Выйдя на пенсию в 1966 году, Пападжи много путешествовал, объехал всю Индию, редко останавливаясь на одном месте дольше, чем на несколько недель. Однако когда в январе 1967 г. он справил свадьбы своих детей, ему захотелось проводить все больше и больше времени в Ришикеше и Харидваре – центрах паломничества, расположенных в северной части Уттар Прадеша, там, где Ганга покидает предгорье Гималаев и течет по равнинам. Города находятся недалеко друг от друга – Ришикеш стоит на двадцать четыре километра выше по течению, чем Харидвар.

Большую часть своей жизни я приезжаю в Ришикеш и Харидвар и живу там. Когда я был ребенком, мои родители перевезли всю семью в Харидвар на летние каникулы. И большую часть своей жизни я организовывал свое время таким образом, чтобы было возможно проводить там один или два месяца в году. Когда у меня не было каких-то других дел, я оставался там еще дольше. Иногда я жил там годами.

Это святые места. Люди медитируют в Ришикеше и Харидваре на берегах Ганги тысячи лет, и многие там достигли просветления. Это те места, в которые я всегда люблю возвращаться после долгих, обстоятельных поездок-встреч с последователями.

После того как я справил свадьбы моих сына и дочери в Агре и Дели, я решил навсегда покинуть свою семью и родственников. Было ясно, что мои обязанности были выполнены. У меня не было желания продолжать играть роль главы семейства.

Я решил поехать в Ришикеш, чтобы прожить жизнь как садху. Мне хотелось жить на берегу Ганги в одиночестве. Я поселился в пещере, расположенной недалеко от основных ашрамов Ришикеша. Так как она была рядом с рекой, вода иногда поднималась, затапливая пещеру. Меня это не беспокоило. Когда в пещере становилось слишком мокро, я перемещался к баньяновому дереву, которое росло рядом на хорошей, удобной поляне. Дерево и пещера располагались недалеко от ашрама Махариши Махеш Йоги, основавшего движение ТМ (Трансцендентальной Медитации). В те дни это был его главный ашрам.

Пападжи исследовал несколько других пещер поблизости. В одной из них, недалеко, в пятнадцати минутах ходьбы от Ганги, он спасался от непогоды и в примитивных условиях существования вынужден был встречаться с дикими животными у водопоя.

Некоторое время я жил в красивой пещере в лесу. Примерно на полдороге к Пхул Гхатти, на старой дороге паломников к Бадримасу есть река, впадающая в Гангу. Приблизительно в километре вверх по ее течению был красивый водопад; к нему примыкала пещера, в которой я некоторое время жил.

В те дни в этих местах все еще бродило много тигров. Ближайшая речка была единственным безопасным источником воды для лесных животных, поэтому они все обычно сюда и приходили. В окрестностях также жили медведи и слоны, которые тоже время от времени приходили на водопой. Я мог наблюдать за ними, не беспокоя их. Мы жили вместе очень мирно. Слоны, бывало, приходили, чтобы искупаться под водопадом, потому что им нравилось, как вода бьет их по спинам. Они набирали много воды своими хоботами, а затем поливали себя. Иногда выбрасывая воду, они трясли ими. Когда это происходило, я тоже принимал душ, сидя в пещере.

Только раз у меня была случайная близкая встреча с тигром. Я был внизу у водоема, когда туда пришел тигр, чтобы утолить свою жажду. Перед тем как приняться пить, тигр с явным любопытством взглянул на меня. У меня было чувство, что он только что хорошо поел, поэтому был больше заинтересован в том, чтобы напиться, чем съесть меня.

Примерно в это время у Пападжи было интересное переживание, в котором все его прошлые жизни предстали перед ним. Вот описание этого случая, которое он сделал в книге «Интервью с Пападжи»:

Я тихо сидел на берегу Ганги в Ришикеше между Рам Джхулой и Лакшман Джхулой, наблюдая за плывущими в воде рыбами. Пока я сидел там, ко мне пришло необычное видение. Я видел себя, то «я», которое было «Пунджей», проходящим через долгий ряд реинкарнаций. Я наблюдал, как джива (перевоплощающаяся душа) переходит от тела к телу, от формы к форме. В разное время и в разных местах мне довелось быть растениями, животными, птицами, людьми. Цепочка была необыкновенно длинной. Передо мной разворачивались картины многих тысяч моих реинкарнаций, и все это длилось миллионы лет. В конце концов появилось мое собственное тело, последнее в этой череде, а потом возникла сияющая форма Махарши. На этом видение закончилось. Появление Махарши положило конец казавшейся нескончаемой череде рождений и перерождений. После его вмешательства в мою жизнь джива, которая в конце концов стала Пунджей, освободилась от необходимости рождаться вновь. Махарши уничтожил это одним-единственным взглядом.

Вся череда инкарнаций разворачивалась передо мной в обычном масштабе времени. То есть мне действительно казалось, что прошли миллионы лет. Однако, вернувшись в нормальное состояние сознания, я понял, что все виденное заняло не более мгновения. Человек может увидеть во сне целую жизнь, но, пробудившись, понимает, что время, которое прошло во сне, было нереальным, приснившийся человек был нереальным и мир, в котором он жил во сне, полностью нереальный. Все это мгновенно осознается в момент пробуждения. Аналогичным образом, при пробуждении к «Я» сразу становится очевидной иллюзорность времени, мира, в котором мы живем, и самой этой жизни. В видении на берегу Ганги эта истина предстала передо мной очень ясно. Я знал, что все мои жизни в сансаре были нереальны и что Махарши пробудил меня от этого кошмарного сна, показав мне мое Я. Ныне, избавившись от нелепостей сансары и говоря с точки зрения Я, единственной реальности, я могу сказать: «Ничто никогда не существовало; ничего никогда не случалось; есть только неизменное бесформенное „Я“».

Это опыт мой и каждого, кто осознал свое «Я».

Несколько лет спустя в Париже мне показали Нирвана Сутру. Я прочел и понял, что у Будды был схожий опыт.

В 1993 году я смотрел по телевизору матч по крикету в доме Пападжи. Один из игроков кинулся к мячу, поскользнулся на траве, и у него на рубашке осталось яркое зеленое пятно. Пападжи начал смеяться, внезапно вспомнил о другом своем видении на берегу Ганги, и стал весело о нем рассказывать.

«Когда-то у меня было зеленое тело, прямо как у этого человека. Оно было большим, полупрозрачным и очень красивым. Я жил на другой планете в другой части Вселенной. У меня было такое видение в Ришикеше.

Я знал, что уже долго живу на этой планете. У меня было также чувство, что это такая планета, на которую попадают лживы, чтобы израсходовать до конца свою хорошую карму. Это было место, где, казалось, все были бесконечно счастливы».

Я спросил: «Там кто-то медитировал? Пытался ли кто-нибудь стать просветленным?»

Он ответил, что нет. Помолчав немного, он продолжил более серьезно.

«Я жил на разных планетах и в своих видениях побывал на многих других. Тот мир, в котором мы сейчас живем, единственный, в котором я видел, чтобы люди боролись за свою свободу и добивались ее. Вы не знаете, как вам повезло».

Когда я начал работать над этой книгой, я попросил его рассказать поподробнее. И он повторил для меня свою историю, добавив некоторые детали.

Я жил в Ришикеше, проводя большую часть времени на берегах Ганги. Я почувствовал, что мое тело претерпевает некоторые изменения. Оно стало едва различимым и прозрачным. Вокруг меня было много таких же «людей», с похожими едва различимыми телами. Я взглянул на небо и увидел, что нахожусь в совершенно другой части Вселенной. В небе светило совершенно другое солнце, возможно, что там было несколько солнц, так как ночи не было. Это был странный мир, в котором никто не спал и не просыпался. Мы бодрствовали все время. И хотя видение длилось всего несколько секунд, я знал, что в этом месте я провел очень много времени.

Я понял, что это была другая планета. Я размышлял о том, что во Вселенной должно быть много других планет, на которых есть жизнь, и если человек может переходить из одной жизни в другую, он так же может перемещаться из одного мира в другой.

Хотя я не мог отрицать того, что имело место это видение, позже мне пришла в голову мысль, что, возможно, оно было лишь игрой воображения. Возможно, будучи молодым, я слышал подобную историю, и затем она внезапно всплыла у меня в памяти.

Ришикеш: Ганга, текущая под Рам Джхулой

Когда Пападжи предложили комнату в главном ашраме в Ришикеше, аскетический период его жизни в пещере ненадолго закончился.

Когда я был голоден, я часто покупал пури в магазине Гита Бхаван, поскольку четыре месяца в году с июня по сентябрь они продавали паломникам готовую еду по себестоимости.

В один из моих визитов ко мне обратился управляющий Сварг Ашрам Траст, потому что, как он сказал, ему было любопытно узнать, кто мой гуру.

Я ответил ему: «Моего гуру зовут Шри Рамана Махарши. Он из Тируваннамалая из Южной Индии».

Управляющий никогда ранее не слышал этого имени, что было удивительно, потому что Махарши знают во всех ашрамах Индии. Мы с ним немного поговорили, и в ходе разговора выяснилось, что до пенсии он работал инженером в Мадхья Прадеше.

Через несколько минут он повернулся ко мне и сказал:

«Должно быть, он великий учитель. Всякий раз, когда я вас вижу, вы всегда один и держитесь очень спокойно. Когда я наблюдал за вами, мне в голову пришла мысль: Когда я ем манго Дузери из Малихабада, что рядом с Лакнау, я по вкусу могу определить, что этот плод вырос в очень хорошем саду. Я никогда не видел тех садов, но вкуса одного манго достаточно, чтобы сказать, что он вырос в хорошем саду. Точно так же, глядя на поведение человека, я могу судить о его учителе. Я наблюдал за вами. Могу сказать, что у вас, должно быть, очень хороший учитель».

Потом он рассказал про садху, о которых заботится в своем ашраме.

«В кумирах (маленьких хижинах или комнатах для монахов) у нас живет триста садху. Мы их всех кормим бесплатно. Ашрам легко может прокормить всех этих людей. Садху стоят в очереди, ожидая своей порции пищи, и пока они ждут, преданные часто приносят им сладости. Зимой они приносят им одеяла, некоторые даже дают каждому садху по 100 рупий, на случай если он захочет совершить паломничество. Эти садху избалованны. Они не ценят того, что для них делают другие. Некоторые из них даже недовольны подарками и радушием, которое им оказывают. Они берут одеяла, даже если они им не нужны. Потом продают их за полцены, чтобы выручить деньги. Другие забирают домой еду, которую мы им даем, и для улучшения вкуса готовят ее заново на чистом масле. Эти люди не нуждаются в подаянии. Многие из них уже разбогатели, получая каждый день подарки от паломников.

Моя работа – стоять на страже интересов всех этих людей. На те небольшие пожертвования, что мы получаем, я должен заботиться о них. Я не приветствую приход новых людей, но в вашем случае буду только рад сделать исключение. Я вижу, что вы другой. Если вам нужна комната, я дам вам постоянную крышу над головой. Вы можете даже питаться в доме, который мне, как управляющему, предоставили».

Я согласился на комнату в угловой части его ашрама. Она была так близко расположена к Ганге, что из своего окна я мог видеть людей, бросающих в воду монеты. Однако, внезапно почувствовав через несколько месяцев, что мне необходимо идти в Вриндаван, я ушел из ашрама. После этого я не сразу вернулся в Ришикеш, а отправился в Шри Раманашрам.

Наступил новый этап жизни. После начального периода крайнего аскетизма и жизни в ашраме Пападжи снова стал путешествовать. С этого момента он начал перемежать долгие периоды жизни в Ришикеше поездками во Вриндаван и к своим последователям, живущим в разных частях Индии. Иногда он совершал длительные поездки в труднодоступные части Гималаев. Одно такое путешествие было особенно памятным:

Однажды я прочитал статью о последствиях великой битвы, которая стала кульминацией в Махабхарате. Это была очень разрушительная война. Когда она закончилась, все Кауравы были мертвы, а страна разорена. Братья Пандавы вышли победителями в той войне, потому что Кришна помог им. Через много лет, после ухода Кришны, Пандавы решили, что они не хотят больше оставаться на земле, хранящей слишком плохую память о них. Пять братьев вместе направились к Гималаям, потому что хотели уйти на небеса. Считалось, что там, в горах, должны быть ворота, соединяющие два мира. Это был опасный путь, и им нужно было подняться на очень большую высоту. Один за другим братья погибали, и только Юдхиштхира, сопровождаемый бродячей собакой, которая в свое время признала его, выжил. В конце путешествия только они двое, Юдхиштхира и собака, достигли небес.

В журнале описывалось это восхождение и приводилась примерная карта передвижения братьев Пандавов. Я был заинтригован мыслью о том, что между землей и небесами могут быть ворота, заинтригован настолько, что решил сам повторить их путешествие, чтобы проверить, правда ли это.

Если я узнаю о каком-то новом методе или технике, я тут же стараюсь их проверить на себе. Это стало моей привычкой с самого детства. Меня не удовлетворяет информация из вторых рук. Я люблю сам все проверять, чтобы убедиться в том, что это заслуживает доверия.

Например, однажды я услышал об одном садху, который питался грязью из Ганги и, по-видимому, пребывал в добром здравии.

Я подумал: «Зачем же я хожу и покупаю овощи, и готовлю еду, если грязь – это все, что нужно, чтобы не умереть? Я попробую такую диету и посмотрю, можно ли так прожить».

Итак, целый месяц я питался грязью и опадающими с деревьев листьями. Эксперимент не удался, потому что через несколько недель я серьезно заболел. Я проконсультировался с садху по этому поводу и спросил его, стоит ли мне продолжать так питаться.

Он сказал: «Так ты только мучаешь свое тело. Тело человека – храм Бога. Тебе нужно содержать его в хорошем состоянии, ведь если тело больное, ты не сможешь медитировать. Древние риши знали, что необходимо для жизни. Они ели саттвическую пищу и оставались здоровыми».

Я последовал его совету, оставил эту практику и вернулся к нормальной пище. Все это произошло где-то в 1944 году, когда я служил в армии в Мадрасе.

Как бы то ни было, узнав, что возможно дойти до небес в своем физическом теле, я тут же решил пройти этот маршрут, чтобы удостовериться, правда ли это.

Вначале было легко. Я лишь следовал основному маршруту паломников в Девапраяг, туда, где сливаются воды Ганги и Алакнанды. Когда я шел по берегу Ганги, начался дождь. Было уже поздно, и я принялся осматриваться в поисках какого-нибудь укрытия. Не было никакого смысла продолжать путешествие в тот день. Поискав несколько минут, я нашел маленькую хижину, в которой жил старый баба. Я просунул голову в дверь и очень вежливо спросил, разрешит ли он мне здесь переночевать.

Похоже, что он собирался готовить себе еду, поэтому я сказал, что схожу в ближайший магазин и куплю продукты. У людей, подобных ему, дома обычно мало еды. Не желая его обременять, я пошел под дождем купить продукты для нас двоих.

Он принял мое предложение и разрешил мне остаться поужинать и переночевать у него.

Я сходил за покупками, он приготовил еду, а потом мы вместе поели на берегу Ганги. В десять вечера, когда мы сидели с ним, в десяти футах выше и подальше от реки я увидел другую маленькую хижину.

Когда я спросил о ней, он сказал: «Я построил ее, чтобы у меня было, где жить, когда уровень воды в Ганге поднимается. Хижина, в которой я сейчас живу, во время половодья оказывается под водой. Ты можешь спать в ней сегодня ночью. Река не представляет опасности. У нас у каждого может быть хижина. Какой-то человек прислал мне немного денег, чтобы я мог построить себе еще одну хижину. Я живу тут уже тридцать шесть лет, но только в этом году у меня появилась возможность переезжать в другое место, когда вода в реке поднимается. Я из Бенгалии. Некоторые люди оттуда присылают мне немного денег, чтобы я мог жить несколько комфортнее. Они посылают мне двадцать рупий в месяц».

Этот человек отрекся от мира, чтобы вести жизнь аскета на берегах Ганги. За тридцать лет жизни он ничего не скопил, кроме нескольких горшков для приготовления пищи. Мебели у него не было.

Отправившись спать в его запасную хижину, я обнаружил, что там ничего нет кроме грубого шерстяного мешка, набитого песком. Мешок выглядел так, как если бы его использовали в качестве подушки. Моей кроватью был тонкий слой песка, принесенного из Ганги. Я лег на подушку, но она была неудобной, слишком жесткой. Не знаю, приходилось ли вам спать на подушке, подобной этой. Она даже не проминается, когда на нее кладешь голову, как будто спишь на камне.

Я убрал подушку, подумав, что будет удобнее, если я подложу вместо нее под голову свою руку. Под подушкой я нашел журнал с фотографиями обнаженных женщин. Садху, должно быть, прятал его от взглядов обычных посетителей.

Пока мы еще ужинали, он сказал: «Я был холостяком всю свою жизнь. Я старший сын в семье, и все мои братья давно женаты. Я же отрекся от мира давным-давно и не был в своей деревне более тридцати лет. Моя семья знает, что я здесь. Время от времени я получаю от них весточки через паломников, идущих в Бадринат. Помимо этого у меня нет никаких других контактов с прежней жизнью».

Вот что случается с большинством садху. Они одеваются в оранжевые одеяния, говоря всем, что отреклись от мира. Они неплохо зарабатывают себе на жизнь, выглядя благочестивыми и святыми снаружи, но внутри они не отреклись от своих желаний. Какой смысл уходить прочь и жить как садху, сидя на берегу Ганги, если при этом вы берете с собой все свои желания и все, что принадлежит вам? Этому садху было бы лучше оставаться дома и жениться, как сделали его братья.

Подавлять свои желания, делая вид, что их больше нет, – фальшивка. От этого нет никакой пользы.

Я ушел от садху на следующее утро и отправился к высотам Гималаев, на север от Бадрината. Именно там через несколько дней у меня произошла гораздо более интересная встреча.

Я шел по тропе, пролегающей на большой высоте. Вокруг были одни ледники. Здесь никто не жил, поэтому я был немного удивлен, увидев высокого молодого человека, шедшего в противоположном направлении. Так как никого в округе кроме нас двоих не было, мы остановились, чтобы обменяться любезностями. Во время разговора он спросил меня, что я делаю в таком труднодоступном месте. Я рассказал ему о своем желании пройти дорогой братьев Пандавов на небеса. Выяснив, что я склонен к духовному, он попросил меня немного посидеть и поговорить с ним, чтобы я дал ему совет по поводу давно беспокоящей его проблемы.

«Я сын помощника начальника почтового отделения из Джамму Тави, – начал он. – Я ходил там в школу, но мне было не интересно изучать академические предметы. Десять лет назад я убежал из школы и больше никогда не возвращался в свои родные края. С тех пор я побывал во многих местах, включая иные локи (небесные миры)».

Звучало это интригующе. Я спросил его, как он совершает эти путешествия. Он ответил, что развил в себе сиддхи, благодаря которым может путешествовать практически по всей Вселенной.

«У меня была склонность к кундалини-йоге, – сказал он. – Убежав из школы, я начал искать учителя йоги, который мог бы меня научить. Сначала меня направили в Вишну Праяг. Там мне сказали, чтобы я отправился к Холму Нарады, туда, где, как предполагается, Нарада нес свое наказание. С другой стороны того холма есть место, где живет много сиддхов. Я нашел одного и уговорил его взять меня в ученики.

Я овладел всем, чему он меня учил. Казалось, у меня природные способности к этому. Я научился левитировать. Я научился делать так, чтобы мое тело одновременно появлялось в разных местах. Я научился вызывать таких богинь, как Дурга и Лакшми, и просить у них покровительства. Сарасвати дал мне способность говорить на любом языке и даже понимать, что говорят растения и камни. Я даже знаю, как путешествовать к другим мирам».

В это трудно было поверить. Думая, что он просто хвастается, я решил проверить его способность говорить на разных языках. Он сказал, что его родным языком был догри, и предложил мне поговорить на любом языке, который я знаю. Я задал несколько сложных вопросов на парси, каннадском, тамильском, марати, гуджарати, синдхи и конкани, и на каждый вопрос он давал быстрый ответ, поражая прекрасным произношением и словарным запасом.

Я был впечатлен и все больше начинал верить другим его утверждениям. Потом я попросил его продемонстрировать мне левитацию. Он согласился, и через несколько минут его тело уже поднялось над землей и начало перемещаться в разных направлениях.

Хотя левитация и указана как одна из сиддх, которую каждый может достичь, практикуя систему Йога Патанджали, все-таки он был единственным человеком в моей жизни, который смог мне это продемонстрировать. Многие люди, практикующие Трансцендентальную Медитацию, утверждают, что научились летать, пройдя курс сиддхи, но все, что они могут делать, – подпрыгивать со скрещенными ногами. Этот же человек поднялся в воздух и остался там. Когда он хотел двинуться влево, поворачивал налево, когда хотел двинуться вправо, то поворачивал направо. Он полностью контролировал свой полет во всех направлениях.

Он спустился на землю, и мы продолжили разговор.

«Все это очень интересно, – сказал я, – но ты делаешь только то, что сможет сделать любая птица в небе. Что еще ты можешь?» Я хотел спровоцировать его показать мне еще какие-нибудь трюки.

«Я могу находиться в двух местах одновременно», – сказал он, явно уязвленный тем, что не удалось произвести на меня впечатление. И затем без какого-либо побуждения с моей стороны его тело проявилось в двух разных местах.

«Я даже могу быть больше, чем в двух местах», – заявил он. И у меня на глазах он снова разделил себя и появился в нескольких разных местах передо мной.

«Неплохо, – сказал я. – Но одного тела мне достаточно. Даже одно тело приносит мне больше разного рода беспокойств, чем нужно. Зачем же мне увеличивать трудности в пять или шесть раз? И сколько смогут просуществовать эти тела? Будешь ли ты жить в шесть раз дольше, имея шесть тел? Я так не думаю. Когда одно тело умирает, остальные тоже умирают».

«Некоторые из моих сил очень практичны и полезны, – ответил он. – Я покажу тебе. Что бы ты хотел поесть?»

Я огляделся. Мы были за много миль от любого населенного пункта. В поле зрения не было никакой растительности, а у него с собой не было никакой сумки, в которой могла бы быть еда.

«Откуда ты собираешься достать еду?» – спросил я. Я питался корнями и листьями, которые едят местные. Никакой другой еды в этих местах не было.

«Я владею другой сиддхой, – сказал он. – Если мне нужна еда, мне могут ее принести. Такую способность мне подарила богиня. Я вызываю ее, говорю, что хочу, и это мгновенно материализуется передо мной».

Я заказал особое блюдо из Варанаси, и через несколько секунд оно материализовалось передо мной. Я попробовал его и вынужден был признать, что по вкусу оно было такое же, как самое лучшее блюдо, которое только подают в Варанаси.

«Что еще ты можешь делать?» – спросил я. Благодаря этому человеку я сделал очень интересную остановку на моем паломническом пути. Я хотел знать, какие еще способности он развил в себе.

«Я могу путешествовать к другим планетам и свободно посещать астральные миры, кроме одного. Каждый раз, когда я достигаю Брахма локи и стараюсь попасть внутрь, стражи ворот не пропускают меня. Это единственное место во Вселенной, куда я не могу попасть. У моего гуру была та же проблема. Он тоже не мог войти туда. Дварпаллы (стражи ворот) всегда останавливали его. Брахма лока – место, откуда не возвращаются. Стоит лишь войти туда, и ты больше никогда не вернешься в мир сансары. Это то место, куда могут входить лишь просветленные, и ни мой гуру, ни я сам не могли попасть туда».

Хотя он и хотел продемонстрировать свои сиддхи, он не был заносчивым. Он знал, что в жизни есть нечто большее, чем сверхъестественные фокусы.

Он продолжал говорить, рассказывая мне: «Мой гуру сказал мне, что эти сиддхи не высочайшее достижение. Что все эти силы идут только от ума и что только джняна, или истинное знание, – высочайшее достижение.

Мой гуру сказал мне: „Очень трудно найти человека, кто бы мог передать это высочайшее знание. У меня нет этого знания, и я никогда не встречал кого-либо, кто бы им обладал. Это очень редкое достижение. Я научил тебя всему, что знаю сам, но я не могу дать тебе это последнее знание, поскольку у меня самого его нет. Когда я умру, ты должен покинуть это место и искать человека, который бы показал тебе, что такое джняна“.

Мой гуру умер два года назад в возрасте девяноста двух лет. С тех пор как он умер, я странствую повсюду в поисках такого человека. Я даже побывал на Кумбха Меле, надеясь найти того, кто бы меня научил. Я встречал много йогов, но ни один из них не был джняни, человеком, у которого есть это окончательное знание. Я рассказывал всем людям, которых встречал, о том, что развил в себе все сиддхи, и демонстрировал, что говорю правду. Каждый раз, лишь только йоги видели, какие способности я демонстрирую, они всегда просили меня научить их делать подобное. Но этому за полдня не научишь. Если бы я увидел, что эти люди серьезно настроены, я бы предложил им пойти со мной к высотам Гималаев и долгие годы оставаться рядом со мной.

Никто из тех, кого я встречал, не был готов взять на себя такое обязательство, поэтому я никогда никому не передавал свои знания.

Пока мой поиск был безуспешным. У меня нет учеников, чтобы передать им свои знания, и мне еще нужно найти того, кто, как сказал мой гуру, в силах передать мне джняну».

Я сам выполнял все эти практики йоги и встречал много других, которые также ими занимались. Они полезны, если вы показываете трюки другим людям, чтобы произвести на них впечатление, но они не освободят вас от связанности. Они не разорвут бесконечный цикл страданий.

Я заметил, что у йога был с собой особый посох и что он обращался с ним с большим почтением. Мне было любопытно узнать его значение, и я спросил его, что это был за посох.

«Мне дал его мой гуру, – ответил он. – Сила и знание, которые он передал мне, все в этом посохе. Пока он у меня, у меня те же способности, что и у моего гуру».

«Эта палка мешает твоему просветлению, – сказал я ему. – Ты привязан к тем способностям и знаниям, которые, как ты думаешь, ты извлекаешь из нее. Если тебе на самом деле нужна джняна, которую, ты говоришь, так хочешь получить, ты должен отказаться от своей палки и от всех способностей, которая она дает. Я могу помочь тебе, но пока ты не выбросишь ее в реку, не собираюсь ничего делать».

Должно быть, он поверил мне, потому что, подумав несколько секунд, он выбросил свой посох в стремительный поток, бегущий в нескольких ярдах от нас. Его драгоценный посох тут же унесло. После того как его не стало, я попросил его продемонстрировать любую из его сиддх. Он был так уверен, что его сила была в том посохе, что не смог показать даже простых йоговских штучек.

Я посмотрел, что у него ничего не выходит, и сказал: «Это были твои силы. Они пришли и ушли. Они не постоянны. Ты ими воспользовался, и они кончились. Сейчас я покажу тебе нечто, что не имеет отношения ко времени. Я покажу тебе то, что нельзя потерять или выкинуть. Я покажу тебе твое собственное Я».

Я был уверен, что смогу это сделать, я видел по его лицу, что он был чистым человеком, готовым к такому опыту.

Он гордился своими достижениями, но любой человек на его месте вел бы себя точно так же. Он видел всех знаменитых йогов Индии, но никто из них не обладал такими сиддхами, как он.

«Сядь тихо напротив меня», – сказал я.

Мы сидели лицом к лицу, внимательно вглядываясь в глаза друг друга. Я посмотрел на него особым взглядом, которым редко смотрю на кого-либо.

Он мгновенно реализовал это. В этот вечный момент он закричал: «Я понял! Я понял! Я есть! Я Брахман, пребывающий в Сердце всех существ, руководящий ими согласно их прежним кармам! Когда кармы истощатся, все исчезнет во мне!»

Он был очень взволнован своим новым открытием. Это удивительный момент, когда кто-то избавляется от преходящего и нереального и находит внутри себя истинное и постоянное. Люди реагируют по-разному. Этот человек прокричал свою радость так громко, как только смог.

Когда он немного успокоился, я спросил его, удовлетворен ли он.

«Есть ли еще что-то, что ты хочешь или в чем нуждаешься?» – спросил я.

К моему удивлению, он ответил: «Да».

Затем он продолжил, объясняя: «Мой гуру сказал мне: „Если ты когда-нибудь найдешь того, кто сможет передать тебе джняну, ты должен будешь служить ему до конца своих дней. Даже служа всю жизнь, ты не сможешь в должной мере заплатить ему за этот высший дар“.

Сейчас я понимаю верность этого совета. Ты показал мне, кто я. Я хочу отблагодарить тебя, служа тебе до конца твоих дней».

В те дни я был здоровым, крепким мужчиной, которому не нужна была никакая помощь. Я отнюдь не хотел, чтобы люди сопровождали меня, потому что я всегда предпочитал свободу перемещений, чтобы никто не ходил за мной. Я любил проводить много времени в уединении, и не смог бы это делать, если бы рядом со мной все время были бы люди, старающиеся услужить мне.

Я сказал ему: «Мне не нужна ни от кого никакая помощь. Я отлично могу заботиться о себе сам. Сейчас ты можешь делать все, что пожелаешь. Твоя работа закончена. Оставайся здесь, если хочешь. Сейчас, когда ты получил это знание, другие люди могут приходить к тебе за наставлениями».

Прежде чем расстаться, мы молча посидели с ним немного. Я продолжил свое путешествие, он же остался там, где мы встретились. Мы сидели в таком месте, откуда все было видно на несколько миль вокруг. Когда я прошел полчаса и оглянулся, он все еще сидел там же, глядя в мою сторону. Пройдя еще несколько минут, я скрылся у него из виду. Больше мы никогда не встречались.

Это одна из любимых историй Пападжи, которую он рассказывал много раз. После одного из таких рассказов я спросил его: «Различные локи, о которых говорят йоги, это реально существующие места? Действительно ли есть место, называемое Брахма локой, в которое могут попадать лишь просветленные? Были ли Вы там?»

Он ответил: «Есть много мест, о которых ученые ничего не знают. Эта лока создана Высшим Разумом. Желание йога тонко проявляет эти миры, и он может отправиться туда, если захочет.

Все миры, какими бы тонкими они ни были, – проекции ума. Если бы у меня было желание отправиться в такие места, я бы мог это сделать и наслаждался бы ими, но у меня нет такого желания. Когда такого желания нет, эти миры даже не проявляются».

Затем Пападжи продолжил описывать свое последнее приключение по дороге на Небеса:

Через несколько дней, на еще большей высоте у меня произошла еще более удивительная встреча. За поворотом я увидел перед собой Шиву и Парвати. Они проявились передо мной играющими в кости.

Шива улыбнулся мне и сказал Парвати: «Пришел хороший преданный. Давай встретим его, как подобает».

Она расстелила медвежью шкуру и пригласила меня присесть на нее. Когда я удобно расположился, она пошла, чтобы приготовить мне немного поясам. Это разновидность сладкой каши, которую едят на Юге. Я с удовольствием съел ее. У нее был божественный незабываемый вкус. Каждый раз, когда я вспоминаю этот случай, во рту появляется тот же вкус. Даже спустя десятилетия вкус все еще чувствуется.

Насладившись поясам и обществом Шивы и Парвати, я решил вернуться в долину. Отправившись к высотам Гималаев в поисках небес, я нашел Шиву и Паравати, которые лично оказали мне гостеприимство. Для меня этого было достаточно. Мне не нужно было продолжать путешествие. Я направился обратно, пока не достиг Джоши Матха, одного из ашрамов Шанкарачарьи. Я остался на несколько недель в пещере Аннапурны, – мне нужно было время, чтобы отдохнуть после столь трудного пути. Это та самая пещера, где, как говорят, Ади Шанкарачарья написал «Вивекачудамани» и свои комментарии к «Упанишадам». А также это то место, откуда он отправил своих четырех учеников учить: Сурешварачарью в Шрингери, Педампаду в Дварка Питам, Хастамалаку в Бадрика Ашрам и Тротакачарью в Джаганат Пури.

Пападжи отправился в новую исследовательскую экспедицию в тот же самый район где-то в 1950 году. Один из его последователей дал ему книгу «Автобиография йога», написанную Парамахамсой Йоганандой. В этой книге автор прослеживает свою духовную линию до бессмертного йога, называемого Вабаджи, до сих пор время от времени являющегося своим ученикам. Йогананда заявляет, что Вабаджи тысячи лет и что все это время у него вечно юное тело. Пападжи захотел проверить это, отправившись в путешествие в Гималаи, чтобы найти этого неуловимого Вабаджи.

Он поехал в удаленное место на севере Вадрината и призвал: «Вабаджи, если ты на самом деле существуешь, пожалуйста, появись передо мной!»

Через несколько секунд перед ним материализовалась человеческая форма. Некоторое время они безмолвно смотрели друг на друга.

Позднее Пападжи рассказывал некоторым своим преданным в Лакнау: «Пока я смотрел в его глаза, у меня было четкое ощущение, что я стоял перед Шукадевой, древним риши. Если это было на самом деле так, то ему было много тысяч лет».

Когда я расспрашивал Пападжи о его встрече с Вабаджи, он удивил меня, сказав: «Я никогда не встречал Вабаджи. В пятидесятых некоторые люди говорили, что я и есть Вабаджи, но я никогда этого не заявлял».

Пападжи никогда неутверждал, что человек, который появился перед ним около Вадрината, и был Вабаджи, даже несмотря на то что именно это имя он и произносил. Кто-то явно возник тогда, но Пападжи, кажется, не верит, что это был тот самый человек, имя которого он произносил.

