Глава первая. Безымянный Король

Венерандум, королевский замок

— Торговец кожами Спурий Гней Корнелий Цецилий!

Я даже не посмотрел в сторону прибывших. Убранство большого зала интересовало меня куда сильнее, чем очередное желание богатого купца отомстить бедному жителю трущоб Юменты. Почему у торговых людей такая черствая душа? Что заставляет их быть столь жестокими к тем, кто находится на нижних ступенях иерархической лестницы? Одни риторические вопросы.

Почувствовал, как гнев воспаляет разум. Надо сдерживать себя. Скоропалительные решения приводят к неуправляемым последствиям.

Я бросил взгляд на своды зала, что утопали во тьме. До них всего-то эмиолусов двадцать… Необходимо напомнить Тиберию, чтобы на потолки повесили несколько люстр с жар-камнями. Затем оценил новые картины, развешанные по стенам. Чудо как хороши! В меру жестоки, в меру красивы: дагул Сир, отгрызающий себе лапу и дарующий людям свою душу; верный Тестатем, борющийся против сотен мертвецов…

— Ваше Сиятельство, я вас прошу не отвлекаться, — прошептал в ухо старейшина Димир.

Я молча кивнул. Пора начать наше представление.

— За что вы, Спурий, хотите казнить этого бедного человека? — спросил я.

Спурий обладал надменным лицом, большими зелеными глазами, в которых не горел огонь интеллекта, маленьким узким ртом и вторым подбородком. Одежда ничем не отличалась от одежды прочих мелких торговцев Юменты: линумные штаны и рубаха тонкой выделки, сапоги до колен и плащ из кожи ревухи. Интересно: этот плевок дагулов действительно заявился в Венерандум в таком легком одеянии?

— Я пришел к своему богу, чтобы добиться правды, — начал Спурий. Для убедительности он вскинул руки и бросил сердитый взгляд на затравленного паренька, стоящего на коленях перед моим троном. — Этот, с вашего позволения, человек — богохульник. Я долго отслеживал его и…

— Прямо вы? — перебил я.

Спурий покраснел и потупил взор.

— Мои люди, разумеется, — ответил он. — Этот ублюдок верит в единого бога! Я собственными глазами видел, как он уговаривал моих покупателей обратиться в другую веру! Нес какую-то чепуху про скорый конец света и прочие ужасы. Я решил незамедлительно прийти к вам, ваше сиятельство, и доставить врага Мезармоута!

Спурий умолк.

Я лишь хмыкнул. Веропреступление — тяжкий грех. За него полагается смерть. Если Спурий не лжет, то пареньку придется лишиться головы. Дело из пустякового превращается в государственное. Нельзя допустить казни. По крайней мере, пока не буду уверен в виновности паренька.

— Пусть обвиняемый назовет свое имя, — сказал я и позволил себе широко улыбнуться.

Двое палангаев подняли паренька с колен. Тот с вызовом посмотрел мне в глаза. Смельчак или глупец?

— Луций, Великий, — сказал он.

— Ты знаешь кто я?

— Да, вы — Безымянный Король. Создатель внешнего города Венерандума и подземного царства Юмента. — Парень чеканил слова с невероятной быстротой.

— Сколько мне хакима? — спросил я.

— Тысяча двести шестьдесят пять.

Из груди вырвался раскатистый громкий смех. Паренек потупил взор. Я посмотрел сначала на Тиберия, потом на старейшину Димира и попытался найти в их глазах подтверждение всех этих глупых домыслов про свое бессмертие. Крамольная мысль ввинчивается в мозг: неужели люди действительно считают, что Безымянный Король — бессмертное существо? Что я — бог? Даже сам я в это слабо верю.

Ладно, необходимо держать себя в руках.

— Торговец Спурий говорит, что ты, Луций, веришь в единого бога. Правда ли это? — спросил Тиберий. Видимо, он подумал, что мой насмешливый взгляд предназначался для того, чтобы вопрос задал другой человек. Пусть будет так.

Луций замолчал.

Торговец поднял руку для удара…

— Прекратите, Спурий! Не забывайте, где вы находитесь.

Ярость удушливыми волнами накатила на меня. Терпеть… Надо терпеть…

— Ваше Сиятельство! — с вызовом бросил Луций. — Да, я верю в единого бога. Именно он создал весь этот мир, людей и разных тварей! Вы — смертны! Вот уже больше пятисот хакима настоящий Безымянный Король мертв! А вы лишь человек…

Держащий юнца палангай врезал кулаком тому в солнечное сплетение и вновь посадил на колени. Луций закашлял.

Я же молчал, разглядывая его: тощее тело, тонкие алахамские ручки, грязь под ногтями. Из одежды на нем был лишь замызганный калазарис. Жалкое зрелище. Однако в том, как выглядит этот человек, виноват я. Необходимо лучше следить за своими людьми.

— Кем ты работаешь, Луций? — спросил я и поднялся с трона. Зазвенели драгоценные бусы на шее и руках. Старейшина было хотел опередить меня, однако я жестом приказал оставаться ему на месте.

Парень молчал.

— Он витам, Ваше Сиятельство, — самодовольно заявил торговец. — У него есть жена и маленькая дочь.

Я глубоко вздохнул. По крайней мере, теперь понятно, откуда взялась грязь на теле бедняги. Витам. Копатель.

— Пожалуйста! — взвыл парень. — Ваше Сиятельство, не трогайте мою семью. Они невиноваты!

Палангай ударил ему в грудь, повалил на пол и вытащил меч из ножен. Противно блеснуло лезвие.

— Не убивать, — приказал я и оттолкнул воина. — Я освобождаю тебя! Можешь идти домой. Через двенадцать потестатемов ты будешь работать на ферме. Если еще раз услышу, что ты совращаешь умы других людей непристойными речами, повешу за крюки прямо перед своим замком. Всё ясно?

Парень часто-часто закивал. Палангай молча убрал меч, схватил Луция и повел к воротам.

В большом зале повисла мертвая тишина. Я еще раз скользнул взглядом по одеянию торговца, затем посмотрел ему в глаза. Мое решение его не удовлетворило. Он покраснел, глаза налились кровью, руки задрожали. Холодному ветру удалось проникнуть в большой зал, и я поежился. Усталость навалилась тяжелым грузом на плечи.

— На сегодня хватит аудиенций, — сказал я. — Тиберий, через потестатем пришли в мои покои мастера по мечам. Я хочу провести этот анимам в учебе.

Старейшина Димир хотел было возразить, но вовремя одумался. Молодец. Хорошо знает, что мне уже не восемнадцать. Жаль только не всегда это помнит.

— Хорошей торговли, Спурий, — сказал я и двинулся к воротам большого зала.

— Король бессмертен, — бросил он мне вслед.

— Зачем ты отпустил парня? — спросил Тиберий. — Его полагалось казнить.

Горели лишь два жар-камня, отчего в покоях притаился ласковый сумрак. Я смотрел в окно, как сильный ветер бросал снежную крупу на королевский замок и на дежуривших палангаев. Далекие звезды, выглядывавшие из-под черных туч, горели холодным ровным светом. За стеной Венерандума простирались бесконечные снежные равнины, лишь на аквилонской стороне вздымались ледяные скалы. Вечное царство стужи и смерти.

Если приглядеться, то можно было рассмотреть в рваных облаках дагула Раха, повисшего в воздухе. Вот уж кому было наплевать на время. Я в очередной раз удивился тому, как богу удавалось зависнуть на высоте многих семита над снежными полями. Зачем дагулам кожистые крылья? Они ими не пользуются. Ни один житель Венерандума за долгое время не видел, чтобы троица богов хоть как-то передвигалась.

Как Ияс, Сир и Рах смогли подарить души людям, когда сами не имели ничего общего с человеческими существами? Рах, например, напоминал юментскую рептилию с крыльями. С мускулистых лап свисали клочки кожи, конусообразная пасть была раззявлена. Фиолетовые чешуйки, покрывавшие тело, ярко блестели в свете звезд.

— Ты не хочешь говорить? — спросил Тиберий.

Я словно вынырнул из сна и замотал головой:

— Прости, я что-то замечтался.

Тиберий подошел к моему столу, налил в стакан воды и, кряхтя, сел на стул, сделанный из кости филя.

— Что ты меня спрашивал? — спросил я.

— Зачем ты отпустил парня?

Я растянул губы в легкой улыбке:

— Ситуация осложняется, Тиберий. Я не могу каждый анимам убивать приверженцев единого бога. Пора что-то делать. Этот парень… Луций… Я приставил к нему шпионов. Он выведет нас на нужных людей.

— Думаешь, он примется за старое? — фыркнул Тиберий.

— Разумеется. Нам необходимо смотреть на несколько шагов вперед. В скором времени я соберу всех старейшин в замке для того, чтобы задействовать в Юменте преторов-демортуусов.

— Предполагаешь, что кто-то из высокопоставленных преторов пытается посеять ростки новой веры?

Я лишь пожал плечами. Не хотелось мне сейчас об этом говорить. Слишком мало информации, слишком неопределенное будущее…

От меня не ускользнул взгляд Тиберия — недоверчивый и снисходительный. Мой бывший учитель наверняка считает, что я слишком инфантильный для Безымянного Короля, слишком зависимый от собственных чувств. Он не верит, что я могу продумывать ходы на много шагов вперед. Для него я все тот же мальчишка… Однако не стоит спешить мне сердиться на Тиберия. Ведь он — лицо моих солдат. Что на уме у него, то на уме и кудбирионов, и мисмаров, и палангаев, и дворцовых министров. Все они считают меня недалеким, даже несмотря на возраст. Вот уже тридцать три хакима Венерандум во власти ночи, а меня по-прежнему принимают за безусого юнца. С этим пора что-то делать. Но позже…

— Ты опять о чем-то задумался, — заметил Тиберий.

Я налил себе в стакан воды. Тиберий… Милый учитель. Сколько ему уже? Если не подводит память, то в следующем менсе ему исполнится пятьдесят два хакима. Однако он и не собирается уходить на покой. Все также поджар, собран, а борода аккуратно подстрижена. Сколько себя помню, а Тиберий не меняется. Кажется, что он такой же бессмертный бог, как и я.

Его глубоко посаженные карие глаза настороженно осматривали окна и стены.

Если в детстве и юношестве я не замечал в нем минусов, то сейчас прекрасно вижу их. Тиберий слишком поспешен в принятии решений, слишком упрям. Этим позже я и воспользуюсь.

— Ты не устал? — спросил я.

— В каком смысле? — Тиберий нахмурился.

— Да не беспокойся: я не собираюсь отправлять тебя на покой, — засмеялся я. — Я задумался над тем, сколько тебе хакима и поражаюсь бодрости твоего духа. Ты все так же неутомим и энергичен, учитель. Хотел бы и я в столь позднем возрасте быть похожим…

— Ну, не так уж я и стар! — перебил Тиберий. — Взгляни на старейшину Димира!

В королевской комнате зазвенел радостный смех. Порой у меня такое чувство, что Тиберий разговаривает со мной, как со своими палангаями. Услышали бы только старейшины, как тыкает мне королевский прокуратор, то у них бы сердца остановились от волнения. Вот бы была умора!

— И все же я беспокоюсь за тебя, — серьезно сказал Тиберий. — Мы должны казнить тех, кто поклоняется единому богу! Они клятвоотступники.

— Тогда придется перерезать половину Юменты, — возразил я.

— Их не так много, как ты думаешь. Мои шпионы говорят о том, что вера в единого бога не популярна среди обычных жителей. В основном витамы и астульские стражники…

— Вот поэтому я и хочу завтра организовать совет старейшин, — перебил я. Заметил, как нахмурился Тиберий. — Сейчас не стоит забивать голову пустыми домыслами. Если кто-то из знатных прокураторов сеет смуту, то он будет казнен без промедления. Я никого не пощажу.

— Вот слова мудреца! — воскликнул Тиберий.

Раздался стук в дверь.

— Вот и мастер по мечам, — сказал я и улыбнулся, давая понять учителю, что разговор окончен.

Мастер яростно рубился мечом, крутился как юла и отбивал любые мои выпады. Я лишь удивлялся, как ему удается загонять меня в угол, когда он даже не атаковал. За сегодняшний анимам я уже ощутил сильнейший удар эфесом меча по голове — в ушах до сих пор звенело. И хоть мастер был старше меня на десять хакима, однако проигрывал бой не он. Я уже задыхался от тесноты и усталости, сражаясь инстинктивно, словно загнанный зверь.

Бой как всегда проходил в королевских покоях. Места здесь достаточно для того, чтобы сражаться и с десятью воинами. Многим дворцовым министрам не нравится, что я превратил жилое помещение в тренировочный зал. Да и пусть катятся в задницы дагулам! Мне нравится засыпать, чувствуя въевшийся в стены запах пота. Нравится вести аскетичный образ жизни. Мне хватит и одной простой кровати! Единственную слабость, которую я себе позволил — это иметь большой длинный стол из кости филя.

Когда-то в этих покоях было такое богатое убранство, что впервые входивший в помещение министр терял дар речи! Стены украшала золотая лепнина; добрую половину покоев занимала сделанная из человеческих костей кровать; в гигантских шкафах блестела в свете жар-камней серебряная посуда; на подоконниках старейшины выращивали рогерсы (правда из-за сквозняков и из-за недостатка тепла цветы умирали за десять-двадцать потестатемов)…

Я пропустил удар, и мастер врезал мне круглым щитом в грудь. Дыхание перехватило, а в глазах забрезжили звезды. Хватая ртом воздух, я повалился на пол.

— Вы сегодня невнимательны, Ваше Святейшество, — сказал мастер. В его злом голосе была суровая ласка.

— Голова… голова забита политическими делами, Гуфран.

Мастер помог подняться. Нахмурившись, он посмотрел мне в глаза:

— Я могу чем-то помочь?

Я замотал головой.

— Нет.

— Если надо кого-нибудь убить, просто скажите.

На мгновение в комнате повисла тишина. А затем я и Гуфран рассмеялись.

— Хватит разговоров! — заявил я и встал в стойку. — Продолжим.

Мастер молча кивнул, отошел в другой конец покоев и… бросил в меня щит. Среагировав молниеносно, я увернулся от деревянного диска. В настоящем бою края горгонионов затачивают, превращая безобидный металлический кругляшок в опасное орудие. Хотя редко кто из воинов Венерандума умирает от брошенного щита. Все-таки на солдатах два доспеха — кольчужный и пластинчатый.

Мастер пошел в атаку. Удары сыпались градом. За несколько перкутов мои мечи стали такими тяжелыми, что каждый взмах ими казался чудом. Однако я не стал ждать, когда упаду без сил. Я ударил ногой в щиколотку Гуфрану.

Раздался хруст, напоминавший звук лопающегося сухого корня.

Мастер вскрикнул и упал.

Я тут же отбросил мечи и склонился над учителем. Но тот резким движением приставил лезвие к моему горлу.

— Никогда не жалейте противника! — сказал он. — Я об этом уже тысячу раз говорил.

— Но ты же мой учитель!

— Тем более.

— И что теперь? — решительно спросил я. — Убьете?

Гуфран отбросил меч и сказал:

— Пусть дагул откусит мне яйца, если вы не самый лучший воин во всем Мезармоуте! Ваше высочество, у вас талант тактика и бойца. Вы будете непобедимы в бою. Однако…

— Не бойся говорить мне правду.

Я поднялся и, стесняясь показать усталость, остался стоять. Ноги дрожали от перенапряжения. Крупные капли пота стекали по лицу, жгли глаза. Удары мастера до сих пор болью отзывались в руках. Старая тактика Гуфрана впервые за много менсе не сработала. Он вился как змея и изматывал меня, однако я все равно нашел его слабое место!

— Ваше Высочество, не подумайте, что я пытаюсь вас оскорбить, — начал мастер, — однако изучение «Деяний» Петро Тертиуса отрицательно повлияло на ваш образ мышления. Поверьте: противник будет хитрить и играть подло лишь бы выжить. Ему все равно кто вы! Если он вознамерился вас убить, то он будет жрать землю ради этого.

Я сглотнул вязкую слюну. Неужели и Гуфран считает меня большим ребенком? Я медленно отвернулся от него, остро ощущая накаляющуюся обстановку. Только сейчас осознал, как быстро бьется сердце. Удары болью отзывались в ребрах.

— Почему ты считаешь, что именно работы Тертиуса повлияли на меня?

— Возможно, я ошибаюсь, Ваше Высочество, но только в этой дрянной книжке говорится о том, что хороший воин не будет добивать раненного врага без необходимости! Это же верх глупости!

— Попридержи язык, — твердо сказал я.

За окном сыпал нескончаемый снег. Если вдуматься, то столько сил уходит на очистку территорий Венерандума! Тысячи золотых талантов в хакима тратятся на ерунду. Вспыхнула безумная мысль: а что если уйти навсегда в Юменту? Перетащить всех дворцовых министров, министров финансов, военных министров, министров по организации общественных работ, войско с их кудбирионами под землю! Для чего мучиться от холода здесь, в Венерандуме?

— Простите, Ваше Высочество, — сказал Гуфран. — Я не подумал, что говорю.

Я кивнул и бросил:

— Давай продолжим бой. В этот раз я не пощажу тебя!

 

Глава вторая. Тиберий

Венерандум, улицы города

Тиберий ненавидел новую человеческую оболочку Безымянного Короля. Почему божественная душа не может подавить или уничтожить людскую душу? Сколько он ни убеждал себя, что надо терпеть, однако инфантильность главы Мезармоута злила его. Династическое древо включает в себя вот уже семь оскопленных королевских оболочек, и ни одна не вела себя так по-детски, так глупо!

Частенько Тиберию снился один и тот же сон: Безымянный Король входит в большой зал замка голый. Глаза его горят лихорадочным огнем безумия, из носа текут зеленые сопли, а из места, где когда-то был член, торчит дверная ручка. Старейшины ахают, придворные дамы теряют сознание, а Мартин Марциал, этот потомственный ублюдок и любитель инцеста, хлопает в ладоши и смеется.

Тиберий помотал головой, прогоняя видение. Когда-нибудь его больное сердце не выдержит, и он умрет возле королевского трона.

«Я слишком стар. Пора уходить на покой».

Чтобы хоть как-то прочистить мозги, Тиберий распахнул кожаную маску. Ледяной ветер хлестнул по лицу, в носу защипало, дыхание перехватило. Анимам обещал выйти морозным и богатым на новые трупы палангаев на стене. Впрочем, никому нет никакого дела до простых вояк. Они придут в эту жизнь и уйдут в царство Юзона, а Безымянный Король будет вечно править Мезармоутом.

Тиберий остановился и огляделся, несмотря на мороз. Луна висела высоко в небе, изливая на землю липкий свет. Звезды не уступали ей в яркости: их колкий блеск заглядывал в души тех неудачников, кому не посчастливилось оказаться на улицах Венерандума в такую погоду.

Было смертельно тихо и запредельно скучно.

Тиберий вздохнул полной грудью и ощутил, что ярость спала. Пусть человеческая оболочка Безымянного Короля и дальше чудит. В конце концов, кто он такой, чтобы осуждать бога? Может, Великий придумывает какой-нибудь хитроумный план… Да и что можно сделать с чужой глупостью? Ничего. Время всех рассудит.

Тиберий направился в сторону королевского гарнизона. Хуфра закончится через несколько анимамов, за ней последует жестокий сиф. Безымянный Король приказал в следующем менсе уменьшить количество палангаев на стенах города и отправить их на патрулирование улиц Юменты. И Тиберий за долгое время был согласен с решением владыки. Незачем гробить людей в морозы. Хотя старейшины совсем недавно предлагали через каждый эмиолиус ставить по жар-камню, однако эту затею Безымянный Король не поддержал.

Тиберий припомнил предыдущую человеческую оболочку бога — Доминика. Неужели он умер тридцать три хакима назад? Кажется, что еще вчера он правил твердой рукой Мезармоутом. Тиберий был уверен, что в Доминике преобладала душа Безымянного Короля. Его святейшество был мудр и строг.

Запорошенная снегом дорога петляла по мощеным улицам. Тиберий не спешил. Он наслаждался уединением и рассматривал окружающие его дома. В Юменте никогда не бывает такой тишины! Там никогда не затихают крики на рынках, никогда не перестают горланить уличные музыканты, и никогда не смолкают стуки кирок витамов. Венерандум же, казалось, был соткан из тишины: старейшины прятались либо в королевском замке, либо в своих домах, министры просиживали зады в муниципальных зданиях, а простые палангаи молчали на холоде, старясь сберечь тепло собственных тел.

«Зато Юмента больше Венерандума в несколько раз! И спрятаться в ней несравнимо проще»…

Дойдя до перекрестка, Тиберий свернул в сторону казарм. Он всегда поражался красоте зданий во внешнем городе. Многие из них построили тысячу хакима назад! Когда Огненный Шар, ознаменовывающий смерть очередного тела Безымянного Короля, выкатывался из-за горизонта, то замок, казарма и жилище старейшин превращались в огромные темные монолиты.

Тяжело вздохнув, Тиберий надел маску. Её кожаная поверхность на морозе заиндевела и теперь неприятно холодила щеки и лоб.

Казарма напоминала формой тушу алахама — огромный продолговатый цилиндр с ножками-пристройками. Территория вокруг здания была многолюдной: туда-сюда сновали палангаи-охранники, а возле находившейся неподалеку королевской усыпальницы мисмар в красном кожаном плаще муштровал небольшой отряд солдат.

Тиберию отдавали честь как благородному прокуратору, но сам он не обращал внимания на проходящих мимо людей.

«Не время для ерунды. Успеть бы сделать все дела до появления Звезды Тестатема — и домой. К детям».

Перед ним открыли центральные ворота казармы, в лицо подуло сухим нестерпимым жаром, и Тиберий вошел в помещение. Внутри оказалось настолько сильно натоплено, что было больно дышать. Напротив гигантской кирпичной печи стоял худенький паренек в форме палангая. По левую сторону от него находился каменный стол, заваленный линумной бумагой.

Не говоря ни слова, солдат подошел к своему рабочему месту и плюхнулся на большущий резной валун, заменявший стул.

— Король бессмертен! — бодро заявил он.

— Король бессмертен, — повторил Тиберий.

— Вы к кому, великий прокуратор?

— К главному кудбириону Нумерию Децимию Эроту Мерула.

Солдат кивнул, обмакнул писчую палочку в чернильницу и нарисовал на венерандском какую-то закорючку.

— Главный кудбирион Немерий, ваша светлость, находится в центральном зале, сразу же за этой дверью.

Брови Тиберия поползли вверх. Военный совет в неурочное время? Или же какой-то праздник?

Он толкнул поблескивающую металлом дверь, и на него навалились все звуки казармы: радостные крики, звон металла и бой кожаных барабанов. Палангаи непроходимой стеной столпились вокруг двух мужчин. Один был очень молод и худ. Черная накидка блестела металлическими бляшками в слабом свете жар-камней. Тиберий не без удивления опознал в юноше претора-демортиууса. Другой же мужчина, по всей видимости, был мисмаром. Его торс походил на выкованные из меди латы: блестящие в масле шары плеч, широкие грудные мышцы. Длинные могучие руки заканчивались широкими ладонями.

Тиберий взглядом отыскал главного кудбириона Немерея, стоящего чуть поодаль от толпы, и, не торопясь, двинулся к нему. Он уже пожалел, что не снял плащ возле входа. Духотища стояла такая, что в таком одеянии как у него можно потерять сознание.

— Здравствуй, Тиберий! — поприветствовал Немерий. Голос звучал громко, а зеленые глаза радостно блестели.

Тиберий коснулся правой рукой сердца и поклонился.

— Ты с хорошими или плохими новостями? — спросил кудбирион.

— Что у вас тут происходит? — с улыбкой вопросом на вопрос ответил он.

— Празднуем посвящение палангая Медиуса в мисмары. Даже для этого пригласили демортиууса. Пускай отпустит грехи бедняге!

Тиберий бросил взгляд на толпу. Представление священнослужителя началось: он коснулся лба мисмара и начал произносить молитву, будто речитатив из песни богов. Окружающие их люди замолкли, пытаясь вникнуть в священные слова.

— Что-то демортиуус слишком молодой для претора, — прошептал Тиберий.

Немерий почесал кончик носа и ответил:

— Этот парень далеко пойдет. Как говорят, он может воспроизводить целые страницы из книги, только раз прочитав её. У него невероятный талант. Пророчат, что Секст может стать одним из самых молодых старейшин.

— Секст? Его так зовут?

Немерий кивнул.

— А сколько ему хакима? — спросил Тиберий.

Кудбирион сначала пристально посмотрел на него, затем облизал пересохшие губы и произнес:

— Двадцать шесть.

Словно пораженный молотом, Тиберий устремил взор на толпу.

«Двадцать шесть! И почему я об этом Сексте ничего не знаю?»

Демортиуус вытащил из полы плаща четыре кругляшка жар-камней и разложил их на каменном полу вокруг новоявленного мисмара. Парень снял черные кожаные перчатки, и Тиберий увидел, что руки священнослужителя алели рубцами.

— Как тебе его прическа? — спросил Немерий.

— А что с ней не так?

Кудбирион улыбнулся, показав белоснежные ровные зубы:

— А много ли ты видел демортиуусов, щеголяющих длинными волосами?

Тиберий непроизвольно ахнул. Действительно! Волосы священнослужителя закрывали наполовину лоб. Но ведь это кощунство! Только Безымянный Король и старейшины могли…

Демортиуус бросил сердитый взгляд на Тиберия, помотал головой, а затем приставил указательный палец к губам, прося замолчать. Толпа повернулась в сторону королевского прокуратора и кудбириона. Немерий кивнул и сделал пас руками для того, чтобы священнослужитель продолжал делать свою работу.

«Да они все с ума посходили! Этот юнец просит меня заткнуться!»

Однако Тиберию хватило ума молча проглотить оскорбление. Всему своё время.

Демортиуус вскинул руки. Разложенные вокруг мисмара жар-камни налились красным огнем. Воздух вокруг них начал трещать и дрожать. Тиберий ощутил, как его охватывает священный трепет. Тело словно наполнили свинцом. Мысли вязли в хаосе чувств. Хотелось только смотреть на то, как горят маленькие камушки.

Крикнув несколько слов на древнем венерандском, претор-демортиуус быстро коснулся лба мисмара. И тут все находившиеся в помещении жар-камни разом потухли. Тьма накрыла казарму. Тиберий улыбнулся. Дешевый фокус. Священнослужителей учат управлять жар-камнями с самых юных хакима. Делалось это для того, чтобы подавлять народные бунты в Юменте. Ведь только люди дагулов могли лишить света и тепла подземных жителей. В темноте и холоде не много-то и повоюешь.

Демортиуус вновь крикнул несколько слов, и жар-камни вспыхнули звездочками. Глаза и рот молодого служителя дагулов засветились ярко-белым светом. Толпа ахнула. Даже Немерий молча зашевелил губами, восхваляя божественного Безымянного Короля. Демотриуус убрал руку со лба мисмара, тот вскрикнул и упал на колени.

Через мгновение обряд закончился. Свет в глазах священнослужителя потух, и парень растянул губы в самой обезоруживавшей улыбке. Толпа заулюлюкала.

— А он неплох, — сказал Тиберий.

— Прекрасен, — парировал Немерий.

— Почему я раньше его не видел?

— Большую часть жизни Секст провел в астуле старейшин, обучаясь искусству демортиууса. Говорят, он умеет сражаться двумя мечами.

Тиберий нахмурился:

— Пусть тот, кто тебе это сказал, старый друг, помалкивает, потому что за такие речи можно лишиться головы.

Кудбирион отмахнулся:

— Да брось ты! Парень гениален.

— И все-таки я был бы более осторожен в словах, Немерий. Этот твой Секст выбрал путь убийцы и шпиона старейшин. С ним надо быть начеку.

— Уверен, если ты с ним поговоришь хотя бы несколько мгновений, то изменишь свое мнение.

Палангаи принялись обнимать демортиууса, толкать и выкрикивать скабрезные шуточки в сторону нового мисмара. Тиберий понимал их. Только сейчас у этих простых вояк есть возможность высказать всё в лицо своему командиру. Завтра новоиспеченный мисмар поведет свою эсву в бой. И девять палангаев будут служить ему верой и правдой до тех пор, пока Юзон не возьмет их души.

— Так зачем ты пришел? — спросил Немерий.

— Безымянный Король хочет, чтобы со следующего менсе большая часть солдат перебралась в Юменту патрулировать улицы.

— Назревает что-то крупное?

— Возможно, — с улыбкой сказал Тиберий.

Кудбирион похлопал его по плечу:

— Я же знаю, что ты все равно мне ничего не скажешь!

— Скоро совет старейшин. Все восемь кудбирионов должны быть в приватном зале замка тогда, когда звезда Тестатема появится в небе.

Широко улыбаясь, демортиуус выскользнул из объятий толпы и пружинистой походкой направлялся к ним.

— Королевский претор, прошу меня простить, — вкрадчивым голосом сказал он. — Я извиняюсь за то, что попросил вас не говорить с мудрым кудбирионом Немерием Мерулой.

«Парень умеет лебезить».

При более внимательном рассмотрении претор-демортиуус казался болезненно худым. Щеки ввалились, карие глаза лихорадочно блестели, кожа пугала своей бледностью. Самоуверенное лицо выдавало в нем неумелого интригана и лжеца. Но что нельзя было никак отрицать, так это красоту Секста: изящные длинные пальцы, чувственный женский рот и волевой подбородок делали его желанной добычей для дочек министров.

— Вы потребовали, чтобы я заткнулся, — сказал Тиберий. Он не хотел вступать в конфликт, однако желал узнать, насколько далеко может пойти в своих речах этот юнец.

Демортиуус опустил взгляд на каменный пол.

— Тиберий, ты слишком строг к парню! — вмешался кудбирион.

— Нет, — твердо сказал священнослужитель. — Королевский прокуратор прав. Я поступил не так, как следовало бы претору. В свое оправдание могу лишь сказать, что процесс отпущения грехов — трудный. Мне необходимо собрать все свои внутренние силы, чтобы управлять жар-камнями. Я в этом деле не слишком-то поднаторел.

Тиберий понял, что демортиуус лжет. И его это шокировало. Обычно солдаты старейшин выглядят как каменные изваяния: всегда холодные, всегда готовые убивать по первому приказу. Но этот Секст… Он улыбался простым палангаям, лебезил перед кудбирионом и королевским прокуратором. Словом, вел себя как обычный человек.

«Что-то здесь не так. И когда успел этот юнец втереться в доверие Немерию?»

— Секст слишком молод, Тиберий, — словно прочитал его мысли кудбирион. — Он не искушен в предписаниях тхатхи. Простим ему на первый раз.

Бросив сердитый взгляд на демортииуса, Тиберий сказал:

— Немерий, ты понял, что я тебе сообщил насчет завтрашнего анимама. Боюсь, дела ждут меня. Надо идти. Отдыхайте. И пусть не закончится вода на этом маленьком празднике.

С этими словами он направился к выходу из казармы.

Его особняк находился в аквилони-бешарской части города, практически у самой стены. На первый взгляд он казался нагромождением невообразимо тяжелых камней, которые переливались в ночи красными и фиолетовыми цветами. Однако на самом деле дом представлял из себя маленькую крепость-особняк, способную выстоять долгую осаду. Строил его сразу после мятежа юментских витамов один из первых королевских прокураторов — Воруб Нокс. Тиберий любил свой дом. В более теплые менсе он частенько любовался после работы и маленькими бойницами на верхних этажах, и угловатыми тяжеловесными балконами. Немногие в Венерандуме обладали такими роскошными зданиями.

Хотя были и минусы во владении особняком Воруба Нокса. Первый из них: внутри крепости всегда гуляли сквозняки, а от стен и пола тянуло холодом даже в коммититуре. И жар-камни не исправляли ситуацию. Второй минус: до сих пор по закону здание принадлежало далеким родственникам Нокса. Если бы старуха Янурия Нокс решилась перебраться в Венерандум, то Тиберий был бы обязан отдать здание. Но хвала дагулам, что эта сумасшедшая семейка предпочитала ютиться в Юменте — поближе к водонасосным башням и складам.

Тиберий открыл резные серебряные ворота, ведущие на участок, и по вычищенной от снега дорожке быстрым шагом направился к особняку.

«Наконец-то я дома!»

Одна из металлических дверей со скрипом открылась, и на пороге появился маленький мальчик в одной белой линумной рубашке с широкими рукавами и в черных кожаных штанах с ярко-зелеными бляшками.

— Стой! — крикнул он. — Кто идет?

— Луций, ну-ка быстро в дом! — ответил Тиберий.

Мальчик вытащил маленький костяной меч и с криком скрылся за дверью. Затем послышались радостные крики и смех.

«Ну сорванец! Вот же получит от меня! В такой мороз выскочил на улицу!»

Но Тиберий знал: у него рука не поднимется обидеть младшего сына. Он обожал детей даже после того, как при родах умерла жена. У него было пять сыновей и пять дочерей… В живых остались только Луций с Домиником да Гименея. А имена остальных он уже запамятовал. Да и зачем вспоминать мертвецов? За ними сейчас ухаживает Юзон.

Даже имя жены Тиберий предпочитал не произносить вслух.

Он открыл вторую металлическую дверь и вошел в дом. С мороза горели щеки и мочки ушей. Не успел он снять маску и плащ, как на него набросился с воплями Луций.

— Папа! Папа! А Доминик опять ходил в оружейную и трогал мечи.

Тиберий ущипнул сына за щеку. Луций был самым маленьким в их семье. Ровно менсе назад ему исполнилось шесть хакима. Он походил скорее на мать, чем на отца. По ночам лицо сына преследовало Тиберия в неотступных кошмарах.

«Я его люблю! И точка».

В парадной появилась рабыня Изра. Увидев господина, она потупила взор и спрятала руки за спиной.

— Почему Луций вышел на улицу без спроса? — с металлом в голосе спросил Тиберий.

— Простите, господин.

— Если еще раз маленький окажется на морозе в одной легкой рубахе, я лично высеку тебя.

Рабыня молча кивнула, коснулась плеч Луция и отвела его в другой конец парадной.

— Где Доминик? — спросил Тиберий, снимая маску.

Изра не ответила. Только сейчас он заметил, что её прозрачный линумный калазарис оказался испачкан в чем-то красном.

«Надо бы запретить ей ходить практически голой в доме. Почему я раньше не обращал на это внимание?»

— Где остальные рабы? — не унимался Тиберий.

Вздрогнув, Изра так сильно сжала плечи мальчика, что тот вскрикнул от боли.

— Папа, я же сказал: Доминик лазил в оружейную, он вытащил старый меч и вспорол себе ногу!

Брови Тиберия поползли вверх.

— Господин, с ним всё хорошо, — залопотала Изра. — Меч оказался слишком тяжелым для детских рук. Но не переживайте: рана неглубокая. Доминик выронил гладиус из рук, и лезвие порезало икру. Я услышала его крик, прибежала в оружейную, и нашла вашего сына. Растерявшись, я закричала, но быстро взяла себя в руки. Схватила Доминика и побежала наверх к лекарю. Старый Игоргий зашил рану. Ваш сын в своей комнате…

— Дагулья задница! — не обращая внимания на маленького Луция, воскликнул Тиберий.

Он бросил маску на пол и в грязных сапогах направился в комнату Доминика.

 

Глава третья. Секст

Венерандум, покои претора-демортиууса

Его лицо состояло из семидесяти мышц. И название каждой он знал, как свои пять пальцев: вот челюстно-подъязычная, вот переднее брюшко двубрюшной, вот скуловая. Стоит моргнуть, как начинают работать фасция височной мышцы, верхняя мышца уха и еще десять других. Радость, печаль, меланхолия, уныние, гнев — он всё мог изобразить. За долгое время тренировок Секст научился походить на обычного человека. Но в отличие от тысяч людей, населявших Венерандум и Юменту, он видел глубинные причины эмоций и поступков.

Если старейшины скажут ему убить младенца, он сделает это с такой же легкостью, с какой ревухи проникают в тело алахама. Для него не существовало понятий сложности и легкости, понятий добра и зла. Все его чувства давно уничтожили во благо государства. Но Секст отличался от своих братьев демортуусов. Главным его достоинством была способность эмоционально мимикрировать под окружающих людей. Именно поэтому он в свои юные хакима достиг столь многого, хотя ему было наплевать на всё. Его душа давно застыла в вечной тьме. Он — обнаженный меч в руках старейшин. Он — заостренная стрела, разящая врагов Мезармоута.

Секст сидел на полу, скрестив ноги, и смотрел в зеркало. По левую сторону от него стояла глиняная бутылка воды, смешанной с умулусом. И хотя алкоголь был запрещен в Венерандуме, Секст все же нарушил закон. Вот уже как несколько менсе он узнал о том, что настойка подземного корня позволяет бродить по лабиринтам прошлого.

Секст погладил бутылку, словно красивую девушку. Когда звезда Тестатема загорится красным огнем, он нальёт в миску немного алкоголя и отправится в путь по прошедшим хакима. И тогда станет видна ниточка связей, что соединяла его и старейшин. Миллионы вопросов словно хунфусе роились в голове. Где он родился? Где родители? Почему старейшины выбрали его? И почему он встал на путь воина-демортиууса? Удивительно, но за десять хакима забылись все детские воспоминания.

Секст жил сегодняшним анимамом. Для него не существовало понятия «вчера». Всё, что касалось его «Я», забывалось. Хотя это не мешало ему просчитывать многоходовые интриги и отыскивать врагов.

Он хотел получить полную свободу от старейшин. Не жаждал, не мечтал, не вожделел — лишь хотел. Независимость от чьего-либо решения открывала новые возможности. Нет, он не собирался свергать Безымянного Короля, не собирался убивать старейшин. Секст понимал, что работал не в полную силу. Забытое прошлое мешало объективно воспринимать реальность. А дефекты вели к краху системы. Что если со временемм будет забываться нужная информация? Что если старейшины пожелают избавиться от него?

Нет, прошлое должно быть вскрыто.

Секст закрыл глаза.

Предчувствие больших перемен не покидало его. Скоро состоится совет старейшин в королевском замке. Скорее всего, кого-то из демортиуусов отправят в Юменту разбираться с ростками новой веры в единого бога. И Секст был уверен, что выберут его. Самый молодой претор-священнослужитель, самый способный воин. Безымянному Королю будет сложно устоять.

«А если я предназначен для чего-то другого?»

В любом случае ответ узнается в скором времени.

Сегодня Секст заметил, как сильно дрожал воздух вокруг дагула Сира. Ему даже показалось, как шевельнулись крылья бога. Однако уверенно об этом сказать он не мог. Жаль только, что комната астрономов в такой поздний потестатем была закрыта. Утром придется с кудбирионом Немерием провести тренировочные бои с его палангаями, а там уже и совет старейшин начнется… Возможно, к концу анимама удастся взглянуть в подзорную трубу.

Или же сегодня отказаться от умулусной настойки и сообщить обо всем владыкам? Нет, глупо. Наверняка старейшины тоже заметили изменения с дагулами…

Секст открыл глаза, посмотрел в окно и заметил красный яркий блеск звезды Тестатема.

Пора.

Налив алкоголь в миску, он отхлебнул из неё, наслаждаясь покалыванием в нёбе. Жидкий огонь скользнул по пищеводу, распространяя мнимое тепло по сосудам. Кожа на лице порозовела, радужная оболочка глаз стала мутной, как воды подземных рек. Секст мог рассчитать до перкутов, что произойдет с его телом.

Сердце учащенно забилось. Воспоминания, словно приступ тошноты, дали о себе знать. Они всегда были зыбки, как пески подземных пещер. Тысячи снов прошли через его сознание, но ни один не давал четких ответов на мучившие вопросы. Они оставляли после себя лишь следы прежних эмоций, но никогда не были конкретными. Секст глубоко вздохнул. Например, он большую часть жизни провел в Юменте, однако в сновидениях город был неясным, как далекие ледяные пустыни Венерандума. Сколько не пытайся узнать родные места — не получится…

— Вы хотите продать сына? — спросил старик. Он обладал голосом жеманной вдовы: чуть крикливый, чуть ласковый, чуть хитрый.

Древние лохмотья висели на нем как на вешалке; толстые нити синих вен обвивали худые руки; под длинными ногтями чернела земля; беззубый рот непрестанно двигался. Но больше всего внимание приковывала к себе борода: длинная, густая и ухоженная.

Секст повернулся в сторону матери. Она не была красавицей, это он понимал с самых юных хакима: невероятных размеров живот, толстые пальцы, грубые черты лица, волосатые руки. Вдобавок ко всему она болела красной желчью, болезнью пьяниц. Черви грызли её тело. Порой они вытягивали тонкие, похожие на волосинки, тельца из человеческой кожи и извивались в только им понятном танце. Мать любила с хрустом выдергивать их из собственной плоти.

— Вы точно хотите продать сына? — повторил старик и погладил бороду.

Мать облизала губы и кивнула. Белки её глаз покраснели, без труда можно было разглядеть, как в них извивались черви.

Секст вытащил из кармана платок и протянул матери:

— На.

Сколько ему тогда было? Пять хакима? Шесть? Нет ответа.

Он еще со вчерашнего анимама догадался, что мама собирается продать его. Поэтому он решил сделать ей подарок, чтобы она передумала. Он разорвал свою лучшую — и единственную — рубашку на лоскутки и из самого чистого сделал платок.

— На, — сказал маленький Секст и протянул кусочек ткани. — Чтобы ты не плакала.

Глаза матери были холодными и пустыми. Настойка умулуса давно превратила её мозг в вязкую кашицу, в которой плавали паразиты.

— Пять талантов, — сказала мать.

— Это дорого для такого сопляка, — ответил старик. — Взгляни на него: он худ и грязен.

— Шесть талантов. Грязь можно смыть. А если кормить мальчика жирной пищей в течение семи анимамов, то он станет толстеньким и мягким.

Секст продолжал держать платок. Она назвала его мальчиком! Забыла про имя?

— А хорошо ли он обучается? — спросил старик.

— Тебе не все ли равно? Я же знаю, для каких целей он тебе нужен. Раскорми мальчика, и его попка станет самым сладеньким плодом, что ты, старик, когда-либо вкушал.

— Мне он нужен не для игр с плотью.

Секст попытался оглядеться, но мир сжался до маленького круга, в котором находился он, мать и старик. Непроглядная тьма окутывала их.

— Я предлагаю тебе четыре таланта, женщина.

— Нет. Семь талантов.

— Да ты сошла с ума, глупая! Неужели умулус иссушил твои мозги?

— Испытай мальчика, — сказала мать и растянула губы в лягушачьей улыбке.

Старик бросил взгляд на Секста. Глаза его напоминали мутное бесцветие трясины.

— Повтори имя, мальчик, — приказал он. — Друз Юлий Клавдий Ретус Маенас Эмилий.

Секст повернулся к матери, попытался было вновь протянуть ей платок, но получил кулаком в челюсть.

— Повтори за стариком его имя, маленький выблядок!

Мальчик ощутил соленый привкус во рту, проглотил сгусток собственной крови и произнес:

— Друз Юлий Клавдий Ретус Маенас Эмилий.

Старик кивнул, пожевал губы.

— Шесть талантов, — вынес он вердикт. — И ни монетой больше.

— Хорошо, — как приговор, произнесла мать Секста.

…Это воспоминание он видел миллион раз. Менялась лишь одежда старика да цвет платка. И они никак не влияли на происходящее. Именно поэтому данному осколку прошлого можно было доверять.

Секст открыл глаза.

Его продали старейшинам за шесть талантов. Достаточно крупная сумма для простушки, коей и была его мать. Событийные вероятности закружились в сознании Секста. Он попытался понять причину действий этой женщины, чтобы в дальнейшем построить совершенную и непротиворечивую модель его детства.

Зачем мать продала его? Нужны были монеты на настойку умулуса? Вряд ли. В Юменте алкоголь продавали практически задаром. Витамы с каждого спуска в подземные пещеры приносили с собой целые снопы хмельной травы. Поэтому в Юменте настойку умулуса пробовали многие — и хаяты, и торговцы, и фермеры. Другое дело, что люди часто не пили алкоголь из-за возможности заразиться красной желчью. Один маленький червячок, попавший в бочку с хмельным, мог заразить сотни людей.

Секст огляделся. Возвращаясь из лабиринта воспоминаний, он всегда рассматривал свои покои. Это позволяло ему сосредоточиться и не упустить нечто важное. Его комната была небольшой: всего лишь шестнадцать квадратумов. Хотя несколько крупных прямоугольных зеркал, повешенных на обе стены и потолок, создавали иллюзию простора. Возле единственного окна стояла деревянная кровать, сделанная из радикаса. По левую сторону от неё возвышался шкаф, в котором Секст хранил книги и одежду. Самой ценной вещью был подаренный старейшиной Димиром костяной стол. Как говорил владыка, стол сделали из ребер, позвонков и лопаток первых юментских мятежников. То есть ему было около двухсот семидесяти семи хакима.

Успокоившись, Секст вернулся к размышлениям над причинами своей продажи. Вообще детей в Юменте меняют на золотые монеты только в двух местах — на рынке возле складов и возле храма Тестатема. Продать ребенка старейшинам считалось большой удачей. Ведь это означало, что на всю жизнь дитя обеспечено работой, едой и жильем. Продажа младенцев старейшинам разрешалась законом. На рынке же торговать чужой или своей плотью запрещалось. Рабом можно стать только по велению дагулов. Но многие мужья не могли прокормить своих жен и ораву детей, поэтому предпочитали менять младенцев на серебряные или золотые таланты.

Секст был уверен, что купил его не старейшина. Мать болела красной желчью. Её бы никогда не пропустили в астулу священнослужителей. Тогда появляется новый вопрос: зачем старик покупал его? Ведь, если воспоминание, подаренное настойкой умулуса, не лжет, то ему, Сексту, на момент продажи исполнилось шесть-семь хакима. Очень большой мальчик. Практически взрослый. Таких не покупают ни на черном рынке, ни в астуле старейшин. Да еще и за шесть талантов. За младенца дают не больше одного.

Тупик.

Секст хмыкнул.

Предположения сыпались как из рога изобилия. Может, его купили из-за каких-то природных дарований? Например, из-за отличной памяти. С детства он мог легко запоминать, раз услышав, детские считалочки, сказки и веселые песенки. О его феноменальных способностях мог вызнать один из богатых домов Юменты. Флавий Марциал, когда еще не был так стар, любил нанимать талантливых людей. Ведь они — фундамент будущих успехов.

Все равно не сходится.

В воспоминаниях старик носил тряпье, а под его ногтями чернела грязь. Следовательно, он не мог быть из дома Марциалов.

Секст налил в миску еще настойки умулуса. Нужно больше воспоминаний, чтобы увидеть хоть какую-то связь. Отхлебнув, он закрыл глаза, ожидая новые видения…

Старик постелил две соломенные подстилки, сел на одну из них, сложив руки на коленях. Секст молча стоял в углу, боясь пошевелиться. Страх сковал его. Казалось, каждое движение, каждый случайно брошенный взгляд, каждый звук, исходящий от бородатого, несли в себе скрытую угрозу. Вчера старик избил его до крови. И теперь Секст вел себя как можно тише и осторожно, словно маленький даген, прячущийся от ножей копателей.

— Садись, — приказал старик. Голос у него был бесцветный, усталый.

Секст послушно опустился на циновку.

— Отвечай на мои вопросы.

— Да, учитель.

— Кто создал мир?

— Безымянный Король, учитель. Он обитал в пустыне хаоса миллионы каганамов. До тех пор, пока ему не стало одиноко, и он создал мир, Венерандум и людей, похожих на него.

Старик кивнул, взял в руки палку, лежавшую по правую сторону от него. Секст инстинктивно сжался. Он попробовал оглядеться, чтобы понять где находится, однако его и бородатого окружала шипящая тьма.

— Не отвлекайся.

— Да, учитель.

— Ты сказал, что Безымянный Король создал людей, но ведь у бога должно быть имя?

— В тот момент, когда наш бог сотворил людей, он допустил ошибку: у жителей Венерандума не было души. Сердца их бились, но глаза были пусты, как у филя. Тогда Создатель вызвал из хаоса трех дагулов и попросил их оживить людей. Крылатые взамен потребовали дать им имена. Бог согласился. Он разбил своё имя на три части. И с тех пор дагулов зовут Ияс, Сир и Рах. Взамен на имена один из крылатых — Сир — откусил свою лапу и бросил под стены Венерандума. Бог собрал кровь, смочил ею губы людей, и с тех пор у жителей верхнего города появилась душа. А из откушенной лапы дагула Безымянный Король сотворил Тестатема — верного охранника от тварей ледяной пустыни.

Старик взмахнул палочкой и ударил Секста по лицу.

— За что?!

— Что случилось с Тестатемом? — без единой эмоции спросил бородатый.

Секст заметил грязь под длинными ногтями наставника. Он хотел отобрать палочку и исхлестать этого дряхлого ублюдка, но внутренний голос уговаривал этого не делать. Чутье подсказывало, что за тьмой, окружавшей их, прятались невообразимо опасные монстры.

— Тестатем перебил всех тварей ледяной пустыни, — стараясь сдерживать гнев, ответил Секст. — Однако ночью, когда Огненный Шар скрывался за краем мира, за стенами Венерандума слышали вздохи и крики человека. Тестатем пытался поймать этого человека, но ничего не получалось. Тогда Безымянный Король сам вышел за ворота города и увидел перед собой горбатого юношу. Горб был такой большой, что у бедняги дрожали колени от напряжения. Безымянный Король узнал юношу — это был собиратель душ…

— Стой, — перебил старик. — Я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать на них.

Секст сглотнул вязкую слюну и кивнул.

— Разве Огненный Шар тогда не прятался за краем мира как сейчас?

— Нет, учитель. Когда Безымянный Король еще не потерял свое тело, Огненный Шар поднимался над Венерандумом через каждые двенадцать потестатемов.

Старик облизал потрескавшиеся губы:

— А что Владыка сделал с юношей?

— Учитель, Безымянный Король смилостивился над ним и создал по его просьбе собственное царство. Царство мертвых. Чтобы души, покинувшие наш мир, больше не ютились в тесном горбу.

— Как звали того юношу?

— Юзон, учитель.

…Секст вскочил с пола и уперся руками в стол, тяжело дыша. Крупные капли пота скатывались по лицу, оставляя влажный след на коже. Мысли бураном кружились в тесной коробке черепа; сердце разрывалось от безысходности. Сдерживая приступ рвоты, Секст схватил стеклянный графин со стола и принялся жадно пить воду.

Надо успокоиться.

Всё хорошо.

Это было давно…

И было ли вообще? Открыв ящик в шкафу, Секст вытащил из кучи одежд линумную бумагу. Его личный протокол прошлого. Каждое воспоминание он записывал, чтобы в начале анимама их перечитывать. Стоило уснуть даже на несколько перкутов, как видения стирались из головы.

Полистав бумаги, Секст обнаружил, что видение, где он цитировал строки из «Истории от возникновения мира» Луция Агенобарда, уже было всего лишь менсе назад. Опять промах!

Или же…

«Алкоголь даёт о себе знать. Мне тяжело сосредоточиться».

Воспоминание вновь касалось его и старика. Неужели бородатый был все-таки старейшиной? Нет, глупости. Всех священнослужителей, служек, слуг и рабов Секст знал по именам. Даже в алкогольном опьянении его память работала отлично. Он не помнил старика. Зачем бородатый заставлял учить Агенобарда? Секст сжал виски. И самый главный вопрос: сколько хакима исполнилось ему на тот момент? Судя по всему, в этом воспоминании прошло немного времени с того момента, как мать продала его. Следовательно, ему было все те же шесть-семь хакима.

Секст бросил взгляд на глиняный кувшин с настойкой умулуса. В его зрачках клубились тени. Сегодня событийный транс не удался. Воспоминания лишь сильнее запутали его. Можно было потратить время с куда большей пользой. Хотя… Удалось наладить контакт с кудбирионом Нумерием и его палангаями. Секст хмыкнул. Теперь один из мисмар эсмы обязан ему жизнью. Отпущение грехов — священное действо, и обряд необходимо проводить в стенах старейшин. Но Секст за небольшую награду, кувшин с умулусом, очистил душу мисмара в казарме. И еще: впервые сегодня у него получилось поговорить с королевским прокуратором — Тиберием Антонием.

Тиберий Антоний…

Старик неплохо сохранился в свои пятьдесят два хакима. Секст знал, что сифский снег не успеет присыпать черные коньки министерских крыш, как он опутает душу главного помощника Безымянного Короля. Такие богатые и властные люди ему нужны. К тому же Тиберий, как и любой хороший воин, был доверчив и прямолинеен. Поэтому Секст в сегодняшнем разговоре старался казаться в лице прокуратора самоуверенным, амбициозным дурнем, не умеющим лгать. Пройдет несколько менсе и Тиберий преисполнится к нему теплыми, дружескими чувствами.

Секст накрыл кувшин полотенцем и спрятал в шкафу. В его движениях не было координации. Маленькие невидимые иголки вонзались в глазные яблоки, заставляя веки смыкаться. Тяжелый туман в голове казался непроницаемым.

Пора спать. Хватит на сегодня воспоминаний.

 

Глава четвертая. Мора

Юмента, рынок

От ярких одежд крикливых торговцев рябило в глазах. То тут, то там под линумными навесами предлагали купить горячие лепешки, острые мечи, мягкую ткань, драгоценности, обереги и холодную воду. Рабы таскали за хозяевами тяжелые сумки, дети бедняков вымаливали у прохожих медяки, а молоденькие жены ремесленников выпрашивали у мужей золотые украшения. Шум стоял такой, что даже гигант Универс, наверное, ворочался в могиле.

Мора любила редкие прогулки по рынку со своим братом Проколом. В отличие от всех остальных людей их окружали семь профессиональных воинов, взращенных домом Марциалов. Случайные прохожие уступали им место, редкие палангаи отдавали честь Проколу за заслуги предков, спасших Юменту от мятежников. Когда Мора высматривала в торговых навесах что-нибудь интересное, она приказывала своим охранникам остановиться, те отталкивали покупателей и пропускали свою хозяйку.

Купцы лебезили перед ней и братом, предлагали в дар любую вещь, понимая, что связи с домом Марциалов могли принести в дальнейшем баснословную прибыль. Мора же наслаждалась маленькой властью и заставляла торговцев лазить на самые высокие полки, заставляла отдавать забесплатно ценные вещи. Она готова была поспорить, что слышала, как купцы скрипели зубами, отдавая изумрудное колье или инкрустированный бесценным перламутром нож. Прокол посмеивался над ней, но не останавливал выходки сестры. В отличие от него Мора редко выходила за ворота дома Марциалов.

В последнее время их дед, Флавий, стал чудить. Он мог в потестатемы сна начать муштровать солдат или голым выйти к обеду. Старик терял рассудок с невероятной стремительностью. Однако больше всего поражало то, что, похоже, некогда доброе сердце их деда черствело: он запрещал всем внукам и правнукам покидать родовой особняк за исключением Прокола, избивал до потери сознания рабов и развратничал со слугами.

Мора покачала головой. Она не хотела думать сейчас о главе семейства. Пусть о выходках старика беспокоится их отец Мартин. Она вытащила из наплечной сумочки рабыни веер и принялась с остервенением им махать. Жар-камни, горевшие на специальных столбах, сегодня как-никогда дарили блаженное тепло. Мора любила зной и считала, что он вычищает из кожных пор старую грязь. Старейшины редко позволяли работать жар-камням в полную силу.

Прокол улыбнулся ей, взял за руку и повел по торговым рядам.

— Ты напряжена, — сказал он. — Что случилось?

— Всё хорошо, — ответила она. — Просто немного душно.

— Если хочешь, мы можем вернуться домой.

Мора расширила от ужаса глаза и срывающимся голосом сказала:

— Нет! Ни за что! Как такая дурная мысль могла вообще посетить твою умную голову?

Прокол рассмеялся.

Он любил дразнить её. И в отличие от своей жены (и её сестры) Карины всегда старался быть с ней мягким и добрым. Мора даже в свои двадцать хакима понимала причину столь нежного к ней отношения, но старалась не думать об этом. В конце концов, Прокол не может заниматься с ней любовью, потому что связан священными узами с другой сестрой.

— Неужели я встретилась с великими отпрысками семьи Марциал?! — раздался радостный возглас.

Мора повернулась на звук голоса. Прямо напротив них стояла Дуа Нокс в окружении десяти родовых воинов-охранников. Одета она была в дорогое парчовое платье до колен, на ногах же красовались кожаные сандалии с множеством шнурков и с драгоценными камушками. Выглядела Дуа жизнерадостной и веселой. Она не сводила восхищенного взгляда с Прокола. От внимания Моры не ускользнуло то, как сильно постарела за последнее время хозяйка дома Ноксов: глубокие морщины залегали под глазами, а кожа казалась дряблой.

Дуа выглядела как человек, который тщетно пытается обрести покой и ради этого готов обманывать даже себя.

— Мора, ты выглядишь как богиня, — с улыбкой на лице сказала она. — С каждым анимамом ты всё сильнее напоминаешь свою мать. Она такая же красавица.

— Вы тоже неотразимы, — заметил Прокол.

Дуа притворно закашлялась от смеха в рукав. Солдаты, стоявшие впереди неё, отступили в стороны, пропуская к своей хозяйке членов другого дома. Прокол не спеша подошел к Нокс, низко поклонился и поцеловал её в щеку. Мора лишь кивнула в знак приветствия.

— Прокол, ты прекрасен, — прошептала от восхищения Дуа. — По красоте ты сравнишься с Безымянным Королем. А мускулы-то!

— Я не обладаю даже толикой той привлекательности, коей обладает наш бог, — сказал Прокол. Его слова прозвучали как издевка.

Мора коснулась плеча брата:

— А что делает на рынке прапраправнучка великого Воруба Нокса? Захотела купить себе новое украшение? Или свежих продуктов?

Дуа растянула губы в широкой улыбке, обнажив белоснежные ровные зубы.

— Честно говоря, я искала на рынке вас, Мора, — сказала она.

От удивления девушка потеряла дар речи.

— Хотите украсть у меня сестру? — смеясь, сказал Прокол.

— Вообще-то да, — ответила Дуа. — Я была бы рада, если сегодня Мора посетит мой скромный дом. Я планировала небольшой пир для близких друзей.

Мора взглянула на брата. Несмотря на их крепкую дружбу, она не рассказывала ему о том, как часто общалась с Дуа. Они скрытно переписывались, передавая сообщения через рабов и воинов-охранников. Мора была не глупа. Она прекрасно понимала, что отец и дед не разрешат ей выйти замуж не за члена семьи Марциалов, поэтому искала будущего жениха скрытно, утаивая даже от брата свою связь с Ноксами. Её будущее омрачало лишь то, что возможному мужу не исполнилось и шести хакима…

— Моя сестра сегодня занята, — отрезал Прокол.

— Братик, ты ошибаешься, — сказала Мора. — Я как раз свободна.

Прокол бросил взгляд на неё и нахмурился:

— Давай-ка отойдем от многомудрой и щедрой Дуа, — с этими словами он посмотрел на хозяйку дома Нокс, — и обсудим всё хорошенько.

Мора и Прокол вышли из кольца воинов Дуа и направились к ближайшему тенту. Их охранники прогнали сидевшего за прилавком купца.

— Что ты творишь, сестра?! — взорвался Прокол. — Ты в своем уме? Или ты забыла, что отец враждует с Ноксами? Позволь тебе напомнить, что наш папа отрубил голову мужу Дуа! И поверь: эта женщина не забыла об этом.

— Никто ничего не узнает, если ты не скажешь, — спокойно сказала Мора. — Я пойду сразу с Дуа в её дом и весело проведу время. Ты скажешь отцу, что я молилась в храме Сира и принесла в жертву дагена.

— Услышь себя, глупая! Во-первых, я не умею лгать, и ты это знаешь. Во-вторых, папа ни за что не поверит мне. Неужели ты хочешь попасть в плен к Ноксам? Они наши враги!

— Я долго переписывалась с Дуа, — призналась Мора. — Она таит зло лишь на нашего отца и деда. Меня она не тронет. Мы с ней стали лучшими подругами! Тебе-то хорошо решать за меня: ты женат. А я никогда не выйду замуж! И всё потому, что в нашей семейке из каганама в каганам братья трахаются с сестрами!

Прокол скривился, словно укусил кислый плод, и заиграл желваками. По его взгляду было видно, как он старался сдерживать гнев.

— За кого вот мне выходить? — не унималась Мора. — За Корвина или Кирвина, коих дагулы лишили мозгов? Ты хочешь, чтобы твоя сестра вытирала слюни за дебилами и всю жизнь мучилась? Или будет ждать, когда вырастет маленький Тит? Да я стану старухой, когда ему исполнится пятнадцать хакима, и не смогу рожать! А я хочу детей. Мне стать твоей любовницей только из-за прихоти нашего деда?

— Я не понимаю! — вскрикнул Прокол. — Тебе все равно придется ждать, пока не вырастет сын Дуа! Если не ошибаюсь, Зайн Нокс того же возраста, что и Тит.

— Но Зайн мне не родственник!

— Дед все равно не разрешит тебе нарушить традиции нашей семьи. Ты сама себе противоречишь.

— Пожалуйста, Прокол! Разреши сходить на пир!

— Помолчи хоть пару перкутов! Дай подумать!

Чтобы унять дрожь в теле, Мора посмотрела в сторону гигантской колонны, величественно возвышавшейся над всей Юментой. Внутри этой колонны находилась широкая спиральная лестница, выводившая в Венерандум. Вход её всегда охраняли палангаи, пропуская на поверхность лишь министров, солдат, богатых купцов и священнослужителей. Простым людям вход в Верхний Город был закрыт. Даже Великие Дома могли попасть к Безымянному Королю только по приглашению старейшин.

Мора подняла голову. Верхняя твердь утопала во тьме. Священнослужители почему-то никогда не пытались осветить её. Возможно, это делалось для того, чтобы людям казалось, что над их головами было ночное небо, а не ментумы земли…

— И всё же это опасно, — сказал Прокол.

— Дом Ноксов все равно слаб, братик. Их воинов в несколько раз меньше чем наших. И Дуа прекрасно знает об этом. Она не станет рисковать жизнью единственного наследника ради мести. В конце концов, у неё есть общие склады с нами.

— Дед будет в ярости, если узнает.

— А ты ему просто не говори об этом. Солги ради сестры.

Прокол взъерошил волосы, обернулся в сторону эскорта Дуа и сказал:

— Что не сделаешь ради сестры. Иди на этот треклятый пир!

Мора кинулась на плечи брату, принялась целовать в щеки.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — тараторила от радости она.

Вернувшись к Дуа, брат и сестра обменялись заговорщицкими взглядами, а затем Мора воскликнула:

— Я пойду на пир!

Чтобы не привлекать лишнего внимания, Прокол со своими воинами направился в одну сторону, а эскорт Дуа — в другую. Брат пообещал, что пробудет на рынке несколько потестатемов и затем отправит в храм Сира охранника с дагеном, дабы в священных протоколах была пометка о жертвоприношении от Марциалов.

Мора не могла надышаться воздухом свободы. Наконец-то! Никто её не опекает, не пытается защитить или упрекнуть в неподобающем поведении. Сердце сладко щемило от нахлынувших чувств. Она впитывала в себя окружающие запахи сладостей, горького дыма жаровен, она старалась запомнить каждый звук рынка.

«Главное не сойти с ума от счастья!»

— Ты что-то бледная, дорогая, — заметила Дуа. — Может, воды? Правда, боюсь, она уже теплая.

— Что вы! Всё отлично! Просто я так волнуюсь. Нормально ли я выгляжу?

Мора оглядела свой расшитый золотыми нитями легкий калазарис. Рядом с Дуа она казалась себе дурной простушкой.

— Как я уже говорила: ты прекрасна. Будь ты одета даже в балахон фермерши, выглядела бы красивее великой Кулды! Юность — чудесная пора. И так не хочется губить её ради прихоти одного человека.

«Это она намекает на моего деда? Или отца?»

Мора сильнее замахала веером:

— Как поживает ваш сын? С ним всё хорошо?

— У Зайна отличное здоровье. В его-то возрасте я часто болела, — щеки Дуа радостно вспыхнули, глаза заблестели. — Через десять хакима он станет отличным мужем. Уже сейчас я могу сказать, что из Зайна получится мудрый правитель нашего дома. Ты не прогадаешь, если выйдешь за него.

Мора взглянула на солдат Дуа. Те выглядели такими же бесстрастными, как демортиуусы. С той лишь разницей, что носили яркие и броские доспехи. Все охранники выглядели как на подбор — молодые, мускулистые и мужественные. Мора поймала себя на мысли, что не прочь познакомится с кем-нибудь из них.

— Они евнухи, — сказала Дуа, словно прочитав её мысли. — За ними следит моя мать. Только она понимает, кто из младенцев станет сильным и верным, а кто — слабым и негодным.

— Вы тренируете их с детства?

— Разумеется. Как ты понимаешь, из рабов нельзя сделать воинов, так как старейшины могут в любой момент освободить их. Поэтому мы нанимаем слуг и покупаем у них детей. Малыши считаются законными детьми Ноксов по древним обычаям нашего дома. Они принадлежат семье.

Мора кивнула. Ей не хотелось вникать в суть слов Дуа. Чужие законы пусть и дальше остаются чужими. В мире есть вещи куда интереснее и важнее. Например, дорогие ткани или костюмы. Дочь Марциалов должна выглядеть безупречно, под стать богам.

Они направились на меридием, прямиком к выходу из рынка. Людей стало меньше. Больше никто из торговцев не призывал купить острый гладиус или мягкую ткань; посвежел воздух. Поднявшийся ветерок, легкий и невесомый, остудил разгоряченные давкой тела.

Мора оглядывалась по сторонам, старясь понять, как они выйдут к астуле королевских прокураторов — через дома ремесленников или через городские склады? Покинув рынок через большие каменные ворота, эскорт Дуа направился в сторону тысячи глиняных и кирпичных домиков, на первых взгляд натыканных хаотично. По левую сторону от дороги тянулись красивые старинные здания с лепными украшениями на фасаде. Украшения изображали сценки из «Жизнеописаний Безымянного Короля» Мастарна Фертора: герои прошлого протыкали гигантских полукротов-получервей, дагулы извергали из своих глоток жидкий огонь, кудбирионы бога сталкивались с порождениями тьмы, пришедшими из ледяной пустыни. По правую же сторону от дороги были неприметные глиняные домики, принадлежавшие небогатым ремесленникам.

Мора всегда удивлялась тому, что в Юменте ни в одном здании (даже богатом!) не стояла дверь. Последнего вора по заверениям королевских министров казнили более ста хакима назад. В астуле богатых прокураторов дела обстояли иначе: три властвующих дома — Марциалов, Ноксов и Дахма — постоянно грызлись друг с другом за территорию. Поэтому высокие заборы, крепкие двери и бесстрашные воины были необходимостью, а не прихотью аристократов. Стоит расслабиться, как враг нанесет удар. Хотя властвующие семьи не скрещивали мечи друг против друга вот уже несколько хакима.

— Я пригласила на сегодняшний пир Квинта, — как бы невзначай сказала Дуа.

Бровки Моры поползли вверх:

— Ого! Сам дворцовый министр посетит ваш дом.

— Давай на «ты». Все-таки предписание тхатха самая скучная вещь на свете. Она делает из людей занудных кривляк, — хитро улыбнулась Дуа.

— Хорошо, — довольно потянулась Мора.

Девушки засмеялись.

— Мора, ты молодая, — Дуа вдруг стала серьезной. — Уверена, что тебе каждый хакима представляется бесконечностью. Ты смотришь на меня и думаешь: «Дагулы! Какая же она старая». С каждым хакима анимамы летят всё быстрее и быстрее. Не успеваешь оглянуться, как большая часть жизни прожита. Еще вчера я была молодой и красивой. Незамужняя прапраправнучка великого Норуба Нокса. Затем я нашла безродного Гиясуддина. И он стал моим мужем.

Дуа подозвала рабыню, вытащила из сумки закупоренный глиняный кувшин с водой, но пить не спешила.

— Долгих двадцать хакима мы пытались завести ребенка, — продолжала она. — И лишь на сороковом хакима дагулы смилостивились надо мной и послали мальчика — Зайна. Но ведь боги ничего не дают просто так. Подарив сына, они лишили меня мужа. И я не виню твоего отца, Мора. Он сделал всё по предписанию тхатха. Я лишь пытаюсь тебе сказать, чтобы ты слушала свое сердце. Если приглянется Квинт, то не думай обо мне или Зайне. Однако я предупреждаю тебя: если ты выберешь моего сына, то будешь обязана ждать десять хакима.

Дуа откупорила кувшин и принялась маленькими глоточками пить.

Мора не ответила. Она смотрела по сторонам, однако взгляд ни за что не цеплялся. Она уже жалела, что согласилась пойти на пир. Прокол был прав: Ноксы всегда останутся их врагами. А может прислушаться к словам Дуа? И выбрать королевского министра Квинта? Мора видела его лишь однажды, да и то мельком — он приходил к ним в дом за какими-то бумагами. Сильный, красивый, статный. И неженатый. Среди аристократов в Юменте ходили слухи, что Квинт предпочитал заниматься любовью с мальчиками. Но Мора не верила сплетням. Слабые всегда хают сильных.

Все-таки интересно будет с ним сегодня поговорить…

Эскорт Дуа свернул направо. За домами ремесленников уже виднелись крыши прокураторов. Мора мысленно ухмыльнулась. Она никогда не понимала Безымянного Короля. Ведь три больших знатных семьи спасли город во время восстания! И что сделал богоподобный правитель? Выделил им жалкий кусок земли на троих и запретил строиться на территории Юменты без его разрешения.

— Что-то ты выглядишь усталой, — заметила Дуа. — Как только придем домой, я прикажу слугам наполнить ванну. После того как ты отмоешься от городской пыли, мы можем выбрать тебе платье из моей коллекции.

— Вы так щедры!

Дуа зевнула, прикрыв рот ладонью, и сказала:

— Возможно, нам удастся до прихода гостей даже поспать немного.

Особняк Ноксов казался добротным, но несколько тяжеловатым. Шесть мощных колонн подпирали высокую циркульную арку, украшенную барельефами. Эта арка вела к поистине гигантским, сделанным из костей филя воротам. По правую сторону от центрального входа к особняку прижимался малюсенький флигель, в котором жили рабы и слуги. Стены родового имения Ноксов были украшены мозаикой и драгоценными камнями, ярко переливавшимися в свете жар-камней. Как рассказала Дуа, если взобраться на последнюю ступеньку лестницы, ведущей в Венерандум, и взглянуть в окошко, то с такой высоты особняк Ноксов будет казаться гигантской лапой дагена.

Родовое имение Дуа понравилось Море. Внешне оно казалось крошечным по сравнению с постройками Марциалов, но внутри здание поражало воображение размером комнат. Никогда еще Мора не чувствовала такой свободы и легкости как в гостиной Дуа. По всем углам стояли доходившие до пояса колонны, на некоторых из них красовались пузатые глиняные кувшины, украшенные легкой позолотой, на других — жар-камни. Ноги приятно холодила белая мраморная плитка, настолько сейчас дорогая в Юменте, что за один её пондус можно было купить пятьдесят эмиолиусов отличной ткани.

Но больше всего в особняке Ноксов Море понравилось то, что каждая дверь выводила к прекраснейшему перистилю. Она не привыкла к такому изяществу: лазуритовые колонны с изображениями мятежников-витамов подпирали металлическую крышу, по черепичным проемам тянулась змейка золотой трубы, по которой весело журчала вода. Внутри двора раскидывался пышный сад. Мора поразилась тому, как хозяйке дома удалось сделать так, чтобы цветы и трава росли. Во всей Юменте не было красивее места! Здесь колосились фоенум и лён, здесь по колоннам раскинул корни подземный орех нуци, здесь торчал из влажной земли редчайший гриб реджем. Центр же двора занимал небольшой имплювий, из которого струилась холодная и вкусная вода.

Вдоволь насладившись запахом травы и цветов, Мора отправилась в комнату для гостей, где слуги смыли с неё грязь, натерли ароматными маслами и одели в ярко-красную тогу. Девушка крутилась перед зеркалом, пытаясь обнаружить хоть какой-нибудь изъян в своем внешнем виде. Что подумает дворцовый министр, если заметит жирное пятнышко на наряде? Вдруг кто-нибудь заметит грязь на её сандалиях? Мора покраснела. Какой ужас! Ведь если она не будет безупречной, то по всему городу расползутся сплетни об её неаккуратности. Аристократка должна выглядеть идеально! Пусть сама богиня Кулда будет завидовать её совершенству!

С этими мыслями Мора направилась обратно в перистиль. Дуа обещала прийти к ней, как только разберется с едой для пира. Гости же должны были прийти через несколько потестатемов. Поэтому возле имплювия Мору ждали прежняя хозяйка дома Ноксов с внуком.

Януария Нокс в свои восемьдесят пять хакима выглядела гораздо старше: худая, иссохшая, с запавшими щеками и глазами, которые ввалились так глубоко, что от одного её взгляда становилось не по себе. Но в своем возрасте старуха могла похвастаться густыми черными, как провал рта гиганта Универса, волосами. Про седину, видимо, в семье Ноксов не знали.

Сын Дуа, Зайн, несмотря на юные хакима, вел себя как старик: он не бегал с детской непосредственностью вокруг фонтанчика и не носил с собой костяной меч. Он был спокоен и безмятежен. Мора поймала себя на мысли, что мальчик очень похож на мать. Те же карие глаза, тот же овал лица и томные губы. Внешне он казался старше пяти хакима.

«Возможно, Дуа и не врала насчет Зайна. Из него вырастет мудрый и сильный хозяин дома Ноксов. Или же тиран».

От взгляда Моры не ускользнуло, что бабушка и внук были одеты в тоги одинакового синего цвета.

— Король бессмертен, — сказала Януария. Её голос оказался очень тихим, пришлось напрягать слух, чтобы понять смысл слов.

— Король бессмертен, — спокойно ответила Мора.

— Веришь ли ты в богов, дитя?

Мора посмотрела в глаза старухе:

— Простите, я не очень вас поняла.

— Не прикидывайся дурочкой, дитя, — прошептала Януария и улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

Мора не знала, что ответить. Ей и в голову не могло прийти то, что мать Дуа станет задавать бессмысленные вопросы. Ладно, она потерпит выходки старухи ради королевского министра Квинта.

— Я спрашиваю в сотый раз тебя: веришь ли ты в богов? — не унималась Януария.

— Верю.

Старуха взглянула на Зайна. Глаза её ярко блестели, как у сумасшедшей.

— А кого ты почитаешь больше всех? — спросила она.

Мора пожала плечами и ответила:

— Богиню Кулду.

Януария серьезно кивнула и принялась гладить черные волосы мальчика. Зайн не сводил взгляд с Моры и молчал, словно знал о её серьезном проступке, но не говорил из-за предписаний тхатха.

— А я молюсь Юзону, — сказала старуха, тяжело вздохнув. — Нынче тяжелые времена. Люди вновь забывают богов. Попомни мои слова: скоро они перестанут и чтить их! Столько мерзких безбожников породила Юмента… Зреет смута, дитя.

— Хватит пугать, бабушка — наконец-то ожил Зайн. — Не видишь: она побледнела.

С этими словами он широко улыбнулся.

— Как бы я хотела увидеть, как ты женишься, — резко сменила тему Януария. — Я так стара… Скоро Юзон заберет мою душу. Жаль, я еще нужна моему дому.

— Ты проживешь еще много хакима, бабушка, — сказал Зайн.

— Ах если бы…

Мора в растерянности смотрела на развернувшийся перед ней спектакль. Она чувствовала себя неуютно в компании родственников Дуа.

— А у тебя будет красивая невеста, — заявила Януария и уставилась на неё.

Её голос прозвучал как приговор. Мора выдавила из себя улыбку.

— Я вижу обиду на твоем лице, дитя. Ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума. Прости древнюю Януарию за непочтительность. Я давно не покидала этот дом и совсем забыла предписания тхатха. Что совсем не прощает меня. Мы с Зайном хотели повеселить тебя хорошими историями нашего дома, но буквально за мгновение до твоего появления у нас вспыхнул спор насчет богов.

Мора часто закивала, борясь с желанием скорее покинуть перистиль. Вдруг её осенило, что Януария и Зайн так и не назвали её имени. Может, они принимают её за кого-то другого? Однако Дуа отправила их сюда развлекать её беседами. Значит, ошибки быть не может.

— Мы простые и честные люди, дитя, — сказала старуха. — Наша семья славится прямотой. Мы не можем так плести интриги, как плетет их семья Марциал. Только не подумай, что я оскорбляю тебя! Вовсе нет. Именно благодаря интеллекту и способности просчитывать на много ходов вперед, твой отец Мартин поднялся так высоко. Я ценю, что его дочь рискнула всем, чтобы встретиться с моим внуком и заключить брачный союз.

Внезапно она взяла ладонь Моры, наклонилась и поцеловала её.

В этот момент в перистиль вошла Дуа. Ни капли не смутившись от увиденной картины, она направилась прямиком к ним. Оказалось, что в особняк Ноксов раньше времени прибыл дворцовый министр Квинт. Сгорая от нетерпения, Мора принялась задавать хозяйке миллион вопросов, позабыв о старухе и мальчике, однако та в ответ лишь попросила немного подождать.

Министр ожидал их в зале. Одет он был скромно для богатого человека: кожаные сандалии до колена да белый таларис с длинными узкими рукавами, обшитыми золотыми нитями. Его суровое лицо словно вырезали из мрамора, из-под кустистых бровей остро блестели голубые глаза. Министр не походил на обычного королевского служащего. Обычно те выглядели как разжиревшие фили, Квинт же обладал мускулистым телом и высоким ростом. Отличал его от жителей Юменты короткий ежик волос.

За спиной министра стояли два охранника-палангая в легких доспехах. Поприветствовав столь долгожданного гостя, Дуа повела его не в перистиль, как предполагала Мора, а в огромный зал, где мог разместиться целый кудбирион солдат. Стены этого зала украшали мастерски сделанные картины художников времен первого похода в ледяную пустыню. По углам стояли кресла с высокими спинками, рядом с каждым из них был приставлен раб или слуга. Освещали зал многочисленные жар-камни, вставленные в специальные металлические набалдашники на потолке.

Мора стояла по левую сторону от Квинта и бросала испуганные взгляды на него. Ей не терпелось завязать разговор с дворцовым министром, но боялась нарушить предписание тхатха.

В зал несколько рабов выкатили длинный стол, на котором ожидали своего потестатема горшочки и тарелки с едой. Пир должен был стать запоминающимся. Чего только не было из яств! Таким количеством пищи можно было накормить, наверное, Венерандум.

«Такие траты на маленький пир? Или Дуа показывает мне, что будет щедра, если я выберу Зайна?»

Наконец, Квинт заговорил с Морой. Какой же это был мужчина! Казалось, каждое его случайно брошенное слово имело скрытый смысл, который могла понять только она. Мора сразу же уверилась, что Квинт ни на кого не походил. Он источал уверенность и силу. Он походил на бога, а не человека — такой совершенный и такой близкий.

«Не пялься на него так, идиотка! Он подумает, что ты та молодая дурочка, что влюбляется в мужчин от одного вида мускулистого тела».

Но Мора не могла с собой ничего поделать. Сердце билось как бешенное, а язык заплетался. На каждый вопрос Квинта она выдавала невразумительную чушь. Так бы продолжалось бесконечно, если бы слуга не известил Дуа о прибытии гостей. Явились знатный прокуратор Акиф Дахма и один из самых богатых купцов Юменты Дарий. В отличие от дворцового министра прибывшие были одеты броско и богато. Море показалось, что Дарий надел на себя несколько костюмов сразу. Новые гости поприветствовали её, Квинта, Януарию и Зайна.

Начался пир.

В центре зала появились две полуголые девицы в одних прозрачных калазарисах и начали танцевать под стук барабанов стоявшего от них неподалеку слуги. Мора хотела было вновь поговорить с Квинтом, но министр направился к Акифу.

«Неужели я ему не понравилась?»

От стыда она сжала до боли кулачки. Этот пир с самого начала не задался: пришлось явиться в дом Ноксов в плохой одежде, затем старуха приставала к ней с вопросами. А теперь и дворцовый министр бросил её!

Кто-то обнял её за талию. Мора вздрогнула и обернулась. Широко улыбаясь, на неё смотрела Дуа.

— Говорят, Квинт не любит девушек, — прошептала она. — Мальчики волнуют его куда больше.

Мора кивнула. Не зная чем себя занять, она посмотрела на танцовщиц. Девушки выглядели стройными и красивыми.

Пир был скучен. Дворцовый министр, Акиф и толстый торговец держались отдельно от всех, о чем-то рьяно спорили и, казалось, не замечали даже хозяйку дома. Дуа и её мать-старуха стояли в двух шагах от Моры и спорили о тканях. Маленького Зайна увел спать слуга. Прежде чем раствориться во тьме особняка, мальчик бросил дочери семьи Марциал счастливую улыбку. Это хоть немного подбодрило Мору. От скуки она готова была завыть.

Но тут Дуа захлопала в ладоши, прогоняя танцовщиц, вышла в центр зала и сказала:

— Милые гости, я хотела бы показать вам небольшое представление!

Широкие входные двери распахнулись, и в помещение вошли пятеро крепких мужчин. Из одежды на них были лишь тряпки, закрывавшие детородные органы. Среди этих мускулистых и высоких амбалов выделялся, как синяя ниточка на красном платье, жилистый старик с коротким ежиком волос. Он был ниже остальных на целую голову, но казался более опасным. Его взгляд абсолютно ничего не выражал. Чем больше Мора смотрела на него, тем сильнее понимала, что глаза старика походили два стеклянных шарика с точками до предела сузившихся зрачков.

— Я хотела бы развлечь гостей боем воинов до смерти, — воскликнула Дуа. — Специально для сегодняшнего пира я отобрала четверых своих лучших бойцов. Мой дом всегда славился сильными воинами, и сейчас вы поймете почему. Сражаться с моими людьми будет воин-демортиуус.

По залу прокатился шорох голосов. Квинт сделал шаг вперед и спокойным голосом спросил:

— Дуа, вы хотите убить демортиууса? Боюсь, я буду вынужден сообщить…

— Дослушайте меня до конца, великий Квинт, — грубо перебила хозяйка дома Ноксов. — Этот воин-демортиуус с благородным именем Хаккий слишком стар, чтобы сражаться во благо Мезармоута. Поэтому старейшины собирались сделать его обычным служкой в храме дагулов. Я же предложила им отличную сделку: я выкупила демортиууса за тридцать талантов. Эти деньги пойдут на еду и одежду его собратьям.

— Демортиуусы не продаются, — ехидно заметил купец Дарий.

— Хаккий сегодня умрет. Это было главным условием священнослужителей.

В зале повисла тишина. Мора боялась пошевелиться. Внизу живота неприятно заныло. Неужели она увидит настоящий бой?

«Должно быть, это всё снится мне».

Дуа оглядела гостей, театрально выдерживая паузу, затем произнесла:

— Уверена, что сейчас вы думаете, что демортиуус победит моих воинов, даже не смотря на преклонный возраст. Именно поэтому я хочу усложнить ему задачу!

С этими словами трое слуг внесли в зал тяжелый металлический ящик, набитый раскаленными жар-камнями, и поставили его перед хозяйкой дома. Затем к Дуа подбежала рабыня в ошейнике. В руках она держала железный прут.

Мора не могла поверить в происходящее. Что собираются сделать со старым демортиуусом? И почему королевский министр не пытается вмешаться? Она посмотрела на Квинта. Тот выглядел как каменное изваяние.

Дуа взяла из рук рабыни железный прут, опустила его в горящие жар-камни и сказала:

— Я лишу демортиууса зрения, чтобы уровнять шансы.

Облизав потрескавшиеся губы, она поднесла раскаленный конец прута к лицу старика. К удивлению Моры тот даже не моргнул. Он по-прежнему смотрел куда-то вдаль. Кожа демортиууса зашипела; сгорая, взвился дымок. Прут коснулся глаза, однако ни звука не вырвалось из глотки воина. Дуа словно наслаждалась процессом. За всё время, пока она выжигала глаза несчастному, с её лица не сходила довольная улыбка.

Когда хозяйка дома отошла на несколько шагов от демортиууса, Мора вскрикнула. Почувствовав, что теряет опору, она попыталась ухватиться за стол, но промахнулась. От позора дочь семьи Марциал спас Квинт: он схватил её за талию и прижал к себе.

Мора попыталась было попросить дворцового министра проводить её домой, однако язык не слушался её. Перед мысленным взором стояло лицо демортиууса: расплавленное, словно хунфуский воск, с двумя черными подпалинами вместо глаз.

Старик-воин молчал, так ни разу и не вскрикнув от боли.

Дуа бросила железный штырь обратно в ящик и направилась к гостям. Слуги унесли металлический ящик с жар-камнями из зала, но затем вернулись с пятью гладиусами. Они отдали мечи воинам и удалились.

— Мы можем начинать бой? — спросила Квинта Дуа.

Мора посмотрела в глаза министру.

Квинт кивнул.

Четыре воина Ноксов окружили демортиууса. Схватка должна была быть короткой: тут и зрячий не справится с несколькими окружавшими воинами, а что говорить о слепом? Мора представила, как холодное лезвие сейчас вонзится в грудь старику, как хлынет теплая кровь… По телу побежали мурашки. Она хотела зажмуриться, чтобы не видеть бессмысленной резни, но веки не слушались её.

Раздался звон мечей. Один из бойцов вдруг вскрикнул, затем, держась за перерезанное горло, повалился на мраморный пол. Через мгновение демортиуус поразил второго воина Ноксов.

Старик умудрялся юлить между острыми лезвиями двух живых бойцов. Не верилось, что в таком возрасте можно так быстро двигаться: он словно летал, невероятным образом уклоняясь от ударов. Воины Дуа казались по сравнению с ним медлительными жуками.

Вот один из них сделал резкий выпад, поцарапав грудь демортиууса, однако слепой перекинул гладиус в другую руку и быстро кольнул мечом в шею противника. Кровь фонтаном брызнула из перерезанной артерии, окропляя пол алой жидкостью. Минус один противник.

Старик встал в стойку, затем пригнулся и порезал колено последнего воина. Тот вскрикнул, но успел отскочить от другого удара гладиуса. Демортиуус зловеще улыбнулся и кинул меч словно метательный нож. Лезвие вошло прямо в грудь бедняге. Тот сделал несколько шагов назад и рухнул. Все воины семьи Нокс были побеждены.

Старик поднял чужой гладиус, кивнул в сторону гостей и быстрым движением перерезал себе горло. Через несколько мгновений он умер.

Представление закончилось.

Двери зала распахнулись, и в помещение вбежал палангай. На мгновение задержавшись взглядом на мертвых телах воинов, он упал на колени перед Квинтом:

— Министр, беда!

— Что случилось? — лениво поинтересовался Квинт.

— Один из дагулов пал с небес.

 

Глава пятая. Исхак

Юмента, астула старейшин, здание школы

Исхак поднимался по лестнице в комнату малышей, когда услышал с улицы крики. Тяжело вздохнув, он подошел к окну и встал на цыпочки, чтобы увидеть происходящее за стеклом. С самого раннего детства он понимал, что астула старейшин — город в городе. Обнесенная решетчатым забором территория вмещала в себя храмы восьми главных богов, тюрьму, суд и жилые постройки. Астула защищала своих жителей от насилия и голода Юменты. Здесь не знали обмана, здесь люди по-настоящему любили друг друга. Ведь только в храме можно было почувствовать божественную благодать!

После известия о том, что дагул Сир рухнул на грешную землю, в Юменте как грибы появлялись псевдо-пророки, твердившие о едином боге и скорой погибели Мезармоута. Исхаку было запрещено близко подходить к астульской стене, но ему и не требовалось выходить на улицу, чтобы услышать крики этих еретиков! Хвала Безымянному Королю за то, что прислал в Юменту больше палангаев и мисмаров! Храбрые воины быстро утихомиривали лжепророков.

Исхак поморщился. Как людям вообще приходят в голову мысли о едином боге? Случилось великое горе, и они тут же отвернулись от своих создателей. Исхак вспомнил вчерашние потестатемы отдыха. Он и другие ребята долго не могли заснуть, обсуждая правдивость слухов о гибели дагула Сира. Им хотелось верить, что на самом деле Летающий Ящер, как его называли ученики консульских преторов-священников, не умер, а спустился на землю, чтобы одарить людей чудесами. Исхак уверял друзей, что скоро боги излечат их от смерти, что никто больше не будет воевать друг с другом, что растает снег за стенами Венерандума, и в небесах навечно будет светить Огненный Шар. Но мало кто из ребят поверил в эти сказки. Многие из них ложились спать со слезами на глазах.

Плакал и Исхак. Но только он не ревел как девочка, а уткнулся в подушку, с силой стискивая челюсти от гнева и позволяя литься предательским слезам. Сир не мертв! Боги не умирают. Как поговаривали мастера учеников, Безымянный Король планировал отправить экспедицию к упавшему с небес дагулу.

В груди вновь защемило. Исхак рванул по лестнице к малышам. Плачут только девчонки! Они не умеют сдерживать эмоции потому, что их такими создал богочеловек.

Вот уже несколько менсе он жалел, что не пошел по пути воина-демортиууса. Их мастера с помощью волшебных слов давно бы лишили его всех чувств! Он бы занимался только военным искусством и изучал логику. Исхак бросил взгляд на свои руки. Они походили на худые лапки дагена. Даже намека не было на мышцы. Он вспомнил позавчерашнюю встречу со своим единокровным братом Кахси, выбравшим путь воина богов. Ох сколько зависти Исхак тогда ощутил! Глаза Кахси походили на блестящие алмазы — холодные и красивые. Пройдя очищение смертью, он перестал быть похожим на мальчика. Его больше не смешили шутки брата, его ничто не заботило. Каменное изваяние, а не человек. Исхак хотел быть таким же.

Хотя его мастер, Преномен, всегда хвалил ученика за эмоциональность и вспыльчивость. Долгими анимамами перед сном он читал ему отрывки из «Жизнеописания Безымянного Короля» Мастарна Фертора, находя в них доказательства, каким чувствительным был их бог. Преномен пытался объяснить, что демортиуусы чтят законы не Создателя, а скорее царя мертвых Юзона. Чтобы хоть как-то подбодрить впавшего в уныние ученика, Мастер подарил ему книгу «Деяния» Петро Тертиуса, которую так любил Исхак. В конце концов, все герои легенд были людьми, а не демортиуусами! Разве может камень любить и ненавидеть? Разве сталагмит скорбит о смерти? Нет, нет и нет.

Оказавшись на нужном этаже, Исхак перевел дух от пробежки по лестнице. Сегодня он и брат следят за малышами. С давних времен мастера обеих школ заставляют учеников ухаживать за прибывшими в астулу детьми. Тем самым они прививают самостоятельность воспитанникам.

Исхак любил сидеть с несмышленышами, хотя его всегда раздражало, что рядом с ним обязательно должен был находиться демортиуус. Мастера таким образом показывали малышам, что их жизнь могла пойти по двум дорогам — по пути служки-священнослужителя или по пути демортиууса. И Исхак искренне радовался тому, что дети практически всегда боялись учеников воинов богов.

Наконец-то отдышавшись, он направился в комнату несмышленышей.

Кахси сидел на полу, скрестив ноги и впав в событийный транс. Он всегда так делал, когда находился с детьми. Ему было наплевать и на их крики, и на просьбы рассказать историю перед сном. Лишь изредка он выходил из транса, поднимался и отвешивал тумаки самым буйным. Поэтому большую часть времени дети сидели тихо, пугаясь каждого звука. Когда же приходил Исхак, малыши радостно хлопали в ладоши и бежали к нему. И пока он читал им сказки и укладывал спать, Кахси блуждал в хаосе транса.

В комнате оказалось невыносимо душно. Дети, завидев его, заулыбались. Обычно они все были одеты в белые тоги, отчего походили друг на друга, как капли воды, однако сегодня мастера вырядили их в разноцветные линумные туники.

— Исхак, расскажи нам сказку! — заголосила розовощекая девочка. Киа. Самая умная и веселая из всей компании несмышленышей. Ей оставалось провести в низшей школе несколько менсе, после чего её должен был взять на обучение мастер.

— Дайте мне хоть сесть сначала, — ответил Исхак, улыбаясь.

Он оглядел комнату. В его обязанности входила и уборка за детьми. С ним они порой чудили и могли нарисовать к его приходу мелками на стене человечка или еще какую-нибудь пакость. Исхак никогда не ругал малышей за это. В конце концов, они еще маленькие! Многим не исполнилось и шести хакима. Пусть их детство в низшей школе будет как можно ярче.

— Расскажи сказку! Ну расскажи! — запричитали дети.

Исхак облегченно вздохнул. За исключением валявшихся на полу игрушек в этот раз комната оказалась идеально чистой: желтые стены не разрисованы, кровати заправлены, окна не разбиты. Пронесло! Каждый менсе в низшей школе появлялся маленький гаденыш, любящий пакостить. И тот не переставал мелко мстить всему миру, пока мастера не избивали такого паскудника до полусмерти. Исхак понимал причину агрессии детей даже в свои двенадцать хакима, но ничего не мог с этим поделать. Практически всех их продали старейшинам. Разница была лишь в количестве монет. Обычно самых неуправляемых малышей отправляли к демортиуусам, где тех превращали в молчаливых и безжалостных слуг. Мастер Преномен всегда сокрушался по этому поводу, но даже у него не было никакой власти повлиять на решения старейшин.

— Я не могу рассказать вам сказку, — твердо произнес Исхак. — Сегодня мастер приказал, чтобы я отвечал только на ваши вопросы.

Некоторые из детей захныкали.

«Слышали ли они о смерти Сира?»

Стараясь подавить дурные мысли, Исхак широко улыбнулся малышам:

— Хватит причитать! Давайте так: вы зададите мне парочку вопросов, а затем я расскажу сказку. Согласны?

Кто-то из несмышленышей закивал, а кто-то радостно закричал.

— Я хочу сейчас сказку! — жалобно заголосил толстый Марк.

— Нет, — возразил Исхак. — Будет только так, как я сказал. Иначе остаток анимама проведете с Кахси.

Он хотел поддеть брата, но тот никак не отреагировал на едкое замечание.

Исхак скривил губы, дошел до центра комнаты и плюхнулся на пол. Малыши окружили его, но не спешили садиться. Глаза их горели живейшим любопытством. Многие переговаривались друг с другом, выбирая вопрос позаковыристее.

— Начнем, — сказал Исхак. Он оглядел детей, затем жестом пригласил подойти ближе розовощекую Киа. — Ты будешь спрашивать первой.

Девчушка бросила на него пугливый взгляд. Её голубые глаза лихорадочно блеснули:

— Как гигант Универс оказался под землей?

Исхак почувствовал, как неизбывная тоска каким-то образом просочилась через складки и щели души. Он вдруг ощутил жалость к себе и малышам. Им приходится тратить время на чтение, ломать голову над вопросами мастеров и не жалеть себя на тренировках. Тогда как большинство их сверстников развлекаются и…

«Надо выкинуть подобные мысли из головы. Это неправда. Жизнь в Юменте тяжелее, чем в астуле. Соберись».

— До того как наш бог забыл свое настоящее имя и до того как сотворил людей, он из снега и камней сотворил себе помощника — Универса, — сказал Исхак. — Гигант носил тяжелые гранитные глыбы, предназначенные для строительства замка, и помогал строить стены. Наш бог был так велик, что поделился частичкой своей души с Универсом, чтобы тот смог чувствовать красоту ночного неба и восхищаться песнями ветра. Но вместо этого титан захотел убить его. В гневе бог разверзнул землю, с помощью сил хаоса скинул гиганта в образовавшийся провал, а затем сдвинул твердь обратно, заделав провал.

В комнате повисла абсолютная тишина. Киа почему-то испуганно посмотрела на него.

— Что тебя страшит? — спросил он.

— А как глубоко находится под землей Универс? Не найдут ли его наши витамы в темных пещерах?

Исхак накрыл ладонью плечо девчушки.

— Можешь не бояться: гигант не побеспокоит нас.

— Тогда почему Юменту создал не наш бог, а люди? Ведь он мог управлять земной твердью! — не унималась Киа.

— Потому что люди сами захотели уйти под землю. Это было их желание.

Мальчик хакима шести подошел к Исхаку и спросил:

— А что ели первые люди? В Верхнем Городе нет ни животных, на которых можно было бы охотиться, ни растений.

Исхак нахмурился:

— Ты невнимательно читал Фертора. Первые люди питались плотью Безымянного Короля и пили его кровь. Наш бог в ту пору был бессмертен. И потому любые раны на его теле заживали, а отрубленные конечности отрастали. К тому же за городскими стенами обитали выброшенные хаосом твари. Их люди тоже ели.

Исхак посмотрел на брата. Тот так и не вышел из транса. Несмотря на внешнее сходство, они всегда были друг для друга чужими. Родственная кровь не значила для Кахси ничего. До того, как брат выбрал путь демортиууса, он никогда никому не доверял и сторонился людей. Молчун. Чужак для всех.

Внутри Исхака боролись две противоположности: одна завидовала Кахси, другая — ненавидела его.

— А почему Кулда и Воган стали богами? — спросила белокурая худенькая девчушка хакима семи с красивым именем Агри. — Ведь они были людьми!

Исхак хитро прищурился:

— Много хакима назад в Юменте разразилась чума. Больше половины населения умерло. Безымянный Король пытался найти противоядие от болезни, но все его попытки заканчивались неудачей. Люди продолжали умирать. Чума и по сей анимам считается одной из самых страшных болезней. Представьте: ваша кровь темнеет до черноты, язык высыхает и отпадает, а на теле появляются гнойные карбункулы.

Дети зафыркали. Лица многих скривились от ужаса.

— В ту ужасную пору, — продолжал Исхак, — в Юменте жила семья: муж, жена и сын. Мужчину звали Воганом, его женщину — Кулдой, а ребеночка — Марком. Воган работал витамом и частенько пропадал в подземных пещерах. А дома с малышом дожидалась его супруга Кулда. Однажды их маленький сын заразился чумой. Никто не знает, как это случилось. Ведь Кулда берегла ребенка как драгоценный алмаз: не выпускала из дома, заставляла пить лечебные отвары. Однако горе любит счастливых. В страшных мучениях умер маленький Марк. Тогда Воган и Кулда стали молиться дагулам, дабы те смилостивились и помогли возродить сына. Ответ богов был жесток: они наделили безутешную семью способностью вылечивать больных чумой и возвращать к жизни умерших, но вот только не могли Воган и Кулда вернуть из царства Юзона своего Марка.

Исхак на мгновение замолк. В горле пересохло, хотелось пить. Малыши сразу же принялись просить его, чтобы он закончил историю. Сглотнув вязкую слюну, Исхак вновь принялся говорить:

— Воган и Кулда не стали лечить больных. Они прокляли богов и поселились пещерах на форыбской стороне. Как только Безымянный Король узнал, что кто-то из жителей Юменты способен излечивать город от страшной болезни, но ничего не делает для этого, то впал в гнев. Богочеловек нашел Вогана и Кулду и в ярости вырвал им сердца. Стоит заметить, что муж и жена не умерли, так как Безымянный Король сделал из этих двух несчастных людей богов. Однако они больше не могли ничего чувствовать и исполняли любое приказание Короля.

— Кулда и Воган спасли Юменту? — спросила Агри.

Исхак кивнул.

— Да, спасли, — сказал он. — После того, как чума исчезла, Кулда и Воган пропали в подземных пещерах. Когда городу вновь потребуется их помощь, они вернутся, как гласит текст Фертора.

Вдруг толстый Марк вскинул руку и закричал:

— У меня есть вопрос! Дайте мне задать его!

Все малыши, словно по команде, бросили на него удивленные взгляды. Исхак улыбнулся.

— Что у тебя за вопрос?

— А что значит «оскопленный»? И почему Безымянный Король оскоплен?

Исхак почувствовал, как к голове прилила кровь. Сердце забилось в сумасшедшем ритме.

— Пожалуй, я не знаю, что тебе сказать, Марк. Спроси завтра у мастера, — промямлил он.

Толстяк разочарованно кивнул.

Настал черед задавать вопросы детям младше шести хакима. Исхак старался отвечать маленьким так, чтобы они всё поняли. И порой приходилось объяснять несколько раз. Через несколько потестатемов малыши так устали, что еле ворочали языками. Исхак уложил каждого в кровать, затем, как и обещал, прочитал из «Деяний» Тертиуса сказание об одноруком воине.

Когда большая часть жар-камней погасла, все несмышленыши уже спали. Комната погрузилась в сумрак.

— Ты сегодня постарался на славу.

Исхак вздрогнул и обернулся. Глаза брата неподвижно смотрели сквозь него. По спине пробежал неприятный холодок. Хотелось забиться в самую темную нору от этого пустого, как у дагена, взгляда.

— Спасибо, — сказал Исхак, облизнув пересохшие губы.

Брат не ответил. В сумраке комнаты его фигура казалась невесомой и призрачной. Слабые лучи жар-камней словно просвечивали сквозь него. И все же от Кахси веяло настоящей опасностью. Хотелось немедленно выбежать из комнаты и забиться в самом темном углу, хотелось заплакать. При виде этих глазных яблок с застывшими пронзительными точками зрачков в теле просыпалась боль. Она подобно змее медленно ползла от ступней до самого мозга. Кахси не просто пугал — он вселял леденящий душу ужас. И самое противное было то, что в окружении людей он сливался с толпой и не казался таким чуждым, таким опасным. Но стоило остаться с Кахси наедине, и все страхи выползали наружу.

— Я тебя не боюсь, — сказал Исхак.

Брат даже не взглянул в его сторону. Он лишь поправил завязки черной тоги.

— Говори со мной! — потребовал Исхак. — Думаешь, мне важно твое мнение? Да я плевал на него. Ты всё время изображаешь из себя кого-то, но самом деле ты никто! Ничто!

Кахси закрыл глаза.

«Да как он смеет?! Думает, что может издеваться надо мной? Да он за сегодняшний анимам даже не поговорил с малышами и еще позволяет себе бросать похвалы мне!»

Исхак стиснул кулаки. Сознание захлестнул вал ярости. Он набросился на брата и принялся лупить его, стараясь вложить всю силу в удар. Однако Кахси не сопротивлялся и позволял себя бить. Он даже не вскидывал руки в попытке защитить лицо. Исхак от подобной выходки еще больше расвирепел. Тяжело дыша, он принялся колотить Кахси по носу и нижней челюсти. Послышался хруст.

— Дерись, тварь! Что ты как девчонка?!

Ярость Исхака была бессильной, вредной для него самого, и от того становилось только хуже.

«Я его не боюсь! Не боюсь! Что он себе позволяет? Мы все равны перед лицом богов. Он не лучше. Не лучше!»

За его спиной закричали малыши.

Сбив кулаки в кровь, Исхак отпрыгнул от брата и перевел дух. На смену ярости и страху пришло чувство стыда. Что на него нашло? Раньше он с Кахси частенько дрался, но в те времена им обоим не было и пяти хакима. Да и до крови их «сражения» никогда не доходили. Но сегодня… Исхака осенило: он больше не понимал брата. Если раньше те или иные его поступки можно было объяснить, то сейчас Кахси превратился в закрытую книгу. И вот эта эмоциональная блокировка пугала Исхака.

«Что я наделал?»

Дети принялись хныкать. Многие из них повыскакивали из кроватей и убегали в другой конец комнаты.

Дверь в комнату распахнулась, на пороге появился мастер Преномен.

— Что здесь происходит? — грозным голосом спросил он.

 

Глава шестая. Безымянный Король

Венерандум, королевский замок

Я скучающе оглядел собравшуюся в большом зале толпу: старейшины, кудбирионы, королевские прокураторы, дворцовые министры и несколько преторов-демортиуусов. Все они жаждали узнать, что за решение я приму. Несколько анимамов назад один из священных дагулов рухнул на землю. И теперь каждый житель Мезармоута задавался лишь одним вопросом: что будет дальше? Старейшины чуть ли не бороды рвали друг другу, доказывая необходимость собрать самую большую экспедицию в ледяную пустыню. Министры же наоборот уверяли меня, что город не может позволить себе тратить палангаев и золотые монеты на бессмысленный поход.

Я с силой сжал виски. Голова раскалывалась от боли.

— С вами всё хорошо, Владыка? — спросил Тиберий.

Я кивнул и отмахнулся от него, как от назойливого жука. Не сейчас. Они должны дать мне подумать. Как назло все собравшиеся в зале оделись как можно ярче: украшенные золотыми лентами сагумы, броские линумные одежды, блестящие драгоценности. Идиоты. Самодовольные кретины.

Взглядом нашел старейшину Димира. Тот стоял в окружении других пятерых старейшин и что-то им яростно втолковывал. Лицо у него было красным, как расплавленный жар-камень. Из-за магических снадобий глубокие морщины иссекали лишь щеки, обойдя стороной другие участки кожи. Его глаза горели мрачным огнем решимости.

В отличие от остальных старейшин Димир отличался живым умом. Он никогда не шел на поводу своих желаний и мог изменить точку зрения, если она была неверной. Даже в семьдесят пять хакима он соображал лучше многих дворцовых министров. И что самое важное: старейшина Димир верил в мою божественность. Он готов был в любой момент отдать жизнь ради меня. Хотя с хакима старик становится невыносимее. Его параноидальные мысли о шпионах приверженцев единого бога выводили меня из себя.

Я подозвал Тиберия и прошептал ему в ухо:

— Давай начнем совет.

Помощник кивнул, обошел мой трон, спустился на пару ступенек и закричал:

— Безымянный Король требует тишины!

Все приглашенные разом умолкли. Сотни глаз уставились на меня. Я мысленно хмыкнул. В голове мелькнула не дающая покоя вот уже несколько хакима мысль: верят ли они в мою божественность? Что все эти люди видят во мне? Куклу, которой можно управлять? Или же их создателя?

Тиберий встал по левую сторону от трона.

— Я собрал вас всех в этом зале, — воззвал к слушателям я как можно громче, — чтобы обсудить событие минувших двух анимамов! Начнем же совет!

Я поднял голову. Тиберий выполнил мою просьбу: свет жар-камней свободно струился по сводам зала, озаряя мраморные колонны и прекрасные гобелены. Тьме не место в королевском замке. Слабый сквозняк, царивший во всех зданиях Венерандума, разносил ароматический дым от курильниц.

— Сир рухнул с небес, — сказал я очевидную вещь. — Мои астрономы говорят о том, что дагул находится неподалеку от ледяных гор. И как бы мне ни хотелось приукрашивать реальность, но, похоже, наш бог мертв.

Странное и тревожное волнение зародилось в толпе. Я схватил скипетр и постучал им о мраморный пол. Гулким эхом откликнулись удары.

— Молчать, черви! — закричал Тиберий. — Король говорит!

Я сглотнул вязкую слюну и продолжил:

— Сир мертв, скорее всего. Вот уже много хакима мы не видели никакой активности дагулов. До позавчерашнего анимама! Астрономы заметили странное дрожание воздуха вокруг Сира и сразу же придали огромное значение случившемуся. Но не успели доложить мне ничего, так как дагул упал на землю, — я сделал паузу, набирая в грудь побольше воздуха. — Надеюсь, всем здесь собравшимся хватает ума понять: мы отправим экспедицию в ледяную пустыню. И это не обсуждается. Вопрос в том, сколько людей мы отправим.

Я замолчал, давая время переварить услышанное. На лицах старейшин играли довольные улыбки, а вот дворцовые министры были ошеломлены. Но больше всего меня удивили кудбирионы: все восемь военачальников хмурились. Неужели и они не хотят отправляться в экспедицию к упавшему дагулу? Этот момент необходимо обдумать.

Кудбирион Немерий вышел вперед и встал перед величественными ступенями.

— Владыка, позвольте мне сказать, — заявил он. Голос был хриплый и усталый.

— Разрешаю.

— В Юменте сейчас неспокойно. Мои палангаи поймали десять лжепророков, рассказывавших жителям подземного города о едином боге. С каждым десятым потестатемом обстановка накаляется, Владыка. Во всем Мезармоуте наберется лишь четыреста солдат, исключая кудбрионов. Если мы и отправим экспедицию к дагулу, то она должна быть небольшой. Я взываю к вашей разумности, Ваше Сиятельство.

А он храбр. Не каждый солдат решится указывать мне.

Одет Немерий был в серый военный костюм: кожаные сапоги до колен, толстые штаны, теплая куртка, украшенная красными и фиолетовыми линумными лентами. Под мышкой кудбирион держал варежки и простой костяной шлем с маской.

— Сколько человек по-вашему мы должны отправить? — спросил я.

Немерий тяжело вздохнул, коснулся седеющей, аккуратно подстриженной бороды.

— Двадцать, владыка, — наконец сказал он.

Старейшина Димир громко засмеялся. Он взглянул сначала на меня, потом на других священнослужителей и подошел к трону ближе. Я напрягся. Нельзя давать этим двоим спорить, иначе совет растянется на несколько анимамов.

— Вы забываетесь, кудбирион, — заявил Димир, поправляя свой белый плащ. — Именно дагул Сир подарил нашему владыке свою кровь. Помните ли вы об этом? Все живущие в Мезармоуте обязаны Сиру душами. Если бы много хакима назад он не откусил себе лапу, то кто знает, где бы мы сейчас находились.

Из толпы замковой знати вышел дворцовый министр Квинт. В одной лишь серой тоге да сандалиях он казался маленьким и жалким в окружении тепло одетых чиновников. Меня неприятно поразил его хмурый, сердитый взгляд.

— Выше Высочество, кудбирион Немерий прав, — тихим голосом сказал министр Квинт. — Простите мне мою дерзость, но сейчас нам не хватит монет, чтобы организовать поход. Дело в том, что большая часть казны тратится на строительство новой фермы в Юменте. Число городских жителей растет, и мы должны позаботиться о еде. Королевские консулы делают все возможное, чтобы собирать таланты вовремя.

