Н. Р. Кришнамурти Айер родился в 1898 г. в деревне недалеко от Тиручираппалли – большого города, расположенного в сотне миль к югу от Тируваннамалая. Он впервые услышал о Бхагаване отАппачиАйера, своего дяди по матери, который жил в Тируваннамалае. Большую часть своей взрослой жизни он провел в Мадурае – городе, где Бхагаван испытал переживание умирания в 1906 г. Он регулярно посещал Раманашрам в 1920-х, 1930-х и 1940-х гг. В присутствии Бхагавана и его Милостью Кришнамурти Айер пережил множество необыкновенных состояний, многие из которых описаны в его рассказе.

Я впервые встретил его в апреле 1914 г. Когда мы ехали в Тирупати, мои родители, дядья и их семьи остановились в Тируваннамалае. Наша группа из двадцати человек, среди которых было полдюжины детей, пошла в пещеру Вирупакша на даршан Бхагавана. Мне было около пятнадцати лет. Я почтительно поклонился Бхагавану как и все остальные. Милостивый божественный взгляд Бхагавана остановился на мне, но я обратил мало внимания на него, бегая с другими детьми. Мы нашли в пещере большую красивую белую раковину и развлекались, дуя в нее. Никто не сделал нам замечания.

Когда я вернулся домой в Тиручираппалли, где мой отец работал юристом, во мне произошла грандиозная перемена. До этого я никогда не ходил ни в какие храмы, но теперь меня словно притягивала какая-то таинственная сила к огромному и величественному Лингаму Матхрубхутешвары в храме, высеченном в скале, находящейся в центре города. Почти каждый вечер я поднимался туда, чтобы увидеть этот Лингам. Однажды в храме мною овладел глубокий покой, и невозможно описать радость, которую я испытал. Однако сильных изменений не последовало – меня по-прежнему занимала учеба, и я успешно окончил школу в апреле 1915 г.

Когда я поступил в колледж, со мной произошла еще одна перемена. Это случилось в тот момент, когда мы должны были писать еженедельное сочинение на английском языке. Когда все собрались, учитель объявил тему сочинения. Через час все ученики закончили писать – все, кроме меня.

Я лишь написал заголовок, а весь оставшийся час просидел, как истукан, и в конце отдал учителю чистые листы. За все это время ни одна мысль не потревожила мой ум. Я был в полном сознании, но мой ум был неподвижен, как монолит. Как я ни старался, я просто не мог собраться с мыслями, чтобы написать хотя бы несколько строчек.

Такие состояния находили на меня на протяжении двух лет, пока я учился на младших курсах. Даже сейчас я удивляюсь, как я выдержал промежуточный экзамен – мне не хватило лишь нескольких баллов до высшего результата. Эта удача дала мне возможность ходить на дополнительные занятия, дающие право на диплом с отличием. Мне пришлось изучать физику, хотя моим первоначальным желанием было изучать английскую литературу. Причиной стало то, что английский я сдал плохо, получив лишь проходной балл. Оглядываясь назад, могу сказать, что тогда я утратил способность мыслить творчески, в то время как способность запоминать и повторять информацию из книг у меня оставалась.

Годы, когда я посещал дополнительные занятия по физике, были для меня тяжелым временем. Работа с книгами вызывала сильные боли в голове. Большую часть времени вне стен колледжа я проводил лежа, с закрытыми глазами – так я пытался утихомирить боль. До сих пор поражаюсь, как я умудрялся каждый год переходить на следующий курс. Скорее всего, это происходило благодаря доброте профессора, который мне симпатизировал – должно быть, через него мне передавалась Милость Бхагавана.

В январе 1919 г. я навестил свою сестру в Тируваннамалае. В то же утро, когда я приехал туда из Тиручираппалли, я получил даршан Шри Бхагавана в Скандашраме. И на этот раз взгляд Бхагавана, исполненный Милости, остановился на мне. Вернувшись к сестре после даршана, я прилег вздремнуть после завтрака. Это не было обычным сном. Более двух часов я находился в полном сознании, но в то же время не осознавал свое тело и все окружающее. С огромным трудом меня подняли к обеду. И даже после подъема у меня было ощущение, что все окружающее – сон. Разумеется, все заметили мое недоуменное выражение лица и стали надо мной смеяться.

Вернувшись в Тиручираппалли, я мало-помалу восстановил свою способность к обучению, но мне пришлось продлить его срок, который составлял три года, до четырех лет. В конце концов, сдав в 1921 г. экзамены на степень с отличием, я оказался вторым в списках университета.

После выпуска я вначале намеревался изучать право, но когда мне предложили работу преподавателя физики, я сразу же согласился. Я начал свою карьеру в 1922 г. как ассистент профессора физики в Американском колледже в Мадурае и проработал там тридцать три года с американскими и индийскими преподавателями. В конце концов я вышел на пенсию профессором и деканом факультета физики и на этой должности оставался двенадцать лет, до 1955 г.

На летних каникулах, в конце первого года преподавательской работы, я навестил свою сестру. Она была замужем за Куппусвами Айером, и жили они в Тируваннамалае. Во время той поездки я получил даршан Кавьякантхи Ганапати Муни и Бхагавана Раманы Махарши.

Ганапати Муни жил тогда в пещере Мангового дерева на горе – это место было уже освящено присутствием жившего там Махарши. Однажды после полудня мы с моим приятелем Т. К. Сундарешей Айером и зятем Куппусвами Айером отправились к Ганапати Муни. Шри Т. К. Сундареша Айер рассказал мне, что он был секретарем у Ганапати Муни, который организовал «Махендра Сангу», насчитывающую десять тысяч человек со всей Индии. Целью «Махендра Санга» было практикование мантра-джсшы, проведение хомы (ведических ритуалов) и другие духовные практики с целью освобождения Индии от британского владычества. Все последователи Ганапати Муни в то время с любовью называли его «Наяна» (отец). Поскольку я слышал о нем много хорошего, я обратился к Наяне с большим почтением.

Он сидел перед входом в пещеру и показался мне величественным, как греческая статуя. На его лице сияла очаровательная улыбка, как у любящей матери. Мы простерлись перед Наяной, и меня представили ему. Когда я заговорил с ним о новейших взглядах на пространство, время и материю, он слушал с огромным вниманием, лишь изредка прерывая меня. Я закончил свою речь словами о том, что все сводится к пространственно-временному континууму, в котором, согласно определенным законам, происходит непрерывная трансформация крошечных частиц в энергию и наоборот. Наяна спросил, каким же образом Вселенная без разума, который бы следил за всеми процессами, может оставаться такой, какая она есть, не превращаясь в хаос. И тогда я вынужден был признать, что Вселенная – это континуум сознания, в котором пространство-время и все объекты, от звезд до электронов, функционируют согласно определенным законам. Я сказал ему, что твердость всех объектов – лишь иллюзия, потому что общий объем частиц, составляющих тело, ничтожно мал в сравнении с объемом тела, – подобно тому как все звезды, сложенные вместе, составили бы очень незначительную часть объема бесконечной Вселенной. Я также сказал ему, что из своих исследований сделал такой вывод: картина мира, состоящая из призрачных теней, проявляется на бесконечном экране чистого сознания.

В этот момент разговора Шри Ганапати Муни воскликнул: «Читрам! Читрам!» (Картина! Картина!) Эти слова, подобно мистическим мантрам, произвели на меня магическое действие. В тот же самый момент, на краткую вечность, мое тело исчезло, и я стал этим экраном сознания, на котором проявляется видимость мира!

Мы простерлись у ног этого великого учителя мантра-шастр (науки о мантрах) и распрощались с ним. Его слово было мантрой, а его дыхание – благословением для всего мира.

В то время я очень симпатизировал таким людям, как Ганапати Муни, действовавшим во имя политического подъема Индии. Такие люди, как Бхагаван, возмущали меня – тем, что они не пошевелили бы и пальцем ради освобождения родины. В тот год до моей встречи с Бхагаваном я нарочно вступал в яростную полемику с каждым, кто игнорировал практические аспекты жизни, при этом рассуждая о Боге.

Из-за этой своей позиции я сказал своим спутникам, что не намерен простираться перед Махарши. Однако, когда я увидел его, произошло нечто странное: как только мы вошли к нему, я растянулся на полу лицом вниз, оказавшись в традиционной позе простирания. Это спонтанное действие смутило меня, так как я знал, что мое отношение к Махарши было известно моим спутникам.

В запоздалой попытке вернуть себе утраченное хладнокровие, я пристально посмотрел на Махарши и попытался вступить с ним в полемику на философские темы. «Сейчас вы сидите здесь, – сказал я. – Но каким будет ваше следующее состояние?»

Я хотел знать, что он думает о жизни после смерти. Я думал, что сейчас он ответит мне, что есть душа, которая продолжает жить после распада тела, и что она в конечном итоге соединяется с верховной душой Бога. Мне не терпелось затеять с ним спор, чтобы доказать, что это не так. Прошло несколько минут, но ответа так и не последовало. Стояла абсолютная тишина, и две пары глаз – мои и его – пристально смотрели одна на другую.

У меня мелькнула мысль: «Интересно, он молчит, чтобы не отвечать на неудобный вопрос?» И тут же прозвучал звенящий голос Шри Бхагавана: «Вы сказали „состояние“. Что вы подразумеваете под состоянием?»

Если бы даже подо мной разорвалась бомба, это не было бы столь сокрушительно, как этот неожиданный встречный вопрос. Я понял, что должен держать ответ.

Я начал думать: «Ну, хорошо. Я не спрашивал его о теле, которое похоронят или сожгут. Внутри тела есть нечто – думающее устройство, так называемый ум. Я о нем и спросил. Теперь, если я скажу, что мой вопрос был о состоянии ума, он, конечно же, спросит, что же такое ум. У меня должен быть готовый ответ на этот вопрос».

И я стал спрашивать себя: «Что такое ум?» Но никакого ответа не было. Мой ум был парализован, способность думать полностью исчезла. Я чувствовал себя беспомощным немым. В глазах Шри Бхагавана был пронзительный блеск, приковывающий к себе мой взгляд. И наконец победная улыбка озарила его божественное лицо. Я перестал осознавать и свое тело, и окружающий мир – мое ничтожное «я» растворилось в чистом Осознавании-Бытии, в котором все названия, формы, время, пространство и действия полностью исчезают. Я был в состоянии абсолютного безмолвия, безначального и бесконечного, пылая самосияющим «Я есть». Когда я снова начал осознавать свое тело и окружающий мир, внутренний свет все еще сиял, и уже не нужно было ни спрашивать что-либо, ни отвечать. В восторге от своего головокружительного поражения, я тут же простерся перед ним и выбежал прочь.