Хотя две экспедиции – посвященные поиску дороги на Небеса и Вабаджи – не достигли своих изначальных целей, они, тем не менее, привели к интересным неожиданным сверхъестественным встречам.

Еще одно путешествие, у которого также была непростая цель, оказалось полностью неудачным. Это произошло в 1966 г., вскоре после того, как Пападжи вышел на пенсию после работы в горной промышленности.

Др. Даттатрея Бакр и я отправились в Ришикеш. Он хотел пойти в Девапраяг, чтобы совершить церемонию шраддхи, посвященную предкам. Эти церемонии обычно проводятся на месте слияния рек Алакнанды и Бхагирати. Я пошел с ним и спросил, могу ли я совершить эту церемонию для самого себя.

Он ответил: «Да, это возможно, но в момент совершения происходит акт отречения. Когда церемония завершится, ты не должен переступать порога своего дома. И после твоей смерти твоему сыну Суренде не придется ее проводить, так как ты это уже сделал. Это как принять санньясу. Ты станешь не-личностью и разорвешь все связи со своей семьей».

Когда церемония была завершена, я попросил доктора вернуться назад – мне хотелось отправиться в путешествие в одиночестве. Когда-то много лет назад я читал, что в Гималаях есть тайное место, где в особом ашраме живет много риши. По-видимому, они все свое время проводят, рецитируя Веды. Это тайное место упоминалось в журнале «Мастана Йоги», который я читал много лет назад в Лахоре. Статья была написана человеком, утверждающим, будто бы в тот момент, когда он совершал омовение в Хар-ки-Паири в Харидваре, его вдруг внезапно подняло в воздух и перенесло высоко в Гималаи. Он опустился во что-то подобное огромному огню. Оказавшись в этом пламени, он почувствовал, что каким-то образом все его тело очистилось. Физического горения не было. Выйдя из этого огня, он увидел много риши, сидящих в пещере перед ним. По его описанию, у них были длинные седые волосы, кустистые брови и очень широкие красные глаза.

Судя по всему, у риши давно не было посетителей. Они посмотрели на прибывшего к ним и спросили, какая сейчас юга. В калъпе четыре юги: сатья, двапара, трета и кали. Каждая длится тысячи лет.

Риши сказали ему, что будут оставаться в этом месте, рецитируя Веды, до конца кали юги, последней юги данной кальпы. Когда приблизится конец юги, они намереваются спуститься на равнины Каши (Варанаси). Риши ожидали махапралайю, момента растворения космоса. В этот момент, сказали они, все живые существа на Земле погибнут.

Эта история всегда меня заинтриговывала. Я хотел знать, действительно ли в Гималаях есть риши, живущие там тысячи лет. Я прошел весь район, указанный в статье, но не смог найти ни следа пещеры, ни самих риши.

В шестидесятые годы Пападжи стали посещать иностранцы, приезжающие в Ришикеш в поисках просветления. Одной из первых он встретил бельгийку Женевьеву Деку, которой позже он дал имя Мира. Вот ее описание встречи с Пападжи в декабре 1968 г.

У меня было очень счастливое детство в Африке, но, приехав в Бельгию для учебы в школе, а потом в университете, я начала чувствовать абсолютную неудовлетворенность всем, что предлагает мне жизнь. Меня все время мучили вопросы «Что есть жизнь? В чем смысл жизни?», и моя неспособность найти удовлетворительный ответ делала меня несчастной. Я отчаянно старалась найти ответ, зная, что от этого зависит мое благополучие. Затем, когда я готовилась к экзамену по философии, который сдают на второй год учебы на получение степени по археологии, я наткнулась на известное высказывание Сократа «Познай самого себя». Оно так поразило меня, что я поняла, что нашла ответ на свой вопрос.

В тот же самый день я бросила университет, пришла домой и сказала матери: «Мне необходимо найти мудрого человека, такого, как Сократ. Я слышала, что Индия как раз то место, где можно встретить таких людей. Я намереваюсь отправиться туда как можно скорее. И я не собираюсь возвращаться до тех пор, пока не встречу учителя, который сможет показать мне, кто я».

Хотя в то время мне было только двадцать, моя мать не возражала. Я думаю, она видела, как я была решительно настроена, и, возможно, поняла, что мое решение непреклонно.

В течение следующих нескольких дней я выпрашивала и занимала деньги на поездку. Через неделю я отправилась в путь, и с собой у меня было, как сейчас помню, лишь бутылка вина, хлеб и лук, чтобы можно было питаться в дороге. Я попросила маму не говорить ничего отцу, пока не уеду, потому что знала, что он попытается меня остановить. Так как мне не было еще двадцати одного, у него было законное право не пустить меня в эту поездку. Моя мама выручила меня, сказав, что я поехала погостить на несколько дней к друзьям. Она рассказала ему правду лишь на третий день после моего отъезда.

У меня было очень мало денег, поэтому я доехала автостопом до Стамбула и затем тропой хиппи пошла в Индию.

Некоторое время я пожила в Афганистане и провела два или три месяца с суфием, который жил в горах около Кабула. Осознав в конце концов, что это не тот учитель, которого я так ищу, я отправилась в Индию и приехала туда в августе 1968 года.

Как только я вышла из поезда на станции в Дели, тут же начала спрашивать о гуру и меня буквально засыпали адресами дюжины мест, разбросанных по всей Индии. У меня не было желания проверять какие бы то ни было имена из списка. Вместо этого я решила, что если уж мне суждено встретить учителя, это произойдет в правильное время в правильном месте. У меня возникло ощущение, что как только я увижу учителя, я его узнаю.

Так как многие ашрамы и гуру, о которых мне рассказывали, жили в Гималаях, я решила поехать прямиком в Ришикеш, и пусть события разворачиваются сами собой. По прибытии я нашла место в ашраме Сварги и сразу же влюбилась в Гангу. У меня началась очень простая жизнь: в течение дня я проводила много часов, гуляя по берегам Ганги, по направлению к Ришикешу или Харидвару, в надежде встретить своего неуловимого учителя.

Во время одной из прогулок, гуляя около Сапт Саровара, расположенного вверх по течению от Харидвара, я встретила человека по имени свами Чандра. Он жил один на островке посреди Ганги. У меня возникло ощущение, что он святой, с которым стоило остаться, поэтому я начала приходить к нему каждый день. Он инициировал меня, дав мне мантру, и это стало новым этапом в его жизни, так как до этого он не посвящал ни женщин, ни иностранцев.

Я регулярно приходила туда в течение двух месяцев, но потом решила: «Я уже достаточно наслушалась поучений других людей. Я сама хочу обнаружить, что есть истина. Я буду жить одна и ждать, когда истина проявит мне себя».

Я ушла из ашрама Сварги и поселилась в пещере. Большую часть времени после этого я медитировала или купалась в Ганге. В обед я ела бхикшу (бесплатную еду) из ашрама. Я говорю «медитация», но это не было чем-то формальным. Я просто тихо сидела и наблюдала, что происходило внутри меня. Так я жила до начала декабря. Срок моей визы истек, но я не собиралась уезжать, пока не получу того, ради чего приехала.

Хотя я жила простой жизнью, тем не менее время от времени мне все-таки были нужны деньги. В какой-то момент в декабре я обнаружила, что у меня осталась последняя рупия. Я решила пойти в отель Лакшми и потратить эту рупию на чашку чая. В те дни у меня была одна книга, сборник стихов Кабира. Я взяла ее в отель и читала, пока пила чай.

В то время как я сидела и читала, ко мне подошел какой-то человек, встал перед моим столиком и спросил: «Тебе нужна помощь, чтобы понять эти стихи, мое дорогое дитя? Возможно, я смогу тебе помочь».

Я уже достаточно встречала людей, которые во что бы то ни стало хотели помочь мне, поэтому решила что-нибудь придумать, чтобы отделаться от него: «Нет, спасибо. Я прохожу обучение в ашраме Шивананды. Если мне понадобится помощь, я могу попросить тех, кто живет там».

Мужчина казался очень вежливым. Он повторил свое предложение и добавил: «Если я буду тебе нужен, ты сможешь найти меня каждый день в пять часов утра на берегу Ганги».

Через два дня ночью мне приснился очень ясный сон. Он был таким ясным, как если бы это было какое-то видение. Передо мной возникло лицо того самого человека, и он сказал: «Возможно, я тот, кого ты ищешь».

На следующее утро я решила поискать его там, где, как он сказал, его можно было найти. Он действительно сидел около реки. Он начал смеяться, когда узнал меня, но это был добрый дружеский смех. В промежутках между взрывами смеха он предложил мне сесть рядом с ним.

Перестав смеяться, он повернулся ко мне и спросил: «Что ты хочешь? Зачем ты пришла ко мне?»

Тогда я была очень наивной. В драматической манере я воскликнула: «Я хочу космическое сознание, и если есть что-нибудь большее, чем это, мне это тоже нужно!»

Это вызвало еще один взрыв смеха.

«И что ты делаешь, чтобы получить его?» – спросил он, когда перестал смеяться.

«Я медитирую».

«Тогда покажи мне, как ты это делаешь», – потребовал он.

Я закрыла глаза и попыталась медитировать перед ним. Я не помню, как долго мои глаза были закрыты, но через некоторое время я внезапно решила их открыть. Оглядевшись, я увидела небо и Гангу. В тот момент, когда я оглядывалась, что-то щелкнуло. Что-то, что было таким простым и очевидным, вдруг предстало передо мной. Хотя оно было очень ярким, это не было чем-то вроде эффектного взрыва. Это больше походило на тихий восход знания, на внезапное осознание того, что было всегда.

Я посмотрела на него, но все, что я смогла произнести, было: «Это так просто, так просто». Я поклонилась ему в ноги, так как знала, что нашла учителя, которого искала всю жизнь. Я приняла его не как учителя, который просто дал мне этот опыт. Было что-то еще. Когда я смотрела на него, было сильное чувство, что я знала его очень давно и лишь временно забыла, кто он. Наряду с этим странным чувством была сильная симпатия. Я хотела провести всю свою жизнь с этим человеком. Я не хотела упускать его из виду. Однако следующие его слова шокировали меня.

«Ты можешь идти теперь. Ты получила то, ради чего пришла. Теперь ты можешь идти».

Я была в ужасе. Наконец-то после долгих напряженных поисков и практики на протяжении месяцев я нашла своего учителя. Он дал мне этот замечательный опыт и сейчас просто хочет уйти из моей жизни. Я просила и просила, но он отказывался разрешить мне остаться с ним. Это было похоже на нечто в духе дзэн.

В конце концов он оттолкнул меня, сказав: «Сейчас мне надо идти. Если я тебе еще когда-нибудь понадоблюсь, я снова найду тебя».

После того как он ушел, я поняла, что абсолютно ничего про него не знаю. Я не знала его имени, не знала, из какого он города, не знала, куда он пойдет дальше, не знала даже, где он остановился в Ришикеше. Единственное, что я знала, так это то, что в пять часов утра его иногда можно будет видеть на берегах Ганги, именно на этом участке реки.

Я вернулась в свою пещеру недалеко от ашрама Сварги. Хотя я и чувствовала разочарование от того, что не знала, как вновь встретиться со своим учителем, я все еще была в экстатическом состоянии. Ощущался странный аромат, который я никак не могла классифицировать. Опыт, который я получила, казался полным и окончательным. Я почувствовала, что больше он ничего не может мне дать, но в то же время у меня было терзающее, изводящее желание быть физически рядом с ним, быть в его компании все время. Оно так заполнило меня, что я принялась бегать и танцевать. Я побежала в близлежащий лес и стала обнимать и целовать там деревья. Я чувствовала полное единство со всем, что было вокруг меня, и хотела выразить свою любовь, обнимая все, что видела.

Позже я села и задумалась, как можно снова увидеть этого человека. «Он иногда появляется на берегу реки, – подумала я. – Хоть он и сказал про пять утра, но он может вернуться туда в любое время. Я могу пропустить его, если не буду постоянно наблюдать за этим участком реки. Нужно найти место, откуда я могла бы постоянно смотреть на этот берег».

Я посмотрела вокруг и увидела прекрасное большое дерево, росшее прямо рядом с рекой. Сидя под тенью его ветвей, я обнаружила, что отсюда открывается хороший вид на то место, куда мог прийти мой учитель. Я вернулась в пещеру, собрала свои скудные пожитки и начала жить под деревом. Экстатическое состояние стерло все трудности жизни под открытым небом. Было нетрудно жить в центре паломничества, таком, как Ришикеш. Я носила оранжевую одежду, традиционный цвет санньясинов, поэтому местное население оказывало мне почет, даже несмотря на то что я нисколько не разговаривала. У меня было только одно платье. Когда нужно было помыться, я заходила по пояс в реку и терла на себе платье. У меня было только одно одеяло, но его было вполне достаточно, чтобы защититься от холода, когда температура ночью опускалась до трех-четырех градусов по Цельсию.

Вначале я часто ходила за бхикшей, которую давали в одном из ашрамов – у меня не было денег на покупку еды, – но когда местные люди увидели, что большую часть дня я медитирую под деревом, некоторые стали оказывать мне поддержку. Обычно я открывала глаза после медитации и находила тарелку еды перед собой. Я никогда не знала, ни откуда появляется пища, ни кто меня кормит. Я гуляла, плавала в Ганге и медитировала, но большую часть времени просто сидела под деревом и наблюдала, как люди ходят по берегу реки. Я знала, что рано или поздно мой учитель вернется.

И он действительно вернулся через восемь месяцев. Как-то вечером я сидела под деревом и медитировала, и вдруг внезапно у меня возникло желание открыть глаза и посмотреть. Он шел ко мне с улыбкой узнавания на устах. Все эти восемь месяцев он был далеко от Ришикеша, навещал своих преданных, живущих в других частях страны, а теперь вернулся, чтобы снова провести время на берегах Ганги.

Когда в ходе моей исследовательской работы всплыла эта история, Пападжи прокомментировал: «Я распознал в ней пламя свободы. Это пламя горит очень редко. Я не часто вижу его на лицах людей, но одного взгляда на эту девушку было достаточно, чтобы понять – она полностью посвятила свою жизнь поиску свободы».

Пападжи не знал, что Мира терпеливо ждала его под деревом.

Вот что он обнаружил, вернувшись в Ришикеш после восьмимесячного отсутствия:

Когда я вернулся в Ришикеш из Лакнау, я переплыл на лодке реку и сел на скамейку под тенистое дерево, наблюдая за прохладными текущими водами Ганга. Рядом со мной отдыхала семейная пара из Гуджарата, они указали мне на девушку, сидящую на берегу реки, и сказали: «Она единственная женщина садху, которую мы видели в Ришикеше». Это была та самая девушка, которую я встретил в ресторане Лакшми. Они сказали, что у нее только одно платье и одно одеяло и что она все время проводит, медитируя под деревом.

Женщина из Гуджарата прибавила: «Однажды, когда она отправилась на прогулку, мой муж положил немного денег под коврик, на котором она сидит. Когда она вернулась и нашла деньги, она их просто выбросила в реку и продолжила медитировать».

Мира продолжает свой рассказ:

Он по-прежнему не позволял следовать за ним, но зато уверил, что будет приходить каждый день под мое дерево, чтобы повидаться со мной. С того дня он стал появляться с тарелкой еды каждый день около полудня, садился рядом, и пока я ела, отвечал на все скопившиеся у меня духовные вопросы. Я рассказала ему о своем переживании после нашей первой встречи, о том блаженстве, благодаря которому я прожила восемь месяцев в прекрасном состоянии покоя, несмотря на отсутствие физического комфорта. Я сказала ему, что хотя экстаз через несколько месяцев поутих, на его место пришло глубокое ощущение покоя. Во время медитаций у меня было много необычных переживаний, и я подробно рассказала ему обо всем, что со мной происходило. Все, что я говорила ему, он слушал очень внимательно и в большинстве случаев положительно комментировал мои рассказы. Только во время наших встреч я узнала, что его зовут Пападжи, что у него есть семья в Лакнау и что он проводит много времени, путешествуя по Индии, навещая своих многочисленных преданных.

Однажды он пришел очень рано, так рано, что ему даже пришлось меня разбудить. С ним был один из его преданных, которого он представил как Балдев Радж. Они проводили большую часть времени в Ришикеше вместе.

Балдев Радж был одним из преданных Пападжи, живущим в Лакнау. В детстве они жили недалеко друг от друга, но встретились лишь в 60-х. Они оба приехали как беженцы в Лакнау в 1940 г. и поселились в разных частях города.

Пападжи сказал мне, что в шестидесятых – семидесятых годах у Балдева Раджа была такая сильная преданность к нему, что его лицо стало меняться, пока не стало удивительным образом походить на лицо Пападжи. Он объяснил, что когда ум полон любви к кому-то, тело и лицо могут меняться, принимая облик возлюбленного. В данном случае превращение было весьма удивительным: Пападжи рассказал, что однажды жена Балдева приняла Пападжи за своего мужа и обняла его.

Что-то подобное произошло и с Мирой в течение первых же месяцев общения с Пападжи. Через несколько лет он прокомментировал это в своем письме к Шри Б. Д. Дезаю. Повод для разговора возник, когда Пападжи заметил, что почерк Шри Дезая стал напоминать его собственный:

Увидев твое письмо от третьего декабря, адресованное Шеван Джи, я осознал, что твой почерк абсолютно похож на мой. Здесь (в Лакнау) все думают, что это я написал Шеван Джи. Только Мира смогла понять истинное значение происшедшего – почерк может стать похожим на почерк учителя в том случае, если свободно текущий поток преданности центрируется на сердце учителя. Мира рассказала мне, что подобная история произошла с ней три года назад. Когда она купалась в Ганге, к берегу подошел саннъясин, которого она очень хорошо знала, и спросил ее: «Где Мира?» Когда Мира сказала, кто она, саннъясин был в шоке, глядя на произошедшие с ней перемены.

Он сказал: «Ты стала такой же, как твой учитель. Я не узнал тебя. Твой физический облик и, кажется, даже твой пол изменились».

Пападжи, остановившийся по пути к Пул Чатти, голова Миры на заднем плане. Фотография была сделана вскоре после их второй встречи в 1969 году

Балдев Радж примерно того же возраста, того же роста, что и Пападжи, и родом он из той же части страны, так что ему было не так уж трудно стать похожим на Пападжи. Двадцатилетняя блондинка Мира должна была претерпеть гораздо большие трансформации, чтобы человек, хорошо знающий ее, не смог ее узнать. Она продолжает повествование:

В тот день, разбудив меня рано утром, Пападжи пригласил меня на прогулку с ним и Балдевом Раджем. Мы отправились в Пул Чатти, небольшой ашрам, находящийся на берегу Ганги в шести километрах к северу от Ришикеша. В то время туда было не так-то просто дойти, как сейчас. Это был первый раз, когда учитель разрешил мне провести с ним целый день. Я узнала, что он живет в одном из местных ашрамов, потому что Пападжи сказал, что я могу приходить к нему, когда захочу. С того момента я стала проводить с ним гораздо больше времени. Он не только приносил мне еду днем, но и часто стал приходить утром или вечером, а если его не было, я отправлялась навестить его, пользуясь его постоянно действующим приглашением.

Эта идиллия длилась примерно полтора месяца. А потом Пападжи шокировал меня, сказав, что собирается отправиться в путешествие на Юг и что я не могу поехать с ним.

Я спросила его о причине отказа, и он ответил: «Когда я пускаюсь в такие странствия, то всегда путешествую один. Временами мне необходимо быть наедине с самим собой. Отправляясь в подобные поездки, я никогда раньше не брал с собой иностранцев».

Больше я не представляла себе жизни без него, поэтому я все умоляла и умоляла, пока он наконец ни уступил. Когда же он в конце концов согласился, то заставил меня подписать «договор», который он составил у себя в записной книжке. Согласно этому документу, я должна была без ссор и споров покинуть его, лишь только он попросит меня об этом. Я с радостью подписала. Я бы подписала что угодно, лишь бы остаться с ним.

Пападжи в Харидваре в начале 70-х. Балдев Радж – крайний слева, Сумитра, младшая сестра Пападжи, чьи рассказы (или рассказы о которой) фигурируют в главе «Ранние годы жизни», – справа. По обеим сторонам от Пападжи – дочь Сумитры и ее муж

На следующее утро, переправившись на небольшой лодке через реку – в то время там не было моста, – мы сели на поезд, который привез нас во Вриндаван.

Была еще одна причина нежелания Пападжи брать ее. Пападжи сказал ей: «Во Вриндаване не медитируют, там выражают свою преданность». Он сказал ей об этом, но ей было все равно. Она по-прежнему хотела поехать с ним. Пападжи разрешил, но взял с нее обещание, что она вернется в Ришикеш, как только он попросит ее об этом.

О дальнейших событиях теперь рассказывает Пападжи:

Приехав во Вриндаван, я хотел вместе с ней посетить Храм свами Шри Ранганатха, но у смотрителя были инструкции не пускать иностранцев внутрь. И он старательно исполнял указания. Человек, который уже имел даршан в храме, увидел, как я спорю со смотрителем, и вмешался. Он отвел нас к секретарю ашрама и объяснил ему, что мы хотим войти в храм, чтобы получить даршан божества. Секретарь оказался добрым и вежливым, он объяснил нам, что устав храма запрещает иностранцам входить внутрь. Он против этой политики, но вынужден подчиниться, раз его наняли для этого. Он предлагал изменить это положение, но попечители храма до сих пор не обсудили и не проголосовали за его изменения. И чтобы показать, что он сочувствовал нам и вынужден был отказать не по своей воле, предложил место в доме для VIP гостей. Позднее мы узнали, что в его роскошных апартаментах совсем недавно жили члены правительства, когда приезжали во Вриндаван. Он сказал, что мы можем оставаться в доме столько, сколько захотим, и распорядился, чтобы нам приносили завтрак, обед и ужин прямо в наши комнаты.

Когда я разговаривал с Мирой об этом эпизоде, она вспомнила, что им удалось попасть в храм и получить даршан:

Он привел меня к большому храму, но человек у ворот не захотел нас впустить. Пападжи отказался принять «нет» в качестве ответа и провел ряд оживленных переговоров с некоторыми официальными лицами храма. Я думаю, что в конце концов он каким-то образом смог их очаровать и убедить в том, что, несмотря на мои белокурые волосы и неспособность произнести ни слова на одном из индийских диалектов, я, тем не менее, являюсь брамином. И мы не только смогли войти внутрь, чтобы взглянуть на божество, но нам также были предложены апартаменты в доме для VIP гостей (очевидно, там еще недавно жил премьер-министр). У нас даже не было чистой одежды, чтобы переодеться, однако в конечном итоге с нами стали обращаться так, как будто мы были членами королевской семьи.

В тот момент, как я ступила на землю Вриндавана, у меня произошла вспышка узнавания. Хотя я никогда не была здесь, все выглядело таким знакомым, и когда я ходила по улицам, я знала, что увижу за следующим поворотом.

Раньше я ничего не знала о традиции бхакти. Я медитировала, чтобы достичь просветления, и ничего не слышала о святых, утративших себя в любви к Богу. Пападжи показал мне все места, связанные с Кришной, и рассказал много легенд о божествах и святых. Я полюбила их, как рыба любит воду. Через несколько дней мы оба вели себя, как экстатические бхакты. Я пела и танцевала на улицах, а у Пападжи были бесчисленные видения его возлюбленного Кришны.

Когда мы приехали, Пападжи сказал мне: «Я сделал рискованный шаг, привезя тебя сюда. Это место не для медитации, это место преданных. Я не знаю, подходит ли оно тебе, и не знаю, что с нами здесь произойдет».

Мы оба провели здесь чудесные десять дней, и я не думаю, что он когда-либо сожалел о своем решении взять меня с собой.

Я разговаривал с Мирой о восторженном состоянии Пападжи, чтобы лучше понять, что оно собой представляет:

Дэвид: Вел ли он себя как бхакти, когда был с тобой во Вриндаване?

Мира: Да, у него было много видений. Он был в экстазе большую часть времени. У него было совершенно другое лицо, – за все те месяцы, что я видела его в Ришикеше, я ни разу не видела у него такого лица. Я была поражена.

Дэвид: Как он выглядел, когда у него были такие видения? Что ты можешь сказать?

Мира: Внешние реакции исчезали. Он переставал замечать, что происходит вокруг. Затем, через некоторое время его тело начинало немного дрожать. Иногда у него текли слезы.

Дэвид: Глаза у него были открыты или закрыты?

Мира: Обычно его глаза были открыты, но когда экстаз становился слишком сильным, он их закрывал. Иногда он плакал, а иногда неудержимо смеялся. У него очень своеобразный смех, когда он находится в этом состоянии. Это совсем не похоже на его обычный смех.

Если его глаза были открыты, в них была необыкновенная красота. Он сам в этот момент видел Бога, и в его глазах было отражение божественности.

Дэвид: Описывал ли он то, что видит, в тот момент, пока у него было видение, или он мог говорить только потом?

Мира: Пападжи любил делиться своими видениями, рассказывая о них после. Но он никогда не говорил о них тогда, когда они происходили. После видения обычно стояла долгая тишина. Он был переполнен переживаниями и не мог говорить. Примерно через час или позднее он обычно начинал описывать свои переживания, тем самым уменьшая их остроту.

Дэвид: Какого рода у него были видения? Ты можешь вспомнить несколько примеров?

Мира: Это зависело от того, где он был или о чем он говорил. Так как мы были во Вриндаване, месте божественной любви, то видения обычно принимали форму Кришны в объятиях божественной любви со своими гопи (возлюбленными). Этот образ возникал у него вновь и вновь. Когда он рассказал мне истории преданности Тулсидаса и Кабира, то к нему стали приходить видения этих святых. А когда мы приходили в те места, которые были связаны с жизнью Кришны, у него были видения событий, происшедших тысячи лет назад. Он был удивительно открыт всем тем потокам бхакти, витающим в воздухе. Каким-то образом он настраивался на них, и они физически представали перед ним. Весь Вриндаван насыщен бхакти паломников. Учитель просто настраивался на эти святые мысли, и они представали перед ним в видениях. Эти визуальные переживания могли происходить в любой момент. Иногда они происходили, когда он сидел в комнате, иногда, когда мы гуляли, иногда даже во время разговора.

Дэвид: Смущался ли он, если его в такие моменты видели другие люди? Иногда мне казалось, что он хотел бы скрыть свою бхакти. Ему не нравилось выставлять это напоказ.

Мира: Да, если вокруг было много людей или те, кого он не знал, он мог пытаться скрыть это. Но если он был с небольшой группой людей, которых хорошо знал, то не возражал.

Дэвид: Как ты думаешь, он специально вызывал эти видения или они просто приходили сами?

Мира: Нет, он их не вызывал. Он всегда казался удивленным, когда они случались. Похоже, что видения приходили сами по себе, танцевали перед ним, а потом исчезали.

Пападжи согласен с Мирой, рассказывая, что вся атмосфера во Вриндаване насыщена бхакти, тысячелетиями приходящими сюда бхактами Кришны. Одна удивительная история, которую Пападжи часто рассказывает, хорошо иллюстрирует его точку зрения:

Однажды я ехал из Харидвара во Вриндаван на ночном автобусе. Он едет примерно двенадцать часов и приезжает в шесть утра. Один из пассажиров вышел из автобуса и пошел по дороге. Через несколько шагов он встретил женщину, яростно метущую улицу. Вокруг нее было облако пыли. Мужчина обратился к ней и попросил перестать мести, пока он не пройдет, чтобы пыль не запачкала ему одежду.

Она сделала ему одолжение, перестав мести на несколько секунд, пока он проходил. Я шел следом.

Когда я поравнялся с женщиной, она мне сказала: «Этот человек, наверное, здесь новенький или приехал по какому-то другому делу. Люди, которые действительно знают святость этой земли, не просят, чтобы я перестала мести. Напротив, они ложатся в пыль и просят, чтобы я насыпала им на голову немного земли. И они платят мне за это пять или десять рупий. Этот человек не знает, как тут все свято».

Сейчас я возвращаюсь к паломничеству Пападжи и Миры во Вриндаван. Пападжи несколько дней наслаждался роскошью дома для VIP гостей, а потом решил переехать в комнату попроще. Он захотел узнать, есть ли комнаты в ближайшем ашраме Пагал Бабы. Пагал на языке хинди означает «сумасшедший».

Я показал Мире все важные места во Вриндаване. Она сказала, что чувствует, что жила здесь раньше, потому что даже маленькая дорожка ей была знакома. Она была в таком экстазе, что принялась танцевать прямо на улице, как Мирабай. Многие преданные, пришедшие сюда, чтобы совершить паломничество, присоединились и следовали за ней, пока она, танцуя, двигалась по улицам.

Я решил съехать из дома для VIP гостей и занять меньшую комнату. Я пошел к Пагал Бабе – сумасшедшему свами – с просьбой о приюте (я знал, что у него в ашраме было несколько комнат). Баба нас тепло принял и тут же предложил мне сигарету Commander's Navy Cut – в те дни это была большая роскошь. Баба был заядлым курильщиком, а эти сигареты были его любимыми. Он, бывало, спал целые дни напролет, так что нам очень повезло, что мы застали его бодрствующим. Как я уже сказал, он оказал нам радушный прием и попросил своего секретаря предоставить нам комнату.

Однажды днем, пока Пападжи спал, я взял интервью у Миры, поскольку хотел услышать ее рассказ о тех месяцах, которые она провела с ним в Ришикеше и Вриндаване. Все истории, которые я до сих пор пересказывал, начались с этого интервью. Пападжи встал в четыре часа пополудни и спустился попить чаю. Мы не говорили ему о нашей беседе, но он, казалось, и сам знал.

Он сказал Мире: «Ты не рассказала ему историю о ребенке из ашрама Пагал Бабы. Расскажи ему о ребенке с большой головой».

Мира совершенно забыла о том случае, но с помощью Пападжи она вспомнила следующие детали:

Мы переехали в ашрам Пагал Бабы, известного святого Вриндавана.

Несмотря на то что Пагал Баба был заядлым курильщиком и вел себя довольно эксцентрично, он все-таки был очень добрым, щедрым человеком. Казалось, что он сразу же всем сердцем полюбил Пападжи. Он никогда раньше не видел ни одного из нас, но как только мы вошли, Пагал Баба начал тут же давать указания своим помощникам, чтобы они устроили нас и заботились о нас должным образом. Комнаты были поменьше, чем в доме для VIP гостей, а гостеприимство осталось на таком же высоком уровне.

Однажды в ашрам пришла семья с очень больным ребенком. Мы видели, что он был серьезно болен, так как голова у него была в два раза больше, чем обычно – возможно, из-за опухоли, а может, из-за водянки мозга. Я не знаю, в чем там было дело. Врачи сказали родителям, что состояние ребенка безнадежное, поэтому они возили его ко всем святым в надежде на чудесное исцеление. Я помню, что один из них сказал, что ребенок проживет лишь несколько недель. Так как Пагал Бабы в этот момент в ашраме не было, то больного принесли нам. Мать, положив ребенка на колени учителю, исчезла вместе со своим мужем. Мы подумали, что, возможно, они ушли, чтобы принести поесть малышу, а может, хотят найти ванную комнату.

Через несколько минут учитель заподозрил что-то неладное. «Быстрее! – закричал он. – Пойди и посмотри, где они! Пойди и посмотри, что происходит!»

Выбежав из комнаты, я увидела, что мать ребенка садится в машину. Было очень похоже на то, что они собираются уехать, оставив дитя с нами. Я попросила ее вернуться и забрать ребенка. Она извинилась, сказав, что так волновалась, что совершенно забыла о нем. Лично я думаю, они решили, что самое лучшее для ребенка будет остаться со святым человеком. Пападжи отдал малыша, и семья уехала.

Месяц спустя мать ребенка вернулась со сладостями, гирляндами из цветов и – со здоровым ребенком. К тому времени нас там уже не было, и эту историю мы услышали позднее. Ребенок не оправдал мрачных прогнозов врачей и внезапно поправился.

Я спросила учителя, не он ли вылечил ребенка. И он ответил: «Нет. Они просто очень верили в то, что если принести малыша к святому, что-то да произойдет. Ну вот, что-то и произошло. Если у вас достаточно сильная вера, то любое чудо возможно».

Я спросил Миру, присоединялся ли Пападжи к ней, когда она танцевала на улицах Вриндавана. А задал я этот вопрос потому, что слышал от других людей рассказы о том, как Пападжи в экстазе танцевал на улицах. Свами из Ришикеша по имени Балайоги с любовью вспоминает, как в начале семидесятых видел, как Пападжи танцует на дороге и время от времени откусывает от чапати с карелой. Должно быть, это выглядело очень необычно, поскольку Пападжи было тогда около шестидесяти, и весил он килограммов восемьдесят. Карела на хинди означает «горькая тыква», небольшой и очень горький представитель семейства тыквенных.

Мира сказала, что никогда не видела, как танцует учитель, поэтому такие случаи происходили, по всей видимости, не часто. Однако хоть Пападжи и редко об этом рассказывал, однажды он танцевал во Вриндаване с Кришной и Мирабай, известной бхакти Кришны, жившей несколько сотен лет назад. Па своих сатсангах Пападжи часто рассказывал истории из жизни Мирабай, подчеркивая, что она была принцессой, которая оставила свою семью и окружение, чтобы свободно выражать свою любовь к Кришне. Я спросил Пападжи о том танце, и вот какой ответ получил:

С раннего детства я был сильно привязан к Кришне. Тогда я считал, что только женщины могли его видеть, потому что во всех историях, что я читал, он являл себя лишь гопи Вриндавана. У меня была специальная женская одежда, которую надевал всякий раз, когда хотел увидеть Кришну. Я также купил ювелирные украшения, которые подходили к одежде. Обычно я подкрашивал лицо, надевал украшения и женскую одежду, и пел Кришне, играя на эктаре – однострунном инструменте, который держал на колене. Я видел картинку Мирабай, сидящей в этой же позе. Кришна появлялся перед ней, когда она пела ему, поэтому я подумал: «Может быть, стоит попробовать. Вдруг это сработает».

