнуло сердце. — Добрый день.

— Я только что говорила с Ирен. Мне очень жаль вашего отца. Вы, наверное, никак в себя не придете.

— Да, к сожалению.

— Прими мои соболезнования.

Слова показались Нику слегка старомодными, в душе шевельнулось подозрение — не выразила ли Элспет соболезнования дважды, причем первый раз — анонимно.

— Спасибо.

— У тебя есть время поговорить?

— Есть.

— Хорошо. Я звонила Ирен, чтобы узнать, не удалось ли вам за выходные переубедить отца. Конечно, я не ожидала… не знаю, как сказать. Все это просто ужасно.

— Угу.

— Ирен ничего толком не объяснила. У нее было много посетителей, и она предложила, чтобы я перезвонила тебе и спросила… куда нам дальше двигаться.

— Нам надо двигаться к адвокату. А потом в похоронное бюро.

— Прости. Конечно. Слушай, я…

— Нет, ты послушай. Почему бы нам не встретиться сегодня вечером, когда закончится встреча у адвоката? Я отвечу на все твои вопросы.

— Правда? Хорошо! Просто замечательно! — с облегчением воскликнула Элспет. — В Плимуте?

— Если ты там, то да.

— Да, я тут. А во сколько тебе удобно?

— В шесть.

— И мне подходит. А где?

— Выбери сама.

— Хорошо. Ты знаешь «Комптон»? Паб в Маннамиде?

— Нет, не бывал. Но не волнуйся, я найду.

* * *

Адвокатская контора «Бэскомб и компания» располагалась в центре города и делила особняк в георгианском стиле со стоматологической клиникой. Морису Бэскомбу, поверенному Майкла Палеолога и внуку основателя конторы, сейчас, по подсчетам Ника, было около шестидесяти, хотя выглядел он на пятьдесят пять, как, впрочем, и в сорок, — краснощекий, лысый, с простоватыми манерами, деловитый и экономный, привлекавший людей того же толка.

Элегантность и стиль не входили в перечень достоинств Бэскомба. Он принял Палеологов в тесном захламленном офисе с низким скошенным потолком. На самом адвокате красовался костюм, который, несомненно, знавал лучшие времена — так давно, что они уже стерлись из памяти людской. Стулья, видимо, собирали по всей конторе, а соболезнования и вовсе звучали формально. Нику пришлось напомнить себе, что прямолинейность в характере Бэскомба и Майкл Палеолог полностью одобрил бы подобное отсутствие сентиментальности. Морис Бэскомб не бегал за юбками и не вытирал клиентам слезы.

— По просьбе миссис Винер я связался с полицией и коронером, — начал он, кивнув Ирен. — Можете не беспокоиться: смерть вашего отца признана естественной. Вскрытие также не показало ничего подозрительного, и тело уже передано в похоронное бюро. Завтра же коронер выдаст разрешение, и вы сможете приступить к организации похорон.

— Но расследование все равно будет? — спросил Эндрю.

— Так положено, мистер Палеолог, это чистая формальность. Единственное неудобство в том, что оно отсрочит оглашение завещания.

— Надолго?

— Все зависит от коронера.

— Думаю, вы догадываетесь, — начала Ирен, — из-за чего беспокоится мой брат…

— Конечно, догадываюсь, миссис Винер, — снисходительно усмехнулся Бэскомб. — Из-за предложения купить Треннор. Но закон не поторопишь. Поверьте, я знаю, что говорю. Завещание вашего отца — недвусмысленный документ, он делит все его состояние между вами пятерыми и назначает сыновей завещателя и вашего покорного слугу его душеприказчиками. Финансовые дела вашего отца тоже не назовешь запутанными. Практически все его имущество — Треннор, причем на дом не оформлено ни займов, ни кредитов, плюс достаточно скромные сбережения. Я не предвижу никаких трудностей. И все равно понадобится несколько месяцев, чтобы завещание вступило в силу. При условии, что коронер не затянет дело, на что… — усмешка сменилась грустной улыбкой, — вряд ли стоит надеяться.

— Что ж, — резюмировала Ирен, — полагаю, тут ничего не поделаешь.

— Это как получается — нам придется ждать несколько месяцев, прежде чем мы сможем продать дом? — с обычной прямолинейностью уточнила Анна.

— Формально — да, мисс Палеолог, — подтвердил Бэскомб. — Что не помешает вам заключить предварительную договоренность, которую я могу обсудить с представителем покупателя уже сейчас, если на то будут ваши распоряжения. Она вступит в силу, как только вы вступите в права владения наследством. Разумеется, для подобной договоренности требуется согласие каждого из наследников. Уверен, вы не будете против.

— Да, разумеется, — ответила Ирен.

— Вы наверняка захотите обсудить этот вопрос между собой, прежде чем прийти к какому-либо решению. Дайте мне знать, когда будете готовы.

— Обязательно.

— Итак, последнее, что я хочу сказать вам сегодня: я должен получить доступ к финансовой документации, которая хранится в доме вашего отца, к любой, до последней квитанции. Распечатки банковских счетов, чековые книжки, акции и сберегательные сертификаты, налоговые требования и так далее. Чем скорее я соберу бумаги, тем раньше я все оформлю. И кстати… — Бэскомб порылся в ящике стола. — Полиция попросила меня передать вам вот это. — Он выложил на столешницу связку ключей.

Ключи от Треннора. Ник сразу узнал их по висевшему на кольце медному свистку — когда-то, во время Первой мировой войны, его носил в кармане дед, в то время младший офицер. Один из Палеологов, скорее всего Эндрю, возьмет свисток и повесит на свое кольцо для ключей. А когда-нибудь то же самое сделает Том. Ключи и двери, которые они отпирают, могут меняться. А свисток останется. Почему-то эта мысль успокаивала Ника. Точно, свисток должен остаться. Такие вещи всегда остаются.

После встречи с поверенным они снова собрались у Анны. Разговоры пошли о делах: похороны, дом, документы для Бэскомба. Договорились, что Ник, Ирен и Бэзил завтра прямо с утра съездят в Треннор и просмотрят отцовские бумаги. Насчет Тантриса решили единодушно — сразу после похорон Бэскомб начинает с представителем неведомого миллионера переговоры о продаже дома.

И тут мнения чуточку разошлись, хоть Ник и не придал этому большого значения. Эндрю настаивал на том, чтобы выжать из Тантриса как можно больше. Анна, судя по всему, склонялась к тому же. Прямодушной Ирен не хотелось снова возвращаться к вопросу о сумме. А Бэзил считал саму идею о продаже дома неэтичной, если не аморальной. Ник должен был выбрать, к кому присоединиться, и заранее боялся призывов и убеждений.

К счастью, до этого было еще далеко. Гораздо ближе маячила необходимость встретиться с Элспет. Ник знал, что пора рассказать о встрече остальным, но почему-то не очень хотелось. В конце концов все решилось само собой.

— Надо поговорить с мисс Хартли, — напомнила Ирен.

— Но не рассказывать ей слишком много, — предупредил Эндрю.

— Она звонила тебе, Ник, после разговора со мной?

— Ну… да. И… в общем, мы встречаемся… — Ник бросил взгляд на часы, — через полтора часа.

— Мог бы и раньше сказать, — буркнул Эндрю.

— Действительно, — поддержала брата Анна.

— Я собирался. Только… — Ник улыбнулся, — ждал, когда мы решим, что именно ей говорить.

— И что мы решили? — невинно поинтересовался Бэзил.

— Что скажем как можно меньше, правильно? — Ник обвел братьев и сестер взглядом, они согласно закивали, кто — уверенно, кто — не очень. — Так и сделаю. А еще лучше — позволю ей сказать все самой.

Когда Ник доехал до «Комптона», дождь все еще лил. Такой специфический плимутский дождь — холодный и с сильным ветром. Народу в баре было немного. А Ник и Элспет так и вообще никого не заметили.

Элспет пришла не так уж давно, хотя успела уже на треть опустошить кружку пива. Ник тоже заказал полпинты и сел рядом с ней, за стол у окна. Элспет повторила соболезнования, которые высказала по телефону.

— Ирен сказала, он погиб. Это правда? Ваш отец в самом деле упал с лестницы?

— Да, с лестницы в погреб.

— И ударился головой?

— Похоже на то.

— Ужасно.

— Да. Но неудивительно, если вспомнить, как нетвердо он держался на ногах. По крайней мере все случилось быстро.

— Очень быстро.

В голосе Элспет Нику послышалась странная интонация. Он нахмурился:

— Что?

— Очень быстро, судя по твоим словам.

— Мы были просто в шоке. Он казался таким бодрым в воскресенье.

— Как прошла встреча?

— Не очень хорошо. Папа… не стал нас слушать.

— Этого я и боялась.

— Теперь уже не важно.

— Да. Только, Ник, я хочу, чтобы ты понял — я бы предпочла, чтобы твой отец был жив и здоров, пусть бы и пришлось его уговаривать. Никто, включая мистера Тантриса, не рад случившемуся.

— Я думал, ты никогда не встречалась с Тантрисом.

— Так и есть, но я знаю…

— Что знаешь?

Элспет молча посмотрела на него, а потом произнесла:

— Мне очень жаль твоего отца.

— Спасибо.

— Тебя что-то задело?

— Да нет.

— Что сказал мистер Бэскомб?

— Что все в общем-то в порядке. Мы впятером унаследуем Треннор. Сразу после похорон Бэскомб свяжется с адвокатом Тантриса.

— Очень хорошо. — Элспет отхлебнула пива, глядя на Ника поверх ободка кружки. — Тогда что тебя тревожит?

Ник смущенно улыбнулся:

— Ты.

— Я?

— Именно.

Она опустила кружку на стол и уставилась на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с тобой встречались до этой субботы?

— Нет. Конечно, нет. Ты же знаешь.

— Да, знаю. Тогда почему ты расспрашивала обо мне отца?

— Ах, ты об этом! Майкл рассказал тебе, да? — Глаза Элспет забегали. — Я почему-то думала, что он не станет.

— Правильно думала. Но ваш разговор подслушала Пру, домработница. Она мне и доложила.

— Не надо мне было расспрашивать, — ероша волосы, сказала Элспет. — Само как-то сорвалось с языка.

— Как?

— Давай не будем об этом, ладно?

— Почему же?

— Потому что ты сам должен знать ответ.

— А я не знаю.

— Я была там, Ник. Кембридж, церемония вручения дипломов, тысяча девятьсот семьдесят девятый. — Она улыбнулась. — Я бы тебя не узнала. Только вот имя засело в голове.

— Ты там была?!

— Приехала вместе с мамой, посмотреть, как брат получает степень бакалавра. Он на несколько лет постарше тебя.

— Ты там была? — тупо повторил Ник.

— Боюсь, что да.

— О Господи!

— Да не переживай так.

— Легко сказать. Я столько лет старался об этом забыть.

— Прости, что напомнила.

— Ничего. Хотя неприятно, конечно.

Неприятно — это еще слабо сказано. Ник — сначала с посторонней помощью, а потом своими силами — почти справился с навешенным на него когда-то ярлыком «вундеркинд Николас Палеолог», ярлыком многообещающего чудо-мальчика, который приехал в Кембридж в возрасте шестнадцати лет, под завязку загруженный знаниями — и все только для того, чтобы бросить учебу, позорно повторив путь старшего брата, Бэзила. Хотя диплом он все-таки получил — благодаря справке от врача, подтвердившего болезнь. Но руководство университета, должно быть, пошло на это скрепя сердце — вспомнить только, как Ник появился в здании сената в разгар церемонии вручения дипломов и разделся у всех на виду. К счастью для него, он забыл и тот день, и многие до и после него. Первым смутным воспоминанием стал какой-то ялик — Ник выпрыгивает из него где-то около Гранчестера, бредет по воде к берегу, вылезает на сушу и бесцельно шагает через поля в сторону заходящего солнца. Так началось долгое и мучительное возвращение к реальности. Самое плохое, что Ник никогда до конца не станет прежним. Подобно вылечившемуся алкоголику, он несет в себе свое проклятие, не важно, сколько времени прошло с момента последнего обострения. Именно поэтому напоминания ранят так сильно.

— А что изучал твой брат? — совсем не в тему, просто чтобы прервать неловкое молчание, спросил Ник.

— Экономику землевладения.

— Неужели?

— Честно. Ты знаешь, тогда, во время твоей выходки, я смеялась. Прямо настроение поднялось. До тех пор все было так скучно — все эти шапочки с кисточками, церемонные поздравления. А потом, когда прочла в газете…

— «Двинутый из Кембриджа»?

— Не помню.

— Ну и хорошо. Хотя статья называлась именно так.

— Пусть. Так вот, только тогда я поняла, что на самом деле все очень грустно.

— И грустно, и смешно.

— Что же с тобой случилось, Ник?

— А в статье не было сказано?

— «…оказался слишком юн для подобной нагрузки» — что-то в этом роде.

— Примерно так и было. Случай осложнен склонностью к социопатии, как объяснял один из лечивших меня психиатров.

— Что это значит?

— Что я с трудом осваиваюсь в обществе. Что мое ускоренное умственное развитие было лишь маскировкой эмоциональной незрелости. — Ник улыбнулся, не в силах преодолеть знакомую скованность. — Или можешь принять точку зрения моего отца — я струсил.

— А что случилось с тобой… потом?

— Психбольница. Групповой терапии тогда еще не было. Сказать по правде, я меньше всех могу рассказать тебе, что со мной происходило. «Не в своем уме» — самые подходящие слова.

— Но ты вернулся к жизни.

— Вроде как.

— А чем сейчас занимаешься? Ирен говорила, что ты работаешь в какой-то неправительственной организации?

— «Инглиш партнершипс». Проблемы восстановления городской среды и все такое.

— И где она расположена?

— Милтон-Кинез. Все еще интересно?

— Нравится работа?

— Пока рано говорить.

— А сколько ты там трудишься?

— Восемь лет.

— Социопатия не влияет на чувство юмора, — фыркнула Элспет.

— А кто сказал, что я шучу?

— Ну ладно, — кивнула Элспет. — Сменим тему. Ты хорошо знаешь Стамбул?

— Никогда там не бывал.

— Ты — Палеолог — никогда не был в Стамбуле?

— Палеолог для меня всего лишь фамилия.

— И ты отказываешься от собственной истории?

— Пытаюсь.

— И зря, скажу я тебе. История — часть нас самих, хотим мы того или нет. Например, та, что привела меня сюда и заставила Тантриса сделать свое предложение. Именно благодаря истории мы сидим здесь сейчас и разговариваем.

— История — твоя работа, Элспет. Поэтому она тебя и волнует. А по поводу твоего отношения к смерти отца… Спасибо, что выразила свои соболезнования, но всем же понятно, что ты только и ждешь возможности заняться поисками витража. Его смерть, похоже, приблизила этот момент.

— Не для меня. Я решила завязать с этим делом.

— Что?

— Я не буду руководить поисками в Тренноре. Тантрису придется поискать кого-нибудь еще.

— Ничего не понимаю.

— Я провела исследование. Теперь начинается рутина, она мне неинтересна. Вот и все.

— Почему?

— Потому что я ученый, меня ждут другие дела. У меня было два задания: раздобыть факты и попытаться уговорить вашего отца. С первым я справилась. Со вторым… к сожалению, оно уже неактуально. Ваш адвокат переговорит с адвокатом Тантриса, это их дела. Я возвращаюсь в Бристоль. Тильда обрадуется. Похоже, она уже не рада, что пригласила…

— Что еще за Тильда?

— Моя подруга со студенческих времен. Смотритель музея здесь, в Плимуте. Я остановилась у нее. Должна была прожить до конца недели. Но обстоятельства… Я решила уехать пораньше.

— Когда?

— Завтра. — Элспет криво усмехнулась. — Так что выпьем на прощание. Еще по кружечке?

 

Глава седьмая

Ник не знал, какие слова Элспет поразили его больше — что она видела его нервный срыв, тогда, в Кембридже, или что прекращает все дела с Тантрисом. Надо было получше расспросить ее и о том, и о другом. Интересно, он знал ее брата? Среди студенческих приятелей никого по фамилии Хартли вроде бы не было, однако память Ника о тех временах отрывочна, и полагаться на нее нет смысла. И почему Элспет отказалась от всех преимуществ, которые получит первооткрыватель витража Суда? По большому счету никому ведь не интересно, кто провел все предварительные исследования, запомнят того, кто найдет сам витраж. Если Элспет рассчитывает сделать карьеру, она поступила на редкость глупо.

Однако от излишних вопросов его предостерег простейший инстинкт самосохранения. Чем меньше говоришь о прошлом, тем больше шансов справиться с настоящим. Что еще неприятнее — Ник подозревал, что отступление Элспет как-то связано со смертью отца. Страх узнать слишком много уравновешивался страхом узнать слишком мало. И результат Ника вполне устроил.

Когда на автобусе приехал из Плимута Бэзил и присоединился к поиску документов, Ник рассказал брату и сестре про разговор с Элспет. Ирен слегка удивилась — но и только.

— Думаю, ее карьере это на пользу не пойдет, но, с другой стороны, нам-то какое дело?

Бэзил, в свою очередь, насторожился:

— Ты ей поверил?

— А зачем ей врать? — вопросом на вопрос ответил Ник.

И правда — зачем?

Бэзил посмотрел на него снисходительным взглядом старшего брата и ответил:

— Одна из целей лжи — скрыть ее причину.

С чем Ник, пусть и в глубине души, не мог не согласиться.

Вчерашний занудный дождь сменился ясной погодой, которую лишь изредка омрачали короткие ливни. В Ландульф словно весна пришла — на голых ветвях деревьев чирикали птицы, им вторило журчание воды в канавах.

А в Тренноре стоял промозглый холод. Последние пару дней дом не топили, хотя народу тут перебывало немало — судя по отпечаткам грязных ботинок полицейских и гробовщиков.

Ник, Ирен и Бэзил стояли у лестницы в погреб, глядя вниз, туда, где погиб отец. Но глазу не за что было зацепиться. Пыльная, тусклая лампочка освещала бетонные ступени и деревянные перила, неярко отсвечивала от крашенного в серый цвет пола и бросала слабые блики на торчавшие со стеллажей бутылочные горлышки.

— Как звали того полисмена, с которым ты говорила? — спросил Ник у Ирен.

— Констебль Уайс. Он из Кроунхилла.

— Может, его спросить про бутылку?

— Что за бутылка? — заинтересовался Бэзил.

— Та, которую, по словам Ника, отец должен был разбить при падении, — вздохнула Ирен. — Он просто помешался на этой идее.

— Пру сказала, там не было никакой бутылки.

— И Уайс ни о чем таком не упоминал, — добавила Ирен. — И чего ты на ней зациклился?

— Потому что отец спустился в погреб именно за бутылкой. Это же понятно! А вот что непонятно, так это почему он вышел без нее.

— Может, передумал, — предположил Бэзил. — А может, телефон зазвонил. Или просто вспомнил о чем-то срочном.

— Конечно, — поддержала его Ирен. — Нет никакой нужды затевать разговор с Уайсом, Ник. Только запутаешь его своими домыслами, вот и все.

— А путаница нам сейчас совсем ни к чему, особенно с полицейскими, — пробормотал Бэзил. — Она так часто вызывает подозрения.

Ирен сверкнула глазами и обрушилась на братьев:

— Почему бы вам не заняться наконец документами? А я включу отопление и уберу хотя бы часть грязи, которую нанесли в дом все, кому не лень! У нас полно дел! Забыли?

Ник и Бэзил послушно, хоть и без энтузиазма, взялись за работу. Кабинет — святая святых, убежище отца, место для работы и раздумий. Будь Майкл жив, он бы рассвирепел, увидев, как сыновья роются в шкафах и ящиках стола. А если покойники тоже свирепеют, Ник был уверен, что им с Бэзилом не поздоровится.