Прежде чем рассказывать дальше, я хотел бы описать свои впечатления об организации Шри Раманашрама, который появился чуть позже у подножия Аруначалы, в месте, где летом 1922 г. были похоронены останки Алагаммы (матери Бхагавана). Свои последние дни мать Бхагавана провела в Скандашраме, который был построен на восточном склоне горы. Когда она умерла, Кавьякантха, хорошо знавший индуистские шастры, объявил, что мукта-пуруша [освобожденный] не подлежит сожжению – его тело следует захоронить в самадхи, а сверху установить священный Шивалингам. По его совету, тело матери положили в подземный склеп из кирпича и цемента, в саване, умащенном ароматным вибхути и камфорой. После того как тело уложили, склеп наполнили вибхути и закрыли гранитной плитой. Сверху установили Шивалингам, которому дали имя «Матхрубху-тешвара» (Шива, явившийся в образе матери). Шивалингам считали самим богом Шивой, и у самадхи начались ежедневные службы. Эти службы, начавшиеся в 1922 г., продолжаются и по сей день, в 1986 г. Они будут продолжаться и впредь, всегда.

Уместно было бы спросить, почему Махарши покинул Скандашрам и остался жить у подножия горы.

Последние несколько лет жизни мать Бхагавана провела со своим сыном в Скандашраме. Спустя несколько лет младший брат Бхагавана, Ниранджанананда Свами (Чиннасвами), тоже перебрался туда. К тому времени множество садху пришли жить в ашрам как ученики Махарши. Не все они были приятными людьми. У них установился агрессивный тип лидерства, однако Бхагаван не собирался сдерживать их или делать им замечания. Они заявляли право собственности на ашрам и его имущество. После смерти матери Бхагавана они даже запретили Ниранджанананде Свами брать продукты и прочее для пуджи матери, которая ежедневно проводилась у ее самадхи. Каждое утро несчастный Ниранджанананда Свами, с помощью преданных садху, таких как Кунджу Свами, вынужден был просить в городе подаяние, чтобы провести эту пуджу. Он сам проводил пуджу, прежде чем вернуться в Скандашрам, чтобы там переночевать. Так продолжалось какое-то время.

Однажды утром, через несколько месяцев после смерти матери, Бхагаван навсегда ушел из Скандашрама и стал жить в хижине, построенной у ее самадхи. Кунджу Свами очень ярко описывает это событие в интереснейшей книге воспоминаний.

Когда я пришел на даршан Бхагавана после встречи с Ганапати Муни, я заметил, что все пространство ашрама поросло настоящими джунглями из кактусов и колючих кустов. Была расчищена лишь небольшая площадка вокруг самадхи, и на ней построена соломенная хижина. Я также помню кухню под открытым небом. Когда я пришел туда, Шри Бхагаван сидел на скамейке под деревом. На этой же скамейке лежала собака, которую Шри Бхагаван гладил по голове. Позже эта собака достигла мукти [освобождения] Милостью Шри Бхагавана и сейчас захоронена в самадхи рядом с самадхи коровы Лакшми.

Когда я пришел, в ашраме готовили обед. Высокий, хорошо сложенный садху в набедренной повязке готовил самбар на плите, сооруженной из трех гранитных плит. В одном большом котле уже приготовился рис, другой большой котел стоял на огне – там готовился самбар. Баклажаны размером с теннисный мяч, разрезанные пополам, варили до мягкости в кипящем самбаре. Поскольку готовились они недолго, они не потеряли форму. Почти готовый самбар источал очень приятный аппетитный запах. Меня и еще двоих гостей пригласили отобедать. Нас было всего около десятка человек, включая Шри Бхагавана, садху и гостей. Нам подали два блюда из риса, самбара и пахты – под открытым небом, на листьях вместо тарелок, которые клали прямо на землю. Эта простая еда была настоящей пищей богов. Хорошо приготовленные баклажаны буквально таяли во рту. Незабываемый вкус этой пищи до сих пор у меня в памяти. Шри Ниранджанананда Свами сказал мне, что за несколько недель до моего приезда в ашрам приходили мои родители и дали бхикшу Шри Бхагавану и другим жителям ашрама. Преданность моих родителей – самое дорогое, что досталось мне от них, и мое спасение!

Летом 1929 г. мне удалили миндалины, что привело к жестокой астме. День и ночь меня мучил кашель. Я отхаркивал мокроту с кровью. Тем не менее я не прекращал работать. Во время каникул в день архангела Михаила я поехал в Каттакал (в Малабаре) и прошел там аюрведическое лечение, но болезнь только усилилась. Аллопатическое лечение тоже не дало никакого результата. Потом один врач традиции сиддха из Мадраса дал мне лекарство, которое мне немного помогло. Тогда я поехал в Мадрас и взял у него лекарства на второй курс лечения. По пути назад из Мадраса в Мадурай я заехал в Тируваннамалай и отправился в Шри Раманашрам. Получив даршан Бхагавана Махарши, я был приглашен на обед в ашраме.

Этот визит состоялся в декабре 1930 г. К тому времени появились еще два здания. На просторной площадке вокруг самадхи матери возвели дом с соломенной крышей. Рядом с этим домом было помещение, крытое черепицей, с кушеткой на возвышении с одной стороны и пространством, где на полу могли сидеть около сорока человек, с другой. Сейчас это помещение называется старым холлом Бхагавана для медитации. Преданные медитируют в этом холле перед большим портретом Махарши, стоящим на кушетке.

Мы с моим дядей Аппачи Айером сели на пол и положили листья-тарелки перед собой. Вместе с нами обедали примерно двадцать человек, в том числе Шри Бхагаван. Нам раздали простую еду – овощное карри, рис, самбар и пахту. Я проходил лечение по системе сиддха, поэтому должен был соблюдать диету. Поскольку мне запретили есть пищу, содержащую перец чили и тамаринд (основные ингредиенты самбара), я решил, что буду есть только рис и пахту. Я сказал об этом Аппачи Айеру, сидевшему рядом со мной. На мой лист-тарелку к тому времени положили горку риса. Когда раздавали самбар, мой дядя сказал, чтобы мне его не давали, поскольку я на строгой диете. Разносчик пропустил это мимо ушей и налил на мой рис две полные ложки самбара. Аппачи Айер не смог удержаться и громко запротестовал.

Шри Бхагаван, должно быть, следил за происходящим – в ту самую секунду, когда мой дядя стал протестовать, Шри Бхагаван громко сказал: «Ты пришел сюда, чтобы освободиться от всех своих болезней, – так ешь!»

Смысл сказанного заключался в том, что это и есть мое лекарство. Я склонил голову, чувствуя себя немного униженным. Однако в то же самое время меня очень обрадовало обещание, что я избавлюсь от всех болезней. Я съел все подчистую. Полный эффект от его приказа-благословения я осознал в конце года, когда был в Мадурае.

После обеда Чиннасвами подарил мне фотографию Бхагавана в возрасте двадцати одного года и две маленькие книжки. Первая называлась «Аруначала Стути Панчакам» – пять тамильских песен, восхваляющих Шри Раману. Ее автором был Сатьямангалам Венкатарамана Айер, о котором практически ничего не известно. Близкие преданные Бхагавана считают, что Венкатарамана Айер был не кем иным, как самим Аруначала Шивой, явившимся, чтобы воспеть славу своего сына Раманы.

Когда я подошел к Шри Бхагавану с этими подарками, он спросил, что это. Я вложил их в его руки и простерся перед ним. Шри Бхагаван исправил своей авторучкой опечатки в книгах, провел правой рукой над фотографией и вручил их мне своими собственными благословенными руками. Этот дар был благословением божественной жизни мне, недостойному!

Чиннасвами настаивал на том, чтобы я поужинал в ашраме, и, кроме как согласиться, выбора у меня не было. После ужина Бхагаван отправился на короткую прогулку. Я последовал за ним.

Я простерся перед ним и сказал: «Бхагаван, я совершаю Рама-мантра-джопу. Не лучше ли будет совершать Аруначала-мантра-джатгу?»

«Нет, нет! – воскликнул Бхагаван. – Они одинаковы. „Ра" означает „то есть“, а „ма" означает „ты“.

В слове „Аруначала" „а" означает „то“, „ру" означает „ты“, а „на" – „есть“».

Затем он добавил: «Используй свой ум как язык – пусть имя Рамы непрерывно вращается в твоем уме, как чакра (оружие в виде диска) Вишну. И пусть никто не знает, что ты делаешь джапу».

Я заметил: «Но если я так буду делать всегда, как я буду преподавать? Не поставит ли это под угрозу мой заработок?»

Шри Бхагаван ответил: «Тот, чье имя ты повторяешь, позаботится об этом. Пусть тебя это не волнует».

В благоговении простершись перед Бхагаваном, я попрощался с ним и вернулся в Мадурай.

Перед моим уходом из ашрама Чиннасвами попросил меня сделать в Мадурае одно срочное дело для ашрама. К тому моменту Кави Йоги Шуддхананда Бхарати завершал биографию «Шри Рамана Виджаям» на тамильском языке. Меня попросили сфотографировать Велли Амбала Натараджу – величественную статую недалеко от святая святых Сундарешвара Лингама в храме Шри Минакши, перед которой Рамана стоял подолгу еще ребенком, проливая слезы экстаза. Это было незадолго до того, как он навсегда покинул Мадурай. Еще одно дело, которое мне поручили, – поехать с хорошим фотографом в Тиручули – место, где родился Шри Рамана, – и сфотографировать башню храма, резервуар для воды, внутренний коридор храма и дом, где родился Махарши, недалеко от храма Шивы. Мне сказали, чтобы я немедленно отправил негативы в ашрам заказным письмом. Я пообещал сделать это и вернулся в Мадурай.

После возвращения в Мадурай я вернулся к работе в колледже. Я работал до самых рождественских каникул, не беря отгулов, несмотря на то что мое состояние ухудшалось. В течение этого времени я получил два письма из ашрама, в которых меня просили выслать фотографии. Скорее всего, они требовались срочно в связи с тем, что книга уже была в печати. Стоял сезон дождей; небо было затянуто тучами и непрерывно шел дождь. От лекарств сиддха-медицины у меня воспалился кишечник. Вдобавок ко всему меня по-прежнему мучила астма, а также геморрой и сильный приступ амебной дизентерии. И все же, думал я, я должен сдержать обещание, данное Чиннасвами. С одним своим студентом, П. Р. С. Мани, профессиональным фотографом, я поехал в Тиручули. П. Р. С. Мани не был уверен в том, что у него получатся хорошие снимки, поскольку от дождевых туч было темно, но когда мы вернулись в Мадурай и проявили фотографии, они были не только четкими, но и идеальными во всех отношениях. Поскольку администрация храма Минакши не разрешила фотографировать внутренние залы, вместо этого мы добыли чернильный рисунок мурти Натараджа, сделанный профессиональным художником. Я отправил фотографии и рисунок в ашрам заказным письмом. К снимкам я приложил письмо, которое написал в спешке и потому совершенно забыл упомянуть о своих болезнях. Вскоре после этого Чиннасвами прислал мне заказной почтой напечатанную книгу «Шри Рамана Виджаям». Эта книга стала для меня священным писанием и до сих пор вдохновляет меня.