Затем я прочитал полную историю жизни Мирабай. Когда она танцевала для Кришны, он появлялся перед ней. Я подумал: «Я могу еще и это попробовать, если хочу увидеть Кришну».

Однажды, будучи во Вриндаване, я закрыл дверь своей комнаты и танцевал целую ночь. Тогда передо мной возникли Кришна и Мирабай. Мы втроем танцевали несколько часов. Экстаз от того святого танца был всепоглощающим. Даже по прошествии недель, куда бы я ни посмотрел, я видел только танцующих Кришну и Мирабай.

Для Пападжи танец становится по-настоящему красивым лишь тогда, когда представляет собой проявление не-ума. Он сказал: «Когда я смотрю на сатсангах на поющих и танцующих передо мной людей, я не просто слушаю слова или смотрю на их движения, я смотрю, откуда исходят песни и танцы. Если они идут от ума, то мне кажется, что слова и движения ужасные, даже несмотря на то что человек, исполняющий их, может быть умелым профессионалом. А если пение и танец идут из Сердца, из места не-мысли, тогда представление для меня всегда прекрасно, пусть даже певец фальшивит, а его движения неловкие».

Когда он говорит об этом, он часто иллюстрирует свою точку зрения двумя рассказами о танцорах, которых он видел много-много лет назад.

Однажды я видел человека, танцующего на берегу реки Кавери в Южной Индии. Казалось, что он танцевал сам для себя.

Я подумал: «Для кого он танцует?»

Обычно всегда, если устраивается представление подобно этому, собирается публика. Но, оглядевшись, я никого не увидел. Это было очень уединенное место – на берегах реки рос лес, в котором никто из людей не жил. Человек танцевал с закрытыми глазами, и ему было все равно, видит его кто-нибудь или нет. Прекрасный, самозабвенный танец человека, спонтанно выражающего свою внутреннюю радость. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь так танцевал. Я был так тронут его танцем, я хотел подойти к нему и заговорить с ним, но он был полностью поглощен своим внутренним миром. Один или два раза он открыл глаза, но не видел меня, хотя я был в его поле зрения. Его глаза были открыты, но он ничего не видел. Его внимание не было обращено вовне. Я почувствовал внутреннюю красоту, которая выражалась в его движениях, и оставил его танцевать в одиночестве и наслаждаться танцем.

Я видел много танцевальных представлений и на Западе, и в Индии, но никогда не видел профессионального танцора, который бы обладал такой красотой, как этот человек. В его движениях был вкус, аромат, которого невозможно достичь обычной практикой.

Я видел еще одного человека, который так же танцевал. Это было очень давно, в 1945 г., когда я еще жил в Мадрасе. Я был в шиваитском храме, когда увидел, как танцевал этот человек. Он тоже не осознавал, что танцует. Он танцевал весь день и всю ночь. Люди клали еду ему в рот, но он даже не осознавал, что его кормят. Он прикоснулся к внутренней красоте, и эта красота дала ему силы для прекрасного танца, который продолжался много часов. И это не было похоже на то, как некоторые люди прыгают в экстазе. Каждый его шаг, каждое движение было правильным, так что он, скорее всего, учился танцам. Но через свою преданность Шиве он научился преодолевать ограничения тела и ума. Благодаря интенсивной бхакти Шиве он научился танцевать так, как танцует Шива – безумно, не осознавая своего тела. Если вы любите свое собственное Я, это самое лучшее искусство, лучший способ выразить это.

Проведя десять дней во Вриндаване, Пападжи решил вернуться в Лакнау, чтобы забрать из банка некоторую сумму денег. Он изначально собирался поехать в Раманашрам, но, когда прибыл в Лакнау, изменил свое намерение. Мира продолжает свой рассказ.

Когда мы прибыли в Лакнау, меня сразу же представили родителям учителя. Его мать показалась мне очень сильной женщиной. Похоже, что она была гуру для нескольких женщин, которые приходили слушать ее бхаджаны. Я не могла разговаривать с ней, потому что она знала только пунджаби, но в ее доме была приятная атмосфера. Казалось, весь дом наполнен бхакти. Отец учителя прекрасно говорил по-английски. Он держался со спокойным достоинством, но редко разговаривал с кем-либо.

Я никогда раньше не видела учителя с учениками, за исключением того времени, которое я провел с ним и с Балдевом Раджем. В Лакнау я с удивлением обнаружила, что он был гуру для многих людей. Когда стало известно, что он в городе, к нему непрерывным потоком стали стекаться люди, где бы он ни остановился. Тогда не было отведено особого времени для сатсанга. Он разговаривал с людьми в любое время, когда они находили его.

В Ришикеше он разговаривал со мной в чисто адвайтическом духе. В Лакнау он перешел к более традиционному подходу бхакти. Он рассказывал о жизни святых и объяснял значения стихов из таких текстов, как Рамаяна или Гита. Учитель словно бы приводил свое учение в соответствие с различными склонностями людей, приходивших к нему. Не было определенного фиксированного послания, которое он давал бы каждому.

В то время он был очень самодостаточным. Он часто сам готовил для себя еду и любил покупать овощи для семейных трапез. Я наблюдала, как он энергично торгуется, и заметила, что он проверяет каждый овощ, прежде чем положить его в сумку. Если он готовил что-либо на кухне, он часто приглашал меня и давал мне кулинарные уроки.

В другое время, когда в доме не было посетителей, он просто спокойно сидел или читал вслух из Бхагаватам. Он очень любил эту книгу. Однажды, когда он был в Харидваре, он решил прочесть вслух всю книгу Ганге. Он садился на безлюдное место и читал ей каждый день какую-либо часть книги, пока не прочитал ее всю.

Есть несколько версий Бхагаватам, но Пападжи больше всего любил одну из них, в переводе Экнатха, известного святого. Пападжи однажды дал комментарий к этой книге, который был записан на кассету ученым из Австрии Беттиной Баумер. Он был настолько хорошим, что Беттина сказала, что сделает транскрипт его речи и опубликует ее. Она отвезла кассеты обратно в Варанаси, где читала лекции, но они были украдены. Ее комната все время была закрыта на ключ, и больше ничего ценного не пропало.

Когда эту новость рассказали Пападжи, один из преданных заметил: «Вы на самом деле не хотели, чтобы это было опубликовано, так ведь?»

Он покачал головой и ответил: «Пет, не хотел бы».

Пападжи читал Бхагаватам Ганге, сидя на острове недалеко от Сапт Саровара, к северу от Харидвара. Он каждый день шел вброд до острова и проводил на нем несколько часов. Однажды он встретил там нескольких обнаженных молодых людей, которые говорили друг с другом на урду.

Я поприветствовал их на урду и поговорил с ними несколько минут. Один из них увидел у меня в руках копию Бхагаватам и спросил, не Коран ли это. «Да, да», – ответил я. Они были мусульманами и думали, что я тоже мусульманин, поскольку говорил с ними на урду. Я не хотел разочаровывать их признанием, что это индийское священное писание.

Я спросил: «Что вы здесь делаете? И почему вы сидите здесь без одежды?»

«Мы рикши, – ответил один из них. – Мы живем на другом конце Харидвара. Каждое утро мы садимся в первый автобус и проводим целый день здесь. Просто сидим тут голыми. Индийские паломники, которые идут в ашрамы в Сапт Саровар, знают о том, что на этом острове сидят обнаженные йоги, и добираются сюда вброд, чтобы посмотреть на нас. Как только мы видим, что они приближаются, мы садимся в позу лотоса и притворяемся, что мы в самадхи. Это хороший бизнес, потому что паломники часто оставляют нам деньги. Зимой, когда нет пилигримов и погода холодная, мы одеваемся и работаем рикшами на другом конце города. И все же так мы зарабатываем больше денег, чем рикшами в городе».

Мира продолжает свой рассказ о поездке вместе с Пападжи.

После того как мы провели некоторое время в Лакнау он отменил свою поездку в Раманашрамам, и решил, что мы должны вместо этого вернуться в Харидвар и Ришикеш. Когда мы приехали, он поселился в комнате в одном ашраме, а я поселилась в другом, неподалеку. Большую часть времени мы подолгу гуляли по окрестностям или просто сидели на берегу Ганги. Иногда мы уходили так далеко, что нам приходилось ночевать в лесу или на берегу реки и возвращаться только на следующий день. Бывало даже так, что мы не возвращались по нескольку дней. Это была очень легкая, свободная жизнь, мы жили близко к природе. Поскольку там не было других преданных, которым он был бы нужен, он мог просто гулять и делать то, что хотел.

Когда мы были не в городе, мы готовили, ели и жили лагерем на берегу Ганги. Я каждое утро собирала в лесу дрова и раскладывала их на солнце, чтобы к обеду они были полностью сухими. Пища всегда была очень простой. Неделями мы питались одной картошкой, райта (йогурт и сырые овощи) и кашей из нешелушеной пшеницы. Мы всегда носили с собой котелок, а у учителя в карманах всегда были маленькие пакетики с чаем и сахаром. Если во время прогулки нам нужно было попить чаю, учитель садился и доставал свои пакетики. Это было для меня знаком того, что пора поискать дров, чтобы вскипятить чай.

Мы никогда не брали с собой тарелок или ножей. Когда нужно было поесть, учитель выбирал пару плоских камней и выкладывал на них еду. Мы всегда ели руками. Он очень тщательно выбирал подходящий камень. Иногда он по пятнадцать минут проводил у реки, выискивая и отбраковывая потенциальные «тарелки».

Для меня это были экстатические дни. Простая, тихая радость была в этой жизни, которой я никогда не жила до этого.

В определенный момент Пападжи и Мира решили пожениться. Пападжи должен был осознавать, что этим он нарушал и традицию, и закон, поскольку Видъявати, женщина, на которой он женился около 1930 г., была жива и жила в Лакнау. История знает множество случаев, когда индусы брали себе вторую жену, но в последнее время такие браки стали считать социально недопустимыми, за исключением тех случаев, когда первая жена не могла родить ребенка. Эта практика была объявлена незаконной в 1950-х гг., когда правительство Индии приняло постановление парламента, которое прояснило и систематизировало индийские обычаи, связанные с браками, разводами, наследованием имущества и т. д. Поскольку индийское общество отличается плюралистическими взглядами, разным религиозным группам разрешается принимать свои собственные законы по этим вопросам.

У Пападжи никогда не было близких отношений с Видьявати. Несмотря на то что он всегда охотно помогал ей деньгами, с 1950-х гг. он проводил мало времени в своем доме в Лакнау. Часто, возвращаясь в Лакнау, он предпочитал останавливаться у своих родителей или преданных, которые жили в других частях города.

Несмотря на то что Видьявати видела много необыкновенных трансформаций на сатсангах, которые проходили в ее доме, она никогда на самом деле не верила, что ее муж: был настоящим гуру. Она иногда говорила о чудесном безмолвном присутствии Романы Махарши, но никогда не упоминала, что что-то подобное было во время сатсангов Нападжи. Она в любое время дня и ночи покорно обслуживала нескончаемый поток преданных, которые приходили к нему, но казалось, что она всегда считала своего мужа не кем иным, как несносным и порою безответственным кормильцем, который должен был обеспечивать ее всем необходимым в хозяйстве.

Я спросил Нападжи об этой стороне его жизни.

Вопрос: Что думала Ваша семья, и в особенности Ваша жена, о Вашем бродячем образе жизни? Сколько из них считают Вас просто членом семьи, а сколько обращаются с Вами как с джняни?

Пападжи: Никто из моей семьи не принял мое поведение. Моя жена больше всех страдала из-за этого. По ее мнению, я вел себя безответственно. С начала 1940-х гг. я всегда ставил на первое место свою духовную деятельность. Я подал в отставку с военной службы, чтобы найти гуру который мог бы помочь мне увидеть Бога, поскольку я думал, что это важнее всего в жизни. Моя жена так не считала. С ее точки зрения, я должен был работать, чтобы обеспечить семью, а вместо этого я шатался по всей Индии и тратил деньги на безуспешные попытки найти гуру, который мог бы мне помочь. Она никогда не понимала и не разделяла моей страстной жажды Бога. Она думала, что я просто ленив и потакаю своим желаниям.

Когда я возвращался домой, она начинала сердиться на меня и требовала ответа, кто, по моему мнению, должен обеспечивать ее и детей, если я не утруждаю себя работой.

«Как ты собираешься дать им образование? Как ты собираешься их кормить? Как ты собираешься женить и выдавать их замуж, если у нас нет денег? Ни одна семья не захочет принять их, как только они узнают, что их отец безработный и тратит все свое время и деньги на нескончаемые паломничества».

Я отвечал ей: «Все уладится. Не беспокойся. Бог заботится о нас. Он даст нам все, что нам нужно».

Подобные ответы злили ее еще больше.

Когда я собирал материал для этой части книги, я спросил Пападжи, не хочет ли он рассказать Мире о своем браке. Он предоставил голые факты, отказавшись объяснять или каким-либо образом дополнять их.

Мы решили пожениться, когда были в Харидваре. Я привел Миру в храм Арья Самадж и попросил тамошнего священнослужителя провести церемонию. Он был не уверен, что ему разрешено венчать индусов с иностранцами, поэтому попросил меня взять письменное разрешение министерства внутренних дел Индии и посольства Бельгии. Я знал, что получить эти документы было бы долгим, сложным делом, поэтому мы решили провести нашу собственную церемонию на берегу Ганги. Я добыл копию описания церемонии венчания, мы с Мирой отправились на берег реки и я самолично провел эту церемонию.

Видьявати, жена Пападжи; поздняя фотография, сделанная около 1990 г. (Видьявати умерла в 1992 г.)

Мы произнесли положенные клятвы, надели гирлянды на шею друг другу, а затем совершили омовение в Ганге как последнюю процедуру освящения брака.

Несмотря на то что это может выглядеть как простой обмен клятвами, для индусов это церемония заключения брака. Брачные церемонии могут быть долгими и сложными, а могут быть короткими и простыми. Церемония венчания, которая включает в себя всего лишь обмен клятвами и гирляндами, считается законной в Индии.

Когда я спросил Миру об этом событии, она подтвердила слова Пападжи и сказала, что они впоследствии подтверждали свои клятвы, когда оказывались одни на берегу Ганги.

Женитьба на Мире разочаровала многих индийских преданных Пападжи, и многие из них перестали приходить к нему. Я никогда не слышал, чтобы Пападжи говорил о том, что заставило его следовать выбранному курсу, однако несколько раз я слышал от него, что он не может выбирать, что ему делать или чего не делать, поскольку эта способность полностью у него отсутствует. Он сказал это в 1994 г., рассказывая о том, как люди ведут себя после просветления.

Нет ничего, что можно было бы делать, и нет ничего, чего можно было бы не делать. Что можно делать в этом состоянии? Ничего. Все, что вы делаете после просветления, – это только ваша реакция на внешние обстоятельства. «Стоит ли мне делать это или то?» – это вопросы, которые рождаются в непросветленном уме. Когда ум исчезает, такой вопрос не может даже возникнуть. Я будет заставлять тело совершать различные действия, и все эти действия будут правильными и совершенными, поскольку они внушены Я. Ум не станет вмешиваться и решать, правильны ли эти действия, потому что ума уже не существует. Просветление кладет конец всем спорам о правильности тех или иных действий. Проблемы поведения и морали – это проблемы ума, принимающего решения. Они не возникают в Я. Это трудно понять, поскольку через понимание невозможно испытать то, о чем я говорю. Это состояние нельзя описать, нельзя представить себе, к нему невозможно прикоснуться.

Я снова возвращаюсь к деятельности Пападжи в Ришикеше в конце 1960-х гг.

Когда Пападжи после ухода на пенсию обосновался в Ришикеше, это был тихий городок с консервативными порядками, но очень сильно изменился в течение первых двух лет после того, как он поселился там.

В конце 1960-х Ришикеш наводнила целая толпа людей с Запада, по большей части молодежи. Они выглядели как садху, а некоторые из них и вели себя как садху. Ходили с длинными волосами и бородами, носили тилаки и четки из рудракши, и даже проводили время в медитациях на берегах Ганги. Профессор Тимоти Лири, который в 1960-х гг. популяризировал ЛСД, посетил Ришикеш и объявил его «раем на земле». Его слова распространились на Западе, и вскоре город наводнила толпа хиппи, которые принимали ЛСД и курили гашиш. В течение года иностранцев в некоторых ашрамах стало больше, чем индусов.

Все это время я проводил большую часть времени, сидя на берегу Ганги. Некоторые из этих людей подходили ко мне и рассказывали, какая замечательная вещь ЛСД. Некоторые их опыты были весьма впечатляющими. Один молодой человек, который принял ЛСД перед тем, как прийти ко мне, описывал свой опыт под действием наркотика. Хотя он не обладал духовными познаниями, некоторые вещи из тех, что он рассказывал, были словно бы взяты прямо из Упанишад. Другие люди рассказывали мне, что во время психоделических сеансов они входили в такое состояние, в котором внезапно обнаруживали, что обладают знанием всех мировых священных писаний.

Я однажды спросил: «Что происходит, когда действие наркотика заканчивается?»

«Оно кончается через шесть часов после того, как мы приняли таблетку, и тогда мы принимаем еще одну дозу».

Я сказал им, что счастье не должно зависеть от мимолетных состояний или от химических веществ, которые имеют временный эффект. Я объяснил им, что есть счастье, которое может быть постоянным и не зависеть ни от какой внешней причины.

«Если вы найдете это счастье, – сказал я, – вам не нужно будет принимать еще одну таблетку, чтобы оно продолжилось или вернулось. Оно будет с вами всегда».

Лишь немногие из них заинтересовались тем, что я им говорил.

Некоторые из этих хиппи жили в огромной пещере в нескольких милях от города. Это было к северу от Ришикеша по дороге на Васиштха Гуху. Я приехал к ним в 1969 г. Около двадцати человек жили там со стариком-иностранцем, который, как они сказали, был их гуру. Он носил нечто вроде сутаны и выглядел как монах. Он учил их, как нужно медитировать и как достичь просветления, и его инструкции включали в себя регулярный прием больших доз ЛСД.

Когда хиппи только наводнили город, никто еще не знал, что такое ЛСД. На самом деле это был малоизвестный наркотик, еще даже не было запрещено принимать или хранить его. Когда правительство Индии в конце концов издало закон, запрещающий его хранение и использование, хиппи доставали его через своих друзей, которые жили за границей. Эти друзья пропитывали свои письма жидкой кислотой, и когда приходила почта, хиппи съедали эти письма, чтобы получить свою дозу.

Я заметил, что ЛСД подавляет аппетит. Хиппи в этой пещере могли по многу дней обходиться без еды, пока они постоянно принимали ЛСД. Кто-нибудь из них ходил в Лакшман Джхулу и возвращался с огромным чайником чая. Этого им хватало на целый день. Они часами сидели, пытаясь медитировать под действием наркотика. Их учитель иногда вмешивался и давал им инструкции, что им следует делать. Они пытались уговорить меня «разочек» принять ЛСД, но я отказался. Я с интересом слушал их рассказы об их психоделических опытах, но мне не нужны были таблетки, чтобы почувствовать себя счастливым.

Я разговаривал с несколькими молодыми ребятами, которые там жили, о том, что происходит, когда они принимают наркотик. Некоторые из них с уверенностью рассказывали о мистических состояниях, в которых они оказывались. Их рассказы были очень впечатляющими. Я не мог отрицать их опыт, но я отрицал средства, которыми они пользовались, чтобы достичь этих состояний. Их «гуру» учил их, что ЛСД – это короткий путь к просветлению. Я не верю в это. ЛСД может дать интересные временные эффекты, но ничто временное не может быть просветлением.

Вначале большинство ашрамов в Ришикеше принимало этих новых посетителей. Они выглядели как садху, и многие из них по-настоящему интересовались медитацией и просветлением. Проблема была в том, что они не знали, как правильно себя вести. Они устраивали шум в своих комнатах и мешали соседям. Они спали вместе обнаженными в тех местах, в которых их могли увидеть; девушки купались обнаженными в Ганге, и многие из них не были вегетарианцами. Ришикеш и Харидвар – это священные города для индусов. В муниципальных пределах этих двух городов запрещено продавать или употреблять мясо и пить спиртное. Новые посетители не уважали эти правила, как и любые правила вообще. Многие из них привозили с собой из-за границы мясо и мясные консервы, а затем мусорили на улицах пустыми упаковками и консервными банками. Когда местные жители прочитали этикетки и узнали, что едят эти иностранцы, поднялась волна протеста против них. Многие ашрамы закрыли перед ними свои двери, потому что эти люди не уважали традиционный саттвический стиль жизни садху.

Некоторые хиппи оказались истинными искателями истины. Они прекратили свое вызывающее поведение, перестали употреблять наркотики и влились в общины некоторых крупных ашрамов. Я видел нескольких хиппи, которые очень хорошо прижились в ашрамах Шивананды, Вед Никетан и Гиты, но эти люди были исключениями.

Нашествие хиппи приобрело еще большие размеры, когда к Махариши Махеш Йоги начали съезжаться западные знаменитости, такие как «Битлз» или голливудские кинозвезды. Поскольку эти новоприбывшие тоже не умели себя вести, приходилось часто вызывать полицию. Слишком большие толпы пришельцев нарушали покой жителей, а также местные законы. Строгие меры, предпринятые полицией, вызвали массовый исход хиппи. Те из них, кто хотел заниматься медитацией, либо уходили в горы, чтобы жить сами по себе, либо отправлялись в другие ашрамы Индии. Одни уходили в Ганешпури, чтобы остаться со свами Муктанандой, другие шли к Монгхиру в Бихар, в ашрам свами Сатьянанды. Другие оставались с Ним Кароли Бабой во Вриндаване или с Махариши Махеш Йоги. Человек, который помогал Тимоти Лири популяризировать ЛСД, Ричард Алперт, остался с Ним Кароли Бабой, и он дал ему имя Рам Дасс.

Я встретился с Рам Дассом в 1990 г., когда он пришел на один из моих сатсангов в Лакнау Я поговорил с ним об ЛСД и оказалось, что он все еще считает ЛСД чем-то хорошим.

Сначала я сказал ему: «Я слышал, что ЛСД можно принять только три раза и только под руководством опытного человека, иначе можно сойти с ума».

Рам Дасс ответил: «В таком случае я уже давно должен был лишиться рассудка, потому что я принял его более трехсот раз. Это мне нисколько не повредило, и я до сих пор считаю, что это может способствовать просветлению».

«Я не думаю, что это так, – ответил я. – Я видел многих людей, которые принимали этот наркотик, и сотни других говорили мне, что они его пробовали. И никто из них не пришел с его помощью к просветлению».

В другой раз ко мне подошел один из учеников Рам Дасса и спросил, можно ли ему будет принять ЛСД во время моего сатсанга. Это был молодой человек из ЛосАнджелеса.

«Сатсанг сильнее повлияет на меня, если я приму ЛСД, – сказал он. – Во все предыдущие разы я так и делал».

Я ответил ему, что он может делать все, что захочет. «Сиди в этом углу, – сказал я, – и никому не говори, что ты делаешь. Посмотрим, что из этого выйдет».

В течение всего сатсанга он просидел с закрытыми глазами. Мы пытались разбудить его к ланчу, но никто не смог его поднять. Он, казалось, находился в полубессознательном состоянии.

Когда мы все съели и вымыли посуду, Гопал, один из парней, которые работали в моем доме, подошел к нему и сказал: «Тебе пора уходить. Мне надо выйти купить овощей для ужина. Я запру дверь на ключ, поэтому тебе надо уходить».

Молодой человек был очень расстроен. «Как вы можете говорить об овощах в такой момент? Я почти добился просветления. Мне надо еще несколько минут. Оставьте меня одного и дайте мне просветлиться».

Я дал ему посидеть еще некоторое время, но прошло полчаса, а он не выказывал ни малейших признаков просветления. Я попросил одного из своих учеников погрузить его на рикшу и отвезти обратно в город, в отель Карлтон, где он остановился. Он был неадекватен и абсолютно неспособен позаботиться о себе. По дороге туда он падал как мешок на спину рикши. Ученик, который поехал с ним, вынужден был поддерживать его всю дорогу.

Некоторые люди говорили, что они получили очень хороший опыт под воздействием ЛСД. Другие впадали в такие состояния, как этот молодой человек, а иные, казалось, и вовсе сходили с ума. Когда я остановился в ашраме в Ришикеше, я встретил одного юношу, который попал в третью категорию. Его звали Джозеф, он жил в соседней комнате. Мы иногда ходили вместе купаться в Ганге. Он был приятным молодым человеком из Англии, девятнадцати или двадцати лет от роду.

Однажды ночью я услышал за окном громкие крики. Время от времени они напоминали волчий вой. Утром свами, который был во главе этого ашрама, пришел ко мне жаловаться на этого юношу. Очевидно, он провел всю ночь сидя на дереве, крича и воя. Поскольку этот свами не говорил по-английски, он просил меня сказать этому молодому человеку, что ему нельзя больше оставаться в ашраме. Я пошел разыскивать Джозефа, чтобы выяснить, что с ним случилось.

«Я принял ЛСД, – сказал он, – потому что хотел помедитировать. Вскоре после этого я обнаружил, что за окном моей комнаты полно обезьян. Мне показалось, что они ждут удобного случая, чтобы проникнуть в комнату и стащить всю еду. Я подумал: „Надо подготовиться к их приходу“. Я забрался на дерево, где они сидели, и начал имитировать их крики. Я верещал, орал и прыгал на ветках, и даже пробовал на них висеть. Очень скоро я почувствовал себя обезьяной. Я провел всю ночь на дереве, издавая обезьяньи крики, потому что был уверен, что превратился в обезьяну.

Один раз я попытался перепрыгнуть с ветки на ветку, но упал с дерева. Наверное, как раз в тот момент он и услышал мои крики. Все оставшееся время я просто издавал обезьяньи звуки. Я вначале решил сосредоточить внимание на точке между бровями, и оказался полностью поглощенным ею. Но каким-то образом я отвлекся и вместо этого начал концентрироваться на обезьянах».

«Свами очень сердит на тебя, – сказал я. – Он не спал всю ночь из-за твоих криков и теперь хочет вышвырнуть тебя из ашрама. Поскольку прошлой ночью ты не отвечал за свои действия, я попробую помочь тебе остаться здесь. Я расскажу свами одну хорошую историю на хинди, а тебе скажу, как себя вести после этого».

Я пришел к свами и сказал ему: «Этот молодой человек прошлой ночью был в экстазе. Он говорит, что вы великий просветленный, и ваша сила очень сильно поразила его. В этом состоянии он забрался на дерево и начал кричать: „Этот свами такой просветленный, такой мудрый, такой щедрый! Он дал мне комнату в своем великолепном ашраме! Я так счастлив от того, что он рядом, я так счастлив, что он так ко мне относится! Я во всем мире не видел другого такого свами!“ Сегодня утром, когда я пришел к нему, чтобы выяснить, что случилось, он сидел в медитации и произносил ваше имя.

Вы очень ему нравитесь, – продолжил я, – но его огорчает одно: он не может здесь больше оставаться. У него кончились деньги, и ему скоро придется уйти отсюда, потому что он не может позволить себе здесь оставаться – здесь слишком дорого для него».

Эта часть истории была правдой. У молодого человека кончились деньги, и он ждал, когда родители вышлют ему еще.

Свами очень обрадовался, что нашел такого преданного. Он сказал: «Хорошо, он может здесь остаться, если прекратит кричать по ночам. Я ничего с него не возьму. Он может есть вместе со мной».

Я пошел к Джозефу и сообщил ему, что нашел для него бесплатную комнату. «Все, что тебе придется делать, – сказал я, – это падать ниц перед свами каждый раз, когда ты видишь его. Пока ты будешь это делать, у тебя будет бесплатная еда и бесплатная комната».

Мира видела, как Пападжи обращался с некоторыми хиппи в то время. Я попросил ее описать свои впечатления.

Он очень интересовался ими. Большинство из них променяли свои комфортабельные дома на Западе на примитивный быт здесь, в Индии, чтобы открыть новый смысл своей жизни. Это заставляло его интересоваться ими. Поскольку они искали новые направления и новые перспективы, многие из них были открыты для всего, что он им говорил. Они были очень эксцентричны в своем роде, но учитель, похоже, ценил это. Его всегда увлекали люди, в которых была легкая «сумасшедшинка». Он обращался с ними очень мягко, но это не мешало ему подсмеиваться над ними. Мы проводили с ними множество сатсангов, но они никогда не вели себя серьезно. Слишком много странных вещей происходило.

Вначале он никогда не критиковал их за то, что они употребляют наркотики, но через год или два, когда увидел, какой вред это приносит их умам и телам, он часто убеждал их бросить принимать наркотики.

На одном из последних сатсангов в Лакнау Пападжи заметил: «В Харидваре есть один баба, который всю свою жизнь курит ганджу (листья конопли). Вероятно, это идет ему на пользу. Я вижу его каждый год в течение последних 60 лет, и каждый раз я вижу у него во рту трубку для курения марихуаны. У иностранцев, которых я там встречал, похоже, нет такой способности целыми днями курить ганджу без малейшего вреда для здоровья, поэтому я начал убеждать их остановиться».

Мира продолжает свой рассказ о ее жизни с Пападжи в конце 1960-х гг. В этом разделе она рассказывает о том, как Пападжи находил истинных искателей освобождения, которые начинали появляться в Ришикеше, и о том, как он общался с ними.

Учитель никогда не пытался искать себе учеников, но у него был какой-то внутренний радар, который чувствовал, если поблизости оказывался человек, которому пошел бы на пользу сатсанг. Мы могли сидеть у реки, когда он внезапно чувствовал необходимость куда-то идти. Он не говорил: «в таком-то месте меня кто-то ждет», просто у него возникало чувство, что нужно пойти в определенный ресторан, магазин или ашрам. Когда он приходил туда, или по дороге, ему встречался очередной искатель, и мы проводили превосходный спонтанный сатсанг. Это было очень радостным событием для меня, потому что он почти не разговаривал, когда мы были вдвоем, за исключением тех случаев, когда надо было обсудить приготовление пищи или окружающую обстановку. И только когда мы встречали новых людей, я начинала понимать, каким прекрасным учителем он был и каким истинным и глубоким было его учение.

Он никогда не знал, почему его «посылало» к каждому конкретному человеку. Только внутренний голос заставлял его вставать и идти в определенном направлении. Сначала мне казалось, что все эти встречи были случайными, но впоследствии я поняла, что Я выбирало время для того, чтобы искатель встретился с учителем. В моем случае произошло то же самое, и в последующие годы я наблюдала, как это происходило вновь и вновь, бесчисленное число раз. Учитель несколько раз говорил мне, что иметь ашрам и быть окруженным тысячами людей не для него. Он был избран для другого – давать последний толчок тем искателям, которые были готовы для прямого опыта. Нужные люди возникали в нужный момент, и «внутренний голос» учителя просто направлял его туда, где они находились. У учителя все-таки был ашрам, но он был невидим. Его не было ни на одной карте, но те, кто жаждал обрести свободу, обнаруживали, что их путь ведет прямо к нему.

Побочным эффектом этого было то, что он не мог планировать свою жизнь. Учитель мог сказать: «Давай пойдем в такое-то место». По дороге туда он мог без каких бы то ни было объяснений внезапно отклониться от прежнего курса и пойти в другом направлении. Невозможно было спрашивать его, почему он изменил свои планы, потому что он и сам этого не знал. Он просто следовал своему внутреннему голосу, который говорил ему, что нужно идти в другое место.

Таким образом он экономил свое время и силы, и в этом была своя особая красота. Ему не приходилось терять свое время с толпами незрелых искателей и выискивать людей, которые бы нуждались в нем. Он сидел возле реки или прогуливался вдоль берега, отдыхая и наслаждаясь жизнью. Если внутренний голос звал его, он шел, делал свои дела и возвращался обратно, на свое излюбленное место на берегу реки. Было такое ощущение, что все совершенно, все совершается согласно божественному плану.

Конечно, когда он начал давать искателям этот духовный опыт, появились люди, которые сами искали его. Иногда он разрешал им приходить к нему, иногда избегал людей. Та же самая сила, которая направляла его к людям, которые нуждались в нем, делала его невидимым, и если он не хотел общаться с людьми, никто не мог его найти. Если приходили люди, которых он не хотел видеть, тот же самый внутренний голос уводил его в другое место.

Когда я попросил Миру привести пример того, как Пападжи «случайно» встречал кого-то из своих учеников, первым примером, который пришел ей на ум, был случай с француженкой по имени Сита.

Пападжи исчез на несколько дней, оставив меня одну в Ришикеше. Когда я бродила по городу, мне показалось, что я встретила старую приятельницу с Запада. Я подбежала к ней, чтобы поздороваться, но это оказалась другая женщина. Я начала извиняться и завела разговор с ней. Это было необычно для меня. В то время я редко разговаривала с кем-либо помимо учителя. Через несколько минут выяснилось, что она тоже была духовным искателем и приехала в Индию специально для того, чтобы найти своего учителя. В последующие несколько дней мы с ней подружились.

Пападжи уехал в Лакнау, сказав Мире, что там у него дела и что он вернется через несколько дней. Через пару дней, проведенных в Лакнау, он почувствовал необходимость поехать на юг и посетить Раманашрам. Он купил билет, но, судя по продолжению истории, в поезд так и не сел. Вместо этого он вернулся в Ришикеш и встретился с новой подругой Миры.