Розыски застопорились, когда братья обнаружили, что один из ящиков заперт. В незапертых они отыскали только канцелярские принадлежности, поэтому так важно было найти ключ. Бэзил отправился на поиски, а Ник пока стал разбирать один из шкафов и вскоре наткнулся на пачку банковских счетов и векселей. Когда он вынул их и отложил в сторону, на полке осталась научная корреспонденция — письма в археологические журналы и организации, ответы из них по поводу статей, которые старик писал, и экспедиций, в которых он принимал участие. Большинство из них — просто ненужное старье, но Майкл Палеолог потратил слишком много времени, восстанавливая чужое прошлое, чтобы разбрасываться своим собственным.

Именно потому Ник так тщательно перебирал бумаги. Он не сомневался, что найдет то, что ищет. Можно было подойти к компьютеру и проверить, что хранится там, но документы, которые требовались Нику, появились гораздо раньше, чем отец познакомился с техникой. Кроме того, Бэзил очень вовремя вышел из комнаты в поисках ключа, оставив Ника в одиночестве. Стараясь не встречаться глазами с владельцем кабинета, смотревшим на него с развешанных по стенам фотографий, Ник удвоил усилия.

Он нашел искомое в самом нижнем ящике шкафа — толстую коричневую папку со своим именем, написанным выцветшим черным фломастером. Ник раскрыл ее на письменном столе и начал быстро перебирать листки. Не зря он боялся, всё здесь: переписка отца с университетом и больницей, свидетельства болезни Ника и его излечения — все пять лет. И снова счета — на этот раз от психиатра.

Но эти счета Бэскомб не увидит. Ник закрыл папку и сжал ее в руках. Зажмурился, когда в память неожиданно хлынули воспоминания. И тут же растаяли, уплыли. Раньше он довольно часто испытывал такое ощущение и только сейчас сообразил, что в последнее время позабыл о нем. И наивно думал, что распрощался с ним навсегда. Видно, смерть отца спровоцировала обострение, не говоря уже о разговоре с Элспет. Ник открыл глаза и дернул наружу один из незапертых ящиков стола — поискать конверт, в который поместится содержимое папки. Эти бумаги покинут дом вместе с ним и больше никому не достанутся.

Нервничая, он выдернул ящик до предела. Горы скрепок, резинок, карандашей, табачные жгуты, конверты выехали вперед, обнажив дно. И кусочек черной изоленты, прилепленной к внутренней поверхности ящика и удерживающей какой-то предмет. Ник протянул руку и ощупал находку. Похоже, именно здесь и спрятан ключ.

Он поддел клейкую ленту ногтем и вытащил ключ. Вставил его в замочную скважину запертого ящика. Замок открылся при первом же повороте. Ник медленно опустился в отцовское вытертое вращающееся кресло и потянул на себя ящик.

Внутри лежал большой белый конверт с надписью «Завещание», сделанной, несомненно, рукой отца. Ник вынул его. Клапан был аккуратно заправлен внутрь, но не заклеен. Ник открыл конверт и обнаружил один-единственный лист бумаги. Отцовское завещание. Но совсем не то, что хранится в офисе Бэскомба. Гораздо более позднее.

Краткий, написанный от руки и совершенно невероятный документ.

«Я, Майкл Палеолог из Треннора, Ландульф, графство Корнуолл, находясь в здравом уме и твердой памяти, сегодня, 15 января 2001 года, объявляю, что настоящий документ есть моя последняя воля и завещание, и тем самым теряют силу все завещания, написанные мною прежде.

Назначаю моего кузена, Димитрия Андроника Палеолога — палаццо Фальчетто, Сан-Поло, 3150, Венеция, Италия — своим душеприказчиком.

Завещаю свой дом, вышеупомянутый Треннор (Ландульф, Корнуолл), со всем, что в нем имеется, моему кузену, вышеупомянутому Димитрию Андронику Палеологу.

Остальное имущество, движимое и недвижимое, я оставляю моим детям в равных долях».

Ник потрясенно смотрел на строчки завещания. Неужели это написал отец? Да, он, никаких сомнений. И подписался. А за ним два свидетеля.

Подписано завещателем в присутствии двух свидетелей, находящихся тут по его просьбе, и свидетелями в присутствии завещателя и друг друга.

Фредерик Дэйви, Бутчер-роу, 3, Тинтагель, Корнуолл, рабочий, ныне на пенсии.

Маргарет Дэйви, Бутчер-роу, 3, Тинтагель, Корнуолл, домохозяйка.

Ник ни разу не слышал ни о кузене Димитрии, ни о пенсионере Фреде Дэйви и его жене. Чужаки, незнакомцы. Однако один из этих чужаков, если завещание действительно — а причин сомневаться в этом вроде бы нет, — теперь стал полноправным владельцем Треннора.

— В Тренноре без ключей не лучше, чем слепому в Газе, — провозгласил, входя в кабинет, Бэзил. — Значит, такова наша… — При виде застывшего над столом брата он осекся. — Что случилось?

— Я нашел ключ, — сказал Ник.

— Ну и прекрасно.

— Ты передумаешь, как только прочтешь вот это. — Он протянул Бэзилу завещание.

Тот подошел к столу, взял у Ника листок и начал читать. И тотчас же светившее в окно солнце зашло за тучи, кабинет погрузился в полумрак.

— Вот это да, — пробормотал, дочитав, Бэзил.

— И что будем делать?

— Что делать? — улыбнулся Бэзил. — Это нам скажет Ирен.

Где-то в доме гудел пылесос.

— Пойду позову ее.

Бэзил кинул завещание на стол и почти выбежал из комнаты. Ник снова сел и начал внимательно рассматривать петли и завитушки отцовского почерка. И вдруг заметил, что потрепанная папка с его именем так и осталась на столе. Что же с ней делать? Времени мало. Ник вскочил и торопливо засунул папку обратно в шкаф. Пылесос замолчал.

Через секунду в кабинет влетела Ирен, за ней еле поспевал Бэзил.

— Что еще за завещание?! — недовольно воскликнула она.

— Вот, сама посмотри. — Ник протянул сестре лист бумаги.

Ирен понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что значит для них находка брата. Раздражение на ее лице сменилось страхом пополам со злостью.

— Завещание, которое хранится у Бэскомба, составлено вскоре после маминой смерти. А это… гораздо позднее. На прошлой неделе!

— Именно, — подтвердил Бэзил.

— Оно действительно?

— По-моему, подписи завещателя и двух свидетелей — все, что требуется. А они на месте. На подделку не похоже. Так что на твой вопрос можно ответить твердым «да».

— Но оно ведь не составлено юристом!

— Это не обязательно.

— Я никогда не слыхала ни о каком Димитрии.

— Я тоже, — кивнул Ник.

— Присоединяюсь, — пожал плечами Бэзил. — Мы — все трое — ничего о нем не слышали. До сегодняшнего вечера.

— А это что за люди? — допытывалась Ирен. — Этих Дэйви я тоже не знаю.

— Думаю, рано или поздно все прояснится.

— «Остальное имущество» — это вообще что?

— Все, кроме Треннора. Практически ничего.

— Не могу поверить! — злилась Ирен, хотя точнее было бы сказать «не хочу». — Почему он так поступил? Чем мы ему не угодили?

— Хотели продать дом Тантрису, — озвучил очевидное Ник.

— Точнее, заставляли отца продать его, — добавил Бэзил. — Похоже, наши уговоры лишили нас наследства.

— Ты так считаешь? — Ирен в бешенстве смотрела на документ, будто пыталась испепелить его взглядом. — Ну, это мы еще посмотрим.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Ник.

— Завещание написано от руки. Значит, копий нет. И Бэскомб его не видел. Выходит, о нем знаем только мы и таинственные Дэйви. А Дэйви могли его и не читать.

— Ты предлагаешь именно то, о чем я думаю? — осторожно осведомился Бэзил.

— А что, ты думаешь, я предлагаю?

— Подсудное дело. Потом, откуда ты знаешь, что больше никто не видел завещания? Отец вполне мог сообщить о своих намерениях новоявленному кузену Димитрию.

— Только кузена тут нет. А мы есть. И завещание у нас.

— Даже если так…

— Позвони Анне и Эндрю.

Ник понял, что Ирен уже взяла себя в руки. Она приняла удар и готовилась нанести ответный.

— Думаю, сейчас самое время собрать семейный совет. Нам есть что обсудить. — Она бросила завещание обратно на стол. — До того, как мы что-то предпримем.

Анна заканчивала работу после полудня, а Эндрю так и вовсе был занят на ферме до темноты, так что совет, который созвала Ирен, мог состояться только вечером. Поэтому она вернулась в Солташ — открыть «Старый паром» и договориться с Мойрой и Робби, чтобы те подстраховали ее в конце дня. Ник воспользовался отсутствием родных для того, чтобы переложить содержимое папки в конверт и спрятать в машине. Потом они с Бэзилом пешком направились в Каргрин, чтобы сообщить Пру, что она может приниматься за уборку в любое удобное время.

Была и еще одна причина — братья надеялись узнать у старушки, чем отец занимался пятнадцатого января, в день, когда было подписано странное завещание. С прошлого понедельника минуло не так уж много времени, даже Пру должна была помнить, не заезжали ли в Треннор Дэйви из Тинтагеля.

Оказалось, что нет, не заезжали. Вдохновленная просьбой вспомнить, что вообще делал хозяин на прошлой неделе (якобы для того, чтобы понять, не послужило ли какое из дел причиной его трагической смерти), Пру усиленно напрягла память и ответила, что гостей не было, а сам хозяин выходил один раз, в понедельник… пятнадцатого.

— Он ушел почти сразу после моего прихода, а когда я уходила, еще не явился. Куда собирается, не сказал, ну, так он и никогда не говорил. Да и не мое это дело, куда там ему нужно было.

— Значит, — подытожил Бэзил, когда они уселись в «Испанце», — он сам носил завещание в Тинтагель на подпись Дэйви. Похоже, идея Ирен, что свидетели и не знали, о чем говорится в документе, не выдерживает никакой критики.

— Но кто же они, эти Дэйви, Бэзил?

— Понятия не имею. Отец ведь часто возил нас в Тинтагель на каникулах.

— Да. И читал длинные лекции по археологии, а нам больше всего хотелось полазить по развалинам.

— Точно. Но я не помню, чтобы в своих лекциях он упоминал рабочего Фреда Дэйви. Не мог этот Дэйви работать на раскопках? Что карьер, что раскопки — похоже.

— В тридцатых годах, что ли? Тогда он должен быть не моложе отца, а то и старше.

— Ну да. — Бэзил задумчиво изучал свой сидр. — То же поколение. И кузен Димитрий.

— Дед был помешан на генеалогии. Почему он не знал о Димитрии? Ему же он тоже должен был приходиться кузеном?

— Нет, племянником. Только вот он был единственным ребенком, поэтому у него не могло быть родных племянников. Правда, были дяди, один из них мог приходиться дедом Димитрию. А может, он совсем дальний кузен. Кто знает?

— Отец, наверное, знал. Почему же он никогда не говорил о нем?

— Может, узнал только недавно?

— И был так взволнован знакомством, что тут же отписал ему дом? Не вижу смысла.

— Но отец-то видел смысл. Помяни мое слово, Ник. Еще как видел. Вопрос в том, какой?

Но гораздо раньше нужно было решить еще один вопрос, и его тоже задал Бэзил, когда шел вместе с Ником по лужайке к освещенному закатными лучами Треннору.

— Что мы будем делать с новым завещанием? Ты ведь понял, что имела в виду Ирен?

— Думаю, да.

— Эндрю и Анна поддержат любое предложение, которое позволит нам не отдавать Треннор — а значит, те деньги, которые Тантрис готов за него выложить, — загадочному кузену Димитрию.

— Единственный путь — притвориться, что мы ничего не находили.

— Естественно. А единственный путь избежать разоблачения — уничтожить доказательства.

— Это ты и назвал «подсудным делом»?

— А как прикажешь называть? Может, просто хулиганством? Или и это слишком сильно?

Ник вздохнул и посмотрел через поля на узкую полоску леса, откуда доносились крики скачущих по голым веткам грачей.

— Не знаю я, Бэзил. Вот честное слово — не знаю. Понятия не имею, что нам теперь делать. И что мы сделаем. И все бы ничего, но мне почему-то кажется…

Его прервал автомобильный гудок. Ник и Бэзил обернулись и увидели «лендровер» Эндрю.

— Видимо, — пробормотал Бэзил, — я проверю свое предположение гораздо раньше, чем ожидал.

Эндрю замахал братьям сквозь лобовое стекло и широко улыбнулся.

— Похоже, он в хорошем настроении, — заметил Ник.

— Ненадолго.

— Это уж точно.

Эндрю подвез братьев до дома. Он еще не говорил с Ирен и заехал в Треннор только для того, чтобы узнать, как продвигаются дела с документами. Зато он связался с Томом, тот должен был приехать в выходные. Похоже, Эндрю обрадовала эта новость.

Однако стоило ему услышать о завещании, как радость сменилась гневом. Даже когда Эндрю увидел документ своими глазами, он все еще не мог поверить, что отец выкинул такую шутку с собственными детьми. А уж тем более — простить.

— Проклятый, хитрый, пронырливый ублюдок! Сидел тут в воскресенье, нес всякую ахинею про то, как мы при первой же возможности продадим дом, а сам уже знал, что лишил нас такой возможности. Кто он, черт возьми, такой, этот кузен Димитрий?

— Мы не знаем, — ответил Ник.

— И эти свидетели — Дэйви?

— И их тоже.

— Как он только умудрился? И главное — зачем?

— По-моему, ответ очевиден, — сказал Бэзил.

— Пусть очевиден. Только ничего у него не выйдет!

— Уверен?

— Конечно! Ты что, всерьез думаешь, что мы позволим этому листку бумаги встать у нас на пути?

— Завещание — не листок бумаги.

— Для тебя, Бэзил, — может быть. А я считаю, что эту игру отец проиграл. Он мог поместить свою бумажку в сейф или передать Бэскомбу. А он оставил ее здесь, где каждый мог ее найти. Мы и нашли. Значит, нам и решать, что с ней делать.

— Будут предложения?

— Будут, черт побери. И ты знаешь какие.

— Есть у меня одна догадка.

— Нечего мне морали читать, Бэзил! Хватит!

— Ирен скоро приедет, — попробовал разрядить обстановку Ник. — Анне позвоним, как только она придет с работы. Тогда сядем все вместе и все обсудим.

— Замечательно! — отозвался Эндрю. — Обсудим, я не возражаю. Но вы двое имейте в виду, что я никогда — слышали, никогда! — не признаю вот это.

Он потряс завещанием и, переводя взгляд с Ника на Бэзила и обратно, шевельнул пальцами, будто собирался разорвать листок. Видимо, ожидал возражений. Их не последовало. Эндрю бросил завещание обратно на стол.

— Мы выслушаем всех по очереди. А потом сожжем проклятущую бумажку. И к чертям кузенов Димитриев. Ясно?

«…что бы мы ни сделали — мы об этом пожалеем» — вот что хотел сказать Бэзилу Ник, когда услышал за спиной сигнал автомобиля Эндрю. Эти слова зрели в нем медленно, но неотвратимо, в течение всего дня. Подчинятся они отцовскому завещанию — до конца жизни будут недоумевать, почему так легко пошли на поводу у старого чудака. Уничтожат бумагу — столкнутся с другими, быть может, более страшными последствиями. Ник не мог отделаться от мысли, что отец, несомненно, предвидел дилемму и предоставил им свободный и простой выбор. Заранее зная, что именно они выберут.

Хотя Анна узнала о завещании последней, именно она вслух высказала на семейном совете общую мысль.

— Если мы передадим это Бэскомбу, то у нас не будет другого выбора, кроме как подчиниться воле отца. Конечно, можно попробовать опротестовать завещание, но не факт, что получится. Проиграем дело да еще и получим кругленький счет от адвоката. Это ведь наш дом, наше гнездо! Отец унаследовал его от деда, а мы должны унаследовать от отца. Он просто не имел права — морального права, я имею в виду — оставлять Треннор какому-то дальнему, никому не знакомому родственнику. Надо держаться первого завещания. А это сжечь. Даже если Дэйви и кузен Димитрий знают о нем, они не докажут, что отец не уничтожил документ своими руками вскоре после подписания. Он же оставил его здесь, в столе, значит, не определился до конца. Мы просто поможем ему разрешить сомнения.

Сомнения были не только у отца, но и у Ника, особенно когда он обвел взглядом лица братьев и сестер. Ирен казалась спокойной, но Ник знал, что может скрываться за ее спокойствием. Стиснутые зубы Эндрю и глубокие складки на его лбу говорили сами за себя. Бэзил откинулся на спинку стула, скрыв лицо в тени, будто заранее снимал с себя ответственность за решение, к которому неминуемо двигалась семья Палеолог. Свет неярких ламп и блики пламени из камина рождали воспоминания. Всего лишь три дня назад рядом с ними сидел отец, высмеивая их слова и парируя аргументы. Анна права. Старик зашел слишком далеко. Вот только не повторяют ли они его ошибку?

— Я согласна с Анной, — заявила Ирен. — Думаю, отец и сам бы на это не пошел. Скорее всего хотел попугать нас лишением наследства и для большей достоверности написал вот это завещание.

«Хитро придумано», — заметил про себя Ник. Но не поверил. И точно знал, что Ирен сама себе не верит. Отец никогда не блефовал. И если грозился что-то сделать — делал, несмотря ни на что.

— А мне плевать, чего он там хотел, — буркнул Эндрю. — Анна правильно сказала — он не имел права так поступать. Как только завещание исчезнет, никто не сможет ничего доказать, это яснее ясного. Я вообще не понимаю, чего мы ждем.

Понятно чего — чтобы все высказались. Ник неловко закашлялся, пытаясь найти подходящие слова вместо тех, что сами просились на язык: «Нам нужны деньги. И мы их получим». Нет, так не пойдет. Этого никто из них слышать не хочет. Поэтому все, что он смог сказать (и что должен был сказать):

— Я согласен.

— Уничтожить завещание? — уточнила Ирен.

— Да.

— Бэзил?

— А! — Бэзил снова сел прямо. — Уже моя очередь, да?

— Начинается, — пробормотал Эндрю.

— Не бойся, не начнется, — ответил Бэзил, не сводя с брата немигающих глаз. — Я не собираюсь вас разубеждать. Я уже давал понять, что отдаю вам мою долю от продажи дома.

— Прекрасно. Человек с чистыми руками, ага.

— Эндрю, успокойся, — вмешалась Ирен. — Дай ему договорить.

— Ладно, ладно. — Эндрю поднял руки, показывая, что сдается.

— Думаю, что когда к президенту Никсону пришли его помощники и объявили, что некая неприятная информация просочилась в прессу, он спрашивал не о том, правдивы ли обвинения, а о том, можно ли их оспорить. Если взять с него пример и спросить себя — спорно ли наше решение, ответ будет — да.

— Значит, ты согласен? — уточнила Анна.

— Значит, я расцениваю уничтожение документа, учитывая обстоятельства, как неизбежное.

— Выражайся точнее, — потребовала Ирен. — Как только мы примем решение, назад пути не будет. Нам придется вести себя так, будто мы никогда не слышали о кузене Димитрии или мистере и миссис Дэйви. Придется забыть, что это завещание вообще существовало. Я ничего не скажу о нем Лоре, ты не должен говорить Тому, Эндрю, а ты — Заку, Анна. Ни сейчас, ни потом. Никогда.

— Разумеется.

— А уже тем более — ни слова посторонним.

Все закивали, даже Бэзил нехотя склонил голову.

— Значит, договорились. Да?

Все снова кивнули.

— Решено.

— Вот и хорошо! — Эндрю вскочил и схватил лежащее на кофейном столике завещание. — Как старший брат беру ответственность на себя.

Он разорвал конверт вместе с содержимым на четыре части, шагнул к камину и швырнул обрывки в пламя. Взял кочергу и смешал их с багровыми от жара поленьями, будто пытаясь ускорить кончину ненавистного документа. Бумага скрутилась, почернела, вспыхнула… исчезла.