К началу рождественских каникул я уже не мог вставать“. Я откашливал мокроту с кровью; кроме того у меня были страшные боли в кишечнике и я испражнялся кровавой слизью. Моя жена, нянчившаяся с нашими детьми – четырехлетним сыном и шестимесячной дочкой, – начала беспокоиться. Она позвонила своим родителям и сообщила, что моя жизнь в опасности. На следующий день я сказал жене, что, возможно, проживу всего несколько дней. Несчастная Суббхалакшми разрыдалась.

Едва я произнес эти слова, в комнате появилась высокая, худая фигура. Она подошла и склонилась надо мной. Это оказался Вилачери Мани Айер, друг детства Шри Раманы. Он только что вернулся из Тируваннамалая, где присутствовал на праздновании джаянти Шри Раманы. Оценив ситуацию, он достал вибхути Бхагавана и кумкум-прасад. Он своей рукой поставил кумкумом точку на моем лбу и втер мне в лоб вибхути.

В тот же миг мое тело охватил радостный трепет, вливая в меня ощущение силы и здоровья. Я сел на кровати и сказал жене: «Мне уже хорошо, дорогая. Я не умру не бойся!» Мани Свами попрощался и ушел.

В тот же вечер приехали родители жены с моим двоюродным братом, д-ром Н. С. Раджагопалом, и он сделал мне укол. Я крепко уснул – впервые за столько бессонных месяцев. От последующих доз лекарства уменьшились боль и выделения, и в течение двух дней я выздоровел.

Осталась только астма. После рождественских каникул я взял месячный отпуск. Врач отвез меня и мою семью к себе домой, в Карур, и лечил меня целый месяц – после чего я полностью поправился и от астмы не осталось ни малейшего следа. Бхагаван Махарши, Аруначала-Шива-Рамана, вырвал меня из когтей смерти.

Тогда я вспомнил песню, которую слышал в Тричи в исполнении Парамашивана Пиллая, когда мне было три года: «Джай [победа] Шри Рамане! Победа моему Господу, Рамане-Шиве!» Моя душа пела ту же самую песню. Я вернулся в Мадурай со своей семьей и возобновил работу в колледже – даже до того, как истек мой больничный.

С 1931 г. я искал друзей детства Шри Раманы в Мадурае, а также других преданных, которые жили в тех местах. Преданные, которых я нашел в Мадурае, объединились в довольно большую группу, ежегодно праздновавшую джаянти Шри Раманы с большим размахом. В это сообщество преданных Раманы входили Вилачери Мани Свами и его брат Ранга Айер, который учился вместе с Бхагаваном в школе. Были и другие знакомые Раманы – Венкатарамана Айер, Суппья Тхевар и Нараянасвами, а также преданные, которые присоединились позже, – Вишванатха Свами, его брат Сундареша Айер и молодой юрист С. Р. Субраманья Айер. Не проходило ни дня, чтобы я не встретил кого-либо из них. Каждый вечер мы гуляли вместе до поздней ночи.

На момент нашего знакомства Нараянасвами, который также был в этой группе, работал в Мадурае библиотекарем. Он рассказал мне две интересные истории из детства Бхагавана. Первый эпизод описывает довольно жестокую игру, в которую играли Бхагаван и его друзья. Они собирались в доме Бхагавана, в той самой комнате, в которой он позже пережил опыт умирания. Эту комнату выбрали потому, что ее редко использовали и посещали другие члены семьи. Маленький Рамана закутывался так плотно, как только мог, и предлагал себя другим детям в качестве «мяча» – его кидали друг другу, а иногда и роняли на пол, когда игрок не мог поймать его. Самое удивительное заключалось в том, что, несмотря на множество падений на твердый пол, Рамана ни разу не получил ни одного синяка, ни одного ушиба – не говоря уже о более серьезных травмах.

Вторая история произошла с Бхагаваном в шестинедельный период между случившейся Я-реализацией и его уходом к Ару начале. Нараянасвами видел, что его друг подолгу сидит в маленькой комнате на втором этаже. Нараянасвами, думая, что это какой-то вид медитации, спросил Бхагавана, может ли он научить его так же сидеть. Бхагаван сказал, чтобы он сел на пол, скрестив ноги. Нараянасвами сел, и Бхагаван нажал кончиком карандаша между его бровей. После этого Нараянасвами полностью перестал осознавать свое тело и окружающий мир и впал в транс, который длился примерно полчаса. Вернувшись в свое нормальное состояние, он увидел, что Бхагаван широко улыбается. Нараянасвами несколько раз пытался вызвать это переживание самостоятельно, но ему это так и не удалось.

Нараянасвами приехал в Тируваннамалай вместе с дядей Бхагавана в конце 1890-х гг., когда семья Шри Раманы впервые попыталась вернуть его в Мадурай. Они нашли его в манговой роще Венкатарамы Найкера. Нараянасвами был потрясен, увидев своего школьного друга – такого жизнерадостного и полного кипучей энергии – сидящим неподвижно, как истукан. Бхагаван не подал ни малейшего знака, что узнал своего друга, и не обратил никакого внимания на его мольбу вернуться в Мадурай, где о нем будут заботиться родные. По словам Нараянасвами, он понял, что с Шри Раманой произошло нечто необратимое и он уже никогда не вернется к прежней жизни.

Ранга Айер, который тоже был в числе преданных Шри Раманы в Мадурае, часто посещал Раманашрам. В одном из разговоров, состоявшемся в Мадурае, он рассказал мне об одном очень примечательном случае, который произошел у самадхи матери в то время, когда оно еще было постройкой с глиняными стенами и соломенной крышей. Шри Бхагаван сидел на скамейке возле стены. Ранга Айер, Рамасвами Пиллай и много других садху сидели на полу перед Шри Бхагаваном. Они исполняли тамильские гимны, прославляющие Шри Бхагавана, под названием «Шри Рамана Стути Панчакам». Когда они начали петь, Шри Бхагаван сидел в сукхасане (со скрещенными ногами) на скамейке, а Ранга Айер – на полу прямо перед ним.

Ранга Айер сидел так близко от Бхагавана, что его голова была в нескольких сантиметрах от скамейки.

Четвертая строфа третьей части начинается так: «Позволь мне возложить на голову твои благословенные святые стопы…»

Когда хор произнес эту строку, стопа Шри Бхагавана опустилась на макушку Ранга Айера и оставалась там довольно долго. Вся группа, включая Ранга Айера, была словно загипнотизирована этим, и продолжала повторять ту же строфу, снова и снова. Похоже, они просто не могли петь дальше. Только когда Шри Бхагаван убрал стопу и снова сел в сукхасану, хор смог продолжить пение и завершить гимн. Все преданные увидели в этом редкий пример пададикши [инициацию прикосновением стопы Гуру]. Я разговаривал с Рамасвами Пиллаем об этом случае, поскольку он тоже присутствовал при этом. Его рассказ до последней детали совпадает с рассказом Ранги Айера.

Однажды вечером я пошел с Венкатараманой Айером домой к Суппья Тхевару. Они оба были друзьями детства Бхагавана. Суппья Тхевар жил в Пиллаярпальям, деревне на южной окраине Мадурая. Он жил там со своей второй женой-мусульманкой. Дом Тхевара походил на ашрам. В нем была комната для медитаций, и объектом почитания была фотография Шри Раманы, находившаяся в окружении гантелей и других спортивных снарядов, которые он использовал для занятий физкультурой.

В тот вечер Тхевар, Айер и я собрались в этой комнате для медитации. Айер начал читать восемнадцатую главу «Шри Рамана Гиты» – книги, написанной Кавьякантхой Ганапати Муни, в которой излагалось учение Шри Раманы. В этой главе воспеваются сиддха-пуруши (существа, достигшие совершенства), величайшим из которых был Махарши, являясь самой Аруначалой. Я слушал, закрыв глаза, и вдруг, в тот момент, когда читали строфу, начинающуюся со слова ниларавинда (глава 13, стих 13), меня охватило необыкновенное, ошеломляющее чувство.

Я внезапно почувствовал, как светящаяся вьющаяся змея поднимается вверх от основания позвоночника. Она мгновенно пронеслась по позвоночному столбу и ворвалась в череп, раскрывшись наподобие зонта из вспышек молний, которые собрались в точке между бровями, у переносицы, в яркое розовое пятно света, – и тут же ринулась назад, извиваясь вдоль позвоночного столба, словно запустив обратный цикл, устремившись в точку, откуда возникла. Вспышки были разноцветными – розовыми и бледно-голубыми. В то же самое время величественный пик Аруначалы появился над моей головой. Лавина нектара хлынула с ее вершины на мою голову, и все мое тело охватило неописуемое блаженство. На краткую вечность я потерял ощущение тела – осталось лишь сияние, мощное, яркое. Через некоторое время ко мне снова вернулось ощущение тела. Все свечения исчезли, кроме одного, которое было между бровей – оно оставалось, пока я не начал испытывать сильные переживания под взглядом Махарши во время джа-янти Шри Раманы, праздновавшегося в 1934 и 1935 гг. в Шри Раманашраме.

Я не сказал друзьям ни слова о том, что пережил. Тогда они сами поняли, что со мной произошло что-то необычное, но решили, что я просто был в трансе. После окончания медитации мы втроем отправились ко мне домой, в Адимулам Пиллай Аграхарам. Когда мы шли домой, я был почти без сознания. Айер и Тхевар поддерживали меня с двух сторон за руки. Несмотря на то что я был в сознании лишь частично, я очень хорошо помню, как великолепна была сияющая полная луна.

Когда мы подошли к тому месту, где сейчас находится Шри Рамана Мандирам, и оказались лицом к площадке перед храмом Минакши, я увидел нечто удивительное: царственную, прекрасную девушку лет восемнадцати, в расшитом золотом сари, со сверкающими украшениями. У нее были круглые щеки, сиявшие, как рубины, и блестящие глаза, из которых лился свет, подобный прохладному свету луны. Это была сама богиня Минакши (божество храма Мадурая) в человеческом обличье. Я был потрясен видением, но мои спутники не поняли, что со мной произошло. Они буквально отнесли меня домой и передали обеспокоенной жене в одиннадцать часов вечера. На следующее утро, проснувшись, я снова был в своем обычном состоянии и мог выполнять работу в колледже без малейших затруднений.