В 1970 г. у меня был план поехать в Раманашрам. В то время поезда на юг ходили не очень хорошо. Во всем поезде был только один вагон, который доезжал до Мадраса. И этот поезд ходил только раз в неделю. Я отправился на вокзал, чтобы сесть в этот поезд, и обнаружил, что этот вагон каким-то образом был отсоединен от состава еще до прибытия поезда в Лакнау Поскольку никто не знал, куда подевался этот вагон, а другой поезд до Мадраса должен был пойти только через неделю, я решил вместо этого поехать в Ришикеш. У меня вещи были с собой, так что это не было проблемой. Я просто сел в другой поезд.

Когда я приехал в Ришикеш, я переправился через Гангу. У меня не было определенных планов, где остановиться. Я думал, в какой бы храм или дхарамсалу мне отправиться, когда ко мне подошла девушка и встала прямо передо мной.

«Я хочу поговорить с вами», – сказала она.

«Хорошо, – сказал я, – говори».

«Не сейчас, – ответила она. – Я только что сделала несколько покупок в одном магазине. Мне нужно забрать их и заплатить хозяину магазина. Я вернусь через пару минут».

Через несколько минут она вернулась с мешочком орехов и представилась.

«Я работаю учителем и живу в Париже. Я приехала сюда три дня назад. Там у меня есть духовный учитель. Он из Таиланда и учит буддизму.

Однажды он сказал мне: „Я не твой настоящий учитель. Я всего лишь твой проводник. У тебя есть настоящий учитель, который живет в Индии. Это невидимый учитель, у которого есть невидимый ашрам. Когда ты приедешь в Индию, ты найдешь его“».

Мы поговорили еще немного и я выяснил, что никаких более подробных сведений ей не дали. Ей не сказали ни имя учителя, ни его адрес, не сообщили, где она сможет его найти. Ей просто сказали, что она найдет его в Индии.

Затем она рассказала, что случилось после этого.

«В моей школе должны начаться экзамены, на которых я обязательно должна присутствовать. Они должны были начаться примерно через месяц после того, как мой учитель из Таиланда сообщил мне об этом, и я знала, что мне обязательно надо быть там. Я попросила отпуск, и мне его дали при условии, что я вернусь из Индии до того, как начнутся экзамены. Директор школы сказала, что она ни при каких обстоятельствах не продлит мой отпуск до того дня, когда должны начаться экзамены. Мне разрешили уехать максимум на двадцать дней.

Я сразу же полетела в Дели. Я никогда раньше не была в Индии, поэтому я не знала, где искать духовных учителей. Я села в такси в аэропорту и сказала водителю: „Отвезите меня туда, где живут святые“».

Водитель такси почувствовал, что дело пахнет прибылью, и отвез ее в Ришикеш, который находился в четырех часах езды от Дели. Он высадил ее возле ашрама Шивананды, забрал свои деньги и уехал обратно в Дели. Она вошла туда, но там не было свободных комнат, потому что там проходил курс йоги и все комнаты были заняты. Они порекомендовали ей пойти в главное здание центра Трансцендентальной Медитации, которое находилось на другом берегу реки. Туда она и отправилась. Когда я ее встретил, она жила там в течение трех или четырех дней.

Это была интересная история, но одна вещь сбила меня с толку. «Почему ты рассказываешь мне все это? – спросил я. – Почему ты выбежала из магазина, не заплатив, и начала рассказывать эту историю совершенно незнакомому человеку?»

«Потому что вы – тот самый учитель! – воскликнула она. – Последние тринадцать лет я мечтала об этом человеке. Хотя я часто видела вас во сне, мне никогда не приходило в голову, что вы тот самый человек, которого я должна была встретить в Индии. Как только я поняла, что это вы, я выбежала из магазина. Пойдемте со мной туда, где я живу. У меня хорошая комната с кондиционером в Центре Трансцендентальной Медитации. Мне так много надо вам сказать!»

«Не сейчас, – сказал я. – Я всю ночь ехал в поезде и устал. Мне надо искупаться в Ганге и поспать несколько часов. Ты можешь прийти ко мне вечером».

Я назначил ей встречу и пошел купаться. Днем я долго спал и видел сон об этой девушке, которую встретил рано утром. Вечером я рассказал ей этот сон.

«Ты была маленькой девочкой примерно семи лет. Мы были не в Индии, потому что здания были не похожи на индийские. Это была какая-то другая страна. Я не узнал это место, я там никогда не был. В этом сне я называл тебя Ситой, потому что это было подходящее имя для тебя».

Когда я назвал это имя, она вытащила кулон, который висел у нее на шее.

«Я купила его два года назад во Франции на выставке индийских товаров. Как только я увидела его, я поняла, что он должен быть моим».

Я взглянул на кулон и увидел, что на нем деванагарскими буквами было написано «Сита». Она носила его, не зная, что на нем написано ее имя. Это было для нее окончательным доказательством того, что она нашла своего «невидимого» учителя.

Сита хотела остаться со мной, но я не разрешил. «У тебя есть работа, которая ждет тебя. Ты обещала вернуться в течение двадцати дней. Ты не можешь отказываться от своих обещаний».

«Я могу найти другую работу в любое время, когда захочу, – сказала она. – У меня семилетний опыт работы. Я легко могу найти работу, когда бы я ни вернулась».

Я сказал ей: «Смотреть за детьми – это самая подходящая работа для тебя. Ты очень умна и ты хороший учитель. Я вижу это по тебе. Так много детей страдают в школах от того, что у них нет хорошего учителя».

«Если вы пообещаете мне, что приедете во Францию и я увижусь с вами, тогда я вернусь туда».

Я пообещал ей, и когда я приехал во Францию через год или около того, я специально встретился с ней.

И кто же организовал эту встречу? Я собирался ехать в Тируваннамалай, а у этой девушки были контрактные обязательства в Париже. Сила, которая организует подобные вещи, вернула меня в Ришикеш, и она же устроила так, что эта женщина оказалась в этом месте меньше чем на три недели. И как только я вошел в Ришикеш, она уже ждала меня там. И это не единичный случай. Меня «посылало» на множество подобных встреч.

И она тоже была не единственным человеком, который бросил все и полетел в Индию, потому что ему была назначена встреча со мной. Однажды ко мне пришел профессор математики из Венесуэлы, который бросил все и приехал, как только узнал обо мне.

«Мне о вас рассказал один приятель, – сообщил он. – Он сам не знаком с вами. Он слышал о вас от какого-то знакомого, который встретил вас в Испании. Как только я услышал о вас, я понял, что мне необходимо вас увидеть. Я уволился с работы и прилетел в Индию ближайшим рейсом».

Что привело его сюда? Когда приходит время, духовный искатель слышит зов Божественного, бросает все и уходит на поиски Бога. Я наблюдал такие случаи много раз.

История профессора математики будет приведена в последующих главах.

Пападжи рассказал еще одну историю, которая начинается похожим образом: поездка в Раманашрам отменяется из-за того, что вагон до Мадраса не прибывает в Лакнау. Из-за того, что у этих историй похожее начало, мне кажется, что эта встреча была частью того же приключения и имела место вскоре после того, как он встретил Ситу.

Я планировал поехать в Шри Раманашрам, но когда я приехал на вокзал в Лакнау, я обнаружил, что из-за какого-то происшествия мой поезд задержали, и никто не знал, когда он прибудет. На другой платформе стоял поезд, направлявшийся в Ришикеш, и я сел в него.

Пападжи заработал себе почти легендарную репутацию человека, который во время путешествий меняет свои планы в последнюю минуту. Его дочь, Шивани, однажды рассказала мне, что, путешествуя с отцом на поезде, она никогда не распаковывала пищу, которая была у нее с собой, пока поезд не проезжал как минимум одну станцию. Она на своем опыте знала, что Пападжи мог начать долгое путешествие, но поменять свое решение через несколько минут и выйти на ближайшей станции. Выл один известный случай, когда члены его семьи пришли на вокзал в Лакнау, чтобы проводить его в долгое путешествие. Когда они вернулись домой, они обнаружили, что Пападжи уже пришел раньше них. Он вышел из поезда через дверь на противоположном конце платформы и пошел домой, ничего не сказав людям, с которыми пришел на вокзал.

После того как я приехал в Ришикеш, я почувствовал внезапный необъяснимый порыв ехать в Бадринат. Это место находится на высоте 4000 м над уровнем моря, и зимой там очень холодно. У меня не было с собой шерстяных вещей, но это меня не беспокоило. Несмотря на то что была середина зимы, я сел в автобус и поехал туда. Через несколько часов, когда автобус прибыл в Рудрапраяг, я почувствовал, что должен выйти из автобуса и провести вечер там. У меня с собой была одна сумка, которую я отнес в ближайший ресторан. Я решил поужинать там, прежде чем искать, где остановиться. После ужина, когда я вышел, чтобы помыть руки, ко мне подошел человек и спросил, может ли он поговорить со мной. Я спросил его, чего он хочет.

Он сказал: «Пожалуйста, давайте пойдем на берег Алакнанды и поговорим там».

Он отвел меня к реке и сказал, что он инженер и работает в Военно-Инженерной Службе в Пуне. У него был гуру, Гулвани Махарадж, который покинул тело примерно за год до этого. Перед смертью он заверил своего ученика: «Ты реализуешь свое Я в этой жизни».

Он серьезно посмотрел на меня. «Я еще не сделал этого, – сказал он. – Но я не могу не верить моему учителю. Я полностью верю в это пророчество. Он недавно явился мне во сне и сказал, что я должен ехать в Бадринат, даже если храм занесен снегом на всю зиму. На самом деле, храм не откроется, пока в середине мая не растает снег.

Я был в нерешительности, предпринимать или нет это путешествие, потому что раньше он никогда не просил меня совершать какие бы то ни было паломничества. С другой стороны, я не мог отказаться выполнять наказ моего дорогого гуру. Поэтому я решил взять отпуск на месяц. Я выехал четыре дня назад и прибыл сюда сегодня днем. Поскольку я инженер, у меня зарезервирована комната в офицерском бунгало. Когда я вошел в эту гостиницу и присел на скамейку возле двери, чтобы поесть, мой гуру явился мне, указал на вас пальцем и сказал: „Вот человек, с которым ты должен поговорить“.

Я сразу же спросил, могу ли я поговорить с вами, и вы согласились, даже при том, что ваша сумка до сих пор находится в ресторане. Вы тот самый человек, с которым я должен был встретиться».

Мы спустились по склону вниз и присели на гхат. Через некоторое время он повернулся ко мне и сказал: «Пожалуйста, расскажите мне, как реализовать Истину».

Я ответил ему: «Тебе не нужны никакие практики. Тебе не нужно петь мантры. Тебе не нужно выполнять йогические асаны и совершать паломничества. Тебе просто нужно заглянуть внутрь себя и увидеть свое собственное Я. В одно мгновение ты обнаружишь, что ты всегда был свободен, но не знал об этом, потому что всегда смотрел наружу».

Мы посмотрели глубоко в глаза друг друга. Внезапно он затрясся всем телом, и по его щекам полились слезы. Он не мог ни говорить, ни идти, и я помог ему подняться. Он пригласил меня остановиться у него в офицерском бунгало, и я согласился. Всю ночь он просидел в состоянии поглощенности, неподвижно.

Так закончилась запланированная Пападжи поездка в Бадринат. Когда он понял, что был «направлен» в это неожиданное место только для того, чтобы встретить этого человека, он отменил свою поездку в Бадринат и вместо этого отправился в Харидвар. Эти двое больше никогда не встречались.

Эти две встречи – с Ситой и офицером – типичные примеры того, как Пападжи встречался со своими учениками в тот период его жизни, когда он был физически очень активен. Он появлялся в жизни своего ученика в самый нужный момент, способствовал его прямому опыту Я лишь за одну беседу, а затем исчезал таким же загадочным образом, как и появлялся. В течение многих лет Пападжи ревностно оберегал свою личную жизнь и свою независимость. Он редко давал кому-либо свой постоянный адрес в Лакнау, и толпы людей не ходили за ним по пятам лишь потому, что он не сообщал никому о своих планах, касающихся поездок. Если он решал посетить какое-либо место в Индии, он писал своим ученикам, проживающим там, чтобы сообщить, что он едет. Когда визит подходил к концу, он либо уезжал, ничего никому не говоря, либо писал другим людям, что планирует к ним приехать. Эта стратегия позволяла ему побыть одному, когда этого хотелось, и давала возможность быть свободным в проведении сатсангов. Только в 1990 г., когда плохое здоровье уже не позволяло ему свободно путешествовать, он осел в Лакнау и позволил большому количеству людей собираться вокруг него.

Когда я попросил Миру привести еще примеры того, как люди встречались с Пападжи необычным образом, она вспомнила немца по имени Йоахим Греберт. Хотя их первая встреча не сопровождалась такими странными совпадениями, как те, о которых уже было рассказано, это интересная история, которую необходимо рассказать, поскольку Йоахим сыграл ключевую роль, убедив Пападжи приехать на Запад пару лет спустя.

Пападжи сам рассказывает об этой встрече.

Эта встреча произошла в то время, когда я жил на природе, под деревом на берегу Ганги. Это было недалеко от ашрама Махариши Махеш Йоги. У меня не было собственного места, где жить, не было даже пещеры. Погода стояла прекрасная, поэтому я ел и спал прямо возле реки. Однажды ко мне пришел молодой немец и спросил, говорю ли я по-английски. Я кивнул. Он сказал, что хочет задать мне несколько вопросов. Затем, не дожидаясь моего разрешения, он забросал меня вопросами. Я ответил на все вопросы, не скрывая, что делаю это ради его удовлетворения. Он, казалось, был глубоко тронут некоторыми моими ответами. Во время нашего разговора он упомянул, что является главой Центра Трансцендентальной Медитации в Кёльне, в Германии, и что сейчас он живет в ашраме Махариши. Во время нашего разговора он пережил нечто вроде трансформации, поскольку к концу беседы был готов отбросить все свое прошлое, все практики и даже свое положение в организации Махариши.

«Я не хочу больше здесь оставаться, – сообщил он мне. – Я нашел то, что я здесь искал. Мне уже не нужно возвращаться. С этого момента я хочу остаться с вами».

«У меня нет собственного жилья», – ответил я ему и рассказал о том, в каких примитивных условиях я живу. Даже узнав все это, он выразил желание остаться со мной.

Объясняя свою позицию, он сказал: «Я много раз просил Махариши Махеш Йоги ответить на те же вопросы, которые я задал вам сейчас. У меня было много сомнений и вопросов, на которые и ждал ответа. Но каждый раз, когда я просил его, он отвечал, что я еще не готов узнать ответы. Это продолжалось очень долго. Сегодня вы ответили на все мои вопросы, и мой ум успокоился. Я пришел сюда с множеством мыслей, теперь их не осталось. Я никогда не испытывал такого покоя ни с Махариши Махеш Йоги, ни благодаря его практикам. Я хочу уйти из этой организации и остаться с вами. Почему я должен оставаться в том месте, которое не дает мне покоя ума?»

На следующий день он объявился возле моего дерева со всем своим багажом.

Его уход обеспокоил служащих его прежнего ашрама. Вскоре стало известно, что он ушел из ашрама, чтобы жить с садху на берегу Ганги. Всем известно, что большинство садху, которые живут на берегу Ганги, постоянно курят чиллум. Люди, которые были во главе ашрама Трансцендентальной Медитации, сделали вывод, что он ушел к одному из таких «гашишных гуру». Они организовали спасательную экспедицию, чтобы вернуть своего «блудного сына».

Через пару дней глава ашрама и еще четыре человека пришли, чтобы убедить молодого немца вернуться в их ашрам.

После того как они закончили говорить с ним, он подошел ко мне и сказал: «Эти люди из ашрама хотят забрать меня, а я не хочу туда».

Я посоветовал ему вернуться с ними. «У меня нет для тебя никаких удобств. Я живу под деревом. Как долго ты сможешь оставаться здесь со мной?»

Он не хотел уходить, и я сказал ему, что он может приходить ко мне, если захочет. Но сначала я решил поговорить со служащими его прежнего ашрама, чтобы хотя бы убедить их, что я не приучу их бывшего ученика курить ганджу.

Они пришли и стали задавать мне множество вопросов. В особенности они хотели знать, в чем заключается мое учение.

Чтобы успокоить их, я сказал: «У меня нет учения. Я просто преданный Шри Раманы Махарши, который жил в Тируваннамалае, в Южной Индии».

Они были настроены очень враждебно по отношению ко мне. Их беспокоило не мое учение и не мой стиль жизни. Они просто боялись, что я продолжу переманивать учеников из их ашрама. Они угрожали мне: они пообещали, что если я буду и дальше жить возле их ашрама, они пришлют людей, чтобы меня побили.

Вскоре после этих событий правительство Индии запретило иностранцам останавливаться в ашраме Махариши в Ришикеше. Правительство заявило, что иностранцы угрожают государственной безопасности, так как некоторые из них могут шпионить в пользу своих государств. Пападжи продолжает рассказ:

Я не хотел ввязываться в драки с этими людьми, поэтому предложил молодому немцу уйти оттуда и поехать в какое-нибудь другое место.

«Давай поедем в Шри Раманашрам, – предложил я ему. – Нет нужды оставаться здесь и воевать с этими людьми».

На следующее утро я сказал ему, что мне нужно сначала поехать в Лакнау, потому что у меня с собой недостаточно денег, чтобы поехать на Юг. На следующий день мы ушли из Харидвара и отправились в Лакнау. Когда мы прибыли туда, мне не хотелось идти домой и оставаться с семьей, и мы остановились у одного из моих преданных, который предоставил мне свой дом для проведения сатсанга с моими преданными, живущими в Лакнау.

Когда новость о его возвращении разлетелась по городу, Пападжи обнаружил, что к нему на сатсанг пришло около 60 человек. Йоахим Греберт тоже присутствовал там, но вскоре его начал просвещать один из индийских последователей Пападжи. Пападжи объясняет, почему так получилось.

Мы жили в Ришикеше в примитивных условиях, и Йоахим, похоже, забыл основные правила гигиены, которых придерживаются горожане. Поскольку он показался некоторым индусам не слишком чистым, они начали объяснять ему, что, если он хочет добиться духовного прогресса, он должен очистить не только свой ум, но и тело, и содержать их в безупречной чистоте. Йоахим был немного наивным. Он знал не очень много об индийских традициях, несмотря на то что был преподавателем в Центре Трансцендентальной Медитации, и воспринял их рекомендации слишком буквально.

Он нашел в ванной упаковку моющего средства «Серф» и прочитал на коробке слоган: «Серф делает чище!» Думая, что это средство поможет ему очистить ум и тело, он высыпал целую упаковку в ведро с водой и выпил столько, сколько смог. Позже он рассказал, что чувствовал себя внутренне грязным и хотел очистить все свои внутренности, чтобы быть готовым принять милость учителя.

Его начало рвать, и в конце концов он потерял сознание. Вскоре после этого кто-то нашел его и принес ко мне. Я положил его на пол, животом на глиняный горшок, и надавил ему на спину, чтобы его как можно больше вырвало. Я дал ему выпить горячего молока, но его опять вырвало. Я дал ему еще молока, добавив туда много меда, чтобы успокоить его желудок и нервы, и на этот раз он удержал его внутри. Через два или три дня он совсем поправился.

Пападжи отменил свою поездку в Раманашрам и вернулся в Харидвар, взяв с собой Йоахима и Балдев Раджа. Там с Йоахимом приключился еще один несчастный случай, который потребовал вмешательства Пападжи. Мира рассказывает, что произошло.

Мы шли с учителем по Ришикешу провожали его до его комнаты. Был поздний вечер и мы не видели, куда ступаем. Йоахим наступил на черную змею, и она укусила его в ногу. Только через несколько минут мы поняли, что произошло. К этому времени учитель ушел в свою комнату, которую делил с Балдев Раджем, и запер дверь. Я отвела Йоахима в его комнату и побежала к учителю, чтобы рассказать о происшествии.

Балдев Радж вмешался и сказал учителю: «Ты должен помочь этому парню. На кону твоя репутация. Все знают, что этот парень занимал важное место в ашраме Махариши. И вот он уходит к тебе, и сразу же его кусает ядовитая змея. Если ты не спасешь его, все будут говорить, что Махариши проклял его за то, что он ушел, и вот результат».

Учитель ничего не ответил на это, но согласился прийти посмотреть на Йоахима. Он нашел на его коже ранку от укуса и начал рисовать янтру на коже возле ранки. Через несколько минут состояние Йоахима улучшилось, а через полчаса он был почти здоров.

«Выведи его погулять, – приказал учитель. – Не давай ему спать сегодня. Отведи его к Ганге и занимай его внимание всю ночь. Не давай ему сидеть на месте. Развлекай его и заставляй его ум работать».

Я увела Йоахима и мы провели веселую ночь, хохоча и играя на берегу Ганги. Веселье каким-то образом очистило его ум и тело. На следующий день Йоахим ничего не помнил ни об укусе, ни о визите к нему учителя.

Это был первый раз, когда я увидела, как учитель излечивает змеиные укусы, хотя несколько раз до этого я наблюдала, как он вылечивал укусы скорпионов. Он так прославился благодаря этим случаям исцеления, что местные жители стали приходить к нему, как только их кусали скорпионы. В тот год (1970) в Ришикеше была настоящая эпидемия скорпионьих укусов, и мы почти каждый день узнавали о том, что кого-то еще укусили. Учитель лечил всех одинаковым способом. Он брал ручку с металлическим кончиком или любой железный предмет, например ключ, и рисовал особую диаграмму на коже рядом с укусом. Через несколько минут боль уходила, и пациент чувствовал себя вполне нормально. В тот год, когда столько людей было покусано скорпионами, учитель приобрел славу чудесного целителя. Местные жители начали называть его «Скорпионий Баба». Учитель не любил, когда вокруг него собираются толпы, и однажды ночью он незаметно покинул Ришикеш и вернулся только тогда, когда его «подвиги» были по большей части забыты. После этого я не помню, чтобы он кого-то излечивал таким образом.

Янтра, которую использовал Пападжи для лечения скорпионьих укусов. В статье давался следующий совет:

Возьмите любой заостренный железный предмет и нарисуйте эту диаграмму одним непрерывным движением: от А к В, от В к С, от С к А, от А к D и, наконец, от D к С. Через несколько секунд зона, охваченная болью, уменьшится. Продолжайте рисовать янтры на краю зоны, охваченной болью, пока она не уменьшится до размеров самой ранки от укуса. Весь процесс займет всего лишь несколько минут

Янтра, которую использовал Пападжи, была приведена в статье, вышедшей в журнале «Горный путь», издававшемся Шри Раманашрамом. В этой статье женщина по имени Этель Мерстон описывала янтру, широко использовавшуюся железнодорожными рабочими для излечения скорпионьих укусов. Янтру, которая выглядит как усложненная цифра 4, следует нарисовать рядом сраной металлическим предметом. Не нужно было никакой магической силы, говорила она, потому что обычные железнодорожные рабочие моментально облегчали друг другу боль при помощи этой янтры. Мне не объяснили, в чем разгадка этого любопытного феномена, но я знаю нескольких людей, которые успешно использовали эту янтру.

Я попросил Пападжи рассказать о его краткосрочной карьере в качестве «Скорпионьего Бабы». Он подтвердил слова Миры и признался, что у него однажды уже была успешная практика в другой части Индии.

Мы жили в ашраме Вед Никетан в Ришикеше. Тогда в том месте было много черных скорпионов и многие паломники страдали от укусов. Укусы этих скорпионов очень болезненны. Боль обычно длилась примерно сорок восемь часов. Скорпионы кусали даже людей, которые находились в ашраме Вед Никетан. Люди начали приходить ко мне, потому что я мог излечить их без всяких лекарств. Вести об этом достигли ашрама Сварги и других мест. Каждый вечер приходило четыре или пять человек, как правило, корчившихся от невыносимой боли. Их вносили ко мне, при этом они плакали. Через несколько минут они выходили сами, улыбаясь.

Однажды я остановился в Немишаранье. Это знаменитое место паломничества, где в древности восемьдесят четыре тысячи риши предавались тапасу. Местом их тапаса является водоем, называемый Чакра Тиртх. Он получил это имя в конце войны, описанной в Махабхарате, потому что это было то самое место, где сударшана чакра (диск Кришны) упал на землю и ушел глубоко в землю.

Джагадачарья свами Нарадананда решил провести на этом месте большой ведический ритуал. В нем участвовали тысячи пандитов, были установлены палатки, которые должны были вместить в себя один лакх (100 000) человек.

Я уже собирался выполнить одну из своих функций – прочитать Гиту свами Нарадананды, – когда увидел процессию из множества людей. Я остановил одного из них и спросил, куда все они идут.

Он ответил: «Мы несем человека, которого укусил большой ядовитый скорпион. Поблизости нет ни одного врача, поэтому мы несем его в ближайшую государственную больницу, пока ему не стало хуже».

Я заметил женщину, которая, должно быть, была женой больного. Она плакала и проклинала богов.

Она несколько раз ударила себя в грудь и крикнула: «Мы совершили паломничество, чтобы прийти сюда! Почему ты заставляешь нас так страдать?»

Я подошел к ней и сказал: «Это не такая уж серьезная проблема. Если вы разрешите мне, я излечу его за несколько минут. Ближайшая государственная больница находится в 40 милях отсюда. Вам не нужно идти туда и тратить свое время».

Другие люди из процессии советовали ей не обращать на меня внимания.

«Не стоит останавливаться и разговаривать с такими, как он, – говорили они. – Мы теряем драгоценное время. Мы должны как можно скорее доставить его в больницу. Этот человек шарлатан. Он попросит у тебя денег и даст какое-нибудь бесполезное лекарство».

Я не обратил на их слова никакого внимания и снова заговорил с его женой.

«Я прошу у вас только минуту времени. Я не прошу никаких денег. Что вы потеряете, если позволите мне попробовать?»

Жена неохотно согласилась. Я сказал носильщикам положить мужчину на землю. Укушенная нога была черной и опухшей.

Я нарисовал янтру рядом с раной, и меньше чем через минуту он был полностью здоров. Ко всеобщему изумлению, он встал на ноги и начал смеяться. Его жена хотела отдать мне золотое ожерелье со своей шеи, а сам он пытался всучить мне 1000 рупий. Я отказался брать что бы то ни было. Все захотели знать, где я остановился, на случай, если и их укусит скорпион. Слух обо мне распространился, и через несколько дней ко мне стали приходить десять-двенадцать человек ежедневно. Это место кишело змеями и скорпионами, так что пациентов хватало. Примерно через месяц, когда толпы стали слишком большими, я тихо уехал оттуда и вернулся в Харидвар.

Хотя Пападжи всегда утверждает, что он не обладает никакими чудесными силами, невозможно отрицать, что вокруг него происходят вещи, похожие на чудеса. Я беседовал со многими из его старых последователей, и от разговоров с ними у меня осталось впечатление, что в конце 1960-х – начале 1970-х гг. необыкновенные, необъяснимые явления случались в его присутствии почти ежедневно. Мира рассказывает о двух таких случаях.

Мы жили недалеко от ашрама Махеш Йоги, стояли лагерем под большим деревом. Неподалеку были пещеры, в которых мы тоже жили время от времени. Сита, Йоахим и еще несколько человек приходили к нам на несколько часов каждый день.

В то время мы питались нешелушеной пшеницей. Мы ели ее почти ежедневно, заливали водой и варили на костре. Высушить дрова было большой проблемой, потому что дождь мог начаться и закончиться в любой момент. Сезон дождей был в самом разгаре, и дождь шел как минимум один раз в день. Когда мы начали готовить, мы были только вдвоем, поэтому я положила в котелок совсем немного пшеницы. Я только разожгла костер, как вдруг начался ливень. Он промочил нас насквозь и потушил костер. Мы побежали прятаться под дерево. Пока мы стояли там и ждали, когда окончится дождь, к нам пришли Йоахим, Сита и еще несколько человек из города.

Когда дождь кончился, я обнаружила, что у нас нет сухих дров. Я сообщила об этом учителю, на что он флегматично ответил: «Значит, мы не будем сегодня есть. Выбрось пшеницу в Гангу, она не достоит до завтра. Она забродит в воде. По крайней мере, мы можем угостить рыб».

Когда я подошла к котелку, я заметила, что из него идет пар, и когда я сняла крышку, оказалось, что пшеница сварилась сама, пока шел дождь. К тому моменту как хлынул ливень, она стояла на огне всего несколько секунд.

Я показала ее учителю, а он засмеялся и сказал: «Очень хорошо, мы можем покормить наших гостей».

Я послушалась, думая, что мне придется накладывать очень маленькие порции, поскольку я положила зерна только на двух человек. Однако, когда я начала раскладывать пищу, оказалось, что каждому досталась полная порция и еще много осталось в котелке. Во время нашей трапезы мимо проходила местная пара, которая возвращалась в Ришикеш с прогулки в горах. Они увидели, что мы едим, и подошли к нам. Учитель предложил им поесть, и в котелке нашлись еще две полные порции.

Я вспомнила еще одну историю, которая относится к этому периоду. Я думаю, это случилось за несколько дней до этого или несколькими днями позже. Мы с учителем совершали долгую прогулку вдоль берега Ганга. В конце концов мы остановились и начали готовиться к завтраку. Учитель выглядел немного уставшим, и я стала искать хороший плоский камень, на котором он мог бы посидеть, пока не приготовится пища. Поскольку на пляже ничего подходящего не было, я пошла к Ганге, чтобы поискать пригодный для сидения камень среди тех, которые были немного погружены в воду. Пока я стояла там, глядя в воду, к нам по течению подплыла деревянная табуретка и причалила к берегу прямо перед нами. Она была идеального размера для учителя.

Я засмеялась и крикнула: «Ганга послала тебе табуретку, чтобы ты мог посидеть!»

Учитель посмотрел и согласился, что сама Ганга озаботилась нашими нуждами и послала нам сиденье. Хотя это был слишком громоздкий предмет для того, чтобы его нести, мы принесли табуретку домой и во время следующего визита в Лакнау подарили матери учителя. Она поставила ее в комнате для пуджи в качестве прасада Ганги.

Большинство из тех, кто был рядом с Пападжи в период конца 1960-х – начала 1970-х гг., могут рассказать похожие истории. Я могу пересказать одну, которую недавно узнал. Арно Веймайер, австралийский последователь Пападжи, чья история будет приведена позже, рассказал мне, что, когда он был в Харидваре у Пападжи, Мира порвала свою одежду. Она попросила Пападжи купить иголку и нитки, когда он будет в городе с Арно. Пападжи забыл об этом, и после его возвращения Мира мягко побранила его за забывчивость. Арно вспоминает, что случилось вслед за этим.

Пападжи и я сидели на полу, скрестив ноги, напротив друг друга. Мира, которая была в соседней комнате, через открытый дверной проем бранила нас обоих за то, что мы забыли купить иголку и нитки. Руки Пападжи лежали на коленях ладонями кверху. Пока мы сидели там, иголка и нитка просто материализовались на его ладони. Нитка даже подходила по цвету к порванной одежде Миры. Пападжи захихикал и протянул мне иголку с ниткой, чтобы я отдал их Мире. Когда я выходил из комнаты, он приложил палец к губам, чтобы я не говорил ей, откуда они взялись.

Пападжи никогда не прикладывал никаких усилий, чтобы совершать подобные вещи. Они, похоже, случались сами собой. Хотя он не дал никаких объяснений этим странным, чудесным явлениям, он все-таки прокомментировал их несколько лет назад.

Я иногда удивлялся, почему вокруг меня происходят такие странные вещи. Я даже не думал, что они случаются в той или иной степени благодаря мне. И однажды я подумал: «Может быть, у меня есть подсознательное желание, чтобы происходили такие „чудеса“, потому что все, что происходит в этом мире, происходит по нашему желанию». Я не хотел иметь эти скрытые желания, поэтому я принял твердое решение.

Я сказал себе: «Я не хочу, чтобы вокруг меня происходили подобные вещи». После этого их стало меньше, и в конце концов они вовсе прекратились.

Во время одного из визитов в Лакнау к Пападжи подошел Ом Пракаш Сьял, аспирант Университета Лакнау. Ом Пракаш описывает их первую встречу и происшествия, которые ей сопутствовали.

Я впервые встретил Пападжи 22 ноября 1969 г. Я шел на вокзал в Лакнау, чтобы отправить несколько писем. Было около семи вечера, я шел мимо железнодорожного полицейского участка. Я заметил Пападжи, стоящего перед вокзалом. С ним была Мира и один индус, не помню его имени. Они там стояли втроем, и было похоже, словно они кого-то ждали. Моя догадка оказалась верной. Позже я выяснил, что они пришли встречать женщину по имени Беттина Баумер, которая должна была приехать на поезде из Варанаси. Я познакомился с ней позже. Она была из Австрии и получала степень доктора философских наук в Индийском университете в Варанаси. Я не знаю, почему Пападжи стоял снаружи вокзала и ждал ее там. Когда люди приходят встречать кого-то, они ждут на платформе.

Я отправил свои письма и пошел по направлению к западной стороне вокзала. Я прошел мимо Пападжи и продолжил свой путь, но примерно через 100 ярдов обнаружил, что физически не могу идти дальше. Мне пришлось повернуть назад и подойти к этому совершенно незнакомому человеку, который ждал кого-то возле вокзала. Я не знаю, что притянуло меня к нему. В его внешности не было ничего такого, что выделяло бы его среди других людей, которые пришли в тот день на вокзал. Он был одет в обычную уличную одежду и не делал ничего такого, что могло бы привлечь чье-либо внимание. И все-таки мне пришлось вернуться и еще раз взглянуть на него.