— Легче стало? — спросил брата Бэзил.

— Намного, — мрачно усмехнулся Эндрю.

 

Глава восьмая

Ирен буквально построила всех по стойке смирно. В течение двух дней были улажены все похоронные формальности, заказан надгробный камень. Бэскомб получил все найденные в Тренноре бумаги и начал долгую процедуру утверждения того, что искренне считал последней волей покойного клиента. Ник обзванивал знакомых, друзей и бывших коллег отца, узнавая, кто придет на похороны. Замотался — правда, не настолько, чтобы не попрощаться с отцом наедине — если бы захотел.

Однако не захотел. И не пошел. Отец, даже такой — успокоенный, ожидающий перехода от смерти к могиле, — по-прежнему пугал его. Дети обыграли его, усопшего. А вдруг он, даже усопший, в свою очередь, обыграет их? Или завещание из ящика стола — лишь уродливая шутка, последний спектакль Майкла Палеолога? Ник не мог отогнать дурные мысли, возможно, потому, что говорить об этом было запрещено.

Пока он держался. До самых похорон надо играть свою роль, пусть и стиснув зубы. А потом можно расслабиться. Повседневная рутина его другой жизни сейчас казалась уютной и притягательной. Скоро, уже совсем скоро, он сможет к ней вернуться.

А пока нужно освободить комнату Лоры и на несколько дней переехать в Треннор. Перспектива не слишком приятная, и Ник собирался проводить в доме как можно меньше времени. В пятницу он собрал свой нехитрый багаж и выехал из Солташа.

В Тренноре хозяйничала Пру, она уже приготовила Нику его прежнюю комнату. Он попытался задержать старушку как можно дольше, соблазнив возможностью поболтать за чашкой чаю, но к полудню и она засобиралась домой.

Ник покинул дом следом за ней неожиданно даже для себя. Сначала блестящими от дождя проселочными дорогами поехал в Лискерд, купил черный галстук для траурного костюма к похоронам, а потом повернул на запад, к Сент-Неоту.

Церковь стояла открытая и безлюдная. Витражи словно расцветили и согрели тусклый свет зимнего солнца. Ник уселся на скамью и уставился на витраж Сотворения. Ему, как и, возможно, витражу Суда, более пятисот лет. Поколения прихожан, бедных и богатых, сохраняли их, иногда даже ценой собственной безопасности. Не для выгоды и не из тщеславия, нет. Тут играла роль сложная смесь веры и любви к искусству — чувств, которые делали теперешнее поведение семьи Палеолог низким и постыдным. Они-то стремятся к наживе. Даже уничтожили официальное завещание отца. И ведь получат свое вознаграждение, все до единого, и Ник тоже, хочет он того или нет.

Вскоре к Нику подошел церковный староста и сказал, что уже закрывает. Под усилившимся дождем Ник медленно поехал назад, в Ландульф. Опустевший, темный Треннор казался смутным призраком того дома, каким помнил его Ник. Отогнав вереницу воспоминаний, он включил свет во всех комнатах и поставил один из маминых дисков с записью Марии Каллас.

Пру, уверенная в том, что Ник не умеет готовить, оставила для него запеканку, которую оставалось только разогреть. Он включил печку, разжег камин в гостиной и вдруг, почти против воли, вспомнил, как четверть века назад неуклюже помогал отцу ремонтировать каминную трубу. А кажется — будто вчера: вот они балансируют на крыше, отец рявкает на него, чтоб не зевал, а мама встревоженно следит за ними снизу, из сада.

Камин разгорелся. Ник обшарил кухню и буфетную в поисках бутылки вина и ничего не обнаружил. Это косвенно подтвердило его догадку о том, что старик перед смертью спускался в погреб именно за вином. Ник не ходил вниз со дня отцовской гибели и решил, что сейчас самое время пересечь невидимую черту.

В погребе было тихо и пустынно, пол и стены выкрашены серой краской, прямо как на военном корабле. Кругом стеллажи, на которых Майкл Палеолог хранил запасы коллекционного вина. Запасы сильно уменьшились с тех пор, как Ник побывал здесь в последний раз. Видно, чувствуя приближение смерти, старик решил, что бережливость теперь ни к чему. Ник усмехнулся, узнав типично отцовский ход мыслей. Нет смысла тратить деньги на вино, которым не сможешь насладиться, даже если уже не успеешь потратить их на что-то еще.

Однако никто из детей Майкла так и не стал ценителем вин. Нику и Бэзилу даже запретили входить в погреб после того, как они умудрились столкнуть со стеллажа и разбить одну из бутылок. «“Сент-Эмилион” шестьдесят первого года — не игрушка для глупых мальчишек!» — негодовал тогда отец. Потом эта фраза стала чем-то вроде семейной поговорки.

Ник улыбнулся воспоминанию. Он разбил бутылку во время игры в прятки, пытаясь протиснуться в узкий промежуток между стеной и последним стеллажом. Ради интереса он прошел в тот угол — посмотреть, сколько же там места.

Места не было. Стеллаж стоял вплотную к стене. Между ними не проскользнула бы и мышь. Ник озадаченно остановился. Даже отец не стал бы двигать все стеллажи из-за детских проказ. Потом он заметил на полу, под ножками, несколько белых пятен. Вроде как краска стерта. Да глубоко — будто стеллаж тащили по полу.

Ник наклонился. Да, похоже, так и было, причем совсем недавно. Вокруг еще виднелись хлопья содранной краски. Кто же двигал стеллаж? Кроме отца некому. А не за этим ли он спускался сюда в день смерти? Во всяком случае, это объясняет, почему он вышел без бутылки. Зато рождает новые вопросы.

— Ник!

Ник аж подпрыгнул от неожиданности, услышав донесшийся сверху голос Эндрю. Выпрямился и увидел, как брат с хмурой улыбкой спускается по ступеням.

— Собираешься выпить все наследство в одиночку?

— Эндрю, я чуть со страху не умер! — укорил его Ник, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. — Ты что, не мог в дверь позвонить?

— А я и звонил, только мне никто не открыл. Тогда я вошел сам. Тебе, наверное, отсюда звонок не слышен.

— Наверное.

— Хотел посмотреть, как ты тут. Первая ночь в пустом доме все-таки. В кухне хорошо пахнет.

— Запеканка Пру.

— Которую ты хотел залить «Шато-Лафитом» до того, как мы продадим все остальное на аукционе, чтобы получить хоть какие-то деньги?

— Вот именно. А ты поймал меня за руку.

— Ничего, выбери бутылочку и для меня, и мы забудем об этом. — Эндрю подошел к Нику. — Ага, здесь только белое.

— Посмотри-ка сюда. — Ник указал на царапины.

Эндрю опустил глаза, потом посмотрел на Ника.

— И что такого?

— Кто-то двигал стеллаж.

— Похоже. Ну и что?

— Отец?

— А кто еще?

— В одиночку?

— Двое подняли бы его, не поцарапав пола.

— И зачем ему это понадобилось?

— Откуда я знаю?

— Он и раньше стоял вполне удобно.

— Да?

— Точно.

— Тогда и впрямь непонятно. — Эндрю недоуменно оглядел погреб. — А может, ну его?

— Боюсь, я не засну, пока не выясню, в чем тут дело.

— Я тоже, — ухмыльнулся Эндрю.

Они перенесли бутылки на пустые полки соседнего стеллажа. Освободившийся стеллаж оказался легким, хотя и громоздким. Братья без труда отодвинули его от стены. В пустом, запыленном и затянутом паутиной углу не оказалось ничего зловещего, во всяком случае, на первый взгляд. Отодвинутый стеллаж бросал туда густую тень. Эндрю принес из буфетной фонарик, чтобы рассмотреть угол получше. И снова ничего.

И вдруг Ник заметил какую-то неровность на обычно гладком полу. Вглядевшись, он различил две выступающие линии, будто притоптанные края чего-то, идущие перпендикулярно стене. Третья линия соединяла их, пролегая прямо вдоль плинтуса. Братья не смогли вспомнить, как пол выглядел раньше. Похоже, что не так, хотя ни тот ни другой не могли сказать точно. Чтобы разглядеть странное место, они подальше отодвинули стеллаж. И обнаружили четвертую линию, идущую на некотором расстоянии от стены, параллельно ей, и замыкающую прямоугольник размером примерно шесть на три шага. Подозрение окрепло. Ник шагнул в пространство, образовавшееся между стеллажом и стеной, и подошел к заплатке на полу. Наступил на нее. Что-то явно не так. Невозможно сказать, что именно, но не так.

— Здесь есть молоток? — спросил он, указывая на полку, висевшую на стене за спиной Эндрю. Она была забита разнообразными инструментами, пустыми бутылками, перегоревшими лампочками и запыленными коробками с черт знает чем.

— Да. — Эндрю нашарил на полке неопределенного возраста молоток с деревянной ручкой.

— Дай сюда.

Эндрю отдал молоток брату. Ник присел на корточки и обстучал странный прямоугольник.

— В этой части звук более гулкий.

— Гулкий? Ты имеешь в виду, там, внизу, дыра?

— Вполне возможно.

— Быть не может. Там никогда ничего не было.

— А звук такой, будто есть. И линии. Откуда они?

— И откуда же?

— Думаю, кто-то вырыл яму, потом накрыл ее плитой, зацементировал и снова закрасил.

— И задвинул стеллажом, чтобы никто ничего не заметил.

— Выглядит, во всяком случае, именно так.

Эндрю забрал у Ника молоток и тоже постучал по заплате. Кивнул:

— Похоже, ты прав.

— И сделать это мог только отец.

— Тоже согласен. Интересно когда.

— А когда подвинули стеллаж?

— Не знаю. На такие вещи обычно не обращаешь внимания. В любой момент в течение последних двадцати лет.

— Ты не помнишь, отец тут копал… что-нибудь?

— Не помню.

— Выходит, должен был. Или сам, или нанять кого-то.

— Ответ все тот же: не помню я, Ник. И еще вопрос: зачем отцу понадобилось ковырять дырки в погребе?

— Чтобы… что-то спрятать.

— Именно. Спрятать.

Но что? Этот вопрос даже ставить не хотелось, чтобы не пришлось на него отвечать. Братья поднялись наверх и налили по стакану виски. Ник выключил плиту, аппетит внезапно исчез. Они с Эндрю уселись у камина.

— Чертовски странно, — пробормотал Эндрю после продолжительного молчания. — Не знаю, что и подумать.

— Может, кто-то из наших в курсе?

— Сомневаюсь. Закрашено, задвинуто стеллажом. Отец явно старался, чтобы никто не узнал.

— А может, это вообще не он. Может, он и не знал про яму?

— Вряд ли. Раньше заплаты не было. Старик или вырыл яму сам, или нанял кого-то. Зачем — бог его знает. Что там может скрываться?

— Что-то важное.

— Готов спорить, ты прав, — усмехнулся Эндрю. — А может, там туннель? Подземный ход!

— Странно. Элспет Хартли утверждала, что в доме что-то спрятано. А сейчас мы нашли тайник. Просто совпадение?

— Скорее всего. Я даже не уверен, что погреб одного возраста с домом. Тем более что сокровище Элспет было замуровано в семнадцатом веке.

— А что тогда у нас в погребе?

Глаза Эндрю сузились, он пытался представить хитроумный ход отцовских мыслей.

— Это же не может быть тот витраж, правда, Ник? Отец же не мог найти его и перепрятать?

— Зачем ему его перепрятывать?

— Чтобы позлить нас.

— Тайник сделан явно не на прошлой неделе. Да и отец должен был быть моложе, чтоб проделать такую работу.

— Он мог нанять кого-нибудь.

— Мы бегаем по кругу, — вздохнул Ник.

— Давай подойдем с другой стороны. Как только Тантрис заграбастает дом, он вскроет эту нору.

— Несомненно. Но я сомневаюсь, что он обнаружит в ней витраж Суда из Сент-Неота.

— Я тоже. — Эндрю хитро ухмыльнулся. — Но почему бы не выяснить наверняка?

Эндрю притащил из сарая инструменты: кувалду, стамеску, лом, лопату. Ник не смог бы остановить брата, даже если бы захотел. Интуиция шептала ему, что, прежде чем действовать, надо бы хорошенько подумать. Но Эндрю уже завелся, и дело было не только в том, что ему хотелось решить очередную загадку. Он желал взять реванш за долгие годы презрения и унижений. Отца больше нет, и сын волен делать все, что ему вздумается.

— Он нас всю жизнь доставал, — озвучил Эндрю мысли Ника, пока братья спускались в погреб с инструментами в руках. — Нет, не Анну с Ирен, конечно. А вот нам с тобой и с Бэзилом досталось. Умел наш папочка сыновей воспитывать, ничего не скажешь.

— Я давно перестал обвинять в своих собственных бедах отца, — отозвался Ник.

— Молодец. Но это вовсе не значит, что он в них не виноват.

— Может, и не значит. Но какой толк валить все на него?

— А мне помогает. — Эндрю стянул свитер и закатал рукава рубашки. — Посмотрим, что тут у нас.

Он присел на корточки у плиты и поскреб ее стамеской, сдирая краску и обнажая поверхность.

— Похоже на гранитный порфир. Хватит одного хорошего удара. — Он выпрямился, схватил кувалду и замахнулся.

Одного удара оказалось недостаточно. От плиты полетели осколки, со звоном ударились в металлические стойки стеллажей. Только после третьего удара братья услышали громкий треск. Эндрю опустил кувалду, Ник шагнул поближе и осветил фонарем извилистую трещину посереди плиты.

— Почти готово, — произнес Эндрю, отступил на шаг и снова стукнул, целясь в разлом.

Новый удар расколол наконец плиту, один крупный обломок свалился вниз, другой завис над отверстием. Эндрю поддел его кувалдой и отбросил. В плите образовалась дыра со ступню величиной.

— Дай фонарик.

Но стоило Эндрю потянуться за фонариком, как Ник отскочил, обескураженный — из отверстия поднялась туча мелких мошек. В тот же миг погреб наполнил резкий запах — не просто спертый воздух, а отвратительная вонь.

— Черт возьми! — Эндрю отмахнулся от мошек. — Что ж там…

Ник шагнул вперед, отгоняя насекомых, словно комаров в жаркий летний полдень. Направил луч фонаря на дыру в плите и увидел… человеческие ребра. Скелет.

— Боже правый! — прошептал Эндрю. — Ты видишь то же, что и я?

— Боюсь, что да.

— Отойди. — Эндрю бросил кувалду и схватился за лом. — Сейчас узнаем наверняка.

Он подсунул лом под край плиты и приподнял. Захрустел, рассыпаясь, цемент. Ник вытянул голову над плечом брата и посветил в отверстие.

Там, прямо над ребрами, скалился череп, без сомнения, человечий, а вездесущие мошки вились над костями и остатками плоти.

Но не они заставили Ника сдавленно всхлипнуть: «О Господи!» Над левой глазницей черепа зияла большая неровная дырка. Похоже, покойник, кем бы он ни был, покинул этот мир не по собственной воле.

 

Глава девятая

Тело захоронили тщательно, даже с почтением — судя по тому, что стенки углубления были обшиты досками. Выкопать под полом примитивную дыру было бы проще и быстрее. Однако им открылось настоящее тайное погребение, что делало находку еще более загадочной.

Ник и Эндрю накрыли разбитую плиту найденным в гараже куском брезента и водрузили стеллаж на старое место. Тихо вышли из погреба и закрыли за собой дверь.

— Отец врезал замок только для того, чтобы мы с Бэзилом не лазили в погреб и не били бутылки, — пробормотал Ник, чтобы разогнать гнетущую тишину. — Там нечего было прятать.

Эндрю отозвался не сразу. Он вернулся в гостиную, подкинул в камин полено и налил два стакана виски. Отхлебнул из своего и привалился к каминной полке, где красовалась позолоченная рамка с фотографией родителей. Снимок сделали в 1989-м, на рубиновой свадьбе, отец и мать старательно изображали идеальную пожилую пару на фоне фамильного сельского дома.

— Думаешь, это уже тогда там лежало? — спросил Эндрю, постукивая по фотографии. — Как считаешь, мама знала?..

— Вряд ли.

— Такое трудно не заметить. Труп в погребе. Не говоря уж о том, как этот бедолага стал трупом.

— Мы не в силах догадаться, что случилось давным-давно.

— Зато мы в силах догадаться, отчего он погиб. От дыры в черепушке. И вряд ли он получил ее по чистой случайности.

— Я не патологоанатом, Эндрю. Ты тоже. Мы даже не можем установить, мужчина это или женщина.

— А мошки откуда взялись? Как они туда попали?

— Я и в энтомологи не записывался. В погребе спрятаны человеческие останки. Вот все, что мы можем сказать точно.

— Не все. Мы знаем, что о подобных происшествиях положено докладывать в полицию. Они привезут с собой эксперта. Он установит пол, возраст, причину смерти, примерную дату — все.

— Совершенно верно.

— И мы доложим?

— Думаю, да.

— Серьезно? — Эндрю оттолкнулся от камина и рухнул в кресло напротив Ника. — А если подумать? Полицейские обыщут не только дом. Они начнут копаться в отцовском прошлом — нашем прошлом. Кем бы он ни был, этот мистер Скелет, кто-то же его прикончил? И на кого подумает полиция? Я вариантов не вижу: отец — первый подозреваемый. А за ним — мы. Не удивлюсь, если нас возьмут на заметку как возможных преступников.

— Ерунда. Мы не стали бы откапывать тело и вызывать полицию, будь мы убийцами.

— Уверен? Даже если вспомнить о кругленькой сумме, предложенной Тантрисом? Очнись, Ник. Они заглянут во все углы, уцепятся за любую версию. А там и журналисты подоспеют. Не успеешь сказать: «Без комментариев», они уже выдернут из архивов и заново распишут твои пять минут славы в Кембридже.

— Быть не может.

Произнося эти слова, Ник уже понимал, что Эндрю прав. Такую шумиху поднимут — не отвяжешься.

— Ну ладно. Возможно, так все и будет. Но…

— А как же Тантрис? Богатого зануду могут спугнуть заголовки газет, пестрящие словом «убийство». А полицейское расследование наверняка задержит сделку. Или вообще сорвет.

— Да, наверное. Но где же выход, Эндрю?

— Мы можем… — Эндрю подался вперед и понизил голос, хотя вряд ли объяснил бы, кто мог их подслушивать. — Мы можем снова зарыть его. Притвориться, что и не находили.

— И оставить это сокровище Тантрису?

— Да.

— Тогда в полицию позвонят его люди.

— Ага, но мы-то уже получим денежки.

— Так ведь нам будет только хуже, если полицейские заметят, что пол в погребе недавно вскрывали — а они скорее всего заметят.

— Ты прав. — Эндрю в раздражении забарабанил по ручке кресла. — Выкрутиться будет непросто. Нашего отца запишут в преступники. Да так оно скорее всего и есть, хотя кого он убил и за что, мы не имеем ни малейшего понятия.

— А кто сказал, что это было убийство? А если самозащита?

— Предположим. Я с удовольствием в это поверю. А законники? Сомневаюсь. Они выволокут на свет божий гораздо больше грязного белья, чем мы в состоянии себе представить. И все это продлится не один месяц, а то и не один год. И до истины они могут так и не докопаться. Много ли улик таит в себе груда костей? Нераскрытое убийство зависнет над нашей семьей на веки вечные. Возможно, отец пытался… — Эндрю осекся и нахмурился. — Погоди. Так вот почему он изменил завещание?

— Может быть, — согласился Ник и тут же застыл, пораженный собственной догадкой. — И именно поэтому отказывался продавать дом.

— Точно. Он не мог продать его ни при каких условиях, сколько б ему ни предлагали. Особенно человеку, который собирался обыскать все здание. И разговор про то, что он единственный знает, как для нас будет лучше, отец завел, чтобы спасти свою шкуру.