Я кивнул, бросил взгляд на старейшину Димира. Тот вскипал от злости, но держал рот на замке, понимая, что время для аргументов еще не настало. Все рядом стоящие со старейшинами отошли на несколько шагов от них, опасаясь гнева священнослужителей. И я их не винил: старики бросали злобные взгляды на министров и кудбирионов, в глазах читалось нечто большее, чем ненависть.

— Министр, напомните мне численность горожан в Юменте, — попросил я.

— Триста тысяч, Владыка, — сказал Квинт.

— Во всем Мезармоуте у нас четыреста восемь солдат, включая кудбирионов, — я повернул голову в сторону Немерия. — Плюс десять десятков демортиуусов, которые стоят половины моей армии. И не стоит забывать, что у юментских знатных прокураторов есть больше сотни воинов. Вы утверждаете, Немерий, что мне надо отправить в экспедицию к Сиру всего двадцать солдат?

Немерий кивнул, не поднимая взгляда с мраморных ступеней трона.

Шурша линумным одеянием, старейшина Димир подошел ко мне. Я инстинктивно напрягся. Мне так не хотелось разговаривать со всеми этими людьми. Почему нельзя всех послать в дагульи задницы и не отправиться с солдатами в ледяную пустыню? Всю жизнь мне приходится юлить и делать так, чтобы довольны оставались все. Но я же бог, как говорят они! Они должны меня бояться и ловить каждое мое случайно брошенное слово. Тогда как так получается, что все эти министры, прокураторы, преторы крутят мной как хотят?

— Безымянный Король, — начал старейшина Димир, — не слушайте никого. В конце концов, мы всего лишь рабы в ваших глазах. Любое ваше слово — свет истины для верующих людей. Я молю вас не идти на поводу чиновников. Каждый присутствующий в этом зале обязан душой дагулам. Нам необходимо привести Сира в Венерандум! Возможно, бог еще жив! Возможно, он ждет нас в пустыне, чтобы явить нам свою силу…

— Довольно, — перебил я. — Немерий, встань и расскажи мне о лжепророках.

Кудбирион поднялся со ступеней и нахмурился, боясь встретиться со мной взглядом. Я посмотрел на других главнокомандующих. Те старались держаться друг от друга как можно подальше. Каждый из них был сам за себя. Оно и понятно: кудбирионы заботятся только о своих солдатах. Плести интриги их не учат. К тому же все восемь кудб борются за право стать лучшими. Корона из кости может принадлежать только одному. И самое важное: восьми кудбирионам дышат в спину сорок мисмаров, желающие подняться по карьерной лестнице. Лишиться звания — легче легкого.

— Кто-то в Юменте распространяет заразу ложной веры, Владыка, — сказал Немерий. — Этим жалким червям как-то удается собираться в одном месте и делиться информацией. Сколько бы я не пытался их выловить, однако ничего не получается. Я практически уверен, что за этим стоит высший чин. Возможно, знатный прокуратор. Марциалы всегда были недовольны вашим правлением. Те же Ноксы увеличивают свое войско. После того, как дагул рухнул с небес, лжепророки активизировались. И, боюсь, ситуация осложняется тем, что все больше жителей склоняются к вере о едином боге. Пока их не очень много, но мы должны действовать быстро. Владыка, я умру за вас, но сейчас никак нельзя отправлять сотню воинов в ледяную пустыню.

Пораженный речью кудбириона я кивнул. Неужели ситуация действительно так осложнилась? Как давно за моей спиной кто-то плетет интриги? И самый главный вопрос: правда ли кто-то хочет стать владыкой Мезармоута? Я ухмыльнулся. Ерунда. Только безумец захочет взвалить на плечи груз весом в несколько ментулов.

— Немерий, а что лжепророки говорят про меня?

Кудбирион сглотнул.

— Не бойся, — успокоил я. — Ты волен говорить, что хочешь.

— Они не верят в Безымянного Короля. Для них он умер много хакима назад. А вы всего лишь человек. Самозванец.

Зал взорвался негодующими криками. Старейшины принялись что-то обсуждать друг с другом; министры взывали к погибели врагов Мезармоута; кудбирионы схватились за рифленые эфесы длинных мечей. Лишь демортиуусы молчаливо взирали на происходящее.

— Прекратите! — закричал Тиберий. — А иначе лишитесь головы!

Через несколько перкутов в зале вновь повисла абсолютная тишина.

— То есть лжепророки признают божественность Безымянного Короля? — спросил я Немерия.

— Не совсем, владыка, — замотал головой кудбирион. — Для них всё сущее создал единый бог. И для того, чтобы управлять людьми, он отправил в Мезармоут своего помощника — Безымянного Короля.

— А откуда это всё знаешь ты? — не унимался я.

— Мы пытали несколько менсе назад попавшего в наши руки лжепророка.

— И все это время ты молчал, червь? — удивился старейшина Димир.

Я нахмурился. Этот старый хитрец берет на себя слишком много. Надо не забыть поговорить сегодня с ним.

— Я посчитал нужным не говорить об этом до сегодняшнего совета, — ответил Немерий, даже не смотря в сторону священнослужителя.

И что же мне делать? Забыть про упавшего дагула? Глупости. Хоть небольшую экспедицию просто необходимо отправить. Все же у нас появилась такая возможность изучить Сира, понять, почему летающие боги перестали общаться со мной. Но вот появление в Юменте лжепророков… Единый бог… Это звучит пугающе. В Нижний город надо стянуть хотя бы половину солдат. Если начнется новый мятеж, то всем живущим в Венерандуме не поздоровится.

Я поднялся с трона, спустился по ступеням и обратился к священнослужителю:

— Димир, ты говорил о том, что в Венерандуме появился самый способный претор-демортиуус, когда-либо рождавшийся в городе. Покажи мне его.

Старик низко поклонился, затем жестом подозвал к себе парня в черном плаще. Тот чуть заметно кивнул и пружинистой походкой направился к нам. Я обратил внимание на длинные волосы демортиууса, брови поползли вверх. Неужели старейшины пренебрегли древнейшей традицией ради прихоти этого человека? Вряд ли. Димир не настолько глуп.

Парень поклонился мне. Я схватил рукой его подбородок и взглянул ему в лицо. Насколько же он худой! Ввалившиеся щеки, выпирающие скулы, лихорадочный блеск в глазах.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Секст, Владыка, — ответил он. Голос был спокойным и тихим.

Я хмыкнул. Что-то в демортиуусе пугало, но я не мог отыскать конкретную причину. От него словно веяло тьмой и первобытной опасностью. По спине поползли мурашки. Глупости. Он всего лишь человек. Человек, наученный убивать. Мой разящий меч.

— А ты хорош, — сказал я.

Старейшина Димир невольно улыбнулся, обнажив ровные белые зубы:

— Выше высочество, он уникален. Каким-то образом после прохождения обряда смерти Секст сохранил способность чувствовать. Он может втереться в доверие любому человеку, живущему в Мезармоуте. И что самое важное: у него есть все способности демортиууса. У Секста идеальная память и молниеносная реакция. Он отличный воин и дипломат. В отличие от дурака Немерия мой претор-демортиуус расправится с лжепророками так быстро, что вы, ваше высочество, даже не успеете отправить экспедицию в ледяную пустыню.

Кудбирион Немерий стиснул зубы и заиграл желваками. По предписанию тхатха он не может оспаривать слова старейшины, поэтому ему остается только молча проглатывать оскорбления. Что ж… Так даже лучше: чем сильнее у этих двоих будет чувство соперничества, тем старательнее они заработают.

Я вновь бросил взгляд на демортиууса. Секст. Красивое имя. Возможно, он действительно мой лучший солдат. Если верить словам Димира, то этот парень никогда не ошибается и никогда не проваливает задание. Получеловек-полудемортиуус.

— Сколько тебе хакима? — спросил я властным голосом.

— Двадцать шесть, Владыка.

— О чем я сейчас думаю?

Кончиков губ Секста коснулась улыбка. Взгляд потускнел. Я же напряг мозги, представляя в голове образ гладиуса. Сияющее лезвие, холодный эфес, сделанный из кости филя…

— Вы сейчас мечтаете, Владыка, — сказал демортиуус.

Я постарался сделать лицо спокойным:

— О чем конкретно я мечтал?

Секст наклонил голову, пряча глаза.

— О гладиусе, — ответил он.

Я непроизвольно ахнул. Демортиуус догадался! Но как?

— Ваши мышцы лица расслабились, — заговорил Секст, словно читая мои мысли. — А на губах появилась мечтательная улыбка. И я знаю, что вы отличный воин. А воин любит размышлять об оружии. Отсюда и моя догадка.

Я захохотал и похлопал его по спине. В зале раздался радостный смех. Дворцовые министры — проклятые лизоблюды! — принялись лыбиться. Дагулы бы их всех побрал! Как только разберусь с упавшим Сиром, распущу министерства. Столько жалких прихлебателей…

— Решено! — воскликнул я. — Ты, Секст, претор-демортиуус и воин Безымянного Короля, отправишься в Юменту, чтобы найти главаря лжепророков и лишить его жизни. Также у тебя есть право сажать в тюрьму тех, кого ты подозреваешь в измене Мезармоуту. Вне зависимости от их положения. Ты волен казнить даже знатных прокураторов и дворцовых министров, если потребуется. А теперь можешь возвращаться домой. Через десять потестатемов ты уходишь в Юменту.

Повисла гнетущая тишина. Я наскоро огляделся по сторонам и продолжил:

— Что касается упавшего дагула… Я отправляю одну кудбу солдат Немерия в ледяную пустыню. Возглавлять экспедицию будет мой прокуратор Тиберий. Также вместе с солдатами в священный поход отправятся один старейшина и несколько демортиусов. Наша задача будет осмотреть дагула и понять причину его смерти. После того, как экспедиция вернется, я отправлю в ледяную пустыню больше людей для того, чтобы перенести тело Сира в Венерандум. На этом всё.

Я умолк, разглядывая лица собравшихся. Некоторые прокураторы удивились моим словам, но большая часть министров облегченно вздохнула. Многих мое решение удовлетворило. В конце концов, кудба воинов — мелочи по сравнению со всем войском.

Квинт направился в мою сторону. Я нахмурился.

— Ваше высочество, мы не можем…

Хватит!

Я ударил ногой его в пах и выхватил из правых ножен длинный меч. Лезвие блеснуло в ярком свете жар-камней. Квинт мешком рухнул на пол, держась за промежность и чуть вскрикивая от боли. Мне было всё равно. Я воткнул меч ему в правое плечо. Раздался сдавленный хруст. Из раны тут же полилась вязкая кровь. В глазах дворцового министра застыла немая мольба.

— Ты забыл свое место, червь! — воскликнул я и повернул меч в ране, наслаждаясь чужой болью. — Если ты еще раз позволишь оспаривать мои решения, то я отрублю тебе голову, идиот.

Сжимая лезвие руками, Квинт часто-часто закивал. Лицо его побелело. Я вытащил меч из раны министра и отбросил его в сторону. Звякнул металл. Пытаясь подавить ярость, я направился к двери, ведущей к лестнице на второй этаж.

Они еще зауважают меня.

Все они…

Ледяной ветер хлестал по маске. Глаза слезились, однако я все равно смотрел вдаль. Балкон тонул в белом снегу. Очищенный участок находился только у самых перил. Слуги по несколько раз в день убирают крышу, переход в здание старейшин и балкон, однако все равно стихия берет вверх. Куда ни глянь — снежные горы. Белые мухи сыплют с неба.

Я наслаждался тишиной.

От мороза не спасали даже теплые перчатки, но мне было наплевать на холод. Я старался не оборачиваться и смотреть вдаль. Балкон находился в аквилонской части замка. Отсюда открывался прекрасный вид на ледяную пустыню. Ни крикливых палангаев, ни света жар-камней. Тишина и мрак. То, что мне сейчас нужно.

Несмотря на снег, небо казалось чистым. Звезды вспыхивающими искрами блестели в небе, пятак луны сверкал холодным светом, изредка прячась за рваной пеленой облаков. Залетая в башни замка, шипел ветер. Я закрыл глаза, вдыхая ледяной воздух. Уйти бы в пустыню да и сдохнуть там. Зачем бороться за жизнь? Почему нельзя сдаться на милость природе? Вопросы бураном кружились в голове.

Я устал.

Ритмично стучало сердце, перегоняя теплую кровь по сосудам. Но стоит мне остаться подольше на балконе, как…

К чему эти бесполезные мечтания? Я не умру. Слуги неотступно следят за мной. Да и бог не может замерзнуть, словно неопытный палангай.

Бог ли?..

Все чаще из моей памяти всплывают картины прошлого. Воспоминания тяжким грузом осели в сердце и не дают дышать. Хочется свернуться калачиком в самом темном углу замка и забыться вечным сном. Сотни учителей прошли перед моими глазами, но каждого не могу выкинуть из головы. Все они заменяли мне мать и отца, которых я никогда не видел. Кем были мои родители? Могли ли они представить, что в их сына вселится душа Безымянного Короля? Что они чувствовали? Сколько раз я пытался ответить на эти вопросы, но ничего не получалось. Иногда кажется, что старейшины перепутали и выбрали другое дитя.

Во мне нет ни капли божественности. Со мной не говорят дагулы, я не слышу наставления Безымянного Короля.

Как же тяжело…

Хоть бы раз увидеть доказательство того, что во мне течет божественная кровь. Хоть бы один проклятый раз… В черепе застучали молоточки боли, а к горлу подкатил противный комок. Я сильный. Надо держаться. Сейчас не время раскисать. Даже если старейшины что-то и напутали, на мне лежит груз ответственности перед жителями Мезармоута. Я не могу бросить всё. Как бы мне хотелось походить на настоящего Безымянного Короля. В книгах Фертора он такой храбрый, такой уверенный в себе. Грубый, но сильный. Сострадательный, но жестокий. Да его качества можно перечислять до следующего менсе!

Я не такой. Слабый и неуверенный в себе. Однако одно знаю точно: меня заботит благо Мезармоута. Придет время, и я пойму как управлять городом.

Если бы только было это время…

Я помню, как маленьким бегал по замку, играя в прятки с Тиберием. Сколько тогда мне исполнилось хакима? Пять-шесть, наверное. Я носился с радостными криками по галерее, заставляя краснеть за свое поведение нянечек и рабынь. Прекрасные и чудные хакима. Весь мир казался таким необъятным, таким невероятно прекрасным. Помню большой стол, сделанный из кости филя, что стоял в тактической комнате. В свои шесть хакима я мог коснуться его поверхности, только встав на цыпочки. А сейчас этот стол еле-еле доходит до моих бедер. Со временем замок словно уменьшается. Иногда кажется, что настанет такой момент, когда я буду биться головой о своды большого зала.

Воспоминания…

Мне всего тридцать три хакима, но я чувствую себя стариком. Ничего не заставляет сердце биться сильнее. Возможно, дело в члене, которого у меня нет. Я не могу даже влюбиться. У меня не будет детей. Не будет жены, в конце концов. Такова плата за могущество. Но проблема в том, что меня никто не спрашивал — хочу ли я становится Безымянным Королем? Надо спросить Димира о моих родителях. Живы ли они еще? И что чувствуют?

Ветер усилился, завыл, протискиваясь через башни королевского замка. От холода захватило дух, стало трудно дышать. Снег повалил гуще, однако снежинки измельчились. Я повернулся и двинулся в сторону двери, ведущей в комнату скорби, чтобы затем выйти в свои покои. В груди неприятно щемило. Грусть терзала сердце.

Я сильный. Я выдержу.

Я — бог.

— Умоляю тебя: не отправляй меня в ледяную пустыню! Хочешь, я буду целовать твои ноги?

Тиберий повалился на мраморный пол. Я скривился. Глаза его горели огнем безумия, брови грозно сшиблись на переносице. Стараясь не обращать внимания на прокуратора, я принялся стягивать с себя плащ.

— Прошу! — закричал Тиберий. — У меня же дети! Если я уйду, то кто будет следить за ними? Владыка, не обрекай меня на смерть!

Я хмыкнул и кинул маску на кровать:

— Прекрати, Тиберий. Ничего с тобой не случится. Ты лучше меня знаешь, что за стенами Венерандума нет живых существ. Тестатем их всех перебил. К тому же я помню о твоих детях. Луций, Доминик и Гименея переедут на время в королевский замок. За ними буду ухаживать слуги. И я распоряжусь, чтобы они жили в покоях рядом со мной.

Тиберий схватился за голову, возразил дохлым голосом:

— Доминик поранил ногу. Он не сможет дойти до замка. Лекарь запретил ему двигаться.

Я пожал плечами:

— Тогда слуги его отнесут ко мне. Не переживай.

Я открыл окно. В лицо ударил сильный ветер. Стараясь не обращать внимания на слезящиеся глаза, я отряхнул сапоги от снега. Слуги как всегда пытались раздеть меня, однако пришлось выставить их за дверь. Уж сил снять одежду мне хватит. Раздражало, что за столько хакима этим лизоблюдам не хватало ума понять простую вещь — я ненавижу чужую помощь.

— Владыка, я не оспариваю твое решение, — заговорил Тиберий, вставая, — но почему нельзя отправить кого-нибудь другого? Более сильного и талантливого. Например, Димира.

Я, отряхнув сапоги, закрыл окно:

— Дурень, Димир слишком стар для такого похода. Он и десяти шагов не пройдет за стенами Венерандума.

— Тогда отправьте демортиууса, — выдавил кривую улыбку Тиберий.

— Не глупи, — я засмеялся, представив как комично будет выглядеть воин богов в ледяной пустыне. — Никто из солдат не будет слушать его. Ты идеальная кандидатура. Тебе выпал такой шанс, Тиберий: увидеть настоящего бога. Так вот будь добр, держи себя в руках.

Я кинул плащ на кровать, надел сухие сапоги. Поведение королевского прокуратора начало меня раздражать. Что ему еще надо? Его дети переедут в мой замок, сам он отправляется в экспедицию, которую будут воспевать поэты. Как только он вернется, то я щедро награжу его за труды. Возможно, подарю земли в Юменте. Однако этот дурак всё никак не может успокоиться.

— Но, Владыка… — Тиберий замолчал.

— Что? — сердито спросил я.

— За стенами Венерандума жар-камни не горят.

После этих слов в моих покоях повисла долгая звенящая тишина — лишь когда за дверью раздались крики слуг, я тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб.

— Вы будете пользоваться огнем, Тиберий.

Прокуратор опустил голову, избегая смотреть мне в глаза, затем тяжело вздохнул:

— Но корни деревьев очень дороги, чтобы…

— Разумеется, — перебил его я. — Поэтому для похода вам выдадут специальную горючую смесь. Тиберий, давай сделаем вид, что этого разговора не было. Потому что ты вынуждаешь меня вытащить меч.

В дверь постучались. Я бросил осуждающий взгляд на Тиберия, затем крикнул:

— Входите.

Я очень сильно надеялся, что это мастер по мечам решил проведать меня. Но это оказался Димир. Старик оглядел помещение, непроизвольно скривился от аскетичного вида покоев — он всегда был против того, чтобы убрать мебель и золотые украшения отсюда. Тиберий и я поприветствовали старейшину. Затем дворцовый прокуратор раскланялся и покинул покои.

Я предложил Димиру сесть на единственный стул.

— Владыка, я к вам ненадолго. Не хочу нарушать ваш покой, — сказал он.

— Что-то случилось?

Старейшина вскинул руки:

— Нет! Конечно, нет. Я по небольшому делу.

— Давай тогда продолжим разговор в коридоре. Мне надо попросить слуг приготовить покои для детей Тиберия.

Димир часто-часто закивал.

Мы вышли в коридор. Проход был узким, здесь всегда гулял сквозняк. На стенах висели металлические светильники, украшенные блестящими кристаллами. Жар-камни ярко освещали коридор, не давая тьме расползтись даже в углах. От них тянулся кверху черный язык копоти.

— Владыка, — начал старейшина, — нам необходимо спуститься в Юменту. Вы должны показать людям, что помните о них в эти трудные времена.

Я пожал плечами. Мысли были заняты предстоящей экспедицией. Необходимо всё просчитать, чтобы не лишиться людей. Экипировка, вода, жир, огонь… Ни один палангай не должен умереть в пустыне. Жаль, что жар-камни не работали за стенами Венерандума. Старейшины пытались дать этому объяснение, однако их теории строились на мифах и легендах прошлого.

— Лжепророки будут действовать быстро, — продолжал Димир. — Нам необходимо просчитывать на несколько ходов вперед. Сейчас в Юменте начнется битва за души горожан. Вы не должны позволить…

— Я понял.

Из правого прохода вышли двое слуг в белых тогах — мужчина и женщина. Увидев нас, они упали на колени и принялись читать молитвы о бессмертии души. Димир проигнорировал их, я же подошел к ним, приказал убрать одежду в моих покоях. Слуги расплылись в довольных улыбках и засеменили в другой конец коридора.

— Они любят вас, — довольно сказал Димир.

Я кивнул:

— Знаю.

— Так вы отправитесь в Юменту? — не унимался он.

— Разумеется. Как только отправлю Тиберия, так сразу спущусь в Подземный Город.

— Мудрое решение.

Мы направились к большому проходу. Из глубин замка послушались возбужденные разговоры слуг. Десятки ног шаркали, щелкали пряжки, звенела посуда. Старейшина Димир тяжело вздохнул.

— Как Квинт? — спросил я, решив сменить тему для разговора.

— Вы, Владыка, перебили ему плечевую кость. К тому же он потерял много крови, пока мы перевязывали рану. Боюсь, министр не скоро оклемается. Если вообще оклемается.

Я кивнул:

— Он это заслужил.

Димир вздрогнул.

— Боюсь, вы правы, Ваше Высочество, — сказал он. — Министр забыл свое место. Но стоит отметить, что многие в этом замке позволяют себе разговаривать с вами как с равным. После того, как один из них получил по заслугам, другие буду держать язык за зубами.

Ощутив что-то вроде удушья, я остановился и сложил руки перед грудью. Совесть не давала покоя. Я чувствовал вину из-за случившегося. Все-таки нельзя было позволять ярости брать верх над разумом. К тому же сейчас по всему Мезармоуту разлетятся слухи о том, как Безымянный Король тяжело ранил невиновного человека.

— Квинт еще мне нужен, — сказал я. — Димир, друг мой, отправь министра на лечение в астулу старейшин. Пусть ваши лучшие лекари займутся им. Необходимо поставить его на ноги хотя бы за один менсе. Объясни ему, что случившееся — недоразумение. Дай, если потребуется, Квинту золотые монеты. Найди красивую девушку. Но не забывай: он должен раскаиваться за свой проступок. Если такое повторится вновь, то я отрублю ему голову.

Старейшина кивнул.

До конца коридора мы шли в тишине.

 

Глава седьмая. Тиберий

Венерандум, особняк королевского прокуратора

Небо утопало во тьме, несмотря на то, что пылал в самом зените Огненный Шар. Тиберий пытался найти хотя бы одну звезду, однако чернота была плотной, практически осязаемой — вытяни руку и коснешься её. Сердце отчаянно ёкало, а от страха по спине продирал мороз. Ужас парализовал тело. Чем больше Тиберий смотрел на небо, тем сильнее затуманивало разум.

«Я хочу домой».

Он с трудом огляделся. Вокруг простиралась ледяная пустыня. Куда ни глянь, бородавками торчали сугробы. Вдали виднелись хребты каменных гор, верхушки которых засыпало снегом. Вот только даже случайно брошенный на них взгляд заставляло всё внутри Тиберия сжаться. Чувство одиночества придавило каменной плитой.

«Где я? Где люди?»

Он прислушался. Что-то было не так. Его поразила царившая в пустыне тишина. Ни криков палангаев, ни звона мечей, ни хруста полозьев свежевыпавшим снегом. Странно и жутко. Казалось, Огненный Шар следил за каждым его шагом. Тиберий сглотнул и опустил голову, стараясь не смотреть на небо. Надо понять, где он оказался. И всего лишь. Наверняка за ним уже отправили помощь.

Помощь?

Он попробовал вспомнить события вчерашнего анимама, однако ничего не получилось. Мысли вязли в сумбуре происходящего. Догадка мельтешила где-то на задворках сознания и ухватить её было делом крайне сложным. Практически невозможным. Тиберий коснулся сначала своих ножен, затем дотронулся до холодного эфеса длинного меча. Он не любил гладиусы из-за слабого металла и плохой балансировки.

Вытащить оружие или не стоит?

На звуки могли сбежаться твари из ледяной пустыни. Тиберий нахмурился. Дыхание участилось. Изо рта с хрипами вырывались плотные облачка, в воздухе звенели крохотные льдинки. Не волноваться. Всё хорошо. Ничего плохого не может произойти. В конце концов…

Зигзаг красной молнии разорвал чернильное небо. Страшный грохот прокатился по ледяной пустыне. Обезумев от страха, Тиберий вытащил из ножен меч. Лезвие противно блеснуло на солнце.

«Я не умру. Только не сейчас. У меня дети».

Грохот повторился, земля под ногами задрожала так сильно, что Тиберий не удержался и рухнул. Затем горы вдали извергнули из себя какую-то красно-зеленую вязкую жидкость. Из Огненного Шара ударил в ледяную пустыню луч ослепительно белого света. Крича от ужаса, Тиберий выставил перед собой меч. Вдруг снег вокруг него начал багроветь, словно по нему потекла человеческая кровь. Раздался треск.

Из луча вышла гигантская фигура. Тиберий поразился её колоссальному росту. Казалось, она подпирала ночное небо головой. Мускулистое тело, кожа цвета белого мрамора, горящие красным огнем глаза и гигантская пасть от уха до уха.

Существо выставило вперед руку и показало на Тиберия пальцем.

— Я твой бог! — взревело оно.

Весь снег в пустыне окрасился кровью…

…Вынырнув из сна, Тиберий вскочил с кровати. Сердце билось как у запуганного зверя, крупные капли пота скатывались по всему телу. Каждая из них казалась ледяным шариком, который вместе с теплом забирал остатки ночного кошмара. Хотелось пить. Тяжело дыша, Тиберий подошел к столу, взял холодный графин и принялся жадно глотать воду.

Руки и ноги по-прежнему тряслись.

«Всё хорошо. Это всего лишь сон. Да, точно. Сон. Я в порядке. Дома».

Стараясь не вспоминать ночной кошмар, он плюхнулся на костяной стул и положил локти на стол, словно примерный ученик перед хаятом. В последние анимамы он плохо спал. Ужасающие сновидения мучили сознание, не давали покоя даже в редкие перкуты отдыха. Самым противным было то, что они многократно повторялись. Ледяная пустыня. Огненный Шар в ночном небе. Солнечный столб. Гигантская тварь. Кровавый снег.

Раз за разом. Бесконечно.

«Я просто боюсь предстоящий экспедиции. Не могу оставить детей».

Правда лишь наполовину. Да, он страшился будущего похода. Шутка ли: он никогда не покидал стены Венерандума, никогда не разводил огонь, никогда не руководил солдатами, никогда не проходил такие большие расстояния. Всё это его пугало. Однако Тиберий боялся признаться себе: его тянуло в ледяную пустыню. Ему хотелось стать новым героем в глазах жителей Мезармоута. Он прекрасно понимал насколько это инфантильно, но мальчишеские мечты брали верх над ним. Возможно, когда-нибудь про него напишут в «Деяниях»!

«У меня дети!»

Тиберий тяжело вздохнул. Он в их возрасте сам зарабатывал себе на фоенумную лепешку. Слава дагулам, что Безымянный Король забрал его к себе. Кто знает, чем бы он сейчас зарабатывал… Жизнь — сложная и запутанная штука. Вчера ты был беден, обозлен на весь Мезармоут, а сегодня — ты второй человек после бога. У тебя есть рабы, слуги. Не надо готовить, не надо думать о будущем.

«Не забывай про свою цель».

Тиберий собственными глазами видел, как дагул рухнул с небес. Еще с начала дня он заприметил необычное свечение, исходившее от летающего бога, однако не придал этому большее значение. Есть астрономы, в конце концов. Пусть сами ломают головы. Тиберий стоял на улице неподалеку от каменных ворот, ведущих в Юменту, и разговаривал со старейшиной Кадарусом, когда воздух вокруг дагула загорелся. Раздался взрыв. От сильного удара повыбивало несколько стекол в королевском замке. Палангаи закричали, показывая руками и копьями в небо. Тиберий поднял голову, и ужас миллионами иголок впился в тело. Летающий бог Сир, подаривший людям души, падал огненной кометой…

В тот момент казалось, что стоит дагулу рухнуть на землю, как мир вновь исчезнет в реках хаоса. Хотелось очутиться поближе к Безымянному Королю. Тиберий был уверен: все палангаи, тогда находившееся на дежурстве, принялись спешно молиться. Однако Сир свалился на землю и ничего не изменилось. Ни тварей, вырвавшихся из хаоса, ни других богов, пришедших поглядеть на смерть своего брата, ни массовых смертей. Даже Безымянный Король узнал о происшествии не сразу. Он не предупреждал о скорой гибели дагула, не пытался как-то предотвратить чудовищное событие. В тот момент, когда Сир рухнул с небес, Тиберий усомнился в божественности Безымянного Короля. За что совесть его грызла до сегодняшнего анимама.

«Кто я такой, чтобы пытаться разобраться в делах великих?»

Надев черную тогу, он решил спуститься на кухню, чтобы перекусить и выпить бодрящую настойку из ореха нуци. Спать не хотелось. Да и как уснешь, когда сны напоминают истории из книги мертвых Валента Грациана? Звезда Тестатема ярким красным светом блестела на горизонте. До начала нового анимама было четыре потестатема. Наверняка сейчас даже слуги и рабы спали.

Стараясь не шуметь, Тиберий прихватил с собой слабо светивший маленький жар-камень, открыл дверь, надел сандалии и направился по лестнице на первый этаж. Шаги звучали в тишине, как шорох линумных листьев. Лишь за окном слышался вой ветра. Если приглядеться, то вдали можно было разглядеть огни жар-камней дежуривших палангаев.

Тиберий спустился по лестнице, наслаждаясь спокойствием. Именно в такие перкуты лучшего всего думалось и мечталось. Сегодняшний кошмар казался таким далеким, что и вспоминать-то не хотелось.

«Всё будет хорошо».

Тиберий услышал слабый вскрик. От неожиданности он чуть не уронил жар-камень. Показалось? Стараясь ступать как можно тише, он подошел к кухонной двери, сделанной из кости филя, и еще раз прислушался. На этот раз удалось разобрать находившийся где-то поблизости слабый шепот. Тиберий спрятал жар-камень под шкафом, чтобы свет случайно не выдал его, и прислонил ухо к двери.

— Кухарос сиримбор де кухлус, — тараторил женский голос. — Нумериус клонху апреймион.

«Что там происходит, дагулы их дери?»

Не дыша, Тиберий как можно аккуратнее приоткрыл дверь, ведущую в кухню. Мужчина и женщина, держась за руки, сидели на полу и глядели на маленькую резную фигурку, напоминавшую по форме человечка с неестественно длинной шеей. За их спинами находились кругляшки жар-камней. В кухне царил полумрак.

— Сиримбор, сиримбор, сиримбор, — начала повторять женщина. Тиберий узнал её. Изра.

А вот мужчина был ему незнаком. Форма палангая скрывала сильную худобу, однако неизвестного выдавало лицо с впалыми щеками и острыми скулами. Неужели в доме оказался солдат? И кто его пустил?

— Де клонху си дарио волис, — грубо сказал мужчина. В его голосе сквозили страх и отчаяние.

Тиберий замер в нерешительности. Что делать? Изра и палангай читали молитву, в этом он не сомневался, однако слова были ему незнакомы. В алом сиянии жар-камней парочка казалась пугающей. Их огромные уродливые тени плясали на стенах.

— Что здесь происходит? — наконец спросил Тиберий.

Изра вскрикнула, вскочила и закрыла собой палангая.

— Господин, это не то, о чем вы подумали, — заявила она.

Тиберий хмыкнул:

— И о чем же я подумал? И почему в моем доме находится палангай?

Не сводя с него глаз, солдат медленно поднялся.

— Это Луций, господин, — принялась оправдываться Изра. — Я пригласила его для того, чтобы помолиться Кулде и Вогану о выздоровлении вашего сына Доминика.

— Молитвы произносят на другом языке, — уверенно опроверг слова рабыни Тиберий.

— Это древневенерандский, — заявил палангай, растягивая тонкие губы в гримасу, так же похожую на улыбку, как веревка — на змею. Он спрятал руки за плащом.

— Я знаю древневенерандский, червь, — сказал Тиберий. — Вы говорили на другом языке. Если вы будете и дальше мне лгать, то…

— То что? — перебил палангай, глядя на него в упор.

Тиберий инстинктивно сделал шаг назад. Какой же он глупец! А если сейчас солдат нападет на него, то как он сможет защититься от гладиуса? Враки. Палангай не имеет право нападать на королевского прокуратора.

— Соблюдай предписание тхатха, — как можно холоднее сказал Тиберий. В груди ёкнуло.

Изра посмотрела в глаза палангаю и коснулась его плеча, словно говоря, чтобы он не лез в драку. Тот лишь раздраженно мотнул головой, не переставая хищно улыбаться.

— Пожалуйста, не делай этого, — прошептала она воину.

Тиберий сжал кулаки.

— На шум сбежится охрана, — сказал он.

Палангай рывком вытащил гладиус из висевших на спине ножен и неожиданно прыгнул вперед, клинок злобно лязгнул по столу. Полетели искры. Тиберий с силой захлопнул кухонную дверь и побежал к лестнице. Времени на раздумья нет. Необходимо попасть на второй этаж, там добежать до комнаты охраны, закричать, что есть сил, и попытаться закрыться в своих покоях. Поступок не мужской, однако так удастся сохранить жизнь и себе, и детям. Ни к чему разыгрывать из себя героя. В последний раз он держал меч много менсе назад.

Тиберий услышал за спиной грохот, но оборачиваться не стал. Затем что-то тяжелое ударило ему в спину. Острая боль пронзила спину, он потерял равновесие и рухнул на мраморные плиты. Проклиная себя за глупость и стараясь не обращать внимания на ноющий позвоночник, Тиберий оглянулся. В коридоре было темно, только слабые лучи света вырывались из спрятанного в шкафу жар-камня. Чуть пригнувшись палангай стоял возле кухонной двери. Его ухмылка сверкала, как лезвие ножа. Он не боялся шуметь и не торопился расправиться с жертвой.

«Неужели это заговор?»

Тяжело вздохнув, Тиберий бросил взгляд на предмет, который в него кинули. Чудом не разбившийся от удара тяжелый глиняный кувшин. Вода выплескивалась из него и растекалась по полу. Палангай встал перед упавшим противником, занес гладиус, однако не спешил наносить удар. По лицу было видно, что мучения жертвы доставляли ему удовольствие.

— Не надо, Луций! — закричала рабыня.

Солдат машинально огляделся.

Тиберий не собирался упускать момент: он ударил ногой палангая в пах, схватил кувшин и бросил прямо в голову воину. Раздался треск. Затем глиняные осколки с тяжелым грохотом раскидало по полу. Солдат потерял равновесие и распластался на плитах, выронив гладиус. Рабыня принялась иступлено кричать.

Тиберий поднялся, схватил меч и нанес колющий удар в горло врага. Однако палангай откатился в сторону. Лезвие вонзилось в мрамор, вспыхнули искры, осветив на миг лица сражающихся.

«Не расслабляйся!»

Удар.

Мимо.

Еще удар.

Палангай ловко уворачивался от лезвия меча, делая порой невероятные движения, словно вместо костей у него были хрящи. Тиберий кричал, плевался, но ему не удавалось даже поцарапать противника. Они закружились по коридору, словно два голодных дагена. В слабом свете жар-камня их тела отливали красным.

Палангай не боялся сражения. Тяжелый доспех отлично защищал тело от тонкого лезвия гладиуса. Его широко открытые глаза наблюдали за врагом, изучали. Рот непрестанно двигался, ни звука не вырывалось из глотки. Из раны на лбу стекала тонкой струйкой кровь.

У Тиберия было преимущество — меч. Но в любой момент могло всё измениться. Перед ним стоял опытный противник, наученный убивать. Как только оружие окажется в руках палангая, то шансов выжить не будет. Убежать не получится — они в одном эмиолиусе друг от друга. Поэтому необходимо победить.

«Где охрана? Почему они еще не сбежались на шум?»

— Сдавайся, — прошептал палангай. — Твоя смерть будет быстрой.

Тиберий взмахнул гладиусом, целясь в голову. Безрезультатно. Воин лишь отскочил, улыбаясь. У него сверхъестественные рефлексы. Необходимо что-то придумать.

«Думай-думай-думай!»

Рыча, палангай кинулся на него. Тиберий попытался ударить мечом его в бок, но лезвие лишь скользнуло по прочному доспеху. Они оба потеряли равновесие и вновь оказались на полу. Тьма накрыла обоих. Где-то далеко, как казалось, кричала рабыня.

«Не сдавайся. Держись».

— Ты умрешь, — сказал палангай. — И никто не будет горевать по тебе, потому что я убью и твоих детей.

Тиберий закричал, оттолкнул его, поднялся, обливаясь потом. Сердце билось с неимоверной частотой. Хотелось лишь одного — отдохнуть. Каждая мышца ныла, затылок болел после сильного удара головой. Стараясь не поскользнуться на мокрых плитах, Тиберий отошел от противника. Тот не попытался подойти к нему.

«Может, побежать к лестнице?»

Нет, исчезнет преимущество. Воин только и ждет, чтобы продолжить бой там. Все-таки махать гладиусом на лестнице будет проблематично. Тогда что делать? Противник был моложе, сильнее и быстрее.

«Похоже, мне и правда конец».

Палангай с нечеловеческой силой схватил колонну в несколько кубито и бросил в него. Только чудом удалось увернуться от тяжелой махины. За спиной Тиберия загрохотало. Подняв с пола острый осколок, солдат стремительно рванул к нему. В этот раз Тиберию повезло: гладиус вонзился в ладонь палангаю. Тот взвыл от боли, попытался отскочить, но получил еще один удар меча в левый бок.

Кровь, казавшаяся черной в свете жар-камней, окропила мраморные плиты.

Изра зарыдала, подбежала к раненому воину и обняла его. Палангай попытался оттолкнуть девушку, но та прицепилась к нему, как шип транцерса.

Тиберий не стал медлить: он подошел к солдату, ногой отшвырнул рабыню и вонзил гладиус по рукоять в горло врагу. Через несколько перкутов всё было окончено. Глаза палангая остекленели, взгляд устремился в пустоту.

— Зачем вы его убили?! — закричала Изра. — Он не хотел причинять вам боль!

— Заткнись, — сказал Тиберий, тяжело дыша.

Он вытащил гладиус из раны солдата, на негнущихся ногах добрался до плачущей рабыни и приставил лезвие к её горлу.

— Говори, что здесь произошло.

Изра, крича от ужаса, попыталась вскочить, но получила кулаком в челюсть. На полу оказалось несколько зубов.

— Говори, — повторил Тиберий бесцветным голосом.

— Мы молились, — пролопотала рабыня.

— Кому?

— Кулде и…

Удар пришелся на этот раз ей в нос. Раздался хруст.

— Кому вы молились?

— Единому богу, господин!

Тиберий скривился. По телу пробежал озноб. Надо срочно сообщить Безымянному Королю. Если уже в Венерандуме простой палангай стал молиться чужому богу, то дело принимало серьезный оборот.

— Откуда ты знаешь слова молитвы? Не заставляй бить тебя, Изра.

— В Юменте мне рассказал один человек, когда я еще была рабыней.

— Как его зовут?

— Не знаю.

Тиберий наступил на кисть девушке и проткнул гладиусом её ладонь:

— Как его зовут, тварь?!

— Я правда не знаю!! В Юменте мы называли его Пророком.

В коридоре ярко вспыхнули жар-камни. По лестнице спускалась охрана. Вовремя, дагулы их дери.

 

Глава восьмая. Квинт

Юмента, астула старейшин, здание школы

Мысли душили, словно металлическая удавка. Хотелось забыться в болезненном бреду, но разум как назло был чист. Время в камере тянулось, как жевательный корень умулуса, оставленный пьяным жителем на пыльной городской дороге, и внушало такое же отвращение. Иногда внутренний голосок, поселившийся в голове после ранения, нашептывал о самоубийстве. Чего проще вытащить шатающийся металлически штырь из решетки, заточить его о каменную стену и вонзить в сердце…

Квинт держался. Его поселили в маленькой душной камере, в которой всегда было сумрачно. Желтые стены, желтый потолок, желтый пол… Даже старый стол и шатающийся стул отливали желтизной. Лишь узкая каменная кровать отличалась серым цветом на депрессивном фоне камеры. Зато Квинт мог похвастаться двумя решетчатыми окнами, выводившими на зал тренировок служек и демортиуусов старейшин. Иногда он перед сном смотрел, как дрались до крови костяными гладиусами мальчики.

Квинт в миллионный раз прокрутил в голове свои слова и поступки, которые привели его в это место. Он принадлежал к древнему знатному роду, который вот уже много каганамов служил Безымянному Королю. Его прадед был главным военным министром, отец — консулом, отвечающим за финансы Мезармоута, а мать заведовала всеми слугами Венерандума. И сын пошел по стопам родителей. Квинт получил должность дворцового министра. Он всегда работал добросовестно, стараясь выкладываться по полному. Безымянный Король стал для него символом величия. Он верил в божественность правителя…

И надо же было ляпнуть на совете про нехватку золотых монет! Как вообще Безымянный Король не лишил его жизни?

Квинт тяжело вздохнул. Даже сейчас при мысли о нем сердце начинало радостно биться. Преданность — черта их семьи. Несмотря ни на что. Виновный должен понести наказание. Квинт готов был лишиться головы, если бы казнь сняла пятно позора с семьи. Он не верил в судьбу, однако всецело знал о мудрости правителя.

«Пусть Король простит меня. Я виноват».

Из окна подул приятный ласковый ветерок. Послышались радостные крики тренировавшихся на песке мальчишек. Им вторили недовольные вопли мастера. Квинт поднялся с кровати и подошел к противоположной стене. Вот уже долгое время он ютился в тесной камере. Память услужливо выуживала воспоминания о совете в самых мельчайших подробностях. Как только Безымянный Король проткнул длинным мечом его плечо, он решил, что жизнь кончена. Кровь вместе с тепло вытекала из тела. Квинт помнил брезгливые лица других чиновников. Наверное, в тот момент он им казался жалким червем, выродком.

От смерти спасли старейшины. Они приказали демортиуусам перенести тело из большого в зала в хозяйские помещения и перевязать его. А дальше всё было как в тумане… Он то выныривал из бреда, то вновь тонул в нем. Видимо, Безымянный Король приказал перевезти его в Юменту, в астулу старейшин, для лечения.

Квинт нахмурился. Какая участь ждала его? Гипс с руки до сих пор не сняли, однако он чувствовал, что плечо заживало — боль больше не мучила по ночам.

Посадят ли его в тюрьму? Или казнят? Казалось, будущее не предвещало ничего хорошего.

Квинт бросил взгляд в окно. Внутренний двор со всех сторон закрывали высокие крепкие стены здания. В каждом их углу ярко светили жар-камни. Мальчишки под руководством мастеров все двенадцать потестатемов боролись друг с другом. Под их ногами приятно поскрипывал снежно-белый песок. Квинт любил засыпать под звуки борьбы служек. Как тепло становилось от мысли, что в скором времени эти юноши станут опорой Безымянного Короля. Они будут следить за порядком. Одни из них станут министрами религии, другие — преторами-демортиуусами. А кому-то судьба дарует и более высшие конфессиональные чины.

Щелкнул замок, дверь распахнулась. На пороге появился мальчонка хакима десяти в просторной белой тоге. В руках он держал поднос с жирной похлебкой, фоенумной лепешкой и кувшином воды. За его спиной стоял мастер — высокий, крепко сложенный блондин с бородкой-клинышком. В отличие от ученика он был одет в белые кожаные штаны, серую робу с длинными широкими рукавами и искусно украшенный священными письменами табард.

Квинт поклонился пришедшим, не сводя с них взгляд.

— Король бессмертен, — сказал он как можно спокойнее. Жилка на шее часто-часто забилась.

Служка и мастер не проронили ни слова. Мальчик положил поднос на стол и собирался уже уходить, когда Квинт крепко сжал его плечи.

— Постой-ка.

Парнишка уставился в пол. Лицо залилось краской.

— Исхак, подойди ко мне, — сказал мастер.

Квинт не отпустил служку:

— Я хочу с вами поговорить, — обратился он уже к блондину. — Всего лишь несколько слов. Пожалуйста!

Мастер кивнул, зашел в камеру, а затем врезал кулаком Квинту в нос. Перед глазами вспыхнули звезды. Ноги подогнулись. Квинт осел на пол. Перед глазами задвоилось. Удар оказался такой силы, что загудела голова.

«Я это заслужил».

Мастер вывел служку из помещения, захлопнул за собой дверь. Щелкнул замок.

Растерев кровь по лицу, Квинт закрыл глаза, собирая мысли в кучу. Безымянный Король так и не простил его. Видимо, теперь придется провести остаток анимамов в тюрьме. Однако что-то не сходится. Зачем лечить его, если можно было бросить умирать на мраморных плитах в большом зале королевского замка? Зачем запирать в здании старейшин? Квинт чувствовал себя слишком погано для поиска ответов. Он не жалел себя. Напротив — проклинал каждый анимам. Ему было стыдно перед умершими родственниками. Отец и мать говорили, что его ждет большое будущее. Как же они ошибались! Он с мазохистским удовольствием выискивал свои недостатки и убеждал себя, что жалок и ничтожен. Ему надо было убирать дерьмо за юментскими бедняками, а не считать золотые таланты в казне!

«Я пустое место».

Встав с грязного пола, Квинт доковылял до стола, схватил фоенумную лепешку и с жадностью впился в мягкое печеное тесто. Перед мысленным взором возникла мать. Она с укором смотрела на него, всем своим видом показывая недовольство.

«Прости, мама. Я не оправдал твоих надежд».

Чтобы хоть как-то успокоиться, Квинт посмотрел в окно. Мальчишка-демортиуус в черной тоге отбивался длинным костяным шестом от трех обычных служек с острыми горгонионами. По лицам юношей было видно, что они боялись ненароком поранить щитами противника и дрались не в полную силу. Мастер, следивший за боем, громко орал на них.

По левую сторону от Квинта раздалось тихое чавканье. Он вздрогнул, повернул голову на звук. В углу камеры поблескивали хитином рой жуков хунфусе. Насекомые прогрызли в песчаной стене ходы в полпальца в диаметре и теперь кучками ползали по полу в поисках еды. От одного их вида к горлу подкатывал противный комок: четыре пары лапок с острыми, покрытыми гнойным ядом крючьями, массивное цилиндрическое тельце, на котором висели прозрачные яйца (если приглядеться, то можно было разглядеть зеленые нити личинок), головка с десятком глаз.

Квинт брезгливо поморщился и машинально отошел в другой конец камеры. Не хотелось даже приближаться к ненавистным хунфусе. А что если Безымянный Король специально посадил его в камеру с ядовитыми жуками? Всего лишь пять укусов — и сознание затуманивается. Шесть укусов — несчастному будет казаться, что вместо крови у него заструился жидкий лед. Семь — мучительная долгая смерть.

Стараясь не думать о жуках, Квинт попытался сосредоточиться на том, где он совершил ошибку, приведшую к таким тяжелым последствиям. Подобные мысли помогут ему собраться и отринуть эмоции. По Юменте бродили слухи, что он любит мальчиков. Подобные лживые сплетни распускали его злопыхатели из министерств. В отличие от многих он не брал взятки и работал честно. Так может, казну специально разграбили, чтобы подставить его? К тому же наверняка Безымянный Король знал и про слухи. Главный дворцовый министр — трахальщик мальчиков! Подумать только! Да еще этот дурень на совете поставил себя выше бога!

Квинт коснулся спиной холодной стены. Ему, конечно же, нравились девушки, а не фаллосы. И много хакима он оставался одиноким из-за тяжелой и несчастной любви к жене одного богатого торговца. Даже мать, когда была еще жива, не знала ничего про эту историю. Квинт даже в мыслях боялся возвращаться к той женщине. Да и зачем? Она была замужем уже тогда. А он был юн и глуп. Дурак! Идиот! Он доверился ей, а она предала…

Перед мысленным взором возник отец: нахмуренные, ровные, как шнурки, брови, массивный, чуть выпирающий подбородок, искривленные жуткой гримасой губы. Квинт опустил голову. Он, как две капли воды, походил на него. Но в отличие от отца не обладал сильной выдержкой и острым умом. Глава семейства мог заниматься одновременно несколькими делами, словно древний герой Менеон. За что бы он не брался — всё получалось. Квинт же был бледной тенью отца: нерешительный и рефлексирующий. В детстве приходилось часто проводить анимамы дома из-за болезней. Однажды он даже чуть не умер от белой смерти! Лишь удача и милость богов спасли его.

«Я слабак. Я не достоин жить».

Квинт так сильно сжал костяшки пальцев, что те побелели. Он заставил себя приблизиться к жукам. Хунфусе, почуяв человеческую плоть, запищали и зашевелились на полу с умопомрачительной скоростью. Некоторые из них теряли яйца с личинками и верещали еще сильнее, чем их собратья. Квинт зажал уши.

«Убейте меня! Я хочу сдохнуть!»

Вслед за отцом в воображении возник дед. Старик обладал суровым лицом, темным от бесчисленных венерандских морозов и ледяных ветров. Глубокие морщины иссекали кожу. Однако под нависшими седыми бровями горел огонь отваги. Дед всегда был опорой для Квинта в детстве. Именно он заставлял его закаляться холодной водой, заставлял каждый анимам много и усиленно тренироваться. Старика заботило не только физическое состояние внука, но и духовное. Маленькому Квинту приходилось тратить вечера на изучение «Божественной диалектики» Корнелия Публия, «Геометрии» Луция Агенобарда и других книжек. Без помощи деда он умер бы в детстве.

«Я предал семью. Не смог оправдать надежд».

Крича от ярости, Квинт принялся топтать жуков. Удивительно, но хунфусе не атаковали его и старались спрятаться в норах на стене. В камере запахло едкой желтой кровью насекомых. Прозрачные яйца с личинками со смачным хрустом лопались, окропляя пол какой-то черной вязкой гадостью. Через несколько мгновений хунфусе спрятались в норах. Квинт тяжело дышал и внимательно смотрел в угол стены, выслеживая маленьких тварей.

Когда гнев спал, он вернулся к столу, чтобы немного перекусить.

За дверью загрохотали тяжелые сапоги мастера, затем дверь затряслась от ударов кулаком.

— Время сна! — гаркнул дежурный.

Жар-камни, шипя, тут же потухли. Камера погрузилась во тьму. Квинт на кровати повернулся к стене спиной, держась за больное плечо здоровой рукой. Спать не хотелось. Миллионы мыслей кружились в тесном черепе, не давая сосредоточиться на чем-то конкретном. Весь сегодняшний анимам Квинт вспоминал прошлое, имена и лица давних врагов, пытался понять, кто мог его предать. Порой казалось, что он сошел с ума. То из груди вырывался радостный беспричинный смех, то глаза заволакивали слезы. Мозг же лихорадочно продолжал работать. Квинт пытался объяснить самому себе, что не стоит ни о чем думать — впереди ждала лишь казнь или тюрьма. Однако поделать с собой он ничего не мог.

Из окон доносился звон гладиусов. На площадке, отправив служек и юных демортиуусов спать, остались лишь мастера. Воины дрались друг с другом, выделывая невероятные пируэты. Квинт какое-то время смотрел за тем, как развлекались бессмысленными боями мужчины, но позвоночник заныл от боли, и он лег на кровать.

Не мешало бы помыться. От него разило потом и мочой. На ногах засыхали пятна грязи, калазарис почернел от крови хунфусе.

Хунфусе…

Проклятые твари все равно вернулись в камеру. После того, как Квинт свалился на кровать, в углу стены послышался слабый писк жуков.

«Пусть ползают… Мне наплевать. Я их не боюсь».

Он лег на спину, коснулся здоровой рукой стены, на которой висел светильник. Каменная поверхность еще сохранила тепло жар-камня, однако всё равно жалкую плоть пронизывал до костей ледяной ветер, врывающийся из окон. Тело бросало в дрожь, зубы выбивали дробь. Вдобавок ко всему в камере пахло чем-то едким. Приходилось прижимать калазарис ко рту и носу. Не хватало еще наблевать на пол! Убирать остатки сегодняшнего ужина никто не будет.

Квинт улыбался. В голове созрел план действий. Необходимо сдать всех нечистых на руку чиновников! Это будет большой список: имена, числа украденных золотых монет, бандитские связи одних министерств с другими. Безымянный Король прав: на экспедицию во что бы ни стало надо собрать деньги! Возможно, судьба всего Мезармоута зависела от похода в ледяную пустыню. Надо как-то связаться со старейшинами и рассказать всё. Квинт тяжело вздохнул. Раньше он не придавал особого значения чужому воровству. Нет, разумеется, в своем министерстве он запрещал красть. Но ведь помимо дворцового секретариата существовали и другие отделы.

Писк хунфусе не прекращался. Квинт вскочил с кровати и бросил взгляд в угол камеры. Проклятые твари копошились во тьме. Он загоготал. Отчего-то казалось невероятно смешным то, как поблескивали хитином хунфусе. Словно блестели десятки миниатюрных глаз.

— Я вас вижу, ублюдки, — прошептал он. — Вы думаете, что найдете в камере пищу? Нет, я съел всё до последней крошки, чтобы вам ничего не досталось. Или, быть может, вы хотите укусить меня? Да? Я прав?

Ответом ему был лишь слабый писк.

«Я схожу с ума».

Он схватился здоровой рукой за лоб и попытался выкинуть дурные мысли из головы. Всё хорошо. Ничего страшного не происходит. Надо лишь собраться. Если он лишится разума, то Безымянный Король точно казнит его. Однако как заставить тварей заткнуться? Решение возникло в голове сразу и поразило своей простотой. Сегодня он уже давил жуков. Что мешает сделать это еще раз?

Квинт поднялся с кровати, вглядываясь в угол стены. Глаза привыкли к темноте, и каждый хунфусе, бегающий по камере, был виден как на ладони. Твари визгливо пищали, собираясь в небольшую кучку у двери. Казалось, их маленькие глазки неотступно следили за пленником. От насекомых исходила чудовищная вонь, отравляющая воздух.

Квинт ощутил, как холодные щупальца страха впиваются в мозг. Проснулся внутренний голос. Он принялся твердить о той боли, что причинят твари. Хунфусе в этот раз не будут убегать. Поэтому придется сражаться до победного конца. Квинт с трудом открутил штырь, крепившийся к оконной решетке, затем поудобнее взял его в руку. Металл кусал холодом ладонь. Жуки вдруг перестали пищать. Тишину нарушал лишь звон гладиусов мастеров.

«А может, позвать на помощь?»

Никто не ринется его спасать — он заключенный. Поэтому с проблемами придется справляться самому. Квинт резко прыгнул на жуков и принялся их давить ногами и металлическим штырем. Мускулы вспухли мучительными узлами на ногах и руках, на висках вздулись вены, по лицу заструился пот. Пусть сдохнут твари! Не будет никому пощады!

Один из хунфусе впился жвалами в колено, Квинт истерично вскрикнул, смахнул штырем тварь и бил, бил упавшее на пол насекомое, пока от того не осталось даже мокрого места. Проклятые создания кусали за пальцы ноги, за лодыжку, впрыскивая смертоносный яд. Тонкие губы Квинта раздвинулись в жутком оскале, вызванном нечеловеческой болью. Штырь расплющивал насекомьи тельца, однако тварей не становилось меньше. Напротив: они черным потоком вылезали из нор.

Осознание скорой гибели ворвалось в мозг острым лезвием ножа. Нельзя умирать! Только не сейчас! Безымянный Король должен узнать правду!

Не обращая внимания на болезненные укусы, Квинт забил в дверь штырем.

— Выпустите меня! — заорал он. — Пожалуйста!

Взгляд метнулся вниз, на ноги. Сотни маленьких злобных глаз уставились на него. Хунфусе плотным ковром ползли по полу.

«Я уже должен умереть. Тогда почему я все еще стою на ногах?»

— Кто-нибудь! — с новой силой принялся горланить он. — Помогите же!

Квинт поднял высоко над головой металлический штырь и ударил по центру двери. Раздался хруст, щепки полетели в разные стороны.

Снова удар, от которого сотряслись стены.

— Откройте! Пожалуйста!

Квинт почувствовал, что слабеет. И собрал остатки сил, выплеснув их в громком вопле. Это был нечеловеческий, жуткий вопль, наполненный страданием. За стеной послышался топот тяжелых сапогов, лязгнул замок. Квинт плечом ударил в дверь, отчего та вылетела с грохотом из петель, сбив с ног пришедшего на крик дежурившего мастера.

Хунфусе забрались под калазарис и принялись жалить плоть с новой силой. Боль затуманила разум, не давая сосредоточиться.

«Я умру-умру-умру-умру…»

Ноги подогнулись, и Квинт рухнул на каменные плиты.

— Помогите, — шептал он, собирая волю в кулак. — У меня для Короля есть важные вести. Пустите…

Появившийся в коридоре новый мастер склонился над пленником и вырубил того ударом кулака в челюсть.

Тьма поглотила Квинта…

 

Глава девятая. Секст

Юмента, дома жителей

Пятнадцать преторов-демортиуусов, разделившись на три группы, рыскали по Юменте. Секст специально заставил надеть воинов черные плащи с широкими капюшонами. Пусть все городские жители знают, что их покой в любой момент могут нарушить слуги дагулов. Задача была простой: найти логово лжепророков.

Встречающиеся им на пути люди бросали испуганные взгляды и старались скрыться как можно быстрее в узких улочках. Никто не хотел оказаться в тюрьме. Группа Секста, состоящая из пяти демортиуусов, находилась в аквилони-форыбской части города. Здесь жили небогатые люди — в основном витамы и те, кто работал на складах и водонасосных башнях королевских консулов. Дома представляли из себя двух-трехэтажные глиняные постройки с прямыми крышами. Из каждого окна едко пахло дрянной едой. Порой на балконах сидели дожидавшиеся мужей молодые девушки. Однако как только они замечали слуг дагулов, то быстро прятались в своих тесных комнатушках. За чередой домов виднелись жилые пещеры, выдолбленные в гранитной стене много каганамов назад. Там обитали мелкие торговцы и врачеватели.

Накинув на голову капюшон, Секст жестом приказал своим людям остановиться. Вот уже несколько потестатемов они бродили по душным улицам. Это делалось для того, чтобы специально спугнуть лжепророков. Пусть затаятся на какое-то время. Необходимо показать у кого власть в городе. Дагулы — жесткие и могущественные боги. В конце концов, Секст прекрасно понимал, что ниточки ведут в астулу знатных прокураторов.

На противоположной улице появился мужчина, одетый в испачканный калазарис. Доходившие до плеч черные волосы висели сосульками, лицо, казалось, было вырублено тяжелым рубилом камнетеса: резкое, угловатое, словно из обломка гранита. Заметив демортиуусов, незнакомец резко остановился. Секст отделился от группы и медленным шагом направился к мужчине.

— Ваше имя.

Незнакомец потупил взор. Десятки мышц на лице напряглись.

— Корнелий.

— Куда направляетесь? — спросил Секст.

— Домой. — Мужчина вдруг нервно засмеялся.

— Кем работаете?

— Я витам, господин.

Секст оглядел незнакомца. Руки и ноги бугрились мышцами, ладони напоминали большие лопаты, под ногтями чернела грязь. Мужчина не врал — он копатель. Ложный след? Однако что-то в витаме было не то. Он шел не домой.

— Куда вы направляетесь? — повторил вопрос Секст. — Только если вы еще раз мне солжете, то я буду вынужден применить силу.

Незнакомец бросил лукавый взгляд на него, затем растянул губы в широкой улыбке, обнажая кривые желтые зубы.

— Подловили, господин, — сказал он. — Я иду к одной красавице, что живет здесь неподалеку.

На этот раз незнакомец не врал. Секст, не говоря ни слова, повернулся к нему спиной и двинулся к своей группе. Необходимо поговорить с консулами о том, чтобы запретить жителям покидать дома после работы. Люди Юменты должны понимать: за каждым из них будут следить. Любой человек под подозрением. Ребенок, женщина, старик — неважно. Лжепророки не остановятся ни перед чем. Как и демортиуусы. В отличие от последователей единого бога у воинов дагулов было неоспоримое преимущество — их чувства давно мертвы.

Секст собирался возвращаться в астулу старейшин, когда его догнал демортиуус из другой группы. Паренек, не тратя время на ненужные приветствия, сообщил, что недалеко от театра нашли труп палангая. И, судя по ране, убили солдата совсем недавно. Кивнув, Секст приказал своим людям следовать за ним.

Театр находился в аквилонской части города и занимал небольшую территорию. Здание построили из мрамора, и потому со временем стены приобрели сероватый цвет, кое-где змеились трещины. Однако больше всего внимание привлекал величественный и огромный золотой купол, ярко блестевший в свете жар-камней. Окна театра с одной стороны выводили на площадь собраний, с другой — на священные земли и необхватную черную колонну, внутри которой находилась спиральная лестница, ведущая в Венерандум.

Место, где погиб палангай, Секст увидел издалека: возле тела столпились горожане. Все они пытались разглядеть получше труп, однако их теснили четверо демортиуусов и десять дежуривших обычных солдат во главе с мисмаром. Ситуация осложнялась тем, что театр находился недалеко от жилых домов, и потому любопытных становилось больше. Всем хотелось узнать, что же тут случилось…

Секст локтями растолкал нескольких горожан, ловя на себе сердитые взгляды, и оказался перед трупом солдата. Палангай умер недавно: тело еще не успело закоченеть, хотя синие пятна уже покрывали кисти рук и лицо. На горле красовалась глубокая рана, напоминавшая раскрывшийся рот. Крови вытекло невероятно много, землю вокруг трупа залило красным. Алые брызги можно было разглядеть даже на величественных стенах театра.

Секст огляделся. Получается, что палангай дежурил, когда кто-то со спины перерезал ему горло. Солдат даже не успел вытащить гладиус из ножен. Всё произошло мгновенно. Однако в этой части города всегда многолюдно. Неподалеку храм, жилые дома и здание копателей.

— Кто-нибудь видел убийцу? — спросил Секст стоявшего в двух шагах от него демортиууса из другой группы.

— Нет, претор.

— Чем перерезали горло? Ножом?

— Мы ничего не нашли.

Секст молча кивнул и повернулся в сторону толпы. Люди были напуганы. На многих лицах застыла гримаса ужаса. Некоторые женщины плакали. Их слезинки ярко блестели и казались маленькими алмазами. Смерть — нечастый гость в Юменте. Убийц жестоко карали, насильникам в казематах старейшин отрезали части тела, пока те не умирали от боли.

Секст подошел к мисмару и спросил:

— Труп нашли ваши люди?

— Нет. Группа демортиуусов наткнулась на него. Затем они отыскали палангая и отправили за мной.

Лицо мисмара было удлиненным, с твердыми чертами. Лоб слегка выпирал вперед, карие глаза холодно блестели, ежик волос едва тронула седина. Мужчина выглядел сильным и моложавым, несмотря на возраст. Хотя, возможно, тяжелый доспех красил его.

— Сейчас нужно собрать как можно больше солдат возле театра, — сказал Секст. — Палангай умер недавно. Убийца не мог уйти далеко. Нужно действовать быстро, если мы хотим поймать его. Осмотрите горожан и ближайшие к театру дома.

Мисмар ударил кулаком в грудь, чуть кивнул, затем схватил за локоть стоящего рядом палангая и буркнул:

— Беги к консулам, Серторий. Собери всех солдат возле театра и сделай это как можно шустрее, парень.

Секст направился к толпе. Сосредоточившись, он начал читать лица, впадая в транс и выискивая подозрительных. Вероятности закружились яркими звездами в голове. Он всматривался в толпу, видя перед собой не горожан, а скопление мышц, костей и органов. Все эти люди перед ним считают, что обладают сложной внутренней организацией, тогда как на самом деле они мыслят одинаковыми алгоритмами. Куклы, которыми можно управлять.

Задача перед Секстом стояла простая: найти убийцу. С большой долей вероятности палангаю перерезал горло один из лжепророков, тем самым показывая демортиуусам, что служители единого бога не спрячутся в тесных норах и будут бороться до конца. Они перешли опасную черту…

Взгляд зацепился за девушку в белой тоге. Под её веками лениво двигались глазные яблоки, связанные нитями нервов с укрытым за черепом мозгом; грудь медленно приподнималась и опускалась, всасывая теплый воздух; если заглушить все звуки Юменты, то можно услышать, как неутомимо и учащенно билась её сердечная мышца. В отличие от остальных горожан девушка вела себя странно: она то и дело оглядывалась, словно ждала кого-то.

Секст растянул губы в хищной улыбке, давая понять, что заметил её. Нет, она не убийца. Палангаю нанес рану сильный и крепкий мужчина. К тому же молниеносно быстрый. Женщина не способна перерезать ножом артерию. Тогда кто она? И кого ждет? Неужели ловушка…

— Претор. — На плечо легла тяжелая рука, выводя из транса. — Мы нашли оружие.

Секст посмотрел на мисмара, позволившего себе отвлечь его от вероятностных событий. Остальные демортиуусы замерли, не сводя взгляд с командира. Они словно обратились в статуи — неподвижные фигуры, застывшие лица.

— Где? — спросил Секст.

— Возле площади собраний. Один из палангаев нашел воткнутый в землю нож, испачканный в крови.

— Покажите мне оружие.

Мисмар подозвал к себе паренька хакима восемнадцати. Доспехи на новобранце висели как на вешалке. Ему приходилось придерживать шлем рукой, чтобы тот не скатился набок. Палангай взглянул сначала на претора-демортиууса, затем на своего командира и гордо протянул нож.

Секст, не боясь испачкаться в крови, взял оружие в руки и осмотрел его: лезвие всего в ладонь длиной, очень острое, утолщенное на конце, слегка загнутое. Рукоять оказалась обтянута кожей филя, на ощупь была шероховатой, чтобы вспотевшие пальцы не соскальзывали. Такие ножи имели витамы…

Секст нахмурился. Только сейчас он понял, что, возможно, смерть палангая была никак не связана с лжепророками. Копатель не поделил с дежурившим солдатом, например, дорогу и… Что-то не складывалось.

Раздался крик. К толпе со стороны храма бежал весь перепачканный в грязи палангай. Ноги его подгибались, тело бросало из стороны в сторону, отчего казалось, что он пьян. Люди расступились, давая пройти ему.

Задыхаясь, солдат рухнул на колени перед Секстом.

— Претор, они все мертвы! — воскликнул он. — Возле бешарских складов… Я не знал, что делать.

— Кто мертв?

— Пятеро демортиуусов! Убиты!

Секст посмотрел на толпу, выискивая взглядом странную девушку. Разумеется, её уже нигде не было.

По правую сторону от него змеилась монолитная каменная стена, закрывавшая от людских глаз астулу старейшин, по левую сторону тянулась цепочка ферм. Изредка разгоряченные от бега лбы демортиуусов охлаждал легкий ветерок, дувший с аквилонской стороны. В этой части города стояла тишина, нарушаемая лишь бряцаньем металла на черных одеждах воинов дагулов да скрипом кожаных сапогов.

Секст хотел добраться до места преступления как можно быстрее. План лжепророков был прост: сначала привлечь его внимание смертью простого палангая, а затем перерезать третью группу демортиуусов возле ферм. Но как могли позволить черные плащи загнать себя в ловушку? Пятеро воинов дагулов… Не верилось, что все они сейчас лежали на холодной земле с перерезанными горлами. В последний раз старейшины несли такие потери много хакима назад.

Доложивший о страшной новости палангай резко остановился и вскинул руку:

— Вон трупы!

Секст взглянул на стену склада и не поверил собственным глазам. Демортиуусам не просто перерезали шеи: их отрубленные головы валялись в пыли, а тела были прибиты к каменной ограде. Мертвецов нашпиговали копьями, словно ножами — жаренных дагенов. Кровь стекала по черным плащам на землю. Издали она казалась невероятно длинными красными червями. Одному из демортиуусов лжепророки вспороли живот, отчего кишки бедняги вонючей сизой кучей валялись под его ногами. Хунфусе, почуяв запах мертвечины, выползли из нор и теперь облюбовали места вокруг складов.

Секст встал как вкопанный. В голове проносились миллионы мыслей. Что делать? Бежать докладывать старейшинам? Или же искать врага самостоятельно? Секст попробовал впасть в событийный транс, но тяжелый запах крови мешал сосредоточиться. Приказав своим людям оставаться на месте, он двинулся к убитым. А если лжепророки затаились где-то поблизости для того, чтобы нанести удар по противнику? Если так, то они либо смелы, либо глупы.

Он вытащил из ножен длинный меч, готовый в любой момент отразить брошенное копье. Первое, что его неприятно поразило вблизи мертвецов, оказалась не длинная палка с острым металлическим наконечником, а отсутствие погибших лжепророков. Получается, демортиуусы позволили себя заколоть, словно филей… Мечи так и остались в ножнах. Но это невероятно! Солдаты дагулов всегда были начеку. Они не теряли бдительности даже во сне. Старейшины долгие хакимы тренировали их, чтобы сделать совершенными оружиями для убийства.

Демотриуусы легко бы отбили даже голыми руками брошенные в них копья. Тогда как лжепророкам удалось убить их? Напрашивался лишь один ответ: третью группу атаковали братья по вере. Демортиуусы напали на демортиуусов… Бред. Секст отбросил эту мысль как невозможную. Нет, такого не могло произойти. Тогда что случилось?

Он с хрустом выдернул копье из ближайшего к нему мертвеца. Оружие самодельное: гладкая костяная палка, острозаточенный металлический наконечник, чуть загнутый, чтобы острие зацепилось за мясо или органы.

За спиной послышались вскрики. Секст бросил взгляд на источник звука. Мисмар прислал его группе подмогу из десяти палангаев. Солдаты стояли на некотором отдалении от демортиуусов, боясь подойти к мертвецам. Лица многих побелели, отчего те походили на мраморные скульптуры.

Наконец один из палангаев поборол собственные страхи и направился к Сексту.

— Король бессмертен, — сказал он, старясь смотреть в глаза собеседнику.

Секст вскинул руку и приказал оставаться на месте. Не хватало, чтобы этот жалкий недоумок стер следы противника.

Действовать необходимо было молниеносно. Секст отправил одного из демортиуусов в астулу старейшин, чтобы доложить о случившемся. Палангаям он приказал встать полукругом возле места убийства и задерживать любого случайно забредшего горожанина. Хвала дагулам, что в пирамидах ферм отсутствовали окна!

Секст осматривал трупы, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку. С каждым перкутом картина гибели демортиуусов осложнялась тем, что вопросов появлялось больше, чем ответов. Во-первых, нападавших было много, судя по количеству копий. Человек десять-пятнадцать. Во-вторых, его братья отчего-то не сопротивлялись. И в-третьих, для того, чтобы кинуть копье необходимо большое расстояние, тогда как склад отделяло от астульской стены всего лишь несколько эмиолиусов.

Секст огляделся. Где нападавшие могли скрыться после учиненной резни? Спрятались где-то на складах? Вряд ли. Слишком опасно и необдуманно. Не стоит забывать, что после убийства палангая у них было мало времени. Следовательно, они с большой вероятностью растворились на меридиемских улицах, чьи дома были хаотично раскиданы возле консульского здания…

Спрятав меч в ножны, Секст приказал оставаться своим людям на месте, а сам побежал вдоль астульской стены. Вскоре мертвую тишину нарушили детский смех, звон кузнечного металла и топот сотен ног. За последним складом показались высокие черепичные крыши жилых зданий. В этой части города обитали обеспеченные люди: слуги консулов, работники бань и торговцы. К тому же здесь улицы всегда патрулировали палангаи, не пропуская бедняков и витамов.

Накинув на голову капюшон, Секст добежал до ближайшего дома и схватил за локоть первого попавшегося мужчину.

— Ты видел кого-нибудь? — спокойно произнес он. — Отвечай быстро или лишишься головы.

Незнакомец попытался вырваться, но у него ничего не получилось.

— Что вы от меня хотите? Отпустите!

Секст раздумывал недолго: он врезал кулаком бедняге в нос. Мужчина ударился головой о кирпичную стену и скатился на плитку.

— Говори!

Для пущей убедительности Секст коснулся эфеса меча.

— Я не понимаю, что вам надо от меня, — принялся лопотать незнакомец. — Я ничего не знаю и не видел… Что вы себе позволяете?! Никогда такого…

— Что здесь происходит?

К ним подошел дежуривший на улице палангай. Взгляд сразу же зацепился за его светлые волосы, словно вымытые в растопленном золоте. Ростом солдат был выше его на голову. В серых глазах светился ум.

— Ты видел кого-нибудь, кто выбегал со стороны складов? — спросил Секст. — И соображай быстрее.

— По предписанию тхатха…

Секст выхватил из-за пояса нож и приставил к горлу палангая. Тот даже не вздрогнул. Глаза воина — большие, глубоко посаженные, немигающие — смотрели на него в упор, и он в первое мгновение подумал, что наткнулся на переодетого лжепророка, но быстро выбросил эту мысль.

— Ты видел кого-нибудь? — повторил вопрос Секст.

— Со складов никого не было.

— Давно дежуришь?

— Вот уже несколько потестатемов торчу на улице.

Неужели ошибся? Только в этой части города лжепророки могли скрыться… Или нет? Невыносимо заболела голова — в виски словно забили гвозди. Всё хорошо. Надо держаться. Враг не мог уйти далеко. К горлу подкатил противный комок.

Секст убрал нож и помог подняться мужчине, которого он ударил.

— Я буду жаловаться, — сказал незнакомец, пытаясь ладонью остановить кровотечение. — У меня есть связи…

Демортиуус не слушал его. Драгоценное время уходило, а враг до сих пор скрывался в городе. Возможно, лжепророки действительно спрятались в одном из складов. Необходимо возвращаться. Однако Секст не спешил. Он то и дело оглядывался, пытаясь хотя бы интуитивно почувствовать несоответствие в окружающей действительности. Как лжепророкам удалось уйти? Неужели они перемахнули через астульскую стену и скрылись в одном из храмов? Глупости. Конечно же нет.

Не обращая внимания на нытье горожанина, Секст направился вверх по улице. В ноздри ударил запах фоенумных лепешек. Похоже, где-то поблизости находилась пекарня. Людей вокруг него прибавилось. Мужчины, женщины, дети — все они были в дорогих линумных тогах. В отличие от жителей, обитавших в аквилони-форыбской части города, их отличали сытые взгляды, чистые лица и красивые белые зубы.

Чем глубже Секст уходил в тесный и душный лабиринт чистых улиц, тем сильнее понимал, что шансы отыскать лжепророков стремились к нулю. След потерян. Необходимо возвращаться. Поплутав еще один потестатем, он двинулся в сторону складов.

Старейшины будут недовольны. Возможно, отстранят его от поисков предателей. Первый анимам в Юменте и шесть трупов! Шесть! Демортиуусов во всем Мезармоуте было всего сто. Смерть даже одного воина дагулов больно била по репутации Безымянного Короля. И в отличие от обычных палангаев демортиууса нельзя купить. Его приходится растить, кормить и учить двадцать хакима.

К его отряду пришло подкрепление.

Возле складов толпилось три десятка солдат. Руководил ими знакомый Сексту мисмар с седым ежиком волос. Он разделил палангаев на две части: одна перекрывала вход в самую дальнюю ферму, а другая цепочкой растягивалась возле складов. Тем самым воины не давали никому не зайти и выйти.

Кивнув в знак приветствия мисмару, Секст подошел к своим людям и приказал привести ему палангая, доложившего о гибели группы. Далеко искать беднягу не пришлось: он, прислонившись спиной к астульской стене, сидел на песке. Весь перепачканный в грязи он словно только что вернулся из пещер витамов. Глаза казались неподвижными; тяжелые веки медленно опускались и поднимались, и всякий раз, когда показывался зрачок, взгляд становился пугающе холодным, словно лед.

Двое демортиуусов подошли к нему, подняли. Палангай не стал сопротивляться и шел туда, куда его вели. Секст понял, что парня сегодня морально сломили. Вряд ли солдат скрывал что-то о смерти группы, однако проверить его было необходимо. История Мезармоута знала множество случаев, когда мятежники попадали в ряды эсв Безымянного Короля и беспрепятственно убивали невинных.

Секст вытащил нож и резко всадил его в плечо солдату. Палангай заорал так сильно, что заложило уши. Кровь полилась на холодный песок.

— Отвечай на мои вопросы быстро, — сказал Секст. — Я пойму, если ты мне лжешь.

Он надавил на рукоять ножа. Раздался хруст. Плача, бедняга часто-часто закивал.

— Как тебя зовут?

— Титус…

— Сколько тебе хакима?

— Двадцать один.

— К какой эсве ты приписан?

— Велитов.

— Имя твоего мисмара?

— Волесус.

— Назови своего кудбириона.

— Флавий.

Мисмар решительно направился к Сексту. Брови были нахмурены, а ладонь лежала на эфесе гладиуса. Демортиуусы тут же окружили его, не давая пройти.

— Что вы себе позволяете?! — рявкнул мисмар. — Пропустите меня.

Он сделал шаг, но один из воинов дагулов положил руку ему на плечо. Командир солдат замер. Секст понял, что мисмар так до конца и не решил для себя — стоит ли заступаться за обыкновенного палангая или же сделать вид, что ничего страшного не происходит.

Глава демортиуусов повернулся к седому командиру и медленно замотал головой. Не стоит лезть туда, где заведомо ждет проигрыш. К тому же люди старейшин обладали огромной властью и считались только с мнением богочеловека. Они могли даже убить знатного прокуратора или консула, если потребовалось бы. И самое главное: они непревзойденные воины. Махать гладиусом против них идея глупая и бесполезная.

Махать гладиусом… Мысли Секста вернулись к убийству. Все-таки он переоценивает мастерство своих братьев. Кому-то удалось не только убить демортиуусов, но и убежать целым и невредимым. Объяснить произошедшее с точки зрения логики было невозможно. Пока невозможно. Секст нахмурился. Он упускает нечто важное. Голова опять заболела.

Он переместил взор на палангая, доложившего о гибели группы. Кривясь от невероятной боли в плече, бедняга шептал молитву Кулде и Вогану.

— Как ты наткнулся на мертвецов? — спросил Секст.

— Я дежурил возле ферм.

— Ты не видел убийц?

Парень помотал головой. Секст надавил на эфес ножа. Лезвие полностью вошло в мягкую податливую плоть.

— Я никого не видел! — закричал палангай, дергаясь. Однако демортиуусы не давали ему освободиться, стиснув словно тисками. — Клянусь дагулами! Я нашел их прибитыми копьями к стене!

— Слышал ли что-нибудь подозрительное?

— Нет!! Прошу: перестаньте!

Ухмыльнувшись, Секст вытащил нож. Кровь струйками принялась стекать с лезвия на песок. Палангай не лжет. Однако что-то не договаривает. Жаль, сейчас нельзя было впасть в событийный транс. Мышцы на лице этого бедняги выдали бы его. Остается и дальше мучить солдата. Вот только способ нужно выбрать эффективнее. А может, отправить пока его в астулу старейшин, а самому с братьями вернуться в бедный район города? Сексту не давало покоя лицо того витама, что он встретил на улице. Он не мог объяснить причину своего беспокойства, однако его взгляд тогда за что-то зацепился…

— Вы отпустите его? — спросил мисмар. — Он еще мальчик! И ни в чем не виноват.

Проигнорировав его замечание, Секст приказал демортиуусам встать вместе с палангаем у стены и зажать тому голову. Парень обмяк, словно мокрая тряпка. Он прекрасно понимал, что теперь его отпустят только с разрешения Безымянного Короля. То есть никогда.

Секст зажал рот палангаю и вонзил лезвие ножа сначала в левый глаз, а затем — в правый. Вонзил не сильно — лишь для того, чтобы ослепить. Истошный крик прокатился по фермам.

Затем парень потерял сознание от обрушившегося на мозг шока.

— Отведи его в казематы, — обратился Секст к одному из демортиуусов. — Можешь допросить потом. Он что-то скрывает. После того, как расколется, убей. Он больше ни на что не способен. А мы пока двумя отрядами пойдем в сторону театра. Я хочу найти того странного витама.

Воин дагулов кивнул, взвалил тело на плечи и направился к входу в астулу старейшин.

Он понял, почему тот витам показался ему странным: всё дело было в коже. Когда человек долгое время работает киркой, на ладонях и на фалангах пальцев возникают твердые мозоли, которые срастаются между собой и не позволяют сжать руку в кулак. Тогда как ладони незнакомца оказались грубыми, но без мозолей. Секст всю дорогу до театра винил себя за беспечность. Враг стоял прямо перед ним! Только протяни руку — и коснешься его. И все-таки он отпустил последователя лжепророков. Он пообещал себе, что больше подобного не допустит. Лучше сразу же убивать подозреваемых. Если тот окажется невиновным — не беда. В конце концов, родственникам можно заплатить или же пригрозить тюрьмой и пытками. Благо Мезармоута важнее жизни одного человека. И каждый житель Юменты должен это понимать.

Секст с двумя группами демортиуусов вернулся на аквилони-форыбскые улицы. В скором времени старейшины погасят жар-камни, поэтому необходимо было спешить. Конечно, воины дагулов могли работать в полной темноте, однако они становились легкой добычей для врага. Пара метательных ножей — и пара трупов.

Приказав своим людям вытащить мечи и держаться друг друга, Секст огляделся. Их отряд находился у самой границы улицы. По левую сторону от них стояло каменное здание копателей — тяжеловесное, казавшееся грубым нагромождением камней. Вдали виднелась высокая металлическая стена, укрывавшая от любопытных глаз астулу знатных прокураторов. Секст поймал себя на мысли, что здесь неподалеку находится особняк Марциалов — давних врагов нового Безымянного Короля. Возможно, последователи единого бога укрывались в стенах знати…

Завтрашний анимам стоило начать с посещения астулы прокураторов. Раскиданные по всей Юменте шпионы сообщали о том, что дом Ноксов готовил солдат для предстоящего праздника в честь Безымянного Короля. Богочеловек с половиной венерандумских солдат собирался в самое ближайшее время спуститься в Подземный Город для того, чтобы выступить с речью перед жителями. Недавнишнее событие с падением одного из дагулов вызвало в Юменте активность лжепророков. Горожанам необходимо было объяснить, что ситуация находилась под контролем: сам королевский прокуратор Тиберий отправится в ледяную пустыню за летающим ящером Сиром.

Ноксы, возможно, готовили нападение на правителя Мезармоута. К тому же не стоило забывать о Марциалах: практически каждый анимам старик Флавий муштровал солдат. Зачем? И для чего? Секст нахмурился. Старейшины намекали ему, что Безымянный Король не прочь избавиться от непокорной юментской знати. Да, во времена мятежа они помогли отвоевать Подземный Город, но прошло не одно поколение… Далекие предки Ноксов, Марциалов и Дахма давно уже не испытывали благоговения перед богочеловеком. Но и уничтожить их необходимо всех разом: за стенами знати скрывались маленькие армии. Стоило выжить одному прокуратору…

Сейчас надо думать о другом.

Секст с отрядом углубились в улицы. Они двигались медленно, чтобы ничего не упустить из виду. Редкие прохожие, завидев черные плащи, старались как можно быстрее оказаться подальше от них. Несмотря на то, что улицы были пустынными, в этой части города не смолкал шум. Из окон доносился детский смех, стук ложек о костяные миски, ругательства и еще тысячи звуков. Только сейчас до Секста дошло, что на них могут напасть, например, с крыши. И ничего они сделать не смогут. Против копий и метательных ножей они не справятся — слишком близко дома находились друг от друга. Спрятаться не получится.

— Да это же старый знакомый!

Из-за угла показались пятеро человек: четверо мужчин и одна женщина. Все они пьяно брели в сторону отряда демортиуусов. Секст сразу же заприметил витама, которого он искал. Копатель все в той же испачканной тоге обнимал полуголую девицу с грязными волосами и нагло щерился гнилыми зубами черным плащам. В левой руке он сжимал пузатую глиняную бутылку с настойкой умулуса.

— Эй! Вы! — закричал витам. — Я вас не боюсь… Поняли, да? Не боюсь! Сейчас мы с друзьями направимся в храм… Где… где предадимся блуду.

Секст сильнее сжал эфес длинного меча. Наткнулся ли копатель случайно на его отряд? Или же перед демортиуусами сейчас разыгрывалось представление? Он решил не рисковать. Жестом подав знак своим людям атаковать, он двинулся на витама и его собутыльников.

— Эй! — копатель испуганно заозирался. — Ты чего? Я же пошутил. Эй! Не надо!

Он толкнул девицу на землю, а сам попытался рвануть на другую часть улицы. Секст вытащил из правого рукава кинжал и бросил в спину мужчине. Лезвие, холодно блеснув металлом, вонзилось в левую лопатку витама. Тот вскрикнул и повалился на каменные плиты.

Упавшая девушка попыталась подняться, но один из демортиуусов наотмашь, одной силой, без хитрости и ума ударил её мечом. Голова отделилась от тела и покатилась по мостовой, окропляя камень липкой кровью. Оставшаяся троица мужчин даже не сопротивлялась. Они бухнулись на колени, моля о пощаде. Однако демортиуусы не знали жалости. Несколько ударов мечами и ножами сделали свое дело.

Секст направлялся к поверженному витаму, когда из угла в него полетело копье. Он силой мысли остановил время, заставив мозг работать в несколько раз быстрее. Попятившись, он выставил перед собой меч. Звякнуло. Копье, нацеленное широким острием прямо в грудь, отскочило от лезвия и упало на мостовую. Затем из соседних окон вылетели, как показалось, десятки метательных ножей. Демортиуусы, словно по команде невидимого кукловода, замертво упали.

Вскинув перед собой меч, Секст приготовился к бою. Все-таки он оказался прав! Копатель был последователем единого бога. Что-то со свистом пролетело над головой. Глава демортиуусов рванул за угол, откуда в него кинули копье несколько перкутов назад. Надо поймать хотя бы одного лжепророка.

Только одного…

Перед ним оказался мужчина. Лицо и фигуру незнакомца укрывал широкий длинный плащ, капюшон был надвинут так низко, что с трудом представлялось, как противник хоть что-то видит перед собой.

Левый кулак Секста взлетел для удара, но лишь со свистом прорезал воздух. Затем демортиуус попытался мечом подсечь врага, но тот резко оттолкнулся и оказался в нескольких шагах от него. Незнакомец повернулся к нему спиной и побежал на другую сторону улицы. Секст кинулся следом за ним. По правилам он не должен был оставлять группу, но братьям вряд ли поможешь — десятки ножей проткнули их плоть. Трупы могут убрать и обычные служки…

Как — дагулы их дери! — лжепророки просчитали его местонахождение? Или всё это время они следили за демортиуусами? Но это же невозможно! Неужели в астуле старейшин завелся шпион? Да не один. Предстояли большие зачистки. Главное сейчас — не умереть и поймать противника.

За очередным поворотом Секст успел заметить боковым зрением стальной наконечник копья, летевший ему в грудь. Он попытался извернуться всем телом и лишь по счастливой случайности металл не коснулся его. На выручку незнакомцу явилась та девушка в белой тоге, которую он видел возле театра. Она злобно ухмыльнулась ему и накинулась с гладиусом. Секст заплясал, уворачиваясь от острого лезвия, и с полуоборота рубанул мечом со всей силой, надеясь выбить оружие из слабых рук женщины. Однако она отскочила от него в последний момент и кинулась в узкий проем между домами.

Кого выбрать? Незнакомца или женщину? Секст побежал за девушкой. В конце концов, она слабее мужчины и выдохнется быстрее. К тому же он знал, что эта улица заканчивается тупиком. Ей негде скрыться.

Мышцы ног гудели от боли, из груди вырывался свистящий хрип. Он бежал так сильно, что ветер гудел в ушах. Надо собраться…

Девушка была в трех шагах от него.

Неожиданно она остановилась, сгруппировалась и нацелилась гладиусом ему в грудь. Он молниеносно увернулся от лезвия, а затем нанес рубящий удар по ней. Но девушка каким-то чудом увернулась от длинного меча. Каждое её движение было исполнено такой грации, которая приходила после долгих тренировок с оружием. Кружа вокруг неё на пределе своих сил, Секст осознал, что еле-еле успевает отражать удары гладиуса. Преимущество длинного меча теряло смысл в столь узком проходе.

Но вот они отошли друг от друга на несколько шагов, переводя дыхание. Лицо женщины казалось черным от загара жар-камней, в глазах же царил холод Венерандума. Она не боялась демортиууса и всем своим видом показывала, что он дрался с ней на равных. Секст решил воспользоваться заминкой и взмахнул мечом. В необычайной тишине звякнул металл. Демортиуус не мог отделаться от мысли, что его завели в ловушку.

— Сдавайся, — сказал он, — и я сохраню тебе жизнь.

Девушка широко улыбнулась и кинулась в атаку, словно порхая над землей. Казалось, вместо костей у неё были хрящи. Секст нанес удар мечом и с досадой поморщился из-за того, что клинок вновь рассек воздух. Да быть такого не может! Никогда еще он не проигрывал. И сегодня не умрет…

Удар.

Еще один.

Девушка упала лицом вперед и умудрилась рассечь лезвием ему кожу чуть выше колена. Затем она оттолкнулась руками о каменную мостовую, словно заправский акробат, и вновь оказалась на ногах.

Настал черед Секста наносить удары.

Взмах.

Лезвия, соприкоснувшись друг с другом, высекли яркие искры.

Еще взмах.

И снова меч рассек воздух.

Защита, выпад, вновь защита, обманный выпад, неожиданный вихрь ударов…

Секст сменил тактику: теперь он не делал ни единого лишнего движения, — ровно столько, сколько требовалось. Он стал больше защищаться, при этом не позволяя противнице перевести дух. Лишь изредка его меч сверкающей змеей атаковал девушку. Гладиус же последовательницы единого бога превратился в прозрачный серебряный веер. Любой другой, кто оказался бы на месте Секста, давно умер бы. Порой приходилось угадывать движения противницы — так резко она меняла манеры атаки. Складывалось ощущение, что её обучал сам королевский мастер Гуфран.

Внезапно девушка отпрыгнула от него и скрылась за ближайшим поворотом. Держа меч наготове, Секст кинулся за ней. Он победно ухмыльнулся: за этим домом был тупик. Попалась…

Но оказавшись за поворотом, он не поверил собственным глазам. Пусто. Девушка словно испарилась. Секст поднял голову вверх, надеясь увидеть, как противница ползет по окнам и выемкам в стене дома, однако никого не увидел. Его бросило в холод. В голове вспыхнула боль. Он на свой страх и риск впал в событийный транс, но даже тогда не увидел ничего подозрительного.

Девушка исчезла, не оставив никаких следов.

Постояв в нерешительности несколько перкутов, Секст решил отправиться в астулу старейшин с важным донесением. Похоже, сегодняшний анимам затянется надолго…

 

Глава десятая. Мора

Юмента, особняк Марциалов

Мора в который раз оглядела библиотеку и разочарованно вздохнула. Из памяти еще не выветрились воспоминания о пире у Дуа Нокс. Она то и дела представляла в мельчайших подробностях прекрасный имплювий, колонны, самой тонкой работы гравюры на стенах и, конечно же, прекрасный сад, в котором благоухали нуци и красовались большими шляпками реджемы. И хотя с виду особняк Ноксов ничем примечательным не выделялся, внутри всё в нем было прекрасно.

Марциалы, несмотря на богатство и могущество, не могли похвастаться красивыми вещами. Старик Флавий тратил все золотые монеты на солдат, пытаясь сделать из них воинов, сравнимых по мастерству с демортиуусами. Два циклопических дома её семьи выделялись лишь размерами. Внутри же них всё было пусто и неуютно: голые серые стены, потолки, прячущиеся во тьме, и холодные мраморные плиты. Ни о скульптурах, ни о дорогих вазах, ни об отличной мебели даже речи не шло. Члены семьи Марциал жили в мрачных каменных коробках, словно рабы. Дед запрещал, например, покупать столы для того, чтобы они не забывали о своих корнях. Да Мора плевать хотела, что обычные горожане в Юменте ели на полу! Они-то, Марциалы, давным-давно жили обособленно от остальных людей.

Единственным, чем она могла гордиться, так это библиотекой. Все книги, написанные когда-либо в Мезармоуте, попадали в их дом: на полках хранились «Деяния» Петро Тертиуса, «История от возникновения мира» и «Геометрия» Луция Агенобарда, «Жизнеописание Безымянного Короля» Мастарна Фертора, «Божественная диалектика» Корнелия Публия, «Бревиарий дагулов» Квинта Эмилия и даже «Книга Юзона» (другое её название «Книга мертвых») Валента Грациана.

Мора любила засиживаться в библиотеке с книгой в руках. К тому же здесь её никто не тревожил, здесь можно было всё хорошенько обдумать. Дед и отец всячески поощряли её стремление к чтению.

Сегодня она перечитывал «Песнь витама» Флавия. Когда в душе расцветали рогерсы, она любила возвращаться к мифу о появлении бога Корда в Мезармоуте. Это была самая прекрасная и красивая история из сотен книг! Легенда гласила, что много каганамов назад, когда Юмента только-только появилась, в подземном городе прошел слух о женщине, у которой из грудей все двенадцать потестатемов текло молоко. Люди говорили, что она помогала ослабевшим после родов матерям, выкармливая младенцев. Услышав невероятные истории чудесного выздоровления маленьких несмышленышей, Безымянный Король решил встретиться с этой женщиной. Он лично спустился в Юменту и предстал перед ней.

Богатства, собственный дом и слуг пообещал он женщине, груди которой всегда были полны молоком. Она же отказалась от всего, пожелав лишь получить чуть-чуть его божественной крови. Король не смог ей отказать. Женщина уронила капельку алой жидкости в стакан с нацеженным молоком, и через несколько перкутов из него появился невероятной красоты мальчик-бог Корд: он обладал вьющимися белокурыми волосами, а глаза были синими и глубокими. В тот же анимам женщина неожиданно умерла.

Корд поселился в жилых пещерах. Горожане частенько видели его вместе с витамами. И эта история имела бы относительно счастливый конец, если бы один из сыновей богатого юментского торговца не возжелал смерти маленькому богу из чувства зависти (когда-то он слыл самым красивым в Мезармоуте). Отпрыск знатного купца подкараулил в темном переулке Корда и гладиусом отрубил ему голову. Безымянный Король, в тот же перкут почувствовав смерть бога-мальчика, спустился в Юменту и отыскал обезглавленное тело. Правителя охватила глубокая печаль, а душевные страдания были сродни физическим. Он отсек мечом голову у алахама и соединил с плотью Корда. И чудо произошло: мальчик ожил. Вот только человеческого в нем больше не было. Корд убежал в пещеры витамов подальше от людских глаз. Однако прежде расправился со своим обидчиком…

В дверь тихонько постучали, Мора вздрогнула.

«Опять зачиталась, дурочка».

— Открыто, — дрогнувшим голосом сказала она.

В библиотеку вошел Флавий, и при появлении старика пропорции в помещении словно исказились. В глаза бросилась его белая одежда: кожаные сапоги до колена, линумные штаны, рубаха с длинными рукавами и вырезом на груди, из которого выбивались завитушки седых волос.

— Прости, но мне надо тебя отвлечь.

Не дожидаясь ответа внучки, он плюхнулся на костяной стул с высокой спинкой. В свои семьдесят шесть хакима старик выглядел гораздо моложе. Его не портили даже шрамы на лбу и щеках. В сумраке их можно было принять за морщины.

— Я вся внимание, дедушка, — сказала Мора, кладя книгу на подоконник. Она не стала нагибаться, чтобы положить её на пол: иначе глава семейства мог бы заглянуть в разрез платья, а ей этого не хотелось.

Флавий вдруг сдвинул брови, как если бы ему предстояло сообщить о чем-то важном, но неприятном.

— Тебе уже двадцать хакима, дитя. — В его голосе звенела сталь. — Пора выбирать себе мужа. Ты достаточно взрослая, чтобы рожать. Дому Марциалов нужны наследники. Скоро я умру, но кто придет мне на замену? Твой отец тоже уже не молод, а одного Прокола недостаточно…

— Нет, — перебила Мора и бросила взгляд в пол, старясь не смотреть в глаза старику.

— Что, прости? — опешил от её наглости Флавий.

— Я говорю: нет. Я не выйду ни за Корвина, ни за Кирвина. И ты сам знаешь почему.

Старик откинулся в кресле, положил руки на колени и растянул губы в мрачной улыбке:

— Тебя смущает, что твои братья слабы разумом?

Мора сжалась, в тысячный раз проклиная себя за слабость духа. Что плохого в правде? Она не ляжет в постель ни с одним членом семьи. От одной мысли, что тот же Корвин коснется её, становилось дурно. Нет, нет и нет. Лучше покончить с жизнью, чем терпеть этот стыд.

— Отвечай на мои вопросы, — спокойно сказал Флавий.

Мора замотала головой, глаза заволокли предательские слезы.

«Не сдавайся, дура! Ничего плохого он тебе не сделает».

— Я не выйду замуж ни за кого из Марциалов, — на одном дыхании выпалила она. — Это неправильно. В «Бревиарии дагулов» говорится, что сестра, которая возляжет с собственным братом…

— Не попадет в царство Юзона, — закончил за нее старик и улыбнулся еще шире. — Деточка, неужели ты веришь во всю эту чепуху? Богов не существует. После смерти наши души растворятся в хаосе.

— А как же Безымянный Король? Он сотворил мир и Мезармоут.

Старик пренебрежительно отмахнулся:

— Детские сказки. Настоящий Безымянный Король давно мертв. Сейчас эти дряхлые идиоты-старейшины выбирают обычных детей, чтобы те потом плясали под их дудку. Не будь идиоткой, Мора. Марциалы уже много каганамов вступают в браки только с родственниками! Благородную кровь нельзя смешивать.

Мора поднялась с жесткого стула, подошла к стойке с книгами и отвернулась от деда, чтобы тот не увидел её эмоций. Так и подмывало выйти из библиотеки, даже не взглянув на проклятого старика.

— Подумай сама, — продолжил Флавий. — Например, ты выйдешь за Акифа Дахма и родишь ему сына. Также предположим, что твой отец Мартин, брат Прокол, маленькие племянники Тит и Гней умирают. И этот коршун Акиф сразу же объявит своего ребенка полноправным хозяином дома Марциалов и отберет землю! И всё — на одну благородную семью меньше! Этого ты добиваешься?

Мора тяжело вздохнула. Руки сами потянулись зажать уши, чтобы не слышать бред старика. Дагулы, за что ей выпали такие страдания? Почему она не может делать то, что хочет? Говорить то, что думает?

«Держись. И настаивай на своем».

Она повернулась к деду, чуть выдвинув нижнюю челюсть:

— Я не собираюсь вообще выходить замуж.

Флавий, не сводя с нее взгляд, медленно поднялся со стула, подошел к ней и больно схватил за подбородок:

— Это решать будешь не ты, деточка. Видишь ли, у тебя нет выбора. В следующем менсе мы сыграем свадьбу. Если ты боишься, что в постели Корвин или Карвин окажутся совсем никчемными, то, думаю, твой брат Прокол или мой сын Мартин помогут тебе зачать ребеночка, — он сделал паузу и обнял Мору за бедра. — Да и я еще не стар.

Она выскользнула из его объятий и подошла к другой полке с книгами. Сердце часто-часто забилось. Сказала как можно небрежнее:

— А если немного подождать? Я бы могла выйти замуж за Тита, когда он подрастет.

— Ему же всего шесть. Ты будешь ходить в девках еще как минимум семь хакима. Готова ли ты на это?

Мора попыталась изобразить улыбку. Вот он шанс отсрочить неизбежное!

— Да, дедушка. Готова.

Старик Флавий неожиданно нахмурился. Он принялся буравить её взглядом, словно ждал, что она сейчас скажет что-то плохое. Что-то противоречащее уставу Марциалов. Её лоб покрылся испариной, а в животе разлился неприятный холодок.

— Нет, — сказал Флавий. — Ты выберешь или Корвина, или Кирвина. И решение не оспаривается.

— Но…

— Никаких «но»! Думаешь, я клюну на твои уловки? Думаешь, я не знаю про то, как ты была на пиру Ноксов? Как долго ты собиралась скрывать это, деточка?

Самым противным в этой ситуации было то, что старик говорил, не повышая голос. Даже лицо оставалось бледным, а глаза — холодными. Мора попыталась выйти из библиотеки, но он схватил её за локоть.

— Отпусти! — вскрикнула она.

— Только после того, как ты дашь согласие на свадьбу. В противном случае я отдам тебя своим воинам! Пусть вдоволь наиграются с молодым телом! А затем я прикажу высечь тебя на площади собраний перед всеми жителями Юменты! И даже после всего этого я заставлю тебя выйти замуж за члена семьи Марциал.

Ноги Моры подогнулись, и она оказалась на холодном полу. Слезы полились ручьем. Она закричала, забилась в истерике, но на помощь к ней никто так и не пришел. Улыбаясь уголками губ, старик отошел от нее на несколько шагов, чтобы один из ударов случайно не задел его.

— Прокол не умеет врать, деточка. Как только он вернулся с рынка без тебя, я сразу же заподозрил неладное. Твой брат не стал долго отпираться. О чем ты думала, идиотка, когда пошла в дом Ноксов? В дом наших врагов!

Закрыв ладоням лицо, Мора воскликнула:

— Я тебя ненавижу! И всю эту семейку тоже! Чтобы все ваши души сгнили в царстве Юзона!

Флавий хрипло засмеялся:

— И даже после всех этих слов я даю тебе выбор. За кого ты выйдешь замуж — за Корвина или Кирвина?

— Я лучше сдохну, чем буду убирать дерьмо за дебилом!

Собрав остатки воли в кулак, Мора размазала слезы по щекам и, смотря старику в глаза, поднялась.

«Я тебя не боюсь!»

Флавий покачал головой и направился к двери. Прежде чем выйти в коридор, он бросил ей вслед:

— Это твой выбор.

Закрывшись у себя в покоях, Мора повалилась на кровать и принялась рыдать. Казалось, в её груди появилось маленькое колючее существо, каждое движение которого вызывало сильнейшую боль. И сколько бы она не пыталась убедить себя, что все в порядке, что ничего страшного не произошло, однако легче не становилось. Как дед мог позволить разговаривать с ней в таком тоне? Она впилась зубами в подушку. Перед мысленным взором возникла картинка: Флавий широко улыбается и хватает её за бедра.

Но что можно было сделать в этой ситуации? Только и оставалось, что кивать и лить слезы. В голове проснулся подленький голосок, который принялся шептать о мести старику. Можно подсыпать в еду яд или же спрятать под одеялом цветок мортем. У деда по всей Юменте есть враги. Никого не удивит его внезапная смерть. В конце концов, старик свое пожил. Не каждому удалось протянуть в Юменте аж семьдесят шесть хакима. По долгожительству его обходила лишь древняя Януария Нокс.

Всхлипнув, Мора заставила себя оглядеть комнату. Только сейчас она осознала, в какой тесной клетушке жила. Из мебели здесь были только кровать, каменный стул и широкий костяной стол возле стены. Её «покои» отличались от темницы лишь невероятно высокими потолками. Чтобы зажечь жар-камни, рабам и слугам приходилось приносить с собой лестницу и высоко лезть за светильниками. Мора в очередной раз вспомнила дом Ноксов. Вот у Дуа все комнаты были обставлены иначе. Везде чувствовался уют, а не атмосфера уныния и запустения…

Может, убежать из особняка? Но куда идти? К Ноксам? Или же попроситься на службу к Безымянному Королю? Что она умела делать? Да ничего! Её даже прачкой не возьмут! К тому же отец отправит шпионов по всему Мезармоуту, дабы найти убежавшую дочку… Мора засмеялась. Внезапная догадка посетила её. Она пойдет к отцу! Конечно же! Он всегда внимательно выслушивал её, какую бы ерунду не несла. В конце концов, отец любил Мору всем сердцем, прощая многие шалости и капризы. Уж Мартин Марциал не допустит, чтобы единственная дочь вышла замуж за полоумного!

Или допустит? Выбора всё равно не было. Либо она говорит о планах старика отцу, либо находит маленький шип, вгоняет в плоть и ждет, когда колючка, блуждая по кровеносным сосудам, вонзится в сердце. От одной мысли, что Корвин или Кирвин будут прикасаться к ней, становилось дурно. В родословной семьи Марциалов от кровосмесительных браков частенько рождались уроды. Обычно они умирали на второй или третий анинам после родов, однако были и исключения. Доказательства тому существование Корвина и Кирвина.

В дверь постучали. Мора, в который раз за сегодняшний анимам, вздрогнула от неожиданности. Сердце остро кольнуло. В груди начал нарастать холод. Настоящий холод, которому не место в тесной и душной комнате.

— Мора, открой, — раздался голос брата. — Это я, Прокол.

Она, сдерживая нарастающий гнев, не ответила. Предатель! Как он мог так поступить с ней?

— Пожалуйста! Мне очень надо поговорить с тобой. Это касается нашего деда.

— Я не хочу видеть тебя! — воскликнула Мора, не выдержав.

— Я понимаю, что виноват перед тобой. Но что мне было делать? Как только я переступил порог дома, старик сразу же обо всем догадался. У него наверняка есть шпионы, которые следили за тобой все время. Пожалуйста, не дури! Сейчас Флавий направляется к отцу, чтобы рассказать про то, как ты веселилась в доме Ноксов. Папа придет в ярость! Открой же дверь!

Мора поднялась с кровати, но выполнять просьбу брата не спешила. Если он говорит правду, то отец всыплет ей по первое число. Между Мартином Марциалом и Дуа Нокс вот уже много хакима велась борьба за власть и городские территории в Юменте. Но если раньше их конфликт не выливался в кровопролитные войны, то после смерти мужа Дуа, Гиясуддина, от меча отца Моры обе семьи не жалели монет и людей для того, чтобы окончательно истребить врага.

— Мне долго ждать? — нетерпеливо спросил Прокол.

— Иду!

Мора подошла к двери и убрала задвижку. Затем она почувствовала удар в плечо. Ноги подогнулись, и она рухнула на пол. В комнату вошел Прокол с двумя воинами. Хищно улыбнувшись, брат влепил ей звонкую пощечину. Голова Моры мотнулась в сторону. Нижняя губа лопнула, брызнула кровь.

— Вот и настал твой конец, сестренка, — сказал Прокол и принялся расстегивать ремень.

Она попробовала вскочить и убежать, но получила кулаком в солнечное сплетение. Словно раскаленный молот ударил её в грудь. Тщетно пытаясь вдохнуть, Мора сложилась пополам.

— Тебе больше некуда спешить, — сказал Прокол. — Ты больше не член семьи Марциалов, сестренка. Отец приказал отдать тебя солдатам. Пусть порезвятся. Но сначала я поиграюсь с тобой.

С этими словами он схватил её и порвал платье. Мора не сопротивлялась, борясь с болью в груди.

— Как долго я ждал этого момента, сестренка. Ой как долго! Думал, что наш папаша одумается и отдаст тебя мне! И из-за этого проклятого старикашки пришлось ждать шесть хакима.

Прокол облизнул её ухо, сжал грудь. От резкой боли она вскрикнула. Захотелось умереть. Вот прямо сейчас. Здесь. В голову не лезла мысль, что отец приказал отдать её воинам, словно дворовую шлюху. А может, брат врет? И папа ничего не говорил?

Вспоров нижнее белье ножом, Прокол схватил её за промежность. Она непроизвольно ахнула, попробовала оттолкнуть его, но проще было сдвинуть ментумный камень.

— Не надо, — взмолилась Мора. — Прокол, не делай этого. Пожалуйста.

— Заткнись, тварь.

Что-то твердое и горячее коснулось бедра. Затем пальцы Прокола сомкнулись на её шее. В ту же секунду, отчаянно закричав, Мора впилась ногтями в лицо брата. Тот вскрикнул, попытался вскочить, но она лишь сильнее прижала его к себе. Один из охранников склонился над ней и ударил эфесом гладиуса в челюсть. Чудовищная боль пронзила её. Во рту почувствовался вкус крови.

Поднявшись, Прокол приказал своим солдатам:

— Не бейте её. Хочу, чтобы она была в сознании, когда лишится девственности!

Мора непроизвольно бросила взгляд на член брата. Затем она закрыла глаза, чтобы не видеть Прокола и его людей. Ей всё это снится. Её брат был другим — добрым, нежным, обходительным, галантным. Тот, кто сейчас стоял перед ней, не был даже человеком. Зверь — опасный и жестокий.

Пальцы Прокола коснулись её груди, затем скользнули по животу и остановились возле пупка.

— Не надо, — прошептала Мора, вся дрожа. — Пожалуйста.

— Наслаждайся, сестренка.

 

Глава одиннадцатая. Исхак

Юмента, астула старейшин, казематы школы

Его шаги гулким эхом отдавались в подземных казематах. Жар-камни, вплавленные прямо в стены, тускло освещали бесконечные коридоры. В длинных, как червь, коридорах было глухо и пусто. Заключенных вот уже много каганамов не заключали под землю. Исключение сделали лишь для дворцового министра Квинта, чтобы наказать и припугнуть его.

Исхак прижал поднос с едой к груди, стараясь не смотреть в темные углубления в стене. Вот уже по всей астуле старейшин прошел слух о том, как Квинту удалось выбить дверь в камере и сломать шею одному из мастеров. Лишь по случайному стечению обстоятельств удалось усмирить заключенного. Учитель Преномен рассказывал, что, когда он наткнулся на дворцового министра, тот страшно кричал и просил сбросить с его ног хунфусе. Но странность заключалась в том, что никаких жуков ни в камере, ни на самом Квинте не нашли. Стараясь не вдаваться в подробности, дабы не испугать ученика, мастер Преномен как бы невзначай бросил, что у дворцового министра временно помутился рассудок. Однако старейшины, несмотря на протесты юментских консулов, переправили Квинта из камеры школы в казематы.