Я снова прошел мимо него, не представившись. Поскольку он был совершенно незнакомым мне человеком, я стеснялся подойти к нему и спросить, кто он такой. Я прошел еще 100 ярдов и опять остановился. Меня все-таки тянуло к нему. У меня было непрекращающееся чувство, что я просто не могу уйти от этого человека, даже притом, что я никогда раньше его не видел. Что-то не давало мне отойти от него больше чем на 100 ярдов. Я пытался проделать тот же маневр снова и снова. Каждый раз, когда я проходил мимо него, я не мог пройти больше 100 ярдов, не останавливаясь. А когда я останавливался, какая-то странная сила тянула меня обратно к нему. Так было около пяти раз. Каждый раз, когда я проходил мимо него, я чувствовал, что из его лба исходит какая-то энергия и передается мне. Он не смотрел на меня и не направлял на меня никакой силы, по крайней мере, внешне это не было заметно. Просто у меня было такое чувство. Каждый раз, когда я подходил близко к нему, у меня было отчетливое ощущение, что какая-то энергия передается от него ко мне. Я даже предположить не мог, что он был кем-то вроде йога, потому что он был одет в обычную одежду. Двое других людей, которые стояли рядом с ним, тоже были одеты очень просто.

В конце концов я больше не мог противостоять этой силе. Я подошел к нему и сказал: «Сэр, я прошел мимо вас пять раз, и каждый раз, когда я проходил мимо, я чувствовал, что от вас исходит некая сила. Я не знаю, что вы делаете со мной, но я не могу уйти от вас. Каждый раз, когда я пытаюсь сделать это, я обнаруживаю, что не могу уйти больше чем на 100 ярдов в любом направлении. Я прошу прощения за беспокойство, но при таких обстоятельствах я чувствую, что мне необходимо узнать больше о вас. Расскажите мне, пожалуйста, кто вы».

Сначала Пападжи просто улыбался мне, не говоря ни слова. Затем он взглянул на Миру и на другого человека, который ждал вместе с ним. Позже я узнал, что он был преданным Пападжи.

После нескольких секунд молчания Пападжи начал смеяться. «Это очень нескромный вопрос, – сказал он между приступами хохота. – Но прежде чем я расскажу вам о себе, вы должны рассказать мне, кто вы такой!»

У меня не было возражений. «Сэр, меня зовут Ом Пракаш, я аспирант Университета Лакнау. Я живу недалеко отсюда».

Это был обычный способ представиться, но он не удовлетворил Пападжи.

«Это не есть твоя настоящая сущность. Скажи мне, кто ты на самом деле».

Этот вопрос поверг меня в замешательство. Я представился ему как полагается, а он, казалось, обвиняет меня во лжи.

Я сказал ему: «Я уверяю вас, я правда тот самый человек, за кого себя выдаю. Я Ом Пракаш, аспирант кафедры математики, и я живу здесь поблизости».

Он покачал головой. «Нет, это не твое имя. Назови мне свое настоящее имя!»

Я не понял, что его вопросы имеют философский подтекст. Я вообще не имел понятия ни о чем, что имело бы отношение к философии. Я изучал математику в Университете Лакнау и доучился до аспиранта, но мало интересовался другими науками. Хотя я выполнял обычные индуистские ритуалы, я никогда не вдавался в философские идеи, которые лежали в их основе. За всю свою жизнь, вплоть до того момента, мне никогда не приходило в голову, что я могу быть кем-то или чем-то иным, нежели тот человек, которым я себя считал.

Даже несмотря на то что он только что обвинил меня во лжи, меня все равно очень сильно тянуло к нему.

«Сэр, – сказал я, – если вы не хотите рассказать мне, кто вы, и если вы не верите, что я тот, за кого себя выдаю, может, вы по крайней мере разрешите мне приходить к вам иногда? Я чувствую, что меня очень сильно тянет к вам, и я хочу продолжить наше знакомство».

Он отказался дать мне свой адрес, даже несмотря на то что я явно просил его об этом. Он просто посмотрел на меня и сказал: «Если нам суждено будет встретиться снова, мы встретимся».

Это был не очень информативный разговор для меня, но я все еще был переполнен эмоциями после этой встречи. В этом человеке было что-то притягивающее, чему невозможно было противиться. Можно сказать, я влюбился в него в тот самый момент, когда впервые увидел его. В конце нашей встречи я упал перед ним ниц прямо на улице. Я не знал, что он святой человек, но я сделал это, потому что чувствовал уважение и благоговение перед ним. На подсознательном уровне какая-то часть меня распознала его святость и величие. Было также спонтанное отдавание себя ему. В ту же секунду, когда я подошел к нему, я знал, что я отдам этому человеку все, что он попросит, даже свою жизнь, если это будет необходимо.

Перед тем как мы расстались в первый раз, я помню, что сказал ему: «Я готов отдать вам все, что у меня есть. Если вы попросите у меня последнюю каплю крови, которая есть в моем теле, я с радостью отдам ее вам. Если вам нужна эта последняя капля крови, пожалуйста, возьмите ее».

Я не знаю, что со мной произошло во время этой первой встречи, и я не знаю, почему я сделал такое нелепое предложение. Все, что я могу сказать, – я растаял и отдал себя этому абсолютно незнакомому мне человеку до такой степени, что готов был отдать ему все, что имел.

Я не могу говорить об этом с рациональных позиций. Я прихожу к Пападжи вот уже двадцать шесть лет, и я до сих пор не знаю, зачем я прихожу. Что-то продолжает притягивать меня снова и снова. Я могу сидеть дома со своей семьей и вдруг встать и уйти, потому что я знаю, что мне необходимо снова увидеть этого человека. Я не могу без него; я прихожу снова и снова, но никогда не делаю это по каким-то причинам. Просто это что-то такое, что мне необходимо делать. Это загадка, потому что мне ничего от него не нужно. Я никогда не хожу к нему из каких-то сознательных соображений. Я просто чувствую необходимость быть с ним снова и снова и не могу противиться этому импульсу.

Я снова встретил его спустя несколько недель. Я ездил в Маханагар к своему преподавателю математики, доктору Мехре. Я ехал на велосипеде от его дома в направлении Нишат Гандж, когда увидел Пападжи, идущего вдоль берега реки Гомти. Я помню, что он был одет в белое дхоти, подвернутое и заправленное под пояс, и в курте. Как только я увидел его, я почувствовал физический трепет во всем теле. Я сошел на землю, подбежал к нему и распростерся перед ним на земле. Все мое существо было переполнено счастьем.

Он пригласил меня к себе домой, мне даже не пришлось просить его об этом. Не в тот дом, где он жил в Нархи, а в дом его родителей, который стоял на реке Гомти. Он тогда жил там с Мирой.

Мы вошли в кухню, и Пападжи спросил Миру: «Помнишь этого человека? Это его мы встретили на вокзале несколько недель назад».

Мира обрадовалась, увидев меня. Она начала подпрыгивать и даже немного пританцовывать от радости.

Пападжи предложил мне позавтракать. Я согласился сразу же, даже несмотря на то что давно страдал от многочисленных заболеваний желудка. Я должен был тщательно следить за тем, что я ем, но я ничего не сказал об этом Пападжи. Я не собирался отказываться от предложения поесть вместе с ним только потому, что у меня мог заболеть желудок. Я готов был перетерпеть любую боль ради привилегии поесть вместе с ним.

Он сел на пол и положил передо мной банановый лист. Мне подали большой южноиндийский обед. Там был рис, самбар, расам и немного риса с йогуртом. Пападжи сказал, что кое-какую еду из этого он приготовил сам.

Я съел всё с огромным удовольствием и никогда после этого не испытывал никаких пагубных последствий. На самом деле, эта трапеза исцелила меня. Начиная с того дня я больше никогда не имел никаких проблем с желудком.

После ланча он мимоходом заметил: «Я должен представить тебя моему учителю. Я хочу показать тебя моему учителю».

Я затрепетал от такой перспективы. Я подумал: «Этот человек так велик. Его учитель должен быть по меньшей мере таким же великим».

Пападжи взял меня за руку и отвел в другую комнату. Сделав широкий жест рукой, он воскликнул: «Вот мой учитель!»

Я посмотрел вокруг, но никого не увидел. Он вытянулся на полу в полный рост и распростерся перед фотографией Шри Раманы Махарши. Это был первый раз, когда он представил меня своему гуру и первое указание на то, как он был предан своему учителю. Он не говорил о своем учителе в прошедшем времени. Для него Шри Рамана был явным и живым присутствием.

Там были и другие картины, на многих из них были изображены сцены с участием Кришны. Позже я выяснил, что они принадлежали его матери, которая была пламенной бхактой Кришны.

Я никогда не слышал о Рамане Махарши. Как я уже говорил, я был очень невежественным в духовных вопросах. Единственный гуру, о котором я слышал в то время, был Сатья Саи Баба. Я кое-что знал о нем, потому что он был знаменит.

Я начал говорить о Саи Бабе и упомянул несколько чудес, которые он совершил.

Пападжи тут же выразил свое отношение к подобному. «Он просто фокусник! Если ты хочешь обладать такими способностями, есть специальные упражнения. И если ты будешь тщательно их выполнять, ты приобретешь эти способности через полгода».

Чуть позже в этот же день я спросил, могу ли я прийти к нему еще. Теперь, когда я знал, где можно его найти, я хотел приходить к нему как можно чаще.

Он ответил: «Ты должен решить, чего ты хочешь от жизни. Если ты хочешь того, что я могу тебе предложить, тогда приходи. Но не приходи ко мне без разрешения и одобрения твоих родителей. Каждый раз, когда ты решишь, что ты хочешь меня увидеть, спрашивай у своих родителей, можно ли тебе прийти. Падай ниц перед своими родителями и проси у них позволения. Если они не позволят тебе, не приходи». С того дня я старался ходить к нему каждый день.

На третий или четвертый раз, когда я пришел к нему, в доме никого не было, кроме его матери.

«Где он?» – спросил я.

«Я думаю, он пошел на вокзал, чтобы проводить нескольких иностранцев, которые были здесь. Я не знаю, когда он вернется».

В то время к нему приезжали Беттина Баумер и свами Абхишиктананда. Я предположил, что он пошел на вокзал, чтобы посадить их на поезд до Варанаси. Я посмотрел на часы. Я знал, во сколько отправляется поезд, и высчитал, что у меня достаточно времени, чтобы встретиться с ним там. Я поспешил на вокзал и увидел его стоящим на платформе.

Пападжи и Ом Пракаш, начало 1970-х гг.

После того как он проводил своих гостей, я подошел к нему и сказал: «Мой дом очень близко отсюда. Не хотите ли вы зайти ко мне? Мы можем пойти пешком, тут недалеко».

Сначала он отказался, сказав: «Нет, нам надо позавтракать».

«Но здесь недалеко, – ответил я. – Всего лишь пять минут ходьбы, и вы увидите, где я живу».

Видя мое рвение, он принял приглашение и пошел взглянуть на мой дом. Это был первый из множества визитов, которые он нанес мне. В конце концов он стал приходить так часто, что мой дом стал для него почти что вторым домом.

У меня тогда была работа – я читал лекции в Канпуре, но мне удавалось выстраивать свой график таким образом, что я мог видеть его каждый день. Я уезжал в Канпур около семи часов утра, чтобы приехать туда к девяти часам, когда начиналась лекция. Я заканчивал лекцию в 10.50 и мчался на станцию, чтобы успеть на одиннадцатичасовой поезд до Лакнау. Приехав в Лакнау около 12.30, я шел прямо к дому Пападжи. Я даже не заходил к себе домой. Я подходил к его дому около часа дня и проводил там весь остаток дня. Если он не говорил мне, чтобы я вечером шел домой, я и спал там.

Примерно через месяц после того, как я встретил его, я решил, что должен спросить его о его духовном учении. Вплоть до того момента я не задавал ему никаких вопросов, и он не давал мне никаких советов или инструкций. Мы просто садились рядом и так проводили день. Когда он ложился, я иногда массировал ему ноги, но это был предел наших взаимодействий. Он никогда не просил меня сделать ему массаж ног. Просто это было что-то, что мне хотелось сделать для него, и он всегда позволял мне это делать.

Я чувствовал себя полным невеждой в духовных вопросах, и мне показалось, что пора получить от него нечто вроде духовного образования. Пападжи лежал на земле, читая книгу Рам Тиртхи. С нами больше никого не было, так что я счел этот момент подходящим, чтобы задать ему несколько вопросов. Тогда, в самом начале, я называл его не «Пападжи», а «Свамиджи».

«Свамиджи, – начал я, – я уже хожу к вам достаточно долго, а вы мне еще не говорили, что я должен делать. Вы до сих пор не давали мне никаких духовных практик, которые я мог бы выполнять, и не говорили, что мне изучать. Пожалуйста, дайте мне какую-нибудь технику или метод, который поможет мне достичь просветления! Я хочу научиться медитировать. Пожалуйста, дайте мне какую-нибудь мантру или какой-нибудь другой метод, который мне подойдет!»

Он молчал примерно полчаса. Я был уверен, что он слышал мою просьбу, но, по всей видимости, был не расположен отвечать. Я повторил просьбу. Ответа снова не последовало. Он молчал еще полчаса. Я попросил в третий раз и снова полчаса ждал ответа, но его не было. Он просто сидел молча с открытыми глазами, не глядя ни на что конкретно.

В конце концов, устав от напрасного ожидания, я осторожно потряс его за плечо, чтобы вывести его из состояния задумчивости. «Свамиджи! – сказал я. – Я трижды задал вам этот вопрос, но вы отказываетесь отвечать мне. Если вы не хотите давать мне никаких советов, вы можете, по крайней мере, сказать это. Вы должны хотя бы просто ответить мне, сказать, что вы не хотите отвечать на мой вопрос».

Пападжи улыбнулся и сказал: «Ом Пракаш, я говорил с тобой, но ты не слушал».

Это удивило меня. Я смотрел на него, не отрываясь, в течение полутора часов, ожидая ответа, и мог совершенно определенно заявить, что он не издал ни единого звука.

Я не сказал об этом прямо. Я только посмотрел на него и сказал: «Я не слышал. Пожалуйста, повторите еще раз».

«В таком случае, – сказал Пападжи, все еще улыбаясь, – у тебя что-то не то со слухом».

«Как я мог не услышать вашего ответа? Я сижу рядом с вами и с нетерпением жду его. Я смотрел на вас в течение полутора часов, и за все это время ни разу не увидел, чтобы ваши губы двигались, и не услышал ни единого звука».

Он сказал: «Ты слушал невнимательно. Ты говоришь, что я не ответил тебе. Это молчание, в течение которого я не разговаривал с тобой, и было ответом».

Он посидел еще несколько минут. Он сидел в особой позе, в которой часто сидят мусульмане, – ноги согнуты под туловищем, и человек сидит на пятках. В то время Пападжи часто сидел в такой позе.

В конце концов он показал на меня пальцем и очень резко сказал: «Думай, когда ты должен думать. Смотри, когда ты должен смотреть. Говори, когда ты должен говорить. Когда не должен, молчи!»

В те первые несколько месяцев я приходил к нему ежедневно. Если к девяти часам вечера я еще не появлялся, он сам приходил ко мне. Он выходил из дома, чтобы выяснить, почему я не пришел. Я опаздывал не часто, и когда все-таки опаздывал, это случалось потому, что опаздывал мой поезд.

Хотя он явно ожидал, что я буду приходить к нему каждый день, он редко разговаривал со мной. Мы просто часами сидели вместе в молчании.

Иногда он говорил что-нибудь утилитарное, например: «Ом Пракаш, не мог бы ты принести мне воды» или «Ом Пракаш, принеси мне паан», но это был предел нашего словесного общения. Я никогда не задавал вопросов, и он редко говорил о чем-то, что не имело отношения к его сиюминутным личным потребностям. Так он вел себя почти со всеми в то время. В первые двадцать один год, что я знал его (с 1969 до 1990 г.), по-моему, он говорил в общей сложности не более чем 21 час. Это один час в год.

Время от времени его преданные приходили к нему за советом. Он слушал и говорил что-нибудь подходящее. Но если у него никто ничего не спрашивал, он молчал. Это не потому, что он был невоспитан. Он просто был очень молчаливым человеком, который говорил только тогда, когда было необходимо что-нибудь сказать. Никто не был недоволен тем, что он молчит, потому что все мы чувствовали, что нам это на пользу. Большинство людей, которые приходили к нему и сидели рядом с ним в молчании, чувствовали, что они соприкоснулись с его милостью.

Позвольте мне привести пример. Мои родители были недовольны тем, что я провожу все свое свободное время с Пападжи. По правде говоря, это их сильно раздражало. Я однажды подслушал, как они жаловались кому-то на меня.

«Он все свое время проводит с Пападжи. Он не заботится о нас так, как полагается. Мы его родители, но он больше не хочет проводить с нами хоть сколько-нибудь времени. Каждую свободную минуту он проводит с этим Пападжи. Он наш старший сын. Это его обязанность – быть дома с нами».

Мой отец однажды пошел к Пападжи, чтобы пожаловаться на мое поведение. Но вместо того чтобы высказать вслух свои жалобы, он просто сел молча, не сказав ни слова.

Пападжи ни разу не взглянул на него и даже не заговорил с ним, но когда мой отец вернулся домой, в тот же день он сказал мне: «Ом Пракаш, когда я сегодня встретил Пападжи, я чувствовал себя так, словно сидел перед своим собственным отцом или, может быть, дедушкой. Я не говорю о том, что было какое-то физическое сходство. У меня просто было чувство, что я нахожусь с кем-то из старших родственников из моей собственной семьи».

После этого визита мой отец перестал жаловаться на мое поведение. На самом деле, через какое-то время он тоже стал в какой-то степени верить в Пападжи.

Однажды он спросил Пападжи: «Я вижу, что ваша кундалини пробуждена. Можете ли вы пробудить и мою кундалини тоже?»

Пападжи только улыбнулся и сказал: «Это произойдет само».

Я должен рассказать вам об этой его улыбке. Для меня, когда Пападжи улыбается, это не просто знак того, что он счастлив или дружелюбно настроен. В этой улыбке есть какая-то проникающая сила. Когда Пападжи адресует кому-либо свою улыбку, в его взгляде есть такая сила или мощь, что она проникает в самое сердце. И разум не может сопротивляться этому. Когда эта улыбка сталкивается с разумом, разум вынужден уступить. Весь рассудочный хлам сразу же смывается, как только его касается эта улыбка.

Каждый раз, когда я прихожу к Пападжи, мне не хочется уходить. Все эти годы, что я хожу к нему, у меня ни разу не возникало желания сказать ему: «Пападжи, мне нужно идти. Можно я пойду домой?»

Поэтому Пападжи всегда сам говорит: «Ом Пракаш, можешь идти домой». И только после этого я способен уйти.

В первые годы нашего общения он иногда забывал сказать мне, чтобы я шел домой. Или, может быть, он просто хотел, чтобы я остался. И когда это случалось, я оставался ночевать у него, потому что, как я уже говорил, я не мог сказать ему, что мне надо уходить. Был один случай, когда я провел две ночи подряд в его доме, потому что он оба раза забывал сказать мне, чтобы я шел домой. На третий день мой отец пришел к нему, чтобы выяснить, почему я не пришел домой. Когда он пришел, он был очень сердит.

«Мой сын даже не соизволил сообщить мне, где он находится или куда собирается! – начал он. – Какой же это сын! Он совсем нас не уважает!»

Пападжи сказал ему: «Вы говорите, что вы отец Ома Пракаша. В каком-то смысле вы правы. Но я тоже его отец. Вы отец, который зародил его в чреве его матери. Такие отцы порождали Ома Пракаша множество раз, снова и снова. Я тот самый отец, который взял на себя ответственность за то, чтобы он не попал в чрево очередной матери. Пожалуйста, помните, что я тоже отец этого мальчика».

Некоторые из последующих опытов общения с Пападжи будут появляться в других частях этой книги. А я тем временем возвращаюсь к деятельности Пападжи в Харидваре и Ришикеше.

В 1950-х и 1960-х гг. многих иностранцев, которые приходили к Пападжи, посылал к нему свами Абхишиктананда, французский монах, чья встреча с Пападжи в Южной Индии была описана в одной из предыдущих глав. Сам свами Абхишиктананда продолжал навещать Пападжи в течение 1960-х гг., то в Ришикеше, то в Лакнау. Мира описывает свои впечатления от одной из этих встреч.

Я впервые встретила его в конце 1960-х гг., когда жила с учителем в ашраме Сапт Саровар в Харидваре. Абхишиктананда в то время жил в хижине в Уттаркаши, всего в нескольких часах езды на автобусе, поэтому он часто делал остановку в пути, чтобы навестить учителя, когда ехал на юг или с юга. Учитель рассказывал мне о нем до того, как я его увидела, поэтому я знала все о нем еще до того, как он приехал. Абхишиктананда считал учителя очаровательным человеком, но он никогда не был его преданным. Он был непоколебимо предан христианству, и это не позволяло ему принять учение учителя и назвать его своим гуру. И несмотря на это, он приходил снова и снова, всегда с длинным списком вопросов, касающихся духовности.

Сатсанги с его участием были очень интересными, потому что он знал, как спровоцировать учителя на хорошие ответы. Несмотря на то что он интересовался мистицизмом и много медитировал, у него был очень интеллектуальный подход к христианской теологии и индийской философии. Он хотел найти что-то вроде общего фундамента христианства и индуизма, и многие его вопросы были заданы с этой целью. Иногда учитель превращал все в шутку, вступая с ним в философские дискуссии, но чаще он пытался сказать ему, что все идеи – и христианские, и индуистские – должны быть отброшены. Учитель снова и снова говорил ему, что его приверженность христианским идеям мешает ему войти в то состояние, о котором он так много думал и писал, но Абхишиктананда не мог это принять.

Сатсанги с учителем не были серьезными. На них всегда было много смеха и шуток. Абхишиктананда иногда жаловался, что мы были недостаточно серьезными и что мы смеялись без причины. Это смешило нас еще больше. Однажды, когда мы были с ним в Лакнау, Абхишиктананда пережил что-то вроде экстатического состояния в результате того, что учитель сказал ему что-то. Не осознавая, что он делает, он споткнулся, перевернулся и упал лицом прямо в миску с мукой. Мы все сидели тогда у учителя на кухне. Когда он поднялся, он был весь белый. Конечно же, все хохотали так, что Абхишиктананда расстроился.

«Я больше не останусь здесь! – рассерженно воскликнул он. – Я возвращаюсь в Уттаркаши для серьезной медитации. Возможно, мне придется медитировать три месяца, чтобы оправиться от одного этого сатсанга!»

Он выполнил свою угрозу и не появлялся несколько месяцев.

В то время у учителя часто были видения Христа, и их описания завораживали и озадачивали Абхишиктананду. Он не мог понять, почему Христос так часто являлся этому человеку, который все время пренебрежительно отзывался о чрезмерной приверженности христианству. Я особенно хорошо помню одно видение. Учитель внезапно прекратил делать то, что он делал, лег, натянул одеяло до подбородка и оставался абсолютно неподвижным в течение нескольких часов. Я никогда до этого не видела, чтобы с ним происходило что-то подобное. Когда он вернулся в свое нормальное состояние, он очень медленно описал космическое видение Христа, которое он только что пережил. В этом видении Христос, выглядевший так, словно он занимал собой всю Вселенную, звал его с распростертыми руками. Я смотрела на лицо учителя в то время, как он описывал свое видение, и оно совершенно растворялось по мере того, как он рассказывал.

Это видение, возможно, посетило Пападжи в ноябре 1970 г., поскольку 23-го числа того месяца он послал свами Абхишиктананде следующее письмо:

…Я хотел прочитать Бхагават, но почему-то не мог начать. Я отложил его и увидел Христа, который физически стоял передо мной. Ноги его стояли на земле, но голова уходила далеко в небо. Сначала он держал руки на груди, потом он полностью раскрыл их, протянув даже за их пределы. Затем он снова сложил их, согнув в локтях. В конце концов он шагнул вперед, чтобы обнять меня. Это длилось около часа. После этого я встал и пошел в джунгли, но видение осталось в моем сердце. Пожалуйста, скажи, как бы ты мог это объяснить.

Свами Абхишиктананда не смог вписать это видение в свою картину мира. В своей биографии, написанной священником Джеймсом Стюартом, свами Абхишиктананда признал, что описание этого видения поставило его в тупик. Он не мог понять, как и почему Христос явился индусу-адвайтину в своей космической форме.

Мира продолжает:

Абхишиктананда присутствовал в тот момент, когда у учителя было видение Иисуса и апостола Петра на берегу Иордана. Учитель описывал то, что он видел, а Абхишиктананда дал нечто вроде комментария и объяснения, которые были основаны на его знании Библии и географии той местности.

Абхишиктананда был так впечатлен этим, что прислал к учителю или привел с собой еще нескольких христиан. Там была девушка по имени Беттина Баумер, которая осталась с учителем на несколько лет, итальянка по имени Марина, которая регулярно виделась с ним в 1960-е гг., и еще несколько человек. Только один из них, Энрик Агвилар, смог отбросить свое христианское прошлое. Он приехал в Индию бенедиктинским монахом, но под влиянием учителя быстро отбросил свои христианские идеи.

По рассказам Миры, Пападжи часто поддерживал Абхишиктананду в его попытках найти параллели между индуизмом и христианством, но иногда он побуждал его полностью отбросить христианские идеи. Вот образец такой попытки, взятый из письма, которое Пападжи написал ему в ноябре 1970 г.

Я знал очень немногих христиан-иностранцев, которые приходили ко мне в поисках Истины и вернулись к своему естественному состоянию за короткое время. Это говорит о том, что они, прежде чем прийти ко мне, готовились к этому через христианство. Что касается меня, я не вижу никакой разницы между христианской мыслью и той истиной, которая дана в Упанишадах. Я вижу четкие параллели между шлоками из Упанишад и стихами из Библии. Хотя почему я называю это параллелями? Параллельными могут быть только две различные вещи. На самом деле, есть только одна Божественная мысль, независимо от того, кто ее выражает, Кришна или Христос. Они оба говорили об ОДНОМ Отце. ОМ или АМИНЬ.

X В. Л. Пунджа

С любовью,

Хороший пример противоположного подхода содержится в рассказе, который я слышал несколько раз от Пападжи.

Свами Абхишиктананда

Мы со свами Абхишиктанандой сидели на берегу Ганги недалеко от Ришикеша.

Мы сидели молча, но внезапно он повернулся ко мне и спросил: «Рам, насколько я далек от свободы?»

Он всегда называл меня Рам, как и некоторые другие люди в то время.

Я ответил: «Так же далек, как небо от земли».

Я увидел, что он разочарован моим ответом.

«Но что со мной не так? – жалобно спросил он. – Я медитировал много лет. Я предавался тапасу, я всю свою жизнь посвятил достижению этой цели».

«Если ты действительно хочешь быть свободным, – сказал я ему, – я могу сказать тебе, как сделать это мгновенно. Зачем ждать пять недель или пять лет? У тебя есть сумка. Брось эту сумку в Гангу, и я гарантирую тебе, что ты сразу же станешь свободным. Почему ты этого не делаешь?»

Это было серьезное предложение, но он не принял его. У него в сумке были его христианские книги, а также разная религиозная утварь, необходимая для того, чтобы проводить богослужение. Я сказал ему, чтобы он выбросил все свое христианство в реку, но он не мог сделать это.

«Я не могу, – сказал он. – Я предан христианству и я никогда не отброшу его».

Он, скорее всего, записал этот разговор, потому что много лет спустя я обнаружил, что он был включен в документальный фильм о жизни Абхишиктананды. Наши роли играли два актера, и диалог был почти таким же, как тот, который я только что описал.

Абхишиктананда в конце концов потерял интерес к Пападжи и перестал приходить к нему. Ом Пракаш вспоминает разговор, который произошел в Лакнау в начале 1970-х гг.

Дело было в Лакнау, я сидел вместе с ними, и Абхишиктананда сказал Пападжи: «Рам, вы уже не тот самый Рам, которого я впервые встретил в 1953 г. Тогда у вас было так много сил. По-моему, сейчас вы сильно изменились».

Пападжи посмотрел на него и ответил: «Это твои очки видят перемену. Ты надел новые очки, поэтому ты видишь по-другому. Я не изменился. Я всегда один и тот же. Если и есть какая-то перемена, то это потому, что ты видишь меня по-другому».

Пападжи убеждал Абхишиктананду отбросить христианство в течение почти двадцати лет, и безуспешно. Однако христианские идеи ушли от него сами собой после того, как у Абхишиктананды в Ришикеше случился сердечный удар, в результате которого он, полупарализованный, остался лежать на улице. В письмах, которые он писал своим друзьям-христианам после этого происшествия, он описывал, как, лежа на дороге, у него был прямой опыт Я, что и опрокинуло все его прежние верования.

Кто может выдержать это величие преображения, когда человек умирает преображенным; ибо Христос – это A3 ЕСМЬ! Об этом может говорить только тот, кто восстал из мертвых… Это был необыкновенный духовный опыт… Пока я ждал на обочине, на границе двух миров, я пребывал в величественном покое, ибо A3 ЕСМЬ несмотря ни на что в этом мире! Я нашел СВЯТОЙ ГРААЛЬ!

Чем дальше я продвигаюсь, тем менее способен представлять Христа так, как представляют его христиане… Потому что Христос – это прежде всего идея, которая пришла ко мне извне. Даже после моего опыта «за гранью жизни и смерти», который я пережил 14 июля 1973 г., моей целью является только пробуждение людей, возвращение их к тому, кто они есть на самом деле. В любой религии все, что касается Бога или Слова Божьего и что не основано на глубинном опыте своего «Я», является скорее «представлением», оно не жизненно.

Теперь меня совершенно не интересует учение о Христе. Меня так мало интересует Слово Божье, которое должно когда-нибудь пробудить человечество… Слово Божье приходит из моего «настоящего» (и адресовано ему); пробуждающим началом является мое осознание себя! Я понял, что выше всего у Христа – это его «A3 ЕСМЬ»… Единственное, что имеет значение, – это переживание его A3 ЕСМЬ. Христос – это сама тайна A3 ЕСМЬ, и при непосредственном опыте и сущностном знании вся христология исчезает…

Что означает «христианское пробуждение»? В процессе пробуждения вся религиозная окраска неминуемо исчезает… Окраска может различаться в том или ином случае, но сущностное за пределами этого. Открытие A3 ЕСМЬ Христа – это конец любой христианской теологии, потому что все представления сгорают в огне живого опыта… Я чувствую столь сильно, все больше и больше ослепительное пламя этого A3 ЕСМЬ, в котором все представления о личности Христа, о его онтологии, истории и т. д. исчезают.

Однажды в 1970 г. Пападжи и Мира поехали в Лакнау и остановились там на какое-то время. Пока они были там, к ним приехал один преподаватель из Японии, профессор Ошида. Пападжи много раз рассказывал историю их встречи. В той версии, которая приведена ниже, он рассказывает ее одной женщине из Японии, которая сказала ему, что не хочет откладывать свое просветление и считать его событием, которое может произойти когда-нибудь в будущем.

Это очень хорошее отношение. Если ты хочешь этого прямо сейчас, то ты получишь это прямо сейчас. Не застревай в своих представлениях, думая, что можно постепенно идти к этому и достигнуть этого позже. Все эти представления – ловушки, чтобы не дать тебе осознать, кто ты есть прямо сейчас.

Я встречал несколько японцев, таких же, как ты. Они узнали обо мне в Японии и в ту же минуту решили приехать в Индию. Если свобода – это то, чего ты на самом деле хочешь, ничто не может встать на твоем пути. Когда ты услышишь зов, ты ответишь на него сразу же.

Однажды в мой дом в Нархи пришел один японец, звали его профессор Ошида, и спросил, дома ли я. Кто-то из членов моей семьи сказал ему, что я наверху, даю сатсанг и он может присоединиться к нам.

Сначала он не хотел подниматься, потому что у него было только одно легкое. Другое было удалено во время операции. Врачи, лечившие его в Токио, советовали ему не ходить по лестницам, поскольку считали, что это усилие будет чрезмерным для его единственного легкого.

Он подумал: «Я проделал весь этот путь, чтобы увидеть его. Теперь он всего лишь в нескольких метрах от меня. Если мне нужно подняться по лестнице, чтобы увидеть его, я поднимусь».

Видите, он ничего не откладывал на потом. Он мог бы подождать, пока я спущусь, но он не захотел. Не думая о том, что он может повредить свое единственное легкое, он поднялся по лестнице, чтобы увидеть меня.

В течение какого-то времени он молча сидел в дальней части комнаты, но через несколько минут начал смеяться. После первых нескольких секунд его смех стал неконтролируемым. Он смеялся целый час без остановки.

В конце сатсанга я пригласил его позавтракать с нами. Пока мы ели, он рассказал свою историю.

«У меня только одно легкое, – начал он, – и мои врачи советовали мне очень бережно относиться к нему. Мне нельзя ходить по лестницам и даже смеяться нельзя. Подобные вещи, которые заставляют легкие напрягаться, мне запрещены. Если я случайно засмеюсь, я должен принять лекарство».

Он показал мне свой рентгеновский снимок, который всегда носил с собой на тот случай, если ему понадобится медицинская помощь в Индии, и также показал мне пузырек с таблетками, которые всегда носил с собой.

Я впервые услышал о том, что смех – это какая-то разновидность болезни, и есть даже специальное лекарство на тот случай, если ты случайно подхватил ее. Насколько я знаю, японцы не очень много смеются. Только такая нация могла назвать смех проблемой и изобрести химическое лекарство против него.