— Предложение Тантриса, должно быть, показалось ему громом среди ясного неба.

— Не таким страшным, как наша находка — для нас. Отец-то знал про тело. Сам его туда и замуровал и думал, что оно там и останется. И вдруг слышит, что мы можем этому помешать, что собрались продавать дом Тантрису, а тот наверняка обнаружит труп. Ему не хотелось прослыть убийцей. Отец всегда пекся о собственной репутации.

— Может быть, он пекся о нас…

— И потому лишил наследства? Милое предположение, Ник. Нет, мы тут ни при чем. Он думал только о себе.

— Если ты прав…

— Разумеется, я прав.

— Итак, если ты прав, отец был уверен, что кузен Димитрий дом не продаст. Иначе не было бы никакого смысла переписывать завещание.

— И верно. Димитрий не продаст. А почему?

— Мне на ум приходит один-единственный ответ. Димитрий знает про тело.

— Черт побери…

— Может быть, даже помогал его прятать.

— О Господи! — Эндрю откинулся на спинку кресла. — Что же это за Димитрий такой?

— Понятия не имею, — пожал плечами Ник.

— И что мы с ним будем делать?

— А что мы можем сделать? Мы даже не можем рассказать о нем полиции, если не хотим проговориться о сожженном завещании, — вздохнул Ник. — Завещании, которое могло бы стать серьезной уликой в деле об убийстве.

— А мы его — в камин.

— Ага.

— Верней, не мы, а я.

— Так все же были согласны.

— Спасибо, Ник.

— За что? Это же правда.

Самая настоящая правда, хотят они того или нет. Каждый поступок имеет свои последствия, и не все из них можно предсказать.

— Мы ведь думали, без него будет лучше.

— А так и есть. — Эндрю снова подался вперед, глаза его заблестели. — Знаешь, Ник, это ведь все равно: пойдем мы в полицию сами или ее вызовет Тантрис. Нас и так и этак поимеют.

— Нет-нет. Самим — менее рискованно.

— А как насчет сделки? Если Тантрис испугается, где мы найдем другого покупателя? Убийства хороши для продажи газет, а не домов. Мне очень нужны эти деньги, Ник. Тебе — не знаю. Бэзилу — наверное, нет. А мне нужны. И я без борьбы не сдамся. И потому говорю тебе — я не стану рисковать, вызывая полицию.

— Но мы же не можем просто забыть о том, что лежит под полом в погребе!

— А я и не предлагаю.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Вытащить тело. И спрятать где-нибудь еще.

— Спрятать?

— В Корнуолле полным-полно заброшенных шахт.

— Шутишь?

— Нисколько. Вдвоем мы легко справимся. Покойник истлел до костей и почти ничего не весит. Эти пустые шахты — опасное место. Одна пару лет назад провалилась прямо под автомобильной стоянкой. Там никто и не ходит.

— Неужели ты серьезно?

— Абсолютно серьезно. Что случится, если скелет обнаружат, скажем, через год? Никому и в голову не придет подумать на нас.

— Если только никто не заметит, как мы его туда сбросили.

— Не заметит. Ради Бога, Ник, о чем ты говоришь? На болотах, в темноте. Шанс быть замеченными — один к тысяче. Сам подумай — сколько я бегал за гигантскими кошками и хоть бы одну увидел!

Ник фыркнул — неожиданно даже для самого себя.

— Что смешного?

— Прости, я… помнишь, что сказал о больших кошках отец? «Скелет — вот что тебе необходимо. Реальное доказательство». Вот теперь он у нас и есть. Реальней некуда.

— Узнаю отцовское чувство юмора.

— А в дураках опять мы.

— Только если будем настолько глупы, что обратимся в полицию. Лучший выход — спрятать тело, я уверен.

— А я вот нет.

— Ты что, хочешь всей этой шумихи, разговоров, чтобы на нас пальцами все показывали? Это же никогда не кончится, пойми.

— Не хочу, конечно.

— Тогда слушайся старшего брата.

— Значит, ты все-таки серьезно?

— Серьезней не бывает.

— А как насчет Бэзила и девочек?

— Избавим их от лишних волнений.

— Ты имеешь в виду — ничего им не скажем?

— У нас времени нет. Лора приезжает завтра, Том — послезавтра. Надо провернуть все быстро и тихо, без лишних разговоров. Не хватало нам еще одного семейного совета. Остальные ничего не знают — вот и хорошо: меньше тревожатся. Мы и вдвоем справимся — ты да я.

— Да, но…

— И не пытайся отговорить меня, Ник. — Глаза Эндрю блеснули безумием. — Я тебя никогда ни о чем не просил. А теперь почти что умоляю. Помоги мне.

Эндрю заночевал в Тренноре. Как заподозрил Ник, брат остался бы, даже если б не выпил. Он жаждал как можно скорее избавиться от находки и настойчиво убеждал Ника в своей правоте. Тот, в свою очередь, боялся любого решения. Слишком многого они не знают. И выяснять уже некогда.

Когда, уже на рассвете, Ник заполз под одеяло, заснуть он, конечно, не смог — мысли крутились-вертелись в голове в поисках недосягаемой истины. Без нее, что ни сделай, вероятность удачи в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. Ник подозревал, что даже меньше. Подумать только — всего неделю назад он был совершенно свободным человеком: никаких семейных проблем, никаких уговоров и просьб. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вернуться в то блаженное состояние. И ведь невозможно, пустые мечты. Если только не…

— Я согласен.

Ник смотрел на Эндрю, который стоял в противоположном углу кухни, освещенной неярким утренним светом. Брат прихлебывал из кружки чай и сквозь потеки дождя на стекле рассматривал унылый пейзаж за окном. Услышав Ника, Эндрю оглянулся и опустил кружку.

— Я помогу тебе избавиться от тела.

— Точно?

— Да.

— По правде говоря… я ожидал, что ты мне откажешь.

— Я сам того же ожидал.

— И почему передумал?

— Я просто не могу представить, как мы будем жить, если в дело вмешается полиция. Честно, Эндрю, не могу. Если бы точно знать, что полицейские просто примут все к сведению и оставят нас в покое, я был бы счастлив. Но так ведь не бывает? Так просто…

— Никогда.

— И остается…

— Мой вариант — покончить с этим без лишнего шума, в двадцать четыре часа.

— Будем надеяться, ты прав.

— Разумеется, прав. Слушай, не знаю, как ты, а я почти не спал. Что дало мне возможность обдумать места… Подходящие места.

— И много ты вспомнил?

— Нам понадобится только одно. И похоже, я его знаю. Почему бы не поехать туда прямо сейчас и не оглядеться? Если подойдет — вернемся ночью и покончим с этим делом.

— А если не подойдет?

— Поищем другое.

Они выехали из Треннора каждый в своей машине — Эндрю потом собирался вернуться в Каруэзер. Путь лежал в Миньонс — деревню в юго-западной оконечности Бодмин-Мура, которая могла похвалиться аж двумя пабами и почтой. Ник знал округу довольно хорошо — благодаря многочисленным семейным пикникам. Разумеется, для Майкла Палеолога индустриальная археология не шла ни в какое сравнение с настоящей, но лучше такая, чем никакой, поэтому руины шахты «Феникс» возле Миньонса он облазил вдоль и поперек, особенно с тех пор как по соседству обнаружились каменные кольца бронзового века.

С восточной стороны парковки в Миньонсе открывался вид на Дартмур, с южной — на море, там же возвышался Кэрадон-Хилл, увенчанный гигантской телевышкой. Братья стояли на голом, открытом всем ветрам месте, над головой бешено неслись облака. На холмах Дартмура кое-где лежал снег, но здесь под ногами похрустывали градины, побелившие тропинку к заброшенной железнодорожной ветке, когда-то соединявшей разбросанные там и сям шахты. Кругом независимо бродили ничейные псы, они не заметили ничего подозрительного в двух незнакомцах без собаки, которые направились к северу по тропинке, огибающей Стоуз-Хилл.

— Большинство здешних шахт давно законсервированы, — сообщил на ходу Эндрю. — Борьба за безопасность.

— И что же нам делать?

— Надеяться, что не все. Сейчас посмотрим.

Следующие десять минут они шли молча. Поднялись на самую высокую точку местности — старую насыпь и двинулись к паровозному депо шахты «Принц Уэльский» на другой стороне долины. Вдоль долины — от Миньонса к дальним фермам и деревушкам — вилась тропинка.

— Видишь вон те заросли?

— Да.

— Там шахта. Я помню, как в детстве швырял в нее булыжники, чтобы проверить глубину.

— И как глубина?

— Вполне достаточная.

— И к дороге близко.

— Именно то, что нужно. Пойдем, поглядим.

Они осторожно спустились с крутого склона холма, продираясь сквозь утесник, папоротник и стебли жесткой травы, пересекли стремительный ручеек и, спугнув по дороге одинокую овцу, вошли в заросли боярышника и кизила. И увидели, что между ними и шахтой — изгородь из колючей проволоки высотой около пяти футов.

Эндрю пошел по периметру, пока не увидел то, что искал: место, откуда было хорошо видно шахту. Ник последовал за ним и попытался рассмотреть что-то сквозь гущу подлеска. Шахта лежала всего в нескольких шагах от изгороди. Открытая.

— Похоже, нам везет.

— Надо убедиться наверняка.

Эндрю подобрал с земли булыжник и метнул его через изгородь. Братья замерли, прислушиваясь и отсчитывая секунды. Ник досчитал до шести, прежде чем услышал, как где-то далеко внизу камень звякнул обо что-то металлическое.

— Ты прав: тут довольно глубоко.

— Одна проблема — проволока. — Эндрю огляделся. Вроде бы никого кругом. Вынул из кармана кусачки и наклонился к ближайшему столбику.

— Перекушу несколько проволочек. Легче будет приподнять.

Через несколько минут он выпрямился.

— Ну, вот и готово.

Братья отошли от изгороди и посмотрели вниз. До обочины дороги не более двадцати футов.

— Ты уверен, что мы втащим его здесь?

— Говорю тебе, Ник, все пройдет как по маслу.

— А когда?

— Сегодня ночью. Я приеду в Треннор около одиннадцати.

— Знаешь, я должен кое-что тебе рассказать.

— По дороге расскажешь. Хватит нам тут отсвечивать.

Ник решил рассказать Эндрю про открытку с соболезнованиями, которую вынул из-под дворника «лендровера» тогда, в Плимуте. Может, это было и не важно. Однако Ник все равно тревожился: открытка, завещание, скелет в погребе указывали на какие-то события в прошлом и каких-то людей в настоящем, о которых ни он, ни Эндрю не имели ни малейшего понятия. А неведение — худшая основа для любого плана.

— Понимаешь, о чем я?

— Что мы знаем далеко не все, что происходит.

— Я бы сказал — почти ничего не знаем.

— Наверное, ты прав.

— И тебя это не пугает?

— Нет.

— А ты не думаешь, что должно пугать?

— Нет. Один из любимых советов отца: «Не беспокойся о том, над чем ты не властен». Вот это, к примеру, — он кивнул в сторону шахты, — в моей власти.

— А все остальное?

— Не будет касаться ни меня, ни тебя, как только мы разберемся с дырой под полом, — усмехнулся Эндрю, — и обналичим чек Тантриса.

* * *

Ник поспешил в Треннор, беспокоясь, что Пру появится там в его отсутствие. Но с другой стороны — что странного в желании Эндрю переночевать в родительском доме, а Пру вряд ли придет в голову открывать дверь погреба. Если даже она попыталась, Ник сумеет что-нибудь выдумать на ходу.

Конечно, все оказалось в порядке — Пру и без погреба было чем заняться в отсутствие Ника. Тем более что во дворе стояла чужая машина. Пру шепотом доложила, что у Ника гость, вернее, даже не у него, а у Майкла Палеолога.

— Я провела его в гостиную, Николас. Он был страшно потрясен, когда услышал о смерти твоего отца. Ехал-то к нему.

— Кто «он»?

— Представился как Дэвид Андерсон.

— Никогда о таком не слышал.

— Наверное, из бывших учеников.

— Он сказал, что ему нужно?

— Я не спрашивала. Это ведь не моя забота.

— Ну и не моя скорее всего. Ладно, пойду узнаю, зачем он приехал.

Дэвиду Андерсону на вид было около сорока — грузный, сутулый, в выпуклых очках, с гривой вьющихся седых волос и виноватой улыбкой. Вельветовый пиджак, свитер и джинсы он, похоже, купил еще в студенческие годы. Хотя не факт, что эти годы закончились. Слишком уж потрепанным он выглядел — не похож на преподавателя.

— Рад познакомиться, мистер Палеолог. Вы ведь… э-э-э… сын Майкла?

— Один из его сыновей, если быть точным.

— Я так расстроился, когда узнал. Поверить не мог.

— Как и мы все.

— Ваша домработница сказала, он упал?

— Да. В прошлое воскресенье. — Ник решил воздержаться от подробностей. Вряд ли, конечно, Андерсон попросит показать ему те самые ступени, но осторожность никогда не помешает. — В последнее время отец сильно ослаб. Боюсь, рано или поздно что-то подобное должно было случиться.

— Когда я говорил с ним, он казался таким же, как всегда.

— Да, соображал он не хуже, чем раньше. Ум острый как бритва. А когда вы с ним… говорили?

— Он звонил мне дней десять назад.

— Вот как… Вы общались с отцом еще с Оксфорда?

— Да, время от времени. Я преподаю историю в Шерборне. Именно Майкл помог мне получить работу. Поэтому я всегда был рад услужить ему. Хотя попросил он меня впервые. Как жаль, что я так и не успел вовремя поделиться с ним результатами.

— А о чем он вас попросил?

— О, провести кой-какое расследование. Несложное, хотя выкроить для него время, свободное от преподавания, было не так уж просто, скрывать не стану. Эти конторы вечно закрыты именно тогда, когда ты в них приходишь.

— Какие конторы?

— В данном случае Эксетерская кафедральная библиотека. Но в среду я туда прорвался и нашел то, о чем просил Майкл. Жаль, что слишком поздно.

— Действительно жаль. А… о чем он вас просил?

— Это слишком специфическая тема, вам будет скучно.

— И все же?

— Вы уверены?

— Будет действительно обидно, если окажется, что вы зря проделали работу и о ней даже некому рассказать. Я — сын своего отца, мне всегда импонировал его… энтузиазм.

— Приятно слышать.

— Однако я кое-чего не понимаю. Почему он сам не съездил в библиотеку? Не хочу показаться невежливым, но…

— Дело в материалах, мистер Палеолог. Не каждый может прочитать манускрипты семнадцатого века. Майкл знал, что у меня в этом деле больше опыта. Он ведь был скорее археологом, а не кабинетным ученым.

— Манускрипты семнадцатого века?

— Да. Если быть точнее — разрозненная переписка между викарием и церковным старостой прихода…

— Сент-Неот?

Андерсон с изумлением посмотрел на Ника:

— Вы знали!

— Только о том, что отец интересовался историей церкви Сент-Неот.

— Да, он действительно ею интересовался.

— А каким образом переписка оказалась в Эксетере?

— Дело в том, что в семнадцатом веке в Труро не было епархии. Все приходы Корнуолла подчинялись епископу Эксетера. Хотя мало кто из них вел такую оживленную переписку, как Сент-Неот. Начало ее восходит к пятнадцатому веку. Но Майкл интересовался веком семнадцатым. Он прослышал о письме, написанном одним из церковных старост, Ричардом Боденом, в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, речь в нем шла о мерах предосторожности, принятых для защиты прекрасных витражей церкви во время гражданской войны. Майкл хотел кое-что проверить. Говорят, в одном из писем Боден утверждал, что самый старый витраж церкви передали на хранение некоему джентльмену по имени Мэндрелл.

— И вы смогли это подтвердить?

— Не совсем. Возникли кое-какие трудности. Я пытался дозвониться Майклу, чтобы обрисовать ситуацию, но к телефону, конечно, никто не подошел. Мы еще раньше договорились, что я приеду сегодня утром, так что…

— Вы могли оставить сообщение.

— Майкл особо предупредил меня, что не следует оставлять никаких сообщений.

— Серьезно?

— Да. Не знаю, правда, почему, но он очень на этом настаивал. Думаю, не вам мне рассказывать, каким упрямым мог быть Майкл, когда чего-нибудь добивался.

— Да уж, — невольно улыбнулся Ник. — Не мне.

Ему очень хотелось поподробнее расспросить Андерсона, почему отец так внезапно возненавидел автоответчик. Единственное, что приходило в голову, — отец ни в какую не хотел принимать предложение Элспет Хартли. Хотя сам он мог объяснить это придирчивостью ученого. И все равно такая секретность казалась излишней.

— Так что там насчет… трудностей?

— Вы действительно хотите, чтобы я залезал в дебри?

— Хочу.

— Ну ладно. Тогда позвольте показать вам вот это. — Андерсон порылся в портфеле и достал папку. — Фотокопия письма Бодена.

Он положил папку на кофейный столик и открыл ее.

Ник внимательно рассмотрел лист бумаги с копией письма. Да, похоже, насчет семнадцатого века Андерсон прав. Письмо разглядеть можно, но что там написано не разберешь — витиеватые буквы сплетались в паутину неровных строчек.

— Ничего себе. И вы можете такое прочитать?

— Да, у меня большой опыт. Боден написал ответ на письмо секретаря епископа, которое, к сожалению, не сохранилось. Вот тут он говорит, — Андерсон ткнул пальцем в абзац, который, на взгляд Ника, был неотличим от остальных. — «Мистер Филип просил меня обдумать меры предосторожности, которые мы в результате и приняли, чтобы сохранить прекрасное и уникальное сокровище нашей епархии и отвлечь от него внимание сторонников парламента в те мрачные дни девять лет назад». Имеется в виду тысяча шестьсот пятьдесят первый год, потому что письмо датировано… — палец Андерсона двинулся по строчкам, — двадцать первым мая шестьдесят второго. Да, верно. А вот тут Боден продолжает. — Палец вернулся назад. — «Оно было извлечено за пять лет до того». Значит, имеется в виду сорок шестой. «Мы не могли позволить, чтобы оно пострадало от рук пуритан, и потому замуровали его и вверили присмотру нашего верного друга, мистера Мэндрелла, и оно до сих пор, я уверен, находится в безопасности». Дальше всякие вежливости. Я прочел вам самое главное.

— Упоминание о витраже, да?

— В том-то и состоит трудность. Боден о нем не упоминает.

— Что?

— Он пишет: «прекрасное и уникальное сокровище нашей епархии». А вот что это за сокровище не уточняет. Может быть, ему это было просто не нужно — адресат прекрасно знал, о чем идет речь. Догадка о том, что это должен быть витраж, кажется мне довольно правдоподобной. И все же, повторюсь, это только догадка.

«Прекрасное и уникальное сокровище нашей епархии». Ник изучал фразу, которая после расшифровки Андерсона стала более читаемой. Он точно помнил, что, цитируя Бодена, Элспет употребила слова «наше красивейшее окно». А тут собственной рукой церковного старосты написано куда более неопределенное выражение. Конечно, он мог иметь в виду именно витраж. Вполне возможно. Но это не доказано. Полной уверенности нет, остается некое сомнение, за которое и собирался уцепиться отец. «В этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников», — сказал он незадолго до смерти. Вот он — первоисточник. Так в чем же игра?

Подтасовку Элспет можно понять. Ей дали задание отыскать витраж Суда, она и отыскала самое близкое, на ее взгляд, описание. Действительно, что, кроме него, могли считать уникальным сокровищем? Андерсон назвал эту версию лишь догадкой. Элспет посчитала ее практически доказанной. Вот и все.

Но только ли этот факт изменила в свою пользу мисс Хартли? Перед уходом Андерсон упомянул, что Майкл говорил о каких-то «дальнейших сомнениях» и просил его обратить на это особое внимание.