Исхак не понимал, чем они руководствовались: подземные коридоры не охранялись, а костяные двери, обтянутые металлическими листами, были хлипкими и ненадежными. Если дворцовый министр снова решится сбежать, то это он сделает легко и быстро. Единственная проблема, которая могла возникнуть у заключенного, — бесконечные лабиринты. Заблудиться в казематах не составляло труда.

Остановившись, Исхак прислушался. Иногда к звуку шагов добавлялось шуршание хаето, доносившееся из брошенных камер. Эхо повторяло его, дробило и возвращало искаженным грохотом, походившим на рычание тварей из ледяных пустынь.

«Я не знаю, как выглядят монстры за стенами Венерандума. К тому же их давно перебил Тестатем. Выбрось эти дурные мысли из головы».

Исхак продолжил путь. Сколько бы он не храбрился, страх всё сильнее вгрызался в сердце, заставляя нервно вздрагивать от любого звука. После того, как он избил брата, мастер Преномен в наказание заставил ученика каждый аниамам по два раза носить еду бывшему дворцовому министру. И раньше Исхак лишь посмеялся бы над этим. Ничего сложного спуститься в казематы и накормить заключенного он не видел. Не избили, не заставили сидеть на мелких камешках — и ладно! Однако сейчас всё изменилось. Вот уже семь анинамов многие мастера, ученики и, как поговаривали, старейшины мучились от кошмаров. Всем им снился один и тот же сон: ледяная пустыня, кровь на снегу, Огненный Шар в небе и гигантская тварь, выползающая из луча света. Исхак не был исключением. Он боялся наступления темноты и старался находиться как можно ближе к учителю Преномену.

«Нет ничего страшного во тьме. В конце концов, все люди появились из неё».

Аргументы не действовали. Хотелось оставить поднос возле лестницы и бежать из казематов. Подальше от чернильной темноты. Лишь совесть за голодную смерть заключенного не давала Исхаку уйти из подземных камер. К тому же мастер Преномен в любой момент мог проверить дворцового министра и, если бы он узнал про то, что его ученик заморил голодом одного из влиятельных чиновников (пусть даже бывшего), беды было бы не избежать.

«Не будь девчонкой. Ничего не бойся».

Перед мысленным взором встал вчерашний сон. Он один брел по ледяной пустыне. Холодный ветер хлестал по лицу и не давал вздохнуть полной грудью. Приходилось иногда прятать голову под полы теплого кожаного плаща, чтобы перевести дух. В небе колко переливались звезды. Несмотря на них, в зените висел Огненный Шар, освещая ледяную пустыню.

Внезапно снег вокруг Исхака становился красным от крови. Затем по пустыне прокатывался раздирающий душу вопль, из гор вдали выплескивалась какая-то желтая вязкая жидкость. Небо вспарывали зигзаги красных молний. Из Огненного Шара на землю падал ослепительно белый луч света… Дальше вспоминать не хотелось.

Исхак свернул за угол и оказался перед дверью, ведущей в камеру дворцового министра. Обычно он оставлял поднос с едой возле небольшого отверстия у входа, стучал и отбегал на несколько шагов, чтобы заключенный не попытался схватить его. Затем показывались грязные руки Квинта, хватали еду и исчезали в камере. Забрав поднос, Исхак после этого со всех ног мчался к выходу из казематов.

— Эй, малец!

Исхак вздрогнул. Сначала он подумал, что голос ему послышался, но бывший дворцовый министр вновь заговорил.

— Стой, малец. Не уходи. Пожалуйста, умоляю тебя всеми дагулами. Нам надо поговорить. Прошу.

«Уйти или остаться?»

— Ты их слышишь? — не унимался заключенный. — Хунфусе везде. Твари следят за мной. Ждут, когда засну.

Исхак решил пока подождать и не уходить из казематов. Он представил себя на месте Квинта. По спине побежали мурашки. От одной мысли, что придется остаться тут хотя бы на один анимам, становилось дурно. Ведь жар-камни к концу дня затухали, и кромешная тьма расползалась по бесконечным коридорам. И бывший дворцовый министр ни с кем не мог даже поговорить: все камеры пустовали.

— Тебя ведь зовут Исхак? — спросил Квинт.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Ты приносил мне еду еще в здании старейшин. Помнишь, как твой учитель заехал мне по носу, когда я попросил вас остаться?

Исхак кивнул. Затем понял, что заключенный не видит его и сказал:

— Да, помню.

За дверью послышалось шуршанье, затем из отверстия в стене появилась рука Квинта. Исхак сделал шаг назад. Терять бдительность он не собирался. Неизвестно, что могло ударить в голову этому сумасшедшему.

— Малец, присядь. Я хочу увидеть твое лицо. Пожалуйста, прошу. Если хочешь, можешь не подходить к камере. Просто присядь.

Исхак поморщился и огляделся. Коридор, в котором он находился, был достаточно узким. Взрослому человеку здесь пришлось бы идти боком. Оставалось загадкой то, зачем в дверях камер сделали небольшие отверстия: ведь заключенный, например, мог схватить за ногу стражника. Вздохнув, Исхак оглянулся назад. Ему придется вплотную подойти к камере, чтобы бывший дворцовый министр смог увидеть его лицо.

— У меня нет ключа.

— А он мне и не нужен, — сказал Квинт. — Ты думаешь, я хочу тебя убить, малец? Нет, ты нужен мне живым. Кто будет таскать мне еду и воду? К тому же за твою смерть мне наверняка отрубят голову. А я хочу еще пожить. Малец, не будь трусом.

Решив, что в словах заключенного есть смысл, Исхак поставил поднос возле двери и сел на колени. Прямо на него смотрел бывший дворцовый министр. Запавшие глаза блестели искрами, голодное усталое лицо расплывалось в улыбке.

— А ты храбр, — сказал он. — Из тебя получится прекрасный мастер. А может, даже и старейшина.

— Спасибо.

— Тебе спасибо за то, что согласился перекинуться парой слов с таким негодяем как я.

На миг они замолчали, вглядываясь друг в друга. Затем Квинт всколыхнул воздух вопросом:

— Малец, скольких богов ты знаешь?

Исхак нахмурился. Он ожидал, что бывший королевский министр будет спрашивать о событиях, происходящих в Юменте и Венерандуме. Ведь за последние несколько анимамов в Нижнем Городе погибли четырнадцать воинов-демортиуусов! Теперь все улицы патрулировали несколько десятков черных плащей. Руководил отрядами претор Секст вместе со старейшиной Димиром.

— Ответь на мой вопрос, — холодно сказал Квинт. Затем суровое лицо смягчилось. — Прости. Я слишком груб.

Исхак попытался встать, но заключенный схватил его за руку и крепко сжал.

— Не уходи, малец. Пожалуйста! Ты должен будешь передать своему мастеру важную информацию от меня. Пусть твой учитель в самые короткие сроки сообщит старейшинам о надвигающейся катастрофе!

Исхак попробовал освободиться, но ничего не получилось. По спине пробежала холодная ящерица ужаса: вдруг этот сумасшедший убьет его? Как долго он будет сопротивляться? И почувствует ли учитель Преномен, что ученик слишком долго пропадает в подземных казематах?

— Я знаю девять богов, — сказал Исхак, дрожа.

— Перечисли их имена.

— Отпустите меня!

— Перечисли!

«Не перечь ему».

— Безымянный Король, Ияс, Сир, Рах, Тестатем, Юзон, Кулда, Воган, Корд, — на одном дыхании прошептал Исхак.

Квинт кивнул, взгляд затуманился. Он дважды глубоко вздохнул, словно хотел что-то сказать, но губы не слушались его. Справившись с самим собой, он заговорил серьезно:

— Фертор, писавший про богов, ошибался. Их намного больше, малец. Если бы ты был обычным юментским мальчишкой, то мать бы обязательно пугала тебя перед сном байками о бессмертном людоеде Каро. Этот злой бог возник из пещер витамов и поселился в Нижнем Городе. Ему никто не молится, не поклоняется и не приносит жертвы. Но ему все равно. Когда жар-камни гаснут, Каро выходит на охоту. Ты, малец, знаешь, что в домах жителей Юменты нет дверей? Бессмертный людоед проникает в жилища горожан и похищает маленьких детей.

— Похищает для чего? — хрипло спросил Исхак и сделал усилие, чтобы проглотить комок в горле.

Квинт хищно ощерился, показав желтые ровные зубы:

— Для того, чтобы съесть, разумеется. Но помимо Каро есть и другие черные боги. Например, гигант Универс и Симно.

— Никогда ничего не слышал про Симно, — сказал Исхак, облизав сухие губы.

Бывший дворцовый министр отпустил его руку и лег на пол.

— Симно — единственное порождение хаоса, которое смогло спастись от Тестатема. Оно обитает в ледяной пустыне. В отличие от других злых богов Симно наплевать на людей. Его интересует только Безымянный Король. Оно жаждет смерти богочеловека.

Исхак оглянулся. Его охватил иррациональный страх, словно он оказался в логове Каро. Как рассказывали другие ученики старейшин, казематы соединялись с подземными лабиринтами города.

«Всё это ерунда. Квинт специально пугает тебя. Не превращайся в девчонку, тупица!»

— Малец, пойми: все болезни возникают не просто так, — сказал бывший дворцовый министр. — Их насылают на нас, простых смертных, злые боги. Чума, красная желчь, черное поветрие, желтая гниль, зеленый скабиес, белая смерть — это оружия нелюдей. И мы не можем бороться с болезнями, если забудем про сверхъестественное в нашей жизни.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — заявил Исхак.

Квинт отмахнулся:

— Всё ты понимаешь, просто не хочешь напрягать мозги. Мастер не учит тебя думать. Ты для него раб! С той лишь разницей, что ты сам согласен выполнять его поручения.

Бывший дворцовый министр замер, глядя на мальчика. Лицо его словно окаменело. Сколько Исхак ни пытался что-то прочесть в нем, ни одна жилка не дрогнула, глазом не моргнул. Заключенный был для него как белый линумный лист.

«Вот бы брат оказался рядом со мной. Он бы сразу раскусил этого сумасшедшего».

— Слышал ли ты, малец, про зеленый скабиес?

— Да, — Исхак кивнул. — Мастер Преномен заставлял меня читать «Медицину дагулов» Пиктора Трога. Зеленый скабиес — это обыкновенная чесотка. У больного на начальной стадии пораженная кожа зеленеет и покрывается маленькими волдырями.

— А что такое красная желчь? — спросил Квинт.

Исхак позволил себе усмехнуться:

— Зараза пьяниц. В теле больного появляются черви, которые прогрызают в плоти ходы. Обычно они откладывают яйца в глазах человека.

— Умный малец, — сказал заключенный. — Очень умный. Но уверен, что ты не слышал про желтую гниль.

Исхак замер, пытаясь припомнить, где он слышал похожее название. Возможно, дворцовый министр сейчас водил его за нос, на ходу придумывая «страшные» болезни. Но для чего он это делал? Чтобы просто поглумиться над маленьким наивным мальчиком? На миг мелькнула шальная мысль: вдруг Квинт не врал. Вдруг действительно он знал что-то важное.

— Многие в Юменте сейчас мучаются кошмарами, малец, — нарушил тишину заключенный. — Один и тот же сон каждый анимам посещает их: ледяная пустыня, Огненный Шар в черном небе и кровь на снегу.

Сердце бешено забилось. Исхак вздрогнул от неожиданности. Дворцовый министр довольно ухмыльнулся.

— Да, ты тоже видел это место, — с удовлетворением сказал Квинт. — Скоро в Юменте появятся первые больные. Понимаешь, желтую гниль насылают темные боги, чтобы захватить разум людей. После кошмаров начинают изменения с телом: кожа желтеет, веки перестают смыкаться, а зрачки заменяются темными дырами, в которые по ночам заползают хунфусе. Всегда обращай внимание на жуков, малец: на начальной стадии оборотня можно найти только по ним.

Затуманенные страхом глаза Исхака не сводили взгляд с лица Квинта, голосок дрожал:

— Хватит врать! Откуда вы узнали про кошмары? Кто-то спускается в казематы из мастеров или служек?

Дворцовый министр гулко захохотал.

— Малец, расскажи всё, что я тебе сообщил, своему мастеру. Пусть тот доложит старейшинам. Если не поторопится, ситуация выйдет из-под контроля. Я могу помочь. Мне было видение.

Нахмурившись, Исхак прислонился спиной к холодной стене. Хотелось отмахнуться от слов заключенного, но что-то мешало это сделать. Пожалуй, учителю Преномену действительно нужно всё рассказать. И чем быстрее, тем лучше. Перед мысленным взором промелькнули картины всеобщего сумасшествия в Юменте: пожары, крики младенцев и сотни тысяч обезумивших людей с желтой кожей…

— Помни о том, что оборотень спит с открытыми глазами, — сказал заключенный. — Он делает это для того, чтобы в провалы зрачков забралось как можно больше хунфусе.

— Хорошо, — прошептал Исхак.

В глазах Квинта промелькнул огонек.

— Только я один знаю про желтую гниль, малец. Больше старейшинам никто не сможет помочь. Пусть меня освободят. Я буду служить Безымянному Королю так, как никто не служил за всю историю Мезармоута. Ибо враг силен и страшен. Если старцы отмахнуться от моих слов, то Юменту захлестнет волна насилия. Многие умрут.

Исхак хотел посмеяться над словами заключенного, когда жар-камни стали тускнеть. В стремительно густеющем мраке очертания коридора принялись растворяться. Тьма наступала, пожирая всё на своем пути. С бешено бьющимся сердцем Исхак вскочил и побежал к выходу. За спиной послышался долгий и протяжный стон, сменившийся душераздирающим воплем.

— Нет!! Пожалуйста! Не надо!! — кричал Квинт.

Стараясь не обращать внимания на мольбы бывшего дворцового министра, Исхак ускорился. В голове, словно копья, свистели мысли. Почему старейшины решили погасить жар-камни? Ведь до наступления времени сновидений было еще больше десяти потестатемов? Или же на поверхности случилось что-то необычное? Что-то из ряда вон выходящее…

Тьма проглотила без звука, как филь глотает хунфусе. Пожравшая темнота казалась не обычным отсутствием света без малейших проблесков. То была темнота иного рода: материальная, почти осязаемая, словно живая. Потеряв ориентацию в пространстве, Исхак зацепился обо что-то острое, вскрикнул и споткнулся. Голова больно ударилась о каменный пол. Перед глазами забрезжили звезды.

«Успокойся! Тебе нечего бояться! Если ты и дальше будешь носиться без света, то расшибешь лоб о косяк. Нужно придумать способ как выбраться».

Вопли заключенного не смолкали.

— Выпустите меня!! Выпустите!! Я хочу жить!! Малец, помоги мне!!

Когда боль в затылке утихла, Исхак сел. Смутное беспокойство не покидало, однако он смог взять себя в руки. Во-первых, нужно понять, где он находится. Во-вторых, придется, видимо, оставаться на месте до тех пор, пока не зажгут жар-камни или же не придет помощь. Он попытался себя убедить, что во тьме не было ничего страшного. Казематы давным-давно заброшены. А все эти истории про бессмертного людоеда — страшные сказки детям. Однако воображение рисовало в темноте уродливых, пугающих монстров с длинными острыми клыками и горящими от жажды убийства глазами…

«Прекрати. Ты пугаешь сам себя. Попробуй подумать о чем-нибудь хорошем. Например, о героях из «Деяний» Тертиуса».

Подленький внутренний голосок не давал покоя. А что если мастер Преномен специально погасил жар-камни, дабы ученик смог справиться со страхом темноты? Вдруг помощь не придет? Исхак отрицательно покачал головой. Глупости. Учителю не присуща была жестокость. Или он ошибается? Исхака учили управляться с жар-камнями, но он мог выжечь только маленькие искорки. Лишь после пятнадцати хакима служки дагулов обладали силой и знаниями, чтобы управлять божественным светом.

А может, все-таки попробовать? В случае провала ему останется только дожидаться мастера Преномена.

Глубоко вздохнув и закрыв глаза, Исхак сосредоточился на молитвах огня. Губы принялись сами выплевывать нужные слова, а руки — двигаться, ловя в холодном воздухе частицы тепла. В груди разлилось неприятное жжение, ноздри защипало. Исхак глубоко вздохнул и задержал дыхание, выжидая нужный момент. Порыв горячего воздуха коснулся лица.

«У меня получится. Я смогу».

Позволяя неведомой силе влиться в него, Исхак открыл глаза. Изо рта хлынул белый свет. Невозможный свет, изогнутый, словно наконечники копий палангаев, сомкнулся вокруг жар-камней, наполняя их энергией. Через несколько перкутов божественный огонь вновь пылал в бесконечных подземных коридорах…

 

Глава двенадцатая. Тиберий

Венерандум, постройки старейшин

Проклятая лестница всё не кончалась. Казалось, ноги отяжелели на несколько ментумов. Каждый шаг отдавался мучительной болью в спине. Стискивая от недовольства челюсти, Тиберий поднимался к старейшине Димиру. Дагулья задница! Зачем он согласился встретиться с этим лизоблюдом на его территории? В конце концов, можно было пересечься в королевском замке.

«Терпи. Скоро всё закончится».

В этом он сомневался. До похода оставалось двенадцать анимамов, а ему вместо того, чтобы готовиться к предстоящей экспедиции, приходилось решать проблемы с лжепророками Мезармоута. Он еще даже понятия не имел, какие припасы брать в дорогу и как организовывать людей! Оставалось надеяться, что Безымянный Король действительно всё продумал для далекого странствия к упавшему дагулу.

Мысли резко перескочили к приспешникам единого бога. Кто бы мог подумать: в его доме все эти хакима жила предательница. В доме королевского прокуратора, говно хаето! После той схватки с палангаем Тиберий приказал своим людям заковать рабыню Изру в цепи и кинуть в подвал для того, чтобы выбить нужные показания. Тогда он опасался, что в его особняке могли быть еще последователи лжепророков. Но обошлось. Под пытками Изра рассказала, что поклонялась своему богу еще тогда, когда не была рабыней. Долгое время ей удавалось это скрывать. Ровно до того момента, как с неба свалился дагул Сир. Изра решила, что падение крылатой твари — знак. И как-то умудрилась обратить в свою веру венерандского палангая. Но случилось то, что Тиберий называл иронией судьбы: он в первый же анимам молитвы к единому богу застукал рабыню и солдата на кухне.

Сейчас по всему Венерандуму искали других вероотступников. Кудбирионам даже пришлось провести децимацию среди палангаев. В итоге умерли семь ни в чем неповинных людей, а поймать лжепророков так и не удалось. Массовые проверки продолжались. Врагов искали везде: в королевском замке, в министерствах, в казармах, постройках старейшин и даже в усыпальнице. Однако враги были хитры и невероятно умны.

На этом плохие новости не заканчивались. Три анимама назад в Юменте вероотступники заманили в ловушку пятнадцать демортиуусов, из которых выжил только один. Один! Тиберий даже в самом страшном сне не мог представить такое. Черные плащи были самыми лучшими воинами, самыми сильными, самыми ловкими. И что немаловажно — самыми верными. В отличие от простых палангаев их нельзя было купить. Они вообще не обладали чувствами. Однако лжепророкам все равно удалось убить три отряда демортиуусов. А вот черные плащи даже не ранили вероотступников! По описаниям выжившего претора-демортиууса Секста противник владел мечом на уровне мастеров. К тому же был обучен тактике.

Из всего этого следовало, что все пути вели в астулу знатных прокураторов. Старейшина Димир всерьез предлагал Безымянному Королю уничтожить неугодные семьи. И чем скорее, тем лучше. Пока ситуация была под контролем, но с каждым анимамом всё менялось. Богочеловек не спешил расправляться с юментскими прокураторами, выжидая нужный момент. Он хотел решить проблему мирным путем, но для этого ему нужно было тело упавшего дагула Сира.

Старейшины же объявили самый массовый прием детей в ряды демортиуусов. Гибель четырнадцати лучших воинов больно ударила по их репутации. Поговаривали, что малышей даже отнимали у родителей силой.

Ситуация накалялась.

Тиберий прижал к груди шкатулку. Эта была искусно сделанная вещица: костяной корпус обтягивала дорогая кожа алахама, крышку украшала россыпь алых алмазов, ярко светившихся в темноте, стенки покрывала тонкая просечная чеканка. Тиберий тяжело вздохнул. Когда-то в этой шкатулке хранился прах его жены. Но проклятая рабыня — пусть Юзон в царстве мертвых лишит её души! — высыпала останки, чтобы спрятать фигурку единого бога. Когда под пытками Изра рассказала об этом, Тиберий впал в ярость. Уму непостижимо! Неужели рабыня так ненавидела его, что избавилась от самого ценного в жизни — от памяти по жене. Он собственнолично перерыл весь мусор в особняке в надежде найти прах любимой. Всё тщетно.

Хотя Тиберий признавал хитрость рабыни: он бы никогда не позволил себе открыть шкатулку. И тем самым Изре удавалось долгое время прятать фигурку единого бога. Тиберий не один анимам провел в своей комнате, изучая миниатюрного болванчика. Статуэтку вырезали из кости филя. Причем сделали это неумело: черты лица с трудом угадывались, на обратной стороне фигурки виднелись зазубрины от ножа. То ли болванчика делали спешно, то ли человек, изготавливавший статуэтку, не обладал нужным мастерством. Единственное, что было сделано красиво, так это невероятно длинная шея, по бокам которой тянулись письмена на неизвестном языке.

Тиберий с удовлетворением подумал о том, как жестоко поплатилась Изра за свой поступок. В первый анимам ей выжгли раскаленными железом глаза, затем избавили несчастную от ненужной кожи, но сделали это так, чтобы она не умерла от болевого шока. Во второй анимам рабыне выбили зубы и заставили их проглотить. Палачи Тиберия не зря ели свои фоенумные лепешки: они превратили некогда прекрасное тело Изры в ужасающий комок плоти без рук и ног, утыканный иглами, крючьями и лезвиями ножей. Однако рабыня так ничего и не рассказала ни про своего бога, ни про Пророка.

Тиберий надеялся, что на все его вопросы ответит старейшина Димир. Лизоблюд, несмотря на возраст, был в здравом уме и трезвой памяти. Только он сейчас мог найти те ниточки, что вели в логово вероотступников. Тиберий выполнял его просьбы без раздумий. Именно Димир приказал отрезать пальцы рабыне и принести вместе с фигуркой единого бога ему в шкатулке. Зачем ему это было надо? Неизвестно. Сказано — сделано.

Тиберия мучали другие вопросы. Что если вероотступники создали целую сеть в Мезармоуте? Как можно было доверять слугам, рабам и воинам? Жизни его детей теперь зависели от Безымянного Короля. Хотелось надеяться, что на время похода богочеловек будет защищать их и не отпускать от себя. Тиберий нахмурился. Он совершит самоубийство, если узнает о смерти сыновей и дочери. Без них его жизнь ничего не стоила.

«Я не смог сохранить даже прах жены. Как же я спасу детей?»

Изра перед смертью все время упоминала Пророка. Кто он? И самый главный вопрос: насколько он могущественен? Тиберий не сомневался, что Пророк обладал не только властью, но и богатством. Ведь последователям надо где-то укрываться от посторонних глаз, надо кормить себя и одевать. Также лжепророки умели владеть оружием. А на покупку гладиусов нужны были золотые монеты. Какой должностью обладал Пророк? Консула? Кудбириона? Министра? Прокуратора? Или даже… пропретора? Возможно, этот гаденыш сейчас общается с Безымянным Королем, проворачивая в голове хитроумные планы по убийству богочеловека…

Глупости.

Хотя необходимо постоянно себе напоминать, что Пророк очень умен.

Тиберий не мог избавиться от мысли, что вероотступники могли применять запретную магию. Как тогда объяснить то, что, когда он боролся с паланагаем, на шум не выбежала охрана? К тому же не давали покоя мысли о языке, на котором разговаривали рабыня и солдат. В память глубоко впечатались незнакомые слова.

«Кухарос сиримбор де кухлус».

Постучав кулаком в тяжелую костяную дверь, Тиберий вошел в покои старейшины Димира. Помещение поражало воображение размерами: высокие стены, большие окна. Казалось, здесь живет гигант, а не худой старик. Также бросалось в глаза мания хозяина покоев к фиолетовому цвету. Фиолетовые гобелены, фиолетовые занавески, фиолетовый гигантский стол. Даже защищенные металлическими решетчатыми колпаками жар-камни на стеклянной люстре горели фиолетовым светом.

Старейшина Димир, держа руки за спиной, смотрел в окно, не удостоив посетителя даже взглядом. Издали он казался Тиберию мрачным и жалким существом, закутанным в теплый плащ.

— Рад видеть вас, прокуратор, — скрипучим голосом сказал Димир. — Присаживайтесь куда хотите. Нам предстоит долгий разговор.

Тиберий кивнул, подошел к массивному столу, находившемуся в центре покоев, и плюхнулся в широкое кресло с высокими спинками. Нервничая, он принялся барабанить пальцами по крышке шкатулки.

— Сегодня морозная погода, — сказал Димир. — Боюсь, что вашей экспедиции придется несладко. По прогнозам моих астрологов холодная погода продлится еще несколько менсе. Но не бойтесь, мой друг. Я знаю прекрасное средство от ледяных ветров пустыни.

С этими словами старик, широко улыбаясь, повернулся к гостю и едва заметно кивнул в знак приветствия. Тиберий в которой раз поразился гладкой коже Димира. Тому удавалось выглядеть молодым даже в преклонном возрасте. Если бы не сетка глубоких морщин на щеках и длинные седые волосы, глава культа дагулов выглядел бы на тридцать хакима.

— И что же это за средство? — спросил Тиберий.

— Пока секрет, мой друг. Но помните: даже несмотря на недавние печальные события, никто не забывает про священный поход за дагулом.

— Я признателен вам, старейшина.

В почтительной тишине Димир подошел к столу и сел напротив гостя.

— Вы принесли то, что я просил, прокуратор? — спросил он.

— Да, принес. Позвольте мне задать встречный вопрос.

Димир коснулся бороды и кивнул.

— Почему именно пальцы? — спросил Тиберий.

Старейшина захохотал звонко и раскатисто:

— Не беспокойтесь, мой друг! Никто с этими пальцами ничего не будет делать. Видите ли… Мои люди и я тщательно осмотрели тело напавшего на вас палангая. Мы вспороли его, словно алахама, дабы проверить, что все органы у него на месте. Были опасения насчет нечеловеческого происхождения последователей единого бога. В моем деле всегда надо опасаться самого худшего. Так вот: мы проверили тело солдата и обнаружили на указательном пальце правой руки небольшую черную точку, похожую на родинку.

Тиберий вопросительно вскинул брови.

— Вы хотите сказать, что у последователей единого бога есть метка?

Старейшина пожал плечами.

— Не знаю, прокуратор. Всего лишь догадка. Но сейчас мы всё проверим.

Тиберий кивнул и пододвинул шкатулку ближе к Димиру. Тот вдруг стал серьезным.

— Я слышал, что в этой шкатулке хранился прах вашей жены, — начал он. — Мое сердце обливалось кровью, когда мои люди доложили, что рабыня, совратившая солдата, высыпала останки в мусорное ведро.

Тиберий поежился. Горячая кровь прилила к голове.

— Простите, прокуратор, если я обидел вас…

— Все хорошо, — холодно сказал Тиберий. — Давайте перейдем к делу.

«Ах ты дагулье дерьмо!»

Димир открыл шкатулку, взял статуэтку, отложил чуть в сторону и, даже не морщась, высыпал пальцы на стол. Они походили на червей хаето, наполненных молочной водой, — синие, морщинистые и скрюченные. Ухмыляясь, Тиберий вспомнил, как рабыню избавляли от ненужных частей тела. Специально для Изры изготовили большие стальные ножницы. Одно из лезвий сделали тупым, а другое — острым, чтобы ампутация сопровождалась дикими мучениями.

Даже не дрогнув, старейшина разложил пальцы в ряд и принялся их тщательно разглядывать.

— Вы не задумывались, прокуратор, почему люди стали молиться единому богу? — спросил он, рассматривая под разными углами отрубленные персты. — Что подтолкнуло их к этому?

Тиберий растерялся. Он попробовал напрячь мозги, но ничего не получилось. Проклятый фиолетовый свет мешал сосредоточиться.

— Не знаю, старейшина. Мое дело верно служить Безымянному Королю. Мне некогда предаваться философским рассуждениям, к сожалению. К тому же сейчас мысли забиты предстоящим походом, — соврал Тиберий.

Димир украдкой посмотрел на него:

— Понимаю. Однако просто необходимо понять, что движет последователями единого бога. Представьте на миг, что в вашей экспедиции будет лжепророк…

Пожав плечами, Тиберий решил сменить тему:

— Так вы нашли метку?

Старейшина взял отрубленный указательный палец рабыни и положил на свою ладонь.

— Вот она! — воскликнул он и протянул руку к Тиберию. — Видите? На самой верхней фаланге. Маленькая точечка… Однако кое-чего я все равно понять не могу.

— И что же?

— Мы сможем их всех быстро поймать.

Тиберий нахмурился и спросил:

— И что же в этом плохого?

— Любая метка выдает человека. Последователи единого бога не так глупы, чтобы разбрасываться своими людьми. Каждый член братства у них на вес золота. Возможно, они специально пытаются увести нас в сторону. У меня есть теория, правда, пока она еще не подтверждена. Я полагаю, что метка на пальцы рук наносится новым членам единого бога.

С этими словами Димир открыл ящик и вытащил стеклянный пузырек, наполненный черной вязкой жидкостью.

— У тех, кто находится выше в их иерархии, метка ставится в тех местах, где её трудно заметить. Например, на груди или даже во рту. Разумеется, я могу ошибаться. Возможно, меток у лжепророков вообще нет. Но я привык доверять интуиции, прокуратор. К тому же…

Старейшина откупорил пузырек и капнул на отрубленный палец. Прямо на глазах черная метка запузырилась и сошла с кожи.

— К тому же отметину можно стереть с помощью масла нуци, — договорил он. — Но убрать её можно только маслом. Водой, например, не получится. Даже соскоблить не удастся.

Не сводя глаз с шипящей жидкости на ампутированном пальце, Тиберий лишь рассеянно кивнул.

— Тогда нам надо искать того, кто может нанести такую татуировку, — сказал он. — Или шерстить фермеров, выращивающих нуци. У нас есть след. Мне хочется думать, что в ближайшие несколько анимамов мы найдем логово лжепророков.

— Как знать, — пожал плечами Димир.

Он встал из-за стола и принялся ходить по комнате, в задумчивости теребя бороду. Его кустистые седые брови сошлись на переносице. Лицо стало темнее грозовой тучи, глаза заметали молнии.

— Моя гипотеза может быть неверна, — честно заявил старик. — Но пока мне не за что зацепиться. Эти проклятые юментские лжепророки словно сквозь землю провалились. Как будто ждут чего-то. Да и вопросов с каждым анимамом становится всё больше. По самым скромным подсчетам последователей единого бога насчитывается не меньше пятидесяти человек.

— Откуда такое число? — спросил Тиберий.

Старик отмахнулся:

— По словам претора-демортиууса Секста. Он успел посчитать врагов, когда те напали на его отряд. Последователей единого бога во время атаки на черные плащи было не меньше тридцати человек. Приплюсуем сюда их командиров. То на то и выходит. Где можно спрятать такое больше количество людей? У меня по всей Юменте есть шпионы, но ни один не может найти след вероотступников. Понимаете, прокуратор? Ни один! Все пути ведут в астулу знати.

Кивнув, Тиберий откинулся затылком о каменную спинку. Интересный расклад получается. Только что Димир озвучил его мысли. Территория богатых оставалась черным пятном для старейшин и Безымянного Короля. Никто не знал, что там творилось. Но нельзя же просто убить знатных прокураторов! Нужны доказательства. Вот только где их взять неизвестно.

Ненадолго воцарилось молчание, нарушаемое лишь треском и шипением искр в жар-камнях. Наконец старейшина произнес:

— Но есть и другие вопросы. Например, почему у их единого бога длинная шея? И что значат письмена на ней? И еще странность: лжепророки, как я понял, не отрицают власть Безымянного Короля. Я имею ввиду, того Короля, который еще не потерял свою физическую оболочку. Почему? Есть ли тут связь?

Тиберию оставалось лишь молча пожимать плечами. Это была не его битва. Сейчас больше заботила судьба детей, пока он будет в ледяной пустыни.

— И я до сих пор не могу понять, как погибли демортиуусы, — продолжал старик. — Уму непостижимо! Лучших воинов перебили как неповоротливых филей. Нашпиговали копьями и ножами…

Тяжело вздохнув, Димир замолчал и продолжил ходить из одного конца покоев в другой, блуждая в лабиринтах собственных мыслей.

Тиберий всем сердцем хотел вернуться в свой особняк. Он рассчитывал на то, что старейшина даст ответы на его вопросы, но тот сам ничего не знал. Что говорить Безымянному Королю? Расследование зашло в тупик. Венерандум потерял десять демортиуусов и несколько палангаев всего за несколько анимамов! Позор! Да богочеловек давным-давно должен был казнить нерадивых преторов и кудбирионов!

«Не стоило убивать Изру. Она могла что-нибудь рассказать».

Могла, но не рассказала. Что сделано, то сделано.

— Вы свободны, — сказал Димир. — Готовьтесь к предстоящему походу. За помощью можете обратиться к старейшине Кадарусу.

Тиберий вскочил с кресла.

— Могу ли я забрать шкатулку? — спросил он.

— Разумеется, — с улыбкой на лице ответил старейшина.

— А статуэтка и… пальцы.

— Оставьте на столе. Они мне еще понадобятся.

Тиберий едва заметно поклонился и вышел из покоев Димира. Сегодня предстояло многое сделать…

 

Глава тринадцатая. Секст

Юмента, астула старейшин, храм Юзона

Усталость навалилась внезапно, словно на спину повесили тяжелый мешок. С трудом удавалось передвигать ноги. Секст поймал себя на мысли, что бодрствовал вот уже третий анимам. После того нападения не было времени даже поесть нормально — приходилось кушать на ходу. Он не роптал, однако ресурсы организма подходили к концу. И если старейшины не позволят отдохнуть, то он не сможет хорошо работать.

В храме, кроме него, мастера-жреца и трех служек, никого не было. Ребята работали в поте лица: бегали возле открытых каменных гробов, читали молитвы Кулде и Вогану об усопших и обмазывали лица мертвецов специальным маслом радикаса. Мастер-жрец готовился к предстоящей церемонии сожжения тел возле главной стойки.

Секст в который раз оглядел храм. В отличие от всех остальных мезармоутских построек святилище Юзона выделялся огромной куполообразной крышей. В главном зале любой человек себя ощущал букашкой в сравнении с величественными колоннами, высокими стенами, утопавшими во тьме, и гигантской статуей короля мертвых. В центре помещения в несколько рядов стояли двадцать каменных гробов, сделанных из осколков скалы. Практически каждый анимам в них клали мертвецов и сжигали. От бесчисленных церемоний стенки гробов с внутренней стороны почернели, а с внешней стороны змеились глубокие трещины.

В святилище Юзона всегда царил полумрак. Жар-камни пылали не в полную силу. Когда пламя само собой разгоралось, служки подбегали к миниатюрным абажурам и с помощью заклинаний уменьшали свечение. Возле каждой стенки гроба ровно по центру торчали длинные, словно копья, черные свечи, сделанные из воска хунфусе. Их поджигали тогда, когда тела помещали в каменные ящики.

Чаще всего люди приходили в храм Юзона поклониться статуе повелителя мертвых. Гранитное изваяние изображало согнутого под тяжестью собственного горба человека. Лицо бога искажала злая гримаса. Из-под век блестели глаза-рубины: горящие яростью, алые, без радужной оболочки и зрачков. Над его головой на золотых цепях висела вотивная корона. Но больше всего привлекал внимание большой, раздутый горб, на котором виднелись паутинки вен и очертания лиц умерших. Казалось, что сейчас Юзон оживет и растопчет жалких людишек, чтобы затащить в свое царство побольше душ.

Поежившись от боли в ногах, Секст поднялся и двинулся к гробам. Сегодня сжигали трупы четырнадцати демортиуусов. Тела пятерых мертвецов накрыли черными простынями из-за того, что останки выглядели ужасающе после кровавой резни у ферм. Также в помещении чувствовался тошнотворный запах гнили. Не помогали даже ароматические масла. Служки прижимали к носу платки, обмоченные в масле нуци, но по их бледным лицам было заметно, что они еле сдерживали рвотный позыв.

Секст ходил возле гробов, пытаясь почувствовать хоть тень сомнений. При виде мертвецов он лишь чуть слышно хмыкал и продолжал обход тел. Его больше заботила причина того, почему вероотступники сохранили ему жизнь. Он не испытывал иллюзий: четверо последователей единого бога с легкостью бы убили его. Секст решил вернуться к этим думам завтра, когда выспится. Мысли его сейчас напоминали стоячую воду, в которую бросили камень: круги накладывались друг на друга, теснились версии, временами путаясь.

Мастер-жрец наконец сошел с главной стойки и, делая руками сложные пассы, встал перед ближайшим к нему гробом. Он с помощью молитв «вытаскивал» душу мертвеца из тела, «оживлял» нужные чувства и отпускал в царство Юзона. Специальным стальным крюком он касался глаз трупа, чтобы тот мог на том свете видеть; носа, дабы усопший мог вдыхать чудесные благовония в другом мире, и ушей. Секст же клал в гробы черные кожаные перчатки — знак демортиуусов. После сожжения тел ему предстояло сыграть с мастером-жрецом в аструм, чтобы помочь душам добраться до царства Юзона. Игра могла затянуться на несколько потестатемов.

Мысли Секста плавно перетекли на другое: палангай, которого он поместил под стражу, оказался вовсе не солдатом. Паренек даже не числился в реестре горожан Мезармоута. Но ведь такого просто не могло быть! Каждый каганам мастера-священники обходят все дома в Юменте и Венерандуме и заносят людей в специальные списки. В астуле старейшин хранились данные о всех жителях. Именно поэтому удалось избавиться от преступности: даже приблизительных описаний о воре, например, хватало поймать негодяя в самые краткие сроки. К тому же демортиуусы и палангаи патрулировали улицы города.

Откуда тогда появился «палангай» Титус? Неизвестно. Ни пытки, ни обещания о свободе не помогали. Парень молчал. Секст и другие демортиуусы впадали в событийные трансы, чтобы считать по лицу «солдата» хоть какую-нибудь информацию, касающуюся последователей единого бога. Тщетно. Единственное, что удавалось понять, — парень врал. Врал искусно. Его словно с детства обучали управлять мышцами лица. Порой он ставил такой ментальный блок, которому бы позавидовали даже преторы-демортиуусы. Парень по-прежнему оставался опасной загадкой.

Хотя старейшине Димире удалось кое-что обнаружить: на двух пойманных в Венерандуме лжепророках нашли на пальцах рук специальную черную метку. Тем самым теперь демортиуусы и солдаты Безымянного Короля могли выискивать врагов. Но у «палангая» Титуса черную точку не нашли. Ни на пальцах, ни на теле. Поэтому роль у парня так и не была определена. Кто он? Откуда? Зачем помогал лжепророкам?

Секст заставил себя сосредоточиться на деле. Псевдосолдат подождет. Сейчас необходимо отправить братьев в последний путь.

Служки наливали в гробы огненное масло. Делали они это медленно и нерасторопно, поэтому Сексту пришлось им помочь, чтобы дело пошло быстрее. В конце концов, все четырнадцать каменных ящиков заполнили вязкой черной жидкостью. С печальным лицом мастер-жрец положил мертвецам на грудь неработающие жар-камни, затем взобрался на главную стойку.

Секст предусмотрительно отошел подальше от гробов, дабы не обжечься ненароком. Хотелось как можно быстрее оказаться в своих покоях и рухнуть на кровать. Все предметы плыли перед глазами, словно отбросы по канализации. На всякий случай он оперся рукой о каменную колонну. Не хватало еще потерять сознание.

Закрыв глаза, мастер-жрец вскинул голову и принялся читать слова молитвы. Все свечи в зале разом потухли. Секст почувствовал, как в спину ударил сильный порыв ветра. С трудом удержавшись на ногах, он доковылял до скамейки, на которой сидели служки, и плюхнулся на свободное место.

Молитва тянулась долго, неопределенно долго — до тех пор, пока вокруг статуи Юзона не стал дрожать воздух. Изо рта и глаз мастера-жреца вырвалось ярко-белое пламя. Оно заплясало по стенам храма, устремляясь на куполообразный потолок. Но затем вдруг изогнулось и разделилось на множество лучей. Тонкие струйки пламени зажгли на груди мертвецов жар-камни.

Лоб Секста покрылся испариной, а глаза непроизвольно зажмурились от яркого света. Один из служек восхищенно ахнул.

Через несколько перкутов пламя стихло. От тел в гробах остались лишь кучки дурно пахнущего пепла. Мальчишки вскочили со скамейки и принялись собирать с помощью костяных лопаток останки демортиуусов в глиняные горшки, которые чуть позже отправят в здание старейшин.

Мастер-жрец подошел к Сексту и, не говоря ни слова, рукой показал на стол. Глиняная дощечка аструма с фигурками монстров и людей ждала игроков.

Он направлялся к зданию мастеров, когда на улице его поймал старейшина Кадарус. Держась на ногах на одной силе воли, Секст выслушал сановника. Заключенный палангай требовал к себе в камеру претора-демортиууса. И никакие пытки не могли переубедить его. Понимая, что сон опять придется отложить, Секст распрощался с Кадарусом и быстрым шагом двинулся в сторону тюрьмы.

Чтобы хоть немного взбодриться, он вытащил из кармана мешочек с засушенными листьями транцерса. В стародавние времена этим цветком травили неугодных: шипы на стебле были очень ядовиты. Хватало маленькой царапинки, чтобы через анимам умереть в страшных муках. Однако листья транцерса обладали живительными свойствами. Когда в городе вспыхивала чума именно ими лечили зараженных. К сожалению, цветок нельзя было вырастить на ферме, а в пещерах он редко попадался. Поэтому врачеватели предлагали его лишь богачам.

Секст высыпал на ладонь несколько листьев транцерса, похожих на черных засушенных червей, и съел их. Нёбо и язык тут же обожгло. Во рту стало горячо, словно проглотил раскаленный нож. Осилив тошноту, Секст сглотнул, и пылающий ком провалился в желудок. Через несколько перкутов по телу разлилась приятная теплая волна. В голове прояснилось, мышцы перестали ломить.

Тюрьма скрюченным пальцем старика высилась над всеми остальными зданиями в астуле. Серое, с дырами в стенах здание доживало последние хакима. При первом взгляде на него казалось, что оно пустует: в редких окнах не горел свет, у входа не стояла стража. Но так лишь казалось. На самом деле людей в тюрьме было также много, как на рынке. Вот только находились они не в самом здании, а в подземных казематах.

Секст нырнул в черный провал входа в тюрьму, свернул направо и оказался в маленькой комнатушке без окон, освещенной лишь одним жар-камнем на потолке. В центре помещения находился гранитный стол, за которым сидел лысый, сморщенный старичок. Завидев претора-демортиууса, он кивнул, сделал пометку костяной палочкой в записях и молча кивнул на большую металлическую дверь.

Оказавшись в подземелье, Секст, ежась от сквозняка, направился в камеру «палангая». В отличие от всего Мезармоута здесь запрещалось пользоваться жар-камнями. Вместо них в специальных углублениях в стене горело в каменных мисках масло нуци. Делалось это для того, чтобы нередко попадавшие в камеру мастера-священнослужители не могли воспользоваться священным пламенем.

В казематах было шумно и многолюдно: по извилистым коридорам бегали консулы старейшин с кипами линумных бумаг в руках, возле каждого угла стояли скучающие палангаи. Изредка по казематам пробегали, сшибая с ног всё на своем пути, служки, отвечающие за пламя в каменных мисках.

Задыхаясь от спертого воздуха, Секст нырнул в очередной коридор и добрался до нужной камеры. Распахнув тяжелую костяную дверь, он зашел. К его удивлению в помещении оказалось свежо.

— Претор-демортиуус, — поприветствовал гостя мастер-экзекутор, едва заметно кивнув. — Король бессмертен.

— Король бессмертен, — повторил Секст.

Взгляд зацепился за прибитого к каменной стене «палангая» Титуса. Лицо у бедняги распухло, волосы слиплись и казались ржавыми от засохшей крови. На груди от пупка до сосков тянулись две раны, грубо зашитые волосяной нитью. Возле его ног валялись испорченные инструменты экзекутора: ножи со сломанными лезвиями, согнутые иглы, ножницы. Из ладоней и плеч заключенного торчали квадратные шляпки стальных гвоздей. К животу Титуса, чтобы он не упал, в стену прибили скобу.

— Вы нашли метку? — спросил Секст у мастера-экзекутора.

— Нет, претор.

— Попросите служек принести три ведра с водой. Пусть они вымоют беднягу.

Мастер кивнул и вышел из камеры.

Секст подошел к заключенному, схватил того за подбородок и силой сдавил его.

— Зачем ты врешь? — спросил он.

Титус вымученно улыбнулся, но ничего не ответил.

— Я ведь все равно узнаю правду. Скажи — и твоя смерть будет быстрой.

«Палангай» молчал. Он тяжело дышал. Из-за сломанного носа каждый глоток воздуха давался с трудом. Секст легким тычком в солнечное сплетение заставил беднягу открыть рот, чтобы обнаружить метку. Ничего. Ситуация становилась всё более запутанной. Зачем этому человеку помогать лжепророкам? Может, его семья в заложниках? Нет, тут что-то другое. Ведь «палангай» даже не числился в реестре.

В камеру вернулся мастер-экзекутор вместе с тремя служками. Юноши принялись отмывать тело Титуса от крови и грязи. Секст украдкой взглянул на служителя дагулов. Тот был маленького роста, но крепкого телосложения. Блестящая лысина молодила его, хотя возраст экзекутора выдавали глубокие морщины на лице. Карие глаза блестели, будто свинцовые отливки. Пока служки отмывали «палангая», мастер оставался совершенно неподвижным, отчего казался каменным изваянием.

— Мне нужен острозаточенный нож, — обратился Секст к служителю.

Тот кивнул, провел ладонями по складкам своей серой тоги и подошел к гранитному столу. После недолгих поисков он вытащил маленький ножик со стальным лезвием в ладонь длиною.

— Старейшина Кадарус запретил убивать заключенного, — заявил мастер-экзекутор.

Секст отмахнулся:

— Я знаю.

Дождавшись, когда служки покинут покои, он подошел к «палангаю» и принялся водить лезвием по животу. Но парень даже не вздрогнул.

— Я не боюсь, — прошептал Титус.

Секст лишь хмыкнул и обратился к мастеру:

— Где вы искали метку?

— На пальцах, на теле, во рту, — ответил экзекутор, улыбнувшись. — Даже в ягодицах смотрели.

— И ничего? — с холодом в голосе спросил Секст.

Мастер опустил глаза.

Но ведь должна быть метка! Отчего-то этот «палангай» помогал последователям единого бога! Надо лишь подумать, где искать… Взгляд зацепился за волосы Титуса. После воды они прилипли на лоб парня, концы торчали сосульками. Секст хищно ухмыльнулся. Он принялся срезать волосы, выискивая отметину вероотступников.

Получилось!

На затылке красовалась черная точка размером с золотую монету. Секст подозвал к себе мастера, показал метку. Экзекутор глубоко вздохнул, принялся нервно жевать нижнюю губу. За такие глупые промахи можно было лишиться не только звания, но и жизни. И служитель дагулов прекрасно это понимал.

— Пусть мастер уйдет, — попросил Титус. — Я всё скажу.

Секст жестом велел экзекутору покинуть камеру. Тот смущенно кивнул и вышел из помещения, хлопнув дверью.

Шмыгнув носом, заключенный шумно сглотнул слюну вперемежку с собственной кровью и рыгнул прямо в лицо претору-демортиуусу. В ноздри Секста ударил запах желчи и пищи.

— Бесполезно бороться, — заявил Титус. — Конец близок. И никто не сможет остановить Пророка. Безымянный Король зря пытается перебить нас. Ему это не удастся. Но он может добровольно сдаться, чтобы сохранить жизнь многим людям. Претор, ты даже не осознаешь, насколько могущественен Пророк. Он обладает такой силой, о которой наши бывшие боги даже не мечтали. Дагул Сир рухнул с небес только от одного слова Пророка!

— Тогда пусть словом убьет и Безымянного Короля, — сказал Секст.

Титус засмеялся.

— Пророку он нужен живым!

— Для чего?

— Для мести.

Секст прижал нож к горлу «палангая», кончик лезвия слегка заколыхался в такт биению крови в артерии.

— Я знаю, что ты не убьешь меня, — заметил Титус. — Ведь больше последователей единого бога у вас нет! Я прав?

— Где логово Пророка? — сквозь зубы спросил Секст.

Парень повернул голову в его сторону. Ужасные провалы пустых глазниц показались двумя туннелями, ведущими в логово Универса.

— Через несколько анимамов Пророк появится в городе, — сказал Титус. — И тогда ты всё поймешь, претор. Уверен — ты выберешь сторону победителя. А знаешь почему? Да потому что Пророк бессмертен. Ни меч, ни копье не смогут порвать его плоть. Он будет существовать до тех пор, пока старейшины не признают, что Безымянный Король — всего лишь фикция.

Секст коротко размахнулся и ударил заключенного под дых. Он принялся бить точными и отработанными движениями, старясь причинить невероятную боль. Необходимо было показать, кто владеет ситуацией.

— Я спрашиваю: где логово Пророка? — повторил вопрос Секст.

Переведя дух, Титус тихо засмеялся и подставил правую щеку для очередного удара.

— Я не чувствую боли, претор. Можешь бить меня дальше.

— Возле ферм, когда я выкалывал тебе глаза, ты кричал от мучений.

— Всего лишь игра, — заметил Титус.

Хмыкнув, Секст подошел к столу, взял стальные щипцы. Вздулись тугие мышцы рук. Затем он резким движением вогнал в живот «палангаю» щечки инструмента. Темная кровь освобожденно хлынула целым потоком на пол. Однако Титус лишь шире улыбнулся, всем своим видом показывая, что ему все равно. Секст неприятно удивился тому, как парень держался под пытками. Лоб «палангая» даже не покрылся испариной.

— Где твой дом? — спросил Секст. — Ты не значишься в реестре. Почему?

— Потому что меня растил Пророк, претор.

— Я собственнолично принесу голову твоего Пророка сюда в камеру и заставлю съесть её, если ты не начнешь отвечать на мои вопросы. Неужели ты думаешь, что мы не проверим каждого человека в Мезармоуте? Черная метка…

— Была только у троих! — перебил Титус. — Знак оставили для тебя, претор. Если хочешь знать, то ни у кого из последователей единого бога нет отметин на теле. Пророк не настолько глуп, чтобы разбрасываться людьми.

— Я не понимаю тебя!

«Палангай» облизал потрескавшиеся губы.

— Ты один из нас, — сказал он. — Я знаю, что ты не помнишь свое прошлое. Но могу многое рассказать, если захочешь. Ты не демортиуус, Секст. Никогда им не был и не будешь. Пророк любит тебя и вспоминает каждый анимам. Если вернешься к нему, то он восстановит память.

Секст нахмурился:

— Ты лжешь!

— Настойки умулуса дают слишком мало ответов, — с улыбкой сказал Титус. — Вспомни: склад возле рынка, старик и мать. Тебя продали за шесть золотых монет. Или сегодня ты еще не читал свои дневники?

Секст застыл, холодок коснулся сердца, внезапно пришел страх. Откуда «палангай» знает про его записи? Неужели кто-то забрался в покои и прочитал дневник? Или… заключенный говорил правду? Вопросы жужжали и роились в голове, как хунфусе, завидевшие мертвое тело.

— Ты не демортиуус, — сказал Титус, сплюнув кровь и выбитые зубы. — И ты не проходил обряд смерти. Иначе бы не смог ничего чувствовать. А Пророк не хотел превращать тебя в пустую физическую оболочку без души…

Секст медленно подошел к стене и прислонился к ней спиной, обдумывая слова заключенного.

— Загляни в свой рот, претор, — с трудом выговорил Титус. — Мы пожертвовали тремя людьми, чтобы доказать — ты один из нас.

— Я тебе не верю. Слишком сложная комбинация. Ради чего всё это? К тому же двух вероотступников поймали случайно.

Титус замотал головой:

— Случайностей не бывает. Ты даже не представляешь, как Пророк умен. Он гений.

— Сколько вас всего? — спросил Секст, пытаясь выудить как можно больше информации. — Пятьдесят? Шестьдесят?

— Нас гораздо больше.

— И где вы все прячетесь? В астуле знати? Я обещаю убить тебя сейчас же быстро и безболезненно.

— Извини, я ничего тебе не скажу, пока ты не присоединишься к нам, — сказал Титус, поморщившись. — К тому же ждать осталось недолго. Скоро Пророк явит себя миру. Мезармоут изменится навсегда. Нам, простым людям, давно пора было отринуть старых богов! Они никчемны и жестоки. Понимаешь? Единый бог милосерден. Именно благодаря его жалости я не чувствую боли. Можешь пытать меня дальше.

В висках больно стрельнуло. Секст закрыл глаза, чтобы хоть немного перевести дух. Проклятая усталость вновь дала о себе знать. Листья транцерса лишь на короткое время помогли ему. Сердце билось как барабан, болью отдаваясь в ребрах. Тошнотворное головокружение усиливалось с каждым перкутом. Стоило открыть глаза, как к горлу подкатывал противный ком.

— Ты нужен Пророку, — сказал Титус. — Доверься ему. Он милосерден. Жестокость присуща лишь Безымянному Королю. Точнее, самозванцу, что оказался на троне по воле кучки старых властолюбивых глупцов.

— Попридержи язык… — Горло у него перехватило, и оттого голос прозвучал устрашающе. — Я все равно найду ваше логово. И удавлю всех — и женщин, и стариков, и детей, если они у вас есть. Скоро Безымянный Король прикажет разрушить астулу знатных прокураторов и тогда…

— Ничего не изменится, — перебил «палангай» и в очередной раз сплюнул на грязный пол.

Секст мысленно воскликнул. Возможно, удалось нащупать новую зацепку. Парень признался, что логово последователей единого бога находится не на территории астулы знати. Или лжет? Лжепророкам удавалось опережать демортиуусов на несколько шагов. Кто-то сливал всю информацию врагу.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Титус. — Я чувствую твою усталость.

Секст нахмурился:

— С чего ты взял?

— Сердце выдает тебя.

Решив, что больше ничего из заключенного он не сможет вытянуть, Секст направился к выходу из камеры…

В покоях стояла абсолютная тишина. Каждый шорох одежды казался оглушительно громким. Хотелось только одного — плюхнуться на кровать, закрыть глаза и укутаться в теплое одеяло. Однако Секст заставил себя скинуть плащ, достал из шкафчика зеркало и уселся на пол. Мысленно приказав жар-камням разгореться в полную силу, он открыл рот, ища черную метку. Ничего. Оттянул сначала нижнюю губу, затем — верхнюю. Опять ничего. Похоже, «палангай» врал.

Облегченно вздохнув, Секст спиной прислонился к стене. Чтобы немного расслабиться, он как всегда оглядел покои. По его приказу на стены и потолок повесили большие прямоугольные зеркала. Такие зеркала, какие у него были в Венерандуме. Возле окна он по привычке поставил кровать и стол.

С трудом поднявшись, Секст подошел к шкафу на негнущихся ногах, достал дневники и уселся за стол. Необходимо было написать обо всем, что случилось сегодня. Возможно, впервые за долгое время ему удалось нащупать ниточку, связывающую его с прошлым. Достав чистый линумный лист, он обмакнул костяную палочку в чернильницу и принялся конспектировать разговор с «палангаем» Титусом. С записями он провозился несколько потестатемов: то рука плохо слушалась, то из-за тумана в голове не удавалось воспроизвести диалог с заключенным. В конце концов, Секст закончил писать.

Лишь одна мысль билась в воспаленном мозгу: почему заключенный сказал, что он связан с Пророком? Неужели все слова Титуса оказались враньем? Но ради чего лгал? Чтобы запутать? Нельзя было отрицать, что парень мастерски владел собой. Каким-то образом ему удалось даже постичь технику подавления боли. Стоп. Надо думать последовательно. Титус умеет управлять своим сознанием. Кто мог его этому научить? Мастера, демортиуусы… и старейшины. Шпион однозначно находится на территории астулы. Но как его обнаружить? Секст принялся массировать виски, чтобы не потерять нить мыслей. Кто-то рассказал заключенному про его дневник… Проклятье! Вопросов было больше чем ответов.

Нахмурясь, Секст вновь взял зеркало и открыл рот. Ничего. Он приподнял как можно выше верхнюю губу и…

Нашел.

На десне переднего зуба виднелась черная точка. Метка. Секст попробовал её соскоблить ногтем, но ничего не получилось. Тогда он вытащил из ящика стола пузырек с маслом нуци, откупорил крышку и капнул вязкой жидкости себе на палец. Титус не врал. От этой мысли стало не по себе. Получалось, что его действительно обучал Пророк! Как такое возможно? Секст провел пальцем по десне, черная метка запузырилась и исчезла. Хвала богам, что старейшина Димир поделился с ним секретом, что масло нуци стирает знак вероотступников. Секст оглянулся. Страшно представить, если бы у него обнаружили отметину…

Он взял графин и стал жадно пить. Завтра, со всем он разберется завтра. Сейчас надо поспать…

 

Глава четырнадцатая. Тиберий

Венерандум, королевский замок

Королевская библиотека представляла собой лабиринт коридоров, где пахло пылью и гниющими книгами. Старейшины многие каганамы собирали тома со всего Мезармоута. Помимо кожаных переплетов на глаза попадались глиняные таблички, написанные на древневенерандском языке. Тиберий из любопытства доставал их и читал. Обычно на табличках выбивали слова молитвы дагулам или Безымянному Королю, но попадались и короткие эпосы о героях древности, позже сведенные в «Деяниях» Петро Тертиуса. Было страшно представить, сколько романов накопилось в библиотеке за долгие-долгие хакима!

Однако Тиберия интересовали истории о походах за стены Венерандума. Ему удалось найти две книги, повествующие о трагических судьбах людей, отправившихся в ледяную пустыню. Первую экспедицию отправили в тысячном хакима от сотворения мира. После того, как Юменту затопила подземная река, один из самых богатых торговцев уговорил Безымянного Короля отправить людей за стены Верхнего Города, дабы найти место, где можно было бы построить новое поселение. Сказано — сделано. Более тысячи человек покинули Венерандум: родители, ничего не боясь, взяли детей, старики в надежде на лучшую жизнь прирезали последних алахамов, чтобы прокормиться в дороге. Вот только «путешественников» постигла неудача: стоило людям покинуть стены города, как жар-камни тут же тухли. Экспедицию пришлось отложить до лучших времен. В конце концов, вода в Юменте спала, и многие вернулись в свои жилища.

Другой поход в ледяную пустыню состоялся в тысяча восемьдесят третьем хакима. Знатный прокуратор Кезон Марциал решил найти новый город в снегах, усомнившись в работах Мастарна Фёртора о том, что Безымянный Король создал лишь Мезармоут. Марциал захотел доказать всем: за пределами городских стен есть жизнь. Зная о неудачах прошлого похода, он приготовился гораздо лучше. Вместо жар-камней взял горящее масло нуци в свинцовых сосудах, соорудил из костей филей около пяти длинных саней, в которые собирался запрячь рабов. С собой люди Марциала взяли около ментума фоенумных лепешек, засушенных грибов реджемов и пятьдесят пондусов мяса дагена. На случай если они обнаружат новый город, Кезон для торговли прихватил несколько мешков с драгоценными камнями. И сколько бы Безымянный Король не отговаривал Марциала от экспедиции, однако знатный прокуратор покинул Венерандум. Всё это случилось в коммититуре, когда луна светит особенно ярко, а снег не сыплет с неба.

Спустя четыре менсе, в пилос, дозорный на стене заприметил в ледяной пустыне огонек костра. Тут же он сообщил своему мисмару о том, что, похоже, Марциал возвращался в Верхний Город. Однако анимам сменялся анимамом, а костер так и продолжал гореть вдали. Тогда Безымянный Король отправил кудбриона с десятью палангаями за ворота с целью выяснить, почему Кезон со своими людьми не приближался к Венерандуму.

Как потом выяснилось, солдаты богочеловека наткнулись на полуживого, обессиленного от голода раба Тита. Обезумивший от бесконечных несчастий, выпавших на его душу, Тит поведал кудбириону чудовищную историю об отряде Марциала. Мясо, которое взял с собой Кезон, оказалось испорченным, а одними фоенумными лепешками и сушеными реджемами нельзя было заглушить изматывающий голод. В конце концов, Марциал приказал съесть самых слабых рабов… От такого мяса людям стало лишь хуже. Только благодаря воле дагулов рабу Титу удалось с четырьмя лепешками и флягой с маслом нуци убежать от обезумивших людей Марциала.

Безымянный Король приказал отыскать экспедицию Кезона, но так и не удалось даже обнаружить хоть один труп…

От таких историй по спине Тиберия стадами бегали мурашки. С каждым анимамом он всё сильнее понимал, насколько опасным мог стать поход за стены Венерандума. И дело было не в страхе перед мифическими чудовищами, обитавшими в снегах. Его заботили самые простые вопросы. Что есть? Какую одежду выбрать? Сколько масла нуци взять? И как сохранить мясо в жестяных банках подольше? Тиберий тяжело вздохнул. К тому же он отправляется в самый суровый менсе — в Сиф! Ледяной ветер будет жалить глаза и впиваться в открытые участки кожи. Не стоило забывать и про снег…

Тиберий не верил, что его организм справится с такими нагрузками. Ведь помимо того, чтобы просто выживать в пустыне, надо было идти по верному пути! А как не заблудиться на открытом пространстве без специальных приборов и магии? Звезды служили плохим ориентиром: как заверял старейшина Димир, каждый анимам они в хаотичном порядке появлялись в ночном небе! Даже от луны не было никакого прока.

«Я иду на смерть. Дагулы, спасите мою душу».

А если еще дать волю воображению и на миг представить, сколько неописуемых тварей могло скрываться за стенами города…

Оставалось надеяться на удачу.

— Великий прокуратор!

В библиотеку, сминая стопки книг на полках, вбежала рабыня. Она рухнула на колени и, сдерживая слезы, принялась тараторить:

— Великий прокуратор, беда! Я готовила обед, когда услышала шум в галерее. Понимаете, я сначала подумала, что это рухнула балка, и ужасна перепугалась. Видите ли, на втором этаже появились трещины и…

— Да что произошло, женщина? — перебил Тиберий.

Рабыня поднялась, ладонями зажала рот и сказала:

— Драка, господин. В галерее двое палангаев сражаются на гладиусах!

Поднявшись со стола, Тиберий быстрым шагом направился к двери. Дагул бы побрал этих остолопов! Наверняка опять подрались из-за ерунды. В последнее время дисциплина в рядах палангаев после того, как рухнул с небес Сир, хромала. Приходилось применять самые жесткие меры вплоть до децимации. Безымянный Король придумывал всё более изощренные методы наказания, дабы усмирить солдат: то устраивал публичные порки, то временно изолировал провинившихся от сослуживцев, то заменял фоенумные лепешки на пресные, жидкие похлебки из реджемов.

Рабыня бегала вокруг Тиберия, умоляя не наказывать палангаев. Она пыталась объяснить ему причину драки, но из-за её косноязычия он ничего не понимал. Оставалось надеяться, что когда он окажется в галерее, то солдаты еще не перережут друг друга.

Галерею в королевском замке временно превратили в гигантскую мастерскую, где слуги, рабы и палангаи трудились над созданием саней и переносных домиков, сделанных из костей филя. Все произведения искусства, хранившееся в помещении, перенесли в библиотеку и королевские покои. У Тиберия сердце кровью обливалось при виде того, как небрежно солдаты отнеслись к скульптурам и масляным картинам. Но Безымянный Король потребовал, чтобы все приготовления к предстоящей экспедиции происходили в замке. Богочеловек самолично каждый анимам проверял работу слуг и рабов.

Тиберий распахнул тяжелые двери из обитых железом костей и вошел в галерею. До его ушей донесся звон металла. Рабыня испуганно показала рукой в дальний конец помещения, где два полуголых бойца в окружении людей бились на гладиусах. Руки и ноги одного из сражавшихся походили на необъятные мраморные колонны, при каждом движении на них вздувались канаты мускул. Сломанный нос и толстые губы дополняли дикарский облик бойца. К тому же солдат ростом превосходил всех собравшихся в галерее. Второй палангай по сравнению с ним казался карликом. От смерти его спасала лишь невероятная быстрота реакции и ловкость в движениях.

Наблюдавшие за дракой люди даже не пытались разнять солдат. Напротив: они улюлюкали и хлопали в ладоши. Нахмурившись, Тиберий направился к бойцам. К его удивлению гигант и карлик до сих пор даже не ранили друг друга, отделываясь колкими замечаниями и резким звоном коротких мечей. Однако Тиберий прекрасно понимал, что стоило великану атаковать в полную силу, как с коротышкой можно было бы попрощаться.

— Прекратить бой! Что здесь происходит?

Сотни пар глаз уставились на королевского прокуратора, чей гнев ощущался в изгибе губ и яростном блеске во взгляде.

— Кто позволил? — спросил Тиберий, сжав кулаки. — Я прикажу казнить каждого пятого в этом зале, если мне не объяснят, что произошло!

— Это всё Септим! — крикнул карлик, показав острием гладиуса на великана. — Я спокойно себе работал, великий прокуратор, когда этот полоумный кретин подошел сзади, скинул с лесов и принялся меня бить!

Гигант нахмурился и, сдерживая гнев, бросил:

— Неправда.

С этими словами он растолкал людей, окружавших его, и, прихрамывая на правую ногу, направился к лежащей на холодном полу девушке. Тиберий удивленно вскинул брови. Когда он ворвался в галерею, то не заметил юную особу. Она тихонько стонала и держалась руками за голову. На её лбу виднелся огромный синяк.

— Моя жена принесла слугам воды, когда карлик специально кинул ей на голову молоток, — сказал великан.

— Я сделал это не специально! — возразил коротышка. — К тому же у тебя есть другие три жены. Потерю одной ты даже не заметишь.

Тиберий вскинул руку, приказывая заткнуться всем, подошел к девушке и сел на колени рядом с ней. Жена гиганта попыталась было закрыть руками синяк, но прокуратор не позволил ей это сделать. Неприятная мысль кольнула, как шило, прошла по спинному мозгу вверх. Девушка походила на его жену Юлию: тот же курносый носик, те же пронзительные голубые глаза, от которых ощущаешь оторопь. Даже пухленькие губы… Тиберий мысленно приказал себе остановиться. Перед ним была не его жена. Юлия давно умерла.

— Говорить можешь? — спросил Тиберий.

Девушка часто-часто закивала.

— Как тебя зовут, красавица?

— Кретика. — Её голос оказался тих, как нежнейшее дуновение ветра.

— Всё произошло так, как описал твой муж?

Кивок.

— Великий прокуратор, да разве жена пойдет против своего верного? — возразил коротышка. — В галерее в этот момент находилась куча людей, которые смогут подтвердить мои слова! Я клянусь тремя дагулами, что молоток случайно выпал из рук. Разве ж я похож на глупца? Да Септиму хватит одного удара, чтобы вышибить мне мозги из черепушки!

Тиберий поднялся, поправил полы плаща и огляделся. Удивительные перемены происходили в королевском замке. Если бы ему кто-нибудь хотя бы мэнсе назад сказал, что вместо галереи в помещении устроят гигантскую мастерскую, он бы лишь посмеялся в ответ. Теперь же здесь до самого потолка высились костяные леса, возле каждого свободного пятачка стояли столы, на которых мастера изготовляли лыжи, инструменты, оружие, части саней и прочее-прочее. В галерее пахло потом, краской и ароматной смолой.

Встретившись взглядом с рабыней, которая сообщила о драке, Тиберий приказал ей отвести жену великана к лекарю. Затем он подошел к коротышке:

— Как тебя зовут?

— Постумус, великий прокуратор.

— К какой эсве ты приписан? И кто твой кудбирион?

Паника заиграла на лице карлика. Постумус опустил голову и зашаркал ногой:

— Из-за моего роста мне не позволено стоять с другими солдатами, так как я не смогу держать строй. Однако я хороший кузнец. И кую самые лучшие и острые гладиусы во всем Венерандуме. Поэтому кудбирион Немерий позволил мне носить мундир.

Тиберий кивнул.

— В качестве наказания ты лишаешься жалованья, солдат, — сказал он. — И то ты легко отделался. Скажи спасибо Немерию. Если бы он не был моим другом, то тебя бы ждала прилюдная порка. Времена нынче жестокие.

Нахмурившись, коротышка низко поклонился.

— Иди займись своими прямыми обязанностями, — велел Тиберий. — Еще один промах — и ты больше не будешь палангаем.

Постумус бросил сердитый взгляд на великана и, стараясь не показывать испуга, прошел возле него к строительным лесам. После чего ловко вскарабкался по лестнице и направился к своему рабочему месту.

Гигант подошел к королевскому прокуратору.

— Он заслуживал большего наказания, — сказал он. — Я обязан был…

— Еще одно слово — и я тебя лишу жизни, — перебил Тиберий. — Не забывайся, палангай, с кем ты общаешься. Тебе тоже воздастся за то, что устроил драку прямо на рабочем месте.

— Да, прокуратор, — протянул гигант. — Простите мне мою дерзость.

Спрятав гладиус в ножнах, здоровяк пригнул голову — то ли поклон, то ли кивок — и удалился в другую часть галереи, где принялся бить большим молотом по наковальне, выправляя металлическую скобу. Люди, стараясь не показывать свое разочарование, вернулись за работу. Тиберий мысленно поблагодарил богов за то, что удалось обойтись без кровопролития. Опоздай рабыня хотя бы на чуть-чуть, беды было бы не избежать.

Большие двери распахнулись, в помещение вошли Безымянный Король и старейшина Димир. Богочеловек был одет в черный костюм из выделанной кожи с вдавленными в неё магическими символами. Поверх костюма с плеч спадал ярко-красный плащ с искусно вышитыми золотыми нитями дагулами. На бедрах виднелись ножны, из которых торчали рукояти длинных мечей. Старейшина же явился в белой робе и фиолетовом табарде.

— Ваше высочество! — воскликнул Тиберий и поцеловал золотое кольцо на указательном пальце богочеловека. — Я каждый анимам говорю спасибо богам за то, какой честью вы удостоили меня.

— Мы со старейшиной Димиром искали вас в библиотеке, но по пути нам встретилась рабыня, которая и сообщила, что вы работаете в галерее, — сказал Безымянный Король, улыбаясь. — Как я понял, произошел какой-то несчастный случай?

В голове Тиберия быстро и бестолково пронеслись мысли. Сказать правду? Или соврать?

— Ничего страшного не случилось, — заверил он. — Просто на голову девушке случайно упал молоток. Юная особа отделалась синяком и легким испугом. Не волнуйтесь, ваше высочество. Я отправил её к лекарю.

Последнюю фразу он произнес скороговоркой, потому что не хотел вдаваться в подробности. Не хватало еще рассказывать про бой между карликом и великаном. Иначе оба дурака могли лишиться головы. Да и сам он получил бы нагоняй.

— Прокуратор, — обратился старейшина Димир. — Мы искали вас по делу.

От этих слов по спине Тиберия пробежали мурашки.

— Давайте выйдем в приватный зал, — сказал Безымянный Король. — Здесь слишком шумно.

Слуги открыли двери. Богочеловек, старейшина и Тиберий покинули мастерскую, оказавшись в маленьком тихом помещении.

— Что вы хотели, ваше высочество?

— Как я и обещал, — начал Безымянный Король. — У меня есть то, что поможет тебе и твоим людям в предстоящей экспедиции.

Он вытянул правую руку ладонью вверх, старейшина вытащил небольшой перевязанный кожаным шнурком мешочек и вложил в длань повелителя Мезармоута.

— Это жир дагена, перемешанный с листьями рогерса и ядами транцерса, — сказал Димир. — Обмазавшись смесью, человек способен выдерживать даже самые крепкие морозы. По сути в экспедиции вам даже не придется зажигать костры, чтобы согреться. Хотя, разумеется, вам в поход дадут сотню бутылей с маслом нуци на экстренные случаи.

Тиберий аккуратно взял мешочек, раскрыл его. В ноздри ударил невообразимый смрад.

— Знаю, пахнет ужасно, — заметил Безымянный Король и засмеялся.

— Только запомните, прокуратор: раз в два анимама мазь необходимо заново наносить на тело, — сказал Димир с ехидцей в глазах. — Иначе защитные свойства вещества ухудшаются.

Тиберий кивнул.

Безымянный Король похлопал его по плечу:

— Это еще не всё. У нас для вас есть еще кое-что. — После недолгих раздумий богочеловек продолжил. — До гор вы дойдете без труда, а вот с возвращением домой могут возникнуть проблемы. Поэтому старейшины придумали специальный прибор, который поможет вам легко найти дорогу до Мезармоута.

Тиберий удивленно вскинул брови и взглянул на Димира. Старейшина загадочно улыбнулся, хлопнул в ладоши, и в тот же миг слуги принесли резную шкатулку. На её крышке красовался сложный узор из золотых нитей, алмазов и апатитов. Проглотив комок в горле, Тиберий вспомнил похожий ларец, в котором хранился прах жены…

Димир кашлянул, сказал хрипло:

— Я давно заметил, что если магнитную стрелку укрепить на пробке и опустить в воду, то она чудесным образом покажет на наш замок. Поэтому по велению Безымянного Короля я и мои люди создали устройство, которое очень поможет вам, прокуратор, в предстоящей экспедиции.

Старик открыл шкатулку. Внутри неё в воде действительно крутилась стрелка на пробке.

— А как же морозы? — спросил Тиберий.

Димир нахмурился:

— Простите, прокуратор, я вас не понял.

Мысленно подобрав нужные слова, Тиберий начал:

— В ледяной пустыне любая вода замерзнет в считанные перкуты. Как пользоваться этой шкатулкой, когда стрелка испортится в первый же анимам?

— Так сливайте воду после каждого применения, — непонимающе сказал Димир.

— Влага все равно останется и на стрелке, и на пробке. Боюсь, ваше устройство пока негодно для будущего похода.

Старейшина оцепенел. Его лицо пугающе налилось темной кровью.

— Думаю, — сказал Безымянный Король, — в самое ближайшее время устройство переделают. Я накажу своим мастерам, чтобы впредь они обходились без воды, когда будут делать новую шкатулку. Не волнуйтесь, прокуратор.

Тиберий склонил голову.

— Всё в ваших руках, владыка.

Старейшина взял себя в руки и дрожащим голосом попросил слуг убрать ларец. Богочеловек, чтобы хоть немного успокоить Димира, похлопал его по спине.

— Не переживайте вы так, — сказал Безымянный Король. — У нас еще полно анимамов в запасе. В конце концов, можно немного задержать людей в Венерандуме прежде, чем они отправятся в путь.

Плечи старейшины поникли, руки ослабели, взгляд уперся в пол. Димиру только и оставалось, что молча кивать.

Тиберий сделал глубокий вдох. Беседа порядком утомила его. Хотелось вернуться в библиотеку к книгам. Возможно, из прочитанных рассказов он упустил что-то важное. Однако нельзя было просто сказать, что он, видите ли, занят. Все-таки перед ним стоял Безымянный Король. Поэтому приходилось терпеть и делать вид, что вялая беседа доставляет немалое удовольствие.

— Если вам что-то потребуется, прокуратор, — сказал богочеловек. — То сразу же обращайтесь ко мне. Я даже разрешаю будить меня, когда это необходимо!

Губы Тиберия раздвинулись в легкой улыбке.

— Благодарю, Владыка.

Старейшина закашлялся, однако его глаза, мерцавшие в свете жар-камней, оставались сухими.

— Я попытаюсь исправить прибор сегодня же, — выдавил он. — Прошу меня простить за такую глупость.

Тиберий лишь махнул рукой.

— Ничего страшного! Мы всего лишь люди. У всех случаются ошибки.

Анимамы, оставшиеся до экспедиции, таяли, словно кусочки льда над пламенем. Казалось, еще вчера ты только планировал на линумной бумаге предстоящий поход, а сегодня все сани и переносные домики собраны. Совсем скоро ты выйдешь за ворота и направишься к далеким горам, чтобы найти тело упавшего дагула. Тело ли? Тиберий перед сном частенько задавался вопросом: а что если Сир жив? Как он поступит? Развернется и уйдет? Впрочем, не стоило забивать голову ненужными сомнениями. Проблемы нужно решать по мере их поступления.

Последние несколько анимамов он как можно чаще захаживал в переделанную под мастерскую галерею и проверял сани, гладиусы, сшитую одежду, маски и тюки с едой. Любая неосторожность в ледяной пустыне могла привести к гибели десятков людей. Поэтому мясо дагенов должно было быть плотно запаковано в кожаные мешки, мечи смазаны, а вода разлита по бурдюкам. Тиберий не хотел повторять судьбу экспедиции Кезона Марциала. Однако ему всё равно казалось, что он что-то упустил из виду. Непонимание причин собственного беспокойства совершенно изматывало его. Хотелось лишь одного — поскорее уже выйти за ворота и оказаться в этой проклятой пустыне.

Резкий порыв ледяного ветра привел его в чувство. Тиберий решил пока вообще не думать об экспедиции. Сейчас заботили другие проблемы. Он следил за тем, как двадцать палангаев расчищали снег перед воротами. Обмазанные кремом старейшины они ритмично работали лопатами, изредка прикрикивая друг на друга за нерасторопность. Сегодня планировалось открыть меридиемские ворота и испробовать новые сани в ледяной пустыне. Однако Тиберий сомневался, что они покинут стены города, если снег и дальше будет так валить. Казалось, его люди топтались на месте. Стоило расчистить крохотный участок, как тут же снова вырастала снежная гора. Страшно было представить, что их ждало за воротами…

— А ну работайте лучше! — прикрикнул Тиберий на солдат. — Иначе лишитесь горячего ужина. Заставлю хлебать ледяную воду!

Он отобрал лопату у ближайшего к нему палангая и принялся расчищать снег. От сильного порыва ветра кровь по жилам пошла быстрее. Старейшина Димир обещал, что мазь поможет от холода, но на деле она не очень-то согревала. И это беспокоило Тиберия. То ли он неправильно наносил крем на тело, то ли Димир подсунул ему некачественный товар. Стоило обговорить с богочеловеком о «чудо-веществе» старейшины.

— Прокуратор, позвольте задать вопрос, — обратился к Тиберию палангай, у которого отобрали лопату.

— Разрешаю.

— Возможно, вопрос покажется вам глупым, но почему нельзя отправиться в поход через несколько менсе? Мы же все там погибнем! Снег целые анимамы сыплет с неба. Стоит сделать несколько шагов, как мы заблудимся!

Поправив маску, Тиберий ответил:

— А если дагул Сир еще жив? Будет он тебя ждать полхакима? К тому же мы не потеряемся в снегах: старейшины создали специальный прибор, который позволит без труда найти дорогу до дома.

Тиберий задыхался от ледяного ветра. Хотелось поскорее уйти в теплый замок, где можно будет выпить крепкую настойку из листьев нуци и не обращать внимания на нечеловеческий холод. Он отдал лопату палангаю и встал в тень стены, чтобы хоть здесь спрятаться от вьюги.

Слева от него прогремел могучий голос Немерия, прокатился над Венерандумом, словно раскат грома:

— Вы здесь еще не окоченели?

— И ты туда же! Вали в свою нору, старый филь! — возразил Тиберий.

Кудбирион расхохотался и, перекрикивая вьюгу, задал новый вопрос:

— Еще люди для расчистки нужны?

— Да, — сказал Тиберий. — И приведи демортиууса. Пусть принесет три жар-камня. Боюсь, механизмы в воротах накрепко примерзли друг к другу!

— Только не сдохни в мое отсутствие! — крикнул кудбирион, посмеявшись.

— Смотри, сам не потеряйся на улице.

Кудбирион кивнул и, борясь с сильным ветром, двинулся в сторону казарм. Тиберий бросил взгляд на солдат. Его шуточная перепалка с Немерием подбодрила их. Они весело переглядывались друг с другом и копали с еще большим рвением. Наверняка головы палангаев не покидала мысль поскорее оказаться в теплом месте, где можно было бы согреться и отдохнуть. Однако приказ есть приказ.

Тиберий, чтобы хоть как-то поддержать солдат, снял маску. Изо рта вырвались клубы пара, которые моментально превратились в облачка ледяных кристаллов. Ноздри защипало из-за мороза, а щеки обожгло болью. Палангаи выглядели хуже: ресницы их заиндевели, а губы покрывала корка льда. Безымянный Король запрещал обычным солдатам носить маски. Только высшие чины обладали подобным правом.

— Помните, парни: чем больше вы двигаетесь, тем теплее вам становится, — сказала Тиберий.

Большая часть палангаев промолчала, хотя кое-то из них хмыкнул то ли в знак согласия, то ли затем, чтобы хоть что-то ответить.

Тиберий выдохнул, выпуская облачко ледяных кристаллов, которые на мгновение повисли в воздухе, а затем упали на землю россыпью крохотных алмазов. Из-за вьюги дальше вытянутой руки было ничего не видно. Казалось, погода делала всё для того, чтобы не отпускать людей из Мезармоута. Впрочем, в сиф старались как можно реже выходить на улицу. Нередко в этом менсе находили окоченевшие трупы дежуривших палангаев.

«Ради чего мы охраняем Венерандум? Вот уже много поколений в ледяной пустыне ничего, кроме снега и далеких гор, не видели. Когда Король поймет, что необходимо спускаться под землю?»

Очередной порыв холодного ветра бросил в лицо комья колючего снега. Проклиная весь белый свет, Тиберий схватил лежащую на специальной подставке лопату и, пренебрегая предписанием тхатха, принялся расчищать дорожку. Если и дальше стоять как истукан, то можно действительно замерзнуть. К тому же кто увидит в такую вьюгу, что дворцовый прокуратор копает вместе с обычными палангаями? А для поднятия духа это полезно. Необходимо дать понять солдатам, что он не гнушается тяжелой работы.

Солдаты уже расчистили дорогу к воротам, когда появился кудбирион с пятнадцатью палангаями и демортиуусом. Немерий нес костяные треножники, на которых ярко пылали жар-камни.

— А вот и наша мамочка пришла! — воскликнул Тиберий, убирая из горловины плаща снег.

— Дайте пройти! — рявкнул кудбирион.

Выпустив облако пара, он поставил треножники у самых ворот. Демортиуус принялся делать руками сложные пассы, изредка выкрикивая непонятные слова. Через мгновение пламя на жар-камнях взвилось высоко вверх. Тиберий с наслаждением почувствовал, как тепло коснулось лица.

— Сейчас согреетесь, — сказал кудбирион.

Окружив два треножника, солдаты сняли теплые перчатки и протянули руки к огню.

— Ума не приложу, как мы выживем за воротами, — прошептал Тиберий кудбириону. — Мазь, которую дал старейшина Димир, помогает слабо. А тратить масло нуци в дороге мы себе позволить не можем.

— Вот увидишь, нам повезет, — сказал Немерий, сняв маску. Затем он огляделся, дабы убедиться, что их разговор не слышали палангаи. — Жар-камни будут гореть за стенами Венерандума.

Тиберий похлопал друга по плечу.

— На это можно и не надеяться, — сказал он. — Я провел несколько анимамов в библиотеке, изучая книги по прошлым экспедициям. Отчего-то божественный свет не пылает, стоит только покинуть Верхний Город. Объяснение этому так и не нашли. Я имею ввиду — рациональное. В байки про гнев дагулов я не верю.

Кудбирион медленно кивнул.

— Поговори об этом с Безымянным Королем. — Он взглянул Тиберию прямо в глаза. — Богочеловек должен понять нашу ситуацию. Не думаю, что он отпустит людей без нужной экипировки и горючего масла.

От лица дворцового прокуратора отхлынула кровь, оно стало белым как полотно.

— А ты готов умереть? — неожиданно спросил он. — Шансов выжить у нас…

— Не прощайся с жизнью раньше времени, — с улыбкой ответил Немерий. — Ты еще меня переживешь, старый хрыч. Готов поспорить на всё золото, которое у меня есть, что ты не только вернешься из ледяной пустыни здоровым и невредимым, но и притащишь за хвост самого дагула Сира!

Друзья расхохотались.

— Ладно, нам надо работать, — сказал Тиберий. — Хотелось бы успеть опробовать сани до наступления потестатемов сна.

Он приказал двум солдатам принести четыре ведра с горячей водой, чтобы растопить лед, сковавший дверь, за которой находились механизмы, поднимавшие тяжелые ворота Верхнего Города. Пока палангаи побежали в казарму, остальные поставили треножники поближе к злосчастной двери и принялись ждать, когда огонь возьмет вверх над замерзшей водой. Тиберий мысленно благодарил создателей Венерандума за то, что те создали подъемные ворота. Иначе бы палангаи никогда бы их не открыли. Лед сковывал предметы похлеще любого цемента или магических веществ старейшин.

Тиберий заприметил гиганта Септима, что собирался расправиться с карликом-кузнецом десять анимамов назад. Подозвав его к себе, он приказал:

— Возьми зубило и молот. Попробуй с помощью них выбить лёд из двери.

Великан из-за огромного количества одежд выглядел еще больше. Лицо казалось серым. Его глаза были холодны, как сталь. В отличие от остальных солдат гигант не чувствовал дискомфорта из-за ледяного ветра.

— Я всё исполню, прокуратор, — прозвучал низкий, жесткий голос Септима, похожий на скрежет меча из ножен.

Гигант поклонился и направился к саням.

— Один из моих лучших воинов, — заметил Немерий. — Он только кажется нерасторопным, но поверь: в нужный момент он будет вести себя, словно загнанный зверь. И, кстати, очень умен. Септим проводит большую часть времени за книгами.

— А по нему и не скажешь, — задумчиво сказал Тиберий. Затем спросил: — Он отправится в экспедицию?

Немерий лишь кивнул.

Вернулись солдаты с четырьмя ведрами горячей воды. Не тратя время на разговоры, они выплеснули кипяток на дверь, ведущую в помещение с механизмами. Затем гигант Септим мощным ударом молота саданул по свинцовым ставням. От грохота у Тиберия заложило уши. Великан врезался плечом в дверь, потом еще раз и еще. Всего лишь за несколько перкутов ему удалось выбить большую часть льда.

— Откуда он? — спросил Тиберий у друга.

— Септим? Из Венерандума. Его отец был министром юстиции. Но сын, как видишь, не пошел по стопам отца.

— Сколько ему?

— Двадцать пять хакима, — ответил кудбирион.

Брови Тиберия удивленно поползли вверх.

— Он выглядит старше, — сказал Немерий.

После того, как большая часть льда на двери оказалась выбита, Семптим повернулся в сторону Тиберия и спросил, следует ли ломать замок. Дворцовый прокуратор кивнул, и великан одним мощным ударом снес запор. Дверь к удивлению многих открылась без труда. Один из палангаев прошмыгнул в помещение, где принялся возиться с рычагами и механизмами.

Тиберий бросил взгляд на ворота. Он в который раз удивился мастерству и таланту строителей прошлого. Ведь чтобы поднять все эти глыбы камней, необходимо уметь обращаться со сложными механизмами.

Ворота представляли из себя гигантское трехъярусное сооружение, по обе стороны от которого возвышались две округлые величественные башни. На третьем ярусе находились колокола, с помощью них в теории палангаи должны были извещать о приближении врага, однако помещение давно завалило снегом, и расчищать его никто не собирался. Второй ярус занимал склад для хранения оружия. На первом же ярусе красовались тяжелые кованые ворота, на поверхности которых змеился сложный узор из драгоценных камней.

Палангай, прошмыгнувший в помещение с механизмами, дернул нужный рычаг. Раздалось бренчание стальных цепей. Тиберий замер, сердце бешено застучало в груди.

«Пожалуйста, пусть они откроются».

Скрипя, ворота поднялись. Палангаи радостно закричали, затем схватились за сани и потащили их за стены Верхнего Города. Немерий, несмотря на протесты демортиууса, взял один из треножников и направился вслед за солдатами. Как только он пересек ворота, пламя жар-камня резко потухло, оставив после себя лишь сизый вонючий дым.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Немерий у демортиууса.

Тот пожал плечами и вернулся за стены Венерандума.

— Ублюдок, — сказал кудбирион, плюнув черному плащу в след. — Из всех воинов дагулов могу общаться только с претором Секстом.

— Побереги проклятия, мой друг. — Тиберий хохотнул и направился к саням.

Ветер стих так же внезапно, как начался. Лишь снег продолжал сыпать с небес. Солдаты заработали лопатами, расчищая путь для саней. За воротами оказалось теплее, чем в Венерандуме, поэтому палангаи работали быстрее и лучше. Тиберий наклонился, набрал в ладонь снега и безжалостно смял в ледышку, грубо ломая узорчатые снежинки.

— Что-то подозрительно тихо стало, — заметил кудбирион.

Тиберий прислушался. Действительно: в ледяной пустыне стояла страшная звенящая тишина. Казалось, даже воздух остановился. Чувствуя, что в груди растет страх, дворцовый прокуратор нервно засмеялся.

— Ты еще напугай палангаев, Немерий, — сказал он. — Просто вьюга стихла, поэтому кажется тихо.

Кудбирион закрыл глаза:

— Ты прав. Я устал, наверное.

— Хвала богам, что цепи ворот не пришлось отбивать от снега! Так бы мы еще несколько анимамом провозились.

Немерия передернуло.

— Даже не говори об этом. Сиф в этом хакима выдался уж больно морозным и ветреным.

Мысли Тиберия вернулись к детям. Ему до сих пор не давало покоя ощущения надвигающейся беды. Словно что-то вот-вот должно начаться. Он видел это «что-то» в глазах солдат, в поведении богочеловека, в мимике слуг и в утренних молитвах старейшин. Но как только Тиберий пытался рационально объяснить свой страх, то ощущение гибели Мезармоута пропадало. В его отсутствие дети будут находиться в самом защищенном месте — в королевском замке. Еще вчера он перетащил большую часть вещей в будущие покои Луция, Доминика и Гименеи. Богочеловек собственнолично следил за тем, чтобы слуги не поломали ненароком детские вещи.

Тиберий нахмурился. Перед походом в ледяную пустыню необходимо будет взять что-нибудь у ребят, дабы в экспедиции были хоть какие-то воспоминания о доме. В голове мелькнула странная мысль: радовалась бы Юлия тому, что еще муж отправится в поход? Она всегда его понимала и поддерживала. Даже когда весь мир отворачивался от него. Юлия в отличие от Тиберия выросла в богатой семье юментского консула и с детства привыкла ни в чем себе не отказывать. Однако ей удалось не испортиться после долгих хакима роскошной жизни. Она могла чувствовать чужую боль и искренне переживать горе окружавших её людей.

Тиберий в миллионный раз поймал себя на мысли, что ему не хватает жены. Он бы чувствовал себя лучше, если бы с детьми осталась Юлия…

— Смотрите! — Один из палангаев бросил лопату и показал рукой в сторону гор.

Вдали колыхался яркий лиловый свет. При виде него все внутренности королевского прокуратора сжались. Захотелось развернуться и без оглядки скрыться за надежными воротами. Этот свет, покрывая далекие горы, не был естественным. Он манил, в нем чувствовалась темная энергия. Тиберий ощущал её. Это было как писк сотен хунфусе, несмолкающий и повергающий в пучину безумия. Казалось, множество мелких иголочек впились в череп.

Тиберий не сразу понял: свет исходил из того места, куда рухнул с небес дагул Сир. Вот только не покидало ощущение, что лиловое сияние исходило отнюдь не от поверженного летающего ящера. Никогда раньше Тиберий не чувствовал такого страха. Ведь ему предстояло дойти до далеких гор и увидеть, какое существо способно так повергать в ужас…

«Глупости. Не сходи с ума».

Палангаи завороженно смотрели на лиловое свечение, боясь шевельнуться. Даже кудбирион не сводил взгляд с далеких гор. Выйдя из оцепенения, Тиберий принялся тормошить друга за плечи.

— Очнись, Немерий!

— Мы все умрем, — без единой эмоции прошептал кудбирион.

Гигант Септим рухнул на колени и принялся молиться дагулам. Чувствуя, что необходимо брать ситуацию в свои руки, Тиберий воскликнул:

— Это знак!

Солдаты, словно по команде, повернули головы в его сторону. На многих лицах появилось выражение удивления.

— Разве вы не видите? — спросил Тиберий как можно громче. — Дагул Сир дает нам знак! Он жив! Многие из нас успели его похоронить, однако нельзя уничтожить бога! Теперь мы знаем, что отправляемся в путь не за телом летающего ящера, а за живым существом. Как только мы окажемся в горах, нам выпадет великая честь увидеть и поговорить с самим Сиром!

Лиловый свет в горах погас так же быстро, как и возник.

— Дворцовый прокуратор прав! — воскликнул гигант Септим. — Только что мы стали свидетелями чуда! Нужно как можно скорее сообщить об этом Безымянному Королю и старейшинам.

Тиберий кивнул и отправил великана с вестью к богочеловеку. Однако его не покидало ощущение, что лиловый свет исходил отнюдь не от дагула Сира…

Никогда еще на улице Венерандума не скапливалось так много людей. Он пытался было начать их считать, борясь со скукой, но сбился на второй сотне. Демортиуусы, министры, рабы, слуги, палангаи, прокураторы, юментские консулы — все они представляли собой одну бурлящую массу. Она растекалась повсюду, насколько хватало глаз. У Тиберия начинало першить в горле от одной мысли, что столько людей пришли провожать его. Знать подходила к нему и ссыпала в ладонь мелкие алмазы или синие апатиты. Приходилось подзывать слугу и отдавать драгоценные камни, так как карманы и без того были ими полны. На выручку Тиберию приходил Немерий, спасая от назойливых консулов и министров.

— Тебя ждут дети, — сказал кудбирион, уводя друга от очередного юментского консула.

— Где?

Тиберий огляделся. Он благодарил богов за то, что подарили ясную звездную погоду. Ветер смолк еще вчера и больше не беспокоил. Даже ни одна снежинка не упала с небес! Лишь разгулявшийся мороз кусал щеки и нос. Хотелось надеть маску, однако Безымянный Король запретил всем людям, отправляющимся сегодня в экспедицию, закрывать лицо до того, как они покинут стены Верхнего Города.

— Ребята возле гарнизона, — сказал Немерий и, расталкивая плечами зевак, повел друга в нужном направлении.

Из-за большого количества одежд кудбирион казался объевшимся филем. Ему приходилось делать неимоверные усилия, чтобы двигаться. Тиберий не представлял, как они будут передвигать ногами в ледяной пустыне, когда каждый шаг давался с трудом. Никогда раньше он не надевал столько теплых вещей: три пары штанов из выделанной кожи дагенов, четыре линумные рубашки, две толстовки, черный плащ, перчатки, внутрь которых вшили человеческие волосы, сапоги до колена и шапка, сделанная из плоти филя. К тому же перед тем, как всё это надеть, пришлось несколько раз обмазываться кремом старейшины.

Поэтому сейчас Тиберий не чувствовал холода и недоуменно смотрел на министров, пришедших в одних плащах.

— Только прошу тебя: не разговаривай с детьми долго, — сказал кудбирион. — Скоро должен подойти Безымянный Король.

Тиберий лишь кивнул. Он заприметил сыновей и дочь возле жаровни. В двух шагах от них стояли два демортиууса-охранника. Хвала дагулам, что богочеловек решил приставить к его детям черных плащей. Лучших защитников было не сыскать во всем Мезармоуте. Тем более в такое неспокойное время.

— Папа! — воскликнул маленький Луций и понесся к нему.

Улыбаясь, Тиберий поднял сына на руки.

— Ты надел теплую блузу, как я просил?

Луций кивнул и поцеловал отца в щеку, ничуть не стесняясь своих эмоций.

— А ты привезешь мне камень из гор? — спросил он. — Только возьми побольше, папа! Я прикажу кузнецу заточить камень и сделаю волшебный меч! И когда я вырасту, то стану самым великим героем во всем Венерандуме. Сам Безымянный Король будет восхвалять мою храбрость!

Опустив сына на землю, Тиберий сказал:

— Я привезу тебе камень, Луций.

Затем он подошел к Доминику и обнялся с ним.

— Как нога? Не болит?

Юноша бросил взгляд на кудбириона, щеки его покраснели.

— Пап, ну не при людях же! — обидчиво воскликнул он.

— Когда у тебя появятся дети, ты поймешь мои чувства, — сказал Тиберий, положив руку на плечо сыну.

От его взгляда не ускользнуло, как легко оделся Доминик. Словно на улице не было мороза! Однако Тиберий не стал корить сына за легкомысленность. В конце концов, он сегодня покидает стены Венерандума. И, возможно, он в последний раз общается с сыном… Не хотелось бы ругаться из-за пустяков. Вообще Доминик из всех детей был самым проблемным. Буйный нрав и болезненное самолюбие давно отпугнули всех его немногочисленных друзей. Хотя стоит сказать, что ему оказалось комфортно и одному. К тому же Доминик находил общий язык с братом и сестрой. Много хакима он провел с Луцием, потакая прихотям малыша.

Тиберий обнял дочь. В который раз он подивился тому, как сильно походила она на мать. Казалось, в ней совсем не было его крови. Однако Гименея обладала крепким внутренним стрежнем. Его стержнем. Упорство, трудолюбие, прямота — все эти её черты были присущи и Тиберию. Он с гордостью замечал, что в их семье растет прекрасная женщина. Скоро ей будет семнадцать хакима, и наступит момент, когда ей придется выбрать мужа. Кто это будет? Или дочь не захочет связывать себя узами брака? Время покажет.

— Ты с каждым анимамом становишься всё красивее, Гименея, — сказал Тиберий, потом подумал и добавил: — Скоро по красоте ты переплюнешь мать.

Дочка улыбнулась одними кончиками губ.

— Клянусь собственной честью, — вставил Немерий, — твой отец говорит правду!

Подавшись порыву, Тиберий прижал дочь к себе. Глаза наполнились слезами. Чтобы никто не увидел, как плачет королевский прокуратор, он уткнулся лбом о плечи Гименеи.

— Следи за братьями. Особенно за Луцием. Он еще слишком мал и может сотворить какую-нибудь глупость. Не отпускай его от себя. Прошу.

— Хорошо, папа, — сказала Гименея, едва сдерживая рыдания. — И привези Луцию этот проклятый камень. Он все уши уже прожужжал, что выкует из него меч.

Справившись с эмоциями, Тиберий оглядел детей. Много анимамов ему придется жить без них. От мысли, что он не увидит, как растет Луций, стало не по себе. Перед мысленным взором начали проноситься картины несчастий, что могли обрушиться на малыша. Вот он лежит в горячке на кровати после того, как открыл окно у себя в покоях. Никто к нему не подходит. Ему страшно и одиноко. Из-за жара за каждым углом Луцию кажутся чудовища с длинными острыми зубами. И он начинает звать папу. Однако папа не приходит на его мольбы…

«Прекрати. О нем есть кому позаботиться».

— Доминик, ты за старшего, — сказал Тиберий. — Пока меня не будет, не позволяй никому обижать сестру и брата. И сам тоже не чуди. Помни, что тебе уже не двенадцать, чтобы творить глупости.

Парень серьезно нахмурился и кивнул.

— Я всё понял, отец.

— После того, как я покину стены Венерандума, сразу же ступайте в королевский замок, — не унимался Тиберий. — Старайтесь выходить на улицу как можно реже. И будьте всегда рядом с Безымянным Королем. Только с ним вы окажетесь в безопасности! Помните, что сейчас в Юменте неспокойно. И если какой-нибудь вшивый торговец из Нижнего Города предложит вам посетить его резиденцию, отказывайтесь. Особенно это касается тебя, Доминик! Логово лжепророков так и не нашли! А также…

Тиберий почувствовал, как на плечо опустилась тяжелая ладонь кудбириона.

— Хватит, друг, — сказал Немерий. — Я уверен, что они смогут постоять за себя.

Внезапно Доминик обнял отца и горько зарыдал. Не ожидавший от сына такой реакции Тиберий не сразу понял, что произошло.

— Я буду скучать, — сказал Доминик. — И ты должен вернуться! Слышишь: должен!

— Я вернусь.

— Нам пора, — прошептал в ухо Немерий. — Сейчас должен уже выступить с речью Безымянный Король.

Тиберий кивнул, освободился от объятий сына и попрощался с детьми. Лишь чудовищным усилием воли он заставил себя отвернуться от них и двинулся вслед за кудбирионом.

Специально для Безымянного Короля напротив королевской усыпальницы соорудили помост из самых крупных костей филей. В каждом углу на возвышении стояли треножники с жар-камнями. За тем, чтобы огонь ярко полыхал, смотрели двое старейшин — Димир и Кадарус. Оба мастера, облаченные в теплые плащи, с горделивым презрением делали сложные пассы руками, дабы пламя переливалось то красным, то зеленым цветами. За их спинами прятались слуги богочеловека и следили за тем, чтобы помост оставался безупречно чистым.

Тиберий, следуя за кудбирионом, почувствовал, что от такого количества людей ему становится плохо. Лица мелькали перед ним с умопомрачительной скоростью. Хотелось как можно скорее покинуть Венерандум и оказаться в ледяной пустыне. Однако богочеловек еще не выступил с речью… Надо было терпеть и не обращать внимания на ехидные улыбки, восхищенные взгляды и крепкие рукопожатия. В конце концов, всё это представление устроили для него!

Кудбирион резко остановился и, не говоря ни слова, показал рукой в сторону самой дальней башни. Возле стены красовались десять больших саней, шесть из которых были нагружены под завязку едой, запасной одеждой и переносными шатрами. Вокруг них топтались палангаи, слуги и рабы, что вот-вот отправятся в экспедицию за упавшим дагулом Сиром. Тиберий хотел оказаться сейчас возле них, однако положение обязывало находиться напротив помоста. Он тяжело вздохнул. О чем думают сейчас его люди? Готовы ли они морально и физически к походу за стены Венерандума?

«Не думай об этом. Будет только хуже. Запудришь сам себе мозги».

— Тиберий, если бы была возможность отказаться от экспедиции, ты бы отказался? — спросил Немерий, нервно теребя ворот плаща.

Королевский прокуратор ответил не сразу, тщательно обдумывая ответ.

— Нет, — решительно ответил он.

— Почему?

— Слава, друг, — признался Тиберий. — Я хочу славы.

Немерий широко улыбнулся и кивнул.

Неожиданно и страшно прогремел рог. На помост взобрались семь кудбирионов и синхронно ударили в медные литавры. Толпа, прежде невообразимо шумевшая, затихла. Сотни лиц повернулись в сторону королевской усыпальницы. Наступила долгая щемящая тишина, нарушаемая лишь воем ветра.

Кудбирионы расступились, и на помост взобрался Безымянный Король. Тиберий ахнул от изумления. Богочеловек был облачен в черный панцирный доспех, за плечами под ударами ветра развевался длинный плащ. Каждый шаг владыки сопровождался бряцаньем металлических пластин друг о друга. Но больше всего внимание Тиберия привлек открытый черный шлем правителя, напоминавший по форме раззявленную пасть дагула.

Старейшины Димир и Кадарус медленно опустились на колени, несмотря на холод. Затем их примеру последовали все люди, находившиеся в Верхнем Городе. Безымянный Король поднял руки и трубным голосом произнес:

— Встаньте, дети мои.

Между рядов возникли палангаи и принялись помогать подняться старикам и женщинам-министрам. Тиберий, опершись на плечи друга, встал с колен, потом помог другу. Проклятая одежда мешала двигаться.

Выждав десять перкутов, богочеловек начал свою речь.

— Всем вам прекрасно известно, что я отдал свое имя и божественную силу дагулам, дабы вдохнуть в ваши тела жизни. И один из летающих ящеров отгрыз собственную лапу, окропив кровью стены Венерандума! Я собрал эту кровь в кувшин и обмазал ею ваши губы. И случилось чудо: вы ожили, дети мои! Созидание мира завершилось в тот анимам, когда дагулы из Хаоса откликнулись на мой зов. И я уверен, что без них у меня бы не получилось создать столь прекрасных, столь совершенных существ! Поэтому не стоит забывать, что ваши сердца, дети мои, бьются не только по моей воле, но и по воле летающих ящеров!

Толпа взорвалась радостными криками. Безымянному Королю пришлось замолчать на какое-то время, чтобы дать людям волю эмоциям. Когда шум стал стихать, богочеловек довольно улыбнулся и продолжил:

— Вот уже двенадцать каганамов дагулы парят вокруг Венерандума, защищая покой людей от тварей Хаоса! Вдумайтесь, дети мои: двенадцать каганамов! Я знаю: многим из вас кажется, что ящеры давно мертвы и находятся в небесах лишь с помощью магии. Ведь не шевелятся тяжелые кожистые крылья, а ноздри не всасывают холодный воздух ледяной пустыни, заставляя шевелиться чешуйчатую грудь! Однако человек слаб и несовершенен и потому не может понять, что дагулы живы! Да-да, летающие ящеры не мертвы! В случае серьезной опасности они примутся защищать Венерандум.

Кое-кто из толпы одобрительно похлопал в ладоши. Безымянный Король кивнул, тяжело вздохнул и опустил голову на грудь.

— Однако Хаос стремится разрушить мир, — вкрадчиво сказал он и взглядом обвел всех собравшихся людей. — Зло также реально, как вы, дети мои! И порой даже боги не способны бороться с ним. Именно Зло — с большой буквы! — породило в умах людей ересь про единого бога! Ведь Хаос пытается утащить к себе как можно больше человеческих душ! Он вселяется в сердца людей слабых духом. Он говорит им: отринь старых богов! Зачем тебе они? Достаточно лишь одного! Убей остальных! Разрушь их храмы, убей жрецов! И люди доверяются Злу. Люди поклоняются Злу.

Безымянный Король замолчал. Тиберию на миг показалось, что глаза богочеловека блеснули от слез. Он хотел было подняться на помост и помочь владыке. И лишь рука друга на его плече удерживала его. Он должен быть рядом с Безымянным Королем! Должен!

— Мы живем в сложные времена, — сказал богочеловек. — Злу удалось окрепнуть в Юменте. И теперь всё зависит от нас. Удастся ли выжечь ересь в Нижнем Городе? Или тьма поглотит наши сердца, дети мои? Зло смогло столкнуть с небес дагула Сира! Дагула, откусившего собственную лапу, дабы поделиться божественной кровью с вами! И имеем ли мы право оставить ящера погибать в ледяной пустыне? Нет, нет и нет! Мы, дети мои, обязаны отправить за стены Венерандума людей, чтобы спасти дагула! Мы обязаны выжечь ересь в Нижнем Городе и уничтожить всех изменников! Обязаны!

Поднялась целая буря оваций. Однако Безымянный Король ответил лишь смущенным поклоном. Тиберий понял, что ошибался в правителе. Ему казалось, что в новом владыке преобладала больше человеческая душа, чем божественная, когда на самом деле всё было наоборот.

Рукоплескания постепенно утихли.

— Сегодня великий анимам, дети мои. Я отправляю за стены Венерандума кудбирион палангаев во главе с лучшими из лучших! Я уверен, что королевский прокуратор Тиберий справится с возложенной на него миссией. Он поможет дагулу Сиру вновь подняться в небеса! Однако, пока он будет в ледяной пустыне, мы тоже не будем сидеть сложа руки. После того, как мы отправим людей в ледяную пустыню, я с большей частью армии спущусь в Юменту, дабы выступить перед простыми гражданами и уничтожить логово вероотступников!

Безымянный Король, словно в задумчивости, окинул взглядом людей.

— А теперь хватит разговоров. Давайте уже наконец откроем ворота и отправим людей за стены города! Да прибудет с нами удача!

Толпа, до того окружавшая Тиберия и Немерия, отступила, давая королевскому прокуратору и кудбириону беспрепятственно добраться до саней. Безымянный Король спустился с помоста и в сопровождении двух демортиуусов направился к людям. Министры, слуги, консулы склонили головы перед владыкой, боясь взглянуть ему в глаза. Предписание тхатха запрещало смотреть на богочеловека без его разрешения, когда он стоит в нескольких шагах от них. Тиберий был уверен, что сердца всех этих людей, пришедших сюда, переполняли чувства, которые они не могли объяснить словами. Несмотря на то, что большинство из них обладали властью, их жизнь была незначительна в сравнении с жизнью владыки.

Но вот Безымянный Король разрешил всем смотреть на него и направился к воротам.

Стараясь подавить дрожь в теле, Тиберий подошел с кудбирионом к саням и оглядел людей. В голове билась лишь одна мысль: можно ли надевать маски? Или же стоило подождать до тех пор, пока экспедиция не окажется за стенами Венерандума? Решив, что условностями можно пренебречь, Тиберий надел маску и велел остальным людям поступить также. Взгляд зацепился за великана Септима. Тот стоял возле ведущих саней и шептал что-то жене. По приказу Безымянного Короля в поход взяли четырех девушек, несмотря на протесты королевского прокуратора. В их числе оказалась и Кретика.

— Ты прикажешь людям собираться? — спросил Тиберий у Немерия.

Кудбирион покачал головой.

— Теперь главный у нас ты, друг.

Кивнув, Тиберий закричал:

— По местам! Пора в путь!

Палангаи вокруг него засуетились. Королевским прокуратор со своим другом уселись в центре саней. Размяв плечи, гигант Септим подошел к повозке, надел лыжи. Затем к нему подошли пятеро солдат, и, взявшись за кожаные ремни, они потащили бегунки к воротам. Тиберий почувствовал себя не в своей тарелке. Для себя он решил, что как только окажется в ледяной пустыне, так сразу же вместе с остальными будет тянуть сани. За воротами они будут все равны между собой.

— Расслабься, — прошептал Немерий.

— Не могу, — сказал королевский прокуратор.

Затем он вспомнил, что забыл посчитать людей, и вскочил на ноги.