Профессор был в очень веселом настроении. Он явно больше не беспокоился о своей болезни.

«Сегодня я поднялся к вам по лестнице, сидел с вами и смеялся целый час. Я не чувствовал ни малейшей боли или напряжения. На самом деле я чувствую себя так, словно у меня выросло новое легкое. Я не дышал так легко с тех пор, как у меня было два здоровых легких. Смех вместе с вами был для меня очень хорошим лечением. Я больше не собираюсь следовать советам моего врача. Я собираюсь подниматься к вам по лестнице каждый день и смеяться вместе с вами столько, сколько смогу».

Когда он неделю спустя вернулся в Японию, все его коллеги хотели знать, зачем он поехал в Индию и что он получил там. Он рассказал им обо мне и упомянул, что я духовный учитель в индуистской традиции.

Его друзья, которые тоже были преподавателями, сразу же захотели узнать, в чем заключается мое учение. Наверное, они ожидали услышать что-то вроде лекции по философии. Вместо этого профессор просто начал смеяться.

Его коллеги повторили вопрос, и снова профессор начал смеяться.

Они стали беспокоиться за него, поскольку знали, что врачи запретили ему смеяться. Они также интересовались его психическим здоровьем после путешествия в Индию, потому что каждый раз, когда они спрашивали его о моем учении, он начинал смеяться. В конце концов, когда они снова спросили его о моем учении, он ответил: «Этот смех и есть учение. Это лучшее выражение того, что я привез из Индии».

Он написал и рассказал мне все это. Вот так я и узнал об этом.

Смех естествен. Счастье естественно. Но когда ты загружаешь свою голову мыслями, ты больше не можешь смеяться. Когда ты избавишься от всех мыслей, смех и счастье придут сами собой.

Невозможно найти двух врачей, которые были бы согласны между собой относительно методов лечения. Пока они учатся в колледже, они изучают одни и те же книги, но когда они начинают практиковать, все они начинают спорить друг с другом. Японские врачи считают, что смех – это плохо, потому что он заставляет легкие напрягаться. Недавно я читал об исследованиях в Америке, которые продемонстрировали, что «кто много смеется, не нуждается ни в каких врачах». Я предпочитаю американскую медицину.

Профессор Ошида больше не приезжал к Пападжи, но спустя двадцать пять лет Мира случайно встретила его в Брюсселе.

Я шла по улице и вдруг увидела, как этот японец бежит мне навстречу. Мне показалось, что я где-то его видела. Когда он крепко, по-медвежьи обнял меня, я вдруг поняла, что это тот самый профессор Ошида, которого я встретила в Лакнау около 1970 г. Он все еще смеялся, и по его поведению я сделала вывод, что у него отменное здоровье. Во время этой чудесной встречи он сказал мне, как счастлив он был с тех пор, как встретил Пападжи.

Мира и Пападжи вернулись в Ришикеш спустя несколько недель и возобновили свои обычные занятия – прогулки, плавание и общение с визитерами. Некоторые из них были серьезными искателями, но другие просто пытались преодолеть расстройства своей психики. В следующем абзаце Пападжи рассказывает, как он общался с некоторыми из тех людей, которые приходили к нему в тот период.

Последние шестьдесят лет я езжу в Ришикеш и встречаю там много молодых людей. Встречаются и совсем юные. Одной девушке, которую я там встретил, было всего семнадцать лет. Позже я выяснил, что она была англичанкой и приехала из Лондона самостоятельно. Некоторые жители города говорили мне о ней во время одного из моих визитов.

«Сходите и посмотрите на эту девушку, которая сидит у реки. Она сидит там неподвижно круглые сутки. Даже когда жарит солнце или идет проливной дождь, она не уходит. Даже местные так называемые садху не совершают такой тапас. Мы спускаемся к Ганге для омовения один или два раза в день, а она все свое время проводит там».

Я тут же почувствовал, как меня тянет к ней, хотя я даже еще не видел ее. Когда у вас есть такая решимость, учитель придет к вам. Не нужно ходить и искать его. Я спросил, куда идти, пришел и сел рядом с ней на берегу Ганги.

«Ты приехала сюда со своими родителями?» – спросил я. Я думал, что это наиболее вероятно, поскольку она выглядела совсем юной. Я даже подумал, что она, может быть, школьница и у нее летние каникулы.

«Нет, – ответила она. – Я приехала сюда сама из Лондона. Я в этом году окончила школу и решила отдохнуть годик, прежде чем поступать в колледж».

«А как же твои родители? – спросил я. – Они разрешили тебе самостоятельно поехать в Индию?»

Я думал, что она, должно быть, сбежала из дома, поскольку ни одна индийская семья не позволила бы своей семнадцатилетней дочери самостоятельно проехать половину земного шара.

«Да, – ответила она, – они согласились. Они сказали, что мне можно прожить один год в Индии, прежде чем я пойду учиться в колледж».

«Почему ты приехала именно сюда? – спросил я. – Что заставило тебя выбрать это место?»

«Я хочу просветления, – ответила она очень решительным тоном. – У меня только один год до колледжа, и я не собираюсь тратить время зря. Я собираюсь провести весь год в медитации на берегу Ганга».

«Как ты узнала о Ришикеше?» – поинтересовался я. Этот город хорошо известен в Индии, но я не думал, что лондонские школьницы знают о нем.

«У одного моего друга в Лондоне родители работали в Индии. Я знала, что, чтобы обрести свободу, нужно ехать в Индию, и я спросила их, куда в Индии надо ехать для серьезной медитации. Они рассказали мне об этом месте».

Меня впечатлила ее непоколебимая решимость. Когда у вас есть такое страстное желание свободы и когда вы отказываетесь от всего в жизни, чтобы обрести ее, сами боги приходят к вам и служат вам.

Она поняла, что я могу кое-что ей предложить, потому что спросила, могу ли я помочь ей открыть ум.

«Да, – ответил я, – но это произойдет в нужный момент».

Я регулярно навещал ее, водил ее поесть в некоторые местные ресторанчики и приглашал ее на прогулки по ближайшим холмам. Несколько недель мы приятно проводили время, кушая и гуляя вместе.

Через некоторое время я выяснил, что ее родители даже не знают, где она находится. Она даже не писала им с того момента, как приехала в Индию. Я заставил ее сесть и написать письмо, и сам тоже написал им письмо, в котором сообщил, что им не нужно волноваться о ней, потому что она в хорошем месте и о ней заботятся. В течение нескольких недель я обращался с ней так, словно она была моей внучкой.

В конце концов она получила прямой опыт, которого искала. После того как это произошло, я сказал ей: «Тебе больше не нужно оставаться здесь. Ты получила то, ради чего приехала сюда. Теперь ты можешь вернуться домой и осчастливить своих родителей».

Она последовала моему совету и вскоре уехала. Такая жажда свободы встречается очень редко. Это чудо – видеть ее на лицах молодых людей.

Некоторые из тех, кого я встречал медитирующими в Ришикеше, были такими юными, что мне приходилось спрашивать у них, как им удалось добыть денег на поездку в Индию. Некоторые из них зарабатывали сами, некоторым деньги давали родители. Одна девочка-подросток, которую я встретил, заработала деньги очень легко и быстро. Она, похоже, жила очень неплохо. Когда я спросил ее, откуда она взяла столько денег, она ответила: «Я снялась полуобнаженной для мужского журнала. Денег, которые я получила за один этот снимок, хватит на то, чтобы прожить в Индии несколько лет».

Примерно в то же время ко мне пришла девушка из Бразилии, которая выглядела немного постарше. Ей было, может быть, около двадцати. Она подошла ко мне, когда я сидел возле Ганги, угостила меня фруктами и рассказала мне свою историю на ломаном английском.

«Я из богатой семьи, живу в Бразилии. Я приехала в Индию, чтобы медитировать, и остановилась в ашраме Вед Никетан, потому что ни один из остальных ашрамов не принимал иностранцев. Тамошний свами дал мне комнату. Я здесь уже шесть месяцев, и хотя свами очень хорошо относится ко мне, я больше не считаю его просветленным. Он заботится обо мне, но ничему меня не учит и не помогает мне в моих медитациях. Я приехала в Индию за просветлением, но теперь я знаю, что этот человек не поможет мне в этом. Один парень, который раньше жил там, ушел оттуда и пришел к вам. Я недавно встретила его на рынке и он сказал, что очень доволен своим решением. Я тоже хочу регулярно приходить к вам, но у меня есть одна проблема. Мой свами не позволит мне посещать другого учителя или ашрам. Чтобы прийти к вам сегодня, мне пришлось сказать ему, что я иду на рынок, чтобы купить фруктов. Он хранит мои дорожные чеки и паспорт под замком, поэтому мне трудно куда-либо уйти. Мне немного жалко его, и я очень хочу помочь ему. Если вы можете помочь мне достичь просветления, я хочу вернуться назад и помочь ему обрести его. Он меня отпускает только на один час в день, поэтому я не могу остаться с вами надолго».

Я много повидал в жизни, но это было что-то новое для меня: ученица, которая хочет просветлить своего гуру! В прошлом были гуру, которые даровали просветление своим ученикам. Теперь, в Кали Югу [в текущую эпоху], все встало с ног на голову, и ученики должны просветлять своих гуру.

Я сказал ей: «Ты сделала плохой выбор, остановившись в том месте. Ты была чужой в Индии, и ты остановилась в единственном месте, в котором тебя приняли. Поезди немного по таким местам, как Варанаси, изучи получше страну, прежде чем доверять свое духовное развитие кому-либо».

«Но свами забрал все мои деньги, – сказала она. – Как же я могу уехать?»

«Ты сказала, что ты из богатой семьи. Напиши домой и попроси выслать еще денег. Как только они придут, потребуй назад свой паспорт и уходи».

Многие ашрамы стараются держать своих учеников под контролем, запрещая им посещать других учителей или духовные общества. За те годы, что я прожил в Ришикеше, я встречал нескольких людей, которые фактически находились под домашним арестом того или иного свами.

Женщина по имени Сюзан из Южной Франции узнала мое имя от Ливана Амара, французского юноши, который много времени провел со мной. Ей также дали имя свами Чандры, учителя, у которого был ашрам в Харидваре. Она сначала отправилась туда и получила от него посвящение. Сюзан хотела посетить меня, но, поскольку она знала, что свами Чандра не любит, когда члены его ашрама ходят ко мне, она вынуждена была осуществлять свои планы тайком. В Харидваре, в отеле, где я иногда останавливался в то время, она выяснила, что я в Лакнау. Кто-то дал ей мой адрес в Лакнау, но ей нужен был предлог, чтобы поехать ко мне.

Она сказала свами Чандре: «Мне надо поехать в Дели, чтобы купить обратный билет на самолет. Я вернусь через несколько дней».

Она поехала в Лакнау на поезде Дун Экспресс и была у моих дверей уже в 9 утра. У нас была очень приятная встреча. Мы проговорили целый день, до одиннадцати вечера. Я позволил ей остаться в нашем доме на ночь, потому что ей некуда было больше идти.

На следующее утро я принес ей чашечку кофе и поинтересовался, как она себя чувствует. Я спросил об этом, потому что видел, что она выглядит очень счастливой.

«После того как вы ушли вчера вечером, я была невероятно счастлива, меня переполняли блаженство и безмолвие. Теперь в моем уме совсем не осталось никаких мыслей, только тишина и покой. Не это ли вы называете свободой?»

В этот же день она уехала обратно в Харидвар, так как пообещала своему свами, что ее не будет только два дня. Она, наверное, сказала нескольким своим знакомым, что планирует тайную поездку в Лакнау, потому что, вернувшись, обнаружила, что ее комната пуста. Ее сумка была собрана и выставлена внизу лестницы.

Не все те, кто приходил ко мне, приходили по причинам духовного характера. Многие приходили, потому что находились в депрессии, в смятении или даже были сумасшедшими.

Один мужчина из Нью-Йорка пришел ко мне, потому что его, как он уверял, многие годы преследовал призрак. Он сам был психиатром, но ни один из его коллег не мог ему помочь. В конце концов, после многих лет лечения, кто-то, кто знал меня, предположил, что я могу ему помочь. Я жил тогда не очень высоко в горах недалеко от Ришикеша, в доме с тремя комнатами. Он приехал туда на такси и сразу же начал рассказывать мне о своей проблеме.

«Меня преследует призрак женщины. Я не могу от нее избавиться. Когда я ложусь, я вижу, как она садится ко мне на грудь с кинжалом в руке. Когда она не пытается проткнуть меня кинжалом, она старается меня задушить. Когда я сажусь за стол, она садится рядом и пытается стащить всю еду. Куда бы я ни пошел, она идет за мной. Она последовала за мной даже в Индию. Когда я пошел покупать билет, она стояла в соседней очереди. Она купила билет на этот же самолет. И когда я вошел в самолет и занял свое место, она села рядом и сидела в течение всего полета. Она исчезла только тогда, когда я подошел к вашему дому. Здесь есть что-то такое, что ей не нравится. Можно мне остаться здесь с вами? Я чувствую себя гораздо лучше, когда нахожусь в том месте, про которое точно знаю, что она здесь не появится».

Я разрешил ему остаться и разместить вещи в одной из пустующих комнат.

«Пока вы можете здесь остаться, – сказал я ему. – Сегодня спите тут, а завтра мы еще поговорим о вашей проблеме».

В час ночи он постучал ко мне в дверь и сказал: «Она снова пришла! Когда я лежал в своей комнате, она села мне на грудь! Я больше не хочу там оставаться. Можно я буду спать с вами?»

Я разрешил ему, потому что он был слишком напуган, чтобы спать одному.

В течение следующих нескольких дней я пытался выяснить, что вызвало эту проблему. Он определенно видел этот призрак, и один только вид его приводил этого человека в ужас. Он несколько раз рассказал мне эту основную историю, и при этом ни разу не упомянул, что привело его в это состояние. В конце концов я решил провести небольшое расследование. Я попросил его сходить в город и купить немного фруктов, зная, что это поручение займет у него около двух часов. Пока его не было в доме, я осмотрел его вещи, чтобы выяснить, нет ли среди них разгадки.

На дне его сумки, аккуратно завернутая в шелковую ткань, лежала фотография девушки и кольцо, похожее на обручальное. Оно было сделано из золота, и в него был вставлен бриллиант. Я задавал ему множество вопросов о его личной жизни в надежде получить хоть какую-то информацию, касающуюся этой проблемы, но он ни разу не упоминал об этой девушке. Я решил, что эта девушка, должно быть, как-то связана с этой проблемой.

В следующий раз, когда мы говорили об этом наваждении, я спросил его, чей, по его мнению, это мог бы быть призрак. Может, это призрак бывшей жены или бывшей возлюбленной? Он сказал, что не знает. Я также спросил его, женат ли он или живет с подругой. Он сказал, что женат, но когда я попросил его рассказать о его жене, я понял, что она не может быть той женщиной, чья фотография была в его сумке. В конце концов, когда я понял, что вывести его на разговор об этой загадочной женщине невозможно, я вытащил фотографию из его сумки, пока он не видел, показал ее ему и спросил, кто это.

«Я прошу прощения за то, что сделал это, – сказал я. – Я хотел изучить вас, но вы мне не позволили, и мне пришлось вместо этого изучить ваш багаж. Я думаю, что это и есть ваш призрак. Почему вы не хотите рассказать мне про нее?»

Когда я показал ему эту фотографию, он в конце концов признал, что это и есть та самая девушка, которая преследует его. Это была его первая жена. Много лет назад он убил ее во время совместной поездки, потому что влюбился в другую женщину. Он подсыпал яд ей в кофе и выбросил ее тело в реку. Он хорошо замел следы, так как ему удалось убедить всех ее друзей, родственников и даже полицию в том, что она просто бесследно исчезла. С тех пор образ этой женщины преследовал его. Он никогда до этого не признавался никому, что эта женщина и была тем самым призраком, который не давал ему покоя.

Я видел, что он готов избавиться от своей ноши.

«Настала пора отпустить ее, – сказал я. – Отнеси фотографию и кольцо к реке, и мы проведем надлежащий ритуал погребения для нее».

Я дал ему цветы в качестве подношения реке и сказал ему, чтобы он попросил прощения у призрака своей жены. После этой краткой церемонии я предложил ему посидеть в молчании полчаса и помедитировать на дух усопшей.

«Пожелай ей всего хорошего, – сказал я ему, – и отпусти ее. Она, наверное, так же устала от тебя, как и ты от нее. Ей пора уходить. Отпусти ее с любовью».

Когда прошло полчаса, я сказал ему, чтобы он бросил кольцо и фотографию в реку. Это было настоящее испытание: если он сделает это охотно и радостно, это будет означать, что он избавился от своего наваждения. Он, ни секунды не медля, бросил их в реку. Следующие полгода он провел со мной, и когда он вернулся в Америку, то был полностью здоров. Он написал мне, что счастливо живет со своей второй женой и дочерью от второго брака.

Это плохо – носить в себе такую тяжелую ношу. Тайная вина отравляет сердце и разум. Лучше признаться в содеянном, попросить прощения, принять все последствия и идти дальше. Тянуть за собой подобные истории из прошлого – значит вредить своему рассудку.

Другие люди приходили ко мне с таким же поврежденным рассудком. Одного парня из Канады прислал ко мне миссионер в конце 1960-х гг. Ему было около девятнадцати лет, но его разум и тело были разрушены наркотиками и чрезмерным сексом. Когда он рассказал мне о своем образе жизни, мне было трудно поверить, что такой молодой человек может настолько себя разрушить такой развратной жизнью. Кто-то посоветовал ему как последнее средство провести какое-то время со мной, потому что он, по всей видимости, шел прямиком к ранней гибели. Молодые люди обычно полны жизненных сил, но этот мальчик был полностью опустошен. Он намеренно разрушал себя, потому что, как мне кажется, у него было скрытое извращенное влечение к смерти. Он и вправду говорил мне, что несколько раз помышлял о самоубийстве. Я регулярно виделся с ним в течение нескольких недель, но он всегда казался сонным и безразличным. Он не хотел ничего делать и иногда даже не хотел есть. Его тело было ослаблено, и он страдал от приступов депрессии.

Этот парень хотел бросить свои старые привычки, так как видел, что происходит с его жизнью, но я не очень много мог для него сделать. Ему нужен был здоровый образ жизни, хорошая компания и много физических упражнений. Я предложил ему пойти на какое-то время поработать к Матери Терезе в Калькутту, но он полагал, что она не примет его. В то время ее мало кто знал за пределами Индии. Я отправил его туда с рекомендательным письмом и она приняла его, даже несмотря на то что он выглядел очень сомнительно. Он написал мне несколько недель спустя и сообщил, что счастлив работать там.

И психиатр из Америки, и этот парень из Канады навлекли на себя эти беды своим безответственным поведением. Другие душевно неблагополучные люди, которых я встречал, были жертвами чьих-то злодеяний. Одна девушка пришла ко мне после того, как услышала обо мне в Бирманском Вихаре в Бодх Гайе. Она была буддисткой и проводила много времени в медитациях в Таиланде и Бодх Гайе. Несмотря на то что она была очень искренней и много медитировала, ее душевное состояние показалось мне не совсем благополучным. Я чувствовал в ней большое горе и страх, о которых она не хотела говорить. В конце концов я узнал ее историю от одной француженки, которая жила вместе с ней в Гонконге и подружилась с ней.

Когда девочке было примерно тринадцать лет, она спросила свою мать: «Почему я не похожа на вас? У меня светлые волосы и кожа, а вы с папой оба темноволосые и кожа у вас темнее».

Ее мать решила, что пришло время рассказать ей правду. «Мы удочерили тебя, когда ты была совсем маленькой. Никто не знает, кто твоя настоящая мать. В агентстве по усыновлению нам сказали, что тебя нашли на улице в полиэтиленовом мешке. Мы заботимся о тебе с тех пор, как ты была малышкой нескольких месяцев от роду».

Это открытие больно ранило ее. Она стала чувствовать себя нежеланным и нелюбимым ребенком и в конце концов сбежала от своих приемных родителей, даже несмотря на то что они хорошо о ней заботились. Она нашла прибежище в буддизме и стала медитировать по многу часов ежедневно. Эти медитации заглушали болезненные воспоминания, но не решали основную проблему. Ей нужны были любовь и ласка, ей необходимо было знать, что люди, которые окружают ее, нуждаются в ней и заботятся о ней.

У нее была душевная травма. Она не могла сначала открыться мне, потому что ей казалось, что ее лишили любви ее настоящих родителей. Ее прошлое и навязчивые мысли о нем делали ее душевно нездоровой. Эта проблема довольно широко распространена на Западе. Я был во многих странах и разговаривал с тысячами искателей об их прошлом. Я не перестаю изумляться количеству западных людей, которые рассказывают мне о том, как они страдали от того, что родители плохо обращались с ними. Похоже, никому из них не повезло родиться в хорошей, любящей семье на Западе.

Когда я встретил ее во второй раз, она вела более социально активную жизнь. Вместо того чтобы позволить ей прятаться в своих медитациях, я целыми днями занимал ее разными делами. Мы вместе ходили плавать в Ганге, я брал ее с собой в долгие прогулки по лесу. Я побуждал ее к тому, чтобы она рассказывала мне о своем прошлом в спокойной манере, потому что я не хотел, чтобы она считала это своей тайной виной, которую нужно скрывать. Любовь, которую она получила за эти несколько недель, сделали ее более счастливой, чем все эти часы насильственной медитации.

Когда она уезжала, она была в хорошей форме. Я сказал ей: «Тебе не нужно носить с собой свое прошлое. Это не твоя проблема. Твоя мать поступила плохо, бросив тебя, и из-за этого она когда-нибудь будет страдать. Но тебя это больше не касается. У нас в Индии есть традиция, которая утверждает, что, если ты достиг свободы, все предыдущие поколения в твоей семье получают благословение, где бы они ни были. Вместо того чтобы испытывать противоречивые чувства к своей матери, благослови ее своим просветлением. Возможно, она нуждается в помощи точно так же, как нуждалась и ты, когда пришла сюда».

Я по своей природе веселый человек, и мне нравится видеть людей вокруг меня счастливыми. Большинство людей, которых я встречаю, даже те из них, кто всерьез добивается свободы, умеют смеяться и получать удовольствие, но некоторые непоправимо лишены чувства юмора. Ничего, что я могу сделать или сказать, неспособно даже вызвать улыбку на их лицах. Я встречал несколько таких людей в те годы, когда жил в Ришикеше.

Один такой человек был из Милл Вэлли, Калифорния. Он приехал специально, чтобы встретиться со мной, и я повел его по Ришикешу, чтобы показать ему важные места. В тот день я был в приподнятом настроении и в полной мере наслаждался красотами, которые дарила природа. Я указывал ему на все, что, по моему мнению, могло его заинтересовать, и разъяснял некоторые местные обычаи, чтобы он мог понять, что происходит вокруг. Когда приезжаешь в незнакомую страну, все, чем люди занимаются там, кажется интересным и удивительным, но этот человек оставался мрачным в течение всей прогулки. В конце концов мы оказались на берегу Ганги. Плеск волн и пение птиц вызвали у меня такое хорошее чувство, что я начал смеяться. Мой спутник явно счел мое поведение очень странным, хотя и был слишком вежлив, чтобы сказать это вслух.

Через некоторое время я повернулся к нему и спросил: «Почему вы так серьезны все время? Вы словно носите маску покойника. Она выглядит такой неподвижной и закостеневшей, что вы, наверное, не сможете улыбнуться, даже если захотите».

«Вы, индийцы, можете смеяться без всякой причины, – сказал он, – и никто вам за это ничего не сделает. В Америке такое поведение, как вы продемонстрировали сегодня, считается недопустимым. Если кто-то в общественном месте начинает смеяться без всякой причины, приходит полисмен. Люди, которые ведут себя так, как вы, рискуют оказаться в ближайшей психбольнице».

Он сказал это с абсолютно бесстрастным лицом. Возможно, он думал, что таких людей нужно отправлять в сумасшедший дом.

В другой раз я водил профессора из Парижа по Ришикешу. Он тоже казался очень серьезным человеком, но в его случае это была скорее маска.

«Мишель, – сказал я ему, – вы производите впечатление очень серьезного человека. Сегодня чудесный день. Мы сидим на берегу Ганги, и природа дает нам замечательное представление. Посмотрите, как прыгают рыбки, послушайте, как поют птицы. Неужели все это не дает вам ощущение счастья и покоя? И если да, то почему вы этого не показываете?»

Он ответил, довольно печально: «Мне пришлось научиться быть серьезным, чтобы как следует выполнять свою работу. Я профессор философии. Если бы я стоял перед своими студентами и смеялся и хихикал так, как вы это делали сегодня, кто бы принимал мои лекции всерьез? Философия должна быть серьезным предметом, поэтому, когда я стою и говорю о ней, я должен выглядеть серьезным».

«Но я же не ваш студент, – сказал я. – Вы можете со мной расслабиться и показать ваши истинные чувства».

«Это тяжело, – признался он. – Общество ставит нас в такие условия, что мы должны быть серьезными большую часть времени. С самого детства, если мы ведем себя несерьезно, наши родители и взрослые ругают нас за легкомыслие. Мы можем смеяться внутри, но мы не можем показать это, потому что рядом обязательно окажется кто-то, кто станет нас осуждать. Поэтому мы притворяемся, но через какое-то время эта привычка к серьезности так укореняется в нас, что мы не можем остановиться, чтобы расслабиться и показать свой настоящий характер. Мы становимся пленниками того образа, который общество ожидает от нас. Мне кажется, это случилось и со мной тоже. Иногда приходит желание открыто выразить свою радость и счастье, но представления о приемлемом поведении, которые мое общество навязывает мне, не дают мне даже попытаться. Я думаю, на Западе много таких, как я. Мы все должны оставаться серьезными, чтобы не потерять работу и одобрение окружающих».

Большая часть историй, рассказываемых в этой главе, были об иностранцах, которых Пападжи встречал в Ришикеше или Харидваре. Он не забывал и о своих старых преданных – периодически посещал Лонду, Бомбей и Лакнау, чтобы увидеться с ними, и они тоже, в свою очередь, навещали его в Харидваре. В следующей истории рассказывается о неудачной экспедиции, в которую отправился Пападжи с группой своих индийских преданных. Более ранние встречи Пападжи с некоторыми членами этой группы были описаны в предыдущей главе.

Несколько моих последователей с Юга хотели совершить со мной паломничество в Бадринат. Они несколько раз говорили мне, что хотели бы отправиться в это путешествие со мной, потому что хотят посетить некоторые индийские святыни вместе со своим гуру. В конце концов я согласился поехать с ними. Кроме меня, там было пять человек. Одного звали Нараян Бакр, он был врачом из Лонды, другой был подрядчиком по поставкам леса из Белгаума, третий был учителем, четвертый, Б. Д. Дезай, работал в бухгалтерии в гостинице ТаджМахал в Бомбее, и пятый, Камлани, был владельцем столовой на вокзале Лонды.

Мы вместе проехали из Карнатаки в Харидвар – место, откуда отходят автобусы к местам паломничества в Гималаях. Был самый разгар туристического сезона, и мы в течение семи дней не могли зарезервировать места ни на один автобус. Это не имело никакого значения. У нас было много времени, а в Харидваре и Ришикеше было много мест, которые стоило посетить. За эту неделю мы купили все, что, по нашему мнению, было необходимо для поездки в Бадринат. Нам нужно было многое, потому что мы планировали заезжать по пути в некоторые места, расположенные поблизости, такие, как Долина Цветов. Высота некоторых из этих мест более 5000 метров, поэтому мы удостоверились, что у всех нас есть хорошая обувь, верхняя одежда, зонты и т. д. Мы также взяли с собой большой запас непортящейся еды, так как знали, что там, куда мы направлялись, мест, где можно поесть, мало и расположены они далеко друг от друга. Врач, который ехал с нами, купил специальные лекарства, которые, как он сказал, могут помочь на тот случай, если кто-нибудь из нас заболеет горной болезнью.

В назначенный день мы собрались на автобусной остановке, привязали все свои сумки к крыше автобуса и заняли свои места. Через несколько минут я объявил всем: «Мы не едем в Бадринат. Все на выход! Мы остаемся здесь».

Все были в шоке. Они целую неделю ждали этого автобуса, и за несколько минут до его отправления я объявил им, что не хочу, чтобы кто-то из них ехал.

Они хотели знать, в чем дело, но я не стал им ничего объяснять. Я сказал всем членам нашей группы, чтобы они вышли из автобуса и сняли сумки с крыши. Все остальные люди, которые сидели в автобусе, хотели знать, почему мы уходим, но им я тоже не стал ничего объяснять.

Садху в оранжевых одеждах спросил одного из членов нашей группы, почему мы уходим, и он ответил: «Это наш гуру. Мы все из Южной Индии, совершаем с ним паломничество. Мы планировали поехать с ним в Бадринат, но теперь он приказал нам выйти из автобуса и сказал, что мы туда не поедем. Мы неделю ждали этого автобуса, но теперь он говорит, что мы не можем на нем уехать».

Этот свами, у которого была длинная борода, сказал: «Не верьте ему, он сумасшедший! Какой гуру может не дать вам поехать в святое место, в Бадринат? Он не гуру, он обманщик! Не слушайте его. Вернитесь в автобус и не слушайте, что он говорит».

Чтобы гарантировать, что никто из моей группы не вернется в автобус, я отдал билеты нашему кондуктору и получил деньги обратно. Он тут же перепродал их другим людям, которые ожидали неподалеку в надежде, что кто-нибудь в последнюю минуту передумает ехать.

Трое из пятерых с радостью послушались, но врач и учитель все еще хотели ехать. Они проделали долгий путь и были разочарованы тем, что их давно ожидаемое паломничество отменилось в последний момент.

Видя их разочарование, я предложил им альтернативную поездку.

«Давайте вместо этого поедем в Кашмир. Мы можем пойти в храм Вайшно Дэви. Мы также можем пойти посмотреть на ледяной лингам в пещере Амарнатх».

Храм Вайшно Дэви – один из самых богатых в Индии. В дни больших фестивалей сотни тысяч людей отправляются туда в паломничество. Ледяной лингам в пещере Амарнатх так же знаменит. Это сформировавшийся в природных условиях лингам, расположенный в пещере высоко в Гималаях. Каждый год в августе десятки тысяч людей совершают нелегкое восхождение к пещере, чтобы получить даршан лингама. Это путешествие длится несколько дней и заканчивается на высоте 12000 футов.

Мы начали путешествие на поезде. В Амритсаре двое парней сказали, что хотят выпить чаю на платформе. На самом деле они хотели покурить, но не хотели курить в моем присутствии. Один из них купил газету Трибьюн и сразу же нашел заметку о крушении автобуса. Это был тот самый автобус, на котором мы должны были ехать. Отъехав 40 миль от Харидвара, он свалился в Гангу, при этом погибли 38 пассажиров. Некоторые из нашей группы все еще жаловались на то, что я отменил поездку в Бадринат, но когда они прочитали эту заметку, сразу же притихли и больше не высказывались на эту тему.

Во время следующего этапа нашего путешествия мы ехали на автобусе в место, которое называется Катра. Оттуда, чтобы попасть в храм, мы должны были пешком подняться на крутую гору. Мы получили даршан и затем отправились в долгий путь обратно в Джамму. Обратный путь был трудным, потому что шел проливной дождь и дорога ремонтировалась. Там было несколько объездных дорог.

Временами дорога была такой плохой, что один парень начал жаловаться: «Вы спасли нас от одного крушения автобуса, но скоро мы погибнем в другом!»

Когда мы прибыли в пункт назначения, выяснилось, что маршрут, по которому мы ехали, официально закрыт для автобусов. Правительство запретило автобусам ездить по этой дороге, пока ее не отремонтируют, но один водитель проигнорировал запрет и привез нас в пункт назначения. Эти встречи со смертью отбили у членов нашей команды охоту искать приключения высоко в горах. Мы решили не совершать паломничество в Амарнатх, поскольку у нас не было необходимого снаряжения, чтобы стоять лагерем в течение нескольких дней на таких больших высотах. Вместо этого я предложил съездить в Варанаси и Читракут.

Отмена этой поездки, возможно, предотвратила еще одно несчастье. В том году, из-за необычайно плохой погоды, во время паломничества на Амарнатх погибло сорок паломников.

Пападжи продолжает свой рассказ.

Парни из нашей группы уже написали своим родственникам, что они едут в Бадринат в тот день, когда произошло крушение автобуса. Как только мне показали эту заметку, я заставил их всех написать письма, в которых сообщалось, что все они живы и здоровы. Письма не дошли вовремя. Когда я вернулся в Лакнау, меня ждала большая пачка телеграмм, и все они были от родственников тех, кто поехал со мной. Пока нас не было, их родственники звонили мне домой каждый день и спрашивали, не слышно ли чего-нибудь о нас, но никто не знал, где мы. Многие из них знали, что мы собирались ехать на автобусе, который разбился, но мы не могли передать им новости в течение нескольких дней.

Крушение автобуса произошло в августе 1969 г. Пападжи вкратце у помянул об этом инциденте в письме, которое он написал свами Абхишиктананде после возвращения в Лакнау:

4 сентября 1969 г.

Лакнау

Мой дорогой друг,

Я получил твое письмо от 31 августа. Мы зарезервировали места в автобусе на Бадринат на 5 августа. Со мной было еще пять человек из Бомбея, которые приехали со мной из Мисора. Мой внутренний голос запретил мне ехать на этом автобусе, потому что он должен был попасть в аварию. Поэтому я отменил поездку и вместо этого мы в тот же день поехали в Кашмир.