— Как вы думаете, что это такое? — недоумевал Андерсон.

— Боюсь, что ничего не могу предположить, — ответил Ник.

И немного слукавил. Ему казалось, что отец хочет выяснить, действительно ли Мэндрелл был связан с Треннором? Не повторилась ли история с подтасовками, как в письме Бодена? Вопрос логичный.

Но Ник не решился озвучить его Андерсону и оставил свои догадки при себе. Зато он знал, кого можно спросить без всякой опаски. И набрал номер Элспет Хартли.

Телефон был отключен. «Пожалуйста, перезвоните позже», — безжалостно посоветовал Нику автоматический голос. Черт, ему и в голову не пришло спросить у Элспет номер городского телефона, а в университете в субботу никого нет. Да ведь у нее подруга в музее работает! Но и тут Нику не повезло. Тильда Хьюит, сказали ему, не появится на работе до понедельника, а ее домашний номер посторонним не дают. В телефонном справочнике, как выяснил Ник чуть позже, его тоже не было.

У выходных свои законы, и Ник смирился с тем, что не сможет ничего выяснить раньше понедельника. Но страшное дело, в которое втянул его Эндрю, ждать не могло. Брат настаивал, чтобы скелет исчез из Треннора сегодня вечером, без всяких проволочек. А вдруг позднее окажется, что тонкая нить, связывающая Треннор с витражом Суда, оборвана? Чего они добьются, сбросив тело в заброшенную шахту, кроме того, что сами будут считаться преступниками?

Ник набирал номер Элспет весь день. Безрезультатно.

* * *

Эндрю, бодрый и деловитый, явился в Треннор вечером.

— Я привез пару мешков, рулон брезента и моток веревки. Двух мешков будет вполне достаточно. Потом закатаем его в брезент и увезем. Дыру в полу снова заложим плитой, задвинем стеллажом, и если кто-то еще ее обнаружит — мы тут ни при чем! Понимаешь?

— Пока да.

— Ты не трусишь ли, Ник?

— Нет, просто хотел кое-что тебе сказать.

— Ну что там опять у тебя?

— Это очень важно. Касается… вот, погляди.

Ник показал Эндрю фотокопию письма Бодена и попытался пересказать его содержание, однако, еще не закончив, увидел, что Эндрю попросту не слушает. Брат уже решил, что делать и какие-то нюансы событий семнадцатого века его совершенно не интересовали.

— Элспет Хартли вела с нами какую-то игру. Надо бы сперва проверить…

— Черт побери, Ник! Ты что, всерьез считаешь, что вот это, — он презрительно постучал по листку бумаги, — может что-нибудь изменить? Я даже не понимаю, как это прочитать. Ты же не историк, как Элспет Хартли. Если она считает, что тут все в порядке, значит, так же считает и Тантрис. А за ним и мы.

— Андерсон тоже историк. И он думает…

— Да мне плевать, что он думает! Конечно, отец бы точно к этому придрался. А я уверен, что если и было тут преувеличение, то совсем незначительное.

— Даже если так, надо предложить Элспет объясниться.

— Я никому ничего предлагать не буду. Ты что, хочешь, чтобы сделка не состоялась?

— Конечно, нет!

— Ну и хорошо. Давай тогда займемся насущными проблемами.

— Так в том-то и дело. Если на самом деле нет доказательств, что витраж Суда…

— Я скажу тебе, в чем дело. — Эндрю встряхнул Ника за плечо. — Те кости, что лежат в погребе, должны исчезнуть. Сегодня. Если ты откажешься, я справлюсь в одиночку. Это будет нелегко, но я справлюсь. Хотя лучше б ты все-таки помог. Я на тебя рассчитывал. Да и ты обещал. Единственный вопрос, который меня интересует: ты идешь или нет?

 

Глава десятая

Разумеется, Ник не отказал брату. Полицию они все равно не вызвали, а Эндрю не остановить. Понаблюдав, как он сражается с останками незнакомца, которого их отец похоронил в погребе, Ник чертыхнулся и полез на помощь. Эндрю приветствовал его чуть заметной усмешкой, будто не сомневался, что рано или поздно брат не выдержит и присоединится к нему.

Задача оказалась нелегкой даже для двоих; было невыразимо противно ворочать склизкие кости и гниющую плоть, бывшие когда-то человеческим телом. Когда им удалось натянуть один мешок на верхнюю часть тела, а второй — на нижнюю, дело пошло полегче. Можно было не думать о том, что именно скрывается под мешковиной. Братья плотно обернули сверток брезентом, так что он стал напоминать безобидный скатанный ковер, и перенесли в «лендровер». Навели порядок в погребе и сели в машину.

Как и предсказывал Эндрю, в Бодмин-Муре было тихо и безлюдно. На Кэрадон-Хилл горел красный огонь маяка — единственный источник света на всю округу, да за зашторенными окнами двух-трех фермерских домишек светились неяркие лампы. После того как на перекрестке Ник и Эндрю свернули с шоссе В, им не попалось ни одной встречной машины. К шахте подъехали осторожно, по проселочной дороге, идущей от Миньонса, остановились, заглушили двигатель и подождали, когда глаза привыкнут к темноте, чтобы окончательно удостовериться, что поблизости никого нет.

Вылезли из машины, постояли, вслушиваясь в окружающую тишину. Открыли багажник, вытащили сверток; спотыкаясь, поднялись вверх по склону и медленно двинулись вокруг изгороди, отыскивая место, где Эндрю проделал проход. Нику показалось, что, когда они подняли проволоку и Эндрю прополз под ней, волоча за собой тело, звон поднялся на всю округу. Оставалось надеяться, что порывистый ветер не разнесет его далеко, тем более что пришлось включить фонарь, чтобы осветить отверстие шахты.

— О’кей, — послышался голос Эндрю — первые его слова с тех пор, как они вылезли из машины. Теперь он толкал сверток перед собой, брезент цеплялся за колючки и стебли и наконец завис над пустотой. Эндрю пихнул сверток в последний раз, и он перевалился через край. Ник тут же выключил фонарь. Он услышал, как тело несколько раз стукнулось о стенки шахты, прежде чем окончательно удариться о дно где-то глубоко внизу.

В наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал голос Эндрю:

— Пойдем-ка отсюда.

С этими словами он начал выбираться из-под изгороди.

Через несколько минут они снова мчались по дороге, фары «лендровера» резали ночную тьму. Что сделано, то сделано.

Отъехав от Мура, Эндрю заметно расслабился. Ему в отличие от Ника казалось, что проблема решена и дальше все будет легко и просто. Сжатые губы и отрывистая речь исчезли, сменившись необычной для Эндрю разговорчивостью.

— Сегодня Том ночует у матери. И на обратном пути тоже заедет туда на несколько дней. Я, видимо, должен радоваться — во всяком случае, она носа не покажет на похоронах. Завтра я должен встретить его. Ирен предложила собраться в Тренноре, к чаю. Будут она, Лора, я и Том. И ты, конечно. Может быть, Ирен уговорит и Анну с Бэзилом. Анна, наверное, скучает по Заку. Надо ее взбодрить. Ник, ты чего?

Ник почти не слушал Эндрю. Перед глазами то и дело вставала неровная дыра в черепе давно погибшего незнакомца. Руки, казалось, все еще чувствуют тяжесть и форму останков. А в голове стучал вопрос: для чего лгала Элспет?

— Ник!

— Прости, я…

— С тобой все в порядке?

— А что?

— Завтра семейное чаепитие в Тренноре.

— А… — Он попытался хоть как-то отреагировать. — Ясно. Замечательно.

Ник был уверен, что не заснет. К своему удивлению, он провалился в крепкое, без сновидений, девятичасовое забытье — отдых для измученных тела и души. Проснулся уже поздно утром.

Наступила четвертая суббота месяца — в четверть двенадцатого, если верить приходскому бюллетеню, начинается служба в церкви Ландульфа. По непонятной ему самому причине Ник решил вместо утренней пробежки зайти в церковь. Перед тем как выйти, он попытался еще раз набрать номер Элспет. Безуспешно.

Мемориальную доску с именем Теодора Палеолога, по-видимому, недавно отполировали. Когда началась служба, на вырезанных по меди буквах заиграли отблески свечей. Время от времени они привлекали взгляд Ника, который бормотал молитвы и пел гимны с неуверенностью истинного агностика. И все-таки он чувствовал, что прошлая ночь оставила в нем ледяной, нестираемый след. Нику хотелось, чтобы ему отпустили грехи, но для этого следовало бы исповедаться, покаяться. А ни он, ни Эндрю не могли рассказать о содеянном даже на исповеди.

Теодор Палеолог был осужден в Италии за попытку убийства. Беглый преступник, он спасся в Корнуолле. Его предок, Михаил Палеолог вступил на византийский престол в 1259 году после гибели регента малолетнего императора, Иоанна IV. Через пару лет основатель династии Палеологов ослепил несчастного Иоанна и заточил его в тюрьму до конца дней. Наследники Михаила оказались столь же свирепы и дрались за власть до тех пор, пока два столетия спустя их всех не одолели турки. Так что гены Палеологов вряд ли наделяют своего носителя излишней мягкотелостью, и доказательство тому — пример тезки Михаила, непримиримого и ехидного Майкла Палеолога. Если надо, любой из них тут же покажет зубы.

Но генетика еще далеко не все. Выйдя из церкви, под лучи мягкого, неяркого корнуоллского солнца, Ник не почувствовал в себе ни капли семейной беспощадности. Он не понимал и не принимал ее. И не верил, что способен быть таким жестоким.

Хотя возможно, неохотно думал он, возвращаясь проселочной дорогой назад, в Треннор, это значит всего лишь, что для него еще не наступил переломный момент. Пока.

Ирен и Лора явились к чаю первыми, положив конец бесплодным попыткам Ника дозвониться до Элспет. Последний раз Ник видел племянницу на восьмидесятилетии отца. С тех пор одиннадцатилетняя девчонка с брекетами на зубах и хвостиком на затылке превратилась в высокомерную пятнадцатилетнюю красотку, которая выглядела лет на восемнадцать и унаследовала манеры и изящество матери.

Ник никогда всерьез не чувствовал себя дядюшкой, да Лора этого и не требовала. Кроме того, он понятия не имел, насколько девочка осведомлена о его тяжком прошлом, и старался как можно меньше с ней говорить. Неудивительно, что Лора считала его на редкость скучным. Обсудив с племянницей школьное расписание и поездку по железной дороге, Ник решил, что теперь она может описать разговоры с дядей одним словом. Максимум тремя: тоска, тоска, тоска. Довольно забавно: если вспомнить, чем Ник и второй дядя Лоры, Эндрю, занимались сегодня ночью, подойдет любое слово, кроме этого.

— Мама рассказала мне про мистера Тантриса, — вдруг сказала Лора. — Кто он все-таки такой?

— Очень богатый человек, — ответила Ирен.

— Да, но ведь надо же знать о нем хоть что-то еще!

— Нам — не надо.

— Кому как, — заметил Ник.

— Семейная сцена? — обрадовалась Лора. — Как интересно!

— Ничего подобного, моя милая, — сердито осадила ее Ирен. — Мистер Тантрис готов заплатить за дом гораздо больше его реальной стоимости, и от этого выиграем мы все, включая и тебя, так что если бедный Тантрис хочет сохранить конфиденциальность…

— Ничего себе — бедный!

— Ты поняла, о чем я.

— А ты что думаешь, дядя Ник?

— Что между конфиденциальностью и секретностью все же есть кое-какая разница. Хотя твоя мама, наверное, знает лучше, — примирительно улыбнулся Ник.

Вскоре приехали Анна и Бэзил, избавив Ника от необходимости вести разговор в одиночку. Трое невнимательных к племяннице дядей тут же компенсировались одной, зато весьма заботливой тетей. Было не похоже, что Анна подавлена отсутствием Зака. Она продемонстрировала родным пачку распечатанных электронных писем, в которых мальчик сокрушался, что не попадет на похороны дедушки. Видимо, в чаяниях и надеждах девочки-подростка тетя разбиралась даже лучше матери, и они с Лорой затеяли какой-то свой разговор.

Время тянулось медленно и бессмысленно. Ник и Бэзил вышли в сад, оставив женщин болтать в гостиной. Прогуливаясь между заледеневшими деревьями, Бэзил деликатно намекнул, что Ник выглядит не лучшим образом.

— Вид у тебя вымотанный, вот что я тебе скажу. Именно вымотанный. Надеюсь, это не из-за тех нестыковок в письме Бодена?

— Тебе Эндрю, что ли, рассказал?

— Да, по телефону, сегодня утром. Мне и Ирен, конечно. Мы все решили, что ты скорее всего зря волнуешься.

— Что значит «скорее всего»?

— Ну, мое мнение не слишком интересно…

— Только не мне.

— Правда? Приятная неожиданность.

— Бэзил, Бога ради, прекрати прибедняться.

— Ладно, ладно. Значит так: мисс Хартли клялась, что в письме определенно говорится о витраже Суда, а теперь мы узнали, что все не так просто.

— Пока согласен.

— Дальше. Стоит ли из-за этого волноваться?

Ник подождал и, когда стало ясно, что Бэзил не будет отвечать на свой собственный вопрос, повернулся и спросил:

— Ну? Стоит?

— А вот не знаю, — ласково улыбнулся брат.

В последний раз Ник официально виделся с Томом все тогда же, на восьмидесятилетии отца, однако недавно встретил его в Лондоне. Сырым октябрьским днем они столкнулись возле Британской библиотеки, Ник — по дороге на вокзал Юстон, Том — на Кингз-Кросс. Зашли в кафе при библиотеке, заказали по чашке капуччино и поболтали минут десять. Ник уже и не помнил, о чем, настолько незначительной была сама встреча. Оба старались не касаться серьезных тем, так — поговорили из вежливости, родственники все-таки. Том тогда не мог найти работу после окончания университета, у Ника были свои причины для уныния. Выглядел племянник неплохо — светлая растрепанная шевелюра, бархатные карие глаза, легкая небритость, которая делала твердую линию подбородка еще более мужественной, но о том, что было у него на душе, Ник узнал так же мало, как если бы они, не заметив друг друга, разминулись в толпе.

Когда Том и Эндрю появились в Тренноре, Ник тут же заметил в племяннике перемену, которую, похоже, не углядели остальные. Конечно, Том был более приветлив, чем в тот дождливый день на Юстон-роуд, что неудивительно в компании всех до единого дядей, теть и кузины, не говоря уже об отце, которого давно не видел. Но Ник совершенно точно чувствовал, что юноша изменился, хотя и не сразу определил, в чем именно. Будто взгляд стал более острым, каким-то настороженным. Да и похудел он. Все дело в безработице, решил Ник.

Эндрю казался перевозбужденным, много и громко говорил. Том со своей стороны ловко уходил от прямых ответов на вопросы о жизни в Эдинбурге, а потом и вовсе перевел разговор на деда: дескать, как жалко, что в последние годы они так редко виделись. Он так легко влился в общий настрой, уловив царившую в семье сдержанную печаль, что Ник удивился, когда выяснилось: Том пока ничего не знает о предложении Тантриса.

Открылось это, когда Лора, которая явно заинтересовалась кузеном намного больше, чем во время их последней встречи, спросила:

— А на что ты думаешь потратить деньги?

— У нас пока нет никаких денег, — оборвал ее Эндрю, бросив на Ирен недовольный взгляд.

— Вы вообще-то о чем? — со смесью удивления и раздражения спросил Том, обводя взглядом гостиную.

— Нам сделали заманчивое предложение, точнее, твоему деду, но теперь выходит, что именно нам, — объяснил Эндрю, не уточняя, понятное дело, как отнесся к заманчивому предложению сам дед. — Дело в том, что где-то в Тренноре могли спрятать старинный витраж…

— Витраж? — недоверчиво переспросил Том.

— Да, так нам сказали. Во времена гражданской войны. Некая дама — историк — считает, что в шестнадцатом веке одно из окон церкви Сент-Неот было укрыто от армии Кромвеля, и скорее всего именно в Тренноре. Она работает на человека, который готов хорошо заплатить, чтобы начать поиски в нашем доме.

— А как он будет искать?

— Как захочет, так и будет.

— То есть разберет дом по кусочкам?

— Ну, не совсем… — замялся Эндрю.

— Но почти, — закончил за него Бэзил.

Том иронически присвистнул.

— Могу поспорить, дед страшно взбесился.

— Сначала — да, — нехотя признал Эндрю.

— А что за человек?

— Да какая разница?

— Просто интересно.

— Его фамилия Тантрис, — подала голос Ирен. — Вот в принципе и все, что мы…

— Тантрис?! — вытаращился на тетю Том.

— Да. Как я сказала…

— Нет, серьезно?!

— А что тут такого? — засмеялась Анна. — В конце концов, Палеолог — тоже редкое имя.

— Да… но… — Том будто пытался ухватить какие-то простые слова, которые все ускользали из головы. — Да нет, не могут его звать Тантрисом!

— И все-таки зовут, — ответила Ирен.

— Вы разыграть меня решили, что ли?

— А что тебя удивило, Том? — осведомился Ник. — Чем тебе не нравится фамилия Тантрис?

— Вы что, правда не знаете?

— Очевидно, нет, — сказал Бэзил.

Том переводил взгляд с одного на другого, будто не веря глазам. Потом сказал:

— Я только сбегаю достану кое-что из сумки. Дай мне ключи от машины, пап.

Эндрю озадаченно вытащил из кармана ключи и протянул сыну. Тот выбежал из комнаты, родственники озадаченно переглянулись.

— Свихнулся, — пробормотала Лора.

— Не говори, — поддержала ее Анна. — Что это с ним? — спросила она у Эндрю.

— Понятия не имею, — пожал плечами тот.

— Просто какое-то недоразумение, — предположила Ирен.

— Что для нашей семьи в порядке вещей, — заметил Бэзил.

— Замолчи, — нахмурилась Анна.

— Свихнулся, — повторила Лора.

— Не волнуйтесь, — ободряюще улыбнулся Эндрю. — Сейчас все узнаем.

Через несколько минут Том вернулся, держа в руках книгу в бумажной обложке. Рухнул в кресло и поднял ее перед собой, показывая всем сразу. Издательство «Пингвин», серия «Классика», «Роман о Тристане» Беруля.

— Дед прислал мне это пару недель назад с припиской: «Прочитай непременно». И все. Я решил, что это одна из его шуточек. Только что тут смешного… — Том недоуменно пожал плечами.

— Ты мне об этом не рассказывал, — заметил Эндрю.

— В голову не пришло, тем более это такая мелочь по сравнению с тем, что не рассказал мне ты.

— Я хотя бы собирался.

— И что там важного в книге, Том? — прервал начинающуюся ссору Ник.

— Надеюсь, все в курсе истории несчастных влюбленных — Тристана и Изольды?

— Напомни, — попросила Ирен.

— Легко. Я просмотрел книгу в поезде, главным образом для того, чтобы понять, зачем дед мне ее прислал. Беруль — поэт, живший в двенадцатом веке. Его версия легенды — самая старая из дошедших до нас. Согласно ей, Тристан был племянником Марка, короля Корнуолла…

— Чей двор располагался в Тинтагеле, — перебил Бэзил.

— Да. Думаю, дело именно в этом. Дед любил рассказывать мне легенды, связанные с замком, где он копал в тридцатых.

— И при этом всю жизнь их высмеивал, — вставил Ник.

— Может, уже объяснишь, в чем дело, Том? — вздохнула Ирен.