В 1934 г., перед началом рождественских каникул, мы с Венкатараманой решили провести неделю, включая джаянти, в Шри Раманашраме с нашими семьями. Фотограф П. Р. С. Мани тоже решил поехать с нами.

В день джаянти празднование началось с пуджи усамадхи матери Раманы Махарши. Над большой площадкой перед храмом самадхи возвели навес, под которым могли поместиться 500 человек. Плоскую соломенную крышу украсили разноцветными, сладостно пахнущими цветами, сплетенными в гирлянды – каждая такая гирлянда была длиной около метра и крепилась к крыше. Стен не было, и из-под навеса открывался вид на гору, который не загораживали ни постройки, ни деревья. Шри Бхагаван сидел на возвышении в окружении преданных. Я сидел прямо перед ним, всего в нескольких футах. Не считая звуков пуджи, едва доносившихся из храма, стояла полная тишина, и над этой тишиной царствовала махамауна (великое безмолвие) самого Шри Бхагавана. Не отводя глаз от Бхагавана, я мысленно повторял «Акшараманамалай», длинную поэму преданности, написанную Бхагаваном в 1913 г., все 108 стихов которой воспевают Аруначалу, Садгуру Бхагавана.

В последнем стихе говорится «Укрась меня своею гирляндой, о Аруначала Рамана, и позволь мне украсить Тебя гирляндой в ответ».

Когда я произносил эти слова, Бхагаван исчез, а на его месте появился сидящий бог с головой слона – Ганапати. Через некоторое время он тоже исчез. Вместо него появилась ослепительная человеческая фигура с головой вепря. Это был Вараха, аватар Вишну. Через несколько секунд он тоже исчез. И вновь передо мной сидел Махарши, как и в самом начале. Эти видения укрепили мое убеждение в том, что боги индуистского пантеона так же реальны, как и облик самого Махарши, и что Бхагаван Махарши сам является воплощением тех богов.

Когда я дошел до последнего стиха, колокола храма зазвонили в знак окончания пуджи, после которой должна была проводиться церемония арати (подношение огня) зажженным камфорным пламенем. В это мгновение все собравшиеся поднялись как один, чтобы увидеть арати.

В одно мгновение толпа сняла все гирлянды с крыши пандала. Все до единого, включая Махарши и меня, вдруг обнаружили гирлянды на своих шеях. Взглянув на Аруначалу я увидел, что она кажется прозрачной: виден был лишь ее контур, а внутри горы находился Шивалингам, доходивший до самой вершины. Вокруг лингама была обвита огромная гирлянда из разноцветных цветов. Аруначала Рамана принял мою песню-гирлянду, и в ответ украсил меня своей гирляндой! Так сбылась молитва, произнесенная мной в последнем стихе.

Вечером следующего после джаянти дня Шри Бхагаван сидел на кушетке в холле для медитаций. С. Нараяна Айер, профессор математики в Мадурайском колледже, рассказывал несколько историй о тех временах, когда он вместе с Бхагаваном учился в школе в Диндигуле.

«Когда мы играли, мы делились на две группы, которые всегда возглавляли Рамана и я. Команда, лидером которой был Рамана, всегда выигрывала. Поэтому две команды соперничали за то, чтобы сделать Тангакая своим лидером».

Когда Айер рассказал это, Шри Бхагаван засмеялся и добавил: «Ты видишь, Нараяна, у меня сейчас нет тела. Я утратил его давным-давно, когда пришел сюда. Поскольку я бестелесен, где та рука, которая зовется Тангакай? Из нас двоих, лидеров, один исчез, утратив тело. Ты, оставшийся, можешь унаследовать этот титул. Теперь ты Танга-кай Нараяна. В ознаменование этого прими мою старую трость».

Трость была сделана из сандалового дерева и подарена Бхагавану богатым преданным. Бхагаван не любил новые или дорогие вещи. Если преданные дарили их ему, Бхагаван мог один раз попользоваться такой вещью, чтобы доставить удовольствие дарителю, после чего ее убирали в кладовку ашрама.

Передавая Нараяне трость, Бхагаван сказал: «Обычно вместе с титулом дают медаль. Где мне взять золотую медаль? Вместо медали возьми эту трость!» Заканчивая речь, Бхагаван вручил профессору Нараяне трость как символ нового титула.

Затем стали вспоминать, как Шри Рамана с приятелями карабкались на высокую монолитную гранитную гору в Диндигуле. Нараяна Айер сказал, что на гору Аруначалу, покрытую толстым слоем почвы, легко забираться и что ее нельзя сравнить с горой в Диндигуле – скользкой гранитной скалой. Шри Рамана засмеялся и сказал: «Правда? Венкатарамана, отведи Нараяну завтра рано утром на вершину Аруначалы. Пусть увидит, насколько это легко».

На следующий день в 3 часа утра Шри Бхагаван отвел нас на кухню, где самолично приготовил полный сосудуппумы, чтобы мы могли пообедать на горе. Его взял Венкатарамана Айер. Умывшись, мы впятером – Венкатарамана Айер, профессор Нараяна Айер, фотограф П. Р. С. Мани и я – в 4-30 начали восхождение. Нашим проводником был Аруначала Шастри, который знал дорогу на вершину. В тот момент мой сын Сету Рам и моя дочь Мутху Минакши, спавшие вместе со мной в холле для медитаций, проснулись, стали плакать и умолять меня остаться. Шри Бхагаван успокоил их. Держа их обоих за руки, он сказал мне: «Кришнамурти! Делай свое дело – иди. Я позабочусь о твоих детях». «Мой Бхагаван позаботится обо мне и о моей семье! Он снарядил меня в путь к моему спасению, на вершину Аруначалы!» Так пела моя душа, когда я догонял ушедшую вперед группу.

Когда я вернулся, моя жена рассказала мне, что, пока меня не было, детей отвели на кухню, где они вместе с Бхагаваном чистили бобы. Позднее пришла она и взяла их на себя. Поскольку женщинам не разрешалось ночевать в ашраме, моя жена и маленький Раманан ночевали в городе, в доме Мудальяр Патти. Рано утром она возвращалась в ашрам.

Пообедав у Семи Источников, где было вдоволь прохладной и вкусной воды, мы с трудом достигли вершины горы.

К тому моменту как мы добрались до вершины, Танга-кай Нараяна Айер был уже совершенно измучен. Он растянулся на земле и простонал: «Как я мог сравнить Ару началу с горой в Диндигуле! Я не могу больше идти. Я умру прямо здесь!»

Мы дали ему достаточно времени отдохнуть, а затем по очереди помогали ему на спуске. В ашрам мы вернулись около пяти часов вечера.

Когда мы совершили простирание перед Бхагаваном, он поздравил своего старого друга: «Нараяна, неужели тебе пятьдесят четыре года? В таком возрасте это просто подвиг!» Нараяна Айер рассмеялся и позабыл обо всех своих мучениях.

Во время этого посещения состоялся интересный диалог между моим сыном и Бхагаваном. Он подошел к Бхагавану, когда тот выходил, чтобы совершить утреннюю прогулку, и обратился к нему: «Tama, mama (дедушка, дедушка), mama Бхагаван!»

Затем состоялся следующий диалог.

Махарши: Кто ты?

Мой сын: Я Сету Рам Дас.

Махарши: Кто твой отец?

Сын: Н. Р. Кришнамурти Айер.

М: Как такое может быть? Твоего папу зовут Айер.

Почему же тебя зовут Дас?

С: Меня зовут просто Сету Рам. Так хорошо, тата?

М: Хорошо. Теперь скажи, чего ты хочешь?

С: Дайте мне тросточку.

М: Зачем тебе тросточка?

С: Вчера вы дали тросточку тому тата. Дайте мне тоже, пожалуйста.

М: Разве ты старый? Сколько тебе лет?

С: Нет, я маленький. Мне семь лет. Дайте мне тогда маленькую тросточку.

М: Зачем она тебе?

С: Я буду всегда ее хранить. Так я буду всегда помнить моего тату Бхагавана.

М: Хорошо. Иди подожди в холле. Я дам тебе тросточку. (Бхагаван шепнул что-то своему помощнику Садху Рангасвами.)

Шри Бхагаван вернулся в холл, обтер ноги полотенцем и сел на кушетку. Садху Рангасвами вошел и положил перед ним трость. Это была старая, поломанная трость, которой Бхагаван когда-то пользовался. Ее отполировали и укоротили так, чтобы она подошла ребенку. И Шри Бхагаван рассказал всем присутствующим эту историю, изображая действующих лиц в своей неподражаемой манере. После этого ликующий мальчик вышел вперед и получил свой подарок из благословенных рук Бхагавана. Сейчас он инженер-химик, состоит в группе специалистов, консультирующих Центральное правительство в Нью-Дели. На следующий день после джаянти Шри Бхагаван был в холле для медитаций. Он сидел на своей кушетке, как статуя, лицом к западной части зала. Я сидел прямо перед ним, пытаясь мысленно повторять «Акшараманамалай», но вначале меня отвлекала мелодичная музыка Аламелу Аммал из Мадурая. Она пела песни из «Тируппугал» – собрания стихов о Господе Субраманье, которые были написаны много веков назад прославленным святым из Тируваннамалая – Арунагиринатхаром. У меня во лбу все еще горело пятнышко яркого света – след того, что я пережил в Мадурае. Я сопротивлялся привлекавшему меня пению и продолжал мысленно повторять «Акшараманамалай». Произнося про себя слова, я сдерживал дыхание и не мигая смотрел на форму Махарши. Вдруг левая половина тела Бхагавана превратилась в левую половину тела женщины с большой грудью. Я начал видеть в Бхагаване форму Умы-Махешвары, правая половина которой была половиной тела Шивы, а левая – половиной тела богини Парвати. Эта единая фигура мужчины-женщины известна в индуистской мифологии как Ардханаришвара и Ума-Махешвара. В писаниях, в которых рассказывается о появлении горы Аруначалы, приводится такая история: когда супруга Шивы Парвати совершала прадакшину вокруг горы, которая есть бог Шива, она слилась с горой и стала ее левой половиной, а правая половина осталась такой, какой была.