— Что случилось? — озабоченно спросил кудбирион. Он усадил друга на место.

— Я забыл проверить солдат! Все ли тут…

— Успокойся, — перебил Немерий. — Я контролирую ситуацию. Я посчитал загодя людей. Старейшина Актеоун находится в самой последней повозке вместе со своими демортиуусами.

— А солдаты?

Немерий многозначительно улыбнулся и надел маску.

Тяжелые ворота принялись подниматься с неприятным скрипом. Цепи залязгали. Собравшиеся за спиной Безымянного Короля люди радостно закричали и зааплодировали. Тиберий стиснул челюсти. Главное, чтобы ворота открылись… Не хватало еще показаться перед всеми министрами непроходимым идиотом. Он попробовал глазами отыскать сыновей и дочь, однако ничего не получилось.

«Расслабься. Всё хорошо».

Ворота поднялись. Палангаи двинулись по запорошенному каменному настилу. Навстречу к упавшему дагулу Сиру. Навстречу ледяной пустыне…

 

Глава пятнадцатая. Мора

Юмента, особняк Марциалов

Он возвышался над ней, теребя свой член. Крупные градины пота скатывались по его волосатой груди, оставляя влажный след. Взгляд не отрывался от неё. Он тяжело и громко дышал, крепко сжимая мошонку. В отличие от остальных он не спешил взять её. Она подумала было уже, что кошмар закончился, когда голый охранник провел ладонью по её животу.

— Не надо, — прошептала Мора. — Пожалуйста.

— Заткнись, сука!

Его мощный кулак обрушился на её челюсть. От боли перед глазами заплясали звезды, а рот наполнился кровью. Однако она не стала кричать. Враги не дождутся ни её слез, ни её воплей. Надо терпеть. Рано или поздно мучения закончатся, и смерть укутает своим саваном. Вот уже двадцать охранников дома Марциалов поимели её. Сперма, казалось, была везде: на животе, на ягодицах, на груди… И даже на лице. Мора чувствовала её сладковатый привкус на губах.

— Парни! — закричал нависавший над ней охранник. — Спорим, я буду трахать её дольше всех!

В ответ послышался громоподобный гогот солдат. Полностью раздетые они окружали её. Мора хотела закрыть глаза и не смотреть в лица насильников, но те кололи её грудь ножами, заставляя взирать на их потные тела, на самодовольные ухмылки и кривые желтые зубы. Внутри неё уже давно всё пылало от боли, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Лекаря никто не позовет. Старик Флавий не пощадит её.

«Терпи, Мора. Терпи, милая. Когда они наиграются с твоим телом, то перережут горло. И всё закончится. Будет нестерпимо больно, но ты все равно терпи».

Слабые оправдания. Мора жаждала умереть прямо сейчас.

Облизывая губы, насильник вошел в неё. Она вскрикнула.

— Ты запомнишь этот анимам, деточка, — сказал он. — Никогда раньше ты не видела такого большого члена!

Под смех солдат охранник задвигался, тихо постанывая. Мора же закусила нижнюю губу, чтобы выдержать нечеловеческую боль в низу живота. Она попыталась подумать о чем-нибудь хорошем, о прошлой жизни. Насильник придавил её груди мощными плечами, перекрывая доступ к кислороду. Задыхаясь, она инстинктивно попробовала его оттолкнуть, но проще было сдвинуть гору.

«Не сопротивляйся. Вот он момент, чтобы умереть».

Грудь обожгло острой болью. Мора почувствовала, как немеют кончики пальцев, как ударила тяжелая кровь в череп. В глазах покраснело. Руки вновь потянулись к лицу насильника, но она заставила себя не шевелиться. Желанная смерть была рядом. Как только сердце перестанет биться, попадет ли она в царство Юзона? Мора представила величественные башни замка повелителя мертвых…

— Номики, не дави на девку! — воскликнул стоящий над ней парень. — Смотри! Она теряет сознание!

Насильник, кивнув, резко вышел из неё, обошел и принялся тыкать членом в лицо. С силой сжав зубы, Мора попыталась отвернуться от пениса, однако солдат придавил её голову к каменному полу. Тогда она бросила взгляд на горящие жар-камни, пытаясь запомнить колыхание пламени в металлических подставках, а не разъярённое лицо незнакомца. Теплая струя семени ударила в щеку, солдаты радостно заулюлюкали и принялись хлопать по спине охранника.

«Я скоро умру. Терпи».

В глазах предательски защипало, заволокло дымкой. Она сплюнула кровь, ощутила как по щекам поползли щекочущие струйки.

— Смотрите! Девка заплакала!

Один из голых охранников схватил Мору за волосы и потащил к ближайшему жар-камню. Не ожидав такой боли, она вскрикнула. Мужчины с гоготом столпились над ней. Она в отчаянии попыталась вырваться, но получила кулаком в солнечное сплетение.

— Смотри какая прыткая, — сказал охранник Номики, нагло ухмыляясь. — Парни, вам не надоело её трахать? Она же теперь отброс. Взгляните на неё: лицо опухло, сиськи в синяках! Да теперь к ней даже нищие не прикоснутся!

— И что ты предлагаешь? — спросил паренек со сломанным носом.

— Я предлагаю её накормить!

С этими словами Номики побежал в соседнюю комнату, затем вернулся с жареной тушкой алахама. От тушки шел ароматный запах, капельки жира срывались на пол, а запах выстреливался острыми струйками. Живот Моры сердито забурчал. Она не ела вот уже несколько анимамов. Охранники специально морили её голодом и не поили водой. Мора даже хотела попробовать сперму, дабы избавиться от боли в желудке, но решила, что лучше умереть, чем опуститься так низко.

Номики оторвал ножку от тушки алахама и протянул её Море. Поджаренная корочка одуряюще пахла. Во рту набежала слюна. Наплевав на то, как она выглядит со стороны, девушка попыталась укусить мясо, но насильник отошел на несколько шагов от неё.

— Не-не-не, — сказал он. — Ты должна попросить.

Выгнув тело дугой, Мора плюнула в него. Номики улыбнулся, растянув губы до ушей, и, бросив на пол тушу алахама, врезал кулаком ей в нос.

— Соси, — сказал он и протянул ножку ей к лицу.

Нависнув над Морой, насильник свободной рукой принялся гладить её волосы. Она знала, что шутки с солдатами деда плохи. За любое неповиновение они то избивали её, то насиловали, не гнушаясь засовывать свои члены ей в рот и задний проход. Порой устав от выпивки, они придумывали новые пытки для жертвы: заставляли есть экскременты, вонзали ножи в промежность или жгли волосы. Единственное условие, которое поставил старик Флавий: Мора должна жить.

— Соси, — повторил Номики.

Остальные солдаты весело наблюдали за ним. Кое-кто, устав от издевательств, ушел в соседнюю комнату, где стол ломился от кушаний и выпивки. Мора в который раз подивилась изощренной изобретательности своего деда: еда и вода находились всего лишь в нескольких шагах от неё, но добраться до них было невозможно.

— Если ты не начнешь сосать, то я выбью все твои зубы, — прошептал Номики.

В звенящей тишине Мора села на колени, открыла рот и подалась к насильнику. Она боялась, что он услышит её сердцебиение и всё поймет. Однако он лишь шире улыбнулся и протянул ей жареную ножку ближе к лицу. Когда дым от мяса лизнул щеки, Мора, зажмурившись, резко рукой отшвырнула кусок мяса. Номики взорвался: он принялся её бить, стараясь попасть в нос и зубы. После пятого удара она уже ничего не чувствовала, кроме острой боли в затылке, настолько сильной, что после неё была возможна лишь бесчувственность.

— Хватит, Номики! — услышала она словно сквозь вату голос парня со сломанным носом. — Хозяин не простит тебе, если ты убьешь без разрешения его внучку!

— Пусть эта шваль благодарит меня за то, что я не выколол ей глаза! — возразил Номики.

— Пойдем лучше выпьем!

До ушей Моры донеслись шарканья десятков сандалий и дружный веселый смех. Никому не было дела до неё. Еще недавно солдаты отца защищали дочку Мартина Марциала от всех бед окружающего мира, а сегодня именно они насиловали её… Мора с трудом подняла отяжелевшие веки. Взгляд сфокусировался на ярких пятнах горящих жар-камней. В тесной комнатушке, кроме неё, никого не было. Охранники деда вновь оставили её одну! Она слышала, как они разливали настойку умулуса по глиняным кружкам в соседнем помещении, как горланили похабные песни.

Мора попыталась сесть, но затылок пронзила острая боль, поэтому она лишь чуть приподняла голову. Она ошеломленно оглядела свое тело, от ног до шеи покрытое спермой и высыхающей кровью. Оно выглядело так, словно принадлежало не молоденькой девушке, а дряхлой болезненной старухе. И от осознанья этого хотелось закричать, забиться в самом темном углу. Да теперь ни один парень не посмотрит на неё! Пальцы на правой руке было сломаны, по локтю змеилась глубокая царапина, а на животе чернели следы от ожогов!

Тяжело дыша, Мора села и оглядела комнатку, пытаясь понять, где находится. После того, как брат изнасиловал её, он ударил рукояткой гладиуса ей в затылок, и она потеряла сознание. Очнулась она здесь, в этом тесном помещении, в котором возле каждой стены находилась тяжелая металлическая дверь. Поначалу казалось, что её всего лишь заперли в подвале, дабы она одумалась. Мора до последнего момента не хотела верить в слова старика Марциала. Однако внутренний голос с ехидством напоминал про её изнасилование братом. Прокол ни за что бы не решился на такое без разрешения отца или деда…

Мора не знала через сколько времени к ней пришли охранники и стали издеваться над ней. Из глубин памяти всплывали картины того, как она бегала по комнате, пытаясь докричаться до отца, как долго плакала, сжавшись в углу… А потом явились солдаты деда, открыли одну из дверей, за которой было просторное длинное помещение, уставленное столами с яствами и алкоголем, раздели её и под дружный хохот принялись насиловать.

Поежившись, Мора выкинула дурные воспоминания из головы. Не надо сейчас об этом думать.

«А о чем?»

Из соседней комнаты послышались пьяные вопли и звон посуды. Совсем скоро охранники вернутся к ней… И что тогда? Она не сможет опять терпеть эту боль в паху, не сможет глотать мужское семя и терпеть унижения. Почему старик Флавий не избавляется от неё! Она заслужила быструю смерть. Ей не хотелось больше жить с таким тяжким грузом в сердце. Мора не понимала, почему дагулы к ней так жестоки! Разве она не попыталась выйти замуж не за члена семьи Марциал? Разве не соблюдала заветы Мастарна Фертора? Тогда из-за чего оказалась в темнице?

Воспоминания накатили на неё как приступ тошноты. И Мора с радостью отдалась им, чтобы хоть на недолгое время забыть о насильниках в соседней комнате. Перед глазами отчетливо проносились картинки из прошлого: отец читает ей книгу в библиотеке, сестра и брат учат писать, мать разрешает ей выйти за ворота особняка. Каждая деталь, каждое случайно брошенное слово в воспоминаниях казались чрезвычайно важными, наполненными смыслом.

И вдруг Мора поняла, почему навлекла на себя гнев богов. Всё было дело в двойственности…

…Их с братом комнаты находятся рядом. Дед запрещал им ставить двери или занавешивать вход простынями, поэтому приходилось быть всегда начеку: отец или мать могли в любой момент зайти в её покои, оторвав от важных дел. Однако сегодня Мора не боится, что родители или кто-нибудь другой помешают ей. Мама и папа по приглашению Безымянного Короля отправились на пир в Венерандум, дед как всегда муштрует солдат, а сестра ушла в астулу старейшин, чтобы совершить жертвоприношение дагулам.

Только она и брат сейчас находятся на этаже. И не одной живой души… После того, как ей десять анимамов назад стукнуло четырнадцать хакима, Мора стала замечать странную тягу к брату. Раньше он казался ей таким взрослым, таким далеким. К тому же она знала, что скоро Прокол женится на Карине. Однако мечтать о нём никто не запрещал! Поэтому, как только гасли жар-камни и проходило несколько потестатемов, Мора выходила из своих покоев и наблюдала за тем, как спит её брат. В воображении она представляла себя Кариной. Почему жизнь так не справедлива? Мора не хотела становиться женой Кирвина или Корвина!

Она выскользнула из сумрака своих покоев и растворилась в темноте коридора. Ей кажется, что одежда шуршит невыносимо громко. Но эти звуки перекрывают глухие частые удары её сердца. Мора замирает, когда до комнаты брата остается всего лишь несколько шагов. Прокол сидит на краю кровати и смотрит на открытое окно. Божество. Ветер треплет его черные волосы, широкие массивные плечи обвисли от тяжести дум.

— Зачем ты пришла? — внезапно спрашивает Прокол.

Она вздрагивает. Ей хочется поскорее уйти в свои покои, однако ноги не слушаются её. Она не может сделать и шага.

— Давно следишь за мной?

Мора с огромным трудом отрицательно мотает головой, затем понимает, что брат не видит её, и говорит:

— Прости, я не хотела.

Он лишь пожимает плечами. В его комнате слабо горит жар-камень.

— Ты хочешь меня? — спрашивает Прокол и встает с кровати.

Мора только сейчас замечает, что он совершенно голый. Спертый воздух обжигает глотку, не дает вздохнуть.

— Я девственница, — говорит она.

— И что? Я никому не скажу.

В висках пульсирует кровь, шумит в артериях, в каждом стуке сердца слышится паническое: «Уходи! Беги прочь, дура! Тебе нельзя с ним находиться!»

— Ты женишься на Карине, — говорит Мора. — Зачем тебе я?

— Не драматизируй. Ты же хочешь меня?

Мора молчит. О сексе ей много рассказывали отец и мать, но она воспринимала подобные истории с некоторой долей иронии.

— Иди ко мне. — Прокол протягивает к ней руки.

— Нет, — шепотом говорит она. — Не надо!

Мора резко разворачивается и бежит в свою комнату. А за спиной слышится хохот Прокола…

…Двойственность. Дело в ней. Мора зажмурилась. В ней всегда словно жили две разные женщины: одна была дурочкой, совершала глупые поступки и задавала идиотские вопросы, а другая — хитрой, развратной и расчетливой бестией. Мора сама для себя оставалась непонятной. Противоречивые мысли не давали ей покоя. Она хотела выйти замуж за сына Дуа Нокс, однако в глубине души понимала, что любит и хочет брата. И потому боги наказали её.

Она закусила губу, сдерживая слезы.

«Во всех бедах я виновата сама».

Поломанные пальцы, следы от ожогов на животе, засыхающее семя на лице — всё это было справедливым доказательством её порочности. Мора заплакала от безысходности. Она жаждала умереть, но не могла ничего сделать. Возможно, удастся вытащить нож у охранников и проткнуть себе сердце.

Одна из тяжелых металлических дверей распахнулась, и на пороге появился Мартин Марциал в полном панцирном доспехе серого цвета. Сверху на латы была надета красная накидка с вышитым на груди дагулом Сиром и широкий ремень с серебряной пряжкой. Широкое лицо отца Моры искажал гнев. Глубоко посаженные глаза злобно горели огнем решимости, а на тонких губах змеилась ухмылка.

Завидев прокуратора, голые солдаты попытались было встать со стола, однако Мартин жестом приказал им оставаться на своих местах и захлопнул перед ними дверь. Затем он повернулся к дочери, склонился над ней.

— Ты это заслужила сама, — вместо приветствия сказал Мартин.

Мора часто-часто закивала. Она принялась тыльными сторонами ладоней убирать сперму с лица. От этого отец скривился, достал из наплечного кармана красный платок и протянул дочери. Однако Мора отказалась от его подарка. Когда охранники старика не насиловали её, она представляла, как дверь распахнется, появится папа и освободит дочку. Она не сразу поняла, что старик не отдал бы её своим людям, если бы не заручился поддержкой сына.

— Мора, я никогда тебя не понимал, — сказал Мартин. — Ты же прекрасно знаешь, какими возможностями обладала! Дочь самой богатой и влиятельной семьи во всем Мезармоуте. Сам Безымянный Король брал у нас деньги. Ты могла стать консулом, прокуратором или же посвятить жизнь семье. Прокол смог бы тебя обеспечить, если бы внезапно я умер. Единственное условие, которое тебе поставили — выйти замуж за Корвина или Кирвина. Но ведь никто не заставлял тебя заниматься с ними сексом! Простая формальность.

— Я не буду женой братьев.

— Дура! — Лицо Мартина испугало Мору. Это был не тот любящий отец, который делал ей подарки. — Марциалы существуют вот уже много каганамов! И ты прекрасно понимаешь, что закон для семьи превыше всего. А он гласит, что женщины в нашем роду обязаны рожать от братьев, отцов или дедов. И не тебе этот закон рушить, девочка!

Мартин вытер потный лоб платком.

— И зачем ты пошла на пир к Ноксам? — не унимался он. — Ты в своем уме? Мало того, что поставила на кон собственную жизнь, так еще испоганила честь семьи! Почему ты выбрала именно Ноксов? Наших самых клятых врагов, дагулы их дери! Почему нельзя было поговорить с Акифом Дахма, например?

— Дуа обижена только на тебя, — прошептала Мора.

Звонкая пощечина Мартина оборвала её речь. Мора с достоинством взглянула в глаза отца.

— Ты можешь бить меня сколько хочешь, — сказала она. — Я не боюсь смерти.

— Я всегда разрешал тебе находиться в библиотеке. Разрешал выбирать любую книгу и читать её. Мне казалось, ты поймешь, что все эти дагулы, боги, полубоги и духи — всего лишь плод чей-то фантазии. Мора, оглянись! Никаких высших сил нет. Смогут ли боги заставить солдат, находящихся за этой дверью, перестать тебя трахать? После смерти ничего не будет. Чернота. Прах!

Мора замолчала. Ей казалось, что сейчас весь мир тяжелой ношей лежал у неё на плечах. И она молилась о том, чтобы поскорее хребет сломался от нагрузки.

— Твоя мать не находит себе покоя. Плачет целыми анимамами и просит, чтобы тебя отпустили. Вчера сама порывалась спуститься сюда. Но я запретил. Сегодня важное мероприятие — в Юменту приходит Безымянный Король. Все члены семьи Марциал покинут особняк со своей армией и…

— Зачем ты мне это говоришь? — перебила Мора.

— Я пытаюсь дать тебе понять, что своим необдуманным поступком ты лишилась матери, отца, деда, братьев и сестру. Ради чего? Чтобы оказаться здесь? Сколько мужчин уже побывали в тебе? Заставляли ли они тебя глотать свое семя?

— Прекрати.

— Мне вчера доложили, что ты ела экскременты одного из солдат. До чего же ты опустилась, дочка!

— Прекрати! — крикнула Мора, собрав всю волю в кулак.

В спертом воздухе повисла звенящая тишина. Затем дверь, за которой пировали охранники, отворилась, показалась голова солдата. Мартин поднялся, подозвал воина к себе. Он какое-то время стоял над Морой, изучая её, словно хотел запомнить именно такой — сломленной и отчаявшейся.

— Когда наиграетесь с ней, — сказал он солдату, — убейте её. Только сделайте это медленно. Хочу, чтобы она мучилась.

С этими словами Мартин Марциал вышел из комнаты, гремя панцирными доспехами.

 

Глава шестнадцатая. Безымянный Король

Юмента, подземная колонна перехода

В тесном пространстве колонны каждый звук казался оглушительно громким. Доспехи палангаев позвякивали в такт шагам, скрипели сотни сапог, звенели маленькие цепи на панцирях. Солдаты шли молча, изредка оглядываясь на меня. Я чувствовал, что они гордились тем, как близко находились к своему правителю. Порой мисмары подходили ко мне и как бы невзначай касались пальцами моего доспеха. Я же делал вид, что ничего не замечаю. Старейшина Димир еще в Венерандуме предложил мне паланкин, дабы я мог отдохнуть перед выступлением в Юменте. Однако я отказался. Хотелось побыть в окружении простых солдат.

Широкая лестница круто уходила вниз. Казалось, ноги сами несли со ступеньки на ступеньку. Порой, чтобы справиться со скукой, я разглядывал рисунки на стенах. Древние мастера постарались на славу: каждая сцена была искусно вырезана в черном граните. Герои древности, мускулистые и высокие, боролись с монстрами из-за стены; циклопичные чудовища, по сравнению с которыми обычные люди казались маленькими хунфусе, вылезали из шахт подземного города и нападали на мирных жителей; в конце каждой сцены появлялись добрые боги, контуры которых обводили желтой краской, и прекрасные в своей идеальной красоте девушки-спутницы.

— Рисунки прекрасны, — сказал идущий рядом со мной мастер Гуфран.

В отличие от большинства мисмаров и кудбирионов он был в легком золотом панцирном доспехе. Оставалось загадкой, как он в таком одеянии не окоченел от морозов в Верхнем Городе. Хотя, скорее всего, мастер успел сменить доспех уже в подземной колонне, ожидая моего прибытия. Я оглядел себя. Со стороны черный шипастый панцирь выглядел впечатляюще: его сделали лучшие кузнецы, когда мне исполнилось двадцать пять хакима. Однако в нем я себя чувствовал, словно лепешка в печи. От жары спина взмокла, мутные капли пота скатывались с бровей. Приходилось постоянно подзывать служек старейшин, чтобы те платками протирали лицо. Доспех я сменю лишь в Юменте.

— Да, рисунки хороши, — сказал я и вымучил жалкую улыбку.

Мастер обвел рукой стены:

— Это опасное место, Владыка, если вдуматься. Бесспорно прекрасное, но крайне грозное. Еще в работах Валента Грациана говорилось о том, что колонна является главным стратегическим местом в любой городской войне. Вы не подумайте, Ваше Высочество, что я поучаю вас. Вовсе нет. Просто когда я спускаюсь по этим гранитным ступеням, то чувствую себя некомфортно.

Я оглядел идущих рядом со мной солдат, но ни один из них не смотрел ни на меня, ни на мастера, предпочитая делать вид, что они ничего не слышат и не понимают.

— Тебе не о чем беспокоиться, Гуфран. Именно потому, что знатные прокураторы могут попытаться захватить власть в Нижнем Городе, я держу большую часть солдат возле колонны. Знаешь, пора с ней что-то делать. Я обсуждал с инженерами возможность построить еще переход в Юменту, однако ни чем дельным наши разговоры не закончились. После того, как Тиберий вернется из ледяной пустыни, я попробую переделать колонну.

Брови Гуфрана поползли вверх.

— Переделать? — тупо повторил он.

Я кивнул.

— Хочу попробовать на нижних ярусах сделать дыру в гранитной стене и отстроить новый проход. Все-таки в Юменте сейчас неспокойно…

— Вы не доверяете своим людям? — прошептал мастер Гуфран. На этот раз некоторые из палангаев взглянули с опаской на нас.

— Разумеется, доверяю. Однако я не глупец. Уже сейчас колонна не вмещает всю мою армию, а что будет потом? К тому же, если предположить, что врагу каким-то неведомым образом удастся занять вход в колонну, то мои солдаты окажутся в ловушке. Нельзя полагаться на удачу.

— Мудрые слова, Владыка, — сказал Гуфран и чуть склонил голову.

Я лишь хмыкнул. Внутри колонны царил полумрак, так как металлические светильники с жар-камнями стояли лишь через тридцать ступенек друг от друга. Надо не забыть напомнить Димиру, чтобы в подземном переходе демортиуусы полностью избавились от тьмы. Во-первых, сумрак давил на нервы и не позволял сосредоточиться. Во-вторых, из-за него воздух был сырой.

— Как думаешь, мастер: нам удастся поймать всех вероотступников? — спросил я.

Гуфран нахмурился, пожевал губами.

— Если ересь, словно зловоние, исходит от знатных юментских прокураторов, то вам придется повозиться, Ваше Высочество, — сказал он. — Все-таки у них есть небольшая армия, которая…

— Которая сдастся, если уничтожить Марциалов, Дуа и Дахма одновременно, — перебил я.

Один из палангаев поскользнулся на сырых ступеньках, но братья ему сразу же помогли. Я сделал вид, что ничего не заметил. А вот мастер Гуфран покачал головой.

— Владыка, вы позволите дать совет? — спросил он.

Я махнул рукой.

— Говори.

— Вы щадите солдат. Их необходимо заставлять больше тренироваться. А еще лучше раз в хакима устраивать бои до смерти между группами. Они забывают вкус крови. Становятся слишком слабыми.

— Предлагаешь сделать из палангаев новых демортиуусов?

Мастер Гуфран содрогнулся, словно по спине провели холодным лезвием, взгляд опустился на гранитные ступени.

— Нет. Я не это имел в виду, — сказал он.

Я засмеялся и похлопал его по спине:

— Я понял, мастер. Твой совет очень ценен для меня.

Гуфран кивнул, но глаза его оставались задумчивыми. Он словно хотел сказать что-то еще. Я снял тяжелый шлем, прикрепил к цепочке панциря. Из-за проклятой духоты ноющая боль запульсировала в затылке. Один из служек протянул мне флягу с холодной водой. Я жадно принялся пить.

Гуфран, быстро бросив взгляд на меня, сказал:

— Если потребуется, я незамедлительно отдам жизнь за вас, Владыка.

Я продолжал смотреть на него, слегка прищурив глаза.

— Ни разу не сомневался в тебе, мастер. Однако твоя жизнь еще пригодится мне в Верхнем Городе.

Гуфран смущенно откашлялся.

— Уверен, что Тиберий вернет дагула Сира в небеса, а вы убьете вероотступников. И мы вновь каждый вечер будем тренироваться на гладиусах. Честно говоря, мне практически нечему уже вас учить. Вы станете великим воином.

— Будем надеяться, мастер. Будем надеяться…

Слуги помогли стащить с меня панцирный доспех. Линумная одежда, находившаяся под ним, насквозь пропиталась потом. Я с облегчением стянул с себя рубашку и надел новую. Хвала дагулам, что в шатре гулял сквозняк и легкий ветерок остужал разгоряченную после спуска кожу. Потягивая из стеклянного бокала холодную воду, я сел на костяной стул.

В центре шатра стоял массивный серебряный треножник с жар-камнем, горящим мягким светом и освещающим черные портьеры. Двое мускулистых слуг в легких белых тогах стояли возле входа, склонив головы. Пожелав остаться на несколько потестатемов в одиночестве, я пытался собрать мысли в кучу после всех сегодняшних событий. Хотелось верить, что моя речь в Юменте зажжет сердца простых людей так же ярко, как зажгла министров, консулов и прокураторов в Венерандуме. Однако беспокойные мысли продолжали роиться в голове, не давая расслабиться. А что если жители Нижнего Города больше не верят в дагулов и в мою божественность? Что если лжепророкам удалось все-таки убедить, например, простых витамов поверить в единого бога?

— Хватит мучить себя, — приказал я себе.

Надо расслабиться. Но вот как это сделать?

Шатер поставили напротив площади собраний. Людей с каждым потестатемом становилось всё больше и больше. Пришлось приказать пяти кудбам встать кольцом вокруг моего временного жилища. Стоит только открыть портьеру, как перед глазами встанут тысячи горожан, ожидающие моего появления. Бедные и богатые, больные и здоровые, молодые и старые — все они жаждали услышать, как Безымянный Король наставит их на путь истинный. И мне было что им сказать. В последний раз я спускался в Юменту, когда мне исполнилось двадцать пять. Вот уже шесть хакима жители Нижнего Города не видели воочию своего владыку.

Я залпом выпил воду, поставил стакан на каменный столик и закрыл глаза. После выступления люди будут ожидать от меня активных действий. Необходимо нанести удар по логову лжепророков. Но где его искать? Демортиуус Секст так и не смог расколоть вероотступника. Хотя с помощью пыток удалось узнать, что глава предателей вот-вот должен появиться. И я практически уверен, что сегодня на меня попытаются напасть во время выступления. Надо быть начеку. Если же атаки лжепророков не будет, то… То что? Рискнуть напасть на знатных прокураторов?

Я попросил старейшину Димира еще раз проверить Марциалов, Ноксов и Дахма. Большие опасения вызывали Марциалы. Поговаривали, что глава семейства Мартин собирается увеличить количество солдат в своем особняке. Для чего он это делает? Собирается напасть на меня? Он и есть главарь лжепророков? Можно гадать до бесконечности.

Я с силой сжал виски. Думай, думай, тупая голова!

До сих пор не удалось найти убийц четырнадцати демортиуусов. До сих пор! Страшно представить, какие силы накопили вероотступники, если смогли с легкостью избавиться от черных плащей. Именно поэтому на сегодняшнем выступлении помимо всех солдат в охране будут участвовать демортиуусы. Никогда раньше в Юменте не собиралось столько бойцов. Однако мне все равно неуютно и… страшно. Причина этого страха находилась в глубине меня. Я боялся не битвы, а того, что лжепророки ударят ножом в спину. Что если один из моих приближенных вероотступник?

Полог распахнулся, и в шатре появился старейшина Димир в фиолетовом табарде. Я лениво наполнил бокал водой из графина и спросил:

— Что-то случилось?

Старик заозирался, словно надеясь увидеть кого-то еще, кроме меня, затем подошел ко мне и плюхнулся за соседнее кресло, не переставая оглядываться.

— Акиф Дахма и Дуа Нокс ожидают, когда вы впустите их в шатер. У них очень важные вести, Владыка.

Я нахмурился.

— Какие?

— Пусть они сами скажут. Я… я не могу.

— Это касается моего выступления?

Слабый кивок.

— Тогда зови их, — приказал я.

Димир вскочил с кресла и скрылся за пологом. Подленький внутренний голосок принялся нашептывать, что старейшина предатель, что сейчас он вместе с знатными прокураторами зарежет меня словно алахама. Я лишь улыбнулся. Ничего бредовее нельзя придумать.

Послышалось шуршание одежд. Затем полог распахнулся, в шатер зашли трое — Дуа, Акиф и Димир. От количества драгоценностей на знатных прокураторах зарябило в глазах. Хозяйка дома Ноксов была одета в пышное бирюзовое платье с искусной вышивкой. При каждом её движении ярко переливалось всеми оттенками синего колье. На голове Дуа красовался золотой обруч, на его поверхности змеилась сложная гравировка. Акиф же решил предстать в обычной линумной одежде: черные сапоги, черные брюки, рубашка с длинными рукавами и плащ. Лишь серебряный перстень на пальце выдавал в нем знать.

Димир подошел ко мне и сел рядом в кресло, потирая дрожащие руки. Я нахмурился. Старейшина всегда умел контролировать эмоции… О чем же ему сообщили Акиф и Дуа, если он дрожит словно болен белой смертью? Я жестом показал гостям на обычные стулья, подвинул поближе к ним стеклянные бокалы и графин с водой.

Хозяин дома Дахма, старясь смотреть мне в глаза, виновато улыбнулся.

— Король бессмертен, — сказал он.

— Давайте оставим формальности. Старейшина Димир сообщил, что у вас ко мне важные дела.

От взгляда не ускользнуло, как задрожали руки и у Дуа. Она облокотилась на спинку костяного стула и принялась теребить пуговицы своего платья.

— Владыка, в последнее время отношения между нами и вами испортились, — начал Акиф, тщательно подбирая слова. — И во многом мы, знатные прокураторы, виноваты в этом. Видите ли… Нам приходится постоянно думать о том, как бы прокормить всю эту ораву слуг и воинов. К тому же вы спускались в последний раз в Юменту…

— Переходите к делу, — сухо сказал я. — Скоро выступление. Мне надо приготовиться.

— Мы слышали про вероотступников, которые убили четырнадцать демортиуусов, — Дуа блеснула улыбкой. Белки её глаз казались безупречно белыми, как снег в ледяной пустыне. — И даже самому глупому будет понятно, что вы, Владыка, будете искать… Искать ересь в нашей астуле.

Я ухмыльнулся и сильнее сжал ручки кресла. Кажется, начал понимать, зачем прокураторы явились ко мне. Сейчас они будут клясться в своей невиновности, будут задаривать дешевыми подарками, словно я мелочная шлюха.

Акиф взял бокал с холодной водой и сказал:

— Дом Ноксов и дом Дуа готовы распустить свои армии. Также мы не будем препятствовать демортиуусам в обыске наших особняков.

Мои брови поползли вверх. Распустить армии? Они говорят об этом серьезно?

— Вероотступники обитают у Марциалов, — сказала Дуа.

На миг в шатре повисла гнетущая тишина. Я переглянулся с Димиром. Прокураторы говорили о таких вещах, о которых даже думать было неуютно. Впрочем, надо еще удостовериться, что они не кормят меня ложью для того, дабы выиграть время.

— Откуда такая уверенность? — спросил старейшина.

— Марциалы укрепляют свою армию, — сказала Дуа. — Старик Флавий каждый анимам муштрует солдат. К тому же мои источники сообщили, что Карина, жена Прокола, раз в менсе совершает странный обряд… Я понимаю, ваше беспокойство, но необходимо действовать как можно быстрее. Акиф сказал правду: мы готовы распустить армии и отдать себя в ваши руки.

Я встал с кресла и стал ходить по комнате, гремя панцирными пластинами на ногах. Значит, опасения претора-демортиууса Секста были не напрасными! И удар следовало нанести по Марциалам. Однако что-то не давало покоя. Словно я упускал какую-то деталь из виду. Проклятье! Времени на раздумья действительно нет. Но как можно довериться знатным прокураторам? Если они лгут? Вдруг именно Акиф и Дуа попытаются меня убить…

— Мне нужны более веские доказательства, чем ваши слова, — сказал я и повернулся в сторону гостей.

Акиф запустил пальцы в кудрявую бороду, кивнул. Затем вытащил из-за спины маленькую фигурку, вырезанную из кости. Старейшина, нахмурившись, подошел к хозяину домам Дахма, взял статуэтку в руки. Первое, что поразило меня в миниатюрном болванчике — неестественно длинная шея, по бокам которой угадывались буквы на древневенерандском.

— Такую фигурку нашли у королевского прокуратора, — сказал Димир. — Где вы нашли её?

Акиф не в силах больше сдерживать напряжение поднялся.

— Мои люди стащили её из дома Марциалов.

— Мы бы хотели сделать еще кое-что, — сказала Дуа. — В качестве жеста доброй воли я и Акиф отдадим вам, Владыка, наших детей. Пока не началось выступление, пусть демортиуусы придут в наши дома и заберут моего Зайна и Гайду Акифа.

Я молча кивнул. Прокураторы не лгали. Вряд ли бы они доверили отпрысков мне, если бы затеяли бунт. Следовательно, Марциалы действительно замыслили убить меня. Но зачем? Власть не перейдет им в руки. К тому же народ поклоняется мне. В конце концов, со мной пришли триста пятьдесят палангаев и сотня демортиуусов. Неужели Мартин и Флавий Марциалы так глупы, что пойдут со своими жалкими солдатами против меня?

— Димир, прикажи черным плащам забрать детей прокураторов, — сказал я.

— Куда их отправить, Владыка?

— К колонне перехода в Верхний Город. Если бунт все-таки состоится, то немедленно перережь им горла.

Дуа скривилась, словно её ударили в солнечное сплетение. Акиф же даже не моргнул. Он старался выглядеть спокойным, однако его выдавали дрожащие руки.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — сказал Димир дрогнувшим голосом. — Но позвольте заметить, что сейчас выступить перед народом Юменты — безумие. Вдруг…

Я вскинул руку, призывая старейшину замолчать.

— Пусть воины окружат площадь собраний. Ни один человек не должен находиться ко мне ближе, чем на расстоянии броска копья. По обе стороны от площади поставь демортиуусов. Также предупреди всех, что в любой момент враг может атаковать. Никакой жалости к противнику! Добить всех. Марциалов не подпускать ко мне. По возможности пусть преторы-демортиуусы стоят возле Мартина и Флавия Марциалов. А теперь иди!

Старейшина кивнул и удалился из шатра.

Я позвал слуг и приказал им готовить мои доспехи. Акиф и Дуа не сводили с меня взгляда, словно им казалось, что я вот-вот отдам приказ их убить. Лицо хозяина дома Дахма выражало сдержанное недовольство. Наверняка он ненавидел меня, но пошел на компромисс ради дочери. Гайде скоро исполнится восемнадцать хакима — самое время выходить замуж. Акиф, несмотря на статус прокуратора, был небогат. И смерть Марциала могла подарить ему шанс вновь встать на ноги.

— Вы можете быть свободны, — повелел я.

— Буду молиться за вашу победу, — сказала Дуа.

Низко поклонившись, прокураторы поспешили выйти из шатра. Еще раз осмотрев фигурку с длинной шеей, оставленную на каменном столе старейшиной, я приказал слугам надеть на меня доспехи. Сердце стучало так сильно, что легкая рубашка не подпрыгивала, а тряслась на груди.

После Венерандума воздух в Нижнем Городе казался спертым. Приходилось делать усилие, чтобы заставить себя дышать. От запахов пота, экскрементов и мочи кружилась голова. Это при том, что в Юменте создан культ чистоты. Возможно, дело было в близости площади к входам в туннели витамов. По лицам палангаев я понял, что не мне одному дурно находиться в Нижнем Городе. Сложно представить как все эти люди, обитающие здесь, работают, радуются, занимаются любовью, рожают детей. В Венерандуме, несмотря на холода и морозные ветра, ощущалась свобода. Там воздух всегда был свеж. Стоило поговорить с архитекторами, как сделать так, чтобы в Юменте пахло более… пристойно.

Я стоял возле шатра, но не спешил взойти на площадь, наслаждаясь видами города. В отличие от Венерандума здесь все построено руками обычных людей. Сколько пота, сколько крови потребовалось, дабы отстроить всё это! За площадью красовалось здание театра. Величественный купол ярко блестел золотом в свете жар-камней. По правую сторону от меня находилась астула знатных прокураторов, обнесенная высокими стенами. За ней торчали глиняные домики простых горожан. Мне хотелось думать, что в скором времени жизнь в Юменте наладиться: министры финансов предложили заманчивую систему, позволявшую беднякам вновь встать на ноги. И вместо неухоженных домов построят хорошие и крепкие. По левую сторону от меня была астула старейшин. Даже отсюда я прекрасно мог разглядеть величественные статуи дагулам, циклопичные храмы богам.

Однако на фоне города ярко выделялась широкая черная колонна, ведущая в Венерандум. На её поверхности по спирали горели жар-камни. Оставалось загадкой, как древние мастера умудрились приделать их на такую высоту. Возможно, здесь не обошлось без помощи богов… или меня. Я никогда до конца не мог осознать, что обладал нечто таким, чего не было у простых людей. Даже сейчас порой кажется: я ни чем не отличаюсь от горожан.

Выбросив глупые мысли из головы, я направился к площади. Позади меня шли двое демортиуусов.

Уже сейчас в аквилонской части Юменты собралось несметное количество людей. Гвалт стоял больший, чем когда витамы загоняют в ловушку филя. Горожане спорили, кричали, размахивали руками, толкались в попытке подойти поближе. Отсюда они сливались в одну большую массу. Сколько их здесь? Сотня тысяч? Двести? От таких цифр голова шла кругом. Как люди смогут услышать меня? Впрочем, не стоило волноваться раньше времени.

Вокруг площади, как и было велено, стояли палангаи в сверкающих доспехах. При каждом их движении панцири вспыхивали. Остроконечные шлемы сыпали искрами. Позади солдат бегали мисмары и следили за порядком. В случае атаки Марциалов возле ступеней, ведущих на площадь, возвышались семь кудбирионов. В предстоящей схватке они будут играть роль моей охраны.

Сердце гулко билось в груди, в горле пересохло. Ноги отказывались двигаться навстречу возможной гибели… Надо расслабиться. Я всё продумал: знатные прокураторы сидели на балконе театра, откуда всё было прекрасно видно и слышно. Их покой «защищали» тридцать демортиуусов.

На площадку вышли пятеро молодых парней в белоснежных тогах и громко затрубили в рога. Люди словно по команде угомонились, тысячи глаз уставились на гигантскую сцену. Не обращая внимания на внутреннее напряжение, я вскинул голову и направился в центр площади. Жар-камни, поставленные на золотые треножники, ласково грели лицо.

Я вскинул руки, и толпа взорвалась радостными криками. От шума заложило уши. Люди бесновались, толкались. На лицах некоторых я увидел слезы. Всем им с детства вбивали в головы, что их создал Безымянный Человек. И только по его разрешению души отправляются в замок Юзона. Во мне они видели не правителя — бога. И сейчас горожане приветствовали бога.

Когда шум чуть стих, я, стараясь говорить громко и четко, начал свою речь:

— Приветствую вас, дети мои! С последней нашей встречи прошло, к сожалению, много времени. Но не ругайте меня! Там, наверху, так много проблем, что порой не знаешь, как их все разгрести. Не забывайте, дети мои: я бог всего лишь наполовину. И ничего человеческое мне не чуждо. Уныние, лень, разочарование, радость нового анимама, скорбь по умершему другу — мне все это знакомо.

Из толпы послышался сдержанный смех. Я же оглядел людей, пытаясь понять, откуда враг попытается напасть. Чтобы создать брешь в рядах палангаев, достаточно молниеносно ударить по солдатам. Все надежды на мою защиту я возлагал на демортиуусов. Однако и сам готов был обнажить клинки.

— Смерть всегда рядом, — сказал я. — В Мезармоуте с первого анимама существовали враги, жаждущие убивать невинных людей. Вспомните, за что Корду отрубили голову! Всего лишь за красоту. Зло и добро постоянно борются между собой. И это не просто красивые слова.

Я замолчал, давая людям переварить услышанное. От напряжения на лбу выступил пот. Глазами отыскал старейшин, стоящих возле моего шатра, и жестом показал на треножники с жар-камнями. Пусть ослабят пламя.

— Дети мои, вы прекрасно знаете, что если бы я мог остановить смерть, мог хотя бы накормить всех голодных, я бы в первый же анимам отдал свою жизнь. Ибо благо народа — закон, как писал Петро Тертиус в «Деяниях». Никогда не забывайте, сколько мы пережили вместе! И военное восстание Ирада, и Великий Голод, и нападение на Юменту подземных тварей. Мы сильны, когда собираемся вместе. И враг хочет нас разделить, посеять смуту! Не поддавайтесь, дети мои!

Площадь взорвалась аплодисментами. Я бросил взгляд на балкон театра. Дуа Нокс сидела рядом с Акифом Дахма. В нескольких эмиолиусов от них горделиво возвышался на костяном троне Мартин Марциал. Я широко улыбнулся. Внутреннее напряжение никуда не делось. Но ничего-ничего… Месть будет жестока.

— Сейчас среди вас находятся предатели. Они отвергли богов, которым поклонялись их матери и отцы. Они отвергли меня. Все, что они хотят — разрушать и сеять хаос. Им плевать на ваших детей, плевать на ваши дома. Предатели жаждут увидеть, как польется по улицам кровь. Приглядитесь друг к другу. Вы, дети мои, уверены, что ваш сосед не молится перед сном псевдо-богу?

Кто-то из толпы выкрикнул:

— Ересь не пройдет!

Я кивнул.

— Вы правы. Я не позволю врагу забрать ни одну невинную душу. И сейчас, стоя перед вами, я попрошу вероотступников сдаться. Милость моя настолько велика, что предателей не казнят, а на всю жизнь посадят в тюрьму. Если же лжепророки настолько тщедушны, что не способны показаться передо мной, то пусть знают: я все равно найду их. И уничтожу.

— Слава Безымянному Королю! — принялась скандировать толпа. — Слава!

Я замолчал, наигранно озираясь. Разумеется, ни один вероотступник не показался. Но расчет был другим: сыграть на патриотизме горожан. Пусть знают, что за каждым их шагом следят. Пусть боятся.

— Видите! — закричал я. — Наши враги трусы! Им не хватает смелости появиться передо мной. И потому мы победим! Нашим палангаем не свойственен страх. С ними не только мое благословление, но и благословление дагулов! Все вы наверняка знаете, что один из летающих ящеров, Сир, рухнул недавно…

Вдруг один из палангаев резко повернулся ко мне. Солдат отличался от своих собратьев высоким ростом. По его телу бугрились мускулы. На лице алели старые зашившие шрамы. Мало того, он был невероятно красив, благодаря коротко подстриженным волосам и ярко-голубым глазам.

— Я Гектор!!! — закричал палангай и бросил в меня копье.

Время словно замедлилось. Брошенный дротик по дуге несся ко мне. Шанса на ошибку не было — либо я смогу поймать копье, либо оно прошьет тело насквозь. В голове, словно загнанный зверь, билась лишь одна мысль: как палангай посмел поднять на меня оружие? Я согнулся и в самый последний момент поймал дротик. Ладони обожгло о костяную рукоятку. Четырехгранный кончик копья вонзился в каменную плитку.

Громко заорав, палангай побежал ко мне, на ходу вытаскивая из ножен гладиус. Его красивое лицо исказилось от гнева, глаза пылали огнем решимости покончить со мной. Демортиуусы, охранявшие меня, молчаливо рванули к солдату. Зазвенели в драке мечи. Палангай принялся двигаться с такой грацией, словно им управляли сами боги. Гладиусы черных плащей лишь со свистом рассекали воздух. Один из демортиуусов сделал выпад, однако солдат ловко увернулся от лезвия и пронзил врага прямо в горло.

Вытащив длинные мечи из ножен, я направился к нему. Толпа на площади собраний забурлила: среди горожан появлялись всё новые воины с гладиусами в руках, которые нападали на палангаев. Тут и там разворачивались маленькие битвы. Горожане же, не понимая, что творится, кричали и толкались в тщетной попытке уйти из площади. Они разделились на два потока, в которых кромсали налево и направо вероотступники.

Началась резня.

Палангай, кинувший дротик, без труда расправился с последним охранником-демортиуусом и, широко улыбаясь, скрестил со мной гладиус. У меня было преимущество: два меча легко позволяли отражать удары. Однако противник отличался змеиной изворотливостью и напором жадного до крови зверя. С удивлением я понял, что сдавал позиции врагу. Приходилось отходить, дабы не напороться на лезвие. Неожиданно палангай пригнулся и попытался вонзить гладиус прямо в открытое место панциря. Лишь в самый последний момент я увернулся.

— Запомни мое имя, мразь, — холодно произнес солдат. — Я — Гектор, сокрушитель врагов. Твоя смерть будет долгой и мучительной. Слишком долго ты правил Мезармоутом. Пришло время показать, что ты не стоишь даже моего члена!

Новый град ударов.

Палангай отскочил от меня и схватил гладиус убитого демортиууса. И вновь мечи закружились в смертельном танце. Чувствуя боль в напряженных мышцах, я старался не делать резких движений. Противник вынуждал меня биться на пределе сил.

Наконец мы разошлись, не упуская друг друга из вида.

— Сдавайся: я знаю, где находится ваше логово, вероотступник. Сегодня же род Марциалов будет стерт из истории Мезармоута.

Заорав, палангай накинулся на меня. Каким-то невероятным образом ему удалось перехватить мой длинный меч, но вместо того, чтобы выбить оружие из рук, он снова отскочил от меня. Тяжело дыша, я поудобнее взялся за эфесы. За спиной солдата появились трое кудбирионов вместе с десятью палангаями. Почуяв опасность, вероотступник побежал в сторону толпы.

Я огляделся. Толпа гудела, толпа растекалась по улицам Юменты, толпа старалась уйти как можно дальше от площади собраний. Возле ступеней лежали обезображенные гладиусами трупы тех горожан, которым не посчастливилось оказаться возле рядов палангаев. И их было не так мало, как мне хотелось бы. Кровь обильно увлажнила землю возле театра.

Самым удивительным оказалось то, что вокруг царившего хаоса по-прежнему сражались вероотступники. Мне казалось, что они давно должны были скрыться вместе с толпой в тесных улицах Нижнего Города, однако они продолжали бороться с палангаями, показывая чудеса фехтования. На гибель одного предателя приходилось десять смертей обычных солдат.

— Владыка, с вами все в порядке?

Я оглянулся. Передо мной стоял Димир. Его лицо было усталым и серьезным. В руках он сжимал не горящий жар-камень.

— Пусть все старейшины уйдут как можно ближе к колонне, — сказал я. — Возьмите с собой трех кудбирионов и около сорока палангаев.

— Но…

— Никаких «но»! Делайте, что говорю!

Кивнув, Димир жестом приказал кудбирионам идти с ним и быстрым шагом направился к шатру к остальным старейшинам. Я же двинулся в сторону сражающихся палангаев. Сердце бухало так сильно, что кровь мощными толчками ударялась в барабанные перепонки. Мечи, казалось, весили несколько ментумов.

— Смерть вероотступникам! — закричал я.

Палангаи, видя как я ворвался в гущу сражения, принялись биться с еще большим остервенением. Они окружали врагов и закалывали длинными копьями. Однако те, перед тем как погибнуть, умудрялись взять с собой нескольких человек. Я взглядом пытался отыскать Гектора, но ничего не получалось. Гаденыш, наверное, растворился в толпе. Ничего, ничего… Далеко не уйдет. Сегодня логово врага будет уничтожено раз и навсегда.

Кудбирионы пытались построить в боевой порядок палангаев. То тут, то там трубили военные рожки. Солдаты, прикрывая друг другу спины, собирались в кучу и давили вероотступников. Враг проигрывал сражение. Однако было неизвестно, сколько всего людей у лжепророков и сколько растворилось вместе с толпой на улицах города.

Я бросил взгляд на балкон театра. Демортиуусы держали в заложниках все знатных прокураторов. Мартин Марциал кричал на черных плащей, вскидывал руки и пытался выйти. Его жена, Парра, держала его за плечи и что-то ему втолковывала. Воинов же Марциалов мисмары вместе с несколькими кудбами загнали к стене здания копателей и методично уничтожали копьями и мечами. Те к моему удивлению даже не сопротивлялись в отличие от вероотступников в одеждах простых горожан. Тем лучше. Меньше возни.

Я, растолкав палангаев, оказался перед последователем единого бога. Его окружили и не давали вырваться, однако он продолжал сражаться. Тога вероотступника пропиталась кровью, на левом боку зияла страшная рана. Кончики разрубленных ребер торчали как зубы дагена. Оставалось загадкой, как враг еще держался на ногах.

Я встал в стойку, а затем рубанул длинным мечом по плечу противника, однако в самый последний момент он все-таки сумел отразить удар. Бледное лицо искривилось в злой гримасе. Даже раненый вероотступник умудрялся превратить гладиус в стальной вихрь. Однако он не ожидал, что я ударю его ногой в пах. Оказавшись на земле, он с вызовом посмотрел на меня. Я без сожаления вонзил меч в его сердце.

Шум битвы стихал. Ценой больших потерь палангаям и демортиуусам удалось-таки перебить врагов. Один из кудбирионов подошел ко мне, склонился в низком поклоне.

— Владыка, мы подавили бунт, — сказал он.

— Еще нет. Пусть лекари окажут помощь пострадавшим. И отправьте гонца в Венерандум. Он должен возвратиться с лучшими врачевателями. Женщин и детей обслуживать без очереди. Есть данные о погибших?

Кудбирион замотал головой.

— Нет, Владыка.

— Так соберите. И приведите уже ко мне Мартина Марциала!

Отдав честь, военный начальник, гремя панцирным доспехом, побежал в театр.

Вокруг стонали и кричали раненые. Перемазанные в своей и чужой крови они казались существами из другого мира и мало походили на людей. От вида зарубленных тел желудок пытался избавиться от еды. Подавив в себе тошноту, я обходил трупы. Даже при приблизительном подсчете получалось, что от мечей врагов сегодня погибло не меньше сотни горожан.

Больше всего меня беспокоило то, с какой легкостью противнику удалось перебить так много демортиуусов. Никогда раньше я не видел столько трупов черных плащей. Старейшины будут рвать и метать. Ведь на обучение одного воина дагулов уходило больше двух десятков хакима. Впрочем, как только я избавлюсь от врага, то позволю Димиру набрать в астулу новых малышей.

— Ваше Величество!

Я обернулся. Передо мной оказался претор-демортиуус Секст. С последней нашей встречи он практически не изменился. Все те же ввалившиеся щеки и выпирающие скулы. Его одежда после битвы превратилась в рваные лохмотья, кровь стекала с рукавов плаща, окропляя землю.

— С вами все в порядке? — спросил я.

— Да, Ваше Высочество. Меня даже не ранили. Я находился в театре, когда вероотступники попытались уничтожить вас.

Я махнул рукой:

— Считайте, что с ними уже покончено. Мы знаем, где они обитают…

— Но не знаем, сколько их там, — перебил Секст. — Простите, что мою дерзость, Владыка. Битва разгорячила кровь.

Он поклонился.

— В первый раз прощаю, — сказал я, делая вид, что слова претора меня не задели. К тому же после битвы он действительно мог забыться.

— Флавий Марциал не пришел на ваше выступление. Также большая часть его солдат осталась в астуле знатных прокураторов. Из чего можно сделать вывод, что старик попытается напасть на нас.

Я лишь отмахнулся.

— Пускай нападает. Его пятьдесят человек — ничто против наших сотен.

Претор-демортиуус промолчал, как-то странно взглянув на меня.

Задние двери театра с грохотом распахнулись, из прохода вылетел Мартин Марциал в серых доспехах. Я успел заметить, что поверх лат у него была надета красная накидка с вышитым летающим ящером Сиром. Прокуратор попытался встать, но кудбирион, притащивший его, ударил беднягу ногой в бок. Мартин лицом упал в лужу чужой крови. Раздался хохот палангаев.

— Как вы смеете?! — протяжным голосом закричал знатный прокуратор. — Я Марциал, а значит…

Кудбирион вытащил нож, встал над телом предателя, приподнял его голову и провел лезвием по щеке. Страшный крик потряс площадь. Я жестом приказал военачальнику прекратить издевательства.

— Мартин Марциал, с этого анимама ты и вся твоя семья лишается всех званий и привилегий, — начал я. — После того, как твой особняк будет разрушен, а предатели — уничтожены, над всеми Марциалами состоится справедливый суд. До тех пор тебя и жену отправят в тюрьму. И скажи спасибо, что я не отдал твою жену на растерзание палангаям.

Я сделал паузу, давая прокуратору время оценить значение сказанного. Ошеломленный, Марциал обвел взглядом всех присутствующих, пытаясь найти понимание в чужих глазах.

— Какой суд? — спросил он. — Из-за чего, в конце концов? Когда палангай набросился на вас, Ваше Высочество, я попытался приказать своим людям помочь вам, однако проклятые демортиуусы приставили к моему горлу нож! Я не понимаю, что происходит!

Я лишь отмахнулся. Кудбирион поднял Мартина и повел вместе с десятью палангаями в сторону астулы старейшин.

— Что теперь? — спросил претор-демортиуус Секст.

— Теперь настало время для сокрушительного удара по Марциалам…

 

Глава первая. Исхак

Юмента, астула старейшин, тюрьма

Мастер Преномен и бывший дворцовый министр Квинт шли впереди него. Коридоры сменялись коридорами и потому казалось, что они уже никогда отсюда не выйдут. Исхак, чтобы скоротать время, предавался фантазиям. Сегодня великий анимам: в Юменту спустился сам Безымянный Король! Стоило на миг закрыть глаза, как перед мысленным взором представал богочеловек в тяжелом доспехе. Черный плащ ярко переливался драгоценными камнями в свете жар-камней, а за спиной звякали два длинных меча. Исхак никогда не видел Владыку, но в его воображении он был невероятно высок и красив.

Исхак одернул сам себя. К чему предаваться пустым мечтаниям? Мастер не отпустил его на площадь собраний. Сотни обычных юментских мальчишек увидят создателя мира и самого совершенного воина, а ему, служке, приходится лазить по темным пыльным коридорам. И сколько Исхак не пытался себя убедить, что он занимается важными делами, однако настроение всё равно было дурным.

После того, как из Венерандума пришло письмо от старейшины Димира, в котором сообщалось, что заключенного Квинта необходимо освободить, мастер Преномен вместе с учеником спустились в подземные казематы. Удивительно, однако долгое пребывание в темнице сказалось благотворно на состоянии бывшего дворцового министра. Он встретил Исхака с благожелательной улыбкой. Квинт больше не говорил о злых богах, не пытался скинуть невидимых хунфусе со своих рук. Его речь была четкой и осмысленной.

И сейчас Исхак, мастер Преномен и бывший заключенный направлялись к выходу из подземелья. Однако учитель отчего-то выбрал самый длинный и извилистый путь и заставил ученика идти в нескольких шагах от них. Возможно, он ожидал, что Квинт попытается напасть на него. Хотя Исхак не понимал, зачем бывшему министру расправляться с мастером, если его больше не держали взаперти.

«А как хотелось бы сегодня увидеть Безымянного Короля».

Он попытался представить, каково это жить в Верхнем Городе, где, как говорили, в небесах обитали летающие ящеры, а ветер легко мог свалить с ног даже крепкого мужчину. Исхак не знал, как выглядит снег. В «Деяниях» Перто Тертиуса его называли белыми мухами, поэтому в воображении он представлялся гигантским скоплением маленьких насекомых с прозрачными крылышками. Эти насекомые спускались с неба и противно жужжали… Когда Исхак рассказал свое видение снега, мастер не сдержал улыбки.

«После того, как мы окажемся возле школы, то попробую уговорить учителя сходить на площадь собраний. Когда еще удастся посмотреть на Безымянного Короля?»

Он уже пытался придумать необходимые слова, дабы мастер отпустил его, когда впереди показалась каменная лестница, ведущая на улицу. Мастер Преномен показал рукой Квинту на тяжелые металлические двери. Широко улыбнувшись, бывший министр поднялся по ступенькам и распахнул врата. В глаза ударил яркий свет сотен жар-камней, разбросанных по астуле.

Следом вышел Исхак. Со стороны площади гудела толпа. А это значило, что Безымянный Король уже выступал. С самого начала анимама горожане стекались как можно ближе к шатру богочеловека. Казалось, все население ожидало выступление. Консулы, хаяты, витамы, ремесленники, торговцы вместе направлялись на площадь.

Исхак бросил взгляд на распахнутые астульские ворота. Если мастер все-таки запретит ему покидать территорию старейшин, то он решил, что все равно сбежит. Когда еще удастся вживую увидеть самого бога! Порку он сможет выдержать…

Казалось, сегодняшний анимам отличался от вереницы прочих. Поставленные в металлические светильники жар-камни полыхали иступленным заревом. Из подземных ходов витамов дул прохладный ветерок, приносивший с собой запахи свежей выпечки и сладостей. В груди Исхака разливалась приятная теплота. Он чувствовал, что сегодня вся Юмента преобразилась. Богочеловек принес с собой надежду и веру.

Квинт вздохнул полной грудью и прошептал:

— Как же хорошо…

От долгого пребывания в камере его кожа побледнела. Тога бывшего министра давно превратилась в грязные лохмотья, от которых пахло мочой и еще чем-то едким. Некогда могучее тело ссохлось, лицо осунулось, а глаза ввалились и покраснели, отчего казалось, что Квинт заразился красной желчью. Однако, несмотря на болезненный вид, он остался в здравом уме.

— Вы хотите сначала поесть или переодеться? — спросил мастер.

Квинт оглядел себя, затем провел пятерней по жирным, грязным волосам. Исхак готов был поклясться, что увидел в них маленьких жучков.

— Наверное, для начала стоит помыться, — пробасил бывший дворцовый министр. — Но прежде, чем вы дадите мне новую одежду, позвольте задать два вопроса.

Мастер Преномен учтиво кивнул.

— Задавайте.

Квинт показал рукой на стены астулы.

— Что это за шум? — спросил он.

— Сегодня в Юменте перед горожанами выступает с речью Безымянный Король. Шум раздается со стороны площади собраний.

Квинт, нахмурившись, взглянул на Исхака.

— Сегодня я умру? Вы хотите казнить меня? И для того выпустили из тюрьмы?

— Конечно, нет, — ответил мастер. — Старейшина Димир попросил вас отпустить. Безымянный Король простил вашу дерзость.

— Я буду снова работать министром?

Преномен пожал плечами, растянул губы в легкой усмешке.

— Это уже третий вопрос. И я не знаю на него ответа. На все воля богочеловека. Я всего лишь слуга старейшин. Хочу только заметить, что вы сильный и крепкий человек, Квинт. Вы смогли с достоинством выдержать наказание. А теперь пойдемте в здание школы. Вас искупают и выдадут чистую одежду.

Исхак собирался уже было обратиться к учителю с просьбой его отпустить, когда до ушей докатился истошный женский крик. Он, Квинт и мастер одновременно повернули головы в сторону астульских ворот. Из-за стены раздавались вопли горожан, страшнее которых Исхак еще не слышал. Земля под ногами затряслась. А затем в ворота хлынули десятки горожан. На их лицах читался дикий ужас и отчаяние.

Мастер попытался было остановить бегущего мужчину в красной линумной тоге, когда тот, не говоря ни слова, ударил его кулаком в живот и скрылся в храме Тестатема. Квинт помог Преномену подняться.

Между тем, людей в астуле становилось всё больше и больше. Страх заставлял их толкаться и бежать подальше от неизвестной угрозы. Исхак увидел, как одна девушка споткнулась о камень, и грудной ребенок, которого она крепко прижимала к себе, выпал из рук. Окружающие её люди тут же затоптали маленький комочек плоти.

Вопли перекрыл гулкий колокольный звон, раздавшийся из храма Юзона. Из здания старейшин принялись выбегать мастера с длинными костяными палками.

Наконец, Исхак понял причину волнений людей: в астульских воротах появились пятеро палангаев с окровавленными гладиусами. Солдаты вонзали лезвия в спины горожан и весело смеялись, словно протыкали не живых существ, а подушки. Для них не было разницы кого убивать — женщины, дети, старики, мужчины падали у их ног.

— Исхак! — закричал мастер Преномен. — Уходи вместе с Квинтом в школу! И запритесь в комнате маленьких. Быстрее!

Но Исхак не мог заставить себя сдвинуться с места. Взгляд не отрывался от пятерых палангаев. Улюлюкая, солдаты догоняли убегавших горожан и рубили их короткими мечами. Они словно сошли с древних юментских легенд: чужая кровь струйками стекала с золотистых доспехов, необузданная ярость искажала лица. Палангаи не знали жалости. Однако Исхак не мог поверить, что Безымянный Король отдал приказ атаковать горожан. Или же воины взбунтовались и…

Тяжелая рука опустилась на плечо.

— Пошли, малец! — закричал Квинт.

Исхаку ничего не оставалось, как послушаться. Он гневался на себя за то, что не мог помочь учителю. Будь он хоть немного постарше, то кинулся бы в бой против врага. Убегать — удел слабаков и женщин. Настоящий воин смотрит в лицо опасности. Мастер Преномен любил повторять, что смерть от гладиуса — настоящая смерть. Любой палангай мечтал погибнуть в сражении: бог Юзон любил храбрых и бесстрашных.

Квинт с силой сжимал тогу Исхака, не давая тому пропасть в плотном потоке горожан. Люди толкались, кричали, пытались кулаками очистить себе путь к храмам богов. Их глаза горели безумием и страхом. Отцы шли по телам сыновей, мужья оставляли жен в человеческом море, а матери бросали детей. Исхак каждый перкут ожидал, как тяжелый кулак взбесившегося горожанина рухнет на голову, сознание помутится, и он упадет под ноги людей. Однако Квинту удавалось лавировать в потоке. Через несколько долгих мгновений они оказались возле мраморных ступеней, ведущих в школу.

— Быстрее, малец! Быстрее! Нам еще рано с тобой умирать.

Бывший дворцовый министр вышиб плечом большие костяные двери. Исхак, сдерживаясь, чтобы не оглянуться, вбежал в просторный зал. От напряжения дрожали коленки, пришлось сесть на корточки, дабы ноги немного отдохнули. Спина ныла от боли. Улыбаясь мальчику, Квинт захлопнул ворота. Каким-то чудом горожане не ломанулись в школу.

Поначалу Исхаку казалось, что в зале стояла абсолютная тишина, но, прислушавшись, понял, что ошибся. Со стороны коридора раздавались приказы мастеров.

— С тобой всё в порядке? — спросил Квинт. — В толпе тебя не ударили?

Исхак замотал головой, поднялся и, не говоря ни слова своему спасителю, побежал по лестнице в комнату малышей. Мысли жужжали, как рой разъяренных хунфусе. Тысячи вопросов метались в голове, не давая покоя. Что же случилось на площади? Почему палангаи накинулись на людей? Бунт? Вспомнился сон, вот уже несколько анимамов мучивший сознание: ледяная пустыня, кровь на снегу и гигантский монстр, головой касавшийся чернильных небес. Возможно, бунт был связан как-то с этим кошмаром?

Оказавшись, на третьем этаже, Исхак прильнул к окну, открывавшему прекрасный вид на астулу старейшин. Горожан становилось всё больше и больше. Они разделились на три потока: одни спешили в центральный храм дагулов, вторые бежали в храм Юзона, а третьи пытались спастись в здание суда. В толпе были хорошо видны пятеро палангаев. Вокруг них образовывалось свободное пространство. Горожане всеми силами боролись за то, чтобы не оказаться перед воинами, однако многих толпа выкидывала прямо на мечи. К палангаям спешили десятки мастеров с костяными палками. Среди них Исхак узнал учителя Преномена.

— Нам надо идти, — сказал Квинт. — Запремся в комнате и будем ждать, когда волнения спадут.

— Нет.

— Малец, нам нужно хорошенько спрятаться, иначе…

— Нет, — повторил Исхак и всем своим видом показал, что не сдвинется с места, пока не увидит, как его учитель направится в школу.

Бой между мастерами и палангаями был неизбежен. Солдаты повернулись в сторону служителей дагулов и встали в боевые стойки. Исхак сжал кулаки. Рев толпы оглушал, однако кровь лишь быстрее струилась в жилах, в сердце росла уверенность, что учитель не погибнет. Мастера владели любым видом оружия и могли даже голыми руками справиться с дагеном. И все же Исхак чувствовал исходящую опасность от палангаев. Что-то с ними было не так…

Первые пятеро священнослужителей набросились на воинов Безымянного Короля. Их костяные палки превратились в смертоносные вихри, способные уничтожить любых врагов. У мастеров было преимущество: их оружие в длину достигало двух эмиолиусов, и потому при должной сноровке они могли загнать палангаев в угол. Вот только солдаты не дали взять себя в кольцо. Засверкали гладиусы. Исхак не успел понять, как короткие мечи вспороли животы мастеров.

— Малец, нам надо идти, — не унимался Квинт.

Он не сводил взгляд с развернувшейся в астуле битвы. Всего пять палангаев держали в страхе огромную толпу и с легкостью расправлялись с священнослужителями. Они словно порхали по воздуху, выделывая невероятные кульбиты. Ни одна костяная палка даже не коснулась их панцирных доспехов.

— Это не палангаи, — сказал Квинт и нахмурился.

Исхак с трудом разлепил губы.

— Почему?

— Они странно сражаются, — заметил бывший дворцовый министр. — Ты только взгляни! Палангаев не учат биться вне строя. Эти же напротив стараются уйти друг от друга как можно подальше.

И правда: воины Безымянного Короля в случае опасности ныряли в толпу, наплевав на братьев. Вот только их тактика пожинала кровавые плоды. Исхак насчитал двадцать погибших священнослужителей. С каждым перкутом смерть забирала в царство Юзона все больше людей.

Вертя над головой костяную палку, мастер Преномен кинулся на двух палангаев. Казалось, учитель совсем не думал о своей безопасности — его подхватила и понесла кровавая волна безумного неистовства. В отличие от других мастеров он поменял тактику и старался больше атаковать, чем защищаться. На какое-то мгновение Исхаку даже показалось, что Преномен уподобился противнику: он превратился в стремительный смерч, который не могли остановить даже боги.

И впервые за битву мастеру удалось выбить гладиус из рук палангая и сломать тому позвоночник одним точным ударом палки по шее. Противник рухнул на землю. Понимая, что необходимо продолжить натиск, Преномен поднял короткий меч и кинулся на врагов. И вновь запело оружие.

Табард мастера превратился в окровавленные клочья, тело покрывали сотни мелких ран, однако он не сдавался. Исход сражения решила случайность. Учитель Исхака поскользнулся, потерял равновесие и рухнул на землю. Находившийся в двух шагах от него палангай не позволил опасному врагу подняться — одним мощным ударом он отрубил голову Преномену.

Исхак не сразу понял, что кричит. Рука бывшего дворцового министра взяла его за тогу и повела вверх по лестнице. Он извивался, кусался и желал лишь одного: оказаться возле тела учителя. Нельзя бросать его там! Ведь горожане затопчут труп. И как же потом сжигать тело? Исхака не покидала уверенность, что на самом деле мастер жив. Конечно жив! Ведь боги, видя какая несправедливость творится в астуле старейшин, тут же воскресят всех погибших. Безымянный Король не позволит, чтобы невинные души попали в царство Юзона.

Наконец в сознание прорвался настойчивый голос:

— Соберись, малец!

Слезы застилали глаза, было трудно дышать. Не в силах справиться с накатившими эмоциями Исхак прижался лицом к животу бывшего дворцового министра, не обращая внимания на едкий запах мочи. Он мысленно приказал себе остановиться, но ничего не получилось. Плачут только девчонки! Он не мог себе позволить горевать по ушедшему учителю. Из глубин памяти всплывали образы из прошлого. Только сейчас Исхак осознал, что все эти двенадцать хакима мастер всегда был с ним. Преномен советовал, учил грамоте, тренировал боям на мечах и копьях… Заменял мать и отца. Потрясение, охватившее Исхака, не давала покоя, надрывало мальчишеское сердечко.

— Малец, нам надо идти.

Квинт отстранил от себя Исхака, наклонился и взглянул прямо в глаза.

— Сейчас не время реветь, — сказал он. — Мастер не одобрил бы, если бы узнал, что его ученик вместо того, дабы спасти малышей, предается печали. Поплачешь потом!

Кивнув, Исхак взял себя в руки. Бывший дворцовый министр прав — надо найти детей и запереться в комнате.

Воздух, казалось, превратился в кисель, загустел. Приходилось делать невероятные усилия, чтобы сдвинуться с места. Тоска, охватившее сердце, пыталась дать о себе знать, но Исхак подавлял её. Он заставлял себя подниматься по лестнице. В голове копошилась лишь одна мысль: «Надо спасти несмышленышей». Постепенно душевная боль исчезла, однако на её место пришла ненависть. Исхак дал себе зарок расправиться с палангаями, убившими мастера. Он был уверен, что солдатам Безымянного Короля сегодняшняя резня сойдет с рук. Ведь не просто же так они напали на горожан?

«Я отомщу. Обещаю, учитель. Они сдохнут, как алахамы».

На площадке возле лестницы стоял Кахси. Впервые за долгое время Исхак увидел на лице брата выражение если не страха, то волнения. Одетый в безупречно черную тогу Кахси крепко сжимал в руках длинный нож. Видимо, один из мастеров прежде, чем оказаться на улице, приказал будущему демортиуусу охранять детей.

— Учитель велел нам запереться в комнате несмышленышей, — сказал Исхак и замолчал не в силах больше выдавить из себя ни слова.

Кахси взглянул на Квинта, нахмурился и, показав на него лезвием ножа, спросил:

— Кто он?

— Сейчас не время для разговоров, — ответил Исхак.

Бывший заключенный попытался зайти в комнату детей, когда маленький служитель дагула приставил нож к его груди.

— Не надо! — крикнул Исхак. — Это дворцовый министр, тупая ты голова! Его сегодня освободили из подземной тюрьмы по приказу богочеловека. Если ты его убьешь, то лишишься жизни!

Кахси и Квинт долго смотрели в глаза друг другу.

— Тогда почему от него так воняет? — спросил брат, убирая нож.

— Потому что он долгое время провел в казематах, идиот.

Исхак, сдерживая гнев, толкнул брата плечом и вбежал в комнату несмышленышей. Дети выглядывали в окна, наблюдая за тем, что творилось в астуле старейшин. Все они казались напуганными. Завидев Исхака, малыши принялись забрасывать его вопросами. Он старался говорить общими фразами, нёс какую-то ерунду про запланированное представление, однако успокоить их не смог. Посчитав детей, он позвал Квинта и Кахси.

И только потом Исхак бросил взгляд в окно…

 

Глава вторая. Секст

Юмента, территория вокруг астулы знати

После горячки битвы у площади собраний голова работала с трудом. Он сидел на ступенях храма витамов и не отрывал взгляд от астульской стены знати. Все семь кудб окружили особняки, ожидая приказов высших военных начальников. Скоро должна была начаться битва: Безымянный Король планировал выкурить старика Флавия и молодого Прокола из надежных стен дома. И старейшины уговорили богочеловека отправить на переговоры претора-демортиууса. Если сегодня знать не оскалит зубы, то, возможно, удастся избежать лишних жертв…

Секст смотрел на громадину особняка и не мог понять, зачем знати нужны такие огромные дома. Сотни комнат и коридоров, в которых легко заблудиться, давняя пыль на полках, вечные сквозняки — всё это делало жизнь в дворце невыносимой. К тому же шпионы докладывали, что Марциалы чурались богатств, предпочитая вести аскетичный образ жизни. И это при том, что семья была одной из самых богатых в Мезармоуте!

Если не удастся договориться по-хорошему, то осада будет долгой. Высокие крепкие стены отлично защищали от врагов. И пусть даже получится ворваться в астулу, однако воины Флавия могли скрыться в особняке! Нельзя вести палангаев на убой! Какой бы не был противник — воинов необходимо беречь. Не стоит забывать, что так и не доказана вина Марциалов. Дуа — хитрая бестия. Потому рисковать нельзя.

Демортиуусы построились на бешарской стороне астульской стены. Возглавлял их старейшина Кадарус. Закрыв глаза, он выплевывал лучи яркого света: Безымянный Король приказал потушить все жар-камни в особняке Марциалов. Неподалеку от черных плащей ровными рядами стояли четыре кудбы палангаев. Все они ждали приказа мисмаров, дабы превратить астулу знати в пепелище.

Впервые за долгое время Секст не был уверен в своих силах. После того, как выяснилось, что он помечен знаком лжепророков, хотелось лишь одного — скрыться от всех. Вчерашние потестатемы сна он потратил на чтение своих дневников, пытаясь найти связь с Пророком. Тщетно. Возможно, настойка умулуса помогла бы, но сейчас нельзя рисковать.

Раб принес глиняный графин с водой. Поблагодарив его за хорошее служение, Секст стал жадно пить. Сегодня знаковый анимам. Знаковый для Безымянного Короля. Если не удастся уничтожить логово вероотступников, то вера горожан в божественность Владыки покачнется. Ведь проклятые лжепророки напали на людей в доспехах палангаев!

Секст попытался вспомнить вероотступника, посмелевшего напасть на самого Безымянного Короля. Как он себя назвал? Гектором? Странное имя для человека, живущего в Юменте. Возможно, это прозвище. Секст в то время, когда воин попытался атаковать Владыку, стоял на балконе театра и потому всё хорошенько разглядел. Последователь единого бога отличался высоким ростом и крепким телосложением. На вид он казался моложавым — хакима тридцать, однако короткий ежик волос был припорошен сединой. Пророк ли этот Гектор?

Поднявшись со ступеней и отряхнувшись, Секст направился к воротам Марциалов. Сейчас всеми кудбирионами руководил старейшина Димир. Безымянный Король отправился в свой шатер возле площади собраний и готовился к предстоящей битве. Он казался потрясенным после нападения лжепророков. Никто не рассчитывал, что вероотступники пойдут так далеко. Лишь однажды на Безымянного Короля подняли меч… И случилось это более пяти каганамов назад…

Секст прошел мимо отрядов палангаев и свернул в сторону главных ворот, ведущих на территорию Марциалов.

Ему скинули веревку, дабы он поднялся по стене и оказался в астуле. Тяжелые кованые ворота так и не открыли. Больше всего старик Флавий боялся, что богочеловек воспользуется заминкой и попытается атаковать. Перемахнув на другую сторону, Секст огляделся. Возле небольшого кирпичного здания в три ряда стояли воины Марциалов. Человек сорок-пятьдесят. Закованные в железо они выглядели страшными несокрушимыми великанами. Возглавлял их Прокол Марциал в тяжелом панцирном доспехе.

Секста у стены встретил старик Флавий, одетый всего лишь в белую тогу.

— Что происходит, дагулы их дери?! — воскликнул он.

От Марциала несло приторным запахом рогерса. Лицо было изнуренное и жалкое.

— Я вас спрашиваю, претор! Почему возле астулы так много палангаев? И где мой сын?

Секст рассматривал старика внимательно, следя за каждой мышцей:

— А вы разве не знаете, прокуратор? На выступлении ваши люди напали на Безымянного Короля. На что вы рассчитывали? Все вероотступники будут мертвы.

— Где мой сын? — повторил вопрос Флавий, сдерживая гнев.

— Посажен в тюрьму вместе с Паррой. Я послан к вам, чтобы обследовать особняк. Если я не вернусь через три потестатема, то Владыка начнет осаду вашего дома, прокуратор. Поэтому в ваших же интересах позволить мне всё проверить. Это не займет много времени. В любом случае вам придется распустить армию и открыть ворота, если не хотите, чтобы ваша голова оказалась на пике.

— Вы мне угрожаете?

Секст покачал головой:

— Так велел мне передать сам Безымянный Король. Он очень разочарован, что, возможно, один из его преданных прокураторов выбрал путь вероотступника. К тому же есть кое-какие доказательства вашей виновности.

Флавий сглотнул, оглянулся:

— Какие же? Я ничего не понимаю, демортиуус.

— Меня зовут Секст.

— Хорошо, — буркнул старик.

— Я бы тоже хотел вам задать вопросы, прокуратор. Почему ваш внук, Прокол, носит доспех? Почему солдаты готовы к бою?

Флавий оскорбился:

— Мы готовились к тому, что великий Безымянный Король посетит нашу астулу. Моя внучка Карина устроила пышный праздник, дабы встретить Владыку по достоинству. Я помню свои корни, демортиуус! Я прирожденный воин! Мои дети и внуки — прирожденные воины. Владение гладиусом у нас в крови! Я хотел показать своих воинов Безымянному Королю! Только он сможет оценить их по достоинству.

— Звучит убедительно, — сказал Секст и улыбнулся.

Флавий скривился, словно укусил кислый плод:

— Я надеюсь, вы объясните мне, что происходит. На Короля напали? Кто? И зачем? Я бы мог дать своих людей, если нужно.

— Услуга за услугу, прокуратор, — сказал Секст. — Позвольте, я осмотрю дом. По пути всё расскажу. Возможно, произошла ошибка.

Старик кивнул и жестом приказал ему следовать за ним. При каждом шаге он заметно хромал, хотя Секст сразу догадался, что Флавий притворялся. Они подошли к отряду, Прокол поклонился демортиуусу.

— Я рад вас видеть, претор, — без тени сарказма сказал юноша. — Дедушка и я заметно обеспокоены тем, что палангаи окружили астулу. Надеюсь, что мои мать и отец находятся в безопасности. Мы услышали шум, затем увидели, как горожане разбегались по Юменте. Пришлось спешно закрыть ворота.

— Бунт, — зловеще сказал Секст. — Лжепророки устроили бунт. Безымянный Король хотел просто убедиться, что вы не держите врагов Мезармоута у себя.

Прокол нахмурился.

— Где отец? — спросил он.

— В безопасности, — уклончиво ответил Секст.

Кашлянув, старик Флавий повел его к самому большому особняку. Два дома Марциала поражали воображение высотой и искусными барельефами на стенах. Казалось, в них жили великаны. Каждая дверь, каждое окно или колонна выделялись огромными размерами. Хозяева всем своим видом показывали, что их род самый знатный и богатый. К тому же удача постоянно сопутствовала им: Марциалы на своей территории обладали самой мощной водонасосной башней и пятью складами, в которых пылились десятки ментумов зерен фоенума. И в случае осады старик мог долго обороняться.

Слуги Флавия распахнули тяжелые кованые двери с искусной гравировкой на ручках. В ноздри ударил сладкий густой запах, словно здесь обитал рой хунфусе. Из проема потянуло теплом. Секст взглянул на старика и юношу и протянул руку, давая понять, что он будет идти позади них. Марциалы послушно исполнили просьбу гостя.

Внутри особняк выглядел куда скромнее, чем снаружи: бесконечные голые стены, безликие, как ледяная пустыня, мраморные плиты на полу и скрывающиеся во тьме потолки. Каждый шаг сопровождался звенящим эхом. Секст отметил, что после того, как старейшины погасят все жар-камни в астуле знати, особняки Марциалов полностью погрузятся во тьму. Необходимо было узнать, не припрятал ли старик где-нибудь масло нуци на случай осады…

— Сколько всего у вас людей? — спросил Секст, обращаясь к старику.

Флавий опустил голову, пожевал губы. Было видно, что он не хотел выдавать столь важную информацию. В конце концов, он потратил не один хакима, дабы натренировать солдат.

— Около восьмидесяти, — вместо деда ответил Прокол. — Тридцать слуг и одна кудба солдат.

Секст кивнул и продолжил осматриваться. Взглянув на пол, он с удивлением обнаружил, что оставляет хорошо заметные следы в пыли, которая толстым слоем покрывала весь особняк. Из-за грязи пузатые циклопичные колонны, казалось, были сделаны из рыхлого камня.

Заметив его замешательство, старик сказал:

— Мы не живем здесь. Возле дома есть лестница, ведущая сразу же на второй этаж. Там и обитает вся наша семья.

— А слуги? — спросил Секст. — Вы позволяете пыли и грязи разрушать семейное имение?

— Слуг всего тридцать, — опять вместо деда ответил Прокол. — Людей не хватает на два особняка. Впрочем, какое это имеет отношение к вашему делу, претор?

Старик бросил на внука гневный взгляд:

— Замолчи, Прокол. Не забывай, что перед тобой стоит воин дагулов! Если ты еще раз дерзнешь претору-демортиуусу, то я прикажу высечь тебя прямо перед ним!

Лицо юноши залила краска стыда.

— Простите его, — обратился Флавий уже к Сексту. — Он еще слишком юн. Горячая кровь мешает здраво мыслить. Поймите, претор: мы, Марциалы, по-прежнему остаемся простыми людьми. Нам не свойственна любовь к роскоши. Мы воины, как я уже говорил. Для жизни вполне хватает койки и двух пар одежд. Я постоянно повторяю себе: Флавий, твои предки были простыми горожанами Юменты, решившими отстоять город.

Секст хмыкнул. Хорошо стелет. Однако не делает ли он это для того, чтобы усыпить бдительность? Они уже прошли несколько залов, однако кроме пыли и тьмы, затаившейся в углах, ничего не удалось обнаружить. Старик охотно показывал гостю все комнаты, позволял заглядывать под лестницы и в шкафы. Если бы вероотступники действительно попытались спрятаться в особняке Марциалов, то должны были бы остаться следы. Куда Флавий мог их спрятать?

— Мне необходимо осмотреть подземные ярусы, — сказал Секст после того, как они вновь возвратились в главный зал.

Дед с юношей переглянулись. После недолгих препирательств друг с другом Флавий привел гостя в маленькую тесную комнату, которую можно было бы принять за кладовую, вместе с внуком отодвинул костяной шкаф и кивком показал на металлическую дверь. За ней оказалась каменная лестница, уводившая вниз. От земляных стен тянуло мертвячим холодом. Спускаться пришлось долго.

Секст не мог понять, почему старик с парнем шли без охраны. Даже в особняке никого из солдат не было! Неужели Марциалы настолько верили в свое мастерство владением гладиуса, что не страшились демортиууса? Или разыгрывали представление перед наивным гостем? Секст приметил, что на ступенях не было ни пылинки. Следовательно, в подземные ярусы часто спускались. Однако по пути в секретную комнату он не увидел чужих следов. Картинка в голове не складывалась.

Вскоре лестница вывела к длинному узкому коридору, в котором даже двум людям стало бы вместе тесно. На стенах через каждые пятнадцать шагов горели жар-камни в металлических светильниках.

— Вы первый, кто посетил наши казематы, — заметил старик, широко улыбаясь.

— Зачем они вам?

— Солдатам порой необходима взбучка. К тому же и у нас бывают воры, убийцы. Марциалы предпочитают не обращаться к юментским консулам. Мы вершим правосудие сами.

Порой до ушей доходила волна ужасающих звуков: вопли, лязг металла, рев зверей. Однако к удивлению Секста старик вел его по всем камерам, разрешая все тщательно осматривать.

— Мы не прячем лжепророков, — сказал Прокол, бросая злобный взгляд на гостя. — Как вообще кому-то пришло в голову, что Марциалы способны на такое?

Флавий, проигнорировав вопрос внука, как бы скучающим тоном произнес:

— Вы, претор, говорили, что у Безымянного Короля есть доказательство нашей вины. Мне бы хотелось поподробнее об этом узнать. Кажется, я догадываюсь, кто мог нас оклеветать. Это Дуа Нокс? Я прав?

Секст остановился и засмеялся. Это был спокойный, тихий смех совершенно уверенного в себе человека. А ведь старик прав! Дуа могла воспользоваться удобным моментом, дабы уничтожить давнего врага. Но старейшина Димир сообщил, что она дала ему фигурку с длинной шеей лжепророков. Откуда болванчик мог появиться у нее?

— Вы правы, — сказал Секст. — О вашей вине рассказали Акиф Дахма и Дуа Нокс.

— И они представили убедительное доказательство? — спросил старик, улыбнувшись.

— Не совсем, — уклончиво ответил Секст. — Иначе меня не было бы здесь.

— Претор, будь я вероотступником, то ни за что не согласился бы на переговоры! Передайте Безымянному Королю: я отдам жизнь за Владыку!

От взгляда Секста не ускользнуло то, что Прокол с силой сжал кулаки. Его лицо исказила болезненная гримаса. Видимо, он еле сдерживался, дабы не покинуть астулу знати и насадить Дуа на пику. В тусклом свете жар-камней его панцирный доспех ярко переливался зеленым и синим цветами.

— Я думаю, что теперь вам все ясно, — сказал старик. — И в скором времени Безымянный Король отпустит моего сына.

— Еще не проверен второй особняк.

Флавий тяжело вздохнул:

— Пусть люди богочеловека зайдут на территорию Марциалов. Я открыт для любых переговоров.

За спиной Секста послышался высокий, пронзительный, женский крик. Вздрогнув, претор повернулся в сторону звука.

— Кто находится в последней камере? — спросил он.

Прокол сплюнул, скривил губы:

— Тварь, отказавшаяся от законов семьи.

— В камере сидит моя внучка, — пояснил старик. — Точнее, уже бывшая. Она не захотела выйти замуж за брата и тем самым отреклась от Марциалов. Я отдал её солдатам, дабы они усладили чресла.

Нахмурившись, Секст спросил:

— Как зовут вашу… внучку?

Флавий обернулся, словно боялся, что разговор услышат.

— Мора, — ответил он. — Я надеюсь, вы, претор, понимаете, что она сама вынудила меня так поступить. Законы семьи ценятся у нас выше остальных.

— Покажите мне её.

Флавий улыбнулся кончиками губ и вместе с Проколом направился к камере бывшей внучки. Секст понял, что настало его время: он молниеносно выхватил гладиус, накинулся на юношу, перерезал тому горло, а затем воткнул лезвие в грудь старику. Не прошло и четырех перкутов, как Марциалы оказались на холодном полу, захлебываясь собственной кровью. Флавий непонимающе смотрел на Секста, схватившись за лезвие короткого меча голыми руками. Его лицо нервно подергивалось, ноздри хищно раздувались. Старик из последних сил боролся за жизнь. Однако вскоре глаза главы Марциалов остекленели, и дух покинул тело.

Секст повернулся к юноше. Прокол валялся в углу коридора, держась за перерезанное горло. Кровь хлестала из раны пульсирующим потоком, подгоняемая ударами сердца. И сколько бы молодой Марциал не пытался остановить её — ничего не получалось. Смерть была неминуема. Секст убрал руку юноши с шеи, позволяя алой жидкости побыстрее вытечь из плоти, затем нежно провел тыльной стороной ладони по бледным щекам Прокола.

— Так надо, — сказал он. — Надеюсь, в царстве Юзона ты не будешь знать боли. Я соболезную тебе.

Поднявшись, Секст направился к камере внучки Флавия. Пламя жар-камней, вплавленных в стену, колебалось при каждом его шаге, отчего подземные казематы то и дело наполнялись тенями. Легкий сквозняк приносил с собой запах хмельной настойки умулуса и жареного мяса.

Секст заглянул в небольшое окошко на двери камеры. Внутри помещения на грязном полу лежала голая девушка. Всё её тело превратилось в сплошную гематому: из сломанного носа обильно текла кровь, на лбу раздувался огромный синяк, на животе змеились порезы от ножа, пальцы на левой руке были неестественно вывернуты, а груди покрывала розоватая смесь спермы и грязи. Хмыкнув, Секст перевел взгляд с внучки Марциалов на распахнутую дверь внутри камеры. За большим столом веселились солдаты.

Увидев нежданного гостя, Мора протянула искалеченную руку к нему. В её глазах стояли мольба и мука. Секст отрицательно замотал головой и медленным шагом двинулся к трупам старика и юноши.

Тяжело дыша, он облокотился спиной о декоративные балясины балкона. Кровь мощными толчками ударялась в барабанные перепонки. Казалось, что еще чуть-чуть — и сердце остановиться от напряжения. Пришлось приложить массу сил, дабы успеть вовремя устранить членов семьи Марциалов. Секст распахнул мешок и пересчитал головы: старик Флавий, Прокол, Карина, Корвин, Кирвин… С детьми пришлось повозиться. Головки Тита и Гнеи не поместились в сумку, поэтому он насадил их на гладиус.

Мору он оставил в живых, но лишь по приказу Безымянного Короля. Богочеловек ясно дал понять, что из всей большой семьи Марциалов должен был остаться один. И удача повернулась лицом к внучке Флавия. Хотя в любой момент охранники сейчас могли лишить её жизни. Хотелось надеяться, что палангаи вовремя доберутся до подземных казематов.

Как только Секст досчитал до десяти, жар-камни во всей астуле знатных прокураторов погасли. Зал, выводивший на балкон, погрузился во тьму. Отлично. Если солдаты Марциалов все-таки решатся на битву, то он сможет спрятаться в доме. Хотя вряд ли они пойдут против богочеловека без своих предводителей.

Безымянный Король оказался прав: Дуа и Акиф врали с самого начала. Они решили воспользоваться моментом, дабы избавиться от мощного конкурента. На территории Марциалов не было вероотступников. Владыка перехитрил знать: он сделал вид, что поверил Ноксам и Дахма, и осадил астулу. Однако преследовал другие цели. Во-первых, убедиться во вранье Дуа. А во-вторых, уничтожить власть Марциалов. Мартин и Парра оказались в тюрьме. Все остальные члены их семьи были убиты. Дуа и Акиф в скором времени также попадут в подземные казематы. С этого анимама астулы знати больше не существовало. И теперь оставалось найти логово лжепророков и уничтожить его.

Отдышавшись, Секст поднялся, вытащил из внутреннего кармана плаща миниатюрный жар-камень и, прочитав заклинание, заставил его ярко вспыхнуть. После чего помахал пламенем, делая знак своим людям. Всё складывалось как нельзя лучше. Затем он вытащил из сумки голову старика и заорал во всю мощь:

— Солдаты! Ваш хозяин мертв! Теперь вы свободные люди!

С этими словами Секст кинул голову Флавия в сторону казармы. В гробовом молчании та упала в пыль и покатилась к отряду воинов Марциала.

— Больше не надо никому служить! Больше никто не будет вас мучить! Узурпаторы мертвы. Безымянный Король отпускает вас всех! Сейчас вы откроете ворота и впустите палангаев на территорию особняка. Если же пойдете против воли богочеловека, то погибнете.

Секст вновь опустил руку в мешок, достал за волосы голову Прокола.

— Вас ждет та же участь в случае осады! — проорал он. — Я, претор-демортиуус, предлагаю мир!

Пять десятков солдат молча смотрели на него. Ни один не пытался поднять меч. На лицах некоторых играла радостная улыбка. Похоже, сегодня удастся избежать кровопролития. Все-таки Флавий был жесток и за малейшую провинность пытал своих людей. Да и зачем сражаться против старика, когда его голова валяется в пыли?

— Если вы пустите палангаев, то Владыка обещает дать вам дома в Юменте! Сможете жениться, завести детей! К тому же вам разрешено вступить в ряды воинов богочеловека!

Один из солдат отделился от группы, подошел к голове Флавия. Казалось, он стоял перед ней целую вечность, решаясь на отчаянный поступок. Секст боялся, что сейчас воин призовет своих братьев сражаться против людей, убивших его хозяина, но тот неожиданно плюнул на отрубленную голову и бросил гладиус в песок. Остальные солдаты тоже не решились разыгрывать из себя героев: они выкидывали короткие мечи и вставали на колени.

— Безымянный Король никого из вас не забудет! — прокричал Секст, улыбаясь.

Бунта не будет.

 

Глава третья. Безымянный Король

Юмента, шатёр богочеловека

Громыхая доспехами, я подошел к костяному столу, на котором слуги расправили старую карту Юменты. Мысли метались, давили на черепную коробку, не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. Чтобы хоть немного успокоиться, взял бокал и чуть отхлебнул холодной воды. Зубы больно свело. Я попросил старейшину Димира сделать жар-камни ярче. Совершив несколько пассов руками и выплюнув яркий белый свет, он дотронулся до пламени в металлическом треножнике, и сумрак исчез. Мастер Гуфран, хмыкнув, плюхнулся на кресло с высокой спинкой, уставился на карту.

Я оглядел шатер и мысленно смирился с тем, что придется какое-то время терпеть неудобство и духоту. В конце концов, враг будет уничтожен, и всё вернется на круги своя. Вспомнилась мудрая присказка Пиктора Трога: «Что не излечивают лекарства, то исправляет железо». Как только претор-демортиуус Секст вернется от Марциалов, направлю войска… Куда?

— Есть какие-нибудь мысли? — спросил я старейшину и мастера.

Те переглянулись и уставились на карту. Учитель Гуфран последние несколько потестатемов сокрушался, что не оказался рядом со мной, когда вероотступники напали. Он в то время находился в здании консулов на другом конце Юменты. В отличие от моего доспеха его бронзовая броня ярко блестела в свете божественного пламени. И это тяготило Гуфрана. Когда старейшина еще не вернулся из колонны перехода в Венерандум, мастер признался, что впервые за долгое время чувствовал себя неуютно в окружении палангаев: он-то сидел у консулов, когда солдаты сражались.

Старейшина взял золотую монетку со стола и положил её на то место на карте, где находилась астула знатных прокураторов.

— Возможно, Дуа и Акиф не наврали нам, — сказал он. — И враг действительно прячется в доме Марциалов.

Я замотал головой.

— Маловероятно. Слишком навязчиво вела себя Нокс. И фигурка единого бога не является доказательством вины. Меня больше интересует вопрос, откуда она взяла её? В любом случае Секст скоро сообщит нам о своем наблюдении.

Гуфран бросил отеческий взгляд на меня и спросил:

— Ваше Высочество, а что вы думаете о лжепророках? Где их логово?

Я спокойно взял три золотых таланта, покрутил в руке.

— Мне не даёт покоя мысль, с какой легкостью враги расправились с четырнадцатью демортиуусами. Давайте рассуждать логично. Наши три отряда находились в разных частях города. Один отряд во главе с претором Секстом патрулировал дома на форыбской стороне Юменты, второй — проверял фермы, а третий — был неподалеку от здания консулов. — Я разложил монетки по нужным местам на карте. — Сначала вероотступники убили обычного палангая возле площади, тем самым заставив претора Секста тут же направиться на место преступления. И в то же самое время наши враги напали на отряд демортиуусов у ферм. Вам ничего не кажется подозрительным?

Мастер Гуфран нахмурился, провел рукой по бритой голове. Казалось, было слышно, как его мысли лихорадочно работали. Незнакомый человек, впервые встретившись с ним, принял бы учителя за недалекого и глупого вояку: мастер постоянно переспрашивал собеседника, сыпал странными вопросами, не касавшимися дела. Однако на самом деле Гуфран обладал невероятной способностью просчитывать чужие действия на много ходов вперед. Сам он не однократно хвалился мне, что еще ни один житель в Мезармоуте так и не смог выиграть у него в аструме.

— Мне кажется, я понял, к чему вы клоните, Владыка, — сказал Гуфран, улыбаясь. — Непонятно, как вероотступникам удалось за короткое время скрыться от групп демортуусов, когда те по идее закрывали со всех сторон пути отступления.

Отхлебнув из бокала, я кивнул. Затем ткнул пальцем на монету, лежащую на карте возле значков ферм.

— Вот ключ к разгадке. Мы зациклились на том, что лжепророки должны прятаться в Юменте. Однако это не так.

Старейшина принялся теребить пуговицы своего фиолетового плаща.

— Возможно ли такое? — с сомнением спросил он. — Ведь тогда получается, что…

— Что врагам помогают простые люди, — перебил я. — Лагерь вероотступников находится не на территории знатных прокураторов, а в пещерах витамов. Убив демортиуусов возле ферм, предатели скрылись в туннелях копателей.

Было слышно, как во внезапно наступившей тишине, тихо переговаривались палангаи за шатром и гремели доспехи.

Тяжело вздохнув, я сел напротив мастера Гуфрана, откинулся на спинку кресла. Мне всегда казалось, что я хорошо сражаюсь на мечах, однако после встречи с псевдопалангаем уверенность покинула меня. Этот Гектор боролся как бог. Он умудрялся уворачиваться от всех ударов. Кажется, я даже не задел его… Откуда такое мастерство? Кто способен так обучить?

— Тогда мы должны перекрыть все входы в туннели, — сказал Димир, взял золотые монеты и положил на карту. — После нападения на нас лжепророки скроются в своих норах, а мы тут же заблокируем все пути в Юменту.

Гуфран покачал головой.

— Это не сработает. Мы сделаем себе же хуже: ферм недостаточно, чтобы прокормить все население Мезармоута. А в туннелях за городом обитают алахамы, дагены, хаето, ревухи и фили, в конце концов. Где нам раздобыть столько мяса?

Я с силой сжал кулак и уставился на карту. Ситуация хуже некуда. Идти с палангаями в туннели — безумие. В тесном пространстве пещер солдаты не смогут сражаться. Тем более враг наверняка хорошо изучил подземные ходы. И самое противное то, что, похоже, копатели все это время укрывали врагов Мезармоута. Зачем?

Остается только ждать нападения и попытаться уничтожить противника на территории Юменты. Но как скоро лжепророки дадут о себе знать? В Нижнем Городе сейчас около трехсот солдат, тогда как вероотступников от силы сорок. Но ждать нельзя! Опасно. После сегодняшней атаки горожане Юменты подумают, что палангаи не подчиняются мне.

— Мы в западне, — без единой эмоции сказал я. — Этот их Пророк всё продумал.

— Почему? — спросил Димир.

— Мы и напасть не можем, но и ждать — тоже, — вместо меня ответил мастер Гуфран. — Необходимо убедить людей, что на выступлении их начали резать не палангаи.

Старейшина подошел ко мне, положил руку на спинку кресла, затем задумчиво нахмурился и сказал:

— Но ведь еще не всё потеряно. Мы избавились от знати, многие каганамы не дававшей спокойно управлять городом. К тому же до сих пор не ясно, прячет ли Марциал у себя лжепророков.

— Слабое утешение, — заметил я. — Помимо дел в Юменте у меня еще есть заботы в Венерандуме. Надеюсь, вы не забыли, что дагул Сир упал с небес.

Злость стала подниматься и захлестывать голову, как снег захлестывает стены Верхнего Города. Я схватил бокал и, не сдерживая гнев, саданул им по треножнику.

— Проклятые твари!!

Старейшина было попробовал утихомирить меня, но я оттолкнул его. С трудом верилось, что зерна раздора росли долгое время. Не один менсе прошел с того момента, как лжепророки решились на открытый бунт. И как решились! Не каждый стратег мог с такой точностью просчитать ходы врага! Я тоже хорош! Расслабился, заплыл жирком. Головой перестал думать.

Полог шатра распахнулся, и в палатке появился молоденький палангай. Он поклонился старейшине, мастеру и упал на колени передо мной.

— Важные вести, Владыка, — сказал солдат.

— Говори.

— Претор-демортиуус Секст открыл главные ворота Марциалов. Все воины Флавия сдались.

Я хмуро кивнул, бросил старейшине Димиру:

— Готовьте людей. Соберемся в особняке Ноксов и вынесем справедливый приговор знатным прокураторам.

Тяжелые кованые ворота, ведущие на территорию особняков дома Марциалов, были распахнуты настежь. Большая часть палангаев по моему приказу встали в астуле знатных прокураторов, однако демортиуусы по-прежнему окружали высокие стены на тот случай, если вероотступники попытаются напасть. Кудбирионы громко ругались, пытаясь поставить солдат в нужном порядке. Запах пота сотен мужских мускулистых тел въедался в ноздри.

Я стоял недалеко от астульских ворот и наблюдал за тем, как исполнялись мои указания. Слуги и рабы разносили бурдюки с водой палангаям, мисмары бегали с знаменами кудб, стараясь расставить их перед особняком Марциалов в порядке, предписанном военным этикетом. Вскоре ко мне подбежал старейшина Кадарус и заплетающимся языком сообщил, что пятеро лжепророков в доспехах обычных солдат убивают мастеров в астуле старейшин. Переглянувшись с Димиром, я отдал приказ отправить одну кудбу на священную землю. Однако ощущение, что я чего-то упускаю из виду не покидало. Смутный червь сомнения точил сердце.

— Всё готово для суда?

— Да, Владыка, — ответил мастер Гуфран ровным спокойным голосом.

Местом, где решится судьба знати, я выбрал особняк Ноксов. Тот как нельзя кстати подходил для того, чтобы раз и навсегда показать богатым прокураторам их место. Надо было давным-давно с ними расправиться. Меньше бы сейчас пришлось возиться с лжепророками.

Я в окружении тридцати слуг, мастера Гуфрана и старейшины Димира направился во владения Дуа. Горожане, завидевшие меня, падали на сухую землю и просили благословить их. Казалось, они уже забыли сегодняшний инцидент на площади. Хотя в глазах некоторых читался испуг. Я украдкой прошептал старейшине на ухо, дабы тот отправил шестерых самых голосистых служек по городу и наказал им объяснить жителям Юменты, что произошло недоразумение, что раненые получат помощь от самых лучших лекарей. Димир кивнул и растворился в толпе.

Под бой барабанов и звуки литавр я вошел на территорию Ноксов. Палангаи разрушили таранами стены, разделявшие дома знати, и все шесть кудб встали возле особняка Дуа. Их медные панцири ярко поблескивали в свете зажжённых на треножниках жар-камней. Как только я приблизился к дому, солдаты в едином порыве пробасили «Король бессмертен!» и прижали к груди гладиусы. В некотором отдалении от кудб построились воины Марциала, не пожелавшие умирать ради выжившего из ума старика Флавия.

Я оглядел особняк Ноксов. Он выглядел не таким огромным по сравнению с домом Марциалов, но отличался изяществом: крышу устилала керамическая черепица, стены украшала мелкая мозаика, изображавшая всех мужчин рода Ноксов, шесть необъятных колонн крепко держали высокую арку. Хотя вид портил пристроенный флигель и четыре серые водонасосные башни.

Оказавшись внутри особняка, я удивился красоте внутреннего убранства. Из-за покрашенных белой краской стен комнаты казались просторнее. Тут и там на специальных мраморных подставках красовались пузатые глиняные кувшины. В перистиле меня встретил кудбирион Флавий и повел в огромный зал, в котором уже набралось больше двух десятков людей. Консулы, военные начальники, старейшины (за исключением Димира), преторы-демортиуусы — все они ждали меня.

Кудбирион показал рукой на резной костяной трон, привезенный из Венерандума. Гремя доспехами, я подошел к нему, снял ножны с длинными мечами и, поправив плащ, уселся. Взгляд сразу же зацепился за знатных прокураторов, закованных в стальные цепи. Мартин Марциал открыто смотрел на меня с яростью, а вот Акиф и Дуа опустили головы. Позади хозяйки дома Ноксов причитала старая Януария, крепко обнимавшая маленького Зайна.

Жестом дал приказ мастеру Гуфрану начинать суд. Тот кивнул, вскинул руки и громко произнес:

— Король бессмертен!

В зале тут же стало тихо. Слуга налил из графина воды в бокал и поднес его мне. Я понюхал фужер, поморщился и жестом велел рабу уйти с глаз долой. Заметив это, кудбирион Флавий отцепил от доспеха флягу, молча склонился перед троном и подал её. Поблагодарив воина, я отхлебнул. Теплая, зараза, однако пока сойдет и такая. Хоть горло прочистил.

— Сегодня печальный анимам, — начал я. — И не потому, что на нас напал враг. Мы должны уметь постоять за себя, в этом я не вижу никакой беды. Однако те, кто купается в золоте и пьет самую чистую воду, решили воспользоваться тяжелой ситуацией и попытались обмануть меня. Обмануть Безымянного Короля!

Зал взорвался гневными криками.

— Я не хочу устраивать здесь долгие тирады. Враг не дремлет и ждет, когда бы напасть на нас. Поэтому позвольте сразу перейти к делу. Сегодня решится судьба трех знатных семей, чьи предки были самыми храбрыми, самыми сильными из своего поколения. Однако их потомки ничем не отличились ни в военном деле, ни в искусствах, ни в чем-либо еще. И мало того: они обманули меня. Дуа Нокс, сговорившись с Акифом Дахма, попыталась оклеветать Марциалов, дабы отнять у них земли и богатства.

Одна из дальних дверей зала слегка отворилась, в помещение вошел претор-демортиуус Секст. Стараясь не привлекать внимания, он тихонько прошмыгнул к старейшинам и встал возле Кадаруса.

— Дуа, тебе есть что сказать? — спросил я.

Десятки глаз уставились на женщину, чей богатый костюм изрядно потрепался после того, как её схватили. На бирюзовом платье виднелись пятна грязи. Однако больше всего внимание привлекали обрезанные волосы бывшей хозяйки дома: видимо, их обстригли для того, чтобы снять золотой обруч с головы.

— Владыка, я не понимаю, о чем вы говорите…

— Не лги мне, тварь! — взорвался я. — Или ты забыла, как пришла в мой шатер и заявила, что Марциалы укрывают вероотступников?

— Я сделала всё по совести, — отнекивалась Дуа, с вызовом уставившись на меня. — Мои агенты, служившие у Мартина под видом слуг, нашли статуэтку и тут же её передали мне.

Я выхватил меч. Бывшая хозяйка дома закрыла глаза, боясь посмотреть на меня.

— Не надо, Повелитель! — Голос Акифа казался глухим и нечеловеческим. — Она виновата в том, что захотела еще большей власти, но прошу вас: не лишайте её жизни!

— Предатель! — вскрикнула Дуа. — Зачем ты клевещешь?

Мартин Марциал смотрел на знатных прокураторов с нескрываемой издёвкой. И наверняка считал, что его минует мой гнев, так как никаких заговоров он не замышлял. Хотя стоило отметить, что вел он себя достойно. Пока достойно.

— Хватит! — повелел я, заставляя умолкнуть предателей. — Акиф, расскажи правду.

Прокуратор упал на колени и принялся тараторить:

— Владыка, прости меня. Я виноват. После смерти жены дела в астуле идут из рук вон плохо. С трудом удается прокормить немногочисленных рабов и слуг. А ведь у меня растёт дочка! Разве могу я отдать её без приданного? Дуа Нокс предложила оклеветать Марциалов, дабы устранить конкурента. Ведь в случае смерти Мартина нам бы, прокураторам, досталась его земля. Виноват я, Владыка! Казни, но не отбирай у дочки последнее!

Я взглядом окинул всех собравшихся, затем подозвал мастера Гуфрана и передал ему меч. От меня не ускользнуло, как вздрогнула Дуа и опустила голову. Надеюсь, она поняла, что отпираться бессмысленно. Иначе — позорная смерть. Бывшая хозяйка дома Ноксов повернулась к старой Януарии и что-то прошептала своему сыну.

— Где ты нашла статуэтку бога вероотступников, глупая женщина? — спросил старейшина Кадарус. — Ты в сговоре с врагом?

Дуа медленно покачала головой, сжала кулачки и бросила:

— Я хотела как лучше! Разве справедливо, Владыка, что большая часть богатств находится в руках одного человека? Разве заслужил Мартин Марциал всей этой власти? Ведь его сыновья и дочери спят друг с другом! Я попыталась помочь вам, Владыка, избавиться от ненужного…

— Хватит! — перебил я. — Уймись. Ответь на вопрос старейшины: откуда у тебя статуэтка? Учти: от твоего ответа зависит, умрешь ли ты сегодня.

В зале повисла зловещая тишина. Дуа задумалась, словно не хотела говорить, однако через некоторое время ответила:

— Я купила статуэтку на рынке у торговца Дария, что берет свои товары у витамов.

Мастер Гуфран озабоченно посмотрел на меня. Я лишь кивнул. Всё сходилось: вероотступники обитали за пределами города. И им как-то помогали юментские копатели. Вот только не укладывалось в голове, что у врага было больше двух тысяч людей. Могли возникнуть серьезные проблемы, если главарь лжепророков попытается все силы направить на уничтожение палангаев. Неужели все витамы столь мастерски владели оружием? Такое знание сложно утаить: нет-нет да и проговоришься кому-нибудь.

Дуа с вызовом взглянула на меня.

— Решение принято, — сказал я и поднялся с трона. — Заслуги ваших предков достойны, чтобы их почитали. Но вы совершили клятвопреступление и попытались обмануть меня. Такое прощать нельзя. Поэтому слушайте мой приговор! Отныне все знатные прокураторы будут жить в Венерандуме. Их земли, монеты и воинов в Юменте я отбираю. В Верхнем Городе вы сможете поселиться в своих родовых домах, кроме Ноксов — их особняк занимает королевский прокуратор Тиберий с семьей.

Акиф Дахма облегченно вздохнул и упал на колени, благословляя мою мудрость.

— Но это еще не всё, — сказал я, улыбаясь. — Мудрая Януария, подойди ближе ко мне.