— Я и пытаюсь. Дело не в самой легенде, я только что понял. Изольда — дочь короля Ирландии. Тристан убил ее дядю в честном поединке, но был ранен. Рана не заживала, и Тристан поплыл куда глаза глядят в лодке без парусов и весел, надеясь, что Бог вынесет лодку туда, где смогут его вылечить. Его прибило к ирландскому берегу, он явился ко двору под видом менестреля, и Изольда вылечила его рану. Исцеленный Тристан вернулся в Корнуолл. Они с Изольдой полюбили друг друга позже, когда Изольда под охраной Тристана отправилась в путешествие, чтобы стать женой короля Марка. Мать дала ей любовное зелье, чтобы она выпила его вместе с Марком в день свадьбы. Но Изольда приняла напиток за вино и разделила его с Тристаном. Тут и развертывается основная история несчастной любви. Но еще раньше, когда Тристан впервые встречает Изольду, он использует вымышленное имя, чтобы в нем не опознали убийцу ее дяди. Выдуманное имя — анаграмма настоящего. Он называет себя…

— Тантрис, — мягко закончил Бэзил.

— Что?! — Ирен метнула взгляд в сторону брата.

— Тантрис, — повторил тот. — Ну разумеется. Два слога просто переставлены местами. Я обязан был догадаться.

— Вот именно, — кивнул Том. — Тристан назвался Тантрисом, когда захотел скрыть свое истинное имя.

— Погодите, погодите, — заволновался Эндрю. — Вы что же, хотите сказать…

— Что никакого Тантриса нет.

Последние слова произнес Ник, на ходу осознавая, что догадался об этом уже давно и рассказ Тома лишь заставил его признать очевидное.

— И никогда не было.

Анна в величайшем недоумении смотрела на брата:

— Кто-нибудь объяснит мне, о чем мы тут говорим?

— Нет никакого Тантриса, — снова повторил Ник. — Вот и все.

— А нет Тантриса, — подхватил Бэзил, — нет и…

— …денег, — глухо, закрыв руками лицо, закончил Эндрю.

 

Глава одиннадцатая

Утром, около десяти, за два часа до начала похорон, подобающе скорбные, одетые в черное Палеологи собрались в Плимуте, в конторе своего адвоката. Морис Бэскомб также оделся в черное и состроил хмурую гримасу — пытался изобразить скорбь. Он сложил вместе кончики жирных, похожих на сосиски пальцев и навис над столом.

— Скажу честно, в моей карьере никогда ничего подобного не было, — медленно, взвешивая каждое слово, начал он. — Вчера вечером, когда вы мне позвонили…

— Простите, что побеспокоили вас в нерабочее время, мистер Бэскомб, — извинилась Ирен.

— Ничего страшного, миссис Винер. Случай, прямо скажем, был необычный. Строго говоря, он и сейчас необычный. По вашей просьбе я связался с адвокатом мистера Тан… — он осекся, поджал губы и поправился. — Я связался с адвокатом, с которым беседовал раньше, представляя ваши интересы, — с мисс Палмер из лондонской конторы «Хопкинс и Бродхерст». Конечно, многого она мне сообщить не смогла, сами понимаете — конфиденциальность.

— Да уж понимаем, — буркнул Эндрю.

— Подобные правила приняты в интересах клиентов, мистер Палеолог, а не адвокатов.

— Мы понимаем, — кивнула Ирен. — А что мисс Палмер все-таки смогла вам сообщить?

— Судя по всему, она ни разу не видела мистера Тантриса, что, учитывая обстоятельства, неудивительно. Мисс Палмер имела дело лишь с помощницей своего клиента — мисс Элсмор. Я повторил ей ваше описание мисс Хартли, и, хотя впрямую она не призналась, у меня сложилось впечатление, что мисс Элсмор под него подходит. Кроме того, сегодня утром я позвонил в отдел кадров Бристольского университета. У Них действительно работает Элспет Хартли, но сейчас она в академическом отпуске… в Бостоне.

— В Бостоне линкольнширском, — уточнил Бэзил, — или массачусетсском?

— Во втором, мистер Палеолог.

— Неужели она нас надула? — сказала Анна, которая со вчерашнего вечера не могла поверить в происходящее.

— Мисс Хартли явно сыграла с вами втемную, — подтвердил Бэскомб. — А также со мной. И возможно, со своим работодателем.

— А как насчет денег? — осведомился Эндрю таким мрачным тоном, что было ясно — ответ ему известен. — Насчет полумиллиона фунтов, которые должны лежать у «Хопкинса и Бродхерста»?

— Их забрали из банка. В пятницу вечером, — мрачно ответил Бэскомб. — Мисс Палмер как раз собиралась позвонить мне, чтобы сообщить об этом, когда я позвонил ей сам.

— А как их забрали? — спросила Ирен.

— По-видимому, выписали чек.

— На чье имя?

— На имя мисс Элсмор или кого-то еще, кого она выбрала в качестве получателя. Мисс Палмер не вправе делиться со мной такой информацией.

— Но ведь это единственная возможность вычислить мерзавцев, затеявших аферу! — Эндрю обвел глазами братьев и сестер, ища поддержки. — Она просто обязана все рассказать!

— Никакой аферы не было, — спокойно возразил Бэскомб. — Скорее всего просто злая шутка.

— Шутка?!

— Я тоже не пойму, что в ней смешного, мистер Палеолог.

— Но вы ничего и не теряете, мистер Бэскомб. У вас нет фермы, на которой долги растут быстрее, чем чертополох под забором, и от которой вы не знаете, как избавиться. Господи, я только понадеялся, что… — Эндрю, не договорив, отвернулся к окну. Потом медленно перевел глаза на Ника. Только они знали, как далеко пришлось зайти, чтобы обещание Тантриса стало явью. А теперь оказывается, что никакого обещания и не было. Шутка. Жестокая, несмешная шутка. Во всяком случае, никому из тех, кто собрался в конторе Бэскомба, смешно не было.

— Вы упоминали, миссис Винер, — снова заговорил Бэскомб, — что у вас есть какие-то зацепки, которые помогут нам в розыске мисс Хартли.

Ирен посмотрела на Ника.

— Элспет рассказывала о подруге, которая работает в музее, — объяснил он. — Хотя, боюсь, это очередная хитрость. Запомнила одно из имен в списке служителей и ввернула в разговоре со мной для… ну…

— Правдоподобия, — помог брату Бэзил.

— Точно. Мобильный мисс Хартли выключен еще с выходных. Номер недоступен. Делайте выводы.

— Грустно. Но выводы, по-видимому, делать придется вам, — подытожил Бэскомб. — Тут я бессилен.

— Похоже, остается одно — оплакать потерю, — пробормотал Эндрю.

* * *

Эндрю имел в виду вовсе не смерть отца. Загадочный Тантрис выставил их такими дураками, что Палеологи даже забыли, что надо испытывать или хотя бы демонстрировать скорбь. Они вывалились из офиса Бэскомба в мерзкое, пасмурное утро — ему не хватало сил даже для того, чтобы быть по-настоящему холодным, — кипя от унижения и гнева. И от чувства потери, о котором не могла не догадываться Элспет Хартли.

— Вот зараза, — в бессильной злобе шипела Анна. — Кто же она такая? И зачем ей все это?

— Просто какая-то грязная игра, — ответила Ирен, которая даже сейчас старалась держать себя в руках. — Только непонятно — что она выиграла?

— Думаю, отец мог бы тебе ответить, — сказал Бэзил.

— В каком смысле?

— Он сразу разгадал псевдоним. Иначе и быть не могло. Потому и послал Тому книжку.

— А почему он послал ее Тому? Почему не показал нам?

— На твой вопрос тоже мог ответить только он. Теперь уже, к сожалению, не спросишь.

— Не могу я участвовать в этом представлении! — взорвался Эндрю. — Идите без меня.

— Мы пойдем все вместе, Эндрю, — твердо сказала Ирен. — Пора вернуться в Треннор и дождаться остальных. Надеюсь, Том и Лора не заблудятся. Неудобно было бы опоздать.

Ирен явно хотелось, чтобы хоть похороны прошли прилично.

— Еще не хватало, чтобы Норма и Арчи заметили, что у нас что-то не так.

Норма, сестра покойной матери, и ее муж Арчи, бывший торговец газонокосилками, клятвенно обещали приехать, хотя Ирен неоднократно намекала, что в их возрасте вполне извинительно не явиться на похороны, если им трудно ездить на большие расстояния.

— Я предупрежу Лору, чтобы молчала. На Тома можно положиться?

— Разумеется, — раздраженно ответил Эндрю.

— Что ж, прекрасно. Тогда пора двигаться. А все остальное, — она кинула взгляд на окна конторы Бэскомба, — подождет.

Кое-что, однако, ждать не могло. Ник решил немедля проверить, было ли упоминание Тильды Хьюит очередным враньем. Эндрю, Лора и Том сели в машину к Ирен, а Нику достались Бэзил и Анна. Он высадил сестру у музея, а сам ездил взад-вперед по окрестным улицам, пока не решил, что ей пора уже выйти.

Анна действительно уже ждала его около музея и именно с тем результатом, которого боялся Ник.

— Мадам Тильда снизошла до разговора со мной и совершенно четко заявила, что никогда не слышала ни о какой Элспет Хартли.

— Интересно, какая мисс Хартли говорила с нами? — задумчиво сказал Бэзил. — Та, что сейчас в Бостоне, или совсем другая?

— Другая, — буркнул Ник. — Верней, она вообще не Хартли.

— Выходит, наша леди испарилась.

— Выходит.

— И ради чего все было затеяно?

— Сам думаю.

Ник понимал, что в произошедшем должна найтись какая-то логика. Возможно, никакого витража Суда никогда и не было. А вот зарытый в погребе покойник был. Он и теперь есть, только уже не зарытый. Вдруг их с Эндрю просто-напросто обдурили — заставили сделать грязную работу за кого-то другого? Нет, не похоже. Никто не мог предсказать смерть Майкла Палеолога и все те события, что последовали за ней. Или мог?

* * *

Машина повернула с шоссе А38.

— Вы не знаете точно, кто будет на похоронах? — спросила Анна, впервые за день вспомнив, что ожидает их впереди.

— Ты имеешь в виду — кроме соседей? — уточнил Ник.

— Я имею в виду тех, кого потом придется развлекать и угощать сосисками на шпажках и бутербродами с лососем.

— А! Ну, во-первых, Арчи и Норма. Во-вторых, наверное, придется пригласить Уэллеров.

Уэллеры жили по соседству с Палеологами, и отношения у них сложились самые теплые.

— Из оксфордских знакомых приезжает только Фарнсуорт.

— О Боже, — простонала Анна. — Этот старый распутник только и делает, что щиплет меня за задницу.

— Так ведь есть за что ущипнуть, — объяснил Бэзил.

— Заткнись!

— Фарнсуорт — один из ближайших папиных коллег, — заметил Ник. — Неудивительно, что ему хочется проводить его в последний путь.

— Возможно, — процедила Анна. — Но как только его увижу — встану спиной к стенке.

— Не переживай, я постараюсь держать его подальше, — пообещал Ник.

Внезапно ему пришло в голову, что из беседы с Фарнсуортом можно почерпнуть что-нибудь интересное. Ник уже давно понял, что они знали об отце куда меньше, чем следовало, а Джулиан Фарнсуорт слыл известным болтуном, собиравшим смешные случаи из жизни коллег. Вдруг он расскажет что-то, что пригодится Палеологам в поисках Элспет Хартли?

Как только Ник присоединился к похоронной процессии, его, как ни странно, оставили все тревоги. Он так устал от последних событий и своей в них роли, что предстоящая церемония показалась отдыхом, возможностью окунуться в простые и трогательные детские воспоминания, вспомнить время, когда жизнь была легкой и радостной. Жаль, недолго. Он был слишком развитым ребенком, чтоб не понять это уже тогда. И все равно — в раннем детстве все было чудесно. И отец при всех его недостатках был частью этого чуда.

Пропели гимны, прочли молитвы. Священник сказал несколько прочувствованных слов, упомянув о высоком происхождении Майкла Палеолога. Затем все проследовали на кладбище, и гроб опустили в могилу, священник произнес прощальную речь под крики грачей и завывание ветра. Анна всхлипывала, Лора рыдала, даже тетя Норма вытирала глаза. Ирен лишь стискивала руки и судорожно вздыхала.

Эндрю перехватил взгляд Ника и некоторое время пристально смотрел на него, пока не пришла его очередь подойти к яме и бросить горсть земли на крышку гроба. Оба не могли не думать о другом захоронении, тайну которого отец унес с собой в могилу. Тот второй покойник не удостоился ни гроба, ни медной таблички с именем, хотя где-то наверняка живут родные, которые были бы рады проводить его или ее в последний путь.

Собравшиеся медленно двинулись обратно, к воротам кладбища. Когда тетя Норма набросилась на родственников с поцелуями, Ник тихонько отошел в сторону. Рядом с женой переминался с ноги на ногу Арчи. Неподалеку неприкаянно бродили Уэллеры. А Джулиан Фарнсуорт мрачно шагал в самом хвосте процессии.

Ник быстро подсчитал, что Фарнсуорту сейчас должно быть чуть за семьдесят, хотя выглядел он моложе благодаря неестественно черным волосам и прямой осанке. Загнутый уголок рта и блестящие серо-голубые глаза создавали впечатление, будто он всегда немного улыбается. С годами Фарнсуорт не потолстел и не ссутулился. Одевался шикарнее, чем многие ученые, и ездил на забавном старом «ситроене», который сейчас стоял припаркованным у дороги. В отличие от всех остальных знакомых Нику археологов он всегда блистал тщательным маникюром — потому что, по словам Майкла Палеолога, ни разу в жизни не ездил на раскопки. Его даже прозвали Коммодором в честь старой байки о том, что флотские офицеры, дослужившиеся до этого звания, никогда не выходят в море.

И все-таки Фарнсуорт проехал две сотни миль, чтобы проводить в последний путь старого друга, а это что-то да значит.

— Доктор Фарнсуорт, — неуверенно окликнул Ник.

— Здравствуйте, Николас. — Они обменялись рукопожатием. — Рад видеть вас, хотя повод для встречи отнюдь не веселый.

— Похоже, вы меня хорошо помните.

— Только благодаря кроссвордам из «Дэйли экспресс».

— Простите?

— Тренирует память. Очень полезно.

— Ясно.

— На редкость трогательная церемония.

— Спасибо. Рад, что вы смогли приехать.

— Пенсия не прибавляет денег, зато прибавляет свободного времени. Тем более что я просто не мог не приехать.

— Почему? — Нику показалось, что он уловил в голосе Фарнсуорта некое напряжение.

— Дело в том, что недавно я разговаривал с Майклом…

— Недавно?

— Ну да. Он ведь умер в воскресенье, двадцать первого?

— Совершенно верно. Вчера была неделя.

— Значит, буквально за несколько дней до его смерти.

— Правда? — Ник постарался скрыть звенящее в голосе любопытство. — И о чем же вы говорили, если не секрет?

— Конечно, не секрет. О…

— Прошу прощения, — послышался рядом чей-то голос. — Мистер Палеолог?

Ник обернулся и встретил бегающий взгляд пожилого человека в поношенном пальто, черном костюме без галстука, в застегнутой под горло белой рубашке. Невысокий и тщедушный, он сжимал в одной руке коричневую кепку, а в другой — смятое расписание церемонии. Светлые волосы подстрижены так коротко, что кажутся бликами солнца на голове. Узкое лицо нахмурено, прищуренные глаза мрачно поблескивают из-под тяжелых век.

— Я раньше не хотел подходить, вы тут с родственниками говорили, и всякое такое. В церкви вы меня, наверно, не заметили — я у самой стенки стоял. Просто хотел представиться до того, как уехать. Фредерик Дэйви меня зовут.

Ник попытался замаскировать тревогу улыбкой и пожал Дэйви руку.

— Николас Палеолог, очень приятно. А это доктор Джулиан Фарнсуорт, давний коллега отца. Вы живете где-то здесь, мистер Дэйви?

— Да нет. В Тинтагеле. Я бы и не узнал о похоронах, кабы не некролог в газете.

— Вы приехали на машине? — спросил Ник отчасти потому, что не видел среди припаркованных автомобилей ни одного, который подошел бы Дэйви, а отчасти потому, что боялся отходить от общих тем.

— Нет у меня машины. Не могу себе позволить.

— Тогда как же вы добрались, мистер Дэйви? — вступил в разговор Фарнсуорт.

— От Плимута доехал автобусом до Пэйнтерс-Кросс, а оттуда — на своих двоих.

— Вы шагали пешком аж от Пэйнтерс-Кросс? — изумился Ник.

— А что делать? Не мог же я вообще не явиться. Должен был.

— А как вы познакомились с Майклом? — поинтересовался Фарнсуорт.

— С… кем?

— С моим отцом, мистер Дэйви, — пояснил Ник.

— Ну да, конечно. Я всегда знал его как мистера Палеолога. Молодого мистера Палеолога — это когда мы первый раз встретились. Он помогал своему отцу на раскопках, там, в замке.

— На раскопках? — как истинный археолог, насторожился Фарнсуорт.

— Под началом доктора Рэдфорда.

— Вы имеете в виду в Тинтагеле, в тридцатых годах?

— Они самые.

— Надо же, как интересно! А вы кем там работали, мистер Дэйви?

— А я как раз и копал. Я и еще несколько ребят. Работа простая, особых навыков не требует.

— Невероятно! — По лицу Фарнсуорта было понятно, что он не лукавит.

— Думаю, нам пора возвращаться домой, — сказала подошедшая Ирен. — Надеюсь, вы присоединитесь к нам, доктор Фарнсуорт?

— Почту за честь.

— А вы…

— Это мистер Дэйви, Ирен. — Ник со значением посмотрел на сестру. — Из Тинтагеля.

— А когда у вас обратный автобус, мистер Дэйви? — осведомился Фарнсуорт.

— В четверть пятого. Он только раз в день ходит.

— Действительно неудобно. Хотите, я вас подвезу? Конечно, если вы не спешите.

Вот так благодаря любезности Джулиана Фарнсуорта Фред Дэйви присоединился к группе избранных гостей, приглашенных в Треннор. Всего собралось пятнадцать человек, несколько больше, чем рассчитывала Пру, но, поскольку готовила она всегда с запасом, все остались довольны, в том числе и Дэйви, с восторгом отдавший дань мясным рулетам.

Только у Палеологов не было аппетита. Когда Ирен и Ник шепнули остальным, кто оказался у них за столом, в доме воцарилась непонятная гостям тревога. Ведь не кто иной, как Дэйви, засвидетельствовал сожженное в камине завещание. Трудно было поверить, что он проделал такой долгий путь из Тинтагеля лишь потому, что когда-то, шестьдесят лет назад, работал со старшим Палеологом на раскопках. План действий составили шепотом, в кухне. Ирен должна была взять на себя Бэскомба и держать его подальше от Дэйви; Анна — приглядеть за Томом и Лорой, Бэзил — втянуть Норму и Арчи в беседу с Уэллерами; Эндрю — обсудить с Дэйви корнуоллские мифы и легенды. Нику оставалось расспросить Фарнсуорта о его недавних разговорах с Майклом — все единогласно решили, что с этим он справится лучше всех.

Ник начал с того, что ловко заманил Фарнсуорта в кабинет — якобы продемонстрировать библиотеку отца. Едва тот начал рассматривать корешки книг, Ник напомнил, о чем они говорили на кладбище, до прихода Дэйви.

— Ах да. Кстати, я думал, что тут будет Дэвид Андерсон.

— Почему?

— Майкл в разговоре упомянул, что связался и с ним тоже. Андерсон сделал неплохую карьеру, учитывая, что умом отнюдь не блещет. Для Майкла он был готов на что угодно.

— Например, порыться в архиве Эксетерской кафедральной библиотеки?

— А, значит, вы в курсе?

— Немного. Я говорил с Андерсоном на прошлой неделе. Он хотел приехать и сегодня, но школьное расписание не позволило.

— Жаль. Так что понадобилось Майклу в Эксетере?

— Сведения о человеке, который жил когда-то в Тренноре. Некий Мэндрелл.

— Неужели? — без особого интереса отозвался Фарнсуорт.

— Отец… не говорил вам о нем?

— Ни слова. И неудивительно — я ведь не историк. Майкл меня даже археологом не считал. Больше, видите ли, нужно руки пачкать.