На следующий день в Амритсаре мы прочитали в газетах, что автобус попал в катастрофу, в которой погибли все тридцать восемь паломников, которые находились в нем.

В 1995 г. я обсуждал с Шри Б. Д. Дезаем его воспоминания об этой поездке. Он подтвердил то, что рассказывал Пападжи, и добавил еще несколько интересных подробностей.

Обратный путь из храма Вайшно Дэви был кошмаром для всех, кроме Пападжи, потому что некоторые участки горной дороги были размыты проливными дождями. Даже когда мы ехали, было видно, как ливень размывает дорогу, по которой мы ехали. Временами мы скользили по грязи на краю отвесной пропасти, которая уходила вниз на сотни футов. Один раз колеса автобуса съехали с края дороги и зависли над обрывом. Пападжи был единственным, кто выглядел беззаботным. Каждый раз, когда нам казалось, что мы вот-вот разобьемся насмерть, он успокаивал нас и говорил, чтобы мы не волновались. К тому времени я знал, что он однажды уже спас нас от смерти, поэтому у меня была сильная вера, что он не позволит всем нам погибнуть.

В своем письме свами Абхишиктананде Пападжи утверждает, что отменить поездку в Бадринат ему посоветовал его «внутренний голос». Когда я спросил Шри Дезая, что он говорил в тот момент, он рассказал мне, что Пападжи высказался более определенно:

«Он сказал, что к нему явилась дэви (женское божество) и сказала ему, чтобы он отменил поездку. Она также сказала ему, что мы должны вместо этого поехать в храм Вайшно Дэви».

Во время одного из следующих визитов в Лакнау я случайно услышал, как Пападжи и Шри Дезай вспоминают об этом происшествии. В этот раз Пападжи тоже согласился, что именно дэви дала ему эту информацию.

В Индии существует традиция, согласно которой гуру может взять на себя часть кармы своих учеников. Это значит, что, если с учеником должен случиться несчастный случай, милость гуру может в какой-то степени смягчить это. Карма все равно принесет свои плоды, но она проявит себя в менее жесткой форме. Пападжи больше не верит в то, что он берет на себя карму своих учеников, несмотря на то что большую часть времени, когда он был учителем, он разделял эту идею. И все-таки он признал, что парни из его группы должны были погибнуть в этой катастрофе, и признал также, что несчастные случаи, которые произошли с несколькими из них вскоре после этих событий, были проявлениями той же кармы.

Я был рад, что все они вернулись домой живыми и невредимыми, так как знал, что все они должны были погибнуть в этой катастрофе. Поэтому я был уверен, что с ними должны будут происходить вместо этого другие несчастные случаи.

Эти несчастные случаи начали происходить даже до того, как эта поездка подошла к концу.

После того как мы получили даршан божества в храме Вайшно Дэви, мы должны были пешком вернуться в Катру, деревню у подножия горы, из которой паломники начинают свое завершающее пешее восхождение. Один из группы, доктор Нараян Бакр из Лонды, все еще сердился на меня за то, что я отменил поездку в Бадринат. Он начал это путешествие с намерением посетить Бадринат, Кедарнат, Ганготри и Ямунотри, но мы не посетили ни одно из этих мест. Поскольку он все еще злился, он не хотел идти с нами обратно по обычному маршруту. Он сказал, что вместо этого пойдет другой тропой, про которую было известно, что она узкая и опасная. Остальные пятеро из нас пошли по обычной дороге. В Катре нам пришлось ждать несколько часов, пока не появится доктор Бакр. Я начал сильно беспокоиться, потому что знал, что с ним что-то должно было случиться, иначе бы он не задержался так надолго.

Когда в конце концов он появился, он не обратил на меня внимания и рассказал свою историю Шри Камлани, члену нашей группы, который был владельцем столовой на вокзале.

«Шел сильный ливень, и земля была мокрой и скользкой. Я поскользнулся на узкой тропе и упал в глубокую лощину. Я думал, что разобьюсь насмерть, но, когда я падал, моя нога застряла в дереве. Это прервало мое падение, но вместе с тем дерево защемило мою ногу. Я висел вниз головой на этом дереве больше часа. Я звал на помощь, и, в конце концов, группа возвращающихся паломников услышала мои крики и спасла меня. Они очень сильно отругали меня за то, что я ходил один по этой тропе. Ее опасности хорошо известны всем постоянным паломникам».

Поездка на автобусе из Катры в Джамму чуть не закончилась еще одной катастрофой со смертельным исходом. Я сидел с той стороны автобуса, которая была ближе к пропасти. В какой-то момент шины на моей стороне соскользнули с дороги и зависли над бездной. Водитель очень осторожно дал задний ход, и ему удалось вырулить обратно на дорогу. Везде были оползни, и только потом мы узнали, что эта дорога была признана непригодной для автобусов.

В Джамму Шри Дезай слёг с высокой температурой. Он был не в состоянии ехать дальше, и я отправил его обратно к семье в Бомбей. Остальные поехали в Варанаси, Аллахабад и Читракут. Через некоторое время я всех их отправил домой в надежде, что с ними все будет хорошо, но при этом опасаясь, что некоторых из них еще ожидают неприятности.

Доктор Нараян позже написал мне, что попал на мотоцикле в катастрофу и сломал ногу, а Шри Камлани вскоре после этого сообщил, что прикован к постели тяжелым тифом.

Все эти годы, которые Пападжи провел в Ришикеше и Харидваре, у него не было собственного дома. Он жил в ашрамах, дхарамсалах, снимал комнаты или обосновывался в пещерах. Судя по тому, насколько часто он там останавливался, его любимыми местами были ашрам Сварги, ашрам Виттхала, Дулличанд Бхатья Бхаван, Арья Нивас и ашрам Сапт Саровар. Последний из них, расположенный к северу от Харидвара, был построен человеком, жившим в одном городе с Пападжи, поэтому ему там всегда были рады.

Поскольку у Пападжи никогда не было собственного дома, он не мог размещать у себя множество посетителей, которые приезжали к нему. Они должны были сами селиться в ближайших ашрамах или гостиницах. С начала 1970-х гг. многие из индийских последователей Пападжи пытались уговорить его завести себе собственное жилье, где можно было бы размещать посетителей. Несмотря на то что Пападжи время от времени интересовался этими планами, они так никогда и не осуществились.

Следующие письма, адресованные Шри Б. Д. Дезаю в 1971 и 1972 гг., указывают на то, что Пападжи одно время определенно хотел завести себе свое собственное жилье.

Хоть я и не хотел бы иметь такой большой участок земли, или любое подобное хозяйство, я все-таки склоняюсь к тому, чтобы приобрести небольшой домик, чтобы в нем было четыре или пять комнат для небольшого количества настоящих искателей, у которых было бы одно намерение, одно стремление и одна цель: быть вместе в уединении несколько дней в году и общаться друг с другом ради взаимного освобождения. Я сообщу тебе, если найду меньший по размеру участок, нежели тот, о котором мы уже говорили, чтобы нам не пришлось ни у кого просить денег…

Я ищу дом, который мог бы снять на несколько месяцев. Потом я постараюсь купить участок земли и построить на нем дом, в котором было бы несколько комнат. Это будет хорошо для всех вас, если вы сможете приезжать и оставаться столько, сколько хотите. Мне нравится место за пределами города [Харидвара] недалеко от Канкхала. Я прошу у вас совета по этому поводу… Я каждое утро читаю стихи Тукарама и Бхагават Экнатха на берегу Ганги…

Свяжитесь, пожалуйста, с мистером Читнисом, если он все еще в Бомбее, и узнайте от него поподробнее об участке земли, о котором ты упоминал в своем письме. Лучше всего иметь дом в Ришикеше, где мы все сможем встречаться каждый год. Если же он уехал в Ришикеш, дай ему, пожалуйста, мой адрес. Расспроси поподробнее, можешь даже послать кого-нибудь, чтобы он посмотрел это место. Даже несмотря на то что нам не нужен большой участок, если мы купим участок с лесом, он будет стоить дешевле. Узнай у него, пожалуйста, цену. Мои ученики также смогли бы внести деньги, если ты войдешь в долю…

Сообщаю тебе, что я уезжаю отсюда [из Лакнау] в Ришикеш, чтобы посмотреть участок, о котором ты говорил. Если он подойдет, я сообщу тебе и даже останусь там, чтобы закончить обустройство. Я сниму дом в Ришикеше, так как хочу перевезти моих родителей, чтобы они могли постоянно жить там, на берегу Ганги, до конца своей жизни…

Запланированная покупка земли так и не состоялась. Когда умер отец Пападжи, а сам Пападжи принял приглашение поехать на Запад, этот план был заброшен. Пока его не было в Индии, другая группа преданных из Индии выдвинула идею найти для Пападжи постоянное место жительства в Харидваре или Ришикеше. Следующее письмо было разослано всем индийским преданным Пападжи:

Бомбей

Как уже было доведено до вашего сведения, несколько учеников нашего учителя Шри Пунджаджи Махараджа пытаются найти скромное жилище для нашего любимого учителя, ввиду того, что Его здоровье ухудшается, и Он хочет провести большую часть своей жизни на священных берегах Матери Ганги.

Мы также выражаем надежду, что, имея наш собственный общий дом, мы, благословенные слуги Его, сможем встречаться с Ним в Его любимом месте, служить Его Стопам, а также пребывать в обществе несравненной Гангаматы [Матери Ганги] и Гималаев, в НАШЕМ СОБСТВЕННОМ доме.

Как вам известно, Учитель до настоящего времени не хотел строить ашрам. Не то чтобы он предложил это сейчас, но мы, учитывая необходимость создания ашрама в связи с вышеизложенными причинами, решили выступить со скромным предложением: создать НАШ СОБСТВЕННЫЙ ашрам – также у подножия Гималаев, на берегу Гангаматы [Матери Ганги]. К счастью, милостивый учитель проявил интерес к этому плану, и мы уверены в том, что он благословит нашу попытку.

В этой связи, два самых преданных, Шри К. К. Шармаджи и Шри Пхулсингхджи из Дели, вместе с Шри Ситарам Пандитджи из Харидвара, усердно искали место. Одно место под названием Муктидхам позади АШРАМА СВАРГИ в Ришикеше было осмотрено многими из нас и сочтено наиболее подходящим. Но в настоящее время выяснилось, что могут быть некоторые сложности с приобретением этого места. Позже Шри Пандитджи, который останавливается в тех местах, предложил красивое бунгало под названием НИЛАДХАРА в Харидваре. Сейчас Шри Пандитджи сообщает, что этот участок, возможно, тоже не удастся приобрести по определенным причинам.

После описания размеров и расположения всех возможных участков, а также возможных трудностей юридического характера, которые могут возникнуть при их приобретении, письмо продолжается:

В любом случае лучше всего подождать прибытия Пунджаджи, чтобы узнать его мнение и его выбор. На данный момент, даже если Он приедет с иностранными братьями, для него приготовлено место, где Он и его последователи-иностранцы смогут спокойно жить 5–6 месяцев, пока наш дом не будет готов. Всё было подробно рассказано Ему в письмах…

Вечно у Его Святых Ног, Ситарам Пандит

Ситарам Пандит был преданным из Гоа, который регулярно ездил в Ришикеш в ашрам под названием Садхана Садан. После того как он получил глубокий опыт в присутствии Пападжи, он разработал этот план, чтобы найти постоянное жилье для Пападжи. Как и все подобные проекты, он потерпел неудачу.

Сам Пападжи рассказал об еще одном предложении предоставить ему постоянное место для жилья:

Мне однажды предложили коттедж на берегу Ганги, с садиком и маленьким домиком. Они принадлежали предпринимателю из Калькутты.

Этот человек однажды позвонил мне и сказал: «Я стар, я хочу уйти и жить со своими сыновьями. Я хочу записать это имущество на ваше имя».

Он также предложил мне повара, двух коров и человека, который присматривал бы за ними. Я отклонил и это предложение.

Насколько я могу утверждать, у Пападжи никогда не было собственного дома или куска земли с тех пор, как он приехал в Лакнау в 1947 г. До этого он был совладельцем семейного владения в Пенджабе, но оно было конфисковано правительством Пакистана после Раздела.

Когда я заговорил с Мирой о различных планах по строительству ашрама для Пападжи, она заметила следующее:

В 1970-х гг. подобные планы появлялись почти каждый год. Учитель словно играл с этой идеей несколько недель, но через какое-то время терял интерес, и план оставляли. Я так много раз это наблюдала, что в конце концов пришла к выводу, что он вовсе не хотел иметь собственный дом.

Пападжи подтвердил это в письме, которое прислал в 1992 г. в ответ на приглашение в Германию, присланное по факсу.

Много лет назад меня пригласили в Германию. Как только я приехал, один человек попытался купить дом и устроить для меня ашрам. Я отклонил это предложение, сказав: «Вся эта Вселенная – мой ашрам! Его крыша – небо, его пол – эта земля, а стены – все это пространство! Купите ли вы это для меня? Если да, то я, конечно же, приму».

Я не горю желанием иметь свой ашрам. Я хочу покоя и любви для всех созданий в этом мире. Мне не нужен ашрам. Мне восемьдесят лет. Что я сейчас буду делать с ашрамом? Люди предлагали мне дома, ашрамы, даже острова. Однажды мне предложили целый остров. Я не хочу быть привязанным к одному месту. Всю свою жизнь я носил свое учение от одного дома к другому. Я на самом деле никогда не хотел иметь постоянное жилье. Я шел к людям, которые нуждались во мне. Им не приходилось идти искать меня.

В течение тех многих лет, которые Пападжи провел в Ришикеше и Харидваре, его нелюбовь к ашрамам усугубилась благодаря тому, что он наблюдал во многих духовных центрах этих двух городов. Он был одинаково невысокого мнения обо всех них и даже не пытался скрывать свое отношение. Много раз я слышал от него, что этими ашрамами управляют непросветленные бизнесмены, которые зарабатывают деньги, продавая фальшивую духовность доверчивой публике.

Во время моей первой совместной с ним поездки в Харидвар в 1993 г. он показал мне несколько мест, не говоря мне ничего о них.

В первом из них, когда я спросил «Что это за место?», он фыркнул от отвращения.

«Это же просто санаторий для молодоженов! Красивый сад, красивые комнаты, хорошая еда и прекрасный вид на Гангу. Что еще нужно молодоженам?»

В каждом месте, в котором мы останавливались, он делал одинаково негативные комментарии либо о главе этого учреждения, либо о способах его финансирования. Вскоре я понял, что он намеренно показывал мне, насколько порочными и духовно несостоятельными были эти места.

Ранее в этой главе Пападжи рассказывал, как одна девушка из Бразилии оказалась в ловушке в ашраме одного свами, который забрал все ее деньги и запретил ей посещать других свами. Пападжи очень хорошо знал этого человека. Когда он говорит о фальшивых свами и о том, как они обманывают своих последователей, этот человек часто в первую очередь приходит ему на ум.

В начале 1970-х гг. я часто останавливался в ашраме Вед Никетан. Свами во главе этого ашрама был умным человеком, знающим, как выдоить как можно больше денег из его посетителей. Один из его бывших последователей рассказал мне, что раньше он был бедным изготовителем джалеби (сладостей) в Алигаре и занялся духовным бизнесом, потому что это не требовало никаких усилий и приносило гораздо больше прибыли.

Многие богатые люди приезжали в Харидвар и Ришикеш с тысячами рупий наличными, надеясь получить пунью (духовную заслугу), давая деньги на достойное дело. Люди, которые дома и на работе экономят каждую пайсу, приезжают в Харидвар и швыряют деньги направо и налево без разбора. Многие свами обогащаются, собирая деньги с таких людей.

Однажды в Вед Никетан пришла супружеская пара и отдала внушительную пачку, по всей видимости, с деньгами. Свами попросил меня посчитать их для него. В пачке оказалось 50000 рупий. Свами был немного удивлен, потому что раньше никогда их не встречал. После того как он выяснил, сколько денег было в пачке, он отвел меня в сторонку и попросил понаблюдать за ними, пока они были в ашраме.

«Дай им самую лучшую комнату. Выясни о них все, что только сможешь. Возможно, мы с ними встречались раньше, но, даже если это и так, я ничего об этом не помню. Если я раньше встречался с ними, и они начнут говорить о том, что было тогда, мне будет неудобно, если выяснится, что я понятия не имею, кто они такие. Я должен был произвести на них хорошее впечатление в тот раз, иначе они бы не дали мне столько денег».

Я отвел их в их комнату и завязал с ними беседу. Я спросил, сколько времени они знают свами и они удивили меня своим ответом, что они никогда раньше его не видели.

«Так почему же вы пришли и отдали ему 50 000 рупий?» – спросил я. Это был странный поступок, даже по меркам Харидвара. Их объяснение оказалось весьма интересным.

«Мы пришли сюда, потому что хотели сделать пожертвование, которое помогло бы садху и паломникам, приезжающим в Ришикеш. Сначала мы отправились в ашрам Сварги и увидели, что там раздают бхикшу огромной очереди садху. Этот ашрам очень богатый. У них много комнат, и они строят дхарамсалы на основных маршрутах паломничества в Бадринат, Ганготри и Ямунотри. Мы подумали: „Им не нужны наши деньги. У них самих денег много“.

Потом мы отправились в Гита Бхаван, осмотрелись и задали несколько вопросов по поводу того, что там происходит. Они публикуют книги, держат большую столовую и продают еду паломникам по себестоимости. Их издательство Гита Пресс так хорошо обеспечено, что они продают свои книги по себестоимости или раздают бесплатно. По всей видимости, это было место с хорошим управлением, с множеством фондов, и мы решили, что им тоже не нужны наши деньги.

Мы побывали еще в нескольких местах, и везде была та же ситуация. В ашраме Пармартх Никетан мы обнаружили, что у них есть все необходимое, чтобы размещать тысячи людей. У них есть бесплатная больница, они продают дешевое молоко паломникам. Все это стоит больших денег, значит, кто-то уже финансирует их.

В Садхана Садан нам сказали, что им даже не нужны пожертвования. Там нам сказали: „Нас финансируют богатые люди из Дели, так что нам даже не нужно принимать деньги от наших гостей“.

В конце концов мы нашли это место. Оно выглядит очень бедным и разваленным. Стены и крыши некоторых зданий даже не достроены, и никаких рабочих не видно. У вас, наверное, закончились деньги еще до того, как строительство было завершено. Нам обоим показалось, что было бы правильным отдать деньги именно сюда. Мы отдаем вам эти деньги, потому что хотим, чтобы вы на них достроили свой ашрам».

Я вернулся в кабинет свами и рассказал ему всю эту историю. Он был сметливым человеком и сразу же понял, что недостроенный ашрам может приносить ему деньги. Он оставил свой ашрам в таком состоянии и распространил сведения о том, что ему необходимы деньги, чтобы достроить все здания. Он присваивал все пожертвования, а ашрам так и стоял недостроенным.

Тем временем он решил, что мог бы вытянуть еще больше денег из этой пары. Он позвал их к себе в кабинет, очень тепло поблагодарил их и инициировал мантрой.

Затем он сказал: «Эти деньги, которые вы так щедро пожертвовали, пойдут на строительство помещений ашрама. То, что вы сделали, достойно высших похвал. Но вы можете заслужить еще большую духовную награду, если совершите для меня пада пуджу и предложите бхандару [акт угощения множества людей в честь какого-либо святого], как положено по традиции. Затем, поскольку это пада пуджа для гуру, вы также должны сделать гуру дакшину [денежное пожертвование гуру]. Подходящей суммой для этого будет 11 000 рупий. Мы можем все устроить прямо здесь. Если вы отдадите деньги моему секретарю, это будет гарантией, что все будет сделано как следует».

Они отдали около 13 500 рупий без единого слова протеста. Бхандара была назначена на следующую пятницу. Свами попросил меня разнести приглашения, но выдал мне только пятьдесят пригласительных открыток. Все они были розданы свами из близлежащих ашрамов. В день раздачи пищи пришли только сорок из них. Свами объяснил этой паре, что 500 свами не смогли явиться лично. Пришли, как он сказал, представители каждого из этих ашрамов, и они унесут пищу для садху в соответствующие ашрамы. Было роздано очень мало пищи, а свами получил большую выгоду от этого угощения. Он даже назначил плату для каждого свами, который пришел забирать пищу, – 21 рупия за каждого.

Видя, что эта пара все еще не выказывает ни малейшего недовольства, свами сказал им: «Все, что вы сделали на данный момент, – очень хорошо, но есть еще одна церемония, которую вы должны провести. Как только вы проведете ее, вам будет гарантировано огромное счастье и огромная удача. В завершение этой церемонии вы должны будете сделать гупта даан [анонимное благотворительное пожертвование]. Вы должны положить деньги в мешок и отдать их тайно. Даже я не должен знать, сколько денег будет в мешке. Вы должны положить их в ящик для сбора денежных средств анонимно».

Они послушно отправились в свою комнату, наполнили мешок банкнотами и положили его в ящик для пожертвований. Во время обеда, который последовал сразу за этим, свами под каким-то предлогом вышел из комнаты, побежал пересчитывать деньги и обнаружил, что срубил с них еще 25 000 рупий. Перед тем как вернуться к обеду, он запер мешок в своем сейфе.

Во время трапезы он сказал: «Я не знаю, сколько вы пожертвовали, но я уверен, что за это вам будет даровано великое благословение. Всю жизнь вам будет сопутствовать удача, а после смерти вы воссоединитесь на небесах. Чтобы увековечить ваш акт милосердия, я установлю скамейку с вашими именами на берегу Ганги. Паломники, которые купаются в Ганге, смогут отдохнуть на ней или положить на нее свою одежду во время купания».

Это было единственное, на что он потратил их деньги. Он установил скамейку и сделал надпись на ней, которая гласила, что эта скамейка построена на пожертвования Шри и Шримати Говинд Дасс из Джайпура. Остальные деньги пошли в его карман.

Свами знал, что паломники любят видеть свои имена, выгравированные на именных табличках, особенно на тех, которые свидетельствуют о благотворительных пожертвованиях. Он сделал из этого очень выгодный бизнес. Когда люди приходили и жертвовали деньги на строительство его недостроенного ашрама, он принимал их пожертвования и изготавливал табличку с их именами. Табличка висела на всеобщем обозрении все время их пребывания в ашраме, но как только они уезжали, ее тут же убирали. Свами не хотел, чтобы новые предполагаемые дарители думали, что деньги уже кто-то пожертвовал. Когда дарители писали ему, что они снова собираются в Ришикеш, он вытаскивал их таблички и выставлял на видное место. Если эти посетители приезжали неожиданно и хотели знать, где их таблички, у него на этот случай было заготовлено остроумное объяснение. Я слышал однажды, как он давал его семье из Дели, которая за год до этого пожертвовала 2000 рупий на строительство комнаты в ашраме.

«Чиновники из департамента по подоходным налогам совершают рейды по ашрамам здесь, в Ришикеше. Они записывают фамилии и адреса всех тех, кто делал большие пожертвования. Они сообщают фамилии чиновникам по налогам в городах, где проживают дарители, чтобы те выяснили источники их доходов. Как только я услышал об этом, я выбежал и убрал вашу табличку. Вам повезло. Многих богатых людей, которые жертвовали деньги другим ашрамам, арестовали».

Семья, которую он на самом деле обманул, благодарила его за находчивость. С годами он собрал достаточно денег, чтобы построить множество комнат, гораздо больше, чем было построено на самом деле, но у всех дарителей были таблички, и как только они приезжали, их имена сразу же появлялись в какой-нибудь из комнат.

Что же он делал со всеми этими деньгами? Я не знаю, как оно было на самом деле, но один человек, который знал его много лет, рассказал мне, что у него в Алигаре была жена и трое сыновей, которые держали ферму. Он, очевидно, посылал много денег на свою ферму, чтобы поддерживать семейный бизнес. Его жена часто приезжала к нему, притворяясь его последовательницей. Никто так никогда и не узнал, что она была его женой.

Пападжи знал о выходках этого свами, так как в течение некоторого времени он работал там кем-то вроде бесплатного секретаря. Я спросил об этом Миру.

Да, мы некоторое время жили в ашраме Вед Никетан, и учитель выполнял разную работу для этого свами. Мне это было очень неприятно. Все мы знали, что этот свами был мошенником, и тем не менее учитель писал за него письма, доставлял ему почту и даже возил его на машине этого свами. Я думаю, что свами был неграмотным и не мог сам писать письма. Все последователи учителя удивлялись, почему он служит ему, потому что все знали, каким бездуховным и нечестным был этот свами. Однажды учитель даже хотел, чтобы я преклонилась перед свами, чтобы потешить его эго, но я не пошла на это.

Я сказала: «Он не мой учитель. Я бы лучше преклонилась перед ослами на улице».

Учитель засмеялся и не стал настаивать. С этого момента мы все называли его «Ослиным свами».

Я думаю, что учителя забавляли возмутительные и откровенные надувательства этого свами. Он всегда любил ярких, эксцентричных людей и, очевидно, его развлекали эти выходки. Меня всегда удивляло, с кем он общался и какими людьми он любил окружать себя. Обдолбанные хиппи, невменяемые психи и разного рода обманщики и мошенники могли на какое-то время стать его приятелями. Никогда нельзя было точно сказать, с кем он захочет общаться, а с кем нет.

Что касается этого свами, я думаю, что учителю по-настоящему нравилось наблюдать, как он изобретал новые способы вытянуть из людей их деньги. Он не очень-то симпатизировал богатым дарителям, которые оказывались обманутыми. Мне кажется, он считал их неразборчивыми дураками, которые жаждали лишиться своих денег.

Однажды, когда я жила в этом ашраме, учитель излечил меня от гепатита. У меня был тяжелый случай, и в какой-то момент я даже думала, что могу умереть. Я была вся желтая, и у меня даже не было сил, чтобы подняться с кровати. Когда учитель пришел навестить меня, я сказала ему, как мне плохо и что я могу умереть.

«Ерунда! – воскликнул он. – С тобой все в порядке. Вставай с кровати и пойдем со мной».

Он вытащил меня из постели, отвел в ближайший магазин, где продавали паан, и заставил меня съесть банан и лист, на который была намазана какая-то лимонная паста. Через несколько минут все симптомы исчезли. До этого я решила провести несколько недель в постели (обычное лечение при гепатите), но после этого лечения в магазине болезнь меня больше не беспокоила.

Несмотря на то что Пападжи был невысокого мнения обо всех свами и гуру в Ришикеше, он был внешне вежлив и дружелюбен по отношению к ним. Когда он показывал своим посетителям город, он часто водил их в разные ашрамы, где проходили сатсанги, лекции, чтения, бхаджаны и т. п. Обычно он сидел в течение всей программы, ничего не комментируя и не вмешиваясь. Вот комментарий Миры:

Если в город приезжал какой-нибудь знаменитый святой или учитель, ему всегда было интересно пойти взглянуть на него. У него не было желания общаться с ними; казалось, что он хотел просто хорошенько посмотреть на них. Ананда Майи Ма была, наверное, самым знаменитым учителем в Харидваре в те годы, когда мы были там. Учитель взял меня с собой, чтобы посмотреть на нее, и я знаю, что он также взял с собой несколько человек, которые хотели получить ее даршан. Всегда было множество людей, которые ждали своей очереди взглянуть на нее. Учитель терпеливо ждал в очереди, а затем молчаливо стоял в ее присутствии. Точно так же было со всеми остальными учителями, на которых он ходил смотреть. Он молча смотрел на них, а затем уходил, не представившись. Когда он приходил домой, он иногда делал несколько нелестных комментариев о тех, кого он только что видел, хотя в их присутствии он брал себе за правило хранить молчание.

И все-таки однажды один из учеников Пападжи убедил его задать вопрос на беседах, на которых он присутствовал. Пападжи сам объясняет, как это произошло:

Однажды я поехал из Лакнау в Ришикеш, чтобы пожить там один месяц. Шри Миттал, мой друг из Лакнау, поехал со мной. Это было время Гуру Пурнимы, и все ашрамы проводили сатсанги, чтобы привлечь как можно больше людей. Все они хотели продемонстрировать величие своих махатм.

Совет ашрама Сварги проводил публичные чтения Рамаяны. Ашрамы Гита Бхаван и Пармартх Никетан соперничали между собой, проводя чтения из Бхагавад Гиты и Шримад Бхагаватам.

Мы с моим другом пошли на чтения Бхагавад Гиты в ашрам Гита Бхаван. Они проходили в зале наверху. Когда мы пришли, чтения еще не начались. Вместо них человек по имени свами Пурнананда отвечал на духовные вопросы членов аудитории. Несмотря на то что он был знаменитым ученым и слыл великим святым, он был очень раздражительным. Если люди из аудитории не понимали его ответов, он сразу начинал на них сильно сердиться. Моему другу не понравилось, что он так себя ведет, и он попросил меня задать ему вопрос, на который он не смог бы ответить.

Я не хотел провоцировать его, поэтому поднялся и смиренно сказал: «Свамиджи, у меня есть вопрос. Можете ли вы ответить мне, как, по вашему собственному опыту, ведет себя человек, когда становится дживанмуктой [освобожденным при жизни]? Каково поведение этого человека?»

Свами помолчал какое-то время, а затем сказал: «Я не могу ответить на этот вопрос. Я сам еще не стал дживанмуктой, поэтому у меня нет непосредственного опыта».

Мы с моим другом были очень рады услышать этот ответ, потому что он говорил правду. Несмотря на то что он гордился своими духовными познаниями, он был достаточно честным, чтобы публично признать, что еще не достиг просветления. Ему было что защищать, стоя перед тысячами людей, потому что он пользовался репутацией знаменитого духовного учителя. Он легко мог дать ответ из писаний, чтобы продемонстрировать свои знания, но ему хватило смирения, чтобы сказать, что он недостаточно подготовлен, чтобы дать авторитетный ответ.

Ом Пракаш Сьял, чья первая встреча с Пападжи была описана ранее в этой главе, помнит два случая, когда Пападжи брал его с собой смотреть на свами. Первый из них произошел в пригороде Лакнау, а второй – в Харидваре.

Когда Пападжи был в Лакнау, он любил устраивать небольшие вылазки к своим давним последователям или в разные части города. Много раз он приглашал меня пойти с ним. Во время одной такой прогулки, которая произошла более двадцати лет назад, мы оказались в том месте, где сейчас находится Сатсанг Бхаван. В начале 1970-х этого места, которое сейчас называется Индира Нагар, еще не существовало. Это была сельская местность, а не пригород. Там был храм Бхутнатх и вокруг него несколько магазинов, но это был маленький островок строений среди зеленых полей.

Во главе храма Бхутнатх был садху, хорошо известный своей способностью материализовывать предметы, так же, как сейчас это делает Сатья Саи Баба. Несколько последователей Пападжи упоминали об этом садху в его присутствии, и эти сообщения слегка всколыхнули его любопытство.

Однажды Пападжи сказал мне: «Ом Пракаш, пойдем сегодня посмотрим на этого знаменитого бабу. Посмотрим, что он собой представляет на самом деле».

Мы поехали на рикше, потому что тогда не было другого общественного транспорта до Бхутнатха. Баба, который услышал, что Пападжи тоже духовный учитель, сердечно поприветствовал нас и выделил нам специальное сиденье прямо перед собой. Когда все были готовы, баба устроил демонстрацию своих способностей. Он вытянул руку перед нами, держа ее ладонью кверху. Он хотел, чтобы мы видели, что на ней ничего нет. Затем он сжал руку в кулак и дунул поверх пальцев. С улыбкой на лице он медленно раскрыл ладонь. На ней лежали гвоздика и кардамон. Насколько я понял, это не был трюк фокусника. Рука находилась перед нами в течение всего представления. Я не знаю, как он мог бы вложить что-то в свой сжатый кулак, чтобы мы этого не заметили.

Баба предложил кардамон и гвоздику Пападжи в качестве прасада. Пападжи притворился, что он под большим впечатлением от этого чуда. Он сказал бабе: «Это очень священные гвоздика и кардамон. Это такой священный прасад, что я не могу прикоснуться к нему, не омыв сначала руки. Я должен быть чистым, чтобы принять это подношение. Принесите мне, пожалуйста, воды, чтобы я мог помыть руки».

Баба послал одного из своих служителей за водой. Пока мы ждали его возвращения, Пападжи пристально смотрел на гвоздику и кардамон, которые только что материализовались. Принесли воду, и Пападжи очень медленно мыл руки, все время пристально глядя на специи, лежавшие на ладони бабы. Затем, без всякого предупреждения, все, что было на ладони бабы, исчезло.

Я видел, как баба задрожал при виде того, как его специи исчезли. Он материализовал их в своей закрытой ладони, и никто не знал, как он сделал это – был ли это трюк фокусника или подлинная материализация.

Но когда они исчезли, они лежали у него на ладони и были видны всем.

Баба понял, что Пападжи каким-то образом вызвал исчезновение специй, хотя сам Пападжи никогда не утверждал, что это сделал именно он.

Он сказал Пападжи: «Вы обладаете большим могуществом, так же как и я. Мне сказали, что вы ездите на Запад, чтобы учить иностранцев. Когда вы поедете в следующий раз, вы должны позвать меня с собой. Мы сможем вместе давать представления».

Пападжи только рассмеялся. Он пообещал позвать его с собой, но никогда больше с ним не связывался. Подобные трюки никогда не производили впечатления на Пападжи, и я часто слышал, как он критиковал учителей, которые баловались такими фокусами, чтобы привлечь учеников, славу и деньги.