Старуха непонимающе заозиралась, затем приказала маленькому Зайну стоять возле слуг и засеменила к трону. По случаю суда она надела просторный черный балахон, полы которого противно шуршали о мраморные плиты. При каждом её шаге звякали золотые украшения на груди. Только когда Януария встала в эмиолиусе от меня, я заметил, как сильно перестарались слуги с косметикой. Лицо старухи из-за густо подведенных бровей, ненатуральных румян и яркой красной помады выглядело как у плохо сделанной куклы.

— Чем я могу быть полезна Королю? — спросила она.

— Гуфран, убей её.

Дуа вскрикнула, попыталась кинуться на меня, однако один из палангаев резко дернул цепь, и бывшая хозяйка дома рухнула на пол. Мастер не заставил себя ждать: он быстрым точным ударом вогнал лезвие длинного меча прямо в грудь старухи и пронзил сердце. Казалось, Януария даже не успела ничего понять. Открыв широко рот, она рухнула на пол. Кровь хлестала из раны и растекалась по мраморным плитам.

Дуа кричала, рвала на себе волосы и пыталась доползти до тела матери, но палангай не давал ей это сделать. Позади неё тихо плакал маленький Зайн. Я взглянул на других знатных прокураторов. Акиф Дахма нервно теребил бородку и посматривал на палангаев, что окружали его дочь. А вот Мартин Марциал вместе с женой напротив наслаждались представлением и не скрывали хищных улыбок.

— Ваши дети, — начал я, — теперь принадлежат мне. Вам не позволено будет видеть их. Запомните этот анимам, прокураторы. Ведь через сто хакима от вас не останется никаких воспоминаний. Зайн Нокс, преклони голову перед своим правителем! Я вызываю тебя первым. К сожалению, именно ты ответишь за ошибки матери.

Толпа принялась шептаться. Обезумев от горя, Дуа вырвала цепь из рук палангая, схватила сына и закричала:

— Не отдам! Никому его не отдам. Если бы был жив Гиясуддин, то он бы отрубил голову тебе, Владыка! Ты плохой правитель! Самый ничтожный! В тебе лишь малая толика божественного!

Гуфран подошел к Дуа, вырвал ребенка из её рук и поставил передо мной. Маленький Зайн казался со всем крохой по сравнению со всеми собравшимися. Перед судом старейшина Димир сообщил мне, что сыну Дуа всего лишь пять хакима. Однако карие глаза мальчика были холодны и спокойны, как у старика.

— Отрежьте ему ухо, — сказал я, нахмурившись. — Этот урок он запомнит на всю жизнь. Никому не позволено идти против Безымянного Короля!

Ко мне подскочил старейшина Кадарус и зашептал:

— Владыка, Зайн же совсем мал. Может, все-таки отрезать ухо матери? К чему такая жестокость? Кудбирионы и консулы могут не понять.

Я грубо оттолкнул старика локтем, вытащил кинжал из кожаных ножен на бедре, передал Гуфрану. Тот аккуратно, словно держал любимую, положил длинный меч на первой ступени трона, затем схватил мальчика и также быстро, как лишил старую Януарию жизни, отрезал ухо у ребёнка. Кровавый комочек плоти с чавканьем упал на пол. Зайн не проронил ни звука.

Дуа захлебывалась в слезах, протягивая руки к сыну.

— Отпусти мальчика, Гуфран, — сказал я и жестом показал лекарю, чтобы тот занялся раной ребёнка. — Теперь настала очередь Гайды Дахма отвечать за глупость отца! Несите жаровню!

Палангаи вытолкнули из толпы дочь Акифа и бросили мне под ноги. Хозяин дома Дахма тщательно укрывал свое дитя от всех опасностей Нижнего Города. Долгие хакима, проведенные в астуле знати, Гайда ни в чем себе не отказывала: её тело было рыхлым, огромный живот и толстые руки и ноги не мог скрыть линумный костюм нежно розового цвета. Но помимо полноты она выделялась страшным уродством — у неё отсутствовали все верхние фаланги пальцев на правой руке.

Слуги внесли в зал небольшую металлическую жаровню. Акиф забился в истерике, словно женщина. Палангаям пришлось несколько раз ударить его эфесами гладиусов в голову, дабы тот успокоился.

Я махнул рукой.

— Начнем!

Гуфран подошел к жаровне, надел толстые перчатки, взял металлический прут из пламени и встал перед Гайдой. Та бросила полный ужаса взгляд на тело старой Януарии, зажмурилась и задрожала, по лицу побежали струйки пота. Мастер прижал раскаленный конец прута ко лбу дочери Акифа. Истошный женский крик разорвал тишину зала. Вместо того, чтобы попытаться отползти от раскаленного железа, Гайда схватила металлическую палку и тем самым обрекла себя на новые мучения.

Все в зале потрясенно смотрели на пытки, устроенные по моему решению. Я вновь сел на трон и с силой сжал кулаки. От запаха паленой плоти мутило. Не хотелось устраивать столько жестокую расправу над ни в чем неповинными детьми знатных прокураторов, однако я не видел других возможностей показать зажравшимся ублюдкам их место. Пусть знают, что за каждую подлость их ждет кара богочеловека.

Палангаи подняли дочь Акифа и повели к лекарю, который еще возился с маленьким Зайном.

— Секст, выйди ко мне!

Улыбаясь кончиками губ, претор-демортиуус склонил колени перед троном. Его черный плащ был измазан грязью. Видимо, бедняга не успел переодеться после того, как выполнил мое приказание в доме Марциалов. Пускай остальные видят, что хоть кто-то работает на пределе своих сил. Уж лучше показаться в заношенной и дырявой одежде, чем попусту сотрясать воздух.

— Секст, покажи наш подарок Мартину.

Демортиуус низко поклонился, распахнул двери, в которые вошел некоторое время назад, взял серый линумный мешок и положил перед главой Марциалов. Держась за сердце, жена Мартина опустилась на колени, трясущейся рукой дотронулась до сумки, боясь её раскрыть. Я позволил себе улыбнуться. Наверняка знатные прокураторы знают, что именно заготовил им богочеловек.

— Смелее же! — сказал я.

Парра распустила узелок и заглянула в мешок. Кровь отлила от её лица. Она напряженно посмотрела на содержимое сумки, затем побледнела еще больше, закричала. Мартин сжал кулаки и бросил гневный взгляд на меня.

— Претор, расскажите, чьи головы вы принесли? — спросил я, ехидно улыбаясь.

Демортиуус облизнул пересохшие губы и ответил:

— Старика Флавия, Прокола, Карины, Кирвина и Корвина…

— Где Тит и Гнея?! — закричала Парра. По бледным как снег щекам безостановочно бежали крупные блестящие слезы.

Пожав плечами, Секст вновь подошел к дверям и вернулся с гладиусом, на лезвие которого были насажены две маленькие головки — Тита и Гнея.

Вскрикнув, Парра лишилась чувств. Мартин же держался из всех сил, чтобы не заплакать. Он шумно сглотнул и непонимающе посмотрел на меня. Не выдержав его взгляда, я отвел глаза в сторону мастера Гуфрана.

— Претор, кого вы оставили в живых? — спросил я.

— Дочь Мартина, Ваше Высочество. Мору.

Глава дома Марциалов нахмурился, запруда век не удержала слезы. Они хлынули двумя потоками, оставляя на коже широкие дорожки.

— За что? — спросил он, стараясь, чтобы голос не сорвался на крик. — Я же ничего не сделал.

— Ошибаетесь, Мартин, — ответил я. — Или вы думаете, что можно и дальше пренебрегать законами Мезармоута и безнаказанно издеваться над людьми? К тому же вы позволили себе нарушить клятву не нанимать солдат сверх необходимого. Пятьдесят воинов! В два раза больше положенного! Но ведь и ваш отец и дед плевали на меня! Я не буду это терпеть. Вы виноваты также как Дуа и Акиф.

Я вновь сел на трон.

— Секст, ведите уже Мору! Пора наказать её за грехи отца.

Неожиданно Секст замялся, опустил взгляд в пол.

— Ваше Высочество, — пролопотал он, — я не думал, что девчонка понадобится вам сейчас. Могут возникнуть кое-какие сложности…

— Вы её убили? — спросил мастер Гуфран.

Глава черных плащей отрицательно покачал головой.

— Нет, но мне нужно время, чтобы привести её в дом Ноксов.

Кровь прильнула к лицу, дыхание перехватило от гнева. Я же приказал!! Почему все не слушаются меня? Что я — пусть проклянут их дагулы! — делаю не так? Видимо, случай с дворцовым министром Квинтом никого ничему не научил! Я с силой сжал стальные подлокотники трона.

— Приведите Мору сюда, идиоты!

Как только все собравшиеся покинули зал после моего приказа, я с облегчением закрыл глаза. Ярость постепенно утихала. Лишь чудовищным усилием воли удалось не пронзить жалкого демортиууса мечом. Все-таки не стоит раскидываться нужными людьми, иначе останусь без поддержки. Да и эта Мора теперь не стоила и одного золотого таланта. Секст сейчас вернется в дом Марциалов и приведет девчонку, после чего она получит справедливое наказание.

После крика в голове стоял гул, в виски стучали сотни молоточков, а сердце тяжело бухало в груди, разгоняя горячую кровь. Я надавил на глаза, чтобы хоть немного унять боль в черепе. Хотелось собрать всех палангаев и уйти в Венерандум. Будь проклята знать! Будь прокляты вероотступники со своим гениальным вождем! Почему проблемы навались все разом? Я застонал.

Акифа и Дуа вместе с их детьми удалось беспрепятственно вывести из зала — таки получилось сломить их волю! Однако Марциал попытался накинуться на меня, и лишь благодаря быстроте реакции мастер Гуфран мощным ударом кулака в солнечное сплетение усмирил прокуратора. Жена Мартина, Парра, пришла в сознание и принялась сыпать проклятиями в мой адрес…

Я поднялся с трона. Взгляд зацепился за валявшееся на мраморных плитах отрезанное ухо маленького Зайна и большую запекшуюся лужицу крови рядом с ним. Не погорячился ли я с расправой над детьми знатных прокураторов? Ведь сегодня кудбирионы, старейшины и преторы-демортиуусы увидели, на что способен их повелитель. Перед ужином вояки будут рассказывать своим женам, как жесток Безымянный Король к врагам. Врагам ли? Начал жалеть, что не послушал старейшину Кадаруса и не наказал самих знатных прокураторов. Однако не стоит забывать: дети вырастают. Если бы я сегодня пощадил дочерей и сыновей Марциалов, Ноксов и Дахма, то они надолго бы затаили обиду на меня. И хакима через пятнадцать, возможно, попытались бы отравить или еще как-нибудь убить.

В абсолютной тишине зала удалось мало-помалу успокоиться. Хотя не давала покоя мысль, что ни один из моих предшественников не позволял себе так жестоко поступить с детьми. Я попытался мысленно восстановить все истории, изложенные в «Жизнеописании Безымянного Короля» Мастарна Фертора, однако боль в висках вновь дала о себе знать. Надо успокоиться. Всё хорошо. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Я правильно поступил, что наказал детей знатных прокураторов. Пусть маленькие выродки до конца своих анимамов помнят о грехах родителей… Тогда почему так противно на душе? Словно миллион хунфусе нагадили на меня. Я взглянул на руки. На миг показалось, что ладони были испачканы в крови.

Сделав несколько шагов в сторону окна, вновь осмотрел себя. Показалось. Разумеется, показалось. Никакой крови не было. Морок.

Необходимо что-то делать с гневом. Нельзя позволять чувствам взять верх над разумом, иначе любой придворный слуга сможет управлять мной. Надо не забыть обратиться за помощью к старейшине Димиру.

Двери распахнулись, в зал, склонив голову, вошел мастер Гуфран.

— Позвольте зайти, Владыка. У меня важные новости.

Я махнул рукой:

— Говори.

— Удалось разыскать дочь Мартина Марциала. Мы перенесли её в дом Ноксов. Сейчас девушка лежит в бывшей комнате Дуа, Ваше Высочество.

— Девушка? — спросил я. — Сколько ей хакима?

— Двадцать. И вы…

— Помолчи, Гуфран, — перебил я. — Просто отведи меня к ней. Все-таки необходимо завершить начатое.

Узкие коридоры сменялись просторными комнатами, уставленными глиняной посудой и дорогой костяной мебелью. Порой взгляд цеплялся за драгоценное оружие, прикрепленное к стенам. Гуфран что-то пытался втолковать мне, однако я пропускал его слова мимо ушей. Чтобы хоть немного отойти после казни, подходил к стойкам и разглядывал гладиусы, копья и кинжалы, что некогда принадлежали Ноксам. Под каждой стойкой блестела медная табличка, на которой описывалось, кому принадлежало оружие и сколько людей им было зарезано или проткнуто. Порой цифры убитых врагов вызывали улыбку. С трудом верилось, что, например, маленьким костяным кинжалом с золотой рукояткой один из предков Ноксов убил около двух сотен врагов.

Помимо мечей и копий в доме было полно статуй мужчин. Все они выглядели комично из-за непомерно раздутых мышц рук и ног, словно все знатные прокураторы из рода Ноксов целыми анимами только и занимались атлетикой. Однако больше всего внимание привлекала статуя Гиясуддина, мужа Дуа. Видимо, хозяйка дома хотела точно передать облик возлюбленного и пренебрегла традициями. Гиясуддин был невысокого роста и не обладал телом атлета. Мягкий, приятный свет жар-камня придавал лицу скульптуры загадочный вид: губы раздвинуты в легкой улыбке, однако брови нахмурены, острые глаза оценивают собеседника. В отличие от остальных правителей дома Ноксов Гиясуддин не отращивал бороду.

Я попытался восстановить из памяти его образ, но ничего не получилось. Люди в королевском замке постоянно мелькали перед глазами, превращаясь в неясные мутные тени. Да и, наверное, хозяин Ноксов не часто выходил на поверхность. О чем он думал, когда решил сразиться с Мартином Марциалом? Что вообще заботило его? И как бы он сегодня отреагировал на то, как его маленькому сыну отрезают ухо? В груди разлилась щемящая тоска. Надо было пощадить Зайна. Пять хакима! Пять! Однако еще Мастарна Фертор мудро заметил, что правитель должен являться в глазах народа сострадательным, верным слову, милостивым и искренним, однако при необходимости может проявить и противоположные качества. Я Безымянный Король, в конце концов! Бог!

Внезапно пришла дикая, нелепая мысль. Я остановился, нахмурился и спросил у Гуфрана:

— А почему Мору вы положили в комнату хозяйки Дуа? Кто велел? Я её собираюсь наказать, а вы решили побаловать девицу мягкими перинами и вином?

Мастер побледнел, однако голос прозвучал твердо и уверенно:

— Владыка, я же вам говорю: вы должны увидеть Мору сами! Старейшина Кадарус лично приказал положить девушку в комнату Дуа.

Я лишь хмыкнул. Ярая злость хлынула в голову, сердце застучало чаще. Надо успокоиться. Незачем истерить из-за пустяков. Мастер Гуфран остановился перед нужной дверью, открыл её, склонил голову и рукой показал в сумрак комнаты. Сжав кулаки, я зашел. В нос ударил сладкий густой запах рогерсов. В помещении царил полумрак: лишь два жар-камня тускло тлели в треножниках. У костяного столика, сложив руки на груди, стоял претор-демортиуус Секст. В глаза бросилась широкая кровать с бирюзовым балдахином. Возле задернутых занавесок крутился лекарь Сертор.

— Что здесь происходит? — спросил я у Секста. — Почему дочь Мартина положили сюда? Вы в своем уме?

Лекарь упал мне в ноги и принялся тараторить:

— Пощади, Владыка! Но этой несчастной нужна помощь. Солдаты её отца — пусть дагулы сожрут их сердца! — надругались над ней. На ней не осталось живого места. Порезы, синяки покрывают все тело. А мужское семя забило горло бедняжки. Пришлось с помощью трубки выкачать его.

Я скривился.

— Что ты несешь, дурень? Как солдаты Марциалы могли изнасиловать дочь Марциала? Или это произошло, когда Секст объявил о свободе воинов Флавия?

— Нет, Ваше Высочество, — вмешался Секст. — Мартин Марциал добровольно отдал дочь своим людям.

Брови удивленно поползли вверх.

— Зачем?

— Я пока не знаю, — ответил демортиуус. — Мора так и не пришла в сознание.

Я подошел к кровати, грубо сдернул занавески и остолбенел. Ужасные синяки и кровоподтеки с лица девушки опускались на шею, исчезали под теплым линумным одеялом. На щеках виднелись следы порезов, волосы пропитывала кровь, а нос был сломан. Передо мной лежал не человек, а лишь его жалкое подобие. Солдаты не один потестатем терзали бедняжку. Зачем отцу понадобилось втаптывать в грязь девичью честь?

— Гуфран, расспроси Марциала о дочери, — твердо сказал я. — Если надо, прибегни к пыткам. Только не убивай дурака. Мне надо знать, почему он так поступил с Морой.

Мастер кивнул, приложил правую ладонь к груди, затем спросил:

— Владыка… будете ли вы наказывать дочь Мартина?

Я покачал головой.

— Не сейчас. Ей уже и так досталось. И еще кое-что: после того, как поговоришь с этой гнилью, отправь всех знатных прокураторов в Венерандум. К каждому приставь демортиууса. И пусть менсе не высовываются из своих нор. Скажи, если увижу — казню. Зайна и Гайду — в королевский замок. Пусть помогают слугам и рабам. К родителям не отпускать. Я всё сказал.

— А Мора?

— Она останется в доме Ноксов до тех пор, пока не вылечится.

Поклонившись, Гуфран вышел из комнаты.

Я вновь посмотрел на дочь Марциала.

— Почему она без сознания? — спросил у лекаря.

Тот рукой указал на столик, на котором блестел стеклянный графин с мутной зеленой жидкостью.

— Я напоил её настойкой умулуса, чтобы она хоть немного поспала. Пусть бедняжка отдохнет. Как только ей станет полегче, то вы сможете её наказать.

Губы искривились в злой и насмешливой гримасе:

— Испугались сегодня?

Неожиданно девушка закричала. Горькие слезы брызнули из опухший глаз. Лекарь тут же оказался перед ней, наполовину налил в стакан пьянящей настойки и поднес к губам Моры. Но та часто-часто замотала головой, попыталась вскочить. Лицо налилось кровью. Истошный визг резанул слух.

— Выпей же! — Голос лекаря Сертора был тяжелым и острым, как мой длинный меч.

Наконец Мора пригубила из стакана, затем вновь легла на мягкие подушки. Высокая грудь часто вздымалась, однако от лица отхлынула густая краска, оставив смертельную бледность. Через несколько перкутов девушка спокойно заснула, словно не пыталась только что вырваться из рук лекаря.

— У неё бред, — заметил Секст. — Возможно, она навсегда лишилась разума.

— Мне всё равно, — сказал я и, гремя доспехами, вышел из комнаты.

Сегодня был самый странный анимам за всю мою жизнь…

 

Глава четвертая. Тиберий

Ледяная пустыня

Он не мог дышать. Воздух, казалось, загустел и проникал в легкие колючим леденящим комком. Ни маска, ни рукавицы не позволяли облегчить боль от дыхания. Он обмазал ноздри жиром дагена, но легче не стало. Всё что ему оставалось — двигаться дальше, стараясь не обращать внимания ни на холод, ни на отяжелевшие ноги. Он подбадривал себя тем, что остальным не легче. В конце концов, скоро привал! Вот уже третий анимам они продвигались к горам. Тиберий приказал обвязаться всем толстой линумной веревкой, дабы они случайно не потерялись в кромешной темноте. Удача с самого начала экспедиции покинула их: луна скрылась в чернильных облаках, снег сыпал целыми анимами, а ветер пронизывал до костей.

Вчера один из палангаев отстал от саней, дабы опорожнить мочевой пузырь. Пропажу заметили не сразу. Как только собратья несчастного доложили кудбириону об исчезновении, Тиберию пришлось остановить движение и отправиться на поиски солдата. Хвала дагулам, что обошлось без жертв. Палангая нашли недалеко от высокого тороса — полузамерзшего и отчаявшегося найти людей. Именно после этого случая Тиберий приказал зажигать фонарь на своих санях.

Лыжи приятно шуршали по снегу, ветер выл и бросал в маски колючую крупу. Тяжелее всего приходилось четырем девушкам. В основном они не покидали бегунки и прятались под десятком одеял вместе со старейшиной Актеоуном. Кудбирион Немерий боялся за жизнь несчастных дурех, отправившихся в поход, и временами заставлял их идти по ледяной пустыне на лыжах, дабы кровь не застаивалась в жилах. Порой к девушкам подходил гигант Септим, разливал по маленьким стаканчикам разбавленную настойку умулуса и приказывал пить.

Еще в Венерандуме Тиберий дал себе зарок не сидеть в санях и идти вместе с остальными палангаями, однако первые полтора анимама не мог сделать и шага из-за одуряющих морозов. Лишь благодаря другу он заставлял себя двигаться. Путь предстоял долгий. Впереди, в горах, их ждал летающий ящер Сир. Это стоило того, чтобы жить.

Дрожь сотрясала Тиберия непрерывно, ветер трепал короткий черный плащ. Дабы отвлечься от тягот экспедиции, он рылся в глубинах памяти, пытаясь вырвать из омута воспоминаний образы детей. Как они там без него? Всё ли хорошо? А если маленький Луций заболеет, кто ему поможет? Нет, глупые мысли. Дочь никогда не подводила его: она присмотрит за сорванцом. Лишь во тьме ледяной пустыни Тиберий осознал, насколько прикипел за все эти хакима к детям. Без них он не мыслил жизни. И винил себя за то, что позволил амбициям взять верх над чувством самосохранения. О чем он вообще думал, когда согласился на поход?

Прогоняя дурные мысли, Тиберий жестом приказал одному из палангаев сменить его. Вскарабкавшись на сани, он подул на руки в тщетной попытке отогреть замерзшую плоть. Десять саней червем ревухой тянулись по ледяной пустыне. Палангаи ритмично работали руками и ногами, таща нагруженные едой, запасной одеждой, маслом нуци и оружием бегунки. При такой тяжелой нагрузке Тиберий позволял солдатам высыпаться и много есть. Нельзя было потерять хотя бы одного воина! Он себе сам не простит.

К нему на сани вскочил кудбирион Немерий, шмыгнул носом.

— Ты как? — спросил он, благожелательно поглядывая на друга черными как плоды нуци глазами.

Тиберий пожал плечами:

— Нормально. Хотя бывало и лучше.

— Тебе не кажется, что пора сделать привал? Мы уже долгое время в пути. Некоторые из палангаев скоро упадут от усталости. Ты бы полегче с ребятами. Времени у нас много.

— Привал так привал, — без единой эмоции сказал Тиберий.

Он блаженно закрыл глаза и представил, как скоро спрячется в переносном домике, разведет костер, попьет горячей воды, настоянной на ореховых листьях нуци, поест жесткого мяса и спрячется под теплым одеялом. Потестатемы отдыха были самыми прекрасными в их экспедиции.

Немерий поднял руку и громко объявил привал. Радостно закричав, палангаи поставили сани кругом и принялись обустраиваться на ночлег. Через какую-то половину потестатема на ровном участке снега появились переносные костяные домики, обнесенные шкурами. Женщины разожгли костер, достали из сумок большие чайники и пузатые бидоны.

Тиберий распахнул полог домика и, нагнувшись, нырнул внутрь. Тело била дрожь, пальцы не слушались, но он подумал о том, что вскоре ему принесут горячую воду, и стало чуть легче. Мысли на краткое мгновение вновь переключились на детей. Вот никак не получалось не думать о них! Словно что-то страшное должно было произойти.

«Глупости. Не дури, старый. С ними Безымянный Король. По крайней мере, в замке Луций, Доминик и Гименея в безопасности».

Налив в глубокую тарелку масла нуци, Тиберий тремя ударами кресала по огниву разжег огонь. Оранжевые языки пламени радостно заплясали, прогоняя тьму из переносного домика. Хотя теплее от этого не стало. Вскоре полог распахнулся, и в просторном убежище от ледяного ветра появился Немерий. Он скинул плащ на пол, плюхнулся на шкуры, блаженно потягиваясь.

— Скоро будет готова похлебка и настойка нуци, — сказал кудбирион, улыбаясь. — Согреемся — и спать. Спину так ломит, что хоть ложись и помирай.

— Позови жену гиганта согреть тебе постель. А вскоре Септим разомнет тебе кулаками спину.

Оба засмеялись. Тиберий оглянул домик. Им достался самый большой: приходилось тратить около трех десятков шкур, дабы закрыть весь костяной каркас. Немерий всегда в шутку называл убежище королевским шатром. И был прав — в отличие от остальных домиков в их можно ходить в полный рост, не боясь что-нибудь задеть. Хотя минусы перевешивали. Отогревалось убежище очень долго.

— Не стоило брать женщин, — сказал Тиберий. — Во-первых, за ними постоянно приходится следить. А во-вторых, как бы палангаи не попытались их изнасиловать. Сам понимаешь, что мужчины не смогут долго воздерживаться. Это ладно еще гигант тщательно смотрит за своей женой…

Немерий хмыкнул, стянул маску:

— Не думай об этом пока. Проблемы решаются по мере их поступления. Где гной, там очищай, как писал Пиктор Трог, друг.

— Как там старейшина Актеоун?

— Еще жив старый. Ничего его не берёт.

— Я серьезно, Немерий, — сказал Тиберий.

— Да всё хорошо. Жалуется, конечно, что в его домике всегда холодно, хотя я лично там не могу находиться — дышать нечем от сильного пламени и миазмов, исходящих от старика. Как демортиуусы еще не подохли — загадка.

Тиберий ухмыльнулся.

— Тебе надо было идти не в кудбирионы, а в королевские шуты. Мы с тобой в такой заднице…

Немерий пренебрежительно махнул рукой.

— Не нагнетай, друг, — сказал он. — Все люди целы, идём к горам уверенно. Еще семь анимамов — и будем на месте. Вернемся в замок героями. И будут хаяты своим ученикам рассказывать, как Тиберий Благо Дарящий и кудбирион Немерий Непобедимый дали пинка в задницу старому ящеру и заставили того вернуться в небеса.

Тиберий поднял руки к верху палатки:

— Я живу с богохульником, о Безымянный Король! Воздай ему по заслугам и испепели огненной молнией! И пусть в царстве Юзона его мучают тысячу хакима!

Друзья затряслись от смеха.

— Пойду проверю людей, — сказал Тиберий.

— Не потеряйся!

Хмыкнув, Тиберий распахнул полог, в лицо тут же ударил ледяной ветер. Все восемь домиков палангаи и слуги расставили возле саней. Горели костры в огромных стальных бадьях, бурлили супы. Дагулы пожалели несчастных людей, и снег перестал сыпать с чернильных небес. Мертво светила луна.

Засунув руки в карманы плаща, Тиберий направился к ближайшему костру. После разговора с другом на душе стало спокойно и хорошо. Он всегда удивлялся тому, с каким пренебрежением Немерий относился к проблемам, словно единственное, что его заботило — это сон и еда. Однако Тиберий прекрасно понимал: кудбирион прикидывается, дабы приятель хотя бы на короткое время не задумывался о будущем. Ведь впереди их ждала неизвестность и… возможно, смерть.

Когда до рассевшихся вокруг костра людей оставалось всего несколько шагов, на плечо легла тяжелая ладонь. Тиберий оглянулся: перед ним толстым филем возвышался гигант Септим. Из-за большого количества одежд он выглядел комично.

— Прокуратор, позвольте обратиться, — сказал великан и склонил голову. — Это очень важно.

— Разрешаю. Что случилось?

Септим бросил злобный взгляд на людей вокруг костра, тяжело вздохнул и сказал:

— Это касается… девушек. Понимаете, я уже второй анимам наблюдаю за тем, как палангаи и слуги смотрят на… жену.

Лицо гиганта напряглось, вздулись жилы. Справившись с накатившим гневом, он продолжил:

— Восемь шатров, прокуратор. Понимаете?

— Не совсем, — ответил Тиберий.

— В общем, палангаи странно смотрят на женщин. Я боюсь, как бы они не попытались изнасиловать их. То есть… Простите мне мое косноязычие, я волнуюсь. Девушки сами попросили меня рассказать об этом. Прокуратор, позвольте им ночевать в вашем с кудбирионом шатре. Так будет спокойнее всем — и братьям, и женщинам. Я перестану волноваться за жену.

— А почему не обратился к старейшине? — спросил Тиберий.

Гигант скривился, словно укусил кислый плод.

— Экспедицией заведуете вы, прокуратор, — сказал он. — К тому же не хорошо становится на душе, как представлю, что моя Кретика будет ночевать с этими… с этими… с этими живыми мертвецами. С вами спокойнее.

Подслушивающий разговор карлик Постумус поднялся, скатал голую шкуру дагена и, вылив остатки похлебки в костер, подошел к Тиберию.

— Гигант говорит правду, — сказал коротышка. — Сам вчера был свидетелем, как Авлу попытался прижать в углу один из слуг. Если бы жена Септима не позвала этого великана, то всё закончилось бы плачевно.

Оторвав удивленный взгляд с Постумуса, гигант с надеждой посмотрел на прокуратора. Тиберий снял маску, коснулся бородки и несколько перкутов раздумывал над его рассказом. А ведь он предчувствовал, что так и будет! Ну не могут палангаи и тем более слуги сдерживать свое мужское естество. Говорил ведь Безымянному Королю! Хотя уже ничего не изменишь…

— Хорошо, — сказал Тиберий. — Пусть ночуют в нашем домике.

Септим задумчиво кивнул, ожидающе взглянул на карлика. Тот, всё поняв, попрощался с королевским прокуратором и юркнул в один из шатров.

— Есть еще кое-что, — прошептал гигант. — Простите мне мою дерзость, но я должен сказать.

В животе Тиберия протестующе заурчало.

— Септим, говори уже!

— Тут такое дело… Как бы это выразиться… Понимаете, прокуратор, мужчины ходят… э-э-э… опорожнить мочевой пузырь и кишечник на улицу, но женщины…

— Я все понял, — сказал Тиберий и улыбнулся. — Пусть они справляют нужду в нашем домике в специальные горшки. Только накажи им, чтобы сразу за собой убирали. Я прикажу слугам поделить жилище надвое. Ты свободен.

— Король бессмертен!

С этими словами гигант стукнул левым кулаком себя в грудь и, широко шагая, направился к четырем женщинам, разливавшим похлебку по мискам.

Засунув маску в карман плаща, Тиберий подошел к костру. Палангаи с почтением расступились перед ним. Он блаженно протянул руки к пламени и попросил у кашевара принести в домик две тарелки супа и две кружки самой крепкой настойки нуци. Затем поймал пробегавшего мимо слугу, дал наказ, чтобы рабы как можно скорее шкурами поделили наполовину его с кудбирионом жилище. И лишь после этого вернулся к другу. Немерий разделся до пояса и точил камнем гладиус. Тиберий подивился тому, как в свои пятьдесят хакима отлично выглядел кудбирион: тугие мышцы спины красиво перекатывались под блестящей кожей.

— У меня есть хорошие и плохие новости, — сказал Тиберий, широко улыбаясь.

Немерий оглянулся, непонимающе уставился на друга.

— И какие же плохие? — спросил он.

— Тебе придется по ночам меньше портить воздух: я распорядился, чтобы женщины перебрались в наш домик. Скоро придут слуги и повесят шкуры.

— Один из палангаев все-таки изнасиловал одну из дурёх?

Тиберий отрицательно помотал головой, скинул на шкуры плащ, принялся развязывать шнурки на одежде.

— Нет, — сказал он. — Септим вмешался и, по-видимому, образумил нерадивого насильника. Он только что поймал меня возле костра и попросил переселиться девушкам.

— А хорошая новость какая? — спросил кудбирион и принялся дальше точить гладиус.

Тиберий поставил сапоги возле входа, растянулся на шкурах, спина противно хрустнула.

— Хорошая новость заключается в том, что мне не придется нюхать твои газы.

Вскоре слуги принесли еду и бодрящую настойку из листьев нуци. От супа вырывался душистым облаком ароматный пар, одуряюще бил в ноздри. Желудок вновь беспокойно заурчал, внутри проснулся хищник. Стараясь не показывать слугам насколько голоден, Тиберий громко отхлебнул из глиняной кружки настойку и лишь затем вилкой поддел большой кусок мяса в супе, отправил в рот.

Слуги притащили с мороза шкуры, принялись развешивать по домику. Вскоре дело было сделано, и они, поклонившись, ушли к себе.

— А этот Септим хороший человек, — с набитым ртом сказал Немерий. — Не побоялся подойти к тебе.

— Его жена вместе с ним в походе, не забывай об этом. Он больше хлопотал за нее.

Кудбирион пожал плечами.

— Ты ошибаешься, друг, — сказал он.

Тиберий кончиком вилки почесал лоб, спросил:

— А как его жену зовут-то? Всё время вылетает из головы.

— Кретика.

Прокуратор кивнул, отправил в рот еще один кусочек мяса, допил одним большим глотком похлебку и с блаженством повалился на шкуры. Сегодняшний анимам подходил к концу, скоро они лягут спать, а завтра… Завтра всё начнется с начала: люди позавтракают, снимут шкуры с домиков и, таща тяжелые сани, оправятся к далеким горам, где их ждал упавший дагул Сир.

От входа повеяло холодом, Тиберий бросил взгляд на полог домика. На пороге стояли четыре хорошенькие юные девушки, укутанные в несколько слоев одежды. Даже плотные плащи не могли скрыть тонкие гибкие тела. По воле судьбы все дурехи обладали невероятной красотой: их глаза сияли, как колкие звезды, а длинные вьющиеся волосы выделялись цветом потускневшей меди. Со стороны девушек можно было принять за сестер.

Тиберий тут же заприметил жену великана, Кретику. И вновь удивился тому, насколько она внешне походила на его Юлию. Сердце неприятно кольнуло. Справившись с накатившими эмоциями, он поприветствовал гостей:

— Король бессмертен!

Красные с мороза лица девушек и без того еще сильнее зарделись. Кудбирион пытался растолковать дурехам: во время экспедиции все без исключения должны были носить маски. Однако они боялись надевать их из-за суеверий, доказывали Немерию, что дагулы запрещают женщинам скрывать лица, иначе боги страшно покарают их.

Первой заговорила Кретика:

— Король бессмертен, прокуратор и кудбирион! Я говорю больше спасибо вам за то, что вы позволили нам спать в вашем домике. Даже наши мужья не всегда к нам так добры. Поэтому мы не забудем вашу доброту, клянемся дагулами Иясом, Сиром, Рахом и Безымянным Королем! Если вам потребуется усладить чресла, то мы всегда готовы…

Немерий протестующе вскинул руки:

— Замолчи, несчастная! Или ты хочешь нас оскорбить? Мы делаем это не для того, чтобы вы отдались нам. Или ты, женщина, считаешь, что мужчина не может устоять при виде противоположного пола? Я кудбирион, в конце концов.

Девушка, стоявшая по правую сторону от Кретики, упала на колени.

— Простите глупую жену великана! — заголосила она. — Мы не то хотели сказать. Благодаря вам наша честь не будет поругана!

Тиберий подошел к ней, схватил за локоть и помог подняться.

— Вы тут всего несколько мгновений, а наговорили кучу ерунды, — сказал он. — Лучше ответьте: вы поели?

Кретика попыталась было кивнуть, но подруга локтем толкнула её в грудь, затем протестующе на нее посмотрела. Жена великана потупила взор, сказала:

— Нет, прокуратор. Мы накормили солдат, слуг и рабов, но не успели сами поесть.

— Я велю принести вам еды и воды. Еще что-нибудь нужно?

Взглянув на Кретику, Тиберий ощутил волну нежности и щемящего жара в груди, захотелось обнять дуреху, поцеловать глаза и почувствовать губами трепещущие ресницы, теплые щеки и пухлые губы. Он с трудом прогнал наваждение из головы.

«Успокойся, старый хлыщ. Это не Юлия. Жена давным-давно мертва, а перед тобой стоит всего лишь жена великана. Который, к слову, открутит тебе голову, если коснешься его женщины. Усмири похоть».

— Нам больше ничего не нужно, прокуратор, — ответила Кретика. — Все самое важное мы взяли с собой. Еще раз спасибо вам за заботу!

— Тогда добро пожаловать в нашу скромную обитель! — воскликнул кудбирион. — Отдыхайте, ешьте, пейте. Завтра предстоит тяжелый анимам.

Тиберий лишь кивнул.

 

Глава пятая. Мора

Юмента, особняк Ноксов, покои Дуа

Горло нещадно жгло от боли. Мора вот уже несколько потестатемов звала на помощь, однако ответом ей было лишь гудение стылого ветра да скрип снега под ногами. Вокруг, насколько хватало взгляда, простиралась мертвая ледяная пустыня. Хвала дагулам, что не сыпал снег! Мора не знала, как оказалась на поверхности и куда подевались люди и Мезармоут. Она заставляла себя идти и не смотреть в черные небеса, однако то и дело поднимала голову и разглядывала, как горел в самом зените Огненный Шар. И тогда ужас сковывал её тело, не позволял вздохнуть. Лишь с огромным усилием удавалось оторвать взгляд с ока богов.

Мора кричала и звала брата. Где-то на задворках сознания билась в агонии мысль: что-то случилось плохое. Но сколько бы не пыталась вспомнить, но ничего не получалось. Иногда она останавливалась и непонимающе смотрела на пальцы правой руки. Затем ежилась на продирающем до костей ветру и продолжала путь.

«Я схожу с ума. Всё хорошо. Надо лишь понять, где нахожусь. Где дом? Почему я на поверхности? Где папа и мама? Неужели меня выгнали из города?»

Абсолютная тишина давила на нервы, не позволяла сосредоточиться на важных мыслях. Мора пыталась говорить сама с собой, но звук её голоса лишь сильнее раздражал. Она останавливалась, падала на снег и ждала, когда холод найдет себе путь до сердца, но затем неведомая сила поднимала её и толкала вперед.

Вскоре вдали появились хребты каменных гор, верхушки которых засыпало снегом. Мора радостно улыбнулась: где-то поблизости был Венерандум. Но куда идти? Влево? Вправо? Позволяя внутреннему чутью вести ее, она повернула направо.

«А если действительно Безымянный Король выгнал меня из города? Примут ли люди обратно глупую дочь Мартина Марциала?»

Загремел гром, блеснула в бесконечном черном небе красная молния. Грохот повторился, задрожала земля под ногами. Вскрикнув, Мора потеряла равновесие и растянулась на белоснежном снегу. Попыталась подняться, но тряска была такой сильной, что с трудом удавалось даже дышать. Всё прекратилось также быстро, как и началось.

«Я жива. Я по-прежнему жива».

Мора повернулась на спину, посмотрела на Огненный Шар. Ей показалось, что на миг в светило заглянул глаз — с той стороны небес. Этот взгляд придавил тело, лишил сил сопротивляться. Зрачок размерами в миллионы витамов рассматривал ледяную пустыню и следил за жалкой девушкой. Из Огненного Шара ударил луч ослепительно белого света. Снег вокруг Моры начал багроветь, то и дело из сугробов били маленькие кровавые фонтанчики.

Она вскочила, поскользнулась и ухнула прямо в алую кашицу.

«Прокол! Прокол, миленький! Спаси меня! Что происходит?»

Из луча света показалась гигантская фигура. Казалась, она подпирала само небо. Воображение поражали невероятные размеры чудовища: на одной ладони могла поместиться вся армия Мезармоута. Никогда раньше Мора не видела такого мускулистого тела, не видела такую кожу мраморного цвета, полыхающие красным пламенем глаза и безгубый рот от уха до уха.

Существо медленно подняло руку и показало на нее.

— Я твой бог!! — взревело оно.

От громоподобного голоса заложило уши. Мора вскочила и побежала в противоположную сторону от чудовища, хотя прекрасно понимала, что скрыться в ледяной пустыне невозможно. К тому же существу достаточно сделать всего лишь несколько шагов, дабы догнать её.

«Я сплю! Мне все это снится!»

Она ущипнула себя за руку, но ничего не изменилось.

— Стой, тварь!!

Земля задрожала, вновь ушла из-под ног. Мора плюхнулась в кровавый снег. Слезы хлынули двумя мутными потоками. Она звала брата, отца и даже деда, но никто не приходил на помощь. Все отвернулись от нее. Все. И теперь ей предстояло самой встретиться лицом к лицу с огромным существом.

Вытерев рукавом кровь с лица, Мора вскочила и побежала в сторону гор. Ноги предательски разъезжались на мокрой кашице, но она все же держала равновесие. Холодный ветер бил в глаза, заставляя жмуриться. Внутренний голос убеждал её остановиться и сдаться гигантскому существу. Ради чего бороться?

«Я смогу. Должна. Обязана».

Вдали показался силуэт мужчины. Вскрикнув от радости, Мора устремилась к нему. Однако чем ближе она приближалась к незнакомцу, тем сильнее внутри нее все сжималось от страха. И сколько бы ни старалась подавить в себе это чувство — ничего не получалось. Каждый шаг давался с трудом, сердце горело болью от частого сердцебиения, а перед глазами плясали красные точки.

Мужчина был абсолютно голым. Его тело плотным слоем покрывал пепел, от резких порывов ветра от него тянулось серое облако. Огромные кроваво-красные глаза неотрывно смотрели на гигантское чудовище. Ярко полыхая, они всё сильнее разгорались зловещим пурпурным огнем.

— Помогите! — закричала Мора.

Незнакомец никак не отреагировал на ее слова. Он сделал к ней несколько шагов, кровавый снег под ногами противно захрустел. Мора остановилась, словно врезалась в невидимую стену. До мужчины было всего несколько эмиолиусов, но ноги не слушались. Она попыталась ухватиться за него и рухнула на снег.

«Помоги мне! Помоги, пожалуйста, кто бы ты ни был! Я боюсь. Очень боюсь».

Выпустив густое облачко пара изо рта, незнакомец вскинул руки и встал в боевую стойку, словно собирался в рукопашную сразиться с чудовищем. Мора обернулась. Громоподобно заревев, существо открыло пасть, и из него хлынуло черное блестящее облако. Измазанный пеплом мужчина что-то неразборчиво прошептал, из пальцев вырвался луч ослепительно белого сияния.

Мора зажмурилась, горло перехватило страхом. Грохнул страшный взрыв. Она почувствовала, как её тело подняло в воздух. Земля и небо поменялись местами. А затем последовал сильный удар в спину обо что-то тяжелое, выбивая остатки воздуха из легких. Мора с трудом распахнула глаза и поняла, что лежит на кровавом снегу и не может пошевелиться.

— Сдавайся, тварь! — взревело существо и топнуло циклопической ногой, от чего ледяная пустыня задрожала.

Незнакомец улыбнулся и рванул к нему с такой быстротой, что его фигура, казалось, растворилась в облаке пепла. Всего за несколько мгновений спаситель Моры очутился перед чудовищем и так громко завопил, что сознание у Моры помутилось.

«Мне всё это снится».

Она услышала странный шорох рядом с собой и повернула голову в сторону звука. По спине побежали мурашки: из кровавого снега торчала мускулистая рука. Извиваясь словно червь, на поверхность выполз мужчина. Как и у незнакомца, плоть его покрывал толстый слой пепла, однако ни глаз, ни носа, ни рта не было — гладкая поверхность. Странное человекоподобное существо протянуло руку к Море, но она, визжа, отползла от него как можно дальше. Ей хотелось проснуться у себя в комнате, удивиться кошмару и тут же его забыть.

Мужчина без лица слепо ощупал снег вокруг себя, вскинул голову, прислушавшись, и на четвереньках пополз в её сторону. Глаза Моры дико уставились на него, ужас сковал всё тело. Она ожидала, что существо захочет разорвать её на части, но оно неожиданно обняло за плечи, гладкое лицо уперлось в плечи.

«Я хочу домой!»

Пепел оставлял серо-черные разводы на одежде и на руках. Мора попыталась отстраниться от мужчины без лица, но тот лишь сильнее прижался к ней. Казалось, его тело сотрясалось от рыданий, но плач был абсолютно неслышимым. Существо поглаживало её руки, терлось об одежды. Мора нахмурилась и взглянула на его ладонь. От мизинца до большого пальца тянулся серый шрам. Такой шрам был у её брата, когда в детстве тот схватил лезвие гладиуса деда…

Она вскрикнула, внимательно осмотрела тело мужчины, узнавая старые рубцы Прокола. Её обнимал брат! Но как такое возможно? Мора прижалась к нему, принялась целовать его руки, горячие слезы обожгли щеки.

Между тем, битва между незнакомцем и гигантским существом продолжалась. Из черных небес сыпались красные молнии, заставляя воздух трещать. От этого шевелились волосы, а одежда потрескивала, словно молодой лед. Вокруг борцов кружились снежные вихри, в водовороте которых летали костлявые твари с длинными лапами. С места сражения валил дым, почва ходила буграми. Небеса разделило множество сверкающих нитей.

Из снега вылезали покрытые пеплом люди. Глаза их ярко полыхали красным пламенем, а рты кривились в злых ухмылках. Дикие нечеловеческие крики разносились по ледяной пустыне. Мора хотела закрыть уши руками, но от страха впилась в тело брата. Снег под ногами выползших из земли людей дымился легким сизым дымком и превращался в кровавую кашу. Все эти существа направились к месту битвы.

— Я твой бог!! — ревел гигант и пытался кулаком раздавить незнакомца.

Мора заозиралась, дабы найти Мезармоут, но вокруг творилась такая неразбериха, что с трудом удавалась даже думать. Неведомая сила тянула её к двум сражающимся существам. Приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы противостоять странному желанию.

Брат крепко обнял её и задрожал всем телом. Почему у него не было лица в отличие от остальных?

— Ты меня слышишь? — спросила Мора.

Она почувствовала, как Прокол кивнул.

— Ты знаешь, где Мезармоут?

Брат отрицательно замотал головой.

Мора хотела было спросить, где родители, но поняла, что он не сможет объяснить, и мысленно выругалась. От каждого удара молнии она нервно дергалась и молила богов, дабы те ниспослали спасение. У нее защемило в груди, слезы снова выступили на глазах. Наконец, она сдалась и позволила неведомой силе потянуть её к месту сражения. Брат попытался остановить её, но Мора вырвалась из его объятий и побежала. Испачканные пеплом люди широко улыбались ей, обнажая черные, как уголь, зубы и высовывая желтые языки. Их блестящие ярко-красные глаза казались тусклыми и неживыми.

Неожиданно гигант посмотрел на нее, не обращая внимания на атаки незнакомца.

— Сдайся, тварь! — завопил он. И этот рев был подобен реву бушующего пламени над клеткой Универса.

Мора хотела было кивнуть, но почувствовала, как тяжелая рука легла на плечо. Обернулась. Перед ней стоял старик Флавий, перемазанный в пепле. Порывы ветра разносили от него по ледяной пустыне серые истлевшие комочки.

— Стой, внучка, — сказал старик.

Она попыталась скинуть его руку, но тот крепко держал её.

— Не поддавайся голосу, дурочка. Впереди нет ничего хорошего.

— Мне наплевать, — прошептала Мора. — Отпусти меня.

— Ты умрешь.

Бледные, исхудавшие пальцы ласково коснулись её щеки, скользнули по подбородку.

— Не надо, внучка, — сказал Флавий. — Он убьет тебя.

Мора почувствовала, как правую руку свело от боли, взглянула на неё. Что-то шевельнулось в душе. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить нечто важное.

— Я пойду, — прошептала она.

Старик отпустил её плечо.

— Зря.

Взгляд опустился с лица Флавия на сморщенный пенис: как и все люди, вылезшие из снега, дед был совсем без одежды. Мора почувствовала, как к щекам прилила кровь, поспешно отвернулась и двинулась в сторону гиганта. Только сейчас она заметила, как противно хлюпала при ходьбе одежда. Кровь стекала с кожаного капюшона, с рукавов толстого плаща.

«И пусть. Все равно я скоро умру. Осталось потерпеть совсем немного, дуреха».

Испачканные в пепле люди бросали на нее презрительные взгляды, некоторые из них пытались преградить дорогу, но она обходила их. Боялась, что кто-нибудь ударит её, поэтому шарахалась от каждого незнакомца. Мора знала: впереди ждет смерть. Порой из толпы кто-то выкрикивал её имя, она оборачивалась, искала в сотнях лиц знакомое и не находила. Старик Флавий скрылся в человеческой массе.

Сражение между гигантским существом и Пепельным Человеком продолжалось. Вокруг них по-прежнему крутились ветряные смерчи, в которых извивались горбатые чудовища, а из небес вырывались алые молнии. Снег под ногами странной парочки давно растаял и превратился в кровавую кашицу. Мора смотрела в небо, пытаясь разглядеть дагулов, но никого не видела. Видимо, боги покинули ледяную пустыню. Но тогда кто сейчас сражался?

— Мора, не иди к ним.

Она вздрогнула, остановилась. Из толпы появился мальчик: острые глаза с красными угольками вместо зрачков внимательно смотрели за ней.

— Тит, разве ты не должен быть дома? — спросила Мора. Брови удивленно поползли вверх.

Тот пожал худыми плечами, подошел ближе, коснулся ручкой до её пальцев и крепко сжал. Она ощутила неистовый жар, исходивший от него.

— Ты весь горишь.

— Не ходи туда, — сказал мальчик, пропустив слова тетки мимо ушей. — Он злой.

— Кто злой? — спросила Мора. — И где Карина? Почему она бросила тебя? И от чего у Прокола гладкое лицо?

Тит часто-часто замотал головой.

— Ты не о том думаешь, — сказал он. — Уходи отсюда. Тебе нельзя идти к гиганту. Я не пущу. Он растворит твою душу в хаосе!

Мора опустилась на колени. В ноздри ударил смрад, к горлу подкатил тошнотворный комок. Она попыталась обнять мальчика, но тот выскользнул из её объятий, прошептал:

— Мне с тобой нельзя! Уходи!

— Но я устала!

— Ты не найдешь у него покоя.

Слезы потекли из глаз Тита, но, как только касались щек, с шипением превращались в сизый дымок, скручивающийся в кольца.

— Почему ты в пепле? — не унималась Мора. — Что вообще происходит?

Мальчик молча сделал несколько шагов назад, а затем скрылся в толпе.

Тяжело вздохнув, Мора поднялась. После разговора с сыном сестры ей стало легче. Больше не тянуло к гиганту. Как она вообще могла подумать, что этот циклопичный урод сможет ей как-то помочь? Надо идти к горам, мелькнула тоскливая мысль. Маленький Тит прав: здесь ей не место.

Дрожа от холода и все еще вздрагивая от грома, она повернулась спиной к битве гигантского существа и Пепельного Человека и быстрым шагом направилась в сторону гор. Ледяной ветер бил в спину, подталкивая ей в нужном направлении. Теперь лица окружающих её людей были радостными, а пламя в глазах не казалось опасным.

Она возвращалась домой.

Сознание вернулось тугой вспышкой боли. Дрожа от озноба, Мора открыла глаза и попыталась встать. Мир перед ней качался и тонул в красных звездах. Пришлось несколько бесконечно долгих перкутов просто не шевелиться, дабы хоть немного облегчить муки. Прижав к груди перебинтованные руки, Мора огляделась. Она лежала на огромной кровати с балдахином, завешенным бирюзовыми занавесями. В нос шибали резкие запахи настойки умулуса и еще чего-то едкого.

«Где я?»

Память услужливо подкидывала образы нескольких прошедших анимамов: разговор с дедом, надругательство брата, подземные казематы, изнасилование солдатами Флавия, сломанные пальцы, ожоги и… Мора не помнила, как её спасли. После того, как отец ушел из камеры, солдаты долгие потестатемы мучили её, затем в окошке двери появилось лицо болезненно худого парня, а потом она потеряла сознание. Следовательно, либо папа освободил её, либо это сделал кто-то другой. Мора вновь оглядела кровать: она точно была не в особняке Марциалов. В висках стрельнуло.

Занавеси распахнулись, на краешек кровати присел плотный мужчина с обвисшими щеками. Непривычно добрые зеленые глаза смотрели на Мору приветливо, по-дружески, словно на обожаемую дочь. Черный линумный костюм выделялся золотыми нитями по линии швов.

— Как хорошо, что ты очнулась, — сказал незнакомец.

— Где я?

— В доме Ноксов по приказу самого Безымянного Короля. Я твой лекарь. И зовут меня Сертором. Признаюсь, пришлось с тобой повозиться, чтобы вытащить из царства Юзона. Но богочеловек одарил тебя самой лучшей комнатой: когда-то здесь нежилась в постели Дуа.

Мора непонимающе уставилась на лекаря, аккуратно села на кровати и подперла левой рукой подушками спину.

— Как это нежилась? Почему в прошедшем времени?

— Душа моя, ты спала десять анимамов и ничего не знаешь, что произошло в Юменте. Когда в Нижний Город спустился Безымянный Король, лжепророки подняли восстание. Лишь благодаря мудрости Владыки и храбрости палангаев удалость прогнать врага из города. Как не хотелось бы этого признавать, но высокородные прокураторы участвовали в заговоре вместе с вероотступниками. Готовься к плохой новости: астулы знати больше нет. Дуа Нокс, Акифа Дахма и Мартина Марциала отправили в Венерандум, их лишили земель, воинов, золотых талантов и детей.

Лекарь взял графин с передвижного столика, налил воды в глиняную кружку и протянул Море. Она с благодарностью промочила горло и принялась дальше спрашивать Сертора:

— А где мой брат? Почему Безымянный Король перенес меня в особняк Ноксов? И что значит «лишили детей»? Их убили? — Голос дрогнул. Несмотря на жестокость брата, отца и деда, Мора обожала маленьких сыновей Карины.

Лекарь укоризненно покачал головой.

— Тебе еще рано знать об этом, дитя. Ты не до конца восстановилась. Я не могу ничего сказать. Благодари за спасение претора-демортиууса Секста. Он и его люди вырвали тебя из лап воинов Флавия Марциала.

— Ты должен мне сказать! — бросила Мора и содрогнулась от боли в пальцах на правой руке.

Голос старого лекаря зазвучал грустно и размеренно:

— Эти негодяи долго издевались над тобой. Но твой дух невероятно силен, раз после… такого надругательства не сошла с ума. Видимо, дагулам ты еще пригодишься. Ложись и отдыхай. Тебе нельзя нервничать, дитя. Скоро обо всем мы поговорим. Надеюсь, ты простишь старика за некоторые секреты.

Сертор заговорщицки подмигнул ей.

Мора закрыла глаза и снова провалилась в глубокий сон.

 

Глава шестая. Секст

Юмента, астула старейшин, подземные казематы тюрьмы

Шаги отдавались гулким эхом, бряцали чешуйки доспеха при ходьбе. Он не мог поверить, что в казематах стояла такая мертвая тишина: после нападения вероотступников старейшины приказали всем мастерам закрыться в здании школы и охранять несмышленышей и юных учеников. Пятеро псевдопалангаев после атаки на Безымянного Короля у площади собраний проникли в астулу и перерезали около двадцати мастеров. Горожане в приступе страха разворотили храм Юзона, Кулды и дагула Сира. Старейшина Корбулон с Секстом и тридцатью демортиуусами пришли на защиту слишком поздно: четверо выживших вероотступника сбежали.

В углублениях каменных стен чадили сосуды с подожжённым маслом нуци, но дым от них был сладкий, от него кружилась голова. Секст свернул за угол, остановился перед массивной бронзовой дверью и тяжело вздохнул. Впервые за этот менсе у него появилось немного свободного времени. И он знал на что его потратить. Возможно, скоро вообще не удастся попасть в свои покои: Безымянный Король планировал выкурить лжепророков из своего логова.

Тяжело скрипнул замок, Секст потянул на себя массивную дверь, на него повеяло смрадом и холодом, которые были ощутимы даже в коридоре казематов. Он вытащил из кармана плаща два жар-камня и бросил их во тьму камеры, пренебрегая запретом пользоваться ими в тюрьме. Ярко вспыхнул свет, озарив убогое помещение. В углу, забившись словно загнанный зверь, прятался заключенный. Узник обхватил слабые и высохшие, без сильных мышц ноги и хищно ухмыльнулся, увидев гостя.

— Как жизнь, Титус? — спросил Секст и закрыл за собой дверь.

— Не жалуюсь, брат. — Голос невольника был тихим, но навязчивым, словно собственные мысли.

— Какой же я тебе брат?

— Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос, претор. Если хочешь, я могу называть тебя как-нибудь иначе. Мне все равно. Смысл от этого не изменится.

— Вижу, твои раны зажили.

Узник резко поднялся, выставил руки ладонями вверх, показывая круглые шрамы от гвоздей на запястьях.

— Не подходи ближе, чем на три шага, — предупредил Секст. — Иначе мне придется тебя убить.

Титус пожал плечами и вновь плюхнулся на холодный грязный пол.

— Я знаю, за чем ты пожаловал, — сказал он. — Но ответь мне прежде: ты видел Пророка?

Секст провел рукой по стене.

— Здесь холодно, — заметил претор-демортиуус.

— Ты не ответил на мой вопрос!

— А должен? — с улыбкой на лице спросил Секст.

— Ты пришел ради того, чтобы узнать правду. И можешь меня пытать, отрезать части тела, но я все равно не скажу ничего тебе, если не захочу. Помни, брат: я не чувствую боли.

Черные провалы глазниц Титуса пугали. Секст кивнул, махнул рукой:

— Спрашивай.

— Ты знаешь мой вопрос: ты видел Пророка?

Претор уставился на лизавшее песок пламя жар-камней. Он надеялся, что заключенный попытается напасть. Лишь смерть несчастного могла унести все его тайны. Впервые за долгое время Секст не понимал, как поступить. С одной стороны он давно пытался обойти ментальные блоки старейшин и хотел добраться до детских и юношеских воспоминаний. Но с другой стороны — не предаст ли Безымянного Короля? Как только Димир или Кадарус узнают, что их лучший демортиуус общается с предателем, то беды будет не избежать.

— Я не знаю, кто такой Пророк, — сказал Секст. — Гектор? Это был он?

Титус недовольно покачал головой:

— Ты должен сам вспомнить! Как только тебя выкупил от матери старик, твоя жизнь кардинально изменилась. Я помогу тебе. Но у меня есть еще один вопрос: Безымянный Король уже видел дочку Марциалов? Ты ведь оставил её в живых?

Секст вскочил, кинулся к заключенному и схватил за горло. Тот лишь шире растянул губы в улыбке. Титус демонстративно опустил руки, всем своим видом показывая, что ему наплевать на собственную жизнь.

— Откуда ты знаешь? — спросил Секст. — Кто тебе сказал? Говори, тварь.

— Дурень, дурень, — прохрипел узник, давясь от смеха. — Я же говорю: Пророк давным-давно продумал план действий. Все предрешено, брат. А самое смешное то, что его нельзя убить. Мечи не проткнут его. Пророк — сын бога! Он умеет говорить со мной даже в этой маленькой камере. Он дарит своим последователям огромную силу.

Секст отпустил горло Титуса, вернулся на место. Несмотря на холод, он чувствовал, как горит тело. Хотелось уйти из казематов, доползти до покоев и рухнуть на кровать.

— Безымянный Король влюбится в Мору, это план Пророка, — сказал бывший палангай. — Я попросил тебя не убивать её. И ты все правильно выполнил. Хочешь, я покажу кое-что в знак своей искренности?

Сжав кулаки, Секст промолчал.

— Порежь свою руку гладиусом и открой медную дверь, — неожиданно прогромыхал Титус.

Демортиуус ахнул: по телу словно пробежал электрический разряд. Холод скрутил кишки, поднялся выше и отозвался в груди горящим спазмом. Руки налились свинцом и словно стали чужими. Мир вокруг взорвался яркими красками, как будто кто-то невидимый преобразил реальность. Каждая деталь камеры наполнилась глубоким смыслом: в трещинах на потолке крылись тайны вселенной, а песок на полу загадочно и зловеще поблескивал в свете жар-камней.

Не осознавая что делает, Секст выхватил из ножен гладиус, провел лезвием по ладони. Кровь вязким ручейком полилась на его сапоги. Затем он отбросил ненужный короткий меч и открыл медные двери. Ему не хотелось этого делать, однако им управляла неведомая сила.

Титус, неприятно смеясь, захлопал в ладоши:

— Очень хорошо, брат. Как видишь, я мог бы давно покинуть эту камеру. Мог бы приказать тебе перерезать всех мастеров-экзекуторов. Но у меня другая цель. Я здесь, чтобы помочь моему брату увидеть свет истины.

— Как ты это сделал? — сказал Секст, тяжело дыша. Пот выедал глаза.

— Пророк наделил своих последователей могучей силой. Все мы можем говорить друг с другом с помощью мыслей. Как видишь, мне хватило одного желания, чтобы ты сохранил дочку Марциала.

Держался Титус гордо, несмотря на то, что тога давно превратилась в грязные лохмотья, а пахло от него как от десятки дохлых дагенов. И Секст впервые ощутил страх, ледяными тисками сжавший череп. Безымянный Король может проиграть, если не узнает, какой силой обладают вероотступники. Необходимо срочно ему обо всем рассказать.

Словно прочитав его мысли, Титус сказал:

— Я даю тебе выбор, брат: или ты идешь к лживому правителю Мезармоута и всё ему рассказываешь, или получаешь доступ к памяти и никому ни о чем не говоришь. В первом случае тебя рано или поздно все равно ждет смерть. Пророк выиграет эту войну. Не может не выиграть. Такова его суть. Но если ты доверишься мне, то выживешь.

Секст опустил голову.

— Мне надо подумать.

— Нет времени, брат. Решение ты примешь сейчас.

Коснувшись рукой эфеса гладиуса, Секст нахмурился. Еще десять анимамов назад он однозначно выбрал бы сторону Безымянного Короля, но сейчас… Черная метка, обнаруженная во рту, говорила о том, что он принадлежит совсем не старейшинам. А если его обманывают? Нет, слишком сложно. Пророк действительно очень умен. Владыка может потерпеть поражение из-за слаженности вероотступников.

Что выбрать? Правду или ложь? Секст не знал. Он еще раз оглядел тесную камеру, открытую медную дверь и сидящего на полу Титуса.

— Ты сделал свой выбор? — спросил узник.

— Я хочу вернуть память.

Улыбка исчезла с лица заключенного, он тяжело вздохнул.

— Да будет так. Пророк благодарит тебя за правильный выбор. А теперь ступай в свои покои и перед сном выпей настойку умулуса, как ты делал это раньше. С этого анимама твоя память будет возвращаться. Я сниму блок старейшин, и ты перестанешь забывать вещи, связанные с тобой. Иди. Мне надо отдохнуть. Скоро мы будем видеться чаще.

Не сказав ни слова, Секст вышел из камеры.

Зеркала в покоях как всегда успокаивали громко жужжащие мысли. Он вглядывался в отражение, пытаясь понять, что изменилось с ним за всё это время. Те же ввалившиеся щеки, лихорадочный блеск карих глаз, бледная кожа. Однако с ним было что-то не так. Теперь Секст не мог быстро впасть в событийный транс, не мог читать по лицам. Приходилось делать невероятные усилия, дабы заставить себя сосредоточиться на важных мыслях. Старейшина Димир пока не заметил перемен с одним из своих лучших подопечных, однако долго скрывать потерю способностей демортиууса Секст не мог.

Претор достал из шкафа пузатый графин с настойкой умулуса и глиняную кружку, сел на пол. Взгляд не отрывался от дневника. В голову не лезла мысль, что теперь не придется ничего записывать, дабы воспоминания не стерлись из головы. А вдруг Титус наврал? Секст вспомнил, как беспрекословно выполнил его просьбу порезать себе руку и открыть медную дверь. Если бы вероотступник хотел убить его, то сделал бы это давно.

Налив настойки в кружку, претор почувствовал, как в ноздри ударил резкий запах. Вот когда-то давным-давно его мать также пила дурманящий разум напиток, пока не подхватила красную желчь, и черви не прогрызли ей глаза. Секст хмыкнул. А ведь помимо него в семье были еще дети. Где они сейчас? Живы ли? Возможно, сейчас они обитают где-нибудь в трущобах Юменты и знать не знают про брата, которого продала в рабство мать.

Секст отхлебнул настойки. Нёбо закололо, в животе разлилось приятное тепло. Скоро придут воспоминания из далекого прошлого и принесут с собой правду. Правду о том, что же случилось с ним много хакима назад. Ему не терпелось окунуться в омут давно ушедших событий, поэтому он несколькими глотками осушил кружку.

Крупные капли пота скатывались по лицу, оставляя влажные следы на коже. Вскоре к ним добавились и слезы…

…Секст и старик сидели на соломенных подстилках друг напротив друга. Древние лохмотья выглядели на учителе как на вешалке, под длинными ногтями чернела земля, а беззубый рот непрестанно двигался. Юный ученик старался смотреть на его длинную, густую и ухоженную бороду.

— Отвечай на мои вопросы без запинки.

— Да, мастер.

Старик схватил костяную палочку и ударил по лицу Секста.

— Не называй меня так. Я твой учитель.

— Да, учитель.

Шипящая тьма, окружавшая их, отступила, удалось хорошенько разглядеть, где они находятся. Тесный пучок острых, как зубы дагена, длинных сосулек вырастал из потолка пещеры. Полумрак разгонял чадящий факел у поблескивающей минералами стены. Воздух был спертый, душный, воняло старческим потом и гнилью.

— Почему у Безымянного Короля нет пениса? — спросил бородатый.

— Старейшины делают это для того, чтобы сделать будущего правителя беспристрастным, неподверженным чувствам, — как можно быстрее ответил Секст.

Старик улыбнулся подкупающе-беззубой улыбкой.

— Правильно, — сказал он. — Продолжай свою мысль.

— В теле Безымянного Короля находятся два духа — бога и простого смертного. Как только физическая оболочка умирает, то сущность Всевышнего летает вокруг Мезармоута в поисках нового будущего правителя.

— А что становится с трупом Короля? — спросил старик, иронически вскинув брови.

Секст облизал пересохшие губы, вперил взгляд в пол, дабы возбужденно блестевшие глаза учителя не мешали сосредоточиться.

— В теле мертвого правителя остается человеческая душа, которая не может попасть в царство Юзона без имени. Поэтому посмертно Безымянному Королю дают новое имя.

— Правильно. — Голос старика был трескучим, словно ветер в ледяной пустыне. — Назови мне имена мертвых владык.

Секст сжался, вытаскивая из глубин памяти нужную информацию.

— Август, Гуфран, Кейн, Имад, Марк, Вест и Доминик, — сказал он.

— А почему Безымянный Король должен владеть двумя мечами?

— Это знак божественности, учитель. Только Владыка может одинаково хорошо сражаться и левой рукой, и правой. Даже лучший кудбирион никогда не сравняется по мастерству с ним.

— А может ли стать Безымянным Королем сын нищенки? — не унимался старик.

— Да, учитель. Правителем может стать любой человек в Мезармоуте: сын нищего, богатого, воина, развратника и даже убийцы. На все воля богов. Младенца забирают у родителей, а затем его оскопляют. Будущим Королем занимаются старейшины.

Старик резко поднялся и принялся ходить вокруг циновки Секста. Взгляд юного ученика не отрывался от костяной палки. Вчера учитель избил его до полусмерти только из-за того, что он попросил глиняный стакан с грязной водой. Поэтому сегодня Секст старался думать только о вопросах. Еда и вода подождут. Красные вздувающиеся рубцы на руках — яркое тому доказательство.

— Только Король имеет право издавать указы и управлять городом? — спросил старик.

— До того, как правителю исполнится восемнадцать хакима, Юментой и Венерандумом управляют старейшины. Однако как только Владыка становится мужчиной, священнослужители теряют власть. Они могут лишь советовать. Безымянный Король сам вершит судьбы людей.

Секст почувствовал, как старик встал позади него. В абсолютной тишине хриплое дыхание учителя показалось оглушительно громким. Дрожь прокатилась по телу.

— Можно ли при жизни дать Королю имя, ученик?

— Нет, учитель. Это страшное оскорбление. Тот, кто попытается это сделать, будет тут же казнен.

— А как из младенцев выбирают того, в котором уживаются две сущности? — спросил старик.

Тяжело вздохнув, Секст ответил:

— Имя нового наследника называют старейшины. Выпив перемешанную с кровью дагулов настойку рогерса, они вводят себя в транс и находят нужное дитя. Сам Безымянный Король даже на смертном одре не может указать наследника, так как в этот момент в нем беснуется человеческая душа.

Старик обошел ученика, склонился над ним и пристально всмотрелся в его глаза, словно пытался найти доказательство того, что юноша мухлюет. Секст не стал отводить взгляд. Он с вызовом пялился на учителя, стараясь не думать о костяной палке. Суровое лицо старика было иссечено глубокими морщинами, однако глаза под нависшими седыми бровями горели мрачным огнем решимости.

— Может ли Безымянным Королем стать взрослый, ученик?

— Нет, Безымянный Король перерождается только в младенце. И старейшины тут же его обнаружат.

— Хорошо, очень хорошо, — сказал учитель и улыбнулся еще шире. — Можешь встать.

Секст поднялся, размял затекшие ноги и собирался уже уходить к себе, когда учитель положил руку ему на плечо и кивком показал в угол пещеры. Не сразу удалось разглядеть огромную человеческую фигуру, прячущуюся во тьме. Но вот незнакомец вышел на свет факела, и Секст ахнул от изумления — перед ним возвышался хорошо сложенный мужчина в медном панцирном доспехе. На его лице алели старые зажившие шрамы, короткий ежик волос был слегка припорошен сединой. Однако больше всего выделялись яркие голубые глаза, в которых читались и мужество, и волнение, и ярость, и даже страх.

— Приветствую тебя, мальчик. — Голос незнакомца прогремел мощно и раскатисто. — Я — Гектор, сокрушитель врагов. Я долгое время следил за твоими успехами. Удивительно, как быстро ты запоминаешь все. Это может пригодиться нам.

Секст непонимающе уставился на учителя, но тот склонился перед воином и не поднимал голову с теплой земли.

— Ты так и не представился, — сказал Гектор и растянул губы в едва заметной улыбке.

— Я… Я…

На помощь пришел старик:

— Мальчик волнуется, Пророк. Прости его за косноязычие. Несколько ударов палкой образумят его.

Гектор скривился.

— Больше ты не будешь его бить, Гай. Нельзя так жестоко обращаться с маленьким. Ведь когда-нибудь ребенок вырастит и отомстит за причиненную боль. Я ясно выразился?

— Да, Пророк, — сказал старик.

Гектор подошел к мальчику, положил тяжелые ладони ему на плечи.

— Я знаю, как тебя зовут, дитя, — проронил он густым сильным голосом. — Ты Секст. И ты мне нужен для очень важной задачи…

 

Глава седьмая. Безымянный Король

Юмента, территория у входа в туннели

Медные панцирные доспехи палангаев, казалось, горели огнем в свете ярко полыхавших жар-камней, вплавленных в стену Нижнего Города. Наконечники сотен копий были направлены на узкий проход, ведущий в бесконечные лабиринты туннелей, в которых обитали дагены, фили, алахамы, хунфусе и… вероотступники. Я стоял чуть поодаль от кудб и мысленно прикидывал, как поведут себя враги. План казался простым: поставить у двух тоннелей витамов солдат и ждать, когда лжепророки вылезут из своей норы.

Возле городской стены растянулась цепочка копателей. Около тысячи мужчин боязливо оглядывались на стерегущих их демортиуусов в тщетной попытке понять, что происходит. Даже отсюда я чувствовал сшибающие с ног запахи немытых тел. От одного вида их грязной кожи становилось противно. Предатели! Скоро витамы поймут: моя жалость не распространяется на тех, кто наплевал на устои дедов и отцов, кто решил, что может безнаказанно убивать мирных граждан.

Я еще раз оглядел палангаев. Возле больших каменных ворот, ведущих в подземные лабиринты, стояли четыре кудбы солдат, остальные три — у другого входа в туннели. Демортиуусы же следили за тем, чтобы никто из витамов не попытался скрыться. Вскоре к стене явился старейшина Димир, позади которого рабы тянули четыре доверху набитые пыточными приспособлениями повозки. Больше никто из копателей не храбрился: лица многих побелели, кто-то упал на колени и стал молить отпустить его к семье.

Я лишь хмыкнул, повелел мастеру Гуфрану идти за мной и, позвякивая доспехами, направился к витамам. Ярость душила, не давала расслабиться ни на перкут. Предатели! Жалкие черви! Ничтожества! Что им не хватало? Они безбедно жили, их семьи не знали голода. К тому же обычные горожане почитали копателей: с давних времен витамы добывали мясо, шкуры, кости и драгоценные травы. Может, они усомнились в моей божественности? Или же поставили себя выше Безымянного Короля? Не прощу! Уничтожу, сотру в порошок, заставлю жрать землю и лизать сапоги!

Старейшина Димир поклонился.

— Ни к чему эти формальности, — отмахнулся я. — Где Секст?

— Тут, Владыка.

Я бросил взгляд в конец повозки. Волосы демортиууса отросли еще больше за прошедшие суматошные анимамы и теперь касались плеч. Со спины претора можно было бы принять за девушку. Мастер Гуфран в особняке Дуа частенько говорил мне о том, что парень изменился и теперь походил не на командующего черными плащами, а скорее на поэта или философа. Глаза Секста излучали эмоции! Пришлось попросить старейшину Кадаруса внимательнее следить за демортиуусом. Как бы не сошел с ума паренек и не перешел на сторону врага.

— Король бессмертен!

Секст ударил себя в металлический черный нагрудник и кивнул. Длинные волосы рассыпались по плечевым пластинам, сделав его похожим на легендарного героя древности — Менеона.

Я подошел к нему, снисходительно улыбнулся и спросил:

— Вы принесли все то, что я просил?

— Да, Владыка, — ответил претор-демортиуус. — Цепи, крюки, колы, пилы, жаровни, прессы для черепа, зубчатые раздавливатели и бочку с живыми хунфусе.

— Хорошо, давайте начнем.

С этими словами я резко обернулся и медленно пошел возле копателей, смотря каждому в глаза. Мне хотелось увидеть в их взгляде презрение или ненависть ко мне, но видел лишь страх и слезы. Трусы! Не говоря ни слова, я остановился у грязного бородатого мужчины, одетого в простую серую линумную одежду, и жестом приказал выйти из шеренги. Тот, дрожа словно загнанный алахам, сделал шаг ко мне, зябко передернул плечами и, видимо, вспомнив предписание тхатха, вперил взгляд в землю.

— Как тебя зовут, витам? — спросил я. Голос звенел металлом.

— Алим, Ваше Величество.

— Ты незнатного рода, Алим. Давно ли работаешь копателем?

— Больше двадцати хакима, господин.

— Все ли тебе хватало?

Бородач непонимающе уставился на меня. Я до хруста сжал кулаки, борясь с яростью.

— Зачем вы прячете Гектора?

— Я не понимаю, Ваше Величество…

Махнул рукой. Секст вытащил из повозки тяжелую цепь, обмотал на левый кулак и решительно направился к копателю. Тот упал на колени, вскинув руки, и стал молить о пощаде. У него, видите ли, трое детей и две жены. Размахнувшись, претор-демортиуус «ошпарил» беднягу цепью. От удара щека разорвалась, перекрошились зубы, горячей струей брызнула алая кровь. Однако Секст не остановился и принялся бить витама до тех пор, пока тот не повалился на землю без сознания. Следя за остальными копателями и широко улыбаясь, я выхватил из ножен длинный меч и пронзил спину бородача.

Вскипая от злости, пальцем указал на новую жертву — худого паренька хакима двадцати в черной тоге.

— Веруешь ли ты в меня? — спросил его я.

— Да, Владыка. Пожалуйста, умоляю вас: объясните мне и моим братьям, что происходит?

— Я избавляюсь от отребья.

Секст вернулся к повозке, схватил длинную железную палку, оканчивающуюся пятью острыми крюками, подошел ко мне. Я замотал головой: пока не время. Взглянул на палангаев, что стояли в сорока шагах от нас. Невозмутимые и величественные они наблюдали за тем, как их повелитель расправляется с неверными. Две сотни голов внимательно смотрели на меня. И я чувствовал их силу и одобрение. С врагом надо покончить раз и навсегда. И так слишком долго находимся в Нижнем Городе: уже привык к этой вечной духоте.

— Почему ты перешел на сторону Гектора? — как можно громче спросил я паренька.

Тот задрожал, но ни звука не вырвалось из глотки. Секст все понял без моего приказа: он вонзил крюки в плечо копателю. Раздался душераздирающий крик. Инстинктивно паренек попытался вытащить металл из собственной плоти, однако демортиуус резко дернул палкой, оставляя пять глубоких ран.

Я ударил парня в колено, услышал, как хрустнула его коленная чашечка, схватил за волосы и повторил вопрос:

— Почему ты перешел на сторону Гектора?

Брызжа слюной, витам замолил о пощаде. Секст с помощью крюка принялся выдергивать из него целые куски мяса. Понимая, что больше от бедняги ничего не узнаешь, я кивнул старейшине Димире. Священнослужитель вскинул руки и громко закричал. Все пятьдесят демортиуусов, словно единый организм, сделали несколько шагов назад от копателей и направились к повозкам.

— Убойтесь меня, твари! — закричал я дрожащим от страха витамам. — Вы будете умирать до тех пор, пока из туннеля не выйдут все вероотступники! Или вы всерьез считали, что долго сможете скрывать от меня врагов Мезармоута! Покайтесь и умрете быстро!

В порыве ярости я выхватил длинный меч и снёс голову первому попавшемуся копателю. Голова бедняги забавно взлетела вверх, а затем с глухим стуком шмякнулась в пыль. Из его шеи хлынул мощный поток крови, разбрызгивая всех вокруг. Скривившись от отвращения, я отступил от витама и бросил взгляд на демортиуусов: те хватали из повозки колья, прессы для черепов, зубчатые раздавливатели и пилы. Через мгновение раздались первые крики шахтеров. Кто-то кричал исступлённо, по-женски пронзительно, прикрываясь от лезвий гладиусов руками, а кто-то — на выдохе, словно не верил в скорую гибель. Черные плащи не знали пощады: они поливали горячим маслом грязные тела витамов, с силой вкручивали винты в хрупкие черепушки.

Треск костей, чавканье разорванных мышц. Неподготовленного человека подобное зрелище повергло бы в шок, но не меня. Я старался запомнить каждую деталь, каждый предсмертный взгляд, каждый последний вздох. Ведь то, что сейчас происходило, должно было показать всем отступникам — против божественного правителя бесполезно идти. Я — государство! Я — милость дарящий!

Претор-демортиуус Секст вцепился в лицо копателю, надавил большими пальцами на глаза. Несчастный инстинктивно попытался оттолкнуть его, но проще было сдвинуть стены Юменты.

— Гектор! — выкрикнул я, вскинув руки. — Выходи! Или ты настолько жалок, что не поможешь своим людям? Гектор! Гектор!

Голос словно не принадлежал мне. Слова самостоятельно срывались с губ и эхом разносились по подземному городу. Сила, некогда таившаяся во мне, выплеснулась наружу. Хотелось одного — убивать врагов. Горячая кровь предателя остудила бы мышцы, заставила бы бешено бьющееся сердце успокоиться.

Димир приблизился ко мне, прошептал в ухо:

— Ваше Высочество, мы победили. Их командир не выйдет.

Я ничего не ответил, ведь я мог себе позволить подождать столько, сколько потребуется. Гектор может и не выйдет на честный бой, однако потеряет сегодня всех копателей. Или почти всех.

Жестом приказал палангаям выстроиться в три шеренги возле открытых ворот, ведущих в туннели. Зазвенели сотни доспехов, блеснули копья и гладиусы. Солдаты не уступали демортиуусам ни в выправке, ни в скорости. Не успел повторить старейшина Димир мой приказ, как они разделились на три ряда и перекрыли вход в туннель. Два кудбириона одновременно ударили себя в нагрудный доспех, прокричали:

— Король бессмертен!

Фраза эффектно прозвучала на фоне криков шахтеров и треска костей.

Не обращая внимания ни на духоту, вечно царившую в Юменте, ни на противный запах выпущенных кишок, я уставился в чернильную пасть туннеля копателей. Даже на расстоянии десятка эмиолиусов от нее чувствовал прохладный ветер, дувший оттуда. А еще… еще чувствовал на себе взгляд. Взгляд Гектора. На мгновение показалось, как злобно блеснули глаза Пророка.

— Выходи, — одними губами сказал я. — Я жду тебя. Не будь трусом. Попади в мою ловушку.

И все равно Гектор возник неожиданно, словно тьма туннеля выплюнула его не в силах больше прятать от сотен взглядов палангаев. Первое, что бросилось в глаза — потрепанный медный доспех, в который он был облачен. Пыль плотным слоем осела на панцире, скрыв рисунок на груди; застежки видавшего виды длинного черного плаща погнулись и казалось, что вот-вот развалятся от старости; лишь наколенники да кожаные сандалии сверкали чистотой. В руках Гектор сжимал два гладиуса. Его голубые глаза не сводили взгляд с меня.

— Прекрати эту бойню, Глупый Король, — спокойно сказал Пророк. Он не кричал, однако каждое слово доходило до моих ушей. — Давай закончим начатое.

Один против всех. Один против толпы.

— Я подойду к нему.

— Ваше Высочество, не дурите! — Глаза старейшины Димира округлились. — Это может быть ловушка. Пусть…

Не стал дослушивать до конца. Высоко подняв голову, я направился к главарю лжепророков, обходя своих солдат по левой стороне. За спиной выстраивались демортиуусы, образуя вокруг палангаев полукольцо. Я знал, что при малейшей опасности мои воины набросятся на Гектора, и потому страха не было — лишь злость за то, какую цену придется заплатить за гибель мирных горожан.

Песок под тяжелыми сапогами противно хрустел, хотелось как можно быстрее расправиться с надоевшими предателями и поскорее вернуться в Венерандум. Уже стал скучать по ледяным ветрам и звездному небу. Как только обогнул первую шеренгу палангаев во главе с несколькими мисмарами, мимолетом бросил взгляд вверх. И, конечно же, не увидел блеска колких точечек. Над головой лишь камни да земля.

Я встал перед двумя кудбирионами, чувствуя за спиной взгляды солдат и демортиуусов. Гектор кивнул в знак приветствия и направил лезвие гладиуса на меня. Всего лишь несколько эмиолиусов отделяли нас друг от друга. Для опытного воина — сущий пустяк. Стоит лишь разбежаться, вскинуть меч и… Сжав с силой кулаки, я подавил дурные мысли.

— К чему эта резня, Король? — спросил Гектор, сделав особое ударение на слове «Король». — Разве не стою я сейчас перед тобой? Разве пытаюсь убить тебя? Ты слабый человек, если собрал столько палангаев только ради того, чтобы расправиться с одним жалким стариком.

— Отдай оружие и сдавайся. Ты в ловушке: оба туннеля, ведущие в пещеры, перекрыты. Больше никто из вероотступников не войдет в Мезармоут.

Гектор ухмыльнулся, обвел кончиком гладиуса моих солдат и сказал:

— Я гордый, Глупый Король, и просто так не сдамся. За моей спиной сейчас находятся пятьдесят лучших воинов, что ты когда-либо видел. И мы будем стоять до конца. Если ты хочешь расправиться с нами, то тебе придется всех нас перебить. Заставить наши сердца замолчать. Готов поспорить, что на подобное тебе силенок не хватит. Мы…

Я вскинул правую руку, один из рядом стоящих со мной мисмаров встал в боевую стойку, размахнулся и бросил саунион в Гектора. Копье, ярко сверкнув и со свистом превозмогая сопротивление воздуха, устремилось на главаря лжепророков, однако тот в самый последний момент смог увернуться. Не получилось! Устранив командира, я хотел обезглавить сопротивление. Теперь же Гектор бежал в зев туннеля, и могли пройти менсе прежде, чем удастся выкурить врагов из пещер.

Два мисмара заслонили меня скутати, большими прямоугольными щитами, и повели к концу войска, дабы не смог достать враг. Первый ряд палангаев вскинули соллиферумы, наконечники которых обтянули намоченными горючей смесью тряпками. Старейшина Димир прочел заклинания, и копья ярко вспыхнули. Прошло лишь два удара сердца, как они полетели в чернильный зев туннеля.

— Не дайте врагу вырваться в Юменту! — закричал я.

Соллиферумы осветили вход в пещеру… От увиденного холодок сжал внутренности. За Гектором стояли полностью облаченные в медные доспехи воины. Их черные панцири и шлемы отличались причудливой красной вязью на металле. В одной руке лжепророки сжимали гладиусы-хиспансиенсисы, а в другой — стальные круглые щиты-горгонионы с острыми, как бритва, краями.

По странному стечению обстоятельств ни одно копье не задело их.

— Горбатый Юзон! — воскликнул от увиденного старейшина Димир. — Откуда у вероотступников такие доспехи?

Вопрос остался без ответа. Первый ряд копьеносцев сменился вторым. Палангаи приготовили саунионы, ожидая, что враг попытается штурмом взять туннель, но не тут-то было — Гектор со своими людьми вскинули круглые щиты и продолжали просто стоять.

Время для меня замерло. Наступила такая ледяная тишина, что, казалось, можно было услышать биение сердца. Сглотнув горькую слюну, я медленно вытащил второй меч, не спуская глаз с противника. Иглы напряжения все сильнее закололи тело, прошиб пот, словно залпом выпил кипятка. Спокойствие врага выводило из себя. Ну же, трусы! Нападайте! Хоть умрите героями.

Я взглянул на старейшину Димира, стоявшего по правую сторону от меня. Держался он не хуже кудбирионов: уголки губ растягивались в легкой усмешке, руки были сжаты в кулаки и даже не дрожали. Если бы на него сейчас надеть доспех, то я бы не смог отличить от воина. Глубокие морщины на щеках воспринимались как игра теней.

Димир, заметив, что я смотрю на него, едва заметно кивнул и вновь превратился в изваяние, готовый в нужный момент выпустить на врага всех огненных демонов. Длинный фиолетовый плащ слабо колыхался под юментским ветром.

— Стоять на месте, солдаты! — прокричал я.

Один из людей Гектора не выдержал напряжения и бросился на палангаев. Первая шеренга копьеносцев метнула соллиферумы, но не один наконечник не пронзил его плоть. Превратившись в смертоносный вихрь, лжепророк принялся молотить гладиусом по щитам моих солдат. Его удары оказались настолько сильными, что один из палангаев чуть не потерял равновесие — лишь чудом ему удалось устоять на ногах.

Мисмар копьеносцев сразил вероотступника кривым ножом: первая линия солдат расступилась, и он быстрым взмахом руки бросил кинжал врагу прямо в горло. Мгновение — и медные панцири моих людей окропила чужая кровь. Чтобы лучше разглядеть происходящее, я встал на ранее заготовленную подставку. Лжепророк, хрипя и пытаясь устоять на ногах, сделал несколько шагов назад и повалился на песок, взметнув облачка пыли.

— Смотрите! — закричал я. — Наши враги тоже смертны! В них течет та же кровь, что и в нас! Так не посрамим же славу отцов! Пусть каждый в Мезармоуте знает: ересь не пройдет. Всех предателей ждет участь Ирада Корбулона!

Гектор повернул голову в сторону своих людей, вскинул руку, дабы никто не выходил из туннеля. Он отнюдь не был дураком: в тесном пространстве их строй не разбить, как бы мы не пытались. И потому я не давал приказ наступать.

Палангаи вновь вскинули саунионы, наконечники которых были обтянуты масляной тканью, метнули во врага. Копья со звенящим звуком впились в стены туннеля. Выплюнув луч света, Димир прошептал заклинание, и огонь поглотил саунионы. Пламя вспыхнуло так ярко, что лжепророкам пришлось отойти от него на несколько шагов.

Выглядывая из круглого щита, Гектор следил за первой линией палангаев. Я позволил себе хищно улыбнуться: никто не пойдет на тебя, предатель. Никто. Время игр закончено. Сегодня решится твоя судьба.

— Он не рискнет прорвать оборону, — сказал Димир, потирая запястье левой руки.

— Я тоже так думаю.

— Все, что ему остается — красиво погибнуть.

— Слишком труслив, — заметил я и опустил мечи. — Возможно, сейчас Гектор попытается удрать в туннели.

Словно услышав мои слова, главарь лжепророков оглушающе заревел и… ринулся со своими людьми на палангаев.

— Закрыться скутати! — заревел кудбирион.

Первый ряд копьеносцев сменился тяжеловооруженными солдатами. Два крепких доспеха — кольчужный и пластинчатый — надежно защищали их от легкий ран. Тяжелые прямоугольные щиты впечатались в землю.

— Стоять до конца! — взревел я.

Первые десять лжепророков ударили в плотный строй палангаев. Отсюда они казались хунфусе, пытающимися сдвинуть неподъемный камень. Зазвенело железо, раздались вопли бойцов. В этот раз вероотступники не обладали преимуществом неожиданности, и потому все их попытки сломать первую линию обороны заканчивались неудачами. Хотя стоило отметить, что и палангаям не удавалось даже ранить их.

Гектор затесался в самом центре атаки и наносил мощные удары по щитам. В отличие от своих людей он не носил шлем и тем самым выделялся в толпе. К тому же он был выше остальных. Я подивился его стойкости и храбрости. Из него бы получился отличный боец, если бы…

Вскинув руку, Гектор закричал. Его люди перестали пытаться прорвать оборону и хлынули обратно в туннель.

— Не вздумайте догонять их! — гаркнул кудбирион.

Солдаты даже не шелохнулись. У многих в памяти стоял образ недавней резни на площади собраний. В толпе лжепророки чувствовали себя не хуже, чем хаето в молочной воде.

Я удобнее подхватил эфесы мечей, кончиком языка коснулся двух передних зубов. До меня докатился гул подбадривающих голосов моих солдат. Короткая стычка вселила им веру в собственные силы. Враг слаб и загнан в угол. Да, он будет сражаться неистово, до конца, пытаясь выгрызть свободу; да, он порой лучше владеет гладиусами… Однако вера в божественность Безымянного Короля им придавала мужество.

На миг показалось, что я понял свое предназначение. Лишь на краткий миг.

— Это была проверка на прочность наши ряды, — сказал я и глубоко вздохнул. — Гектор наверняка еще попытается напасть на палангаев. Только ударит в то место, где мы наиболее слабы.

Димир рассеянно кивнул, обернулся, глазами отыскал претора-демортиууса Секста в окружении других черных плащей и лишь затем ответил:

— Я боюсь, как бы лжепророки не вырвались из другого туннеля и не взяли нас в кольцо.

— Невозможно. У бешарского входа в пещеры больше солдат, к тому же ими управляет мастер Гуфран. Он не подведет, — сделал паузу, уточнил: — никогда не подводил, по крайней мере.

— Уж слишком легко Гектор сдается, Ваше Величество.

Я пожал плечами.

— Он просто не ожидал, что мы так быстро соберемся после резни у площади собраний. Не ожидал нас увидеть у туннелей копателей.

Старейшина Димир медленно замотал головой. Водянистые глаза обвели взглядом стройные ряды солдат. Больше он не казался мне воином. Жалкий трус, боящийся всего на свете.

— И все равно меня не покидает тревожное чувство. Гектор поддается, Ваше Величество.

Молчание. Я несколько раз обдумал слова старейшины, но не видел подвоха в действиях Гектора. Предводитель лжепророков вел себя предсказуемо: попытался усидеть в пещере, дабы противник попытался взять узкий туннель, ничего не вышло, тогда попробовал разбить строй. И вновь неудача. Теперь он вряд ли решится снова атаковать.

— Ты ошибаешься, Димир, — сказал я, ухмыляясь. — Враг у наших ног. Сегодня мы будем пить воду в Венерандуме!

— Вам виднее, — просипел он. — Лишь будьте благоразумными.

Я развеселился, когда представил, как Гектора посадят на кол на глазах у многотысячной толпы. Нового Ирада Корбулона не будет.

— Держать строй! — проревел кудбирион, хотя его приказ и так исправно выполнялся.

Гектор со своими людьми стояли возле входа в туннель, прикрывая груди острыми горгонионами. Никто из них не выглядел ни уставшим, ни расстроенным. Надежда уничтожить врага еще ярко пылала в их сердцах.

Вокруг вновь стало очень тихо.

Я поправил шлем, тыльной стороной ладони вытер капли пота. Проклятая духота разжижала мысли, мешала сосредоточиться на битве. Хотелось развернуться и уйти в свою палатку. Как вообще жители Юменты умудряются здесь жить, рожать детей? Я бы и менсе здесь не продержался. К тому же все эти толпы людей раздражали. Нигде нельзя себя чувствовать свободным. Такое ощущение, будто мне на шею накинули петлю и сжимают её.

Так, надо сосредоточиться. Нельзя давать возможность посторонним мыслям отвлекать меня.

Громко закричав, Гектор с лжепророками ринулся на палангаев. Вторая попытка разрушить строй! Вновь зазвенело железо: гладиусы высекали искры, ударяясь о прямоугольные щиты. Лица врагов искажала ярость и желание уничтожать и убивать. Однако солдаты лишь сильнее налегали на скутати, стараясь не позволить противнику ни на кубито приблизиться ко мне.

Я инстинктивно сделал шаг к шеренгам. Старейшина Димир положил ладонь мне на плечо и замотал головой. Он прав: надо стоять на месте, как бы ни хотелось вонзить меч в голову врагу. Безымянный Король должен командовать, так заведено с самого сотворения мира.

Внезапно один из лжепророков упал на землю, а его товарищ взобрался к нему на спину и прыгнул прямо в ряды палангаев. Мои брови удивленно поползли вверх. Противник, сделав сальто в воздухе, вонзил горгонион в шею тяжеловооруженного солдата, тот повалился на щит и тем самым открыл проход. Гектор со своими людьми ворвались в образовавшуюся брешь, кромсая людей налево и направо.

Строй разомкнулся.

Я сжал челюсть, предчувствуя беду. Необходимо было не дать противнику и дальше продвигаться вглубь войска. Вероотступники дрались с остервенением и с все большей силой, словно смерть каждого солдата придавала им энергии. Гектор уворачивался от гладиусов, предугадывал атаки палангаев и бил заранее в нужном направлении. Смертоносный вихрь, дитя Юзона. Весь испачканный в крови он кружился в толпе, как юла.

— Секст! — завопил в отчаянии Димир.

Претор-демортиуус с остальными черными плащами обступили меня и старейшину.

Хищно оскалившись, кудбирион приказал выйти на вторую линию копьеносцам. Те было попытались саунионами преградить путь лжепророкам, однако ничего не получилось: вновь один из вероотступников припал к земле, и его соратник сиганул в толпу. И полилась кровь. Много крови.

Надо что-то делать, ситуация выходила из-под контроля.

— Отходим! — закричал я, но в горячке битвы никто не услышал мой приказ.

Тогда я растолкал демортиуусов и, молясь дагулам, ринулся в бой. При каждом шаге противно звенели мои панцирные доспехи, а плащ мешал бежать, норовился запутаться под ногами. Проклятье!

Срывая застежки на плечах, я заорал во все горло:

— Перегруппироваться! Перегруппироваться!

Проталкиваясь сквозь толпу, заприметил лжепророка, что дальше всех продвинулся вглубь моего войска. Я отстегнул плащ и обрушил град ударов на него. Тот было попытался отойти от меня, когда мисмар эсвы вонзил гладиус-хиспансиенсис ему в глазницу. Минус один.

— Ваше Высочество, смотрите! — завопил старейшина Димир.

Я повернул голову вправо.

Первая мысль, что посетила меня: нам конец.

Сегодня нас всех убьют.

Со стороны площади собраний на мое войско бежало около сотни лжепророков. А это значило лишь одно: мастеру Гуфрану не удалось сдержать бешарский туннель. Я почувствовал запах смерти — сухой, холодный, дурманящий мозг. Как тебе на вкус поражение, Безымянный Король? Сейчас пришедшие на подмогу вероотступники сломят наш правый фланг и тем самым разделят войско.

Помощи неоткуда ждать. Лишь хотелось надеяться, что мастер Гуфран выжил. Хотя вряд ли. Прощай, учитель. Мне будет тебя не хватать.

Ощутив опасность, я резко развернулся и отскочил в сторону. На меня надвинулся горгонион — безжалостно и быстро. Лишь по счастливой случайности удалось отбить удар. Затем сделал выпад, и два меча проткнули панцирь лжепророка, словно нож скорлупу. Минус два врага. Слишком мало, чтобы изменить ход войны.

— Копьеносцы, на правую сторону! — закричал я.

Но было поздно: новые лжепророки клином врезались в наши ряды, сминая моих людей, как вода жалких хунфусе. Кудбирион с мисмаром попытались оттеснить нового врага с помощью эсвы мечников, на миг показалось, что у них все получится — палангаи сражались яростно и красиво, и лишь в самый последний момент стало понятно: все наши усилия отбиться бесполезны. Вероотступники отрубили голову кудбириону горгонионами.

Тяжело дыша, я развернулся и побежал к демортиуусам. Трус! Жалкий трус! Наплевать. Хочу жить. Очень хочу жить.

Вновь оказавшись под прикрытием черных плащей, перевел дух. Сердце стучало как бешеное, кровь била в виски. Крупные градины пота скатывались со лба и падали на желтый песок.

— Вы в порядке, Ваше Величество? — спросил Димир и заглянул прямо в мои глаза.

Мы умрем.

— Всё хорошо.

— Вероотступники не ранили вас? Я видел, как вы с легкостью расправились с врагом.

— Мне повезло, — отмахнулся я. — Необходимо отступать.

— Нельзя сдаваться, Ваше высочество. Мы выиграем битву!

Сомневаюсь. Но вслух сказал другое:

— Мы потеряем людей, если не уйдем от лжепророков!

Секст, до того молчавший, встрял в разговор:

— Я могу с демортиуусами попытаться убить Гектора. Это наш единственный шанс.

Он с надеждой взглянул на меня. Его волосы прилипли к черепу, пальцы правой руки до хруста сжимали эфес гладиуса, одежда была вся в пыли, хотя не помню, чтобы претор-демортиуус участвовал в сражении. Однако больше всего меня поразили его глаза, горящие огнем решимости. Одно слово — и он сделает все возможное, дабы уничтожить Пророка.

— Нельзя, — было начал старейшина Димир. — Безымянный Король останется без охраны, а если…

— Сделай это, Секст, — сказал я тихо, вполголоса.

Претор-демортиуус кивнул и, не говоря ни слова, дал знак своим людям атаковать Пророка. Черная волна влилась в мое войско, оставляя за собой след из мертвых вероотступников. Я же посильнее сжал длинные мечи. Иллюзий не было: кто-нибудь из врагов попытается убить меня. И я должен быть готов к сражению.

— Мы выиграем. — Лицо Димира прорезала легкая улыбка. — Секст справится.

— Шансы не равны, — ответил я. — Лжепророков слишком много. Кажется, мы проглядели ересь у себя под носом.

Мы немного постояли молча, следя за кипящей битвой. Палангаи умирали десятками не в силах противостоять мощи врага, хотя оставались еще эсвы, которые держались под натиском. Даже в неразберихе битвы Гектор выделялся среди своих и чужих. Потеряв горгонион, он нашел второй гладиус и теперь кромсал моих солдат, словно с ним боролись дети. Он был быстрее, сильнее и изворотливее. Еще никогда я не видел столь неутомимого воина. Казалось бы: после стольких убитых мышцы должны уже гудеть, а сердце разрываться от бешеного бега, но только не для Гектора. Прирожденный убийца.

Он изводил палангаев яростными выпадами, не давая им развернуться. Все, что оставалось им — уворачиваться и защищаться, разрушая боевой строй. При этом предводитель лжепророков обладал своим стилем биться на гладиусах: он наносил не колющие удары, а рубил со всей мощи, на которую был способен. И не было ни одного человека, способного выстоять против него. Методично и упорно Гектор пробивался ко мне.

Пока не натолкнулся на Секста с демортиуусами. В отличие от простых солдат черных плащей обучали биться и вне строя. И потому каждый из них стоил в сражении куда больше, чем мисмар или палангай. Встретившись друг с другом, Секст и Гектор закружились в поединке. Клинки завертелись в смертоносном вихре. Претор-демортиуус сразу же перешел в агрессивную атаку и, несмотря на то, что бился с одним коротким мечом, принялся загонять Гектора назад. На лице главаря лжепророков появились следы потрясения. Сколько бы он не пытался, но ему не удавалось сменить тактику и ранить противника.

Казалось, даже палангаи с вероотступниками перестали сражаться — так стало тихо. Все мое внимание приковал бой претора-демортиууса и Пророка. Сердце каждый раз замирало, когда Сексту не хватало лишь нескольких сотых кубито, дабы нанести смертельный удар противнику. Лжепророки, видя, как Гектор отступает под натиском назад, пытались помочь ему. На выручку приходили демортиуусы: они обрушивали град ударов на них и тем самым не позволяли приблизиться к сражению двух мастеров.

Битву решил случай: Секст поскользнулся на крови и упал. Когда он вскочил, Гектор уже перешел в атаку. Ухмыляясь, Пророк принялся выбивать оружие из рук претора-демортиууса. Всё искусство молодого парня исчезло, словно его внезапно подменили. Теперь он с трудом держался на ногах, чтобы не упасть.

Один из палангаев решился на отчаянный шаг: он бросился на Пророка. Гектор, сделав в воздухе сальто, играючи отбил выпад простого солдата, вонзил гладиус в шею, а затем продолжил бой с Секстом.

Вправо и влево, вправо и влево двигались короткие мечи; они мелькали быстрее, чем глаз мог уследить. На миг я представил, как если бы я оказался на месте претора-демортиууса, и дрожь прошла по всему телу. Такой натиск сложно выстоять. Практически невозможно. Надо быть проклятым богом, чтобы угадывать удары врага. Разумеется, Секст не смог долго сражаться. Гектор сделал ложный выпад влево, претор-демортиуус попытался отбить гладиус, но короткий меч Пророка уже пронзил его грудь.

Секст рухнул на трупы палангаев.

Битва проиграна.

Предводитель лжепророков направлялся ко мне, и больше ничто не могло его остановить. Да, битва еще кипела, да, оставалась слабая надежда на других черных плащей, но чутье говорило мне: все кончено. Я проиграл. Выстоять против вероотступников невозможно.

— Мы должны уходить, — выдавил из себя Димир. — Ваше Высочество, мы еще можем убежать. Нет ничего позорного в том, чтобы скрыться!

Старейшина вцепился в мое плечо, попытался увести меня. Я же оттолкнул его рукой и сказал:

— Нам негде скрываться. У меня больше нет воинов. Большая часть палангаев и демортиуусов полегла сегодня у туннелей. Мы должны хотя бы умереть достойно!

Димир часто-часто замотал головой, словно не мог даже помыслить о том, чтобы сдаться врагу. Еще несколько десятков перкутов назад он верил в победу Секста. И теперь такая разительная перемена. Словно со мной стоял другой человек. Я ухмыльнулся. Вокруг меня всегда вились двуличные твари.

Гектор с пятью вероотступниками направлялся ко мне. Больше ни один палангай не пытался остановить его. В нескольких шагах от меня он остановился, направил лезвие гладиуса в грудь старейшине Димиру.

— Если ты, старик, попытаешься устроить свои фокусы с огнем, то лишишься головы, — сказал он и хищно улыбнулся. Затем посмотрел на меня. — Вот мы и снова встретились, Глупый Король. Я же говорил, что уничтожу и тебя, и твое войско. Ты слаб.

Я встал в боевую стойку.

— Хочешь сражаться? — спросил Гектор и засмеялся. — Прекрасно! Ты куда дурнее, чем я думал!

С этими словами он нанес удар гладиусами, я инстинктивно поднял руки, но толстые клинки сбили мои длинные мечи. Вскрикнув от невероятной боли в запястьях, я потерял равновесие и рухнул на песок. Бой закончился, даже не начавшись.

— Так ты мне больше нравишься, — сказал Гектор, улыбаясь во весь рот. — Слабый, глупый и валяющийся на земле Король! Я заставлю жрать тебя дерьмо, чтобы показать всем жителям Мезармоута: ты не тот, за кого себя выдаешь!

Я плотно стиснул зубы и ничего не ответил.

— Молчишь? — спросил Гектор и покачал головой. — Ничего, ничего… Скоро ты сам будешь умолять простить тебя. Скоро никто не придет на выручку псевдобогу! Я докажу, что ты лишь кастрированный идиот!

Димир попытался было подойти ко мне, однако Гектор приставил лезвие гладиуса к его шее.

— Не трогай его! — проревел глава лжепророков. — Уходи отсюда, пока я тебя отпускаю!

Димир нахмурился, не веря ни единому слову.

— Ты глухой, старик? Я отпускаю тебя. Можешь возвращаться в Венерандум, если хочешь. Мне все равно. Твое время еще не пришло. А теперь пошел вон!

Старейшина сделал неуверенный шаг назад, затем бросил умоляющий взгляд на меня. Я кивнул. Пусть уходит, если Пророк его отпускает. Мое слово сейчас не стоит и сотой части золотого таланта.

Димир побежал в сторону астулы знатных прокураторов. Фиолетовый плащ красиво развивался позади него. Кто бы мог подумать, что второй человек в Мезармоуте способен на такую спринтерскую скорость. Возможно, старейшина бежал за помощью: на территории бывшей знати еще оставались воины. А возможно, он хотел поскорее оказаться в Верхнем Городе. Мне было наплевать. Лишь немного обидно.

— Как жалок твой старейшина, — заметил Гектор. — Я думал, он все-таки попытается отбить тебя. Видимо, в государственной системе все прогнило окончательно.

— Кто ты? — спросил я, смотря на него снизу вверх.

Пророк пожал плечами.

— Я — правда. — Он бесстрастно взирал на меня. — Я — мститель. Я — сокрушитель врагов. Называй, как хочешь.

— Убьешь меня?

Брови Гектора удивленно поползли вверх.

— Нет, не сейчас. Ты еще слишком мало страдал, чтобы погибнуть. Когда ты, Глупый Король, почувствуешь все то, что почувствовал я, тогда мы вновь встретимся. И мой меч отрубит тебе голову. Месть еще не закончилась.

— Но у меня больше нет войска! — закричал я. — Ты уничтожил практически всех палангаев и демортиуусов! Что тебе еще надо?

Гектор сунул гладиусы в ножны на поясе, сел на корточки.

— Я хочу увидеть твой позор.

Он медленно коснулся руками моего шлема, снял его, а затем резко бросил в толпу сражающихся. Я почувствовал облегчение: легкий ветерок коснулся слипшихся от пота волос, приятно мазнул по вискам. Захотелось убрать пот со лба, но усилием воли заставил себя не делать этого. Не время расслабляться. Медленно, чтобы никто не увидел, попробовал пошевелить кистями. Боль уходила.

Гектор бросил взгляд на мои руки, скривился, словно укусил кислый плод.

— Даже не думай об этом. Если попытаешься ударить, Глупый Король, то выбью все зубы.

— А зачем они мне? — огрызнулся я. — Анимамом раньше, анимамом позже. Ты же все равно убьешь меня.

— А хочешь узнать причину моей ненависти? — вопросом на вопрос ответил Гектор.

Он плюхнулся на песок и скрестил ноги. Сбитый с толку, я посмотрел на него, ожидая почувствовать какой-то подвох. Внутри нарастала злость. Еще не все потеряно, еще могу убить Пророка.

— Ты же недавно выгнал Марциалов с их земли? — спросил Гектор, не переставая улыбаться. — Зайди к ним в библиотеку и просмотри внимательнее работы Мастарна Фертора, Валента Грациана и Луция Агенобарда. Именно в такой последовательности, в какой я сказал. Также обрати внимание на их биографии. И ты поймешь, что все это. — Гектор обвел рукой вокруг себя. — Все это ненастоящее. Лживое. Как и ты. Как твои дряхлые старейшины.

Я сплюнул в песок и кивнул. Затем окинул его взором сверху донизу. Перепачканный в крови и в грязи, он сейчас не казался столь искусным воином, которого видел несколько перкутов назад. Копатель, мисмар — не более того. Копатель в медных доспехах.

— Ты не боишься, что выиграю я?

Гектор нахмурился и ответил:

— Шанс есть, конечно. Было бы глупо спорить. Однако на моей стороне бог. А кто на твоей? Шайка выживших из ума старцев? Практически все кудбирионы мертвы, мисмары сейчас валяются возле туннеля с перерезанными горлами… Кто спасет тебя?

— В Венерандуме…

— Твоего войска недостаточно, чтобы убить моих людей! — перебил Гектор, фыркнув.

Хрустнув шеей, он поднялся, жестом велел своим людям уйти. Я взглянул на поле битвы: в живых никого не осталось из моих солдат, лжепророки прохаживали вокруг тел убитых и добивали раненных. Даже черные плащи погибли, включая претора-демортиууса Секста. Провал. Окончательный и бесповоротный. Как же Мезармоут устоит после того, как погибну я и все мое войско?

Катастрофа.

— И хочу сказать тебе еще кое-что. — Гектор коснулся указательным пальцем моего лба. — В следующий раз, когда мы увидимся, то я отрублю тебе правую кисть и больше никогда не пущу в Юменту. Запомни это. А теперь я тебя покину.

Он отвернулся и направился к своим людям. Те молча ждали своего хозяина, лишь некоторые смотрели на меня и нагло ухмылялись. Как же, как же — Безымянный Король валялся в грязи, словно жирный алахам.

Даже не посмотрев в мою сторону, Гектор с лжепророками направился в форыбский туннель, ведущий в пещеры.

Надолго ли?

 

Глава восьмая. Тиберий

Ледяная пустыня

— Расскажите еще какую-нибудь историю!

Они сидели вокруг костра и пили горячую настойку из засушенных листьев подземного ореха. Шкуры в переносном домике трепетали от порывов резкого ледяного ветра. Если прислушаться, то помимо вьюги можно было услышать радостные вопли солдат. Вот уже два анимама люди не выходили из надежных укрытий, дабы пересидеть холод и сильный снегопад. Поэтому палангаи, чтобы чем-то себя занять играли в кости и в аструм на деньги. Тиберий же с другом и четырьмя девушками сидели у себя в переносном домике и рассказывали истории из жизни, легенды и мифы Мезармоута.