Эта преобразившаяся гора, ставшая мужчиной-женщиной, остается в том же виде и сейчас. Она также известна под именем Умаявал-Бхаган, что означает «Шива, половина которого является Умой». Этот Ума-Махешвара сейчас находился передо мной в живом теле Махарши, его взгляд был устремлен в мои глаза и не давал мне оторваться от своих. Внезапно я почувствовал, что мой череп раскололся на макушке, и сноп ярко-красного света хлынул вверх из открывшейся трещины. Одновременно с этим поток нектара хлынул из груди фигуры, сидящей передо мной, и такой же поток вырвался из той части Аруначалы, которую я воспринимал как Уму. Когда два потока соединились и сошлись на моей макушке, трещина в черепе закрылась, и от нее не осталось и следа. Огонь вскоре прекратил изливаться, но я все еще ощущал его внутри. Заключенный в черепе огонь зажег нижнюю часть свода черепа белым сиянием, похожим на свечение большой электрической дуги. Удивительно, что испепеляющего жара, присущего электрической дуге, не было. Голова и все тело были словно овеяны освежающей прохладой, несмотря на сияющее белое пламя.

Вернувшись в свое обычное осознание окружающего мира, я обнаружил, что уже вечер. Через некоторое время все люди, находившиеся в холле для медитаций, вместе с Бхагаваном, принявшим свой обычный вид, отправились ужинать. Я не пошел с ними. Вместо этого я лег на расстеленный на полу ковер, на котором ночью спали один или двое преданных, включая помощника Бхагавана, – в том помещении, где спал сам Бхагаван.

После ужина все, кто был в холле, ушли готовиться ко сну. На закате зажгли огни, и один преданный, Рамачандра Рао из Бангалора, сел перед Бхагаваном и стал читать стихи из «Рибху-гиты». Фраза «ахам Брахман, ахам Брахман» (я есть Брахман), повторявшаяся почти в каждом стихе, выражает суть этой поэмы. Слушая, как он читает нараспев, я чувствовал в точке с правой стороны груди, словно эхо, отголоски «ахам Брахман, ахам Брахман». Весь свет устремился с макушки головы и лба в эту точку, и поток благословенного, неземного нектара ударил из этого центра в груди и наполнил все мое тело. Меня охватил трепет неизмеримого блаженства * Ощущая, как этот неземной нектар изливается из каждой поры моей кожи, я выбежал из холла наружу.

Захлестнувший меня поток лился и лился, распространяясь в бесконечность пространства, затапливая все на своем пути. Он был наполнен ощущением Бытия-Сознания, в котором мое тело и все другие тела были подобны призрачным снежинкам в океане прозрачной, прохладной сладкой воды. Я закрыл глаза и ощутил себя чистым небом Бытия-Сознания. Открыв глаза, я почувствовал, что я – океан божественного всепроникающего флюида. Я осознавал себя как Бытие-Сознание, и в этом божественном флюиде колыхались призрачные очертания объектов. Словно призрак, я вернулся в холл и сел на свое место. И тут во мне вспыхнула мысль: «Теперь я должен навсегда уйти в джунгли на Аруначале».

Спустя мгновение я увидел свою плачущую жену. Мой маленький сын Раманан сидел у нее на руках, рядом с ней были наш сын Сету Рам и дочка Мутху Минакши. Шри Бхагаван взглянул на меня и сказал, уверенно и твердо: «Кришнамурти! Возвращайся домой в Мадурай со своей семьей. Ты хочешь добиться спасения, уйдя в лес и став саньясином, но ты точно так же можешь спастись, живя жизнью семьянина и выполняя свою работу. Говорю тебе: возвращайся домой!» Было ли это тоже видением? Я не могу сказать, что это было.

Мой друг Венкатарамана Айер, который, кажется, переживал нечто подобное много лет назад, утешил мою жену, сказав, что я просто впал в некое подобие транса и что это скоро пройдет. Вскоре после этого он увез всех, включая меня в полубессознательном состоянии, ко мне домой в Мадурай.

Вернувшись в Мадурай, я стал потихоньку возвращаться к своему обычному состоянию. Однако моя жена, узнав о том, что я пережил, стала опасаться, что я брошу семью и стану садху. Поскольку я не мог знать, что со мной будет в будущем, я утешил ее, дав ей книгу «Тирувембавай», мистическую поэму, которую сочинил на Аруначале великий шиваитский святой Маниккавачагар более тысячи лет назад.

Через некоторое время, когда жена читала эту небольшую книгу в присутствии Бхагавана, он спросил ее, что она читает. Она подошла к нему и положила книгу в его ладони. Бхагаван взглянул на книгу и вернул ее со словами: «Хорошо, хорошо. Продолжай читать эту книгу. Не бойся».

Судя по всему, Бхагаван знал обстоятельства, при которых эта книга оказалась у моей жены, и поэтому его слова убедили ее, что я не сбегу из семьи.

После этой насыщенной событиями поездки в ашрам в конце 1934 г. мне удалось вернуться в свое обычное состояние только по прошествии некоторого времени. Когда до начала занятий в колледже оставалось всего четыре дня, я обнаружил, что мои мыслительные способности парализованы. Как же я буду читать лекции? Я впал в панику; мне казалось, что помочь мне может только Бхагаван.

Я сел в поезд и помчался обратно в Тируваннамалай. Рано утром я уже был в ашраме. Я боялся заговорить с Шри Бхагаваном, поэтому просто сел перед ним. Казалось, что моя проблема ему безразлична, – он даже не взглянул в мою сторону. Когда настало время завтрака, я пошел вслед за другими в столовую и наспех поел. После завтрака я выбрал книгу «Джняна-Васишпгха» с книжной полки Бхагавана в холле для медитаций и взял ее с собой в самадхи матери (Раманы Махарши).

Я простерся перед Шивалингамом и тихо сказал: «О Мать! Ваш сын даже не смотрит на меня. Я схожу с ума из-за бесчисленных трудностей. Вашей милостью и с помощью этой книги я должен получить окончательный ответ, который освободит меня от этих трудностей».

Я сел в углу возле окна и начал читать стихи с огромной искренностью. Я забыл о времени. Примерно к шести часам вечера я закончил чтение, потрясенный смыслом одного из стихов: «В промежутке между двумя полетами мысли – безмолвие, в котором сияет чистое сознание Я».

Я сказал себе: «Когда я повторяю „Рама, Рама“, каждое произнесение имени „Рама" – это мысль. Значит, между двумя произнесениями имени „Рама" должно быть безмолвие чистого сознания. Это Бытие-Сознание и есть Я».

Переполненный радостью от того, что произошло со мной у самадхи матери, я пошел в столовую и быстро съел свой ужин. Затем я простерся перед Бхагаваном и попрощался с ним. Махарши лишь благосклонно кивнул головой с такой улыбкой, будто все знал. На следующее утро я снова был в Мадурае, и мое состояние уже позволяло мне приступить к преподавательской работе.

Вскоре после этих событий я получил от своей бабушки, жившей в Тируваннамалае, четки, которые она использовала для чтения джапы Раманама. Я стал использовать эти четки для своей Рама-джапы. Я выполнял эту садхану так ревностно, что она занимала все время, свободное от работы и сна. Джапа не препятствовала моей преподавательской работе, которая оставалась по-прежнему успешной. Со временем я обнаружил одну закономерность. Чем больше физической работы выполняет человек, тем больше пищи ему требуется; чем больше он ест, тем больше ему нужно спать. Ненужные действия не только тратят наше время, но также приводят к большему потреблению пищи, что в свою очередь приводит к еще большей трате времени, потому что лишняя пища требует больше сна, чтобы ее переварить. Поскольку лишний сон и лишние дела оставляли мне меньше времени на джапу, я сузил круг своих занятий, оставив только работу и дорогу в пару миль от дома до колледжа и обратно. Время, выкроенное из ненужной деятельности и лишнего сна, принесло мне двойную пользу. За пять лет я повторил мантру «Рама» около восьмидесяти миллионов раз.

Я приезжал в Раманашрам один-два раза в месяц на выходные. Я заметил, что, как только вхожу в ашрам, джапа полностью останавливается, и возобновляется, когда я выхожу из ашрама. Это был эффект возвышенного безмолвия Махарши. Когда я жил в ашраме, я боялся приближаться к Махарши и проводил все время, работая на кухне. Мои руки выполняли какую-то работу, в то время как внутри я был чистым, безмолвным Бытием-Сознанием.

В конце 1940 г. мне стало очень тяжело продолжать повторение мантры. Когда меня в Мадурае навестила Шантаммал, одна из женщин, работавших на кухне ашрама, я упомянул об этой проблеме. Она сказала: «Ты должен радоваться! Имя „Рама" – это сагуна-Брахман (Брахман с проявленными качествами). Он превратился в безмолвный ниргуна-Брахман (непроявленный, бескачественный Брахман) Я, недвижимое Бытие-Сознание. Цель джапа-садханы достигнута. Поэтому джапы больше нет».

Уезжая в Шри Раманашрам, она взяла с собой мою «Рибху-гиту». Эта книга вернулась ко мне при особых обстоятельствах, когда я поехал в ашрам, чтобы поучаствовать в праздновании Наваратри в октябре 1941 г.

В 1934 г. мой отец жил в Тиручираппалли с моим братом Нараянасвами и его женой Тхаяммал. Однажды в присутствии брата у отца случилась ущемленная грыжа – болезнь, которая обычно требует немедленной операции. Мой брат послал мне телеграмму в Мадурай, а также сообщил о критическом состоянии отца моей сестре Аламелу Аммал. Получив телеграмму, моя сестра пошла в Шри Раманашрам. Отдав телеграмму в руки Шри Бхагавана, она со слезами на глазах попросила Бхагавана спасти жизнь моего отца.

Ласково глядя на нее, Бхагаван сказал: «Не бойся! С твоим отцом все в порядке!»

Когда мы с моей сестрой на следующее утро приехали в Тиручираппалли, мы обнаружили отца живым и здоровым. Мой друг доктор К. Р. Н. Чари, приехавший в наш дом, чтобы забрать моего отца в свою больницу на операцию, смог устранить ущемление осторожными движениями рук. Позже выяснилось, что манипуляции доктора Чари произвели неожиданный эффект как раз в тот момент, когда Шри Бхагаван говорил слова утешения моей сестре. Мы поразились силе слов Шри Бхагавана и выразили свою огромную благодарность перед фотографией Бхагавана в комнате для пуджи.

В мае 1936 г., во время летних каникул, я проводил исследовательскую работу в области звука в Индийском научно-исследовательском институте «Тата» в Бангалоре. Я учился под руководством тогдашнего директора института, профессора К. В. Рамана, нобелевского лауреата в области физики. Однажды ночью я проснулся от кошмара, в котором увидел моего отца, лежавшего мертвым на полу. Он упал от удара камнем по голове. Я проснулся в ужасе и сел на кровати. Со слезами на глазах я умолял Бхагавана спасти отца. Остаток ночи я провел, повторяя «Рамана Стути Панчакам».