— Тогда о чем же он вас просил?

— Найти одного старого знакомого. Вот это я действительно умею. Но Майклу — увы — не помог.

— А какого знакомого?

— Дигби Брэйборна. Слышали о таком?

— Вроде бы нет.

— Да и не должны были. Он ровесник Майкла. Тоже археолог. Вместе учились в Брейзноз-колледже, в Оксфорде. Забавный был парень. Приятно его вспоминать. Исчез он из Оксфорда внезапно, и поговаривали о каком-то темном дельце.

— Каком дельце?

— В тюрьму попал. Вроде бы за мошенничество. Подтверждал подлинность подделок, которые затем продавали на аукционах. Нанес ущерб репутации университета. За такое места на парковке лишают немедля. Брэйборна бы выставили, даже если бы суд его оправдал.

— И когда это случилось?

— Лет сорок назад, если не больше. Дайте-ка подумать… Да. Осенний триместр, пятьдесят седьмой год.

— И что, его действительно посадили?

— К сожалению, да. Я пару раз навещал Дигби в Редингской тюрьме, что было очень благородно с моей стороны. Но потом он попросил меня больше не приходить. Я послушался. С тех пор я его не видел. В Оксфорде он больше не появлялся — ни в университете, ни в городе.

— Что же с ним случилось?

— Не имею ни малейшего понятия. Так и сказал Майклу, хотя и согласился порасспрашивать. И все равно ничего не узнал. Брэйборн исчез с концами.

— А зачем он отцу понадобился — через столько-то лет?

— Наверное, вспомнил старую армейскую дружбу. Они вместе воевали.

— Правда? — удивился Ник, потому что на его памяти отец никогда не ностальгировал по старой полковой дружбе. Он вообще про войну почти не рассказывал. Отслужил, как мог, за короля и отечество, особо не рисковал — вот, собственно, все, что он говорил. Почти всю войну провел на Кипре, вдали от серьезной опасности. — На Кипре, наверное?

— Скорее всего. Помню, как они обсуждали службу. А вот на Кипре или нет — не знаю.

— Во всяком случае, отец говорил, что там.

— Вам лучше знать. Хотя подозреваю, что они могли побывать… и в других местах.

— Могли, разумеется.

— Кто теперь скажет?

— Разве что Дигби Брэйборн.

— Разве что. Но где его искать? — усмехнулся Фарнсуорт. — Похоже на него, кстати. Вечно исчезал, как только оказывался нужен.

Вечер закончился без происшествий. Арчи, как обычно, напился. Анна удачно избежала приставаний Фарнсуорта. Миссис Уэллер обнаружила, что Лора учится в школе, которую когда-то окончила она сама, и в отличие от Лоры обрадовалась. А Фреду Дэйви так и не позволили завести разговор о завещании в присутствии Бэскомба. Хотя неизвестно, о чем он заговорит с Фарнсуортом по дороге в Тинтагель.

Даже когда безутешные близкие проводили гостей и остались одни, они не сразу смогли обсудить свои проблемы. Пришлось всем вместе убирать со стола и загружать посуду в машину, чтобы пораньше выставить Пру домой. Кроме того, Том и Лора по-прежнему ничего не знали — и не должны были узнать — о втором завещании деда. У Ника с Эндрю был свой секрет, рядом с которым сожженное завещание казалось детской шуткой. И о нем тоже нельзя говорить. Может быть, им вообще не представится возможность обсудить свою тайну до отъезда Ника.

— С деньгами всегда так — были да сплыли, — легкомысленно сказал Том после нескольких бокалов вина, за которыми последовала бутылка пива «Гролш».

— Эта Хартли, она нас надула? — спросила Лора.

— Видимо, да, — ответила Ирен.

— И что мы будем делать?

— Ничего. А что тут можно сделать?

— Разыскать ее, — предложил Том.

— Для чего? Она всего-навсего морочила нам голову, это не преступление.

— И все равно, — сказал Ник. — Завтра по дороге домой я остановлюсь в Бристоле и попробую разузнать, правда ли, что настоящая Элспет Хартли сейчас в Бостоне.

— Ты что, завтра уезжаешь? — встревожился Эндрю.

— В среду меня ждут на работе.

— Жизнь продолжается, — покачала головой Анна. — И работа тоже. И конца ей не видно, особенно теперь, когда Тантрис испарился, как дым.

— Мы все равно можем продать Треннор, — напомнила Ирен.

— Да, но не так быстро. И не так выгодно.

— Зачем же Хартли водила нас за нос? — задумался Том. — Вы правы: никакой выгоды она не получила. И к чему было затевать всю историю?

— Никто не знает, — ответила ему Ирен.

— Но ведь какое-то объяснение существует!

— Вероятно.

— Не вероятно, а точно. Дед сразу просек насчет Тристана и Изольды. Он знал, что Тантрис — выдумка.

— Положим, да.

— Тогда почему не всполошился, не предупредил остальных?

— Предупредил, — подал голос Бэзил. — Тебя.

— Меня — да, только где тут смысл? Надо было трубить общий сбор, оповещать вас. Почему он вам-то ничего не сказал?

Хороший вопрос. Жаль, что ответа никто не знает. Во всяком случае, подходящего ответа, потому что леденящие догадки, который родились в душе Ника, ответом считать не хотелось. Отец раскусил Элспет с самого начала, это понятно. Но рассказать об этом во всеуслышание не смог из-за того, что лежало под полом, в погребе. Потому и послал подсказку Тому, зная, что внук вряд ли явится в родные места в ближайшее время, разве что на похороны кого-то из близких — деда, например. Майкл Палеолог и впрямь хотел, чтобы дети узнали правду, но только после того, как сам он не сможет больше бороться в одиночку. Выходит, предвидел свою смерть. А смерть, которую предвидят, вряд ли можно назвать случайной.

Ирен и Лора уехали на закате. Ирен, как обычно, спешила открыть «Старый паром» — теперь, когда гусыня, обещавшая было снести золотое яйцо, улетела, приходилось думать о работе. Видно было, что сестре хочется поговорить более откровенно, чем днем, но она держала себя в руках.

В отличие от Анны, которая кипела и фыркала без слов, но достаточно красноречиво. Когда Том объявил, что выйдет на воздух покурить, никто к нему не присоединился, тем более что Эндрю буркнул что-то про отсутствие табака в сигаретах сына. Все только обрадовались возможности наконец-то поговорить.

— Эндрю, Дэйви спрашивал тебя о кузене Димитрии?

— Нет. Хотя меня это скорее насторожило. Он ведь должен о нем знать.

— Не обязательно, — сказал Бэзил.

— А я говорю, знает, — настаивал Эндрю. — Интересовался у меня, вся ли семья собралась. Зачем, спрашивается?

— А если просто так, без всякой задней мысли?

— Вот именно — задней. Заднее не бывает.

— Он все равно ничего не докажет, — упрямо сказала Анна.

— Надеюсь, ты права. Потому что если у Дэйви осталась копия завещания, даже та малость, которую мы можем получить, выскользнет у нас из рук.

— Не назвал бы это малостью, — заметил Ник.

— Тебе легко говорить.

— Не так уж легко, если вспомнить, что я рискую головой не меньше тебя.

Братья уставились друг на друга. Ник винил Эндрю в том, что тот не позволил ему сразу же, как только обнаружилось тело, вызвать полицию. Тогда бы сейчас не пришлось гадать, насколько серьезно они завязли. Он не мог высказать опасения вслух и лишь сверлил Эндрю недобрым взглядом.

— Мы все рискуем одинаково, — попыталась успокоить Ника Анна, не имея никакого понятия об истинном значении его слов. — Ну что вы петушитесь, словно мальчишки.

— Ты говоришь как Ирен, — поддел Бэзил.

— Да заткнись ты! Дело-то серьезное. Ник, а по разговорам Фарнсуорта непохоже, что он знает о нашем венецианском кузене?

— Нет, — кратко ответил Ник.

— Ну и хорошо. И не стоит бояться, что у Дэйви сохранилась копия, этак можно до паранойи дойти. Я, например, считаю, что мы уничтожили единственный экземпляр.

— Откуда такая уверенность? — мрачно поинтересовался Эндрю.

— Оттуда, что надо же на что-то надеяться. Я психую не меньше, чем ты, но…

— Сомневаюсь.

— Ладно, ты больше, если хочешь. Мне все равно. Я бы очень хотела добраться до этой стервы, Хартли, но вряд ли смогу. Понятия не имею, зачем она сыграла с нами такую злую шутку, но единственная возможность…

— У нее наверняка была причина, — перебил сестру Бэзил.

— Правда? — обернулась к нему Анна. — И какая же?

— Не знаю.

— Вот именно. Не знаешь. И я не знаю. Никто из нас не знает. И сомневаюсь, что Элспет Хартли собирается нас просветить. Поэтому предлагаю сконцентрироваться на том, что мы можем сделать.

— А! Философия последнего шанса!

— Благодаря тому, что мы сунули в камин кусок бумаги, у нас не отняли дом. Вот единственное, что сейчас имеет значение. Все остальное — пустой лотерейный билет. Выбросить и забыть. Я, конечно, поговорю с Ирен, когда Лора уедет, но уверена: будь она здесь, она бы меня поддержала. Надо жить так, будто мы никогда не слыхали об Элспет Хартли.

— А о кузене Димитрии? — спросил Эндрю.

— И о нем тоже. Особенно о нем. Пора подвести черту, мальчики, и забыть весь этот кошмар. — Анна сделала солидный глоток джина с тоником. — И жить дальше.

Именно этим и собирался заняться Ник. Хотелось верить, что привычная жизнь вытеснит из памяти все потрясения прошедшей недели. Проводив братьев и сестер, он вошел в кабинет и засмотрелся на фото: отец, дед и Рэдфорд в Тинтагеле, в 1935 году. Майклу в тот год исполнилось девятнадцать, хотя выглядел он старше — серьезный, в солидном твидовом костюме. На заднем плане маячили расплывчатые фигуры, которых Ник раньше не замечал: двое рабочих оперлись на лопаты и тоже смотрят в фотоаппарат, по пояс высовываясь из вырытой ими ямы. А вдруг один из них — Фред Дэйви? Ник долго всматривался в снимок, но так ничего и не разглядел. Да это и не имело значения. Значение имело то, что Дэйви мог быть одним из них.

Мысли о находке из погреба мучили Ника, не давая ему спать. Во сне он снова поднимал тяжелую плиту, и луч света падал на пустые глазницы черепа. Он вскакивал на кровати не раз и не два — три раза за эту тяжелую, маятную ночь.

Задолго до рассвета Ник поднялся и собрал вещи. Ему хотелось поскорее в путь — наконец-то оказаться одному и подальше отсюда. Он даже решил не дожидаться Пру, как обещал, а оставить ей записку. Наспех позавтракал и, как только забрезжил холодный, пасмурный день, вышел к машине — проверить колеса и залить бачок омывателя стекол.

Манометр лежал в бардачке. Ник открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья и тут же заметил на водительском какой-то предмет, которого раньше определенно не видел. Большой коричневый конверт, незапечатанный, внутри что-то объемное. На конверте большими буквами надпись: «Констеблю Уайсу, Кроунвилл, полицейский участок, Плимут».

Ник уставился на конверт, гадая, что в нем и как он сюда попал. Окна были целы, машина заперта. Может быть, кто-то брал ключи? С тех пор как вчера утром он вернулся в Треннор из Плимута, они лежали в кармане куртки, которая висела в прихожей. Вчера кто угодно мог вытащить их, выскользнуть во двор, а потом подкинуть обратно. Нетрудно. И не дольше, к примеру, чем сходить в туалет. Но кому это могло понадобиться? Кому — и зачем?

Ник взял конверт и вытряс содержимое на сиденье. Видеокассета. Кто бы ни положил ее сюда, он хотел, чтобы Ник просмотрел запись раньше, чем это сделает полиция.

Через минуту Ник уже сидел в гостиной, глядя на экран телевизора.

Запись сделали ночью, с помощью инфракрасной камеры. Ник узнал зернистую, белесую картинку, какие время от времени показывают в новостях про войну. Но тут войны не было. Был Бодмин-Мур. Камера скользнула по телевышке на Кэрадон-Хилл, по дальним холмам — будто ориентируя зрителя на местности. Затем перескочила ближе — к густым зарослям кустарника, оплетенным колючей проволокой. Ник давно понял, где это. И что будет дальше.

Машина — судя по силуэту, «лендровер» — остановилась на обочине дороги. Погасила фары. Через несколько минут оттуда выбрались два человека. Огляделись. Оба не слишком узнаваемы, и все же, на взгляд Ника, определить, кто есть кто, труда не составит. Открыли багажник, вытащили оттуда сверток длиной около шести футов и потащили вверх по склону. Приподняли изгородь, и первый пролез под ней, волоча сверток за собой. Второй включил фонарь — всплеск ядовито-белого света на пленке. Сверток исчез из виду. Фонарь погас. Первый выполз обратно, и оба сбежали с холма.

Как только люди сели в «лендровер», камера задвигалась, подпрыгивая, будто ее владелец тоже бежал вниз по склону. Автомобиль начал разворачиваться, но до того, как он закончил маневр, камера сфокусировалась на номерном знаке. И прежде чем машина взвыла и рванулась прочь, унося водителя и пассажира, уверенных, что они не оставили после себя никаких следов, на экране четко появился ее номер.

 

Глава двенадцатая

— Ферма Каруэзер.

— Эндрю, это я.

— Ник? Что так рано?

— Да так… Слушай, а когда Том уезжает?

— Поезд в одиннадцать. А что?

— Можно заехать к тебе, после того как ты его проводишь?

— Да, наверное. Только у меня дела. Ферма, знаешь ли, работа.

— Это серьезно. Очень серьезно.

— Я думал, ты тоже сегодня домой.

— Мне надо кое-что тебе показать. Важное.

— Что?

— Не по телефону. У тебя есть видеомагнитофон?

— Да, а зачем?

— Затем, что я заеду к тебе около двенадцати. Тому ничего не говори.

У Ника хватило времени обдумать ситуацию. Он прокрутил кассету несколько раз, пока каждый серовато-белесый кадр не впечатался в сознание, казалось, навечно. Попытался вычислить возможные мотивы незнакомца, который снял их с Эндрю в ту страшную ночь, и прикинуть возможные последствия.

Выехал незадолго до того, как должна была прийти Пру, и поехал к Эндрю, делая изрядный крюк через Лонкестон, чтобы не появиться в Каруэзере раньше, чем уйдет Том. Вскоре после полудня Ник въехал во двор фермы. Эндрю был не в духе. Звонок Ника испугал его, и он устал прятать тревогу в присутствии Тома. Но все это, разумеется, не шло ни в какое сравнение с ужасом от просмотра записи.

— Боже мой… — пробормотал Эндрю, досмотрев видео. — Боже мой…

— Включить еще раз?

— Что?

— Еще. Раз. Включить?

— Нет. — Эндрю потер глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Я больше не желаю смотреть эту кассету. Никогда.

— Но она существует, хотим мы того или нет. Наивно думать, что нам подкинули единственную копию.

— Покажи конверт.

— Держи.

Эндрю уставился на адрес и имя получателя.

— И что это значит?

— Я так и не понял. Кто бы ни сунул кассету ко мне в машину — нам явно хотели что-то сообщить. Намекнуть. Они собираются передать запись в полицию? Или могут передать? Или уже передали?

— А полиция поймет, что там происходило?

— По одной только записи — вряд ли. Мы могли ездить черт знает куда, чтобы выбросить старый ковер. Однако если к кассете прилагается записка, в которой сказано, что в свертке вовсе не ковер, тогда… — Ник пожал плечами. — Скорее всего им придется начать расследование.

— Они определят, где находится шахта, по расположению вышки на Кэрадон-Хилл.

— Да.

— А потом найдут тело.

— Да.

— А потом явятся за мной. Номер виден совершенно отчетливо.

— Да.

— Черт.

Эндрю уронил конверт, поднялся и подошел к окну. Посмотрел на умытый дождем двор. И вдруг резко метнулся обратно — к телевизору. Нажал кнопку и выдернул выехавшую из магнитофона кассету.

— Кто, ну кто это сделал?

— Думаю, кассету подбросили после похорон. Ключи были в куртке, куртка — в прихожей.

— Это сужает круг подозреваемых.

— До двух, по моим подсчетам. Семью, Бэскомба, Пру и Уэллеров я не беру. Остаются…

— Фарнсуорт и Дэйви.

— Точно.

— Или тот, или другой.

— Или оба. Не забудь, они ушли вместе.

— Нет, не могли они это снять. — Эндрю хлопнул кассетой о ладонь. — Ни один из них с такой съемкой не справился бы. Там и бегать надо было, и с камерой уметь обращаться.

— Согласен.

— Тогда — Элспет Хартли.

— Вполне вероятно.

— Она с самого начала знала, что в доме замурован скелет. Вот в чем дело! Она проследила за нами до самого Миньонса и посмотрела, как мы подрезали изгородь. Потому и знала, где нас подкараулить ночью. И мы не подвели.

— Похоже, мисс Хартли постоянно опережала нас ровно на шаг.

— И до сих пор опережает. Что, по ее мнению, мы должны сделать с этим видео?

— Не знаю. Может, она хочет, чтобы мы сами сдались полиции? До того, как там получат такую же запись?

— И для чего ей это?

— Тоже не знаю. Мы ведь…

— Ну?

— С самого начала не понимали, что и зачем она делает. Мы о ней вообще ничего не знаем.

— Кроме ее сообщников. — Эндрю посмотрел на зажатую в руке кассету. — Надо же — сидела в засаде, ждала, в какую сторону мы дернемся, еще небось и смеялась над нами!

— Не уверен, что…

Раздался треск — Эндрю поддел пальцем пластиковую крышку, подцепил пленку и вытянул длинную петлю. Оторвал ее, потом еще и еще, пленка запутывалась, заплеталась в узлы, Эндрю шумно дышал, пока наконец не вырвал все до конца. Швырнул пустую кассету на пол и зашагал на кухню, волоча моток за собой.

— Что ты делаешь?!

Ник рванулся следом и увидел, что брат стоит у плиты и кидает пленку в огонь. С грохотом задвинув заслонку, Эндрю медленно обернулся.

— Ты хочешь сказать мне, что сжигать запись бессмысленно?

— Мы должны готовиться…

— Сам знаю! — Эндрю схватил куртку и шагнул к входной двери. — Мы должны готовиться к худшему.

— Куда ты?

Эндрю молча хлопнул дверью. Ник дернулся было за ним, но остановился. Какой смысл? Что сейчас ни скажи, брат слушать не станет.

— Место! — громко рявкнул Эндрю на собаку, вслед за этим послышался рев двигателя. Мимо окна промчался автомобиль. Эндрю уехал.

Через несколько минут Ник тоже сел за руль и поехал в Треннор, на этот раз кратчайшей дорогой. Он понятия не имел, что теперь делать. Пойти в полицию и признаться? Или все-таки поехать в Милтон-Кинез и затаиться там, ожидая, что будет дальше? Почему Элспет Хартли дает им возможность выбирать? Чего она от них ожидает, чего хочет?

Одни вопросы и никаких ответов. Строго говоря, доказательств, что именно Элспет сняла кассету, нет. Как и того, что Фарнсуорт или Дэйви подложили ее Нику в машину — хотя как еще она туда попала? Эндрю рано или поздно успокоится, и нужно будет поговорить еще раз, найти выход. А пока…

Ника тряхнуло от внезапной тревоги. Кто бы ни подбросил кассету, он наверняка обшарил бардачок, а ведь там лежал конверт с подборкой документов о болезни. А лежит ли сейчас? Ник нажал на газ, стремясь побыстрее доехать до ближайшей стоянки.

Там он с облегчением убедился, что все в порядке. Конверт выглядел нетронутым. С вересковых пустошей дул свежий ветер, Ник стоял у открытой машины, перебирая бумаги — доказательства его давней слабости. Все здесь — каждое письмо, каждый счет. И что-то еще.