«Сегодня еще пересидим, но завтра придется идти дальше, несмотря на погоду. Топлива не становится больше, а возвращаться обратно в город нельзя. Иначе позор до конца анимамов».

— Расскажите еще какую-нибудь историю! — повторила Кретика, хлопнула в ладоши и уставилась на Тиберия.

Он улыбнулся кончиками губ, затем отпил из кружки настойки и сказал:

— Ну, я знаю не так уж и много хороших историй.

Кудбирион легонько ударил друга по спине.

— Да не прибедняйся! — заявил он. — Девушки, не верьте ему! Я слышал миллион интересных рассказов от него!

«Если они просят, то надо рассказать. Ни к чему ломаться тут».

— Хорошо, — сдался Тиберий. Он взглянул на пламя, рассматривая, как огонь танцует над черной вязкой жидкостью в каменном тазу. — Слышали ли вы про Тигеллина Криспуса?

Девушки завороженно замотали головами, не сводя с него глаз. Немерий же принялся перебирать шарики четок. За последние два анимама он сильно похудел: лицо вытянулось, щеки ввалились.

— Тиггелин Криспус был музыкантом, — продолжил Тиберий. — Самым лучшим, самым талантливым. Родился он в Юменте, в семье хаятов. И с ранних хакима Тиггелин отличался особой музыкальностью. Представьте себе: еще будучи несмышленышем он сам научился играть на дудочке! Говорят, что стоило ему прикоснуться к струнам арфы, то все люди, слушавшие его, начинали смеяться от веселых мелодий и плакать — от грустных. Слава о мастере-музыканте быстро разлетелась по всему Мезармоуту. Сам Безымянный Король спускался в Нижний Город, чтобы послушать Тиггелина.

Тиберий театрально замолчал и отхлебнул из чашки. В большом переносном домике было зябко из-за сквозняков. Все время приходилось спать в теплой одежде.

«Так выйди наружу, старый дурак. Вот там по-настоящему холодно. Не ной и рассказывай дальше».

— Музыканта приметила дочка очень богатого юментского купца, — сказал Тиберий. — Красивая, статная, с хорошим преданным и… с холодным, как кусок льда, сердцем. Она…

— А как ее звали? — перебила Кретика.

Тиберий нахмурился.

— Не перебивай меня, пожалуйста! Никто не помнит уже, как звали ту девушку. Ведь моя история случилась около двухсот хакима назад! Дочка богатого купца обольстила Тиггелина. Бедняга так влюбился, что ходил по пятам за ней и исполнял любой её каприз. Девушка пообещала, что выйдет замуж за него, если он в потестатемы сна сыграет ее любимую мелодию в Венерандуме. Сыграет в одной тунике!

Девушки ахнули. Немерий криво усмехнулся, поправил плащ и продолжил дальше перебирать четки, глядя в пламя.

— Дочка купца, — продолжил Тиберий, — заплатила стражникам в колонне, чтобы те пропустили Тигеллина на поверхность. И вот, когда нужное время настало, гениальнейший музыкант поднялся в Венерандум в одной легкой тунике, в которой было холодно даже в Юменте, и, спрятавшись возле домов министров, принялся играть на дудочке. — Тиберий скривился, посмотрев в опустевшую кружку. — Через несколько потестатемов он умер от холода. Говорят, когда палангаи обнаружили окоченевший труп Тиггелина, то из дудочки по-прежнему раздавалась чудеснейшая мелодия.

«Прекрасная история для девушек. Романтичная и с сопливой концовкой. Я сейчас сблюю».

На некоторое время в переносном домике наступила тишина. Казалось, даже воздух застыл. Девушки погрузились в свои мысли. Наверное, представляли красавца Тиггелина. Ах, какая невероятная гибель из-за прихоти женщины! Вот что могла творить настоящая любовь. Тиберий мысленно рассмеялся. В своем рассказе он видел глупого молодого идиота, который погиб из-за того, что ему не дали.

— А что случилось с дочерью купца? — спросила Кретика. В её глазах стояли слезы, на лице отражалась печаль.

Дуреха совсем приняла историю близко к сердцу в отличие от трех других женщин. Те лишь с грустью посмотрели на него, ожидая услышать конец рассказа.

— Безымянный Король, узнав о выходке дочки купца, велел казнить её, — сказал Тиберий, — а музыку Тиггелина Криспуса — записать. С тех пор на всех торжествах исполняют мелодии юного гения! Вы наверняка слышали их.

Авла, сидящая рядом с Тиберием, налила тому в кружку горячей настойки.

— Какая грустная история! — воскликнула Кретика.

«Куда грустнее то, что нас отправили на верную смерть. Шансов вернуться практически нет. А при такой погоде — и подавно. Лучше уж вонзить гладиус в живот и забыться вечным сном».

Тиберий глубоко вздохнул. Он бы так и поступил, если бы его не ждали дети в Венерандуме. Как они там? Скучают ли? Конечно же скучают! Особенно маленький Луций. Наверное, плачет перед сном из-за того, что отец больше не рассказывает ему про благородных воинов, борющихся с порождениями Хаоса. Все надежды на Гименею. Она умная девчонка. Должна уследить и за малышом, и за Домиником. Будь прокляты боги, что отправили его, дряхлого старика, в ледяную пустыню!

Отхлебнув из кружки, Тиберий нарушил молчание:

— Как видите, из меня получился плохой рассказчик.

— Вовсе нет! — возразила Кретика. Она коснулась своей щеки и вытерла большим пальцем слезу. — Я хочу услышать еще историю! — сказала она и улыбнулась ему.

Тиберий взглянул на друга, тот, пока девушки не успели посмотреть на него, закатил глаза. Кудбириону, как и ему, уже наскучило рассказывать женские истории вокруг костра. Всем своим видом он показывал, что лучше пробежится с голой задницей по ледяной пустыне, чем вновь услышит слезливую историю.

«Может, притворится сонным? Уже, наконец, лечь спать, а завтра…»

Думать про завтра совершенно не хотелось.

— Вы знаете, откуда появились горгонионы? — спросил Тиберий девушек. — Знаете, кто и когда придумал эти круглые щиты?

Те замотали головами.

Кудбирион хищно улыбнулся, предвкушаю кровавую историю. Он даже отложил четки и уставился на друга, весь превратившись в слух.

— Горгонион придумал кудбирион Мектатор Скавр во времена битв с тварями из ядра земли, — сказал Тиберий. — То есть где-то четыреста хакима назад. Как вы помните из уроков хаятов, на Юменту напали монстры Универса. Война затянулась надолго, много людей погибли тогда. Дети, женщины, старики — гигантские черви не жалели никого. Безымянный король попытался было спасти людей Юменты, решив поселить их в Венерандуме, но не успел…

«Эта история куда как интереснее, чем слушать бред про замерзшего музыканта».

Тиберий умолк. Каждое слово вырывалось из него легко, словно некая нематериальная сущность подталкивала его, помогала. От природы он был стеснительным, выражать собственные мысли всегда удавалось с трудом. И это несмотря на его должность королевского прокуратора! Каждое публичное выступление ему давалось с огромным трудом. Приходилось заставлять себя выплевывать слова. Если бы сейчас Тиберия увидел, например, старейшина Димир, то не поверил бы, как пылко и ярко он рассказывал. И Тиберий понял, почему сегодня звуки, вырывавшиеся из его рта, превращались в слова, а слова — в образы: потому что напротив сидела Кретика.

Кретика… От одной мысли по телу разливалось блаженное тепло, а сердце бешено колотилось, словно у парня, влюбившегося впервые. Он пытался убедить себя, что за ее восхищенными взглядами ничего не стоит. Она даже теоритически не может любить его. Слишком старый. Слишком занудливый. Слишком простой. К тому же за Кретикой постоянно следит её муж, Септим.

— Так что дальше было? — спросила Авла.

Вернувшись из мира грез, Тиберий засмеялся и продолжил:

— Если не ошибаюсь, в восемьсот шестьдесят восьмом хакима Безымянный Король, чтобы расправиться с врагом, отправил в Нижний Город девять кудб. Предполагалось: палангаи дадут отпор тварям. Мектатор Скавр на тот момент был кудбирионом и перед ним стояла задача охранять Владыку. Но с самого начала битвы всё пошло не так: черви расправлялись с людьми, из пещер вылезали все новые и новые уроды. — Тиберий почесал кончик носа. — И среди тварей больше всех выделялось невероятной мерзости существо — Горгон. Оно атаковало кудбу Мектатора и перебило всех людей, кроме самого Скавра.

Авла прижалась к Тиберию. Тепло её плеча передавалось даже сквозь толстую одежду.

— А как выглядел Горгон? — спросила Кретика, округлив от ужаса глаза.

— Ты разве не видела горельефы на стенах храма Юзона? Безобразный, безобразный монстр: с множеством голов, со склизкой кожей и девятью лапами, оканчивающимися острыми, как ритуальные кинжалы старейшин, когтями! — Тиберий окинул хитрым взглядом девушек и друга. — Горгон напал на бедного Мектатора, принялся крошить его большой прямоугольный щит! Однако кудбириону удавалось уворачиваться от ударов, хотя его скутати становился все меньше и меньше от атак уродца. Когда отчаяние захлестнуло Скавра, он прыгнул на шею Горгона и остатками своего щита отрубил голову монстру! Ценой своей жизни — чудовище все-таки пронзило его острым когтем! — Мектатор спас многих палангаев в тот анимам.

Тиберий взглянул на друга. Даже он теперь внимательно слушал его. Эту историю про храброго кудбириона рассказывали мисмары юным палангаям, чтобы те помнили ту отвагу, с которой сражались герои прошлого.

— А что дальше? — не унималась Кретика.

— Безымянный Король вернулся в Венерандум с остатками щита Скавра. Видя как ловко боролся Мектатор с тварью, Владыка приказал кузнецам сделать небольшие круглые щиты с острыми краями, а военным командирам — научить сражаться солдат с помощью них. Так появились горгонионы.

Тиберий облизал пересохшие губы.

— Как-то нечестно, — прошептала Авла.

— Почему?

— Зачем круглые щиты назвали в честь монстра, а не Скавра? «Скаврионы» звучит намного красивее, чем «горгонионы».

«Где ты была четыреста хакима назад, женщина? Объяснила бы нерадивому богочеловеку, что он неправильно назвал щит…»

Тиберий хотел было уже ответить девушке, когда кудбирион поднялся, хрустнув коленями, и заявил всем:

— Мы чего-то засиделись, а завтра тяжелый анимам! Давайте ложиться спать. Время поболтать еще будет.

Женщины посмотрели на Тиберия, но он лишь виновато пожал плечами. Было уже действительно поздновато. Поэтому он вылил остатки настойки в костер, встал на ноги и направился в свою часть переносного домика.

Хватит на сегодня историй.

Снег больше не сыпал с неба. О вчерашней непогоде говорили лишь завьюженные сани и домики. Палангаям пришлось себя откапывать, дабы вылезти на поверхность. Хвала дагулам, что их не погребло под порошей. Тиберий, укутавшись в плащ, расхаживал среди своих людей и раздавал приказы. Солдаты собирались медленно, нехотя, словно намеревались подольше посидеть в переносных домиках.

«Медлительные задницы. Надо будет сказать Немерию, что, если палангаи и дальше будут так плохо работать, то придется принимать жесткие меры. Дисциплина за эти два анимама испортилась».

Чтобы хоть как-то себя успокоить, Тиберий поднял голову. На чернильном небе ярко переливались звезды. Еще в Венерандуме астрономы рассказывали, что, возможно, на этих колких точках живут люди. В качестве доказательства они приводили выкладки из «Истории от возникновения мира» Луция Агенобарда. Однако Тиберий сомневался, что там, в небесах, обитали такие же как он. Даже если они и существовали, то кто наделил их энтелехией? Ведь Безымянный Король один, и обитал он в Мезармоуте.

«Все астрономы — тупицы, тратящие свои жизни на ерунду. Разве им мало дагулов? Разве им мало богочеловека? Никогда не пойму прелесть того, чтобы целыми анимамами пялиться в трубу, пытаясь разглядеть людей на других звездах».

Растерев горящие от мороза щеки, Тиберий направился к старейшине Актеоуну. Тот разминал узловатые руки и комично пританцовывал вокруг стоявших, как истуканы, демортиуусов. Королевский прокуратор к своему удивлению понял, что раньше не обращал внимания на внешность священнослужителя. До этого они обменивались лишь парой слов. Старейшина выглядел крепко сложенным, с лицом, изборожденным морщинами. В глаза бросалась его густая седая борода и крючковатый нос. Тиберий никогда не понимал, почему старейшины, обладая эликсирами, способными возвращать молодость, не пользовались ими за исключением главы культы Димира.

Пообщавшись с Актеоуном о возможном переходе через горы, он помог девушкам перенести вещи в сани и вместе с Немерием обсудил план сегодняшних действий. Им предстояло пройти не менее четырех витамов. Скалистые горы не становились ближе. По плану уже через семь анимамов экспедиция должна была достигнуть их. Вот только погода вносила свои коррективы. Хотя дагулы смилостивились над несчастными путешественниками и одарили безветрием.

Как только все домики были разобраны и сложены в сани, огни потушены, а палангаи надели костяные лыжи, Тиберий отдал приказ двигаться к горам. Сам он забрался на бегунки, тщательно следя за солдатами. Погода выдалась ясной, света Луны вполне хватало, чтобы отчетливо видеть всех, поэтому палангаи не стали обвязываться веревками.

Тишина стояла такая, что можно было услышать, как снег скрипел под лыжами и санями. Казалось, на всем свете больше не осталось никого, кроме них, отчаянных путешественников. Мезармоут давно уже скрылся за спинами. И теперь сколько не жмурь глаза — не увидишь огоньки города.

«Лишь только смерть и снег».

Укрывшись теплым одеялом, сделанным из кожи дагенов и человеческих волос, Тиберий бросил взгляд на девушек: дурехи скрыли лица масками, сидели на бегунках и о чем-то щебетали. Он было попытался подслушать их разговор, когда с его повозкой поравнялся палангай.

— Король бессмертен! — воскликнул солдат и чуть склонил голову.

— Оставь формальности, — ответил Тиберий. Воздух дымком вырывался изо рта. — Мезармоут далеко. Не сотрясай попусту воздух. Что ты хотел?

Сверкнув черными, как уголь, глазами, палангай прошептал:

— Королевский прокуратор, я узнал кое-что… Такое, что вам не очень понравится.

— Переходи к делу.

— Это касается девушек… — Каждое слово, казалось, с трудом давалось бедняге, словно его сейчас начнут пытать. — Авла… Она… Слух, конечно, недостоверный, но…

— Ну же! — Левое веко прокуратора задергалось.

«Все испытывают мое терпение!»

— Авла пошла в поход бе…

Палангай исчез. От неожиданности Тиберий на мгновение потерял дар речи. Вот только что солдат ехал перед ним и пропал. Раздались крики воинов, сани остановились. Прокуратор выглянул из бегунков, посмотрел на то место, где бессвязно лопотал дурачок. Идеально круглая дыра красовалась в обрамлении поблескивающего снега.

Кудбирион обошел сани, встал вокруг дыры и спросил друга:

— Что произошло?

Тиберий слез с бегунков, боясь провалиться под пружинистый снег. Возможно, вся земля была усеяна дырами! Ведь никто и никогда еще не уходил так далеко от Мезармоута. Может, до гор вообще нельзя добраться.

— Палангай подошел ко мне, хотел что-то сказать и угодил в прореху в снегу, — ответил он, сел на колени и взглянул в идеально круглый чернильный зев.

Дыра больше походила на нору: ровные, блестящие стенки, небольшая кучка снега на границе с прорехой. Естественное углубление. Вот только никто не знал, кто вырыл её! Хотелось верить, что тварь, обитавшая под землей давно мертва. Тиберий склонился еще ниже. Щеки защипал мороз.

— Всем стоять на месте! — приказал кудбирион солдатам и сел на колени рядом с другом.

— Вот мы и влипли, Немерий! Даже и семита не прошли! Что будем делать? Вдруг он еще живой?

Сняв маску, кудбирион закричал в дыру:

— Палангай! Ты меня слышишь?!

Тишина.

«А если тварь, живущая в норе, вылезет на поверхность? Сможем ли мы отбиться?»

Тиберий почувствовал, как по коже поползли мурашки. Даже сквозь теплые перчатки мороз вцепился в руки, сжимавшие края дыры.

— Нельзя его там оставлять, — сказал Немерий, шмыгнув носом.

— И как мы его вытащим?

— Можно обвязать одного из палангаев веревкой и спустить.

Критически оглядев нору, Тиберий замотал головой.

— Довольно рискованно, — пробурчал он. — А если солдат застрянет?

— У нас каждый воин на счету! Я не позволю разбрасываться своими людьми, Тиберий! — Лицо кудбириона исказилось в гримасе ярости.

— Не кричи ты.

Тиберий посмотрел на палангаев, вереницей растянувшихся по ледяной пустыне. Можно попытаться спустить демортиууса в нору, хотя вряд ли старейшина Актеоун позволит. И тут его осенило! Конечно же! Прокуратор вспомнил, что в поход отправился и тот карлик, что сражался в мастерской с гигантом Септимом.

«Как же его звали?»

— Постумус! — закричал Тиберий. — Иди сюда! Живо!

Коротышка спрыгнул с самих дальних саней, нагруженных под завязку припасами, и рванул к нему. Издалека его можно было принять за ребенка, невесть как оказавшимся среди суровых взрослых. Теплые одежды также придавали ему сходство с шаром. Запыхавшись, карлик встал возле Тиберия, то и дело посматривая в дыру.

Кудбирион, лишь мельком глянувший на него, тут же понял замысел королевского прокуратора и сказал:

— Постумус, обвяжись веревками и лезь в дыру. Необходимо вытащить палангая.

— Командир, но…

— Живо лезь! — взорвался Немерий. — Это приказ!

Повторять не пришлось дважды. Буквально через десять перкутов коротышка сидел на снегу, опустив ноги в чернильный зев. Его грудь крест-накрест опоясывали веревки из грубого линума. Септим вместе с пятью палангаями держали бечевку, дабы в нужный момент вытащить карлика.

Нахмурившись, Тиберий взглянул на гиганта и сказал:

— Только без глупостей. Отпустишь Постумуса — лично убью. — Прокуратор повернулся к коротышке. — А ты будь осторожен. Если что-то произойдет или увидишь, два раза дерни за веревки. Тогда мы тебя вытащим. Возьми еще эту коробочку с горючим маслом, чтобы видеть в темноте. — Он аккуратно протянул цилиндрический сосуд, на вершине которого из маленькой круглой дырочки танцевал лепесток пламени.

Обреченно кивнув, Постумус полез в нору.

«Надеюсь, карлик без проблем вытащит палангая, мы дальше отправимся в путь. Дагулья задница! Вот почему нам постоянно так не везет? Боги, ответьте мне! Почему нельзя без проблем добраться до гор и дотащить проклятого Сира до Венерандума? Почему проблемы сыплются и сыплются на наши головы?»

Тиберий в который раз пожалел, что согласился отправиться в экспедицию. Если бы тогда он наотрез отказался от слов Безымянного Короля, то в крайнем случае его бы лишили звания, дома и отправили бы доживать последние хакима в Юменте. А сейчас он рискует жизнью, чтобы добраться до гигантского ящера ради… Ради чего?

Нора шла вертикально вниз, словно городской колодец, однако затем резко уходила под большим углом в сторону. Разгоняя тьму лепестком пламени из сосуда, Постумус в последний раз поднял голову в желании увидеть круг звездного неба и скрылся в углублении.

На время воцарилась тишина. Тиберий всматривался в нору, стараясь не думать о плохом. В конце концов, после стольких неприятностей должно произойти хоть что-то хорошее. Не может не произойти!

— Как ты, Постумус? — громко спросил Немерий.

От неожиданного рева друга у Тиберия бешено забилось сердце. А карлик, наверное, уже давно обделался со страху.

Какое-то время ничего не происходило, потом донесся приглушенный голос коротышки:

— Дыра бесконечная. По крайней мере, не вижу конца. Похоже, ход вновь становится вертикальным. Вот только разглядеть ничего не получается.

Немерий жестом приказал гиганту дальше спускать Постумуса. Септим лишь кивнул.

— Что еще видишь? — спросил Тиберий как можно громче.

Тишина. А затем раздался голос карлика:

— Похоже, Фабриций разбился! Нора все еще отвесно идет вниз!

«Фабриций. Вот как звали палангая, который хотел мне что-то рассказать про Авлу».

Облачка пара от дыхания людей смешивались и клубились словно туман в свете луны. Тиберий потер руки, чтобы заставить кровь струиться в сосудах быстрее. Не мешало бы сейчас выпить горячей настойки. Он усилием воли заставил себя думать о дыре и карлике, спустившемся за палангаем. Однако душа обратилась внутрь, еще больше запутавшись в дебрях непослушных мыслей. Как же он устал! А ведь прошло слишком мало времени, чтобы раскисать. Нельзя было оставлять детей одних. Нельзя!

«Куда пропал этот проклятый коротышка?»

— Постумус! Описывай, что ты видишь! — не унимался Немерий.

Тишина. Лишь поскрипывали кожаные перчатки солдат, опускавших карлика. Тиберий вопросительно взглянул на друга. Вытаскивать несчастного или же еще подождать? Кудбирион рукой показал палангаям дальше выполнять приказ.

Воображение рисовало ужасную тварь, что пряталась в норе. Склизкую, с множеством маленьких белых волосков на теле, с десятью черными глазками, в которых отражались не ярость или злоба — холодность чудовища, созданного природой убивать. Тиберий видел подобных монстров на фризах храмов и на горельефах в домах знатных прокураторов.

Вдруг Тестатем много-много хакима назад перебил не всех тварей в ледяной пустыне? Вдруг кто-то остался и ждет непрошенных гостей…

— Пора его вытаскивать, — сказал Тиберий. — Этот палангай Фабриций мертв. Нора слишком глубока.

Стянув маску с лица, кудбирион бросил гиганту:

— Делайте, что велит прокуратор.

Септим, не говоря ни слова, принялся тянуть веревку на себя, ритмично работая руками. Через десять перкутов показалась присыпанная снегом голова карлика. Тиберий сразу же заметил, что в руках маленький палангай ничего не держал.

«Да он же замерз!»

Когда Постумуса вытащили солдаты, коротышка таращился в одну точку недалеко от себя и молчал. Рот его сжимался в тонкую неприятную линию, губы были бледными, кожа цветом напоминала молочную воду. Тиберий снял перчатки, достал маленький мешочек, что тонкой веревочкой скреплялся с карманом, и принялся растирать согревающий жир по лицу карлика.

— Говорить можешь? — спросил он.

Постумус взглянул на него, кивнул.

— Почему не дернул бечевку два раза, чтобы вытащили? — Тиберий провел языком по верхнему ряду зубов. Будь проклят холод!

— Хотел найти Фабриция, — простонал карлик. — Я… Я… Я кинул сосуд с пламенем в дыру, чтобы… чтобы хоть разглядеть труп…

«Прекрасная идея! Ведь у нас горючего масла хватит на целый Мезармоут! Кретин!»

— И?

— Сосуд… Он падал долго… Очень долго. Эта нора… Она… Она, кажется, бесконечная!

Рядом стоящий гигант поднял Постумуса, посадил на сани и накинул теплый плащ.

— Говори яснее! — не выдержал Тиберий. — Ты что-нибудь увидел? Почему замолчал, когда позвали тебя?

Карлик почесал большой прыщ на лбу. И внезапно стал печальным и усталым.

— Я ничего не разглядел, прокуратор. Там, внизу, ход идет вертикально и постепенно расширяется. Целая бездна! Я… Я боялся наткнуться на взгляд Универса!

— То есть Фабриций точно умер?

Слабый кивок.

Кудбирион подошел к Тиберию и прошептал в ухо:

— Думаешь, этот ход прорыла какая-нибудь тварь? Может, все же палангай провалился в естественную расщелину?

Оглядев людей и облизав губы под маской, Тиберий коснулся локтя друга.

— Все чудовища в ледяной пустыне давно убиты Тестатемом, — пробормотал он. — Давай придерживаться этой теории. Меньше всего я хочу, чтобы люди боялись монстров в ночи! Пусть те, кто на лыжах, обвяжутся веревками. И если кто-нибудь из них вновь угодит в дыру, то остальные вытащат его.

Кудбирион задумчиво кивнул. Взгляд медленно перемещался от Постумуса к Септиму, от Тиберия к рядом сидящей на санях Авле, изучая их глаза. Казалось, командир кудбирионов пытался найти несоответствие в словах карлика, но ничего не получалось. Наконец, он, выпустив облачко пара, обратился к другу:

— Что-то не так. Я не могу уйти без тела солдата. А если Постумус… — Он замялся. — А если врет?

— Зачем ему это делать? Я сомневаюсь. Мы должны двигаться, Немерий. Время поджимает, а припасы не бесконечны.

— Жаль палангая. — Кудбирион взял горсть снега с саней, помял её. Стал говорить в полный голос, чтобы как можно больше людей услышали его. — Фабриций был отличным солдатом! Еще один верный сын нашего славного Мезармоута умер… Умер не как герой, но подобная участь может настигнуть каждого. Его смерть послужила хорошим уроком: ледяная пустыня полна опасностей, необходимо быть постоянно начеку! — Немерий повернулся к палангаям. — Обвяжитесь веревками, да покрепче! Я не могу терять свою кудбу только из-за того, что вы не смотрите под ноги.

«Сколько патетики не к месту».

Похлопав по плечу карлика, Тиберий вскарабкался на сани и плюхнулся на сиденье рядом с девушками. После вынужденной остановки все тело ломило, била дрожь. К тому же поднялся ветер, который пронизывал до костей, проникал в самое сердце. Жир, что дал старейшина, слабо помогал от мороза. Если все-таки удастся вернуться в Венерандум, то надо будет заставить Димира обмазаться этой вонючей, липкой дрянью и пробежаться от Королевского Замка до ворот. Пусть прочувствует на собственной шкуре всю «силу» мази.

Палангаи, обвязавшись веревками, двинулись в путь. Бегунки тронулись с места. Вскоре нора осталась позади, и теперь взгляду было не за что зацепиться: сугробы-сугробы да колкие звезды с Луной в небе. Горы впереди казались такими далекими… Такими недостижимыми.

Тиберий припомнил слова Фабриция.

«Авла… Он говорил что-то про Авлу».

Он взглянул на девушку, сидящую рядом с ним. За толстым слоем одежды ничто не выдавало в ней женщину. Если бы она шла вместе с солдатами, то была бы от них неотличима.

«Наверное, палангай хотел сказать, что Авла влюбилась в меня. Да это и очевидно: как она вчера смотрела влюбленно на меня. То и дело пыталась прижаться. Возможно, в этой экспедиции я найду не только упавшего дагула, но и жену. Надо будет пораспрашивать Кретику про Авлу».

Тиберий подул на окоченевшие руки и с завистью посмотрел на кудбириона. Друг в отличие от него предпочел не расслабляться и теперь шел на лыжах чуть впереди саней. В голове мелькнула подлая мыслишка: может, все-таки размяться? Потом Тиберий вспомнил про нору и передумал.

 

Глава девятая. Исхак

Юмента, территория у входа в туннели

От запахов крови и гниющих кишок скручивало живот. Глаза мертвецов противно поблескивали в свете жар-камней, а их рты были раззявлены в молчаливых криках. Кожа на лицах посинела, губы напоминали объевшихся дохлятиной червей. Но больше всего в глаза бросались пальцы рук — маленькие и скукоженные. Квинт объяснил ему, что пальцы уменьшались из-за крови: она переставала струиться по сосудам и тем самым плоть «сжималась». Исхак слушал бывшего дворцового министра вполуха, стараясь представить на его месте учителя Преномена. Мертвого учителя. Судьба — несправедливая штука. Негодяи не должны жить, а хорошие люди — умирать.

Квинт склонился над мертвым палангаем.

— Смотри, у этого глаза открыты. Такой еще молодой. Был.

Исхак бросил взгляд на труп: худой, с ввалившимися щеками, белобрысый, с широкими плечами и руками-ковшами. На его медном панцире «красовались» два следа от лезвия гладиуса. Благородная смерть. Такой палангай в царстве Юзона удостоится большого дома и кучи монет, а также ему разрешат иметь около сотни жен.

Отвернувшись от бывшего дворцового министра, Исхак двинулся дальше, стараясь не наступить на мертвецов. Неподалеку от него «трудились» другие служки. Сегодня практически их всех отправили сюда, чтобы переложить оружие и уцелевшие доспехи в повозки. Три десятка детей боязливо шагали через трупы, пытаясь не запачкаться в крови. Старейшине Димиру пришлось пойти на столь страшный шаг потому, что, как шептались выжившие мастера, большая часть войска Безымянного Короля была разбита. Уцелели немногие: сам Богочеловек, старейшина, двадцать демортиуусов и сорок палангаев. Около пятидесяти простых солдат получили тяжелые ранения. Поговаривали, что выжить удалось и мастеру Гуфрану, но информация была недостоверная.

Исхак не мог поверить, что больше в Мезармоуте не осталось ни кудбирионов, ни мисмаров, ни преторов-демортиуусов. Люди Пророка уничтожили их всех, дабы показать свою силу Безымянному Королю. Теперь, если вероотступники вновь нападут на Юменту, то никто не сможет защитить простых жителей. Они все были обречены. Были ходячими мертвецами.

Злые языки поговаривали, что Гектор заставил склониться богочеловека перед ним, но Исхак не верил в столь гнусную ложь. Владыка — искусный боец на мечах. Никто не способен победить его в бою. Если только глава вероотступников не совершил какую-нибудь подлость.

— Исха, подожди меня! Не могу угнаться за тобой! — донесся из-за спины голос Квинта.

Мальчик вздрогнул. Старейшина Димир из-за гибели мастера Преномена собственнолично приказал бывшему дворцовому министру всегда быть при Исхаке и исполнять любые его приказания. Своего рода наказание: мужчина, исполняющий все желания безусого юнца. Однако Квинт, похоже, отнесся с пониманием к каре старейшины и не пытался перечить.

Шмыгнув носом, Исхак бросил взгляд на открытые ворота, ведущие в туннели копателей. Казалось, шея сама вытягивалась, а глаза округлялись от восторженного ужаса. Овал непроницаемой черноты под огромным арочным сводом поражал воображение. Перед мысленным взором возникали картины монстров, таившихся во тьме и ожидавших, когда кто-нибудь из служек подойдет достаточно близко, чтобы схватить беднягу и унести в лабиринт пещер.

— Врата прекрасны, — сказал Квинт и положил тяжелую ладонь на плечо Исхаку. — Их давным-давно построил Дий Крискент. Практически восемьсот хакима прошло с тех пор. Впечатляет, не правда ли?

— Мастер Преномен рассказывал про Крискента. — Голос Исхака был сухим и безжизненным. — Лучший ученик Луция Агенобарда. Его триады до сих пор заучивают все архитекторы.

— Жаль, что врата ты увидел не в самые лучшие времена.

— Старейшины что-нибудь придумают.

— Несомненно, — сказал Квинт, позволив себе легчайший оттенок издевки. — Димир и Кадарус спасут Юменту от мастеров мечей. Конечно же.

Сжав кулаки, Исхак повернулся в сторону бывшего дворцового министра и нахмурился.

— Ты дерзишь? — спросил он. Голос предательски задрожал. Сердце часто и взволнованно заколотилось о ребра.

— Нет, Исха.

— Не называй меня так!

Квинт замолчал, нахмурился, словно гнев мальчика сильно ранил его душу. На миг показалось, что он вырезан из другой реальности, той, где люди не предают и не убивают без необходимости, той, где решения Владыки не оспаривается, той, где дети не забирают у мертвецов оружие. После того нападения лжепророков на астулу старейшин Квинт сменил рваную одежду на простой черный калазарис, который носили торговцы. Седые волосы его отросли и топорщились в разные стороны.

— Прости меня, Исхак, — сказал бывший дворцовый министр и невесело улыбнулся. — Я буду называть тебя так, как ты захочешь. Просто когда-то давно, кажется, уже в прошлой жизни у меня был мальчик-раб с таким же именем как у тебя. И я его всегда ласково называл Исхой.

Исхак посмотрел на Квинта с изумлением.

— Ты называешь меня рабом?

— Вовсе нет, мальчик. Я лишь забылся. Прости старику его глупость.

— Какой же ты старик? Тебе же всего сорок хакима.

Квинт сменил дружелюбную усмешку на добрый смех.

— Чуть меньше, мальчик. Но ведь для тебя я кажусь дряхлым? Двенадцать хакима находится слишком далеко от сорока.

Исхак заглянул в небесно-голубые глаза бывшего дворцового министра. Один вопрос давно мучал сердце, не давал заснуть. Настало время задать его:

— Как ты тогда прогнал псевдопалангаев из астулы старейшин? Ты даже не дрался с ними!

Воспоминания нахлынули на Исхака, сломив ментальный блок. Сколько раз он пытался забыть события того анимама? Сколько раз вглядывался в странное лицо Квинта и пытался понять его? Сколько раз в потестатемы сна мучили кошмары? Не сосчитать.

Увидев гибель мастера Преномена от рук псевдопалангаев, Исхак вместе с бывшим дворцовым министром укрылись в комнате несмышленышей. Казалось, лжепророкам никогда не удастся прорваться сквозь толпу мастеров и попасть в школу. Однако они это сделали: расправились со служителями дагулов и направились прямиком в здание.

Исхак вспомнил, как с ужасом смотрел на то, как раскрылась входная костяная дверь, как его бросило в пот, а в желудке поселился холодный слизень, как комок застрял в горле. Вероотступники, одетые в панцири обычных солдат, шагнули в комнату несмышленышей и занесли гладиусы для ударов. Именно тогда Квинт, широко раскинув руки, двинулся к ним. Спокойный и величественный. Словно он не был одет в грязное тряпье, которое не носили даже бедняки, и не пахло от него мочой и экскрементами. Удивительно, однако лжепророки не зарубили его как дагена: они смотрели прямо ему в глаза и отчего-то широко улыбались.

А затем ушли.

Ушли, не причинив никому зла. Никто больше не умер в тот анимам.

— Как ты прогнал псевдопалангаев? — повторил вопрос Исхак.

Квинта охватила грусть, и он погрузился в долгое молчание, словно пытался найти нужные слова.

— Я не знаю, малец.

Прищурившись, Исхак бросил:

— Лжец! Или ты боишься, что я сдам тебя мастерам? — Он на мгновение замолчал, думая над тем, как бы побольнее ужалить. — Ты ведь не хочешь возвращаться в камеру? Не хочешь увидеть хунфусе?

Тяжелов вздохнув, бывший дворцовый министр положил руку на плечо мальчика. Вид у него был почти растерянный. Сложно верилось, что этот человек некогда обладал колоссальнейшей властью. После заключения он превратился в старика, которого совсем не интересовали события в городе, — лишь бы поскорее умереть.

— Вижу тебя не обманешь, малец, — прошептал Квинт. Его интонации — грусть, сожаление, дурное предчувствие — заставляли слова проникать в самую глубь души. — Хорошо, не буду ничего скрывать от тебя. В конце концов, теперь я завишу от твоей воли. — Он ласково провел ладонью по лицу Исхака. — Помнишь тот случай в казематах, когда ты приносил мне еду? Помнишь, как погасли огни жар-камней? Я преобразился тогда. Стал видеть ярче, глубже… Иначе.

— Я не понимаю, — поморщившись, сказал Исхак. — В каком смысле «иначе»?

Квинт с тоской взглянул на него.

— Я вижу лжепророков. Могу различать их в толпе, чувствую их запах, их метки. В отличие от обычных жителей Мезармоута вероотступники выделяются среди них, как дагулы — среди звезд. Когда псевдпалангаи ворвались в школу, я ощутил биение материи вокруг их тел. Как бы так выразиться… существование лжепророков по необходимости не заключено в самом возникновении.

Исхак сделал шаг назад, чуть не упав на труп. Все-таки Квинт тронулся умом в тюрьме. Необходимо было сообщить мастерам. Вот только что-то не сходилось. Разве должно от слов безумца так болеть сердце? Должна ли передаваться тоска? Справившись с нахлынувшими эмоциями, Исхак сосредоточился на разговоре, дабы вникнуть в суть речей бывшего дворцового министра.

— Я все равно не понимаю, — сказал он.

Взгляд Квинта был долгим и печальным.

— Скоро ты поймешь, малец. Скоро. Я попробую объяснить. Ведь ты еще, наверное, не изучал «Метафизику» Луция Агенобарда? Думаю, мастера разрешат тебе дать эту книгу. Со временем тайна моих слов раскроется для твоего сознания. Потерпи, малец.

Квинт посмотрел за спину мальчика, нахмурился, затем, не говоря ни слова, направился к месту, где мертвецов было особенно много. Он ступал бесшумно и осторожно, держа правую руку за спиной, словно боялся её испачкать. Исхак пошел следом за ним, однако ему не удавалось ходить тихо: ноги то и дело цеплялись за медные доспехи мертвецов.

— Взгляни, малец! Этот еще жив! — закричал бывший дворцовый министр. Губы его отчего-то дрожали.

«Я хожу с сумасшедшим. Как долго ему удавалось скрывать свое безумие?»

Стараясь не дышать глубоко, чтобы не вбирать в легкие запахи мертвецов, Исхак посмотрел туда, куда кривым грязным пальцем показывал Квинт. В нескольких кубито от них под телами мертвых лжепророков лежал демортиуус. Его чувственный женский рот шевелился. Вскрикнув от неожиданности, Исхак бросился к выжившему, склонился над самыми губами. Черный плащ что-то шептал, однако слов было не разобрать.

Воды! Он наверняка просил воды!

Квинт сел на корточки, отстегнул костяную флягу с пояса, откупорил крышку и позволил демортиуусу вдоволь напиться. Пока бедняга утолял жажду, Исхак принялся его разглядывать: ввалившиеся щеки, блестящие карие глаза, длинные изящные пальцы, волевой подбородок и длинные, до самых плеч, волосы.

— Не вижу ран, — заметил Исхак.

Он провел рукой по одежде демортииуса, ища следы от удара гладиуса, копья или горгониона. Затем пальцы нащупали рваную дыру на табарде, но под ней совсем не было крови. Странно, что лекари прошли мимо среди живого. Это было невозможно.

— Знаешь, кто он? — спросил Квинт, хищно ухмыльнувшись. — Мы нашли самого претора-демортиууса Секста. Я видел его еще в Венерандуме, когда Безымянный Король созвал совет.

Спрятав флягу с водой, бывший дворцовый министр приподнял верхнее веко выжившего и вгляделся в расширившийся зрачок. Исхак боялся пошевелиться. Сам предводитель черных плащей сейчас лежал перед ним! Сложно было поверить. Столько историй рассказывали по ночам мальчишки-служки про храброго Секста, который выискивал среди горожан Юменты вероотступников!

— И я вижу его метку, — сказал Квинт.

Исхак остолбенел.

— В каком смысле? — в ужасе спросил он.

— Малец, претор-демортиуус совсем не так прост как кажется. Он — вероотступник. Его надо убить.

От каждого слова брови мальчика поднимались все выше и выше.

— Мы не можем никого убить! — возразил Исхак. — Это же претор-демортиуус Секст! Надо скорее позвать лекарей или старейшин, чтобы сообщить важную весть! Не все высшие военные чины погибли.

— Да посмотри же! — закричал Квинт и приподнял голову выжившего. Он улыбнулся, как отец, который хочет преподать урок капризному сыну. — Я вижу метку. Глава черных плащей помечен Пророком! Если мы его не убьем, то можем подставить Безымянного Короля.

Исхак вглядывался в лицо претора-демортиууса, пытаясь понять, каким образом бывший дворцовый министр выявлял врагов города. Но сколько не старался — ничего не получалось.

«Квинт всего лишь сумасшедший. Не слушай его! Не дай позволить безумцу убить Секста!»

— Я не вижу метку, — сказал Исхак.

Удовлетворенная улыбка на лице бывшего дворцового министра исчезла, уступив место кривой ухмылке. Квинт аккуратно коснулся дыры на табарде претора-демротиууса.

— Видишь! След от удара гладиуса! Кто-то глубоко вонзил короткий меч ему в грудь. И нет ни капли крови! Кто-то инсценировал его смерть. Мы должны убить его.

Секст зашевелился, взгляд стал осмысленнее. Исхак коснулся указательным и средним пальцами его шеи: неровный пульс, короткое дыхание. Он видел, как практически незаметно вздымалась грудь демортиууса.

— Никто не умрет сегодня! Я приказываю! Этот глава черных плащей будет жить! Лучше бы вместо того, чтобы нести всякую чушь, ты бы сбегал за лекарем. Мы не сможем дотащить тело до повозки.

Бывший дворцовый министр стер напряжение с лица, изображая глубокую печаль. Весь его вид говорил о том, что сейчас они совершали гнуснейший поступок — спасали врага. Ничто не могло переубедить Квинта. Корни безумия слишком глубоко вонзились в его разум.

— Это. Приказ, — медленно сказал Исхак. — Беги за лекарем. Иначе…

— Я все понял, малец.

Стряхнув пыль с калазариса, Квинт поднялся и, словно глубокий старик, поковылял в сторону повозок врачевателей, что стояли недалеко от здания копателей.

«Он послушался меня!»

Но эта мысль не принесла покоя.

Из миски валил густой пар, от которого ноздри трепетали, а во рту появлялась слюна. И все же он не спешил ужинать. Дурные мысли заползали в голову и не давали расслабиться. Никогда раньше не приходилось так много и так долго думать. Неужели взрослые всегда борются со столь невероятным количеством проблем? Если так, то он хотел бы еще побыть ребенком. Однако после того, как псевдопалангаи напали на астулу, что-то внутри него сломалось. Раньше перед едой он всегда читал молитву дагулам, Безымянному Королю и Юзону, а сейчас ничего не хотелось. Словно в груди поселилась пустота. Некогда яркие краски жизни поблекли. Смех превратился в плач.

«Не стоило отправлять Квинта к себе в комнату».

Положив ложку на стол, Исхак огляделся, словно чужой аппетит мог вернуть ему желание есть. С недавних пор служки, подмастерья, мастера и будущие демортиуусы питались все вместе в просторном зале школы. Разумеется, учителя не сидели с несмышленышами. У самой дальней стены столовой за длинными костяными столами ужинали наставники. Они не разговаривали друг с другом, взгляды не поднимались с дымящихся мисок. По их лицам нельзя было прочитать ни единой эмоции. А вот служки весело и беззаботно щебетали, даже несмотря на то, что им сегодня пришлось увидеть. И Исхак начал понимать слова бывшего учителя, что у детей гибкая психика, способная выдержать любой удар судьбы.

«Тогда почему я себя так паршиво чувствую?»

У него не было ответа.

После того, как он и Квинт сообщили о раненом преторе-демортиуусе, лекари дотащили беднягу до повозок и принялись над ним хлопотать. Оказалось, что рана на груди Секста зарубцевалась сама. Исхак до сих пор прокручивал в памяти, как разинули рты врачеватели, глядя на затягивающуюся дыру главы черных плащей. Интересно, что творилось в их головах, когда они смотрели на претора-демортиууса? Кого они видели? Посланника дагулов, для которого все анатомические принципы Пиктора Трога — ерунда?

Исхак сам не знал, как оценить Секста. После проклятых слов Квинта, что глава черных плащей может оказаться предателем, он не мог четко сказать, кем же для него являлся раненный. Герой или непобедимый враг? Нет ответа. Для самого себя он решил пока не задумываться об этом. Всё на свои места расставит время. Пусть природу демортиууса решат старейшины. Мальчишка не должен лезть в дела взрослых — так заведено с давним каганамов.

Поэтому ему оставалось только есть кашу. И еще следить за бывшим дворцовым министром. Откусив от хлебной лепешки, Исхак с горечью подумал о том, что у него не осталось ни родных, ни друзей. Родителей он не помнил. Лишь по ночам из глубин памяти всплывали образы отца… Возможно, это был и не отец, а дядя или вообще друг семьи, — Исхак не хотел думать об этом. Мало ли что могло присниться в потестатемы отдыха? Прошлое не вернуть, необходимо жить настоящим: родители отдали его и Кахси в астулу старейшин.

Мысль о брате заставило сердце учащенно забиться. После инициации Кахси лишился всех эмоций, отныне всеми его действиями руководил логос. От камня можно было получить больше сострадания, чем от брата. Больше никогда они не будут спорить о природе Безымянного Короля, больше никогда не будут спать в одной кровати и вместе бояться воображаемых монстров в темноте, больше никогда он не услышит теплых братских слов любви. Всё в прошлом. Исхак с удивлением понял, что раньше не понимал, каким счастливым было детство. Куда ушла эта беззаботность? Почему нельзя оживить мертвецов? Ведь в легендах Безымянный Король выдергивал души погибших из царства Юзона и возвращал в прежние тела! Что сейчас мешает богочеловеку повторить подобное?

Исхак знал ответ: умерших было слишком много. В битве с лжепророками погибли лучшие их лучших. Теперь судьба зависела от рук правителя Мезармоута и старейшин.

«Откуда мне черпать силы?»

В свои двенадцать хакима Исхак выглядел на девять. Другие служки частенько издевались над ним, называли коротышкой, недоросликом, карликом. Старались ужалить каждым словом: знали, как тяжело он переживал чужие насмешки, как плакал в потестатемы сна в подушку. Он пытался найти в себе силы держаться, не задумываться над совершенными поступками, но боль в груди всегда возвращалась. Раньше Исхак находил утешение в разговорах с мастером Преноменом: учителю удавалось найти нужные слова. Потому что наставник сам прошел через многие испытания. И как он говорил, из червя превратился в героя.

Из червя — в героя.

Проглотив ком в горле, Исхак закрыл глаза ладонью. Хотелось плакать навзрыд, чтобы кто-нибудь из мастеров встал из-за стола, подошел к нему и пожалел. Он заслуживал жалости! Он не Преномен: слишком рано жизнь сломала ему хребет, выбила остатки воздуха из груди. Дальше его ожидали лишь новые разочарования. Мозг цеплялся лишь за одну мысль: любую тварь в конце пути ждала смерть. Сколько надежды дарило это слово! Чего проще накинуть петлю на шею и крепко сдавить её? А можно воткнуть кинжал в грудь. И пусть после самоубийства Юзон не примет в свое царство! Начхать! Зато в бездонной тьме не существовало ни проблем, ни мнимых надежд, ни несбыточных желаний.

— Ты позволишь?

Исхак вздрогнул, оторвал взгляд от миски с едой. Перед ним возвышался мастер Нерон. Учитель был высоким костлявым человеком с впалыми глазами и длинным носом. Его брови были нахмурены, во взгляде читалась глубокая печаль, губы скривились в противной гримасе.

— Садитесь, конечно, — пробурчал мальчик. Слова с трудом вырывались из глотки.

«Скажите, что меня убьют сегодня же. Например, отдадут в жертву Юзону. Я не буду сопротивляться».

Облизнув тонкие губы, мастер тяжело плюхнулся на скамейку напротив Исхака.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Я немного устал.

— И всего лишь? — Брови Нерона поползли вверх. — Говори, не стесняйся, Исхак. Боль очищает душу. Даже великий Петро Тертиус временами был нытиком.

«Оставьте меня!»

Но вместо этих слов из губ сорвалось:

— Я немного устал, наставник. И все лишь. Сейчас доем похлебку и пойду спать.

Мастер Нерон положил руки на стол, сцепил пальцы и выжидающе посмотрел на него. Наверное, ему казалось, что его взгляд пронизывал насквозь, находил мельчайшие трещинки в душе Исхака. Однако на деле он выглядел глупым и смешным. До Квинта наставнику было далеко.

— Я с тобой хотел поговорить о кое-чем.

Исхак пожал плечами и без единой эмоции в голосе сказал:

— Так говорите.

Мастер попытался было нахмуриться, однако быстро унял эмоции. Он принялся теребить левой рукой карман табарда.

— Я понимаю, что тебе сложно после… После героической гибели Преномена. Еще и старейшина Димир взвалил на твои хрупкие плечи непосильную ношу в виде бывшего дворцового министра…

«Ношу в виде министра… Что он несет?»

Чтобы не засмеяться, Исхак уткнулся губами в запястье. Наставник принялся тараторить с еще большей скоростью:

— Собственно, я и пришел к тебе из-за Преномена. Я знаю, как ты был дорог ему, как он любил тебя! Любил как сына! Не каждый мастер подпускает ученика так близко к сердцу, Исхак. Я переговорил с другими наставниками и договорился, чтобы отвести тебя в келью Преномена. Там ты можешь выбрать и взять любые его вещи!

Наставник Нерон широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Наверняка он чувствовал себя щедрым и гордым. Еще бы: он позволил мальчишке посидеть в комнате, где Преномен спал, ел и испражнялся. Исхак почувствовал, как в груди заклокотала ярость. Только сейчас до него дошло, что Нерон тоже участвовал в битве с псевдопалангаями, но в отличие от его учителя выжил и остался невредимым.

«Всё потому, что он не вступал в бой с лжепророками! Трус! Передо мной сидит жалкий червь».

— Так мы идем?

Исхак кивнул. Наставник ловко поднялся со скамьи и, виляя среди смеющихся толп несмышленышей, двинулся к большим костяным воротам, ведущим в длинный коридор. Хмурыми взглядами его провожали другие мастера. Они даже не смотрели в сторону Исхака, словно мальчика и не существовало вовсе. Для них он еще не был полноценным человеком. Для них он не обладал чувствами. Всего лишь существо, выполняющее их поручения. Сосуд, который можно заполнять всем, чем заблагорассудится.

Оказавшись в коридоре и стараясь не отставать от наставника, Исхак разглядывал стены, пол и потолки, словно в первый раз оказался в этом месте. Раньше он не замечал эту стеклянную мозаику на полу, изображавшую сценки из «Демортилиона» Валента Грациана: непобедимый Сципион поражал копьем правителя Летающего Замка, а нелюдские старейшины стояли на коленях и молились. На стенах красовались горельефы подземных тварей, раскрашенные золотистой охрой.

«Все сделано для того, чтобы подавлять».

Длинный коридор освещали пять жар-камней, вплавленных в мрамор потолка. Огонь не мог разогнать тени в углах, отчего Исхаку казалось, что кто-то пристально следил за ним. Кто-то маленький, но опасный, как ядовитый хунфусе.

— Не отставай, — проронил мастер Нерон и чуть сбавил шаг. Теперь он не несся по узкому коридору. — Келья Преномена находится в самом конце коридоре. Возле двери, ведущей в камеры знати.

— Я знаю, — без единой эмоции сказал Исхак.

Нерон так сильно сжал губы, что они побелели.

— Прости, ты, конечно же, был у своего учителя. Я говорю глупости.

— Почему вы нервничаете?

Мастер остановился, нахмурился и испытующе посмотрел на Исхака. Так он и стоял некоторое время, пока сам не сдался. Плечи поникли, взгляд уперся в пол.

— Боюсь, ты не поймешь, — сказал наставник Нерон и продолжил путь, скрестив руки на груди. — Никто ведь не ожидал, что вероотступники попытаются напасть на астулу старейшин… То есть еще никогда враг не ступал на святую землю! Никогда! И многие из нас, мастеров, были не готовы к битве…

«Он оправдывается! Оправдывается передо мной! Почему?»

Исхак весь превратился в слух.

— Преномен всегда отличался от остальных, — продолжил наставник. — Еще с детства. Помню, что до самого последнего момента он собирался стать демортиуусом, но старейшины не позволили ему. Слишком он… был эмоциональным. Вспыльчивым! Не терпящим неправды. — Нерон тяжело вздохнул. — Твой учитель оказался единственным мастером, кто не растерялся перед лицом врага. Впрочем, ты и сам это видел.

Исхак почувствовал, как предательские слезы выступили на глаза, нарушив очертания коридора и наставника. Нельзя плакать! Он слишком взрослый, чтобы реветь как девчонка! Хотелось убежать в комнату служек, хотелось закричать от душевной боли. Лишь с огромным трудом удалось взять себя в руки.

«Я слабый, но смогу не плакать!»

Коридор резко ответвился вправо, света стало больше из-за того, что через каждый эмиолиус из стены торчали, извиваясь пламенем, жар-камни. Показались первые костяные двери, ведущие в кельи мастеров.

— Мне стыдно, что не удалось остановить псевдопалангаев, — сказал Нерон. Каждый шаг эхом разносился по душному и тесному проходу. — И, честно говоря, до сих пор не понимаю, почему лжепророки ушли из астулы. Ты же видел что-то? Расскажешь? Обещаю — я никому ни слова не передам.

Горечь в груди исчезла. Исхак понял, ради чего наставник позволил ему попасть в келью Преномена. Его хотели задешево купить! Получай, малец, нижнее белье своего учителя, а взамен поведай, как вероотступники ушли из здания школы, оставив в живых несмышленышей.

— Я же рассказывал. — Голос Исхака был хриплый. — Лжепророки просто ушли.

— «Просто ушли», — передразнил его Нерон. — Мастера должны узнать правду. Иначе тебе не позволят стать подмастерьем, юный служка.

В ход пошли угрозы. Внутренний подленький голос в голове попытался убедить, что сейчас самое время сдать бывшего дворцового министра. Квинт еще в подземных казематах сошел с ума! И необходимо об этом рассказать наставнику Нерону, иначе потом будет поздно. Но что-то не давало Исхаку выдать Квинта. Сейчас слова бедняги про метки лжепророков не казались бредом.

— Я… Я был честен с вами с самого начала.

— А никто и не пытается сказать иначе, юный служка! Может, ты чего-то боишься? Кто-нибудь тебя запугал? Самое время излить душу мне.

Исхак замотал головой.

— Я говорю правду, мастер Нерон, — солгал он. — Ворвавшись в комнату несмышленышей, лжепророки просто развернулись и ушли. Видимо, побоялись убивать детей.

Наставник лишь хмыкнул.

Наконец они добрались до последней двери в коридоре. Прежде чем войти, учитель достал медный ключ, вставил в замок и повернул три раза вправо, а затем — четыре раза влево. Щелкнуло.

— Я подожду тебя здесь, — сказал мастер Нерон. — А ты можешь посидеть в келье Преномена столько, сколько пожелаешь.

Даже не взглянув в сторону наставника, Исхак дернул за ручку, и дверь со скрипом отворилась. К его удивлению келью освещал маленький священный камешек, висевший на металлической цепочке на потолке. В ноздри ударили запахи мужского пота и грязного белья. Мастер Преномен всегда пренебрежительно относился к своей одежде. Мог менсэ ходить в одном и том же табарде, пока кто-нибудь из старейшин не просил его переодеться. Учитель постоянно витал в собственных мыслях.

Закрыв за собой дверь, Исхак оглядел келью. Узенькая каменная кровать в углу, расстеленная возле нее прямоугольная скатерть, за которой Преномен ел и писал, наспех сделанный костяной шкаф возле входа. Из личных вещей Исхак нашел лишь палочку для письма, чернильницу да несколько комплектов нижнего белья.

Когда-то келья казалась ему просторной, но только сейчас он понял, что бывший наставник жил в очень тесном помещении: низкий потолок и неровные стены давили на нервы. Удивительным казалось то, как удавалось мастеру Преномену жить здесь.

«Меня ждет его же участь. Маленькая келья да дырявый балахон!»

Исхак уселся на кровать и позволил чувствам взять над собой вверх. Предательские слезы брызнули из глаз.

Больше у него не было ни друзей, ни родственников. Даже учитель погиб! Будущее казалось беспросветным и одиноким.

Если только не позволить бывшему дворцовому министру доказать правдивость собственных слов…

 

Глава десятая. Мора

Юмента, астула знати, дом Ноксов

Каждый шаг отдавался мучительной болью в спине. Приходилось постоянно останавливаться, опираясь о стену или на плечо лекаря, дабы передохнуть. Вдобавок любое движение головой вызывало щелчки в шее, от которых перед глазами взрывались звезды. Однако Мора все равно настойчиво покидала свою комнату и бродила по особняку Ноксов. Неизменно позади плелся врачеватель Сертор.

— Осторожнее, — легонько касаясь её локтя, сказал он. — Не бегите так. Помните, что с вами идет старик, а не прыткий юноша!

— Я… стараюсь…

Они блуждали по коридорам, изредка наталкиваясь на охранников-палангаев, и разговаривали обо всем на свете. Именно слова помогали Море справляться с невыносимыми муками, сопровождавшими каждый шаг. Хотя стоило отметить, что во время прогулок переставали ломить сломанные пальцы, закованные в черный гипс. Однако как только она ложилась в кровать, то… Нет, даже думать об этом не хотелось.

— Мы далеко от кухни? — спросила Мора.

Лекарь комично насупился, завертел головой из стороны в сторону и упер руки в толстые бока.

— В этом проклятом доме невозможно ориентироваться, деточка! Я не знаю, где мы находимся и как скоро выйдем к знакомым коридорам! Думаю, тебе лучше знать, как далеко от нас эта дурацкая кухня!

Проглотив ком слизи в горле, Мора, опираясь здоровой рукой о трость, направилась дальше. Теперь слюна во рту казалась спермой. Поначалу она постоянно всё сплевывала в кружку. Как легко вспоминался вкус мужского семени — чуть сладковатый, чуть солоноватый, чуть вязкий. От одной мысли о нем её желудок исторгал пищу. Мора удивлялась, как лекарю удалось заставить проглатывать слюну.

— Старайся не опираться рукой о трость, — заметил Сертор. — В скором времени твоя спина заживет, ей надо привыкать держать вес тела.

— Я… пытаюсь.

Теперь слова из её рта вырывались тяжело. Приходилось бороться с собственным языком за каждый звук. Особенно сложно давались шипящие гласные. Все чаще и чаще Мора переходила с венерандского на юментский, чтобы успокоить резь в нижней челюсти.

Видя, как она чуть не оступилась, лекарь схватил её за талию и повел в направлении её комнаты. Старый хитрюга легко ориентировался в доме Ноксов, но всегда пытался дать ей возможность самой справляться со своими проблемами. И она была благодарна ему за такие маленькие радости. Её тело превратилось в непослушный мешок с костями.

В коридоре дул сквозняк и пахло подземными орехами. Мраморные плиты на полу неприятно холодили ноги. Старейшина Димир, теперь живший вместе с богочеловеком в доме Ноксов, пытался с помощью заклинаний заставить жар-камни гореть ярче и сильнее, однако все равно тепло быстро растворялось в большом старом доме.

— Расскажи… — Мора боролась со словами, как фермер — с непослушными колосьями. — Расскажи про битву Владыки и… веро… веро…

— Вероотступников? — закончил за нее фразу лекарь.

Она кивнула, в шее противно хрустнуло.

— Мора, не уверен, что эта история сейчас важна для тебя. Давай лучше про твоих родителей поговорим. Я слышал, Мартин с Паррой отправлены в Венерандум, чтобы…

— Нет, — твердо сказала она и остановилась. Её бросило в жар. — Я… хочу… хочу про битву.

Лекарь заозирался, словно их разговор мог кто-нибудь услышать, затем бросил взгляд на стену, украшенную тонкими золотыми плитами с изображениями героев древности. Наступила долгая и мучительная тишина. Если закрыть глаза, то можно представить, что никого, кроме них, не было в живых в Мезармоуте. Целый город мертвецов. От этой мысли Мора заулыбалась.

— Только постарайся никому не рассказывать об этом, — вымолвил наконец лекарь. — Если кто-нибудь узнает, что старый толстяк болтает не о том с красивой девушкой, то его могут упечь в казематы. — Он широко и искренне улыбнулся, обнажив большие белые зубы. — Безымянный Король семь анимамов назад столкнулся с воинами Пророка. Битва произошла у форыбских и у бешаркских туннелей копателей. Ты бы только видела, сколько трупов осталось после сражения. Картина не для женских глаз. Безымянный Король проиграл вероотступникам, все мисмары и кудбирионы уничтожены, мастер Гуфран тяжело ранен. Зато старейшин и нашего Владыку лжепророки не тронули…

Лекарь громко проглотил слюну, нахмурился.

— А что… что с Гуфраном? Где он? — выдавила из себя Мора.

— По приказу старейшины Димира его перевезли в особняк Ноксов. Мастер сейчас находится в покоях слуг. Я, правда, его не видел, да меня и не пустят — слишком мало прав для такого дела. Говорят, Безымянный Король долго не хотел лечить Гуфрана из-за того, что старый вояка не смог удержать туннель. Впрочем, думаю, это вранье. Наш Владыка любит мастера как отца.

Мора, опираясь на трость, двинулась по коридору. Пот крупными градинами скатывался по лбу, жег глаза. Её легкое платье, казалось, насквозь было мокрым.

— Может, на сегодня хватит? — переключился на новую тему лекарь. — Я имею ввиду — ходить. Мы вдоволь нагулялись, я могу позвать двух палангаев, чтобы они отнесли тебя до твоей комнаты.

Крепко сжав зубы, Мора замотала головой.

— Не… хочу, — сказала она. — Еще… немножко.

— Хорошо.

— А что… что с тем человеком, который… спас меня?

Лекарь хмыкнул.

— С ним приключилась какая-то странная история. Дело в том, что сам Безымянный Король видел, как претора-демортиууса насквозь проткнул гладиусом предводитель лжепророков. Однако шесть анимамов назад один служка обнаружил — живого! — парня. И самое удивительное, что раны-то у черного плаща нет вовсе! Затянулась, понимаешь?

Мора позавидовала своему спасителю. Её сломанные кости заживали долго и мучительно. К тому же что-то случилось с головой: мысли вязли, как хунфусе в меду. Она могла разговаривать с лекарем и неожиданно потерять нить разговора.

— А как… как его зовут?

— Великие дагулы! — удивился лекарь. — Тебе до сих пор не сказали имя твоего спасителя? Его зовут Секстом.

Один из её мучителей обладал тем же именем. Противный тип с маленьким членом. Она до сих пор помнила, как он больно входил в нее и кончал в рот. Здоровая рука так сильно вцепилась в ручку трости, что побелели костяшки; зубы заскрежетали; по телу прокатилась волна дрожи. Перед мысленным взором закружились картинки мучений в тюрьме деда.

Ноги подогнулись, и Мора плюхнулась на холодный пол. Мир исказился в неярких очертаниях. Ахнув, лекарь склонился над ней, достал из кармашка маленькую склянку, зубами оторвал крышку и влил лекарство в рот. Жидкость обожгла небо, затем скользнула по горлу. Бешено бьющееся сердце стало успокаиваться.

— Тише, дитя, — зашептал Сертор. — Тише. Сейчас приступ пройдет. Не надо так нервничать.

Мора поднесла дрожащие руки к глазам и мысленно приказала им слушаться. Помогло мало: проще было заставить камни взлететь к небесам. К тому же воздух приходилось буквально всасывать в себя, казалось, вместо легких у неё два тяжелых гранита. Прошла вечность, пока организм не начал приходить в норму.

— Лекарство поможет, деточка, — повторял и повторял врачеватель. — Лекарство поможет…

Наконец, она нашла в себе силы выдавить из себя:

— Во… Воды…

Скривившись, Сертор сказал:

— У меня с собой нет воды. Ты должна встать, и мы отправимся в твои покои.

Она решительно замотала головой, хоть это и далось с трудом.

Врачеватель заозирался, насупился. Казалось, он лучше бы сейчас выпил яда, чем оставил бы её одну. Мора успела сосчитать до двадцати перкутов, пока старик не решился сказать:

— Хорошо, я принесу тебе воды. Но ты не должна никуда уходить! Пойми, старейшина тщательно следит за каждым моим шагом. Если он узнает, что я оставил дочь предателя одну, то не снести мне головы.

Сконцентрировавшись, Мора кивнула. Больная рука начала неметь, тысячи мелких иголок впились в кожу. Пришлось подвигать сломанными пальцами, дабы вернуть чувствительность.

Лекарь, сопя, поднялся и засеменил в сторону комнаты Моры. Его зеленая линумная накидка противно зашуршала при каждом шаге. Движения старика выглядели порочными, бесстыдными. Невольный зритель воспринял бы его дряхлым похотливым любовником, убегающим от молодой совратительницы.

«Интересно, большой ли у него член?»

Странно, но от этой мысли боль в теле прошла. Мора почувствовала, что сможет подняться, если постарается. Она схватила здоровой рукой трость и, хватая ртом воздух, встала. Одежда настолько пропиталась потом, что она почувствовала, как трутся соски о материал платья. Приятное ощущение…

Мора огляделась, ища палангаев, однако в коридоре никого кроме нее не было. Язык по-прежнему напоминал засушенного червя, трущегося о наждачку. Ужасно хотелось пить. Но вместо того, чтобы ждать лекаря, она, проклиная всех богов, наславших на неё столько бед, направилась в другую сторону коридора. Ждать старика больше не было сил! Все бы отдала за кружку с водой!

Лекарь удивился бы, увидев, как бодро она ковыляла к двум большим костяным дверям. Мора привыкла к частым приступам и научилась быстро справляться с последствиями болезни. Сертор об этом не знал: при нём она всегда пыталась казаться слабой и глуповатой. Мужчинам нельзя доверять. Никому. Никогда. Если брат способен на изнасилование сестры, то другие…

Толкнув тяжелые двери, Мора оказалась возле парапетов мраморной лестницы, ведущей в перистиль и в комнату памяти. Свет от жар-камней, положенных в треножники, так сильно бил в глаза, что приходилось жмуриться. Постояв немного, она облокотилась о стену. Разгоряченную кожу ладоней приятно остудили гранитные листы.

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Определенно стало лучше. Жажда больше не казалась невыносимой.

Чтобы отвлечься от ослабевающей боли в теле, Мора оглядела помещение. Она была здесь раньше: Дуа водила её по дому, когда устраивала пир в честь будущей женитьбы своего сына… Лестница выводила к покоящейся на четырех колоннах галерее. По потолку эмпоры змеились мелкие надписи из «Бревиария дагулов», их было так много, что кружилась голова. По правую и левую стороны от галереи стояли массивные двустворчатые двери, сделанные из костей дагенов и украшенные золотыми пластинами.

И куда теперь идти?

Внезапно Мора услышала разговор внизу лестницы. Она вжалась в стену и затаила дыхание, боясь лишний раз моргнуть.

— Ваше Высочество, вы должны отдохнуть… Нельзя так мучить себя! — Голос принадлежал старику и был не столько глубоким, сколько угрюмым. — После той битвы с Гектором вы не похожи сами на себя. Я…

— Закрой рот, старейшина, или я прикажу отрубить тебе голову! — рычал неизвестный собеседник. — Ты, наверное, уже забыл, как трусливо убежал с поля боя, оставив меня одного! Меня! Повелителя всего сущего!

Мора позволила себе открыть рот и втянула немного воздуха в легкие. Возле лестницы разговаривал Безымянный Король со старейшиной Димиром. Ей захотелось выглянуть из-за парапета и получше рассмотреть двух самых влиятельных людей Мезармоута, но проклятая слабость в теле давала о себе знать.

— Я не скрылся с поля битвы, Ваше Высочество, — блеял верховный служитель дагулов. — Первым же делом я побежал в астулу знати и призвал всех воинов Марциалов вам на выручку! Много ли проку было бы от мертвого старика?

— Лжец! — прокричал богочеловек, хрустким, как линумная бумага, голосом. — Мне противно, что я доверился человеку, который ставит собственную жизнь выше жизни бога! Димир, не отрицай всю подлость своего поступка. Или я здесь же проткну тебя мечом.

— Ваше Высочество, но…

— Ты распорядился, чтобы слуги принесли в мои покои книги Фертора, Грациана и Агенобарда, как я требовал?

— Да, Владыка. «Жизнеописание Безымянного Короля», «Книга Юзона», «Начало», «Демортилион» и «Геометрия» лежат у вас на столе.

— А биографии ученых? — уже более спокойно спросил богочеловек.

— Там же, Ваше Высочество. Я не могу понять, зачем вам понадобились работы этих прославленных мужей, когда необходимо вернуться в Венерандум, дождаться возвращения экспедиции Тиберия и с новыми силами отбить туннели копателей.

Мора почувствовала себя подлым шпионом вероотступников. Неподобающе жмется тут возле стены и подслушивает чужой разговор! Но и сдвинуться с места не может.

Что-то удерживало её.

— Я тебе уже рассказывал, Димир, — примирительно и, кажется, искренне промолвил Безымянный Король. — Гектор рассказал мне про некую связь, что есть между работами этих людей. Что можно разгадать какую-то тайну с помощью книг!

Фырканье.

— Главарь лжепророков просто морочил вашу голову, Владыка! Поверьте, если вы сейчас не позаботитесь об отступлении, то нам всем придется очень туго. Нельзя находиться в Юменте. Нельзя!

Мора почувствовала, как колени начала бить дрожь.

— Мы остаемся в Нижнем Городе, — ответил Безымянный Король. — И это не обсуждается. Я слишком долго доверял твоим словам, старейшина. Больше подобных ошибок я не совершу. Скройся с глаз моих долой!

Наступила такая тишина, что можно, казалось, было услышать, как бьются сердца служителя дагулов и богочеловека.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — со всей болью мира сказал Димир.

Послышалось удаляющееся шлепанье кожаных сандалий по мрамору.

Мора, наконец, отлепилась от стены и, стараясь не уронить костяную трость, повернулась в сторону двустворчатой двери. Надо скорее вернуться в коридор, пока Безымянный Король не поймал её. Вдруг она услышала нечто очень важное? Острая тревога сжала сердце. Проклятые пальцы дрожали и не слушались, поэтому дернуть дверную ручку никак не получалось.

Ну же! Быстрее!

«С богочеловеком лучше не встречаться. Он отрежет мне ухо, как маленькому Зайну…»

Трость выскользнула из руки и с тяжелым грохотом упала на мраморные плиты. Мора вздрогнула, колени со страху подогнулись, и она потеряла равновесие. Верх и низ на краткое мгновение поменялись местами, а затем спину и затылок обожгло невыносимой болью.

— Что здесь происходит? — Голос богочеловека донесся словно сквозь вату.

«И наплевать. Я не могу подняться. Пусть меня четвертуют, заставят пить расплавленное железо, положат в яму с хунфусе — все равно».

Из груди вырвался клёкот, а на губах запенилась слюна. Лицо превратилось в маску из пота. Скривившись, Мора пальцами здоровой руки коснулась висков и тут же их отдернула — прикосновение вызвало жгучую боль в мозгу. Ей конец. Выхода нет: лекарь слишком далеко. Да и не сможет он помочь от гнева богочеловека. Не надо было подслушивать разговор.

Над головой раздались тяжелые шаги, сопровождаемые бряцаньем медных доспехов. Затем Мора увидела перед собой Безымянного Короля: даже сквозь цепкие лапы мучений она подивилась красоте правителя Мезармоута. Он словно весь был соткан из тугих жил, что постоянно нуждались в работе. Глаза, голубые, как горный сапфир, и беспощадные, как металлические крючья демортиууса-инквизитора, полыхали неистовым огнем. Тонкие губы слегка изгибались в улыбке, как будто освещая его суровое лицо.

Безымянный Король сел перед ней, скользнул рукой по телу Моры, выискивая следы переломов, потом приподнял её голову и… положил себе на колени.

— Ты можешь говорить? — виновато спросил он, словно был повинен в падении девушки.

Мора лишь быстро открыла и закрыла глаза. Нужно было время, чтобы успокоить сердце и огонь в спине. Еще никогда раньше она так истово не желала услышать высокий голос лекаря Сертора.

— Почему ты одна? Где врачеватель? Ты подслушивала? — сыпал вопросами богочеловек. Он то не одобрительно хмурился, то вскидывал брови.

— Я… Я ушла…

— Откуда?

— От… от… от Сертора… Воды… я хотела воды.

Кивнув, Безымянный Король отстегнул золотую флягу, украшенную тонкой резьбой, открутил колпачок и поднес её к губам Моры. Пронзительно холодная вода обожгла рот. Мора пила медленно, наслаждаясь каждым глотком. Силы возвращались в непослушное тело. Больше не приходилось насильно дышать, заставляя легкие работать, не приходилось терпеть режущую боль под лопатками.

Богочеловек бережно, словно держал в руках бьющееся сердце, поставил флягу на пол.

— Тебе лучше?

— Да…

— В последнюю нашу встречу ты выглядела намного хуже. Синяков на лице практически не видно, нос вправлен. Еще немного времени и тебя можно будет отправить в Венерандум. Как рука? — Безымянный Король коснулся гипса. — Болит?

— Всё хорошо… Я… хочу встать.

— Не самая лучшая идея, женщина.

Мора попыталась ухмыльнуться, но губы не слушались её.

— Ты подслушивала, да? — спросил богочеловек и широко улыбнулся.

Сказать правду или соврать?

— Я не хотела… — пробормотала Мора. — Я… пошла искать воду и попала сюда. Не хотела…

Безымянный Король положил ладонь на её разгоряченный лоб. Спасительно прохладная, она вбирала в себя жар.

— Лежи. Ты слаба. Я сейчас найду лекаря и приведу к тебе.

Мора вцепилась в его руку и часто замотала головой. Как не хотелось, чтобы он уходил. Ему хватило одного прикосновения, чтобы успокоить её. Это было странно и необычно.

— Побудьте со мной немножко, — прошептала она. — Я сейчас оклемаюсь.

Перкутом позже Мора осознала, что слова легко вырвались из её рта. Ментальный блок куда-то исчез. На короткое мгновение она вновь ощутила себя прежней — наивной и целомудренной. Но затем внутренний подленький голосок напомнил, что её недавно изнасиловали десять мужчин, а сейчас перед ней находился самый могущественный человек в Мезармоуте. Создатель мира без члена. Возможно, поэтому она не чувствовала себя скованной.

Упершись здоровой рукой о мраморную плиту, Мора села. Мир покачнулся, но затем вернулся в норму.

— Вам еще рано покидать свою комнату, — сказал Безымянный Король.

— Я должна ходить. Иначе свихнусь с ума. Вы не представляете, как невыносимо постоянно лежать в кровати и слушать причитания старика!

На лице богочеловека появилась скупая улыбка. Грустная улыбка — словно он знал чего-то страшное. Мора вспомнила, что сегодня лекарь рассказывал про поражение воинов Его Величества.

— Вы, наверное, очень заняты, — сказала она, взяв в руки трость.

— Да. Но найду немного времени для молодой и красивой девушки.

— Простите, что подслушивала. — Её голос звучал хрипло.

— Просто пообещайте впредь так не делать.

— Обещаю…

Безымянный Король помог ей подняться. Очутившись в могучих объятиях, Мора на миг прижалась к широкой и твердой как гранитный лист груди, по телу прошла сладкая волна. Испуганно засмеявшись, она высвободилась и оперлась о трость.

— Простите, — сказал богочеловек, смутившись.

— Всё хорошо. Мне было… приятно.

Мора застыла. Только сейчас она поняла, что все это время нарушала предписание тхатха и смотрела правителю в глаза. Но он, похоже, вовсе не заметил этого и по-прежнему грустно улыбался. Ей захотелось еще прижаться к нему. То мимолетное прикосновение вызвало в её теле сладостную дрожь.

— Я не могу оставить вас без присмотра, — сказал Безымянный Король. — Мы должны найти лекаря.

Мора послушно склонила голову и кивнула.

— Хорошо, Ваше Высочество.

Так они и стояли некоторое время, посматривая друг на друга. Богочеловек не казался ни высокомерным, ни грубым, ни злым.

— Я пойду первым, — вымолвил он. — Если быстро не найдем лекаря, то собственнолично выпорю его!

И оба засмеялись.

 

Глава одиннадцатая. Тиберий

Ледяная пустыня

Тиберий вздрогнул от неожиданности. Звон мечей донесся из-за спины и показался оглушительно громким среди снежной пустыни. От этого звука все внутренности сжались и похолодели. Гигант Сертор, обрубив веревку, обвязанную вокруг торса, дрался как демон, гладиус сверкал, высекая искры. Его противнику приходилось уходить от рубящих ударов и отступать все дальше и дальше от вереницы саней.

— Прекратить! — закричал Немерий.

От слов командира гигант усилил напор: короткий меч превратился в стальной вихрь, обрушивающийся на горгонион солдата. Теперь весь мир для двух воинов сузился до жалкого клочка запорошенной земли, на которой они сражались. Бросив свою маску на снег, Сертор заорал и с еще большей силой принялся махать гладиусом. От взгляда Тиберия не ушло, как ловко уворачивался от гиганта палангай. В отличие от здоровяка он экономил силы и бил только тогда, когда ему ничего не грозило.

«Битва двух объевшихся филей».

Действительно: закутанные в несколько слоев одежды воины производили комичное представление. Гладиусы в их руках казались детскими ножиками. Если бы не упорство Сертора убить палангая, Тиберий не поверил, что воины сражались по-настоящему.

— Я приказываю: хватит! — выкрикнул Немерий и со злостью снял маску. Лицо исказила ярость, ноздри хищно затрепетали.

Сидящая рядом с Тиберием Кретика вцепилась в ручку саней, попыталась прыгнуть на снег, но зацепилась за ремни палангаев и, плача, рухнула на землю. Между тем, Сертор широко размахнулся гладиусом, предоставив противнику прекрасную возможность пронзить грудь, и, лишь когда острие вражеского меча вспороло куртку, он резко отклонился в сторону и ударил ногой палангая в живот. Тот согнулся пополам, рухнул на колени, хватая ртом ледяной воздух.

Немерий подбежал к гиганту и повалил на снег мощным толчком плеча. Представившейся возможностью отомстить воспользовался поверженный солдат: он подскочил к Сертору и отрезал гладиусом нос. Тиберий услышал душераздирающий крик. Крик начался еще до того, как из раны здоровяка полилась горячая кровь.

Скривившись от ужаса, кудбирион выхватил длинный меч из-за пояса и несколько раз влепил эфесом в лицо бесчестного палангая. Тот упал кулем и потерял сознание. Драка прекратилась так же быстро, как и началась.

— Дагулы вас дери! — взревел Немерий. — Лекаря мне! Живо-живо!

От крови гиганта валил густой пар. Если сейчас не помочь бедняге, то она заледенеет и… Даже думать об этом не хотелось.

«Пора и мне вмешаться».

Тяжело вздохнув, Тиберий помог Кретике подняться и направился к кудбириону. Жена здоровяка рухнула на колени перед мужем, принялась реветь так громко, что заложило уши. Вовремя подоспевший лекарь отпихнул её, снял волосяные варежки, засунул руку в кожаный мешок, висевший на его плече, и достал бинты и склянки с черной густой жидкостью.

Вблизи рана Сертора показалась еще более мерзкой: из ошметков носа лилась черно-бурая кровь, походившая в темноте ночи на ореховое масло нуци. Гигант, однако, остался невозмутим и, открыв рот, смотрел на далекие звезды.

Немерий склонился над ним и, тоном не терпящим возражений, сказал:

— Рассказывай, проклятое отродье! Что произошло?

Здоровяк, давясь собственной кровью, лишь пожал плечами. Лекарь поднял его голову и, капнув лекарства из склянки на рану, приложил белоснежную линумную тряпку к тому, что осталось от носа.

Хмыкнув, Немерий склонился над потерявшим сознанием палангаем, снял его маску, принялся бить по щекам. После нескольких ударов солдат очнулся.

— Если ты, дерьмо дагулов, сейчас мне не объяснишь из-за чего началась драка, то — клянусь богочеловеком! — выколю тебе глаза и засуну в задницу!

Стерев рукавом кровь из разбитого носа, парень посмотрел сначала на кудбириона, а затем — на Тиберия. И лишь затем еле слышно пробубнил:

— Я лишь сказал этому идиоту, что его жена очень красивая, когда он набросился на меня и принялся рубить гладиусом.

Юноше было всего хакима двадцать пять: красивое мужественное лицо, белые шелковые волосы, квадратная челюсть, толстые чувственные губы. В каждом движении воина сквозила готовность драться хоть с Безымянным Королем, если тот лишь косо взглянет на него.

— Неправда!! — взревел гигант, отпихнув лекаря. — Это дагулье дерьмо сказало, что хочет трахнуть мою жену!

Тиберий нахмурился, взглянул на белобрысого.

— Это правда? — спросил он.

Тот лишь часто замотал головой.

— Да даже если и правда! — проревел кудбирион, сжав кулаки. — Недопустимо бросаться на людей лишь из-за грубых слов! К тому же на брата-палангая!

У Тиберия было свое мнение, но он не проронил ни слова. Если бы кто-нибудь в его присутствии оскорбил Юлию, то он бы стер наглеца в порошок. Даже от одной мысли, что кто-то посмеет бросить плохое слово в сторону жены, злость забурлила в груди. Такое нельзя прощать. Однако Сертор был не королевским прокуратором, а всего лишь палангаем. И потому его судьба полностью зависела от решения кудбириона.

Лекарь убрал с раны здоровяка насквозь пропитавшуюся кровью тряпку и сменил на новую. Лицо гиганта побелело, глаза закрылись. Густые белые клубы пара вырывались изо рта.

«Как бы не умер раньше времени».

Тиберий, покусав губы, хмыкнул и сказал как можно громче:

— Остаемся здесь на привал! Живее ставьте домики, разжигайте костры и ложитесь спать. На сон даю не больше четырех потестатемов!

Палангаи, не проронив ни слова и кидая озабоченные взгляды на поверженного здоровяка, принялись вытаскивать вещи из саней. Делали они всё быстро и сосредоточенно, боясь навлечь на себя гнев кудбириона и королевского прокуратора. Вскоре возле места сражения появился первый переносной домик.

Кудбирион взглянул на лежащего блондина.

— Если случится нечто подобное, — сказал он, — то в следующий раз лишишься головы. Ты понял?

Слабый кивок.

— Ты понял?! — проревел Немерий.

— Да, кудбирион! Простите мне мою дерзость!

Блондину помогли подняться два палангая, и все вместе они направились к дальним саням.

«А что делать со здоровяком? Я уже ловил его на драке. С карликом Постумусом. Сказать Немерию? Или же дать шанс Септиму? В конце концов, с ним жена. Да и рана серьезная — того гляди и испустит дух».

Кретика по-прежнему тихо плакала над мужем и гладила тому руку. Она что-то шептала, но слов было не разобрать. Её большие, карие глаза были невыразимо печальными. И только сейчас Тиберий осознал, как сильно девушка любила гиганта. Она бы никогда не изменила мужу. Даже под угрозой смерти.

— Он выживет? — спросил кудбирион врачевателя.

Тот, высунув кончик языка, поднял тряпку, довольно хмыкнул и сказал:

— Кровь остановилась. Если сейчас перенести тело в тепло, а завтра положить его в сани и два анимама не давать ему ходить, то он будет жить.

Поговорив с кудбирионом, Тиберий договорился с лекарем, чтобы великана положили рядом с девушками в переносном домике: опасно было оставлять Септима вместе с другими палангаями. Никто не мог сказать наверняка, что солдаты не захотят отомстить здоровяку за драку с названным братом.

Вскоре загорелись первые костры, запахло крепкой настойкой нуци, и холод словно отступил. Лишь мысль о том, что скоро они заберутся под теплые шкуры и наедятся, согревала всех членов экспедиции. Сегодня не будет больше никакого изнуряющего похода, больше не потребуется дуть на замершие даже под варежками руки. Привал! Долгожданный отдых. А завтра… А завтра другой анимам с новыми проблемами.

Как только палангаи натянули кожу на костяной каркас, демортиуусы затащили раненного великана в переносной домик. Тиберий поглядывал на Кретику, дабы понять, о чем сейчас она думала и что хотела сделать. За многие хакима жизни с женой он понял одну простую истину: напуганная женщина — опасная женщина. Супруга Сертора, возможно, захочет отомстить блондину за рану благоверного, а потому следовало пристально смотреть за ней.

Кончики волос девушки, вырывавшиеся из капюшона, заиндевели, губы на морозе обветрились, но больше всего внимание приковывали опухшие, красные от слез глаза. Бедняжка то и дело шмыгала носом и вытирала сопли рукавом куртки. Она пыталась храбриться: как только мимо проходил палангай, хмурилась и бросала на них гневные взгляды.

Взяв Кретику за рукав, Тиберий завел её в переносной домик. Внутри один из солдат развел костер, однако все равно было холодно. Завернутый в шкуры Сертор валялся без сознания возле порога. Над ним хлопотал лекарь. Врачеватель обмотал голову гиганта несколько раз бинтами и теперь пытался влить в него жидкую зеленую бурду.

Кретика было попыталась сесть возле мужа, однако Тиберий крепче сжал её локоть и прошептал:

— Следи внимательно за своим благоверным. Теперь у него много врагов. — Он взглянул прямо ей в глаза. — Много врагов из-за того, что взял тебя с собой.

— Прокуратор, я не понимаю…

— Всё ты понимаешь. — Тиберий зябко поводил плечами. — В сегодняшней драке есть и моя вина. Нельзя было брать с собой женщин. И чтобы ты не строила иллюзий, скажу, что, если потребуется, я отдам вас палангаям. Главное для меня — добраться до упавшего дагула.

— Хорошо, — буркнула Кретика. — Моя жизнь в ваших руках, прокуратор.

Она отвернулась, плюхнулась на колени возле мужа и, тихо плача, принялась гладить его бледный лоб. Тиберий ощутил укол в сердце. Только что он разрушил дружбу, установившуюся между ним и женой Сертора. Но видят боги — он не хотел! В тяжелых условиях экспедиции нельзя опираться на чувства. Жизнь одной девушки ничего не стоит против жизни летающего бога. Почему-то лишь сейчас Тиберий увидел, как отличалась Кретика от его жены: другой изгиб рта, более острый подбородок, менее выразительные глаза.

«Скоро все люди в экспедиции начнут меня ненавидеть. Сначала женщины, затем — палангаи… Потому что я не создан для такой сложной работы».

После смерти предыдущей телесной оболочки Безымянного Короля надо было уходить на покой. Тиберий провел языком по верхнему ряду зубов. Сейчас он слаб и стал слишком сентиментальным после рождения первого ребенка, но когда-то всё было иначе. Когда-то его умоляли о пощаде, когда-то боялись разговаривать в его присутствии… Когда-то. Прошлый богочеловек, нареченный Домиником после смерти, мог разогнать все страхи Тиберия. Ему хватала лишь нескольких слов, дабы разжечь сердце.

«С ним я никогда не чувствовал себя слабым. А теперь? Кто я теперь? Жалкий старикашка, ведущий людей на убой».

Полог распахнулся, показался кудбирион.

— Тиберий! Выйди из домика! Живее! — воскликнул он, нервно теребя полы плаща.

Приготовившись к ледяному ветру, Тиберий вышел из переносного домика… и остолбенел. Далекие горы полыхали лиловым огнем. Свет был настолько ярким, что приходилось жмуриться и прикрывать глаза рукой. В зловещей тишине даже дыхания десятков воинов казались притихшими и отдаленными. Все смотрели вдаль, на горы, не в силах оторваться.

Лиловый огонь, между тем, запульсировал. Вырывавшаяся на волю колоссальная энергия зажгла снег перед каменными высотами, и тысячи колких огоньков вырвались из-под земли и устремились в небо.

Люди в изумлении показывали пальцем на необычный свет, со страхом падали на колени перед силой во много их превосходящей. Тиберий почувствовал, как все его естество затрепетало перед лиловым пламенем, охватившим горы. Сознание разбилось на множество осколков, предвещая наступление ледяного безумия. Мысли в голове зажили собственной жизнью, закопошились в ставшей тесной черепной коробке, борясь друг с другом. В ушах раздался писк, словно тысячи хунфусе разом напали на него.

«Не смотри. Нельзя».

Но веки больше не подчинялись Тиберию. Неведомая сила тянула к горам, нашептывая о чем-то жизненно важном.

«Иди к нам. Коснись пламени».

Тело содрогнулось и застыло, как столп, пронизанное небывалой энергией. Прокуратор потерял равновесие, рухнул в снег. В незащищенные варежками руки тут же впились иголочки мороза.

«Смерть близка. Обратного пути не будет».

Вихрь чужих желаний кружился в сознании, сминая все ментальные блоки. Пелена враждебного разума меняла внутреннее строение мыслей, заползала в самые потаенные уголки и оставляла там глубокие, кровоточащие раны. Некогда цельный монолит души распадался на бесконечные кусочки не собираемой мозаики.

Горы ослепительно вспыхнули лиловым пламенем, пронзив ночное небо бурой молнией. Тиберий завизжал от боли во всем теле, закрыл голову руками в тщетной надежде спастись от неземного света. Мгновение — и всё вернулось на свои места: предметы и люди приняли прежние очертания, лиловый огонь в горах погас, словно его и не было никогда, смолк звон в ушах.

«Я жив. Я все еще жив».

Тяжело дыша и обливаясь потом, хотя сотню перкутов назад замерзал от ледяного ветра, Тиберий поднялся и на не сгибающихся ногах доковылял до кудбириона. Друг непонимающе глядел на горы, неразборчиво что-то нашептывая. Его левая рука то касалась верхней пуговицы плаща, то касалась эфеса гладиуса.

— Ты… как? — Голос Тиберия дрожал, как у старика.

Кудбирион нахмурился, взглянул на приятеля, но не сказал ни слова. Мыслями он блуждал где-то очень далеко. Возможно, тот вихрь чужой воли, ворвавшийся в сознание из лилового пламени, захватил власть над рассудком Немерия.

«Только этого мне не хватало».

— Что это было? — наконец прошептал кудбирион.

— Не знаю, но оно ушло.

— И мы должны попасть в горы… Безумие…

Палангаи приходили в себя: некоторые смотрели на свои руки, словно они им не принадлежали, другие же боязливо отворачивались от гор и подходили к кострам. Стоявшая недалеко от саней Авла била по щекам застывших солдат, приводя их в чувства.

— Тиберий, ты видел пламя? — спросил кудбирион. Нижняя губа подрагивала, как у готового вот-вот заплакать ребенка. — Ты видел? Видел? Я не хочу идти в горы.

— Нам нужна горячая ореховая настойка. Пойдем в переносной домик.

Друг лишь кивнул.

Спустя пять потестатемов, они разобрали лагерь и отправились в путь. Высоко в ночном небе застыли в вечном полете два дагула — Ияс и Рах. Их чешуйчатая кожа ярко переливалась в пепельном свете луны, морды были направлены в сторону гор, а большие кожаные крылья отбрасывали тени на ледяную пустыню. Тиберий неотрывно смотрел на ящеров и всё никак не мог понять, как так получалось, что порой они исчезали в небесах и люди, находившиеся на поверхности, тут же о них забывали. Словно и не существовало никогда дагулов. А потом они — бац! — возникали, и жалкие двуногие, грязь мира, как писал в своих трудах Квинт Эмилий, в трепетном ужасе взирали на разинутые пасти богов, горящие красным пламенем глаза и скрюченные лапы.

«Будь я проклят, если бы не убил своих детей в тот же миг, как Ияс и Рах ожили бы. На них просто смотреть-то невыносимо…»

Между тем, экспедиция все ближе и ближе подходила к горам. Многие из палангаев перешептывались о вчерашнем лиловом свечении. Неужели его источник находится у них на пути? Неужели подобное мог сотворить упавший дагул? И что он хотел передать? Вопросы накапливались, как грязь под ногтями нищего. Тиберий старался не думать о неестественном свете. До сих пор он содрогался лишь при воспоминании о том, как некто чужой впился в сознание и принялся там хозяйничать. Пусть у него член отсохнет, если еще раз захочет испытать такое!

Поэтому он сосредоточился на предстоящем переходе через горы. Хребты поражали воображение своими размерами. Человек казался жалкой песчинкой в сравнении с ними. И сложно было поверить, что удастся добраться до них. Верхушки гор утопали в облаках, хотя сейчас небо над вереницей саней было чистым. Хребты жили своей, непонятной простому смертному жизнью. И если дать волю воображению, то можно представить, как там, за хмарой, обитали монстры, даже не догадывавшиеся о том, что к их дому приближались непрошеные гости.

Перед экспедицией лежал подъем в неровные предгорья, а за ними возвышались несколько большущих отрогов — величественные, неприступные и пугающие. Казалась невероятной сама мысль, что люди рискнут взобраться на хребты. Безумная идея, достойная сохраниться в анналах истории.

Тиберий прикинул, сколько потребуется времени, чтобы добраться до подножия гор. Где-то анимамов пять или чуть больше. Пять анимамов на холоде и ледяном ветре. Даже врагу не позавидуешь такой участи: одежда не удерживала тепло. Стоило на мгновение перестать шевелиться в санях, как материал толстых курток окаменевал. Ноги с трудом сгибались, а руки застывали в согнутом положении.

Зубы от холода нестерпимо ныли, губы до крови трескались. Но больше всего Тиберия беспокоила новая проблема: маски на ледяном ветру приклеивались к коже, намазанной жиром. Кто мог предугадать об этом? Лишь боги, которые, видимо, давно отвернулись от всех членов экспедиции. Вчера одному палангаю вместе с маской оторвали щеку. До сих пор в ушах звучал истошный крик бедняги…

«Могло быть и хуже. Намного. Угомонись, старый. В конце концов, с небес не сыплет снег, а ветер не сносит. Идти можно — и ладно».

Ухмыльнувшись собственным мыслям, Тиберий приподнялся на санях и взглянул на лежащего на шкурах дагенов гиганта Септима. Великан так и не очнулся после вчерашней стычки с блондином. Его лицо посерело, щеки впали, нос был обмотан бинтами и грязным тряпьем, под глазами чернели синяки. Скрючившись в позе эмбриона, рядом с ним лежала Кретика и старалась согреть его кожу своими руками — лекарь запретил раненому надевать маску.

«Вряд ли Септим выживет. Жаль, мне он даже начал нравится…»

Немерий, поравнявшись с санями Тиберия, взобрался на них и развязал веревку с пояса. После пробежки на ледяном ветру из его груди вырывался сдавленный хрип, глаза лихорадочно блестели. Сидевшая рядом с ним Авла протянула кудбириону теплую шкуру алахама.

— Спасибо, — пробормотал Немерий, приподнял низ маски и сплюнул. — Я оказался неготовым к таким долгим пробежкам.

— Мне кажется, вы принижаете себя, — сказала женщина. — Вы уже три потестатема на лыжах. Даже тянущие бегунки палангаи сменяются чаще.

— Это очевидно, Авла, — они устают быстрее из-за веса саней. Их участи не позавидуешь. Но если ситуация станет критической, то клянусь, что встану рядом с ними!

Тиберий, шмыгнув носом, подсел поближе к другу, запустил руку в карман, вытащил линумный мешочек, спросил:

— Хочешь порошка нуци? Полегчает.

Стянув маску, кудбирион кивнул и отсыпал себе на ладонь засушенные ореховые листья. Его лицо от мороза стало красным, изо рта вырывался белый пар.

— Спасибо, — он бросил в рот порошок и съежился. — Как ты? Как Септим?

— Со мной всё хорошо. Сейчас скоро разомну мышцы и пройдусь на лыжах. Проклятый холод сводит с ума. Такое ощущение, что я превращаюсь в ледышку, — сказал Тиберий, как и друг сняв маску. Щеки и лоб тут же онемели. — А вот Септим… Надеюсь, он поправится, шансы есть.

Кивнув, кудбирион повернул голову в сторону гор, лицо стало задумчивым.

— Мы скоро доберемся до места, — пробормотал он.

— Вам страшно? — спросила Авла. Две другие девушки полезли к Кретике, чтобы помочь ей.

— Конечно. Только глупец ничего не боится. Страшно от того, что непонятно, как взберемся на горы, страшно от того, что, возможно, впереди нас ждет упавший дагул. Честно говоря, я бы плюнул в лицо тому человеку, который бы сказал мне, что я покину стены Венерандума и направлюсь спасать… бога.

Тиберий понимал страхи друга. Но у Немерия не было семьи. Его смерть не разобьет никому сердце. Его не ждали дети и не шептали молитву о возвращении каждым анимам. В какой-то момент Тиберий поймал себя на мысли, что пусть уж лучше погибнет его друг, чем он. Ему надо вернуться к маленькому к Луцию, Доминику и Гименее.

— О чем задумался? — спросил Немерий.

— Да о всякой ерунде, — соврал прокуратор. — Ты просто подумай: в любой момент мы можем погибнуть. Погода может испортиться. Или в горах вновь вспыхнет лиловое пламя, и мы все переубиваем друг друга.

Авла вздрогнула, села поближе к кудбириону.

— А откуда было это свечение?

Тиберий пожал плечами, ответил:

— Не знаю. Будем надеяться, что упавший дагул пытается дать о себе знать. — Он скорчил хмурую мину. — Мол, я еще жив, люди. Спасайте меня быстрее.

— А вы тоже слышали эти мысли в голове? — спросила Авла. — Ну, когда вспыхнули лиловым огнем горы…

— Сейчас не время заводить подобные разговоры, женщина, — резко прервал её кудбирион. — Это обсудим за чашечкой горячей настойки, когда устроимся на привал.

«Мудрые слова. Не хватало еще, чтобы наш разговор подслушали палангаи».

Тиберий надел лыжи, затем принялся возиться с веревкой на поясе. Проклятый узел никак не хотел завязываться. И всё из-за одеревеневших на морозе рук. Порой ему казалось, что проще было сделать подкоп из Юменты к упавшему дагулу, чем тащиться через ледяную пустыню. Вот будет забавно, если после всех мучений экспедиция ничего не найдет!

«Здравствуйте, Ваше Высочество. Да-да, я вернулся из похода, но ничего не нашел в горах. Совсем ничего, Владыка. Хотя решил прихватить с собой пару камней Вам на память. Не стоит благодарностей».

Ухмыляясь, Тиберий оглядел вереницу саней. Казалось удивительным, как палангаи умудрялись тащить их и при этом не уставали. Он на миг представил себя на месте бедняг: не обращая внимания на сковывающий мышцы холод, ты тянешь на себе тяжело нагруженные бегунки, челюсти стиснуты, спина ноет от постоянной ноши, каждое движение отдается болью в икрах. И хочется лишь одного — чтобы поскорее наступил привал.

Кудбирион положил ладонь на плечо Тиберия.

— Не подумай, что я тебя учу, — сказал он, — но старайся двигаться в ритме с ребятами. Дорога неровная, смотри, куда ставишь палки.

Кивнув, Тиберий спрыгнул с саней и тут же заработал ногами и руками. Лыжи приятно зашуршали по снегу, оставляя за собой неглубокий след. Через несколько мгновений прокуратор почувствовал, как кровь в теле сильнее заструилась по сосудам, а сердце учащенно застучало. Стало теплее, мороз больше не казался невыносимым.

«По шажочку. Я выдержу темп. В конце концов, если устану, могу обратно залезть на бегунки».

Тиберий взглянул на друга и Авлу, стараясь понять, о чем эта парочка думает. Вчера ему очень не понравилось, как девушка смотрела на Немерия. В её взгляде был голод по мужчине. Но больше всего удивляло, как кудбирион ответил Авле понимающей улыбкой. Между ними появлялись чувства… Тиберий чуть вслух не рассмеялся. Еще чего! Авла прекрасно понимает, как легко её могут отдать на растерзание солдатам. И Немерий для неё — спасение. Если она будет его любовницей, то никто не посмеет её тронуть.

Хитрая стерва…

— Смотрите! — Авла привстала и показала рукой в сторону гор. — Что это?

Сначала Тиберий ничего не увидел, кроме сугробов, однако, приглядевшись, сумел разобрать вдали нечто очень высокое и изогнутое на конце. «Похоже, на древко палангаев от штандарта. Только… слишком длинное». Откуда оно здесь? Или это всего лишь игра воображения? Когда до находки осталось несколько сот шагов, Тиберий понял, что было перед ним — одна часть полозьев от саней, воткнутая вертикально в снег.

— Слушай мой команду! — закричал кудбирион, окинув взглядов солдат. — Идти медленно, смотреть под ноги! Возможно, впереди ямы!

Воины сбавили темп. Многие из них проверяли веревки и смотрели друг другу в глаза, дабы понять — смогут ли в случае беды братья помочь. Неестественную тишину нарушало лишь шуршание лыж по снегу да сиплые дыхания людей. Тиберий мог поклясться, что сейчас все внимание солдат привлекло воткнутое в снег полозье.

«Очередной вопрос, на который мы вряд ли получим ответ».

Кудбирион встал на сани, вскинул правую руку и закричал:

— Стоять!

Палангаи выполнили приказ без промедления.

— Клавдиус! — позвал Немерий, посмотрев на соседние сани.

Один из солдат прикрепил лыжи, спрыгнул с бегунков и направился к командиру. Не дойдя до него несколько эмилиолиусов, он снял свою маску. Тиберий, опираясь о палки, не поверил своим глазам. Палангай был слишком стар для службы. Суровое лицо, темное от ударов ветра и морозов, оказалось иссечено глубокими морщинами, однако глаза под нависшими седоватыми бровями полыхали огнем верности. И в отличие от многих солдат держал спину прямо.

— Приказывайте, командир! — Старик склонил голову и ударил кулаком себя в грудь.

Немерий рукой указал в сторону находки.

— Клавдиус, посмотри, есть ли впереди дыры. Только как можно аккуратнее.

Ни один мускул ни дрогнул на лице палангая. Старик кивнул и, ритмично работая лыжными палками, покатился к воткнутому полозью.

«Все чуднее и чуднее. Откуда Немерий откопал этот реликт прошлого? И почему я только сейчас узнаю, что со мной в поход пошел дряхлый старикашка? Хотя… не очень-то и дряхлый, если говорить объективно».

Затаив дыхание, Тиберий неотрывно глядел, как палангай всё ближе и ближе приближался к нужному месту. Отсюда дед выглядел впечатляюще крупным для своих хакима — на полголовы ниже гиганта Сертора. С маской на лице его бы было сложно отличить от молодых воинов. Удивительно, как ему удалось сохранить столь мощное тело.

— Там дыра, — прошептал кудбирион и посмотрел на друга. — За палкой. Видишь?

Тиберий кивнул. Слово «дыра» в данном случае было недостаточным, чтобы описать огромную воронку, невесть как тут появившуюся. В диаметре она достигала несколько сот шагов, и никакой снег не мог её спрятать от глаз.

Старик-воин остановился в двух эмиолиусах от длинного костяного «штандарта» и принялся протыкать лыжными палками снег. Сделав круг и заглянув в воронку, он замахал командиру.

— Всё в порядке!

Тиберий с другом переглянулись.

— Мы можем просто обойти это место, — заметил кудбирион. — Незачем тратить время.

— Но кто-то ведь воткнул полозье? И что в дыре?

— Ты так хочешь узнать? — парировал Немерий.

Королевский прокуратор обдумал слова друга, кивнул и махнул рукой. Солдаты, не проронив ни слова, двинулись к старику-воину. Вблизи черная воронка за полозьем оказалась еще больше. Стоило заглянуть в нее, как сердце ухало вниз, а под ложечкой противно сосало. Из тьмы дыры вырывался обжигающий холод. Такой, что резкие порывы ветра из ледяной пустыни казались теплыми. Тиберий не мог даже представить, что за существо могло оставить такую воронку. Неужели сейчас перед ним была чья-то нора? И как хотелось надеяться, что её хозяин давно мертв от руки Тестатема.

Люди обступили воткнутое полозье и начали спорить над тем, кто её здесь оставил. Судя по виду, «штандарт» был очень старым: трещины змеились по костяной поверхности, кое-где виднелись сколы.

— Видимо, Кезону Марциалу все-таки удалось уйти намного дальше от Венерандума, чем говорится в книгах, — заметил Тиберий, стараясь не смотреть на воронку.

— Думаешь, это его штуковина? — с сомнением спросил кудбирион.

— Наверняка никто не скажет. Однако лишь одна экспедиция смогла далеко уйти от стен города. Простая логика. Похоже, полозью не меньше ста пятидесяти хакима.

Немерий хмыкнул, положил ладонь на поверхность «штандарта».

— Даже не верится.

— Возможно, под нашими ногами находятся и сам Кезон Марциал со своими людьми, — сказал Тиберий. — Снег давно засыпал их, но, если постараться, то можно попробовать что-нибудь найти.

Друг покачал головой, спокойной и не торопливо.

— Пустая трата времени. Земля под ногами как камень. К тому же к чему нам останки? Что мы с ними будем делать?

— Ты прав, Немерий. Прав. — Тиберий подошел к краю дыры, заглянул в чернильную темноту. — А что насчет воронки?

Брови кудбириона поползли вверх.

— Хочешь отправить туда палангая? Зачем? Не хватит всех наших веревок, дабы опустить на дно человека. И я не хочу рисковать людьми.

— Если я прикажу, будешь, — сказал Тиберий чуть более жестко, чем планировал.

Он хотел было извиниться перед другом, но что-то внутри него не давало это сделать. В последнее время он ведет себя слишком мягко с Немерием, хотя по положению стоит намного выше. И самое обидно, что и сил-то не осталось быть жестким и бескомпромиссным. Здесь, в ледяной пустыне, между людьми стирались грани. Все они становились равными. Безымянный Король был слишком далеко, а законы государства здесь не действовали.

— Я видел уже подобные дыры…

Тиберий вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял старейшина Актеоун в окружении двух демортиуусов. Его водянистые, словно стеклянные, глаза уставились на королевского прокуратора, кустистые седые брови сошлись на переносице.

— Я видел подобные дыры, — повторил служитель дагулов. — Давно, где-то сорок хакима назад. По приказу Безымянного Короля я на время агоналий, посвященных дагулам, отправился вместе с копателями в пещеры, дабы нанести на карты новые места. Когда мы ушли достаточно далеко от Юменты, то в одном гроте обнаружили точно такую же воронку. И я знаю, кто её сделал.

Тиберий переглянулся с кудбирионом. Старый кусок дерьма сейчас пытался их и стоящих рядом палангаев напугать своими сказками про чудовищ. Старейшина выбрал не самое удачное место для того, чтобы показать свою значимость в экспедиции.

— И кто же её сделал? — ровным голосом спросил Тиберий. Он уже знал ответ.

— Гигантские черви-чудовища Универса. — Актеоун поднял указательный палец вверх. — Во время великой битвы между погребенным богом и Безымянным Королем в Юменте было много таких нор. Каждый подземный ход мои братья и мастера астулы зарисовывали в книгах, дабы потомки могли легко опознать места обитания чудовищ. Посмотрите! — Старейшина подошел к краю воронки, наклонился и показал во тьму. — Видите эти бугорки льда на стенках норы?

Пора брать ситуацию в свои руки. Тиберий улыбнулся как можно шире и сказал:

— Вы травите пустые байки. Какая тварь обладает такими размерами, что оставила подобную дыру? Я не верю.

Глаза Актеоуна сверкнули яростью. Посильнее укутавшись в толстый черный плащ, старейшина закричал:

— Глупец! Ты будешь спорить со мной?

Нахмурившись, Тиберий посмотрел на друга, ища поддержки. Но кудбирион молчал и лишь теребил эфес длинного меча.

— Экспедицией по велению Безымянного Короля командую я, старейшина, — отрезал прокуратор. — И я приказываю вам перестать пугать людей совершенно идиотскими историями про гигантских червей-монстров. За свою жизнь я не видел еще ничего такого, что нельзя было бы объяснить! Никаких чудовищ не существует! И если вы позволите себе и дальше делать необоснованные заявления, то, боюсь, мне придется принять меры. — Не дожидаясь пока старейшина не начнет свою браваду, полную праведного гнева, Тиберий повернулся к солдатам. — А вы чего стоите? Верите в эти сказки? В конце концов, даже если эту дыру и вырыл монстр, то он давно мертв благодаря Тестатему.

Кудбирион растянул губы в широкой улыбке, обнажив ровные белые зубы. Он, веселый и довольный, положил руку на плечо ближайшему палангаю и громко сказал:

— Королевский прокуратор прав! Мы воины или кто? И почему мы должны бояться своей тени? Пусть в этой воронке прячется хоть сам Универс! Плевать! Мы со всеми справимся! С нами Безымянный Король!

Воспрянувшие духом солдаты вслед за своим командиром заулыбались, страх исчез в их глазах.

Облегченно вздохнув, Тиберий посмотрел на старейшину. Весь вид Актеоуна говорил о том, что он подобную выходку никогда не простит. И как только экспедиция вернется в Венерандум, то он приложит максимум усилий, дабы отомстить.

«Если она вернется. А пока можно дышать спокойно. Все-таки я еще могу подбирать нужные слова».

Из всех палангаев лишь карлик Постумус хмуро окидывал взглядом «штандарт» и отчего-то ковырял лыжной палкой снег вокруг него — сначала неуверенно, но затем быстро и целенаправленно. Тиберий подошел к нему, хотел было приказать коротышке прекратить трогать воткнутое полозье, когда сам обратил внимание на его основание. Кровь. Из костяного шеста лилась исходящая паром теплая кровь. Он удивленно глянул на карлика, затем убедился, что никто из палангаев ничего не заметил. На снегу то тут то там появлялись практически незаметные алые лужицы.

— Все отходим! — заорал Тиберий. — Быстро-быстро! Как можно дальше от дыры!

И расталкивая палангаев, рванул к стоящим в нескольких десятках эмиолиусов саням. Казалось, время замедлилось. Воздух загустел и превратился в мёд хунфусе: приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы сделать даже один шаг. Легкие разрывались от боли. Тиберий ожидал услышать за спиной душераздирающие крики палангаев, но ничего не происходило.

Когда до повозки оставалось несколько эмиолиусов, он обернулся. Палангаи во главе с Немерием катились на лыжах к бегункам, даже старейшина Актеоун не уступал молодым воинам. Снег вокруг «штандарта» начал багроветь от крови и медленно таять.

«Как в том сне. Ледяная пустыня, алая жидкость под ногами и гигант, выходящий из луча света».

Оказавшись на большом расстоянии от опасности, воины молчаливо уставились на землю вокруг воткнутого костяного шеста. Прошло не меньше ста ударов сердца, когда из покрасневшего снега появилась первая сморщенная голова. Глубоко ввалившиеся глаза трупа ярко блестели в свете Луны, из открытого рта виднелся язык, распухший и черный, однако больше всего отвращение вызывала мертвенного цвета кожа. При виде чудовищного зрелища карлик Постумус схватился за живот и исторгнул из себя остатки пищи.