На следующее утро я получил телеграмму от своего брата Натараджана, который был в моей родной деревне Нангаварам. В телеграмме говорилось, что у отца случилось ущемление кишечника из-за грыжи. Я незамедлительно попрощался с профессором Раманом и на следующее утро был уже в деревне.

Когда я приехал в Нангаварам, меня ждал приятный сюрприз: отец чувствовал себя прекрасно. Мой брат Натараджан рассказал мне интересную историю о том, что произошло.

«Я отправил тебе телеграмму и тут же послал человека к Сину Анне (моему брату, доктору Н. Р. Шринивасану) в Тричи. Получив сообщение, Сину Анна вызвал высококвалифицированного хирурга, доктора Т.С. С. Раджана, который незамедлительно приехал и привез все необходимое для проведения операции прямо на месте, в деревне. Оба врача приехали в машине доктора Раджана. По прибытии на место они увидели своего пациента с лопатой, копающимся в саду за домом. Они тут же принялись бранить меня за то, что я сыграл с ними шутку, которая дорого им обошлась, – впрочем, их можно было понять. В качестве извинения я сказал им, что отец стонал от боли более двух часов, а когда перестал, закрыл глаза и какое-то время лежал молча. Я испугался, что он умер. Однако через час он сказал, что абсолютно здоров, сразу же взял лопату, пошел в сад и докопал начатую яму. Когда я рассказал врачам эту историю, они поняли, что я не шутил над ними. Они сказали, что пациенту очень повезло, что они приехали именно сегодня, поскольку, по их словам, повторное ущемление может произойти в любой момент, и без медицинской помощи может наступить летальный исход.

Было решено все-таки сделать операцию и доктора начали раскладывать инструменты. Отец тут же стал на них кричать: «Эй, Сину! Мне не нужна ваша операция! Я не хочу умереть под ножом этого доктора Раджана. Проваливай отсюда и забирай своего доктора! Иди занимайся своими делами, оставь меня в покое!»

Доктору Раджану хватило великодушия не замечать его грубостей, поскольку, как он думал, они исходили от старого больного человека, который, по-видимому, был в бреду и не мог себя контролировать. Врачи уехали восвояси, так как они не могли оперировать пациента против его воли. Доктор Раджан отказался принимать плату, поскольку Сину Анна тоже был врачом».

Хотя отец так и не объяснил ничего врачам, он с жаром рассказал мне, что произошло на самом деле.

«Видишь ли, Кришнамурти, – сказал он, – это Милость Бхагавана Раманы спасла меня от лап этого доктора Раджана, под ножом которого умерла во время операции твоя мать двенадцать лет назад. Как только я почувствовал себя плохо, я простерся перед портретом Бхагавана и лег на кровать. Я повторял „Акшараманамалай" и исцелился Милостью Бхагавана. Эти врачи хотели напугать меня и стали говорить, что я непременно умру без медицинской помощи прямо здесь, в деревне, когда приступ случится в следующий раз. Я сказал им, чтобы они убирались и больше не совали нос не в свое дело. Бхагаван, который спас меня сегодня, спасет меня и в будущем. Сейчас я прекрасно себя чувствую, и вовсе не благодаря этим докторам!»

Поскольку было очевидно, что отец выздоровел, я подумал, что не нужно отсылать телеграмму моей сестре в Тируваннамалай. Когда случились все эти события, ни один слух о том, что произошло, не достиг ашрама. Совместная молитва отца и сына получила мгновенный отклик Бхагавана Шри Рамана Махарши и принесла отцу облегчение. Он вездесущ и всемогущ, и более того – он есть океан милости и сострадания!

Через несколько дней я отвез отца в Мадурай и проконсультировался со специалистом по этим вопросам, доктором Амбатом Нараяной Меноном. Моему отцу тогда было пятьдесят семь лет. Я хотел узнать, стоит ли отцу, который помимо прочего страдал астмой, ложиться на операцию, рекомендованную другими врачами.

Доктор обследовал грудную клетку, сердце, кровь и мочу и высказал твердое убеждение, что операция приведет к смертельному исходу и что ее проводить нельзя. Предчувствие моего отца, из-за которого он отказался от операции в тот день в Нангавараме, полностью подтвердилось. Доктор прописал курс лекарств и эластичный пояс, чтобы не усугублять грыжу. Купив лекарства и пояс, отец вернулся в Нангаварам. Тем не менее мне сказали, что операцию по удалению грыжи нельзя откладывать на неопределенное время. Эта операция была успешно проведена в Тируваннамалае семь лет спустя, в 1943 г., и мой отец прожил до i960 г.

В 1935 г., когда я был в Шри Раманашраме, я начал читать книгу «Шри Рамана Гита», написанную Кавья-кантхой Ганапати Муни. Второй стих второй главы, написанный самим Бхагаваном, гласит:

«В глубине Сердца сияет один лишь Брахман

в форме Атмана,

непосредственно переживаемый

как «Я», «Я».

Войди в Сердце – либо вопрошающим умом,

либо погружением глубоко внутрь,

либо посредством контроля дыхания, —

и пребывай упроченным в Атмане».

Прочитав этот стих, я ощутил желание проверить его истинность, получив непосредственное переживание Сердца. Я уже читал о духовном сердце-центре в восемнадцатом и девятнадцатом стихах «Уладу Нарпаду Анубандхам». Там сердце-центр описывается следующим образом:

18 В центре груди, между грудной клеткой и желудком, находятся шесть центров, окрашенных в разные цвета. Один из них, похожий на внутренность бутона водяной лилии, расположен на два пальца правее [середины]. Это – сердце.

19 Он перевернут, и в нем имеется крошечное отверстие, наполненное непроницаемой тьмой [невежеством], а также желаниями и т. п. Все главные энергетические каналы (нади) зависят от него. Это место обитания пран, ума и света [сознания].

Прочитав стих из «Шри Рамана Гиты» и вспомнив стихи из «Уладу Нарпаду Анубандхам», я почувствовал, как внутри меня созрело огромное желание, чтобы Бхагаван коснулся меня и дал мне непосредственное переживание этого сердца-лотоса.

Поглощенный чтением Гиты, я забыл пойти в столовую позавтракать. Позже я узнал, что Бхагаван заметил мое отсутствие. Когда он вышел на утреннюю прогулку после кофе, я последовал за ним. Я сказал: «Бхагаван, Бхагаван, прошу вас, коснитесь своим благословенным пальцем нужного места на моей груди, чтобы я мог получить непосредственное видение сердца-лотоса».

Шри Бхагаван улыбнулся и сказал: «Не думай об этом. Это всего лишь представление ума».

Его ответ меня не удовлетворил. Я подумал: «Если это всего лишь представление, почему оно так тщательно прорабатывается в двух книгах?» Я продолжал идти за Бхагаваном. Он повернулся ко мне и спросил, чего еще я хочу. «Бхагаван, – сказал я, – я хочу, чтобы вы развеяли мои сомнения».

«Очень хорошо, – сказал он, – вернись в столовую и выпей свой кофе. После этого можешь подождать меня в холле для медитаций. Там ты сможешь спросить меня о чем хочешь». Не обращая внимания на его слова, я продолжал следовать за ним.

Шри Бхагаван снова обернулся ко мне и спросил: «Почему ты все еще идешь за мной?»

Продолжая идти, я сказав: «Здесь нет ни „приходящего“, ни „уходящего».

«Почему ты не можешь задать все эти вопросы в холле, когда я вернусь?» – спросил Шри Бхагаван.

«Я стесняюсь задавать эти вопросы, когда вокруг так много людей».

Шри Бхагаван прикоснулся указательным пальцем правой руки к кончику носа. «Вот как! Нет „я“, которое приходит, и нет „я“, которое уходит. Откуда же взялось это стеснительное „я"?»

Поверженный его ответом, я выпалил: «Кто осмелится препираться с вами? Можно только хранить молчание и лежать ничком без движения у ваших стоп, сдерживая и дыхание, и слова!» Шри Бхагаван, чья улыбка сияла добротой, а правая рука была вознесена в чинмудре (традиционном жесте благословения), ответил: «Это всё! Только это есть!»

Я вернулся, пошел в столовую, и с тех пор никогда больше не поднимал этот вопрос. И все же видение сердца-лотоса у меня вскоре случилось после возвращения в Мадурай.

С начала 1935 г., вскоре после этого незабываемого опыта во время джаянти в 1934 г., я мысленно повторял мантру «Рама» все время, свободное от работы и сна. В эти моменты я ощущал вибрации мантры, но вначале не понимал, из какого места в теле они исходят. Каждую ночь я старался ухватить этот короткий промежуток времени между последним моментом бодрствования и первым моментом неосознанного сна. То же самое я делал при пробуждении, когда сон сменялся бодрствованием.

По мере практики начала вырисовываться закономерная цепочка явлений. После того как я ложился, закрывал глаза и мысленно повторял мантру «Рама», окружающий мир исчезал и растворялся в моем теле. Тело в свою очередь растворялось в центре-сердце, и вибрация мантры была единственным ощущением, пока наконец не погружалась в сонное забытье. Утром, когда сон кончался, первая в бодрствующем состоянии вибрация мантры зарождалась в точке, где находился центр-сердце, и сразу же вслед за ним «появлялись» тело и окружающий мир.

Однажды после целого дня тяжелой работы я лег спать в 9 вечера. Я закрыл глаза, повторяя мантру «Рама», как обычно. Вместо темноты и забытья, которое обычно следовало после слияния с вибрацией мантры, я пережил нечто совершенно иное. Вибрация мантры слилась с безграничным и однородным океаном розового света, наполненным в каждой своей точке ощущением Бытия-Сознания и ничем более. Это переживание было подобно вспышке, и казалось, что оно вскоре исчезло; однако когда я проснулся, думая: «Какой странный сон!», я случайно взглянул на часы и обнаружил, что уже за полночь! Три часа затерялись в миге этого ярчайшего переживания.

Некоторое время спустя я встретился в ашраме с Садху Аруначалой (майором Чадвиком) и рассказал ему об этом переживании. Садху Аруначала сказал, что он тоже пережил нечто подобное, о чем сообщил Бхагавану. Бхагаван сказал ему, что это всего лишь видение и что его не следует путать с переживанием Я. Бхагаван добавил, что сияющий океан был не чем иным, как сплавом, так сказать, неведения сна и чистого света сознания Я.

В последующие ночи, закрывая глаза, я продолжал концентрироваться на точке, откуда возникает мантра-джапа, но это переживание так и не повторилось.