Пальцы нащупали совсем незнакомый листок — программу церемонии вручения дипломов. Той самой. Ник вытащил ее и просмотрел. «Гости могут входить и выходить из сената только в перерывах между представлениями кандидатов от разных факультетов» — гласил заголовок. «Курить и фотографировать воспрещается». Дата: 29 июня 1979 года, пятница. И список имен — стройными колонками. Он знал, что если просмотрит его, то найдет свое — среди тех, кто должен был получить диплом заочно. Видимо, отец заказал программку для того, чтобы послать Нику — маленькое, но колкое напоминание о церемонии, которую он наверняка хотел посетить лично и с гордостью понаблюдать за успехом сына, а вместо этого…

И только сейчас Ник вспомнил о брате Элспет, брате, к которому она, по ее словам, приехала на церемонию вручения дипломов. Может быть, очередная ложь для того, чтобы объяснить, откуда она знает о позоре Ника. Но зачем она вообще об этом заговорила? К чему вела?

А вдруг все-таки правда? Могла же Элспет один-единственный раз сказать правду? Судорожно сжав программку в руке, Ник закрыл бардачок, сел в машину и начал просматривать фамилии, не зная толком, кого именно ищет. Не Хартли, это точно. Что-нибудь, кто-нибудь… Факультет за факультетом: Кингз-Колледж, Тринити, Сент-Джонз, Питерхаус, Клэр…

— Господи, — будто со стороны услышал он свой собственный голос. Палец, пробегавший по списку имен факультета Клэр, остановился и задрожал.

Брэйборн, Джонатан Чарльз.

Когда Ник вернулся в Треннор, Пру уже собиралась уходить. Он объяснил, что решил остаться еще на день, и проводил ее. Потом засел у телефона, но без толку. В Кембридже не было нынешнего адреса Джонатана Брэйборна, а если бы и был, они б его не дали, хотя предложили переслать письмо. Бристольский университет переадресовал Ника с его вопросами об Элспет Хартли в университет Бостона. Там согласились оставить для нее сообщение. Ее адреса у них тоже не было. Ник, абсолютно не веря в успех, попросил, чтобы Элспет перезвонила ему, если появится.

Прорыв, похоже, окончился ничем — истина, которую Ник никак не хотел признавать. Он вытащил себя из дома на пробежку, надеясь, что физическая нагрузка поможет прочистить мозги. И правда помогла. Джонатан Брэйборн и Элспет Хартли — настоящая Элспет Хартли — всего лишь отвлекающий маневр. Их поиски — пустая трата времени, на то и было рассчитано. Единственный реальный след — деньги, которые кто-то положил на счет у «Хопкинса и Бродхерста». А потом забрал. Кто? Ответ на этот вопрос станет ответом и на многие другие вопросы.

Когда Ник открыл дверь и, задыхаясь, ввалился в дом, телефон трезвонил изо всех сил. Он бросился к трубке, гадая, не загадочная ли это мисс Хартли откликнулась на его сообщение. Нет, не она.

— Николас? Слава Богу, что я вас поймал. Это Джулиан Фарнсуорт.

— Доктор Фарнсуорт? Чем могу быть полезен?

— Я звоню из Тинтагеля.

— Что вы там делаете?

— Решил провести тут несколько дней, прежде чем вернуться в Оксфорд. Но дело не во мне, а в вашем брате.

— Эндрю?

— Да. Мы встретились у мистера Дэйви, и ваш брат очень странно себя повел.

— Вы заходили к Дэйви?

— Да, хотел поговорить с ним про раскопки. И тут появился Эндрю. Крайне взбудораженный, если не сказать, взвинченный. Обвинил нас в… каком-то заговоре против него — и вас. Совершеннейшая бессмыслица. Кричал, злился — будто бредил. Пришлось пригрозить полицией, только тогда он ушел. Я даже испугался, что он накинется на нас. Я и сейчас боюсь, если честно.

— Ничего не понимаю, — машинально соврал Ник. На самом-то деле он прекрасно понял, что Эндрю взбесился, потому что обнаружил Дэйви и Фарнсуорта вместе и уверился в своих самых черных подозрениях. Непонятно другое — чем поможет скандал? Наверное, Эндрю уже вообще ничего не соображает. Придется Нику думать за двоих.

— А где он сейчас?

— Понятия не имею. Вылетел из дома так же стремительно, как и ворвался в него. И пообещал вернуться. Мистер Дэйви воспринял это как угрозу, и я склонен с ним согласиться. Если ваш брат узнает, где я остановился…

— И где же?

— Отель «Камелот-Касл». Прямо на мысу.

— Мне приехать?

— Думаю, да. Боюсь, он бродит где-то поблизости. Тянет время. Дожидается темноты. Я просто не прощу себе, если из-за моего бездействия с мистером Дэйви что-нибудь стрясется. Надеюсь, вы со мной согласны.

— В общем, да, хотя…

— Жду вас в течение часа.

— Да, но…

Ник осекся — Фарнсуорт повесил трубку.

Часа хватило в обрез. Ник ехал быстрее обычного, держа путь на север. Облака поредели и утекли серыми полосами под напором дувшего с пустошей пронзительного ветра, небо очистилось, стало светлее. Показалось солнце — низкое и бледное, скупо осветило холмы.

Ник прикинул, что последний раз был в Тинтагеле лет двадцать назад, хотя с тех пор там, вероятно, мало что изменилось. Развалины старинного замка по-прежнему высятся на подточенной волнами скале, а сушу оккупировали многочисленные пабы, кафе, сувенирные лавки. Разумеется, в это время года большинство из них закрыты. Автостоянки пусты, дороги заброшены. Тихо и безлюдно. Не сезон.

Ник повернул на взбирающуюся ввысь дорогу и вдруг увидел море — серо-синее, оно вскипало пенными бурунами у черных скал. Баррас-Ноуз и Тинтагель-Айленд выдавались в океан, а между ними на клочке земли стоял куда более похожий на замок, чем близлежащие развалины, отель «Камелот-Касл» — причуда викторианской архитектуры, построенный как гостиница при станции. Станцией должна была оканчиваться железнодорожная ветка из Камельфорда, которую в итоге так и не построили.

С холма Ник съехал в селение Боссини, которое туристический бизнес давно превратил в придаток Тинтагеля. Отсюда уже не было видно ни берега, ни отеля. Внезапно ему вспомнилось, как отец часто говорил о замке: «Странное место, причем еще страннее, чем кажется».

Главная улица, однако, выглядела до неприличия спокойной и безлюдной. Ник даже не стал бы останавливаться, если б не углядел припаркованный у паба «Меч в камне» «лендровер» Эндрю.

Ник припарковался на другой стороне дороги и вышел. Эндрю нигде не маячил. Но «Меч в камне», самое неприглядное из заведений Тинтагеля — с облезлым фасадом и обшарпанной вывеской «Лучшая паста в городе», — был открыт. Ник перешел через дорогу и вошел внутрь.

Бар оказался еще хуже, чем он ожидал: собачий холод, убогая обстановка, в дальнем углу — бильярдный стол. Магнитофон играл что-то в стиле кантри. Два человека в спортивных костюмах с объемистыми брюшками и пустыми, бесцветными лицами сидели за одним из столиков, потягивая из кружек лагер. Кроме них, в баре был только один человек — на табурете у стойки сгорбился Эндрю. Перед ним стоял стакан с виски и, судя по виду Эндрю, далеко не первый. Он был так пьян, что даже не смог удивиться, увидев идущего к нему через зал младшего брата.

— А, Ник… выпьешь со мной?

— Что происходит, Эндрю?

— Ты о чем?

— Мне позвонил Фарнсуорт. Сказал, что ты ворвался к Дэйви и закатил скандал.

— Сами напросились.

— Все равно ни к чему было сюда ехать.

— Пра-а-вда? А то, что я застукал их вместе, ничего не значит? — Эндрю зло сощурился. — Сидели там вдвоем. Замышляли что-то.

— Ты ничего не сможешь доказать.

— И не собираюсь. Главное, что я сам знаю. А теперь и они знают, что я знаю.

— Надеюсь, ты не планируешь туда вернуться?

— Может, и вернусь. В одиночку Дэйви будет проще расколоть.

— Свихнулся? Хочешь, чтобы полиция вмешалась?

— Все равно вмешается, какая разница — раньше или позже? Ну что, заказывай! — Эндрю кивнул на туповатого бармена, который как раз выполз, шаркая, откуда-то из подсобки.

— Кока-колу пожалуйста.

— Классное пойло. Шипучка для настоящих мужчин. А мне еще виски. Большой.

Бармен принес напитки и отсчитал несколько монет из кучки мелочи, лежащей у локтя Эндрю. Недоуменно посмотрел в пустое ведерко из-подо льда, взял его и пошаркал обратно в подсобку.

— Ты веришь в чудесные совпадения, Ник? Я — нет. Фарнсуорт приехал к Дэйви не посмотреть, как тому живется на пенсии. И не послушать воспоминания о старых горшках, выкопанных из-под развалин. Они сидели вместе — тебе этого мало?! Наверняка против нас сговаривались, ублюдки.

— Хорошо, а что ты можешь сделать?

— Пока думаю. В отличие от тебя.

— Слушай, я сейчас пойду к Фарнсуорту. Успокою его, как смогу. Потом отвезу тебя домой. Согласен? Тебе нельзя сейчас за руль.

Эндрю уперся в брата пьяным взглядом.

— Смеешься, что ли?

— Больше сейчас ничего не придумаешь. Нужно выиграть время.

— Время? Ты сдурел, что ли, Ник? — Эндрю затряс головой. — На хрена? На хрена, я спрашиваю?

Он сполз с табурета и поковылял к двери с надписью «Для джентльменов», на ходу отмахиваясь от Ника.

— Ну и вали. Вали, лижи задницу своему Фарнсуорту. Мне плевать. Я сам разберусь и с ним, и с Дэйви, и с этой сукой Хартли. Больше-то некому — ты ведь меня кинул. Надо было думать — ты всегда линял, как только пахло паленым. Разве что…

Грохнула дверь туалета. Два посетителя встрепенулись и с мимолетным интересом посмотрели на Ника. Тот сделал глоток колы и вдруг заметил на стойке, вблизи груды мелочи, ключи от машины Эндрю.

Ник на секунду задумался, потом, решив что-то, взял ключи, допил колу и пошел к выходу.

Он быстро доехал до «Камелота», находившегося в северной оконечности поселка. Кольцо новых, современных домов заполнило пространство между отелем и кучкой потрепанных бунгало, которые Ник помнил с детства. Сам отель, выстроенный в виде сурового замка в псевдоготическом стиле, отбрасывал густую тень, которая становилась все длиннее и длиннее по мере того, как солнце опускалось в море.

Ник припарковался рядом с «ситроеном» Фарнсуорта, вышел. И сразу же отметил, что здесь холоднее, дыхание стыло на ветру. Воздух, казалось, леденел с каждой секундой. Ник бросил взгляд на Тинтагель-Айленд, где, подобно зубам поверженного дракона, торчали во тьме останки средневекового замка, и поспешил ко входу в отель.

Войти, однако, не успел — на крыльцо выскочил поджидавший его Фарнсуорт. Ученый надел пальто, перчатки, теплую шапку и замотался в шарф. В Оксфорде он выглядел бы нелепо, а здесь — просто странновато.

— Добрый вечер, Николас. А я решил подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться. — Фарнсуорт натянуто улыбнулся. — Еле вас дождался. Не спешили?

— Не в том дело. Я наткнулся на брата.

— Тогда хорошо, что вы, а не я. Он угомонился?

— Да. В общем и целом. Эндрю рассказал мне про вашу… размолвку еще меньше, чем вы.

— Неудивительно. Похоже, он сам не знает, чего добивается. А я — тем более. Вам не удалось прояснить ситуацию?

— К сожалению, нет.

— И вы не в курсе, что заставило вашего брата вести себя столь… необычно? — скептически подняв брови, спросил Фарнсуорт.

— Я знаю не больше вашего.

Молчание.

— Жаль, — спустя несколько секунд проговорил Фарнсуорт.

— Эндрю страшно удивился, обнаружив вас у Дэйви.

— Если бы он просто удивился, я бы его понял. Но он словно ошалел! Что ужасного в нашей встрече? Мистер Дэйви работал на самых знаменитых раскопках двадцатого века. Разумеется, я заинтересовался!

— Мой отец мог рассказать вам то же самое и даже больше.

— Всегда интересно выслушать несколько точек зрения. Увы — ваш брат помешал мне это сделать.

— Прошу прощения за выходку Эндрю, — извинился Ник, стараясь, чтобы голос звучал как можно вежливее. Беда была в том, что он вслед за Эндрю начал всерьез подозревать Дэйви и Фарнсуорта. Кто-то ведь подкинул конверт в машину, а этот пожилой эстет, глазеющий на него сквозь тинтагельские сумерки, — главный подозреваемый. И все равно — надо скрывать свои мысли. Если их с Эндрю шантажирует именно Фарнсуорт, нельзя показывать, что они обо всем догадались.

— Я лично отвезу его домой и прослежу, чтобы он больше не причинил вам неприятностей.

— А могу я узнать, где он теперь?

— В одном из здешних пабов.

— Тогда будем считать, что мы договорились. Вы не заскочите к мистеру Дэйви, чтобы успокоить и его?

— Я думаю, сейчас важнее отвезти Эндрю домой.

— Да, вы правы. Я сам позвоню Дэйви и все ему расскажу.

— Спасибо.

— Не знаю, что заставило вашего брата, Николас, вести себя подобным образом, но мне было очень неприятно.

— Я позвоню вам утром, доктор Фарнсуорт, хорошо?

— Хорошо, — задумчиво кивнул Фарнсуорт.

Обуреваемый недобрыми мыслями, Ник поехал обратно к «Мечу в камне». Первым делом надо утащить Эндрю домой. А с кассетой что делать? Тактика Эндрю — переть напролом — ни к чему хорошему не приведет. Только вот другая, менее провальная, тактика никак не придумывалась. Их поймали на крючок. Кто держит удочку — неизвестно. Тем более — зачем…

Пара пустолицых все так же сосала свое пиво. Бармен листал газету. Эндрю не было. Куча монет на прилавке исчезла.

— Он ушел, — опередил вопрос Ника бармен. — Сразу за вами.

— А куда — не сказал?

— Не-a. Да вы не бойтесь — далеко он такой не ушагает. Злился, что вы его ключи прикарманили. Прям изорался весь. А я думаю — правильно вы сделали, сразу видно — перебрал человек.

Куда же двинулся Эндрю? В голову пришел один-единственный ответ.

— Вы не знаете Фреда Дэйви? Он живет где-то здесь.

— Нет.

— Бутчер-роу, три…

— Бутчер-роу? — задумался бармен. — Что-то не помню… Стойте! Тот ряд коттеджей за Трегаттой, по дороге в Камельфорд — это не Бутчер-роу? — обратился он к посетителям, которые выразили свое согласие неторопливыми, солидными кивками. — Да, он самый.

Из поселка Ник выехал уже затемно. Дорога в Камельфорд была более оживленной, чем та, по которой он приехал, собралось даже что-то вроде пробки. Деревушка Трегатта лежит в полумиле к югу от Тинтагеля, а Бутчер-роу, если бармен не соврал, находится еще в полумиле от нее. Дорога тут одна — не заблудишься. Если Эндрю на самом деле рванул к Дэйви, Ник обгонит его по пути. Вряд ли брат успел прошагать больше мили.

Однако на дороге Эндрю не было. Может, и к лучшему — у Трегатты тротуар кончался, а проезжая часть — не место для пьяного пешехода.

Сразу за деревней Ник заметил поворот на небольшое шоссе. Он притормозил и услышал за спиной сердитые гудки, зато не пропустил нужную дорогу и вовремя свернул. Вдоль шоссе протянулся ряд низких серых коттеджей. Ник съехал на обочину, затормозил под кустами терновника, выпрыгнул из машины и пошел к двери коттеджа Дэйви.

Из-за задернутых занавесок пробивался тусклый свет. Ник несколько раз ударил в дверь молотком и услышал внутри шаркающие шаги.

— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.

— Николас Палеолог! — крикнул в ответ Ник.

— Кто?

— Это миссис Дэйви?

— Да.

— Я Николас Палеолог. Мой брат не у вас?

Дверь неожиданно распахнулась, в дверном проеме стояли две фигуры. Фред Дэйви выглядел ниже, чем запомнилось Нику, а его жена Маргарет казалась еще меньше мужа. Оба в потертой одежде, за их спинами — в гостиной — никакого тепла, ледяной затхлый воздух, как в чулане. Беззащитными Дэйви, однако, не выглядели — трудная жизнь закалила супругов и сделала их похожими друг на друга.

— Ваш брат был и ушел, мистер Палеолог, — сказал Фред. — Уже как пару часов.

— Я думал, вдруг он вернулся.

— Не возвращался.

— И слава Богу, — добавила Маргарет. — Он просто кипел, чуть на нас не набросился!

— Позвольте мне принести извинения за его выходку.

— Доктор Фарнсуорт уже звонил нам, — сообщил Фред. — Сказал, что вы просите прощения и забираете брата домой.

— Заберу непременно, лишь бы найти.

— Слинял от вас, что ли?

— Вроде того.

— Ему надо быть поосторожнее. Не дело разгуливать в таком состоянии. Может плохо кончиться.

— Извините еще раз, мистер Дэйви.

— Может, он из-за смерти отца так переживает?

— Кто знает.

— Ну что ж, — Фред выпятил нижнюю губу, — везите его домой и забудем об этом.

— Спасибо вам.

Ник развернулся и, чуточку ошарашенный, поехал обратно, в Тинтагель. Может, Эндрю просто перебрался из «Меча в камне» в другой бар? Их там немало. В сложившихся обстоятельствах напиться — милое дело. Самому Нику трезвость явно на пользу не шла.

И вдруг он увидел брата на обочине: тот брел навстречу, прикрывая глаза ладонью от света фар. Ник резко тормознул, сзади возмущенно засигналили и замигали. Разъяренный водитель объехал машину Ника и пронесся мимо, чуть не сорвав ему дверцу.

— Какого дьявола ты здесь гуляешь, Эндрю? — заорал Ник, выскакивая из автомобиля. — Это я, Ник!

— А тебе какое дело, где я гуляю? — рявкнул Эндрю. При свете фар его лицо казалось злющей хэллоуинской маской.

— Такое, что нам надо держаться вместе!

— Ты свистнул ключи от моей машины! Классный способ… — Обрывок фразы потонул в реве проехавшего мимо грузовика.

— Ты не в состоянии сесть за руль!

— Может, и нет. Зато в состоянии выбить правду из Дэйви!

— Не дури! Садись в машину.

— Я не дурю! — Эндрю качнулся вперед и схватил Ника за грудки. — Я пойду к Дэйви, и мне плевать, против ты или нет. Уберись с дороги.

— Послушай же, — Ник стиснул его руку. — Нам нельзя…

— Отцепись от меня!

Эндрю всегда был сильнее. Он стряхнул брата и толкнул его к машине. Ник грохнулся на капот. Но и сам Эндрю не удержал равновесия, качнулся в другую сторону и ударился о крыло.

То, что случилось следом, заняло около секунды, хотя для Ника растянулось на несколько медленных, тягучих минут. Эндрю и так с трудом сохранял равновесие, а тут, пытаясь не упасть, сделал три мелких семенящих шага к середине дороги и остановился там в слепящем свете фар. Загудели сигналы, завизжали шины, и над Эндрю вырос громадный фургон.

Глухой стук. Мешанина теней. Пронзительный скрежет шин. Сигнал гудел уже не переставая, будто его зажало. Фургон дергался, его колеса давили, крушили, размазывали то, что еще мгновение назад было братом Ника. А теперь…

…уже нет.