— Что происходит? — все еще тяжело дыша после пробежки и опираясь о сани, задал вопрос в пустоту кудбирион.

За первым мертвецом появились и следующие — сморщенные, с искаженными от ужаса лицами. Кровь бурным потоком стекала с них. Не в силах оторваться от представшей перед ним картиной Тиберий не сразу понял, что трупы были соединены друг с другом сплавившейся кожей. По сути они представляли из себя единое гигантское существо: худые руки плавно переходили в туловища или головы, ноги «прилепились» к спинам.

«И что теперь делать?»

«Штандарт» торчал из этого месива мертвых тел и походил на скрюченный старушечий палец. Чтобы получше разглядеть происходящее, Тиберий все же рискнул подкатить на лыжах поближе к нему. Когда один из солдат попытался пойти вместе с ним, он вскинул руку и замотал головой. А затем на лыжах приблизился к трупам. Горячая кровь растопила снег и теперь вместе со струйками воды лилась прямиком в воронку. Возле костяного шеста из распахнутого рта мертвеца ярко светился алый камень с зелеными прожилками на поверхности.

«Откуда кровь? Как она вновь стала теплой? Все дело в этом камне?»

— Тиберий…

Он вздрогнул и обернулся. Рядом с ним возвышался кудбирион и пялился на слипшуюся массу тел.

— Видимо, ты был прав, — сказал Немерий шепотом. — Видишь ту голову несчастного у полозья? Этот очень похож на Кезона Марциала. Я видел его горельеф в астуле старейшин.

 

Глава двенадцатая. Секст

Юмента, астула старейшин, подземные казематы

…Секст пытался уклониться от выпадов Гектора, однако каждый раз тому удавалось с легкостью выбить из рук гладиусы. Чуть ли не плача, он поднимал мечи дрожащими руками и вновь, и вновь вставал в боевую стойку. Клинки были слишком тяжелыми для него, словно весили не меньше двух десятков ментумов.

— Быстрее, малыш, — заливисто захохотал Гектор и закрыл глаза. — Смотри, я не вижу тебя. Попробуй нанести мне удар!

Широко улыбаясь, Пророк отбросил в сторону горгонион и поднял гладиус над головой. Такой могучий, такой невообразимо прекрасный. Как будто он живое воплощения бога.

Не обращая внимания на боль в мышцах, Секст рванул к нему и направил лезвие короткого меча прямо в пах Гектора. Вот подходящий момент! В этот раз всё получится! Однако Пророк ловко отпрыгнул от него, коленом выбил оружие и ударом ноги бросил на горячий песок.

«Как же больно!»

Ребра невыносимо ломили, воздух приходилось с силой втягивать в пылающие легкие, перед глазами плясали черно-алые круги. Конец. Это конец. Сейчас он умрет. Его тело скормят дагенам, как делали со всеми слабаками. Но ведь он старался! Каждый анимам сражался на гладиусах, чтобы исполнить приказ Гектора: приготовиться перед генеральным сражением с Безымянным Королем.

Гектор склонился над ним и нежно провел тыльной стороной ладони по его щеке. Прикосновение было мягким и приятным, словно легкий ветер щекотал кожу.

— Сегодня уже лучше, малыш, — сказал Пророк. — Уже лучше. Из тебя получится отличный демортиуус.

Он засунул руку в рядом стоящий мешок, достал серебряную флягу, откупорил крышку и поднес бутылку к губам Секста. Мальчишка пил долго, всё не мог оторваться, разгоряченное тело требовало влаги, в горле сипело, а грудь часто вздымалась.

— Не только бог может сражаться двумя мечами, — вдруг нахмурившись, заметил Гектор. — Вокруг нас, малыш, полно людей, которые хотят сделать и меня, и тебя рабами. Хотят отнять твою свободу и заставить выполнять приказы. Нельзя позволять делать это. Ты волен поступать так, как захочешь. Хочешь биться двумя мечами? Бейся! Хочешь пахать землю? Паши? Хочешь быть охотником? Будь! Всё просто, как видишь.

Боль в груди потихоньку отступила, Секст сел напротив Пророка и принялся впитывать каждое его слово. Голос Убийцы Врагов был задумчивый и тихий. В отличие от других воинов Гектор не пытался быть умнее, не оскорблял и давал время на размышления.

— Скоро мы выберемся из пещер и отберем город у лживого Безымянного Короля, — сказал он. — И тогда всё изменится. Мы освободим рабов, отменим кастовость и дадим каждому выбор: жить под землей или на поверхности. Но перед этим нам предстоит сразиться со всеми демортиуусами и палангаями правителя Мезармоута. Понимаешь? Именно поэтому я учу тебя сражаться гладиусами. Чтобы ты выжил. Чтобы смог увидеть те времена, когда свобода будет цениться выше, чем пожелания одного человека.

Секст молчаливо кивал и по-новому рассматривал привычную пещеру. Жар-камни, воткнутые в ржавые железные гнезда, ярко полыхали и не давали тьме здесь поселиться. Даже тени казались блеклыми и ненастоящими. В самом воздухе чувствовалось что-то родное, близкое сердцу. Пещера была просторной, как душа Пророка. Хотелось встать и вновь начать тренировку.

— Знаешь, малыш, я прочитал много книг. Очень много. Практически все. И лишь одна мне нравится сильнее остальных. Потому что в ней свобода выбора — не пустой звук. Хотя меня до сих пор удивляет, что её написал человек, лишивший Мезармоут будущего. Знаешь, что это за книга?

Секст отрицательно замотал головой.

— «Эпос о Сципионе» Валента Грациана. — Гектор отложил гладиус в сторону, закрыл глаза. — Великая вещь. Поистине великая. В ней столько смыслов, малыш… Можно это произведение прочитать хоть миллион раз, но все равно найти что-нибудь новое для себя. «Мезармоутский эпос», как его еще называют, состоит из двух книг — «Начала» и «Демортилиона». В первой книге рассказывается про храброго воина Сципиона, который спустился в Город Червей, Мират, чтобы найти свою любимую.

Секст нахмурился. Тысячи вопросов роились в голове, однако он сдерживал себя. Всему свое время. Убийца Врагов всё расскажет. В отличие от старика Гая Гектор умел правильно складывать слова. Мальчишка подумал о том, что хотел бы тоже так врываться в сердца людей своими историями.

— После того, как настоящий Безымянный Король заточил Универса под землю, гигант решил отомстить посланнику Бога, малыш. Он с помощью мысли создал город, Мират, вокруг себя и заселил его невероятными в своей чудовищности тварями — гигантскими монстрами-чертвями, кихсо. И вот гигант послал своих уродцев на Мезармоут, дабы те перебили людей. Всех до единого.

Гектор на мгновение умолк, открыл глаза и посмотрел на Секста. Тот не выдержал и спросил:

— А когда всё это произошло?

— Не так давно, малыш. Четыреста тринадцать хакима назад. Кихсо прогрызли себе путь из недр земли и добрались до Юменты. И начались страшные вещи. Каждый анимам умирали сотни людей, палангаи не могли справиться с монстрами, потому что раньше не встречались с ними.

— А Сципион был кудбирионом?

Улыбнувшись, Гектор замотал головой, ответил:

— Вовсе нет. Он был простым помощником купца, когда монстры-черви напали на город. И ему пришлось быстро научиться военному делу, чтобы спасти свою жену Антиклею. Сципион стал обычным палангаем.

Воображение Секста нарисовало высокого, жилистого парня с красивым лицом. Хотя, возможно, герой эпоса наоборот выглядел упитанным. Все-таки до войны он работал на купца, а те много зарабатывают и много едят.

— Безымянный Король попытался всех беженцев переселить в Венерандум, — продолжал Гектор. — И жена Сципиона должна была отправиться в Верхний Город, когда на неё напали кихсо. Вместе с другими женщинами монстры-черви забрали Антиклею в Мират, к Универсу, дабы там насиловать и осквернять души несчастных.

По спине Секста дохнуло холодом. Он живо представил, как могли твари гиганта издеваться над людьми. Наверняка сдирали живьем кожу, пили человеческую кровь и вонзались острыми зубами в мягкую податливую плоть.

Гектор положил большую, как лопата, шершавую ладонь на плечо мальчика.

— Долго горевал Сципион, малыш. Ведь никто никогда раньше не спускался в Мират. И вот он, простой воин, вместе с другими несчастными палангаями решил отвоевать своих жен. Несмотря на все запреты Безымянного Короля, несмотря на опасности, он покинул Юменту.

— Сципион дошел, — прошептал Секст, затем спохватился, что сказал это вслух и прижал пальцы к губам.

Пророк не стал бить его и лишь кивнул.

— Дошел, малыш. Только Сципиону удалось выжить и добраться до Мирата. Он нашел жену, свою Антиклею, однако душу той высосали монстры-черви, и никто не мог помочь несчастной женщине. Веришь или нет, однако Сципион долгих пять хакима прятался в Городе Червей — безумный и сжигаемый ненавистью. Он решился на отчаянный поступок: захотел убить самого Универса.

В свете жар-камней медный панцирь Гектора обжигающе ярко переливался. На нем не было ни царапинки: практически каждый анимам Пророк тренировался со своими людьми, но за это время ни одному не удалось даже просто коснуться его. Секст пытался походить на Убийцу Врагов и махал гладиусами в свободные перкуты, однако результаты все равно оказывались жалкими. Перед сном он задавался вопросом: каким был Гектор в детстве? Таким же слабым и медлительным?

Прогнав дурные мысли из головы, Секст взглянул в невероятно яркие голубы глаза Пророка и принялся дальше слушать его рассказ.

— Про желания Сципиона узнал бог смерти Юзон. Ты знаешь, малыш, боги Мезармоута не любили вмешиваться в жизни людей, однако, когда дела начинали пахнуть жаренным, то меняли ход истории города. Юзон предложил Сципиону силу, которой не обладал даже Безымянный Король. Разумеется, убитый горем мужчина согласился. И тогда бог смерти вырвал ему все внутренности, выпил кровь и заменил землей, перемешанной с прахом, а в опустившие глазницы поселил священных червей, светившихся так же ярко, как Огненный Шар когда-то.

Замолчав, Гектор промочил горло водой из фляги. В его взгляде читались и усталость, и глубокая печаль, и мудрость прожитых хакима. Только сейчас Секст осознал, как тяжело было Пророку: тому приходилось постоянно думать не только о том, чем кормить своих людей, как одевать, но и о будущем. Будущем Мезармоута.

— Сципион напал на Универса, — прошептал Гектор. — Их битва длилась семь анимамов. Однако гиганту, несмотря на силу и бессмертие противника, удалось победить. Он сожрал героя…

— Сожрал? — Брови Секста удивленно поползли вверх. — И это конец истории?

— Не спеши, малыш. Я еще не закончил. — Пророк медленно покачал головой. — Еще когда Универс был свободен, то по приказу своего создателя, Безымянного Короля, он проглатывал другие миры, чтобы не осталось никаких доказательств о несовершенстве Бога. И ты, малыш, даже не представляешь, чем был заполнен живот гиганта… — Гектор посуровел. — Сципион попал в один из съеденных Универсом миров. И так заканчивается первый эпос о храбром герое, решившем спуститься в Город Червей, дабы спасти жену. Так заканчивается «Начало» и начинается «Демортилион», однако о нем мы не будем сейчас говорить. Если захочешь, — прочтешь. Замечу лишь, что второй эпос о Сципионе состоит из шести небольших поэм и двух прозаических произведений.

Кивнув, Секст посмотрел на свои руки: такие маленькие, такие слабенькие. Кисти по-женски тонкие, а пальцы длинные, как у арфиста. В глазах закипели злые слезы. Так нечестно! Неправильно! Несправедливо! Он должен стать великим воином, как Гектор. Как Сципион…

— Малыш, ты понимаешь, к чему я рассказал тебе эту историю?

С трудом удалось кивнуть.

— Сципион пожертвовал всем ради своей цели — уничтожить гиганта, хотя прекрасно понимал, что шансов немного. Боги даруют великую силу лишь тем, кто стремится что-то дать человечеству. Нельзя жить праздно, малыш. Нельзя жить ради себя. Надо разорвать свою душу на кусочки и отдать их тем, кто нуждается.

Секст нахмурился, взглянул на лежащие в пыли гладиусы, нежно провел пальцем по эфесам.

— Малыш, — начал Гектор и тут же запнулся, словно боялся произнести что-то вслух. — Ты… знаешь, что я бессмертный?

С этими словами он выхватил из-за спины длинный кинжал и, не говоря ни слова, вонзил себе в шею. Кровь хлынула из раны таким бурным потоком, что залила начищенный до блеска медный панцирь. Секст ахнул, вскочил и отошел на несколько шагов от Пророка.

Нет! Что тот наделал? Он же убил себя!

Захлебываясь, Гектор посмотрел на него, улыбнулся, обнажив ровные крупные зубы, и медленно вытащил лезвие из шеи. На глазах смертельная рана принялась затягиваться, превращаться в багровый рубец. Секст ахнул. Через пятнадцать перкутов Пророк сидел перед ним целый и невредимый.

— Малыш, я, как и Сципион, пожертвовал всем, чтобы получить великую силу, — сказал Гектор. В его широко распахнутых глазах заблестели слезы, голос зазвучал резко. — Бог, настоящий Бог, одарил меня своей благодатью, дабы я показал людям свет истинной веры. Показал этим жалким горожанам, что их Юзоны, Корды, дагулы — ничто. Пыль на ногах моего господина. Я должен уничтожить ненастоящего Безымянного Короля, чтобы восстановить в Мезармоуте свободу. Бог един и всемогущ.

Секст на негнущихся ногах доковылял до Пророка и коснулся дрожащей рукой его раны.

— Сколько менсе в хакима? — вдруг спросил Убийцы Врагов.

— Что?..

— Сколько менсе в хакима, малыш?

— Двенадцать, мастер.

— Тринадцать, — поправил Гектор и коснулся тремя пальцами ладони Секта. — Тринадцатый добавочный менсе нужен для того, чтобы календарь соответствовал положению звезд. Коммититур, Энтри, Кор…

— Пилос, Шифра, Хуфра, Сиф, Териф, Эрода, Воруб, Паэр, Теш, — закончил за Пророка Секст.

— И Марцед, — удовлетворенно сказал Гектор.

Они на какое-то время замолчали, внимательно вглядываясь друг в друга. Секст ощутил, что сейчас между ним и Пророком установилась незримая, но очень прочная связь.

— Бог одарил меня и одиннадцать моих друзей бессмертием. — Гектор рассмеялся. — Ничто не может нас убить: ни оружие, ни время. Мы орудия Создателя. И намеренно обрекли себя на страдания. Понимаешь, малыш, ведь в бесконечно долгой жизни много мучений. Но мне нужно найти того, кто откажется от собственных мечтаний, от собственного будущего, чтобы вернуть людям свободу. Мне нужен ты, малыш.

Секст поднял брови.

— Я?

— Ты все правильно расслышал. Мой Бог требует найти тринадцатого бессмертного. Требует найти тринадцатый менсе. Готов ли ты стать Марцедом, малыш? Я понимаю, что требую слишком многого от ребенка, однако мы нуждаемся в тебе. К тому же мне удалось договориться с моим Богом, чтобы ты не страдал как я. То есть… Я хочу сказать, что Создатель сделает тебя бессмертным на восемьдесят хакима. Тебя не пронзят ни гладиусы, ни копья, хворь не одолеет. Достаточно времени для того, чтобы расправиться с Безымянным Королем. А когда положенный срок истечет, ты сможешь спокойно умереть.

Секст сглотнул. Он вдруг ощутил ужасную усталость. Он разглядывал старые зажившие шрамы Гектора, припорошенный сединой короткий ежик волос, голубые глаза цвета сапфиров и не мог выдавить из себя ни слова.

«Я дурак. И не заслуживаю бессмертия».

— Ты не дурак, — сказал Пророк, словно прочитал его мысли. — Если ты согласишься, малыш, то мы с тобой вместе продумаем план, как уничтожить Безымянного Короля, как пройти инициацию демортиууса, как обмануть старейшин. Я расскажу про твоего брата…

— Брата? — неуверенно спросил Секст.

Гектор кивнул.

— Ты узнаешь всё о своей семье. Но ты должен сначала стать тринадцатым бессмертным. Ты должен дать согласие!

Выбора не было. Секст не раздумывал и перкута:

— Я согласен!

Сознание вернулось тугой вспышкой боли. Всего лишь мгновение — и тело словно бросили под молотилку. Казалось, каждый кусочек плоти завопил от невыносимых мучений. Кровь превратилась в жидкий лед и теперь обжигала сосуды, разрывала сердце. Из груди вырвался полузадушенный стон. Хотелось выть и плакать. С трудом справившись с нахлынувшими эмоциями, Секст попробовал открыть глаза. Тяжелые веки приподнялись с таким усилием, словно пришлось вручную поднимать два подъемных моста.

В пяти шагах от него стоял широкий костяной стол, на котором чернели грязные разводы то ли засохшей крови, то ли грязи. Рядом с ним на длинной металлической подставке в виде копья слабо полыхал огонь. Секст с усилием втянул горячий воздух. Пахло мертвецами и раскаленным железом. Что происходит? Память услужливо подкинула нужные воспоминания: битва с лжепророками возле входа в туннели копателей, крики, стоны, кровь, Гектор вонзает меч ему, Сексту, прямо в грудь, затем ледяное касание стали, невыносимая боль в сердце. А потом… потом лишь разрозненные обрывки. Его тело завалено мертвецами. Мальчик-служка склоняется над ним. Лекари, повозка, старейшина Димир…

Голова взорвалась от резкой боли, земля ушла из-под ног. Однако Секст понял, что все равно остался в вертикальном положении — кисти стискивали браслеты-цепи. Он попытался позвать на помощь, но из горла не вырывалось ни звука. Слишком слаб. Слишком вымотан.

Необходимо мыслить последовательно. Где он находится? Прикусив нижнюю губу, Секст огляделся. Потолки были низкими, закопченными, даже среднего роста человек легко может коснуться до них вытянутой рукой. Под ногами противно шуршал песок. Тут и там на стенах виднелись засохшие капли крови.

Подземные казематы под астулой старейшин. Как такое возможно? Ошибка? Может, это какое-нибудь другое место? Секст хмыкнул. Возможно, лжепророки утащили его в туннели и заперли в пещере. Нет, вряд ли. В десяти шагах прямо напротив него красовалась массивная железная дверь, окантованная костяными пластинами. Такую сложно не узнать. Он действительно был в казематах, и дело принимало серьезный оборот. Возможно, Безымянный Король разозлился, что не удалось уничтожить врага, и заточил командиров в тюрьму. Или богочеловек мертв, а городом теперь правит предводитель вероотступников. Или… Вариантов тысячи. Гадать можно до бесконечности. Нужны факты.

Он бросил мимолетный взгляд на себя, отметил, что совершенно голый.

Массивная дверь широко распахнулась. В лицо Секста ударил приятный легкий ветерок. Пригнувшись, в помещение вошел мастер-экзекутор — невысокий, лысый, с крючковатым носом и голубыми холодными глазами. Черный кожаный плащ отлично подчеркивал фигуру.

«Я его знаю».

Секст вспомнил, где видел раньше мастера: тот пытал вероотступника Титуса, надеясь вызнать секреты людей Пророка. Вот так и встреча. Подлец рад, наверное, что теперь у него есть прекрасная возможность отомстить претору-демортиуусу за ту неудачу с меткой на голове псевдопалангая.

— Король бессмертен! — бодро отчеканил экзекутор, улыбаясь уголками губ.

Секст не сказал ни слова, тщательно следя за тем, как мастер медленно положил на костяной стол кожаный футляр с инструментами и принялся раскладывать перед собой острые ножи, тонкие иглы, странного вида молоточки.

— Вас не пугают мои штучки, претор-демортиуус? — спокойно спросил экзекутор. — Прекрасно понимаю. Вы, наверное, пытали намного больше людей, чем я. Ведь слуги дагулов ничего не чувствуют, да? Ни тебе угрызений совести, ни брезгливости. Вы — воля богов.

Проведя ладонью по лысине, он взял со стола изогнутый кинжал, повертел в руках. Кривое широкое лезвие хищно блестело, как блестели и белоснежные ровные зубы мастера. Секст знал, для чего применялось это оружие. С помощью невероятно острого клинка перерезались сухожилия на ногах и руках, чтобы заключенный почувствовал себя абсолютно беззащитным. Вслед за кинжалом шли ржавые гвозди, которые вбивали в ребра жертве, с помощью раскаленных щипцов вырывали ноздри.

Экзекутор встал перед Секстом так близко, что можно было почувствовать на лице его спокойное свежее дыхание. Голубые глаза неотступно следили каждым движением заключенного; противно скрипели кожаные перчатки.

— Вы знаете, почему оказались здесь? — спросил мастер.

— Нет.

— Дело в том, что вы подозреваетесь в измене Мезармоуту. Старейшина Димир считает вас одним из лжепророков.

Секст нахмурился. Он вероотступник? Старый дурак совсем выжил из ума.

— Я вижу в ваших глазах непонимание, — сказал мастер и нежно провел лезвием кинжала по его разгоряченной коже. — Вы мастерски притворяетесь, прошу заметить. Хотя я веду себя глупо: вас, демортиуусов, обучают симулировать эмоции. Страх, радость, ярость, трепет — все под силу слугам Юзона, да? И все это… — Экзекутор обвел клинком вокруг себя. — Все это вас ни капли не пугает. Потому что вы не умеете пугаться. Я это прекрасно понимаю. Задача у меня иная.

С этими словами он вонзил кинжал в плечо Секста. Кровь брызнула горячими струями, боль оказалась настолько дикой, что из горла вырвался отчаянный крик. Тело выгнулось дугой, руки инстинктивно попытались освободиться от обручей, однако ничего не получилось. А тем временем лезвие все глубже и глубже входило в плоть, разрезая сосуды.

На лбу экзекутора выступили крупные капли пота, ноздри принялись широко раздуваться.

— Вам нравится? — словно сквозь толщу воды донесся голос мастера. — Мне продолжать или же вытащить кинжал из тела?

Стиснув до хруста зубы, Секст не ответил. Нельзя показывать слабость. Нельзя. Он по себе знал, что чем сильнее его мозг сейчас перегрузят болью, тем легче её будет потом переносить. Надо всего лишь потерпеть. Поэтому он закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.

— Разве у вас нет вопросов, претор-демортиуус? — прошептал над самым ухом экзекутор. — Я могу ответить на любой из них. Или же вы предпочитаете мучиться? Разрешаете мне продолжить?

Гулкие удаляющиеся шаги, звон инструментов, короткий смешок, затем вновь шаги, обжигающее лицо горячее дыхание. Секст напрягся, ожидая получить очередной кусок стали под ребра, но ничего не происходило. Экзекутор просто молча стоял перед ним и тяжело сопел, словно только что слез с девки.

Главное не думать ни о чем.

Сердце часто и взволнованно колотилось; тело покрыла противная липкая испарина; рана на плече тяжело пульсировала.

— Претор-демортиуус, откройте глаза, — попросил экзекутор. — Или вы дрожите от вида инструментов? Ни за что не поверю! Откройте их или я вырежу вам веки, клянусь дагулами и Безымянным Королем!

Секст с трудом поднял отяжелевшую голову и спокойно взглянул на мастера. «Пусть думает, что я боюсь».

— Спасибо, претор. Я хотел вам сказать, что в ваших покоях нашли дневники и бутыль с настойкой умулуса. Вы не только предатель, но еще и пьяница! — Тело экзекутора противно затряслось от смеха. — Я никогда не доверял вам! Видимо, процесс вашей инициации прошел неправильно, и не все эмоции удалось подавить.

Повертев в руках толстую иглу длиной в пол локтя, мастер тыльной стороной ладони вытер пот со лба. Затем он, комично выпятив нижнюю губу, воткнул металлический стержень под живот Секста и, чуть надавливая, принялся ковыряться им в ране. Боль появилась не сразу: она с каждым ударом все сильнее пульсировала, пока не затмила все мысли, все чувства.

Мозг требовал прекратить страдания. Для этого надо было лишь попросить мучителя остановиться… Разве это так тяжело? Одно благословенное слово: хватит. Необходимо попробовать. Иначе — еще новые страдания. Экзекутор не остановится, пока он не потеряет сознание.

«Прекрати! Пожалуйста! Я не могу. Больше не могу!»

Из горла вырвался хриплый крик.

— Тебе неприятно? — спросил мастер, хохоча и вгоняя иглу полностью под ребра.

Секст ощутил, как острый металлический конец проткнул легкое и вышел из спины. Кровь принялась стекать по кожаным перчаткам экзекутора, затем падая крупными каплями на песок.

Воздуха! Хоть глоточек…Он широко открывал-закрывал рот в тщетной попытке вздохнуть.

— Ну вот… — Экзекутор подошел к столу, взял кинжал, похожий на тот, что сейчас торчал из плеча Секста. — Мы же не должны пренебрегать симметрией, брат-демортиуус? А?

— Хва… хва… хватит…

Хмыкнув, мастер озадаченно поднял левую бровь.

— Так быстро? — спросил он. — Мы же только начали. Я думал, продержитесь чуточку дольше. По вам и не скажешь, что вы такой слабак. Может, старейшина Димир прав? Вы прислуживаете Пророку?

Стараясь не обращать внимания на резкую боль в груди, Секст выдавил:

— Я отвечу на все ваши вопросы… Я… я не враг.

Мастер встал перед ним, взял кинжал так, чтобы лезвие смотрело в пол, и высоко поднял оружие над головой.

— Проблема в том, претор-демортиуус, что ни мне, ни старейшине, ни Безымянному Королю не нужны ваши ответы. Дневник является более чем явным доказательством вины. Поэтому давайте продолжим?

«Нет! Не надо! Я ничего не понимаю… Пусть мне объяснят, что происходит? Или убьют. Я согласен умереть».

Кинжал по рукоятку вошел в здоровое плечо.

Перед глазами Секста ярко брызнули звезды, а затем сознание померкло. Разум нырнул во тьму небытия, где не существовало ни тела, ни звуков, ни запахов. Он ринулся в абсолютное ничто, наслаждаясь покоем. Не надо было оправдываться, не надо было пытаться объяснять логические взаимосвязи между событиями, не надо было жить. Здесь, во мраке пустоты, все воспоминания, накопленные за двадцать шесть хакима, растворялись в воспоминаниях других сущностей, погибших, спящих или потерявших сознание так же, как потерял его Секст.

Пусть и на короткое мгновение, но он освободился от реальности. И теперь ему стало абсолютно наплевать на все обязательства, на собственную честь, на прошлую и будущую жизни. Его не существовало. Само понятие движения исчезло. Перкуты растянулись в каганамы, но и каганамы превратились в перкуты. Секст хватался за обрывки воспоминаний, дабы хотя бы сохранить свою личность, но это было все равно что пытаться руками вычерпать озеро.

Свобода. Он стал свободным!

Только сейчас стал понятен истинный смысл слов Гектора: Безымянный Король, правящий Мезармоутом, — фальшивка. Потому что божество не может иметь плоть и сознание. Истинный Создатель растворен в абсолютном мраке пустоты и никак не способен управлять людьми. У него попросту отсутствует такое желание. А это значило, что городом правил… всего лишь человек. Пророк прав!

Сознание вернулось резко: ледяная вода ударила с такой мощью, что сердце на миг остановилось. Секст распахнул веки и часто-часто задышал. Он по-прежнему висел на стене в тесной темнице, в кисти больно впивались браслеты, а перед ним возвышался улыбающийся экзекутор.

— Теперь вы, претор-демортиуус, выглядите достойно! — воскликнул мастер, схватил Секста за волосы и опустил голову так, чтобы можно было разглядеть собственное тело.

Ноги испещряли острые крючки. Казалось, ни один кусочек плоти экзекутор не обделил вниманием. Стоило попробовать пошевелить лишь одной мышцей, как в мозг словно впивались тысячи, миллионы игл. Из торса торчали рукоятки кинжалов, гладиусов и стилетов. Кровь маленькими ручьями стекала из множества ран и попадала на разгоряченный песок.

— Вам нравится? — с улыбкой на лице спросил мастер. — Лично мне очень нравится. Теперь вы выглядите должным образом. Или же у вас есть какие-то замечания? Не стоит молчать, претор-демортиуус! Это же невежливо по отношению ко мне! Впрочем, о вежливости вы ничего не знаете. Подумать только: вы не спросили даже моего имени.

Секст открыл рот, но не смог выдавить ни слова. Из него вытекло слишком много крови. Не было сил бороться с чудовищной усталостью. Казалось удивительным, как он вообще умудрился еще выжить после всех мучений. Экзекутор хорошо знал свое дело. Стоило отдать должное его прекрасному мастерству.

Костяная дверь со скрипом распахнулась, и на пороге оказался Димир. Когда Секст видел старейшину в последний раз, то тот выглядел как всегда безупречно — на фиолетовом плаще не было ни пятнышка грязи, лицо выглядело надменно, а морщины покрывали только щеки, отчего его святейшество казался намного моложе своих хакима. Теперь же в темницу вошла лишь жалкая копия того человека: испачканный табард висел на нем как на вешалке, глаза поражали своей пустотой, шея и руки казались коричневыми, а глубокие трещины испещряли все лицо, сделав похожим на яблоко.

Мастер повернулся к старейшине, низко поклонился.

— Король бессмертен, — сказал он заискивающе.

Димир проигнорировал приветствие экзекутора, захлопнул за собой дверь и встал напротив Секста, тщательно изучая его глаза.

— Почему? Почему ты предал меня, претор-демортиуус? Как долго ты скрывал дневник?

— Он не может говорить, старейшина, — заявил мастер, широко улыбаясь. — Честно говоря, не понимаю, как бедняга все еще жив. Я проткнул, как вы просили, ему оба легких, вонзил в сердце гладиус, а он по-прежнему шевелится. Удивительно!

Сузив глаза, Димир бросил взгляд на экзекутора, рявкнул:

— Пошел вон, идиот! Я хочу побыть один.

Молча проглотив оскорбление, лысый кивнул и удалился из темницы.

— Так ты ответишь на мои вопросы, демортиуус? — спросил старейшина. Он отцепил от пояса серебряную флягу, сделал несколько жадных глотков и выбросил её в самый угол помещения.

Секст долго не мог отвести взгляд от вытекающей из бутыли на песок воды. Горло нещадно саднило, пить хотелось настолько сильно, что сейчас согласился отдать обе руки лишь бы утолить жажду.

— Я знаю, что ты бессмертный, демортиуус. Но как? Это Гектор? Он заключил сделку с Юзоном? Или же тут стоит кто-нибудь пострашнее? Универс?

«Я ничего не понимаю».

В ноздри бил пряный аромат духов старейшины. Казалось, он проникал во все поры тела и загрязнял их. Даже тяжелый запах крови был менее противным. Застонав, Секст откинул голову и посмотрел на низкий потолок. По трещинам лихорадочно бегали хунфусе, возможно, у них где-то здесь логово. Проклятые букашки повсюду…

— Я с тобой разговариваю! — воскликнул Димир и рывком вытащил один из кинжалов на теле Секста. — Собственными глазами видел, как Гектор проткнул твое сердце гладиусом! Да не только я видел это! Сотни палангаев и сам Безымянный Король! Ты уже должен быть в царстве Юзона. Никто не способен выжить после такого удара! Никто!

Скривившись, старейшина принялся выдергивать сталь из плоти Секста. Гладиусы, ножи, тонкие иглы, стилеты с противным чавканьем и тихим хрустом покидали тело. Боли уже практически не было — так, лишь легкие покалывания. Порой Димир засовывал пальцы в глубокие раны и удовлетворенно хмыкал. Экзекутор, наверное, расстроился бы из-за того, что все его старания сошли на нет. Через некоторое время все оружие, измазанное в крови, оказалось на песке.

Балансируя на грани сна и яви, Секст молча глядел на старейшину и не мог понять, почему тот так жесток с ним. Найденный дневник служил плохим доказательством вины, и они оба это прекрасно понимали. В каждом движении, в каждом брошенном слове Димира скрывался страх. Священнослужитель боялся столкнуться с тем, что он не мог объяснить. Ведь после удара клинком в сердце человек не должен выжить, а Безымянный Король не может проиграть битву. Это противоречит привычному ходу вещей. Противоречит логике мироздания.

— Кто купил тебя, предатель?! — заорал старейшина. — В дневнике ты упоминаешь какого-то старика. Кто он?

— Гай. Мастер Гай, — прошептал Секст. Слова сами сорвались с языка, но было уже поздно жалеть.

Димир застыл, сжал кулаки, лицо принялось медленно краснеть.

— Мастер? Предатель в астуле стерейшин?

— Нет.

— Тогда кто? Тебя не могли купить в пять хакима! Не могли! Я с двух хакима следил за тобой! Все детство и юношество ты провел в астуле старейшин. Твоя мать не продавала тебя! Отвечай, дагулы тебя дери!

Секст тяжело вздохнул. Он устал. Так устал. Веки отяжелели, начали смыкаться, по телу принялся разливаться приятный холодок.

— Нет!

Две хлесткие пощечины от старика заставили голову демортиууса дернуться сначала в одну сторону, затем — в другую.

— Отвечай на мои вопросы быстро, — сказал Димир. — И, возможно, я освобожу тебя. Даю слово. Надо во всем разобраться.

Вранье. Секст прекрасно понимал, что никто его уже не отпустит из подземных казематов, если только напрямую не прикажет богочеловек. И самое забавное в сложившейся ситуации то, что у старейшины нет рычагов управления им. Что они могут сделать? Замучить до смерти? Убить в отместку Титуса? В любом случае Секст не желал никого обманывать. Пусть что будет.

— Как давно ты пьешь настойку умулуса? — спросил Димир.

— Несколько менсе.

— Всё то, что написано в дневнике правда?

— Наверное, старейшина. Я не знаю. Думаю, да.

— Ты помогаешь лжепророкам?

Сплюнув кровь, Секст отрицательно помотал головой.

— Нет. Не знаю. Я ни разу не нарушил ваши приказания. Но видения… Они правдивы, я чувствую.

— Кто такой Гектор? Откуда он? Зачем пытается отомстить Безымянному Королю? — спросил старейшина.

— Не знаю.

Димир сдвинул брови. Ответы вряд ли удовлетворяли его. Слова Секста не несли никакой полезной информации — лишь одну неопределенность. Однако он сам не мог понять, что происходило с ним. Потому что воспоминания из прошлого шли в разрез с видениями. Смысла во всей этой чепухе не было. И с каждым последующим вопросом смысла становилось все меньше и меньше.

Секст уставился в глаза Димиру, пытаясь показать тому, что искренен.

— А я все удивлялся, почему ты способен чувствовать эмоции после инициации, — сказал старейшина, отвел взгляд и принялся мерить шагами темницу. В его движениях теперь не было ни капли величавости. Он превратился в жалкого старика.

— Я сам ничего не понимаю, владыка, — честно ответил Секст. — Пытался разобраться сам, но из этого ничего не вышло. Я больше не могу впадать в событийные трансы, не могу читать по лицам. Мешают эмоции.

Он чувствовал, как сила возвращалась в тело. Холодок, проскальзывающий по позвоночнику, сменился резкой болью. Раны перестали кровоточить и на глазах затягивались.

— Я не могу больше тебе доверять, — сказал старейшина и посмотрел на него колючими, жесткими глазами. — Ты был лучшим, кого я когда-либо видел. И теперь совершенно непонятно, что с тобой делать. Казнить — нельзя, отпустить — тоже.

— Я прекрасно это понимаю, владыка. И готов сидеть здесь сколь угодно долго. Но тогда, в битве возле входа в туннели копателей, я сражался с Гектором по-настоящему. Мне жаль, что он победил меня. Так или иначе я заслуживаю наказания.

Старик фыркнул:

— Мне не нужны твои извинения. Похоже, ты в казематах останешься надолго. Я прикажу мастеру-экзекутору еще поработать над тобой, но не думаю, что ты расколешься. Чувствую где-то подвох, но не могу его никак поймать. Возможно, раскаленное железо повлияет на твою разговорчивость.

Больше не говоря ни слова, Димир отвернулся, подошел к двери, несколько раз постучал. Та широко распахнулась, в коридоре показалась фигура экзекутора. Широко вскинув правую руку, старейшина приказал мастеру продолжить пытки. Лысый радостно заулыбался и вновь вернулся в темницу. В этот раз в руках он сжимал большой кожаный сверток, в котором, похоже, были новые приспособления для пыток.

Секст даже не дрогнул. Он смирился с тем, что, больше никогда не окажется в Венерандуме и не увидит колкий блеск звезд. Почему-то сейчас больше всего хотелось вздохнуть полной грудью ледяной воздух и наблюдать за дагулами. В этом была своя суровая красота. Своя свобода.

— Вы соскучились по мне, мастер-демортиуус? — ехидно спросил экзекутор. — Смотрю, вы уже немного оправились с последней нашей встречи, однако хочу заверить, что всё самое интересно только начинается. Я знаю много способов сделать больно. Вам понравится. Только ответьте на один вопрос: стоит ли мне убраться в темнице? Или же вы не против грязи?

Секст не ответил и закрыл глаза.

— Я так и думал, — донеслись до его ушей слова мастера. — Значит, продолжим сразу.

 

Глава тринадцатая. Тиберий

Ледяная пустыня

Луна уже давно скрылась за горами, и экспедиция шла под тенью гигантских каменных валунов. Тьма была такой плотной, что, казалось, её можно потрогать. Тиберий приказал зажечь три переносных фонаря, однако мрак они все равно разгоняли плохо. Воображение живо рисовало страшных монстров, прятавшихся среди огромных булыжников и ожидавших вкусить теплой человеческой крови. Многие палангаи то и дело озирались по сторонам, вглядывались во тьму.

До сих пор не верилось, что они смогли добраться сюда после того случая у пропасти. Казалось, их моральных дух упал так низко, насколько мог. В глазах солдат читались страх и желание вернуться в Венерандум. Тиберий до сих пор вздрагивал, как только вспоминал слипшиеся тела несчастных и их исковерканные мукой лица. И никак не мог понять, почему исторические хроники, касавшиеся экспедиции Кезона Марциала, не соответствовали действительности? Слова выжившего раба противоречили увиденному. Или же и не существовало «чудом спасшегося» невольника? Возможно, старейшины попытались как-то оправдаться перед жителями Юменты и заплатили деньги человеку, согласившемуся сыграть нужную роль. В любом случае до правды уже не докопаться, однако мысли все равно возвращались к страшной находке.

«Проблем и так хватает».

И это было правдой: несмотря на то, что горы защищали от пронизывающего до костей ветра, мороз крепчал с каждым анимамом. Уже пятеро палангаев слегли с воспалением легких. Лекарь постоянно крутился вокруг них, кормил лечебными листьями, однако ничего не помогало. Тиберий готов был поспорить, что вскоре на пятеро человек в их экспедиции станет меньше. Если не больше: гигант Септим так и не пришел в сознание, его жена лежала рядом с ним и совсем перестала есть и пить, тая прямо на глазах. А вчера пришлось положить рядом и Авлу, которую мучили тошнота и рвота.

Тяжело вздохнув, Тиберий поплотнее укрылся теплым одеялом и заставил себя не оборачиваться, чтобы не смотреть на заболевших. Сани противно поскрипывали на снегу; полозья то и дело натыкались на камни. По-хорошему необходимо было отойти подальше от гор, но Тиберий боялся проглядеть нужный проход. Хотелось поскорее уже отыскать упавшего дагула и вернуться в Венерандум. Все чаще в потестатемы отдыха ему снились дети. В особенности маленький Луций. Чутье подсказывало: что-то не так. С его сыновьями и дочерью случилось несчастье. Тиберий пытался подавить подленький внутренний голосок, но тревога в сердце лишь пылала сильнее.

«С ними Безымянный Король. Он поможет. В конце концов, он давал обещание! Что случится с самым влиятельным человеком в Мезармоуте?»

— Скоро надо устроить привал, — заметил сидящий рядом с Тиберием друг и поправил маску. — Мы уже долгое время в пути, и нельзя давать ребятам уставать до изнеможения. Иначе они все слягут.

— Хорошо. Только найдем нужный проход.

По заверениям старейшин дагул Сир рухнул прямо в долину, окруженную цепью гор. И теперь экспедиции было необходимо найти путь к ней. В мгновения уныния Немерий говорил, что у них ничего не получится, что они могут обойти хоть сто раз вокруг каменных возвышений, но это всё бесполезно. В крайнем случае, Тиберий планировал с помощью нескольких палангаев взобраться на горы и отыскать путь к упавшему богу. Идея была безумной, однако вернуться с пустыми руками он не мог.

— А если мы не найдем в скором времени проход? — спросил кудбирион. При каждом слове из его губ вырывались плотные облачка пара.

После того случая с людьми Кезона Марциала он все чаще и чаще придавался горестным мыслям. Глаза потухли, фразы стали отрывистыми, а движения — резкими. Видя эти изменения, Тиберий пытался поддержать друга, но тот слушал его в пол уха. Оставшись наедине в палатке, Немерий пытался убедить его, что им необходимо вернуться в Венерандум. Запасы горючего таят с невероятной быстротой, а дорога портится и становится труднопроходимой. У Немерия не было ни жены, ни детей, для него семьей стала его кудба. И больше всего на свете он боялся потерять своих людей.

— Мы найдем проход, — бросил Тиберий и обернулся.

Укрытые десятками одеял Авла, Кретика и гигант Септим лежали на бегунках, их тела подрагивали в такт движению саней. Лицо великана осунулось, кожа приобрела сероватый оттенок. Бедняга походил бы на труп, если бы изо рта периодически не вырывались облачка пара. Не сводя с него взгляд, Кретика обнимала могучий торс мужа и что-то постоянно шептала. Тиберий все никак не мог понять, как из веселой хохотушки жена великана превратилась в унылую тень себя: под глазами чернели круги, некогда милое личико огрубело из-за морозов и ледяных ветров. Спиной к Кретике, лежа в позе эмбриона, отдыхала Авла. В отличие от парочки её мордашку защищала теплая маска.

— Они умрут, — прошептал кудбирион. — Мы все умрем. Разница лишь во времени. Ты можешь себе представить, что за чудовище вырыло тот гигантский проход? Старейшина Актеоун прав: монстр-червь идет за нами.

— Что за глупости? — фыркнул Тиберий. — Прекрати нести чушь. Если ту нору и выкопала какая-нибудь невероятная тварь, то сделала это давным-давно. Она мертва. Что с тобой вообще происходит, Немерий? Я не узнаю тебя.

Друг пожал плечами и посмотрел на двух здоровых девушек, что сидели напротив него. В абсолютной тишине, нарушаемой лишь скрипом полозьев да лыж палангаев, дыхание Немерия казалось невыносимо громким.

— Ты прав, — наконец сказал кудбирион. — Я веду себя недостойно. Прости. Просто я так устал. После того… того случая с людьми Кезона Марциала не могу успокоиться. Всё так опротивело, что хоть кончай жизнь самоубийством.

— Даже не думай! — воскликнул Тиберий. — Я понимаю, как тебе тяжело. Нам всем тяжело. Никто из нас никогда еще не уходил так далеко от дома. Думаешь, я не хочу увидеть своих детей? Да мысли только и крутятся вокруг Луция, Доминика и Гименее. Лишь огромным усилием воли заставляю себя не вспоминать о них. Если мы, Немерий, будем с тобой предаваться унынию, то экспедиция никогда не вернется в Венерандум. Солдаты не смогут без нас.

Одна из девушек вдруг вскочила, подсела к кудбириону и крепко обняла его. Тиберий с горечью подумал о том, что так и не смог запомнить её имя. Старость никого еще не красила. С прожитыми хакима всё труднее запоминать и сосредотачиваться на нужных вещах.

«Или я себя убеждаю в этом?»

— Вот видишь, друг, женщины еще ластятся к себе! — воскликнул Тиберий и как можно громче рассмеялся.

На самом деле ему было стыдно за друга: Немерий вел себя не как командир элитной кудбы палангаев, а как юный молокосос, который страдает из-за каждой мелочи. Разумеется, увидеть то… то, что они увидели, было трудным испытанием, однако терять самообладание из-за этого было недопустимо. Тиберий ощутил прилив энергии, кровь ударила в лицо. Он все-таки не потерял тот внутренний стержень, которым всегда гордился! Есть еще силы! Не превратился в старую развалину.

— Ты прав, — пророкотал Немерий и положил тяжелую руку на плечо другу. — Спасибо тебе. Я слишком рано сдаюсь.

— Просто не забывай кто ты.

— Все-таки Безымянный Король не ошибся, выбрав тебя, Тиберий. Ты прирожденный лидер. Надеюсь, когда вернемся в Венерандум, разрешишь угостить тебя настойкой умулуса.

«Если она не будет отравлена червями». Но вместо этого сказал:

— Конечно, друг.

Тиберий задрал голову и подивился высоте гор. Казалось, они своими острыми пиками пронзали ночное небо. С трудом верилось в само их существование. Когда порой он разглядывал из окна королевского замка ледяную пустыню, то не понимал, зачем богочеловек создал это невероятно большое скопление гигантских камней. Ради чего? Чтобы заселить мерзкими тварями? Или же не Безымянный Король сотворил горы? Но тогда кто?

Ветер гулял по каменным склонам, залетал в трещины и щербины и сдувал снег. Гора высилась высоко вверх, уходя в небеса циклопичными ступенями разломов и уступов. На фоне её люди выглядели мелкими насекомыми. Тиберий пытался убедить себя, что ехал напротив всего лишь огромной груды камней, но ничего не получалось. Тогда он представил самое высокое здание в Мезармоуте, которое могло бы потягаться в размерах с горой. Возможно, королевский замок… Хотя вряд ли.

«Если вернусь, то надо обязательно изучить историю возникновения этой громадины. Может, богочеловек заточил здесь Универса, дабы тот не смог вылезти из своего заточения?»

Тяжело вздохнув, Тиберий перевел взгляд с гор на звезды. Что-то было и с ними не так. Мерцали они ярче обычного и… издавали звуки. Чем больше он смотрел на них, тем отчетливее слышал слабые шепотки, что разносились по ледяной пустыне. Сердце начинало чаще биться, а голова — кружиться. Тело словно отрывалось от земли и направлялось прямо в небесную тьму. Подобные чувства были в диковинку Тиберию, и потому он старался не отрывать взгляд от снега, от палангаев, от друга и девушек. Лишь бы не засмотреться на звезды. Там, высоко в первозданной тьме, горели не россыпи колких жемчужин, а миры, которые манили к себе. Он понятия не имел, откуда знал об этом. Хотя догадывался, что, возможно, упавший дагул как-то влияет на его голову. Пытается напомнить о своем существовании.

«Не сходи с ума».

Вдруг сани остановились. Пятеро солдат, тащивших бегунки, скинули ремни, побросали лыжные палки и повернулись к Тиберию и кудбириону. Один из них снял маску и низко поклонился, ожидая, когда командиры разрешат ему говорить. Тиберий узнал блондина-палангая, тяжело ранившего гиганта Септима. Он никак не ожидал, что его друг заставит этого выскочку везти их сани.

— Что случилось? — сказал Немерий ровным и спокойным голосом. Его рука инстинктивно легла на эфес длинного меча.

«А что делать мне?»

Шмыгнув носом, блондин выпрямился и нагло уставился на кудбириона. Губы растянулись в самодовольной ухмылке.

— Я говорю от лица всех палангаев, командир. Поэтому постарайтесь не сердиться и не обращать свой гнев на простого солдата. Верите или нет, но я до последнего пытался отговорить своих братьев от этой затеи. Ведь то, что мы попросим, может быть расценено как предательство. — Блондин повернулся к Тиберию. — Но, королевский прокуратор, прошу выслушать нас.

Остальные палангаи развязывали на поясах веревки, бросали ремни и окружали сани. Тиберий поежился, по спине побежали предательские мурашки. Теперь и его рука легла на эфес гладиуса. Неужели солдаты решились на бунт?

— Не беспокойтесь, — заявил блондин, по-прежнему широко улыбаясь. — Мы не собираемся никого убивать. У нас другая просьба, командир.

Стянув маску, Немерий поднялся на бегунках.

— И какая же у вас просьба? Если вы намерились возвращаться в Венерандум, то даже не думайте. Умру, но не пойду против воли Безымянного Короля.

— Нет, командир. Мы знаем, что скоро доберемся до упавшего дагула Сира и… Возможно, мы все умрем. И никогда не вернемся в Мезармоут, никогда не прижмемся к родным женам и не поцелуем своих детей… Слишком отчетливо у всех нас стоит образ мертвецов, что повстречали мы у гигантской горы…

— Хватит попусту сотрясать воздух! — рявкнул Немерий, не выдержав. — Говорите, что хотите.

Блондин окинул взглядом своих собратьев, облизал губы, тяжело вздохнул и выпалил:

— Отдайте нам женщин, командир! Ведь не просто же так Безымянный Король отправил их в экспедицию! Возможно, мы никогда не вернемся домой! Никто из нас не собирается возвращаться в Венерандум, дайте лишь утолить голод.

Немерий замер, рука сползла с эфеса длинного меча. Он замолчал, не зная, как поступить в подобной ситуации. Его исполненный печали взгляд скользил с одного палангая на другого. Абсолютная тишина повисла в воздухе. Понимая, что пора брать дело в свои руки, Тиберий, не снимая маски, спросил у блондина:

— Сколько девушек вы хотите?

— Всех! — крикнул палангай, не колеблясь ни перкута. Остальные солдаты поддержали его частыми кивками.

— Исключено. Кретика должна ухаживать за своим мужем, а Авла болеет. Я не могу допустить, чтобы вы заразились. Нам предстоит еще долгий путь.

Девушка, до того обнимавшая кудбириона, сжалась и тихонько захныкала. Её подруга яростно уставилась на Тиберия.

«Не смотри на меня так. Ты знала, на что шла».

— Тогда… отдайте двух, — неуверенно сказал блондин. — Обещаем, что не убьем их и будем хорошо обращаться.

Немерий опустил голову. Было видно, как внутри него боролись отчаяние, страх, ненависть и желание наказать палангаев. В Венерандуме солдат за подобное нарушение дисциплины ждала не только публичная порка, разжалование по чину мисмаров, но и децимация. Вот только город далеко, а решать проблему надо сейчас.

Хмыкнув, Тиберий уставился на блондина.

«Ну же. Это так просто. Скажи лишь несколько слов».

— Хорошо, солдат. Вы можете забрать двух женщин. К Авле и Кретике вы не прикасаетесь, пока они обе не вылечатся.

— Благодарю, о великий! — Блондин еще раз низко поклонился.

Остальные палангаи встретили решение королевского прокуратора с громкими радостными криками. Они было потянулись к трясущимся от страха девушкам, когда Тиберий вскинул руку.

— Только есть одно «но», — сказал он. — Женщин вы заберете тогда, когда устроим привал. А привал будет, когда найдем вход в долину, укрытую горами. На отдыхе можете делать что хотите. Мне все равно. Но сейчас вы возьмете проклятые лыжные палки, натяните ремни и потащитесь искать нужный проход.

«Должно сработать».

Блондин, глянув на высокие горы, кивнул, натянул маску и махнул рукой, чтобы остальные палангаи расходились по своим местам. Всего через несколько десятков перкутов сани вновь заскользили по снегу. Экспедиция продолжила путь. И ничего не говорило о том, что некоторое время назад солдаты чуть не расправились с командирами.

Немерий плюхнулся обратно на бегунки, не обращая никакого внимания на стенания двух девушек. Его взгляд не отрывался от спины блондина. Брови грозно сошлись на переносице.

— Даже не думай, — прошептал в ухо Тиберий. — Нельзя его убивать. Теперь он голос солдат. Расправившись с ним, палангаи расправятся с нами. А я хочу вернуться. Ты прекрасно знаешь, что это была вынужденная мера.

Одна из женщин закрыла лицо руками, спрятанными в теплые варежки, во весь голос зарыдала. Вторая приобняла её и принялась тихонько что-то шептать. Тиберий ожидал, что в порыве истерики они попытаются ранить его или спрыгнут с бегунков и рискнут убежать, однако они лишь плакали, полностью смирившись с уготованной судьбой.

«А я ведь так и не запомнил их имён».

Вскоре небеса затянули серовато-алые тучи, и пошел слабый снег, отчего настроение Тиберия еще сильнее ухудшилось. Вот уже шесть потестатемов члены экспедиции шли вокруг горы, но не было даже намеков на проход в долину. Если дела и дальше не изменятся, придется устроить привал.

Палангаи то и дело бросали жадные взгляды на девушек. Тиберию казалось, что он слышал мысли солдат. Многие из них не могли дождаться момента, когда они наконец-то усмирят свою похоть. Наверняка сейчас представляли, как повалят на шкуры бедняжек, разорвут одежду и без лишних слов примутся за дело. Особенно чаще других палангаев оборачивался блондин.

— Королевский прокуратор.

Тиберий вздрогнул. Перед ним, сравнявшись с санями, катил на лыжах демортиуус. Закутанный в черный плащ, он неотрывно смотрел на него. В карих глазах не отражалось ни одной эмоции. Не человек — оживший мертвец.

— Что-то случилось? — сухо поинтересовался Тиберий. Меньше всего ему хотелось общаться со служителем дагулов. Лучше сожрать собственные сапоги.

— Старейшина Актеоун просит вас подойти к его саням. — Голос демортиууса был сухой и безжизненный.

— А почему он сам не может прийти ко мне?

— Королевский прокуратор, старейшина чувствует себя не очень хорошо в последний анимам. Он просил передать, что у него к вам серьезный разговор. И чем быстрее вы придете, тем лучше.

«Дряхлый идиот пытается помириться со мной. Что ж… Пойдем на уступки».

Надев лыжи, Тиберий спрыгнул с саней и двинулся к бегункам демортиуусов. Палангаи, завидев его, прятали взгляды и старались всячески показать, что полностью поглощены дорогой. Возможно, дело было в их недавней просьбе отдать девушек. Или же — они больше не ощущали в нем командира. Во всяком случае, Тиберию стало абсолютно наплевать, что о нем думали солдаты. Он и так простил им многое. Если экспедиция вернется в Венерандум, то палангаев ждало заслуженное наказание.

Слишком много «если».

Вскоре показались сани старейшины. В отличие от остальных бегунков они были небольшими и едва вмещали в себя Актеоуна. Тащили их двое крепких палангаев в легких плащах, словно мороз и не колол нещадно кожу. Только при одном взгляде на них Тиберию становилось холодно. Он даже думать не хотел, чем же в Верхнем Городе бедняг напичкали, что они теперь так бодро шли вперед.

— Ряд, что вы пришли ко мне, королевский прокуратор! — заскрипел старческий голос Актеоуна.

Служитель дагулов, укрывшись не одним десятком шкур, полулежал на санях. Его беззубый рот непрестанно двигался, редкая бородка доходила практически до груди. Но больше всего поражали усталые глаза старика и изможденное лицо.

«Вот еще один скоро отдаст душу Юзону. Хотя это и не удивительно. Что он вообще ест без зубов? Кашу? Откуда?»

Кряхтя, Актеоун подвинулся, давая место, чтобы Тиберий смог хотя бы сесть на сани.

— Я не люблю ходить вокруг да около, королевский прокуратор, поэтому сразу перейду к делу. Хочу извиниться за недавнюю выходку у норы. Я был… слишком груб и непростительно высокомерен для своего возраста. Во всем виноват проклятый мороз и снег! Старику не место в ледяной пустыне. Особенно такому несносному, как я. А потому простите меня.

Тиберий кивнул. Ему не нравилось, что он сидел спиной к старейшине. Хотелось взглянуть в его хитрые глаза. Чутье подсказывало: служителю что-то было надо.

— Ваши извинения приняты.

— Большое спасибо, прокуратор, — сказал Актеоун. Послышалось шуршание одеял. — Я бы хотел еще кое-что обсудить с вами, если позволите. Уж слишком нелепо звать в свои сани предводителя всей этой экспедиции, чтобы просто помириться.

«Еще бы. Я весь внимание».

— Слушаю вас, старейшина. — Тиберий подышал на варежки. Из-за проклятого мороза руки не слушались, хотя он прошел совсем ничего.

— Я хочу поговорить о фиолетовом сиянии из гор, — продолжил Актеоун. — Только вам, прокуратор, придется отринуть все свои предубеждения, чтобы осознать всю сложность нашей ситуации. Чтобы спасти людей. Я не травлю глупые байки, поверьте. То, что сейчас скажу, останется между нами. Никто не должен знать. Даже кудбирион Немерий.

Хмыкнув и смахнув с плеч нападавшие снежинки, Тиберий кивнул. Мир, и без того безжизненный, страшный и невыносимо злой, стал жутким, мертвым, угрожающим. Меньше всего хотелось выслушивать проповеди старейшины.

— Фиолетовое сияние испускает отнюдь не упавший дагул Сир, — заявил Актеоун. — Думаю, не стоит упоминать о войне с тварями Универса, которая случилась почти четыреста хакима назад. Я бы хотел задать следующий вопрос: прокуратор, что вы знаете про монстров-червей?

— Ну… — Тиберий замялся. Пришлось вспомнить все детские сказки, которые он слышал про этих мифических уродцев. — Они большие, с толстой прочной кожей. Живут в недрах земли. Собственно… и всё. Видел несколько горельефов на консульских стенах в Юменте.

Актеоун засмеялся.

— Вы упускаете одну важную деталь, прокуратор. Монстры-черви способны испускать фиолетовое свечение, которое сводит людей с ума. И то, что мы видели в горах…

— Старейшина, вы хотите сказать, что возле упавшего дагула нас ждут твари Универса? — перебил Тиберий. Губы растянулись в широкой улыбке. Он слабо верил в монстров, в магию и в божественное вмешательство.

— Именно так, — без тени иронии сказал Актеоун. — И знайте, что мы не сможем справиться даже с одним монстром-червем. У нас нет необходимого оружия. Все знания о том, как уничтожить отродьев Универса, давно потеряны, к сожалению. Просто поймите, прокуратор: неужели боги тьмы не воспользуются случаем добить упавшего дагула? Уверен, что помимо нас к Сиру направляются и… другие. Мы вряд ли вернемся в Венерандум.

«Звучит обнадеживающе, старый идиот. Прямо сейчас расскажу воинам, что они скоро станут кормом для гигантского уродца, которого в последний раз видели четыреста хакима назад. Если вообще видели».

Тиберий обернулся к старейшине. Захотел было снять маску, как и Актеоун, но потом передумал. Слишком много чести. Служитель дагулов просто пытается запугать его россказнями о неописуемых монстрах из-под земли. Древний и проверенный трюк.

— Я подумаю над вашими словами, старейшина.

Тот с неожиданной силой вцепился в руку Тиберия.

— Не спешите, королевский прокуратор. Нам есть о чем поговорить. Поверьте.

«Не сомневаюсь. Мне не хватало еще тысячи историй о том, как богочеловек создал этот мир и населил людьми».

Тиберий попытался было высвободиться из хватки Актеоуна, но тот лишь крепче сжал его кисть. Захотелось накричать на служителя дагулов и вернуться в свои сани. Только сейчас он понял, что старик намного крепче, чем кажется. Видят дагулы, в ледяной пустыне он собирался отдохнуть от интриг старейшин. Однако у Димира, похоже, было свое мнение на этот счет.

— Отпустите, — как можно спокойнее сказал Тиберий.

Актеоун приподнялся. Его намазанное жиром лицо противно поблескивало в свете горящего факела, торчащего из спинки саней.

— Просто дослушайте, прокуратор. Я прошу вас.

Выпустив облачко пара, старик отпустил руку Тиберия.

— Хорошо, старейшина. Только давайте побыстрее: в ваших бегунках слишком тесно.

Пропустив замечание мимо ушей, Актеоун продолжил:

— Знаете ли вы, прокуратор, что все боги, кроме Безымянного Короля, не различают цвета? Они видят мир в черно-серых тонах. Дагулы, Юзон, Кулда и Воган, Корд, Тестатем, Универс, Каро, Симна — все. И когда боги насылают болезни на людей, то считают, что вылечиться они никогда не смогут. Однако богочеловек объяснил первым лекарям: они должны подобрать для болезни цвет. Зная истинный цвет недуга, можно легко вылечить человека. И потому боги всегда обречены на провал. Сейчас старейшины излечивают красную желчь, черное поветрие, желтую гниль, зеленый скабиес и белую смерть.

Тиберий, мысленно послав старейшину в задницу дагулов, кивнул, всем своим видом показывая, что внимательно слушает. Ему порядком надоело выслушивать словоохотливого Актеоуна. Почему дряхлый маразматик вечно говорит загадками? Почему нельзя сказать всё прямо?

— К чему вы клоните? — спросил Тиберий и заерзал. Задница окоченела на морозе. Будь проклят тот анимам, когда он решился отправиться в экспедицию.

— Я клоню к тому, королевский прокуратор, что фиолетовый цвет — самый опасный цвет. Все самые сильные яды, самые сильные болезни, самые опасные твари имеют фиолетовый оттенок. И то свечение, что мы видели в горах… — Актеоун многозначительно замолчал, подняв указательный палец вверх. — То свечение насылал на нас монстр-червь. Фиолетовый люминус, так называется сияние, которое испускает тварь Универса. На больших расстояниях от нее люди сходят с ума, а вот вблизи… вблизи человек начинает заживо гнить.

— Откуда вы это знаете? — брови Тиберий удивленно поползли вверх.

Старик широко улыбнулся.

— По книгам, прокуратор. По старым книгам.

Впереди тянулась цепочка саней. Тиберий пожалел, что старейшина едет не в середине колонны. Здесь, в самом конце, чувствовалось гнетущее одиночество, словно он был наедине с Актеоуном. Остро не хватало рядом Немерия.

— Много ли вы знаете про ереси? — не унимался служитель дагулов.

— А как это связано с фиолетовым сиянием в горах? — вопросом на вопрос ответил Тиберий.

Актеоун издал булькающий звук — наполовину смех, наполовину кашель.

— Я объясню чуть позже, королевский прокуратор, — сказал он. — Сначала ответьте на вопрос.

— Просветите меня, старейшина. Вы ведь для того позвали к себе? Чтобы поучать?

Тиберий почувствовал, как у него задрожало веко.

«Что мешает мне вогнать гладиус прямо в эту противную рожу?»

— Хорошо, — величественно кивнул Актеоун. — Я расскажу. За много хакима Мезармоут повидал огромное количество ересей. Не буду перечислять их всех, упомяну лишь две. Первая принадлежит Ираду Корбулону, жившему практически пятьсот хакима назад. Представьте себе, прокуратор, что простой палангай стал пророком после того, как его сына изнасиловали бандиты в Юменте. Как рассказывал сам Ирад на допросе, с ним заговорил Универс. Заточенный бог заявил, что на самом деле он отец всего сущего, а вовсе не Безымянный Король. Богочеловек заточил собственного создателя под землю, чтобы безраздельно властвовать Мезармоутом. — Старейшина снял перчатки, задумчиво поскреб лоб, поковырял маленькие гнойники на щеке, а затем внимательно стал изучать то, что осталось под ногтями. — Как сообщил Ирад, Универс долгие хакима искал выход из своей темницы, дабы рассказать жителям Мезаромута правду. Кстати, этот безумный палангай заявил, что стремление людей уйти под землю — непростое. Мол, их естество стремится быть поближе к истинному богу.

Тиберий отвернулся от старейшины. Сколько он не старался нащупать связь в словах служителя дагулов, однако ничего не получалось. Сначала тот рассказывал про монстров-червей, поджидающих экспедицию в долине, затем перешел на цвет болезней, а теперь — на ереси. Где логика? В висках заломило.

— Представьте себе, прокуратор, — продолжил Актеоун. — Ираду Корбулону удалось собрать небольшую армию — целых тридцать человек! И он попытался убить одного из старейшин. Но… предателей перебили палангаи, а самого сумасшедшего заперли в астульских казематах, где он и издох.

Хмыкнув, Тиберий ссутулился и взглянул на демортиуусов. Те даже двигались в такт, словно части одного существа. В отличие от палангаев черные плащи не смотрели на раскинувшиеся по левую сторону от саней горы, как будто для них гигантских каменных валунов и вовсе не существовало.

— А про другую ересь мы узнали совсем недавно, — презрительно бросил Актеоун. — Наверняка старейшины уже решили эту мелкую проблему, но, когда я еще не покинул Венерандум, сведений было достаточно, чтобы быстро обнаружить логово предателей.

«Мелкая проблема? Так ты, дряхлый болван, называешь заговор в Юменте?»

Не выдержав, Тиберий снял маску и с силой помассировал виски, стараясь успокоить нервы.

— Для еретиков настоящий Безымянный Король умер давным-давно, — сказал Актеоун. — И сейчас на самом деле Мезармоутом управляют старейшины. Основная задача для вероотступников — показать горожанам, как слаб и беспомощен лживый богочеловек. Замечу, что ересь популярна среди витамов. Ведь пророки обещают, что после того, как с правителем и служителями дагулов будет покончено, то в Мезармоуте установится народовластие.

Тиберий нахмурился, обернулся.

— Откуда вы это знаете? Я…

— Вы многого не знаете, королевский прокуратор, — ехидно заметил Актеоун и облокотился на спинку саней.

Снежинки мягко падали на землю, закрывая путь белой завесой и придавая всему ощущение нереальности. Тиберий вперил тяжелый взгляд на старейшину. Эта игра слов начинала его раздражать. Рука непроизвольно коснулась эфеса гладиуса.

— Я все рассказываю вам, прокуратор, затем, чтобы вы знали: в экспедицию отправили и еретика. Этот бедняга должен стать жертвой, подношением для монстра-червя. Представляете себе? Жалкая жизнь вероотступника на жизнь дагула Сира!

Тиберий на миг лишился дара речи.

— Кто он? — наконец он выдавил из себя. — Почему меня сразу не предупредили? Я должен был знать обо всем еще в Венерандуме! Таков приказ Безымянного Короля!

Актеоун натужно улыбнулся.

— Вас предупредили, королевский прокуратор. Сейчас. Когда стало нужно. По велению старейшины Димира я должен был рассказать вам о вероотступнике, когда экспедиция доберется до упавшего дагула.

С силой сжав челюсти, Тиберий нахмурился. Внутри него росла настоящая черная злость. Он пытался скрыть её, стараясь показать, что слова старейшины никак не задели его, но получалось плохо. Пальцы сами сжались в кулак. Нестерпимо захотелось вцепиться в одежду Актеоуна, скинуть жалкого дурака с саней и бить-бить, пока мерзкое лицо не превратится в кровавую кашу.

Он руководит экспедицией! Он! И никто другой! Наверняка еретика отправили в поход втайне от Безымянного Короля, потому что богочеловек никогда бы подобного не позволил… Тиберий тяжело вздохнул. Ледяной воздух обжег легкие. Так уж хорошо ли знал правителя? Несмотря на свой возраст, тот частенько действовал необдуманно, импульсивно.

— Назовите еретика, старейшина. — Голос был сдавленный от бешенства.

Актеоун поправил одеяло, нежно провел рукой по костяной спинке саней и сказал:

— Вы точно хотите знать?

«Не злись. Будь спокоен».

— Да.

Старейшина понимающе кивнул.

— Авла. Она станет жертвой для монстра-червя.

Повисло тяжелое молчание. Снег скрипел под лыжами демортиуусов, ветер выл в горах и бросал в лица колючую крупу.

— Авла? — переспросил Тиберий.

Не может быть. Он не верил. Девушка столько времени провела с ним, пила и ела из одной посуды, спала в одной палатке. Предательница. Последователь Единого Бога. Проще было поверить, что луна слеплена из жира дагенов.

— Вы уверены?

Актеоун положил руку ему на плечо.

— Абсолютно, — сказал он. — Авла служила лжепророкам больше шести мэнсе. Мы ее поймали, когда она молилась статуэтке их божества. После заточили в казематы. Бедняжку даже не пришлось пытать: знаете ли, прокуратор, двое маленьких детей развязывают язык лучше любого раскаленного железа. Авла пыталась переманить в свою веру соседей по дому, но у нее ничего не получилось.

Тиберий почувствовал, что не может больше сидеть в повозке вместе со старейшиной. К горлу подкатил противный комок, сердце часто забилось, отдаваясь глухой болью в темнице ребер.

— А потом? — спросил он.

— Потом мы предложили Авле выбор, королевский прокуратор. Либо она отправляется в экспедицию и жертвует собой, однако дети её останутся живыми и здоровыми, либо её сжигают вместе с сыном и дочерью. Девушка оказалась неглупа и выбрала поход в ледяную пустыню.

— Почему тогда Авле позволили спать в одной палатке со мной?

Старейшина устало потер глаза указательным и большим пальцами.

— Слишком много вопросов… командир. Авла никого не тронет, потому что знает, что если я все-таки вернусь в Венерандум, то её дети больше никогда не покинут казематы. О, вы даже не представляете, в каких красках я расписал их возможную смерть. — Актеоун разразился оглушительным зловещим хохотом. — Матери очень боятся, знаете ли, что их детей изнасилуют…

Больше не в силах терпеть рядом с собой старика, Тиберий спрыгнул с саней и, работая лыжными палками, покатил к своим бегункам.

— Я не сказал вам самого главного! — донесся из-за спины скрипучий голос Актеоуна. — Авла не больна. Она беременна. Нерожденный ребенок станет отличным подношением монстру-червю!

В голове Тиберия мелькнула лишь одна мысль: так вот что хотел сообщить тот упавший в дыру палангай Фабриций! Солдат как-то прознал про беременность девушки и пытался все рассказать ему, но не успел.

«Дагулы! Какой же я дурак»…

Вскоре экспедиция наткнулась на ущелье в горах, которое должно было вывести их в долину. Оно оказалось настолько узким, что сани едва не касались гранитных стен. Тиберий принял решение продолжить путь, пока они не натолкнутся на тело упавшего ящера Сира. Палангаи попытались было противиться воле королевского прокуратора, но кудбирион смог убедить их.

И теперь они шли по узкому проходу, а над ними практически смыкались невероятно высокие каменные валуны, уходящие в чернильные небеса. Казалось, с каждым пройденным эмиолиусом горы все сильнее сдавливали людей. Тиберий пытался убедить себя, что это ему всего лишь кажется и вскоре ущелье расширится и выведет к долине, однако мозг отказывался принимать разумные доводы.

Поэтому ему оставалось лишь смотреть на изломанную линию блистающего звездами неба и не думать о плохом. Он уже слышал вкрадчивый шепот, вползающий в уши от колких точек, но боялся бросить взгляд вперед. Ведь за любым горным поворотом экспедиция могла наткнуться на дагула.

Тиберий закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на мороз. Странно: за все время, проведенное за стенами Венерандума, ему так и не удалось привыкнуть к холоду. Он поклялся себе, что если боги смилостивятся и им удастся возвратиться домой, то вернется вместе с детьми в Юменту. В Нижнем Городе, по крайней мере, было всегда тепло.

Горы между тем поднимались все выше, но дно ущелья оставалось ровным. Хотя Тиберия беспокоило, что проход извивался немыслимыми зигзагами и не выводил к долине. Как бы расселина не стала еще уже. От одной мысли бросить сани по спине забегали сонмы мурашек.

По приказу кудбириона все палангаи сняли маски, чтобы встретить дагула Сира подобающим образом. Однако перкуты перетекали в потестатемамы, а ущелье по-прежнему не сменялось долиной. Тиберий приметил, что проход постепенно ширится. Возможно, удача еще не покинула экспедицию. Он пытался осознать последние четырнадцать анимамов. Память услужливо подкидывала нужные воспоминания: речь Безымянного Короля в Венерандуме, первый привал в ледяной пустыне, долгий и нудный путь по обширному заснеженному пространству, упавший в дыру палангай, сплавленные в единый комок плоти люди Кезона Марциала и вот теперь поиски долины в ущелье.

Тиберий мысленно радовался тому, что ему практически удалось добраться до крылатого ящера-бога! Никто и никогда не был в этой узкой расселине, никто и никогда не покидал так далеко крепкие и надежные стены Венерандума. Его дети смогут гордиться отцом. Возможно, Безымянный Король даже пожалует титул ему и одарит хотя бы небольшим наделом в астуле знатных прокураторов…

«Хватит мечтать, старый дурак. Дойти до гор было несложной задачей. Теперь необходимо найти упавшего бога и вернуться в Мезармоут. Будь начеку».

Кивнув самому себе, Тиберий обернулся и бросил взгляд на лежащую Авлу. Она дрожала, хотя ветра в ущелье не было, и пыталась натянуть на себя еще одно теплое одеяло. По приказу лекаря девушка сняла маску и, не моргая, глядела на звезды. Её лицо посерело и казалось каменным. Врачеватель сидел на коленях рядом с ней, пытался заставить выпить одно из своих противных лекарств, но Авла отказывалась.

Тиберий пытался убедить себя, что ничего не чувствует к этой женщине, что она предательница и вероотступник, что вскоре ей придется пожертвовать собой, дабы экспедиция продолжила путь к дагулу. Однако он никак не мог не думать о ребенке в её чреве. Когда-то очень давно, кажется, целую вечность назад, его Юлия была тоже беременной. Ох какое и грустное, и радостное время! Он старался не покидать любимую жену ни на перкут, выбирал имя будущему ребенку и даже следил за тем, как готовили слуги и рабы, чтобы радовать Юлию вкусной и полезной едой.

«А какое будущее ждет Авлу?»

Он хотел было окликнуть друга, но в последний момент сдержал себя. Жуткая тишина стояла в ущелье, солдаты молчаливо тащили сани, и потому Тиберий побоялся, что их разговор с кудбирионом услышат. К тому же сейчас было не до бесед — за любым поворотом могла появиться долина. Его самого трясло от радостного ожидания. Будучи еще несмышленышем, воровавшим на рынке горячую выпечку, он мечтал когда-нибудь попасть в Венерандум и увидеть летающих дагулов. Теперь же Тиберий не только воочию встретится с Сиром, но и коснется его.

Возможно, коснется.

«Из-за проклятых нервов совсем не могу сосредоточиться. Словно мальчишка ожидаю чуда».

Больше не в силах сидеть на месте Тиберий поднялся, бросил быстрый взгляд на Авлу, Кретику и гиганта Септима и приказал лекарю, сидящему на спинке саней, разжечь два сосуда с топливом. Он объяснил это тем, что больным нужно было согреться, однако прекрасно понимал ради кого на самом деле так старался.

Ради Авлы. Тиберий представил на её месте свою жену. Смог бы он смотреть, как его Юлия корчится на морозе? Смог бы терпеть эти тихие стоны? Конечно нет. Авла мало походила на его супругу: слишком грубое лицо, непропорциональное тело, крупные мозолистые руки крестьянки, все анимамы проводившей на фермах Юменты. Видимо, бедняжка с детства много и упорно работала. И можно было понять, почему она поверила словам вероотступников. Те предлагали не только доброго и всесильного бога заместо пантеону жадных до крови и мстительных сверхъестественных существ, но и свободу выбора. Лжепророки наивно верили в народовластие.

«Вот и ты стал думать как враг Мезармоута. Стоит ли напомнить, что твоя некогда верная рабыня высыпала прах Юлии и заменила статуэткой их длинношеего идола?»

Неожиданно Немерий поднялся, перелез через костяное ограждение и сел на колени напротив Авлы. Он снял перчатки, положил их рядом с собой и, не отрываясь от лица девушки, вытащил мешочек с жиром. Губы бедняжки впервые за долгое время растянулись в благодарной улыбке. Она даже попыталась приподняться, но кудбирион опустил ладонь на её грудь и замотал головой. Через некоторое время Немерий аккуратно размазывал жир по лицу Авлы.

Наблюдая за ними, Тиберий понимающе закивал. Он, старый дурак, совсем забыл про то, что между парочкой зародились чувства. Кудбирион по жизни был одиночкой. Разумеется, женщины любили его, а он — их. Но никогда Немерий не воспринимал всерьез эти отношения. Для него превыше всего стояли его палангаи. Он не мог их предать. И лишь в ледяной пустыне кудбирион отказался от прежних принципов и… влюбился в вероотступницу.

«Надо как можно быстрее ему обо всем рассказать. Иначе будет поздно».

Хотя уже было поздно. Тиберий понял это по тому, как смотрели друг на друга Немерий и Авла, как пытались словно бы невзначай коснуться рук, как жадно перешептывались. Когда-то очень давно и он так любил свою Юлию. Вот только в его жене текла благородная кровь. И они жили в Юменте…

Тиберий ахнул. Неожиданная догадка кольнула сердце. Только сейчас до него дошло, о чем именно говорил старейшина. Ведь по сути все они, члены похода, — самоубийцы. Если на краткое мгновение предположить, что слова Актеоуна верны, то впереди их ждал монстр-червь. А это означало: живым, скорее всего, никто не вернется. Старейшина Димир и не рассчитывал на возвращение членов экспедиции. Их послали на убой.

И что остается? Приказать палангаям разворачиваться и уходить? Нет, так не получился. Но и идти вперед было нельзя. Устроить привал, дабы обдумать всё? Вряд ли. Ущелье слишком узкое, места недостаточно, чтобы поставить переносные костяные домики.

Чуть слышно вскрикнув, палангай, тащивший сани, вдруг упал и забился на снегу. Тиберий тут же приказал всем остановиться, подбежал к солдату. Тот страшно заорал и затрясся. Его лицо стало белым как мел, глаза загорелись безумием, зубы обнажились как у зверя. Королевский прокуратор стоял над палангаем и не понимал, что происходит.

Через несколько мгновений воин затих и обмяк. Из носа густым потоком хлынула кровь.

«Что произошло с ним, дагулы его дери?»

Тиберий сел на колени, коснулся шеи солдата. Пульса не было. Мертвец. Но отчего? Только что палангай казался здоровым и полным сил. Что убило его? Вопросы роились, как хунфусе. Охваченный паникой, Тиберий принялся ощупывать уже остывающее тело воина, расстегнул плащ, порвал на груди линумные рубашки.

Ничего.

Тогда он снял варежки с мертвеца, и тут же понял, что поразило солдата: указательный палец по линии фаланг опоясывал костяной нарост. Белая смерть. Болезнь крайне редкая и опасная. На персте формируется твердое образование, которое перекрывает ток крови. Эта кровь застаивается, портится, а затем она прорывается через костяное отложение и расходится по всему телу.

— Болезнь дагулов, — прошептал один из палангаев. Тиберий узнал голос блондина. — Нерона сразила белая смерть! Нам нельзя идти дальше, королевский прокуратор! Сам Сир дает нам понять, что впереди нет ничего хорошего.

Не говоря ни слова, Тиберий поднялся.

— Королевский прокуратор… — начал ныть солдат.

— Закрой рот. Дай мне подумать.

К мертвецу подошел кудбирион, скептически оглядел больную руку и подозвал к себе лекаря. Но Тиберий знал: врачеватель в данной ситуации ничем не мог помочь. До сих пор был неизвестен источник заразы. Хотя белая смерть считалась благородной болезнью. Старейшины убеждали, что её насылают дагулы, дабы взять душу усопшего к себе.

Лекарь покрутился вокруг трупа, побряцал склянками, зачем-то вытащил скальпель, но затем лишь покачал головой и огорченно развел руками.

— Тело палангая оставить здесь, — приказал Тиберий. — Продолжаем путь!

Глаза блондина расширились в ужасе.

— Королевский прокуратор, но так нельзя! Мы должны сжечь труп, дабы душа…

— Здесь приказы отдаешь не ты, — перебил кудбирион и сурово взглянул на солдата. — Делайте, что велят.

— А привал, — робко заметил блондин. — Вы обещали устроить привал, как только мы найдем вход в долину. Братья устали и хотят есть.

Немерий вытащил из ножен длинный меч и направил лезвие в лицо палангаю.

— Еще одно слово, — сказал он, — и ты лишишься носа, как гигант. Ясно?

Солдат часто закивал.

— Привал будет, только мы должны выйти к дагулу, — попытался разрядить обстановку Тиберий. — К тому же ущелье слишком узкое. Здесь негде ставить домики. Выполняйте мой приказ.

Нехотя, палангаи расходились по своим местам. Тиберий с другом вернулись в сани.

«Кажется, на этот раз пронесло».

Мертвеца аккуратно посадили спиной к каменному валуну, дабы тело не мешало солдатам тащить бегунки. Уходя, многие воины вскидывали руки, отдавая последние почести усопшему. Все прекрасно понимали, что ни сжечь, ни взять с собой труп не могли.

Между тем, стены ущелья преобразились: в камнях ярко поблескивали драгоценные минералы, переливаясь всеми цветами радуги. Тиберий сначала подумал было, что ему померещилось, однако друг тоже завороженно глядел на вплавленные в горы алмазы, сапфиры и золотые кругляшки. Они загадочно и странно блестели в свете подожженных сосудов, маня к себе. Некоторые из палангаев касались стен ущелья и пытались оторвать драгоценности, но ничего не получалось. Кудбириону пришлось окрикнуть воинов, дабы те не теряли бдительности.

Экспедиция двигалась вперед. С обеих сторон горы все выше и выше поднимались над их головами. Казалось, стены ущелья вздымались до самых облаков. Алмазы и голубые сапфиры с красивыми оранжевыми прожилками по сиянию могли сравниться со звездами. Огромные богатства раскинулись перед воинами. Хватило бы нескольких драгоценных камешков, дабы до конца своих анимамов жить в богатстве. И детям, и внукам, и правнукам хватило бы. Тиберий боялся, что палангаи воспротивятся приказам и будут выковыривать алмазы, но пока они держались. Видимо, усталость давала о себе знать.

Кудбирион положил ладонь на его плечо и кивков показал на стены ущелья. Дорога, что петляла меж гор, ширилась, а каменные валуны с каждым пройденным эмиолиусом становились все дальше. Вскоре экспедиция выйдет к долине, Тиберий чувствовал это. Губы сами раздвинулись в улыбке. Осталось совсем чуть-чуть. Еще немного, и он отправится домой.

Чувствуя прилив сил, Тиберий откинулся на спинку саней и расслабился. Возможно, в горах удастся построить новый город. От этой мысли в груди разлилось приятное тепло. Эта идея не казалась безумной: в ущелье не дул пронизывающий ветер, а драгоценные минералы могли хорошенько пополнить королевскую казну. Богочеловек будет доволен.

Но стоило бросить взгляд на небо, как страх, до того прятавшийся на задворках сознания, вырывался из клетки и начинал затмевать разум. Противный шепот вновь проникал в уши. Сколько Тиберий не старался, но не мог понять ни слова. И оттого становилось только хуже.

«Город здесь не построить. Люди попросту сойдут с ума в горах».

За спиной раздался взрыв смеха. Поежившись, королевский прокуратор обернулся. Кретика, сияя от счастья, гладила лоб мужа. Гигант умудрился сесть и теперь переводил непонимающий взгляд от одной каменной стены на другую. Там, где у него под повязкой был когда-то нос, теперь — ровная поверхность. Бурча ругательства, лекарь попытался уложить великана обратно, но тот отмахнулся от него как от назойливой мухи.

— Парень все-таки выкарабкался, — заметил Тиберий. — Никогда бы не подумал, что он очухается. С такой раной на морозе…

— Возможно, упавший дагул как-то помог ему, — сказал друг.

Они оба не могли поверить в то, что Септим очнется. Его лицо покрылось синюшными пятнами, отчего гигант еще больше походил на ожившего мертвеца. Огромные глаза заблестели, словно он вот-вот расплачется. Всхлипнув, великан взглядом отыскал Кретику и крепко сжал её в своих объятьях.

— Авла тоже поправится, — дружелюбно, с обаятельной улыбкой, произнес кудбирион. — Вот увидишь, друг.

— Немерий, я хотел тебе сказать…

Глубоков вздохнув, Тиберий попытался было выдавить из себя правду про девушку, когда вопль, полный неподдельной радости, резанул по ушам.

— Дагул! Упавший дагул Сир!

Время остановилось для всех членов экспедиции. В тот момент их сердца замерли при виде колоссальных размеров существа. Узкая расселина вмиг сменилась необъятной долиной, укрытой цепью высоких гор. А в центре этой долины был бог. Тот, которому они молились, дабы получить толику удачи детям и женам. Тот, которого они задабривали жертвами. Тот, который откусил себе лапу, дабы спасти людей от тварей ночи.

Сердце Тиберия пронзило холодом, словно кто-то воткнул в него ледяной нож. Он пытался осознать, кто предстал перед ним, но мозг отказывался служить. До поверженного бога было, конечно, очень далеко, однако из-за невероятных размеров тот казался так близко, протяни руку — и коснешься сияющих белым светом чешуек.

Старый бог лежал на каменных валунах, присыпанный снегом, и усмехался безгубой ухмылкой. Его идеально круглые, как золотые монеты, глаза с вертикальными зрачками наливались кровью, и было сложно понять — светились ли они жизнью? Порванные кожистые крылья распластывались по долине и звенели, как железные, от каждого порыва ветра.

Палангаи опускались на колени и шептали молитвы. Тиберий соскочил с саней и тоже упал ниц перед дагулом. Он не верил, что богам было дело до просьб и восхвалений людей. Для них все жители Мезармоута — всего лишь снежинки, чья жизнь быстротечна. Но он не мог с собой ничего поделать. Лишь от одной мысли о близости упавшего ящера сердце билось чаще.

Воины синхронно выкрикивали слова молитвы и раскачивались из стороны в сторону.

— БОГОЧЕЛОВЕК, ПОЖЕРТВОВАВШИЙ ИМЕНЕМ РАДИ ДУШ ЛЮДСКИХ…

Вместе с их словами из ртов вырывался пар, который моментально превращался в облачка ледяных кристаллов.

— ПРОСИМ ТЕБЯ УКАЗАТЬ ИСТИННЫЙ ПУТЬ, ИБО МЫ ОТПРАВИЛИСЬ ДОРОГОЙ ТЬМЫ…

Тиберий поначалу боялся ошибиться и испортить молитву, однако постепенно страх исчез, на место ему пришло спокойствие и уверенность, что старейшина заблуждался. Никакая тварь была неспособна подобраться к упавшему ящеру.

— О СОЗДАТЕЛЬ МИРА И ЗВЕЗД, СЖАЛЬСЯ НАД НАМИ И ЗАЩИТИ ОТ НЕПРАВДЫ И БОЛИ…

Все члены экспедиции сейчас озвучивали не только надежды на скорое возвращение, но и делились друг с другом болью своих сердец.

— ПУСТЬ ДАГУЛЫ, СЛУГИ И ПОМОЩНИКИ ТВОИ, ОДАРЯТ НАС МИЛОСТЬЮ И ЛЮБОВЬЮ…

Повысив голос, Тиберий сжал кулаки. Тоска терзала его, глубокая, как норы монстров-червей. Все что хотелось сейчас, так это хоть на мгновение увидеть детей и услышать их нежно любимые голоса. Хоть на мгновение узнать, как они там, в Венерандуме, без него. Скучают ли?

— И ТВОЙ БОЖЕСТВЕННЫЙ СВЕТ ПРОГОНИТ ТВАРЕЙ БЕЗДНЫ!

Странная тишина окутала людей, накрыла выход из ущелья и долину. Палангаи неотрывно глядели на упавшего дагула, наивно веря, что их молитва сможет вернуть Сира в небеса. Но перкуты сменялись перкутами, а ничего не происходило. В чернильных небесах сияли колкие звезды; дул пронизывающий ветер; ярко полыхал огонь в сосудах; поверженный бог не шевелился, лишь противно звенели гигантские кожистые крылья.

Тиберий был первым, кто нашел в себе силы подняться. Ноги плохо слушались его, в ушах гудело после короткой молитвы. От цепкого взгляда не ускользало, как опускались плечи воинов, как надежда на чудо растворялась в ночи.

Что-то изменилось во всех них. Бесповоротно, раз и навсегда.

— Привал! — выдавил из себя Тиберий. Голос был слабым и хриплым. — Нам всем нужно отдохнуть. Завтра мы коснемся чешуи дагула…

 

Глава четырнадцатая. Безымянный Король

Юмента, дом Дуа Нокс

Я бросил взгляд на стопку свитков и книг на столе, тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла. Анимам только начался, а сил уже не было. Веки слипались, в голове вертелись неясные образы, мысли вязли. Чтобы хоть как-то успокоиться, надавил пальцами на глаза. Слабая боль немного привела в чувство, однако желание разбираться с книгами не появилось. Дагулы меня дери! Ведь давно уже пора изучить биографии Фертора, Грациана и Агенобарда! И каждый раз откладываю…

— Ваше Высочество, вам опять плохо?

Мастер Гуфран попытался сесть в кровати, но как только рука легла на подушку, лицо исказила гримаса боли.

— Прекрати, учитель! — воскликнул я и поднялся. — Тебе надо отдыхать. Швы разойдутся.

Во время битвы с лжепророками у ворот витамов мастеру удалось выжить. Его тело обнаружили под десятком трупов палангаев. Хотя меня не покидало чувство, что Гектор не проткнул гладиусом учителя, как дегена вертелом, специально. Убийца Врагов играл со мной. Каждым поступком словно говорил: смотри, твоя жизнь в моих руках.

Я подошел к кровати, взял с тумбочки графин, налил воды в кубок и поднес его к губам Гуфрана. Благодарно кивнув, мастер принялся жадно пить. Я затаил дыхание, глядя, как задвигался его кадык. Взгляд, несмотря на все мои старания, всё равно падал на шрам, изуродовавший левую часть лица учителя. Глаз затянула молочная пелена, из-за грубого рубца губы искривились в противной полуулыбке. Я не мог поверить, что мастеру вообще можно было нанести рану. Тот всегда двигался быстрее любого воина, гладиус в его руках превращался в смертоносный вихрь.

А потом вспомнил, как Гектор без особого труда расправился с претором-демортиуусом, и к горлу подступил противный комок.

Гуфран оторвался от кубка, благодарно кивнул. Несколько капель слетело с губ, повисли на подбородке.

— Спасибо, Ваше Высочество, вы так добры к человеку, который давно заслуживает смерти.

Я скривился, посмотрел на руки мастера. Вероотступники насквозь проткнули их в нескольких местах: длинные рубцы изгибались чуть выше локтя и кистей. Лезвие рассекло кости, словно бумагу. Врачеватель говорил, что, когда мастера нашли, то руки того держались на тонких ниточках кожи. Лишь благодаря мастерству старейшины Димира удалось срастить кости.

— Не говори глупостей, Гуфран. Ты сделал все, что смог, — сказал я и широко улыбнулся. — Надо благодарить дагулов за твое спасение. После того, как расправимся с лжепророками, тебе придется учить боевому искусству палангаев и будущих кудбирионов.

Учитель с огромным трудом поднес дрожащие руки к глазам. Его покрасневшее лицо покрылось испариной.

— Я не могу двигать ими, Ваше Высочество. Боюсь, больше никогда не получится взять гладиус.

— Ловкость вернется, — сказал я как можно увереннее. — Нужно лишь время. Через несколько менсе ты будешь биться лучше меня.

Старейшина Димир не обещал, что кости правильно срастутся. Возможно, мастер навсегда останется калекой. Однако нельзя тому давать повод раскисать! В любом случае он столько знает о военном искусстве, сколько ни один человек в Мезармоуте. Тяжело вздохнув, я поднялся с кровати и принялся шагами мерять комнату.

Как только Гуфрана обнаружили живым возле ворот копателей, приказал его положить в моих покоях. Старейшина долго сопротивлялся, говорил что-то про возможную заразу, про невыносимые крики больного, но я настоял на своем. Главная комната прежней хозяйки дома просторная, места здесь хватит на десять человек. Все равно чувствую себя здесь одному некомфортно.

— Ваше Высочество, простите меня.

В здоровом глазе мастера заблестели слезы. Я с силой сжал кулаки. Больше всего не мог терпеть, когда Гуфран пытался объяснить причину своей неудачи. В эти перкуты он выглядел как жалкий раб, а не искусный и храбрый боец.

— Давай не сейчас, — сказал я. — Нам надо разобраться с книгами. Глава лжепророков говорил что-то про биографии Агенобарда и Грациана.

Учитель рукавом вытер влагу из глаз, тяжело вздохнул и часто закивал. После ранения он мало напоминал себя прежнего: слова с огромнейшим трудом выходили из него, словно ему приходилось делать неимоверные усилия, дабы заставить горло издавать звуки, взгляд потух. Жалкая копия себя. Большую часть анимама мастер пялился в расписной потолок и наматывал сопли на кулак.

— Вы просто не видели, как сражаются лжепророки, — прошептал Гуфран. — Они… они совершенны. Та девушка, что лишила меня глаза, увернулась от моего гладиуса с такой легкостью, словно я дитя!

В покоях повисла долгая тишина. Не говоря ни слова, я плюхнулся в кресло и в который раз оглядел свитки. Крылась ли среди них правда, как говорил Гектор? Или же предводитель вероотступников лгал? Но ведь он мог убить меня еще возле ворот в пещеры. Зачем сохранил жизнь? Неужели за всем стоит месть? С трудом в это верилось. Если лжепророки нападут на город, то я проиграю. Нет ни армии, ни преданных людей.

Я в ловушке. Загнан в угол как даген.

Рука сама потянулась к ближайшему свитку. Пергамент приятно зашуршал под пальцами, взгляд заскользил по древним венерандским буквам. Жизнеописание Валента Грациана. Человека, написавшего «Книгу Юзона» и «Эпос о Сципионе».

Я хмыкнул. История показалась излишне вычурной и ненатуральной. Валент родился в семье дворцового министра и дочери известного купца в восемьсот тридцатом хакима. Когда мальцу стукнуло семь, отец заметил, как быстро учился несмышленыш владеть мечом и легко придумывал свои приемы. И по моему приказу Валент становится самым юным служкой воинов. Уже в четырнадцать хакима Грациан так мастерски владеет гладиусом, что на турнире проигрывает лишь мне.

Дальше пропускаю многочисленные описания заслуг Валента. Древние писари не скупились на похвалы. Дохожу до того момента, когда на Юменту нападают из земли монстры-черви Универса. Грациану двадцать два и у него уже собственная кудба. Неплохо для юнца. В перерывах между сражениями он умудряется написать небольшую историю про своего палангая Сципиона, спустившегося в сам Мират, дабы вернуть жену Антиклею. Позже один из старейшин переработает этот рассказ в «Начала» — первой прозаической песни «Эпоса».

Дохожу до самого интересного момента: в двадцать восемь хакима Валент теряет руку и зрение после нападения монстра-червя. Придя в сознание, юный кудбирион заявляет, что с ним разговаривает сам бог смерти, Юзон. Слуги под диктовку Грациана пишут огромное произведение — «Книгу мертвых» или же «Книгу Юзона».

После окончания войны с подземными тварями Валент становится известным поэтом и живет в моем замке. В семьдесят хакима пишет продолжение «Начала» — «Демортилион». Умирает в своей постели за два анимама до моей первой гибели.

Я в замешательстве отложил свиток. Никаких связей с лжепророками не удалось найти. Надо будет перечитать «Эпос о Сципионе».

— Проклятье!

— Что случилось, Ваше Высочество? — спросил Гуфран.

— Меня попросту водят за нос, мастер. В этих свитках ничего нет.

Учитель сказал осторожно:

— Может, вы упускаете что-то?

Вздохнув, я взял следующий свиток. Жизнеописание Мастарна Фертора. Пергамент рассыпался под пальцами, поэтому приходилось быть максимально осторожным. Удивительно, как удалось сохранить все эти рукописи за столько хакима. Настоящий раритет.

Взгляд заскользил по строчкам. Кто был отцом и матерью Мастарна — неизвестно. «Фертор» с древне-венерандского означает «Свободный». Свободный от чего? Ладно, пока не важно. Маленького Фертора подбросили под астульские ворота старейшин. С ранних хакима несмышленыш отличался живым умом и чутким слухом. Один из мастеров даже хотел отписать Мастарна от астулы и сделать из него музыканта, однако идею не одобрил высший священный совет.

Дальше пошли подробные описания внешности Фертора. Брови поползли вверх. Зачем так акцентировать внимание на длине носа, ширине губ, разрезе глаз и количестве родинок? Может, стоит копать в этом направлении. Хмыкнув, продолжил чтение.

Отказавшись от стези демортиууса, в девять хакима Мастарна стал учеником мастера. А потом… провал. Одна скупая строчка: на протяжении двадцати одного хакима мужчина возился с детьми в Юменте. Старейшины ни поручали ему особых заданий, ни продвигали по иерархической лестнице. Странно. Я полностью раскрыл свиток и углубился в его изучение.

Стоп-стоп. Что-то не сходится.

— В какому году родился Мастарна? — вслух произнес я.

Мастер Гуфран повернул голову в мою сторону, насупил брови, вспоминая.

— В восемьсот тридцать седьмом хакима, Ваше Высочество, — ответил он.

Получается, Фертор ухаживал за детьми тогда, когда монстры-черви напали на Нижний Город. Ерунда какая-то. В первый же мэнсе практически всех женщин и детей вывезли в Венерандум. Ладно, читаем дальше. В тридцать хакима Мастарна уже служит при моем дворе. И спустя некоторое время, он по моему приказу становится старейшиной. Уникальный случай, чтобы в таком раннем возрасте получить подобный высший сан. И самое интересное: в свитке не было ни строчки, объясняющей причину иерархического взлета.

Зато несколько абзацев в свитке уделили дружбе между Фертором и Валентом Грацианом (на тот момент он уже лишился руки и глаз в войне с тварями Универса и славился как искусный литератор). Когда я умер в первый раз, Мастарна обладал безграничной властью. В том же хакима он пишет «Жизнеописание Безымянного Короля», в котором объясняет причину того, почему богочеловек покинул мир. Пишет о том, что на самом деле моя душа жива и отныне будет вселяться в тела простых смертных.

В семьдесят шесть хакима Мастарна Фертор выбрасывается из окна в Венерандуме.

Оглядев свиток несколько раз, свернул его, отложил и нахмурился, подперев кулаком подбородок. Вопросы снежным вихрем крутились в голове. Зачем так подробно описали внешность Фертора? Куда делся двадцать один хакима из жизни старейшины? Зачем акцентировали внимание на дружбе с Валентом Грацианом? И зачем Мастарна, обладая практически безграничной властью, выбросился из окна?

Неужели это и есть те ниточки, о которых говорил предводитель лжепророков?

Тишину покоев нарушил хриплый голос мастера Гуфрана:

— Владыка, позвольте спросить?

Я махнул рукой.

— Конечно. Говори.

— Зачем вы спросили про хакима рождения Мастарна Фертора?

— Ничего не сходится, учитель. Свиток о жизнеописании старейшины содержит кучу ошибок и логических неувязок. Но я все равно не вижу связи с вероотступниками.

Мастер закрыл глаза и задумался. Спустя несколько перкутов, сказал:

— А может, и нет никаких связей? Может, Гектор обманывает вас, Ваше Высочество?

Тяжело вздохнув, пожал плечами. Действительно: Гектору ни к чему говорить истинные причины своей ненависти. Я с силой сжал челюсти, заиграл желваками. Знакомая ярость начала заполнять тело, превращая руки и ноги в свинцовые гири. Лишь усилием мысли заставил себя успокоиться. Не надо торопиться с поспешными выводами. Время еще есть.

— Хотите совет, Владыка? — спросил мастер Гуфран.

Я повернулся в его сторону.

— Говори.

— Вам сейчас необходимо думать о другом. Эти старые свитки подождут. Если лжепророки нападут на Юменту, то мы не сможем защитить Нижний Город.

Взял со стола чистую писчую палочку, покатал в руках.

— Я вызвал из Венерандума пятнадцать палангаев. К тому же у нас есть воины Флавия Марциала. Да и Тиберий должен скоро вернуться с целой кудбой солдат…

Мастер облизнул потрескавшиеся губы и покачал головой.

— К сожалению, Владыка, мы не можем ждать, пока королевский прокуратор возвратится из ледяной пустыни. — Гуфран смахнул влагу с больного глаза. — И есть вероятность, что Тиберий… так и останется за стенами Венерандума.

— А что ты мне предлагаешь?

— Я могу быть искренним, Ваше Высочество?

Я хмыкнул.

— Да.

Гуфран, ухватившись за спинку кровати, сел.

— Прежде всего, — начал он, — необходимо палангаев расставить вокруг колонны, ведущей в Венерандум. И нам ничего не остается, как довериться воинам Марциала. К тому же они присягнули на верность. Если вероотступники нападут, то нам нужно сразу отступать в Верхний Город и заблокировать двери колонны. Гектору никогда не удастся проникнуть в Венерандум.

Я взял графин, налил воду в кубок и пригубил из него. Во рту стало солоно и мерзко, на зубах заскрипела соль. Лучше бы не пил.

— Не самая хорошая идея, мастер. Во-первых, хуже мы сделаем себе: запасов еды в Верхнем Городе хватит на несколько менсе, не больше. Где будем добывать пищу? Предводитель лжепророков попросту дождется того момента, когда мы все передохнем от голода. Или же сами откроем ворота и начнем штурмовать колонну. — Я слегка подался ближе к учителю. — Во-вторых, нельзя быть уверенным в том, что в Верхнем Городе среди министров, палангаев, прокураторов, консулов нет последователей Гектора. Нам нельзя отступать в Венерандум, Гуфран.

Задумавшись, мастер опустил взгляд на пол. Я же посмотрел на последний свиток. Жизнеописание Луция Агенобарда. Читать совершенно не хотелось. Проще было выпить яд и забыть обо всех проблемах. По крайней мере, так Гектор не сможет мне отомстить. Хотя чем это отличается от предательства?

— И все же вы не учитывайте кое-что, Ваше Сиятельство, — наконец сказал Гуфран. — Как только мы окажемся в Венерандуме, перед Гектором появится задача кормить жителей Юменты. Не стоит забывать и про то, что все жители Мезармоута выросли с верой в вашу божественную сущность! Они не примут незнакомца, вышедшего из пещер, словно тварь Универса.

— Лучше лягте, мастер. Вам нельзя вставать.

Гуфран выпятил нижнюю челюсть и выпрямился.

— Я чувствую себя здоровым, Владыка, — сказал он. — Нельзя валяться в кровати, когда вы находитесь в опасности.

Почувствовал, как губы сами принялись раздвигаться в улыбке. Возможно, для Мезармоута еще не все потеряно, когда со мной такие преданные люди. Хотя их не так уж и много.

Зевнув, я развернул свиток. Можно было и не читать, потому как о существовании Луция Агенобарда знали даже дети. Человек-легенда, за давностью времен превратившийся в полумифическое существо. В голове не укладывалось, что Агенобард жил девятьсот хакима назад. Астрономическая цифра. Тогда еще не существовала Юмента, за стенами Венерандума бродили твари тьмы, а души людей растворялись в пустоте.

Луций родился в семье рабов. Его мать и отец прислуживали в моем замке. В отличие от других героев древности Агенобард не обладал яркими талантами — обычный мальчишка. Сохранились записи о том, что его папа гордился тем, как юноша отлично мыл полы. Сомнительный повод бахвалиться этим.

В те далекие времена люди только-только планировали построить город под землей. Десятки раз они пробовали выдолбить в центре Венерандума проход, но ничего не получалось. И мой далекий предшественник, истинный Безымянный Король, созвал совет старейшин для того, дабы найти человека, способного постигнуть ход его мыслей.

Я провел указательным пальцем по гладкой поверхности пергамента. Удивительная история. Каково быть богом, которого не понимают даже собственные создания? Девятьсот хакима назад люди были невежественны и глупы.

Богочеловек долго искал себе помощника, пока его взор не пал на Луция. До сих пор неизвестно, почему он выбрал простого раба. В назидание остальным, что даже невольник способен на великие дела? Или же Агенобард обладал какими-то скрытыми талантами? Нет ответа.

С тех пор Луций ни на шаг не отходил от меня. Уже в двадцать один хакима он с моих слов пишет «Историю от возникновения мира». И по моему королевскому приказу эту небольшую книжку изучают все дети старше десяти. Чуть позже выходит первый вариант «Геометрии», который заложил основы для развития архитектуры. Эту работу Агенобард будет исправлять на протяжении всей жизни.

Я положил свиток к куче других. История Луция — история великого ученого, сумевшего не только понять мысли Бога, но и разогнать тьму незнания простых людей. Он не умел махать гладиусом и редко выходил из королевского замка. Он никогда не сражался с монстрами за стеной, никогда не кичился своим умом, никогда не пытался заполучить высокий должностной чин. Луций Агенобард — лучший пример для подражания. Ибо таким должен быть любой человек — смиренным и стеснительным.

— Что-нибудь нашли в свитке? — наконец спросил мастер Гуфран.

Вынырнув из пучины собственных мыслей, я вздрогнул и отрицательно замотал головой. Учитель прав: в свитках жизнеописаний великих мужей прошлого ничего не было. Никаких ниточек, ведущих к лжепророкам. Гектор водил меня за нос. Если Валента Грациана и Мастарна Фертора еще можно было как-то связать (они жили в одно время, дружили и так или иначе повлияли на поиски моих новых воплощений), то что делать с Луцием Агенобардом? Ученый умер от белой смерти, которую на него наслали дагулы, еще тогда, когда не родились пра-пра-прадеды Фертора и Грациана!

— Ты прав, — сказал я, поднялся с кресла и принялся мерить шагами комнату. — Предводитель лжепророков обманывает нас. В свитках нет ничего.

Мастер Гуфран одной рукой побил по подушке, не без труда положил ее на спинку кровати и блаженно лег на нее.

— Не корите себя, Владыка. Вы пытаетесь сделать всё, чтобы спасти своих горожан.

Я окинул взором богатое убранство покоев прежней хозяйки дома. Дуа Нокс не любила себе ни в чем отказывать. Стены обшивали золотые пластины, украшенные драгоценными камнями; подставки, на которых ярко пылали жар-камни, были сделаны из сапфиров; во всех четырех углах комнаты стояли небольшие мраморные скульптуры древних героев Мезармоута; под ногами блестели малахитовые плиты.

— Нам нужна армия, мастер, — сказал я. — Но где её теперь взять? Ты слышал про претора-демортиууса Секста?

Гуфран нахмурился. Шрам на левой стороне его лица противно съежился.

— Нет, Владыка. Я ничего не знаю.

— Этот гаденыш оказался шпионом лжепророков. Старейшина Димир до сих пор не может поверить, что его лучший воин — предатель. Сейчас бывший претор заперт в подземных казематах астулы старейшин. — Я глубоко вздохнул и громко выдохнул. — Можешь ты поверить, мастер, в то, что Секст — бессмертный?

— В смысле? — тупо спросил Гуфран, уставившись на меня вытаращенными глазами.

— Претор-демортиуус — бессмертный, — повторил я. — Несколько анимамов назад Димир присутствовал на экзекуциях Секста. Он заверил меня, что предателю проткнули сердце гладиусом, выпотрошили словно дагена, выкололи глаза, выбили все зубы и переломали кости. Однако бывший демортиуус все равно остался жив. Все его раны затянулись.

Откашлявшись, мастер Гуфран долго пилил меня взглядом, словно проверял — не вру ли? Я же, сжав кулаки, подходил то к одной статуе, то к другой в не силах справиться с нахлынувшими эмоциями. Подлый голосок в голове нашептывал о проигранной битве у ворот витамов. Как бороться с тем, кто не только мастерски владеет гладиусом, но и, скорее всего, бессмертный? И где теперь найти воинов? У меня не осталось ни мисмаров, ни кудбирионов.

— Сложно поверить в подобное, — заметил учитель и принялся массировать виски. Мне послышался намек на иронию в его голосе. — А вы сами видели, как пытали Секста?

Я кивнул, подошел к столу и начал нервно перебирать свитки и древние фолианты по истории города.

— Мы в западне, мастер. Нам остается только ждать, когда Гектор со своими людьми захватит город, и молиться дагулам, чтобы наша смерть была быстрой. Похоже, я плохой правитель.

— Не корите себя, Владыка. Должен же быть выход!

— Выход? — пробормотал я.

Захотелось плакать. Но вместо этого принялся стряхивать несуществующую пыль с тоги.

— Возможно, ваши старые книги еще смогут нам помочь. — Гуфран хищно улыбнулся и провел указательным пальцем по линии шрама. — Мы сможем защитить Юменту.

Повернулся в его сторону.

— О чем ты говоришь? — спросил я.

«В следующий раз, когда мы увидимся, то отрублю тебе правую кисть, Глупый Король, и больше никогда не пущу в Юменту», — вспомнились слова Гектора.

Мастер протянул руку в сторону большого костяного стола, заваленного книгами.

— Ваше Сиятельство, у вас нет с собой «Власть» Пиктора Трога?

Осмотрел свитки, взгляд упал на старый фолиант, обтянутый человеческой кожей.

— Есть.

— Прочтите вторую половину, хотя бы пробегитесь глазами. Кажется, я придумал, как вернуть армию. По крайней мере, больше вариантов у нас нет.

— Так говори же! — закричал я, не выдержав.

— Вы должны прочитать, — настаивал на своем Гуфран. Он поскреб здоровую щеку и медленно замотал головой. — Иначе ничего не поймете. Когда-то очень давно я интересовался историей Мезармоута, думаю, из этого можно извлечь кое-какую пользу.

Почувствовал, как кровь прилила к лицу. Спокойнее. Дыши глубже. Спешка еще никогда не приносила пользу. Просто сядь в кресло и полистай старую книгу. Ничего сложного. Время терпит.

Ногтем подцепил обложку фолианта и распахнул её.

Первый шаг сделан.

Я мельком оглядывал страницы, испещренными мелкими строчками, и пытался уловить суть. Когда-то давно изучал эту книгу, но многие моменты выветрились из памяти. «Власть» Пиктора Трога — огромная история о том, как развивался Мезармоут в начале десятого каганама.

Сам не заметил, как увлекся чтением.

Основой хозяйства в Нижнем Городе были фермы. Лишь в одном месте — в аквилоне-бешарской части Юменты — почва под воздействием жар-камней становилась плодородной. Потому-то там и построили три большие многоярусные пирамиды, дабы прокормить всех жителей. Хотя до сих пор неясно, отчего земля сочилась жизненными соками только в определенном месте.

Фоенумная лепешка, ореховая каша и мясо дагена входили в рацион всех обитателей Верхнего Города. Существовал удивительный обычай, не сохранившийся в мои анимамы: раз в менсе юментцы поднимались по колонне перехода в Венерандум и вручали Безымянному Королю фоенумную муку, дабы богочеловек не лишал плодородности землю в пирамидах.