В одну из таких ночей у меня и было видение цветущей лилии (Сердце-Лотос) в центре-сердце. Она излучала золотистое сияние, которое наполняло мою грудь. Это было всего лишь видение, которое появилось, оставалось какое-то время, а затем исчезло; однако это было очень яркое переживание. Я знал, что это всего лишь умозрительная картина, но даже при этом мое сердце ликовало от того, что в конечном итоге Бхагаван выполнил мою просьбу и показал мне Сердце-Лотос, о котором говорится в писаниях. Конечно же, не это было целью моей садханы. Я все еще должен был много работать под руководством Бхагавана, пока наконец не достиг своей цели, своей победы – пребывания в бытии-осознавании чистого, недвижимого Я.

Я с новым рвением продолжал выполнять Рама-джапу до 1941 г. В октябре 1941 г. я получил приглашение на празднование Наваратри у храма Матери в Шри Раманашраме. В этом пригласительном письме Чиннасвами добавил, что его внук В. Ганешан, в настоящее время главный редактор The Mountain Path, которому в то время было пять лет, во время фестиваля должен был пройти церемонию Акшара-Абхьясам. В этот момент начинается обучение мальчика – торжественной передачей тамильского алфавита (акшара). Слово «акшара» также имеет эзотерическое значение: буквально – «слово» безмолвного учения Я.

Я сказал себе: «Разве я не дитя ашрама, как Ганешан? Я тоже получу свою Акшара-Абхьясам от моего Садгуру Бхагавана Махарши».

Когда я прибыл в ашрам, Шантаммал вернула мне мою «Рибху-гиту». Она сказала, что однажды Шри Бхагаван взял у нее эту книгу и своей собственной благословенной рукой исправил около сотни опечаток. Какая редкая удача для меня!

В благоприятный день Виджаядасами (последний день фестиваля Наваратри) я стоял перед Бхагаваном, держа в руке эту книгу. Когда он спросил, что я держу я дал книгу ему в руки. Я сказал: «Бхагаван, выберите для меня самый важный отрывок для ежедневного чтения». Шри Бхагаван открыл книгу и показал мне двадцать шестую главу со словами: «Чтение этой главы – само по себе самадхи».

Я простерся перед ним и взял книгу, этот драгоценный дар, из благословенных рук самого Шри Бхагавана. Эта книга была ценным дополнением к двум предыдущим подаркам, полученным мной в 1930 г.: «Аруначала Стути Панчакам» и «Шри Рамана Стути Панчакам».

Я читал «Рибху-гиту» ежедневно, пока не выучил наизусть все сорок пять стихов двадцать шестой главы. Позже непрерывное повторение стихов стало естественным для меня. Я продолжал выполнять эту садхану вплоть до одного из более поздних визитов в Шри Раманашрам.

В августе 1946 г., во время одного из моих визитов, я простерся перед Бхагаваном в тот момент, когда он возвращался в ашрам после утренней прогулки. Шри Бхагаван, у которого был ревматизм и болели колени, слегка пошатнулся, так как я неожиданно преградил ему дорогу. Он с некоторым усилием восстановил равновесие, остановился и раздосадованно сказал мне: «Что за наказание! Люди падают передо мной в самые неподходящие моменты!»

Мне стало очень стыдно, и я тут же попросил прощения. Он сразу же смягчился, на его лице засияла благосклонная улыбка. Он спросил: «Чего ты хочешь?»

Я собрался с духом и ответил: «Вашей Милостью, Бхагаван, я испытал переживание Я. Прошу вас, скажите, как сделать так, чтобы во время сна я был в непрерывном кевала-нирвикальпа-самадхи, а все остальное время – в сахаджа-нирвикальпа-самадхи?»

Шри Бхагаван ответил: «Ты не можешь ничего делать, пока спишь. Все остальное время ты должен усердно практиковать вопрошание „Кто я?" Зрелый плод, который ты желаешь получить, упадет в твои руки сам собой».

Получив это благословение, я также получил свою окончательную упадешу из благословенных уст моего возлюбленного Господа и Учителя, Садгуру Раманы. Мне больше нечего было просить у него. Я знал, что должен много работать, чтобы достичь своей цели, и что ничего другого мне не остается.

Шестидесятилетие Раманы Махарши праздновалось с широким размахом во время джаянти 1939 г. Ашрам кормил множество бедняков в течение трех дней, включая день джаянти. Преданные со всех концов Индии и со всех уголков мира собрались в ашраме для празднования. В то время горячо обсуждалось строительство большого традиционного гранитного храма над самадхи матери (Раманы Махарши). Сложились две противоположные точки зрения, но сам Бхагаван, как обычно, никак не высказывался по этому вопросу и не присоединялся ни к одной из сторон. Чиннасвами, управляющий ашрамом, намеревался построить храм. Его поддерживали старые ученики Ганапати Муни, такие как Г. Самбашива Рао, Воруганти Венкатакришная (автор биографии Бхагавана на языке телугу), профессор Суббарамайя и несколько других. Но было также сильное сопротивление со стороны довольно большой группы, состоявшей из других преданных Шри Бхагавана. Эта группа настаивала на том, что главной целью ашрама должно быть предоставление пищи и крова преданным, как живущим в нем, так и приезжающим. Они также считали, что ашрам должен кормить большое количество местных бедняков на постоянной основе. Противники строительства храма полагали, что не стоит тратить деньги на покупку камня, кирпича и цемента.

Такие преданные говорили: «Разве в Тируваннамалае недостаточно храмов? Зачем строить еще один? На те деньги, которые у нас есть, нам следует купить плодородные земли. Если у нас будет земля, мы всегда сможем иметь достаточно пищи».

Такое противодействие доводило Чиннасвами почти до слез отчаяния.

Во время моего пребывания в ашраме я однажды выразил уважение Шри Раме Йоги, который был адептом джапы Рама-шадакшари, мантры Рамы, состоящей из шести слогов. Он пользовался очень большим уважением за свои достижения в йоге. Вскоре после моего возвращения в Мадурай Шри Рама Йоги, его помощник Венкатасубба Редди и Воруганти Венка-такришная приехали ко мне домой в Мадурай. Они собирались в паломничество в несколько священных мест Южной Индии. Я присоединился к ним и примерно месяц провел с ними. Это паломничество было далеко не умиротворенным, потому что мы много спорили и в основном о целесообразности строительства храма над самадхи матери (Раманы Махарши). Шри Рама Йоги снова и снова выражал протест, утверждая, что весь этот замысел – пустая трата денег.

«Почему должен быть храм матери Махарши, – говорил он, – если даже нет храма Каушальи, матери Рамы, который был аватаром самого Вишну?» Я не соглашался с ним, и когда из Мадурая пришло письмо о том, что моя дочь заболела ветрянкой, я воспользовался этим как предлогом, чтобы вернуться домой.

Попрощавшись с паломниками, я вернулся в Мадурай. В первую ночь после моего возвращения мне приснился сон. Я был на вырубке в лесу на склоне Аруначалы. Все открытое пространство передо мной было залито светом полной луны. На вырубке я увидел Шри Бхагавана с высоким, величественным спутником, чье тело сияло, как полированное золото. Я приблизился к Бхагавану и простерся перед ним.

Как только я встал, Шри Бхагаван спросил меня: «Кришнамурти, ты знаешь, кто такая Мать?»

Я без промедления ответил: «Мать есть Бхагаван, и Бхагаван есть Мать».

Бхагаван улыбнулся и сказал: «Правильно!»

Я повернул голову, чтобы взглянуть на яркого спутника Бхагавана, и увидел, что это не кто иной, как его брат, Ниранджанананда Свами. Проснувшись утром, я первым делом послал 100 рупий Чиннасвами, снабдив их сопроводительным письмом, в котором просил принять подношение и использовать эти деньги для строительства храма Матери. Примерно через девять лет я имел счастье присутствовать при освящении храма над самадхи матери, в святая святых которого находилась Меру Чакра, освященная собственными руками Бхагавана.

Во время празднования джаянти в 1939 г. также рассматривался вопрос о приобретении дома в Тиручули, где родился Бхагаван. Когда проконсультировались с моим отцом, которого Ниранджанананда Свами с любовью называл «Вакил Тата» (букв, «дедушка адвокат»), отец пообещал оказать посильную помощь в достижении этой цели. Вскоре после этого близкий преданный и личный помощник Шри Бхагавана, юрист из Мадраса Т. П. Рамачандра Айер, приехал к нам домой с целью собрать всю необходимую информацию о владельцах родного дома Бхагавана. Незадолго до того, как Айер покинул ашрам, Бхагаван посоветовал ему взять меня с собой, поскольку я хорошо знал Тиручули. Мы с ним поехали в Тиручули, навели необходимые справки и отправили подробный отчет в ашрам.

Вскоре после этого Ниранджанананда Свами, его личный помощник Раджагопала Айер и Вакил Тата, мой отец, прибыли в Мадурай. После смерти отца Шри Бхагавана [в 1892 г.] дом продали. Пройдя через множество рук, он оказался во владении торгового сообщества в Тиручули. Они держали школу для которой закупили этот дом в качестве доверительной собственности. Когда представители ашрама обратились к ним, собственники фактически отказались продать имущество, использовав простую уловку – выставив цену юооо рупий, в то время как незадолго до этого приобрели его за 2ооо рупий. Представители ашрама настойчиво вели переговоры и после трех месяцев торга в конечном счете приобрели имущество за зооо рупий, помимо самого дома в Тиручули, который стоил 2ооо рупий. Когда переговоры были успешно завершены, представители ашрама и мой отец, Вакил Тата, вернулись в Тируваннамалай.

В то время моему отцу было шестьдесят шесть лет, он страдал грыжей и астмой. Его проблемы со здоровьем усугублялись частыми поездками между Мадураем и Тиручули. Все эти поездки были необходимой частью деловых переговоров. Вскоре после того как он приехал в Тируваннамалай, все эти дела подорвали его здоровье, и у него снова произошло ущемление грыжи. Приступ был неожиданным и сильным. Доставить его на машине в больницу в Веллор было невозможно, так как была вероятность, что он скончается по дороге. В маленькой государственной клинике неподалеку от ашрама не было необходимого оборудования для проведения серьезной операции, однако поблизости не было больше мест, где можно было бы получить неотложную помощь. Врач, проживавший в ашраме – Куппусвами Айер, который был беззаветно предан Бхагавану, – набрался смелости и соорудил импровизированный операционный стол в местной больнице. Прежде чем приступить к операции, он пришел к Шри Бхагавану и помолился ему о том, чтобы операция прошла успешно. Милостью Бхагавана, операция была успешной, и пациент очень скоро был вне опасности. Ниранджанананда Свами обеспечил моему отцу должный уход в течение тридцати двух дней, пока он находился в больнице. В этот период я в конце каждой недели садился на поезд из Мадурая в пятницу вечером и возвращался в Мадурай, проведя два дня с отцом. Я не мог проводить с ним остальные дни, так как должен был работать в колледже.