В качестве интересного послесловия к этой истории стоит рассказать, что этот баба в конечном итоге нашел себе гораздо более прибыльный бизнес. Когда город Лакнау начал разрастаться, земля, которой владел храм Бхутнатх, стала очень ценной. Этот баба продал землю застройщикам, а затем скрылся с деньгами. Большая часть магазинов в Бхутнатхе построены на земле, которую этот баба продал в 1970 г. за небольшие деньги.

В течение первых двадцати лет моего знакомства с Пападжи он много путешествовал. Он редко говорил, куда он едет и когда вернется. Он не любил, когда за ним кто-то ездил, поэтому редко сообщал людям о своих планах и давал адреса тех мест, куда он собирался. Когда он был в Индии, он чаще всего ездил в Харидвар и Ришикеш. Ему каждый год удавалось прожить там несколько месяцев, и иногда я ездил вместе с ним.

Он там почти ничем не занимался. Он совершал прогулки, купался в Ганге, ел и спал. В разные годы он останавливался во многих различных местах, но в тех поездках, в которых я его сопровождал, он всегда останавливался в Арья Нивас. Когда мы были там, он не очень много общался с людьми. Обычно мы с ним были вдвоем. Иногда я приносил ему чай, иногда он позволял мне сделать ему массаж ног, но большую часть времени мы просто молча сидели, ничего не делая.

Однажды вечером, около 10 часов, когда мы сидели в Арья Нивас, я спросил Пападжи, не хочет ли он выпить горячего молока. В то время он часто перед сном выпивал чашку молока.

«Да, да, – сказал он. – Ты можешь сходить и принести молока».

Я взял его металлическую лоту (кружку) и вышел на улицу, чтобы найти горячего молока. Когда я шел к молочной лавке, я увидел, что возле Бхатья Лодж остановился автобус и из него выходит много людей. С ними был свами, который показался мне знакомым.

Я подошел к одному из пассажиров и спросил: «Это Хайдакхан Баба?»

Хайдакхан Баба был очень известен в то время. У него были тысячи последователей по всей стране. Человек, к которому я обратился, подтвердил мою догадку.

Хайдакхан Баба пошел в сторону Хар-ки-Паири впереди своих последователей. Я ощутил порыв пойти за ним, даже несмотря на то что у меня было поручение купить молока для Пападжи. Расстояние между Бхатья Лодж и Хар-ки-Паири два или три километра. Мы шли туда очень медленно. Я забыл о своем первоначальном плане, и только в половине второго ночи я вспомнил, что совсем выпустил из головы свое поручение.

Я пошел обратно так быстро, как только мог, и пришел в Арья Нивас около двух часов ночи. Пападжи все еще не спал. Скорее всего, он так и сидел, ожидая меня.

«Где ты был? – спросил он. – Тебе понадобилось четыре часа, чтобы купить чашку молока?»

Я объяснил ему, что произошло. «Когда я шел за молоком, я встретил Хайдакхан Бабу и группу его поел ед ователей. Я ощутил позыв пойти за ним, настолько сильный, что совсем забыл, за чем я шел. Я вспомнил только через несколько часов. К этому времени я уже сидел с ним на Хар-ки-Паири, так что мне потребовалось время, чтобы вернуться. Простите меня за то, что меня так долго не было. Я слышал, что его считают просветленным, и я пошел за ним, чтобы выяснить, что он собой представляет».

Пападжи не высказал ни единой жалобы по поводу того, что я пришел так поздно. Он сказал только: «Ладно. Завтра утром мы пойдем посмотреть на него. А теперь мы можем лечь спать».

На следующее утро мы пошли из Арья Нивас туда, где остановился Хайдакхан Баба. Пападжи попросил меня показать ему его, потому что он никогда раньше его не видел, но в этом не было необходимости. Как только мы подошли к этому месту, Пападжи сразу же определил, что это он, потому что это был свами, стоящий в центре большой толпы. Пападжи не предпринял ни малейшей попытки представиться. Он просто стоял на некотором расстоянии и очень внимательно смотрел на Хайдакхан Бабу. Это был пристальный, немигающий взгляд.

Через десять минут Пападжи сказал: «Чало [пойдем]. Этому человеку еще слишком рано выходить на площадь. Ему сначала следует больше предаваться тапасу. Пойдем пить чай».

Мы пошли в ближайшую чайную, и с тех пор больше никогда не говорили на эту тему.

В начале 1970-х Пападжи с интересом наблюдал за другими свами и за тем, что они делают. Он никогда не вступал в прямую конфронтацию с ними. Обычно, как в случае с Хайдакхан Бабой, он просто смотрел издалека и уходил, часто даже не представившись. И хотя я знаю, что он был невысокого мнения обо всех свами в Харидваре и Ришикеше, он держал свое мнение при себе и никогда не вмешивался в то, что они делали.

Как-то в 1970-х я получил от него письмо, отправленное из Бомбея. В нем говорилось, что ему надоело смотреть на людей, которые заявляют, что они просветленные, и что он больше не будет этого делать.

Несмотря на то что Пападжи в какой-то момент в конце 1970-х очевидно перестал посещать других учителей, они все еще продолжали приходить к нему. Следующая история, которую Пападжи рассказывал несколько раз, вероятно, относится к этому периоду.

Я жил в отеле Арья Нивас в Харидваре, когда один восьмидесятилетний свами из Гуджарата подошел к конторке и спросил номер моей комнаты. Менеджер сообщил ему, что я вышел из своей комнаты в 6 утра и вернулся в час дня к ланчу. Он сказал свами, что я, возможно, выйду около 5 вечера и вернусь примерно через пять часов.

Свами ушел, не заходя ко мне, но на следующий день снова пришел и спросил менеджера, нахожусь ли я в гостинице.

Менеджер ответил: «Да, сейчас он в гостинице. Он живет в комнате номер три, с видом на Гангу».

На этот раз он пришел ко мне и постучал в дверь. Когда я открыл ее, я увидел этого свами, одетого в оранжевые одежды, с малой из рудракши на шее. Я поприветствовал его, пригласил в комнату и предложил ему сесть напротив меня.

Он представился как гуру, у которого тринадцать ашрамов в Гирнаре, Гуджарате, Мадхья Прадеше и Раджастане. Он также сказал, что он был йогом и преподавал Упанишады, Веды, Гиту и Бхагаватам.

«Поэтому, – сказал он, – не говорите мне ни об одном из упомянутых предметов, так как это будет пустой тратой времени. У меня нет вопросов, если только вы не собираетесь говорить о вещах, которые не входят в традицию йоги и не упоминаются в этих книгах. Я сам йог и осваивал искусство вхождения в самадхи на долгое время. Вы могли видеть мою фотографию в газетах, поскольку недавно я сорок дней просидел в подземной комнате в самадхи. Правительство Гуджарата узнало, что я собираюсь сделать это, и пыталось помешать мне. Они говорили мне, что это слишком опасно. В конце концов мы пришли к компромиссу – сошлись на том, что при мне будет находиться врач и что одна из стен комнаты будет стеклянной, чтобы за мной могли наблюдать в любое время.

В том, что касается йоги, нет ничего такого, чему вы могли бы меня научить, и мне неинтересно слушать рассуждения о писаниях, потому что я сам преподаю их. Однако если вы можете сказать мне что-то новое, я с радостью вас выслушаю».

Он продолжил свой монолог рассказом о том, что он собирается совершить паломничество в Бадринат и Кедарнат с восьмьюдесятью последователями. Они ехали на двух автобусах, которые он нанял.

Он рассказал, как он узнал обо мне. «Мы все остановились в ашраме Гуджарат Махила Мандир на улице Канкхал Роуд. Основательница этого ашрама Шримати Шанта Бен – одна из моих преданных.

Она и дала мне ваш адрес».

Когда он закончил рассказывать, какой он важный и знаменитый, я сказал ему: «Я согласен на ваши условия. Я не упомяну ни об одной книге, которую вы читали. Я даже не буду говорить о йоге, кундалини и прочих вещах, которые вас так интересуют. У меня есть кое-что свежее и новое, что я мог бы вам сказать, но я не могу говорить об этом сейчас, потому что вы принесли с собой в эту комнату такой огромный багаж мыслей. Все эти мысли принадлежат прошлому. Вынесите этот багаж наружу, оставьте его там и войдите снова – уже без него».

Он не понял, о чем я говорю, поэтому я встал и начал подталкивать его к двери. Когда он оказался снаружи, я сказал ему очень твердо: «Вы сможете войти только тогда, когда весь этот хлам из прошлого, который вы, похоже, так любите, останется снаружи».

Он сидел за дверью, явно сбитый с толку. Я сидел в кресле, смотрел на него через проем двери, пристально глядя ему в глаза. Никто из нас не произнес ни слова в течение примерно пятнадцати минут.

Когда это время прошло, свами внезапно вскочил на ноги, вбежал в комнату и попытался прикоснуться к моим стопам.

Я тут же отодвинул его руки и сказал: «Это не по традиции. Это я должен касаться ваших стоп, по трем причинам: во-первых, вы старше меня на двадцать лет; во-вторых, вы ученый, а я невежда; и, в-третьих, вы санньясин, в то время как я всего лишь домохозяин».

«Я понимаю вашу позицию, – сказал он, – но если вы не позволите мне коснуться ваших стоп, может быть, вы хотя бы скажете мне, где вы получили это учение? Я обучаю людей много лет. Я читал книги обо всех духовных традициях, но я никогда даже не слышал об этой технике. Где вы изучили ее?»

Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я сменил тему, спросив, как он узнал обо мне.

«Одна моя ученица рассказала мне о вас. Она сказала: „Когда вы будете в Харидваре, поспрашивайте о нем. Он не останавливается в каком-то определенном месте. На самом деле большую часть времени он проводит не в городе, потому что он любит в одиночестве гулять в Гималаях. Но если он будет в городе, вам, может быть, удастся найти его, если вы будете спрашивать в ашрамах и дхарамсалах. В Харидваре его многие знают“».

Затем он сказал: «Со мной сегодня произошло что-то очень необычное, совершенно особенное. Когда я могу прийти и снова увидеть вас?»

«Зачем вам приходить? – спросил я его. – Что еще вам нужно? Того, что произошло с вами, вполне достаточно. Вам не нужно больше приходить ко мне».

Эмоции переполняли его. Когда он уходил, его все еще била неконтролируемая дрожь.

На следующий день основательница ашрама Махила Самадж Мандир пришла и спросила меня: «Что вы сделали с этим свами, который так гордился своими знаниями? Среди его последователей много богатых людей, в том числе высокопоставленные правительственные чиновники. Он подошел ко мне и сказал: „Этот человек даже не стал говорить со мной, но его молчание избавило меня от всего моего хлама. Он сказал мне, чтобы я не касался прошлого, и, просто глядя на него, я освободился от всего этого. Никто никогда не делал со мной ничего подобного“».

Эта женщина выглядела очень растерянной. Она не могла понять, что произошло с этим знаменитым свами.

Она продолжала: «Он решил не совершать никакое паломничество. Его последователи уже уехали без него. Они едут в Бадринат и Кедарнат сами».

Эта женщина из ашрама Махила Самадж Мандир сообщила мне, что свами завтра уезжает домой, так как ему больше нечего делать в Гималаях.

Многие люди приходят ко мне с головой, наполненной всяким мусором. Мусор – это все то, что они насобирали в прошлом. Среди этого мусора нет ничего полезного, поэтому я говорю им, чтобы они выбросили его. Многие люди хотят поговорить об этом мусоре, поскольку считают, что, если они поймут его, он каким-то образом станет менее гнилым и менее вонючим. Вы можете говорить о мусоре хоть весь день, но к концу дня он все равно так и останется мусором.

Вместо этого я говорю людям: «Не трогайте его, – что означает – не позволяйте ни одной мысли из прошлого появляться в уме. Приходите ко мне с чистым, незамутненным умом, в котором не возникает ни одна мысль из прошлого». Если кому-нибудь это удается, одного сатсанга достаточно, чтобы показать истину. Сатсанг означает единение со своим Я. Когда мысли из прошлого не возникают, раскрывается Я.

В середине 1971 г. Пападжи принял приглашение поехать на Запад. Йоахим Греберт, учитель трансцендентальной медитации, который выпил раствор стирального порошка, чтобы очиститься, купил ему билет в Кельн, его родной город в Германии. Он уехал из Индии сделать все необходимые приготовления, чтобы Пападжи мог проводить там сатсанги.

Мира тоже уехала в Европу, но с некоторой тревогой, так как ее паспорт и виза были давно просрочены.

Учитель проводил меня до Дели и посадил на самолет. Это было легко. Никто меня не побеспокоил. Я думала о том, как мне повезло, когда мы прилетели в Бомбей. Там проверяли все документы пассажиров, улетающих международными рейсами. Я не знала, что этот перелет считался внутренним рейсом. Когда они увидели, что моя виза истекла два с половиной года назад и мой паспорт недействителен, меня арестовали. Я просила и умоляла их отпустить меня на мой самолет, но никто не обращал на меня внимания. Мне сказали, что оставаться в стране дольше положенного срока – это уголовное преступление и что меня, возможно, посадят в тюрьму. Мне стало по-настоящему страшно, потому что внезапно я поняла, что я теперь даже не знаю адреса учителя. Если у меня будут серьезные проблемы, я не буду знать, как связаться с ним.

В конце концов один полицейский подошел ко мне и очень сердитым тоном спросил: «Что вы делали в Индии все это время?»

«Изучала индуизм», – ответила я. Я не хотела называть имя учителя, чтобы ненароком не впутать его в неприятности, поэтому не сказала, что я делала на самом деле. Затем, без всяких причин, я сложила ладони в жесте «намаскар» и начала петь стихи из Бхагавад Гиты на языке оригинала – санскрите. Я не знаю, как это произошло. Это было так, словно какая-то сила овладела мной и заставила меня петь эти стихи. Весь кабинет затих, все оставили свои дела и начали слушать мое пение.

Наконец человек, который только что изводил меня, подошел ко мне, швырнул мой паспорт на стол передо мной и сказал: «Можете идти, но больше так не делайте».

Уходя, он сказал: «Большинство индийцев не знают Гиту так хорошо. Вы не напрасно тратили время».

Я добежала до самолета за пять минут до вылета. Он летел в Париж, и еще один сюрприз ждал меня, когда я сошла с самолета. Там меня встречал мой отец. Я не видела его несколько лет и не говорила ему, когда я вернусь. Он пришел, потому что, как он сказал, кто-то позвонил ему и сообщил, каким рейсом я прилетаю. Учитель, зная, что я возвращаюсь домой этим самолетом, позвонил моему отцу и сообщил, когда я прилечу.

В период до отъезда Пападжи в Европу в Лакнау умер его отец, Пармананд. Прежде чем рассказать об этом, я вернусь назад по времени и расскажу один случай, когда несколько членов его семьи думали, что Пармананд умер. Чтобы обрисовать контекст, мне следует сказать, что в течение жизни Пармананд проводил джапу Ситарам, чтобы вызвать видение его любимого божества. Несмотря на то что Пападжи часто говорил ему, чтобы он не искал видений богов, которые появляются и исчезают, он только в последние годы жизни признал мудрость этих замечаний.

Пападжи продолжает эту историю.

Однажды, после сатсанга в моем доме в Нархи, я зашел ненадолго навестить своего отца, потому что он был болен. В то время мои родители жили недалеко от берега реки Гомти, на улице Батлер Роуд.

В течение следующих двух дней я не мог увидеться с ним, потому что был занят с учителем дзэн, который приехал ко мне, а также с многими другими людьми.

На третий день я рано утром принимал ванну, когда моя сестра, которая ухаживала за отцом, начала стучать в дверь.

Я понял, что что-то случилось, потому что она кричала: «Сейчас же выходи! Это важно! Ванну примешь потом!»

Я не мог себе представить, что за событие могло произойти настолько срочное, что оно не могло подождать, пока я приму ванну. Я крикнул в ответ: «Что за срочное дело? Оно не подождет несколько минут?»

Она была не в настроении спорить.

Она закричала через дверь с некоторой тревогой: «Выходи! Выходи, я все тебе расскажу!»

Рикша, на котором она приехала, все еще ждал на улице. Она затолкала меня в рикшу и по дороге сообщила мне, что мой отец умер ночью. Моя мать, младший брат, его жена и еще несколько членов семьи уже устроили в доме поминки. Моя мать была расстроена тем, что меня не было в момент смерти отца, потому что есть традиция, согласно которой отец должен умирать, лежа головой на коленях своего старшего сына. Дом моих родителей был заперт изнутри, так как мать не хотела, чтобы кто-то вошел в дом и узнал, что в последние минуты жизни отца старшего сына не было рядом.

Пока меня не было, присутствующие члены семьи подняли его тело на возвышение и провели последний обряд, поставив масляный светильник на его правую ладонь. Затем они оставили его одного в комнате и стали ждать меня.

Как только я вошел в дом, моя мать стала рассказывать мне в подробностях о последних часах его жизни. Пока она рассказывала, как он умирал, все плакали. Все еще плача, они открыли дверь, чтобы показать мне тело. Когда мы вошли в комнату, мы увидели нечто невероятное. Отец сидел на кровати, очень энергично размахивая своей тростью, словно бы дрался с невидимкой.

Он кричал: «Уходите! Уходите! Я не пойду с вами! Я останусь здесь!»

Моя мать была на грани обморока. Она не могла понять, кто перед ней – ее муж, покойник или призрак.

«На кого ты кричишь?» – спросила она, когда немного пришла в себя.

Мой отец немного успокоился и сказал: «Боги и мои предки пришли с гирляндами цветов в руках. Они подошли ко мне и сказали: „Колесница стоит снаружи. Ты отправишься с нами на Небеса“.

Я отказался идти с ними. Я сказал им: „Мой сын сказал мне не отправляться ни на какие Небеса, потому что, если ты прожил здесь долгое время, тебе нужно снова воплотиться на этой земле и предаться тапасу, чтобы достичь просветления“».

Мой отец даже не подозревал о том, что последний обряд уже совершен и масляный светильник все еще горит. Мы сказали ему об этом позже, когда он вернулся в свое нормальное состояние сознания.

Моя мать помыла пол и принесла отцу завтрак. Многие соседи и все наши друзья пришли посмотреть на моего отца. Все они хотели видеть этого человека, который отказался возноситься на Небеса и у которого хватило мужества на смертном ложе бросить вызов самим богам. Я остался на какое-то время, чтобы убедиться, что его здоровье полностью вернулось к нему.

Когда его отец все-таки умер несколько лет спустя, Пападжи сидел у его постели. В последние минуты жизни Пармананд наконец открыл своему сыну, насколько он верил в него. Я никогда не слышал, чтобы Пападжи рассказывал о своей последней встрече с отцом, но есть рассказ свидетеля – Ома Пракаша, единственного человека, кроме Пападжи, который присутствовал во время этой волнующей встречи.

В 1971 г. отец Пападжи лежал с серьезной болезнью в больнице в Лакнау. Мне кажется, все мы знали, что он не проживет долго. Я сопровождал Пападжи в больницу в ту ночь, которая оказалась предпоследней ночью перед тем, как умер его отец. Была середина ночи, около 2.30. Отец Пападжи лежал в большой палате, в которой было, наверное, около пятидесяти кроватей. Я помню, что отец Пападжи лежал в глубине палаты, примерно посередине. В последние часы своей жизни он был очень слаб. Его кормили внутривенно, и он был прикован к кровати. Нам сказали, что боль от игл так мучила его, что он пытался вытащить их. Чтобы предотвратить новые попытки сделать это, врачи распорядились привязать его за руки и за ноги к кровати, чтобы воспрепятствовать этому. Врачи боялись также, что он дернет всю капельницу и уронит ее на пол.

Пападжи организовывал посещения своего умирающего отца. Он позволял многим людям приходить и выражать свои соболезнования, но не разрешал никому оставаться с ним на долгое время. Пападжи каким-то образом организовывал все так, что в последние дни его жизни только он и я могли проводить с ним любое количество времени.

Во время своего последнего визита Пападжи говорил с ним о его предстоящей смерти с большой любовью.

«Отец, – говорил он, – я чувствую, что ты терпишь сильную боль. Этот конь, на котором ты ездил всю свою жизнь, состарился и ослаб. Ты должен оставить этого коня и идти дальше. Если хочешь, я дам тебе нового коня прямо сейчас. Это не проблема. Тебе нечего бояться».

«Я не трус, – отвечал его отец. – Мне нечего бояться. Я не хочу новое тело, но я знаю, что это тело мне очень скоро придется оставить. Я знаю, что я уже на пути к Богу, но я иду туда без всякого страха. Когда придет мое время, я встану перед ним и скажу: „Я отец этого просветленного человека, который сейчас идет по Земле. Он – настоящий правитель этой Вселенной. Никто не может судить меня здесь. Я отец Властителя Мира“».

Несмотря на то что он говорил прерывающимся шепотом, в его словах была пламенная гордость. Он знал, что всю свою жизнь он прожил с Богом и он и в самом деле не боялся ничего, что могло случиться с ним после смерти.

Он замолчал, но через несколько минут на его лице засияла блаженная улыбка. По-видимому, ему было видение.

«Смотрите! Смотрите! – закричал он. – Боги пришли сюда! Я вижу их всех! Все они кружатся вокруг моего сына и поклоняются ему. Вся Вселенная кружится вокруг него. Я вижу это собственными глазами!»

Как прекрасны были его глаза! Ни Пападжи, ни я не видели того, что видел он, но одни только его глаза были достаточным доказательством того, что он был свидетелем божественного видения.

В конце, когда это видение угасло, он прошептал: «Какое благословение для меня – увидеть эту крошечную частичку царства моего сына! Есть ли еще один такой отец во Вселенной, который получил бы такое благословение?»

Это было огромное счастье – быть свидетелем этого изумительного зрелища. Братья и сестры Пападжи сидели снаружи палаты. Только Пападжи и я были в эти драгоценные мгновения.

Родители Пападжи: Пармананд и Ямуна Дэви

Это было не последнее откровение этой ночи. Около 3 часов ночи, пока я все еще сидел возле кровати, Пападжи благословил меня изумительным видением – лично для меня. Когда я вспоминаю об этом сейчас, чтобы описать его, оно встает перед моими глазами так, словно это случилось вчера, а не двадцать с лишним лет назад. Отец Пападжи описывал видение, в котором вся Вселенная, все боги и богини вращались вокруг его сына. Теперь и я видел нечто очень похожее.

Я видел бесчисленных богов и богинь, которые кружились вокруг Пападжи и Раманы Махарши. Позади этих божеств все звезды и планеты тоже кружились вокруг них. И Пападжи, и Махарши были в коронах, как на изображениях индийских королей. Мощный золотой свет заливал всю картину. Блаженство и экстаз ошеломили меня.

Через какое-то время я услышал, как в палату вошла Сумитра, сестра Пападжи. Я услышал, как она закричала: «Ом Пракаш сейчас упадет! Держи его!»

Пападжи кинулся ко мне и подхватил, пока я не упал на пол. Он рывком поставил меня на ноги, обхватил руками и заставил меня выйти из палаты. Я не хотел уходить, но Пападжи вывел меня силой. Мы вышли из больницы и начали ходить вверх и вниз по пустынным окрестным улицам. Я хотел удержать это видение, но Пападжи решительно выводил меня из него, обсуждая мои планы на завтра. Я раньше говорил ему, что на следующий день собираюсь ехать в Канпур, чтобы сделать там кое-какие дела. Пападжи начал говорить о том, что я буду там делать и заставлял меня сосредоточиться на том, что он говорил. Постепенно мой ум вернулся в обычное состояние. Через несколько минут прогулок по улицам и разговоров об обычных мелочах повседневной жизни я смог полностью восстановить контроль над всеми своими функциями.

Когда я достаточно пришел в себя, чтобы вести с ним разумную беседу, я сказал: «Пападжи, я уже не хочу завтра ехать в Канпур. После того, что я пережил в вашем присутствии, я чувствую, что мне надо побыть в тишине какое-то время, чтобы полностью усвоить все, что произошло сегодня».

Пападжи не согласился. «Нет, – сказал он, – ты должен некоторое время удерживать внимание на обычном мире. Вот тебе 50 рупий на дорожные расходы. Иди домой, отдохни, пока у тебя есть возможность, а завтра езжай в Канпур и делай там свои дела. Возвращайся сразу же, как только сможешь. Увидимся, когда вернешься».

Отец Пападжи умер на следующий день, пока я был в Канпуре. Я до сих пор безмерно благодарен Пападжи за то, что он был со мной в эту ночь и дал мне увидеть этот редкий и совершенный проблеск его божественной, космической формы.

Пападжи уже принял приглашение Йоахима Греберта поехать в Германию. Думая о том, что его мать не должна скорбеть об отце слишком долго, пока он будет в отъезде, он по собственному желанию взялся перебирать личные вещи отца. Во время этой процедуры он обнаружил еще несколько свидетельств, которые открыли ему полную степень отцовской преданности и восхищения.

После смерти отца мне нужно было лететь в Кельн, потому что меня пригласили туда люди, которые жили со мной в Харидваре и Ришикеше. В то время моя мать жила одна в доме недалеко от реки Гомти. Вдруг мне в голову пришла мысль, что она не должна жить в окружении личных вещей отца. Я чувствовал, что ей будет легче справиться со своей скорбью, если я унесу из дома вещи, которые все время напоминали бы ей об отце.

Я сказал ей настолько мягко, насколько мог, что я с радостью забрал бы из дома все старые вещи и заменил их новыми, которые не напоминали бы ей о покойном муже. Она согласилась. Они были женаты шестьдесят лет, но она знала, что бессмысленно продлевать свой мучительный траур.

С помощью нанятого мной мальчика я выбросил все вещи, которые были в его комнате. После этого я вычистил его комнату для пуджи и избавился от всех статуэток, книг, мал и т. п. – от всего, что было на полке в той комнате, где он проводил пуджи. Там были только две вещи, которые моя мать хотела сохранить: карманное издание Бхагавад Гиты, которое он всегда держал при себе, и его дневник, который он называл «Бортовой журнал».

Девушка из Австрии, Беттина Баумер, помогала мне перебирать его вещи. Это она нашла и открыла дневник, но она не могла прочитать его, так как он был написан на пенджаби, урду и парси. Я бегло пролистал несколько страниц и нашел стих, написанный моим отцом на урду. Там говорилось:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Возможно, он стыдился того, что он не добился большего духовного прогресса в своей жизни, в то время как его сын, имея мирские обязанности, стал дживанмуктой. Мой отец за всю свою жизнь ни разу не говорил мне, что он был такого высокого мнения обо мне.

В другом месте Длинного Списка он писал, что однажды просидел пятнадцать минут без единой мысли. Все это время, как он говорил, его ум был абсолютно безмолвен. Он писал, что покой, который он ощущал в течение этого времени, никогда не приходил к нему прежде. Затем постепенно его ум начал возвращаться в привычное состояние.

Мой отец хотел остаться в этом состоянии покоя, но он не знал, как его удержать.

В своем дневнике он писал: «Как проверить это? Я спрошу у сына. Я ходил к другим гуру, но не знал, как велик мой собственный сын».

Много раз я говорил отцу, чтобы он не тратил напрасно время, выходя в город и разговаривая с суетными людьми.

Однажды в ответ он сказал: «Смотри, мой дорогой сын, если Бог ведет счет людям, которые очень преданны ему, имя твоего отца будет в самом верху списка».

Когда девушка из Австрии открыла Бхагавад Гиту, она нашла мою старую фотографию, которую отец часто показывал своим друзьям. Я только после его смерти узнал, что он показывал эту фотографию всем, кому это было интересно, и сопровождал это тирадами о том, насколько я велик.

Я был удивлен, когда Пападжи рассказал мне, что он узнал о том, насколько его отец был предан ему и как высоко ценил его, только после того, как тот умер. Сестра Пападжи, Сумитра, рассказала мне, что, когда Пападжи было всего 12 лет, Пармананд встал во время семейной трапезы и объявил, что его сын – его гуру. Похоже, Пападжи не помнит этот случай. Он также никогда не говорил о многих преданных, которых посылал к нему Пармананд.

В те годы, когда он жил в Лакнау, Пармананд любил вести духовные и философские дебаты с другими преданными. Однако если ему не удавалось убедить своих оппонентов в каком-нибудь определенном вопросе, он отсылал их к Пападжи, поскольку знал, что Пападжи умел показать людям реальность, которая стояла за всеми ментальными идеями и аргументами.

Все остальные члены семьи, за исключением его матери, были гораздо более низкого мнения о духовных достижениях Пападжи. В следующей истории Пападжи описывает встречу в Харидваре со своим братом Кантом.

Мой младший брат Кант работал в отделе подоходных налогов. Дела у него шли отлично, и он вышел на пенсию в должности комиссара. Однажды, когда я был в Харидваре, он нанес мне неожиданный визит. Когда он пришел, в Бхатья Бхаван, где я остановился, вокруг меня сидело около пятнадцати человек. Я пригласил его остаться со мной, но он не захотел. Он приехал в Харидвар по другой причине.

«Я приехал пожить с одним знаменитым йогом. Его ашрам находится возле Ганги, недалеко от платформы перед храмом Чанди Дэви, где останавливаются паромы. Ты знаешь этого человека?»

Я не знал его лично, но знал все о нем, потому что по всему Харидвару висели большие плакаты, рекламирующие его ашрам и его чудесные способности.

«Этот йог недавно был в Бомбее, – сказал мой брат. – Меня с ним познакомил один богатый бизнесмен. Он мне понравился, и я провел с ним довольно много времени. Мы с ним так хорошо сошлись, что он пригласил меня приехать и остановиться в его ашраме. Вот поэтому я и приехал. Мне нужна помощь в делах бизнеса. Я думаю, что этот йог может улучшить мое финансовое положение».

Некоторые люди, сидевшие со мной, были удивлены тем, что мой брат ищет других йогов, чтобы они помогали ему.

Один из них сказал: «Разве вы не знаете, что ваш собственный брат – известный духовный учитель? По этой причине мы и собрались здесь. Почему бы вам не обратиться к нему со своими проблемами?»

Моего брата не интересовали советы, которые я могу ему дать. Ему не нужно было безмолвие; он хотел заработать много денег. Он был такого низкого мнения о моей финансовой смекалке, что я, наверное, был бы последним человеком в мире, к которому бы он обратился за советом, как улучшить свое финансовое положение.

Я знал, что у моего брата были серьезные финансовые проблемы. Он приобрел завод по производству резиновых изделий в пригороде Бомбея, который требовал оснащения современной техникой, чтобы производство приносило доход. Мой брат не имел достаточно денег, чтобы самостоятельно приобрести все оборудование, поэтому он взял партнера. Партнер вложил крупную сумму в обмен на долю в предприятии. К несчастью, через какое-то время у них разошлись мнения по поводу того, сколько нужно вложить денег, чтобы завод приносил доход. Партнер хотел сделать еще большее вложение и настаивал на том, чтобы мой брат вложил такое же количество денег. Когда мой брат отказался вкладывать деньги, говоря, что у него их недостаточно, его партнер сказал, что больше не хочет иметь долю в предприятии. Он предложил продать свою долю моему брату по той цене, которую он заплатил за нее, что было разумно, но моему брату не хватило денег, чтобы ее выкупить.

Это была большая проблема для Канта. Он вложил все свои свободные деньги в предприятие в надежде обеспечить работу и доход всем членам своей семьи. Его старший сын уже работал на заводе менеджером, и его младший тоже планировал начать там работать сразу же после сдачи экзаменов по бухгалтерскому делу. Завод был под угрозой закрытия – если только не взять откуда-нибудь еще денег. Как и многие другие доверчивые предприниматели, мой брат думал, что свами-тантристы могут совершить для них какие-то таинственные обряды, которые улучшат их дела и увеличат доход. Он приехал в Харидвар в надежде, что этот новый свами поможет ему разбогатеть.

Мой брат был неисправимым материалистом и считал, что любую деятельность следует оценивать с точки зрения того, сколько денег она приносит. Он часто спрашивал меня, почему я не зарабатываю больше денег своими поездками и учительством. Приводя мне в пример других гуру, таких как Муктананда, он обвинял меня в том, что я мало беру денег за свои даршаны и свое учительство. Похоже, он считал, что, будь я чуть более предприимчивым, я стал бы успешным свами-бизнесменом.

Я никогда не брал денег за свое учение. Никто никогда не платил мне денег за то, чтобы посещать мои сатсанги. Когда люди из других стран приглашали меня приехать и учить в их стране, я принимал от них бесплатный билет и бесплатное жилье, но никогда не требовал денег ни от кого, кто приходил ко мне за моим учением.

Кант, слева; Пападжи, справа: Харидвар, 1975 г.

Мой брат часто ездил в ашрам Муктананды в Ганешпури и знал, сколько денег может принести бизнес свами, если приложить к этому немного усилий.

Несколько историй о других членах его семьи будут приведены в следующих главах.

К началу сентября1971 г. у Пападжи скопилось много приглашений от его преданных в несколько частей Европы.

Однако сначала он принимал их неохотно. В одном из своих последних писем из Индии, адресованных Абхишиктананде, он сделал следующие комментарии:

18 сентября, 1971 Нью-Дели

Я выезжаю из Лакнау 27 сентября. Я не собираюсь продлевать эту поездку дальше Кельна, потому что хочу видеть людей, которые рады любым обстоятельствам, в которых они оказываются по воле Господа.

Какая-то сила тянет меня в Кельн. Намерение этой силы мне неизвестно; да я и не хочу знать.

Я чувствую, что следую Божественной воле. Несмотря на то что моя программа распланирована до конца, мой ум настолько недвижим, что он может принять любой поворот. Я могу даже решить остаться здесь. В любом случае я увижу все, что произойдет перед моими глазами. Почему я должен склоняться на ту или иную сторону?