Ремесла в Мезармоуте развивались вместе с открытиями в науке, однако в десятом каганаме кузнечное и плотницкое искусства оставались в фаворе. В глубоких пещерах за пределами Юменты копатели добывали золото, серебро и медь. Помимо металлов подземные гроты были богаты растениями, которые крайне плохо приживались в Нижнем Городе, и животными.

Для того, чтобы необходимые товары добирались до нуждающихся, Безымянный Король разрешил построить рынки. Однако порой в оборот вводили железные монеты и приравнивали их к золотым, дабы обесценить валюту и не давать купцам чрезмерно обогащаться. Необходимо было сохранять «общину равных».

Зевнув, я перелистнул на несколько страниц вперед.

В Мезармоуте существовало три основных гражданских класса: демортиаты, юментаэки и илоты.

Демортиаты — высшее сословие, обладавшее всеми правами, закрепленными законом и обычаями. Только они могли принимать участие в апелле — народном собрании в Венерандуме. В состав демортиатов преимущественно входили все служивые люди — палангаи, мисмары, кудбирионы, старейшины, демортиуусы, однако значительно позже Безымянный Король включил в сословие министров, преторов и других чиновников. Демортиаты не могли стать илотами (рабами), но частенько переходили в состав юментаэков.

Я откинулся на спинку кресла. Сердце тяжело бухало в груди, в висках пульсировала кровь, шумела в артериях.

Словно читал про другой Мезармоут. Сейчас деление на классы значительно упростилось — знать да простой народ. Оказывается, с течением времени не все развивалось в городе.

Почему в голове ничего не отложилось после прочтения этой книги? Я же её изучал, точно помню.

Продолжил изучение фолианта. Министров и других чиновников выбирал Безымянный Король вместе с представителями апеллы, народного собрания, однако богочеловек в любое время мог отобрать нужных ему людей для работы в политике. Судебные функции выполняли исключительно демортиаты. Например, даже простой палангай мог расправиться с юментаэком и илотом, если суд выносил обвинительный приговор.

Стоит отметить, что в Венерандуме жили только демортиаты, однако они имели право селиться и в Юменте, если того требовала необходимость. Знать обеспечивали лучшим оружием, доспехами и едой. Во время войны с монстрами-червями демортиатам запрещено было заниматься «непрестижными» профессиями: нельзя торговать, участвовать в политике, работать с землей. Ибо они — мастера битвы.

Я пропустил несколько абзацев. Хотел было спросить мастера Гуфрана, уж не собирается ли он вернуть прежнее разделение на касты, но решил дочитать главу.

Демортиаты избавлены от материального производства, хотя им в мирное время разрешалось участвовать в торговле. Это сословие обеспечивали всем необходимым. Главная задача знати — подчиняться воле Безымянного Короля и беспрекословно выполнять его приказы. Высший слой также мог забрать все имущество юментаэка, если потребуется. Однако подобная практика случилась редко: старейшины бдительно следили за всеми земельными сделками в Нижнем Городе. Богочеловек обычно наделял демортиатов землей, клерой, в Юменте. Свои участки очень ценились среди знати.

Клеры передавались только от отца к старшему сыну. В случае гибели хозяина надела и его сыновей, то их жены с дочерями переходили в класс юментаэков.

Я провел рукой по щеке. Сейчас подобной практики не существовало. Воином мог стать любой желающий. Землю уже давно никто отдавал — слишком её мало. В скором времени опять придется расширять Нижний Город из-за перенаселения. Бедняки — дагулы их дери! — заводили по шесть, по семь детей в надежде продать малышей в астулу старейшин или же на черном рынке.

Хрустнув спиной, углубился в чтение.

Главная особенность демортиатов — прохождение через аскезу, которою выдерживали далеко не все. Аскезы — это тренировки, развивающие особенности и навыки путем строгого исполнения каких-либо предписаний и запретов. Обычно они проявлялись в общественном воспитании (через агоге), в совместных обетах и в своем образе жизни, включающем в себя кодекс чести.

Все дети демортиатов до десяти хакима жили с родителями, затем их обучали наукам и военному искусству. И уже через незначительное время Мезармоут получал крепких телом и духом бойцов. Но были у знати и определенные обязательства: они должны были состоять в браке. Если мужчина не женится вовремя, на него накладывался штраф. Брак должен заключаться между равными, иначе — штраф.

Четко прописанный кодекс подчеркивал гражданскую и воинскую доблесть, но главное — для демортиата смерть была предпочтительнее бесчестия.

Отпив из бокала соленой воды, я встал, взял книгу в руки и принялся ходить по комнате. Время для меня словно остановилось. Не мог поверить, что за несколько сотен хакима люди Мезармоута так значительно поменялись. Казалось, обычаи вечны и непоколебимы. Ты живешь так же, как жили до тебя два, три, пять каганамов назад. Но на самом деле все было иначе. И доказательство тому — книга.

Я продолжил чтение.

Юментаэки обладали своими органами с функциями местного самоуправления. Они не участвовали в голосовании и не могли стать даже палангаями, если за них не поручится демортиат. Стоило отметить, что средний класс выплачивал каждый хакима подати знати, кормил их и Безымянного Короля. У юментаэков не было своего суда, они находились под судебной юрисдикцией демортиатов. Также они частенько по велению старейшин становились илотами, рабами.

Хотя были моменты, когда все три класса уравнивались в правах — во время культовых праздников.

Обязанность юментаэков: участвовать в войне по приказу Безымянного Короля. Если богочеловек их вызывает, то у среднего класса появляются те же функции, что и у высшего. И во время сражений демортиаты и юментаэки находятся в единой тактической организации.

Средний класс тоже может обладать землей, однако размер аскез ограничен и его качество ниже. На их уделах запрещалось работать илотам под угрозой казни. В основе своей юментаэки принадлежали к классу свободных мелких ремесленников, из которых формировался слой купцов. Большая часть денег в казну поступала именно от них.

Перешел на следующую главу. Илоты.

Взгляд зацепился за строчку, где говорилось, что илоты — временные рабы. Их нельзя убивать без причины. Они лишь временно ограничиваются в правах. Как и в мое время, илотов назначают старейшины или Безымянный Король. Раб выполняет самую тяжелую работу, не может перечить демортиату или юментаэку и не имеет собственного мнения. Он — кукла, за ниточки которой дергает хозяин, потому как илотом становится тот, чья душа очернена грехом.

Я положил книгу на стол, облокотился на спинку кресла, сосредоточившись над текстом. Чутье подсказывало, что именно в этой главе крылось нечто важное.

Каждый илот имеет своего хозяина — демортиата. Демортиат не может освободить раба, но непозволительно и обижать невольника, бить, морить голодом. У каждого илота должна быть крыша над головой.

Раб не субъект гражданского права, но субъект права религиозного. То есть знать, убившая невольника без необходимости, становится проклятой и лишается всего имущества.

Илоты должны участвовать в войне и выполнять всю грязную работу. Обычно они играют роль оруженосцев при демортиате-хозяине, военных рабочих, караульных и легковооруженных солдат. Также рабы обязаны иметь во владении небольшую клеру, где могли бы работать. И изымаемая доля их производимого товара четко фиксировалась законом. Знать не могла отнять всё.

Я закрыл книгу, повернулся в сторону мастера Гуфрана и улыбнулся. Вихрем кружились мысли, было сложно сосредоточиться на чем-то одном. Демортиаты, юментаэки, илоты… Знать мы уже потеряли в битве у ворот копателей, остались рабы и жители Нижнего Города.

— Ты хочешь набрать в армию рабов, учитель, — твердо сказал я.

Гуфран кивнул. Выглядел он неважно: лицо побледнело и осунулось, пот заливал глаза, воздух с хрипом вырывался из груди.

— Да, Владыка. Пообещайте рабам свободу после окончания войны и вы получите самую большую армию, которую видел Мезармоут. Верните прежнее разделение на классы, напомните людям их обязанности. Пусть хаяты ходят по домам и рассказывают, что Его Величество не забывает о законах предков.

— А если горожане не согласятся? У нас недостаточно палангаев, чтобы как-то сдерживать народный гнев.

— Люди любят вас, Владыка. Не забывайте, что в их глазах вы — бог. Всем в этом городе они обязаны только вам.

— Где мы найдем столько доспехов на рабов? — спросил я и сел на кровать мастера.

— Чепуха! — Гуфран махнул рукой. — В Венерандуме полно складов с лишними гладиусами, горгонионами и копьями. И после убитых осталось много хорошего снаряжения. В крайнем случае, прикажите кузницам все анимамы ковать оружие и доспехи!

Я медленно кивнул.

— Опасная затея, учитель.

— А что мы теряем, Владыка? Если не будем ничего делать, то лжепророки придут и отнимут Нижний Город. Если вызовем народный гнев, то тоже потеряем Юменту. Мы загнаны в угол, как дагены.

— Но чего будет стоить вся эта толпа оборванцев? Вероотступники мастерски владеют гладиусами.

— Победим числом. Тех лжепророков, которых можно убить, — убьем. А бессмертных посадим на цепь как претора-демортиууса Секста. В Юменте около двухсот тысяч горожан! Даже четверти этих людей хватит, дабы остановить еретиков. Просто прикажите!

Я задумался. «В следующий раз, когда мы увидимся, то отрублю тебе правую кисть, Глупый Король, и больше никогда не пущу в Юменту»…

— Стоит нам выпустить закон о возвращении трех классов, учитель, как шпионы лжепророков сразу же доложат обо всем Гектору.

— Мы можем рискнуть.

Мастер аккуратно потер здоровое веко.

— Как ты себя чувствуешь? — переключился на другую тему я.

— Разрешите говорить честно?

— Конечно. И прекрати меня спрашивать. Ты самый надежный и храбрый человек во всем Мезармоуте. Тебе можно даже поносить меня при старейшинах.

— Я чувствую себя как мешок с дерьмом.

Я беспечно засмеялся и положил ладонь на плечо мастера. После болезни Гуфран сильно исхудал, одежда на нем болталась.

— Ты прав, учитель. У нас нет другого выбора. Сегодня же издам указ о разделении на демортиатов, юментаэков и илотов.

— Мы выиграем, Ваше Высочество. Будьте в этом уверены. Еще никогда враги не захватывали ни Венерандум, ни Юменту. Боги помогут нам в тяжелой ситуации, хоть я в них не особо и верю. Для меня существует лишь один Создатель. Вы.

Мне становилось дурно лишь при одной мысли вновь столкнуться с Гектором. В следующий раз я не отступлю, не сдамся, буду драться до конца, пока не снесу голову ублюдка. Нельзя сдаваться. Нельзя давать страху управлять собой. Нельзя беспокоиться о том, что еще даже не случилось.

Я поднялся и подошел к столу. Разложил перед собой три свитка. Жизнеописание Мастарна Фертора, жизнеописание Валента Грациана и жизнеописание Луция Агенобарда. Как эти три великих человека связаны?

— Владыка, вы бесполезно тратите время. Гектор обманул вас.

— Возможно. А если нет?

Нахмурился, провел указательным пальцам по пергаментам.

— Зачем главарю лжепророков врать? — спросил я. Вспомнил, что уже несколько раз за сегодня задавал этот вопрос.

— Прекратите себя мучить, Владыка. Мы уже придумали план спасения города. Не забивайте голову ерундой.

Я устало вздохнул. Взгляд зацепился за свиток Мастарна Фертора. Пергамент был старым, крошился под пальцами, а вот свиток Валента Грациана хорошо сохранился, хотя прошло очень много времени. В чем причина такого различия? Условие хранения? Или потому, что жизнеописание Грациана переписали? Намеренно? Гадать можно до бесконечности.

— Ты прав, учитель. Я зациклился на ерунде.

Повернулся в его сторону. Жар-камни, расставленные по углам покоев, ярко полыхали, оранжевые языки пламени красиво плясали в подставках.

— Вам надо отдохнуть… — Гуфран потер левую бровь и покачал головой. — Как и мне.

Он приподнялся, попытался положить подушку, но руки не слушались его. Я подскочил к мастеру, обхватил его спину.

— Аккуратнее, учитель. Тебе еще надо время, чтобы восстановиться.

Гуфран ничего не сказал, лишь поморщился и позволил себя уложить. Как только голова коснулась мягкого валика, глаза закрылись.

— Спи, мастер. Ты слаб.

Как и я. Вот только не могу отдыхать. Сначала надо поговорить со старейшиной.

 

Глава пятнадцатая. Мора

Юмента, дом Дуа Нокс

Мора затаила дыхание, боясь даже пошевелиться. Она выглядывала в приоткрытую дверь и любовалась тем, как Безымянный Король ходил по бывшим покоям Дуа Нокс, как красиво перекатывались мышцы под кожей на руках, как ярко блестели его голубые глаза в свете жар-камней. Такой беспободно прекрасный. Такой величественный.

«И кастрат».

От этой мысли Мора улыбнулась и еле сдержалась, чтобы не захихикать. Богочеловек в отличие от других мужчин не мечтал войти в её лоно и кончить на лицо. С ним она чувствовала себя защищенной, хотя и не мечтала когда-либо ощутить подобное. Вчера, обняв его за широкую мускулистую спину, Мора впервые за много времени захотелось лечь спать с мужчиной. Они бы уединились в одной из комнат особняка, потому как в покоях правителя находился мастер Гуфран, и лежали бы на огромной кровати, прижавшись друг к другу. Она бы нежно проводила пальчиком по кубикам его живота…

С трудом удалось прогнать глупые мысли. Сжав крепче рукоять трости, Мора отошла от приоткрытой двери и попыталась уйти как можно тише. В нынешнем положении это было сделать крайне тяжело — левая нога по-прежнему плохо слушалась. Лекарь Сертор каждый анимам растирал Мору специальными мазями, дабы её плоть напиталась соками жизни, но особых изменений не происходило. Да, с ее руки сняли гипс, да, пальцы зажили, да, ребра больше не ломило. Однако она все равно хромала, при резких поворотах головы в шее больно щелкало, а язык плохо слушался.

А еще сны. Мора оперлась свободной рукой о стену. Тяжело забилось сердце, воздух вмиг превратился в кисель, загустел. Силы разом покинули тело. Захотелось позвать на помощь Безымянного Короля, чтобы он отнес её в комнату и успокоил, нашептывая на ухо нежности. Проклятые сны! Каждый анимам Мора видела одно и то же: ледяная пустыня, кровь на снегу, гигантская тварь, что вылезает из луча света и принимается сражаться с Пепельным Человеком. А она вместе с другими людьми наблюдает за воинами, надеясь на скорую гибель колосса.

Один и тот же сон. Раз за разом. Без малейших изменений. Она просыпается настолько потной, что из простыней можно выжимать воду. Великие дагулы! Когда же все эти кошмары закончатся? В конце концов, она всего лишь женщина — слабая и нуждающаяся в защите. Особенно после того, что сделали ее дед, отец и брат.

Трость гулко шмякнула о малахитовые плиты. Мора замерла. Услышал ли кто-нибудь? Она сделала осторожный шажок, остановилась, ожидая крика Безымянного Короля, затем сделала еще шажок. Движения её напоминали движения человека, переходящего подземную реку. Вскоре, поняв, что никто не собирается её останавливать, она продолжила путь по извилистым коридорам особняка, стараясь как можно тише касаться пола тростью.

«Какая же я дура! Решила пойти к Безымянному Королю в надежде, что ему захочется увидеть меня».

В последнее время они частенько встречались, блуждали по дому Дуа Нокс и разговаривали обо всем на свете. Оба калеки. Оба боялись смерти. Это было так странно видеть в правителе не бога, но человека. Порой ей казалось, что он ничем и не отличался от нее. Также подвержен слабостям, также боится собственной тени, также не рассчитывает прожить долго.

Мора была очень благодарна Безымянному Королю, что он оставил её при себе и не отправил в Венерандум. Кружилась голова при мысли снова увидеть отца, позволившего своим воинам насиловать собственную дочь, и мать. Нет, она не вернется больше никогда к ним. Родители стали для нее чужими. Она больше не Марциал!

«Тогда кто я?»

Нахмурившись, Мора свернула за угол.

«Кто я? Возможно, свободная женщина. Безымянный Король не отпускает меня из особняка Дуа не потому, что могу убежать. Нет, потому что за стенами астулы опасно. Богочеловек иной, эмоциональный, чувствительный, нежный».

Странно. Откуда появились подобные чувства? С правителем она ощущала себя иной. Её язык вновь обретал прежнюю силу. И они переходили с юментского на венерандский. Безымянный Король был…

«Прекрати, дурочка. Ты влюбилась».

Мора остановилась возле большого окна и оглядела астулу. По периметру стены ходили воины; старейшины стояли возле рядов жар-камней и тренировались управлять пламенем; горстка выживших в битве с лжепророками палангаев сидели на ступенях, ведущих в особняк, и о чем-то яро спорили. Мора прислонилась лбом к холодному стеклу. Сколько бы не пыталась, взгляд все равно цеплялся за бывший дом Марциалов. Там она провела все детство и юность. Там прочитала практически всю библиотеку деда. Там в первый раз влюбилась в брата.

Словно все это произошло с другим человеком.

Мысли плавно перетекли на спасителя Секста. Вчера Безымянный Король поведал ей тайну: претор-демортиуус оказался врагом Мезармоута. Немыслимо! Невероятно! Мора не могла поверить в подобное. Скорее старейшина Димир окажется вероотступником. Она до сих пор помнила, как в первый раз увидела лицо Секста в решетки двери — худое и изможденное. Помнила, как демортиуус выбил замок, ворвался в помещение и закружился в вихре смерти, нанося глубокие раны её обидчикам.

Именно тогда сквозь пелену бреда она подумала о том, что Секст не походил на других черных плащей. Его взгляд был живым, наполненным силой и желанием жить. Обычно демортиуусы напоминали статуи — такие же холодные и бесчувственные. Секст отличался от них, как свет отличается от чернильной тьмы.

«Надо поговорить с Безымянным Королем. Тут что-то не то. Я чувствую».

— Мора, а мы как раз вас искали!

Она вздрогнула и чуть не уронила трость. Если бы не вовремя подоспевший лекарь Сертор, то плюхнулась бы прямо на пол!

— С тобой все хорошо, милая? — спросил врачеватель. Пухлое лицо озарила широкая улыбка, зубы блеснули как два ряда перламутра.

Мора кивнула и оперлась о трость. Проклятую спину заломило от боли.

— Как рад я вас видеть, красавица!

К ней подошел старейшина Димир, учтиво поклонился и поцеловал её в тыльную сторону ладони. После слюнявых губ захотелось вымыть руку. Служитель дагулов выпрямился и принялся перебирать четки. Его фиолетовый плащ был столь ослепительно чист, что украшенные золотыми листами стены казались грязными. Странно: Димиру давно перевалило за восемьдесят, а морщины испещряли только щеки. В голове Моры мелькнуло, что она тоже не прочь узнать секрет молодости старейшины, дабы и в преклонном возрасте оставаться красивой.

— Тебя не так-то легко найти, милая! — воскликнул лекарь. — Мы обошли несколько этажей, пока случайно не натолкнулись здесь.

— Мне… надо разминать больную ногу, — косноязычно ответила Мора и принялась мысленно корить себя за непослушный язык.

— Сертор, мой старый друг, немного преувеличивает, — сказал Димир и слегка покачал головой. — Лично мне было в радость искать столь прекрасную юную особу! Словно вновь оказался молодым юношей.

— Я… польщена.

Врачеватель обнял одной рукой ее за плечи и принялся тараторить:

— Старейшина интересовался твоим здоровьем. Когда ты еще бредила в кровати, то именно он доставлял в Юменту необходимые лекарства. Без него бы у меня не получилось в столько короткие сроки поставить тебя на ноги. А еще старейшина хочет узнать, когда ты будешь готова для переезда.

Мора замерла.

— Для переезда? — тупо спросила она.

Мохнатые брови Димира удивленно изогнулись, улыбка стала шире.

— Конечно, милая! Прошло уже достаточно времени, ваши раны зажили. И пора вам возвращаться к семье в Венерандум.

— Но…

Мора замерла. В груди защемило. Неужели Безымянный Король хочет, чтобы она уехала? Они столько времени проводят вместе. Ей казалось, богочеловек всегда радуется её присутствию. Лжец!

— Я понимаю, что вы привыкли жить в особняке, — начал старейшина, — однако в Нижнем Городе сейчас небезопасно. В любой момент могут напасть лжепророки. Поэтому уезжайте, пока есть возможность, милая. И ничего не бойтесь — я прикажу двоим палангаям сопроводить вас до колонны.

Мора гневно посмотрела на лекаря, ища у него поддержки. Так неправильно! Она хотела узнать все эти слова не от Димира, а от самого Безымянного Короля! Пусть скажет все в лицо. Глаза наполнились предательскими слезами, отчего очертания коридора исказились. Руки задрожали. Мора присела на краешек подоконника, дабы никто не заметил её слабости.

— А трость? — спросила она. — Мне еще трудно ходить. Я не смогу подняться по колонне.

Старейшина пренебрежительно махнул рукой.

— Чепуха, милая! Рабы отнесут вас на паланкине до самого дома.

Лекарь положил тяжелую ладонь на плечо девушки.

— Нога скоро пройдет, Мора. Через несколько мэнсе трость тебе не понадобится. Не переживай, я дам специальную мазь. Ею ты должна будешь растирать каждый анимам спину, дабы больные позвонки восстановились. Нет же ничего лучше возвращения домой? Старейшина позволит тебе забрать с собой и некоторые книги, хранящиеся у вас в родовом особняке.

Тяжело вздохнув, Мора уставилась на малахитовые плиты пола. Голова отяжелела, налилась свинцом. Сейчас Сертор разительно отличался от того доброго толстяка, что ухаживал за ней. Он прекрасно знал, кто мучил её, кто приказал воинам насиловать… Лизоблюд! Лекарь боялся потерять работу из-за дочери предателя.

«Не вини его, дурочка. Ты по-прежнему наивна. Никому не нужна обесчещенная девица. Привыкай к тому, что теперь все будут относиться к тебе как к шлюхе».

— Пройдемте в мои покои, Мора, — сказал старейшина и рукой показал в нужную сторону. — Нам надо составить список необходимых вещей, которые понадобятся вам в дороге.

Лекарь собрался было направиться вместе с ними, однако Димир остановил толстяка холодным взглядом.

— Вы нам больше не нужны, Сертор, — заявил служитель дагулов. — Девушка прекрасно дойдет сама. Спасибо за оказанную помощь. Сегодня же один из моих рабов принесет вам деньги.

Румяное лицо врачевателя залила густая краска.

— Как будет вам угодно, — пролепетал он смущенно.

Не одарив лекаря даже взглядом, Мора направилась за старейшиной, старясь не расплакаться. Она сильная, она сможет выдержать любой каприз судьбы. Пусть даже дагулы заставят её раздеться и голой пробежать по центральной площади Венерандума, она молча проглотит оскорбление. В конце концов, всё приходит и уходит.

Старейшина и Мора петляли в коридорах особняка. Путь им освещали ярко полыхавшие в подставках на стене жар-камни. В абсолютной тишине тяжелое дыхание Димира казалось оглушительно громким. Наконец они остановились у большой костяной двери, украшенной причудливой резьбой. Служитель дагулов отпер замок и вошел внутрь.

«Может, честно признаться? Сказать, что я не хочу возвращаться? Ведь меня дома не ждут. Отец вряд ли обрадуется моему появлению».

Мора шагнула через порог.

Покои в размерах не уступали королевским: потолок был настолько высок, что даже жар-камням не удавалось разогнать из углов тьму, по обе стороны от массивного стола возвышались статуи героя Сципиона и Менеона, у дальней стены красовалась гигантская кровать, на которой в хаотическом порядке лежали шелковые подушки всех цветов.

Старейшина грациозно опустился на кресло с резными ручками в виде ощерившихся пастей дагулов и подпер голову кулаком.

— Присаживайтесь, милая, — сказал он. — Не мучайте себя. Знаю, спина у вас еще побаливает.

«Побаливает? Да она разрывается от боли, старый идиот! Пусть на тебе тоже кто-нибудь попрыгает, дабы почувствовать то, что чувствовала я».

Но вместо этого Мора села на роскошное кресло напротив стола Димира. После прогулки в ноге стреляло, а руки тряслись. Стоило пошевелить головой, как в шее что-то противно хрустело.

— Давайте сразу же перейдем к делу, милая.

С этими словами старейшина вытащил из шкафчика чистый линумный лист, писчую палочку и чернила.

— Вы огорчены скорым возвращением к родителям? — спросил он.

— Да, старейшина.

— Хотели бы воочию увидеть дагулов?

— Да, старейшина.

— Чувствуете ли вину перед отцом и матерью, посягнувшим на жизнь богочеловека?

— Да, старейшина.

— Как вы думаете, почему Мартин Марциал планировал бунт?

— Да, старейшина.

Повисла тишина. Старейшина оторвался от записей, бросил на Мору взгляд, полный злобы, нахмурился. Затем справился с собственными эмоциями и улыбнулся. У него были прекрасные, ослепительные зубы.

— Будьте внимательнее, милая. Отвечайте честно.

Облизнув пересохшие губы, Мора кивнула и бросила:

— Да… старейшина.

Подув на линумные лист, Димир задал новый вопрос:

— Как вы думаете, почему Безымянный Король позволил вам остаться в особняке Дуа Нокс?

Мора с силой сжала кулаки, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Она искала достойный ответ служителю дагулов, но ничего не получалось. Ей хотелось лишь вернуться в свои покои, уткнуться в подушку и поплакать. И чтобы никто не беспокоил, и чтобы не лез с глупыми вопросами, и чтобы дали время подумать.

А потом Мора из мести вновь сказала:

— Да, старейшина.

Димир хмыкнул, положил писчую палочку в чернильницу и откинулся на спинку кресла. На лице выступили багровые пятна.

— Задам последний вопрос, милая, — сказал он и стряхнул пыль с фиолетового плаща. — И ответьте на него честно, пожалуйста. Потому что в противном случае мне придется прибегнуть к… — Старейшина запнулся. — К более серьезным мерам. Поверьте, если вы потеряете мое доверие, то кое-кто заставит вас голой подняться по колонне перехода.

«Он мне угрожает!»

По спине дохнуло холодом.

— Хотите ли вы остаться рядом с Безымянным Королем? — спросил служитель дагулов.

Глаза Моры расширились от удивления. Она часто-часто закивала.

— Да! Очень хочу!

— А знаете ли вы, милая, что все имеет свою цену?

«О чем он?»

Приторно улыбаясь, старейшина поднялся с кресла, обошел стол и встал за спиной Моры. Он нежно провел указательным пальцам по линии её шеи, затем принялся гладить волосы. Дыхание его стало глубже. Девушка застыла не в силах пошевелиться. Сердце учащенно забилось, отдаваясь в барабанных перепонках. Ей хотелось скинуть руку Димира, но приходилось терпеть.

— Всё имеет свою цену, — вновь повторил служитель дагулов. — Всё… Ты должна раздеться.

Мора остолбенела. Из глубин памяти вспыли воспоминания пыток в казематах деда. Вот с неё срывают одежды несколько грязных голых мужланов, тыкают в пупок и в ягодицы твердыми горячими членами и хищно скалятся в ожидании долгих и грубых утех. Вот какому-то охраннику надоедает кончать в её лоно, и он встает над ней, мощная струя семени бьет прямо в крепко сжатые губы. Вот солдаты встают из-за стола, в руках одного из них нож…

— Что? — выдавила из себя Мора, вынырнув из пучины мыслей. Руки тряслись, отчего трость выбивала по малахитовым плитам режущие слух звуки.

— Раздевайся, милая. Лекарь сказал, что ты восстановилась. Я хотел бы попробовать войти в тебя. Не бойся, это не займет много времени. Я стар и давно не обладал женщиной, потому закончу быстро.

Мора не ответила, уставившись на стену.

— Все имеет свою цену, милая, — прошептал Димир над её ухом. Его дыхание обожгло кожу. — Я бы мог взять рабыню, но сейчас небезопасное время. Мало ли она окажется вероотступницей… К тому же люблю нечто необычное, признаюсь. Нравится мне твоя хромота. Очень нравится…

«Так не должно быть. Старейшина не может хотеть женщину. То есть он мужчина, конечно же, но все служители дагулов принимают обет безбрачия».

С силой сжав рукоятку трости, Мора сказала:

— Я не могу. Отстаньте от меня.

Рука Димира скользнула по шее, опустилась под калазарис. Длинные сухие пальцы принялись мять её соски. Она попробовала оттолкнуть его, но ничего не получилось. Старейшина крепко её держал.

— Отпустите! Я хочу вернуться в свои покои!

— Ты хочешь остаться с Безымянным Королем, милая? Хочешь?

Димир, распаленный похотью, рванул калазарис девушки, но порвать его не удалось.

— Я не могу, старейшина. Не прикасайтесь!

Он, тяжело дыша, перестал её лапать и направился к двери, дабы запереть замок. Не понимая что делает, Мора резко вскочила и ударила тростью по голове сумасшедшего старика. Раздался хруст. Служитель дагулов сделал два шага вперед, держась одной рукой за затылок, а затем кулем повалился на пол.

«Что я наделала?»

Старейшина корчился и хрипел. Из носа и рта густо струилась кровь, отчего плиты быстро окрасились в алый цвет. Судороги сотрясали тело. Димир рвал на груди табард, пытался вздохнуть, но ничего не получалось. Лицо его стало пунцовым. Мора стояла над извивающимся служителем дагулов не в силах пошевелиться. В мозгу её билась мысль скорее позвать на помощь лекаря, однако подленький внутренний голосок просил оставить похотливого извращенца лежать на полу и подыхать. Безымянному Королю будет только легче от смерти Димира.

«Надо найти лекаря».

Рукоятка трости холодила кожу, тысячи ледяных игл впивались в пальцы и в ладонь. Мора хотела отбросить палку, но понимала, что без нее не сможет стоять. А смерть старейшины она хотела увидеть стоя.

«Я убила его. Убила!»

От этой мысли радость переполняла тело. Димир виноват во всем сам! Он первым начал приставать к ней, пытался изнасиловать, словно она была обычной шлюхой, а не дочерью некогда богатого и влиятельного рода! Мора пнула по ногам старика. Больше никогда не позволит издеваться над ней! Никому! Она и так пережила то, отчего вряд ли восстановится.

«Пусть каждый, кто попытается изнасиловать меня, умрет!»

Старейшина Димир последний раз дернулся и затих. Глаза его остекленели и выпучились; рот распахнулся, как пустой кошелек; лицо сморщилось, за несколько перкутов плоть прорезали тысячи лиловых борозд. Смеясь, Мора несколько раз обошла труп, затем кончиком трости коснулась груди мертвеца, словно ожидала, что служитель дагулов вдруг оживет и схватит её, но ничего не изменилось.

Димир отправился в царство Юзона, где повелитель душ, как надеялась девушка, будет долго издеваться над похотливым стариком.

«Этот мешок с костями еще легко отделался».

Однако радость быстро сменилась испугом. Мора только сейчас осознала, что влипла в большие неприятности. Врачеватель Сертор знал, куда и с кем она пошла. Если сейчас позвать стражу, то все быстро смекнут, кто расправился с одним из самых влиятельных людей Мезаромута… Что делать? От страха затряслись колени. Тяжело дыша, Мора доковыляла до кресла, повернула его в сторону мертвеца и села, облегченно вздохнув.

Думать стало легче.

Надо мыслить последовательно. Во-первых, она не может сейчас встать и уйти. Труп рано или поздно обнаружат, а лекарь быстро сдаст её. Во-вторых, от Димира надо избавиться. Избавиться так, чтобы никто даже не посмел подумать на неё. Мора оглядела покои. «Соображай быстрее, дурочка! Ты сама напакостила, сама и разбирайся». Взгляд зацепился за большое окно. Можно скинуть тело… Нет, не подходит. Кровь на полу не удастся вычистить так быстро. К тому же вся вина все равно падает на неё.

Следующая мысль показалась более привлекательной. Сейчас в особняке Дуа Нокс практически не было охраны, так как большую часть палангаев перебили у ворот копателей, а потому можно дотащить труп до лестницы, не боясь ни с кем встретиться, скинуть его и позвать на помощь. Великие дагулы! Она и старик гуляли по дому, когда внезапно Димир потерял равновесие и рухнул на ступени.

Всё упиралось в кровь. Как её быстро вычистить? К тому же необходимо завернуть труп во что-нибудь, дабы не наследить по пути.

Мора тяжело поднялась с кресла, дошла до стены и провела ладонью по широкому гобелену, изображавшему дагула Сира в ночном небе. Никто и не заметит пропажу ковра. У Дуа Нокс их и так очень много…

«Он слишком тяжелый. Ты не сможешь дотащить его сама. К тому же представь, сколько времени займет завернуть труп в гобелен, дотащить до лестницы, скинуть Димира на ступени, вернуть гобелен обратно. Нереально. Ты попалась, Мора. В этот раз Безымянный Король не будет тебя жалеть».

А может сказать правду? Старейшина домогался к ней, пытался изнасиловать, а она в порыве ярости ударила тростью и случайно его убила.

«Никто тебе не поверит, дурочка. К тому же любовь предлагал не простой ремесленник, а сам служитель дагулов!»

Скривившись, словно укусила кислый плод, Мора вернулась к столу и принялась рыться в ящиках. Должен же быть где-нибудь нож или гладиус! Между тем, она перебирала в голове еще возможные выходы из ситуации. Попытаться убежать? К родителям добраться не получиться, да к тому же это бесполезно: отец вряд ли решиться принять её обратно. И не стоит забывать, что в Венерандуме дуют ледяные ветра, а у нее не было теплой одежды.

Тогда остается скрыться где-нибудь в Юменте. Мора усмехнулась. Выход из астулы охраняют оставшиеся в живых палангаи и воины деда. Пройти мимо них невозможно. Да и куда идти? К купцу Дарию? И сразу стать его ручной шлюхой? В Юменте ей не выжить одной. Она не приспособлена ни к чему: не умеет работать, не умеет готовить. Чтобы сбежать из особняка, нужен четко продуманный план, которого у нее не было.

Да и стоит Безымянному Королю приказать найти дочь Марциалов, как её в тот же анимам притащат на коленях к трону правителя. Убийство старейшины влечет за собой огромные неприятности.

Но был и еще один выход из ситуации. Да, опасный, да, придется найти оружие и ранить себя. И оставался риск, что ей никто не поверит, но отважиться стоило… Когда она мило беседовала со служителем дагулов, вдруг в окно вскарабкался лжепророк, выбил из её рук трость и одним ударом убил Димира. После чего скрылся. Нынче опасные времена… Вот только Мора могла проколоться на одном вопросе: почему вероотступник оставил её в живых?

«Ладно. Я рискну. Все равно не получится дотащить старейшину до лестницы».

В одном из ящиков блеснул кинжал. Улыбаясь, она аккуратно вытащила его и положила на стол. Рукоять покрывали драгоценные камни: сапфиры и алмазы ярко переливались в свете жар-камней. Узкое лезвие чуть изгибалось на конце, отчего напоминало коготь дикого зверя. Мора провела указательным пальцем по нему, наслаждаясь холодом металла.

Взяв кинжал, она доковыляла до мертвеца и присела возле его головы, стараясь не наступить в лужу крови. Тело уже начало синеть, а потому стоило поторопиться. Девушка, не задумываясь, быстро провела лезвием по бедру, вскрикнула от режущей боли, а затем размахнулась и всадила кинжал по рукоять в грудь старейшине. Вот и всё. Дело сделано. Осталось теперь найти в коридоре лекаря или богочеловека и рассказать о случившемся.

«Такая трагедия для всего Мезармоута! Лжепророки дотянулись до Димира. Мы все скорбим»…

В дверь постучали. Мора вздрогнула. Не успела она лечь на пол, как в покоях служителя дагула появился лекарь Сертор. Широко распахнув глаза, толстяк принялся пялиться то на труп, то на девушку, не переставая теребить линумный мешочек на поясе. Наконец, он прошептал:

— Что… что здесь произошло?

«Главное — говорить убедительно. Я должна обмануть старика».

— Мы со старейшиной составляли список вещей, которые мне понадобятся в Венерандуме, — сказала она. — И… и… в окно залез лжепророк…

У нее затряслись губы, глаза застили слезы. Мора приподняла калазарис, дабы лекарь смог увидеть рану на бедре, и продолжила:

— Он… он… схватил кинжал со стола, подбежал ко мне, отнял трость и… и…

Она всхлипнула.

Между тем, лекарь по-прежнему стоял возле двери и не решался подойти к ней. На его лице читались страх и сомнение.

«Он не верит! Не верит!»

— Помоги мне, Сертор! — воскликнула она. — Мне больно!

Обливаясь потом, толстяк подошел к телу старейшины, опустился на колени и коснулся шеи трупа.

— Мертв, — сказал он. Столько страха было в его голосе, что Мора ощутила комок в горле. — Зачем… зачем ты убила его, женщина?

Она схватила его ладонь, прижала к своей груди и часто замотала головой.

— Я не убивала старейшину, Сертор! Я же объясняю! В окно залез лжепророк и…

— Прекрати врать, — перебил её врачеватель. Он отнял руку, сжал в кулак. — Говори правду или — клянусь дагулами! — задушу тебя.

«Мне конец. Он не поверил. И что делать?»

Мора тяжело вздохнула.

— Старейшина хотел, чтобы я с ним переспала. Сказал, что так смогу остаться в особняке Дуа Нокс рядом с Безымянным Королем. Попытался раздеть меня, но я вскочила и ударила его тростью по голове. Он свалился и умер. Сертор, пожалуйста, не рассказывай об этом никому, умоляю!

Толстяк разжал кулаки, принялся гладить подбородок. Его взгляд не отрывался от Моры.

— А откуда кинжал?

— Я нашла его в ящике стола и вонзила в грудь Димира, чтобы потом объяснять всем, как на нас напал лжепророк.

Воцарилась абсолютная тишина. Облизав губы, лекарь покачал головой.

— Я обязан обо всем рассказать Безымянному Королю. Прости, Мора. Ты зашла слишком далеко. Понимаешь, что сделала? Ты убила старейшину! Старейшину! За такое Юзон никогда не возьмет тебя в свое царство. А в Мезармоуте станешь изгоем. Ты не осознаешь…

«Я не смогла переубедить его. Он не будет меня прикрывать. Жаль».

Всхлипнув, Мора тыльной стороной ладони вытерла сопли. Теперь Безымянный Король точно убьет её. Отрубит голову или же повесит на центральной площади Юменты, где каждый прохожий будет плевать в нее или кидать отбросами. Но ведь она всего этого не заслужила! Что сделала плохого? Почему боги прогневались? За всю жизнь она даже не обидела никого.

Несправедливо. Мерзко.

«Есть и другой вариант спасения. И ты знаешь какой».

Взгляд упал на рукоятку кинжала. Не говоря ни слова, Мора схватила её. Боялась, что не сможет быстро выдернуть оружие из груди Димира, но лезвие легко вышло из старческой плоти.

— Что ты делаешь? — только и успел спросить лекарь.

«Избавляю себя от свидетелей».

Кинжал вонзился толстяку прямо в горло — быстро и без проблем. Брови несчастного удивленно поползли вверх. Сертор захрипел, тщась вздохнуть, попытался вытащить лезвие, но Мора со всей силы надавила рукояткой.

— Прости, — прошептала она. — Я думала — мы друзья. Но, похоже, ошибалась.

Через мгновение врачеватель рухнул на малахитовые плиты и задергался в предсмертных конвульсиях.

 

Глава шестнадцатая. Исхак

Юмента, рынок

Гам стоял такой, что порой Исхаку приходилось зажимать уши ладонями. Торговцы пытались перекричать друг друга, хватались за локти проходящих мимо людей и предлагали свои товары. Ограненные алмазы, золотые украшения, гладиусы, костяные ведра, мясо дагулов, кожаная одежда, сандалии, тарелки, рабы, писчие палочки, линумная бумага — всё, что душе угодно. Лишь бы были монеты.

В нос шибали запахи потных тел и жареного мяса. Хотелось остановиться и просто наслаждаться окружающей суматохой. Исхак впервые оказался на рынке без сопровождения мастеров: он таки уговорил учителя Нерона отпустить его, дабы купить чернила для несмышленышей. И теперь он наслаждался нетерпеливыми воплями торговцев, ароматами крепких настоек умулуса и ощущением полной свободы. Можно на мгновение представить, что у него есть папа и мама, что родители отправили его на рынок. Вот только все равно в сознании, как заноза, засела мысль — он служка в астуле старейшин. И сколько не убеждай себя, но все равно забыть о своих обязанностях не получается.

Коснувшись мешочка с монетами на поясе, Исхак бросил взгляд на идущего позади Квинта. За последние несколько анимамом бывший дворцовый министр поправился и теперь хотя бы не выглядел как ходячий скелет. Кожа приобрела медный оттенок, глаза искрились радостью. Казалось, жизнь возвращалась в Квинта. Исхак до сих пор не понимал, как относится к нему. В мужчине словно обитало несколько сущностей. Порой бывший дворцовый министр озвучивал логичные и здравые мысли, но иногда его как будто подменяли.

«Не порть себе настроение. Сейчас не время думать об этом».

Остановившись возле прилавка, Исхак принялся перебирать амулеты. Костяные шарики и драгоценные камушки приятно брякали под пальцами. Торговец, завидев мальчика, начал расхваливать свой товар, достал из кармана новые обереги и разложил на стойке. Исхак задумчиво кивал, но не спешил выкладывать монетки: на самом деле он не мог себе позволить такие вещи. Уж слишком дорого они стоили. Однако торговцу об этом знать необязательно.

«Я просто посмотрю. Ничего страшного. В конце концов, когда еще окажусь на рынке?»

Исхак боялся, что Квинт будет ругаться, будет подгонять, однако тот стоял в одном шаге от него и широко улыбался.

Почуяв, что маленький покупатель не готов расстаться с деньгами, торговец резко замолчал и вытянулся, сложив руки на груди. Его острый, оценивающий взгляд не отрывался от красивой девушки, стоявшей на другой стороне дороги. Острый язычок скользнул по жирным красным губам.

Махнув рукой Квинту, Исхак направился дальше. Приходилось толкаться, дабы толпа случайно его не придавила. Порой в дело вмешивался бывший дворцовый министр и расчищал путь локтями. Рынок жил своей, особенной жизнью. Сложно было поверить, что всего несколько десятков анимамов назад у ворот копателей погибли практически все палангаи. Горожане выглядели беззаботными, словно им было абсолютно наплевать и на Безымянного Короля, и на себя. В любой момент лжепророки могли войти в город и начать резать людей на своем пути.

«Богочеловек что-нибудь придумает. Я уверен».

Мимо, сгибаясь под тяжестью ведер, прошел водонос. Один из горожан обогнал его и подставил подножку. Бедняга, ахнув, повалился в пыль, вода мутным потоком потекла по земле. Толпа засмеялась.

— Зачем он это сделал? — спросил Исхак бывшего дворцового министра.

Тот ничего не говорил, не переставая улыбаться.

— Ты оглох? Зачем он это сделал?

Наконец Квинт взглянул на него.

— Водонос раб.

— И что?

— Исха, неужели ты не понимаешь? — вопросом на вопрос ответил он. — Обязанность любого свободного человека напоминать илоту о его оскверненной душе. Подставив подножку, горожанин оказал честь водоносу. Он немного, но очистил душу.

Нахмурившись, Исхак направился дальше по торговым рядам. В поступке того мужчины он не увидел ничего благородного. Во-первых, не нужно обладать большим умом и достоинством, дабы толкнуть раба. А во-вторых, за пролитую воду хозяин илота сильно накажет. Возможно, бедняга не доживет до завтрашнего анимама. И из-за чего? Из-за одной подножки?

— С ним все будет хорошо, Исха, — сказал Квинт, словно прочитал его мысли.

— Я просил тебя не называть меня так!

— Простите, хозяин.

— Прекрати!

Исхак сжал кулаки. Почувствовал, как к лицу прилила кровь.

— Ты не раб, — сказал он. — И сам прекрасно знаешь об этом.

Впереди людей стало меньше. Теперь не приходилось толкаться, дабы расчистить себе путь.

— Твои мастера думают иначе, — возразил Квинт. — Боюсь, малец, я для них теперь еще хуже раба. Пока сам Безымянный Король не попросит меня вернуться, так и буду прислуживать тебе. Хотя стоит признаться: ты мне нравишься. Из тебя получится хороший человек, поверь мне. Главное никогда не позволяй своей гордости брать над тобой верх, как случилось со мной.

Исхак хмуро посмотрел на него.

— Богочеловек простит тебя.

— Не уверен, малец. Да даже если меня и освободят, то куда идти? — Квинт снял с пояса флягу, запрокинул голову и принялся жадно пить.

— Ты же был дворцовым министром! — воскликнул Исхак. — И прекрасно владеешь математикой и геометрией. Можешь стать хаятом или устроиться личным счетоводом к купцу.

Квинт вытер рукой губы, ухмыльнулся.

— Никто не возьмет к себе предателя, Исха. Став свободным, я превращусь в изгоя. Дорога в Венерандум мне закрыта, а в Юменте меня слишком опасно брать на работу. Я пока побуду твоим рабом. Это всяк лучше оказаться на улице.

Исхак уставился на дорогу, боясь посмотреть в глаза бывшего дворцового министра. Зря он вообще начал этот разговор. Лучше бы молчал. Теперь же на душе было тяжело и мерзко, словно окунули в помойное ведро. После смерти мастера Преномена он чувствовал себя отвратительно, но каково было Квинту?

«Как только его освободят, обещаю, что буду следить за ним и не позволю оказаться на улице».

Никчемное обещание. И Исхак прекрасно это знал. Ему всего лишь двенадцать хакима. Что он сможет сделать?

— Не забивай себе голову ерундой, малец, — мягко, дружелюбно, с обаятельной улыбкой, произнес Квинт. — Ты мне вот лучше скажи: мы же не просто так пошли на рынок? Ты что-то задумал?

Исхак встал напротив бывшего дворцового министра, не отрываясь от его глаз.

«Кажется, он обо всем догадался. Смысла скрывать нет».

— Да, мы не просто так пошли на рынок, — сказал он и перешел на шепот. — Ты говорил, что можешь видеть лжепророков среди обычных людей. Это же правда? Я помню, как уставились те вероотступники-палангаи, когда ворвались в комнату несмышленышей. Они что-то в тебе увидели, не могу объяснить.

Почесав указательным пальцем подбородок, Квинт посерьезнел. Исхак увидел, как напряглись и распустились его мышцы на спине и плечах.

«А если он не согласится?»

— Ты хочешь найти лжепророка? Зачем? — спросил бывший дворцовый министр. — Нам все равно не удастся их поймать.

Он попытался улыбнуться, но получилась скорее гримаса. Исхак огляделся и убедился, что за ними никто не следил и не подслушивал. Сердце болью отдавалось в ребрах, в горле пересохло.

— Я… я хочу понять, как ты их различаешь.

Квинт замотал головой.

— Малец, у тебя не получится. Я даже сам не знаю, как удается понять…

— Это приказ.

Оба замолчали, глядя друг на друга. Тяжело дыша, мимо прошел водонос.

— А если я откажусь? — процедил бывший дворцовый министр. — Потому что не понимаю, зачем ты хочешь залезть в пасть монстру-червю.

— Пожалуйста, Квинт! Я тебя прошу! Мы не будем ни на кого нападать, просто выследим одного из лжепророков. Вот и всё.

Квинт нарочито шумно плюнул.

— Повторяю еще раз, малец: это опасно. Вероотступник быстро поймет, что за ним следят. Он увидит меня!

— Мы будем осторожны. Я же не предлагаю тебе пойти в пещеры копателей! Походим по рынку и попытаемся обнаружить врагов, вот и всё.

Бывший дворцовый министр обвел взглядом рынок, кричавших за прилавками торговцев, горожан.

— Нет, малец.

— Тогда я сегодня же расскажу мастеру Нерону, что ты ослушался меня. И поверь, он накажет тебя.

Исхак не хотел говорить ничего подобного, слова сами вырвались изо рта.

— Глупый поступок, — сказал Квинт спокойным и уверенным голосом. — Как ты объяснишь мастеру Нерону, почему я отказался выполнять твой приказ?

— Я навру. Ты не захотел нести писчие палочки, когда я приказал. Ты толкнул водоноса. Ты хотел отнять у меня деньги и купить настойку умулуса.

Один из жар-камней, вплавленный в каменный столб возле прилавка торговца, моргнул.

Квинт устало потер глаза указательными пальцами.

— Тебе не поверят, — сказал он. — Мастер Нерон быстро обо всем догадается. Ты не умеешь врать, малец. Если захочешь обмануть служителя дагулов, то выдашь и меня, и себя. Я окажусь в казематах. Ты этого хочешь? Давай купим, наконец, эти проклятые чернила и вернемся в астулу. Там хотя бы безопасно.

Исхак фыркнул.

— Мы должны найти лжепророка!

— Я никому ничего не должен. И не намерен умирать из-за твоей прихоти.

— Я твой хозяин!

— И что это меняет?

В этот раз моргнули все жар-камни на рынке. Исхак оторвал взгляд от лица бывшего дворцового министра и попытался понять, что произошло. Показалось? Или свет действительно погас на долю перкута? Он собирался извиниться перед Квинтом, когда чернильная тьма обрушилась на Юменту.

Всё произошло мгновенно: Исхак вновь повернулся к мужчине, открыл было рот, и весь мир растворился в темноте. «Я ослеп?» Где-то поблизости закричали люди. Он в панике попытался найти руку бывшего дворцового министра, однако пальцы хватали лишь пустоту.

— Квинт, ты где?

Слова потонули в испуганном реве толпы.

Только сейчас Исхак понял, каким удушающе горячим и влажным был воздух. Язык царапался о сухое небо. Пахло потом, мочой и мусором. Выставив вперед трясущуюся руку, мальчик сдвинулся с места. Стараясь не позволять страху вырваться, он еще раз позвал Квинта. Илот не откликнулся.

Маленький подленький голосок проснулся внутри и принялся нашептывать, что бывший дворцовый министр сбежал, что тьму наслали лжепророки. Исхак попытался выкинуть из головы дурные мысли, однако ничего не получилось. Дыхание сбивалось. Волоски на коже улавливали малейшие движения воздуха. Противный липкий страх сковывал тело, не позволял думать логически.

Хотелось сорваться с места и бежать-бежать, пока лоб не расшибется о стену, пока пальцы не вцепятся во что-нибудь твердое.

«Успокойся, дурак. Старейшины сейчас вернут свет. В конце концов, сам Безымянный Король в Юменте. Богочеловек зажжет жар-камни».

Подленький голос заметил, что лжепророки уже давно всех перерезали. Иначе откуда появилась чернильная тьма?

Кто-то из горожан пронесся мимо Исхака, обдав его упругой волной горячего воздуха. Предчувствие скорой гибели становилось всё острее. Паршивое предчувствие… Время растянулось: перкуты превратились в потестатемы. Казалось, с момента наступления тьмы прошла уйма времени. Исхак пытался подбодрить себя, что вот-вот вспыхнут жар-камни, надо лишь немного подождать… И ничего не менялось.

Чем дальше он продвигался, тем сильнее ощущал нечто неправильное в происходящем: за всю существование Нижнего Города свет никогда не гас. Даже в тяжелое время войны с монстрами-червями Универса. Даже когда впервые погиб Безымянный Король. Даже когда дагул Сир рухнул с небес.

Исхак замер. Пальцы наткнулись на что-то и продолжили изучать непонятную вещь. Гладкое, холодное и широкое. Стойка торговца! Мысленно поблагодарив всех богов, мальчик еще раз окликнул Квинта. Тот словно испарился.

Из тьмы раздался отчаянный женский крик, полный боли. Только коснувшись стойки, Исхак осознал, что его окружала сотня звуков: топот ног, надсадное дыхание горожан, треск ломаемых костей, хриплые проклятия торговцев, плеск воды. Люди, оказавшись в непривычной ситуации, только и делали, что орали и крушили всё на своем пути.

«Надеюсь, меня не столкнет какой-нибудь бегущий напролом идиот».

Страх понемногу уходил. Исхак осознал, что уже был в подобной ситуации: когда возвращался из камеры бывшего дворцового министра, жар-камни погасли в казематах астулы старейшин. И он тогда как-то смог их зажечь. Может, и в этот раз получится? Но как?

«У тебя ничего не выйдет. Ты слаб и слишком юн».

Отогнав подобные мысли прочь, Исхак сосредоточился. Возможно, помогут молитвы огня. Нужные слова сами выплыли из глубин памяти. Оставалось их только озвучить. Всё получится, нужно только попробовать. Хуже не станет. Исхак принялся молиться не заученно-уставными фразами, выжженными в «Бревиариях дагулов» Квинта Эмилия, а искренне, слова пошли от сердца. Руки сами принялись делать сложные и странные пассы, ловя в воздухе невидимые частицы энергии.

Исхак глубоко вздохнул и задержал дыхание, выжидая нужный момент. Затем выплюнул последнее, главное слово молитвы. Порыв жгучего воздуха опалил лицо.

«Я смогу. Должен».

Белый свет полыхнул из глаз и рта. Никогда раньше Исхак не чувствовал, как столь мощная сила проходит через него. Его вопль полетел по Юменте, наполняя сердца горожан суеверным страхом.

Исхак словно разделился на две части: одна его часть полыхала огнем, охватившим все тело, другая вырвалась из Нижнего Города и теперь неслась к звездам. Он по-прежнему видел все обычным зрением и в то же время мог смотреть сквозь предметы, сквозь землю. Картинки складывались в мозгу, перемешивались.

Высоко в поблескивающих звездами небесах застыли в вечном полете два дагула. Взгляд приковывали к себе их гигантские кожистые крылья, переливающиеся всеми цветами чешуйки, похожие на скопления драгоценных камней, и застывшие стеклянные глаза, горящие красным пламенем. Исхак протянул руку, дабы коснуться летающих ящеров, но неожиданно увидел то, что скрывалось внутри дагулов: переплетения тугих мышц, жидкости зеленого цвета, струящиеся по сосудам, массивные черные сердца. Ияс и Рах были живыми. Но как им удавалось зависнуть в небесах? Почему они не падали на землю? Тогда внутренний голос заметил, как он сейчас способен проходить сквозь стены, как может парить?

Исхак подлетел поближе к дагулам и удивленно ахнул. В желудках ящеров копошились люди. «Нет, они скорее очень похожи на людей, хотя выглядят немного иначе: слишком большой разрез глаз, высокие, на их накачанных телах нет ни единой волосинки, однако больше всего удивляет цвет их кожи — ярко-золотистый». Исхак хотел получше их разглядеть, но неведомая сила не позволяла этого сделать. Уму непостижимо! Внутри дагулов обитали человекоподобные существа!

В отличие от застывших в небесах ящеров они подавали признаки жизни: копошились в желудочных соках, как дагены в грязи, постанывали и тянули руки вверх. Исхак не сразу заметил, что они не могли ходить в желудках Ияса и Раха потому, как их ноги были вплавлены в плоть дагулов.

«Кажется ли мне это всё? Или они действительно существуют? Но тогда королевский прокуратор Тиберий, отправившийся в ледяную пустыню за Сиром не узнает, где необходимо искать…»

С трудом оторвавшись от ящеров, Исхак задрал голову и поразился колкой красоте звезд. Он попытался запомнить мельчайшие детали, дабы потом, в потестатемы уныния, прокручивать их в сознании. Чувство всеобъемлющего покоя и освобождения охватило его. Хотелось унестись как можно дальше от Мезармоута в чернильные небеса. Там, где по легендам и старым книгам ничего не существовало — лишь неудачно созданные миры Безымянного Короля. Там, где не было привычных понятий о времени и пространстве.

Вдруг неведомая сила потянула Исхака обратно в Нижний Город. Мальчик протянул руку к самой яркой звезде, чтобы поймать её, но, конечно же, ничего не получилось. Тогда он опустил голову и ужаснулся. Невидимые иголки впились в тело, глаза от испуга расширились.

Сотни гигантских червей — некоторые размером с Юменту! — прогрызали ходы в твердой земле. Склизкие, с бесчисленными нитями фиолетовых вен на черной плоти они ползли к Мезармоуту. Исхак готов был поспорить, что слышал, как твари скрежещут длинными и острыми, как лезвия гладиусов, зубами о камни, как с чавканьем вспухали вокруг бусинок их глаз кровавые пузыри и противно лопались.

Как и у дагулов, внутри гигантских червей прятались человекоподобные существа: тонкие руки и ноги были погружены во внутренности монстров. Такие худые, такие безнадежно хрупкие и маленькие, они бились в агонии в тщетной попытке освободиться. Сжав с силой кулаки, Исхак осознал, что ему было жаль полулюдей-полумонстров.

«Я должен возвратиться. Должен».

Его взгляд все дальше и дальше проходил сквозь толщу земли и вскоре натолкнулся на странный город. Чем-то он походил Юменту, однако здания имели причудливую архитектуру: строения были полусферическими и напоминали огромные волдыри. Во все стороны от домиков тянулись кишки ходов, по которым сновали мерзкие твари: костлявые, высокие, с невероятно длинными руками.

«Это Мират. Город Универса. Неужели я вижу его?»

Завороженный этой необычной и тревожной картиной, Исхак не сразу понял, что за ним следят. Он захотел вернуться в свое тело, но не знал, как это сделать. А потому оставалось лишь довериться той неведомой силе, которая кружила его по странным и загадочным местам. Исхак заметил два огромных глаза размерами в несколько Нижних Городов. Этот взгляд придавил его.

По венам побежал жидкий лед. Ужасающее беспокойство сжало сердце холодной лапой. Исхак открыл рот, дабы закричать, но вместо этого из горла вырвался еще более ослепительный белый свет.

«Хочешь вернуться обратно?»

Голос в голове зазвучал тихо и сухо, как сучащаяся пряжка.

Леденящий душу страх исчез. Два огромных глаза больше не пугали.

«Знаешь, кто за тобой сейчас смотрит?»

Исхак замотал головой. Он готов был выполнять любой приказ голоса, лишь бы тот не умолкал и вернул его в тело.

«Это Универс, погребенный великан. Не правда ли он грозен?»

Мальчик кивнул. Его охватила усталость, словно не спал несколько менсе и много раз возвращался туда и обратно с ледяной пустыни. Он уже жалел, что решился зажечь жар-камни. Глупая и бесполезная затея. В результате необдуманного шага он оказался в этом странном и непонятном месте — и под землей, и в небесах одновременно.

«Ты храбрый. Я ценю таких».

Голос принялся меняться с каждым словом: становился то детским, то взрослым. Принадлежал то юноше, то девушке, то старику.

«Вернись».

Почувствовав боль в сердце, Исхак вновь оказался у лавки торговца в Юменте. Свет по-прежнему струился из глаз и рта. Вот только напротив него возвышался мужчина в простой серой робе. Лицо и руки плотным слоем покрывал пепел; кроваво-красные глаза неотрывно следили за ним.

«Старайся больше не покидать свое тело, потому что в следующий раз меня рядом может и не оказаться. Ты же не хочешь, дабы твою душу сожрал Универс?»

Белый свет, вырывающийся из Исхака, изгибался вокруг всех жар-камней в городе, наполняя их энергией.

Незнакомец широко улыбнулся, обнажив белоснежные ровные зубы, и поправил рукоять торчащего из-за спины длинного меча.

«Послушай меня внимательно, мальчик. Сейчас на город нападут лжепророки, и ты должен спешить со своим другом к колонне перехода. И дождись, пока правитель со своими людьми не придет к вам. И тогда подымайся в Венерандум. Если не сделаешь так, как я сказал, то сегодня же погибнешь».

Исхак кивнул.

Белое пламя, струящееся из глаз и рта, погасло. Непреодолимая слабость охватила всё тело. Тяжело дыша и обливаясь потом, мальчик упал на колени. Он сплюнул на песок, затем попытался подняться, но ничего не получилось. Мышцы жгло от колкой боли. Мысли возвращались к только что пережитым событиям. Дагулы, внутри которых копошились человекоподобные существа… Монстры-черви, прогрызающие себе путь к Юменте… Два огромных глаза, наполненных не только злобой, но и печалью… Таинственный спаситель с красными, как горящие угольки, глазами…

«Я живой. И это самое главное».

Исхак поднял отяжелевшую голову и огляделся. Жар-камни ярко полыхали в своих подставках, незнакомца, покрытого пеплом, нигде не было видно.

— Ты как? — раздался над ухом знакомый голос Квинта. — Встать можешь?

— Я… искал тебя.

Тяжелая ладонь бывшего дворцового министра опустилась на его спину.

— Я никуда не пропадал, малец. Как только жар-камни погасли, стоял на месте, чтобы ты мог ухватиться за меня.

— Звал… тебя…

— Что? — спросил Квинт, хмурясь.

— Я звал тебя, — повторил Исхак, справившись с непослушными губами.

Люди подходили к торговой лавке и удивленно перешептывались. В их глазах сквозило не только почтение, но и — страх. Самые храбрые падали на колени и пытались дотянуться до мальчика. Но бывший королевский министр бил их по рукам и шикал.

— Нам надо уходить, — сказал он. — И чем быстрее, тем лучше. Ты можешь идти, малец?

Один из торговцев протянул Исхаку драгоценное колье. Золотая цепочка рассыпала в свете жар-камней колючие искры, а сапфиры горели вызывающе ярко и красиво. Украшение стоило не меньше сотни золотых талантов. Такое не побрезговала бы носить и жена прокуратора.

— Нам надо уходить, — повторил Квинт.

Не обращая внимания на боль во всем теле, Исхак с помощью друга поднялся.

— К колонне… — выдавил он.

— Что? — непонимающе спросил бывший королевский министр.

— Нам надо идти к колонне перехода.

— Зачем? Пойдем в астулу старейшин.

Исхак решительно замотал головой и вцепился в его руку.

— Нет, мы пойдем к колонне. На город напали лжепророки. Это они погасили жар-камни…

— Откуда ты знаешь?

— Мне было видение, — соврал Исхак. Сейчас не было ни сил, ни времени всё объяснять. — Возле колонны нас встретит Безымянный Король, и мы поднимемся в Венерандум.

Расталкивая локтями толпу, Квинт хмыкнул. Люди тянули руки к мальчику, пытаясь коснуться своего спасителя. У многих в глазах стояли слезы, у остальных бежали по щекам. Мужчины в дорогих плащах, женщины, разодетые по последней моде в тонкие яркие тоги, дети — все они только что увидели чудо.

— Мы не можем пойти к колонне, малец, — сказал Квинт.

Впереди показались ворота, выводящие из рынка.

— Почему?

— Ты сам не захочешь, если я сейчас тебе все объясню. По твоим словам на город напали лжепророки. И настроены они решительно. А значит, первым делом нападут на Безымянного Короля и перекроют колонну, чтобы богочеловек не смог скрыться. После вероотступники направятся в астулу старейшин, где начнут перебивать не только выживших мастеров, но и несмышленышей. Хочешь ли ты быть предателем?

«А ведь он прав. Я как-то не подумал об этом. Но тот человек, обмазанный пеплом, приказал направиться к колонне. Кто он вообще? Бог?»

Исхак не знал. Он перебирал в памяти образы Безымянного Короля, Корда, Юзона, Вогана, но ни один из них не походил на незнакомца. И что же делать?

Они вышли из рынка и принялись петлять по узким улочкам. В абсолютной тишине хруст песка под сандалиями слышался неестественно звонко. Опираясь о руку друга, Исхак озирался по сторонам, дабы разглядеть людей, но никого не увидел. Словно весь город вымер. Такая разительная перемена после рынка пугала.

— Где все? — озвучил его мысли Квинт.

Как только дома расступились, открылся вид на храм и здание копателей.

— Смотри! — вскрикнул Исхак и вскинул руку.

Возле водонапорной башни появились лжепророки. Их было так неправдоподобно много, что хотелось протереть глаза, дабы морок исчез. Облаченные в медные доспехи воины шли в такт шагам своего предводителя. Черные панцири и шлемы ярко переливались, отбрасывая солнечные зайчики. В руках каждого вероотступника поблескивали гладиусы и щиты-горгонионы.

— Они идут к особняку Дуа Нокс, — сказал Квинт, прижимаясь к стене глиняного домика. — Ты только глянь сколько их!

— Мы должны добраться до колонны.

— Малец, это самоубийство! — прошипел бывший королевский министр. — Они сейчас перекроют все входы и выходы из города. Безымянный Король обречен.

Пророк в отличие от своих воинов был облачен в простую белую тогу. Широко раскинув руки, он шел впереди всех и грустно улыбался. Исхак нахмурился, поймал себя на мысли, что Гектор выглядел невероятно прекрасным, как алмаз. Предводитель вероотступников словно вбирал в жестокость этого мира и отражал ясный незамутненный свет.

Горожане выходили из своих домов и опасливо смотрели на проходящую мимо процессию. Исхак боялся, что сейчас Пророк прикажет воинам убивать всех на пути, однако тот лишь печально смотрел по сторонам, словно у него погиб близкий человек.

— Я должен… — начал было мальчик.

На плечо опустилась тяжелая рука Квинта и крепко сжала.

— Нет, малец, — сказал он. — Мы не сдвинемся с места.

Гектор проходил мимо горожан, некоторым он низко кланялся, а некоторым — что-то шептал. Люди с дикими глазами пялились на лжепророков, как будто перед ними вышагивали ожившие мертвецы.

— Я пришел дать вам свободу! — голос Пророка прозвучал как удар грома, обернутый в дорогую ткань. — Хватит страдать! Хватит терпеть унижения от лживого Безымянного Короля!

Исхак от страха прикрыл губы ладонью. Колени предательски задрожали. Захотелось сесть.

— Сегодня я покажу, кому вы на самом деле молились! — пророкотал Гектор, и этот голос рвал жилы из тела, проникал в самые трепещущие уголки души. — Вам больше не придется бояться за себя и своих близких. Никакой старейшина больше не заберет ваших детей в астулу, дабы сделать из них безмозглых демортиуусов! Никакой правитель больше не сделает вас рабом! Сегодня вы убедитесь, что настоящий Безымянный Король умер много каганамов назад. Вас всех обманывали!

Некоторые из горожан молчали, недоверчиво глядя на Пророка, но большая часть встречала врагов Мезармоута с громкими криками поддержки.

По спине Исхака пробежал холодок. Он не мог поверить, что люди так быстро отреклись от богочеловека. Неужели они столь долго скрывали свою злобу?

— Безымянный Король мечтает сделать из вас послушных рабов! — воскликнул Гектор и прижал руки груди. — Что он сделал, как только спустился с Венерандума? Помните? Натравил на вас палангаев!

Неправда! Исхак сжал кулаки. Всё было совершенно иначе: лжепророки нацепили доспехи воинов богочеловека и напали на толпу…

— Но и на этом Безымянный Король не остановился! Он перерезал большую часть копателей. Людей, которые достают еду для вас! Людей, что кормят ваши семьи! И ради чего?

Плечи Квинта сгорбились, будто их свело судорогой. Пальцы сильнее вцепились в плечи мальчика.

— Похоже, сегодня в Мезармоуте будет новый правитель, — пробормотал бывший дворцовый министр.

Исхак не знал, что ответить.

 

Глава семнадцатая. Безымянный Король

Юмента, дом Дуа Нокс

Как только жар-камни вспыхнули и чернильная тьма отступила в углы покоев, я подбежал к окну, вглядываясь за стены астулы знати. От нервов крутило живот, к горлу подкатил противный комок. Меня била дрожь, волны озноба одна за другой прокатывались по телу. Я напряг зрения, пытаясь увидеть лжепророков, врывающихся в Юменту, но здание храма мешало разглядеть ворота копателей. Началось… Чувствую присутствие Гектора. Или мне только это кажется? Великие дагулы, дайте сил и мужества выстоять последний бой.

— Владыка, что там происходит? — спросил мастер Гуфран.

Я крепче сжал подоконник.

— Люди спешат разбежаться по своим домам, учитель. Видимо, они порядком испугались из-за того, что погасли жар-камни. За исключением горожан вроде все спокойно — лжепророков нигде не вижу.

Толпа дробилась на узких улочках, растекалась на множество ручейков. Мужья тащили за руки жен и детей в безопасные жилища, дрались и кричали с другими же такими несчастными в тщетной попытке добраться побыстрее. Тошнотворный ветер ворвался в покои, отчего поморщился. Пахло гнилью, потом и почему-то кровью.

— Думаете, это сделал старейшина Димир? — спросил Гуфран.

— Погасил жар-камни? Будем надеяться, что он. Хотя, если честно, меня гложут сомнения.

Я отошел от окна, оглядел мастера. Он сидел на кровати, раскрывшись, и прижимал руки к груди. До сих пор не мог поверить, что видел своего учителя: мышцы сдулись, кожа обвисла. Под глазами висели черные мешки, словно Гуфран в последний раз спал несколько менсе назад.

— Неужели вероотступники настолько сильны? Неужели они могут управлять пламенем жар-камней? — с сомнением спросил мастер и принялся растирать стопы.

Я пожал плечами. Секст, шпион Пророка, обладает бессмертием, так почему стоит удивляться тому, что лжепророки умеют гасить священный огонь? Подошел к стойке с доспехами и с сомнением оглядел снаряжение. Не хотелось ничего надевать. Вряд ли тяжелый панцирь спасет меня от гладиуса врага.

— Хватит, — одернул я себя. — Не превращайся в тряпку.

— Вы что-то сказали, владыка? — спросил Гуфран. — Давайте я помогу вам.

Хотел было отказаться, но, глядя на бесчисленные кожаные ремешки и заклепки, кивнул. Выдвинув нижнюю челюсть вперед, мастер поднялся и поковылял ко мне. Слабо верилось, что старик сейчас не распластается на полу, как даген, вытащенный из норы. К тому же руки еще плохо слушались его, хотя лекари каждый анимам наносили на раны специальные мази старейшины Димира. Однако он ловко взял со стойки наручи, надел на меня и без лишних слов закрепил их.

— Сегодня я умру, учитель, — сказал я и раздвинул губы в слабом подобии улыбки.

— Не говорите ерунды, владыка, — ответил Гуфран и принялся возиться с панцирем. — С нами боги. Вот увидите: дагулы не допустят гибели истинного правителя Мезармоута. Лучше не двигайтесь и дайте мне сделать свое дело. Пальцы совсем не слушаются меня, но натянуть ремешки смогу. И позвольте мне сегодня быть с вами!

Надев тяжелый черный панцирь, я отрицательно замотал головой.

— Нет, Гуфран. Ты останешься. Тебе уже и так досталось.

— Я либо пойду с вами, либо зарежу себя.

Большие костяные двери распахнулись и, громыхая доспехами, в покои ввалился палангай. Под тяжелым шлемом виднелся бледный овал лица, глубокие тени лежали под глазами. Бедняга был напуган, словно увидел самого Юзона.

— Ваше Величество! — воскликнул он и рухнул на колени передо мной. В огромном зале его голос звучал слабо и гнусаво. — В город вошли лжепророки! Они во главе с Гектором направляются к особняку! Что прикажете делать?

Я выжидающе взглянул на Гуфрана. Сердце тяжело билось в груди. Захотелось пить. Всё бы отдал за глоток чистой и холодной воды. И как люди живут в Юменте?

Проведя указательным пальцем по линии шрама, мастер хмуро уставился на пол.

— Мы должны идти к колонне перехода, — сказал он.

— И оставим людей умирать в Юменте? — спросил я, натягивая пояс с двумя длинными мечами. — К тому же мы не успеем: Гектор наверняка предугадал подобный ход. Поэтому собирайся быстрее и пойдем встретим врагов как подобает. Сегодня нас ждет смерть героев!

— Владыка…

Я вскинул руку, призывая мастера замолчать. Тот лишь тяжело вздохнул, подошел к своей кровати и вытащил из-под нее спрятанный гладиус в простых кожаных ножнах. Руки учителя дрожали, пот крупными градинами скатывался с лица.

— Я готов, — сказал он. — Доспехи мне не нужны.

Кивнув Гуфрану, повелел палангаю двигаться во двор. Надеюсь, по пути натолкнусь на старейшину или, по крайней мере, Димир ждет меня уже с охраной. Наши шаги гулким эхом отражались от малахитовых плит, бились о стены и потолок и расползались по коридору. Я следовал за простым солдатом, пытаясь понять, о чем бедняга размышляет. Вряд ли он верит в мою победу. После битвы у ворот копателей абсолютно разрушены иллюзии касательно непобедимости Безымянного Короля. Да и какой я богочеловек? Так, несчастный оскобленный урод, чья судьба — всю жизнь плясать под дудку старейшин.

Интересно: если сейчас рассказать Гуфрану, что я не смог даже поднять меч против Пророка, то он будет и дальше верить в меня? Сомневаюсь.

За очередным поворотом коридора увидел Мору и остолбенел. Испачканная с ног до головы кровью она брела к нам, словно богиня Кулда, сошедшая с горельефов храма. Её шатало из стороны в сторону, казалось, что вот-вот она упадет.

Оттолкнув замешкавшегося палангая, я подбежал к девушке и помог сесть на пол. Руки тотчас окрасились алым, в ноздри ударил мерзкий кислый запах. Бедняжка крепко сжимала в руках трость и тихонько плакала. Смахнув слезы с её глаз, спросил:

— Что случилось?

Она словно очнулась от дремы: бросила испуганный взгляд сначала на меня, затем — на мастера Гуфрана и затряслась.

— Всё хорошо, всё позади, — подбадривал я. — Теперь ты со мной, и никто не сможет обидеть тебя.

— Лжепророк… — выдавила Мора, посмотрела на трость, словно впервые увидела, и с отвращением её отбросила. — Старейшина Димир пригласил меня и лекаря Сертора в свои покои, дабы что-то обсудить. Мы… мы…

Она тяжело задышала.

— Что произошло дальше? — пробормотал мастер Гуфран.

— Мы… Я… Я хотела сесть в кресло, когда в комнату через окно ворвался лжепророк. — В широко распахнутых глазах Моры заблестели слезы, голос зазвучал резче. — Он вырвал мою… мою трость, ударил старейшину Димира, затем выхватил кинжал и перерезал горло лекарю… Я потеряла сознание… А когда очнулась, то… то… — Девушка ладонями закрыла глаза. — Лжепророк воткнул в грудь старейшины кинжал.

Брови удивленно поползли вверх. Вот отчего погасли все жар-камни! Один из убийц Гектора расправился с Димиром, дабы в темноте вероотступникам удалось пройти к особняку незамеченными.

— Ты можешь идти, Мора? — спросил я. — Мы покидаем особняк Ноксов.

— Не знаю, нога болит, — сказала она, всхлипнув. Затем приподняла подол калазариса.

По линии её бедра тянулся кровоточащий рубец. Я коснулся кожи чуть выше его, дабы осмотреть всё. Вроде ничего серьезного — простая царапина, хоть и глубокая. Поднял трость и протянул девушке.

— Еще раны есть?

— Нет…

— Тогда пойдем. Времени мало.

— На особняк напали лжепророки? — бросила Мора и закрыла глаза, пытаясь справиться с эмоциями.

— Да.

Обхватив её за талию, помог подняться. Махнул рукой палангаю, чтобы тот повел во двор. Странно, но внутри меня словно все вымерло. Не чувствовал больше ни страха, ни злости. Хотелось, чтобы всё побыстрее закончилось. Придерживая Мору, я оглядывался по сторонам не в силах поверить, что последним моим пристанищем стал дом врага. Свою смерть представлял иначе: казалось, умру дряхлым, выжившим из ума стариком в королевском замке…

Возможно, гибель от меча врага не так уж и плоха. Но кто будет править Мезармоутом? Гектор? Народ не примет его, как и старейшины.

Спустившись по широкой и длинной мраморной лестнице, мы оказались у распахнутых костяных дверей, ведущих во двор. Солдаты Марциала вместе с выжившими после сражения у ворот копателей палангаями построились квадратом, приготовившись отражать натиск врага. Как только я ступил на разгоряченный песок, воины расступились, давая мне, мастеру Гуфрану и Море место в центре строя. В ноздри ударил запах мужского пота.

Я тяжело вздохнул, прошептал молитву дагулам и попытался запомнить свой последний анимам. Вдалеке высилась колонна перехода, колко поблескивал её черный гранит в свете расставленных по всему Нижнему Городу жар-камней; от легкого моего движения скрипели ремешки на доспехе; хрустел под ногами серый песок. Обычный анимам. По крайней мере, не хуже остальных, чтобы умереть.

Я коснулся ладонями рукоятей длинных мечей. Давай же. Не будь трусом. Страх вновь навалился на меня, принялся копошиться в кишках. Кого обманываю? Не хочу подыхать. Нет, не так. Боюсь смерти до дрожи в коленках.

— Построиться! — закричал я. Голос зазвучал глухо и хрипло, как у старика.

Воины сомкнулись вокруг меня, учителя и Моры. По центру всех сторон колонны встали старейшины, в руках каждый из них держал ярко полыхавшие жар-камни. Без Димира будет сложно, но, думаю, справлюсь. Странно, что лжепророки не перерезали сразу всех служителей дагулов.

— Страшно? — спросил я у Моры и попытался изобразить уверенную улыбку.

— Да… — неуверенно ответила она, опираясь на трость. Кровь на лице засохла, пошла безобразной коркой. — Мне больно ходить…

— Мы никуда и не пойдем. Будем стоять здесь, пока враг сам не придет к нам.

— А у нас есть… шансы победить?

Мастер Гуфран шикнул на неё, но я пренебрежительно махнул рукой и сказал как можно громче:

— Шансы есть всегда! В конце концов я — Безымянный Король! Бог!

Солдаты не отозвались. Сотня глаз не отрывалась от широких ворот, ведущих из астулы знати в Нижний Город. Враг вот-вот должен был появиться. Могу ли я доверять людям старика Марциала? Да пошло все в задницу дагулов! Надоело сомневаться… Все равно уже ничего не контролирую.

Время тянулось, как липкий сок. Панцирный доспех нагревался на горячем воздухе, отчего пот стекал с меня ручьями. Дабы хоть как-то не думать о проклятой духоте, отстегнул с пояса фляжку, отвинтил крышку, хлебнул теплой и соленой, словно моча, воды.

Тиски напряжения все сильнее сдавливали, не давая дышать. Если бы сейчас к колонне воинов бежали враги, то не пришлось бы мучиться от ожидания. Клинки бы рассекали доспехи лжепророков… Но нет: приходится коптиться на месте и вздрагивать от каждого звука.

Вытащил из ножен длинные мечи, размял кисти.

Наконец возле ворот появился Гектор. Он шел неспешно, широко раскинув руки, словно собирался обнять весь мир. Простая белая тога подчеркивала его стройное мускулистое тело. Я нахмурился. Этот ублюдок опять задумал что-то. Где лжепророки? Он не собирается сражаться? Или не боится? Или солдаты предали меня?

Напрягся, ожидая удара кинжала в спину.

Когда до колонны палангаев оставалось несколько эмиолиусов, Гектор остановился.

— Здравствуй, трус! — выкрикнул он, не переставая широко улыбаться. — Вижу, ты решил спрятаться за спины простых воинов, чтобы избежать смерти. Но это все равно тебе не поможет!

Я стиснул зубы. Молчи, дурак. Он специально провоцирует меня.

— Время пришло, Глупый Король, — сказал Гектор. — Сегодня люди увидят, какой ты на самом деле. Хилый, беспомощный без своих рабов, трусливый и глуповатый! Больше так продолжаться не будет. Я принес свободу людям. Забудь разделение на рабов и хозяев! Все мы равны перед богом. И ты сам прекрасно об этом знаешь.

Я сглотнул. Вот нужный момент: прикажи палангаю кинуть копье, дабы оно пронзило этого глупца… Нет, не получится — он увернется. Пророк только и ждет ответной реакции.

— Держать строй! — выкрикнул я.

Воины вскинули большие щиты, закрылись.

— Я не буду с тобой воевать, глупец! — засмеялся Гектор. — Я уже победил! Сейчас в Юменте около тысячи моих людей. Все они — прекрасные и умелые бойцы. И тринадцать из них бессмертные. Что ты можешь сделать с теми, кого нельзя убить? Я предлагаю сделку, Глупый Король.

Пророк шагнул к колонне, солдаты ощетинились копьями.

— Долгие хакима продумывал план мщения, — сказал Гектор. — Ты даже представить не можешь, каково жить в кромешной темноте, опасаясь, что тебя и твоих близких сожрут твари из пещер. Я потерял много хороших людей прежде, чем смог построить безопасное логово. Уже тогда пообещал себе, что отомщу Безымянному Королю, уничтожу всю эту прогнившую систему. Люди все равны перед собой! Все! Без исключения!

О чем он говорит? Я облизал пересохшие губы.

— Твой предшественник выгнал меня и моих людей из города. Он думал, что сдохну в пещерах без света и еды! Но я не только выжил, но и привел людей, дабы освободить всех! Сегодня памятный анимам, Глупый Король. И для тебя, и для меня. Ты еще можешь сохранить остатки чести, если согласишься на сделку!

— Какую? — спросил я. Голос предательски дрожал.

— Пойдем на площадь собраний и поговорим с людьми. Никто тебя не тронет, даю слово! Ты должен увидеть ту ненависть, что накопилась у горожан. Разрешаю идти в центре своей колонны, если боишься.

Я кивнул, спросил:

— А если откажусь от сделки?

Гектор фыркнул.

— Тогда оставайся в особняке, трус. И мне не придется с тобой ничего делать: простые люди сами придут к тебе!

Я тяжело вздохнул. Соглашаться на сделку предводителя вероотступников — безумие. Наверняка он что-то задумал. Но какие варианты у меня еще есть? Похоже, свой план Пророк прорабатывал долгое время. И что же? Просто сдаться? Думай, думай, тупая голова! Должен же быть выход!

Гектор наклонился, зачерпнул горсть песка и принялся катать его между ладонями.

— Будь я на твоем месте, то принял бы предложение, — сказал он. — Незачем лишний раз ломать голову. В отличие от тебя, Глупый Король, я держу свои обещания и не трону никого.

Бросил взгляд на Гуфрана. Тот благоразумно молчал, дабы палангаи не подумали, что все решения принимает старик, а не я. Нет, нельзя сейчас обращаться к учителю. Нужно думать самому… Подленький внутренний голосок нашептывал приказать атаковать Гектора. Пятьдесят против одного. Убийственное соотношение.

— А ты прочитал то, что я предлагал тебе? — спросил Пророк.

Я вздрогнул.

Гектор, широко улыбаясь, неспешно подошел к первой цепочке солдат. Песок противно скрипел под его кожаными сандалиями.

— Не атаковать! — приказал я.

— Как любезно и осмотрительно с твоей стороны, — сказал Пророк. — Но ты можешь попытаться убить меня. Вдруг получится… Возможно, кто-нибудь из твоих людей и заденет меня копьем или гладиусом. Вот только ты все равно не успеешь ничего сделать: я убью тебя одним из первых.

Угрожает… Я сильнее сжал эфесы мечей. Этот ублюдок проверяет меня на прочность, вынуждает действовать импульсивно. Надо терпеть и не обращать внимания на его выпады.

— Молчишь, трус? — насмешливо сказал Гектор. — Наверное, строишь в голове план того, как…

— Я читал тех авторов, о которых ты говорил, — перебил я.

— И? Увидел связь?

На мгновение замолчал, обдумывая ответ. Палангаи вокруг меня нервно крутили в руках гладиусы и копья, не сводили взгляд с врага. Все-таки нельзя было давать Гектору подходить так близко.

— Там нет связи.

— Глупец! Неужели ты еще и слепой? Это же очевидно! Впрочем, и не рассчитывал, что ты увидишь.

Я тяжело вздохнул, взгляд уперся на землю. Пора прекращать этот бессмысленный треп.

— Я согласен на твою сделку! Пойдем на площадь собраний, и пусть горожане сами выберут себе правителя.

Гектор хищно оскалился, повернулся спиной к колонне и двинулся к воротам, выводящим из астулы знати.

— Идти медленно и осторожно! — приказал я.

Чувствуешь себя странно, когда окружен воинами, которым не доверяешь. Тело напряжено, сердце болезненно сжимается от любого резкого звука. Каждый шаг словно последний. Так и думаешь, что сейчас один из солдат вдруг обернется и отрубит голову одним точным взмахом гладиуса. Однако перкуты сменялись перкутами, а я еще жил. Колонна медленно, но продвигалась по городу. По левую руку тянулась высокая астульская стена, по правую — высились богатые дома консулов и торговцев.

Людей нигде не было видно, однако откуда-то слышался гомон толпы. Видимо, Гектор согнал горожан возле площади.

Мастер Гуфран выглядел прескверно: тяжело дышал, по лицу бежали крупные градины пота. В груди свистело, словно воздух выходил из пробитого меха; кровоточили раны на руках. Учителю приходилось опираться на рядом стоящего палангая, дабы не распластаться на каменной дороге. Я предложил мастеру остановиться и немного перевести дух, но тот наотрез отказался.

Мора смотрелась не лучше. Черные волосы слиплись сосульками, на лице засохла кровь, отчего девушка выглядела пугающе. Она тяжело опиралась на трость и тихонько стонала. Каждый шаг давался ей с огромным трудом. Ситуацию усугубляла рана на бедре. Я хотел ей помочь, но не мог. Что подумают горожане? Безымянный Король поддерживает дочь предателя, которую собственный дед посадил в казематы, где несколько анимамов ее насиловали охранники.

Вскоре показался золотой купол театра, дорога расширилась. Гектор, высоко задрав подбородок, величественно шел впереди колонны и даже не оглядывался. Еще бы: наступил момент его триумфа. Богочеловек загнан в угол и выполняет все его приказы. Я тяжело вздохнул, бросил взгляд на циклопическую колонну перехода. До нее совсем близко — можно попытаться пробиться. Однако горожане не простят мне предательства. Что я за правитель, если бросил собственный народ? К тому же в Венерандуме долго не продержаться без поставок продовольствия. Еды на складах хватит от силы на менсе.

Мы обогнули здание театра, и перед нами предстала фантастическая картина: десятки тысяч горожан окружали площадь собраний. Людей было так много, что от их количества захватывало дух. Огромная человеческая масса шумела и волновалась. Оставалось только догадываться, как Гектору удалось собрать в одном месте столько горожан. Возможно, тут не обошлось без помощи магии.

Лжепророки колонной растянулись возле здания консулов. Их медные панцирные доспехи ярко полыхали в свете жар-камней. Я прикинул приблизительное количество вероотступников и не поверил собственным глазам. Да их тут не меньше тысячи! Откуда? Как вообще им удалось выжить в пещерах? Ведь стоит войти в туннели копателей, как жар-камни перестают работать. Не понимаю…

Мастер Гуфран и Мора удивленно озирались по сторонам не в силах осознать количество горожан. Огромная толпа растягивалась далеко за дома врачевателей и склады. Удивительно, почему её не удалось разглядеть за театром. Я старался не подавать виду, что до дрожи в коленках боюсь. Мне казалось, Гектор сгонит на площадь от силы сто человек и будет кичиться этим, но здесь…

— Мора, тебя не тронут, если ты сейчас захочешь уйти, — сказал я, пытаясь перекричать гомон толпы. — Похоже, предводителю лжепророков удалось как-то запудрить мозги простым людям. Ты не должна умирать из-за меня.

Девушка фыркнула.

— А куда мне идти, Владыка? Даже если я сейчас и выживу, то что потом? Наверняка вход в Венерандум заблокирован. Да и не хочу видеть отца. Для меня он мертв. В Юменте никто меня не возьмет к себе. Лучше я останусь с вами. Хоть умру гордой.

Я повернулся к старому учителю.

— Ну, а ты Гуфран? Хочешь пережить сегодняшний анимам?

Он лишь покачал головой, нахмурившись.

Моя колонна оказалась в центре площади. Вокруг толпились тысячи людей и тупо пялились на меня. Я вглядывался в их грязные лица, пытаясь понять, что они сейчас чувствуют. Любят ли меня или ненавидят. Мечтают ли помочь или закидают камнями. И я понял. Понял по стеклянным потухшим глазам и сжатым губам. Людям было абсолютно наплевать. Они не поддерживали ни меня, ни Гектора. Стадо дагенов, которое хотело лишь жрать от пуза, совокупляться и сладко спать.

От этой мысли из меня словно вытащили внутренний стержень. Плечи поникли, руки опустились. Как я раньше не видел пустоту в жителях Юменты? Почему не покинул Нижний Город по совету мастера Гуфрана? А сейчас уже поздно сопротивляться. Да и не нужно. Бой проигран.

Дойдя до центра площади, Гектор вскинул руки, оглядел толпу.

— Жители Нижнего Города! — Его голос звучал громко, властно и уверенно. — Мы все сегодня собрались здесь, чтобы увидеть правду. Многие каганамы нас считали за бездушных рабов! Многие каганамы у нас забирали детей, дабы сделать из них убийц и прислужников! Хотим ли мы дальше это терпеть?

Тишина. Люди переглядывались, словно не понимали, зачем собрались на площади. Я ухмыльнулся. Им было начхать на все слова Пророка. Возможно, у меня еще есть шанс победить. Крохотный, но есть.

— Сегодня особенный анимам! — как ни в чем не бывало продолжал Гектор. — Я обещаю, что теперь вы все свободны! Я пришел дать вам волю! Нельзя тратить жизнь на исполнение прихотей одного слабого и глупого человека. Хватит, намучались! Теперь мы равны, мы — братья. Знаю, многие из вас голодают и мечтают хотя бы о кусочке лепешки! После того, как разберемся с лживым Безымянным Королем, обещаю открыть несколько складов, чтобы накормить всех страждущих.

По толпе прокатился едва слышный говорок. Гектор принялся ходить по широкому кругу, голос смягчился:

— Многие из вас не знают, кто я. И, возможно, вы не верите моим громким словам! Но когда-то очень давно я жил в Юменте, работал помощником камнетеса здесь! У меня были жена и дочь. Стоило ли мечтать о чем-то большем? Но старейшины, эти черствые и властные ублюдки, сделали рабами всю мою семью! Жена стала ублажать мастеров и простых палангаев, а дочь… — Гектор сжал кулаки и на несколько мгновений замолчал. — А дочь принесли в жертву Юзону… Я попытался убить одного из старейшин, но ничего не получилось. Меня и нескольких несчастных, которые решились помочь мне расправиться с ненавистными хозяевами, отправили в пещеры — без факелов, без еды и воды! Отправили на смерть. Но мы выжили и пришли мстить!

Я насупился. Он врет, чувствую. В его словах нет ни слова правды. Старейшины не послали бы людей в пещеры без моего приказа… Или я был слишком мал? Как давно всё произошло? Ладно, сейчас нет времени разбираться. Пора брать ситуацию в свои руки.

Я поднял мечи высоко вверх. Лезвия страшно засияли в свете расставленных по всей площади жар-камней.

— Людям наплевать и на тебя, и на твоих людей! — закричал я как можно громче. Необходимо, чтобы все меня услышали. — Ты, Гектор, отрекся от наших богов. От богов, что создали этот мир, Венерандум, животных, растений и людей. Ради чего? Мести? Не забывайся, кто я. — В горле пересохло, язык был словно чужой. — Люди! Горожане Юменты, я хочу сделать вам хорошее предложение! Если вы мне поможете расправиться с лжепророками, то все илоты станут свободными и получат наделы земли. А земли много: астулы знати больше нет! Я верну прежнее разделение на классы. В Мезармоуте вновь появятся демортиаты и юментаэки! Но я прошу помощи! Вас, мой народ! Вероотступники перебили всех моих людей! Давайте вместе уничтожим врага, желающего отказаться от наших богов. Отказаться от меня, Безымянного Короля!

Никакой реакции. Люди стояли на месте и перешептывались. Им было действительно все равно. По крайней мере, умру с мечами в руках.

Ухмыляясь, Гектор захлопал в ладоши.

— Какая речь, — сказал он, ходя вокруг колонны воинов. — Какой пыл! Жаль, что все ушло впустую. Но ты еще можешь избавиться от меня. Предлагаю сделку.

Опять. Он крутит мной как хочет. И самое противное, что не могу сопротивляться, не могу отказаться. Загнан в угол словно алахам.

— Какую? — спросил я.

— Предлагаю честный бой. Один на один. Ты и я. Если убьешь меня, то даю слово, что мои люди сдадутся. Все. Но если выиграю я, то… Впрочем, ты и сам всё прекрасно знаешь. — Гектор пожал плечами. — Ну? Отличная же сделка! Твоих воинов не хватит, чтобы справиться со мной.

Я задумался, вглядываясь в лица горожан. Великие дагулы! Какие же пустые у них глаза. Надо было чаще посещать Юменту. Возможно, подобной бы ситуации не произошло. Почему старейшина Димир мне ни о чем не рассказывал? Зачем скрывал? Я тяжело вздохнул. В висках стреляло, голова кружилась. Бросил взгляд сначала на мастера Гуфрана, затем — на Мору.

— Расступиться, палангаи! — приказал я.

Мы стояли друг напротив друга. Гектор улыбался и вытирал грязные руки о белую тогу. Его голубые глаза ярко поблескивали, словно перед битвой он выпил дурманящей мозг настойки умулуса. Вблизи Пророк казался еще старше: лицо испещряли морщины, шрамы и затвердевшие складки. Спокойный и уверенный.

— Где твое оружие? — спросил я.

— Мне не нужны гладиусы, чтобы убить тебя, Глупый Король.

Я пожал плечами и опустил длинные мечи. Он надеется на то, что буду атаковать первым. Буду пытаться зарубить его, как тупое животное. И в глазах горожан он станет жертвой. Зря надеется, ублюдок.

Мы медленно кружили вокруг друг друга. Я ловил каждое движение врага, готовый в любой момент нанести ответный удар, однако предводитель лжепророков не спешил кидаться на мечи. Соленый пот скатывался со лба, капал на панцирный доспех, оставляя на сверкающей меди грязные дорожки. Время остановилось. Огромная толпа, палангаи, вероотступники — все отошло на второй план. Теперь существовали только мы двое.

Я все еще надеялся, что Гектор нападет первым. Мышцы от страшного напряжения болели, хотелось кинуться в бой и пусть что будет. Пускай проиграю, пускай умру. Наплевать… Мысленно одернул себя. Не глупи, дурак. Враг так и ждет, чтобы ты сделал первый шаг. Надо думать головой, не доверяй инстинктам. Каждое движение Гектора направлено на то, дабы вывести меня из равновесия. Я не разозлюсь.

— Чего же ты не нападаешь, глупец? — шепотом спросил Убийца Врагов, хищно улыбаясь. — Я стою перед тобой — без гладиусов и доспехов. Взмах мечом — и я труп. Или ты боишься? Да-да, ты трус. Слабак и ничтожество. Жалкое подобие человека. Наверное, когда родители отдали тебя старейшинам, то праздновали не меньше мэнсе. Еще бы! От такого уродца избавились.

Я улыбнулся в ответ. Всего лишь слова. Пусть обзывает, пусть унижает. Мне все равно. Он думает, что поведусь на подобное. Вдруг меня осенила прекрасная мысль. Ухмыляясь еще шире, я остановился, раскинул руки и закрыл глаза. Атакуй первым, ублюдок.

В ушах противно звенело, сердце тяжело бухало в груди. Длинные мечи, казалось, весили несколько ментумов. Попытался вытащить из памяти приятные воспоминания из детства, дабы немного успокоиться. Но как назло ничего не приходило в голову. Словно и не было меня. Так, жалкая букашка.

Воздух в горле застыл непробиваемой пробкой, не давая вдохнуть. Мысли вышибло. Не нервничай, дурак. Ты еще даже не вступил в бой, а чувствуешь себя проигравшим. Разве это так сложно — просто стоять и ждать первого удара? Тебе тяжело, но ведь ты правитель Мезармоута. Сотни тысяч жизней сейчас зависят от твоих действий. Будь спокоен. Иначе лжепророки победят.

Дрожь усиливающимися волнами прокатывалась по телу. Инстинкт самосохранения вопил, чтобы я распахнул глаза и ринулся в атаку. Огромным усилием воли заставлял себя не двигаться. Казалось, вот-вот в лицо впечатается кулак Гектора, потеряю равновесие и…

Хватит!

За спиной грохнуло, зашипело. Открыв глаза, обернулся. Выплевывая изо рта белый свет, трое старейшин перекатывали в руках разгорающиеся жар-камни. Багровое пламя все сильнее и сильнее полыхало, пожирая тела служителей дагулов. В толпе горожан послышались выкрики, слились в общий испуганный гомон.

Охвативший старейшин огонь разрастался. Лишь при одном взгляде на него в глубине легких зарождалось удушье, похожее на черный склизкий комок червей. Оно копошилось, запускало щупальца сначала в мозг, а затем — в сердце, поражая на своем пути все остальные органы. Я задыхаюсь. Задыхаюсь от липкого, иррационального и суеверного страха. Хочется бросить мечи и упасть на колени. Этот свет словно очищает мою насквозь пропитанную грехами душу.

Не переставая улыбаться, Гектор направился к старейшинам. Когда до них оставалось всего несколько шагов, он вскинул одну руку, и багровое пламя, охватившее служителей дагулов, резко погасло, ничего не оставив после себя. К предводителю вероотступников подбежал его воин, упал на колени и протянул бронзовый гладиус. Благодарно кивнув, Гектор взял короткий меч и, не говоря ни слова, пронзил им грудь старейшины.

Толпа ахнула, как один, и замерла.

Кровь быстрыми ручейками скатывалась по лезвию, окропляла руки врага Мезармоута и капала на пыльные мраморные плиты. Раненный старейшина попытался вытащить гладиус, однако силы словно разом покинули его, и он упал. Двое других служителей дагулов непонимающе пялились то на шарики жар-камней в своих руках, то на вероотступника. Гектор замахнулся, чтобы избавиться от второго старика, когда из колонны палангаев выскочил мастер Гуфран. Зазвенело железо.

Не в силах пошевелиться я стоял и смотрел на то, как моего учителя сейчас убьют. Внутренний голос приказывал мне не мешкать и помочь самому близкому человеку во всем Мезармоуте, однако я не сделал и шага. Убийца Врагов играл с Гуфраном: это было видно потому, как он без труда отбивал неуклюжие выпады мастера, как специально медлил, дабы противник отдышался. Если я вмешаюсь, то бой закончится быстро. Уверен, что Гектор разыгрывал передо мной представление.

Гуфран тяжело хрипел, по бледному лицу скатывались крупные градины пота. Раны на руках сильно кровоточили, пачкая серую тогу. Удар, выпад, удар. Снова и снова, снова и снова, бесконечно. Сердце каждый раз болезненно вздрагивало, когда Гектор наносил удары.

Не выдержав, я побежал к Пророку.

Тот словно спиной почувствовал мое приближение: уклонился от очередного неуклюжего выпада учителя, быстрым движением вогнал лезвие гладиуса прямо в горло Гуфрана, затем повернулся ко мне, встав в боевую стойку. Я размахнулся длинным мечом, но сам не понял, как потерял равновесие и ноги подогнулись. Мгновение — и лежу на плитах, уставившись на захлебывающееся тело учителя.

— Люди! — взвыл Гектор. — Посмотрите, кто управлял вами! И этому человеку вы доверяли? Он не способен даже честно умереть! Вы сами были свидетелями того, как этот глупый слабак пытался убить меня с помощью старейшин!

Мастер уставился здоровым глазом на меня, протянул руку и затих. Я попытался подняться, но панцирный доспех, казалось, весил как несколько нагруженных железом телег. Мелкие камушки больно впивались в щеку.

— Горожане! — не унимался Пророк. — Вас обманывали многие каганамы. Говорили, что жар-камнями могут управлять лишь старейшины. Но это гнусная ложь! Вами просто хотят манипулировать, чтобы жалкие рабы не покинули Мезармоут!

С этими словами он поднял шарик жар-камня и протянул раскрытую ладонь к толпе. Несколько мгновений ничего не происходило, но потом по его пальцам заплясало белое пламя. Я не мог поверить собственным глазам.

— Видите? — улыбался Гектор. — Я могу научить каждого из вас управлять ими. Вам больше не придется ни от кого зависеть, обещаю. Представьте, какие возможности открываются перед нами? Мы можем покинуть Венерандум и построить новый город. Походы в пещеры больше не будут такими опасными, потому что дикие звери боятся жар-камней!

Невозможно, невероятно. Он обманывает горожан. Никто, кроме служителей дагулов, не может управлять священным пламенем. Корчась от дикого напряжения в мышцах рук и спины, мне удалось сесть. Я не могу сдаться, не могу проиграть. Я! Не! Умру! Не сейчас, не время давать слабину.

— Теперь мы все свободны! — Гектор оглядел толпу. — Давайте же построим государство, основанное на равенстве всех граждан! Больше простой витам не будет отличаться от хаята или богатого купца. Нам не нужны ни консулы, ни прокураторы, ни министры. С сегодняшнего анимама больше не существует такого слова как «раб»!

Люди неуверенно зашумели.

— Мы создадим новым свод законов и отринем старые правила. И как только наполним наши склады едой, отправимся в Венерандум, дабы построить новый город в ледяной пустыне. Отныне не существует проблем с землей — каждый получит столько, сколько сможет обработать! Я научу вас охотиться, воспламенять жар-камни и сажать зерна линума в том месте, где захотите! Думаете, растения приживаются только в пирамидах ферм? Очередное вранье!

Я поднялся и тыльной стороной ладони вытер грязь со лба. Страх исчез, уступив место грусти и разочарованию. Толпа все громче поддерживала Гектора. Даже если убью его, то меня не примут как правителя. Момент упущен. Теперь в глазах людей я не богочеловек, не создатель Мезармоута.

— Но у нас еще незаконченное дело! — воскликнул Гектор и обернулся в мою сторону.

Он ударил ногой в грудь труп мастера Гуфрана, поднял гладиус и взмахнул короткими мечами, проверяя балансировку.

— Дадим шанс лживому Безымянному Королю?

Горожане разъяренно загалдели.

— Я понимаю ваше негодование, — сказал Гектор. — Но, возможно, старейшины сами попытались расправиться со мной, кто знает? Возможно, этот слабый глупец ни в чем невиноват! Будем же великодушны и позволим продолжить бой! Уговор остается прежним: проигравший сдается на милость победителю.

Я бросил взгляд на колонну палангаев. Стоит мне приказать, как они все ринутся на предводителя лжепророков. Всего несколько слов, сделай же это! С силой сжал челюсти. Нет, нельзя. Палангаи не смогут справиться с Гектором. В любом случае он успеет убить меня.

Я проиграл. Так умру же гордо.

— Согласен ли ты продолжить бой? — спросил Убийца Врагов.

Посмотрел на замешкавшихся старейшин. Если бы они не попытались убить Пророка, то у меня еще бы были шансы победить. Глупцы! Гектор совершил все возможное, чтобы я сделал первый ход. Теперь в глазах толпы он выглядит мучеником, борющимся за права простых людей, а я — узурпатором.

Взгляд застыл на мастере Гуфране. Кровь растекалась ярко-красной лужей на плитах. Будь что будет.

— Я согласен продолжить бой, Гектор.

Толпа принялась освистывать меня.

Первым атаковал Пророк. Его гладиусы неестественно сверкали, словно клинки отражали свет из иного мира. Я пока с легкостью уворачивался от выпадов, но чувствовал, что со мной играли, пытались раззадорить. Гектору нужно было разыграть представление перед горожанами.

Я пригнулся, отразил встречный мощный удар и попытался подсечь ноги противника, однако тому удалось отскочить. Не спеши, мысленно одернул себя. Надо больше защищаться. Ты прекрасно видел на что способен враг: в битве у ворот копателей Пророк без труда справился с молниеносными атаками претора-демортиууса. Старайся меньше тратить силы. Ты работаешь на результат. Давай, будь внимателен.

Гектор разбежался и ударил гладиусами по ногам, но я блокировал выпад. Противно лязгнуло железо, вздулись мышцы на руках. Напряжение было настолько сильным, что хотелось сдаться. Лишь огромным усилием воли отвел клинки от себя. Я и Гектор отбежали друг от друга.

Он смотрел на меня вызывающе: рот был растянут в хищной улыбке, в глазах бегали веселые искорки. Я нахмурился. Сердце тяжело билось в груди. Казалось, от его ударов трясся даже панцирный доспех.

Спокойно. Встал в боевую стойку.

Накинувшись на меня, Пророк завертелся как юла. Теперь он не сдерживал себя и атаковал в полную силу. Его клинки все чаще свистели у моего лица, пришлось закрыть глаза, чтобы довериться инстинктам. Сейчас зрение лишь мешало мне. Я отражал молниеносные выпады, вздрагивая от каждого удара, словно он должен был стать для меня последним. Рот наполнился густой, вязкой слюной; ноги загудели.

Наконец, Гектор отскочил от меня и попытался отойти, когда я перешел из защиты в атаку. Боднул его головой в лицо, затем еще раз и еще, почувствовал, как хрустнул нос врага. Упоенный маленькой победой широко размахнулся и нанес сокрушительный удар. Пророку лишь в самый последний момент удалось закрыться гладиусами. Хриплое дыхание, злобные взгляды, скрип ремешков моих доспехов, скрежет стиснутых зубов… Позволил себе улыбнуться.

Я бил мечами, не давая врагу опомниться. Главное мое преимущество было в длине клинков: Гектору не удавалось отойти от меня, чтобы передохнуть. Рассчитывал на то, что тот наконец не сможет отбивать выпады и откроется. И вот тогда… Пророк нырнул под меня, попытался подсечь, но я вовремя кувырнулся в сторону. Больно ударился о землю, дыхание перехватило, доспехи впечатались в тело.

Не обращая внимания на ломоту в ребрах, поднялся и вновь кинулся на врага. Удар, выпад, удар — и мой клинок по рукоять вошел в живот Гектору. Всё произошло неожиданно и быстро. Я удивленно уставился на искривленное страданием лицо Пророка, гладиусы выпали из его рук.

«Победил, победил, победил, победил», — забилось в голове.

Гектор положил ладони на мои плечи, захрипел. Кровь черным потоком хлынула из раны, пачкая медные доспехи. Я расслабился, силы разом покинули меня. Захотелось снять панцирь и упасть на землю, захлебываясь слезами как ребенок. Боги все-таки не покинули меня! Помогли! Хвала дагулам…

Пророк засмеялся. В этом хриплом смехе было столько всего перемешано — ненависть, пренебрежение, превосходство, что я почувствовал холодок страха на спине. Выпрямившись, Гектор уставился на меня. Лицо больше не искажала боль, словно мой меч не проткнул его насквозь.

— Дурак, — сказал Убийца Врагов, посерьезнев.

Он впечатал кулаком в мою левую скулу, меч выпал из руки, ноги подогнулись, и я рухнул на пыльные мраморные плиты.

— Горожане! — взревел он. Толпа завороженно слушала. — Я принес вам свободу! Свободу от рабства, свободу от лживого Безымянного Короля… Свободу от смерти! Посмотрите на меня!

Я сплюнул кровь, тело ломило, мышцы плохо слушались. От дома Дуа Нокс до площади собраний был куклой в руках Пророка. Все, что я сделал, оказалось бесполезным. Уверен: Гектор позволил себя проткнуть, дабы показать небольшое представление перед горожанами.

— Бог одарил меня и моих близких друзей бессмертием, дабы мы очистили город от скверны! — воскликнул Убийца Врагов. — Ни гладиус, ни яд, ни старость не могут убить нас. Если вы решитесь стать защитником Мезармоута или витамом, то обещаю, что не погибнете. Мы больше не будем прежними!

Гектор вытащил длинный меч из себя и взял его в левую руку. Рана на глазах затянулась.

— Больше никаких запретов! Теперь ваши дети могут спать спокойно. В скором времени вы все забудете, что такое голод или жажда. Все беды остались позади! Впереди лишь светлое будущее. Вы увидите, как растут ваши внуки, правнуки и пра-правнуки. Теперь ничто не сковывает нас. Но прошу вас, умоляю, заклинаю: помните о тех, кто отдал жизнь за вашу свободу! Много хороших людей погибло от рук лживого Безымянного Короля!

Подойдя ко мне, Гектор отбросил лежащий рядом длинный меч, кончик лезвия коснулся моей шеи.

— Должны ли мы убить узурпатора? — спросил Пророк.

Толпа яростно загудела.

— Но ведь Глупый Король формально победил бой. Он проткнул меня мечом. Думаю, мы вправе отпустить его и его воинов в Венерандум. Подождите злиться! Будем великодушными к слабым. Мы должны быть выше своих врагов. Здесь, в Юменте, у нас полно еды и воды! Мы сможем прокормить себя. Но как выкрутятся предатели?

Сжал кулаки. Какая ирония: теперь я предатель.

— Уверяю вас, горожане! — Гектор нахмурился. — В скором времени я и мои воины поднимемся в Венерандум и захватим его. Пока же… — Он театрально замолчал, давая толпе время успокоиться. — Но мы ведь должны оставить Лживому Королю память о себе? Неправда ли?

Снова рев.

Гектор взглянул на меня, прошептал:

— Ты проиграл, но пока еще поживешь. Радуйся. Потому что на этом моя месть еще не закончилась.

Я хмыкнул.

— Мне наплевать и на твою месть, и на тебя.

— Посмотри на свой народ. Люди голодают и бедствуют. Почему ты не мог их накормить? Почему позволил себя свергнуть? Я знаю ответ. Потому что ты глуп и слаб духом.

— Оставь свои речи для дураков.

Гектор улыбнулся.

— Хочешь ли ты сказать что-нибудь своему бывшему народу?

Я не ответил.

— Хорошо, — сказал Пророк, затем резко повысил голос, дабы горожане услышали его. — Люди! Так давайте же напомним предателю, кто мы есть!

Он широко размахнулся мечом и ударил меня по руке. Сначала боли не было, но затем она нахлынула с такой яростью, что я взвыл. Меня затопила бездна страдания, какой не мог даже представить. Тело в агонии затряслось. Реальность ушла на второй план, заменив собой чудовищными страданиями.

Теряя сознание, я увидел, как Гектор высоко поднял мою отрубленную руку и бросил в толпу.