Через десять дней после операции я получил телеграмму из штаба армии, в которой говорилось, что мой брат, Нараянасвами, погиб на войне. Я подумал, что отец, ослабленный болезнью, умрет от шока, если до него дойдет слух об этом. Однако когда я сообщил эту новость Бхагавану, он сказал, что нужно немедленно рассказать обо всем отцу. Он послал вместе со мной Девараджу Мудальяра, автора книги «День за днем с Бхагаваном», чтобы сообщить отцу эту печальную весть. Мудальяр постепенно и осторожно поведал отцу о том, что произошло, и произнес несколько утешительных слов, смягчив его шок. Милостью Шри Бхагавана, у отца нашлись силы для того, чтобы выдержать боль от тяжелой утраты. Через несколько дней отца привезли в ашрам в довольно хорошем физическом и душевном состоянии.

Когда стало ясно, что жизнь моего отца вне опасности, я простерся перед Бхагаваном и сказал: «В этот раз Шри Бхагаван совершил чудо и спас жизнь моего отца!»

Шри Бхагаван вмешался: «Почему ты говоришь „этот раз"? Почему ты не говоришь „эти три раза"?»

Я был поражен, потому что Шри Бхагавану никто не сообщал о втором случае ущемления грыжи у отца в деревне. В тот раз я лишь обратился к нему с молитвой в Бангалоре после вещего сна. Разве нужны иные подтверждения того, что Садгуру Рамана вездесущ, всезнающ и всемогущ? Мой отец пережил операцию, которая, по мнению специалиста из Мадурая, должна была окончиться смертью, и прожил до глубокой старости – до восьмидесяти трех лет.

После выписки из больницы мой отец остался в Шри Раманашраме. Чиннасвами хотел оставить отца в ашраме навсегда и предложил построить домик для него, наподобие того, который построили для майора Алана Чадвика. Однако касательно отца у Бхагавана были другие планы.

Вскоре после этого Бхагаван назвал дом в Тиручули «Сундара Мандир» в память о своем отце. Примерно в это же время Чиннасвами рассказал Бхагавану о своих планах оставить моего отца в ашраме.

Шри Бхагаван отверг этот план, сказав: «Если Тата останется здесь, кто будет смотреть за Сундара Мандиром? Он должен жить со своим сыном в Мадурае и быть управляющим Мандиром в Тиручули».

Согласно этому плану, мой отец приехал в мой дом в Мадурае в сопровождении группы преданных, среди которых был Ниранджанананда Свами. Позже они торжественно установили в Сундара Мандире в Тиручули портрет Бхагавана, а также портреты его отца и матери. Группа останавливалась в моем доме в Мадурае на пути в Тиручули и обратно. Таким образом, я имел счастье принимать всех у себя дома в течение двух дней, пока они были в Мадурае.

В 1946 г. Ниранджанананда Свами с небольшой группой преданных прибыли в Мадурай и остановились у меня примерно на неделю. В то время дом, в котором Бхагаван достиг Я-реализации и который сейчас известен как Шри Рамана Мандир, был уже выкуплен. Вакил Тата принял на себя дополнительные обязанности по управлению Шри Рамана Мандиром. Он был управляющим до своего отъезда из Мадурая, когда переехал жить к моему брату Рамасвами в Кулитхалай, маленький городок примерно в пятнадцати километрах от деревни.

В 1944 г., во время летних каникул, я оставил свою семью в Ыангавараме, в моей родной деревне. Моя жена и трое наших детей жили там вместе с моим отцом. Я приехал в Тируваннамалай, чтобы отметить день махасамадхи матери (Раманы Махарши). Церемония проводилась с большим размахом. В тени просторного пандала на территории ашрама пировали около двух тысяч бедняков из различных каст и общин, включая женщин и детей. Я был среди тех, кто контролировал подступ толпы в ашрам. Мы пропускали группу за группой. Когда одна из групп проходила через ворота, женщина из касты хариджан с младенцем на руках упала посреди толпы.

Поднявшись и обнаружив, что ее ребенок обмяк и не подает признаков жизни, она начала громко кричать и плакать.

Проникнувшись ее горем, я мысленно сказал: «Как может такое несчастье произойти в тот момент, когда все ликуют и радуются? Бхагаван! Я прошу вас, спасите жизнь этому малышу!»

И тут же внутри меня голос Бхагавана произнес: «Готов ли ты пожертвовать своим собственным ребенком ради этого мальчика?»

Не колеблясь ни секунды, я ответил: «Да, Бхагаван, я пожертвую своим ребенком!»

В следующий миг, осознав, что я только что пообещал, я взмолился со слезами на глазах: «Бхагаван, умоляю вас, спасите и моего ребенка тоже!»

Тем временем женщина, услышав крик своего сына и убедившись, что он жив, побежала на праздник. Вернувшись в свою деревню, я узнал, что в тот момент, когда происходили эти события, мой малыш Раманан был чудом спасен от падения в колодец после того, как его боднул теленок.

В марте 1948 г. у меня случился интересный разговор с Бхагаваном. В то время его здоровье быстро ухудшалось, он потерял много в весе.

НРК: Это очевидно, что Бхагаван, из бесконечной Милости и сострадания, исцеляет даже смертельные болезни своих преданных. Не из-за этого ли страдает тело Бхагавана?

Бхагаван (на английском): И да, и нет.

НРК: Бхагаван, объясните, пожалуйста, подробнее.

Бхагаван: Мукта-пуруша (освобожденный) не нуждается в теле после того, как он реализовал Я. Однако пока он жив, он обладает способностью принимать на себя болезни своих преданных. Поэтому его тело страдает. Вот что означает ответ «да».

Когда он предается уединению и пребывает в кевала-нирвикальпа-самадхи, полностью забыв о совокупности тела и мира, принятая им болезнь рассеивается. Когда он возвращается к осознанию тела, его тело излечено и его первоначальное здоровье восстановлено. Продолжительность такого самадхи должна быть пропорциональна серьезности болезни.

Шри Шанкара Бхагаватпада, достигший Я-реализации в очень молодом возрасте, когда его тело было очень здоровым и сильным, вел непрерывную деятельность, пребывая в состоянии сахаджа-самадхи.

Из бесконечного сострадания он исцелял множество несчастных людей, которые приходили к нему с различными серьезными болезнями. Он исцелял их непрерывно, днем и ночью, и никогда даже не помышлял о том, чтобы восстановить свое здоровье, уединившись в кевала-нирвикальпа-самадхи. В результате он оставил тело в возрасте тридцати с небольшим лет.

Как только до меня дошел смысл его слов, я воскликнул, раскаявшись: «Разве не из-за меня так страдает это тело!»

К сожалению, я понял это слишком поздно.

Вечером 10 апреля 1950 г., когда я ехал поездом из Мадурая в Мадрас по университетским делам, я вышел в Тируваннамалае, чтобы зайти в Шри Раманашрам. Шри Бхагавану оставалось жить всего несколько дней, однако он настаивал на том, чтобы ежедневно давать даршан всем своим преданным. От его комнаты и до самых ворот ашрама тянулась длинная очередь. Она медленно двигалась мимо открытой двери комнаты, где лицом к преданным лежал Бхагаван. Каждый останавливался на несколько секунд перед дверным проемом, а затем проходил дальше, уступая место следующему. Я присоединился к ним. Когда подошла моя очередь, я увидел горящий, глубокий взгляд

Бхагавана, проникнувший в меня до самых основ моего существа. Он лежал на боку, его левая рука была перевязана и лежала на кровати. Тело, когда-то красивое и сильное, превратилось в кожу и кости… Это был мой последний благословенный даршан Бхагавана.

В тот же вечер мне нужно было уезжать в Мадрас, так как я должен был проводить экзамены на степень бакалавра искусств в Государственном колледже искусств на Маунт Роуд. Согласно расписанию, экзамены должны были идти до вечера 15 апреля. Поскольку работы должны были проверяться в конце каждого дня, руководство колледжа выделило мне комнату в хостеле с верандой, выходящей на дорогу.

14 апреля после целого дня тяжелой работы я рано поужинал, лег спать около восьми вечера на скамейке, стоявшей на веранде, и мгновенно заснул. Внезапно я проснулся и сразу же бросился в комнату. Меня ослепила, словно молния, внезапная вспышка, которая на миг поглотила меня и заполнила обширное пространство вокруг. От этого потрясения я и проснулся в панике. Как только я добежал до комнаты, ослепительная вспышка света вошла в мою грудь и затем в сердечный центр, который начал пульсировать непрерывным звуком «Аруначала, Аруначала», – также, как раньше он пульсировал звуком мантры «Рама, Рама». Вибрация этого звука была столь сильной, что сотрясала все тело. Как я ни старался, я не мог остановить эту дрожь. К счастью, к рассвету пульсация затихла сама собой.

На рассвете я вышел, чтобы выпить утренний кофе в соседней гостинице. На улице я увидел объявление на стене, на котором большими буквами было написано: «Бхагаван Рамана Махарши вошел в маханирвану накануне вечером в 20.48».

Внутри меня родился крик отчаяния: «Я потерял своего любимого Бхагавана, потерял навсегда!»

В тот день мой напарник отнесся ко мне с сочувствием. Он усадил меня в углу экзаменационного зала и весь дневной объем работы проделал сам. На следующее утро, в субботу 16 апреля, я прибыл в ашрам, но благословенное тело было упрятано навеки от людских глаз в склепе-самадхи. И все же, стоя возле самадхи, я ощущал оглушительную тишину бесконечного покоя. Прощальным даром Бхагавана была передача Милости, затронувшей самую глубину моего сердца и открывшей мне вечное безмолвие, которое всегда было там и всегда там останется. Посредством этой Милости я окончательно осознал, кем был Садгуру Рамана и кто он есть, и непосредственно понял то, к чему так стремился все эти годы садханы.

На следующий день я вернулся в Мадурай. Я был бесконечным океаном чистого бытия, не осознающим ничего, кроме самого Себя. Неведение сна покинуло меня навсегда. Теперь я – экран сознания, на котором идет бесконечная игра теней-мира, и тело-тень, носящее имя Н. Р. К., поющее пять гимнов Аруначале и Рамане поочередно. Сейчас эта тень заканчивает рассказ о своем временном пребывании на этой Земле. Настанет момент, когда этот экран и все, что на нем происходит, растворится в Я, единственно сущем как чистое Осознавание-Бытие.

Джай Шри Рамана!

Джай Шри Аруначала!